Читать онлайн Искры над серой плитой

Глава 1. Крыша – символ одиночества

Дэн сидит на краю. Он не помнит, как сюда пришел. Крыша. Высотка. Под ногами – серая, шершавая поверхность, пропитанная дождем. А вокруг – пропасть.

Он- призрак? Призрак! Эта мысль, как ледяной душ, окатила его с головы до ног. Призрак. Существо, застрявшее между мирами, которое никто не видит и не слышит, обреченное на вечное одиночество.

Холод должен пробирать до костей, пронизывать насквозь, хотя кажется, что костей и вовсе нет. Только зябкая пустота, обтянутая тонкой, мокрой кожей. Дождь стекает по спине, пробираясь под уже мокрую футболку, которая давно перестала быть белой. Дэн смотрит на свои ноги. Босые, грязные ступни, искореженные синеватой сеточкой застывших вен. Бледные, почти прозрачные. Кто бы мог подумать, что у него такие жуткие ноги. И он босой. В конце сентября. На крыше дома, в котором прожил всю свою недолгую жизнь.

В голове стоит туман, густой и непроглядный, как вся эта отвратительная погода. Ветер бьет в лицо, но он не морщится. Капли дождя падают на кожу, но он не ощущает их прикосновений. Только тяжесть. Она давит на грудь, мешает дышать, как будто кто-то положил туда камень и сказал: "Держи. Теперь это твое".

Почему он не чувствует холода? Почему не дрожит? Он должен дрожать. "Что со мной?" – шепчет он, но звука нет. Только стук дождя, который становился все сильнее. Дэн попытался встать, но ноги не слушаются. Они будто больше ему не принадлежат. Он пытается поднять руку, чтобы вытереть лицо, но движение получается каким-то странным, дерганым, словно он управляет не своей собственной конечностью. Пальцы немеют.

Тело не подчиняется. Он чувствует себя точно приклеенным к этой проклятой крыше. Пришел страх – липкий, парализующий. Сковал его.

Стоп! Самое главное- ничего никогда не бояться! Кто это ему говорил? Совсем недавно. Нужно вспомнить, вспомнить хоть что-нибудь. Что он делал вчера? Позавчера? Что он ел на завтрак? Как его зовут? Полное имя вертелось на языке, ускользало, как мокрая рыбка. В голове – гулкая, зияющая дыра. Только холод и отрывочные, бессвязные образы: чье-то заплаканное лицо, обрывок мелодии, запах сигаретного дыма. Он вспомнил, как перелез через ограждение. Как смотрел вниз, на этот обманчиво-притягательный город.

Он не помнит, как прыгнул. Он не думает, что сделал это. Камень, что был теперь у него в груди, вдруг увеличился и отяжелел в несколько раз. Оказывается, даже валяться на крыше в дождь и ничего не помнить- это не самое плохое в его положении. Может быть хуже! И это очень больно, когда сначала ты ничего не чувствуешь, а потом еще и дышать не можешь.

Стоп! Он что-то сделал не так. «Не буду думать об этом. Подумаю о другом.» Например, с кем последнее время общался. Не на крыше же он жил, один. Сразу стало легче. Уф. Камень в груди стал уменьшился и уже не пытается его раздавить. Такой странный разговор, философская тема. С кем это он? И запах сигарет…

Он вспомнил.

– И чего ты так киснешь? – спросил незнакомец, выпустив дым в серые облака. Выглядел он старше Дэна, жизнь уже порядком его потрепала.

Дэн пожал плечами, делая затяжку.

– Да просто… хреново как-то.

– Хреново? –  незнакомец усмехнулся. – Это еще мягко сказано. Жизнь – она вообще редко бывает сахарной.

– Знаю, – буркнул Дэн.

– Знает он! Молодой, здоровый, мамка тебя любит. Вон, девки за тобой бегают. Особенно эта, с красными пандами, с пятого этажа. Как ее там…

– Не твое дело, – огрызнулся Дэн.

– Да ладно тебе. – незнакомец толкнул его плечом. – Просто констатирую факт. Грех жаловаться. А ты тут как в траурной процессии.

– Ты вообще зачем меня сюда позвал? – Дэн начал злиться. Разговор не клеился, а сигарета только добавляла дурноты.

– Да поговорить просто. – незнакомец пожал плечами. – Увидел, ты в окно пялишь, будто мир рухнул. Решил, может, мозги тебе на место вправить. Просто скажу, как есть. Жизнь – дерьмо. Бессмысленное, унылое дерьмо! Сказки для идиотов.

– Почему ты так говоришь? – Дэн нахмурился. – Может, для тебя и так, но…

– Но для меня по-другому. – перебил незнакомец. – Я уже достаточно повидал, чтобы въехать. Все эти ваши «светлые» идеалы – это туфта, все прикрывают ими гниль и мрак. И по кругу, по кругу! Как у всех, одинаково. Тебя это устраивает?

Дэн промолчал. В словах незнакомца была какая-то пугающая логика.

– Ты вообще хоть раз задумывался о смысле всего этого? Зачем мы живем? Мучаемся, терпим это все? Ради чего?

– Не знаю, – признался Дэн.

Незнакомец выбросил окурок в лужу и растоптал его ногой.

– Знаешь, что самое смешное? – спросил он. – Ты ведь даже жить-то по-настоящему не пробовал. Все по правилам, по шаблону. Боишься высунуться, боишься рискнуть. А чего боишься?

– Я не боюсь, – попытался возразить Дэн, но голос дрогнул.

– Да ладно? – незнакомец ухмыльнулся. – А спрыгнуть отсюда слабо? Просто так, чтобы доказать себе, что ты не трус.

Дэн отшатнулся от края крыши.

– Ты что, совсем сдурел?

– Да нет, просто проверяю. – пожал плечами незнакомец. – Вижу, кишка тонка. Как и у всех вас, правильных мальчиков.

– Тогда сам докажи! – крикнул Дэн, сам не понимая, зачем это говорит.

Незнакомец посмотрел на него долгим, изучающим взглядом.

– Может, и докажу. – тихо сказал он. – Но не сегодня. Сегодня я просто хотел открыть тебе глаза. Я не злой. Я реалист. Хочу, чтобы ты понял, насколько все это бессмысленно. Ты думаешь, что твоя жизнь что-то значит? Ты ошибаешься. Моя жизнь – это освобождение. Я не играю по их правилам. Я выше этого. А вся реальность в том, что мы все умрем. И когда это случится, никто даже не вспомнит. О вас, о тебе, к примеру. А вот обо мне вспомнят, еще как!

Незнакомец повернулся и пошел к выходу с крыши. Дэн почувствовал, как его сердце сжалось. И в глубине души он боялся, что незнакомец прав.

Совсем недавно. На этой самой крыше. Дэн поднял голову и посмотрел вниз. Высота такая, что голова кружилась, но он не чувствовал страха. Ничего не чувствовал. Только пустоту. Он видел улицу, машины, людей, которые шли под зонтами, спеша куда-то. Они казались такими маленькими, подобно игрушкам. Он хотел крикнуть, позвать кого-то, но голос не слушался. Словно его горло было перетянуто шнуром, каждый вдох давался с трудом.

Город раскинулся внизу, как огромный пазл, собранный из света и тени. Отсюда, с высоты он кажется живым – улицы, заполненные медленным потоком машин. Их фары мерцают, точно пульсирующие капли света. Центральная площадь, освещена яркими неоновыми вывесками. Похожа на сердце, от которого во все стороны расходятся переулки и проспекты. Так выглядят вены, несущие жизнь в каждый уголок городской вселенной. Здания с зеркальными фасадами отражают серое небо. Тысячами осколков. За плотной завесой дождя виднеется старый парк с колесом обозрения. Его огни едва пробиваются сквозь туман, в точности как далекие звезды.

Под некоторыми перекрестками расположены подземные переходы с искусственной зеленью и светло-жёлтым, словно солнечный, светом. Эти искусственные островки зелени выглядят настоящими больше, чем городские скверы.

Стекла небоскребов, затянутые дождем, превратились в размытые акварели, где город растворился в призрачных очертаниях. На крышах домов горят рекламные баннеры. Их яркие буквы кажутся теперь чужими, ненужными. Внизу, на тротуарах, люди двигаются. Их несет невидимым течением. Зонты – черные, прозрачные, цветные, с детскими рисунками – кажутся странными щитами, защищающими от мира. Но с высоты они выглядят хрупкими, почти бесполезными. Люди идут, сгорбившись, пряча лица, точно стыдясь чего-то. Их фигуры, такие четкие вблизи, отсюда сливаются в одно беспокойное пятно, как если бы город сам пытался стереть их. Только изредка, какой-нибудь яркий зонт – алый, как вспышка, или синий, вроде кусочка неба – вырывается из этой серой массы, напоминает о том, что внизу есть что-то живое, что-то настоящее.

Он смотрел на них и чувствовал, как внутри растет злость. Почему они могут просто идти? Почему они могут быть там, где тепло, свет, жизнь? А он на этой проклятой крыше. Зонты, такие яркие, красивые, стали для него вроде насмешки. Они сейчас там, а он тут. Они оставались живыми, а он… он даже не знает, кто он теперь.

Где-то вдалеке, за стеклянными стенами бизнес-центров, светились окна квартир – теплые, желтые, домашние. Они казались такими далекими, недоступными.

Внизу, у подножия небоскреба, плескалась в лужах желтая листва, сбитая в кучу осенним ветром. Ее яркие пятна служили напоминанием о том, что где-то еще существует жизнь. Не такая холодная, не такая чужая.

Внизу расстилался город. Миллионы огней, размытых дождем, мерцали сквозь серую пелену. Машины ползли, как светящиеся жуки. Их гудки едва доносились до крыши, заглушенные завыванием ветра. Там, внизу, кипела жизнь. Чужая. Недоступная. Здесь же, наверху, царила ледяная пустота. Страх перед высотой, неизвестностью, перед этой жуткой, всепоглощающей темнотой внутри. Он опустил взгляд вниз, туда, где под многоэтажкой плескалась в лужах желтая листва. Туда, где, как муравьи, суетились люди. Кто они? Куда они спешат? Что их ждет?

И тут же боль в груди и тяжелый камень напомнили о себе. Тупая, ноющая боль, которая поселилась в его груди и не отпускала теперь ни на минуту. Боль от непонимания, одиночества, чувства собственной ненужности. Боль только росла, разрасталась, пока не заполнила собой все.

Он провел рукой по лицу. Кожа ледяная и влажная. Он посмотрел на свои руки. Они казались полупрозрачными, словно сотканными из тумана. Теперь он уже не сомневался. Он умер. Так случилось, он умер и мертв. Жесть.

Но… почему он еще здесь? Почему он не чувствует ничего, кроме боли от камня в груди? Почему не видит света в конце туннеля, о котором так много говорят? Что это за жуткое, невыносимое состояние между жизнью и смертью? Что это? Лимб, край, граница? Сумеречная зона?

Он- призрак? Призрак! Эта мысль, как ледяной душ, окатила его с головы до ног. Призрак. Существо, застрявшее между мирами, которое никто не видит и не слышит, обреченное на вечное одиночество.

Да. Он призрак. Призрак Дэна Берегового, шестнадцатилетнего подростка, ученика 10 класса, рост 175 см, шатена с серо-голубыми глазами, с россыпью конопушек на переносице и щеках, с маленькой родинкой над верхней губой, который ни с того ни с сего покончил с собой, спрыгнув с крыши этого дома. Раньше он еще носил очки и небольшой браслет из пара корда. И заметьте дорогие зрители, если конечно такие все-таки где-то там имеются! Это именно тот Дэн Береговой, который надменно цедил, что себе маленькому он мог бы сказать только одно: «Не будь мудаком- цени то, что имеешь!» Полный капец!

Почему же ему так жжет в груди. Отчего он, даже между мирами, должен испытывать такую боль бесконечно?! Кажется, Дэн прокричал это в слух, уж как смог.

– Это камень вины. – откликнулся ему хриплый, гортанный голос. – Он останется и будет ранить всю оставленную тебе вечность. Он не отпустит тебя.  Ты не сможешь покинуть это место уже никогда. Привыкай. Говорят, что страдание очищает. Ничто не проходит безнаказанно. Бесследно.

Если у призраков могут шевелиться волосы на голове, будьте покойны, у Дэна они торчали дыбом от ужаса. Он медленно повернулся к источнику звука. На облупленном парапете крыши, прямо перед ним, сидел ворон. Но это была не просто птица.

Огромный. Значительно больше кошки, с размахом крыльев, казалось, способным накрыть Дэна целиком. Его оперение, когда-то угольно-черное, теперь отливало тусклым, выцветшим синим. Подобно старой фотографии, на которой время стерло все краски. Перья взъерошены, местами вырваны, будто птица пережила не одну битву с монстрами. На груди виднелись шрамы – глубокие, затянутые кожей, старые следы от чьих-то когтей или зубов. Каждое движение ворона сопровождалось глухим, металлическим скрежетом, его перья состояли из пластин опасного ржавого, но безумно острого железа. Они бряцали, цепляясь друг за друга тысячами лезвий, готовых в любой момент сорваться и полететь в сторону жертвы.

Но больше всего пугали его лапы. Мощные, покрытые чешуйчатой кожей, они заканчивались когтями.  Каждый коготь вроде отточенного клинка. Даже в полутьме они блестели, покрытые тонким слоем льда. Дэн с ужасом представил, как эти когти могут разрывать плоть. Вероятно, делали это уже не раз. Лапы ворона сжимались и разжимались, царапая бетон крыши, оставляя на нем глубокие борозды.

 Ворон стоял неподвижно, лишь его глаза – большие, круглые, почти человеческие, следили за каждым движением Дэна. Золотисто-желтые, с вертикальными зрачками, они горели адским огнем, накопленным за долгие годы. В них не было ни злобы, ни ярости, только пугающая, ледяная расчетливость. Он не был просто птицей, скорее существом, которое знало, что такое смерть. И не боялось её. А может, он и был самой смертью.

Дэн попытался отступить, но ноги не слушались. Он был прикован к месту взглядом этих жутких, пронзительных глаз.

– К-кто ты? – прошептал Дэн, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Ворон склонил голову набок, словно оценивал его.

– Я – Страж, – проскрипел он, и звук эхом отозвался в голове Дэна. – Страж таких мест. Страж тех, кто не найдет покоя.

– Я… я не понимаю, – пробормотал Дэн. – Что происходит? Почему я здесь?

Ворон взмахнул крыльями, и по крыше пронесся порыв холодного ветра.

–Ты мертв, мальчик, – констатировал он. – Ты перешел черту. И теперь ты здесь. В межмирье. Между жизнью и смертью.

– Но… что мне делать? – Дэн чувствовал, как внутри нарастает паника.

– Жить, – просто ответил ворон, и в его голосе прозвучала ирония. – Жить свою новую прекрасную жизнь. Жизнь призрака.

– Но я не хочу быть призраком! – воскликнул Дэн. – Я хочу вернуться!

Ворон снова склонил голову набок.

– Вернуться?  Никуда нельзя вернуться, мальчик. Никогда. Ты сделал свой выбор. Ты спрыгнул с этой крыши. И теперь ты будешь расплачиваться. Недолго. Вечность.

–За что? – Дэн почувствовал, как в груди поднимается гнев.

– За свою слабость, – ответил ворон. – За то, что не нашел в себе сил бороться. За то, что предал тех, кто любил тебя.

Слова ворона, точно ледяные иглы, вонзились в сердце Дэна. Или в то, что теперь было его сердцем.

– Это неправда! – возразил он. – Я.. я не знал! Я не хотел! Я ничего не помню! Наверное, мне было плохо!

– Плохо? – переспросил ворон. – Всем бывает плохо, мальчик. Но не все выбирают смерть. И поверь мне, это очень удобно, ничего не помнить. Но не в этом случае. Нет. Не здесь.

Он сделал шаг вперед. Дэн невольно отступил.

– Теперь ты будешь видеть то, чего не видят другие. Чувствовать то, чего не чувствуют другие. Ты будешь слышать шепот ветра, плач дождя, стоны этого города. Ты будешь видеть горе и боль тех, кто живет в этом доме. Ты узнаешь и почувствуешь страдание каждого, кто любил и потерял тебя! И ты ничего не сможешь изменить.

– Почему? – прошептал Дэн.

– Потому что ты – призрак, – ответил ворон. – Тень прошлого. Эхо упущенных возможностей. Ты больше не принадлежишь этому миру.

– Но… что я могу сделать? – спросил Дэн, чувствуя, как надежда медленно угасает.

Ворон молчал. Он рассматривает Дэна, как бабочку, приколотую булавкой к доске.

– Ты можешь… попытаться искупить свою вину, – наконец произнес он.

– Искупить вину? Как?

– Помоги тем, кто еще жив, – ответил ворон. – Предотврати то, что произошло с тобой. Спаси тех, кто стоит на краю.

– Но я призрак! – воскликнул Дэн. – Меня никто не видит!

– Тебя видят, – возразил ворон. – Тебя видят те, кто умеет видеть. Те, кто чувствует то, чего не чувствуют другие. Твои проводники. Они помогут тебе.

– Но… почему я? – спросил Дэн. – Почему я должен это делать?

Ворон взмахнул крыльями, и его огромная тень накрыла Дэна.

– Потому что ты – один из них, – проскрипел он. –Ты уже знаешь, что такое стоять на краю. Знаешь, что значит потерять. Все. Знаешь, что боль никуда не уходит, она становится только сильнее. И будет с тобой. Всегда.

Он посмотрел Дэну прямо в глаза.

– У тебя есть шанс исправить свою ошибку. – каркнул, – Не упусти его.

С этими словами он лязгая расправил огромные крылья, тяжело поднялся в воздух и растворился в серой мгле. Дэн остался один на крыше. Он чувствовал себя потерянным и несчастным. Но в глубине души очень хотел, чтобы ворон оказался прав. Тогда у него действительно есть шанс. Искупить свою вину. Спасти кого-то. Найти покой.

Дело было за малым, найти проводников. Всего-то. Внизу, в одном из окон многоэтажки, вспыхнул свет. Дэн вздрогнул, словно его ударило током. Это было окно его квартиры. Там, где он… жил. Раньше.

Он смотрит. Сквозь мокрое стекло виден был только силуэт матери. Евгения. Его Женька. Так он ее называл, когда хотел поддразнить. Она смеясь сказала, что Женька – это какая-то девушка на выданье, а она, вообще-то, Евгения Александровна Береговая, интеллигентка в третьем поколении, серьезный специалист и мать оболтуса. И тут же обняла его, целуя в макушку.

Сейчас она стояла у окна, обхватив себя руками. Дэн видел, как она что-то делает на подоконнике. Сначала он не мог понять, что именно. А потом увидел. Свеча. Она зажигала свечу и поставила ее на окно. Сердце – или то, что от него осталось – сжалось от боли. Он знал, что это значит. Их традиция. Когда ему становилось страшно, не мог уснуть или за окном гремела гроза, она зажигала свечу и ставила на окно. «Чтобы тебя не нашла тьма, – шептала она. – Чтобы ты знал, что я рядом».

Дэн закрыл глаза. Воспоминания. Они нахлынули на него, и сразу камень в груди заворочался, задавил, заболел. Но он все равно не мог остановиться. Только когда становилось уже невыносимо больно, прижимал руку к груди и кренился на бок, к холодной крыше. Как будто она могла принести облегчение. Спасти его.

Вот он маленький, лет пяти, сидит у Женьки на коленях, она читает ему сказку про рыцаря и злого дракона. Ему страшно. Он боится дракона, прячется у нее под мышкой. А она смеется и говорит, что дракон – это метафора, что бояться нужно не драконов, а собственной трусости.

Вот он уже подросток, лет тринадцати, слушает в наушниках Nirvana, а она делает вид, что не слышит, хотя наверняка ей режет слух эта какофония. Потом она подходит к нему, снимает наушники и говорит: «Знаешь, Данилка, а я в твоем возрасте слушала Led Zeppelin. Тоже ничего ребята». И они вместе смеются.

Вот он уже почти взрослый, пятнадцатилетний, рассказывает ей про книгу «Автостопом по галактике», про полотенце и ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего остального. Она слушает его с горящими глазами, а потом говорит: «Знаешь, Данила-мастер, а ведь Дуглас Адамс гений! Он научил меня относиться к жизни с юмором, даже когда все идет к чертям наперекосяк».

Она всегда была такой. Хохотушка и насмешница. Душа компании. Легкая на подъем. Умела радоваться жизни, даже когда жизнь подкидывала ей лимоны. Она умела находить свет даже в самой темной ночи.

А он… он предал ее. Он оставил ее во тьме. Беззащитную. Страдающую. Одну. Дэн открыл глаза и посмотрел на окно. Евгения все еще стояла там, у свечи. Он видел ее лицо. Красивое, измученное, заплаканное, но все еще его, самое любимое. Всегда казалось, что она выглядит намного моложе своих сорока пяти лет. Может быть, потому, что она умела радоваться жизни. Может быть, потому, что она любила его.

Отец… он ушел из семьи, когда Дэн был еще совсем маленьким. Звонил изредка, поздравлял с днем рождения, присылал какие-то деньги. Но настоящего участия в его жизни никогда не принимал. Дэн злился на него, обижался. Считал его трусом и предателем.

А Женька… она заменила ему и отца, и мать. Она работала на двух работах, чтобы он ни в чем не нуждался. Поддерживала его, во всех  начинаниях. Верила в него, даже когда он сам в себя не верил. Он любил ее больше всего на свете. Но никогда не умел это говорить. С ней он всегда был таким стеснительным, замкнутым, не умеющим выражать свои чувства.

Сейчас жалел об этом. Больше всего на свете. Он хотел крикнуть ей: «Женька!». Но знал, что она не услышит. Он призрак. Тень прошлого. Эхо упущенных возможностей.

Вспомнил их любимые песни. Nirvana, Radiohead, Linkin Park… Он слушал такую мрачную музыку, а она никогда не жаловалась. Просто говорила: «Главное, чтобы тебе нравилось, Данила».

Он вспомнил книги, которые они читали вместе. «Автостопом по галактике», «Sapiens», «Нейромант»… Она очень поддерживала его увлечение книгами, даже когда он читал всякую «чернуху» и «киберпанк».

Он вспомнил Лену, девочку с красными пандами с пятого этажа. Она была в него влюблена, а он… Боялся признаться себе в том, что она ему тоже нравится. Он боялся любви. Боялся всего на свете. А теперь у него уже и не будет ничего. Вообще ничего.

И вот теперь он здесь. Призрак на крыше. А Женька там, внизу, зажигает свечу, чтобы его не нашла тьма.

Дэн закрыл глаза, лег на холодную крышу своим истерзанным боком. Он не знал, могут ли призраки плакать. Но он плакал. О потерянной жизни, несбывшейся любви, о своей матери.

Он дал себе слово, что сделает все возможное, чтобы помочь ей пережить весь этот кошмар. Доказать ей, что он не пропащий. Что любит ее. Он рядом. Теперь целую вечность.

Глава 2. Правила мира

Тихая осенняя ночь опустилась на город. Дэн остался один на крыше, под мелким моросящим дождем. Тот проникал сквозь него, оставляя на коже мурашки, хотя он больше не чувствовал своего тела так, как раньше. Холод был другим – не таким, как при жизни. Он не заставлял дрожать, а скорее обволакивал изнутри. Точно кто-то лил ему в душу ледяную воду.

Сначала он пытался отвлечься. Считал огни в окнах, представлял, что происходит за каждым из них. Каждый светящийся квадратик казался ему маленьким миром, в котором кипела жизнь. Там, за стеклами, люди ужинали, смеялись, ссорились, смотрели фильмы. Там была жизнь, настоящая, яркая, а он был здесь, наверху, в этом странном, холодном пространстве, где даже дождь казался чужим.

Ему было страшно. Не так, как в детстве, когда он боялся темноты под кроватью, а глубже, острее. Каждый шорох, скрип металла заставлял его вздрагивать. Ему мерещились когти и клюв ужасного Стража, будто бы следящего за ним из темноты. Дэн несколько раз поскользнулся на мокром бетоне. Его охватила паника: «А что, если я упаду? Опять?» Но потом он ворчал себе под нос: «Призрак, упавший с крыши, дважды – это уже совсем не смешно».

Камень вины, который он носил в груди, болел, но уже не так сильно. Он привык к этой боли, как привыкают к старой ране, что ноет перед дождем. Иногда он даже забывал о ней, особенно когда смотрел вниз, на город, который когда-то был его домом.

Он заметил, что в их квартире нет света. «Мама уехала к бабушке», – подумал он. Евгения всегда так делала, когда ей было тяжело. Она уезжала к своей матери, чтобы побыть в тишине. Вдали от всего, что напоминало о потере. Дэн представил, как она сидит на кухне, пьет чай и смотрит в окно. Ему стало так грустно, что он закрыл глаза.

Но потом он увидел свет в окне Лены. Она дома. Её окно было одним из тех, что светились в темноте. Но в отличие от других, оно притягивало его, как магнит. Дэн видел её через приоткрытое окно: в наушниках, в коротком топе и маленьких шортиках, она кружилась по комнате, обнимая новую мягкую игрушку – красную панду. Её движения были такими легкими, такими свободными, что Дэн не мог оторвать глаз. Она танцевала, это так красиво, что у него перехватило дыхание. Он никогда не видел её такой. В школе она всегда была немного скромной, замкнутой. Здесь же, в своей комнате, она казалась другой – живой, настоящей. Её волосы, обычно собранные в хвост, теперь рассыпались по плечам, и каждый поворот головы заставлял их развеваться, как светлое облако. Дэн чувствовал, как что-то сжимается у него внутри. Ему было стыдно подглядывать, но он не мог остановиться.

Через приоткрытое окно до него доносилась музыка. Он не мог разобрать слова, но ритм такой заразительный. Он сам начал слегка покачиваться в такт. Подтанцовывать. Лена смеялась, крутилась, подбрасывала панду в воздух и ловила её. Дэн почувствовал, как его щеки горят. Ему хотелось крикнуть, позвать её. Он знал, что она не услышит.

Коридор школы пах мелом, пылью, дешевым стиральным порошком и чем-то неопределенным из столовой. Обычно он недолюбливал этот запах, но в тот день… в тот день этот запах стал частью чего-то особенного, незабываемого.

Он опаздывал, бежал, как обычно, на урок алгебры. В наушниках гремел Ghostemane, пытаясь заглушить нарастающее чувство тревоги перед контрольной. И вдруг – столкновение. Словно бы врезался в невидимую стену. Книги, тетради – все разлетелось по затоптанном полу коридора.

Лена. Она стояла перед ним, растерянная, с высоким хвостом своих дивных светло-русых волос. Ее зеленые глаза смотрели на него с удивлением и… кажется, испугом. Она уронила учебники. Его учебники тоже валялись рядом.

Он машинально опустился на корточки, помогая собирать разлетевшиеся книги. Пальцы их случайно соприкоснулись. Его сердце пропустило удар. Он почувствовал сильный, почти электрический разряд, пробежавший по всему телу.

Поднял голову. И столкнулся с ее взглядом. Их лица оказались совсем рядом. Так близко, что он мог разглядеть каждую ресничку, каждую родинку! Так близко, что он почувствовал ее дыхание на своей коже.

И запах. Боже, этот запах! Ваниль. Сладость. Не приторная, а нежная, обволакивающая. И еще что-то. Неуловимое, пьянящее, оно сводило его с ума. Он не мог понять, что это. Может быть, запах ее кожи? Может быть, запах ее волос? Может быть, запах ее души?

Он никогда раньше не был так близко к девушке. Не чувствовал ничего подобного. Все его тело враз напряглось, как струна. Дыхание остановилось. Он боялся пошевелиться, боялся разрушить этот момент.

Она улыбнулась. Мило, робко, но улыбнулась.

– Спасибо, Дэн, – просто сказала она. Наверное, с таким звуком шелестят крылья ангелов.

В этот момент его сердце взорвалось. Тысячей маленьких звездочек, осветивших все вокруг. Ему казалось, что он сейчас упадет в обморок. Что он просто не выдержит такого напряжения. Он чувствовал, как кровь прилила к лицу, как горят щеки. Он не знал, что сказать. Он просто молчал, глядя на нее, как дурак.

Слышал, как гулко стучит его сердце в ушах. Ему казалось, что все вокруг исчезло, что остались только они. Вдвоем. Он поднялся, как пьяный, протянул ей руку, помогая встать. Лена взяла его руку. Пальцы коснулись ее ладони. Теплой и мягкой. Он снова почувствовал электрический разряд.

Он пробормотал что-то невнятное, что-то вроде «пожалуйста», и, не дожидаясь ответа, выбежал из школы во двор. Ему нужен был воздух. Нужно было прийти в себя.

Во дворе курили знакомые парни. Он никогда раньше не курил в школе. Считал это глупым и вредным. Но сейчас ему нужна была сигарета. Что-то, что вернет его в реальность, что поможет успокоиться.

Он подошел к парням, попросил сигарету. Пальцы тряслись, как у какого-нибудь наркомана. Он еле-еле смог прикурить. Затянулся. Горький дым обжег горло. Ему стало немного легче.

Он еще долго стоял во дворе, курил и смотрел на небо. Думал, что сошел с ума. Никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Не знал, что это. В тот момент он был так потрясен и счастлив каким-то новым, незнакомым ему ощущениям, что еще долго не мог забыть такой пустячок. Столкновение в коридоре. Рассыпавшиеся книги. Случайное прикосновение пальцев. Улыбка Лены. И этот запах. Запах ванили и чего-то еще, сладкого и прекрасного. Не понимал. Но ему это нравилось. Очень.

Все так просто, но он запомнил этот момент навсегда. Он пересматривал его в голове тысячи раз, словно любимый фильм. Он мечтал о Лене. Он хотел быть рядом с ней. Снова почувствовать этот запах.

Теперь же, глядя на нее из своего призрачного мира, он понимал, что уже не сможет сказать  «пожалуйста» или «спасибо». Он не сможет коснуться ее руки, ничего уже не почувствует. Все пропало. Она даже не узнает, как ему нравилась.

Он призрак, а она – жива. Ничего уже не будет. Никогда. Лена вдруг остановилась, подошла к окну и выглянула наружу. Дэн замер, боясь, что она его видит. Но её взгляд скользнул мимо, устремившись куда-то вдаль. Она сняла наушники, и на мгновение воцарилась тишина. Потом она вздохнула, обняла панду и прижала её к себе. Дэн почувствовал, как камень вины остро и горько отозвался в его груди. Хотел крикнуть. Но знал – она не услышит.

Он остался один. Снова один.

Внезапный шорох. Дэн обернулся, ожидая увидеть Стража, но это была только кошка – правда, такая, какой он никогда не видел. Сидит в нескольких шагах от него. Палевая шерсть слегка взъерошена, а зелёные глаза светятся в темноте, будто пара холодных изумрудов. Большие куполообразные уши, как у древнеегипетских кошек. Длинные, стройные ноги, которые делают её похожей на изящную статуэтку, выточенную из оникса.

Но это не статуэтка. Это воительница.

Её мускулистое тело покрыто шрамами – тонкими белыми линиями пересекающие шкуру, точно карту сражений. Один из шрамов шёл через левый глаз, и уходил к затылку. Но он не портил, а лишь добавлял величия. Хвост, длинный и гибкий, слегка надломлен на кончике. Что не мешало ему двигаться с силой и грацией змеи. Зубы, мощные и острые сверкали в темноте.

Кошка смотрела на него с таким выражением, будто понимала, что он не принадлежит этому миру. Дэн протянул руку, но она фыркнула и отпрыгнула в сторону.

– Не трогай. – произнесла она, голос звучал странно, с тягучим акцентом, который Дэн не мог точно определить.  – Я не для того, чтобы гладить.

Дэн замер. Кошка говорила. Не просто мяукала, а говорила. И он мог поклясться, что половину ее слов слышал даже когда она не открывала рта. Он хотел что-то ответить, но слова застряли в горле.

– Ты видишь меня, можешь общаться со мной? – наконец выдавил он.

Кошка усмехнулась, если это можно было назвать усмешкой. Длинные, жесткие усы шевельнулись и снова застыли.

– А ты можешь слушать. – ответила она, медленно обходя его по кругу. – Это уже что-то. Обычно призраки только ноют и стонут. Ты, по крайней мере, не ноешь. Пока. Разве тебе не больно? А должно бы!

Дэн не знал, что сказать. Кошка казалась такой… циничной.

– Кто ты? – наконец спросил он.

– Я – Непрощающая. – ответила она, гордо подняв голову. – И не спрашивай, почему. У меня нет времени на рассказы.

– Но… ты говоришь со мной.

– Потому что ты интересный, – кошка остановилась и прищурилась. – Ты не просто призрак. Ты… другой. Я таких раньше не встречала.

Дэн почувствовал, как его сердце – или то, что когда-то было сердцем, – забилось чаще.

– Ты встречала других призраков?

– Конечно, – кошка фыркнула. – На крышах их полно. Они все такие… жалкие. Но ты… ты ещё не совсем потерян. Хотя это еще вопрос…

Она подошла ближе, её зелёные глаза сверкнули.

– Слушай, мальчик. – сказала она, голос стал чуть мягче. – Ты не первый, кого я вижу в таком состоянии. Но ты, возможно, первый, кто ещё может выбраться.

В груди Дэна что-то ёкнуло.

– Я даже не могу спуститься с этой крыши. И камень так давит, так давит …

– О, вот ты и начал ныть. Мало ли кого давят. Камни. Или что еще. А двигаться по дому ты сможешь. Со временем. Если очень постараешься, и не будешь доставать Стража капризами. Иначе. – кошка усмехнулась. – Ты узнаешь, что быть призраком не так уж и плохо. И все может быть намного- намного хуже. Но это не значит, что никогда не узнаешь.

Она вдруг повернулась и махнула хвостом.

– Пойдём. Познакомлю тебя с одним… существом. Фу! Но тебе он поможет.

Дэн колебался, но кошка уже шла вперёд. Ее длинные ноги легко переступали через неровности. Она двигалась с такой уверенностью, точно знала каждый камень, выступ, провод. Дэн последовал за ней, чувствуя, как холодный ветер пробирается через него насквозь, но теперь почти не обращал на это внимания.

– Ты… ты часто помогаешь призракам? – спросил он, стараясь не отставать.

Кошка остановилась и обернулась. Её зелёные глаза презрительно сузились.

– Я никому не помогаю. Никогда. – сказала она, все с тем же тягучим акцентом. – Я просто иду своим путём. Иногда наши пути пересекаются. Вот и всё.

– Но ты сказала, что познакомишь меня с кем-то…

– Да. – кошка фыркнула. – Но это не значит, что я тебе помогаю. Просто… ты интересный.

Она снова двинулась вперёд, и Дэн последовал за ней. Они шли молча, только ветер шумел в ушах, да где-то вдалеке слышался гул города. Кошка казалась такой уверенной, такой… свободной. Дэну хотелось быть таким же – сильным, независимым, Непрощающим, но он знал, что скорее всего это невозможно.

– Почему ты такая… сильная? – он запнулся, подбирая слова.

Кошка остановилась и обернулась.

– Потому, что у меня нет выбора. – протянула она. – Жизнь – это борьба. Либо ты побеждаешь, либо тебя стирают в порошок. Я выбрала побеждать.

– Но… ты же кошка.

– И что? – она усмехнулась. – Ты думаешь, только люди могут быть сильными? Ошибаешься. Мы, кошки, знаем, что такое настоящая сила. Мы не цепляемся за прошлое, как вы. Мы живём здесь и сейчас. И мы, когда прыгаем с крыш, выживаем. Потому что ценим жизнь.

– А я… я не могу жить. И даже не могу умереть. Я просто… застрял.

Кошка посмотрела на него. В её глазах мелькнуло что-то, что Дэн не мог понять.

– Ты ещё не понял. – сказала она. – Ты не совсем мёртв. Пока. И у тебя есть путь. Тебе придется его преодолеть. Иначе, ты встретишься со Стражем еще раз.

– И что будет, – совсем устало спросил Дэн.

– Тебя сожрут. Не сразу. По частям. Ужасно долго и больно. Лучше уж камень вины. – не изменяя голоса ни на йоту, через плечо ответила Непрощающая.

Она вдруг остановилась и махнула хвостом.

– Вот он.

Дэн посмотрел вперёд и увидел толстого рыжего кота. Он сидел на краю крыши, с наслаждение ел рыбку. Шерсть блестела в свете луны, а глаза были маленькими и довольными, такими же зелёными, как у Непрощающей.

– Это твой проводник. – сказала кошка. – Он покажет тебе, куда идти дальше.

– Откуда ты столько про это знаешь? – растеряно спросил Дэн. – А ты?

– Я? Видишь ли, у кошек девять жизней. Будем надеяться. – она усмехнулась. – Я просто иду своим путём.

И прежде чем Дэн успел что-то сказать, она развернулась и прыгнула на соседнюю крышу. Её силуэт на мгновение замер на фоне луны, а затем исчез в темноте.

– Привет тебе, призрачно-долго-болтающий! – крикнул кот Дэну, облизал свою рыжую лапу и, будто выполняя хорошо отрепетированный ритуал, подал для рукопожатия. – Мартын.

Дэн пожал лапу, удивленный такой фамильярностью.

– Очень приятно. – сказал он, хотя и чувствовал себя немного неловко. Призраки обычно не здороваются с котами, тем более с такими вальяжными и самоуверенными.

Котище осмотрел его внимательно, с головы до ног, словно оценивая качество товара. Видимо, остался доволен, потому что промурлыкал себе под нос:

– Ничего так экземплярчик наша крыша нам доставила! А то все вороны да голуби. Скукота. – И, словно вспомнив что-то важное, добавил. – Тебе говорили, что ты странный? Прям, очень?

– За последний час мне это сказали раз сто! – обижено нахмурился Дэн и даже отступил на шаг назад. Вот еще, будет он всяким котам навязываться. И не надо ему ничего, ну совершенно ничего.

– Да ладно тебе! Не обижайся! Я же в хорошем смысле, – примирительно зачастил рыжий, прищурив свои зеленые глаза. – Буду тебя знакомить с правилами. Слушай и запоминай, так как никаких инцидентов нам тут не нужно. И, упаси Боже, явлений Стража – тем более. А то и ты не поправишься, и мы тут, понимаешь ли, не разжиреем. А перспектива всю жизнь ловить мышей в подвале меня, признаться, совершенно не вдохновляет.

Кот сел, шевельнул усами, и обвил лапы своим роскошным хвостом. Мартын явно относился к британской породе, но с заметными признаками «уличного» происхождения. Его красно-черепаховая шерсть выглядела густой и плюшевой, как у игрушечного медвежонка, которого долго и старательно любили. А потом забыли под дождем. Она местами свалялась, сбилась в колтуны – результат не всегда тщательного ухода и бурной молодости. Которую он явно провел в уличных баталиях за сердце какой-нибудь кошечки или за особо лакомый кусок рыбы. Мартын был крупным котом, с мощным костяком и внушительным животом, который старательно скрывал, втягивая в себя воздух.

– Да, я знаю тебя, – улыбнулся Дэн. – Ты живешь рядом со мной, вернее, жил, в 14 квартире. У Ольги Михайловны. Мы же соседи! Были. – спохватился Дэн и почувствовал, что его губы предательски дрогнули. Еще не хватало разреветься перед этим толстяком.

Мартын приблизился к Дэну, сочувственно заглянул ему в лицо своими огромными глазищами, в которых отражалась целая вселенная кошачьей мудрости и понимания.

– Никогда не утверждай, что ты что-то знаешь наверняка, – пропел он своим низким голосом, бархатным баритоном, и потянулся во всю длину, выгибая спину. Зевнул, обнажив розовый язык и острые зубы. – Пусть для тебя это будет первым правилом. Теперь второе. Никогда не показывайся людям, они не должны тебя видеть. И чувствовать. Все, что ты делаешь, должно оставаться в тени. Как будто все просто случается, само собой. Понял? Никаких фокусов, никаких спецэффектов. Будь как ветер. Или как мышь в ночи.

Мартын вскочил на высокий парапет рядом с Дэном. Теперь большие, круглые, изумрудно-зеленые глаза кота находились напротив лица Дэна. В них читался интеллект, хитрость и легкая грусть. Кот точно знал какие-то тайны, недоступные простым смертным. Сразу было понятно, что Мартын – очень наблюдательный кот, замечает все детали, происходящие вокруг него. И делает выводы, которые поразили бы любого философа.

– И последнее на сегодня. Но не последнее в принципе. – кот важно поднял лапу, демонстрируя острые когти. – Всегда прислушивайся к скрежету. И если тебе кажется, что ты слышишь – тебе уже не кажется. Беги, исправляй то, что наворотил. Страж, никогда не появляется внезапно. Почти никогда. А когда появляется… ну, ты поймешь. И лучше, чтобы ты никогда этого не увидел.

Круглая, с пухлыми щечками и маленьким розовым носиком морда была совсем рядом с Дэном. Небольшие, закругленные, с кисточками на кончиках ушки вздрагивали, прислушиваясь к звукам вокруг. Мартын был очень чутким котом. Слышал то, что другие и представить себе не могли. У него была своя собственная система оповещения о надвигающейся опасности.

– А можно, я спрошу? – поинтересовался Дэн и получил благосклонный кивок. – А почему Непрощающая называет тебя существом?

Мартын стушевался, глаза его заметались, короткие, толстые лапки с мягкими подушечками вдруг выпустили острые коготки, царапая старый рубероид. Длинный, пушистый хвост нервно стегнул крышу.

– Это очень, очень, очень семейная история! – мяукнул он и еще раз стегнул хвостом. – И я бы попросил тебя больше не вспоминать этот неприятный… эпитет!

Дэн улыбнулся.

– Обалдеть, – восхитился он. – У тебя такой богатый словарный запас! И ты очень умный и талантливый, только такой кот может мне помочь.

Мартын с недоверием смотрел на Дэна прищуренными глазами, как будто пытаясь разгадать его истинные намерения.

– Ты тоже – приятный! – протянул он, не особенно уверенно и еще раз, на всякий случай, хлестнул хвостом. Потом совсем убрал когти и, уже более дружелюбно, пододвинулся к мальчику. – А ты действительно думаешь, что я талантливый?

– А то. – лихо ответил Дэн. – Ты же тут главный по крышам? И еще у тебя такой голос… артистичный.

Мартын еще ближе пододвинулся к нему и теперь терся своим, наверное, теплым боком о ноги призрачного знакомого. Пытаясь согреть его своей пушистой шкуркой.

– И я очень, очень много занимаюсь, развивая свой запас слов и даже символов! – мяукнул он и пристально уставился на Дэна, точно пытаясь поймать его на неискренности.

Дэн попробовал погладить Мартына, но получилось не очень. Его рука прошла сквозь кота, словно сквозь дым. Он вздохнул и совершенно честно сказал:

– Знаешь, Мартын, ты за последнее время, что я провел на этой крыше… самое лучшее, что было в моей новой жизни!

Глаза кота стали еще больше, наполнились влагой, готовые в любую секунду пролиться слезами. Он смахнул лапой с мордочки (ах, соринка, соринка! Может, это и не соринка вовсе, а просто кошачий способ скрыть смущение) и крепче прижался к Дэну. Надеялся, что мальчик сможет защитить его от каких-то неведомых, но явно пугающих кошачье сердце, вещей.

– Знаешь, – тихо всхлипнул он, – мне кажется, у нас с тобой все получится. Ты такой… правильный призрак. Сделан по лекалам, как это у вас, у людей, говорится.

Кот и мальчик обнялись, сидя на холодной крыше под бледным светом луны. Которая, внимательно наблюдала за ними, как за двумя чудаками, нашедшими друг друга в этом огромном мире. Шерсть кота искрилась, сверкала миллионами маленьких искр. Отражала лунный свет, создавая вокруг них сияющий ореол. Может хоть он сможет немного согреть их, в эту прохладную ночь. Мартын повернул морду к Дэну, не мог выразить словами то, что чувствовал.

– Мне так давно не приходилось общаться с адекватными призраками, ты просто не представляешь! – воскликнул он, выдыхая теплый, с ароматом валерьянки, воздух. – Мы отлично проведем отпущенное нам время. Я завтра же познакомлю тебя с нашими. Их немного в нашем подъезде, но ребята – золотой запас, бриллианты чистой воды! Вот увидишь, тебе понравится.

– Понравлюсь ли я им. – вздохнул Дэн, отводя взгляд в сторону. Он не был уверен в себе, в своей нужности. Он уже потерял все, чем дорожил, а теперь боялся, что его отвергнут и здесь. В этом странном и непонятном мире.

– Конечно! Обязательно! – всполошился Мартын, словно почувствовав его сомнения. Он даже суетливо забегал вокруг мальчика, стараясь его подбодрить своей энергией. – Ты просто не представляешь, сколько неблагодарных, агрессивных призраков мы вынуждены были пережить на этой крыше! И не сосчитать! Вечно недовольные, ноющие, вечно им что-то не так. А ты – совсем другое дело! Ты… ты как глоток свежего воздуха! Как… как свежая сметана для кота!

– Скажи, Мартын. – спросил Дэн, не глядя на кота, по-прежнему ощущая себя неловко. – А куда они потом девались, эти неадекватные, несчастные призраки? Куда они ушли?

Мартын погрустнел, сел рядом и ткнулся своим розовым носом в призрачную руку Дэна. Пытаясь разделить его печаль, желая сказать: «Не бойся, я с тобой».

– Они не ушли, – прошептал он, голос еле слышно дрожал. – Почти все здесь и остались. Почти. И никуда не уходят.

– Ты мне их покажешь? – шепотом спросил Дэн, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Холодный ветер прошелся по его коже, хотя ветра на крыше не было. Женька говорила, гусь прошел по твоей могиле! И делала страшные глаза. Оказывается, это совсем не смешно. Вообще.

Мартын неопределенно покачал головой.

– Когда-нибудь, дорогой, когда-нибудь ты обязательно их увидишь. Только… не торопись. Это тяжелое зрелище. Тебе будет очень больно. Может, даже больнее, чем камень вины. Ты постарайся, чтобы у тебя все пошло по-другому. Не так, как у них у всех. Постарайся, чтобы твоя история отличалась от других подобных историй. Мне очень хочется, чтобы тебе повезло. Или как там у вас, у людей, это называется? Чтобы удача улыбнулась. Тебе.

– Спасибо, котик. – Дэн опять попробовал погладить Мартына, но опять его рука прошла сквозь кота. Не получилось. Он вздохнул, вспоминая, как раньше живым, гладил кота. Этого же Мартына. – Только так говорится у людей. В настоящее время ко мне, да и к тебе это совершенно не относится. Ты – кот, я – призрак. И все. Конец.

Зеленые глаза кота светились в темноте, как две крошечные звезды, оказавшиеся совсем рядом. И в этих глазах отражалось столько всего: сочувствие, понимание, надежда.

– Тебе уже нельзя отчаиваться, мальчик. – мягко сказал Мартын, слегка прижавшись к Дэну, стараясь передать ему хотя бы немного своего тепла. Что, впрочем, было совершенно невозможно. – Только двигаться вперед. И из своего опыта, небольшого, если считать от начала времен, скажу тебе, что абсолютного конца оказывается не существует. Есть только движение. Только движение. Только… вечная дорога. Путь.

«Опять какой-то путь и дороги!» – засыпая думал Дэн.

–Бедный ребенок, он даже не представляет, что его ждет на этой крыше! – проваливаясь в сон, бормртал Мартын.

Они уснули рядом, укрытые одеялом из звезд, которое расстелила над ними ночная мгла. Дэн впервые не боялся. Пока. И чувствовал себя не одиноким. Наверное, страх и боль, как и все остальное, были еще впереди.

Глава 3. Подъезд как микросистема жизни

Подъезд высотки, где когда-то обитал Дэн, был типичным представителем своего класса – ничем не примечательным, но по-своему уютным и живым. Здесь, как в капле воды, отразилась вся палитра человеческих эмоций и характеров. Создалась неповторимая атмосфера, которая часто встречалась в этом городе. Да и в других городах тоже.

Иногда, случалось, что кто-то забывал вынести мусор вовремя, и тогда подъезд наполнялся специфическим ароматом. Напоминающим о забытых надеждах и несбывшихся мечтах. Мусорные пакеты, оставленные у дверей, тихо благоухали. Пока какая-нибудь сердобольная душа, не выдержав натиска вони, не решалась отнести их куда следует. Тихо ворча себе под нос о нерадивых соседях.

Зато, в противовес этому мусорному безобразию, там же, у лифта, разгорались нешуточные страсти. Влюбленные парочки, позабыв обо всем на свете, целовались, прижавшись друг к другу. Их чувства пронзали весь подъезд теплом и светом, как яркое солнце пробивается сквозь серые стены.

Кто-то очень ждал кого-то, сидя на подоконнике между этажами, страдая и глядя на луну. Надеясь, что она подскажет ответ на мучающий вопрос. Их взгляды, полные тоски и ожидания, пронизывали весь подъезд. Напоминая о том, что в жизни есть не только радость, но и печаль.

Кое-кто выносил на подоконник подъезда горшок с зеленым растением, которому больше не было места в квартире. Это несчастное сиротливое растение, забытое всеми, тихо чахло. Пока не находился другой обитатель, который начинал поливать и подкармливать его. И тогда, ни с того ни с сего, оно вдруг расцветало и радовало взгляд пробегающих мимо жильцов. Сообщая о том, что даже в самых темных уголках жизни всегда есть место для чуда.

Кое-кто плакал в подъезде, потому что нельзя было расстраивать домашних, а слезы, как известно, нужно где-то выплакать. И подъезд, как верный друг, принимал их печаль. Не требуя ничего взамен.

А некоторые подрастающие особы, когда им было запрещено надевать короткие юбки и краситься, прятали в переходах пакеты с вещами и переодевались здесь же. Вздрагивая от холода и ужаса быть разоблаченными. Их бунтарский дух наполнял весь подъезд энергией протеста и жаждой свободы.

Случалось, что кто-то из соседей падал и спал прямо на полу в измененном сознании, а иногда и не только спал… Потом бежал, в страхе, оставляя за собой подозрительные мокрые следы. И тогда весь подъезд объединялся. Долго еще неслись крики и проклятия вдогонку негоднику, пытаясь изгнать зло из своего общего дома.

Зато, не часто, но так тоже случалось, в него вносили младенцев из роддома, будто драгоценные сокровища. Или белокрылых невест в их шуршащем великолепии. И тех, и других словно ангелов, спустившихся с небес. И весь подъезд наполнялся радостью и надеждой, помня, что жизнь продолжается. Несмотря ни на что.

Вобщем, все было как обычно, даже лучше. Потому что жильцы являлись сплоченным коллективом собственников. Все проживали достаточно давно и знали друг друга «как облупленных». И, несмотря на все недостатки и странности, любили свой подъезд. И свой дом.

Питомцев в подъезде тоже предостаточно. Собаки лаяли, кошки мяукали, птицы щебетали, создавая неповторимый звуковой фон. Иногда случались казусы: собаки дрались, кошки рожали котят в неожиданных местах, птицы вылетали в открытые окна. И все ругались друг с другом, обижались, даже обещали писать жалобы куда следует. Но, как правило, не писали. Потому что, в конце концов, все понимали, что животные – это часть их жизни. Без них было бы скучно и одиноко. Домашние животные тоже не скучали. Они чувствовали себя здесь совершенно свободно и очень комфортно.

В КВ 23 на 6 этаже тихо проживала старушка, Агафья Петровна. Дети ее, получив назначение на далекий Север, уехали, прихватив любимых внуков. А те, в свою очередь, не смогли взять с собой свое сокровище – паука-птицееда. И оставили его бабушке. А что? В детстве, Агафья Петровна доила корову, а уж с птицеедом Пушком – то она должна была справиться на ура. И Агафья Петровна, вооружившись лупой и книгой о пауках, принялась осваивать премудрости ухода за экзотическим питомцем, тихонько напевая себе под нос старинные русские песни.

В КВ 22 жили настоящие цирковые артисты. Правда, они уже давно отсутствовали, так как уехали всем своим беспокойным семейством на гастроли в далекие теплые страны. Соседи восхищались их успехами. Особенно они радовались, что циркачи забрали с собой в поездку ламу Стеллу, которая проживала вместе с ними в квартире, на том же 6 этаже. Нет, соседи любили животных, им в голову не могло прийти, что лама может кому-то помешать. Но пока Стелла получала солнечные ванны где-то в тропиках, жильцам было как-то спокойнее. У одной дамы даже перестал дергаться глаз, а у другой – уменьшилось количество выпитого эксклюзивного коньяка и даже валерьянки.

В КВ 21 жила семья, помешанная на зомби-апокалипсисе. Глава семьи, Геннадий, был убежден, что рано или поздно зомби захватят мир, и нужно быть готовым к этому. Он закупал консервы, оружие, учился выживать в экстремальных условиях, используя для этого лестничную клетку. Не часто, раз 5 за неделю, он устраивал учения, пугая соседей криками и странными звуками. Его главным помощником был крупный серый Крыс-разведчик, которого звали просто, по-мужски, Шрам. О Геннадии ходило много слухов и даже легенд. Говорили даже, что он раньше служил в ВДВ и участвовал в настоящих операциях, но это, конечно, никто не знал наверняка. И ни у кого из соседей не было мысли, что можно смотреть на него недостаточно искренне. Потому как, знаете, вот придут зомби и что? И куда бежать? А тут свои люди и крыс. Все очень уважали Шрама. Особенно, когда он улыбался. Просто, сдержанно, по-мужски. Эта улыбка говорила о многом, и лучше было не знать, о чем именно.

В КВ 20 жили экстрасенсы. Нет, ранее у них были другие, менее благозвучные специальности, о которых соседи предпочитали не вспоминать. Но со временем, словно по мановению волшебной палочки, оказалось, что у них открылось множество нужных, полезных навыков и возможностей. И они, недолго думая, решили воспользоваться этим даром во благо общества.

Самое главное- это понимание языка змей. Дар, конечно, спорный, но в умелых руках превращался в мощное оружие. И да, они завели себе удава. Кассандра предсказывает результаты футбольных матчей (чем немало помогала мужской половине подъезда), указывала местонахождение потерянных вещей (особенно это ценили рассеянные старушки) и помогала выбирать подходящих партнеров для жизни (что вызвало нескрываемый интерес у одиноких сердец). Она была идеальным удавом, очень спокойной и уравновешенной. Кассандра ощущала тонкую связь с потусторонним миром. Могла чувствовать присутствие духов и предсказывать смерть (хотя бы в косвенной форме), об этом знали все. И очень-очень ценили Кассандру. И хозяев-экстрасенсов. Потому что, кто знает, что может случиться завтра? Лучше быть в курсе событий.

И даже их Всеслава, который вырос, отрастил волосы до пояса, ходил весь в черном, с ожерельями из зубов животных и драконов, черепами и прочими необходимыми атрибутами саморазвития, бормоча какие-то ужасные заговоры. В подъезде считался своим парнем. К тому же теперь он не отзывался на свое имя, а только на перефразированную фамилию. Темный. Этот мрачный персонаж вызывал у соседей одновременно страх и любопытство. Соседи глубоко сочувствовали экстрасенсам. Потому что это, конечно, еще не зомби-апокалипсис. Но уже где-то рядом. Спасало одно: Всеслав не часто показывался в родном подъезде. Родители молились. Они думали, что он ходит к беленькой девушке, живущей в соседском дворе. А там, знаете, уже и до внуков недалеко. И тогда вся эта чертовщина забудется, как страшный сон.

В КВ 19 на 5 этаже живут частные детективы. Нет, днем они просто Дмитрий – менеджер по продажам (скучный, но необходимый) и Ольга – парикмахер-стилист (яркая, как новогодняя елка). Зато вечером… Их было не остановить! Любое маломальское преступление в подъезде разоблачать тут же, без проволочек и изъянов. От пропажи булочки с маком до кражи кошелька из коляски – ничто не могло укрыться от их зоркого взгляда. И, конечно, у такой пары не могло не быть питомца, отличного от других. Он был. Попугай. Кук.

Кук относился к Жако, но не совсем обычным. Его перья должны быть серыми, но в результате редкой генетической мутации они приобрели пепельно-лавандовый оттенок. Кончики на крыльях и хвосте – ярко-красные, словно испачканные кровью. Клюв крупный, загнутый, с небольшим дефектом – сколом, что придавало ему вид бывалого бойца. Он выглядел как ветеран множества расследований, готовый к новым вызовам. Кук видел всех насквозь и не доверял никому, всегда ждал подвоха. Ему часто казалось, что за ним следят. Он постоянно оглядывался по сторонам и прислушивался к каждому шороху. А также мастерски пародировал голоса всех жильцов дома и даже звуки бытовых приборов. Поэтому из соседей никто не удивился, когда Кук начал материться. Он так мастерски это делал, пародируя соседей, что даже бесстрашный Геннадий пробегал мимо кв 19 с крепко закрытым ртом, чтобы ни в коем случае не опозориться перед Куком. Потому что, если Кук спародирует его рычание, то это будет уже слишком.

В КВ 15 вместе с мамой жила девочка Лена, которая коллекционировала красных панд. Мягкие игрушки заполняли собой всю квартиру, точно пытаясь создать уютный кокон, защищающий Лену от внешнего мира. И, скажем вам по секрету, иногда ей казалось, что она и сама становится Красной пандой. Пушистым и отважным существом, не мечтающим о тишине и размеренном образе жизни. Ленин покой охраняли два дерзких боевых кролика – Сафа и Вафа. Можете нам поверить, соседи не просто так даже не пытались попросить их погладить. Знаете, такие кролики не для нежностей и мягкой шерстки. Эти пушистые воины смотрели на мир с презрением и были готовы разорвать любого, кто посмеет нарушить границы безопасности их хозяйки. И вообще, у Сафы и Вафы, как у самураев, не было цели. Был только путь. И этот путь усеян страхом и уважением со стороны соседей.

Квартира на 3 этаже номер 11 была похожа на музей. Каждый предмет в ней был тщательно подобран и расставлен с безупречным вкусом, создавая идеальную гармонию, нарушать которую просто кощунственно. Но главной достопримечательностью квартиры, конечно же, являлась муравьиная ферма, занимающая собой почти всю комнату. Ферма установлена на специальном стеллаже из ценных пород дерева, выполненном в стиле ампир. Это был мир, существующий по своим законам, далекий от человеческих забот и страстей. И вот однажды, в этом идеальном мире произошел бунт. Муравьи, устав от заточения, решили вырваться на свободу. Они прогрызли тонкую щель в одной из секций фермы и начали выбираться наружу, один за другим, как ручей, пробивающий себе дорогу в скале. Вскоре муравьи заполонили всю квартиру, а затем выбрались в подъезд, вызвав панику и смятение среди соседей.

Коллекционеры наблюдали за происходящим с невозмутимым видом. Они методично собирали сбежавших муравьев и возвращали их в обратно. В их движениях не было суеты, в их лицах – ни тени раскаяния. Они просто выполняли свою работу, как и подобает настоящим ученым. На все претензии соседей они отвечали вежливой улыбкой и фразой: «Простите, это всего лишь научный эксперимент». И соседи, вздыхая и почесывая, разбредались по своим квартирам, надеясь, что в следующий раз муравьи решат устроить бунт где-нибудь в другом месте.

В квартире №3 на 1 этаже живет Артем, студент-первокурсник технического университета. Артем – высокий, худой парень, с умными глазами и вечно растрепанными волосами. Он увлекается программированием и мечтает создать свой собственный стартап, который перевернет мир. Его главным компаньоном навеки стал хомяк по фамилии Бякин. Потому что у каждого, говорил Артем, должна быть запоминающаяся фамилия. И в этом он был абсолютно прав.

Бякин слыл хомяком-экстремалом. Он обожал скорость и риск. Часто устраивал гонки по лестничным пролетам, скатывался по перилам, прыгал с подоконников, подобно каскадеру, исполняющему смертельный трюк. Артем гонялся за ним по всему подъезду, пытаясь поймать и кричал. В голосе его звучало отчаянье и обреченность: «Бякин, падла, куда ты, козлина?! Бякин, вернись, вернись! Бякин, я все прощу!» И халат развевался на худосочном теле преследователя, как знамя.

 Соседи уже привыкли к этим погоням. Они с улыбкой наблюдали, как Артем, запыхавшийся и взъерошенный, пытается поймать своего маленького сорванца. Бякин, ловко уклонялся от его рук, с победным писком скрывался в какой-нибудь щели. Как опытный шпион, уходящий от погони. Попадая прямо к соседям. Должен же он был исследовать своих фанатов, так сказать, изнутри. И соседи, конечно, не всегда были рады такому визиту, но что поделать? Бякин был частью их жизни, и они принимали его со всеми достоинствами и недостатками.

Подъезд высотки, где когда-то обитал Дэн, был типичным представителем своего класса – ничем не примечательным, но по-своему уютным и живым. Здесь, как в капле воды, отразилась вся палитра человеческих эмоций и характеров, создавая неповторимую атмосферу, которая часто встречалась в этом городе. Да и в других городах тоже.

В квартире 12 на 4 этаже жили мама с сыном. Женька и Дэн. Мама осталась одна. Дэн умер.

Глава 4. Мать дэна

– Давай, смелее! – настаивал Мартын, уже теряя терпение. Он так старался научить Дэна пролазить в этот чёртов подъезд с крыши, что совершенно вымотался. Рыжий мех взъерошился от напряжения, а в животе урчало, требуя немедленной подзарядки. Кот был совершенно не прочь перекусить, чем-нибудь вкусненьким и свеженьким. Но где там! Этот призрак оказался совершенно непролазным, в смысле, пролазить не мог. Никуда не мог пролезть, вот! Хоть ты тресни! Половина здесь, а половина всё на той же крыше. И что дальше? Так и будем здесь сидеть, сложив лапки, хвост и уши? Мартын даже толкал его, подбадривая, пытался пятки щекотать, надеясь, что это поможет, но всё было совершенно бесполезно. Призрак застрял, как пробка в бутылке.

– Ты не стараешься! – возмутился голодный котик, – Ты что, реально будешь торчать на крыше? А зима? Дождь? Ветер? Ты хоть представляешь, что это такое – жить на крыше зимой? Тут тебе не райские кущи, а суровые будни кота-беспризорника! Шевелись, давай! – прошипел он, выпуская когти.

– Я шевелюсь! – проскрипел Дэн, чувствуя себя невероятно глупо. Его призрачная голова торчала на крыше, обдуваемая холодным ветром, а обворожительное привиденческое тело болталось между перекрытиями, словно белье на веревке. Вот уж о чём он не мог подумать заранее – о прохождении этажей фантомной сущности в осенне-зимний период. Это оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал.

– Мать моя женщина-арестантка и друзья её, близкие и не очень! – услышал Дэн совсем под ухом. Он попытался скосить глаза, что было довольно сложно в его нынешнем положении, и увидел большую серую Крысу. С вытаращенными глазищами-горошинами, которые сверкали в полумраке, как два уголька. – Вы что же это такое, уважаемый Мартын Батькович, делаете посреди, между прочим, рабочего вечера? Вы с мамой своей чего опять таскаетесь со всякой нечистью, когда порядочные люди все на ногах и даже ещё в адеквате? – пропищал крыс, поправляя черные очки на носу.

– Ой, Шрам, не начинай. Умоляю! – Мартын нервно лизнул лапу. Сначала переднюю, потом и заднюю. Подумал и ещё раз лизнул, словно пытаясь собраться с мыслями. – Беда у нас. Призрак такой-себе, не кондиция. Я уже и так, и этак. Не пролазит. А ведь зима скоро… Холода, гололёд, злые собаки… Ты же знаешь, что будет.

– Да что зима. – сразу посерьезнел тот, кого назвали Шрамом. – Мертвяки не сегодня-завтра повалят, это уже точно. Чувствую нутром. Читайте ленту между строк. Все, кирдык. Отпели соловьи. А он у нас на подъезде и не прибранный. А вдруг будущий перебежчик и что тогда?! Придётся нам, понимаешь, рисковать жизнями и пачкать репутацию! Я уже и так в долгах как в шелках, мне что, опять квартиру продавать?

– Шрам, прекращай, прекращай! Ты же прекрасно знаешь, что эти – совсем другое дело. Не то что те, мертвяки твои. Сравнил. Это считай высшая материя, хоть и бракованная. Делать то чего? Я ж от голода тут помираю совсем. У меня дома хозяйка, наверное, уже все глаза проглядела, весь портрет с этим тупым Сигизмундом вкривь и вкось исцеловала. Её же ни на минуту нельзя оставить, она как ребенок. Ей подавай любви каждую минуту. А меня там со вчерашнего дня нет!!! Вылазь давай!!! – заорал не своим голосом Мартын и попытался вцепиться всеми своими четырьмя когтистыми лапами в тщедушное тело призрака. Грохнулся, конечно. Кот, что с него взять. Просто кот.

– Маааауууууу! – от отчаяния Мартын завертелся волчком, завыл, словно сирена скорой помощи, и начал царапать когтями старый рубероид. – Жрать хочу!!! У меня гастрит, язва и вообще, я – интеллигентный кот! Мне положено три раза в день свежую рыбку, а тут… тут только ты, призрак недоделанный!

Крыс почесал в затылке своей грязновато-серой лапкой, задумчиво глядя на застрявшего Дэна.

– Ну, как мой командир говорит: «Тут надо подход. Или по жопе. Или одно из двух». – Шрам щелкнул своими острыми зубами, хищно прищурился и добавил: – И я, пожалуй, соглашусь с командиром.

Шрам вдруг распушился, шерсть на загривке встала дыбом, глаза загорелись каким-то страшным, нечеловеческим огнём, разинул зубастую пасть, полную острых как иголки зубов, и с воплем: «В атаку!!», понесся прямо в направлении открытого рта Дэна. Вопль был таким жутким и неожиданным, что Дэн в панике от надвигающейся опасности, тоже выкрикнул что-то такое, соответствующее моменту, и… провалился на верхнюю площадку. Таки внутрь подъезда.

– Круто! – теперь ничего не стесняясь, с видимым облегчением, завопил Мартын. И, подняв хвост трубой, что для него было довольно сложным акробатическим этюдом, понесся по лестнице вниз. – Уведи его, пожалуйста, в 12 квартиру и пропихни туда. Как следует пропихни. Я только туда и обратно. Туда и обратно! А то Ольга Михайловна без меня совсем зачахнет, она ж как цветок без полива!

– Ну, что, пошли? – поинтересовался Шрам у Дэна, поправляя очки и оглядываясь по сторонам, словно ожидая подвоха.

– Пошли, – согласился Дэн, потирая свои призрачные плечи, и поглаживая отдавленный камнем вины бок. Этот Крыс был каким-то слишком уж… энергичным. Ему даже стало немного страшно.

И они пошли. Дэн издалека приглядывался к своему новому знакомому, пытаясь составить о нем хоть какое-то впечатление. Шрам был крысой крупных размеров и крепкого телосложения. Его шерсть имела грязновато-серый оттенок, местами с проплешинами, особенно на боках – результат многочисленных “тренировок” и столкновений с бытовыми опасностями. Его вполне можно было отличить от других подобных по шраму, что проходил через всю левую часть морды, от уголка глаза до самой щеки. Шрам был неровным, с зазубринами, словно его оставили когти хищной птицы или острый осколок. Вокруг шерсть росла клочками, создавая эффект еще большей асимметрии. Правое ухо надорвано сверху, точно кто-то откусил от него кусочек. Оно было немного меньше левого и постоянно подергивалось, словно Шрам прислушивался к невидимым угрозам. Глазки маленькие, черные бусинки, но очень живые и проницательные. В них читалась настороженность и плескалась подозрительность. Вокруг глаз виднелись небольшие морщинки – признак жизненного опыта и пережитых страданий. Длинные, жесткие, с загнутыми кончиками усы постоянно подрагивали, улавливая малейшие изменения в окружающей среде.

Некоторые усы были сломаны или обгорели – результат близкого контакта с пламенем свечи во время «боевых учений». Мускулистые, с цепкими пальцами и острыми коготками лапы, на подушечках которых были заметны многочисленные шрамы и потертости – свидетельство его активного образа жизни. Длинный, голый хвост, с редкими чешуйками имел одно отличие – на самом кончике виднелся небольшой шрам, скорее всего след от удара дверью.

Шрам уверенно несся впереди Дэна, не сворачивая и не прячась от предполагаемых противников. У 12 квартиры он остановился, оглядываясь по сторонам.

– Стоп, бро. Надо осмотреться! – прошептал он, оглядываясь по сторонам. Видимо, осмотром он остался доволен, потому что расправил усы и добавил: – Ну, начнем?

Дэн представил себе Женьку, которая очень боялась даже мышей. А тут к ней явится целый крыс. Да она же в обморок упадёт! Нет, этого нельзя допустить.

– Давай, я сам попробую. Вроде, я понял уже. Что к чему, – решительно сказал Дэн, отстраняя Шрама.

– Ты уверен, братишка? Может, лучше я? – засомневался Шрам, поправляя очки на носу. – У меня большой опыт в проникновениях.

– Спасибо, но я сам, – твердо ответил Дэн. – Я должен.

Дэн сделал все, как его учил Мартын. Сосредоточился, отбросил все посторонние мысли, сурово глянул на дверь и представил, что там его ждет его Женька. Женька, любимая мама, самая добрая и красивая на свете. Он вспомнил её улыбку, нежные руки, запах крема.

Дэн даже не понял, как он оказался внутри. Просто в один миг он оказался в родной квартире.

– Алле, братишка! Ты там как?! – надрывался снаружи Шрам и даже немного царапал дверь, пытаясь убедиться, что с Дэном все в порядке.

– Нормально! – закричал Дэн, чувствуя, как камень вины становится немного меньше. – Я здесь! Здесь…

И огляделся.

Холод пробирался сквозь старые оконные рамы, но Дэну было всё равно. Он стоял у своего бывшего окна, в своей бывшей комнате и смотрел на мир, который теперь был таким же недостижимым, как звёзды. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая улицу в багровые тона, но для Дэна и это не имело никакого значения. Внутри, в его призрачной груди, камень вины бушевал с такой тоской и отчаянием, что не было сил сопротивляться. Никогда Дэн не думал, что боль может быть такой сильной. Казалось, она вот-вот разорвёт его на части.

И вот он увидел ее. И не узнал. По дорожке к подъезду, шатаясь, как подбитый кораблик, шла Женька. Его мама. Она была пьяна! Пьяна! Его Женька, умница, ЗОЖница, душа компании и турпоходов. И очень несчастна. Впрочем, как всегда в последнее время. Дэну стало больно до физической немощи, до тошноты. Он хотел выбежать, крикнуть, обнять, но не мог. Его существование – лишь наблюдение, без права вмешательства. Это было мучительно. Больнее, чем все пытки ада.

Женька спотыкалась о неровности тротуара, не вытирала слёзы и сопли, бормоча что-то себе под нос. Дэну не нужно было слышать, как она жалуется на усталость, на одиночество, на боль. Каждое слово, каждый вздох, каждый всхлип отдавался в его груди сильнейшим спазмом, выворачивая все внутри наизнанку. Он хотел кричать, выть, сделать хоть что-нибудь, но мог лишь беспомощно наблюдать.

Он видел, как она с трудом вытаскивает ключи из сумки, как дрожат  пальцы. Выронила их в грязь, тут же рухнула на колени и начала шарить, искать руками в холодной жиже, не обращая внимания на промозглый ветер и липкую грязь. Сердце Дэна сжалось, точно в тисках. Ему казалось, что он чувствует ледяную грязь на своих призрачных коленях, эту боль и  безысходность.

В это время у подъезда суетились грузчики. Они выносили мебель из квартиры где-то над Дэном, громко переговариваясь и посмеиваясь. Они обходили женщину, как будто она была частью мебели, а не Женькой, красавицей и умницей, которой восхищались все друзья Дэна. Никто из них даже не подумал предложить ей помощь. Всем было плевать.

К подъезду, по той же дорожке, что и его мать, подошел высокий худощавый мужчина. Одет в стиле бохо – длинное, песочного цвета пальто, светлые брюки, свободная рубашка с расстегнутым воротом, открывающим вид на тонкую шею. Шарф, завязанный небрежным, красивым узлом. В руках он нес горшок с фикусом Бенджамина – изящное, зеленое деревце, символ надежды. Новый жилец. Видимо, переезжал. Он казался таким спокойным, таким умиротворенным. Его каштановые волосы слегка растрепало ветром, а глаза, глубокие и выразительные, внимательно оглядывали двор, пытаясь запомнить каждую деталь, привыкая к новому месту. Его взгляд остановился на матери Дэна. Непонятная смесь чувств промелькнула на его лице: сочувствие, недоумение, сострадание. Дэн набычился, почувствовав волну ревности, злости. Он никогда и не думал, что без него кто-то будет… обижать его мать. Даже взглядом. Он и представить себе этого не мог. «Ну, погоди» – подумал Дэн.

Женька, наконец, справилась с ключом, открыла дверь подъезда и, пошатываясь, вошла внутрь. Дэн смотрел ей вслед, чувствуя, как сердце разрывается на части. Но что мог сделать Дэн? Он был призраком, тенью, воспоминанием. Он мог только наблюдать, страдать и надеяться. И это было самым мучительным испытанием. Внутри него зияла огромная пустота. Которую, уже ничем нельзя заполнить. Он хотел коснуться ее, обнять, сказать, что он рядом, но не мог. Его руки проходили сквозь неё, словно сквозь воздух. Он вздохнул, но вдохнуть не получилось. Призраки не дышат.

А наверху, в пустой квартире, уже начиналась новая жизнь. Грузчики шумели, таская и расставляя мебель, весело переговариваясь между собой. Новый жилец, тихо напевал что-то себе под нос.

Женька зашла в квартиру, шатаясь, точно марионетка, которую дёргают за ниточки невидимые кукловоды. Бросила сумку на пол там же, у входа, с глухим стуком. Как выронила камень. Не зажигая света, не снимая грязных кроссовок, она медленно двигалась из комнаты в комнату. Ощупывая стены, пытаясь найти выход из лабиринта отчаяния.

Задержалась у большой фотографии Дэна на письменном столе. Провела по ней пальцами, пыталась его причесать. Поправить непослушную прядь волос, как делала это раньше. Когда он был жив. Дэна испугало ее застывшее, бледное лицо. В нем не было жизни. Если бы он просто встретил на улице, то не узнал бы. Она стала совершенно другой. Кожа землистого цвета, мутные ввалившиеся глаза, в которых плескалось отчаяние. Дрожащие руки с обкусанными грязными ногтями. Опущенные плечи и неряшливая одежда, застегнута не на те пуговицы, завершали образ. Отчаянья и беды.

Она странно двигалась, как будто не осознавала, где находится. Словно жила в каком-то другом измерении. Та, другая вселенная, где она сейчас находилась, опрокинулась. Перестала работать с законами земного тяготения, и Женька готова была в любой момент оторваться от нее… И полететь! Полететь в никуда, в беспросветную тьму. Где, как ей казалось, было бы легче. Дэн почувствовал, как в нем поднимается волна ужаса, смешанная с беспомощностью. «О нет, мам, только не это. Только не ты!» – зашептал Дэн, чувствуя, как камень вины не просто вырос, но и раскалился докрасна, обжигая его призрачное существо. Теперь даже глаза у несчастного призрака горели от боли. «Нет, мы все придумаем, мы справимся! Я стараюсь, я очень стараюсь, правда!» – умолял Дэн, схватил её своими нелепыми, нецепкими руками, пытаясь остановить. Но становилось только хуже. Она поскользнулась на своих грязных следах, упала. Так и застыла, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Дэн? – робко спросила она в темноту, надеясь на чудо. Видимо, звук его имени добил её. Сломал окончательно.

– Дэн! – страшно закричала его Женька и начала с остервенением биться лбом об пол. Дэн упал около нее, подставлял свои никчемные дурацкие руки, пытался хватать за плечи, но бесполезно. Женька кричала и билась, билась и кричала. По лицу текла кровь вперемешку со слезами, заливая грязный пол. И не было на всей Земле силы, которая могла бы остановить её и утешить. Дэн свернулся от боли в клубок и только вздрагивал, слыша очередной удар головой об пол.

«На Земле не было.»– пришла в его несчастную призрачную голову неожиданно ясная и четкая мысль. А не на Земле? Если на Земле нет силы, способной помочь его матери, значит, нужно искать помощь где-то в другом месте. Дэн заставил себя прекратить слышать все, что могло ему помешать – крики Женьки, стоны, собственную боль. Он закрыл глаза и начал вставать. Эти дрянные киселеобразные руки и ноги теперь будто весили десять тонн каждая. Но он встал. Превозмогая боль и отчаяние, он встал.

Он вспомнил, как Мартын велел ему думать о том, что он хотел сделать. Думать, как будто он должен толкнуть танк. Или бетонную стену. Надо вложить все, что у него есть на сегодня, в этот толчок. У него было много материала. Полно. У него была его боль. И боль его матери. Которую он чувствовал своим камнем вины так, как может быть, не чувствовали святые, когда с них при жизни срывали кожу. Он посмотрел в потолок. Там, в квартире над ними, ходил новый жилец.

И тогда Дэн закричал. Он вложил в свой крик весь тот ужас, который пережил за последние дни, всю боль, любовь, надежду. Он кричал так, как никогда не кричал при жизни. Казалось, задрожали стены дома. И рухнул к Женьке, которая по-прежнему металась на полу. В бреду.

У соседа сверху что-то грохнулось. Шаги замерли. И вдруг, через несколько мучительно долгих минут, в дверь раздался осторожный стук. Робкий, неуверенный, но все же – стук.

– Простите? – Кто-то открыл дверь и сделал маленький шажок внутрь квартиры. – Ну, я… эээ… уже, знаете, вошел? Могу ли я попросить… ээ… что-нибудь? Соли? Чая? ЭЭ… я идиот. Алло, вы дома?

Резко включился свет, ослепив Дэна и Женьку.

– Ох, ничего себе! – шарахнулся новый сосед сверху, пошатнувшись от увиденной картины. Он явно не ожидал ничего подобного.

Женька подняла на него свои страшные, залитые кровью глаза, в которых не было ничего человеческого.

– Пошел вон из моего дома! – ужасным утробным голосом прохрипела она. Точно из преисподней.

– Обязательно! Прямо вот сейчас возьму у вас стакан… эээ… водички, и сразу, знаете ли, пойду, – пробормотал сосед, нервно поправляя очки и стараясь не смотреть на кровь и грязь. А сам остался стоять, оглядывая место дислокации. Взгляд его ненадолго задержался на портрете Дэна, с траурной лентой. Через все стекло шли грязные полосы от Женькиных пальцев.

– Убирайся из моего дома! – прорычала мама Дэна, не менее грозно. И даже попыталась вскочить, но координация её совсем покинула. А вот это было зря. Она громко треснулась коленом при падении, издав жалобный звук.

– Елки! – вскрикнула Женька почти своим голосом, но в нем все еще слышались раскаты грома.

– Вы совершенно правы! – согласился с ней сосед сверху и сделал к ней маленький шаг. Женька зарычала, даже не открывая рта.  Но сосед почему-то не испугался.

– И знаете, я бы даже сказал, уж простите за мой французский, палки! И все, знаете ли, и елки, и палки, и крутые, возможно, скакалки. Боже, что я несу, они все, знаете ли… Хотят чаю!! – рявкнул сосед сверху, пытаясь придать себе храбрости. Подскочил к Женьке и крепко схватил ее за плечи, прижимая к себе. К своему бесподобному, длинному халату цвета кофе с молоком. Халату, который сейчас рисковал быть безвозвратно испорченным кровью и грязью. Но соседу, кажется, было все равно. Он просто крепко держал её, не давая причинить себе еще больший вред.

– Пустите меня! – заплакала интеллигентка в третьем поколении, серьезный специалист и бывшая мать оболтуса. Она рыдала громко, надрывно, размазывая сопли и кровь по полированному хлопку халата, и даже иногда сморкаясь в длинные полы, не заботясь ни о чем. Сосед сверху осторожно тянул ее в ванную комнату, говоря бессвязные глупости, утешая и стараясь не дать ей возможности вывернуться из его длинных, сильных рук. Он понимал, что сейчас нужно действовать осторожно, не спугнуть, не навредить.

– Ну-ну, тише, тише, сейчас мы все умоем, все приведем в порядок, и все будет хорошо, вот увидите. – бормотал он, словно убаюкивая маленького, исплаканного ребенка. – А потом мы выпьем чаю, может с вареньем или с сахаром, или еще с какой-нибудь ерундой! И поговорим обо всем на свете. И вы мне расскажете, кто такой Дэн. Я уверен, он был замечательным человеком. Вы его очень любили, я вижу. Все будет хорошо, поверьте мне.

Сосед затащил Женьку в ванную и закрыл дверь, оставив Дэна одного. В тишине. Голова гудела, в глазах плыло, тело отказывалось повиноваться. Он чувствовал себя так, будто его выжали, как лимон. И выбросили за ненадобностью. Опустошен и разбит.

Медленно, очень медленно Дэн полз к двери, как раненый солдат. Он был истощен, если призраки бывают истощены. Наверное, он мог выйти отсюда и каким-нибудь новым, экстравагантным способом, но на это не было сил. Он просто хотел выбраться из этого кошмара, оказаться где-нибудь спокойном месте. Он попытался пройти сквозь дверь, но не смог. Что-то держало его, не давая покинуть эту квартиру. Только рука его прошла сквозь дерево и, обессилев, упала на порог. «Странно, – подумал Дэн – Разве призраки падают в обморок?» Он почувствовал, как покидают последние силы. Как тьма подступает со всех сторон, готовая забрать его.

И полетел вниз. В пустоту, в забвение. «Опять? – вяло подумал он, переворачиваясь и рассыпаясь, по ощущениям, на миллиарды маленьких лоскутков, теряя форму и сознание. – Пусть все закончится. Пожалуйста. Пусть закончится. Пусть». И темнота поглотила его. Полностью и без остатка.

Глава 5. Питомцы

– И чего теперь? – спросил знакомый голос, полный беспокойства.

– Ничего, будем ждать. Может, и отойдет еще. Где это видано такое, на второй день – прямой контакт. Это не шутки вам. Так и до конца можно весь резерв сжечь, – ответил голос погрубее, но тоже знакомый. Дэн узнал в нем Шрама.

– Долго ждать-то? – нетерпеливо спросил Мартын.

– Мальчики, прекратите толкаться и пыхтеть. Сколько надо, столько и будем. Ему досталось, бедняге. – вступил в разговор грудной, женский незнакомый голос, мягкий и успокаивающий.

– Однозначно отойдет! – проскрипел чей-то смутно знакомый голос. Дэн напрягся, пытаясь вспомнить, кому он принадлежит. Но на сегодня Дэн уже ни в чём не был уверен до конца.

– Может, как-то ускорить? – опять спросил первый голос.

– Ну, не знаю. – сомневался женский голос, приятный во всех отношениях. – У меня есть из бара рюмка текилы, стопка амаретто, две- виски. А, водка полбутылки, но это прямо неприкосновенный запас. Шрам вон, в воздухе три раза перевернется. Это же и обезбол, и дезинфекция, и топливо, в конце-то концов.

– Охолони, крошка! – любезности голоса не было предела. – Ты что, впервые на арене, что ли? Боевая подруга, сначала раненые братья, потом всё остальное. Не крути кольцами, дорогая.

– Отстань, дурак такой. – хихикнул женский голос. – Не лезь, мы не одни.

– Я не стыжусь перед братвой своих чувств, детка. Они знают, ради тебя мне и остатков своего израненного сердца не жалко. – томно прошептал обладатель грубого голоса.

– Заткнитесь все! – гаркнул малознакомый голос, от которого все тут же притихли. – Он приходит в себя.

Темнота отступила, как будто кто-то щелкнул выключателем. Дэн очнулся, но не сразу понял, где находится. Вокруг было светло, тепло и… странно. Не так, как раньше. Сейчас он чувствовал себя… расфокусированным, словно смотрел на мир сквозь мутное стекло. Попытался встать, но ноги не слушались. Вокруг него сгрудились знакомые и незнакомые личности. Мартын с вытаращенными зелеными глазами, готовый к прыжку. Шрам, нервно кусающий свой хвост, что было признаком сильного волнения. Незнакомая белокурая крыска-девица, потрясающей красоты, с блестящими глазами и дивными ресницами. И огромный попугай Жако. Его ярко-лавандовые перья с алыми наконечниками, сверкали в лучах солнца.

– Что со мной? – спросил Дэн, пытаясь понять, что происходит.

Мартын отчего-то отвел глаза, словно ему стало стыдно. Шрам, как всегда, ответил за всех:

– Ты, братан, прошел тест-драйв. Да, достойно прошел. По-мужски. С болью, преодолевая, понимаешь… Справился. Это было нечто, конечно. Все были в шоке! Я горд, просто горд! – Крыс выпятил грудь и встопорщил усы.

– Ты, мальчишечка. – вступила своим грудным голосом неизвестная белокурая красотка. – Просто взял и резко превысил свой лимит. Взял в долг у вечности. Так, самую малость. И да, для доброго дела. Мы все видели и слышали. Молодец, что тут скажешь.

– Да, да! – закивали все в такт, Кук тоже хрюкнул что-то отдаленно напоминающее одобрение. – Мы видели. Мы слышали. Постарался на славу.

– А теперь. – проскрипел Кук, – Тебе придется вернуть всё обратно. И быстро. Иначе… Явится Страж.

Питомцы притихли, напряженно переглядываясь. Имя Железного Ворона, Стража, наводило на них ужас.

– Я не жалею. – тихо сказал Дэн, чувствуя, как холод пробегает по всему его призрачному телу. – Не было другого выхода.

– Не было. – грустно кивнул Мартын, и печально потер за ушком. – Но мало кого это интересует, дорогой. Тебе сейчас надо выжить, а не философствовать. Ты сам как? Как ощущения?

– Мне кажется, я пока не могу встать. – ответил Дэн. Он попытался взглянуть на себя, но ничего не увидел. Он был как бы внутри самого себя. Лишенный всякого визуального воплощения, растворенный в этом странном пространстве.

– Я… не знаю, как это объяснить. – растерянно пробормотал Дэн. – Я вроде бы есть, но меня как будто нет. Как будто я – просто ощущение, а не существо.

– Это нормально. – успокоил его Мартын, хотя по его виду было видно, что он сам не очень-то понимает происходящее. – Восстановишься, не сразу, конечно. Нужно время. Ты, кстати, как-то странно выглядишь. Весь такой… размытый.

– Мартын! – Дэн попытался повернуться к котику, но смог лишь отдаленно шевельнуть каким-то лоскутком своей призрачной сущности. – Скажи мне, а почему тем, кто жив, не говорят о том, насколько плохо им придется здесь, в этом странном межмирье? Я уверен, что если бы кто-то из них знал, какую боль, какой страх и ужас им придется переносить здесь, то вряд ли бы кто-то из них решился совершить непоправимое. Почему от живых скрывают? Если бы они знали, что их здесь ждет! Я уверен, что они, живые, решаются на непоправимое, для того чтобы избежать страданий там. А получается…

– А получается, мальчик. – проскрипел попугай, – Что они просто открывают здесь свою книгу страданий. Только первую страницу. Самые начальные строки. Буквально заглавие. А впереди их ждет – вечность. И это никогда не закончится.

– Тогда почему? Почему нельзя их предупредить, спасти? – Дэн был потрясён. Все его представления о смерти, о загробной жизни, о справедливости, рушились на глазах.

Пугай поднял высоко свою крупную голову с горбатым, тяжелым клювом. Его глаза, такие быстрые и всевидящие, на несколько мгновений подернулись пленкой.

– Потому, что нельзя никого спасти, мой мальчик. Каждый должен решить сам, будет ли он спасен. И напрасно ты думаешь, что живые – не предупреждены. Они знают о смерти с рождения. Просто считают, что это не для них. Что они сильнее, умнее, быстрее и лучше остальных. А на самом деле…

– А на самом деле, ты редкостный зануда, Кук! – вмешалась лихая белокурая Крыска-бестия. – Отстаньте от него. Ему и так сейчас нелегко. Он должен поправиться и окрепнуть для ваших словесных баталий. А сейчас ему нужен отдых. Просто отдых для уставшей, израненной души. Только и всего. Неужели я много прошу, мальчики?

Питомцы, дружною толпой, закивали, задакали, закрутили хвостами, выражая полное согласие.

– А тогда, – крыска величественно обвела всех присутствующих необыкновенно изящной лапкой с нежными, ухоженными ноготками. – Давайте распределим дежурства. И будем помаленьку-потихоньку вводить нашего, прямо скажем, необычного гостя в курс событий. Уж чего-чего, а событий у нас с вами здесь точно хватает. Возможно, мы, все вместе, сможем-таки создать нечто общее, что приблизит этого милого мальчика к осуществлению его самого большого желания. На сегодня, конечно.

Крыска подошла совсем близко к Дэну. Туда, где, по крайней мере раньше, у него было лицо.

– Будем знакомы, дорогой, – чопорно представилась она, и приложила к его лбу свою чудесную белую лапку, – я Леди. Просто – Леди и все. Я лучшая во все времена. Я – пилот для особых поручений. Я здесь, в этом подъезде, могу все. А если не смогу чего-то сама, поверь! У меня существует целая армия тех, кто сделает это за меня. Не так ли, Шрам?!