Читать онлайн Это вам не фигли-мигли

© Стекольникова М. Б., текст, 2025

© Дьяченко А. А., иллюстрации, 2025

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2025

© ИП Соседко М. В., издание, 2025

Глава первая

Таинственное исчезновение

Воскресным вечером Варвара Петровна, гардеробщица Музея изобразительных искусств, что расположился в старинном особняке на набережной канала Грибоедова, нетерпеливо поглядывала на часы. До закрытия музея, правда, оставалось ещё полчаса, но обычно в это время немногочисленные посетители уже бодро покидали маленький храм культуры. Так оно и было до сегодняшнего дня. Но сегодня что-то пошло не так – на вешалке тоскливо чернело мужское полупальто с торчавшим из левого рукава полосатым серо-чёрным шарфом. «Эк любитель прекрасного выискался, – думала Варвара Петровна, разглядывая полупальто. – И чем он там так долго любуется? Чай, не Эрмитаж или Русский музей какой. Всего-то три этажика по полтора зальчика. А он, почитай, уж три часа ходит…» Определить, что посетитель находится в музее уже три часа, было легко: в этот день почему-то, кроме него, больше никто не появлялся. Может быть, в этом была виновата погода, а может быть, звёзды расположились не в том порядке. Предположение о наличии в залах людей, пришедших без пальто, Варвара Петровна сочла абсурдным. Кто же выйдет на улицу без верхней одежды в такой мрачный ноябрьский день, когда город насквозь пропитался сыростью из-за непрекращающегося уже неделю дождя да выстудился ледяным, пронизывающим все и вся осенним ветром. Вот сама Варвара Петровна пришла на работу с ног до головы укутанная, в плотном дождевике поверх пальто. Дождевик этот был не чета нынешним тонюсеньким полиэтиленчикам. Он представлял собой хламиду с капюшоном из непромокаемой ткани, напоминавшую армейскую плащ-палатку. Когда-то это чудо советского пошива принадлежало матери Варвары Петровны и было бережно хранимо не только как память, но и как остро необходимая вещь в Петербурге с его затяжными дождями. Дома у Варвары Петровны имелся и собственный плащ-болонья, любимое воспоминание о славных шестидесятых годах, когда юная Варенька начинала самостоятельную жизнь. Но его нельзя было носить поверх пальто, а в ноябрьский холод в нём ничего не стоило продрогнуть. Мысли о ненастье и подходящей одежде на некоторое время отвлекли гардеробщицу от пропавшего зрителя. Тем не менее часы тикали, а за своей собственностью так никто и не приходил.

– Варварочка Петровна! – послышался из-за угла тоненький голосок кассирши Танечки. – Кассу я закрыла. Ухожу. А что вы-то всё сидите? Нет же никого в музее, – Танечка, оказавшаяся уже при полном параде, заглянула в гардероб.

– Да вот. Посетитель какой-то всё не возвращается, – ответила Варвара Петровна и недоумённо сморщила губы. – А пора бы уже.

– Так нет никого в музее, – повторила Танечка. – И смотрители все ушли. Сейчас Коля придёт залы закрывать, свет гасить.

– Как же так? – удивилась Варвара Петровна. – А пальто тогда чьё? Или ты хочешь сказать, что человек ушел раздетым? Сколько работаю, а такого не припомню. Чтобы без пальто в такую погоду. Зонтики забывали. Да. А вот это…

– Ой, и верно! – воскликнула Танечка, входя в гардероб и разглядывая вешалки. – А вот и Коля идёт, – сказала она, обернувшись куда-то в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Коля! Иди сюда!

– Что случилось? – послышался мужской голос, и в дверях появилась плечистая фигура охранника. – Варвара Петровна, а вы что тут? Я думал… – тут Коля заметил сиротливое чёрное одеяние. – А это что такое?

– Полупальто. Мужское, – ответила Варвара Петровна. – Оно есть, а человека нет.

– Нет человека, – повторил Коля. – Точно. Я всё запер. Никого не видел.

– Стра-анно, – протянула Танечка. – Может быть, посмотреть ещё раз? Вдруг ты не заметил?

– Так что смотреть-то? – обиделся Коля. – Не мог я не заметить. Мужик – не иголка.

– Да я в тебе не сомневаюсь, но ведь всякое бывает, – попыталась Танечка сгладить неловкость.

– Ну, вместе тогда пошли. Я ключи ещё в сейф не сдал, – надулся Коля и потопал к лестнице. – Начнём сверху. А вы, Варвара Петровна, здесь покараульте. Вдруг объявится этот потерявшийся.

– Покараулю, – согласилась Варвара Петровна, которой совсем не хотелось мотаться по залам в поисках любителя искусства. – Да. Я его запомнила. Он такой среднего роста, щупленький. Носик такой остренький. – Она подумала и добавила: – Блондинистый.

– Кто блондинистый? Носик? – удивилась уже подошедшая к двери Танечка.

– Мужчина блондинистый. А носик у него остренький. И, кажется, у него насморк. Он носом пошмыгивал, а сам платок искал в карманах. Нашёл и пошёл.

– Понятно, – кивнула Танечка и скрылась за дверью.

Охранник и кассирша честно, методично обошли все музейные залы, заглянули во все углы, даже исследовали запиравшуюся на висячий замок кладовку уборщицы. У Николая нашёлся ключ и от этого замка. Правда, свет в хозяйственном закутке зажигать не стали. Николай просто пошарил лучом телефонного фонарика по углам. В одном из них стоял приличного размера металлический шкаф с инвентарём, в котором при желании мог бы поместиться мужчина среднего роста. Но фонарик высветил на дверце увесистый амбарный замок, поэтому сыщики поневоле не стали подходить к шкафу, ограничившись дистанционным осмотром. В итоге нигде не оказалось ни одной живой души. Вокруг стояла глухая тишина, от которой у чувствительной Танечки к концу обхода появилось ощущение неясной угрозы. А когда Коля громко щёлкнул тумблером и к тишине прибавилась темнота, она чуть не вскрикнула от напавшего на неё необъяснимого страха.

– Ну что, Татьяна, пойдём, освободим Варвару, – в темноте низкий Колин голос показался Танечке зловещим.

– Пойдём, – пискнула она и поспешила к ярко освещённому гардеробу.

Коля топал за ней, бормоча под нос что-то вроде: «Я же говорил, зря ходили, что я, вру, что ли, я честно делаю свою работу».

Варвара Петровна ждала их уже одетая к выходу.

– Никого? – спросила она на всякий случай, прекрасно зная ответ.

– Ни-ко-го, – ответила Танечка. – Если не считать всех этих…

Она примолкла.

– Кого этих? – не поняла Варвара Петровна.

– Этих. Изображённых. Можете думать, что я сумасшедшая, но я всё время чувствовала их взгляды, – пояснила Танечка, нервно дёрнув плечами.

Варвара Петровна как-то странно глянула на неё, но ничего не сказала, а только махнула рукой.

– Что же нам делать? – обратилась она к охраннику. – Надо бы руководству доложить.

– А что докладывать? – пробасил Коля. – Ничего не пропало. Всё добро на месте. А этот… Ну ушёл человек раздетым. Может, он забывчивый.

– Ага. Рассеянный с улицы Бассейной, – хихикнула Танечка, которую при свете и в присутствии Варвары Петровны покинули недавние страхи.

– Забывчивый или нет, а я за его добро отвечаю. И за пропавший номерок. Он денег стоит, – решительно заявила Варвара Петровна. – А ещё… Вдруг он где-то спрятался, а ночью вылезет и музей ограбит? А?

– А я на что? – нашёл ещё один повод обидеться Коля.

– В общем, вы как знаете, а я звоню руководству, – заявила Варвара Петровна. – Сегодня воскресенье, завтра музей закрыт, у меня выходной. Надо сегодня предупредить. И вообще… – непонятно закончила она.

Варвара Петровна решительно сняла пальто, достала из сумки мобильный телефон и потребовала у охранника директорский номер. Коля вздохнул и потопал на свой пост за телефонной книгой. Пока он отсутствовал, женщины молчали, обдумывая ситуацию каждая на свой лад. Гардеробщица тревожилась за чужого человека, кассирша получала удовольствие от причастности к тайне. Наконец появился охранник с телефонной книгой, и Варвара Петровна смогла дозвониться до директрисы. Во время короткого разговора Танечка и Коля не сводили с неё глаз.

– Ну что?! – вместе воскликнули они, когда Варвара Петровна дала отбой.

– Ждём, – коротко ответила Варвара Петровна.

Ждать пришлось около часа. Директор музея Ирэна Дмитриевна, которой сообщила о неприятности гардеробщица, жила не очень далеко – на углу Загородного проспекта и Социалистической улицы. Однако, поскольку прямого транспорта до места службы не существовало, изрядную часть пути ей приходилось проделывать пешком, что, с одной стороны, можно было рассматривать как оздоровительную прогулку, но с другой – увеличивало время, потраченное на дорогу. Когда Ирэна Дмитриевна появилась во вверенном ей учреждении, все участники странного события сразу почувствовали облегчение. Энергичная, обладавшая твёрдым характером, давно разменявшая шестой десяток Ирэна Дмитриевна производила впечатление человека, способного разрешить любую проблему. Внешностью она походила на партийного руководителя, какими их представлял советский кинематограф: среднего роста, спина прямая, плечи расправлены, одета в украшенный скромной брошью строгий бежевый костюм с прямой юбкой до середины икр, ноги обуты в чёрные туфли на низких каблуках, длинные волосы собраны валиком на затылке, на лице – лёгкий макияж. Несколько старомодно, но вполне в соответствии с должностью. Глядя на неё, никто не догадывался, что обладательнице подобного облика не чужды романтические настроения, что она может быть душой компании, заливисто хохотать, а в горькие минуты тихо плакать наедине с собой.

– Так. Что происходит? Рассказывайте, – потребовала она у подчинённых.

– В том-то и дело, что ничего не происходит. Пальто висит. Мужчина пришёл в музей, а обратно не вышел, – сказала Варвара Петровна.

– Как это – не вышел? Вы просто не видели этого, – предположила директриса.

– А пальто? – напомнила Танечка.

– Да. Пальто. Надо ещё раз всё проверить. Идём.

Ирэна Дмитриевна махнула рукой охраннику.

Обход ничего не дал. Неизвестный как сквозь землю провалился.

– Вызываем полицию, – решила Ирэна Дмитриевна.

Пока ехала полиция, четверо сотрудников музея терялись в догадках о случившемся. Танечка вслух выдвигала версии одна безумнее другой: выпал из окна, растворился в воздухе, превратился в скульптуру, вылез на крышу. Естественно, ни одно из её предположений не находило никакого материального подтверждения. Человек исчез. Испарился. Дематериализовался.

Прибывший на место происшествия сотрудник полиции вяло поинтересовался, не пропало ли чего ценного, кроме хозяина пальто. Получив ответ, что ничего не пропало, он потребовал проверить сигнализацию, что и было незамедлительно исполнено. Охранная система работала исправно. Тогда оперативник предложил ещё раз осмотреть все помещения, хотя по нему было видно, что делать этого он не хочет, так как не видит смысла в третий раз искать то, чего нет. Однако Ирэна Дмитриевна и Коля сочли такие действия полезными, и оперативнику ничего не оставалось, кроме как пройти по этажам вместе с музейщиками. Обход, как и следовало ожидать, ничего не дал.

– Граждане, – резюмировал полицейский, – сейчас все отправляются по домам. Раз музейная коллекция не пострадала, а заявлений о пропаже гражданина в отделение не поступало, я ничего не могу сделать. Будет заявление – будем искать. Через семьдесят два часа.

Никто не нашёлся что сказать в ответ. Все только вздохнули.

– А пальто? – вдруг вспомнила Варвара Петровна.

– Пальто… – задумался оперативник. – Уберите в шкаф.

– Хорошо, – сказала Ирэна Дмитриевна и обратилась к Коле: – Николай, отнесите, пожалуйста, это пальто в вашу подсобку. Потом разберёмся.

После ухода оперативника женщины быстро собрались и тоже покинули музей, продолжая недоумевать, что же могло приключиться с несчастным зрителем. Коля остался нести дежурство. В отличие от женщин он быстро выкинул из головы все мысли о потеряшке, посчитав, что тот сам найдётся, когда наступит время. Что за время должно наступить, Коля и сам не знал. Просто он где-то слышал или прочитал в каком-то детективе такое выражение. Ночь прошла без приключений. Музей благополучно отдыхал от дневной суеты.

Когда Ирэна Дмитриевна добралась до дома, на сей раз вызвав такси, муж поинтересовался, зачем её понесло на работу в выходной, на ночь глядя и в такую ужасную погоду. Она устало отмахнулась, бросив только, что ничего страшного не случилось, просто кто-то забыл в гардеробе свои вещи. В такси её укачало, чего с ней не случалось с детства, поэтому ей не хотелось сейчас ничего обсуждать. Игорь Всеволодович, а для Ирэны Дмитриевны просто Игорёк, прекрасно знавший, что служба у жены беспокойная, всякое бывает, удовлетворился таким ответом. На этом разговор и закончился. Ирэна Дмитриевна быстро уснула и до утра проспала без всяких сновидений и тревог.

Глава вторая

Мирный понедельник

Понедельник, к счастью, не оправдал расхожее мнение, что этот день – тяжёлый. Для Ирэны Дмитриевны он прошёл, по крайней мере в его рабочей части, в целом спокойно. Из-за отсутствия в музее по случаю выходного дня свидетелей непонятного события остальные сотрудники занимались своими делами в полном неведении. Пальто висело в шкафу. Ирэна Дмитриевна до обеда почти не покидала кабинет и хранила молчание, считая излишним посвящать подчинённых в странное, но, с её точки зрения, незначительное происшествие. Она рассудила, что, кем бы ни был хозяин верхней одежды, вряд ли он станет ломиться в закрытый музей, чтобы вернуть свою собственность. Раз уж он как-то обошёлся без пальто накануне, то может подождать до вторника и спокойно прийти в гардероб, не устраивая светопреставления.

Пришедшее на ум Ирэне Дмитриевне слово «светопреставление» царапнуло её сознание, насторожило и даже заставило задуматься, а так ли уж всё хорошо во вверенном ей учреждении. Следовало это проверить и разрешить сомнения. До конца света, конечно, далеко, но всё же… Ирэна Дмитриевна энергично вдавила кнопку селектора:

– Елена, зайдите, пожалуйста, ко мне. Да, и захватите, что там нужно подписать.

Еленой звали секретаря, миловидную брюнетку лет двадцати пяти с современными взглядами на карьерный рост и личную жизнь, в обязанности которой входило, как она выражалась, «регулирование бумажных потоков и просеивание посетителей». У неё была ещё масса разнообразных дел, но эти два Елена считала главными. Обычно она честно сидела за своим столом, отлучаясь только в обеденное время или по биологической нужде.

Вызов остался без ответа. Ирэна Дмитриевна немного подождала, переложила пару бумаг с места на место, ещё потыкала пальцем в кнопку, сняла и положила телефонную трубку, после чего недовольно поджала губы и пошла в приёмную выяснять, почему её приглашение так откровенно игнорируют. В приёмной никого не было. Губы Ирэны Дмитриевны сами собой сжались в недовольную гримасу. Не раскрывая рта, она издала не совсем членораздельный звук, похожий на «х-хм». В этот момент дверь в коридор резко распахнулась и в помещение влетела Елена, с трудом переводившая дыхание. При виде начальства она резко остановилась и в её глазах мелькнул испуг. Начальство повело бровями, но промолчало.

– Простите, Ирэна Дмитриевна! Мне пришлось отлучиться на минуточку. Вы что-то хотели?

– Да. Передайте мне, пожалуйста, документы, которые нужно подписать.

Ирэна Дмитриевна в сердитом ожидании секретарши позабыла, что хотела проверить и какие сомнения разрешить. Держа обеими руками папку с бумагами, она скрылась в кабинете. Вскоре, черкнув последнюю резолюцию на чьём-то заявлении о командировке, она снова вернулась к мыслям о слаженности музейной работы. Музей был небольшим, и его штатное расписание включало в себя всего несколько административных должностей: директора, в ведении которого находилось все и вся, в том числе вопросы хранения и комплектования коллекции, заместителя директора по научной, выставочной и издательской работе и главного инженера. Двое последних и должны были, наравне с Ирэной Дмитриевной, обеспечивать успешную, бесперебойную работу всех частей музейного механизма. Делать это было несложно, так как Ирэна Дмитриевна, обладавшая организационными талантами, сумела создать высокопрофессиональный сплочённый коллектив, болевший за своё дело. «В хозяйственной части ничего сверхсрочного, – думала Ирэна Дмитриевна. – Давид Моисеевич – не главный инженер, а золото. С выставками тоже ничего экстраординарного, всё по плану. Каталоги. Так, одни – в печати, другие могут подождать. Итоговая конференция только весной. Готовится ни шатко ни валко. Впрочем, время есть. И, в конце концов, за это отвечает Алла Леонардовна. Иначе зачем мне заместитель по научной работе? Вот пусть работает. В фонде живописи пора делать сверку. Здесь всё понятно. Хотя нет, не всё. Что-то я путаю. Надо уточнить у заведующей отделом учёта. А! Вот что надо проверить! График сверок. Да». Она потянулась к селектору, но передумала и пошла в приёмную лично. Елены не было. Ирэна Дмитриевна, стоя в дверях, осмотрела комнату и случайно остановила взгляд на часах.

– Понятно. Обед, – пробормотала она. – Пора, наверное, и мне прогуляться за едой.

Не то чтобы Ирэна Дмитриевна сильно проголодалась, скорее брала своё многолетняя привычка питаться в одно и то же время. И в этот нетяжёлый понедельник она не собиралась отказываться от устоявшегося обеденного ритуала, что в результате привело её к событию, несколько омрачившему в целом спокойный день. Во время обеда случилось одно маленькое недоразумение, которое, к счастью, разрешилось быстро и без последствий.

Недалеко от музея, на задворках консерватории в полуподвальном помещении пряталось милое кафе со смешным названием «Половник». Цены в кафе были чуть выше средних, но готовили там вкусно и сытно. А кроме того, в «Половнике» не скупились на качественный дорогой кофе и подавали чудесный капучино. Ради него да ещё ради томатного супа Ирэна Дмитриевна приходила в любимое заведение один-два раза в неделю. Кроме того, сегодня она рассчитывала застать там Елену, которая, как и большинство сотрудников музея, тоже любила побаловать себя хорошей едой и напитками. Елены она не нашла, зато наткнулась на Аллу Леонардовну, которая прямо лоснилась от удовольствия, поедая огромный сэндвич, истекавший липким медово-апельсиновым соусом. Ирэна Дмитриевна недолюбливала свою заместительницу, но признавала её профессиональные качества. Поэтому, преодолев отвращение, она подошла к столику, за которым наслаждалась обедом Алла Леонардовна, и заняла место напротив.

– Тофе поефь пифли? – с набитым ртом поинтересовалась Алла Леонардовна. – Офень фкуфный фэнвифь. Фекоменфую.

– Спасибо, – откликнулась Ирэна Дмитриевна. – Я, пожалуй, ограничусь кофе с гренками.

– Тофе форофо, – констатировала заместительница.

Ирэна Дмитриевна сделала заказ подошедшему официанту и посчитала возможным обратиться к Алле Леонардовне со служебным вопросом. Может быть, учитывая законное обеденное время, она и не стала бы беспокоить Аллу Леонардовну по пустяковому, в сущности, делу, но уж больно в данный момент неприятна была ей визави с её причмокиванием, невнятной речью и стекающим по пухлым, украшенным двумя безвкусными перстнями пальцам соусом. Дело касалось нехватки двух текстов для ежегодного сборника, выпускавшегося в декабре по результатам научной деятельности сотрудников. И один из них должна была написать Алла Леонардовна, которая сама вызвалась участвовать в публикации, но всё тянула с завершением труда. То, что она его завершит, сомнений у Ирэны Дмитриевны не вызывало, но следовало подстегнуть процесс, чтобы вовремя передать материалы в типографию. Заявка на печать уже была сделана, даты обозначены, смета составлена, при этом, учитывая загруженность типографий перед новогодними праздниками, следовало строго придерживаться оговорённых сроков.

– Алла Леонардовна, простите, что мешаю вашему… – Ирэна Дмитриевна хотела сказать «чревоугодничеству», но осеклась, – удовольствию, но когда вы собираетесь сдать статью в наш сборник? Вы же руководитель, должны подавать пример, а вы тянете, как девчонка-первокурсница. Кроме вас и Потапова, уже все сдали свои материалы. С Потаповым я разберусь. А вы уж поторопитесь, пожалуйста.

Алла Леонардовна, негромко рыгнув, проглотила остатки сэндвича и, к ужасу Ирэны Дмитриевны, без всякого стеснения облизала пальцы вместе с перстнями.

– А у меня всё готово, Ирэна Дмитриевна, – спокойно ответила она на тираду директрисы, всё-таки прибегнув к помощи салфетки. – Сегодня пришлю вам по электронке.

– Очень хорошо, – сказала Ирэна Дмитриевна и вдруг подумала: «До чего ж она на поросёнка похожа. Кругленькая, розовенькая, глазки маленькие, пальчики эти. И голосок-то под стать – тонюсенький. Но высококлассный специалист, чёрт возьми. Такого ещё поискать».

В этот момент обеим дамам принесли кофе, и разговор на время прервался. После нескольких больших глотков Алла Леонардовна сама возобновила беседу:

– Восхитительный напиток! А у меня, Ирэна Дмитриевна, к вам тоже вопрос есть.

– Я вас слушаю, – отозвалась Ирэна Дмитриевна и снова подумала про поросёнка.

– Я не знаю, что делать. Надо срочно решать, возвращаем мы это пальто владельцу или оформляем на временное хранение.

Ирэна Дмитриевна вздрогнула и чуть не подавилась, сделав поспешный глоток.

– Что вы имеете в виду? – не спросила, а как-то судорожно булькнула она.

– Ну как же! Лежит без документов. Пора оформить, не то ещё комиссия какая-нибудь заявится. А хранители не чешутся. Или мы не берём его на выставку?

– К-какую выставку? И не лежит, а висит. И зачем оно нам на выставке, не понимаю?

– И я не понимаю. На мой взгляд, ничего выдающегося. И автор, простите, второго эшелона.

– А откуда вы, Алла Леонардовна, – медленно произнесла Ирэна Дмитриевна, – про него узнали?

– Как? – Алла Леонардовна удивлённо глянула на начальницу. – Вы же сами про него говорили.

– Я? Говорила о пальто?

Ирэна Дмитриевна почувствовала, что у неё сейчас зайдёт ум за разум. Не говорила она сегодня ни с кем из сотрудников о пропавшем посетителе с его шмотками. Она была в этом абсолютно уверена. До сей минуты. Тут в её голову закралась мысль, уж не является ли её зам по науке телепаткой. Хотя до сих пор она подобных способностей не проявляла. Или не афишировала?

– Алла Леонардовна, а мысли вы, случайно, читать не умеете?

Три странных вопроса подряд заставили Аллу Леонардовну напрячься: всё ли у Ирэны Дмитриевны в порядке с головой на почве напряжённой трудовой деятельности? Теперь уже она задала вопрос:

– Что вы имеете в виду?

– Нет-нет. Ничего, – опомнилась Ирэна Дмитриевна. – Так что я там говорила? Простите. Столько дел, что всего не упомнишь. И какая выставка?

– Выставка «Гардероб в искусстве», – Алла Леонардовна решила делать вид, что ничего особенного не происходит. – Вы где-то увидели фотографию этого пальто. В смысле картины, которая называется «Осеннее пальто». Вы предложили подумать, не пригодится ли она на выставке. Но когда её привезли, оказалось, что она в ужасном состоянии. В смысле, ужасном состоянии сохранности. И нужна реставрация. А у нас бюджет ограничен. Да и не имеем мы права реставрировать не принадлежащую нам вещь. И у владельца на реставрацию денег нет.

– Всё-всё, спасибо, Алла Леонардовна. Вы правы. Возвращаем. Не связываемся. Был бы шедевр, а так… Обойдёмся.

– Вот и я так думаю, – удовлетворённо произнесла научная дама и глянула на изящные золотые часики на пухлом запястье. – Обед закончился. Пора…

– Вы идите, я кофе допью и вернусь. Идите. Не ждите меня, – спровадила Ирэна Дмитриевна раздражавшую её подчинённую.

Когда Алла Леонардовна неторопливо продефилировала к выходу, на ходу поправляя бретельку бюстгальтера, запустив руку глубоко под вырез блузки, Ирэна Дмитриевна поморщилась, а затем облегчённо выдохнула. Она спокойно закончила скромную трапезу и так же спокойно пошла в музей, вспоминая, что хотела проверить перед обедом. «Вот ведь. Сбила меня своим пальто. Кажется, всё хорошо, но осадок от разговора остался неприятный. Что же меня волновало? Ах да, сверка. Сверка, сверка, сверка – не забыть, не забыть взять у Елены график», – думала она, приближаясь к приёмной.

Елена сидела на своём месте и безмятежно листала глянцевый журнал в компании молодой хранительницы экспозиции Ольги Борисовны. Когда Ирэна Дмитриевна появилась на пороге, подруги переглянулись, Елена захлопнула журнал, а Ольга Борисовна заторопилась на выход.

«Вот девчонки, – подумала Ирэна Дмитриевна. – Думают, я их ругать буду? Я, может, тоже на этот журнал взглянула бы. Там какой-то костюмчик миленький мелькнул. Они, наверное, считают меня древней старухой, которой уже ничего от жизни не нужно». Вслух она поздоровалась с хранительницей, а у секретарши запросила пресловутый график, который был тут же извлечён из верхнего ящика стола.

Около получаса Ирэна Дмитриевна занималась изучением графика и пришла к выводу, что пора собирать совещание с участием хранителей и сотрудников отдела учёта, после чего велела Елене немедленно пригласить всех задействованных в сверке лиц к ней в кабинет. Неожиданное приглашение директора вызвало лёгкую панику среди названных сотрудников, так как часть из них ещё не вернулась после обеда, а другая – уже намыливалась удрать по домам. Фактически на рабочем месте оказалась одна начальница отдела учёта, пожилая, постоянно пребывающая в состоянии стресса Нина Михайловна, которая по причине мягкости характера никак не могла добиться от вверенного ей коллектива следования служебному распорядку. Узнав о совещании, она сначала побледнела, предчувствуя бурю, потом накапала себе валерьянки, пузырёк с которой неизменно присутствовал в недрах её стола, и только после этого отправилась на ковёр отдуваться за разгильдяев-подчинённых и бессовестных научных сотрудников, в открытую нарушающих трудовую дисциплину. На счастье, у двери в приёмную её догнали запыхавшиеся отобедавшие и нагулявшиеся по магазинам учётчицы, а в конце коридора замаячили досадующие из-за несостоявшегося побега хранители, которых успела обзвонить Елена. Нина Михайловна нервно покрутила головой. Зыркнув на тех и других, она решительно распахнула дверь. В директорский кабинет она проследовала мимо секретарши с гордо поднятой головой, мысленно приравняв ничего не подозревающую девушку к мебели.

По сути, Нина Михайловна напрасно волновалась так сильно. Ожидаемая головомойка не состоялась. Ирэна Дмитриевна, как обычно, была сама корректность: внимательно выслушала произнесённый немного дрожавшим голосом импровизированный отчёт Нины Михайловны; напомнила об ответственности перед министерством и невозможности затягивания проверки соответствия хранительской документации существующему положению вещей, поскольку несоблюдение назначенных вышестоящим руководством сроков может привести к лишению музея дополнительного финансирования и, как следствие, к потере премиальных; прокомментировала форму подаваемых документов, внеся ряд поправок в старые образцы, и завершила монолог настоятельной просьбой соблюдать дисциплину.

– Вашей деятельностью должны управлять воля и разум, а не первобытные инстинкты и сиюминутные желания, – жёстко произнесла Ирэна Дмитриевна, обводя глазами притихших девиц. – Это, надеюсь, ясно? Сначала выполнение обязанностей, потом всё остальное.

При слове «дисциплина» Нина Михайловна вздрогнула и покосилась на группку учётчиц. Всем было понятно, что имела в виду директриса.

– Особое внимание прошу обратить на своевременность оформления произведений, поступающих в музей, как на фондово-закупочную комиссию, так и на временные выставки, – сочла необходимым подчеркнуть Ирэна Дмитриевна и в этот момент вдруг осознала, что явилось истинной причиной последнего замечания.

Нина Михайловна заволновалась с новой силой. Её одолевало желание оправдаться, не важно за что, лишь бы выглядеть в глазах начальства эталоном безупречности.

– У нас, Ирэна Дмитриевна, всегда всё делается строго по инструкции, – залепетала она.

– Вы уверены? – не дала ей договорить Ирэна Дмитриевна. – А как обстоят дела с работами, поступившими на выставку «Гардероб в искусстве»?

– А что не так с «Гардеробом»? Всё, как положено, принято и задокументировано.

Ирэна Дмитриевна прекрасно видела со своего места, как побледнела и переглянулась с коллегой одна из сотрудниц, отвечающих за временное хранение живописи. «Так-так, – подумала она, – права была Алла Леонардовна. Пора наводить порядок в Датском королевстве».

– Не всё как положено, – произнесла она вслух. – Название «Осеннее пальто» вам о чём-нибудь говорит? Срочно разберитесь с ситуацией и считайте эти слова предупреждением. Ещё раз такое повторится – всем будет объявлен выговор. И останетесь без премии к новогодним каникулам. Все свободны. Нина Михайловна, на минуточку задержитесь, пожалуйста.

Ирэна Дмитриевна терпеть не могла конфликтные ситуации. Отчитывать и ставить на место кого бы то ни было она считала крайней мерой, поэтому сейчас испытывала сильнейший дискомфорт. Нина Михайловна вызывала у неё двоякие чувства: с одной стороны, заведующая отделом учёта была достойна всяческого уважения и как профессионал, и как человек, с другой – эта вечно переживающая по любому поводу женщина вызывала у неё когда жалость, а когда и раздражение из-за несуразности реакций на большинство возникающих вопросов. Ирэна Дмитриевна, поддавшись самаритянскому порыву, усадила Нину Михайловну за гостевой столик и повела доверительную беседу, как оказалось, напрасную. Реакция Нины Михайловны быстро доказала, что горбатого могила исправит.

– Что же мне делать?! – в конце концов воскликнула несчастная. – Я не могу иначе. Когда что-то выходит, так сказать, за рамки, я нервничаю, я реагирую, а как не реагировать, когда кругом подвохи…

– А вы, Нина Михайловна, – попыталась дать совет отчаявшаяся успокоить подчинённую Ирэна Дмитриевна, – прежде чем нервничать, считайте до десяти.

– Да что вы! – вспыхнула Нина Михайловна. – Пока я буду считать, забуду, почему нервничала!

Услышав такой ответ, Ирэна Дмитриевна не смогла сдержаться. Она расхохоталась, громко, заливисто. Она хохотала и никак не могла успокоиться, несмотря на обиженную мину на лице Нины Михайловны. И случилось чудо. Нина Михайловна сначала улыбнулась, а потом, словно сбросив путы страхов и сомнений, грохнула в ответ. Насмеявшись до слёз, женщины посидели ещё немного и расстались в хорошем настроении. Каждая со спокойной душой занялась своими делами.

После ухода Нины Михайловны Ирэна Дмитриевна сделала несколько звонков, внимательно прочитала статью, присланную, как и было обещано, Аллой Леонардовной, осталась довольна проделанной работой и собралась домой в половине шестого, посчитав, что на сегодня полезных дел достаточно. Перед тем как уйти, она решила в последний раз поинтересоваться у Елены, нет ли чего-нибудь срочного, и воспользовалась селектором. Ответа, как и утром, не последовало. Ирэна Дмитриевна вышла в приёмную, где её настигло дежавю: дверь в коридор распахнулась, в неё влетела запыхавшаяся секретарша со словами:

– Простите, я на минуточку выходила, вам что-нибудь нужно?

– Спасибо, Елена. Мне уже ничего не нужно. Я ухожу домой.

– До свидания, Ирэна Дмитриевна!

– До завтра.

Уже оказавшись на улице, Ирэна Дмитриевна подумала было, что следовало, конечно, заглянуть к Николаю и удостовериться в сохранности чужого имущества. Однако мысль как пришла, так и ушла, не успев перерасти в действие. К вечеру распогодилось, поэтому Ирэне Дмитриевне захотелось устроить себе прогулку по любимому городу, что удавалось делать не так уж часто. Вот так ей случилось отправиться домой пешком, даже в темноте наслаждаясь открывающимися на каждом перекрёстке картинами. Фонари, горевшие где тёплым, где холодным светом, придавали улицам и набережным вид театральных декораций. Ирэна Дмитриевна незаметно погрузилась сначала в воспоминания, а затем и вовсе в литературные фантазии, в какой-то момент оказавшиеся ярче и реалистичнее самой реальности.

Первыми её посетили приятные мысли о юности и относительной беззаботности тех лет, когда Ирэна только-только начинала путь, приведший её к нынешнему ответственному положению директора музея. В те годы её больше других волновали две вещи: искусство и любовь, которая, как выяснилось, была одной на всю жизнь. О том и другом напомнил вид на канал Грибоедова и Львиный мостик, в центре которого два изящных фонаря исправно освещали путь немногочисленным прохожим. Ирэне Дмитриевне вдруг нестерпимо захотелось взять да и погладить отражающие неверный искусственный свет чугунные спины царственных зверей. Она уже огляделась по сторонам – нет ли где чужих осуждающих глаз, направилась к ближайшему предмету притяжения, да вовремя вспомнила, как сама же в бытность свою экскурсоводом – был грех в жизни – увещевала туристов не прикасаться к беззащитным памятникам культурного наследия, дабы не навредить и сохранить их для будущих поколений. Она мысленно дала себе по рукам и лишь с благодарностью улыбнулась львам, когда-то оправдавшим её надежды. Много лет назад, когда совсем недавно сыгравшие свадьбу Ирэна и Игорь, гуляя по ночному летнему городу, оказались в этом месте, Игорь со смехом поведал жене, что есть одна занимательная примета, и предложил как-нибудь её проверить.

– Какая примета? Говори скорее, говори же, – веселилась Ирэна, не верившая ни в какие приметы.

– А вот узнаешь, когда мы будем ждать ребёнка, – продолжал интриговать молодой супруг, не замечая, как при этих словах вдруг покраснела Ирэна.

– Игорёк! Я должна тебе кое-что сказать.

– Что-то важное? – поинтересовался Игорь, проявляя тупость киношных героев, которые категорически не способны правильно реагировать на женские настроения и судьбоносные фразы, всё откладывают на потом, ввергают окружающих в водоворот ложных представлений, взаимного непонимания и, как результат, нервных срывов. – Может, сначала ты меня поцелуешь? Что может быть важнее поцелуев в белые ночи?

– Очень важное, Игорь! – не дала сбить себя с мысли решившаяся на признание Ирэна. – Мне кажется, ты уже сейчас можешь рассказать, что это за примета для беременных.

– Что ты… Ты что… хочешь сказать…

– Хочу! Мы уже ждём ребёнка, – объявила Ирэна и тут же смутилась.

– Ура?! – немного неуверенно воскликнул Игорь и вопросительно посмотрел на жену.

– Ура! – подтвердила Ирэна. – А теперь давай свою примету!

– Тогда слушай, – Игорь нежно прижал к себе Ирэну и зашептал ей на ухо: – Беременная женщина может, стоя на мосту, узнать пол своего ребёнка. Знаешь как? Ей достаточно посмотреть, кто первым войдёт на мост – женщина или мужчина. Говорят, львы ещё ни разу не ошиблись. Ещё говорят, что если погладить льва, то он исполнит желание.

– Давай постоим и посмотрим, кто войдёт на мост, – тоже прошептала Ирэна.

– Давай. Хотя кто же в такое время…

Игорь не успел договорить. Со стороны Львиного переулка к мосту приблизился с явным намерением перейти на другую сторону канала седовласый импозантный мужчина в дорогом костюме и лакированных ботинках. Кого только не встретишь в городе в период волшебных белых ночей.

– Как вас зовут? – крикнул Игорь.

– Аркадий, – ответил опешивший от неожиданно заданного вопроса мужчина.

– Спасибо! Мы назовём нашего сына Аркадием!

Молодые люди переглянулись и, взявшись за руки, побежали к Малой Подьяческой. Нужно ли говорить, что в положенный срок Ирэна родила мальчика, которого назвали, как и обещали незнакомцу, Аркадием.

– Мистика, – прошептала Ирэна Дмитриевна. – Какими же мы были глупыми. Но всё равно спасибо вам, многоуважаемые львы.

Гладить львов она не стала, но подошла к фонарям и положила руки на перила моста. Вода в канале казалась угольно-чёрной и какой-то густой. Ирэна Дмитриевна обвела глазами набережные.

– Господи, здесь что ни дом, то история, – сказала она самой себе. – Здесь бывал даже юный Саша Пушкин. Да, точно, вот в этом доме. Какой там номер? – Она пригляделась, но ничего не увидела. – Кажется, девяносто седьмой. Жил в Коломне, ходил в гости к артисткам.

Она улыбнулась, покинула мостик и пошла в сторону Сенной площади, продолжая размышлять о людях и судьбах. На противоположном берегу, на углу со Средней Подьяческой показался ещё один наполненный призраками прошлого дом. Глядя на него, Ирэна Дмитриевна подумала: «Чего только не случается на полях истории. И Анна Павлова здесь выступала, и Тамара Карсавина. Театры здесь были. Даже Белорусская киностудия. И что её сюда занесло? Окна светятся. Не труппа ли Дягилева там репетирует? Чудесный у нас город».

Она шла вдоль канала, и её беззвучно сопровождали тени былых времён. На Казначейской, где она решила немного сократить путь, пройдя через один из незакрытых проходных дворов, из-за угла вдруг появился странно одетый господинчик небольшого роста. Замшевые панталоны, мундир и допотопная шляпа отсылали куда-то сквозь века к «Петербургским повестям» Гоголя. Но не успела Ирэна Дмитриевна удивиться, как господинчик шмыгнул несуразно огромным носом и скрылся в ближайшем подъезде. Ирэна Дмитриевна заспешила покинуть место действия – мало ли кто ещё может обитать в столь литературно-исторических местах. Здесь, кстати, Достоевский придумал своего Раскольникова. А вдруг какой-нибудь его последователь – не Достоевского, а Раскольникова – притаился за водосточной трубой с топором, примет её за старуху-процентщицу и тюкнет по макушке обушком?

– И старушку по макушке он ударил обушком. И осталась от старушки пара грязных башмачков, – пропела себе под нос Ирэна Дмитриевна, проходя через нужную подворотню.

Она обогнула выступ дома с брандмауэром, расписанным местными граффитистами, и уже видела в проёме следующих ворот ажурный парапет набережной, когда нечто неподвластное разуму заставило её оглянуться. Лучше бы она этого не делала. Увиденное ей совсем не понравилось. Очень тихо, крадущейся походкой за ней по пятам следовал высокий худощавый молодой человек, болезненного, как показалось Ирэне Дмитриевне, вида, одетый в серую хламиду неопределённого размера, под которой воображение Ирэны Дмитриевны быстро нарисовало тяжёлый г-образный предмет. Преследователь левой рукой прижимал предмет к животу, тогда как его правая рука безвольно свисала вдоль длинного тела. Напуганная Ирэна Дмитриевна охнула и почти бегом устремилась к спасительному свету за воротами. Но как она ни торопилась, страшная фигура неумолимо приближалась. «Вот и всё. Мне не уйти. Сейчас закончится так и не успевшая начаться счастливая пенсионная жизнь», – обречённо подумала Ирэна Дмитриевна, чувствуя чужое враждебное дыхание за спиной. И тут позади неё что-то со звоном грохнулось об асфальт, потом раздался глухой стук, и двор огласился неподражаемой серией звуков, слов и выражений из богатейшего языкового арсенала русских извозчиков. Ирэна Дмитриевна обернулась. Открывшаяся апокалипсическая картина вызвала у неё острый позыв расхохотаться во всё горло. Прямо в световом пятне под тусклым дворовым фонарём, стоя на коленях и воздевая руки к небесам, заходилось отборной бранью небритое существо мужского пола лет пятидесяти. Перед ним в луже, распространяющей недвусмысленное амбре, радостно поблёскивали разнокалиберные осколки зелёного стекла.

Чтобы, не дай бог, не прогневить пьяницу неуместным смехом, Ирэна Дмитриевна быстро миновала подворотню и, только перейдя через Сенной мостик, позволила себе минуту веселья, не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих. Отсмеявшись, она обозвала себя идиоткой и направилась к метро, решив, что уже достаточно насладилась прогулкой. Вот только отделаться сразу от мыслей о великих русских писателях не удалось, поскольку путь её лежал в не менее литературные места, чем окружение Сенной площади. Выйдя из метро на станции «Достоевская» и поворачивая в сторону своего дома на Загородном проспекте, Ирэна Дмитриевна приложила немало усилий, чтобы не оглянуться на Владимирский проспект и станцию «Владимирская», где за Кузнечным рынком просматривался угол дома с самой известной квартирой, а ныне музеем Фёдора Михайловича. «Хорошо ещё, что гоголевская шинель не привиделась. Отличное было бы дополнение к забытому пальто», – мельком подумала Ирэна Дмитриевна, после чего переключилась на прозаические мысли об ужине, голодном муже, телевизоре, здоровом сне и о закрытом до завтра музее, в котором за ночь ничего не должно случиться. Зайдя в ближайший продовольственный магазин и купив всё, что нужно, она выбросила из головы все странности и недоразумения прошедшего дня.

Вечер понедельника прошёл как-то незаметно. Ирэна Дмитриевна мирно поужинала в компании мужа, Игоря Всеволодовича. Они немного почитали каждый в своём уголке мягкого дивана, над которым ненавязчиво испускали приглушённый свет бра-близнецы. Потом Игорь Всеволодович сделал попытку включить телевизор, но ничего интересного для себя не нашёл ни на одном канале. Он поднялся, слегка потянулся, расправляя плечи, и пошёл в кухню ставить на плиту чайник, чтобы по обретённой ещё в юности привычке выпить чашечку свежего чая перед сном. Бодрящий напиток почему-то действовал на него если не как снотворное, то по меньшей мере как успокоительное. Ирэна Дмитриевна, оторвав взгляд от книги, залюбовалась мужем. Он и на исходе шестого десятка сохранял стройность, ходил с прямой спиной, обладал ещё достаточно густыми волосами с едва заметными залысинками надо лбом, холил аккуратную бородку и в глазах жены внешним видом напоминал Ивана Сергеевича Тургенева, разве что выражение лица у него было повеселее. Проводив Игоря Всеволодовича любящим взглядом, Ирэна Дмитриевна вернулась к чтению. Она не разделяла его пристрастие к ночным чаепитиям.

Уже засыпая, Ирэна Дмитриевна вдруг вспомнила о своей прогулке.

– Игорь, а ты помнишь Аркадия на Львином мостике? Игорь?

Но Игорь Всеволодович не ответил. Ирэна Дмитриевна прислушалась к его дыханию, полежала немного, думая об ушедшей юности, и тоже погрузилась в сон.

Виделось ей чёрное пальто, под воротником обмотанное шарфом, которое прогуливалось под руку с шинелью туда-сюда по Львиному мостику. Как это получалось, что гардероб передвигался сам по себе, не имея даже ног, ничуть не удивляло Ирэну Дмитриевну. Она наблюдала за происходящим словно бы немного сверху. Белые львы кивали в такт движениям гуляющих, отчего мостик начинал покачиваться. Вдруг откуда-то возникла Алла Леонардов-на, погрозила львам пальцем, пискнула: «Не сметь ходить по выставке!» – а потом сардонически захохотала голосом Николая. Ирэна Дмитриевна решила, что в данном вопросе она солидарна с Аллой Леонардовной. А потом всё заволокло бледно-голубым туманом, и наступило утро. Сон Ирэне Дмитриевне не запомнился, но оставил непонятное щемящее чувство потери чего-то, может быть и незначительного, но милого сердцу.

Глава третья

Илларион и красный нос

Вторник. Этот день недели, как правило, ничем не выделяется, никаких путных примет с ним не связано, кроме, пожалуй, той, что утверждает, будто во вторник хорошо с кем-то знакомиться. Единственное, чем он ещё может быть примечателен, так это более энергичным по отношению к понедельнику вхождением в трудовую колею.

Для Ирэны Дмитриевны примета, какой бы незначительной она ни была, всё-таки проявила себя уже утром. Правда, Ирэна Дмитриевна думать не думала, что заурядное событие, приключившееся с ней по дороге на работу, будет иметь какие-либо последствия. А случилась сущая ерунда. В вагоне метро ей наступили на ногу. От души. Оставив на свежеотполированном полусапожке грязный след. Ирэне Дмитриевне было не столько больно, хотя досталось, как говорится, именно больной мозоли, сколько обидно за пострадавшую обувь. Она ойкнула и буркнула что-то вроде: «Осторожнее, юноша!» Осквернившего чистоту обуви молодого мужчину юношей можно было назвать с натяжкой, но в данный момент Ирэне Дмитриевне подвернулось на язык именно это слово. Может, её бурчание осталось бы без ответа, но мужчина среагировал на обращение, которое уже давно с собой не соотносил. Образ и возраст стоявшей рядом тётки напомнили ему о матери, которую он никогда, ни при каких обстоятельствах не смог бы обидеть, разве что невольно, поэтому он не только извинился, но и, поддавшись неведомому порыву, протянул тётке свою визитную карточку со словами: «Обращайтесь, если возникнут технические трудности». В это время поезд остановился, мужчина вышел, а Ирэна Дмитриевна поехала дальше, недоумевая, какие технические трудности могут заставить её позвонить совершенно постороннему человеку. Визитную карточку она, даже не поинтересовавшись, что там написано, просто сунула в карман пальто и сразу о ней забыла. Будущее вскоре показало, что примета работает, даже если участникам событий об этом факте не известно.

Вхождение в трудовой режим началось бодрой встречей со страдающей Ниной Михайловной, которая явилась в директорский кабинет с докладом, как она выразилась, об исправлении недочётов в работе по приёму произведений на временное хранение. Оное исправление состояло в намерении немедленно вернуть владельцу «Осеннее пальто» и предпринятых прошлым вечером шагах в данном направлении. Казённая речь, исполненная дрожащим голосом, не породила у Ирэны Дмитриевны ничего, кроме досады. Она прекрасно знала о деловых качествах заведующей отделом учёта, была уверена, что, фигурально выражаясь, все конюшни будут вычищены идеально, не нуждалась в лишних отчётах, поэтому постаралась выпроводить Нину Михайловну на рабочее место. Но не так-то легко это было сделать. Нина Михайловна, невзирая сначала на намёки, а потом и на прямые указания, стояла и нудила о создавшемся положении в её департаменте и не зависящих от неё обстоятельствах, пока не иссякла вся мало-мальски важная информация. Отключившись от докуки в лице Нины Михайловны, Ирэна Дмитриевна думала о том, что слово «пальто» начинает занимать неоправданно важное место в её жизни. Наконец выговорившаяся заведующая, не забыв получить одобрение своим действиям, покинула кабинет. Как только за ней закрылась дверь, раздался телефонный звонок, и рабочий вторник во весь опор понёсся вперёд, обрастая всевозможными занятиями и разговорами. К обеду поток дел несколько утих, позволив Ирэне Дмитриевне передохнуть перед новым рывком.

После обеденного перерыва в кабинет директора заглянула Ольга Борисовна. Сухощавая блондинка двадцати восьми лет, она обладала богемной внешностью, несколько нервическим складом характера и в то же время гипертрофированной деловой ответственностью. Одевалась она по настроению: могла иной раз прийти на работу в строгом, мужского кроя брючном костюме с галстуком, а в другой раз – в легкомысленном платье из марлёвки по моде конца семидесятых годов прошлого века или в толстовке и рваных джинсах. Некоторые коллеги женского пола завистливо перешёптывались за её спиной, недоумевая, где она берёт свои наряды, да ещё в таком количестве. Сегодня она была одета в скромное серое шерстяное платье, стянутое на талии широким чёрным поясом с огромной серебристой пряжкой.

– Ирэна Дмитриевна, простите, что отвлекаю, но мне кажется, что это важно, – начала свою речь Ольга Борисовна.

– Слушаю вас, – откликнулась директриса. – Говорите скорее, у меня сейчас каждая минута на счету.

Ольга Борисовна немного замялась, но всё же продолжила:

– Я сейчас обходила экспозицию… На третьем этаже кое-что не в порядке. Смотрители клянутся, что ещё утром такого не было.

– Что не в порядке? В каком смысле?

– Простите, Ирэна Дмитриевна, но может быть, мы сходим вместе на третий этаж? Я лучше покажу.

С учётом вчерашнего предложение несколько насторожило Ирэну Дмитриевну, но она, загруженная работой, не стала доискиваться причин этой настороженности, вздохнула и последовала за хранительницей.

Зал третьего этажа представлял собой большое двухъярусное помещение с красивой лестницей в центре. Из высоких стрельчатых окон с витражными вставками в верхней части и металлическими ставнями открывался вид на излучину канала Грибоедова. Ирэна Дмитриевна задержалась около одного из них, любуясь городской перспективой. Ольга Борисовна, ушедшая вперёд, обернулась и состроила недовольную мину – в такой момент отвлекаться на какой-то пейзаж. Ирэна Дмитриевна почувствовала раздражение подчинённой и, делать нечего, прервала приятный процесс созерцания красоты. Там, куда проследовали дамы, находился раздел экспозиции, посвящённый философской теме зеркал в живописи двадцатого века.

– Посмотрите сюда, – сказала Ольга Борисовна и указала на одну из картин.

– Я ничего особенного не вижу, – констатировала Ирэна Дмитриевна. – Объясните, пожалуйста.

– Как же так, – Ольга Борисовна явно досадовала на непонятливую директрису. – Вот здесь, посмотрите на его нос.

Ирэна Дмитриевна честно присмотрелась. Картина представляла собой фантазию в духе психоделики. Некий человек сидел перед зеркалом у открытого окна, стёкла которого, находясь друг против друга, образовывали своеобразный коридор отражений. В этом «коридоре» многократно повторялось воспроизведение постепенно изменявшегося от чистого юного до обезображенного дряхлостью лица неизвестного мужчины. Называлось творение «Нарциссизм». «Жутковатое, конечно, зрелище. И фамилия автора соответствующая. Аидов», – подумала Ирэна Дмитриевна, пытаясь разглядеть, что же было не так с носом этого неприятного персонажа.

– Который из носов вы имеете в виду? – в конце концов поинтересовалась она у хранительницы.

– Главный. Молодой. Тот, который в зеркале, а не в стёклах. Посмотрите, он стал красным. Посмотрите, как будто насморк у него, что ли.

– Честно говоря, я не очень хорошо помню, каким этот нос был раньше, – призналась директриса. – Вся работа решена в красных тонах. Ну ладно… Я вам верю… Но что же получается? Кто-то пришёл и подкрасил картину? Но зачем?

– Чтобы прославиться, – нервно предположила Ольга Борисовна.

– Не думаю, – возразила Ирэна Дмитриевна. – Таким способом прославиться затруднительно. Вызовите завтра реставраторов, Ольга Борисовна. Подождём, что они скажут.

– Я их уже вызвала, – буркнула хранительница.

Она была молодая, строптивая и полагала, что не нуждается в подсказках, так как является специалистом в своей сфере деятельности. Однако перед харизматичной директрисой она всё же пасовала. Ирэна Дмитриевна всё прекрасно понимала, но уважала деловые качества Ольги Борисовны, отчего на её фанаберии смотрела сквозь пальцы. Вот и сейчас она лишь усмехнулась про себя.

Когда рабочий день закончился, сотрудники музея, по-прежнему пребывавшие в неведении относительно воскресного посетителя, разошлись по домам. Варвара Петровна и Танечка также покинули свои места, перед уходом в очередной раз посудачив о таинственном исчезновении. Ни к каким выводам они не пришли и переключились на обсуждение последней кулинарной телепередачи. И ту и другую в данный момент больше интересовали соленья-варенья, чем музейные тайны. Никто за пальто не пришёл, так что же, теперь всю жизнь его поминать? Пальто мирно висело в подсобке. И только Ирэна Дмитриевна вдруг начала испытывать неясное беспокойство. Она попыталась проанализировать своё состояние, даже давление измерила. Она уже давно на всякий случай держала у себя в кабинете тонометр. Давление было – хоть в космос отправляйся. Ирэна Дмитриевна посидела за столом, включила компьютер, просмотрела служебную переписку, убедилась, что дело не в рабочей рутине. Она перебрала в памяти все напряжённые ситуации последних недель. Тоже ничего страшного. Был один неприятный эпизод с закупкой нового выставочного оборудования, но всё разрешилось благополучно. Психологический дискомфорт не проходил. Ирэна Дмитриевна решительно выключила компьютер, закрыла кабинет и направилась в каморку охранников с намерением вместе с дежурным осмотреть залы.

В каморке никого не оказалось. «Безобразие, – подумала Ирэна Дмитриевна. – С другой стороны, имеет же он право отлучиться по естественной надобности». Тут ей пришло в голову, что неплохо было бы обследовать пальто. Вдруг там найдётся ключик к раскрытию тайны пропажи его владельца. Она открыла шкаф, постояла, глядя на вещественное доказательство того, что позавчерашняя история ей не приснилась, и решила произвести обследование всё-таки в чьём-нибудь присутствии. Мало ли что они могут найти. Тут Ирэна Дмитриевна задумалась, почему приезжавший по вызову оперативник сам совершенно не заинтересовался содержимым карманов. Впрочем, как ей показалось, этот боец невидимого фронта вообще ничем не интересовался. Она так ушла в свои мысли, что вздрогнула от неожиданности, когда в каморке, хлопнув дверью, появился Николай, которому из-за болезни сменщика и сегодня выпало ночное дежурство.

– Николай, давайте-ка посмотрим, нет ли чего-нибудь в карманах этого… – У Ирэны Дмитриевны язык не повернулся произнести слово «пропавшего». – Может быть, паспорт или какой-нибудь другой документ найдётся.

– Верная мысль, Ирэна Дмитриевна, – не очень уверенно поддержал директрису Коля.

– И почему его никто не ищет? Должны же быть у человека если не родственники, то друзья или коллеги, на худой конец. Не в вакууме же он существует. Давайте, Николай, доставайте. Проверим.

Коля без энтузиазма извлёк пальто из шкафа и положил на письменный стол. Ему совсем не хотелось рыться в чужих карманах даже с благими целями. Мало ли, вдруг там обнаружатся какие-нибудь блохи или какая-нибудь отрава. Коля, в общем-то, был не робкого десятка, как-никак, а он в своё время служил в погранвойсках и мог с лёгкостью пресечь чьи-нибудь хулиганские действия, но имелся у него секрет, о котором знала только его мама. Взрослый мужественный Николай до обморока боялся насекомых. Не всех, а тех, что могли заползти под одежду и начать путешествие по его большому мускулистому телу. В своих, как он полагал, позорных страхах бедолага никогда никому не признался бы даже под пыткой. Поэтому после некоторой заминки он под пристальным взглядом директрисы всё же принялся за изучение злосчастного одеяния. Не торопясь совать руки внутрь, он произвёл визуальное обследование поверхности, затем легонько прощупал ткань. Наблюдавшая за его действиями Ирэна Дмитриевна сжала губы, хмыкнула и решительно отстранила робкого Николая.

– Так мы ничего не узнаем, – заявила она, после чего взялась за дело сама.

В наружных карманах ничего не оказалось. Она вытащила из рукава шарф, вывернула пальто, прощупала подкладку, наконец расстегнула внутренний карман. И тут ей повезло. Во всяком случае, она так подумала, потому что в этом кармане лежала визитка с именем и номером стационарного телефона.

– Посмотрите-ка, Николай. Странная визитка. Только Илларион без фамилии и семизначный номер. Кто теперь так делает? У этого Иллариона, что же, нет мобильного?

– Всякое бывает, – философски заметил Николай. – У меня друг один есть, так у него вообще никакого телефона нет. И ничего. Живёт прекрасно. Или вот знакомая одна. Она принципиально не покупает новый телефон, ну, мобильник, в смысле, и никаких программ не устанавливает. Молодая женщина причём. А ещё мужика знаю, который на компе динамики и камеру скотчем заклеил. Или вот…

Ирэне Дмитриевне были совершенно неинтересны чужие знакомые с их причудами, и она прервала словесный поток охранника.

– Спасибо, Николай. Я всё поняла, – произнесла она. – Давайте решать, что делать.

– Вы директор, вам и решать, – надулся ранимый Николай. – Я человек маленький.

При последнем заявлении Ирэна Дмитриевна не удержалась и хихикнула. Ей показалось уж больно забавным слово «маленький», сопровождавшееся по-детски обиженным выражением лица, по отношению к здоровяку под два метра ростом, несущему серьёзную службу.

– Хорошо, – миролюбиво откликнулась Ирэна Дмитриевна. – Я, пожалуй, обращусь в полицию. Только, боюсь, ничего мы не добьёмся.

– Почему вы так думаете? – спросил взявший себя в руки Николай.

– Слишком мало информации. И, кроме того, посудите сами: человек, если это не одинокий человек, идёт в музей, – начала Ирэна Дмитриевна, на секунду задумалась и продолжила: – Идёт он в музей и не говорит об этом родным? Вряд ли. Но предположим, не говорит. Но ведь его родные должны начать беспокоиться, если он не пришёл ночевать. Или не должны? Ох, не знаю. Мало ли какие у них там отношения. А раз никто не беспокоится, то и заявление в полицию никто писать не идёт. А от чужих заявление не примут. Мы чужие… – протянула она и снова задумалась. – Но в полицию я всё-таки пойду с этой визиткой.

– Это правильно, Ирэна Дмитриевна, – поддержал начальство охранник. – Вдруг…

Но что это за «вдруг», Николай договорить не успел. Где-то наверху раздался громкий стук.

– Это что ещё за новости?! – воскликнула Ирэна Дмитриевна и ринулась вон из каморки в сторону лестницы.

Николай поспешил следом за ней. Пока они добирались до третьего этажа, стук сменило приглушённое бряканье, а затем – не то шуршание, не то шарканье чьих-то ног. Запыхавшаяся директриса и охранник влетели в зал. После освещённой лестницы большое помещение, в котором по-ночному горели только дежурные лампочки, показалось им погружённым во тьму. Странные звуки раздавались, как показалось Ирэне Дмитриевне, в той части экспозиции, куда днём её водила Ольга Борисовна. Но сейчас они стихли. Зато в дальнем конце зала колыхнулась какая-то тень.

– Никакой мистики, ничего страшного, – прошептала директриса, сердце которой, вопреки этому утверждению, выстукивало частую дробь. – Идём туда, – обратилась она к охраннику, неопределённо махнув рукой. – И включите же нормальный свет!

Николай вздрогнул, дёрнулся к двери и нажал на рубильник. В отличие от начальницы он был далёк от мыслей о потусторонних явлениях. Он просто не любил ситуаций, как теперешняя, смахивающих на ЧП. Резкий переход от неверного сумеречного освещения к яркому верхнему свету люминесцентных ламп на секунду лишил Ирэну Дмитриевну зрения. Она поморгала, привыкая к новой обстановке, и огляделась. В зале никого постороннего не было. Зато обнаружились непосторонние.

– Что вы здесь делаете? Да ещё в темноте? – строгим тоном задала Ирэна Дмитриевна вполне закономерный вопрос. – Подойдите сюда!

– Я ничего… Я тут вот… Очки забыла. На подоконник положила, а потом забыла, – послышался в ответ сбивчивый испуганный лепет.

– Очки она забыла, – хмыкнул Николай. – А что вы там прячете за спиной?

– Ничего я не прячу, – в голосе говорившей проступили слезливые нотки. – Не прячу ничего.

– Неправда! – припечатал Николай.

Пока длилось вялое препирательство, Ирэна Дмитриевна, не трогаясь с места, наблюдала, как вдоль стены в сторону выхода как-то бочком пробиралась одна из музейных смотрительниц, отвечавших за порядок на третьем этаже. Когда нарушительница режима, в очередной раз повторив: «Ничего не прячу», уже готова была выскочить вон, Ирэна Дмитриевна рявкнула: «Стоять!» Женщина замерла на месте в нелепой позе, как в детской игре «Море волнуется раз».

– Антонина Валерьевна, – уже спокойнее обратилась к ней Ирэна Дмитриевна, – объясните нам, пожалуйста, что вы делали здесь в неурочное время. Вам положено давно быть дома. И не повторяйте свою присказку, – не удержавшись, директриса позволила себе передразнить смотрительницу, – «ничего не прячу».

Николай сделал два шага и навис над несчастной, которую застали врасплох. Сопротивляться было глупо. Антонина Валерьевна, будучи дамой сообразительной и почти интеллигентной, стыдливо вытянула вперёд правую руку, в которой блеснул маленький флакончик с прозрачной жидкостью.

– Что это? – спросил Николай.

Смотрительница молчала.

– Антонина Валерьевна, никто вам ничего плохого не сделает, – пожалела её Ирэна Дмитриевна. – Надеюсь, это не серная кислота или нитроглицерин?

Задав вопрос, Ирэна Дмитриевна внутренне сама пришла в ужас от такого предположения. Неужели дамочка сошла с ума и притащила в музей какую-то опасную химию, способную уничтожить произведения искусства? В этот момент ей отчётливо вспомнился чудовищный случай тридцатилетней давности, произошедший в Эрмитаже с «Дана-ей» Рембрандта, которую ненормальный посетитель облил серной кислотой.

– Что вы! Нет! – нервным высоким голосом воскликнула смотрительница. – Я не преступница!

– Тогда объяснитесь. И немедленно, – повторила требование Ирэна Дмитриевна.

Антонина Валерьевна молчала, сжав губы.

– Да что же это такое! В чём дело? – начала выходить из себя директриса.

– Мне стыдно, – прошептала смотрительница.

– Если вам стыдно, значит, вы совершили некий неблаговидный поступок. Правильно я понимаю?

– Нет-нет! Что вы, Ирэна Дмитриевна! Разве я могу! Я просто… – смотрительница снова замолкла, и было похоже, что навсегда.

– Послушайте, если вы сейчас же не ответите на мой вопрос, я буду вынуждена вас уволить.

Угроза Ирэны Дмитриевны, произнесённая спокойным ледяным тоном, возымела действие.

– Это святая вода, – призналась Антонина Валерьевна.

Николай вытаращил глаза, Ирэна Дмитриевна подняла брови.

– Да! – уже с вызовом, как перед неизбежной казнью, заявила Антонина Валерьевна. – Я слышала, о чём вы говорили сегодня с Ольгой Борисовной. У меня был перерыв на обед, и я успела добежать до Никольского собора. Здесь творится дурное! Просто так ничего не бывает. Это бесы! Я должна была… Я посоветовалась с батюшкой… Я хотела окропить проклятую картину святой водой.

– Час от часу не легче, – Ирэна Дмитриевна всплеснула руками. – Вы что, поливали картину водой? Поверить не могу. Вы – сотрудник музея!

– Я не успела, – приглушённым голосом, в котором явно слышалось сожаление, призналась Антонина Валерьевна.

– Слава богу! – воскликнул Николай.

– Не поминайте всуе, – буркнула смотрительница и понуро склонила голову.

Ирэна Дмитриевна поинтересовалась, что за грохот они слышали, и получила ответ, что это Антонина Валерьевна в потёмках наткнулась на стул, когда подбиралась к проклятому полотну.

– Всё, – подвела черту под разговором директриса. – Отправляйтесь домой, моя дорогая, и больше не проявляйте подобных инициатив. Николай, гасите свет, закрывайте двери. На сегодня хватит развлечений.

В ней неожиданно проснулась злость. На себя за глупые страхи, на Николая, который не проверил помещения как следует, на Антонину Валерьевну за организованный инцидент и вообще за идиотизм и суеверия. Злость удивительным образом помогла ей успокоиться. Повторив: «Всем по домам», она и сама поспешила домой, оставив нерешённые вопросы на завтра.

За ужином Ирэна Дмитриевна не выдержала и рассказала мужу о странных делах, творящихся в музее. Муж, занятый едой под бормотание вечерних новостей в телевизоре, слушал её не очень внимательно. Игорь Всеволодович, профессор кафедры вычислительной техники одного уважаемого технического вуза, который в бытность Игоря Всеволодовича студентом этого же вуза в шутку называли ленинградским эстрадно-танцевальным институтом из-за выдающихся успехов в развитии художественной самодеятельности, искренно полагал, что его супруга занимается ерундой. Правда, надо сказать, что ерундой профессор считал всё, кроме точных наук, которые, по его убеждению, составляли основу любого проявления человеческой деятельности, в том числе и разного рода искусств.

– Игорь, я не знаю, что предпринять. И надо ли вообще что-либо предпринимать, – закончила короткую, но содержательную речь Ирэна Дмитриевна. – Игорь! Я же с тобой советуюсь. Оторвись от своего телевизора и помоги мне.

Забытые пальто, чьи-то покрасневшие носы, нерадивые охранники и сумасшедшие старухи Игоря Всеволодовича не интересовали, но он любил жену и старался, как мог, о ней заботиться.

– Что же… Как пелось в давней песне, если женщина просит… – с сомнением в голосе начал он проникновенную речь, которая, как вскоре оказалось, не успокоила жену, а разозлила. – Дорогая моя, надо просто подождать, и всё образуется. Ты завтра, когда придёшь на работу, пошли кого-нибудь ещё раз всё проверить. Никакая вещь не может просто так пропасть. Она обязательно где-то лежит и ждёт, пока её найдут. И пальто ваше найдётся. Всё будет хорошо…

Игорь Всеволодович хотел сказать ещё что-то не менее, а может быть и более утешительное, но тут терпение Ирэны Дмитриевны лопнуло, и она взвилась:

– Игорь! Что ты несёшь?! Ты вообще меня слушал или нет? Это, в конце концов, оскорбительно – настолько пренебрегать моими проблемами. Ты понимаешь, что произошло? Пропал человек, а не какое-то там пальто. Пальто как раз осталось, а потерялся че-ло-век! Мы уже несколько раз всё обыскали, понимаешь? Что мне делать? На мне же ответственность, а не на, фигурально выражаясь, тёте Маше!

– Ну прости, прости, солнышко! Я не прав. Я плохо тебя слушал, – начал оправдываться пристыжённый супруг. – Теперь я понял. Прости. Повтори ещё раз, пожалуйста, основное.

Ирэна Дмитриевна раздула ноздри, сосчитала вслух до десяти и всё-таки согласилась повторить главное. Главное уложилось в одну фразу: неизвестный мужчина по имени Илларион пришёл в музей, но обратно не вышел и ни в одном помещении обнаружен не был.

– Как тебе загадка?

– Хм, – Игорь Всеволодович задумался. – В мистику я не верю, прости. Значит, надо искать логическое объяснение. А пока будем искать, ты эту визитку с допотопным именем отнеси, пожалуй, в полицию. Может, они примут заявление. Хотя… Впрочем, мы и сами не лыком шиты.

Игорь Всеволодович поднялся из-за стола и с улыбкой обнял жену за плечи. Ирэна Дмитриевна, сумевшая всё-таки заинтересовать своего профессора, приободрилась.

– М-да, – сказала она. – Утро вечера мудренее… Наверное, мудренее.

Спать супруги отправились в полном согласии.

Говорят, что сны на среду сбываются. Так ли это, Ирэна Дмитриевна могла бы убедиться, если бы запомнила хоть толику из посланных ей сновидений. Проснувшись в хорошем настроении, она попыталась восстановить увиденное, но, как это часто бывает, память выдавала лишь череду несвязанных образов. Ей улыбался и кланялся симпатичный молодой человек с кондиционером под мышкой. Затем оказалось, что это усатый полицейский со смесителем. Ирэна Дмитриевна засмеялась, оттолкнулась от земли и полетела, словно поплыла в густой воде. Лететь было приятно и немного боязно. Она поднималась всё выше и выше, а снизу ей махала руками группа людей, среди которых Ирэна Дмитриевна различила мужа, его сестру и свою секретаршу Елену. На этом сон, кажется, оборвался. Или Ирэна Дмитриевна просто не могла вспомнить, что было дальше.

Глава четвёртая

Досадная потеря

Среду суеверные люди считают непростым днём. То нельзя, это нельзя. Единственное, что наверняка можно, – это расставаться с деньгами любым способом. Ах да. Ещё среда благоволит деловым переговорщикам. Тратить деньги Ирэна Дмитриевна не собиралась, зато на утро среды у неё было назначено совещание в Комитете по культуре. Совещание затянулось до полудня. Затем Ирэне Дмитриевне потребовалось обязательно в этот день решить с подрядчиками вопрос кондиционирования только что отремонтированного фондохранилища. Потом пришлось разбираться с сантехниками из-за протечки в служебном туалете: золотой Давид Моисеевич подхватил простуду и не мог сам расправиться с нерадивыми властителями вантузов, вентилей, кран-буксов и далее по алфавиту. После научно-матерной дискуссии (научной – со стороны директора, матерной – с противоположной стороны) с водопроводчиками звонок в типографию, задержавшую выпуск каталога очередной выставки, показался Ирэне Дмитриевне сущим пустяком, а уж подписывать массу деловых бумаг ей и вовсе было не внове. Всё это заняло бездну времени и отняло уйму сил. В общем, до районного отдела полиции она добралась только в четыре часа. И тут обещанное переговорщикам покровительство среды дало сбой. Визит оказался недолгим. Как она и предполагала, заявление о пропаже неизвестного у неё не приняли, пояснив, что одной визитной карточки недостаточно. Тем более надо ещё выяснить, чья это карточка.

– С чего вы взяли, э-э… Ирэна… э-э… Дмитриевна, что так зовут именно вашего, так сказать, потерявшегося?

– Не «так сказать, потерявшегося», – вспылила Ирэна Дмитриевна, которую начал утомлять ставший, по её мнению, беспредметным разговор, – а пропавшего. И насчёт визитки – поверьте моей интуиции. Это его визитка.

– Интуиция – это хорошо. Интуиция в нашем деле очень полезна. Но чтобы открыть дело, нужны факты, а не ваша, простите, интуиция. А факты каковы? А факты таковы: в музее кто-то забыл пальто и шарф без опознавательных знаков. Визитная карточка может принадлежать кому угодно.

– Пожалуйста, – взмолилась Ирэна Дмитриевна, – проверьте хотя бы, что это за номер телефона.

– Уважаемая Ирэна Дмитриевна, – на сей раз без запинки произнёс дежурный, – ну не могу я принять у вас заявление. Вы ответственный человек, бдительный. За что вам спасибо. У вас наверняка есть и другие дела – вы же директор музея как-никак. Вот и займитесь своими делами. О потеряшках пусть родственники волнуются.

Ирэна Дмитриевна открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, выхватила у дежурного визитку, которую тот вертел между пальцами, сухо и ехидно пожелала полицейскому спокойного вечера, после чего решительно зашагала во вверенное ей учреждение.

Дежурный проводил её долгим выразительным взглядом, означавшим невысказанную надежду больше с этой дамой не встречаться.

Раздражение Ирэны Дмитриевны по мере её приближения к музею не только не уменьшилось, а, напротив, дополнилось странной безосновательной тревогой, сродни той, что она ощутила накануне в своём кабинете. «Что-то ещё произошло, я чувствую», – подумала Ирэна Дмитриевна. Она заторопилась – надо было срочно найти объяснение неприятному волнению. Но торопиться ей явно не следовало.

До цели оставалось шагов двадцать, когда правая нога директрисы вдруг зацепилась за булыжник, подло выступавший над тротуаром. Падение шло, как показалось Ирэне Дмитриевне, в замедленном темпе. Она не на словах ощутила силу земного притяжения. Толчок, тело выносит вперёд, взмах руками – всё, точка невозврата пройдена, ладони и колени резко соприкасаются с землёй, сумка летит, опережая хозяйку, и шлёпается в нескольких метрах от родных ворот. В первый момент Ирэна Дмитриевна ничего неприятного не почувствовала. Она хотела быстро подняться, но последствия удара тут же дали о себе знать головокружением и саднящей болью в ушибленных местах. Ирэна Дмитриевна, охнув, опустилась на брусчатку. «И какая зараза придумала мостить улицы там, где прекрасно лежал асфальт?! Хорошо, что поблизости никого нет. Позорище-то какое», – подумала она и добавила про себя несколько витиеватых непечатных выражений. Следовало взять себя в руки, встать и продолжить путь. Кое-как оторвавшись от опоры, Ирэна Дмитриевна доковыляла до сумки и наклонилась, чтобы её поднять. Ан нет, здесь её ожидала очередная неприятность. Во время полёта сумка раскрылась, и из неё выпало не что-нибудь, а пресловутая визитка пропавшего незнакомца. Стоило Ирэне Дмитриевне протянуть к ней руку, как не вовремя налетевший ветер подхватил маленькую картонку, плавно перенёс через проезжую часть, затем через газон, за парапет набережной и отправил в плавание по каналу Грибоедова. «Чтоб тебя!» – в отчаянии воскликнула Ирэна Дмитриевна, огляделась, схватила сумку и устремилась ко входу в музей, не обращая внимания на усиливающуюся боль в коленях. На полпути к цели она вдруг спохватилась – что с её внешним видом и особенно с многострадальной частью гардероба, называемой колготками? Этот предмет дамской одежды, по какой бы цене ни покупала его Ирэна Дмитриевна, имел гадкую особенность рваться с завидной регулярностью в самое неподходящее время в самых неподходящих местах. Другие женщины могли чуть ли не годами носить одну и ту же пару, но только не Ирэна Дмитриевна. Колготки были её проклятьем с юных лет. Она прекрасно помнила эпизод из школьной жизни, который до сих пор вызывал у неё чувство стыда, хотя стыдиться, в сущности, было нечего. Если бы четырнадцатилетняя Ирэна не влюбилась тогда по уши в одноклассника, кумира всех девчонок, похожего на Алена Делона, может быть, история просто выветрилась бы из её головы. Увы, влюблённость была сильной и безответной.

В канун Восьмого марта в актовом зале школы должен был состояться вечер танцев – волнующее мероприятие, сулившее некоторым осуществление тайных мечтаний и надежд. Ирэна была, естественно, в числе мечтательниц. Однако до вечера ещё надо было пережить шесть уроков и два часа после них. Конфуз случился во время второго урока. Вызванная отвечать Ирэна, вставая из-за парты, зацепилась за собственный портфель, низко висевший на крючке. По колготкам поползла предательская стрелка. Бедная девочка была вынуждена идти к доске, сияя порванной одеждой. За её спиной кто-то хихикнул. Ирэна всё-таки взяла себя в руки, смогла сосредоточиться и ответить на вопрос учителя, а сразу после звонка она помчалась домой переодеваться, благо жила в двух шагах от школы. Но на этом её злоключения не закончились. После четвёртого урока несчастье повторилось. Только теперь виной всему оказался гадкий второклашка, который с разбега врезался в бедолагу и оставил на её колготках дыру размером с пятак. От дыры тут же разошёлся целый веер стрелок. Ирэна стояла посреди коридора со слезами на глазах в окружении смеющихся одноклассников. Перемена была большая. Ирэна снова успела добежать до дома, чтобы надеть теперь уже не колготки, поскольку уничтожена была последняя пара, а мамины чулки на резинках. Лучше бы она вообще не возвращалась в школу, потому что во время последней перемены она распрощалась и с чулками, споткнувшись на пороге класса и рухнув прямо под ноги «Алена Делона». Надо отдать должное одноклассникам – на сей раз никто над ней не потешался. «Ален Делон» даже помог ей подняться. Но для Ирэны всё было кончено. Она погрузилась в пучину стыда и отвращения к себе, неуклюжей дуре. Нечего и говорить, что ни на какие танцы она не пошла, а проревела весь вечер дома над рухнувшими надеждами.

Но сейчас, о чудо, всё было в порядке. Ирэна Дмитриевна опасливо оглянулась, достала из сумочки зеркальце и проверила целостность причёски. С волосами тоже ничего не случилось, ни одна прядка не выбилась из аккуратно уложенного валика. Удовлетворённая своим внешним видом женщина вскинула подбородок и прошествовала наконец к двери в дирекцию.

Занимаясь своей внешностью, она не обратила внимания на неприметного молодого человека, быстро прошмыгнувшего мимо неё в подворотне. Так, заметила кого-то, зацепила краем глаза, отложила образ в подсознание.

Первой, кого встретила Ирэна Дмитриевна, ещё не до-хромав до своего кабинета, была Ольга Борисовна, как-то неуверенно топтавшаяся посреди коридора, словно не могла решить, в какую сторону ей следует идти. Сегодня она была одета в стиле бохо во что-то многослойное и яркое. «Тебя мне сейчас только не хватало», – сердито подумала Ирэна Дмитриевна и, бросив хранительнице на ходу: «Здравствуйте», постаралась быстро, насколько это было возможно на травмированных ногах, проскочить к себе. Не тут-то было. Ольга Борисовна при виде директрисы определилась с направлением движения и заспешила за начальницей со словами: «Ирэна Дмитриевна! Подождите, пожалуйста, у нас тут…» Ирэне Дмитриевне ничего не оставалось, кроме как пропустить её в приёмную, мельком отметив отсутствие на рабочем месте секретарши.

– Что у нас тут? – процитировала она хранительницу. – Что-то не так? Кстати, реставраторы осмотрели картину?

Ещё не договорив, Ирэна Дмитриевна, глядя на Ольгу Борисовну, поняла, что разговор будет не на «пару слов».

– У нас… – начала Ольга Борисовна, немного помялась и продолжила: – Реставраторы были.

Она замолчала. Ирэна Дмитриевна тоже молчала, но думала не о картине, а о том, как ей теперь восстанавливать номер телефона проклятого Иллариона. Несколько цифр всё же сохранились где-то в глубине её памяти. Она собиралась, раз полиции не было дела до её проблем, сама начать поиски неизвестного. Вернее, попытаться выяснить, кто он такой, а уж потом… «А потом – суп с котом», – подумала Ирэна Дмитриевна, и к ней неожиданно вернулось хорошее настроение. Она даже улыбнулась.

Ольга Борисовна приняла улыбку на свой счёт и приободрилась.

– Реставраторы, Ирэна Дмитриевна, были и мне нагрубили, – с обидой в голосе заявила она. – Сами ни-че-го-шеньки не нашли. Они заявили, что у меня, простите, глюки. Хамы! А у меня не глюки. Я как раз к вам шла, чтобы мы вместе посмотрели. Потому что у меня не глюки, а нос красный.

– У вас нос красный? – спросила Ирэна Дмитриевна, которая почти не слушала подчинённую, пытаясь вызвать из подсознания упорхнувшую в канал информацию. – Вы заболели?

– Ирэна Дмитриевна! И вы туда же, – огорчилась Ольга Борисовна. – Пойдёмте в зал. Пожалуйста.

– Хорошо, – смирилась с неизбежным директриса. – Идём. И хотелось бы знать, куда подевалась Елена.

Необычно долгое отсутствие Елены в приёмной показалось Ирэне Дмитриевне странным. Но она не стала задумываться над этим, а, прихрамывая, нехотя пошла за Ольгой Борисовной, уверенная, что ничего нового на третьем этаже она не увидит.

В зале с поджатыми губами и непроницаемым выражением лица сидела Антонина Валерьевна, нарочито повернувшись спиной к ненавистной картине – и есть же извращенцы, рисующие такую пакость. Ольга Борисовна прошествовала мимо смотрительницы с демонстративно поднятой головой. «Не иначе, между ними кошка пробежала», – подумала Ирэна Дмитриевна. Она поздоровалась с Антониной Валерьевной и ободряюще ей улыбнулась. Антонина Валерьевна разжала губы и сухо ответила на приветствие. «Ну что с ними поделаешь», – про себя вздохнула Ирэна Дмитриевна.

Картина, так беспокоившая хранительницу, преспокойно висела на своём месте, никаких красных носов на ней не было. Ирэна Дмитриевна стала рассматривать знакомое изображение, честно пытаясь отыскать хоть какие-то изменения. Не нашла. Ольга Борисовна стояла рядом с растерянным видом.

– Как же так, – бормотала она, – я своими глазами видела. И тогда, и сегодня. Как же так…

– Ольга Борисовна, – обратилась к ней Ирэна Дмитриевна, – у вас по плану отпуск, кажется, в июне? Я, конечно, понимаю, что сейчас совсем не лучшее время для отдыха, но, может быть, вам взять недельку-другую, поехать куда-нибудь? На дачу, например. У вас есть дача?

Ольга Борисовна вздрогнула, невежливо повернулась к начальству спиной и почти бегом покинула место действия. Когда затихли её шаги, в пустом, если не считать директрисы и смотрительницы, зале раздалось приглушённое «хм». Женщины переглянулись. «Показалось», – подумала Ирэна Дмитриевна, а Антонина Валерьевна повела подбородком, давая понять, что запрет окропить святой водой эту «тьфу-тьфу-тьфу, мазню» ещё аукнется.

– Никакой воды, – с нажимом произнесла Ирэна Дмитриевна, словно прочитав мысли смотрительницы.

– Нет у меня ничего, – буркнула Антонина Валерьевна и повертела перед собой руками, демонстрируя отсутствие в них каких-либо предметов.

– Вот и хорошо, – подытожила короткий диалог Ирэна Дмитриевна и поспешила вернуться в свой кабинет, пока номер телефона пропавшего Иллариона не выветрился из её головы окончательно.

В приёмной по-прежнему никого не было. Ирэна Дмитриевна выглянула в коридор. Стоявшая там тишина и пустота показались ей неестественными и неприятными. Она, всё ещё припадая на обе ноги и удивляясь, как это у неё получается, дошла до кабинета хранителей. Там тоже никого не оказалось. «Распустились совсем, – подумала Ирэна Дмитриевна и посмотрела на часы, висевшие напротив кабинета. Часы показывали семнадцать сорок. – Впрочем, рабочий день через двадцать минут закончится. У них. А я, пожалуй, ещё посижу…»

Поудобнее устроившись в рабочем кресле, Ирэна Дмитриевна придвинула к себе телефонный аппарат, но тут же вернула его обратно на край стола. Вместо этого она достала чистый лист бумаги, вывела на нём каллиграфическим почерком «Илларион» и постаралась сосредоточиться. Чтобы подстегнуть память, она закрыла глаза. Перед мысленным взором появились цифры. Ирэна Дмитриевна попыталась записать их, не открывая глаз, потом взглянула на результат. То, что она увидела, не понравилось ей с эстетической точки зрения: под изящным «Илларионом» вкривь и вкось, наезжая друг на друга, как-то нахально кривлялись тройка, семёрка, почему-то туз червей и девятка – всё, что удалось извлечь из подсознания. Ирэна Дмитриевна решила пойти логическим путём, чтобы вычислить охвостье номера. Но логический путь оказался весьма извилистым и туманным, мозг отказывался мыслить в принципе – давала о себе знать элементарная усталость. Ирэна Дмитриевна вышла в приёмную, чтобы сварить чашечку кофе, и обнаружила там Елену, в задумчивости сидевшую на рабочем месте.

– Елена, где вы были столько времени? – для проформы задала вопрос Ирэна Дмитриевна, направляясь к столику с кофейником. – В понедельник вам на месте не сиделось, сегодня где-то пропадали.

– Я? Я… Извините, у меня, – залепетала Елена, – у меня с желудком… Съела, наверное, что-нибудь.

Обернувшись на голос, Ирэна Дмитриевна заметила, как секретарша бросила заполошный взгляд на стоящий у двери шкаф для верхней одежды, но не придала этому значения, решив, что Елена хочет поскорее уйти домой.

– Елена, вы свободны. Вас, наверное, дома ждут. Идите, идите.

– Да? Можно?

– Можно. Тем более что все давно разбежались, не отпрашиваясь, – ответила Ирэна Дмитриевна и подумала, что девушка всё-таки выглядит не совсем обычно и ведёт себя более нервозно, что ли. – Да и я сейчас пойду.

Она и вправду передумала пить кофе. Она рассудила, что, пока доберётся до дома, слегка проветрится и додумает всё с помощью мужа. Или без его помощи – как получится.

Муж преспокойно сидел с книжкой перед работающим телевизором. Рядом с ним прямо на диване стоял поднос с кружкой, вокруг которой желтели крошки от печенья. Привычка Игоря Всеволодовича жевать печенье во время чтения категорически не одобрялась Ирэной Дмитриевной. А впустую сотрясающий воздух громкими звуками телевизор обычно просто выводил её из себя. Но сегодня она была настолько погружена в обдумывание возникавших, помимо её воли, вопросов, что мысленно махнула рукой на творящееся безобразие и мирно поинтересовалась:

– Ты ужинал?

– Нет, солнышко. Тебя ждал.

– Ждал, пока я что-нибудь приготовлю? – съехидничала Ирэна Дмитриевна.

– А вот и нет, – радостно сообщил супруг. – Пойдём-ка в кухню.

Заинтригованная Ирэна Дмитриевна последовала за Игорем Всеволодовичем. В кухне её ожидал сюрприз сюрпризов. Оказалось, что далёкий от кулинарии профессор способен не только с многозначительным видом выводить формулы. Посреди кухонного стола ароматной коричневой корочкой блестела куриная тушка в окружении аккуратных картофелин и пучков зелени. Натюрморт дополняла полоска сухих специй, Ирэна Дмитриевна не смогла определить их состав, каёмкой насыпанных на край белого блюда из праздничного сервиза.

– Вот это да! Я теряю дар речи, – прокомментировала увиденное Ирэна Дмитриевна. – Неужели ты всё это – сам?

Довольный произведённым эффектом Игорь Всеволодович потёр руки и улыбнулся.

– Прошу к столу, – пригласил он жену.

– Дай хоть руки помою, – улыбнулась Ирэна Дмитриевна, удаляясь в ванную.

Она не увидела, как Игорь Всеволодович облегчённо выдохнул. У него был свой вопрос, который требовалось разрешить как можно скорее. Однако следовало ещё немного подождать. Супруга должна отдохнуть, утолить голод, хотя, как прекрасно знал Игорь Всеволодович, к еде Ирэна Дмитриевна относилась утилитарно: надо есть, потому что есть положено. Путь к её сердцу лежал явно не через желудок, но в сложившейся ситуации на иные решения попросту не хватило времени.

Ужин подходил к концу, Игорь Всеволодович был готов начать щекотливый разговор, но тут Ирэна Дмитриевна, с полувзгляда раскусившая хозяйственные манёвры мужа, сама приступила к расспросам:

– Раскрой, пожалуйста, секрет твоих откуда ни возьмись, извини за тавтологию, взявшихся поварских способностей. Чувствую, дело нечисто.

Она с лёгкой ехидцей посмотрела на мужа. Тот немного поёрзал на стуле, собираясь с духом.

– Ладно. Облегчу тебе задачу, побуду немного Шерлоком Холмсом, – она на секунду примолкла. – Хотя я в последнее время только и делаю, что дедуцирую. Итак. Поскольку большее, что ты делаешь в кухне, – это чистка и варка картошки, то приготовление курицы – это нечто из ряда вон выходящее. Раз ты решился на такой подвиг, значит, тебе от меня что-то нужно. И это не обычная просьба или предложение, иначе ты не подлизывался бы ко мне, – в этом месте Игорь Всеволодович потупился и как-то неопределённо прихрюкнул. – Но к этому мы ещё вернёмся. Вот тебе ещё один вывод. Готовил ты не сам. Человек, ни разу в жизни не приготовивший ничего более или менее сложного, не может в одночасье стать автором подобного блюда. Курица была очень вкусная. Мягкая, сочная, корочка – что надо. Сварить картошку и украсить блюдо – это тебе по силам. Вполне. Но вот курица… Признавайся, где взял.

Игорь Всеволодович снова поёрзал, издал неотчётливое гугуканье и наконец подал голос:

– Ты права, солнышко. Я её купил. Не знал, что из этого получится. Но видишь, получилось. Всего час в духовке – и вуаля!

Он поднялся из-за стола, подошёл к раковине, под которой стояло мусорное ведро, и достал шуршащую обёртку от куриного полуфабриката. Ирэна Дмитриевна прочла вслух: «Цыплёнок бройлера в маринаде для приготовления в духовке».

– А знаешь, было действительно очень вкусно. Спасибо, Игорёк. А теперь признавайся, к чему эти танцы с бубнами? Я очень устала. Мне ещё свои танцы танцевать. Кстати, хотела у тебя помощи просить…

– Ируша, видишь ли… Не могли бы мы на время… совсем ненадолго… приютить мою сестру? У Нюрки ремонт в доме, пыль кругом. Коля нормально переносит, а у неё аллергия, ты же знаешь.

– Да-а… Пожалуй, за такую благотворительность одного курёнка мало будет.

– Ируша, всего на пару деньков. Я сам не в восторге, но сестра всё-таки, родная.

– А не может она к дочери переселиться?

– А ты могла бы к нашему сыну переселиться? Вот то – то …

– Не забывай, что Аркаша живёт в Москве, а Кристина твоей Нюрки – здесь. Конечно, её Ржевка по сравнению с Загородным – выселки. Но всё же не Москва. Я понимаю, что Нюрке удобнее перебраться в центр, чем на окраину без метро.

– Ируша, я тоже всё понимаю, но как мы ей откажем?

– Ох, боюсь, не сможем отказать. Провались всё пропадом!

Ирэна Дмитриевна к Анне Всеволодовне и её мужу Николаю Ивановичу относилась в целом хорошо. Их нельзя было назвать близкими друзьями, но короткие встречи, например за праздничным столом, всем доставляли удовольствие. Они находили общие темы для разговоров, обладали, что немаловажно, схожим чувством юмора и взглядами на жизнь. Женщины даже придерживались общего мнения в некоторых хозяйственных вопросах, таких как мытьё посуды. Вся домашняя утварь – от чайных ложек до кастрюль – у обеих просто лучилась чистотой. Но были, конечно, определённые расхождения в характерах и темпераментах, что в данном случае не могло не отразиться на желании Ирэны Дмитриевны приютить бедного аллергика. Так, для неё было просто физически невыносимо нахождение в неубранной квартире. Анна Всеволодовна, напротив, могла совершенно спокойно не замечать болтающиеся на каком-нибудь стуле колготки или неделями не застилать постель. Разница между ними состояла ещё и в том, что Ирэна Дмитриевна предпочитала размеренное существование, узкий круг друзей-единомышленников и уютный полумрак гостиной, где по вечерам можно было, не заботясь ни о чём, тихо радоваться или грустить над очередным романом, в то время как Анна Всеволодовна могла с удовольствием вращаться в шумных компаниях, заниматься организацией культурно-массовых мероприятий, чем массовей, тем лучше, а по вечерам смотреть по телевизору бесконечные ток-шоу. Когда их общение затягивалось, Ирэна Дмитриевна начинала тяготиться неуёмной энергией золовки, обладавшей к тому же громким учительским голосом. В силу этих обстоятельств усталая, жаждущая покоя Ирэна Дмитриевна с трудом согласилась на присутствие в доме хоть и симпатичной ей, но уж больно шумной родственницы, разбрасывающей где попало свои пожитки.

– Когда она появится? Надеюсь, не сегодня? – с надеждой спросила она мужа.

– Нет, нет, что ты. Не сегодня, – Игорь Всеволодович явно почувствовал облегчение. – Я ей сейчас позвоню. Пусть завтра вечером приезжает. Одну ночь как-нибудь перетерпит.

– Но не дольше чем… – начала Ирэна Дмитриевна и призадумалась, – не дольше чем на неделю, – строго заявила она. – Ты же знаешь, я готова проводить с ней сколько угодно времени, но только на нейтральной территории. Пусть скажет спасибо, что у нас двухкомнатная квартира. Однокомнатную я бы с ней делить не стала. Ни за что!

– Хорошо, хорошо! Сейчас позвоню, и займёмся твоими загадками. Или что у тебя там.

С этими словами Игорь Всеволодович выбежал из кухни, а Ирэна Дмитриевна принялась составлять грязную посуду в посудомоечную машину, мысленно повторяя записанные цифры Илларионова телефона. Что-то не давало ей покоя, какая-то деталь, которую она никак не могла вспомнить. Вот она смотрит на визитку – Илларион и цифры. Она замечает в цифрах какую-то закономерность. Но какую? Чёртова картонка утонула в канале или плавает, наверное, уже где-нибудь в Финском заливе и ответа не даст. Надо думать самой. Но на данный момент в голове Ирэны Дмитриевны вертелась только одна мысль: зачем ей всё это надо? С другой стороны, человек исчез в музее. А вдруг это преступник, который затаился и собирается… Где затаился, что собирается делать и почему так долго собирается – неясно. В целом прав Игорь, ерунда получается. Но не мог же он испариться. Одно беспокойство, словом.

Когда Игорь Всеволодович вернулся в кухню, Ирэна Дмитриевна сидела за чисто вытертым столом, склонившись над бумажкой с именем Илларион, кривыми цифрами и червонным тузом.

– Всё, договорился. Она приедет завтра после семи. Раньше нас всё равно дома не будет, – доложил он, потирая руки. – Ну-с. Что за вопросы, требующие ответов? О чём ты хотела посоветоваться? О, вижу, проблема та же – Илларион. Ты пыталась мыслить логически?

– Пыталась, – с отвращением ответила Ирэна Дмитриевна. – Но пришла только к этому.

Она подвинула к мужу листок.

– А что это, солнышко? И при чём здесь туз? Ты сходила в полицию?

Ирэна Дмитриевна сообразила, что муж не в курсе её сегодняшних перемещений и страданий. Она быстро и чётко поведала о событиях дня, опустив только эпизод с падением на набережной. Она сказала, что просто открыла сумку, чтобы проверить, на месте ли визитка, а ветер вырвал её из рук и унёс в канал.

– Теперь я безуспешно пытаюсь восстановить этот номер, чтобы самой по нему позвонить. Рассчитываю на твою помощь.

– Понятно. Для начала объясни, что это за туз? Буквы – имя, цифры – телефон, а туз?

– Сама не знаю! – воскликнула Ирэна Дмитриевна. – Вот ты мне и объясни, из каких таких глубин подсознания он вылез! Постой… постой… из глубин подсознания. Что-то я читала… или мы читали…

– И-ру-ша, – медленно произнёс Игорь Всеволодович, – кажется, я понимаю, что это значит…

– Тогда не тяни!

– Ты права. Только мы не читали, а смотрели передачу или телефильм об истории карт. Вспоминай.

– Не хочу! Если знаешь, то говори. У меня голова сейчас взорвётся – целый день вспоминаю всякое. И ноги болят, – тут Ирэна Дмитриевна прикусила язык. Умолчав про падение, она, естественно, не сказала и об ушибах.

Но Игорь Всеволодович, погрузившись в свои догадки, не обратил внимания на оплошность жены.

– Хорошо, – сказал он. – Там рассказывали, что туз не всегда был главной картой. Это всё французы. Сейчас, сейчас. Есть теория, что после французской революции туз стал символизировать победу над королём. Якобы обычный человек выше короля или что-то в этом роде. Или деньги главней короля? Но доподлинно это не известно. По крайней мере мне, – Игорь Всеволодович улыбнулся.

– И что? Туз главный. Что мне это даёт?

– Просто твоя память сохранила образ, наверное. Я же начал с того, что так было не всегда. В некоторых играх, не помню в каких, туз и сейчас остаётся наименьшей картой. Есть колоды, там, в передаче, их показывали, где туза вообще нет. Вместо него – единица. Понимаешь? Единица! Кстати, он не мог не стать главной картой. Единица – это первый номер. Так или примерно так. Думаю, у тебя туз ассоциативный! Как там? – Игорь Всеволодович заглянул в бумажку. – Тройка, семёрка, единица, девятка. Надо вспомнить ещё три цифры – и золотой ключик у нас в руках!

– Слушай, а ты прав! Единица. Только девятка была последней, а не четвёртой. И было ещё что-то. О чём-то я подумала тогда. Не могу… не знаю… устала.

– Давай отложим, – предложил Игорь Всеволодович.

– Какое там отложим! Я заснуть не смогу без этого номера. Давай чайку выпьем, а потом вернёмся к проблеме.

– Давай, – без энтузиазма согласился Игорь Всеволодович.

За чаем супруги, невзирая на желание отвлечься от загадок, нет-нет да возобновляли разговор о телефонном номере. В какой-то момент, отправив в рот очередную печенину, Игорь Всеволодович подытожил изыскания:

– Короче, правда это, неправда – нам важно, что он так или иначе связан с единицей. А вообще-то, не кажется ли тебе это бредом? Тройка, семёрка, туз. Пиковая дама. Натяжка получается. Хотя ассоциативный ряд недурён.

– А что мне остаётся? – вяло ответила Ирэна Дмитриевна и вздохнула. – Я всё равно не могу вспомнить, что там ещё было.

В этот момент совершенно неожиданно зазвонил городской телефон. Да так громко, что супруги подскочили на стульях. Поскольку этим аппаратом все давно перестали пользоваться, прочно перейдя на мобильную связь, его внезапное пробуждение в первую секунду вызвало лёгкое замешательство – что это за звуки?

– Фу-ты! Напугал! – прокомментировал звонок Игорь Всеволодович. – И почему мы от него не откажемся? Есть мобильники, в конце концов.

– Не знаю. Привычка. И кто это может быть в такое время? Половина двенадцатого.

Они переговаривались, перекрикивая отчаянный звон, но почему-то не делали попытки его прекратить, сняв трубку. А телефон всё надрывался и надрывался, не желая умолкать. Первой не выдержала Ирэна Дмитриевна. Она встала и со словами «Если это очередной катаклизм на работе, я повешусь» пошла в комнату, чтобы ответить настырному абоненту. Игорь Всеволодович с беспокойством следил за её передвижениями, как будто телефонный аппарат мог вдруг ожить и ужалить его дорогую половину. Аппарат «дорогую половину» не ужалил, но Игорь Всеволодович, ругая себя за бестактность, всё же стал прислушиваться к чужому разговору. Ничего интересного или опасного он не услышал, всего пару фраз, вроде «привет-привет», «да, да, приходи завтра в музей», «договорились, буду ждать». Основная часть диалога проходила по ту сторону трубки.

Спрашивать по окончании разговора, кто звонил, Игорь Всеволодович не стал, сделав из отрывочных реплик собственные выводы, не подозревая, как они далеки от истины. Ирэна Дмитриевна, вернувшись в кухню, сама доложила:

– Анька. У неё, оказывается, ко мне дело, правда, я не совсем поняла какое. Но говорит, что очень срочное. Завтра встретимся. Эх, сто лет не виделись. Надо бы их в гости, что ли, пригласить…

– Какая Анька? – прервал её монолог муж, уверенный, что речь идёт о его сестре. – Почему сто лет не виделись? И чего она звонит тебе, когда я с ней уже договорился?

– Анька Карху, моя сокурсница, – автоматически ответила Ирэна Дмитриевна на первый вопрос.

Пребывая в своих мыслях, она сначала пропустила мимо ушей второй вопрос и странное заявление мужа, но уже начав говорить, сообразила, что Игорь Всеволодович ждёт каких-то более подробных объяснений. Однако, поскольку суть его замечания от неё ускользнула, Ирэна Дмитриевна выдала комментарий по своему усмотрению:

– Ну которая вышла замуж за Митина, нашего препода по архитектуре. Помнишь?

Игорь Всеволодович смотрел на жену и силился понять, о ком она говорит. Это получалось плохо, так как он хотел спать, а не заниматься воспоминаниями. Кажется, уже выяснили, что Нюра, то есть Анна, завтра приедет. И при чём здесь какой-то Митин с архитектурой? Анна работает в школе, какое дело может требовать от неё срочной встречи с музейным работником? Тут далёкий от гуманитарной ерунды Игорь Всеволодович глубоко заблуждался. Общие интересы у педагога и директора музея вполне могли существовать, хотя бы касающиеся художественного образования школьников и всякого рода культурно-просветительской деятельности. Правда, в данный момент это значения не имело.

– Что ты на меня так смотришь, Игорь? Ты их обоих прекрасно знаешь, – Ирэна Дмитриевна, уставшая за день от разговоров и умственных напряжений, почувствовала, как её захлёстывает раздражение. – Они же в нашем доме жили. А потом переехали. Сейчас их сыновья тут живут. Просто мы бог знает сколько не виделись. И, между прочим, мог бы иногда интересоваться жизнью жены, с кем твоя жена дружит и даже иногда встречается.

– Меня интересует жизнь жены, – парировал оскорблённый упрёком муж, – а не её приятелей, о которых триста лет не слышал. И какая связь у них с моей сестрой?

– А если всё взаимосвязано? Работа, друзья, их дела?

Тут Ирэна Дмитриевна обратила наконец внимание, что разговор у них получается какой-то параллельный. Она про Фому, то есть про Аньку Карху, а он почему-то всё про свою сестру.

– Игорёк, – вкрадчиво не сказала, а прошипела, будто змея, Ирэна Дмитриевна, – при чём здесь твоя сестра? Никакой связи у неё с моими друзьями нет и быть не может! Звонила Аня Карху, а не твоя Нюра! И вообще, ты помочь мне хочешь? Или тебе ничего умнее пиковой дамы на ум не идёт? Карху-Митину забыл! А я устала.

– Слушай, я тоже устал. Чего прицепилась? Забыл Аньку. Ну и что? Почему я не должен её забывать?

Обоюдное раздражение возникло, казалось, на пустом месте. Ирэна Дмитриевна почувствовала, что небольшая перепалка готова перерасти в настоящую ссору с пустыми, но обидными взаимными обвинениями, и одумалась. Она вздохнула и примирительным тоном продолжила:

– Всё только по телефону да по телефону общаемся… Вспомни, Анька на нашей свадьбе чуть с лестницы не упала – наступила на свою юбку. Юбка длиннющая была.

– А-а, – в ответ мирно протянул Игорь Всеволодович, тоже осознавший бессмысленность выяснения отношений. – Теперь вспомнил. Точно. И Володю вспомнил. Как же. Мы с ним ещё нелюбовь студентов к сопромату обсуждали тогда. Хороший мужик.

– Нашли что обсуждать на свадьбе, – хмыкнула Ирэна Дмитриевна. – Слушай, а ведь ты точно их только на свадьбе да пару раз после и видел. Это я с ними встречалась. Надо же, как время летит.

– Время точно летит. Давай ты мне завтра про них поведаешь. Спать очень хочется. На часы посмотри, скоро час ночи.

– Да уж, засиделись…

Мир был восстановлен на удивление быстро и безболезненно. Так и не разрешив проблему поиска Иллариона, Ирэна Дмитриевна уснула, лишь коснувшись головой подушки. Правда, выспаться как следует ей помешали яркие фантасмагорические сны, в которых вокруг неё с визгом носились визитные карточки, сбрасывая с себя чёрные иероглифы. Ирэна Дмитриевна никак не могла их разглядеть и очень сердилась. Потом откуда ни возьмись появился молодой человек без лица и, мерзко хихикая, сообщил, что он и есть Илларион, только дамочка не сможет его поймать. Илларион вдруг превратился в музейную секретаршу, которая вылезла из платяного шкафа. Ирэна Дмитриевна проснулась, когда на неё плеснула святой водой картина с красным носом. «Дали тихо плачет в сторонке, – подумала она и тут же отругала себя за дурацкий фразеологизм. – Надо вставать и впрягаться в рутину».

Впрягаться в рутину сразу после сна очень не хотелось. Игорь Всеволодович уже отбыл, как он это называл, в присутствие, поэтому вся кухня осталась в распоряжении Ирэны Дмитриевны. Она не спеша приготовила себе кофе и бутерброд, подумала и притащила скромный завтрак в постель. Удобно устроившись на подушках, она включила телевизор и с чувством, с толком, с расстановкой употребила банальную колбасу и кофе, словно пищу богов.

Маленькая плотская радость помогла ей окончательно проснуться, чтобы уже в полной бодрости отправиться на службу.

Глава пятая

Загадки, загадки

Поверья утверждают, что четверг – это лёгкий день, предвещающий удачу. Ему покровительствует Юпитер, поэтому он должен быть наполнен мудростью и рассудительностью. Ирэна Дмитриевна поступила мудро, позволив себе утром лёгкое сибаритство. Если бы она знала, что ждёт её впереди, то провалялась бы в постели как минимум до обеда.

Рассудительностью пришлось воспользоваться уже в начале рабочего дня. Первой, на кого она наткнулась, придя на работу, была неизменная Ольга Борисовна, выходившая из директорской приёмной, на сей раз в образе инженю. Ирэне Дмитриевне при виде хранительницы захотелось спрятаться, исчезнуть, испариться – всё что угодно, лишь бы не выслушивать в очередной раз бредни про красный нос. Но это была минутная слабость. С подобными слабостями директриса умела успешно справляться. В конце концов, она директор, а не кисейная барышня. Положение обязывает. «Ей надо было в артистки идти, а не в искусствоведы. И что она здесь делала?» – подумала Ирэна Дмитриевна, а вслух пожелала Ольге Борисовне доброго утра. Хранительница ответила тихо и вежливо, но как-то слишком быстро прошмыгнула в сторону фондовых помещений.

В приёмной сидела Елена, что-то внимательно рассматривавшая на экране монитора. При виде начальства она встрепенулась, сделала порывистое движение компьютерной мышкой, закрывая файл, который только что изучала, и, схватив папку «входящие», вскочила из-за стола. Ирэна Дмитриевна с интересом наблюдала за её действиями.

– Здравствуйте, Ирэна Дмитриевна. Вот, только что прислали, – Елена протянула начальнице папку.

– Доброе утро. Спасибо, я посмотрю, – сказала Ирэна Дмитриевна, забирая «входящие», и скрылась в кабинете.

Устроившись за столом, она раскрыла папку и попыталась углубиться в изучение полученных документов. Но сосредоточиться не удавалось. Мысли блуждали вокруг нерешённых проблем. Именно блуждали, никак не желая формироваться в ясное представление о происходящем. «Вот что, собственно, меня тревожит? – думала Ирэна Дмитриевна. – Прав Игорь. Е-рун-да. Подумаешь, пальто. Вреда музею от него никакого. Разве что номерок новый нужен. Копейки, могу и за свой счёт заказать. И полицейский прав. То, что человек пропал, не доказано. Только эмоции. Девицы себя ведут непонятно: одной мерещится невесть что, другая шастает невесть куда. Ну и? Мало ли, может, у них личные проблемы. Бывает. Алла Леонардов-на статью прислала, – при воспоминании о заместительнице Ирэна Дмитриевна поморщилась. – Всё это мелочи. Сверка… Сверка – не мелочи, но тоже не повод для невроза. Чёрт побери! Всё мой характер. Люблю загадки. Только с загадками, похоже, уже перебор получается».

Через некоторое время Ирэна Дмитриевна всё же заставила себя сконцентрироваться на работе. Изучив содержимое папки, она разложила бумаги стопками: срочное, несрочное, прочее. В раздел «срочное» отправился министерский приказ о разработке и утверждении должностных обязанностей – следовало отдать распоряжение заместителям и заведующим отделами об ознакомлении и получить от них предложения в соответствии с музейной спецификой. Туда же она положила документы, связанные с кадровыми вопросами, – предстояло вызвать начальника отдела кадров и главного бухгалтера для обсуждения штатного расписания и дополнительных соглашений к трудовым договорам сотрудников. Раздел «несрочное» касался Давида Моисеевича – не забыть, когда он справится со своей простудой, спросить, как продвигаются дела с ремонтом подвальных помещений и приспособлением их под технические нужды. Ирэна Дмитриевна была уверена, что процесс идёт, но никогда не вредно его, процесс, проконтролировать и, если необходимо, подстегнуть. Со счетами должен разбираться тот же главный инженер вместе с главным бухгалтером. Но контроль, конечно, необходим при всём, так сказать, уважении и доверии к названным сотрудникам.

В разделе «прочее» оказались разного рода письма от разного рода лиц и организаций. Ирэна Дмитриевна по опыту знала, что не все послания следует принимать всерьёз. Ежедневная корреспонденция могла приходить и от людей то ли излишне наивных, абсолютно несведущих в вопросах государственной собственности, то ли не совсем адекватных. Ирэна Дмитриевна вспомнила, что не далее как неделю назад получила предложение продать частному лицу принадлежащий музею скульптурный портрет якобы дедушки данного лица. Человек, обратившийся в дирекцию, был свято уверен, что с музеем, как с антикварным магазином, можно вступать в товарно-денежные отношения. «Я полагаю, – писал он, – данное произведение должно находиться в семье героя, а не в учреждении, где его никто никогда не увидит. Поэтому предлагаю купить у вас портрет за умеренную плату либо получить его безвозмездно». К сожалению, несмотря на всю абсурдность подобных посланий, на них следовало отвечать, как на любое зарегистрированное сообщение. Хранитель скульптуры составил насыщенный канцеляризмами текст, суть которого сводилась к тому, что все находящиеся в музее экспонаты принадлежат государству и музей не вправе ими распоряжаться как имуществом, подлежащим отчуждению тем или иным способом.

В настоящий момент в стопке обнаружилось письмо следующего содержания: «Уважаемая дирекция! Я являюсь сотрудником Государственного института мозга и пишу диссертацию на тему „Отражение депрессивных состояний в изобразительном искусстве“. В экспозиции вашего музея находится работа художника Панкрата Аидова „Нарциссизм“, – в этом месте Ирэна Дмитриевна нервно сглотнула, – которая может стать иллюстрацией одного из положений моего труда. В связи с данным обстоятельством обращаюсь с просьбой не отказать в любезности и выслать мне по электронной почте фотографию названной картины. Обязуюсь оплатить работу фотографа. Заранее благодарен. С уважением, Леонид Батюшков».

Дочитав письмо, Ирэна Дмитриевна задумалась. На психа, выражаясь бытовым языком, господин Батюшков не походил. Научный сотрудник известного института – хотя следовало бы проверить, так ли это, – обращается с нормальной, в общем-то, просьбой. Не он первый, не он последний. Картина. А что не так с этой картиной, в самом деле? Простое совпадение. Ладно. Не будем разводить бюрократизм на пустом месте. Пусть Ольга Борисовна сфотографирует её сама телефоном прямо на стене. Обойдётся диссертант и таким качеством – не сможет нигде в случае чего опубликовать без разрешения. Она сняла телефонную трубку и набрала номер Ольги Борисовны.

На распоряжение директрисы сфотографировать «Нарциссизм» Ольга Борисовна отреагировала на удивление вяло. А когда Ирэна Дмитриевна поинтересовалась, в чём дело, ответила, что она больше не хочет доказывать свою правоту, и пусть ей никто не верит, ей уже всё равно. Картину она, конечно, сфотографирует и неизвестному соискателю фотографию пошлёт. Ирэне Дмитриевне показалось, что подчинённая несколько кривит душой, но комментировать сказанное не стала, только уточнила, что нужный адрес электронной почты можно узнать у Елены.

За разбором документов Ирэна Дмитриевна не заметила, как подошло время обеда. Она взглянула на часы и поняла, что опаздывает на встречу с подругой. Анька была до отвращения пунктуальна, поэтому она махнула рукой на корреспонденцию, схватила стопку «срочное» и поспешила в приёмную, чтобы отдать распоряжения Елене, которую ещё надеялась застать на рабочем месте. Но Елена, как догадалась Ирэна Дмитриевна, снова глянув на часы, уже отправилась в столовую или куда-то ещё. Возвращаться в кабинет, чтобы оставить бумаги там, не хотелось. Ирэна Дмитриевна подошла к столу Елены и уже пристроила на него свою ношу, когда её внимание привлёк светящийся монитор. В голове тут же зазвучал голос Ольги Борисовны. Поражённая директриса даже оглянулась, словно хранительница могла находиться где-то в непосредственной близости. «Посмотрите сюда, – потребовал голос. – Вот здесь, посмотрите на его нос». Весь экран секретарского монитора занимала пресловутая картина Панкрата Аидова. Ирэна Дмитриевна, ругая себя последними словами, вгляделась в изображение. Нос современного Нарцисса, в самом деле, выглядел красным.

– Спокойно, – сама себе приказала Ирэна Дмитриевна тихим шёпотом. – Это электроника, а не мистика. Девицы что-то затеяли. Ух, приду – разберусь! И с ними, и с этими чудесами. Без всякой святой воды, чёрт бы всё это побрал, делать мне больше нечего!

Тут она вспомнила, что так и не разгадала тайну Иллариона. Это несколько подпортило ей настроение и удовольствие от предстоящей встречи.

Анна Мартиевна Карху-Митина, бывшая сокурсница Ирэны Дмитриевны, а в настоящем преподаватель истории искусства двадцатого века и жена известного специалиста в области архитектуры, зная любовь подруги к хорошему кофе, специально назначила встречу в «Половнике» и теперь сидела там в спокойном ожидании, задумчиво разглядывая интерьер кафе. Минут через десять она пришла к выводу, что эклектичное оформление в стиле итальянской таверны с вкраплениями элементов американского салуна ей скорее нравится, чем раздражает. Народа в «Половнике» было мало, тихо играла ненавязчивая музыка, на экране подвешенного под потолком большого телевизора беззвучно паясничало мультипликационное зверьё. Торопиться Анне сегодня было некуда, поэтому к опозданию Ирэны она отнеслась философски. И вообще, директора не опаздывают – они задерживаются.

– Привет, дорогая! Прости за опоздание, – раздался рядом с ней знакомый голос, тут же отправивший реплику в сторону официанта. – Капучино, пожалуйста.

– Привет-привет! – с искренней улыбкой ответила Анна буквально плюхнувшейся в соседнее креслице Ирэне. – Вот сижу и думаю, что это заведение не лишено своеобразного шарма.

– Ты имеешь в виду шарм, заимствованный из какого языка? Из французского или из персидского? – беззлобно поддела подругу Ирэна.

– А что, в персидском языке он тоже есть? Или надо говорить «оно»? Очарование – оно.

– Есть, оказывается. Означает стыд или скромность. Выбирай род, какой хочешь. Кстати, это у тебя, насколько я помню, в семье филологи. Вся твоя коммуналка была, кажется, филологической.

– Можно подумать, если мать филолог, то дочь обязана разбираться во всякой иностранщине, – хмыкнула Анна. – А ты-то откуда про персидский стыд узнала?

– А, случайно. Не думай, что я вдруг стала такой умной, – рассмеялась Ирэна. – Искала что-то в интернете, не помню что… Вспомнила, искала шарманку, а вылез шарм. Вот и узнала, о чём не спрашивала… Впрочем, давай-ка к делу. Что у тебя стряслось?

– Ничего серьёзного не стряслось. Просто только ты можешь помочь. Володька получил заказ. Не спрашивай, в чём суть – сама толком не знаю. В общем, его дело связано с реконструкцией соседнего с твоим музеем здания. Купеческий особняк, что справа, жёлтый, с портиком.

– Да, знаю. Там собираются открыть гостиницу, если я чего не путаю. Вот нам радость-то предстоит, в кавычках. Начнут долбить… Лучше не думать.

– Да уж. Ремонт и по соседству – небольшая радость, – согласилась Анна.

– Так в чём проблема? И почему Володя сам ко мне не обратился?

– А проблема в том, что по архитектурной логике там должен быть чердак, смежный с музейным чердаком. Володя так считает. Соответственно, должен быть вход на этот чердак. А его нет. Вернее, может, он и есть, только вход так хорошо заделан, что его просто так не расковыряешь. И вообще, его могли перенести. Левее, правее – куда угодно. В советское время что-то переделывали, а планов не оставили. Вот так вкратце о проблеме. А Володька не обратился, потому что стесняется беспокоить тебя по пустякам, в которых сам может разобраться. Это я решила, что туда проще попасть через музейный чердак, чем простукивать стены с нулевым КПД.

– Но ведь это по делу. Чего тут стесняться?

– Я ему тоже это говорила. А он – неудобно да неудобно. Он, прости за прямоту, в отличие от твоего Игоря, не считает наше дело фигнёй, а посему не хочет мешать. Мало ли какие проблемы тебя занимают.

– У каждого свои тараканы. Понимаю. Мы их все любим, холим, лелеем, – Ирэна вздохнула. – Да, так вот что интересно: ведь в музее тоже нет никакого чердака. Точнее, история та же. Может, и есть, только заделан намертво. У нас с той стороны только кладовка уборщицы с вёдрами и швабрами. Вот сказала и подумала: а почему эта кладовка не на первом этаже у туалетов, а на самой верхотуре?.. Ещё одна загадка…

– Почему ещё одна? – ухватилась Анна за последнюю фразу.

– Потому что загадок у меня в последнее время что блох у бродячей собаки, – пояснила Ирэна. – Слушай, пойдём ко мне. Похоже, нам много что нужно обсудить.

– Пойдём. У меня ведь это не единственное дело. Мне ещё твоя консультация нужна. Как специалиста по скульптуре. Если ты об искусстве ещё не забыла за всеми административными делами.

– Не ехидничай. Не забыла.

Подруги расплатились за выпитый не без удовольствия кофе и пошли в музей, изредка перебрасываясь ничего не значащими репликами. Когда они приблизились к месту бесславного падения Ирэны Дмитриевны, та притормозила и задумчиво посмотрела на канал.

– Что с тобой? – удивлённо спросила Анна и тоже бросила взгляд в сторону набережной.

Ирэна повела себя странно. Не отвечая, она размеренным шагом перешла дорогу, оперлась о парапет и принялась разглядывать воду. Анна, понаблюдав за её передвижениями, тоже поспешила на набережную, испугавшись, что подруга ни с того ни с сего вознамерилась утопиться.

– Ирка! Ты чего?! – воскликнула она, подбежав к Ирэне. – Поплавать захотела? Так здесь вода грязная. И холодно.

Анна понимала, что говорит глупости, но ей казалось важным просто говорить, отвлечь на себя внимание Ирэны.

– Слушай, – подала голос Ирэна и замолчала.

– Слушаю, – отозвалась ничего не понимающая Анна.

– Слушай, – повторила Ирэна и посмотрела на подругу. Тут до неё дошло, что её поведение для непосвящённых выглядит, мягко говоря, необычно. Она улыбнулась и продолжила: – Я здесь недавно упала и потеряла одну важную… или неважную… Впрочем, всё равно… одну вещь. Знаешь, идём ко мне – там всё расскажу.

– Идём, – не стала возражать Анна. – Мы, кажется, и так шли к тебе.

Проходя через приёмную, Ирэна пропустила Анну вперёд, а сама притормозила у секретарского стола. По чёрному экрану монитора плавали, мерцая, разнокалиберные звёздочки. Ирэна потрогала мышку, экран засветился, но никаких нарциссов не появилось. Вместо картины там красовалась сводная таблица сверок.

– Ты где зависла?

Голос Анны оторвал Ирэну от созерцания таблицы, в смысл которой она никак не могла вникнуть, поскольку ожидала увидеть нечто совсем иное.

– Сейчас, – отозвалась Ирэна, ещё раз посмотрела на таблицу и поспешила в кабинет.

Анна уже успела устроиться в уголке кожаного двухместного диванчика, уютно расположенного около большого окна. Перед диванчиком, порождением дизайнерской мысли двухтысячных, стоял под стать ему стеклянный кофейный столик на неприятно изогнутых в виде паучьих лапок стальных ножках, а напротив – элегантное кресло, произведённое в период расцвета минимализма шестидесятых годов. Анна из всех предметов мебели в кабинете безошибочно выделила это кресло как драгоценный артефакт давно канувшего в Лету времени космической романтики, потрясающих открытий и обновлённой эстетики интерьеров. А кроме того, оно вызвало в её душе волну воспоминаний, принесшую лёгкую ностальгию по родной коммунальной квартире и ощущение безвозвратности беззаботного детства и восторженной юности. Анна даже вздохнула.

– Откуда у тебя эта прелесть? – спросила она подругу, наконец появившуюся в дверях, и произвела изящное движение кистью правой руки в сторону кресла.

– Ах, это, – ответила Ирэна, опускаясь в названную «прелесть». – Подарок главного инженера. Представляешь, нашёл на соседней помойке, приволок, вычистил – даже реставрировать не пришлось – и подарил. Оно, видишь ли, напомнило ему студенческие годы.

– Как интересно. Представляешь, я ведь, глядя на него, тоже о светлом прошлом думала. Да-а… Наша коммунальная… Родные, друзья детства… Впрочем, я не за тем пришла, чтобы ударяться в воспоминания.

– Так. По делу. Мы с тобой поднимемся туда, где теоретически должен быть вход на чердак, но сначала давай свой вопрос. Что там про скульптуру?

– Может быть, сначала ты расскажешь, что здесь происходит, какие загадки? И зачем ты собиралась нырнуть в канал?

– Никуда я нырять и не думала, – заявила Ирэна. – Не отвлекайся, выкладывай, что тебя ко мне привело, кроме чердачных планов, а уж потом… Понимаешь, мне в пару слов не уложиться.

– Хорошо. Потом так потом. Вот смотри, – согласилась Анна и выложила на столик несколько фотографий. – Что можешь сказать? Тридцатые? Пятидесятые? А лучше всего, назови автора.

Фотографии в разных ракурсах представляли фигуру мускулистого дискометателя, готового к броску. Женщины с полчаса обсуждали творение неизвестного советского скульптора. Анна строила предположения. Ирэна, периодически копаясь в шкафу в поисках каталога или альбома с аналогичными изображениями, выдвигала собственные аргументы. В результате сошлись на том, что это может быть кто-то из мастеров, работавших под руководством Матвея Манизера, – уж больно академично выглядела скульптура, а выполнена композиция, скорее всего, в пятидесятые годы для серийного производства в качестве спортивного приза.

– Короче, особой ценности эта массовка не представляет, – констатировала Анна. – Можно, конечно, было бы обратиться на завод – так завода уже нет. Нет завода – концы в воду…

– Пожалуй, да. Посмотри, это же, кроме всего прочего, явно не первый и даже не десятый, а какой-нибудь семьдесят пятый отлив. Формы местами прямо зализанные. Подписи нет. Что ещё добавить к уже сказанному? Мы вроде бы всё обсудили.

– Ладно. Одну задачу решили, переходим к следующим, – завершила разговор Анна, убирая со стола снимки. – Теперь я тебя слушаю. Или сначала идём искать чердак?

– Сначала слушай.

Свой рассказ об исчезнувшем Илларионе, Ольге Борисовне с краснеющей картиной и своих попытках доискаться до истины Ирэна старалась излагать ясно, без лишних деталей и домыслов. Но, как она ни старалась, это заняло полноценные сорок минут. Анна слушала, не перебивая и не отрывая глаз от подруги.

– И вот, поверишь ли, – подвела к концу своё повествование Ирэна, – с того момента, как эта подлая картонка упорхнула в канал, мне нет никакого покоя. Сама не понимаю, зачем хочу разыскать этого Иллариона. Живого или мёртвого. Хотя не дай бог. В музее его точно нет. За пальто не приходит, значит, оно ему уже не нужно. Почему не нужно? Что-то не верится, что человек мог вот так просто оставить одежду в гардеробе в это время года. Или это сделано с какой-то целью? Какой? Я ничего не понимаю, всё время путаюсь в догадках. Короче, хочу его разыскать, чтобы выяснить, как говорится, что это было. А тут ещё «Нарциссизм» то с красным, то не с красным носом. Я сначала не придала этому значения, а когда увидела у секретарши фотографию на мониторе…

– Ирка, не мучайся. Всё само разрешится. Помяни моё слово. Я знаю.

– Пифия, – хмыкнула Ирэна. – Идём. Своими глазами увидишь. А там и чердак недалеко. Вернее, кладовка уборщицы.

Однако быстро добраться до названной кладовки подругам не удалось. Лёгкий день четверг оказался богат событиями. Первое препятствие на пути к архитектурным открытиям предстало в лице, вернее в двух лицах, Ольги Борисовны и Елены, которые неожиданно возникли на пороге кабинета, не решаясь войти. Ирэна, уже поднявшаяся было из кресла, тяжело вздохнула и опустилась обратно, мгновенно сообразив, о чём сейчас пойдёт речь. Анна, не успевшая встать с диванчика, замерла в ожидании с любопытством в глазах. При этом буквально за пару секунд до начала представления она успела рассмотреть топтавшихся в дверях девиц, оценить их и сделать некие выводы. Прежде всего, она отметила, что обе они не замужем, но и не одиноки. Блондинка, изображающая девичью невинность, определила Анна, несмотря на миленькое платьице, имеет твёрдый характер – по глазам видно. Да и брюнетка не так проста, как кажется, хотя, может быть, и поглупее своей товарки.

– Ирэна Дмитриевна, я ваше поручение выполнила. Сфотографировала и уже отправила снимок диссертанту, – заговорила Ольга Борисовна.

Анна про себя добавила ещё одну чёрточку к образу хранительницы, подумав, что наряд блондинки является прикрытием не только тела, но и характера или чего-то ещё. Словом, нечто вроде камуфляжа. Брюнетка показалась ей натурой, не умеющей так же тщательно маскировать свои секреты. «Впрочем, – тут же решила Анна, – не моё это дело, хотя интересно, что они обе скрывают. А они определённо что-то скрывают. Не музей, а скопище тайн. Бедная Ирка, как ей со всем этим разобраться? Но можно ведь и не разбираться. Ничего по-настоящему страшного не происходит, хотя я Ирку понимаю. Сама искала бы этого Иллариона. Не дело, когда люди пропадают во вверенном тебе учреждении. Лучше бы пальто пропало, а не человек. Хотя… Нет, не лучше. За чужую собственность отвечать придётся, скандал-скандал…» Анна так увлеклась умопостроениями, что вернулась к действительности, только когда услышала, как Ирэна раздражённо говорит:

– Сейчас вы, Елена, распечатаете изображение, а вы, Ольга Борисовна, пройдёте с нами на экспозицию. На этом – всё! Никаких разговоров о картине Аидова я больше не потерплю! Идём смотреть кладовку.

Анна сообразила, что последняя фраза относится к ней, и поднялась с диванчика, подумав, что приветливая на вид мебелина оказалась не столь удобной, как хотелось бы. От долгого сидения у Анны затекло всё тело, и она последовала за Ирэной, периодически смешно припадая то на левую, то на правую ногу. Когда она доковыляла до приёмной, Елена уже распечатывала фотографию на принтере. Протянув готовый листок Ирэне Дмитриевне, она попыталась выйти вместе со всеми, но Ирэна Дмитриевна её остановила:

– А вы куда собрались, голубушка? В последнее время вы что-то слишком мобильны. Сидите на рабочем месте и принимайте звонки.

Елена потупилась, поджала губы, но ослушаться не посмела. Она вернулась за свой стол и демонстративно застучала по клавишам, изображая бурную деятельность.

В коридоре выяснилось, что дорога к закутку уборщицы столь же терниста, как и путь к истине. Из своего кабинета навстречу честной компании выплыла Алла Леонардовна с увесистой папкой в руках.

– Ирэна Дмитриевна, – пропищала она, – мне очень срочно нужно с вами поговорить.

– А нельзя ли повременить, Алла Леонардовна? Я сейчас, видите ли, занята.

Последнее, что Ирэне Дмитриевне хотелось делать в эту минуту, – это обсуждать что-либо с заместительницей. Но решительно настроенную Аллу Леонардовну не так-то просто было проигнорировать, она умела добиваться своего во что бы то ни стало. Бедной Ирэне Дмитриевне ничего не оставалось, кроме как вернуться в кабинет.

– Ольга Борисовна, покажите, пожалуйста, Анне Мартиевне наши сокровища. Я к вам скоро присоединюсь, – сказала она в надежде, что это случится и в самом деле скоро.

Она передала сделанную Еленой распечатку Ольге Борисовне. При этом, руководствуясь не совсем ясным предчувствием, она постаралась скрыть изображение от Аллы Леонардовны, что, в свою очередь, не ускользнуло от внимательных глаз Анны Мартиевны. «Чудные дела творятся, – подумала Анна, вместе с хранительницей покидая место действия. – А эта Алла Леонардовна до чего ж на поросёнка похожа».

Пока Ирэна Дмитриевна выслушивала Аллу Леонардов-ну, пытаясь сохранять спокойствие, Ольга Борисовна прогуливалась по залам с Анной Мартиевной и думала, откуда могло взяться такое экзотическое отчество. Задать прямой вопрос она стеснялась. В свою очередь, Анна, делая вид, что очень заинтересована импровизированной экскурсией по сто раз виденной экспозиции, на самом деле размышляла о том, что может связывать таких разных девиц – явно не любовь к искусству. Правда, последнее она не стала бы отрицать. Всё-таки человек, работающий в музее, обязан если не любить искусство, то хотя бы относиться к нему с интересом и уважением.

Медленно, но верно они добрались до третьего этажа, где ежедневную трудовую вахту несла суеверная Антонина Валерьевна, которая, как и в предыдущие дни, упрямо сидела, повернувшись спиной, к творению Панкрата Аидова. При виде Ольги Борисовны она немного нахмурилась, а в её глазах появилось выражение нерешительности, словно она хотела что-то сказать или о чём-то спросить, но не знала, стоит ли это делать. Пробежавшей между ними кошкой, которую накануне заметила Ирэна Дмитриевна, было принципиальное расхождение во взглядах на свойства святой воды. В среду утром, уже после запрета директрисы, но до прихода реставраторов, Антонина Валерьевна попыталась убедить Ольгу Борисовну если не окропить страшное полотно, то тайком от начальства пригласить знакомого батюшку, чтобы отмолить картину у бесов. Ольга Борисовна не стала крутить пальцем у виска, но позволила себе неуважительно хмыкнуть и высказать пару нелицеприятных соображений, смешав в кучу церковные обряды, экзорцизм, оккультизм, экстрасенсорику и просто глупость человеческую. В ответ обиженная и раздосадованная Антонина Валерьевна поклялась себе больше не только не разговаривать с молодой хамкой, но даже с ней не здороваться. И вот сейчас её вдруг одолели сомнения, так ли уж плоха «молодая хамка» и не стоит ли поделиться с ней кое-какими наблюдениями. Правда, с хранительницей пришла какая-то дамочка, и, кажется, не из простых. Поэтому у Антонины Валерьевны возник вопрос, как бы не дискредитировать работника музея в глазах посетительницы неуместными откровениями. Расскажешь прилюдно – возможно, навредишь человеку, не расскажешь – оставишь человека в заблуждении. Как ни поверни, всё не так. Пока Антонина Валерьевна пыталась разрешить дилемму, говорить или не говорить, женщины успели отойти в дальний конец зала и остановились всё у той же картины, вертя в руках какую-то бумажку. Что за бумажка, Антонине Валерьевне с её места видно не было. Зато до неё долетали обрывки разговора, которые её очень заинтересовали.

– Вот, Анна Мартиевна, тот самый «Нарциссизм», – довольно громко произнесла Ольга Борисовна.

– Да-да, – ответила её спутница. – Дайте-ка мне распечатку. Принтер, конечно, у вас… негодный.

Дальше последовала пауза, во время которой женщины так и сяк вертели бумажку, подносили её к картине, потом отступали на метр и во что-то вглядывались. Насмотревшись вдоволь, они стали тихо переговариваться. Но из всех слов любопытная Антонина Валерьевна разобрала только «похоже на правду», «оптический обман», «в какое время» и «надо проверить».

Услышав про время, Антонина Валерьевна покончила с дилеммой. Нужно просветить Ольгу Борисовну, чтобы больше не мучилась. Тайну красного носа смотрительница раскрыла совершенно случайно. Отвратительное полотно, как ни отворачивалась от него Антонина Валерьевна, так и манило. Оно казалось ей гадким до той высшей степени, когда стирается грань между безобразным и прекрасным. Поэтому Антонина Валерьевна, когда в зале не было посетителей, нет-нет да подходила к нему, чтобы понять, что не так с этой мазнёй. И поняла. Она была суеверной, но отнюдь не глупой женщиной. До того, как стать музейным смотрителем, она тридцать четыре года трудилась в научно-исследовательском институте токов высокой частоты в должности сначала инженера, а потом и ведущего инженера. С математикой, физикой и, что немаловажно, с логикой она была знакома не понаслышке.

Подумать – одно, а сделать – совсем другое. Как и перед Ирэной Дмитриевной, перед ней встало препятствие – в зал ввели группу школьников самого противного переходного возраста. За такими нужен глаз да глаз. Это Антонина Валерьевна знала по собственному опыту. В самом начале её музейной службы вот такие же сорванцы умудрились устроить потасовку прямо среди экспонатов, и только чудом не произошло ничего непоправимого. Памятуя о том событии, Антонина Валерьевна всякий раз при появлении хотя бы одного представителя рода человеческого младше двадцати лет бдительно следила за каждым его движением и вставала рядом с наиболее ценными или наиболее хрупкими экспонатами. Вот и сейчас она по укоренившейся привычке пришла в готовность номер один, поэтому ей стало не до благих просветительских намерений. А когда экскурсия наконец подошла к концу и подростков повели в другой зал, просвещать оказалось некого. Ольга Борисовна и её спутница тоже удалились. «Ну и ладно, – подумала Антонина Валерьевна. – Авось, сами разберутся». Она вернулась к своему стулу, постояла рядом с ним, но садиться не стала, а вместо этого подошла к окну, благо в зале, кроме неё, никого не было. За окном светило солнце – просто чудо для петербургского ноября. Солнце плескалось в тёмной воде канала, гладило по спинам белых львов, которые без сна и отдыха держали и охраняли мостик с двумя изящными фонарями. Оно заглядывало в окна домов и звенело открывающимися навстречу форточками, будоражило прохожих, срывая с них недовольные осенние маски, разгоняло на набережной стаи голубей, привычно требовавших подачек у немногочисленных туристов. Антонина Валерьевна пришла в благостное расположение духа. В эту минуту даже «Нарциссизм» Аидова перестал её нервировать. «Хорошо», – прошептала Антонина Валерьевна, отвернулась от окна и столкнулась с неизвестно как оказавшейся у неё за спиной директрисой.

– Любуетесь? – мирно поинтересовалась Ирэна Дмитриевна.

– Любуюсь, – ответила Антонина Валерьевна. – День-то какой необыкновенный.

– Да-а. Необыкновенный день. Только что снег намечался, а тут, пожалуйста, солнце во всей красе.

Антонине Валерьевне было удивительно стоять вот так у окна и вести ничего не значащую беседу не с кем-нибудь, а с начальством высшего музейного ранга. Начальство о чувствах подчинённой не догадывалось и явно думало о своём.

– А что, Антонина Валерьевна, не было ли здесь Ольги Борисовны с моей подругой?

– Как же, – смотрительнице вдруг захотелось к этому «как же» прибавить подхалимское «-с», но она вовремя себя одёрнула. – Как же, Ирэна Дмитриевна, они здесь были, – добавочное «-с» снова чуть не слетело с языка. – Что-то обсуждали около «Нарциссизма». А потом пришла школьная экскурсия, я отвлеклась и не заметила, как они ушли-с.

«Прости, Господи! Всё-таки вырвалось, – с ужасом подумала Антонина Валерьевна. Во время разговора ей показалось, что пространство непонятным образом на мгновение искривилось. – Наваждение. Душновато здесь. Только бы Ирэна не обратила внимания. Стыдно-то. Подумает ещё, что я издеваюсь».

Ирэна Дмитриевна всё-таки обратила внимание на странный оборот, и мысль о том, что он звучит несколько издевательски, у неё мелькнула, но уж больно такое хамоватое поведение не вязалось с образом Антонины Валерьевны. Она удивлённо глянула на смотрительницу, но комментировать услышанное не стала. Тем более что она в этот момент тоже ощутила некое мимолётное движение, словно колыхнулся, как в летнем мареве, воздух. «Душно здесь. Надо сказать, чтобы чаще проветривали», – подумала она.

– И я где-то с ними разминулась, – вздохнула Ирэна Дмитриевна. – Пойду искать.

– Ирэна Дмитриевна…

– Да? – директриса внимательно посмотрела на смотрительницу. – Вы что-то хотели сказать?

Антонина Валерьевна очень хотела прямо сейчас поделиться своими выводами по поводу странных изменений, периодически происходящих с картиной Аидова. Только она сомневалась, станет ли её слушать, а если станет, то воспримет ли всерьёз её слова Ирэна Дмитриевна после неудавшейся попытки окропить картину святой водой. Сомнения взяли верх.

– Нет-нет. Простите. Ничего, – дала отбой своему намерению Антонина Валерьевна и подумала, что лучше всё расскажет Ольге Борисовне.

– Что же. Хорошо. И, да, откройте ненадолго окно. Проветрите, – сказала Ирэна Дмитриевна.

Она заспешила на поиски коллег, но вспомнила о существовании мобильных телефонов. «Тьфу ты, дурында», – ругнула она себя и вытащила из кармана трубку. После короткого разговора она быстро вышла из зала, предоставив смотрительницу её мыслям.

Анна Мартиевна и Ольга Борисовна, закончившие осмотр музейных залов, теперь в ожидании Ирэны Дмитриевны стояли у последнего лестничного пролёта, ведущего к служебным помещениям. Говорить им, по сути, было не о чем, поэтому обе молчали, думая каждая о своём.

– И где же всё-таки искать ответ? Вы же видели, цвет меняется. Но почему? – периодически печально вопрошала Ольга Борисовна.

Было похоже, что это теперь главные вопросы её жизни. Анна Мартиевна сначала не реагировала на стенания хранительницы, занятая мыслями об архитектурных казусах, ради которых она и пришла в музей, но это ей быстро надоело, и она заявила с уверенностью в голосе:

– Думаю, ответ надо искать в области физики. А точнее, оптики.

– Вы полагаете?

– Да, полагаю, – ответила Анна Мартиевна, чувствуя, что диалог ей напоминает что-то до боли знакомое из детства.

Она напрягла память, и та выдала ключевые слова: «что происходит на свете – а просто зима». «Точно, – подумала Анна Мартиевна. – Диалог у новогодней ёлки. И так вовремя. Новый год не за горами». Она улыбнулась своим мыслям. Тут на лестнице появилась Ирэна Дмитриевна.

– Ольга Борисовна, будьте так добры, принесите, пожалуйста, ключ от верхней кладовки, – обратилась она к хранительнице.

– Конечно. Минуточку, – ответила Ольга Борисовна и побежала вниз.

Ирэна и Анна синхронно подумали, что ещё лет десять назад тоже могли смело скакать по ступеням, не боясь рухнуть и катиться кубарем до первого этажа. Увы, всё когда-нибудь меняется, и чаще всего не в лучшую сторону. Пока Ольга Борисовна бегала за ключом, они успели перемолвиться парой фраз, не больше.

– Слушай, а она всегда так одевается? Ей, наверное, уже под тридцать, а она наряжена как кукла наследника Тутти.

– Ты имеешь в виду Ольгу? – Ирэну развеселил комментарий подруги. – Нет, она каждый день меняет наряды. И даже больше скажу – не наряды, а образы. Некоторые тут у нас даже ставки одно время делали, кого она завтра будет изображать. Ни разу не угадали.

– А она не того? С головой дружит?

– Очень даже дружит. Не волнуйся. Иначе она бы здесь не работала на такой ответственной должности.

– Ладно. Поверю. Хотя какое мне до неё дело? – закончила Анна разговор риторическим вопросом.

Ольга Борисовна принесла ключ, спросила, можно ли ей быть свободной, и унеслась по своим делам. Ирэна и Анна поднялись на маленькую площадку последнего этажа, где была дверь в подсобные помещения. Помещений было всего два. Первая комната, площадью метров двадцать, со свободным доступом с лестницы, предназначалась для хранения второстепенного выставочного оборудования, которое имело вполне презентабельный вид и, вероятно, когда-нибудь могло ещё пригодиться. Из этой комнаты запертая на висячий замок неказистая дверь вела в шестиметровый закуток со швабрами, вёдрами, тряпками и шкафом, куда никто из занимавшихся поисками пропавшего посетителя так и не заглянул. В отличие от охранника Николая Ирэна свет в закутке зажгла. Лампочка светила довольно тускло, но это было лучше, чем ничего.

– И что мы будем делать? – задала вопрос Ирэна. – Простукивать стены?

– Почему бы и нет? Какая стена граничит с соседним домом?

– Вот эта, – Ирэна ткнула пальцем в сторону шкафа. – Только эту махину нам с тобой не своротить.

– Давай хотя бы её откроем.

– Тоже ничего не получится. Уборщица свой замок повесила, а запасные ключи не сделала. Так что извини. Ключа у меня нет, а она сюда приходит рано утром до открытия музея.

– И зачем тогда ты меня сюда привела? – буркнула Анна.

– Ты же хотела посмотреть. Смотри.

С этими словами Ирэна подошла к шкафу и постучала по свободному кусочку стены рядом с ним. Стена отозвалась глухим звуком. Ирэна постучала повыше – с тем же результатом.

– Ирка, по-моему, это бессмысленно. Шкафище этот никто не сможет отодвинуть?

– Того, кто может, сейчас нет. Давай так сделаем. Я попрошу охранников его подвинуть после закрытия музея. Ради тебя, так и быть, задержусь.

– Ладно, – согласилась Анна. – Позвони потом. Я Володьку обрадую или огорчу. В зависимости от результата. Но сдаётся мне, что там всё-таки есть дверь. Ну а если нет, то, как говорится, на нет и суда нет. Стену ломать ты всё равно не дашь.

– Не дам, Анька. Не надейся. Как-нибудь твой Володька в таком случае сам справится.

– Пошла я тогда, Ирка. Проводи меня до выхода.

Ирэна проводила Анну, думая, что на этом длинный рабочий четверг закончится – время близилось к шести часам вечера. Вот охранники шкаф отодвинут – и можно будет идти домой отдыхать с чистой совестью. Тут Ирэна вспомнила о существовании мужниной сестры Нюры и осознала печальный факт – дома ей отдохнуть вряд ли удастся. Что же, тогда с не менее чистой совестью можно и на работе задержаться. Тем более что ни на один вопрос ответа она так и не получила.

– Анька, тебе до которого часа звонить можно? Вы рано ложитесь? – спросила она подругу на прощанье.

– Какое там. Володька иногда до часа ночи сидит. Студенты, заказы. Так что можешь спокойно и после одиннадцати звонить.

– Как ты сказала? После… о-дин-над-цати, – с расстановкой проговорила Ирэна. – Да. Одиннадцать. Анька! Ты гений!

Воскликнув: «Ты гений!» – Ирэна развернулась на каблуках и почти бегом устремилась в глубину коридора. Анна в очередной раз за сегодня подивилась странному поведению подруги, хотела крикнуть «что случилось?», но кричать было уже некому. Ирэна скрылась из глаз с невероятной для её директорского положения и возраста скоростью.

В приёмной Ольга Борисовна делилась впечатлениями с Еленой. Она уже успела сообщить, что, по мнению директорской приятельницы, разгадка казуса Аидова кроется в законах оптики, и перешла к вопросу о странном отчестве Мартиевна, когда мимо них промчалась Ирэна Дмитриевна, бормоча «одиннадцать, одиннадцать», и скрылась в своём кабинете.

– Что это с ней? – полюбопытствовала Ольга Борисовна.

– Не знаю, – ответила Елена. – Она в последнее время непредсказуемая какая-то. Вот сейчас не знаю, отпустит меня домой или заставит сидеть, пока сама не соберётся.

– А ты не спрашивай. Поставь перед фактом. Загляни в кабинет и скажи, что уходишь.

В этот момент в приёмную вышла Ирэна Дмитриевна. Лицо её сияло. Заметив насторожившихся сотрудниц, она ласково посмотрела на них, сказала скороговоркой «девочки-а-почему-вы-ещё-здесь-идите-домой», после чего взяла с кофейного столика чашку, плеснула в неё остывшего кофе и снова скрылась в кабинете.

– Тебе не кажется… – начала говорить Елена, но Ольга Борисовна её перебила:

– Не кажется. Идём скорее, а то она ещё передумает и тебя не отпустит.

Девицы похватали вещи и поспешили вон из музея. Им было что обсудить, помимо оптических иллюзий и поведения директрисы. Кое-какие общие дела требовали разрешения, чем скорее, тем лучше в свете некоторых музейных событий. Бедная директриса даже не догадывалась, сколь глубоко её подчинённые посвящены в странности последних дней.

А Ирэна Дмитриевна пребывала в состоянии, близком к эйфории. Случилось чудо – она сумела восстановить запись на визитной карточке Иллариона. Спасибо Анне, которая, сама того не ведая, произнесла нужные слова. Волшебная цифра одиннадцать помогла вычислить телефонный номер. Ирэна Дмитриевна так торопилась его записать, что даже не попрощалась с Анной, и сейчас немного сожалела о своём невежливом бегстве. Но радость от решения задачи затмевала все остальные чувства. Даже недовольство внеурочным появлением в доме золовки. Она подумала, что перемещение шкафа подождёт, ничего с ним до завтра не случится. А тем более ничего не случится с дверью, которая то ли есть, то ли нет. И Анька с Володькой подождут. Оставив недоумевающих девиц в приёмной, Ирэна Дмитриевна устроилась в винтажном кресле, откинулась на спинку и закрыла глаза. Надо срочно всё рассказать Игорю. Он оценит ход её мыслей. Ждать до возвращения домой она не могла: возбуждение требовало выхода. Ирэна Дмитриевна одним глотком употребила принесённый кофе и схватила мобильный телефон.

– Игорь, послушай! Я нашла! Я вспомнила, что не могла вспомнить. Все числа, то есть все цифры этого номера, – затараторила она в трубку, как только Игорь Всеволодович ответил на звонок.

– Ируша, постой! Я не понимаю. Не тарахти! Какие числа и цифры? Я в метро. Давай дома поговорим.

– Дома так дома.

Ирэна Дмитриевна смирилась с ситуацией. Она сунула в сумку листок с номером Иллариона, оделась, оглядела кабинет – не забыла ли чего, погасила свет и всё ещё в приподнятом настроении отбыла по месту жительства просвещать супруга, а заодно и его сестру.

Но с уходом директора длинный музейный четверг не закончился, как не закончились и странности, начавшиеся воскресным вечером.

Варвара Петровна в недоумении разглядывала опустевшие вешалки. С вешалками было всё в порядке. Именно это обстоятельство и смущало ответственную гардеробщицу. Она стояла, полностью готовая к выходу, но уйти никак не решалась.

– Не понимаю, – сказала сама себе Варвара Петровна.

– Чего не понимаете, Варварочка Петровна? – раздался за её спиной весёлый голос кассирши Танечки. – Опять кто-то потерялся?

От неожиданности Варвара Петровна вздрогнула.

– Типун тебе на язык! – воскликнула она. – Никто не потерялся. Наоборот, нашёлся.

– Тот? Пропавший? Нашёлся?

– Про того не знаю. Может, где и нашёлся, но не у нас. А может, и у нас. Не понимаю. Ничего не понимаю.

– Теперь и я не понимаю, Варвара Петровна. На что вы всё время смотрите?

Танечка пошарила глазами по гардеробу. Ничего особенного, гардероб и гардероб. Вешалки, стойка, столик и стул Варвары в глубине. Она пожала плечами. Варвара Петровна продолжала разглядывать неизвестно что, иногда гримасничая, как будто разговаривала сама с собой.

– Варвара Петровна, – не выдержала Танечка, – что случилось-то? Кто нашёлся?

– Не кто, а что, – нервно ответила Варвара Петровна и произвела непонятный, не то приглашающий, не то прощальный жест правой рукой. – Вот он. Главное, не понимаю когда. И как я не заметила? Чертовщина какая-то.

Танечка решила, что жест был скорее приглашающий, и снова огляделась. Ничего мистического вокруг не наблюдалось. На всякий случай она поморгала, но это не помогло. Она уже хотела задать очередной вопрос, но тут Варвара Петровна всё-таки выдала пояснение, которое запутало Танечку ещё больше и даже немного напугало:

– Не было его, а теперь есть. Не сам же он пришёл и повесился.

– Мамочки мои! – воскликнула Танечка. – Кто повесился? Что вы такое говорите?

Про себя Танечка с ужасом подумала, что кто-то из них двоих сошёл с ума. Либо Варвара, которая видит покойников, или, как их там, удавленников, либо она сама, которая не видит ничего, кроме пустых вешалок. С воображением у Танечки всё было в порядке, поэтому в её голове мгновенно нарисовался образ незнакомца, который за спиной Варвары подкрадывается к вешалке с петлёй на шее и совершает самоубийство. Варвара слышит шум, оборачивается, видит тело на крючке для пальто и падает в обморок… Нет, такое развитие событий, даже с учётом воображения, как-то не вязалось с нынешним состоянием гардеробщицы, которая выглядела если и не спокойной, то больше заинтригованной, чем напуганной до обморока… Дело, наверное, было так. Варвара видит тело, снимает его с крючка и прячет под стойкой… Танечка приподнялась на цыпочки и попыталась заглянуть за стойку, не приближаясь к преступнице. Зачем Варваре прятать труп, если не она была причиной его появления, Танечка не подумала. Ничего она за стойкой не увидела. Ещё в её милой головке мелькнула мысль, что надо бы позвать кого-то на помощь. А то мало ли что… А ещё лучше скорее смыться, а уже потом звать на помощь. Но кого звать? Сотрудники уже, небось, на полпути к дому. Разве что охранники…

– Говорю же, не кто, а что! – раздражённо ответила Варвара Петровна.

– А что – это труп? Потому что если неодушевлённый предмет, то труп. А если одушевлённый, то покойник. И уже не что, а кто.

Танечка сама чувствовала, что её заносит куда-то не в ту сторону, но остановиться не могла. Она мечтала стать филологом и готовилась к поступлению в институт, изучая среди прочего разные языковые казусы. И сейчас от волнения она начала осыпать почерпнутыми знаниями бедную сослуживицу:

– Неодушевлённый, то есть труп, относится к категории неодушевлённых, склоняется как неодушевлённые, в смысле в грамматике, в винительном падеже отвечает на вопрос «что?», а не «кого?», как покойник. Ещё в словаре Ушакова покойник – это мёртвый человек, а труп – его тело, тело мёртвого человека. А тело – оно неодушевлённое. У вас, наверное, труп повесился, да?

Теперь уже Варваре Петровне захотелось срочно сбежать куда подальше. С Танечкой явно было неладно. Что она там лепечет про какие-то грамматические ужасы или казусы?

– Татьяна! – рявкнула Варвара Петровна, чтобы остановить безумное словоизвержение. – Ты совсем с ума сошла? Какие трупы и покойники? Остынь! Сериалов насмотрелась, не иначе.

От неожиданно громкого голоса Варвары Петровны Танечка резко замолчала и уставилась на его обладательницу, которая соизволила наконец дать вразумительный ответ на первый поставленный вопрос:

– Номерок нашёлся! Тот, который пропал в воскресенье вместе посетителем. Сам собой появился. Занял, так сказать, законное место.

– Как это? – удивилась пришедшая в себя Танечка. – А посетитель? А пальто?

– В том-то и дело, – сказала Варвара Петровна. – Ещё утром сегодня был пустой крючок номер тринадцать… Фу-ты… Только сейчас подумала: и номерок-то, как по заказу, несчастливый… Я целый день работала, принимала, выдавала. Не уследила, понимаешь. Номерок на месте. Автоматически приняла его, отдала пальто… Откуда оно взялось?

– Ой! Пальто ведь Коля унёс… Что же получается? Унёс, потом принёс и повесил на место, а потом кто-то пришёл с номерком?

– Не знаю я! – опять занервничала Варвара Петровна. – Вот стою и думаю, думаю. Ничего не придумывается. Зачем Коле с этим пальто возиться? Ему было велено прибрать, он прибрал. И номерка у него точно не было.

– Коля принёс, повесил, – начала рассуждать Танечка, – а вечером пришёл этот, который с номерком, и спокойно забрал. Вы же его не разглядывали.

– Никого я не разглядывала. Может, и Коля повесил, только одна заковыка – Коля сегодня не ра-бо-та-ет. Сегодня Антоныч дежурит. А он не в курсе. Так-то.

– А… а… – протянула Танечка и замялась, не зная, что ещё предположить. – А он пришёл, Коля пришёл, когда вы отвлеклись…

– На что это я отвлеклась? Я службу исправно несу и ни на что не отвлекаюсь! – обиделась Варвара Петровна.

– Ой, Варварочка Петровна, я же ничего такого… ничего плохого. Ну… Вы же выходите иногда? Ну… когда вам надо…

– Ты про туалет, что ли? – догадалась Варвара Петровна. – Нет, туда я, конечно, выхожу, но тогда меня подменяет кто-нибудь. Чаще всего Сонечка из первого зала. Я ей звоню – это чтобы ты понимала – и никуда не выхожу, пока она не придёт.

– Так, может быть, пока Сонечка…

– Не может, – перебила Танечку Варвара Петровна. – Она мне всегда докладывает, если кто-то в гардероб является. Если она пальто выдаёт, то номерок мне вручает, а не вешает. Сегодня такого не было.

– Так это номерок. А если при ней кто-то пальто сдаёт?

– А если сдаёт, она записывает, какой номерок отдала. И такого сегодня не было. Вообще посетителей немного было. Ума не приложу…

– Надо будет всё-таки Колю спросить, – предложила Танечка.

– Спросим, – подтвердила Варвара Петровна. – А сейчас…

Её перебил зычный голос из коридора:

– Дамы! Домой пора! Что вы тут топчетесь? У меня сеанс через пятнадцать минут, а мне ещё целый этаж закрывать.

В дверях появилась внушительная фигура Антоныча, которому были до лампочки женские разговоры и проблемы. Ему хотелось только поскорее выпроводить всех вон, закрыть помещения, уединиться в каморке и предаться вечернему наслаждению, которое заключалось в просмотре любимого сериала. Бывший слесарь-ремонтник высшего второго разряда, а ныне пенсионер Вадим Антонович обожал сентиментальные сериалы, особенно про врачей, в чём ему не стыдно было признаваться. Необычное для солидного мужчины увлечение он объяснял интересующимся двумя ничего в данном случае не проясняющими словами: «Устал я». Если вопрос продолжал витать в воздухе, он пожимал плечами и вывешивал на лицо улыбку Моны Лизы. Интересующимся ничего не оставалось – только отстать от любителя душещипательных историй. Варвара Петровна, искренно считавшая, что каждый имеет право на свои чудачества, а уж пожилые люди и подавно, к забаве Антоныча относилась с уважением. Тем более что сама порой грешила просмотром излишне трогательных мелодрам. А вот Танечка никак не могла понять такого интереса к низкопробному, с её интеллектуально возвышенной точки зрения, продукту телепроизводства, предназначенному для разжижения мозгов, да ещё со стороны грубоватого человека совсем не романтической профессии. Начитавшись романов и насмотревшись фильмов для узкого круга избранных эстетов, с юношеской безапелляционностью она отвергала всё, что считала «мылом», недостойным мыслящего существа. Поэтому, когда Антоныч в очередной раз заявил, что дамам надо поторапливаться на выход, подчеркнув, что сериал ждать не будет, она не выдержала: