Читать онлайн Мост между мирами

Пролог

Темное полотно небесного свода постепенно светлело, озаряясь первыми лучами рассвета. Тьма рассеивалась медленно, размеренно, словно не желая уступать место свету, и мир погружался в ее вязкие объятия.

Мрачный черный оттенок неба сменился на бесцветный мрак, окутанный тяжелыми серыми облаками. С приходом нового дня в воздухе повисло необъяснимое напряжение, тяготившее душу и порождавшее чувство тревоги.

В одном из жилых домов происходили странные события. Погруженная в полумрак спальня была наполнена еще более гнетущей атмосферой, чем окружающий мир. На старой скрипучей кровати лежал молодой мужчина, чье бледное лицо выражало невыносимые муки и страдания. Его кожа приобрела болезненно-зеленый оттенок, а некогда живые глаза отражали пустоту и истощение. Широкий лоб мужчины был покрыт испариной, вызванной нехваткой кислорода в легких. Грудь мужчины вздымалась слишком активно, словно в попытках вдохнуть хоть немного живительного воздуха, но истощенный тяжелым заболеванием организм был на грани того, чтобы оставить попытки спасти несчастного от неминуемой и скорой гибели.

Рядом с мужчиной сидел мальчишка лет пятнадцати. Его большие глаза имели насыщенный темный оттенок древесной смолы, отражая янтарный отблеск света в глубине зрачков. Взгляд подростка говорил о его ранней зрелости и о непосильных тяготах жизни, которые свалились на хрупкие плечи еще недавнего ребенка. Некогда смуглая кожа мальчишки приобрела тот же неестественно бледный оттенок, что и у мужчины на кровати.

Подросток с болью в глазах наблюдал за страданиями мужчины. Каждый раз, когда на лице больного отражался очередной болезненный приступ, парень вздрагивал и хотел прийти на помощь.

– Леша, я уже вызвал скорую помощь, – его голос дрожал и срывался. – Врачи приедут с минуты на минуту и окажут тебе всю необходимую помощь. Ты обязательно поправишься, и мы сходим вместе на футбольный матч.

– Мишка, я в порядке, – ответил мужчина с тяжелым хрипом, который выдавал его слабость и изнеможение. – За два года борьбы я привык к подобным приступам.

– К такому невозможно привыкнуть, – взгляд парня был сосредоточен на бледном лице мужчины. – И как назло, отец отправился на смену именно в тот период, когда у тебя случилось обострение. А мать и вовсе сбежала сразу после того, как у тебя обнаружили эту заразу. Твоя болезнь – вина родителей! Они довели тебя своим наплевательским отношением и безразличием. Я никогда не прощу их за каждый день твоих страданий.

– Видимо, у матери на это были весомые причины, – в голосе мужчины не было ни тени осуждения или презрения. Он говорил мягко и смиренно, словно лишние эмоции могли забрать те остатки жизненных сил, которые еще бились в его охваченной огнем груди. – Не суди родителей слишком строго. Мы все не без греха и расплачиваемся за грехи наших прошлых жизней в нынешней.

– Не начинай свои россказни про прошлые жизни, – недовольно ворчал мальчишка. – Тебе надо думать о нынешней жизни и о том, как сохранить ее вопреки всем прогнозам недоумков-врачей. А ты вновь предаешься бессмысленным рассуждениям о прошлом.

– Миша, не тебе судить дипломированных специалистов и учить работе именитых врачей, – в мутном взгляде, наполненном истощением и болью, появился строгий и суровый взгляд старшего брата. – Тебе пятнадцать лет, а ведешь себя так, словно ты сам являешься именитым хирургом.

– За эти два года я узнал о нейрохирургии намного больше, чем эти недоспециалисты, – в карих глазах парня отражалась сильная ненависть и злость. – Будь я чуть старше, я бы лично взялся за твое лечение.

– Кто знает, – сухие и бледные губы мужчины вытянулись в слабой улыбке. – Может, тебе удастся получить медицинское образование и стать более грамотным специалистом, чем нынешнее поколение врачевателей. Надеюсь, я смогу дожить до этого момента и увижу твое взросление собственными глазами.

На последних словах голос мужчины стих, переходя в едва различимый шепот. Глухое эхо болезненного хрипа разносилось по мрачной комнате волнами отчаянья и душевной муки. Смотря на сотрясающееся тело брата и его учащающееся дыхание, мальчишка подорвался с места и направился прямиком в объятия изъеденного раком мозга мужчины. Его пальцы вцепились в бледную кожу и исхудавшее за время долгосрочной борьбы со смертельным недугом тело. Хватка подростка была настолько сильной, словно его объятия могли удержать стремительно угасающую жизнь в израненной плоти.

– Брат, я клянусь тебе, что никогда не отпущу тебя в объятия смерти и сделаю всё для спасения твоей жизни. Я спасу тебя и вырву твою душу откуда угодно!

– Обязательно, братишка. Обязательно…

Тело мужчины сотрясалось от боли, а дыхание учащалось с каждой секундой. Его сердце работало на пределе своих возможностей, пытаясь сохранить жизнь, которая стремительно уходила.

Внезапно по дому разнёсся громкий звук настойчивого дверного звонка. Подросток вскочил с места и поспешил к двери. На пороге его встретила бригада врачей скорой помощи. Их лица были лишены каких-либо эмоций, а взгляды – безразличны. С равнодушным видом двое мужчин прошли в комнату, где находился их пациент.

В воздухе витал тяжёлый запах химических веществ и спирта, стоявших у кровати. Эти обжигающие и тошнотворные ароматы успели проникнуть в каждый уголок жилого помещения, отражая безысходность состояния пациента и гнетущую атмосферу в доме.

Тело мужчины лежало неподвижно, но слабые движения в груди свидетельствовали о том, что он ещё жив. После короткого диалога с подростком, врачи погрузили больного в машину скорой помощи. В их действиях можно было заметить безразличие и пренебрежение к нуждающемуся в помощи человеку, словно его жизнь не имела ценности, и битва за его душу с недугом была заранее проиграна.

Улицы южного города тонули в сером полумраке. Громкие звуки сирен оглушительными возгласами разносились по городским просторам, предупреждая случайных прохожих и соседних водителей о быстротечном времени в этом неравном бою со смертью.

Спустя полчаса тело бессознательного мужчины доставили в одну из городских больниц. Его сразу же передали квалифицированному медицинскому персоналу – единственному, кто мог оказать ему необходимую помощь.

Как бы подросток ни пытался пробиться к врачам и быть рядом с братом, его присутствие в реанимационном отделении было запрещено. Одинокий парень стоял посреди больничного коридора, с надеждой и болью в глазах глядя на двери реанимационного отделения.

«Не покидай меня так рано», – повторял он про себя. «Ты обещал дождаться моего диплома и должен дать мне возможность вылечить тебя. Брат, ты нужен мне и всегда будешь нужен, как мой ангел-хранитель и моя единственная семья. Прошу тебя, не покидай меня…».

В уголках больших карих глаз юноши появились жгучие слёзы. В этих солёных каплях таилась скорбь и боль, которая терзала его юную и израненную душу.

Боль потери была знакома этому мальчику. Он смог принять и пережить уход матери, но наблюдать за тем, как уходит из жизни его близкий друг и любимый брат, было выше его сил.

За последние два года юноша прочитал огромное количество научной литературы и изучил все доступные источники информации о методах лечения и поддержки больных раком мозга. Он ознакомился не только с отечественными исследованиями и наработками, но и с трудами зарубежных учёных.

Парень был уверен, что в мире существуют способы лечения этого страшного недуга, и что мозг человека можно прооперировать при точном и ювелирном подходе. Много раз он вступал в яростные споры с местным медицинским персоналом, доказывая свою правоту. С неудержимой ненавистью он утверждал, что операция возможна, и опухоль его брата в его нынешнем состоянии можно вырезать и удалить без значительных повреждений головного мозга.

Однако врачи расценивали подобные высказывания пятнадцатилетнего школьника как проявление тревоги и стресса, списывая всё на эмоциональность и гормоны травмированного подростка.

Юноша мерял больничный коридор широкими шагами, не в силах найти покой и смирение. Долгое ожидание и пугающая неизвестность только усугубляли душевные тревоги, которые всё глубже проникали в сознание обеспокоенного юноши.

За окном бушевала стихия. В шаткие окна задувал сильный ветер, наполняя пустой коридор неприятным и пронизывающим свистом. В густой серой массе бесцветного уныния сверкали яркие вспышки молний, а гром оглушал и приводил в настоящий ужас.

– Михаил? – раздался в тишине грубый мужской голос, чей тихий тембр напоминал скрип старых шестеренок. – Мы можем поговорить?

– О чем? – юноша осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что слова незнакомца были адресованы ему. В глаза подростка сразу бросился белоснежный халат и больничная форма неизвестного мужчины. – Вы по поводу Леши? – в его глазах блеснул слабый отблеск надежды. – Я могу увидеть брата?

– Парень, где ваши родные? – врач успешно игнорировал вопросы подростка, делая вид, что не замечает его возбужденного состояния. – У тебя есть кому позвонить?

– У меня есть только брат! – юноша не смог сдержать эмоций. – Я его семья и единственный родственник, кому не наплевать на его жизнь!

– Юноша, я понимаю, что тебе нелегко, но по закону я обязан оповестить совершеннолетних и взрослых о… – мужчина осекся и замолчал. Его строгий взгляд обратился в сторону, скрываясь от пристального и возбужденного подростка. – Мне необходимы контакты кого-то из вашей родни.

– Отец уехал на смену пару недель назад, а мать бросила нас еще два года назад, – в древесном оттенке глаз юноши проявились ожесточенные и яростные блики злости. – Другой родни у нас с братом нет. Только я и он.

– Парень, – врач испустил тяжелый и глубокий вздох, продолжая избегать прямого контакта с глазами подростка. – Я обязан связаться с кем-то из взрослых. Я не имею права сообщать подростку подобные новости и не могу оставить недееспособного юношу без опеки.

– Плевать на мой возраст! – парень не смог сдержать эмоций и выплеснул долго копившуюся злость наружу. – Говорите всё, что вы хотели. Я здесь единственный, кто в состоянии взять на себя ответственность за жизнь брата, и единственный, кто несет за него ответственность. Сейчас нет смысла в ваших дурацких правилах и порядках. Важно лишь одно – сохранить жизнь моему брату и сделать всё возможное для облегчения его страданий.

Мужчина опустил глаза и осунулся. Его широкие плечи опустились вниз, отражая свалившуюся на его душу тяжелую участь. Душевный груз давил со всех сторон, словно неподъемный гранитный валун, что придавливал хрупкую и живую плоть.

Коридор вновь погрузился в гнетущее и тяжелое молчание. Тишина разрывалась лишь звуком свиста бушующей за окном стихии и гудящего со всех сторон сквозняка.

Юноша больше не мог выносить это невыносимое молчание. Каждый раз, когда врачи относились к нему несерьёзно и не воспринимали его как полноценного взрослого, он выходил из себя. Он был гораздо старше и мудрее, чем многие из тех, кого он считал недалёкими и незрелыми. Он был единственным, кто взял на себя ответственность за брата и его жизнь. Но, несмотря на все его доводы и весомые аргументы, старшее поколение продолжало видеть в нём ребёнка.

– Парень, я настаиваю на том, чтобы ты связался с кем-то из родных, – нарушил тишину тихий мужской хрип. – Мне нужно сообщить тебе…

– Я уже сказал, что я единственный из семьи, – пальцы подростка сжались в кулаки. – Соберитесь и поговорите со мной как мужчина с мужчиной.

Уверенный и холодный тон подростка мгновенно превратил его в сурового мужчину. Древесный цвет его глаз потемнел до цвета густой и чёрной смолы. Не поднимая глаз, мужчина в белом халате испустил обречённый вздох. Его плечи опустились ещё ниже, и из горла вырвался тихий хрип:

– Юноша, мне очень жаль, но твой брат скончался полчаса назад. Мы сделали всё возможное, но опухоль победила в этой схватке и забрала его жизнь.

Болезненный хрип отражался от мрачных и разъеденных плесенью стен, словно оглушающий гром. Глухое эхо мужского голоса проникло в сознание подростка, как проклятая опухоль, которая два года забирала жизнь его старшего брата. В одно мгновение юноша потерял всё, чем дорожил и во что верил.

Тело подростка пошатнулось, и он упал на пол. Пальцы зарылись в копну тёмных волос на голове, сжимая их в цепкой хватке. В области сердца щемила нестерпимая и выжигающая душу боль.

– Он жив… Леша жив… – тело подростка сотрясалось в конвульсиях, а стеклянный и мутный взгляд отражал возникшее в разуме безумие. – Он рядом и никогда не бросит меня… Он всегда будет рядом…

– Парень, мне правда жаль, что ты пережил подобное в одиночку, но тебе следует сообщить отцу о случившемся… – голос мужчины дрогнул. – Я понимаю, что тебе нелегко принять произошедшее, и твой несформировавшийся разум отрицает столь тяжкое событие, но ты должен смириться и идти дальше.

– Я никогда не отпущу брата… – с каждым новым вздохом подростка охватывал всепоглощающий страх и бездонное отчаяние. – Я никогда не отпущу брата.

– Я… – с непосильной тяжестью в душе врач решил взглянуть на утопающего в горе подростка. – Я попрошу медсестру вколоть тебе дозу успокоительного. Хоть на время, но это поможет тебе справиться с горем.

Врач поспешил покинуть погружённого в скорбь подростка. Ещё долго по коридору эхом разносилось невнятное бормотание юноши. «Я никогда не отпущу брата…» – слышалось в пустынном и мрачном коридоре.

Парень обхватил себя руками. Боль и невыносимый поток эмоций были настолько сильными, что не позволяли взрывной волне чувств вырваться наружу, создавая невидимый эмоциональный барьер. Где-то за пределами душевной боли и поглотившего разум отчаяния послышался тихий голос, в котором были лёгкие ноты усмешки и задора:

– Ты обещал мне не отчаиваться и быть сильным несмотря ни на что.

Мягкий тембр неизвестного звучал так знакомо и тепло, что подросток не сразу осознал, кто был его обладателем. Погружённый в скорбь разум прояснился, пальцы разжали сильную хватку, а глаза устремились в сторону призрачной фигуры.

– Леша? – ещё недавно полный боли и отчаянья взгляд отражал недоумение и ужас их носителя. – Ты же… Мне сказали, что ты…

– Всё так и есть, – размытый силуэт молодого парня стал более осязаем. – Я получил бессрочную амнистию и вышел по УДО из этой жизни.

– Брат… Но… Как… – подросток не мог поверить в происходящее. Образ брата был похож на отголоски безумия, что поглотили разум парня и теперь вызвали в разуме болезненные и безумные галлюцинации. – Как ты…

– У меня осталось незаконченное дело в этом мире, – на размытом лице призрака появилась тень улыбки. – Я не оставлю тебя, младший братишка. Я буду рядом с тобой. Всегда…

Отголосок призрачного голоса был словно яркий и спасительный свет одного маяка в непроглядной тьме. Призрачный силуэт молодого мужчины был впервые похож на живого человека, а не болезненный и изъеденный раком труп. Образ брата, живой и такой привычный, подавлял мрак и отчаяние, что поглотили скорбящего и утопающего в скорби подростка.

В одно мгновение юноше стало всё равно, как и почему это произошло. Пусть этот образ был плодом его воображения или игрой возбуждённого и травмированного разума, но он не хотел отпускать эту галлюцинацию. Парень всем своим нутром желал сдержать видение и сохранить образ старшего брата в том виде, в котором он предстал перед ним в этот болезненный момент.

Пусть дух старшего брата оставил остывшую и изъеденную опухолью плоть, но его душа будет рядом с Мишей и не оставит его. Даже смерть не сможет разлучить двух братьев, которые были друг для друга намного больше, чем просто кровной роднёй и детьми одних родителей. Они были единым целым и были одной душой на двоих. Этот факт не могла изменить ни одна вещь во Вселенной, как и разрушить настоящие братские узы.

Неважно, какое будущее ждало несчастного подростка и какой путь уготовила ему жестокая судьба. Юноша был уверен, что старший брат будет рядом и за его спиной всегда будет ангел-хранитель, который не покинет оставшегося в одиночестве мальчишку до конца его дней.

Глава 1

В такие моменты я всегда был предельно сосредоточен и полностью погружен в работу. Тонкий скальпель в руках казался мне несокрушимым оружием, с которым я ежедневно сражался со смертью. За двенадцать лет медицинской практики я научился обращаться с этим инструментом так же искусно, как самураи в древней Японии с остроконечной смертельной катаной. В глубине души я мнил себя таким же отважным воином, который выходит на неравный бой со смертью, вооружившись лишь острым клинком в руках. И этот бой, раз за разом, оставался за мной. Я выходил победителем и буквально вырезал смерть из плоти несчастных жертв беспощадной судьбы.

Последний стежок ниткой, и зияющая дыра в голове была зашита. По давно сложившейся традиции я смыл следы крови с лезвия скальпеля, словно лишая смерть ее прав на несчастного пациента, лежащего на операционном столе. Вся операционная группа, которая на протяжении шести часов помогала мне в проведении многокомпонентной и сложной операции на головном мозге, начала тихо аплодировать. За двенадцать лет работы нейрохирургом я привык к подобной реакции и относился к персоналу с несвойственным моему характеру терпением.

Шесть часов напряженной и сложной работы давали о себе знать. Я чувствовал усталость в каждой клетке своего тела, но, как обычно, не показывал своего изнеможения. Для всего персонала Федерального Центра Нейрохирургии я всегда оставался непоколебимым и строгим специалистом, который не позволял себе эмоций и был лишен человеческих чувств.

Холодный душ помог привести мысли в порядок и снять усталость. На календаре числился апрель, и для столичного региона стояла аномально тёплая погода. За последние пятнадцать лет я не припомню, чтобы в апреле было так тепло.

Сменив свой врачебный костюм на повседневные джинсы и рубашку, я направился к парковочному комплексу клиники, мечтая поскорее оказаться за рулём своего нового немецкого седана. Хотя жизнь порой бывает жестокой, мне удалось достичь многих материальных благ, которые большинству жителей нашей огромной страны остаются недоступными.

Ночной воздух был наполнен ароматом свежести и чего-то сладкого и приторного. Однако я по-прежнему ощущал резкий и металлический запах крови, медикаментов и антисептика, которым был пропитан весь Федеральный Центр нейрохирургии. Этот запах преследовал меня с раннего детства и не отпускал до сих пор. Приторное зловоние крови и медикаментов было для меня напоминанием о том, ради чего я каждый день открываю глаза и занимаюсь своей работой.

Сев за руль, я с наслаждением развалился на кожаном сиденье, вдыхая аромат салона нового автомобиля. Несколько незначительных движений – и машина наполнилась звуками музыки.

(Брат – исп. Slavik Pirogov)Давай с тобою посидим брат до утра Поговорим о том о чем болит твоя душа Ну а душа твоя летит на небо безвозвратно И снова я один и снова чувство виноват я Посиди со мной просто не уходи В небе звезда летит, я загадал желание Чтобы побыть с тобой, но как же мне тебя найти Зажгут в груди, в ответ одно молчание Листаю в памяти о тебе мой сон Я закричу, но только безответно И я один тебя давно нет в нем Все мои чувства в унисон Давай с тобою посидим брат до утра Поговорим о том о чем болит твоя душа Ну а душа твоя летит на небо безвозвратно И снова я один и снова чувство виноват я…

Блики ярких огней неоновых вывесок, фонарных столбов и рекламных щитов слепили глаза. Я давно привык к ритму большого города и даже отчасти полюбил этот нескончаемый поток городской жизни.

В столице всегда кипела жизнь: тысячи и миллионы прохожих, огромное количество туристов и нескончаемый поток приезжих, стремящихся покорить Московский Олимп, заполняли каждый метр бескрайнего мегаполиса. Москва была центром жизни.

Как нейрохирург со стажем, я представлял столицу как головной мозг всей России, который отдает команды всему остальному федеральному организму. И, как любой орган, Москва была подвержена изменениям и «недугам». Но, как бы мы ни старались удалить болезненное и губительное новообразование из федерального мозга, оно всегда прорастало вновь и пускало корни во всех сферах столичной жизни, словно смертельные метастазы.

Стены ставшего мне домом пристанища помогли обрести долгожданный покой. День выдался длинным, и отсутствие сна в течение тридцати часов сказывалось на моем физическом и ментальном состоянии. Но я не мог сдаться так просто и должен был вступить в бой со смертью как истинный самурай и храбрый борец с судьбой. День за днем, год за годом я полностью отдавался этой нескончаемой борьбе за жизнь и посылал смерть на все четыре стороны.

Как бы печально мне ни было это осознавать, но ни одно сражение не обходится без потерь. Конечно, и у меня были свои ошибки: несколько пациентов обратились ко мне слишком поздно, когда симптомы уже были очевидны. В таких случаях я отказывал в операции и советовал обреченным провести остаток дней рядом с близкими, наслаждаясь жизнью и её угасающим ритмом. Возможно, это было жестоко с моей стороны, но я был слишком честен и не питал иллюзий о чудесных исцелениях и о «благословении» высших сил.

Неизбежность. Мы все окажемся в её власти. Смерть настигнет каждого в отведённый ему срок и заберёт всё, что ей причитается. Я осознавал и принимал мысль о том, что рано или поздно сварливая старуха придёт и за мной. Но всё то время, что мне отведено в этом мире, я буду тратить на борьбу со злодейкой судьбой и на ожесточённую борьбу со смертью. Это было моим долгом, моей кармой и расплатой за жизнь, которую я не смог спасти в прошлом и отдал в лапы злодейки-судьбы.

Эти мысли заставили меня обратиться к лучшему антидепрессанту в истории человечества. Тот гений, что додумался попробовать нектар из прокисших на солнце плодов, навсегда обеспечил всю людскую цивилизацию нескончаемым количеством легкодоступного антистресса. Бутылка с заветной «живой водой» стояла на виду, привлекая своей обтекаемой формой. Рука непроизвольно схватила стеклянную тару, и в ушах раздался лёгкий плеск креплёного напитка. Этот звук был для меня лучше любой симфонической мелодии. Плеск градусов заглушал навязчивые и назойливые мысли, позволяя разуму предвкушать скорый уход в сладкое небытие.

Я не заметил, как бутылка заметно опустела, а её содержимое буквально таяло на глазах. Мой взгляд накрыла лёгкая пелена, которая затмевала обзор на дизайнерское оформление жилого помещения, что я называл домом. Вылив остатки креплёного напитка в бокал, я стал трясти жидкость из стороны в сторону, желая в последний раз насладиться сладким и манящим звуком безмятежного спокойствия разума.

– Ты вновь проиграла, сварливая старуха с косой, – слова вырвались непроизвольно, звуча невнятным и пьяным бормотанием в тишине погружённого в полумрак помещения. – Этот бой вновь остался за мной, и жизнь этого бедолаги будет продолжаться вопреки твоей воле, безжалостная стерва.

Рука с силой отбросила со стола опустевший стеклянный сосуд, и по всей квартире разнёсся звук разбитого стекла. Пол под ногами покрылся сверкающей россыпью осколков, словно рассыпавшейся радугой.

Мой взгляд, словно в тумане, скользнул по осколкам, будто ища в них что-то, кроме бесполезного мусора. В радужных бликах появился загадочный свет, который завораживал и притягивал к себе всё внимание. Мой взгляд остекленел, а веки словно замерли в неподвижности. В глазах защипало от сухости, но я продолжал следить за причудливыми бликами стеклянных осколков.

Среди радужных огней начали проявляться очертания какого-то строения, напоминающего опоры каменных мостов. Осколки продолжали двигаться в загадочном танце, складываясь в причудливую картинку неизвестного пристанища. Словно проекция диафильма, лучи радужных бликов соединились в единое изображение, образуя объёмную 3D-модель каменного моста. Это было грубое и массивное строение, фасад которого напоминал декорации к фильмам о средневековье. На каменной брусчатке светились странного вида символы, освещённые фонарными столбами, испускающими мягкий фиолетовый свет.

Я смотрел на причудливую галлюцинацию, не мигая, пока мои глаза не начало разъедать жгучей болью, вызванной недостатком увлажнения роговицы. Как только мои веки дрогнули и опустились вниз, я провалился в глубокий сон, отдаваясь во власть небытия и спокойствия.

Во сне я вновь увидел образ странного моста и его каменного фасада. На этот раз картина была дополнена густой растительностью и величественными многовековыми хвойными деревьями. Примечательно, что одна сторона моста была погружена в темную и мрачную атмосферу, в то время как вторая его часть находилась в яркой и пестрой обстановке. Этот контраст цветов по разным сторонам моста создавал невидимую границу между светом и тьмой.

Посреди моста стояла изящная женская фигура, олицетворявшая грацию и изящность женского тела. Её русые волосы спадали прямой волной по тонким плечам, а идеально прямая осанка делала её похожей на статуи великих мастеров античной Греции, чьи произведения искусства многие тысячелетия вызывали восторг у всех поколений человеческой цивилизации. В этом образе было нечто загадочное и привлекательное. Никогда в жизни я не видел никого подобного и не встречал столь утончённого создания в реальности. Этот призрак был слишком хорош для реального мира. Она была нимфой, богиней, сошедшей с Олимпа на грешную землю. Её образ манил к себе сильнее любого алкоголя и дурманил разум, словно смертельная доза морфия.

Я пытался ухватиться за этот образ и запечатлеть его в своём разуме. Всё моё нутро желало прикоснуться к незнакомке и ощутить её шелковистую кожу на кончиках грубых пальцев. Но в тот момент, когда я пытался протянуть к ней свою массивную ладонь, образ богини померк, оставив лишь пустоту и разочарование в душе.

Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Настойчивый и непрекращающийся звон вырвал меня из объятий сна, рассеивая образ загадочной незнакомки. Я пытался запомнить хотя бы фрагменты этого прекрасного видения, но назойливый звук стёр все воспоминания о нём.

Рука непроизвольно потянулась к вибрирующему устройству. Не открывая глаз, я провёл по экрану пальцем, даже не потрудившись взглянуть на имя назойливого абонента.

– Михаил Безбожный слушает, – блаженную тишину нарушил хриплый мужской голос, который отражал яростное похмелье после ночной попойки и антидепрессивной терапии.

– Михаил Игоревич, у нас в отделении произошёл несчастный случай… – по дрожащему женскому голосу я сразу понял, что новости не из приятных, и меня ждёт очередной вызов на работу вне смены. – Вы сможете приехать в центр?

– Аня, могу ли я хоть один день в месяц позволить себе выходной? – я всё ещё находился под воздействием выпитого накануне алкоголя, что позволяло мне не допускать произвола со стороны медицинского персонала. – Тищенко лично отправил меня на заслуженный отдых и попросил остаться в стороне от дел центра после вчерашней операции. Сегодня у меня официальный выходной, и в течение следующих суток постарайтесь справиться как-нибудь без меня.

– Я понимаю, что вы работаете сверхурочно и не позволяете себе выходные дни, но вам лучше приехать в центр как можно скорее, – в каждом произнесённом девушкой слове я улавливал панику и страх, которые я часто наблюдал у молодняка, прибывшего в наше учреждение сразу после института. – Михаил Игоревич, ваш пациент… – медсестра оборвала разговор, так и не решившись продолжить свою исповедь.

– Не понял, – посыл медсестры за долю секунды смог отрезвить меня и вернуть разум к былой концентрации. – Какой пациент?

– Пресняков Андрей… – вновь эта пауза и учащённое дыхание в динамике заставляли разум трезветь со скоростью света. – Он…

– Аня! – я даже не заметил, как перешёл на повышенный тон. – В чём дело? Что с пациентом?

– Пресняков утром пришёл в себя после операции и попытался встать с кушетки. Он… Он упал с кровати, что привело к расхождению швов и обильному кровотечению у пациента.

– КАК ВЫ ЭТО ДОПУСТИЛИ? – в одно мгновение кровь наполнилась смертельно дозой закипающего в венах адреналина. – Где был дежурный персонал?

– Ординатор Михайлов немного задремал и не успел… – я не дал девушке возможность продолжить бессмысленные оправдания и оборвал медсестру на полуслове.

– Что с Пресняковым? Вы смогли остановить кровотечение? Кто сейчас занимается пациентом?

– Ординатор Михайлов принялся зашивать рану пациента, не дожидаясь вашего появления, Михаил Игоревич. Но… – девушка вновь осеклась и стала боязливо мямлить. – Но пациент находится в критическом состоянии из-за обильной потери крови и поздней реакции медицинского персонала. Я поэтому вам и позвонила, чтобы вы срочно прибыли в центр и попытались исправить сложившуюся ситуацию, пока не стало поздно.

– С этого и надо было начинать! – мой яростный крик отскакивал от стен, словно резиновый мяч от бетонных стен во время детских игр. – Пусть Михайлов делает всё возможное для остановки кровотечения! Через пятнадцать минут ждите меня в центре, – я хотел сбросить вызов, но остановил свой порыв и продолжил разговор. – Аня, вы отвечаете головой за жизнь этого пациента. Никто из вас не сможет устроиться санитаром в самую захудалую муниципальную поликлинику, если с Пресняковым что-то случится. Запомните это. Я никогда не прощу подобной халатности и не позволю отдавать жизни несчастных людей старой карге с косой!

Не дожидаясь ответа, я прервал разговор. У меня не было времени на размышления. Каждая секунда была на счету, и я покинул дом спустя всего пять минут после вопиющего и лишившего долгожданного покоя звонка медицинского персонала.

Не обращая внимания на светофоры и камеры фиксации скорости (я был готов пренебречь всеми штрафами и законами, ведь жизнь человека была для меня превыше всего), я прибыл в клинику спустя пятнадцать минут после окончания разговора. По пути к отделению я чуть не сбил нескольких сотрудников и пару пациентов, но мой жест остался незамеченным.

Влетев в отделение с бешено бегающими глазами, я сразу же бросился к палате пациента, где накануне вечером его оставил медицинский персонал. В глаза бросились следы крови на полу и бурые блики на поверхности одной из сторон больничной лежанки. Хотя я не был религиозным человеком, в этот момент я обратился к неизвестному высшему разуму с просьбой дать мне немного времени, чтобы исправить эту фатальную ошибку, допущенную молодым и беспечным молодняком, что мнил себя будущим российской нейрохирургии.

Я поспешил в операционную и столкнулся с Анной, которая стояла перед массивными дверьми с бледным и безжизненным лицом.

– Аня, что у вас здесь произошло? – неосознанно, я поспешил сбросить куртку с плеч на пол, готовясь ворваться в операционную как можно скорее. – Хотя, поговорим об этом позже. Дай мне чистый и стерильный комплект одежды, перчатки и подготовь всё необходимое для зашивания разорванного шва.

– Михаил Игоревич… – при моем стремительном появлении медсестра заметно побледнела. В свете люминесцентных ламп её кожа приобрела белый и неприятный болезненный оттенок.

– Все вопросы потом, – без промедления я обошел медсестру стороной, направившись к дверям операционной. – Сейчас помоги мне провести стерилизацию медицинской одежды и всех необходимых инструментов.

– Михаил Игоревич, – девушка медленно опустилась на пол, словно пытаясь растянуть быстро утекающее время. Она взялась за кожаную куртку, стараясь не встречаться со мной взглядом, полным гнева. – В этом уже нет необходимости.

– О чём ты говоришь? – эмоции взяли вверх над разумом, отдавая его во власть всепоглощающей злости и нетерпения. – Пациенту, который оказался на грани жизни и смерти по вашей вине, требуется немедленная помощь! Я не собираюсь уподобляться вам, глупым и беспечным студентам, и позволять людям неоправданно рисковать своей жизнью! Ты сейчас же пройдешь со мной в операционную, и мы сделаем всё возможное и невозможное, чтобы этот несчастный выжил!

– Михаил Игоревич, мне очень жаль, но… – пауза, драматическая и злополучная пауза, которая преследовала меня в ночных кошмарах с пятнадцати лет. – Пресняков скончался несколько минут назад. Мы не смогли остановить кровотечение, и пациент умер из-за обильного кровоизлияния. Мы сделали всё возможное для спасения его жизни, но, видимо, этому мужчине было суждено уйти из жизни, несмотря на все наши старания.

Тихий ропот медсестры еще долго звучал в пустом больничном коридоре. Вскоре все пространство погрузилось в гнетущую тишину, нарушаемую лишь треском холодных люминесцентных ламп. Слегка уловимый гул создавал атмосферу безысходности, словно мотивы похоронного марша во время траурной процессии.

Несколько минут я пытался смириться с действительностью и осознать, что впервые за многие годы врачебной практики потерпел поражение в борьбе со смертью.

– Не смей говорить мне о судьбе и предначертаниях! – Гнев и ненависть, неконтролируемая и одержимая злость бурлили в моих венах, словно крепкий алкоголь. – Я осмотрю тело пациента и сам оценю причины его смерти. Жду тебя и Михайлова в морге.

Выхватив куртку из рук медсестры, я медленно направился в свой кабинет. Мне было сложно признать свое поражение, и я не мог смириться с первым за многие годы врачебной практики поражением в битве с судьбой. Я обещал брату никогда не сдаваться и всегда идти наперекор судьбе и самой смерти. Но из-за недалеких и беззаботных идиотов, чей разум был занят хер пойми чем, я, как и двадцать лет назад, проиграл старухе с косой.

За погружением в собственные мысли я не заметил, как сменил повседневную одежду на медицинскую форму. Я передвигался по медицинскому центру, словно потерянный и неосязаемый призрак, не замечая ни одной живой души вокруг себя. Первая за многие годы смерть на моей совести стала настоящим потрясением для моего разума. Я вновь ощутил себя пятнадцатилетним беспомощным мальчишкой, который наблюдал за смертью собственного брата, не в силах повлиять на ход жизни.

Но я уже давно вырос. Теперь я диктовал правила и решал, можно ли спасти человеку жизнь или он обречен на гибель. Этот случай не стал исключением. Мужчина имел шанс на спасение и, по всем показателям, мог прожить ещё лет десять при должном уходе и правильном образе жизни. Шестичасовая борьба позволила дать этому человеку второй шанс, и я был уверен, что увижу его в сознании сразу после возвращения из суточного отпуска. Но реальность вновь разрушила все мои представления о будущем.

Хотя я не мог сетовать на судьбу в этой ситуации и не верил, что все в нашей жизни предопределено высшими силами. Только человек мог управлять своей жизнью и решать, бороться за неё или нет. Этот мужчина и его оптимистичный настрой вызвали у меня уважение и уверенность в силах пациента, что и стало решающим фактором в принятии решения о проведении операции на головном мозге. Он до последнего верил, что успеет сводить внука в первый класс и увидит успехи потомка в предстоящем футбольном турнире среди младших возрастных групп.

Теперь мне предстояло сообщить несчастной вдове и дочери этого добряка, что все наши усилия были напрасны. Семья никогда больше не встретится с любимым мужем, дорогим отцом и любящим дедом.

В этот момент я ненавидел себя всей душой. Мне предстояло стать тем, кого я так сильно презирал и ненавидел последние двадцать лет – тем, кто лишает людей света и счастья, отнимая у них самых близких и дорогих сердцу людей. Я всегда боялся, что могу стать таким же жестоким палачом, как тот, кто отнял у меня брата и единственную настоящую семью. И вот теперь меня ждала та же участь.

Подойдя к дверям морга, я испустил обреченный вздох и, вдохнув как можно больше воздуха, вошел внутрь – в последнее пристанище холодных и безжизненных тел. Морг был наполнен неприятными запахами: хлорки, спирта, антисептиков, химикатов и, самое страшное и обжигающее из всех, – смерти. Это был ни с чем несравнимый аромат обжигающего холода, пустоты, плесени и остывшей плоти, которая продолжала содержать остатки гормонов и сальных желез недавно умершего человека. Да, смерть имела свой уникальный запах, пропитавший всё в этом мрачном помещении. Здесь была её территория, и я пришёл в лагерь своего врага, чтобы признать своё поражение, как жалкий трус.

Войдя в кабинет патологоанатома, я почувствовал едкий табачный дым в лёгких. Сотрудники морга, в отличие от остального персонала центра, никогда не руководствовались этическими правилами и могли спокойно курить прямо на рабочем месте, в присутствии своих «пациентов».

Женщина средних лет спокойно курила прямо около безжизненного тела одного из тех, кто пал в бою со смертью. Её тучная внешность и жестокие черты лица никогда не выражали эмоций. Профессиональная деформация – вещь жестокая и не менее беспощадная, чем сама смерть. За долгий срок подобной деятельности ты неосознанно отдаёшь свой разум на съедение, лишаясь всех чувств и эмоций в душе. Смерть становится для тебя извечным спутником и такой же обыденной вещью, как поход за хлебом в ближайший продуктовый магазин. Я не часто виделся с патологоанатомом нашего центра, но эта женщина всегда поражала меня своей отрешённостью и совершенным безразличием к здоровью и состоянию как мёртвых, так и живых людей.

– Антонина Сергеевна, – я направился к полной и бледной женщине, чей облик мог бы показаться воплощением самой смерти, если бы она существовала в материальном мире в видимом образе, без своего дурацкого плаща с капюшоном. – Я настоятельно рекомендую вам сократить потребление никотина.

– Михаил, – сквозь дымную завесу я с трудом различил улыбку на лице женщины. – Каким ветром тебя сюда занесло?

– Утром у нас скончался мужчина пятидесяти трёх лет, причиной смерти стало обильное кровотечение, вызванное разрывом швов после падения на пол. Его фамилия – Пресняков. – Я попытался ладонью рассеять дым вокруг себя, чтобы лучше рассмотреть патологоанатома и понять ее реакцию. – Он уже здесь?

– Здесь, – Антонина, сделав глубокую затяжку, выпустила очередную порцию дыма и затушила тлеющую сигарету о металлический стол. После чего отошла в сторону. – Ты никогда не проявлял интереса к трупам пациентов. Что же изменилось на этот раз?

– Антонина, давай не будем вести эти бессмысленные разговоры. Позволь мне осмотреть тело Преснякова, и мы оба сможем избавиться от необходимости находиться в одном помещении.

Женщина с безразличным видом подошла к одному из столов и откинула белую простынку, обнажив бледное тело. Еще вчера этот мужчина улыбался мне и говорил, что чувствует жизнь и наш общий успех в этой схватке. Теперь же его плоть приобрела холодный синий оттенок смерти, а бурые потоки густой металлической крови испачкали тело.

Я надел защитное обмундирование и приступил к изучению разорванного шва. После тщательного осмотра я убедился, что рассказ медсестры был правдив. Однако методы остановки кровотечения, предпринятые в спешке, оказались неэффективными. Если бы я оказался на месте происшествия, то смог бы остановить кровь и зашить рану до того, как ситуация стала критической.

В коридоре раздался скрип дверных петель, и на пороге отделения появился виновник всего этого хаоса – ординатор Михайлов, сопровождаемый медсестрой.

– Михаил Игоревич, я не… – лицо Михайлова было бледнее, чем у трупа, лежавшего на столе.

– Михайлов, почему ты выбрал медицинскую профессию? Почему ты решил стать врачом?

– Я… Я хотел спасать жизни людей и со временем стать известным хирургом, – парень запнулся, его взгляд панически метался из стороны в сторону. – Таким, как вы, Михаил Игоревич.

– Таким, как я… – я произносил каждое слово медленно, размерено, заставляя обоих молодых людей испытывать мучительную паузу. – Поэтому ты допустил смерть этого мужчины? Потому что хотел стать таким, как я? – внезапно мой голос перерос в яростные крики. – Я никогда не позволял себе проигрывать смерти! Каждый день в течение двенадцати лет я вырывал обреченных людей из её цепких лап и давал им второй шанс на жизнь. Но ты… Что сделал ты? Ты отдал любимого мужа, любящего отца и заботливого деда смерти, лишив его семью близкого и дорогого человека! Ты хоть представляешь, что ты наделал?

– Это была случайность, и никто не знал, выживет ли пациент после… – беспечный мальчишка и его оправдания пробудили во мне настоящего зверя и безжалостного монстра.

– Я ЗНАЛ! Я знал, что этот мужчина выживет, и сделал всё возможное, чтобы дать ему второй шанс. Он должен был вернуться к семье и быть рядом с теми, кем он дорожил и кого любил. Но ты забрал у него этот шанс и позволил его близким потерять члена семьи, – в моем сознании возникло болезненное воспоминание о пухлом пожилом мужчине в белом халате и его словах: «Юноша, мне очень жаль, но твой брат скончался полчаса назад. Мы сделали всё возможное, но опухоль победила в этой схватке и забрала его жизнь…»

– Михайлов, если ты не хочешь на ближайшие несколько нет сесть за решетку за халатное отношение к пациенту ты больше никогда не возьмешь скальпель в руки. Занимайся программированием, стань сраным блогером, который навязывает своё мнение глупой и ограниченной молодежи, выбери любую деятельность, далекую от жизни людей. Но никогда, слышишь? Никогда не касайся медицины и здоровья нуждающихся в помощи людей.

– Михаил Игоревич, но вы… – тихий ропот медсестры напомнил о её присутствии в кабинете.

– Аня, с тобой мы поговорим позже. Или ты тоже решила уйти на покой и пойти в блогеры следом за Михайловым?

– Нет, Михаил Игоревич, я лишь хотела сказать, что вам нужно обсудить подобные вещи с заведующим отделением и принять с руководством клиники дальнейшие решения по поводу случившегося.

– С Тищенко я обговорю этот вопрос лично. И я уверен, что он поймёт и одобрит мое решение, – я перевел полный ненависти взгляд на бледного ординатора. – Михайлов, что скажешь ты?

– Я сегодня же соберу свои вещи, – плечи парня опустились вниз, а голова упала в безвольном и обреченном жесте. – Аня никак не виновата в случившемся, и вам не стоит лишать ее рабочего места из-за меня. Раз вы такой справедливый, то не наказывайте невиновного и позвольте девушке продолжать свою деятельность.

– Раньше надо было думать о справедливости, – я презрительно фыркнул и повернулся спиной к молодняку. – Аня, с завтрашнего дня ты поступишь в распоряжение старшей санитарки. Как только увидишь тяжесть наших пациентов изнутри и прочувствуешь их боль и отчаянье, тогда, возможно, я верну тебя на прежнее место. Но до этого момента будешь заниматься самой низшей и тяжелой работой в отделении. Это научит тебя смирению и тому, что каждая жизнь важна и смерть не предопределена высшими силами.

Не в силах терпеть общение с двумя беспечными глупцами, я решил вернуться в отделение. Мне предстояло совершить тяжелый и убийственный поступок. Это был мой первый опыт общения с семьей погибшего человека и моя первая исповедь перед несчастной родней.

Гнев и отчаяние достигли своего предела. Ворвавшись в пустой кабинет, я начал крушить всё, что попадалось мне под руку. Через пятнадцать минут в помещении не осталось ни одного целого предмета. Мебель была перевернута, папки с документами разбросаны по полу, канцелярия разлетелась по углам, а горшки с комнатными растениями разбиты вдребезги. Мне было трудно сдержать долго копившуюся злость, да и не было в этом никакого смысла.

Я потянулся к нижнему ящику письменного стола, где хранились запасы элитного алкоголя со всех уголков мира. Так называемая «благодарность» от счастливых пациентов и их семей всегда включала пакет с дорогим алкоголем и заветный конверт с «благодарственными» бумажками. Никто не мог отменить эти традиции, и я слепо следовал указаниям высшего руководства центра по поводу отношений с пациентами.

Я упал на пол перед наклоненным на бок столом. Достав одну из бутылок, я сорвал акцизную этикетку и начал поглощать креплёную жидкость большими и жадными глотками. Боль была невыносимой. Чувство отчаяния достигло предела, и я поддался давно утраченным чувствам. Сложно было принять поражение и смириться с чувством вины в сердце. Я много лет глушил этот невыносимый душевный зуд и каждый день оправдывал себя перед братом и его душой.

Бутылка опустела слишком быстро, и я незамедлительно потянулся за второй. Лишь градус мог помочь сдержать гнойный нарыв, который прорвал в душе спустя двадцать лет. Я пил до тех пор, пока разум перестал проецировать кадры прошлого и голос совести не заглох. Прикрыв глаза, я ощутил приятные объятия пьяного забвения.

Сквозь благодатный душевный мрак и туман в голове я уловил тихий голос. Звук, что разносился по разгромленному помещению, парализовал мое сознание и лишил остатков разума.

– Не стоит утопать свои эмоции в алкоголе, братишка. Ты ни в чем не виноват и не в состоянии спасти всех и каждого. Смерть придёт за каждым из нас и возьмёт всё, что ей причитается, в отведенный каждому срок.