Читать онлайн Одинокий, грустный и весёлый. Недетская сказка

Автор-составитель: Худова Л. В.

© Оформление. ООО «Издательство Перо», 2025

© Попов Ю. К., Худова Л. В. 2025

Об авторе

Юрий Константинович Попов (04.12.1921-25.12.1996), старший сын известного врача Константина Фёдоровича Попова, отличник телевидения и радио, журналист, дипломированный специалист русского языка и литературы, заместитель начальника отдела вещания на Монгольскую Народную Республику, удостоенный медали «Дружба» от её высшего руководства, признанный поэт, в годы войны – миномётчик, награждённый медалью «За отвагу» и орденом Отечественной войны II степени.

45 лет прожил в браке с Поповой (в девичестве Карасёвой) Лидией Ильиничной, также отличником телевидения и радио, дипломированным специалистом русского языка и литературы, ведущей радиопередачи «Наша почта» на Югославию, самостоятельно выучившей сербский язык. Супруги воспитали прекрасную дочь, Елену.

Вступление автора- составителя

Три года минуло с того дня, как вышла книга стихов Попова Ю.К. Много воды утекло, многое осталось недосказанным…

В том числе и рассказы, сказки и недетские истории с долей грустинки.

Его называли «вечный праздник», а кто-то помнил и иным.

Но для меня дедушка Юра всегда был «доброй натуры», по его же собственным словам.

Предлагаю тебе, дорогой читатель, окунуться в мир загадочный и смешной, мир трогательный и немного наивный, в детские и далеко не детские стремления и мечты.

Чего стоит одна только «Леночка» или серьёзное намерение семилетнего малыша «выбиться в люди».

А сказки, как бы для детей, помогут, я уверена, одиноким почувствовать себя менее таковыми, грустным «прогрустить» сполна, а весёлым обрести глубокий смысл своей истинной радости.

Не буду повторять, что да, это нигде ещё не издавалось и что это уникальные архивные данные;

Что вы вряд ли читали о ТАКОМ Гагарине,

А вот если вы не работник медицины, то уж точно не слышали о токсической диспепсии (а если слышали – за что честь вам и хвала – услышите, по словам самого автора, «ещё раз»).

И, конечно, не обойдём вниманием и научно подкованного читателя, представив на его строгий суд пародию на мед. статью, написанную в 1943 году, в марте (а автор, между прочим, знал толк в научных трудах – его отец, Константин Фёдорович Попов, был известным в то время доктором наук, профессором – погуглите!).

И да – эвакуация.

Сейчас это звучит как-то отдалённо, может быть даже странно, а здесь, в рассказе «Всё протекает нормально», показана далеко не нормальная жизнь «эвакуёванных», по словам одного из героев, и их окружающих.

Та же весна 1943-его года.

Женско-мужеские перипетии ярко показаны в рассказах «Было муторно» и «Сюрприз»,

А сами рассказы ненавязчиво перемежаются крупицами стихов, не вошедших в первую книгу, и сокровенными мыслями из личных дневниковых записей автора, ставших теперь «народным достоянием».

Прикоснитесь к этому теплу и свету «славных тётушек» и неподдельной «жизни в искусстве» и ощутите всю прелесть жизни как в городе, так и на даче тех дней.

И вы сами убедитесь, что характеры героев ничуть не устарели,

Что суть человеческая – всё та же,

И что вопросы любви, дружбы, поиска, себя и своего, актуальны и поныне.

Приятного вам всем чтения!

«Да, мои дорогие, – продолжала потрёпанная книжка, – все мы родились одинаково. Нас написали умные люди и сделали умные машины. Для того чтобы мы появились на свет, люди много и долго трудились. Они научились делать бумагу, научились печатать буквы и даже красивые картинки… Но так же как и люди, мы были разные… Людям нужны красивые, некрасивые, с картинками и без картинок, но умные и интересные книги».

… Алик слушал, затаив дыхание и боясь пошевельнуться, чтобы не испугать книжек. Какая интересная история, какие замечательные книжки! Алик с уважением и любовью посмотрел на этажерку.

bolshoyvopros.ru

Однажды в детской …

Лунный луч с трудом проник между шторами и упал на металлическую шишечку маленькой детской кроватки. Детская озарилась мягким лунный светом. Алик не спал. Он каких-нибудь полчаса тому назад вернулся с именин своего лучшего друга Шурика и сейчас лежал и думал. Он думал о том, что вот скоро и у него будут именины и ему, наверное, подарят такой же педальный автомобиль, что и Шурику; думал о том, что как хорошо быть таким же сильным и смелым, как Чкалов. Алик посмотрел на портрет знаменитого лётчика, который висел у него над кроваткой. Все мальчишки с Воротниковского переулка хотят быть такими же, как Чкалов. Да разве только с Воротниковского! Спросите первого встречного мальчика, кем он хочет быть и Алик готов поспорить на своё любимое лото, что мальчик вам ответит: таким, как Чкалов!

Алик ещё думал о том, что, собственно говоря, очень глупо, что детей до 16 лет не пускают на вечерние сеансы в кино. А ему так хочется пойти в кино с Папой! Но Папа днём не может – работает. Алик очень любит своего Папу. Маму он любит тоже. И ещё Алик любит своего щенка Джерри. Когда Алику пришло в голову, что хорошо бы выдрессировать Джерри, он услышал лёгкое шелестение. Алик прислушался и ему показалось, что старая красивая книга, которая всегда спокойно стояла у Алика на полке, тяжело прошептала:

– О-хо-хо! До чего надоело стоять на полке и покрываться пылью!

На что маленькая чуть-чуть потрёпанная книжка защебетала:

– Совершенно правильно! Совершенно правильно! А всё оттого, что вы хотя и старая и очень красивая, но неинтересная. Вот про меня я так не скажу! Вы знаете, где я была совсем недавно? Я была у одного мальчика. Я ему так понравилась, что он читал меня даже за обедом! Это, конечно, очень нехорошо. Он закапал мне всю 23 страницу каким-то противным жирным соусом.

– Ну, соусом ещё ничего, – вздохнула книжка с самой нижней полки, – меня вот почти всю закапали чернилами. И это несмотря на то, что я самая умная, самая полезная книга! Прочтя меня, девочки и мальчики становятся чуточку умнее!

И неожиданно добавила:

– Мне вообще всегда достаётся!

Алику показалось, что книжка даже всхлипнула. Алик приоткрыл правый глаз и украдкой посмотрел на полку. Он увидел или ему только так показалось, что учебник по арифметике обиженно хлопнул своим сильно потрёпанным переплётом. Это была книга брата.

Вообще Алик заметил, что на маленькой беленькой этажерке книги были расставлены в определённом порядке: на нижней полке лежали и стояли самые потрёпанные книжки, а на верхней были книги с красивыми переплётами, на корешках которых игриво поблёскивали золотые и серебряные буквы.

И вдруг Алик увидел, что среди этих расфранченных особ, на самом краю полочки стоит сильно потрёпанная книжка. Это заметила и старая расфуфыренная дама слева:

– Послушайте, послушайте! – обратилась она к своим подружкам. – Вы не знаете, откуда появилась среди нас эта нищенка – на ней даже нет переплёта, а страницы помяты и разорваны?!

– Безобразие. Беззаконие. Бесчинство, – тяжело пропыхтел пожилой Словарь и так хлопнул своим переплётом, что золотистые буквы его изящной молодой соседки слегка запылились.

– Этот словарь очень невоспитан, – прошептала та своей подружке, – он скоро совсем испортит мне переплёт. Это невыносимо!

– Послушайте! Кто вы такая и кто вас сюда поставил? – брезгливо обратилась старая дама к потрёпанной книжке.

– Напрасно вы так хорохоритесь, гражданка! Хотя я и плохо одета, и у меня нет таких красивых картинок, как у вас – я очень интересная книга. Вы можете об этом спросить Юрика, Иру и Галю Павловых. Они долго спорили, кому я достанусь первой, пока не подрались. Юрик чуть не оторвал Гале правую косичку, а Галя со злости укусила Иру за нос. Но это ещё ничего. Они оторвали у меня переплёт и совсем помяли страницы!..

– Несправедливо. Неслыханно. Нелепо, – возмущённо прошептал старый Словарь.

На нижней полочке среди учебников произошло какое-то движение.

– Простите, я перебью вас, – слегка волнуясь, промолвил учебник по ботанике, – но вчера со мной произошёл приблизительно такой же случай. Брат вот этого маленького сорванца Алика вчера в школе долго бил мною по голове своего товарища Костю. Они поспорили, есть ли тычинки и пестики у красавицы розы…

Маленькая чайная Роза, которая стояла у Алика на столике, признательно склонила свою очаровательную головку…

– … Я звал на помощь Александру Ивановну – учительницу по ботанике, – продолжал учебник, – но так как мы, книги, не умеем громко кричать и выражать свои чувства, меня никто не услышал. И вот теперь мой переплёт погнулся, и я каждый вечер должен принимать валериановые капли. У меня так болит титульный лист!

Алику до слёз стало жалко несчастный Учебник.

– Да, мои дорогие, – продолжала потрёпанная книжка, – все мы родились одинаково. Нас написали умные люди и сделали умные машины. Для того чтобы мы появились на свет, люди много и долго трудились. Они научились делать бумагу, научились печатать буквы и даже красивые картинки…

– Да – а… конечно… – важно и неспешно промолвила толстая книга «Земля и небо». У неё были самые красивые картинки, и она очень этим гордилась.

– Но так же как и люди, мы были разные. Одни были очень красивые, но неинтересные, как вот эта склочная особа, – потрёпанная книжка показала на расфуфыренную даму. – Другие были неинтересные, но очень полезные, как старый почтенный Словарь. Некоторые доставляли людям радость и наслаждение, как эта очаровательная соседка Словаря. Обе эти книги очень нужны людям.

Словарь и его соседка дружелюбно переглянулись.

– Простите… Пожалуйста… – мягко промолвил Словарь.

– Какие могут быть счёты! – мило защебетала соседка. – То, что в вас так много пыли – вы совсем не виноваты.

– А особенно мы должны уважать Учебники, – продолжала книжка. – Они выполняют самую тяжёлую и неблагодарную работу – учат людей. Но, к сожалению, мальчики и девочки этого ещё не совсем понимают и очень обижают наших заслуженных коллег.

– Разрешите вам помочь, – галантно обратился красивый иллюстрированный Журнал к миловидной Грамматике, и через мгновение Грамматика уже стояла с ним на верхней полке.

– Людям нужны красивые, некрасивые, с картинками и без картинок, но умные и интересные книги. Вот я, например, – сказала потрёпанная книжка. – Я рассказываю ребятам о замечательных дальних странах, где растут пальмы и вечно плещет изумительное море, где много удивительных зверей и птиц. Я рассказываю о храбрых и гордых людях и хочу, чтобы мои маленькие читатели были хоть чуточку похожи на них. Я рассказываю о том, как двое молодых людей ищут своего пропавшего отца, как им помогает в поисках благородный лорд, о том, как они совершают удивительное путешествие, борются с непогодой, разбойниками и в конце концов находят своего любимого отца.

culture.ru

– Скажите пожалуйста, как интересно! – восторженно воскликнула «Сказка о царе Салтане». – А я думала, что ребята любят одни только сказки. Продолжайте, пожалуйста!

И до тех пор, пока луна не скрылась за большим новым домом, потрёпанная книжка рассказывала историю двух молодых людей.

Алик слушал, затаив дыхание и боясь пошевельнуться, чтобы не испугать книжек. Какая интересная история, какие замечательные книжки! Алик с уважением и любовью посмотрел на этажерку.

– Ну вот и всё, – среди гробовой тишины закончила книжка свой рассказ.

– Позвольте познакомиться – «Сказки Тауэр», – кокетливо представилась беспокойная соседка Словаря.

– «Дети капитана Гранта», – любезно ответила потрёпанная книжка. – Очень приятно.

– Как вы истрёпаны! – решила поддержать разговор изящная собеседница.

– Варварство. Вандализм, – ревниво прошипел Словарь, но его никто не понял.

Наступило тяжёлое молчание. Каждый думал о своей трудной жизни.

– Какие всё-таки есть нехорошие люди! – вдруг промолвила Грамматика. – Вот ещё ужасный мальчик Алик. Я сама видела, как он вырезал картинки из самого хорошего Иллюстрированного Журнала, – она с любовью посмотрела на своего соседа.

Алик заёрзал под одеялом. У него было такое чувство, как будто его сейчас поставят в угол.

– А из меня он вырывал страницы и делал какие-то глупые кораблики. Скажите, из вас никогда не вырывали страницы? – обратилась Арифметика к маленькому Томику Стихов.

– Нет, никогда, – ответил Томик, – но зато я так пропылился, что у меня, наверное, скоро будет чахотка.

– А вы обратили внимание, друзья, – начал Иллюстрированный Журнал, – что этот маленький разбойник никогда нас не прибирает. На полках всегда беспорядок. А в прошлый раз он совсем разлучил меня с моей милой Грамматикой!

– Ужасно, ужасно… – зашелестели книги.

– Эврика! – воскликнула потрёпанная книжка. – Посмотрите на мой титульный лист и семнадцатую страницу! Вы видите этот треугольный штамп? Это штамп публичной библиотеки. Друзья, бежим скорее туда. Там специальные люди будут за нами ухаживать. Они никому не позволят вырывать страницы и делать кораблики, там совсем нет пыли, и никто не разлучит Иллюстрированный Журнал с его любимой Грамматикой.

– Бежим, скорее бежим от этого изверга Алика! – подхватили книжки. – А главный у нас пускай будет Словарь. Он такой толстый и знает столько непонятных слов! – предложил скромный Томик Стихов.

– Согласен. Спасибо, – важно промолвил Словарь и тяжело соскочил с полки.

… Алик проснулся от какого-то стука. Он открыл глаза и посмотрел на этажерку. Около этажерки лежал толстый словарь, а на верхней полке сидел и виновато вертел пушистым хвостом кот Васька – известный бездельник и задира. Алик посмотрел на книжки – они были в ужасном беспорядке! Алик привёл книжки в порядок, любовно вытер пыль, поставил Словарь на место, рядом с изящной книжкой «Сказки Тауэр», поставил Грамматику рядом с Иллюстрированным Журналом, и с тех пор никто не видел, чтобы на маленькой беленькой этажерке в детской был беспорядок.

Папа и Мама очень удивились. А самой любимой книжкой Алика стала потрёпанная книжка «Дети капитана Гранта».

12/IV- 43 г.

Две девочки

Жили две девочки. Одну звали Нина, другую Галя. Мама с папой называли их Нинуся и Галюся. А старший брат, такой противный – противный – Нинка и Галка. А Галочку он ещё дразнил: «Галка – палка! Галка – палка!» Выйдет во двор, чтобы позвать девочек к обеду, такой противный-противный, и кричит:

– Нинка, Галка – палка, идите обедать. Мама зовёт!

star-tape.ru

Мальчишки во дворе смеются, а Галочке обидно. Стоит она дома перед зеркалом, растирает слёзы и думает: «Ну разве я чем-нибудь похожа на палку? Наоборот! Мама говорит, что я толстушка. А он… у, противный!» Впрочем, брата она любила. Он был добрым и иногда помогал решать задачки. А Ольга Фёдоровна, как нарочно, задаёт всегда такие трудные, такие трудные…

Родились эти девочки в один и тот же год, месяц и даже день. Все знакомые очень удивились. Только Галочка была на пятнадцать минут старше Нины и поэтому всегда задирала нос. «Я, говорит, старшая» и, когда мама давала деньги на мороженое, сама всегда выбирала, какое купить – сливочное или шоколадное – сама платила и давала Ниночке с таким видом, как будто это не она, Галочка, а мама даёт мороженое. Подумаешь тоже! На 15 минут старше! Первый ученик 3 кл «Б», в котором учились сёстры, Миша Костин, даже задачку за 15 минут не решит!

Были эти девочки очень похожи друг на друга. И глазки у обеих карие, и носы курносые, и у обеих косички. Только маленькие. Потому что ещё не выросли. Брат их называет крысиными хвостиками. Это тоже очень обидно. У Гали на носу пять веснушек и у Нины тоже. Одевала их мама одинаково: у Нины синяя кофточка и у Гали синяя кофточка, у Гали красные бантики на косичках и у Нины красные бантики, ну совсем, совсем они были одинаковые. Их даже путали. На Нину говорили – «Галя», на Галю – «Нина».

Раз пришёл дядя Коля. Посадил Галку на одно колено, Нину – на другое:

– Ну, говорит, признавайтесь, кто из вас Галя, кто Нина?

Галя говорит: – Я – Галя, Нина: – Я – Нина. А дядя Коля не верит:

– По-моему, наоборот. Вы меня, пожалуйста, не обманывайте. Как не стыдно взрослых обманывать!

И смеётся. Он очень хитрый, этот дядя Коля. Как девочки ни старались ему доказать, так и не удалось. А Нина даже заплакала. Она вообще плакса.

Только не совсем они были одинаковыми. Галя была прилежной девочкой и хорошо училась, а Нина ленилась и часто приносила в дневнике «посы» и даже «плохо», отчего мама всегда говорила, что «Нина её в могилу сведёт», а папа смотрел на Нину строго-строго и уходил к себе в кабинет. А потом не разговаривал с ней, как будто она его очень обидела. Сначала Нине было очень стыдно. Она начала учиться лучше и даже несколько раз принесла домой отличные отметки. Она всё-таки была способной девочкой. Но потом опять начинала лениться, и всё шло по-старому.

Придёт, бывало, из школы, пообедает, погуляет немножко во дворе и вместо того, чтобы потом заниматься, играет с куклами, бегает по комнатам, кричит, мешает Гале учить уроки или сидит на подоконнике (хотя мама и не разрешает этого делать) и смотрит в окно. Правда, окно было очень интересное. Посмотришь прямо и видишь: идёт прохожий – ноги у него тонкие и длинные, как у цапли, туловище маленькое и толстое, а голова длинная-длинная. Очень смешно! Склонишь голову, и ноги у прохожего становятся маленькими, а туловище – длинное и тонкое, как папина палка. Ещё смешнее! Но ведь нельзя же всё время смотреть в окно, тем более что уроки ещё не выучены! Придёт мама с работы, рассердится и заставит сесть за уроки.

Но как Нина занимается! Даже противно смотреть! На стуле всё время ёрзает, пыхтит, в носу, извините, ковыряет. Или откроет рот и мух считает. Один раз одна муха ей в рот залетела. Вот смеху-то было! Все смеялись: и мама, и Галя, и Даша-домработница, а у брата даже слёзы на глазах выступили. Пришёл сосед узнать, в чём дело. Это был очень мрачный человек, он никогда не смеялся. Так и он, поверите, не выдержал и так хохотал, что одна синенькая стекляшка на маминой люстре стала раскачиваться.

Вот так занималась Нина.

А ошибок у неё было всегда много! Вместо «свинья» напишет «звиня» или вместо восклицательного знака поставит вопросительный. А об арифметике и говорить нечего. Помножит 15 на 5, а получится 40, или скобку забудет закрыть, а потом сидит два часа и решает. Часто списывала в классе у своей подруги Мани примеры и задачки. А разве это хорошо?

А что было, когда начались в четвёртом классе первые экзамены? Рассказать? Только вы, пожалуйста, никому не говорите об этом, а то мне будет очень стыдно. Нина ведь в моей бывшей школе училась.

Это было в майский солнечный день. В саду уже пробилась травка, и начали распускаться деревья. Весеннее солнце как будто ласкало своими лучами ребят, которые весёлой гурьбой шли на экзамены. Шли ребята и из 4 класса «Б», где учились наши девочки. У них сегодня был экзамен по арифметике. Все пришли нарядные, а Вася Иванов, классная задира и забияка, даже шею вымыл. Это было целое событие, и его все поздравляли.

Наконец вошла Ольга Фёдоровна и какой-то незнакомый усатый дядя в очках и с трубкой во рту. Вася Иванов говорил, что это он «для страху» трубку с собою взял. Но никто ему не поверил, потому что глаза у дяди были весёлые и добрые. А Ольга Фёдоровна была сегодня немножко строже, чем всегда, и тоже нарядная! Все ученики и ученицы решили, что она сегодня – самая красивая и нарядная учительница в мире.

Первой вызвали Галю, второй – Нину. Она немножко волновалась, но старалась не показывать этого. Только кончик носа у неё покраснел и стал очень смешным. Удивительное дело! Все вопросы, которые ей задавали, показались очень простыми, а задачки – очень легкими. И спрашивали её как-то мало! Прямо странно! Усатый дядя весело смотрел на неё, а Ольга Фёдоровна чему-то радостно улыбалась. Ну, конечно, вы уже догадались, что Галочка получила пятёрку.

А Нина… Только, помните, вы обещали мне никому не рассказывать про Нину. Нина так волновалась, что правая косичка её всё время подпрыгивала, а красный бантик сам развязался. Она потом всех уверяла, что не смогла помножить 13 на 4 только потому, что очень волновалась. И задачку поэтому не решила, и в дробях напутала. А задачка была такой простой, что пока Нина стояла у доски и думала, весь класс и даже Колька, самый отстающий ученик в классе, давно решили её.

Нина стояла у доски красная и слова не могла вымолвить. Руки её были перепачканы мелом, а новая синяя юбочка вся побелела, то ли от досады, то ли от мела. Посмотрела Нина на Ольгу Фёдоровну: учительница сидела грустная-грустная и губу прикусила. А усатый дядя отложил трубку и смотрел на Нину точь-в-точь, как папа смотрит, когда она его очень огорчает. Не выдержала Нина, разревелась и… выбежала вон из класса. Скорее, скорее на улицу, по переулку, мимо 3-его Дома Советов – скорее домой! Прибежала, повалилась на диван и так ревела, что на полу даже маленькая лужица образовалась.

Получила Нина на осень переэкзаменовку по арифметике и должна была всё лето заниматься. Галочка поехала в Артек и пишет, как там хорошо, как красиво в Крыму. А море какое! Синее-синее! Ну совсем, как в сказке. А гора какая там есть! На медведя похожа. Честное пионерское! И виноград, и кипарисы, и чего-чего там только нет. А ты сиди и сиди, учи и учи. Скука какая! Сидит Нина на веранде и учит:

«Шестью два – двенадцать, шестью три – восемнадцать, шестью четыре – двадцать пять…» Двадцать пять? Это птичка какая-то пролетела, не то воробей, не то чиж. Вот Ниночка и засмотрелась.

«Шестью два – двенадцать, шестью три – восемнадцать…»

А вон ребята идут. На реку, видно, купаться. Хорошо бы с ними! А вон, Вовка на велосипеде едет. Вот бы покататься! Да нет – нельзя. Мама не разрешили никуда ходить, пока не выучит таблицу умножения.

А задачки какие трудные! И Мани нет, у которой можно было бы списать, и Галка уехала. Вот сиди одна и пыхти. Скука какая!

Пришла осень. Пожелтели листья. И журавли стали собираться на юг. В свой Артек, очевидно. Сдала Ниночка арифметику. Сдала неплохо. Кажется, получила «хорошо с плюсом».

Сдала и успокоилась. Забыла, сколько огорчений доставила летом её лень и опять начала лениться.

Так вот и училась Нина. С трудом переходила из класса в класс и очень огорчала папу и маму, которые хотели, чтобы девочка стала инженером или врачом хотя бы.

Однажды в зимний вечер к брату приехал товарищ. Он был в таком волосатом пальто, что его очень хотелось постричь и побрить. Товарищ был инженером-геологом. Виктором звать. Не слышали? Может быть видели? Хотя, где его увидеть, когда он всё время путешествует, камни какие-то ищет, которые называются очень странно – ми-не-ра-лы, уголь ищет, железо.

Почти полстраны исколесил. А страна у нас большая, интересная. Сколько удивительных вещей рассказывал Виктор! И про тайгу, и про степи огромные, и про пустыни. Вы знаете, в пустыне есть ящерица – варан называется. Так длиной она – 1–1.5 метра! Правда интересно? А в тундру, восточнее реки Лены (жаль только Нина забыла, где эта река) из самой Австралии прилетают розовые чайки.

Очень много интересного рассказывал Витя. Потом он с братом куда-то ушли, а Галя сказала маме, что обязательно-обязательно будет геологом. Нина ничего не сказала – она смотрела в окно. Там как раз пробежала собака чрезвычайно интересная: одно ухо больше другого, вся мохнатая, как у тёти Ани воротник на шубе, и хвост какой-то куцый.

… С тех пор прошло много лет. Как-то просматриваю газету и что вы думаете вижу? – Галкин портрет, и на самом видном месте! Она такая серьёзная. Такая нарядная. Ну точь-в-точь как Ольга Фёдоровна, когда она пришла в 4 класс «Б» на экзамены по арифметике! Галка теперь геолог-разведчик. На каком-то почти необитаемом северном полуострове нашла много железной руды, которая так нужна нашей стране. Вот какая у нас Галка! И Галкой-палкой её, наверное, теперь уже не дразнят. Как вы думаете?

А Нина…

Нина работает как раз против моего дома в продовольственном магазине кассиршей: крутит ручку кассы, считает на счётах. Только плохо считает. Всегда около её кассы длинная очередь: и все старушки, все домашние работницы ругают её почём зря. Говорят, что её скоро снимут с этой работы.

Так две девочки, которых раньше трудно было отличить друг от друга, стали совсем разными.

1940 г.

Ещё раз о токсической диспепсии

(Почти правдоподобный рассказ)

В больницу, которая находится в пяти километрах от Энской станции, должен приехать профессор Попов. Профессор приедет из Москвы и прочтёт лекцию на тему «Токсическая диспепсия». Прослушать интересную лекцию в Энскую больницу съехались районные и даже областные врачи. Директор больницы д-р Лейкоцитов был явно обеспокоен. На общем собрании работников больницы он предложил выделить совет (что-то вроде Совета Безопасности) для встречи московского профессора. Предложение было принято. После бурных прений и голосования в Совет вошли: д-р Лейкоцитов, д-р Пробкин, д-р Тяпкина, д-р Ляпкина и зав. хозяйством Емельян Слабительный. Хотели пригласить дворника Исидора Подопригора, но тот почему-то отказался.

myportion.ru

25 июня в 19 ч. по московскому времени Совет начал свою работу.

Д-р Лейкоцитов: Я пригласил вас, господа, т. е. товарищи, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет профессор Попов.

Д-р Пробкин: Не размазывайте, Николай Альфредович, не размазывайте. Вы ведь не Гоголь (д-р Лейкоцитов хочет обидеться, но у него ничего не выходит).

Д-р Лейкоцитов: Так вот, профессор Попов прочтёт нам лекцию о токсической диспепсии.

Д-р Тяпкина: Это очень интересно!

Д-р Лейкоцитов: Извините, Валентина Кирилловна, но вы очень недальновидная женщина. Ведь к нам едет профессор, да ещё московский. Его надо как следует встретить, проводить – вот здесь-то и призадумаешься!

(садится на стул и думает)

Емельян Слабительный: Разрешите высказаться. Я уже всё продумал. Профессора надо угостить обедом. Виноват, д-р Ляпкина хочет что-то сказать.

Д-р Ляпкина: (встаёт) Правильно! (садится)

Емельян Слабительный: (продолжает) Конечно, наше подсобное хозяйство слабенькое, жиденькое, но, товарищи, иду я вчера по двору и вижу: справа от меня ходит наш уважаемый дворник и убирает двор, а слева шатается утка и ничего не делает. Предлагаю её скушать.

Д-р Тяпкина: (удивлённо) Как скушать?

Ем. Слабительный: Очень просто. Зарезать, зажарить, поставить на стол и вместе с профессором скушать.

Д-р Тяпкина: (вскакивает) Как с профессором?!

Д-р Слабительный: (недовольно) Ну и склочная вы особа, Тяпкина! Профессора, конечно, мы трогать не будем. Он будет есть одну лапку, а вот я, например, другую. Поняли?

(Тяпкина молчит)

Д-р Пробкин: Но ведь утка маленькая, а нас…

(показывает на пальцах, сколько «нас»)

Ем. Слабительный: Я уже всё продумал. Предлагаю из состава больницы выделить комиссию из 3-х человек для съедения указанной утки. Кто именно – предлагаю решить тайным голосованием. Виноват, д-р Ляпкина хочет высказаться.

Д-р Ляпкина: Правильно! (садится)

Ем. Слабительный: Я думаю, никто возражать не будет?

(голоса с мест: «Никто! Конечно!»)

Д-р Лейкоцитов: (мрачно) Предлагаю на обеденный стол поставить цветы.

Ем. Слабительный: (уверенно) Профессор цветы есть не будет. Предлагаю – салат. Голосуем. Кто – за, кто – против? Единогласно. Вопрос решён.

Дальше. Николай Альфредович хочет как следует встретить профессора. Я думаю, что на станцию надо выслать лошадь и Тяпкину. Тяпкина должна будет сказать речь. Содержание пусть сочинит наш уважаемый дворник Исидор Подопригора. Уж очень у него занозисто получается (аплодисменты). Ну вот и всё (садится).

Д-р Лейкоцитов: (мрачно) Кто следующий? Емельян Иванович, вы что-то хотите добавить?

Ем. Слабительный: (встаёт) Предлагаю зафиксировать мою речь в протоколе (садится).

Д-р Лейкоцитов: Зафиксируем. Кто следующий?

Исидор Подопригора: (лезет через окно) Разрешим мне. Вчера… ето… я не хотел выступить на Совете. Но раз Емельян Иванович (кланяется Слабительному) упомянул и меня добрым словом, разреши, дохтур, выступить. Вишь какой крендель!

Д-р Лейкоцитов: (машет рукой) Выступай!

Ем. Слабительный: (с места) Давай, Исидор, давай! Не робей!

Исидор Подопригора: Я, конечно, понимаю – прохфессор должен прикатить, говорить чего-то там будет об етой… самой… пепсин. Стоял я тут под окном и думал себе: «Эх вы, дохтура! И придумать ничего антиресного не могли!»

Д-р Пробкин: (смотрит на часы) Ты, Исидор, давай покороче.

Ем. Слабительный: (с места) Не робей, Исидор! Дуй до горы!

Исидор Подопригора: А я и дую! Значит кумекал я вчера с етой пигалице – Тяпкиной насчёт ребятишек ваших, больных. Она мне и говорит: «Есть, Исидор, у нас пара ребятишек, больных етой… самой… пепсией. Помереть вишь не успели!»

Д-р Тяпкина: (гневно) Этого я не говорила!

Исидор Подопригора: (задумчиво) Может быть… Так я хочу сказать: покажите их прохфессору. Авось подлечит родимых!

Д-р Лейкоцитов: Это к делу не относится.

Исидор Подопригора: Ну, не относится, так не относится. Я кончил (идёт к окну и садится на подоконник).

Д-р Пробкин: (в раздумье) А ведь это мысль! Николай Альфредович, разрешите сказать несколько слов.

Д-р Лейкоцитов: Говорите.

Д-р Пробкин: (торжественно) Предлагаю этих ребят показать профессору Попову, чтобы он их продемонстрировал аудитории и подтвердил наш диагноз. Хорошо придумал?

Д-р Ляпкина: Правильно! (аплодисменты)

Д-р Лейкоцитов: На этом заседание Совета будем считать закрытым. Голосование насчёт утки проведём завтра.

Хозяйственную часть поручаем Слабительному, больных д-ру Пробкину А теперь спать, спать…

На этом Совет закончил свою работу Три дня готовился персонал больницы к встрече проф. Попова. Спорили, голосовали, предусматривали и… не предусмотрели.

29 июня, в 3 часа дня, когда Емельян Слабительный запрягал лошадь для встречи профессора, во дворе больницы появился человек.

– Здравствуйте, товарищ! – обратился он к завхозу.

– Здравствуйте. Не мешайте работать. Самого профессора едем встречать.

– Так я и есть профессор. Профессор Попов.

Трудно сказать, сколько простоял бы Слабительный с открытым ртом, если бы из больницы не выскочил д-р Лейкоцитов.

– Профессор! Здравствуйте! Вы уж извините нас, что не смогли встретить. Думали, что приедете часа в четыре.

– Ничего, ничего. Врачи собрались?

– Через минуту все будут в сборе, – заявил Лейкоцитов и куда-то убежал.

Через час профессор начал читать лекцию. Народу было много. В первом ряду сидели Лейкоцитов, Тяпкина, Ляпкина и что-то записывали. Емельян Слабительный где-то хлопотал насчёт утки, Пробкин – насчёт ребят. В комнате было душно. Часы уже три часа показывали половину пятого.

– Ну вот и всё, – закончил профессор. – Надеюсь, всё понятно?

Публика захлопала. К столу подошёл Лейкоцитов.

– Разрешите поблагодарить Вас, профессор, от имени всех слушателей, – Лейкоцитов крепко пожал профессору руку. – А теперь, так сказать, в виде иллюстрации разрешите показать Вам и всем сидящим здесь двух ребят, больных токсической диспепсией.

Лейкоцитов хлопнул в ладоши, и в комнату вошёл д-р Пробкин, неся на руках двух малышей. Профессор надел очки и внимательно осмотрел ребят.

– Так вот, товарищи, – сказал он. – Я вижу, что в токсической диспепсии вы разбираетесь довольно слабо. У этого малыша – менингит, а у этой очаровательной девочки – заворот кишок! Вы ошиблись, но таких ошибок мы, врачи, допускать не имеем права. Читать надо больше и учиться. Постоянно учиться!

Автор не берётся описать немую сцену, которая под силу разве что Гоголю.

Профессор попрощался и вышел из аудитории. По дороге на станцию его догнал на телеге Исидор Подопригора.

– Осрамились наши дохтура, прохфессор! Ну ничего – мабудь да подлечат ребят? Уж больно малыши славные!

– Подлечат, товарищ, подлечат! Человеку свойственно ошибаться.

– Вот и я так кумекаю. Мабудь покушать хотите? У нас сегодня утка…

– Не стоит право. Меня ещё двое больных дожидаются.

– Ну, как хотите. Утка уж больно неважнецкая! Тогда садитесь – подвезу, что ли! Вишь какое дело, Кузька! Трогай! – и Исидор Подопригора стегнул лошадь.

А утка действительно оказалась неважной, потому что Емельян Слабительный заболел токсической диспепсией.

1/VII-46 г.

г. Москва

Моя жизнь в искусстве

Когда я убедился, что химия мне не по нутру, я пришёл и сказал об этом своей тёте. Тётя посмотрела на меня, как смотрят на утопленника, которого уже нельзя воскресить, смахнула на всякий случай со стола пару тарелок и вышла из комнаты. Через минуту послышалось жалобное мяуканье нашей кошки, но это не вызвало у меня ни сострадания, ни раскаяния. С тех пор как я живу у тёти, я стал чёрствым, бессердечным человеком.

dzen.ru

Вечером, когда над нашим домом зажглись звёзды Большой Медведицы, в мою комнату вошла тётя Шура и молча начала ходить от книжного шкафа до тумбочки. Я заинтересовался этим, сел в кресло и стал заниматься подсчётом: если считать, что между шкафом и тумбочкой 8 шагов, а тётин шаг содержит в себе не больше 75 см, то в общей сложности за полчаса хода тётя проделала что-то около 1 км. Таким образом, мою тётю можно считать неплохим, хотя и маломощным двигателем. В начале 2 км тётя остановилась перед креслом, в котором сидел я, внимательно посмотрела на меня и, промолвив: «Так я и думала!», принялась за 2-й км. В конце концов, тётина фигура примелькалась, и я стал засыпать.

Меня разбудил строгий голос тёти Шуры: «Юрий! Ты будешь артистом!» Я глупо вытаращил глаза. «Да, да, артистом! В тебе есть что-то артистическое», сказала тётя и уставилась на мою шею. Спросонок я и не разобрал, что во мне есть, но на всякий случай подошёл к зеркалу и посмотрел на шею. Нет, шея была абсолютно чистой! Когда я наконец уразумел, что задумала тётя, то очень удивился.

– Ведь Вы всегда говорили, что у меня отвратительная дикция. И потом, я слишком поздно стал выговаривать букву «р». Доктор Диспепсия считает, что у меня что-то с голосовыми связками.

– Ты всегда был шалопаем! – невозмутимо сказала тётушка. – Ну, ничего. Будем работать! Не надо забывать, что «терпение и труд всё перетрут».

Я с ужасом подумал о своих голосовых связках. Но так как скоро предстоял мой день рождения, то я не стал противоречить, и мы стали заниматься. Тётя когда-то выступала в любительских спектаклях и кое-что понимала в театральном искусстве.

– Прежде всего, тебе надо вправить дикцию! – сказала она и надела пенсне. Я почувствовал, как на моём затылке стали медленно подниматься волосы.

– Для этого выучи вот этот стихотворение и повторяй его до тех пор, пока не будешь внятно произносить каждое слово, – и тётя протянула мне исписанный листок.

С радостным чувством, что всё обошлось благополучно, я взял стихотворение и начал зубрить:

Выучить эти четыре строчки было в конце концов не так трудно, гораздо труднее внятно произносить каждое слово. Попробуйте сами! Через полчаса я убедился, что д-р Диспепсия был прав, и с моими голосовыми связками не всё благополучно.

Тогда я пошёл в аптеку и купил себе десять пакетов «борной». Прополоскав себе горло, я снова принялся за декламацию, но ничего не получилось! Я просто разучился внятно произносить слова! И чем больше я старался, тем хуже получалось. Тогда я решил петь, но так как я долго не мог подобрать подходящий мотив, то очень заинтересовал этим нашего соседа, Антона Кирилловича, человека весьма спокойного и положительного. Сначала он спросил, чем объяснить, что я так весело настроен, не случилось ли что-нибудь с моей тётей? На это я ему ответил, что всё в порядке: тётя сидит в ванной, а я вправляю себе дикцию. После этого он предложил мне свои услуги – сбегать за доктором – и почему-то стал намекать на психиатра. Я вежливо отказался и продолжал в том же духе. А к вечеру Антона Кирилловича куда-то увозили, причём он пытался всех уверять, что «всё это – ерунда!», «он скоро вернётся» и «теперь, дескать, и дома передвигаются».

«Вправлял» я себе дикцию приблизительно с неделю. Сначала декламировал медленно, потом тётя Шура заставляла меня говорить всё быстрее и быстрее. Если бы в это время кто-нибудь подошёл к нашей комнате и прислушался, то очень удивился бы, услышав следующие возгласы тёти Шуры:

– Быстрее! Ещё быстрее! Немножко тише! Резвее! Так, так. Не «помидор», а «коридор». Так. Тише. Т-п-р-р-у!

После этих занятий я себя чувствовал весьма скверно и обыкновенно впадал в чёрную меланхолию.

Как-то чудным весенним днём ко мне в комнату вошла тётя, села в кресло и торжественно спросила:

– Юрий! Что бы ты хотел приобрести?

– Велосипед, – не задумываясь, ответил я и понимающе посмотрел на тётю. Ведь скоро у меня должен быть день рождения!

– Так, так, – тётя забарабанила пальцами по ручке кресла, – сейчас мы будем с тобой разыгрывать маленькие сценки. Допустим, что я тебе дарю деньги, и ты идёшь в магазин покупать себе велосипед.

Какое разочарование! Я подошёл к тёте, изобразил на лице глупую улыбку и взял у неё из рук воображаемые деньги.

– Так, теперь ты входишь в магазин, подходишь к прилавку и обнаруживаешь, что у тебя из карманов вытащили все деньги.

Я подошёл к письменному столу и стал судорожно выворачивать карманы. Из карманов посыпались карандаши, какие-то бумажки, три пуговицы и множество всяких крошек. Денег не было! Когда пыль в комнате немного улеглась, я схватился за голову, выдрал для усиления эффекта пару клочков волос и с криком «слямзили!» выскочил из комнаты. За мной выскочила тётя Шура. В середине коридора она меня остановила:

– Во-первых, что это за «слямзили»? А во-вторых, нельзя же скакать, как цирковая лошадь! Разве это игра?

– Это темперамент! – гордо заявил я.

– Так вот, поменьше темперамента, побольше толку.

– Эх, тётя, тётя! Ведь я так хочу иметь велосипед!

– Вот и хорошо! Начнём сначала. Допустим, я тебе даю деньги, и ты идёшь в магазин покупать велосипед.

Я выдавливаю жалкую улыбку и всё начинаю сначала.

С такими сценками мы провозились приблизительно с полмесяца. Я похудел, побледнел и даже стал меньше кушать. Зато тётя говорила, что занятия идут мне на пользу. Ещё бы: я ведь сократил тётины расходы почти наполовину! Но ещё хуже стало, когда тётя решила меня учить гримироваться! Каждое утро, перед завтраком она портила мне аппетит, заставляя мазаться какими-то вонючими мазями. Но так как у меня не всегда получалось так, как надо, то тётя начинала меня скоблить и перемазывать. После этих занятий я как-то особенно стал чувствовать Вертинского, особенно ту песенку, где он поёт, что «устал от белил и румян и от вечной трагической маски».

Потом тётя где-то раздобыла книгу Станиславского «О работе актёра над собой», проштудировала за два дня и две ночи и начала меня мучить по системе Станиславского. От всех этих «кругов внимания» у меня шли круги перед глазами, и я уже хотел идти к одному знакомому доктору, чтобы узнать: можно ли меня ещё спасти или я уже на всю жизнь останусь ненормальным человеком.

К счастью, занятия театральным искусством скоро прекратились. Но прежде тётя, очевидно, решила вообще стереть меня с лица земли. Началось это за завтраком:

– Юрочка, у тебя, кажется, скоро будет день рождения?

– О, да, тётя!

– Я тебе приготовила небольшой сюрприз, но прежде пододвинь мне сахарницу.

– Спасибо, тётя, – робко говорю я и передаю ей сахарницу. Руки у меня дрожат.

– Я решила на твой день рождения пригласить дядю Сёму, тётю Женю, Грачика и бабушку.

Я обжигаюсь кофе, но всё же выдавливаю из себя:

– Ну, что же, это очень мило!

– Тебе придётся выступить: что-нибудь продекламировать и сыграть со мной небольшую сценку.

– Но ведь я не царь, не бог и не герой! Я уже не в состоянии декламировать и играть сценки. Я просто устал.

– Юрий! Ты должен показать родственникам, на что ты способен!

– Родственники и так догадываются, что я ни на что не способен.

– Ты мужчина и должен доказать обратное. И потом, я ведь не даром промучилась с тобой целый месяц.

Я не знаю, кто с кем промучился целый месяц, но спорить с тётей, да ещё перед днём рождения, у меня не хватило сил. Когда я немножко пришёл в себя, наш разговор возобновился.

– Ты будешь читать отрывок из «Евгения Онегина» и играть со мною сцену у фонтана.

– Не лучше ли нам сыграть сценку из «Маскарада» – как раз то место, где Арбенин отравляет Нину?

– Нет, не лучше. Мы ещё слишком мало с тобой занимались, чтобы ты способен был сыграть такую сложную сцену.

Бедная тётя! Она даже и не догадывается, что, если бы мы с ней занимались чуточку больше, я бы угробил её и без помощи Лермонтова!

И вот мы стали готовиться к вечеру. Из «Онегина» тётя выбрала отрывок от «Бывало он ещё в постели» до «рёвом скрипок заглушён ревнивый шёпот модных жён». Особенно меня растрогали строчки о лимбургском сыре и золотом ананасе! Они у меня получались лучше всего! Потом я долго раздумывал – как понимать следующие строки:

Мне почему-то казалось, что «боливар» – это штаны наподобие галифе что ли, но тётя очень скоро меня разубедила в этом.

Ну вот. Над сценой у фонтана мы бились две недели. Мне очень нравилось пугать тётю Шуру словами:

Тётя очень просила, чтобы я поменьше кричал и не так сильно размахивал руками, а то вывихну себе руку. Я же готов биться об заклад, что она это говорила от страха. Но в общем «сцена у фонтана» у нас проходила благополучно.

Наконец, настал знаменательный день. В одной половине комнаты мы соорудили что-то вроде сцены, повесив старую дядину простыню. Перед этой «занавесью» в креслах на стульях уселись дядя Сёма, тётя Женя, бабушка и другие родственники. Сзади всех, на столе устроился Грачик. Я очень волновался и целый день не находил себе места.

Ровно в 8 часов вечера тётя с трудом открыла занавес, и представление началось. Сначала я читал «Онегина». Так как я всё время боялся чего-нибудь забыть, то решил читать как можно быстрее, чтобы не думать об этом. Так я и сделал, буквально ошеломив зрителей.

В антракте ко мне подошёл дядя Сёма и сказал (конечно, из вежливости), что ему очень понравился отрывок из «Мцыри». Я скромно опустил глаза и промолчал. Грачик же попросил меня научить его так быстро говорить, чтобы похвастаться перед сестрёнками.

Во второй половине вечера мы с тётей разыгрывали «сцену у фонтана». Здесь дело обстояло значительно хуже. Несколько раз меня прерывали и просили повторить отдельные строчки. Очевидно, тётя так и не «вправила» мне дикцию! Закончилась эта сцена неожиданно и совсем не так, как у Пушкина. Когда мне нужно было упасть перед тётей на колени, я не рассчитал и сшиб её с ног. Тётя лишилась чувств, а я красный и смущённый стоял перед ней на четвереньках и не знал, что делать. На помощь мне пришли родственники. Тётя Женя стала приводить тётю Шуру в чувства, а дядя Сёма взял меня за шиворот и поставил на ноги, намекнув при этом что-то насчёт горбатого и могилы. Грачик очень смеялся.

Так закончилось моё первое и последнее выступление на сцене.

И несмотря на то, что это был мой собственный день рождения, тётя Шура не разговаривала со мной целый вечер, а насчёт того, что во мне есть «что-то артистическое» молчит и теперь.

Определённо надо заняться химией!

16/III – 44 г.

Ст. Старица. Армия.

К рассказу прилагается письмо матери (вернее, письмо ей написано на том же листе, что и последняя страница рассказа; именно написано, так как ни последней страницы рассказа, ни письма нет на сегодняшний день в напечатанном виде).

ustkan-cbs.alt.muzkult.ru

Итак, письмо:

Дорогая мамочка!

Посылаю тебе рассказ из серии «я и тётя». Прибереги его, пожалуйста. Я его написал в один из свободных дней, которые здесь случаются довольно редко.

Между прочим, у меня к тебе огромная просьба: если у тебя-таки выдастся свободный денёк, перепиши рассказ и пошли его Соне. Адрес следующий: Алма-Ата, ул. Шевченко, 44, корп. 4, кв… И скажи, почему я сам это не сделал – нет бумаги и времени – и попроси прислать рисунки. Конечно, на Никоновской у меня всё по-прежнему. Ничего интересного и особенно весёлого. Адрес тот же: 23861 – Е. Пиши, мама, обязательно. Поцелуй сестрёнок и передай привет Коле.

Крепко-крепко целую,

Твою Юрий.

17/III – 44 г.

P.S. Покажи рассказ Папе.

Обязательно напиши, когда получит.

Уж не жду от жизни ничего я[1]

Он шёл по улице какой-то обречённой походкой. Его согнутая крючком фигурка, опущенная голова и странная походка обращали на себя внимание прохожих.

Некоторые заглядывали ему в лицо, видели, что оно ещё слишком молодое, видели, что его лицо, как и вся фигурка, выражали какую-то обречённость, какое-то непротивление своей судьбе, очевидно страшной и тяжёлой.

Он прошёл улицу, завернул за угол, вышел на площадь и шёл дальше такой же равномерной автоматической походкой.

Он думал.

Мысли его были сбивчивыми и противными. Иногда появится на секунду светлая мысль, блеснёт и исчезнет, растворится в хаосе серых мрачных мыслей.

Но вдруг он почувствовал, что мысли имеют какую-то закономерность, что они выливаются в определённый разлёт, имеют определённый ритм.

Он почувствовал слова. Почувствовал, но не мог ещё никак осознать их. Они ими казались, они приближались, принимали более яркую форму. Он чувствовал и приближение, ему становилось страшно – настойчиво и жестоко.

Наконец, он узнал их – ему даже показалось, что чей-то глухой голос произнёс: «Уж не жду от жизни ничего я».

Ему стало нестерпимо жутко. Он застегнул ворот и впервые оглянулся по сторонам. Кругом била ключом, бурлила жизнь. Он увидел людей. Была весна, и люди были какими-то весенними, как будто вешние воды унесли всё горе и заботы их.

На лицах почти у всех было написано одно выражение: «Жить, жить, жить!»

Это естественное желание стало постепенно передаваться и ему.

Но вдруг ему показалось, что кто-то сзади ему произнёс:

«Не жди от жизни ничего».

Он быстро обернулся. Он хотел узнать, кому же, наконец, принадлежал этот голос.

Сзади себя он увидел идущих весёлой цепочкой студентов. Они о чём-то весело говорили, смеялись. Он увидел женщину с девочкой на руках. Улыбалась чему-то женщина, улыбалась девочка.

А ему уже справа, слева – отовсюду – послышались голоса: «Уж не жду от жизни ничего я», «Уж не жду от жизни ничего я».

teplye- besedy.ru

Он пошёл быстрее, он вышел в сквер.

Весело журчали серебристые ручейки, радостно щебетали птички и дети, от набухших почек на деревьях исходил какой-то пьянящий запах.