Читать онлайн Дуплет

– Очень интересно! – неожиданно раздался голос за спиной. – Так вот, о чем вы мечтаете!? При вашем-то роде деятельности!

– А откуда вы знаете, чем я занимаюсь? – Я обернулся и с удивлением посмотрел на невысокого жилистого человека, совершенно непримечательной наружности – такого никогда не заметишь в толпе. Он также очень внимательно меня разглядывал, словно приценивался, если такое слово уместно при данных обстоятельствах.

– Уверяю вас, определить это совсем не сложно, – усмехнулся мой собеседник, – гораздо труднее попытаться представить, чем вы никогда не сможете заниматься. Хотя и здесь я, вероятно, не смогу сильно ошибиться. А знаете… вы великолепный экземпляр для изучения – просто находка! Однако, примите мои извинения, я забыл представиться – Семен Петрович Абрамовский, доктор психологических наук…

Наверное, мою историю стоит начать именно отсюда, с этой странной встречи. Ничем другим я не смогу точнее определить вектор тех событий, которые произошли в дальнейшем. Они настолько невероятны, что и воспоминания о них кажутся какими-то нереальными. Более того, я до сих пор сомневаюсь, что все случившееся не было плодом моего расстроенного воображения или даже болезни. В этом случае мне остается только заранее принести извинения за столь тревожные игры собственного разума. В свое оправдание могу сообщить, что до сих пор являлся абсолютно обыкновенным человеком. Про таких говорят: один из толпы.

По роду занятий я архивариус. Это скромная должность, но для меня она подходит идеально. Я абсолютный интроверт, обожаю тишину, изредка разбавляемую гулкими звуками шагов вдоль сводчатых коридоров института, в котором проработал почти всю жизнь. А главная моя страсть, конечно же, книги – они так много могут рассказать, не нарушая при этом безмолвия – идеальные товарищи и собеседники!

Кто-то скажет, что моя работа скучна и однообразна. Я же настолько привык к такому образу жизни, что уже не в состоянии судить беспристрастно. Могу лишь уверить, что скука – редкий гость для меня. К тому же, я никогда не жаловался на нехватку воображения.

С детства я обладал неуемной фантазией, которая с лихвой компенсировала отсутствие приключений в реальной жизни. Мне нравилось читать о разных странах, придумывать новые, планировать маршруты путешествий по самым отдаленным уголкам планеты, мечтать. Я постоянно что-то сочинял. Так было интереснее существовать, особенно если в действительности ты довольно зауряден и не в силах осуществить большинство их своих желаний. Когда я вырос, эти мысли приобрели более степенный, взрослый характер, но окончательно не исчезли. Хотя в последнее время и они стали значительно бледнее прежних.

Однако, вернемся к начатому рассказу. Помню, в тот день у меня был выходной. Я решил занять его легкой прогулкой по парку. Весна начиналась просто чудесно. Было сухо и солнечно. Я расслабленно брел по извилистым парковым дорожкам и любовался первыми набухшими почками. Вокруг царила гармония, та хрупкая, весенняя, лишенная ледяного покоя, а потому особенно счастливая и юная.

После гулянья я уже направлялся домой, но, проходя мимо музея изобразительных искусств, остановился. Меня заинтересовала картина, указанная в анонсе к новой выставке. Должен отметить, что я не большой ценитель живописи. Но приятная прогулка, видимо, что-то всколыхнула в моей душе, захотелось продлить и как-то дополнить удовольствие этого дня. Так я совершенно неожиданно для себя решил заглянуть в музей.

Как я и предполагал, выставка оказалась небольшой, но яркой. На ней были представлены произведения старых, весьма именитых мастеров, что обеспечило широкий приток как любителей искусства, так и простых зевак. Народу было много, что без сомнения отпугнуло бы меня при обычных обстоятельствах. Однако мне не терпелось найти ту картину с афиши, поэтому я решил не обращать внимания на шум и тесноту в залах.

Нужную картину я нашел довольно быстро, но при более детальном рассмотрении она, к сожалению, уже не показалась мне такой занимательной. Впрочем, разочарование быстро прошло – у меня было слишком хорошее настроение.

Времени до закрытия оставалось достаточно, поэтому я решил не торопиться и ходил медленно, подолгу рассматривая каждое полотно, словно выискивая, за что можно зацепиться взгляду. Наконец, один из портретов снова привлек мое внимание. Возле него-то меня и поймал неожиданный собеседник.

Я до сих пор очень хорошо помню тот портрет. На нем был изображен пожилой и, видимо, очень богатый господин. Кричащая роскошь сквозила во всем – от бархатных драпировок и золоченых деталей на заднем плане, до расшитого драгоценными каменьями камзола. Но привлекло меня не это. Видите ли, у старика были прекрасные руки – белые, с изящными длинными пальцами. Смотря на них, я сразу подумал о своих, непроизвольно спрятав их в глубокие карманы брюк.

Как уже упоминалось ранее, я архивариус, поэтому много работаю со старыми, подчас пыльными, грязными документами. Это не могло не сказаться на моих руках. К тому же, пальцы у меня с детства имеют неправильную форму и слегка скрючены, а кисти рук плоские и широкие, что, на мой взгляд, не очень красиво.

Глубоко задумавшись, я стоял перед портретом старика. Вереница мыслей быстро проносилась в моей голове, зацепляя собой все новые и новые глубины: вот бы у меня были такие же длинные, гибкие пальцы. Тогда я бы стал пианистом или художником, или даже фокусником, короче говоря, другим человеком – более талантливым, более интересным…

От этих размышлений меня и выдернул неожиданный вопрос Абрамовского, положивший начало пре-страннейшим событиям в моей жизни.

– …Очень приятно, – я помню, что отвечал на его приветствие слегка рассеянно, все еще не понимая, кто этот странный человек и что ему от меня нужно. – Николай Дмитриевич Семенов.

– Так вы, стало быть, интересуетесь искусством?

– Не то, чтобы интересуюсь… Я всего лишь любитель.

– Не скромничайте, – широко улыбнулся Абрамовский. – Я наблюдал за вами. Вы либо профессионально изучаете живопись, либо… очень недовольны собой и своей жизнью, – неожиданно произнес он.

– С чего такие странные выводы? – удивился я. – Уверяю вас, что не имею никакого отношения к искусству – я архивариус. Но и недовольства, о котором вы говорите никогда за собой не замечал. Так что и здесь вы ошиблись, уважаемый Семен…?

– Петрович! – все так же радостно отвечал мой собеседник, словно и не замечая моего неудовольствия его выводами. – Видите ли, Николай Дмитриевич, я подошел к вам с маленькой просьбой. Не окажете ли вы мне любезность?

– Смотря, о чем вы просите.

– Дело в том, что в настоящее время я помещен в весьма трудные обстоятельства – у меня заболел ассистент. Это ставит под угрозу осуществление одного из моих важнейших проектов. Но я абсолютно убежден, что вы могли бы занять его место. На время, конечно же.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду…, – неуверенно начал я, мысленно подыскивая повод для того, чтобы вежливо попрощаться и удалиться.

– Уверяю вас, здесь нет ничего сложного или неприятного, – словно прочитав мои мысли, поспешил заверить меня Абрамовский. – Мне всего лишь требуется ваше участие в нескольких простейших экспериментах. Давайте поступим так – сможете завтра или послезавтра встретиться со мной? Я вам все подробно расскажу. Время укажете сами. Я проситель, мне и подстраиваться, – угодливо продолжил он. – Так как же?

Сам не знаю, как это произошло, но почему-то я не смог сразу отказать Абрамовскому, а потом было уже неловко идти на попятную. Помню, как выйдя из здания музея, почти до самого дома корил себя за слабохарактерность.

На следующий день после работы я все-таки пошел на назначенную встречу.

Абрамовский встретил меня с непринужденной легкостью, как старого приятеля. Яркая улыбка, словно приклеенная, сияла на узком бледном лице, придавая ему какое-то трагикомическое выражение.

Все в этом человеке меня смущало и настораживало. А слишком простое, но, вместе с тем, повелительное обращение вызывало чуть ли не раздражение. Все-то он обо мне знал!

Позднее, анализируя впечатления тех дней, я понял, в чем заключалась главная и самая неприятная особенность Абрамовского – его мимика жила отдельно от глаз, совершенно их не затрагивая. Я никогда прежде не встречал подобных людей.

Внешний облик моего нового знакомого, в отличие запомнившейся мне намедни неприметности, в тот день напротив, выделялся нарочитой экстравагантностью. Я убежден, что профессор тщательно продумывал детали своего костюма, однако, не берусь судить о его вкусе. Под твидовым пиджаком скрывалась неожиданно яркая рубашка, синяя клетка которой резко контрастировала с красным галстуком и того же цвета подтяжками. Несколько усмиряли слишком пестрый верх коричневые шерстяные брюки. Но особенно странно в строгой обстановке рабочего кабинета смотрелись расшитые золотом комнатные туфли в восточном стиле.

Вообще, все в нем – от старомодного пиджака с потертыми обшлагами до эксцентричных туфель – было нелепо, но при этом смотрелось на удивление гармонично применительно к выражению его лица, напряженно-настороженному и, в тоже время, насмешливому. Бывает сложная, очень грамотная простота, но здесь я столкнулся с обратной схемой – этот человек являлся живым воплощением старательно упрощенной сложности.

Он действовал четко и выверено, словно по некой схеме: мягко, обходительно, но напористо. Помню, как подумал, что так, должно быть, работают дрессировщики. Я и оглянуться не успел, как покорно согласился принять участие во всех его экспериментах, абсолютно не понимая при этом, что именно от меня потребуется.

Когда все формальности были улажены Абрамовский надел белый накрахмаленный халат и, ободряюще улыбнувшись мне, сказал: «Ну-с, а теперь приступим».

***

Утром я проснулся раньше обыкновенного. За окном было сумрачно и туманно. Вспомнилось, что в течение дня обещали затяжные дожди. Стало грустно. Небо еще с вечера заволокло тяжелыми серыми тучами, и теперь они, едва подсвечиваемые восходящим солнцем, придавали ему причудливый рельеф и окраску, еще более подчеркивая общий минорный настрой.

Я привычно потянулся под одеялом, затем нехотя выпростал наружу одну ступню, как бы подготавливаясь для окончательного высвобождения из своего уютного кокона. Настроение было ровное, но без легкости – под стать погоде. Вздохнув, я решил, что пора начинать это день, а значит, все-таки необходимо подняться с кровати.

Будничные утренние приготовления, по обыкновению, отняли у меня совсем немного времени. Правда спросонья мое восприятие окружающего оставалось несколько замедленным. Я то и дело останавливался, угрюмо озирался, брюзжал про себя.

«Наверное, виновата пасмурная погода за окном», – решил я, зевая.

Все мне отчего-то казалось неправильным. Привычные вещи лежали не на своих местах, нарушая давно заведенный порядок.

Я методично двигался по комнатам, как вдруг обратил внимание на крайне удивительный, даже больше сказать, совершенно невозможный факт – подоконники в моей квартире были заставлены цветочными горшками.

«Растительность!? В моем доме! Да еще в таком количестве… Невероятно», – я растерянно застыл посреди комнаты, обозревая живописные заросли и размышлял, не сон ли все это.

Конечно же, мое изумление требует некоторого пояснения. Дело в том, что я с детства страдаю аллергией на некоторые виды растений. И этот список постоянно пополняется. Причем болезнь проявляется весьма хаотично и временами, особенно весной, доставляет мне немало страданий. Поэтому, для того чтобы максимально обезопасить себя от неприятностей, я никогда не держал дома даже кактусов.

Это довольно смешно, говорить об аллергии при моей профессии, но повторюсь – моя проблема носит исключительно ботанический характер. Практически всю весну мне приходится принимать довольно сильные антигистаминные препараты.

Здесь же моим глазам предстала целая коллекция разнообразных культур. Обнаружить все это в своем доме было по меньшей мере необычно. Еще страннее оказалось то, что судя по всему, растения не наносили мне сколь-нибудь ощутимого вреда, в то время как обыкновенно даже минутное нахождение в одной комнате с какой-нибудь милой геранью заканчивалось для меня приступом кашля, чиханьем и всеми сопутствующими радостями.

Подспудно стоит отметить, что я определённо помнил названия всех этих растений и даже особенности ухода за ними. Подобное открытие ввергло меня в состояние легкой паники. Голова закружилось так сильно, что мне пришлось сесть. Я решил успокоиться, закрыл глаза, расслабился и стал глубоко вдыхать через нос. Это немного помогло. В голове прояснилось. Но когда через некоторые время я открыл глаза и немного осмотрелся, мною вновь овладело сильнейшее беспокойство. Все вокруг было не так! Но почему? Я не мог этого объяснить.

Я встал и прошелся по комнате взад-вперед. Голова стала тяжелой, мысли неохотно двигались внутри, теснились и мешали друг другу.

«Нужно сменить обстановку», – подумал я и вышел на балкон.

Обратно в комнату я вернулся совершенно разбитый, в твердой уверенности, что скорее всего, схожу с ума.

«Это же совсем не моя квартира…, – думал я. – Или моя?»

Я судорожно начал бегать по комнатам, словно в поисках ловушек, расставленных неведомым врагом, раскрывал ящики, пролистывал книги, даже залез в холодильник. Бесполезно – все вокруг было мое, родное, но в то же время, чего-то определенно не хватало. Я как будто раздваивался: искал вещи, которых точно не могло существовать, или находил то, что никак не ожидал обнаружить. Все это приводило меня в ужасное состояние человека, понимающего, что он тонет, и твердо знает, что помощи ждать неоткуда.

Мои мысли прервал телефонный звонок, еще больше напугавший меня. Я подошел к телефону и осторожно снял трубку.

– Але? – тихо и робко прошептал я, втайне надеясь, что звонивший сейчас откроет причину моего расстройства.

– Николай Дмитриевич, – мягко, но в то же время, требовательно, произнес женский голос на другом конце трубки, – Вы нам очень нужны сегодня. Столько всего навалилось, эти бесконечные репетиции выпускного концерта! Я совсем не успеваю договориться с рабочими о ремонте на цокольном этаже. Не могли бы вы приехать?

– Что…? Да, да, конечно, – едва услышав этот голос, я практически сразу забыл о своей странной мнительности и подобрался. – Татьяна Васильевна, не переживайте! Я скоро буду.

– Ой, спасибо большое. Я знаю, что сейчас каникулы, но эти оболтусы совсем от рук отбились. Только вы умеете добиться от них хоть какого-то результата. Ну, тогда до встречи? – Она с явным облегчением договорила последнюю фразу и отключилась.

Я немного постоял возле аппарата, затем встряхнул головой и начал поспешно одеваться.

«Взбредет же в голову всякая ерунда, – размышлял я, натягивая свитер. – Это все от безделья. Просидел вчера целый день дома и вот, пожалуйста – мерещится всякое».

Привычные проблемы встряхнули меня. Я начал успокаиваться. Напряжение ушло и в голове прояснилось. Безо всякого сомнения, я был у себя дома, на своем месте. Но откуда тогда эти странные мысли? И еще одно никак не давало мне покоя – казалось, что где-то я вчера все-таки побывал, но где, так и не смог вспомнить. Фантастика!

На миг перед глазами всплыло веселое улыбающееся мужское лицо, но кто этот человек, совершенно позабылось.

«Ладно, разберемся с этим позднее», – решил я, выходя из квартиры и закрывая за собой дверь.

Вечер я встретил в хорошем настроении. Дневная суета выбила из головы все утренние тревоги. Забот оказалось так много, что времени, на то, чтобы анализировать свое состояние совсем не осталось.

Работа – вот лучшее лекарство от всех болезней. Я всегда это говорил, втайне немного недолюбливая время отпусков и каникул, всячески стараясь его сократить. Ведь, как и любому одинокому человеку, мне предстояло самостоятельно заполнять свои дни бесконечными поисками того, чем себя занять. А это так утомительно!

Усталый, но умиротворенный я сидел на кухне и пил своей любимый мятный чай.

«Ну вот, все снова, как всегда. Рабочий вечер, чай, тишина», – с удовольствием вдыхая пряный аромат, подумал я.

Однако, не успела эта мысль прочно укрепиться в голове, как сразу вслед за ней возникла другая: «Ты же не пьешь мятный чай – у тебя на него аллергия»!

От неожиданности я даже расплескал немного жидкости на скатерть.

«Ну это совсем ни в какие ворота не лезет, – сердито подумал я. – Какая аллергия? Откуда взялись эти навязчивые мысли»!

В доме было тихо. Несмотря на открытые окна, с улицы, уже по-вечернему пустынной, не долетало ни голосов, ни звуков машин. Эта тишина меня угнетала, заставляла вновь возвращаться к утреннему спору с самим собой. Я никак не мог понять, в чем причина моей странной раздвоенности. Днем все пришло в норму, так почему же с наступлением вечера в голову опять стали закрадываться абсолютно сумасшедшие идеи. А потом я нечаянно обратил внимание на свои руки. Это оказалось последней каплей. Меня словно окатило ледяной водой.

«Боже мой, – с ужасом подумал я, пристально рассматривая свои длинные ухоженные пальцы с аккуратно подпиленными ногтями. – Это мои руки?! Быть такого не может! Я точно сошел с ума!»

Я мог допустить временное расстройство памяти, даже мог привязать свою странную забывчивость и навязчивую идею про аллергию к какому-нибудь весеннему вирусу, но изменение внешнего вида моих рук ничем невозможно было объяснить. Этого просто не могло быть – и точка.

С ранней юности руки были причиной моих постоянных забот и переживаний. Все начиналось постепенно. Сначала бабушка, одно время мечтавшая сделать из меня пианиста, сокрушалась о толщине и короткости моих пальцев. Затем я сам обратил внимание на форму и непропорциональную ширину своих ладоней, отчего стал жутко стесняться.

Со временем руки сделались для меня чем-то вроде личного наказания, причиной всех неудач в жизни, всех упущенных возможностей и неоправдавшихся надежд.

Когда-то в юности я прочитал у одного философа о том, что не существует единого и цельного понятия «гений». И пребывать в твердой уверенности, что для достижений высшего порядка им просто нужно родиться – иллюзия, даже больше, преступление против собственной природы. Конечно, всегда будут исключения. Но в основном, гений – есть симбиоз физических и умственных начал, страстное желание достичь цели, а также непобедимая воля. Физиология, в данном случае, занимает одну из ключевых позиций. Прочитанное очень сильно подействовало на меня. Но почему-то, вместо того, чтобы попытаться взрастить в себе собственного титана, я решил, что в связи с отсутствием главного условия – физической состоятельности – для меня все потеряно. Не стоило и пытаться что-то из себя вылепить, особенно такими руками. В глубине души я понимал, что это слишком поверхностное заключение, но, наверное, так было проще. Зато у меня всегда существовало оправдание перед собой в периоды тоски и переосмысления жизни.

Да, эта проблема жила со мной слишком долго, поэтому ее никак нельзя было отмести, как несущественную деталь при данных обстоятельствах.

Руки, которыми я в настоящее время держал чашку, были моей мечтой! Или нет? Может быть сознание опять играет со мной в свои странные игры?

Я вдруг вспомнил, как самолично подстригал эти ногти несколько дней назад, и почти воочию снова наблюдал за осторожными движениями ножниц. Да, все верно. Тогда, в чем же дело, откуда эта странная двойная память?

– Какие глупости! – я разозлился и закрыл глаза. – Лезет в голову всякая чушь!

Спал я не очень хорошо. Мне снился старик в золоченом камзоле, который кричал: «Верни мои руки»!

***

На следующее утро я проснулся от резкого звука будильника. В комнате было холодно. Я быстро встал и огляделся. Моя маленькая квартирка выглядела чисто и аккуратно, но неожиданно пусто. Некоторое время я пытался понять, в чем дело, а когда понял, то рассмеялся – с подоконников исчезли все цветы. Лишенные зеленого наполнения, они сиротливо белели на фоне голубого неба.

«Ну! Это уже не в какие ворота не лезет! – с некоторым восхищением подумал я, озираясь вокруг, будто в поисках нового подвоха. – Значит мои таблетки от аллергии сегодня снова будут на месте».

Захотелось курить – со мной так всегда случается, когда я нервничаю. Спасибо, что спички никуда не делись. Я повертел в руках коробок и отложил в сторону, решив проявить силу воли.

Что-то важное мелькнуло в подсознании. Я снова вспомнил о вчерашнем потрясении.

«Руки»! – я встрепенулся и посмотрел вниз.

Но мои руки вновь обрели свои привычные очертания и белели крупными пятнами на фоне пижамы. Я придирчиво осмотрел каждый палец и нахмурился.

«Стоило ли ожидать чего-то иного, – грустно подумалось мне. – Вот и верь после этого в чудеса».

Будучи человеком скептическим, я твердо решил игнорировать все происходящее и побороть свою странную мнительность. Логика должна побеждать любую фантазию. С этим девизом я вступил в новый день.

Как только я замечал что-то необычное, неподдающееся разумному объяснению, или же в голове возникали тревожные мысли, я выстраивал высокую стену и сразу старался отвлечься. Нужно было только придумать, как это сделать с наибольшим эффектом. Тогда я включил радио и все оставшееся утро провел, слушая новостные программы. Скучный спор ведущих по поводу глобального потепления оказался наилучшим лекарством от моего странного сумасбродства.

После завтрака я быстро оделся, стараясь не обращать внимание на новые сигналы моей измученной памяти, и пошел на работу. Вот только на улице у меня снова случился странный конфуз. Я долго не мог определиться, в какую сторону мне следует идти. Конечно, здесь все было абсолютно ясно – мой институт находился справа. Однако, почему-то ноги несли меня влево, в сторону центра. Я решил им не препятствовать. Вскоре перед моими глазами предстало аккуратное трехэтажное здание музыкальной школы, в котором я отродясь не бывал и до сих пор даже не знал, что оно существует в нашем городе. Или знал?

«Хороший вопрос, – размышлял я, разглядывая школьные окна. – Вот там, например, должна быть учительская, а рядом с ней, медицинский кабинет…»

Эти фантазии доставляли мне странное удовольствие, и я продолжил свою игру в угадайку.

– Да, вы абсолютно правы, – подтвердил женский голос рядом со мной.

– Что, простите, – я обернулся и вопросительно посмотрел на пожилую женщину, вырвавшую меня из размышлений.

– Я говорю, что вы правы, класс сольфеджио находится именно там, где вы указали. Так же, как и актовый зал, и столовая, – улыбнулась женщина и пояснила. – Вы говорили вслух и так верно определили все наши помещения, что я не сдержалась и подошла. Старый ученик?

– В некотором роде, – отчего-то смутившись ответил я и поспешил отойти.

Мне стало страшно, но я снова себя пересилил и поспешил, наконец, на работу, надеясь, что привычные обязанности помогут привести мысли в нормальное русло.

Любимый архив – здесь все предельно понятно и четко, никаких странностей и сюрпризов – бальзам на мои измученные нервы! Я трудился с особенным рвением и вышел с работы гораздо позднее обыкновенного. Теплый весенний ветер по-дружески подгонял меня в спину, а впереди горело закатное солнце. Вечер я встретил дома в полном спокойствии и согласии с собой, надеясь, что все неприятности уже позади.

«Глупые страхи и фантазии всегда можно вылечить, словно простуду, нужно только проявить определенное упорство», – так я размышлял, укладываясь спать.

***

Через неделю ситуация ухудшилась настолько, что я начал подумывать о посещении психиатра.

Дело в том, что, укладываясь спать вечером, я не мог точно предугадать, где проснусь утром: дома или… дома. Смешно? Как бы не так!

Мне казалось, что каким-то нелепым образом моя жизнь разделилась на две разные ветви, которые постоянно перекрещивались между собой, но не мешали друг другу. Когда я начинал думать об этом, пытаться разобраться, становилось только хуже.

По всему выходило, что теперь у меня две жизни – в одной из них я архивариус, а в другой – преподаватель в музыкальной школе. И обе эти жизни полностью разделенные и обособленные друг от друга, текли каждая своим чередом. Только я почему-то являлся их главным участником!

В течение недели я последовательно находился в четко разделенных и никогда не пересекающихся плоскостях: в одной спокойно работал в архиве; в другой – сидел дома на каникулах, ухаживал за многочисленными растениями, иногда помогал школьному завхозу готовиться к летнему ремонту, гулял. Это было похоже на слоеный пирог.

В обоих слоях я постоянно находил общие места, однако они неизменно совпадали только в том, что не касалось меня настоящего. Так к примеру, старенькие детский сад и школа, расположенные недалеко от дома, всегда оставались моей юношеской вотчиной, где меня помнили и до сих пор здоровались при встрече.

В то же время, квартира нашего главного инженера, которую я нашел ему в прошлом месяце по соседству с собственной, в моей второй «музыкальной» жизни оказалась занята совершенно другими людьми.

«Как такое вообще возможно, – думал я, рассматривая себя в зеркало. – Хотя, хорошо еще, что себя я всегда узнаю. Получается – могло быть и хуже»!

Ночи становились тревожными. Я подолгу не мог уснуть, пытаясь уловить момент так называемого «перехода», однако, мне никак не удавалось этого сделать.

Каждый день начинался с сомнений – происходили ли вчерашние события на самом деле!?

А самое главное – мне совершенно не за что было уцепиться. Казалось, все проблемы только у меня в голове – жизнь под любым углом зрения текла абсолютно спокойно и ровно.

На седьмой день, резко пробудившись от очередного неприятного сна, я вдруг понял, что надо делать. Необходимо найти отправную точку и двигаться точно от нее. Но теперь возникал вопрос – что именно можно считать этой точкой? Целый день я ломал голову, анализировал, вспоминал, однако так и не ответил на этот простой вопрос: когда же все началось.

«Как же так, – помниться, я даже рассердился. – Попробуем все расписать. Итак, что мы имеем:

Понедельник – я архивариус – работал в архиве.

Вторник – я преподаватель и у меня каникулы.

Среда – я снова архивариус – работал в архиве.

Четверг – я преподаватель – каникулы.

Пятница – я архивариус – работал в архиве.

Суббота – я преподаватель – каникулы.

Воскресенье – сегодня – я архивариус и у меня выходной».

Я составил этот график очень быстро, почти не задумываясь, но, когда просмотрел свои записи, мне вдруг захотелось порвать их и убежать куда-нибудь подальше, туда, где все снова станет ясным и понятным. Ведь описанное распределение было абсолютно НЕВОЗМОЖНЫМ! Вздохнув, я решил отложить на какое-то время самые неприятные вопросы, касаемые необъяснимого чередования дней, и приняться за обрисовку общей картины происходящего. Но и здесь не получалось найти точного ответа.

«Снова что-то упускаю. Не хватает самого главного, – размышлял я, покусывая ластик на карандаше. – Но чего? Быть может, нужно искать раньше… Что было в прошлое воскресенье? Да, помню, я ходил в музей, а потом…, – я нахмурился, потому что никак не мог вспомнить, чем закончился тот день. – Потом я скорее всего сразу пошел домой. Или нет»?

Я зашагал по комнате, пытаясь вспомнить, но безрезультатно. Мозг словно выключал картинку. Последнее, что я помнил – это старика на портрете и его красивые руки.

В отчаянии у решил снова пойти на эту выставку, надеясь, что она еще не закончилась.

К моему невероятному облегчению выставка все еще работала. Я купил билет и прошел в первый зал. Все было так же, как неделю назад. Методично рассматривая каждую картину, я искал хоть какую-нибудь зацепку. Ничего!

В последнем зале я сразу подошел к портрету старика. На этот раз он показался мне совершенно не интересным. Даже его руки больше не производили того яркого впечатления, какое я испытал в прошлое воскресенье. Больше зацепок не оставалось. Я совершенно пал духом.

Когда я продвигался к выходу, то случайно задел плечом проходившую мимо женщину. От неожиданности она выронила выставочный буклет, и он отлетел прямо под ноги стоящему напротив мужчине.

– Поаккуратнее нужно быть, молодой человек, – обратился тот ко мне, поднимая буклет и возвращая его женщине. – Ах, Боже мой! Николай Дмитриевич это вы? – и он вдруг расцвел в самой теплой и искренней улыбке. – Что же не подошли, не поздоровались? А я вас уже третий день жду! Может быть, что-то случилось?

Я внимательно смотрел на этого человека и совершенно не узнавал его. Вдруг мне стало буквально нехорошо. Холодный пот выступил на спине, голова закружилась. Чего я так испугался, непонятно, но было абсолютно ясно, что этот человек меня знает, а я его – нет.

– Простите? – как можно вежливее ответил я.