Читать онлайн Зубная фея

Глава 1: Эхо Пустоты

Кабинет Артура Блэйка выдохнул последний за день запах гвоздичного масла и стерильности, оставив после себя лишь затхлую тишину, густую, как неразбавленная скорбь. За окном, стекло которого напоминало мутный глаз утопленника, сеялась нудная, не способная даже на приличный ливень морось. Город под ней съежился, почернел, точно старый гриб, и только неоновые вывески – розовые гланды баров и зеленые кресты аптек – кровоточили в мокром асфальте бесстыдно яркими обещаниями.

Артур повернул рычажок на стоматологической установке. Шипение прекратилось. Этот звук, некогда бывший для него музыкой точности и порядка, теперь вызывал лишь глухое раздражение, будто кто-то скреб ржавым гвоздем по оголенному нерву. Он снял перчатки с негромким щелчком, бросил их в урну, где они смешались с окровавленными ватными тампонами и обломками чужих страданий. Работа есть работа. Механическое выковыривание боли из чужих ртов. Иногда ему казалось, что он патологоанатом наоборот: не вскрывает, а латает, но все равно имеет дело с мертвечиной – отмершими надеждами, разрушенными планами, спрятанными за фасадом натянутых улыбок.

– Заприте, Марина, – его голос прозвучал глухо, словно из колодца. – И стерилизатор. Не хватало еще, чтобы он тут всю ночь свою похоронную песню завывал. И так тошно.

Марина, его ассистентка, женщина неопределенного возраста с глазами выцветшей акварели и вечным следом усталости у рта, кивнула из процедурной. Она уже натянула пальто – мышиного цвета, под стать настроению этого города.

– Вам что-нибудь, Артур Филиппович? Кофе? Или…

Артур махнул рукой, не оборачиваясь. – Разве что билет в один конец куда-нибудь, где небо не похоже на грязную тряпку. Но их, кажется, в вашей сумочке нет. Ступайте.

Марина не обиделась. Давно привыкла. Она лишь плотнее закуталась в свое мышиное пальто и тихонько щелкнула замком входной двери. Ее шаги затихли в гулком коридоре, и Артур остался один.

Один. Слово, которое раньше означало покой и возможность сосредоточиться, теперь отдавало могильным холодом.

Он прошел в свой маленький кабинет, служивший одновременно и комнатой отдыха. Старый кожаный диван, продавленный до состояния гамака, помнил еще его отца, тоже стоматолога. На столе – сиротливо остывшая чашка с чем-то, что утром было кофе, и фотография в простой рамке. София.

Ее улыбка – щербатая, озорная. Последний молочный зуб она потеряла за неделю до… до всего. Артур сам его выдернул, почти играючи. Пообещал монетку от Зубной Феи. София тогда смеялась, запрокинув голову, и солнце, редкий гость в их городе, запуталось в ее светлых волосах, превратив их в нимб.

«Пап, а Зубная Фея правда существует?» – спросила она тогда, и ее глаза, цвета чистого неба после грозы, смотрели на него с такой безграничной верой.

«Конечно, существует, котенок, – соврал он. – Как же без нее».

Теперь эта ложь жгла его изнутри кислотой. Фея. Какая чушь. В этом мире не было фей. Только боль, пустота и бесконечная, нудная морось за окном. И дыра в груди, которую не запломбировать никакой самой современной амальгамой.

Он открыл ящик стола. Там, в бархатной коробочке из-под старых запонок, лежал тот самый зуб. Маленький, перламутровый осколок его разрушенного мира. Иногда он доставал его, вертел в пальцах, пытаясь нащупать хоть какое-то объяснение, хоть какой-то смысл. Тщетно.

На столике в углу тускло мерцал экран маленького телевизора, который Марина иногда включала в обеденный перерыв. Диктор скороговоркой бубнил о каких-то экономических неурядицах, о предстоящих выборах мэра – обычная городская нудятина. И вдруг – короткая строчка внизу экрана, бегущая, как испуганная мышь: «Полиция продолжает поиски пропавшей восьмилетней Лизы Мухиной. Девочка вышла из школы…»

Артур нахмурился. Мухина. Кажется, он знал эту фамилию. Пациенты? Или?.. Голова была как чугунная. Он потер виски. Очередная городская трагедия. Дети теряются, старики умирают, жизнь катится по своим ржавым рельсам в никуда. Какое ему до этого дело? У него своя пропажа, своя незаживающая рана.

Он выключил телевизор. Тишина снова обрушилась на него, придавив к пыльному дивану. За окном протяжно, будто оплакивая кого-то, скрипнула ржавая вывеска соседней прачечной. Город жил своей жизнью, переваривая маленькие и большие трагедии, и Артуру казалось, что он сам – лишь еще один непереваренный кусок в его равнодушном желудке.

Пора было домой. В пустую квартиру, где каждый угол кричал об отсутствующей Софии, где воздух был пропитан ее смехом, ее запахом – фантомным, но оттого еще более мучительным.

Он накинул плащ, такой же потертый и унылый, как и все вокруг. Вышел на улицу. Морось тут же принялась за свое – мелкая, въедливая, она пробирала до костей. Фонари, окутанные влажным ореолом, роняли на тротуар дрожащие пятна света, похожие на слезы великана. Городские стены, облупившиеся, покрытые язвами трещин и непристойными граффити, казалось, сочились болезнью.

Артур поднял воротник и зашагал по направлению к дому, не глядя по сторонам. Впереди – еще одна ночь наедине с эхом пустоты. И смутное, неосознанное пока предчувствие, что эта пустота скоро начнет обретать форму.

Глава 2: Тревожные Сны и Странные Находки

Ночь свалилась на Артура, как плохо подогнанная крышка гроба – душная, тяжелая, без единой щелочки для света. Он ворочался на своем сиротском ложе в пустой квартире, простыни сбились в горячий, потный ком, а сон, если и приходил, то был похож на липкую паутину, из которой не выбраться. В этой паутине копошились обрывки воспоминаний, перемешанные с абсурдными, тревожными видениями.

Ему снилась София. Она сидела на его стоматологическом кресле, но кресло это было огромным, почти троном, сделанным из переплетенных пожелтевших костей. А София была крошечной, как фарфоровая куколка. Она смеялась, но смех ее был беззвучным, и изо рта у нее сыпались зубы – сотни, тысячи маленьких, острых, как рыбья чешуя, зубов. Они покрывали пол, стены, самого Артура, впиваясь в кожу холодными иглами. Он пытался собрать их, вернуть ей, но пальцы его не слушались, а зубы крошились, превращаясь в труху, в пыль, пахнущую старой костью и чем-то еще – сладковатым, тошнотворным. Потом появлялась чья-то тень, огромная, бесформенная, и начинала пожирать эти зубы, хрустя ими, как сухарями. И тень шептала, шептала что-то неразборчивое, но от этого шепота стыла кровь в жилах.

Артур проснулся с колотящимся сердцем, весь в холодном поту. За окном едва брезжил такой же серый и беспросветный рассвет, как и вчерашний день. Морось превратилась в мелкий, настырный дождь, который барабанил по подоконнику похоронный марш. Голова гудела, будто в ней всю ночь ворочался чугунный шар.

Он с трудом заставил себя подняться, проглотил обжигающий, горький кофе, который ничуть не прояснил сознание, а лишь добавил во рту привкус пережженной надежды. Дорога до клиники была такой же унылой, как и его мысли. Город еще не до конца проснулся, и в этой утренней полудреме он выглядел особенно неприглядно: обшарпанные фасады, мусорные баки, переполненные вчерашними отбросами, редкие сонные фигуры, спешащие по своим неотложным, но таким бессмысленным делам.

Возле самой клиники, у входа, где асфальт треснул, образовав ухмыляющуюся щербину, что-то блеснуло. Артур, не ожидая ничего хорошего, все же наклонился. Это был зуб.

Не человеческий. Слишком большой, массивный, с неестественно острыми, почти хищными краями и желтоватым оттенком, который не встретишь у здорового человека. Корень был обломан неровно, будто его вырвали с невероятной силой. Зуб был холодным, тяжелым, и от него исходил едва уловимый, тот самый сладковато-тошнотворный запах, который преследовал его во сне.

Артур брезгливо повертел находку в пальцах. Собачий? Или какой-нибудь другой бродячей твари, коих в этом городе хватало? Но что-то в его форме, в этой зловещей симметрии, вызывало глубинное, иррациональное отторжение. Он чуть было не выбросил его в ближайшую урну, но какая-то неведомая сила заставила его сунуть зуб в карман плаща. Потом разберусь, решил он, найду логическое объяснение. Всегда есть логическое объяснение. Должно быть.

Марина уже была на месте, раскладывала простерилизованные инструменты с тем видом, с каким раскладывают пасьянс, заранее зная, что он не сойдется.

– Доброе утро, Артур Филиппович, – ее голос был таким же бесцветным, как и ее пальто. – Кофе будете? Свежий. Ну, относительно.

– Нет, Марина. Спасибо, – он прошел в свой кабинет, чувствуя, как тяжелый предмет в кармане оттягивает плащ. – Запишите Казанцеву на три. И если будет звонить этот тип насчет рекламы «улыбки на миллион» – скажите, что миллиона у меня нет, а улыбаться мне давно нечему.

День тянулся, как резиновый жгут. Пациенты приходили и уходили, оставляя после себя слепки своих челюстей и частички своей боли. Артур работал механически, его мысли постоянно возвращались к странной находке и кошмарному сну. Он несколько раз доставал зуб, разглядывал его при свете лампы. Ничего похожего он раньше не видел. Может, какой-то экзотический сувенир, оброненный пьяным туристом? В их городе и не такое случалось. Но запах…

В обеденный перерыв, когда Марина ушла в ближайшую забегаловку за чем-то съедобным, что не вызвало бы немедленного отравления, Артур включил старенький радиоприемник. Музыка была такой же депрессивной, как и погода. И вдруг, прервав очередную заунывную мелодию, диктор ровным, бесстрастным голосом сообщил:

«Полиция подтверждает исчезновение еще одного ребенка. Семилетний Игорь Воронцов вчера вечером не вернулся домой из художественной школы. Особые приметы: светлые волосы, голубые глаза, на момент пропажи отсутствовал верхний передний резец – мальчик недавно потерял молочный зуб…»

Артур застыл. Рука, державшая бутерброд, так и осталась на полпути ко рту. Отсутствовал верхний передний резец. Как у Лизы Мухиной. Как у… Софии.

Нет. Это просто совпадение. Жуткое, отвратительное, но совпадение. В городе тысячи детей, и все они теряют молочные зубы. Это нормально. Это часть взросления.

Но внутри него что-то холодное и острое, как найденный утром зуб, впилось в самую сердцевину его рациональности. Он выключил радио. Снова эта давящая тишина. Только дождь за окном не унимался, будто пытался смыть с города какую-то невидимую грязь. Или, наоборот, принести ее еще больше.

Он снова достал зуб из кармана. Теперь он казался еще более зловещим, тяжелым, будто в нем скрывалась чья-то застывшая агония. Артур попытался вспомнить, где он мог видеть нечто подобное – в учебниках по сравнительной анатомии, в палеонтологических атласах? Ничего не приходило на ум.

Вечером, закрывая клинику, он чувствовал себя совершенно разбитым. Тревога, которую он так старательно гнал от себя, теперь не просто шептала – она выла у него в ушах. Он шел по темным, мокрым улицам, и ему казалось, что из каждого темного подворотня, из-за каждой мусорной урны на него смотрят невидимые глаза. А в кармане плаща лежал холодный, тяжелый осколок чьего-то кошмара, который, как он начинал смутно подозревать, мог очень скоро стать и его собственным.

Совпадения. Просто череда жутких совпадений. Он повторял это про себя, как мантру. Но с каждым шагом эта мантра звучала все менее убедительно. Город явно не собирался оставлять его в покое.

Глава 3: Визит Детектива

Дождь наконец-то выдохся, оставив после себя город, похожий на залежалый труп в предрассветном тумане. Туман этот, плотный, как вата, набитая в глотку самоубийцы, крал звуки и очертания, превращая знакомые улицы в декорации к ночному кошмару. Он просачивался в щели окон, вползал под двери, и кабинет Артура наполнился стылой, промозглой мглой, от которой не спасали ни батареи центрального отопления, работавшие с энтузиазмом астматика, ни горячий чай, который Марина заварила в этот раз, кажется, на вчерашней заварке.

Звонок в дверь прозвучал неожиданно резко, будто кто-то дернул за оборванную струну. Марина, вздрогнув, пошла открывать. Артур напрягся. Пациентов на это утро не было записано.

На пороге стоял мужчина. Высокий, сутуловатый, в плаще такого неопределенного цвета, что казалось, он впитал в себя всю городскую грязь и безнадегу. Лицо у него было из тех, что запоминаются с трудом – обычное, потертое жизнью, как старый пятак. Только глаза, маленькие и цепкие, смотрели так, будто пытались просканировать внутренности собеседника на предмет контрабанды.

– Детектив Мейсон, – представился он, протягивая удостоверение, заляпанное чем-то похожим на кофейное пятно. Голос у него был под стать внешности – бесцветный, но с металлическими нотками. – Доктор Блэйк? Мне нужно задать вам пару вопросов.

Артур кивнул, жестом приглашая его войти. «Пара вопросов» от полиции никогда не заканчивалась парой вопросов. Это он усвоил давно, еще когда его отца таскали по инстанциям из-за какой-то мутной истории с налогами.

– Чем обязан? – Артур сел за свой стол, стараясь выглядеть спокойным и невозмутимым, хотя сердце неприятно екнуло. – Если это снова насчет неправильной парковки моего древнего «Москвича», то он уже неделю стоит в гараже, можете проверить. Не заводится. Как и многое в этом городе.

Мейсон не улыбнулся. Он вообще, кажется, разучился это делать. Он оглядел кабинет цепким взглядом, задержавшись на фотографии Софии. Артур внутренне сжался.

– Речь пойдет не о вашем автомобиле, доктор. А о пропавших детях. В частности, об Игоре Воронцове. Он был вашим пациентом, верно?

Артур почувствовал, как холодок пробежал по спине. Игорь Воронцов. Тот самый мальчик из вчерашних новостей. Он действительно лечил ему зубы пару месяцев назад. Обычный кариес. Обычный ребенок.

– Да, припоминаю такого. А что?

– А то, что он пропал. Как и Лиза Мухина до него. И вот сегодня утром – еще один. Мальчик, Арсений Григорьев, девять лет. Тоже исчез по дороге из школы.

Мейсон выдержал паузу, внимательно глядя на Артура.

– Три ребенка за три дня, доктор. Все примерно одного возраста. Все пропали при схожих обстоятельствах. Мы ищем закономерности. Связи. Что угодно. Вы что-нибудь необычное замечали в поведении Игоря Воронцова? Может, он говорил что-то странное? Боялся чего-то?

Артур покачал головой.

– Обычный мальчишка. Немного нервный, как все дети в кресле стоматолога. Ничего из ряда вон выходящего. Простите, детектив, но я не думаю, что смогу вам чем-то помочь. Я лечу зубы, а не читаю мысли. И уж тем более не ищу пропавших детей. Это ваша работа.

«И у вас она, похоже, не очень-то клеится», – чуть было не добавил он, но вовремя прикусил язык. Этот Мейсон производил впечатление человека, которого лучше не злить без веской причины.

– На момент пропажи у Воронцова отсутствовал верхний резец, – продолжил детектив, будто не заметив сарказма Артура. – Он недавно его потерял. Естественным путем. Вы об этом знали?

Артур пожал плечами.

– Возможно. Я не веду статистику выпавших молочных зубов у своих пациентов. Это нормально для их возраста. У Лизы Мухиной, насколько я помню из новостей, тоже что-то такое было. Совпадение. В городе каждый второй ребенок ходит с дыркой во рту.

Мейсон вздохнул. Кажется, он ожидал именно такого ответа.

– Да, совпадение. Пока что. Но когда такие совпадения начинают выстраиваться в ряд, это перестает быть просто совпадением. Вы случайно не находили ничего странного в последнее время? Возле клиники, по дороге домой? Может, вас кто-то преследовал?

Артур вспомнил про зуб, который все еще лежал у него в кармане рабочего халата, завернутый в салфетку. Он чуть было не рассказал о нем, но что-то его остановило. Что он скажет? Нашел странный зуб, похожий на тот, что снился ему в кошмаре? Мейсон тут же упечет его в ближайшую психушку.

– Ничего такого, детектив. Моя жизнь скучна и однообразна, как инструкция к зубной пасте. Кроме пациентов, меня никто не преследует. И то, только до тех пор, пока я не вырву им больной зуб.

Мейсон еще немного посверлил его взглядом, потом поднялся.

– Ладно, доктор. Если что-нибудь вспомните или заметите – вот моя визитка. Звоните в любое время. И будьте осторожны. В городе творится что-то нехорошее.

Он ушел, оставив после себя запах табака, казенной безнадежности и еще больше вопросов. Артур проводил его взглядом, потом достал из кармана завернутый в салфетку зуб. Теперь он казался ему еще более зловещим. Совпадения. Может, Мейсон прав, и это уже не просто совпадения?

Внезапно изображение Софии на фотографии на столе дрогнуло. На мгновение Артуру показалось, что ее глаза блеснули живым огнем, а на губах мелькнула та самая щербатая улыбка, но вместо выпавшего молочного зуба там зияла черная, обугленная дыра, из которой сочилась темная, вязкая жидкость, похожая на кровь.

Артур вскрикнул и отшатнулся. Сердце заколотилось, как пойманная птица. Он зажмурился, потряс головой. Когда он снова открыл глаза, фотография была прежней. Обычная фотография. София улыбалась своей солнечной, безмятежной улыбкой.

Галлюцинация. Просто нервы ни к черту. От недосыпа, от стресса, от этого проклятого города.

Он налил себе воды дрожащей рукой. Надо взять себя в руки.

Вечером, когда он закрывал клинику, туман стал еще гуще. Фонари превратились в расплывчатые желтые пятна, едва пробивающиеся сквозь плотную пелену. Улицы были пустынны. И тут Артур почувствовал это. Ощущение, от которого волосы на затылке встали дыбом. На него кто-то смотрел. Он резко обернулся. Никого. Только тени, пляшущие в обманчивом свете фонарей, и туман, скрывающий все за своей непроницаемой завесой. Но ощущение не проходило. Оно было там, за спиной, тяжелое, давящее, как взгляд хищника, выслеживающего добычу.

Артур ускорил шаг, почти побежал. Он не оглядывался, боясь увидеть то, что могло скрываться в этом тумане. Он чувствовал, как по спине струится холодный пот, а сердце отбивает бешеный ритм.

Только вбежав в подъезд своего дома и захлопнув за собой тяжелую дверь, он позволил себе перевести дух.

«Нервы, – сказал он себе. – Просто расшатанные нервы».

Но где-то в глубине души он понимал, что это не просто нервы. Что-то действительно изменилось. И это «что-то» явно обратило на него свое пристальное, недоброе внимание. Город больше не шептал – он начинал скалить зубы.

Глава 4: Голос из Забытых Книг

Следующее утро встретило Артура тем же туманом, только теперь к нему добавился ледяной ветер, пронизывающий до костей и завывающий в проводах так, будто сотня неупокоенных душ одновременно справляла поминки. Город казался вымершим. Даже вездесущие стаи бродячих собак, обычно с лаем оспаривающие друг у друга содержимое мусорных баков, куда-то попрятались. Видимо, и у них инстинкт самосохранения оказался сильнее голода.

Артур не спал почти всю ночь. Образ обугленной дыры вместо улыбки Софии и липкое ощущение чужого взгляда на спине преследовали его, не давая провалиться даже в короткое забытье. Он пытался читать, но строчки прыгали перед глазами, не складываясь в слова. Он включил телевизор, но на всех каналах, казалось, говорили только об одном – о пропавших детях и о бессилии полиции. Паника, еще вчера бывшая лишь фоновым шумом, теперь обретала голос, и голос этот был истеричным и полным дурных предчувствий.

В клинике Марина встретила его с новым выражением на лице – смесью страха и какого-то странного, почти заискивающего любопытства.

– Артур Филиппович, – начала она понизив голос, хотя кроме них в приемной никого не было. – Вы слышали? Сегодня ночью еще один… Мальчик из соседнего двора. Теперь их четверо. Говорят… – она замялась, оглянувшись по сторонам, будто стены могли подслушивать, – говорят, это какой-то маньяк. И что он охотится на детей, у которых… ну, вы понимаете… зубы.

Артур почувствовал, как во рту пересохло.

– Ерунда, Марина. Газетные утки. Люди в панике готовы поверить во что угодно. Маньяки были всегда. И дети, к несчастью, тоже пропадали. Нет тут никакой связи с зубами. Просто… стечение обстоятельств.

Но голос его прозвучал неубедительно даже для самого себя. Зуб в кармане халата, который он так и не решился выбросить, казалось, потяжелел на несколько граммов.

– Может, и ерунда, – Марина не стала спорить, но глаза ее говорили обратное. – Только родители из нашего дома сегодня своих детей в школу не пустили. И я бы на их месте…

Дверь клиники скрипнула, и вошла первая пациентка – пожилая дама с таким количеством золотых коронок во рту, что ее улыбка могла бы обеспечить небольшой африканской стране годовой бюджет. Артур с облегчением погрузился в работу, пытаясь вытеснить из головы тревожные мысли и сосредоточиться на мостах, пломбах и каналах. Но это удавалось с трудом. Каждая детская фотография в семейных альбомах, которые пациенты иногда приносили, чтобы похвастаться внуками, вызывала у него приступ тошноты. Каждая щербинка от выпавшего молочного зуба в улыбке ребенка, случайно заглянувшего в клинику с матерью, казалась ему зловещим предзнаменованием.

Во время обеденного перерыва, когда Марина снова отправилась за своей порцией гастрономического отчаяния, Артур остался один. Он не мог есть. Вместо этого он открыл интернет на стареньком компьютере в своем кабинете и, сам не зная зачем, начал вбивать в поисковую строку странные, сумбурные запросы: «древние ритуалы зубы», «жертвоприношения дети городские легенды», «зубные феи темная сторона».

Большая часть выданных ссылок была откровенным бредом – сайты конспирологов, форумы городских сумасшедших, псевдонаучные статьи о влиянии лунных фаз на рост акульих зубов. Но среди всего этого мусора он наткнулся на одну ссылку, которая заставила его сердце замереть. Это был отсканированный фрагмент какой-то старой, дореволюционной книги по местному фольклору, изданной крошечным тиражом и давно ставшей библиографической редкостью. В статье, посвященной «суевериям и языческим пережиткам нашего уезда», упоминалась некая «Зубная Карга» или «Костяная Старуха» – злобное существо, которое якобы собирало выпавшие детские молочные зубы. Но не для того, чтобы дарить подарки, а чтобы приносить их в жертву «Древнему Хозяину Подземелий», который в обмен даровал городу защиту от мора, глада и прочих напастей. Если же подношений было мало, или они были «нечистыми», Хозяин гневался, и тогда на город обрушивались беды – болезни, пожары, и «пропадали малые дети, у коих душа еще не окрепла, а зубная эмаль тонка».

Артур читал эти строки, и ему казалось, что ледяной туман с улицы проник ему под кожу. Зубная Карга. Хозяин Подземелий. Пропадали малые дети… Это было слишком. Слишком похоже на тот бред, который он начинал подозревать.

Внизу статьи мелким шрифтом было указано имя автора – некий Ефим Поликарпович Заозерский, «краевед и собиратель древностей». И еще одна строчка: «Коллекция артефактов и рукописей Е.П. Заозерского хранится в городском архиве… была передана после его трагической кончины наследницей, Э.А. Рид».

Рид. Эвелин Рид. Городская сумасшедшая. Та самая, о которой он слышал краем уха – старуха, живущая в старом доме на окраине, окруженная книгами и, по слухам, говорящая с призраками. Та, которую все нормальные люди обходили стороной.

Артур закрыл страницу. Это абсурд. Полный абсурд. Верить в какие-то древние легенды, в Зубных Карг и Хозяев Подземелий в двадцать первом веке? Он, врач, человек науки? Но зуб в его кармане и четыре пропавших ребенка говорили о другом.

Он посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось еще несколько часов. Но он не мог больше сидеть здесь, в этой стерильной, пропахшей лекарствами коробке, и делать вид, что ничего не происходит.

– Марина, – сказал он, выходя в приемную. Голос его был тверже, чем он ожидал. – У меня неотложное дело. Заприте клинику после последнего пациента. И если будут спрашивать – меня нет. И неизвестно, когда буду.

Марина удивленно подняла на него свои выцветшие глаза.

– Но, Артур Филиппович… А что если?..

– Никаких «что если», Марина. Просто сделайте, как я сказал.

Он не стал дожидаться ее ответа. Схватил свой плащ, сунул в карман проклятый зуб и вышел на улицу. Туман немного рассеялся, но ветер все так же выл свою тоскливую песню. Артур поднял воротник и решительно зашагал в сторону старых кварталов, где, если верить городским сплетням, и обитала Эвелин Рид, наследница собирателя древностей и, возможно, единственная ниточка, ведущая из этого кошмара.

Он шел, не зная точно, что скажет ей. Не зная, поверит ли она ему, или просто выставит за дверь, как очередного назойливого журналиста или скучающего обывателя, ищущего острых ощущений. Но он должен был попробовать. Потому что логические объяснения закончились. А ужас только начинался. И голос из забытых книг, как бы безумно это ни звучало, казался сейчас единственным голосом, к которому стоило прислушаться.

Глава 5: Первое Послание Коллекционера

Дом Эвелин Рид оказался именно таким, каким его описывали городские сплетники: старый, почерневший от времени и непогоды особняк, затерявшийся в лабиринте кривых улочек на самой окраине города. Он стоял особняком, будто чураясь своих более молодых и благополучных соседей, и всем своим видом напоминал декорацию к готическому роману – с островерхой крышей, узкими, похожими на бойницы, окнами и покосившимся крыльцом, которое, казалось, держалось на одном честном слове и паре ржавых гвоздей. Сад вокруг дома зарос бурьяном выше человеческого роста, и в его спутанных зарослях легко мог бы затеряться небольшой отряд партизан.

Артур постоял немного перед калиткой, которая висела на одной петле, как вывихнутая челюсть, собираясь с духом. Ветер трепал полы его плаща и завывал в трубе дома так тоскливо, что хотелось присоединиться к этому вою. Он чувствовал себя идиотом. Идти к какой-то сомнительной старухе, основываясь на вычитанной в интернете ереси, когда в городе пропадают дети, а полиция сбивается с ног… Но что еще ему оставалось? Признаться Мейсону, что ему снятся кошмары и он нашел странный зуб?

Он решительно толкнул калитку и по заросшей тропинке направился к крыльцу. Под ногами хрустели сухие ветки и прошлогодняя листва. Дом встретил его молчанием, но Артуру показалось, что из темных окон за ним кто-то наблюдает. Он постучал. Стук получился глухим и неуверенным. Тишина. Он постучал громче, костяшками пальцев по облупившейся краске двери.

Наконец, за дверью послышалось шарканье, потом скрип засова, который, судя по звуку, не смазывали со времен царя Гороха. Дверь со стоном приоткрылась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель мог просунуться острый птичий нос и пара пронзительных, как два сверла, глаз.

– Чего надобно? – Голос был скрипучим, как несмазанная телега, но неожиданно сильным для предполагаемой старухи. – Если вы насчет счетчиков или очередной благотворительной подачки для бездомных котят – то ни тем, ни другим не располагаю. Котята, знаете ли, имеют свойство вырастать в наглых котов, а счетчики – накручивать суммы, от которых даже у призраков волосы дыбом встают.

Артур немного растерялся от такого напора.

– Простите… Мне нужна Эвелин Рид. Я… Артур Блэйк. По поводу вашего… предка, Ефима Поликарповича Заозерского. И его исследований.

Глаза в щели прищурились.

– Заозерский? Это что же, мода на антиквариат докатилась и до нашего захолустья? Или вы из тех шустрых репортеришек, которые вынюхивают сенсации там, где их отродясь не бывало? Сразу скажу, привидений у меня нет. Всех разогнала. Шумные больно.

– Я не репортер, – твердо сказал Артур, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Я врач. Стоматолог. И дело очень серьезное. Оно касается… пропавших детей.

В щели на мгновение воцарилась тишина. Потом дверь скрипнула еще раз и распахнулась шире. На пороге стояла женщина. Назвать ее старухой язык не поворачивался. Высокая, прямая, с копной седых, как лунь, волос, стянутых на затылке узлом, из которого выбивались непокорные пряди. Одета она была в какое-то темное, бесформенное платье, напоминающее монашескую рясу, а на шее у нее висело несколько странных амулетов из потемневшего серебра и непонятных камней. Лицо ее было покрыто сетью морщин, но глаза – те самые, пронзительные, птичьи – смотрели молодо, остро и без всякого старческого тумана. Это была Эвелин Рид.

– Стоматолог? – переспросила она, внимательно изучая Артура с ног до головы. – Это что-то новенькое. Обычно ко мне наведываются либо городские сумасшедшие, либо отчаявшиеся родственники тех, кого уже не спасти. Входите, доктор. Только не напугайте моих книжных духов. Они очень чувствительны к посторонним запахам, особенно к запаху карболки и безнадежности.

Она посторонилась, пропуская его в дом. Внутри царил полумрак и стоял густой запах старых книг, пыли и каких-то сушеных трав. Стены от пола до потолка были заставлены стеллажами, прогибающимися под тяжестью фолиантов. Книги были повсюду – на столах, на стульях, на полу, сложенные высокими, шаткими стопками. Казалось, Артур попал не в дом, а в гигантский, запущенный архив, где единственными живыми существами были пылевые клещи и, возможно, сама хозяйка.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказала Эвелин, заметив его растерянный взгляд. – У нас тут перманентная инвентаризация вечности. Присаживайтесь, если найдете куда. Чай? Кофе? Настойка на мухоморах для просветления сознания? Шучу. Хотя…

Артур отказался от всего. Он сел на краешек единственного свободного стула, который выглядел так, будто вот-вот развалится.

– Эвелин Аркадьевна…

– Просто Эвелин, – поправила она, усаживаясь напротив в старое, обитое потертым бархатом кресло, которое скрипнуло под ней, как галера на волнах. – Я не люблю отчества. Они удлиняют жизнь только на бумаге. Так что привело вас ко мне, доктор Блэйк, помимо очевидного желания окунуться в атмосферу интеллектуального тлена?

Артур глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Рассказать все как есть? Про сны, про найденный зуб, про свои безумные подозрения? Или начать издалека, с Заозерского?

– Я читал статью вашего… предка, – начал он осторожно. – О местных верованиях. О Зубной Карге и Хозяине Подземелий.

Эвелин кивнула, ее глаза блеснули.

– А, старые сказки дедушки Ефима. Он был большой выдумщик. Или, как он сам говорил, «чуткий резонатор народной души». И что же вас так заинтересовало в этих, как вы выразились, «сказках»? Неужели решили написать диссертацию по фольклористике, разочаровавшись в прелестях пломбирования корневых каналов?

– В городе пропадают дети, – сказал Артур прямо, глядя ей в глаза. – Четверо за четыре дня. И у всех, насколько известно, незадолго до пропажи выпал молочный зуб.

Он ожидал удивления, недоверия, может быть, даже насмешки. Но Эвелин Рид смотрела на него совершенно спокойно, будто он сообщил ей прогноз погоды.

– И вы, доктор, человек науки, решили, что это проделки Зубной Карги? – в ее голосе не было иронии, только спокойное любопытство.

– Я уже не знаю, во что верить, – признался Артур. Голос его дрогнул. – Я нашел… вот это.

Он достал из кармана завернутый в салфетку зуб и протянул ей. Эвелин взяла его двумя пальцами, поднесла к глазам, внимательно рассмотрела при тусклом свете, пробивающемся сквозь пыльное окно.

– Любопытный экземпляр, – проговорила она наконец. – Определенно не человеческий. И не собачий. И даже не свиной, хотя некоторые двуногие экземпляры в нашем городе обладают весьма схожими по размеру и степени омерзительности клыками. Где вы это нашли?

Артур рассказал. Про сон, про находку у клиники, про новости, про свое растущее отчаяние. Эвелин слушала молча, не перебивая, только иногда кивала. Когда он закончил, она еще некоторое время сидела неподвижно, вертя зуб в пальцах.

– Дедушка Ефим не все выдумывал, доктор, – сказала она наконец тихо. – Он действительно был «резонатором». Иногда слишком чутким для собственного душевного спокойствия. Легенда о Зубной Карге и Хозяине – это не просто сказка. Это эхо. Искаженное, затертое временем, но эхо древнего договора. Договора между этим городом, вернее, теми, кто его основал, и… чем-то еще. Чем-то, что обитает под землей, в темноте, и питается определенной эссенцией. Эссенцией юности, невинности, первой потери. Молочные зубы были не просто символом – они были проводником. Контейнером.

Артур слушал, и ему казалось, что он сходит с ума. Но в то же время какая-то часть его сознания, та, что отчаянно цеплялась за обломки рациональности, понимала, что в словах этой странной женщины есть пугающая, извращенная логика. Логика кошмара.

– И что теперь? – спросил он хрипло. – Договор нарушен? Зубы больше не собирают, и Хозяин гневается?

– Гневается – это слишком человеческое слово, – Эвелин покачала головой. – Он… испытывает голод. А голодное существо становится опасным. Оно начинает искать пищу само. Или посылает своих… собирателей. Тех, кто готов служить ему в обмен на что-то. Власть. Бессмертие. Избавление от собственных страхов. Назовите это как хотите.

– Коллекционер, – прошептал Артур.

– Возможно, – кивнула Эвелин. – Или просто «слуга». И то, что вы нашли, – она указала на зуб, – это, скорее всего, не его зуб. А зуб того, кого он пытается… имитировать. Кого он пытается заменить в этом извращенном ритуале.

Внезапно тишину дома нарушил пронзительный вой сирены, донесшийся с улицы. Он приближался, становился все громче, и в нем слышались панические, надрывные ноты. Артур и Эвелин переглянулись.

– Кажется, у нас новости, – сказала Эвелин без тени удивления. – И что-то мне подсказывает, доктор, что они вам не понравятся.

Они подошли к окну. Туман немного поредел, и сквозь его рваные клочья виднелась улица. У перекрестка, в нескольких кварталах от дома Эвелин, мигали синие огни полицейских машин. Собралась толпа. Что-то произошло. Что-то страшное.

Даже отсюда, сквозь завывания ветра, до них доносились обрывки испуганных криков, женский плач.

И тут Артур увидел это. На стене старой, заброшенной котельной, прямо напротив перекрестка, что-то было. Что-то большое, темное, прибитое к облупившейся кирпичной кладке. Издалека было не разобрать. Но интуиция ледяным когтем полоснула Артура по сердцу.

– Нужно подойти ближе, – сказал он, сам не узнавая своего голоса.

Эвелин молча кивнула. Она накинула на плечи темную шаль, и они вышли из дома, погрузившись в сырую, промозглую мглу и вой сирен, который, казалось, оплакивал очередную жертву этого города.

Когда они добрались до перекрестка, протиснувшись сквозь возбужденную, перепуганную толпу, которую с трудом сдерживали полицейские, Артур понял, что его худшие предчувствия оправдались.

На стене котельной, грубо прибитое ржавыми гвоздями, висело нечто. Композиция из костей – мелких, птичьих или кошачьих, – выложенная в виде ухмыляющейся челюсти. А в центре этой челюсти, на месте языка, был приколот детский рисунок. Неумелой рукой, яркими фломастерами на нем был изображен домик, солнце, улыбающиеся человечки. И подпись, выведенная печатными буквами: «МАМА, ПАПА, Я».

Но это было не самое страшное. Самым страшным были зубы. Десятки маленьких, молочных зубов, аккуратно вставленных в глазницы нарисованных человечков, в центр улыбающегося солнца, в окна домика. Они блестели во влажном свете полицейских мигалок, как злобные, насмешливые глаза.

Это было послание. Первое послание Коллекционера. Ясное, циничное и бесконечно жестокое.

Город замер в ужасе. А Артур Блэйк понял, что пути назад больше нет. Сказки закончились. Началась охота. И он, похоже, был в ней не последней дичью.

Глава 6: Дыхание в Затылок

Толпа гудела, как растревоженный улей. Женщины плакали, прижимая к себе испуганных детей, мужчины матерились сквозь зубы, бессильно сжимая кулаки. Полицейские, бледные и растерянные, пытались навести хоть какой-то порядок, оттесняя зевак от жуткой инсталляции на стене котельной. Но их усилия были тщетны – первобытный ужас, смешанный с болезненным любопытством, оказался сильнее любых приказов и оцеплений. Город, еще вчера вяло переваривавший свои мелкие бытовые неурядицы, сегодня получил пощечину, от которой затрещали все его гнилые устои.

Артур стоял как вкопанный, глядя на это чудовищное «послание». Желудок свело ледяным спазмом, к горлу подкатила тошнота. Он видел много страшного в своей жизни – и в анатомичке во время учебы, и в кресле своей клиники, куда иногда приносили жертв несчастных случаев с развороченными челюстями. Но это было другое. Это была не просто смерть или увечье – это была злая, расчетливая насмешка, издевательство над самой сутью человеческого, над невинностью, над родительской любовью. Коллекционер не просто убивал – он играл, и игра его была омерзительна.

– Он издевается, – прошептала Эвелин, стоявшая рядом. Ее лицо, обычно непроницаемое, сейчас выражало смесь отвращения и какого-то мрачного понимания. – Он не просто собирает дань. Он наслаждается страхом. Он хочет, чтобы мы видели. Чтобы мы знали.

– Знали что? – Артур с трудом оторвал взгляд от стены.

– Что он здесь. Что он сильнее. Что старые правила больше не действуют. Это вызов. Не только нам с вами, доктор. Это вызов всему городу.

Детектив Мейсон, которого Артур заметил у самого оцепления, выглядел так, будто не спал неделю. Его лицо было землистого цвета, а под глазами залегли темные круги. Он отдавал какие-то резкие приказы своим подчиненным, но в его голосе слышались растерянность и плохо скрываемая ярость. Заметив Артура и Эвелин, он нахмурился, но подойти не решился – или не счел нужным. Сейчас ему было не до странных стоматологов и городских сумасшедших.

– Они ничего не понимают, – сказала Эвелин, кивнув в сторону полицейских. – Они будут искать маньяка, психопата, сектанта. Они будут проверять алиби, опрашивать свидетелей, изучать улики. Но они ищут не там. И не то.

– А где нужно искать? – спросил Артур, хотя уже догадывался, каким будет ответ.

– Там, где заканчивается логика и начинается древний ужас, – Эвелин посмотрела ему прямо в глаза. – Там, куда они боятся заглянуть. И нам, доктор, похоже, придется стать их проводниками в этот ад. Нравится нам это или нет.

Они постояли еще немного, наблюдая за суетой полиции и растущим отчаянием толпы. Потом Эвелин потянула Артура за рукав.

– Пойдемте отсюда, доктор. Здесь нам больше делать нечего. Насмотрелись. Теперь нужно думать. И действовать. Пока этот… слуга… не сделал следующий ход.

Они молча побрели обратно к дому Эвелин, оставив за спиной вой сирен и приглушенные рыдания. Ветер немного стих, но туман, казалось, стал еще плотнее, окутывая город саваном. Артуру казалось, что каждая тень на их пути скрывает чье-то злобное присутствие, что из каждого темного окна за ними наблюдают невидимые глаза. Ощущение, что его преследуют, вернулось с новой силой, теперь уже не как смутное предчувствие, а как холодная, липкая уверенность.

В доме Эвелин было по-прежнему сумрачно и пахло пылью, но сейчас эта атмосфера не угнетала, а, наоборот, казалась почти спасительной по сравнению с тем ужасом, что творился на улицах.

– То, что мы видели, – начала Эвелин, наливая в две щербатые чашки какой-то травяной отвар, от которого шел странный, горьковатый запах, – это не просто безумие. Это ритуал. Искаженный, оскверненный, но ритуал. Он пытается воспроизвести то, что делали древние жрецы или шаманы. Только они приносили в жертву зубы, чтобы задобрить Хозяина. А этот… этот использует их, чтобы усилить его гнев, чтобы напитать его своей энергией. Энергией страха, отчаяния, боли.