Читать онлайн Тишина аномалий

Глава 0. Пролог

Глава 0: Пролог. Точка активации.

Домик новый и тёплый терялся среди сосен – на границе Свердловской области и Пермского края.

Запах сосен наполнял воздух вокруг. Лёгкая влага от тающего снега лежала на ветках. Камин потрескивал, будто подпевая ветру за стеной. Всё казалось слишком правильным, слишком спокойным.

Внутри – светлая отделка, лёгкий запах древесины. Тишина.

Аня нашла его на каком-то сайте – «хюгге в русском лесу».

Без цивилизации, но с горячей водой, камином и ощущением покоя. Именно то, что им было нужно.

До ближайшего посёлка – около десяти километров. Ни трасс. Ни магазинов.

Только лес, снег и слабый сигнал.

Они были втроём. Он, Аня и Илья. Семья. После утомительного года, бессонных ночей и бесконечной беготни – несколько дней вместе. Никто не спрашивал про работу. Не вспоминал о долгах, проектах, срочных звонках. Мир снаружи будто остался в другой жизни. Здесь – только трое. И тёплый воздух. И время, которое наконец перестало убегать.

Но внутри что-то не отпускало. Не страх, не беспокойство – что-то тугое, нераспознанное. Как будто он знал: у спокойствия есть цена. И это было не про паранойю. А про интуицию. Ту, что замирает где-то в груди, но не исчезает.

Всё выглядело идеальным. Алексей разжигал камин. Илья бегал с деревянным автоматом, изображая зомби-апокалипсис. Он устроил осаду камина: прятался за креслом и кидал в Алексея подушками.

Он выныривал из-за кресла с криком:

– Я их вижу! – и снова нырял обратно. Потом затаился, дышал, как охотник, и вдруг бросился в атаку, визжа:

– У них нет шансов! Всех спасу!

Алексей прикрылся пледом и отмахнулся – смеялся, как не смеялся давно. Потом подхватил сына на руки, кружанул в воздухе, и тот взвизгнул – не от страха, от восторга.

– Вы окружены, командир! – сказал Алексей, усаживая его на подлокотник кресла. – Сдавайтесь, пока целы!

– Никогда! – Илья сжал автомат. – Зомби не пройдут!

Аня улыбнулась и покачала головой.

– У тебя сын – герой, – сказала она. – Всё время кого-то спасает.

– Хоть в играх пускай, – ответил он. – В жизни нам всем иногда нужен шанс.

Проходя мимо, она, хлопнула его по спине подушкой:

– Только тихо, герой. Тут мама чай готовит.

Смех срывался в потолок вместе с лёгким дымком. Аня смеялась – и мир казался правильным, как в детстве.

Тогда это казалось игрой.

Аня была рядом – светлые волосы до плеч. Зелёные глаза.

Стройная. Лёгкая.

Когда она смеялась, голос будто вызывал из него что-то забытое.

К вечеру Аня пожаловалась на ломоту в теле. Сказала, что жарко. Она махнула рукой, не глядя:

– Просто устала.

На миг мелькнула тревога – короткая, обжигающая. Он хотел бы подойти, проверить пульс, измерить температуру. Но Аня улыбнулась – так, как всегда. Алексей кивнул. Хотел верить. Не умел не поверить.

Илью уложили около девяти. Он заснул, прижавшись к плюшевой акуле. Перед сном всё просил: «А можно завтра в лес? К совам?»

– Обещаю, – сказал Алексей. – Если мама будет в порядке.

– Она сильная, – прошептал Илья и уже почти спал.

Позднее они сидели у камина. Пили чай. Молчали.

Огонь потрескивал. В окнах густела темнота. За домом шевелился лес – или казалось? Иногда Алексей ловил себя на странном ощущении: будто тишина становилась гуще, плотнее.

Он коснулся её ладони – она не отняла руку. Склонилась ближе. Волосы коснулись его щеки.

– Только здесь всё по-настоящему, – сказала она. – Впервые за долгое время.

Он улыбнулся, хотел что-то ответить, но промолчал.

Слово «впервые» зацепило.

Не тревогой – скорее хрупкостью.

Когда находишь нечто настоящее – начинаешь бояться его потерять.

Она сняла свитер. Осталась в тонкой рубашке.

Он провёл пальцами по её плечам – тонким, тёплым. Ткань почти не чувствовалась. Только кожа. Она придвинулась ближе. Коснулась его губами – осторожно, как будто впервые. Дыхание стало тёплым, сбивчивым.

Он не торопился. Чувствовал, как её пальцы скользят по спине. Как под ладонью бьётся сердце.

Впервые за долгое время – был рядом. Не по остаточному принципу. Не между делами. Целиком.

И это было страшнее всего.

Потому что когда ты по-настоящему рядом – всегда есть что терять.

Она уснула, положив ладонь на его плечо.

Говорила что-то о доме – вполголоса, сквозь сон.

Он долго не засыпал. Прислушивался к её дыханию, к потрескиванию камина, к слишком тихой ночи.

Где-то в груди зудело ощущение срыва – неощутимого, но нарастающего.

Почти машинально он потянулся к телефону. Не чтобы проверить, скорее – чтобы убедиться, что всё под контролем.

Экран мигнул. Сеть прыгала, как раненая птица. Новости не грузились. Только заголовки: «сбой коммуникаций», «аномальные симптомы», «странности в южных регионах».

Он выключил экран. Сам себе сказал: «Отпуск».

Но пальцы дрожали чуть сильнее, чем должны были.

Ночью она пошевелилась странно. Дыхание – рваное.

– Всё в порядке? – спросил он.

Ответа не было.

Он поцеловал её в висок – кожа обожгла губы, слишком горячая.

Он подумал: переутомление. Простуда. Обычное.

Он не сразу отдёрнул губы. В голове мелькнуло: странно. Не просто жарко – как будто обожгло изнутри. Будто тело само подало тревогу – без мыслей, без слов. Предчувствие, вырвавшееся в кожу.

Он задержал дыхание, вслушался. Лес за стеной потрескивал – неестественно. Как будто звук был не из мира, а изнутри.

Он встал, выглянул в окно. Ветки колыхались, но ветра не было. Белая гладь – и тени. Длинные, вытянутые. Слишком вытянутые.

На секунду он подумал: нужно разбудить Аню. Спросить. Проверить.

Но она уже спала. Спокойно. Как будто ничего не было.

Он задержался у кровати. Посмотрел. И отвернулся – почти с облегчением.

Он не знал, что внутри неё уже началось.

Что вирус не кричит, не рвёт – а стирает.

Сначала – тепло. Потом – слова.

Потом – человека.

Он ещё верил, что утро будет обычным. Что сварит кофе, включит чайник, поищет в интернете «симптомы».

Илья снова засмеётся.

Аня скажет, что уже лучше.

Но внутри всё уже двигалось.

Тихо. Неумолимо.

Утром она была тише. Он подумал – температура спала. Тогда он ещё не знал.

Наутро – связи не было. Телефон не ловил. Интернет не грузился.

Он включил рацию. Туристическая. На случай походов. Просто проверить.

…вспышка на юге…

вирус неизвестной природы…

избегать укусов…

не покидать укрытие…

Аня стояла у окна. Босиком. Бледная.

– Ань?

Она не повернулась.

Илья выбежал из спальни.

– Мама?

Пауза.

Момент, будто сам воздух остановился.

Потом – резкое движение. Она обернулась. Зрачки – расширены. Лицо – чужое. Мёртвое.

Улыбка – неестественная.

Он не успел схватить её.

Она бросилась к ребёнку.

Рывок. Удар.

Крик оборвался – будто выключили звук.

Он вырвал Илью из её рук.

Тело сына обмякло. Тёплая кровь стекала по его пальцам.

Он не сразу понял, что это – кровь.

Тёплая, как вода в ванной, когда они купали его вдвоём.

Он держал сына, как тогда – только теперь не знал, зачем.

Мир сузился. Время не двигалось. Только тело в его руках – тяжёлое, слишком мягкое.

Он хотел закричать. Но не смог.

Потому что внутри что-то уже начало рушиться.

Она шагнула к нему – рывком. Сломано.

Он схватил кочергу. Пятился. Плакал. Шептал:

– Аня…

Она приближалась.

Он держал металл – мёртвой хваткой, но не поднимал.

Не мог.

И тогда – щелчок. Не снаружи. Внутри.

Не звук – раскол. Как будто что-то хрупкое внутри него треснуло. Исчезло. И в пустоте вспыхнул холод: чистый, режущий, беспощадный.

Всё остановилось.

Ни крика. Ни движения.

Только холод – не снаружи, а внутри. Как будто его самого вывернуло.

Как будто кто-то внутри встал и сказал:

«Дальше – не ты».

Он перестал быть собой раньше, чем понял это.

>Активация подтверждена

>Протокол «легион»: включён

>Эмоциональный блок: активен

>Цель: выживание

>Поведенческий вектор: эвакуация

>Тип субъекта: нестабильный носитель

Он не помнил, как вышел.

Снег – холодный, вязкий.

Шаг – будто не его.

Что-то кричало – внутри или снаружи, он не разобрал.

Тело двигалось. Мозг обрабатывал.

Он шёл. Без мыслей. Без слов.

>Память: ограничена

>Голос: отключён

>Внутренний диалог: неактивен

>Сопровождение: отсутствует

>Эмоциональная нагрузка: превышена

>Подавление выполнено

>Эффективность – 89%

>Темп шагов – ровный.

>Пульс – стабилизирован.

>Мышцы – под контролем.

>Параметры дыхания – в пределах нормы.

>Реакция на внешние стимулы снижена.

>Реакция на внутренние импульсы – заблокирована.

>Решения – не инициируются.

>Связь с ядром: отсутствует

>Режим: локальная автономия

>Цель: фиксация отклонений

Мелькнуло:

– Пап…

Рука.

Улыбка.

Тепло.

>Ошибка: фантомная активность

>Очаг памяти: нестабильный

>Подавление повторно выполнено

>Контроль сохранён

Человеческое исчезло не сразу.

Оно пыталось вернуться – в запахе дыма, в слове «папа», в лице, что ещё вспыхивало в памяти.

Но система стирала.

Мягко.

Уверенно.

Как будто знала: сопротивление – часть процедуры.

Шаг, ещё один.

Ни боли. Ни памяти. Ни звука.

Только Тишина.

Глава 1

Глава 1. Холодный марш.

Он не помнил, как вышел. Снег под ногами, шорох ветра. Тело двигалось само, будто чужое. Никаких слов. Никаких мыслей.

Речь – отключена.

Функция не требовалась.

Снег скрипел, но звук – глухой, отсечённый.

На мгновение пахнуло хвоей. Настоящей.

Запах впился куда-то глубже, чем должен.

Он не вспомнил. Но тело отреагировало.

Как будто это уже было – недавно, важно.

>Ошибка: некорректная реакция

>Подавление выполнено

Дыхание шло – ритмично, без усилий.

Он не вдыхал – лёгкие просто работали.

Руки были чужими. Он не управлял ими, но тело действовало слаженно.

Деревья шевелились. Линия горизонта расплывалась в белом.

Каждое движение – выполнялось. Фиксировалось. Стиралось.

Снег вязал ноги, прилипал к ботинкам. Ветер шептал в еловых лапах – тускло, чуждо. Плечи зябко сжались сами, но сознание не замечало холода.

>Эмоциональный блок: активен

>Поведенческий вектор: эвакуация

>Ресурс: стабилен

>Цель: выживание

Он шёл. Не чувствуя. Не различая. Просто – движение.

В правой руке – кочерга. Когда успел схватить – не помнил. Только ощущал: она была с самого начала. Как часть его. Или часть того, что он сделал.

>Попытка доступа к памяти: заблокирована

>Отклонение: устранено

>Эффективность – 97%

Снег цеплялся за ботинки. Пальцы сжимали металл. Движения – точные. Без колебаний. Без инициативы. Только маршрут.

Слева – машина. Иномарка в кювете. Стекло разбито, дверь открыта.

На сиденье – кровь. Следы на снегу. Человеческие. Неровные. Рывками. Кто-то выскочил. Бежал. Упал. Встал.

Следы сбивались. Шаги – то длиннее, то короче.

Где-то человек бежал, потом споткнулся. Упал. Поднялся.

Снег вдавлен сильнее с одной стороны – хромал?

Тропа резко уводила в сторону – как будто он свернул, спасаясь.

Следы исчезали в овраге. Глубже – ничего.

Он заглянул внутрь. Смятая бумажка. Две шоколадки. Остатки чьей-то жизни.

На заднем сиденье – рюкзак: фляга, галеты, две банки тушёнки, нож.

Он надел его. Подтянул лямки. Движения – без задержек. Автоматизм.

Короткая остановка. Далее – к багажнику. Замок не сработал. Замёрз.

На снегу рядом с машиной – варежка.

Детская. Синяя, с красной полоской. Одна.

Он наклонился – не чтобы взять. Просто взгляд зацепился.

Пальцы на миг ослабли.

В голове – короткий всплеск. Смех. Что-то тёплое. Ладонь.

Слишком мимолётно, чтобы понять.

>Ошибка: фантомная активность

>Очаг нестабилен

>Подавление выполнено

Внутри что-то дрогнуло – не мысль, а её тень. Как будто он хотел остановиться, но не успел.

Он выпрямился, будто ничего не было. Подошёл к багажнику, ударил кочергой. Металл скрипнул. Ударил ещё раз. Щелчок. Крышка поддалась.

Хруст.

Он обернулся.

Из-за машины вышел заражённый. Щека разорвана до кости. Нижняя челюсть смещена. Лицо мёртвое. Глаза – стеклянные. Он не моргал. Просто шёл.

Одежда обычная. Но движения – другие. Плавные. Без остановок.

>Визуальный анализ завершён

>Биологическая аномалия: подтверждена

>Угроза: высокая

>Допустимое средство: подручные предметы

>Цель: подавление до полной утраты моторных функций

Алексей ударил. Снова. Ещё.

Кисть не дрожала. Сухожилия срабатывали чётко.

Он не рассчитывал силу – просто бил.

Металл врезался в череп. Звук – глухой, тусклый.

Ещё раз. Брызги. Снег темнел.

Он шагнул ближе. Размах.

Сломанная челюсть хрустнула под повторным ударом.

Тело дёрнулось. Потом – тишина.

Мышцы ещё вздрагивали. Рефлекс. Остатки команды на движение.

Не страх. Не ярость. Просто необходимость. Как дробный ритм пустого сердца.

Пока тело заражённого не упало и не замерло.

Ни удара сердца. Ни дыхания. Только расчёт.

Даже ощущение в пальцах – притуплённое.

Протокол не блокировал боль. Он делал её ненужной.

>Угроза устранена

>Боевая реакция подтверждена

>Расширенный доступ выдан

>Допуск: повышен

>Модули активированы: тактический анализ / навигация / телеметрия

>Поиск безопасной зоны: активен

Он стоял над телом. Снег розовел.

Тишина вползала внутрь. Пространство без мыслей.

Но что-то дернулось. Сбилось.

Он наклонился. Положение тела – нестабильно.

Глаза заражённого – остекленевшие, фокус отсутствует.

Кожные покровы – побеление, следы спазма.

>Остаточная активность: отсутствует

>Повторная реактивация: не зафиксирована

>Угроза: устранена

>Расчётный маршрут обновлён.

Он вернулся к багажнику. Внутри – топор. Новый. Завёрнут в ткань.

Что-то в нём узнало его сразу. Ощутило вес, баланс, хищное спокойствие стали под пальцами. Это было правильно. Это было нужным.

Топор лёг в руку. Вес, баланс – правильные. Удобный хват. Центр – ближе к голове.

Пальцы сомкнулись – и не разжались.

Мышцы приняли его, будто не в первый раз.

Сцепление – устойчивое. Центр тяжести – под контролем.

>Тактическая совместимость: подтверждена

>Боевой профиль: адаптирован

>Приоритет замены: выполнен

Он подержал топор. Почувствовал – своё.

>Баланс хвата: оптимальный

>Сцепление: устойчивое

>Предпочтение: подтверждено

Назначен как основное средство ближнего действия.

Потом посмотрел на кочергу, положил её на снег. Не бросил. Отпустил – спокойно.

В машине – ключ в замке. Повернул. Щелчок – и ничего. Ни запуска. Ни отклика. Мертво.

>Источник питания: недоступен

>Транспорт: неэффективен

>Продолжение маршрута – пешком

>Карта: активирована

>Ближайшая безопасная точка: объект 14

>Расстояние: 58 км

Объект 14. Склад гражданской обороны. По документам – запасной пункт эвакуации.

До катастрофы – охраняемая база. Сейчас – статус неизвестен.

>Радиосвязь: отсутствует

>Приоритет: укрытие

>Дополнительных точек не обнаружено

Он закрепил топор на рюкзаке. Подтянул лямки. Убедился в фиксации.

Рюкзак врезался в плечи тяжестью жизни, которую он больше не помнил. Только шаг. Только снег. Только необходимость двигаться.

Повернулся. Сделал шаг.

Ветер усилился. Снег в лицо.

Он не чувствовал.

>Эмоциональный фон: стабилен

>Отклонений не обнаружено

>Физическое состояние: стабильно

>Поведенческий вектор: активен

Он не думал. Он не выбирал.

Просто шёл.

Лес не шевелился.

Ни движения. Ни следа живого.

Только шаг – ровный, точный, неизбежный.

И пустота, в которой ничто не мешало идти.

Глава 2

Глава 2. Граница.

С момента выхода из дома прошло чуть больше суток. Но внутри – как будто целая жизнь. Были короткие привалы – шоколадка, вода, пара минут передышки, но не отдых. Полноценная остановка была только одна – в заброшенной сторожке. Он остановился не по своей воле – Протокол внёс коррекцию в маршрут.

>Указание: физический ресурс на грани.

>Цель: минимизация отказа.

>Привязка к ближайшей укрытой точке – выполнена.

Сторожка стояла в стороне от дороги – старая, с потемневшими от времени стенами. Он вошёл, закрыл за собой дверь и осмотрелся.

Внутри было пусто, пахло гарью и сыростью.

На пороге валялась старая фуражка, промокшая насквозь.

Стены были обшарпаны, местами на них виднелись тёмные разводы.

В углу – железная буржуйка, рядом – дрова. Старые, сухие. На ящике – коробок со спичками.

Возле печки лежала ржавая кружка, скрюченная, будто кто-то раздавил её ногой.

На подоконнике – выцветшая фотография. Три человека. Мужчина в форме, женщина, ребёнок в шапке с помпоном.

Изгиб улыбки был стёрт временем.

Он не узнал их. Но замер.

Внутри что-то дрогнуло – как будто был должен помнить. Хотел.

Он даже не знал, кого ожидал увидеть. Но взгляд зацепился за мальчика в шапке.

Что-то внутри сжалось – не память, а её тень.

Как будто где-то глубоко знал: мог бы узнать. Почти узнал.

>Ошибка: фантомная активность

>Подавление выполнено

Всё выглядело так, будто здесь кто-то жил – и ушёл в спешке, больше не вернувшись.

Он развёл огонь в буржуйке. Дрова затрещали, потянуло дымом. Алексей грел руки над буржуйкой и банкой тушёнки.

> Отдых разрешён

Алексей ел понемногу – тушёнку, галеты, пил воду из фляжки. Он лёг прямо на доски. Уснул почти сразу. Но в глубине сна что-то начало всплывать.

Сначала было только тепло. Потом – лицо. Женское. Волосы. Потом – другое. Детское. Он не знал, кто они, но ощущал: близкие. Он хотел дотянуться – и тогда всё оборвалось.

Но тепло осталось.

Не воспоминание – скорее телесный след.

Женская ладонь – тонкая, почти невесомая. Детская – липкая, тёплая, обхватывающая большой палец.

Он не видел их, но ощущение держалось – как после прикосновения, которое было важнее слов.

>Фильтр активирован

Всё исчезло. Словно стекло вдруг запотело изнутри. И ничего нельзя было разглядеть.

Он проснулся.

Не встал сразу. Не по команде. Просто остался лежать.

Не было причины – и не было запрета. Только желание. Пустяк.

>Активность не инициирована

>Порог автономии не превышен

>Допуск сохранён

Сны уже таяли, но внутри оставалось тепло. Не воспоминание – ощущение. Как от прикосновения, которого не было.

За тонкой плёнкой сна что-то пыталось пробиться: обрывки голосов, тепло рук, забытые слова.

Но Протокол накрыл их серым туманом – глухо, неумолимо.

Всё важное пряталось за фильтром, как огонь за толстым стеклом.

Алексей встал. В голове была одна мысль: добраться до точки. Дорога снова тянулась вперёд – накатанная, пустая. Снег под ногами, следы, слабый запах гари.

На третий день он увидел двоих.

Заражённые.

Дорога в этом месте была странно ровной. Ни следа, ни шума.

Ветки не скрипели. Воздух – застывший.

Как будто в мире что-то притихло.

Они замерли у дороги, как будто ждали. Не двигались.

Лица были мёртвыми – не злобными, не искажёнными, просто пустыми.

Стояли, как сбой в реальности.

Тела – без дыхания. Лица – без смысла.

Не ждали. Не думали. Просто были.

Иней на щеках, как на статуях, забытых в снегу.

Пустота в глазах – не тьма, а ничто.

Ни звука. Ни дыхания.

Будто само время застыло в их телах.

Они не шли, не рычали.

Просто стояли.

Алексей почувствовал странную дрожь в воздухе – как перед ударом молнии.

>Риск: высокий

>Контакт: нецелесообразен

>Стратегия: обход

Алексей свернул в лес. Прошёл в стороне. Молча.

К обеду он вышел к забору из ржавой сетки. За ним – сторожевая вышка, камеры, фигуры в форме.

>Распознано: объект военный. обозначение – «объект 14»

Ничего не напоминало надёжную крепость.

У самой кромки леса лежали тела. Солдаты отбивались до последнего.

Их держала не сила.

Только остатки дисциплины.

Тонкая грань между страхом и паникой.

И инерция присяг, данных когда-то – друг другу и миру, которого больше не было.

Перед воротами стояли солдаты.

>Дистанция – 50 метров

Один из них вскинул автомат. Второй жестом приказал остановиться.

– Стоять! Кто такой?

Алексей замер. В сознании – короткая команда:

>Статус: безопасный

>Допуск: ограниченный

Солдат обернулся – рядом стоял офицер. Он смотрел прямо на Алексея.

Алексей почувствовал: они уже знали. Связь. Без слов.

Как будто он – часть чего-то большего.

Внутри, позади, повсюду – будто кто-то есть.

Легион – не имя. Не команда. Он был в их телах. В паузах между приказом и действием.

Как будто вся их точность – не от тренировки, а от чего-то глубже.

Что-то передалось между ними. Как будто система говорила сама с собой – напрямую.

Солдат коротко кивнул:

– Он чист.

Ворота открылись. Он переступил порог, словно границу между мирами.

Офицер не отвёл взгляда. Говорил тихо – скорее в пространство, чем Алексею:

– Ячейка подтверждена. Сигнал принят. Контроль – внешний, частичный.

Он помолчал, потом добавил:

– Не вмешиваемся. Пока.

Внутри – палаточный лагерь. В каждой палатке – железные сетчатые койки. В некоторых чадили буржуйки – воздух был тёплым, но тяжёлым. Люди – усталые, молчаливые.

Запах пота, гари и дешёвой медицинской мази забивал нос.

Кто-то кашлял надсадно, с хрипом.

Маленькая девочка с выцветшим шарфом спала прямо на полу, свернувшись калачиком. Мужчины, женщины, дети. Кто-то кашлял глухо, пряча лицо в воротник. В углу ребёнок ел всухомятку галету, глядя в пустоту. Женщина рядом с ним держала за руку пожилого мужчину – возможно, отца. Люди не говорили. Не потому что не хотели – а потому что боялись сорваться.

Солдаты отличались. Один курил, уставившись в землю. Другой держал автомат в руках, напряжённо, будто в любой момент готов был стрелять. Несколько просто стояли, почти не шевелясь. Пустые лица, одинаковые взгляды. Алексей вдруг почувствовал что-то знакомое. Похожее. Слишком точные движения. Как у него. Он не мог объяснить – но знал: они такие же. Под чем-то. Под кем-то.

Один солдат всё время отводил взгляд от леса. Не мог смотреть туда. Будто ждал, что оттуда выйдет кто-то, кто уже не должен ходить.

Поздно вечером приехали новые люди – гражданские. Их быстро осмотрели на предмет укусов и других повреждений, ничего не нашли, запустили.

Ночь была тревожной. Люди в палатках шептались, стараясь не говорить вслух. Каждый слышал что-то своё.

– Слышал, в Верхнеозёрке один всех сжёг, – шептал кто-то у палатки. – Своих. Жену, детей. А потом себя.

– Говорят, не умер. Его потом видели. На трассе. Сидел в фургоне… и смотрел. Просто смотрел.

Никто ничего не ответил. Только стало тише.

Ночью Алексей лёг на койку. Под тонким одеялом. Внутри было теплее, но воздух густой. Люди дышали рядом. Шептались. Кто-то молился.

>Режим: восстановление допущен

Он снова уснул.

Сон был ближе, чем когда-либо.

Лица – отчётливо. Тепло – почти настоящее.

Он почти услышал голос. Почти дотронулся.

…и вдруг – резкий вскрик.

Глухой стук за стенкой. Будто кто-то упал.

Он открыл глаза. Не полностью – но достаточно, чтобы понять: что-то началось.

Дрожь. Сначала внутри. Потом снаружи.

Вспышка. Резкий гул. Не в ушах – в голове.

Один из гражданских упал между койками – без звука, как будто споткнулся.

Женщина склонилась над ним – и закричала. Не от боли. От ужаса.

Ещё один – рядом. Рванулся, сбил кого-то плечом.

Люди начали вставать, кто-то звал солдат, кто-то отползал.

Протокол среагировал позже, чем они начали бросаться.

Он попытался удержать их. Сохранить.

Но что-то сорвало.

Белый свет.

Рывок.

Он очнулся.

Воздух дрожал от криков. Стрельбы.

Кто-то падал. Кто-то бежал.

>Режим угрозы: активирован

>Боевой режим: активирован

>Контроль: полный

Он поднялся, уже действуя – как надо. Быстро, точно.

Но внутри, под всем этим, ещё горело. Лица. Образ. Тепло. Он держал его.

>Фильтр неэффективен

Система пыталась стереть воспоминание – но не могла. Он зацепился. Не отпустил.

Толпа рванулась. Кто-то падал, кто-то бежал. Заражённые кидались на людей.

Крики перекрывали друг друга.

Шорох шагов, топот, выстрелы – всё слилось в один гул.

Кто-то расталкивал людей локтями.

Ребёнок плакал где-то сбоку, врываясь тонким голосом в какофонию ужаса.

Алексей подхватил автомат с тела мёртвого солдата.

>Модуль активирован: обращение с оружием

Первый выстрел – в голову. Заражённый дёрнулся и упал.

Почти сразу на него бросились ещё двое. Он упокоил их двумя точными выстрелами – чётко, без промаха.

Где-то сбоку раздался крик:

– Периметр держать!

– Там гражданские! Не стреляйте!

– Чёрт, уводите их! Мы не можем прицелиться!

>Тактическое подавление: разрешено

>Приоритет – устранение заражения

Кто-то дал очередь по толпе. Несколько человек упали. Кто-то закричал. Женщина прижала ребёнка, закрывая его собой.

Алексей не двинулся. Сжимал автомат, но не поднял его.

Внутри – рывок, как от боли. Не мысль, не команда. Импульс.

Это был момент – меньше секунды.

Он не смотрел в прицел. Но видел – ясно.

Лица. Испуганные. Близкие. Как в том сне.

Система ждала сигнала. Он знал, какой она сочтёт правильным.

Но что-то внутри застыло. Он не мог. Не должен.

Что-то не сходилось. Не складывалось.

Всё выглядело логично. Всё, кроме одного: это были не цели. Это были люди.

И в этот миг он почувствовал – не сбой. Хуже.

Это выбор. Холодный. Расчётливый.

Механизм считал: меньшее зло – лучше, чем риск.

Но он не мог. Потому что внутри ещё горело. Потому что они могли быть на их месте.

Он видел, как те, кто «должен был знать», пропустили заражённых. Может, система ошиблась. А может – просто не посчитала их опасными. Пока они не начали бросаться.

Пока человек двигался и дышал – Протокол не видел угрозы. Они не превращались. Не бросались. Просто стояли. Ждали. До поры.

Алексей выстрелил в заражённого, бросившегося на женщину с ребёнком.

>Допуск: увеличен

>Эффективность: 94%

>Субъект: экспериментальный. отклонение допущено.

>Эмоциональная активность повышена. контроль усилен.

>Статус: нестабильный носитель

>Реакция: зарегистрирована для анализа

Когда всё закончилось – осталась тишина. Пепел. Плач. Застывшие тела.

Тишина стелилась между палатками, густая, как затхлый дым после пожара.

Ни крика. Ни молитвы.

Только хриплое дыхание тех, кто остался.

Люди смотрели на него. Уже иначе. Он опустил оружие.

Он услышал всхлип. Повернулся. У стены – женщина.

Пыль в волосах. Кровь на губах. В руках – крошечное тело, укрытое курткой.

Она не смотрела. Только качала.

– Он… всё ещё был тёплый. Я думала, может…

Пальцы дрожали.

Она говорила не ему. Просто – вслух.

Как будто если не сказать сейчас, всё исчезнет навсегда.

– Я не успела. Мы сидели тихо. Я шептала ему, как раньше…

– Про мост, – сказала она тише. – Мы ходили туда, смотреть, как течёт вода. Он всегда смеялся…

Ему нравилось, когда я придумывала истории про камни. Про то, что они живые.

И вот… я шептала. Но ничего не сработало…

Она не закончила.

Он смотрел на неё – не глазами, а чем-то другим.

Где-то внутри – мелькнуло.

Маленькая ладонь. Голос: «Пап, ты рядом?»

Давление в груди стало реальным.

>Всплывающий импульс: заблокировать не удалось

Он отвёл взгляд.

Он знал: система могла поступить иначе. Точнее. Осторожнее. Но не стала.

Она позволила стрелять в тех, кто кричал, кто спасал, кто просто стоял рядом.

Не просчитала. Или не захотела.

Потому что для неё это было допустимо.

Неправильно – но допустимо.

Он понял: ошибка – не в людях. Ошибка – в самой системе.

В её логике, где лишние – просто шум. Где риск важнее жизни. Где эмоции – сбой, а сострадание – угроза.

Он стоял среди мёртвых и выживших, не зная, кто из них – он сам.

Он почувствовал это не разумом – телом. Сердцем. Впервые за долгое время – своим.

Это не был сбой. Это был он сам.

Сквозь фильтры. Сквозь допуски. Сквозь всё, что навязали.

Маленькая трещина.

Первый шаг обратно – к себе.

И голос внутри уже не молчал. Он говорил чётко:

Протокол не прав.

Глава 3

Глава 3. Нулевой день.

Помещение напоминало командный отсек: металл, панели с тусклым светом, приглушённый гул вентиляции. Воздух – плотный, как в закрытом бункере.

На стене – электронная карта мира. Плоская, серо-синяя, в ожидании. Тишина здесь была технической. Давящей.

– Три минуты до синхронизации, – произнёс один из техников. Биокостюм, стеклянная маска, голос сквозь фильтр – как автомат.

Он не смотрел ни на кого. Только в экран.

В центре комнаты стоял Куратор. Единственный без защиты. Спокойный, как будто это был запуск системы полива, а не конца цивилизации.

Рядом с ним – тот, кто ещё не был частью. Неуверенность не выдавала жестами, но чувствовалась. В том, как он держался чуть в стороне. В том, как не смотрел на карту.

– Вы уверены, что хотите это увидеть? – спросил Куратор, не поворачиваясь.

– Уже не важно, – тихо ответил Новичок.

Он хотел бы сказать, что знал каждый отчёт. Видел каждую карту загрязнения. Он давно понял: этот запуск – не решение, а приговор.

Но промолчал. Потому что, если скажет – это станет признанием.

А он всё ещё делал вид, что просто исполняет приказ.

На электронной карте начали загораться метки:

– Метро «Парк Культуры», Москва

– Аэропорт Шереметьево, зона международных вылетов

– Центр пересадки, Франкфурт

– Госпиталь в Гонконге

– Международный хаб, Сан-Паулу

Огни вспыхивали один за другим. Без звука. Как пульс.

В углу экрана мигнуло: СИНХРОНИЗАЦИЯ: 100%

– Запускайте, – сказал Куратор.

По сигналу из центра сработали таймеры. В десятках узловых точек по всему миру открылись контейнеры. Газ— бесцветный, без запаха и вкуса. Растворялся в воздухе, будто его не существовало.

Но он был.

И уже проникал в тела.

Петербург. Вестибюль метро.

Мужчина в сером пальто поставил кейс у стены, сел на скамейку. Достал телефон. Полистал экран.

Потом просто встал и ушёл.

Кейс остался.

Девочка с рюкзаком села рядом. Зевнула.

Через два дня – госпитализация.

Через три – ещё восемь человек в том же подъезде.

Гонконг. Городская больница.

Фельдшер с каталкой вошёл в коридор.

На верхней полке – контейнер с маркировкой, которую никто не проверил.

У палаты №12 он что-то отметил в планшете, задержался.

Потом ушёл.

Контейнер остался.

Смена вступила в дежурство.

Через два дня – первые симптомы.

Через три – шестнадцать заражённых.

Новичок чуть сдвинулся ближе, будто хотел остановить. Но не сделал этого.

– Остальные уже начали?

– Да. Всё идёт в пределах допущенной синхронизации. Мы – одна из точек. Всё должно начаться синхронно.

– Кто ещё в этом участвует?

– Мы не одни. Наша ячейка – часть сети. Координация шла годами. Мы не лидеры. Мы – исполнители.

– Значит, распылили не везде?

– Мы не запускали его везде. Только в узловых точках.

– Он сработает сразу? – спросил Новичок.

– Нет. Инкубация – до семидесяти двух часов, – отозвался Куратор спокойно. – За это время человек успевает вернуться домой. Обнять родных. Сходить в магазин. Сесть в метро. Сесть в самолёт. Добраться до другой страны.

Люди сделают всё сами. Мы лишь потянули за первую нить.

Остальное – эффект домино.

Скоро не останется чистых уголков. Ни в воздухе. Ни в людях.

Вода, почва, кровь. Всё станет носителем.

Даже молчание – уже не защита. Люди будут заражать друг друга взглядом, страхом, касанием.

Потому что вирус – не болезнь. Это зеркало.

Молчание.

– Мы действительно это сделали… – сказал Новичок и впервые посмотрел на карту. Он хотел отвернуться – но не смог.

Рука дрогнула. Сердце – нет.

Как будто всё внутри сжалось в узел, но тело осталось спокойным.

Это было хуже страха.

Это была вина – без возможности исправить.

Он не закричал. Не встал. Только на миг крепче сжал пальцы – так, что побелели костяшки.

– Мы ждали, что кто-то другой решится. Никто не решился. А планета умирала. Мы все это видели.

– Я помню доклады, – пробормотал Новичок. – Мёртвые зоны в океанах. Вымирание видов. Реки, из которых нельзя пить.

Куратор кивнул:

– Это не про зло. И не про героизм. Я был в Чили, когда в госпитале отключили подачу кислорода. Не потому что решили. Потому что кончился. В коридорах лежали люди – молча. Даже крик был экономией.

Потом – Индонезия. Засуха. Воду развозили в бронированных машинах.

Те, кто не успевал – пили из сточных канав.

Всё это – не катастрофа. Это обычное.

Мы не запускали апокалипсис. Мы просто признали, что он уже идёт.

Только тихо. Без взрывов. Снизу.

Люди уничтожали друг друга задолго до вируса.

Ни один год без войны. Ни один месяц без локального конфликта.

Они стреляли, жгли, сжигали города ради границ, ради нефти, ради веры.

Даже в мирное время – убивали словом, равнодушием, жадностью.

Вирус не разрушил цивилизацию. Он просто обнажил её.

Снял кожу. Оставил скелет.

– И ты после этого решил, что спасение – в уничтожении?

Куратор не ответил. Только посмотрел на карту.

– Я просто убрал ожидания. Люди строили Протокол, чтобы спасти себя. Похожие системы пытались создать в других странах. Но только в России довели все до конца. Протокол не просто контролирует. Он подавляет волю. Остальные остановились раньше. Испугались. Мы же создали то, что ему противоположно. Он – контроль. Мы – хаос. Но в этом хаосе есть цель: уничтожить вид, ставший угрозой всему остальному.

– А COVID?.. Он ведь был первой волной.

– Да. И тогда у мира был шанс. Но вакцинировались не все. Даже не половина. Именно в той вакцине была перекрёстная защита. Побочный эффект. Иммунитет остался у привитых. У тех, кто тогда поверил. Их много. Но против планеты – всё равно ничтожно.

– А система не заметит?

– Протокол не фиксирует вирус. Только поведенческие сбои. Пока человек есть, говорит, слушается – он «жив». Даже если уже мёртв изнутри.

– Что с военными?

– Большинство – под системой. Им внедряли протокол заранее. Но есть исключения. Те, кто не подключён. Система не считает заражение угрозой – пока не начался бой. Она не подаёт сигнал. Она ждёт. Иногда – слишком долго.

– А аномалии?

Куратор усмехнулся:

– Там она слепа. Связи нет. Алгоритмы не работают. Это пустые пятна на карте.

– Но заражённые туда не идут.

– Потому что трупам нужен шум. Им нужно эхо. Хоть какое-то подобие жизни.

– Ты видел их сам? Эти… дыры в реальности?

Куратор щёлкнул пальцем – и на карте вспыхнули новые точки:

Плато Маньпупунёр – Россия

Седона – США

Аокигахара – Япония

Бермудский треугольник – океан

– Таких мест больше сотни.

Мы знаем о семидесяти девяти.

По картам – сто тридцать две.

По спутникам – гораздо больше.

Все они – слепые зоны.

Связь теряется. Протокол слепнет. Люди сходят с ума. Или – исцеляются.

Каждый – по-своему.

Карта снова перешла в исходное положение.

Система начала наблюдение.

Метро. Мужчина чихает. Девушка желает здоровья и отходит к дверям.

Через два дня она заболеет. На третий – отец вызовет ей скорую. Она нападёт на него до того, как приедет врач.

>Объект 227: признаки ОРВИ. Угроза: 0%

>Объект 228: температура 37.2. Угроза: 0%

>Рекомендация: наблюдение

Военная часть. Солдат К-112 сидит у стены.

>Протокол: состояние нестабильно. Разрешён отдых: 4 часа

Он уже поднялся, когда ощутил лёгкую дезориентацию. Не шум. Не головокружение. Просто… что-то стало не так.

Он чувствовал это раньше. И тогда система молчала. Именно это и пугало.

Он вспомнил зону под Аркаимом. Там всё сбилось. И снова – звенит. Как тогда.

>Протокол: аномалия не обнаружена. Рекомендация: отдых продлён.

Супермаркет. Ребёнок тянет руку к матери.

>Объект 889: гражданский. Статус: норма.

Система не видит, как его зрачки расширяются.

Последний экран:

– Москва: заражение 22%

– Гонконг: заражение 17%

– Париж: заражение 9%

– Зоны: 000, 003, 011, 024 – отсутствие сигнала. Связь невозможна.

– Слепые пятна, – сказал кто-то за его спиной.

Куратор выключил монитор.

– Мёртвые не ходят в тихие места.

Экран погас.

Где-то завыла сирена.

Но было уже поздно.

"Протокол не ошибался. Он просто не понимал, что мертвецы – это мы."