Читать онлайн Декорации к спектаклю

1.Вкусы у всех разные

В баре традиционно стоял шум. Я видела одинокого мужчину, в самом углу барной стойки. Рубашка в крупную клетку с расстёгнутым воротником и закатанными рукавами, угольный жилет, темно-синие джинсы, слегка подвёрнутые и серые дезерты. Ничего примечательного, но что-то в нём притягивало взгляд, вынуждая раз за разом возвращать внимание к нему. Я присмотрелась к нему ещё раз повнимательнее, благо его отрешённый взгляд, погружённый в стакан перед ним, позволял это делать, не привлекая к себе внимание. Тёмные растрёпанные волосы средней длины, и тёмно-синие глаза, рост скорее небольшой – трудно определить, потому что он сидел сгорбившись. Тяжёлый день? Странно, но сегодня же суббота? Или он в баре прямо с пятницы? Я обернулась и посмотрела на часы работы бара – с двенадцати дня до трёх ночи. Нет, он точно не мог ночевать в баре. Скорей всего просто стремится к одиночеству, раз выбрал такое неудачное место. Слишком близко к дверям, ведущим на кухню. Явный стул для одиночек – неудобный и максимально некомфортный для посетителей. Всякий раз, когда распахивались двери – мне казалось, что они бьют по ножкам стула и по спине посетителя. Но он казался настолько задумчивым и погруженным в себя, что ему вероятно абсолютно плевать. Если бы сейчас сюда ворвались грабители, стреляя в потолок и требуя всем лечь на пол – я думаю, что он бы остался сидеть на стуле.

Суббота, ещё не поздний вечер. Я так устала на работе, что решила скрасить остаток дня и немного расслабиться. Да, к сожалению, в этот выходной пришлось выйти на работу. Этот баре я посетила в первый раз. Красивый, в ирландском стиле. Стены в зелёных оттенках, нижняя часть стен отделана деревянными панелями. Деревянные же столы и стулья. Массивная барная стойка и высокие стулья. В торец стойки были вбиты разнообразные крышки от пивных бутылок. А помимо пресловутых кранов и банки для мелочи красовался огромный коньячный стакана, наполненный доверху пробками от пива вперемешку с винными, от игристых вин, виски и мелкими монетами разного достоинства. И всю эту разноцветную мешанину разбавляла собой светящаяся новогодняя гирлянда. Красиво. Мне даже захотелось завести себе на кухне такой современный образчик искусства. Посетителей было достаточно, и это говорило о популярности места, а значит, можно было надеяться, что кухня и алкоголь вполне достойные либо, по крайней мере, сносные. Я облокотилась двумя локтями на стойку и продолжила изучать меню. Точнее, алкогольную карту. Напротив, меня на стене, за спиной у бармена висела смешная табличка, гласившая:

Правила поведения у барной стойки, облегчающие жизнь и делающие вечер незабываемым

Не против знакомства – закажи грязный мартини.

Хочешь познакомиться – угости грязным мартини.

Познакомились? Освободите место для других!

Я улыбнулась. Оригинально. Таких я ещё не видела. А что вполне замысловато. Я когда-то слышала, что бывают вечеринки с разнообразными браслетами и цветами стаканчиков для напитков: Розовый – есть пара, фиолетовый – безумно хочу секса, бирюзовый – надоело одиночество, салатовый – всё сложно. Очень интересно и как мне кажется, упрощает жизнь возможным партнёрам. Заказывай себе грязный мартини и выбирай, как в магазине понравившийся товар. А потом веди его домой. Или отправляйся к нему. Я задумалась, что меня ждало в моем жилище? Горка немытой посуды, неразобранная стирка, которая кисла в стиральной машине ещё с вечера пятницы, заваленная вещами сушилка для белья, увешанная в два слоя, полупустой холодильник, заваленный полуфабрикатами, со скорей всего даже истёкшим сроком годности и хранения. Пара полных мусорных пакетов, которые я так и не удосужилась вынести сегодня утром, и переполненный мешок у пылесоса, который давно пора было вытряхнуть. При моём образе жизни, точнее образе работы невозможно было даже завести кота или кошку. Цветы и те не выживали у меня.

Времени катастрофически не хватало. Работа поглощала его всё. Про личную жизнь и говорить не стоило. Я даже к родителям не помню, когда ездила в последний раз! На прошлый Новый год? Вроде бы нет, я точно помню, что в прошлый праздник мы созванивались по видеосвязи через мессенджер. Я болела? Или была на работе? Хоть убей, но не помню.

Ай, к чёрту всё! Действительно, закажу мартини с водкой и отправлюсь навстречу сумасбродству и приключениям. Я подняла голову и огляделась в поисках бармена или его помощника. Ага, вот они у дальнего конца барной стойки обслуживают стайку молодых девчонок.

– Могу я вас угостить? – мои мысли прервали практически бесцеремонно, но очень приятным голосом, который прозвучал в опасной, почти интимной близости от моего уха.

Я обернулась, и мы практически стукнулись лбами, уперевшись друг в друга глазами. Глубокие карие, почти чёрные радужки. Пронизывающий взгляд. Странно, но мне и позже казалось, что кроме его глаз ничего не существовало. Никогда.

– Да, я не против!

– Грязный мартини подойдёт? – улыбка, такая открытая, такая понятная. Это действует надпись над барной стойкой или просто такой мужчина попался мне сегодня на моём пути?

– Почему нет?! – такая же открытая улыбка в ответ. А зачем играть, если не только правила игры вывешены на всеобщее обозрение, но и игра идёт в зеркальной комнате, где каждому партнёру видны карты его противника?

Спустя час мы сидели за дальним столиком, погруженные в увлекательную беседу. Народу в баре становилось всё больше с каждой минутой, но мы словно не замечали никого вокруг, увлечённые друг другом. Бывает, что сложно общаться с людьми – беседа выходит натянутой, словно невозможно найти общую тему и единую нить. Ты словно на минном поле пытаешься найти безопасный путь – погода, новости, путешествия, кухни мира – и всё не то. У нас всё случилось совершенно иначе. Мы словно сразу запрыгнули на прямые рельсы мягкой и непринуждённой беседы, которая была приятна и интересна обоим.

– Как вы относитесь к современному творчеству? – хм, очень экзотичное продолжение беседы. Господи, и как с обсуждения музыкальных вкусов мы вдруг перешли к такой теме? Впрочем, неважно! Это было точно на порядок выше любого знакомства в баре, тем более если учитывать, что я готова была уже сама последовать местным правилам.

– Картины точно во мне не вызывают никаких положительных эмоций. Больше недоумения – особенно в совокупности с мнением экспертов и критиков о том, что современное искусство вообще осмеливаются называть искусством. Чего стоят все эти эпатажные выставки?

– Да!

– А это чванливые снобы и сопровождающие их особы с горделивым взором свысока, разгуливающие по залам, с умным видом взирающие на кучу мусора или ведро разлитой краски. С единственным вопросом: что же хотел сказать автор? Кроме этого, что их еще волнует? Они явно не учителя – чтобы определять, что на самом деле задумал автор? Или эти так называемые произведения искусства настолько плохи, что если в них не будет хоть сколь-нибудь значимой идеи, то они не имеют права на существование?

– Согласен. Но, с другой стороны. Возможно, когда-то и статую Давида, и фреску Сикстинской капеллы могли считать дурным тоном и вызовом общественному мнению, вы так не находите?

– Вы так считаете?

– А почему нет? Представьте, что туда приходят посетители после окончания всех работ. Ну, к примеру, таких как мы с вами. Смотрят на все эти портреты на потолке и говорят: господи, что за техника исполнения, что за мысли?

–Интересная мысль! Я, если честно, никогда об этом не задумывалась! Ведь и правда современники Дали, или даже да Винчи могли не видеть и не признавать их гениальности.

– Да, я именно об этом и говорю! А Ван Гог? Это же просто железный человек. Ну почти. Нет, если не брать историю всей его жизни. Он не был признан при жизни, но до конца продолжал творить! Вот оно, как, мне кажется, истинное призвание. За десятилетие создал более двух тысяч картин. Это примерно три картины в неделю при условии, что он ни дня не отдыхал! Сумасшедшая работоспособность и просто поразительное благоволение музы. Признание пришло к нему слишком поздно и фактически уже опостылело ему. Возможно, именно поэтому он и покончил с собой. Печаль, вечная печаль – наверное это то, что, по его мнению, и сопровождало его всю жизнь.

–Господи, и как он не сошёл с ума при таком отношении к себе?!

– Мне иногда кажется, что он был сумасшедшим всегда, ну или действительно свихнулся именно на этой почве. А великое произведение «Над пропастью во ржи» Сэлинджера семьдесят лет не было по достоинству оценено. Представляете? В такие моменты я искренне начинаю верить в то, что некоторые люди рождаются и творят слишком рано для своего времени!

– Господи, как интересно. Никогда бы не подумала, что среди великих так много непонятых!

– Да и таких примеров в истории очень много. Но почему-то о них не принято упоминать. Мы с вами считаем Пушкина, Кафку, Мелвилла, Фолкнера, Булгакова, Эдгара Алана По и Оскара Уайльда великими мастерами. Но никогда не задумывались, что думали современники об их творчестве. Даже Галилео Галилея и Иоганна Себастьяна Баха постигла аналогичная участь. Ван Гог, Вермеер, Гоген, Рембрандт, Модильяни – все они получили признание своего творчества только после смерти, но при этом на протяжении жизни пусть и временами опускали руки, но не останавливались. Творить настоящее искусство!

– Откуда вы столько знаете об этом?

– В студенческие годы это было моей дипломной работой. И я продолжаю интересоваться, потому что это часть моего хобби.

– Хобби?

– Да. Я тоже в какой-то мере отношу себя к писателям. По крайней мере, очень бы хотел себя таковым считать.

– Ого! Вот это да! Вечер перестаёт быть томным и переходит в разряд интригующих! Вы известный писатель?

–К сожалению, или к радости, нет! Не хотелось бы, как Ван Гог страдать из-за отсутствия признания и получить его после смерти, так и не узнав, что ты великий художник!

– Хм, но это не лишено смысла. Написать несколько произведений и устроить грандиозную инсценировку своей смерти, чтобы прославиться.

– Интересная идея. Согласен. Было бы чрезвычайно любопытно. Но для того, чтобы это прозвучало в мире творчества, нужно издать хоть что-то, получить хоть какое-то признание. Пусть это будет даже большое, просто бессчётное количество критики. Чтобы имя звучало. И, возможно, тогда получится благодаря своей мнимой смерти привлечь дополнительное внимание аудитории к своему творчеству. В противном случае это будет больше похоже на фарс. Согласитесь, если художник творил и создавал картины и после его смерти были найдены ещё двести или даже две тысячи картин – это вызовет интерес, повысит стоимость. Но если о художнике никогда не было известно, то вряд ли в момент, когда будут найдены его картины – это вызовет какой-то немыслимый ажиотаж.

– Да. Сейчас бы это назвали удачной маркетинговой уловкой. – Мы рассмеялись вдвоём

– Что пишете?

– Иногда стихи, но всё-таки под настроение. Чаще новеллы и романы в жанре социальный психологический триллер. Наверное, я бы так назвал своё творчество.

– Как интересно. Никогда не слышала о таком жанре!

– О, мне кажется, такого стиля не существует! Я сам его придумал. Мне нравится быть своего рода первопроходцем. Это очень удобно. Если нет такого жанра, то нет и его законов, ещё нет или не придуманы его границы. Быть первопроходцем одновременно сложно и легко. Если этот жанр будет признан, то в итоге те приёмы, что я использую сейчас, станут своеобразным каноном. И уже моим последователям придётся придерживаться его. Возможно, вы были бы не против ознакомиться с одной из моих работ? – он улыбнулся, не отрывая взгляда от моих глаз.

– Знаете, мне много что предлагали в этой жизни. Но никогда не приглашали в субботний вечер поехать к мужчине в апартаменты, чтобы заняться чтением!

– Почему нет? Мне кажется, это может стать достойной прелюдией к феерическому завершению этого вечера! Вы ничего не теряете, и в любой момент вольны прекратить чтение, не объясняя причины. Но я буду премного благодарен, если вы закончите и сформируете рецензию на произведение. Их я тоже коллекционирую.

Вскоре мы оплатили свои счета и хотя он настаивал на плате за двоих – всё-таки оплатила сама. У меня ещё оставались сомнения в продолжение вечера. И сомнения смешивались с желанием.

Выйдя на улицу, мы стояли и наслаждались свежим воздухом, которого так не хватало в баре. Так и стояли, запрокинув головы в небо, и дышали свежим воздухом, наполненным влагой после недавнего дождя.

– Такси? – я первой нарушила тишину.

– Может быть, прогуляемся? Здесь в целом недалеко. Если по прямой дворами, то минут двадцать, а если по проспектам и не срезать, то выйдет, наверное, минут сорок, ну может быть пятьдесят.

– Почему бы и нет? Давайте пройдёмся! Тем более погода располагает – И взяв его под руку, я сказала – Ведите вперёд в путешествие по истории, и по вашему разуму!

– Вам не скучны такие темы для разговоров? За весь вечер я не успел ещё вам надоесть? – Спросил он, взглянув на меня вполоборота.

– Что вы, напротив! Я очень рада! Прошу, продолжайте!

– Ну что же! Тогда давайте продолжим наше увлекательное погружение в глубину истории поэзии, писательства и их личностей. Конечно, в основном все мои изыскания приводят исключительно к моему личному мнению о писателях и поэтах на основании тех фактов, которые я смог найти и почерпнуть в открытых источниках. Но согласитесь – ведь часто мы составляем своё мнение о человеке или собеседнике исключительно на основе той информации, которая нам доступна в настоящий момент. Например, его рассказы о себе, его мнение о текущей обстановке в мире или слухи о личной жизни собеседника. А быть может, вы дружите с человеком и считаете его недалёким по причине того, что на основе его жалобных историй глубоко погружены в перипетии его личной жизни. В целом для меня информация из открытых источников ничем не отличается от личного общения, кроме того факта, что все, рассказанное о писателях современниками покрыто налётом их мнения о личности.

– Знаете, а ведь вы правы. Все историки, по сути, собирали слухи и чужом мнение, и оно может быть таким же, как и у нас, а может отличаться. Ведь если я не люблю человека, то скажу, что он дурак, а если люблю, то буду хвалить, несмотря на все его недостатки.

– Именно так. Поэтому не относитесь к моим рассказам как к истине в последней инстанции, а рассматривайте под критическим углом как размышления и домыслы на основе фактов и слухов, хорошо?

– Хорошо! Продолжайте!

– Как пожелаете! Например, Кафка, по моему мнению, был глубоко больным и закомплексованным писателем. Возможно, проблемы были именно в семье, но мы, к сожалению, никогда не узнаем об этом. К примеру, я предполагаю, что его два младших брата были убиты отцом, и это могло наложить неизгладимый отпечаток на шестилетнего Франца. Да, конечно, это всего лишь мои домыслы, но если на основании их строить теорию и дальнейшие рассуждения, то все предположения кажутся более чем правдоподобными. Так вот, это же могло послужить поводом для разрыва отношений с родителями, всех его хронических болезней и ярко выраженной социофобии. Изданные при жизни труды писателя были встречены критикой и откровенными насмешками, а сегодня Кафку почитают миллионы. Согласитесь, сложно любить и поклоняться поэту, если он не издаётся? В настоящее время мы знакомы с его творчеством только благодаря тому, что его друг не исполнил последнюю волю писателя и не сжёг все его сочинения. А не сжёг только потому, что перед этим решил почитать и ему чрезвычайно понравилась его проза. Узнали бы мы о таком великом писателе, если бы его друг обладал дурным вкусом? Мне кажется, вряд ли. В итоге Франц умер в сорок лет от туберкулёза и истощения, так и не обретя настоящей славы.

– Да! Я читала некоторые из его произведений! «Не обязательно выходить из дома. Сядьте за стол и слушайте. Даже не слушайте-ждите. Даже не ждите, просто сидите спокойно в одиночестве. И весь мир предложит вам себя» – это, по-моему, единственное, что я смогу процитировать на память!

– Сильно! Наверное, как начинающий и влюблённый в своё хобби писатель могу полностью согласиться с высказыванием Кафки. Это очень сильный инструмент для любого писателя и поэта. Стоит, всего лишь сосредоточится на себе и своём внутреннем мире, отринуть все мирские дела, отодвинуть телефоны и ноутбуки, книги – остаться по-настоящему наедине с самим собой. Только чтобы услышать себя. И воображение заговорит, обязательно заговорит с тобой!

–Хм! Никогда не думала в таком ключе над его фразой! Больше воспринимала её как противопоставление прокрастинации.

– Уверен, что и это тоже очень правильное восприятие! – на пару минут повисла тишина. Словно мы оба наслаждались этой фразой внутри себя.

–А слышали ли вы про великую американскую поэтессу Эмили Дикинсон? Она тоже не была признана при жизни и умерла в пятьдесят пять лет. Её отец был конгрессменом, а о матери ничего толком неизвестно, кроме тех строк, которые Эмили написала о ней. С ней она не была близка и сомневаюсь, что отец, связанный своим положением в обществе, был связан любовью с ней. В десять лет вместе с сестрой начала обучение в Академии Амхерста, которая только за два года до этого стала принимать девочек. В академии провела семь лет, пропустив несколько семестров по болезни. Но было ли это болезнью доподлинно неизвестно. Семь месяцев она обучалась в женской семинарии Маунт-Холиоук. Причины её ухода из семинарии неизвестны, после этого вернулась в семью родителей в Амхерст и всю оставшуюся жизнь прожила там, редко удаляясь от дома более чем на пять миль. Что с ней могло произойти в семинарии исключительно с женским составом? Что могло пойти не так в колледже, продвигающем специальные программы обучения, разработанные женщиной исключительно для женщин. Почему в этом обществе, где были прописаны и внедрены идеалы коллективного сообщества, она не смогла ужиться? Конечно, я не претендую на истину, но что-то явно нехорошее произошло в закрытом женском коллективе либо ещё раньше. Она навсегда осталась привязана к дому и сторонилась людей. Даже те, с кем она дружила, если можно это так назвать – знали её в большей степени по переписке, а не лично. За всю жизнь опубликовала порядка десяти стихотворений, осталась непонятой и непризнанной. Однако продолжала писать и за всю жизнь написала почти две тысячи стихов. После её смерти сестра Эмили обнаружила множество рукописей и решила опубликовать их в память о своей любимой сестре. И только в начале двадцатого века читатели внезапно открыли для себя поэзию мисс Дикинсон, глубокую, лиричную и полную страстей. Первый сборник стихотворений был опубликован спустя четыре года после смерти Эмили, а сегодня поэтессу считают одним из величайших поэтов Америки. В чём-то напоминает историю Кафки, вам не кажется?

– Господи, это же просто ужас! Творить и не быть признанной! Я бы так не смогла, наверное, даже покончила бы с собой! Это же так тяжко, наверное – творить и быть непризнанной… А ещё я думаю о том, что вы рассказали про академию и её побег оттуда… закрытые женские сообщества – это страшные люди!

– Вы говорите исходя из своего опыта? – он остановился и повернулся ко мне лицом.

– К сожалению, да! Прекрасно знаю по себе, что это такое. – я слегка сжала его руку и аккуратно направила вперёд, чтобы не смотреть ему в глаза. – Я бы не хотела углубляться в эту тему, если честно. Будем считать, что это просто обычное поведение замкнутого сообщества людей.

– Да… Хорошо, согласен. Не будем развивать. Вокруг нас действительно много сообществ и много людей. Самых обычных людей… Они окружают нас. Мы с ними знакомы, дружим или просто слышали, или даже читали о них. Их сотни вокруг нас, и кто-то из них может стать великим писателем. Трудно себе представить, но при жизни эти литературные гении были обычными. Они писали шедевры, но ответом им было бесславие и жестокая критика. Кто-то жил в нищете, кого-то отказывались печатать, а кто-то просто писал в стол, не подозревая, что однажды ему или ей суждено стать великим и по-настоящему известным!

– И есть ещё множество примеров?

–О, я, конечно, не буду говорить, что их бесконечное количество, но всё-таки их немало! Например, Эдгар По, прародитель всего детективного жанра, в таланте которого никто не сомневается, ранее печатался лишь в газетах. Его ругали и отказывались пускать в печать. Стиль По был слишком непонятен, нов и поэтому подвергся жесткой критике со стороны знатоков литературы. Но Эдгар был уверен: ему суждено быть великим писателем, но двигался вперед, штурмовал издательства и ждал. К сожалению, Алан ушёл из жизни рано, так не дождавшись дня, когда его сочинения буквально вырывали из рук продавцов. Он фактически был не признан и унижен через мнение своих современников таких как Гризвольд, Ральф Уолдо Эмерсон, Уильям Батлер Йейтс, Ричард Генри, Стоддард, Олдос Хаксли и всё это возникло на фоне роста популярности По из-за выигранного конкурса рассказов. Критиком он был жестким, и я бы даже сказал жестоким и в ответ получал ту же монету. – здесь наступила пауза, словно он погрузился в свои внутренние воспоминания, уплывая всё дальше и дальше, судя по его безучастным глазам. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем он снова вернулся к рассказу, словно как ни в чём не бывало.

– Мне кажется, что вся жизнь Эдгара была привязана к синусоиде: Смерти родителей и жизнь с дедом, усыновление богатыми приёмными родителями и крах их бизнеса. Постоянные переезды и долги. Удачное стечение обстоятельств и снова взлёт. Обучение, в университете, которое принесло не только образование, но и первые признаки будущего алкоголизма и существенные долги. Ссора с приёмными родителями и первые попытки издать свои произведения. Служба в армии и смерть любимой приёмной матери. Примирение с приёмным отцом. Поступление в академию, несомненная удача с выпуском второго сборника и окончательный разрыв с приёмным отцом. Обучение в академии и его первые шаги в критике, которые так понравились сослуживцам. Попытка примирения с отцом и саботаж учёбы, который привёл к суду и увольнению. Третий сборник и безденежье. Очередной проигранный конкурс. Победа в другом конкурсе и жизнь без работы на пенсию бабушки в двести сорок долларов в год. Смерть приёмного отца, и он остаётся без наследства. Новые друзья и их помощь средствами и связями. Работа и смерть бабушки. Новая работа и переезд, депрессия и запой. С последовавшим за ним увольнением. Выздоровление и женитьба на троюродной сестре. Возвращение на работу и начало карьеры бескомпромиссного критика. Появление большого числа врагов из раскритикованных громких имён, начало нового прозы, и он снова покидает работу по невыясненным причинам. Думаю, что это последствия его чересчур критичных статей. Творческий запой и продажа нескольких произведений, не принёсших коммерческого успеха. Скудные доходы, новая работа, не приносившая удовольствия, новый сборник, который принёс определённый успех и получил весьма восторженные рецензии. Вот только продавался он плохо. Очередное увольнение. Новые работы и попытка открыть своё издание. Новая должность и новый контракт на один рассказ в месяц и болезнь жены. Очередной запой на фоне болезни и потеря работы. Депрессия и новые произведения, на которые повлияла болезнь жены и связанные с этим переживания. Долги, банкротство, суд, но он избежал тюремного срока. Новое сотрудничество и новый собственный журнал в партнёрстве. Новый рассказ и новый запой, который разрушил мечту. Новые романы и новый выигранный конкурс. Слава и восторженные отзывы критиков и даже врагов. Ворон, его признание, которое так и не улучшило финансовое положение. Он становится совладельцем журнала, ведёт лекции по литературе и снова возвращается к критике, перестав печатать новые произведения. Крах журнала и долги и снова запои, снова критика, которая привела к его опале и очернению его образа. Опять приходит безденежье, а следом и смерть жены. Его болезнь и попытка вернуться на литературный олимп. Создание нового журнала и снова возврат к алкоголю. Новый роман, обещание бросить алкоголь, запланированный брак, который разрушила анонимка. Новые попытки писать и получение предложения о сотрудничестве, которое он принял. Но в пути он напился так, что потерял все деньги вещи и свои лекции. Новые отношения, которые вели к выгодному браку, очередная завязка с алкоголем, и отказ от сотрудничества над новым журналом. Последнее путешествие и его необъяснимая смерть, которая до сих пор остаётся загадкой. – короткий вздох сожаления, и он продолжил – Его жизнь была похожа на карусель. Вверх-вниз. Я бы назвал его вершителем своей же судьбы: он сам создавал, и сам рушил. Я думаю, и его смерть – это его рук дело. И даже тайный поклонник, который появился сто лет спустя и ещё сто лет посещал ежегодно могилу писателя – может быть отличной шуткой и очередной мистификацией в духе Эдгара.

– Господи, какая грустная и захватывающая история! Я видела несколько фильмов снятым по его рассказам и книгам, ну и, конечно, читала "Колодец и маятник", но я бы никогда не подумала, что за всем этим спрятана такая сложная судьба и такие человеческие эмоции и мучения!

– Или, например, Омар Хайям – слышали о таком поэте, читали у него что-то?

–К сожалению, только слышала. – ответила я.

– При жизни Омар Хайям был всего лишь учёным, а как поэт был совсем неизвестен, хотя и писал свои красивейшие рубай всю жизнь. Его рукописи случайно обнаружил и опубликовал уже после его смерти санскритолог Эдвард Байлс Коуэлл. И только в начале двадцатого века, Эдвард Фицджеральд занялся вольными переводами его стихотворений и буквально открыл для поэзии и мировой литературы Омара Хайяма. Его слава до сих пор огромна, посмертно. Да, конечно, нет никаких веских доказательств, что все опубликованные и переведённые рубай принадлежат перу Хайяма, но с другой стороны – зачем неизвестным литературным неграм приписывать дополнительную славу философу, математику и астроному? Зачем прославлять другого человека, пытаясь скрыться за его именем? Ведь каждый из нас когда-нибудь пробовал писать стихи, и у кого-то это даже недурно получалось. Но посмертно славу получает Хайям, браво.

В какой-то мере для меня это превращалось в странное подобие первого свидания с весьма увлечённым человеком, думала я, пока он рассказывал, а я продолжала завороженно слушать и думать одновременно. Хотя признаюсь – это было тяжело. Когда на первом свидании вам попадается собеседник, настолько увлечённый своими интересами или хобби, что может говорить о них часами! Нет, я не про те странные и удушающе-тяжёлые свидания, когда вы слушаете бесконечные рассказы только о себе любимом, нет! На таких рандеву хочется сказать спасибо и уйти, не попрощавшись. Нет, это совершенно другое: изумительные и завораживающее повествование именно об увлечении. И мне очень нравилась тема, нравилось его хобби. Я действительно готова была дать ему возможно вещать всю ночь и готова была внимательно слушать его.

– Или Поль Гоген. Бросил всё, чтобы заниматься живописью, так и не принёсшей ему славы и денег при жизни. Пытавшийся покончить жизнь самоубийством неоднократно и добившийся своей цели. Посмертно получил свою незаслуженную, как я считаю, славу. Посредственное искусство, хотя несомненно встречаются и интересные сюжеты, например, «Видение после проповеди» в остальном… я даже не могу понять, как его произведения могли быть признаны. Современные дети в школе, только начиная писать картины, имеют максимально похожий стиль и качество. Иногда мне кажется, что это всемирный заговор. Триста миллионов за полотно «Когда свадьба»? Серьёзно? Мне кажется, любой ученик школы искусства нарисует примерно аналогичный шедевр. Не спорю это лишь моё мнение, и мне сложно судить о причинах его величия!

– Я, к сожалению, плохо разбираюсь в живописи.

– О, я тоже не высокий критик такого рода искусства, и мне на этом поприще остаётся довольствоваться только своими критериями красоты. Тогда давайте вернёмся к литературе. Вот ещё, например, Генри Дарджер. Не слышали? – я отрицательно мотнула головой – Не страшно! Его произведение не стоит столько, сколько стоит сама история о нём. Мучительное детство и обыденно простая жизнь, за которой спрятался безумный прозаик. Пугающе детские иллюстрации и неподъёмный роман более чем на пятнадцати тысячах страниц, и ведь он не был писателем! Всю свою жизнь проработал простым уборщиком в больнице! Да, история больше похоже не о том. Она всё-таки ближе к вопросу о сумасшествии людей и что это может подарить человечеству, ну или отнять. – он замолк на секунду, словно перебирая в памяти ещё примеры.

– О, вот! Ещё Джон Китс, проживший двадцать пять лет, издавший три книги, потерявший в детстве родителей и с учётом своего стеснённого в финансах положения так и не смогший пожениться с любимой. Осмеянный нападками критиков и угасший от чахотки. Писавший удивительные вещи, не имея на то никакого образования. Или, например, Джон Кеннеди Тул покончивший с собой в тридцать один год на фоне отказа в публикации своего произведения в машине, задохнувшись выхлопными газами. Посмертно стараниями матери получивший Пулитцеровскую премию. О его биографии мало что известно, но, читая его первый роман, написанный в шестнадцать лет, я понимаю – жизнь его точно не была простой и наполненной радостью. – я сосредоточенно слушала, восхищённо смотря на него.

– Даже Лавкрафт не был особо знаменит и богат при жизни. Больше денег ему приносила работа по написанию различный научных статей. Оба его родителя рехнулись и провели последние дни в психиатрической больнице. Он же скончался в клинике, до последних дней ведя дневник и описывая угасание человека, поражённого раком. Я практически уверен, что именно сумасшествие родителей так повлияло на его творчество. Если с самого детства жить в окружении психов и считать это нормальным поведением… с другой стороны, находясь в такой обстановке, мне кажется, даже не нужно обладать талантом и воображением – достаточно просто записывать все маниакальные бредовые галлюцинации, примешивать к ним толику жизни и вуяля – шедевр у вас в руках.

Господи, он обладал практически энциклопедическими познаниями в своём вопросе! Если бы я не была так пьяна, я бы тут же в него влюбилась… ну, по крайней мере, на эту и последующую ночь точно!

– Или Сильвия Плат, покончившая с отношениями мужем и депрессией. Каждое её переживание, каждая проблема и каждая победа становилась своеобразным толчком в творчестве. Начиная от провала при поступлении в Гарвард и проблем с мужем и заканчивая рождением ребёнка и последующим выкидышем и проведённым в клинике почти годом. Она боролась за жизнь, не сдавалась. Но развод из-за измен мужа настиг и её. Мать была против посмертного выпуска романа, потому что в нём было многочисленное количество гротескно и карикатурно отражённых людей, окружавших Сильвию. Я думаю, что если вчитаться, то мы сможем найти много нелицеприятного, что на самом деле окружало жизнь и смерть Сильвии именно в этом романе. Пусть и искажённое стеклом колпака, но всё-таки имеющее право на жизнь и переосмысление. В конечном счёте она свела счёты с жизнью, засунув голову в газовую духовку, при этом не забывая думать о здоровье детей.

В такие моменты у меня остаётся открытым вопрос: если бы окружение поэта, писателя или художника было здоровым – стал бы он тем, кем стал в итоге? Формирует ли общество личность, и что первично?

– Интересный тезис! – сказала я – Но мне почему-то кажется, что невозможно стать великим писателем или художником, просто отучившись в какой-нибудь там школе или университете!

– Почему?

– Иначе нас бы окружали сплошные Рембрандты и Стивены Кинги, вместе с Бахами, Булгаковыми и Шопенами!

– Действительно, отличная мысль! Поддерживаю и полностью согласен с вашим заявлением! Не имея врождённого таланта, можно стать посредственным писателем или поэтом. Но, возможно, кто-то, не имея таланта, пойдёт на всё, чтобы его обрести. Для меня таким примером стала легенда Роберта Лероя Джонсона, продавший душу дьяволу на перекресте, чтобы научиться играть блюз и стать звездой, и оставивший после себя умопомрачительные песни, повлиявшие на дальнейшее развитие блюза. И умерший в двадцать семь лет на обочине дороги. Видимо, сделка в тот момент могла считаться закрытой.

– Анна Франк, фактически в детстве написавшая дневник, который стал книгой после её смерти в Освенциме в пятнадцать лет и изданный её отцом. – он продолжал говорить, а я практически в открытую любовалась им.

– Булгаков, диктующий на смертном одре под воздействием морфия последнюю версию Мастера и Маргариты своей жене и получивший благодаря этому роману славу спустя двадцать шесть лет после смерти. – Вы замечали, что человек расцветает, когда говорит о чём-то любимом, чем-то вдохновляющем?

– Или взять всё тот же пресловутый Шекспировский вопрос – существовал ли он вообще или стал своего рода мистификацией, псевдонимом для одного или сразу нескольких авторов? – Словно вам перестаёт быть важна его внешность, все, что вы видите это безумный и всепоглощающий блеск в глазах собеседника. Как будто всё вокруг перестаёт существовать.

– Ян Вермеер, Поль Гоген, Рембрандт, Амедео Модильяни. Аналогий в жизни масса, и о скольких таких примерах мы не знаем и никогда не узнаем? Быть может, именно ваш сосед сверху или, допустим, моя соседка из квартиры напротив, пишет графический роман о своей жизни, представляя себя непризнанной принцессой далёкой планеты или записки мемуары патологоанатома. И в какой-то момент времени каждый из них может принять решение запереть свои произведения в ящике стола, или сжечь, или просто выбросить. А быть может до самой их смерти они пролежат нетронутыми на полке, и вот произойдёт как у Кафки, но с одним неприятным моментом: душеприказчик окажется дурного вкуса и просто выбросит возможный шедевр на помойку? Или выяснится, что завещать некому и всё уйдёт с молотка, или просто будет вывезено на свалку? Сколько таких произведений искусства вокруг нас сейчас? Коллекции, фото или статуя из засушенных крыльев бабочек, быть может, картина, написанная человеческими волосами, или что-то подобное. И сколько из них будут безвозвратно утеряны по трагическим случайностям, о скольких из них мы не узнаем, потому что авторы, писатели и художники просто побоялись поделиться с миром своим воображением, своим мастерством? Сколько всего проходит мимо нас…

Он замолчал. В какой-то мере я уже даже привыкла к таким внезапным паузам.

– А вы? Вы сказали, что вы писатель. Вы поделились своим произведением с миром? – Спросила я спустя несколько минут, чтобы разбавить тишину и аккуратно привлечь его внимание.

– Нет. Я недавно завершил основную часть романа. Успел только закончить редактуру и внести правки. Конечная рукопись даже не ушла в печать! Помимо меня вы будете первым читателем. В нашей среде это называется бета-читатель. Если, конечно, не боитесь такой чести!

– Ни в коем случае! Это будет действительно высокое доверие с вашей стороны! Да…и, честно говоря, у меня, не было никогда такого опыта, а мне кажется, он будет полезен для меня. Да и для вас

Мы продолжили идти в тишине. Меня пошатывало от выпитого, и на улице становилось всё прохладнее.

– Холодновато, вам не кажется? Может быть, всё-таки возьмём такси? – Спросила я у него.

–Мы уже почти пришли. Вот за тем перекрёстком мой дом.

И правда, спустя несколько минут мы подошли ближе, двухэтажный домик из красного кирпича с претензией на старинный образец искусства. В чём-то даже было похож на древнее здание мануфактуры, изразцы их мозаики скрывались под каждым оконным проемом, сводчатые полукруглые и круглые окна, под крышей из металла, арка, закрытая воротами из кованого железа и ведущая во двор. Интересно, зачем эта арка, если все входы в подъезды были с парадной части фасада?

–В прошлые времена ворота вели на открытую парковку во дворе для автомобилей. Но там буквально два места. В старые времена не многие обладали такой привилегией, как собственный автомобиль. Насколько я знаю, здесь жили правительственные богатые особы, которые не захотели селиться в высотках и по каким-то причинам отказались от загородной недвижимости, но при этом сохранили в себе желание жить обособленно.

Да, дом стоял в окружении обычных панелек прошлого века. Старых и обшарпанных. Глядя на такие дворы в Москве, мне почему-то всегда казалось, что я попала в прошлое или в какой-то небольшой захолустный городок с населением тысяч в пятьдесят человек. Такой, где сохранились традиции выбивать ковёр во дворе летом, расположив его на специальных приспособлениях, а зимой ещё и опуская на чистый снег, который после всех этих манипуляций становился таким же серым, как и в любом мегаполисе. Такого же рода городок, где почти в каждом дворе остались детские площадки из металлических труб, перекрашенные разной краской столько раз, что она создала тридцать или сорок слоёв разноцветных, которые каждый год облезают и их покрывают новым пластом краски, не снимая предыдущий, не счищая сколы.

В таких дворах растут вековые тополя, каждое лето усеивающие траву на газонах пухом и превращающих в белый покрытый снегом внутренний двор в разгар лета. В таких двориках, широких и тихих носится детвора, приятно шуршать опавшей листвой по весне, там нет мест для парковок, и там до сих пор стоят трубы, вкопанные в землю с приваренной полосой металла параллельно. На них натянута верёвка и сушится бельё – летом невероятным образом набирая тепло солнца в тенистом дворе, а зимой хрустя от морозной свежести. И оно так страшно и пугающе хлопает на ветру под дождём ночами. Здесь асфальт если и сохранился, то испещрён морщинами и вулканами до самой земли. Вот посреди такого двора и прятался двухэтажный дом из красного кирпича. Странно, но здание выглядело…даже не знаю… как будто его построили не далее, как вчера! Хотя, чем ближе мы к нему подходили, тем отчётливее я понимала, что это просто иллюзия, возникавшая при недостаточном освещении.

Квартира напоминала классический лофт: кирпичные стены местами как будто специально и небрежно измазанные штукатуркой или белой краской, открытая планировка в выделенной ванной и кухней, очерченной номинально чем-то, похожим на ширму. Диван, больше напоминавший подушки, разбросанные по пеллетам и затянутые в металлический каркас, в углу под отдельной люстрой стояло кресло, хотя, судя по виду этого трона, его нужно было ставить во главе квартиры. Шикарное велюровое с высокой спинкой и удобными подлокотниками, рядом с ним стояла банкетка в цвет под ноги и угловой столик. В таком кресле можно было читать с комфортом, пить кофе или коньяк, работать или просто наслаждаться вечером. С таким размером я в нём бы провалилась/пропала, для него же это был комфортный габарит.

–Кофе, чай?

–Чай, пожалуй, но, если есть белое вино – я не окажусь.

Он ушёл на кухню, раздвинув двери.

– И что дальше? – я сказала это чуть громче, чтобы ему точно было слышно.

– В смысле? – он не выглядывал, но определенно услышал мой вопрос.

– Чем займёмся?

– Будем читать.

– Правда?

– Да, мы же договаривались именно об этом

– Интересно!

– Ты не хочешь читать моё произведение? – О, мы перешли «на ты»?!

– Нет, что ты! После такого экскурса в историю писателей, поэтов и художников мне стало ещё интереснее прочитать твой рассказ. О чём он? – я решила поддержать эту близость.

– А сможем обойтись без аннотации? Давай так: это рассказ об отношениях с элементами мистики и психологии.

– Отлично! Достаточно чтобы заинтересовать читателя!

Он вернулся в комнату с небольшим деревянным подносом. Передо мной появился чай, бокал вина и неглубокая тарелка с лёгкими закусками, и сахарница с кубиками. Ложечка лежала отдельно на салфетке.

Спустя минуту, когда я уже комфортно расположилась в кресле, придвинув и поставив передо мной банкетку и, удобно вытянув на неё ноги, он вернулся, неся с собой стопку листов, скреплённых между собой.

–Рассказ небольшой. По моей оценке, явно не дотягивает до полноценной книги, но я люблю его. Листы можно раскрепить для удобства или же читать так – на твоё усмотрение.

Бумага пахла приятно, как будто новая книга. Пристроив бокал поближе, я отпила глоток и сказала скорее даже больше для себя, нежели для автора.

– Начнём, пожалуй – и я начала читать.

2. До последнего клиента

В баре не убавлялось количество посетителей на первый взгляд, но верхний свет в основном зале уже не горел. Часть стульев была поднята на столы. Неважно сколько времени, но мы с вами как зрители понимаем – бар почти закрылся. Но свет у барной стойки ещё продолжал гореть, пусть и тускло – оставляя большую часть пространства в тени. За дальним углом стойки мы видим, что часть тени шевелится. Перенесёмся поближе.

Обычно в бары приходят познакомиться, поговорить, пообщаться, в крайнем случае пропустить рюмку-другую и бежать дальше – такое поведение часто похоже на попытку поставить на паузу эту жизнь. Только пауза становится скоротечной – словно вы нажали кнопку на пульте, и встав с дивана, сходили в уборную, ну или за новой порцией виски. А потом снова вернулись на диван, с мнимым ощущением паузы и обманчивой готовностью жить дальше. Нет, дамы и господа. Так пауза в жизни не делается.

С другой стороны, вы вряд ли когда-нибудь встретите человека, который пришёл в бар для того, чтобы просто напиться в тишине. Если вам нужно именно это – стоит рассмотреть другие места. Не стоит искать в баре тишины и уединения, потому что всё равно найдётся рядом кто-то, кто посчитает вас подходящим собеседником.

Однако в каждом баре есть определённое тайное место, точнее секретное место, в котором вы действительно можете получить своеобразное уединение, конечно, если вы знаете об этом месте и, если готовы приобрести своё уединение в обмен на чувство комфорта.

В этом баре таким местом была дальняя часть стойки от входа за её поворотом и ближе к стене, в которой была расположена дверь, ведущая на кухню. С учётом того, как часто эта дверь на двухсторонних петлях хлопала по стоящему рядом с ней стулу, мы можем сделать вывод, что данный стул могли занять только новички, либо те, кто жаждал уединения в шумном и прокуренном баре. Новички так долго не просидели бы на этом стуле – потому что обычно в первые же минуты нахождения на нём, поняв его специфики, они предпочитали расплатиться с барменом и найти себе новое, более удобное и комфортное место. Специфика этого места была в том, что даже вездесущий бармен частенько забывал о посетителях на нём.

Однако тень, которая выдала себя этим шевелением, находилась на этом стуле вот уже шесть часов и даже сейчас, когда бар опустел, продолжала занимать именно его. А в связи с тем, что данный посетитель при первом же подходе к нему бармена заказал сразу бутылку и стакан – делаем вывод: данный клиент, жаждет быть в одиночестве. Конечно, мы понимаем, что не бывает того чувства одиночества в баре, когда напротив тебя есть стакан и бутылка первоклассного, по крайней мере, для этого места, виски. Нет, этот человек не был в одиночестве – он явно был погружен в свои мысли, и даже, возможно, в свой внутренний диалог.

Пора перестать быть зрителями и сменить ракурс. Давайте перестанем быть просто наблюдателями и перевоплотимся в главного персонажа.

Мне было плохо. Одиноко даже в этом переполненном баре. И вроде в то же время не одиноко, потому что там, за границами этого бара, в месте, которое принято называть домом – меня точно ждало одиночество, а здесь я был не один – я был сам с собой. Неизвестно, что страшнее, и не каждый сможет в этом признаться. Но самый страшный собеседник – это вы сами. Мысли роились в голове, одна сменяла другую, ни на минуту не давая замолкнуть этому голосу – словно назойливый рой мошкары, который прилипает к вам и преследует, когда вы просто проходите мимо него.

Я посмотрел на часы, до назначенного времени оставалось ещё 6 минут. Пересменка барменов происходила ровно в двадцать четыре ноль-ноль. Переведя взгляд на пустую бутылку из-под виски, я вдруг понял, что не смогу сказать – сколько я здесь нахожусь. Сколько я выпил и почему я до сих пор трезвый. Потому что я даже не осознавал, как сюда попал и во сколько. Я точно никому не звонил и точно ни с кем не назначал встречи. Однако встреча была назначена, и я знал об этом, глядя на часы. Махнув правой рукой в сторону бармена, я взял другой рукой свой бокал и поднёс его к глазам, чтобы оценить объём остатков. Хватало ещё на один-два глотка. До закрытия бара мне этого точно не хватит, но и напиваться до состояния тряпки я тоже не планировал, хотя в нервном напряжении алкоголь переставал на меня действовать.

– Слушаю вас?

Видимо, бармен решил всё-таки обратить на меня внимание. Это не было чем-то удивительным, потому что я был последним посетителем на сегодня.

– Повторите, будьте добры.

Бутылка со стуком опустилась на стойку передом мной. Стандартная ситуация, как и для казино – в баре не было часов. Возможно, поэтому в таких заведениях также нет и окон в нормальном их понимании? Две минуты до пересменки.

– Прошу прощения, но у нас пересменка, и мне нужно будет закрыть ваш счёт.

– Да, конечно, без проблем.

Счёт и протянутый мне терминал, оплата картой не глядя. Не до этого. Меняются посетители, меняются напитки, но не меняются темы для разговоров в баре. Политика, женщины, спорт, машины, работа, друзья и знакомые. Если прислушиваться, то кажется, что знаешь всех окружающих много лет.

– Во сколько вы закрываетесь?

– Вообще-то, мы уже час, как закрыты, но в этом случае заведение закроется с окончанием нашего разговора.

Я поднял глаза и посмотрел на бармена. Что-то смутно знакомое было в его лице. Хотя почему я удивляюсь, если провел здесь уже…а сколько я здесь провёл? Я снова посмотрел на часы и попытаться сосредоточиться. Не получалось.

– Ещё виски?

– Да, будьте добры.

– Могу оставить всю бутылку, вы и так её выпили почти полностью.

– Было бы неплохо.

– Слушайте, у нас в правилах написано, что мы работаем до последнего клиента, но всё-таки закрываемся через час.

– Я думаю, что успею.

– Хорошо, как скажете.

– Так, давай уже прямо. Что тебе надо?

– Поговорить?

– Больше негде?

– Но это же классика: поговорить с барменом.

– С психологом в целом дешевле. Ты выпил бутылку виски, которая в магазине стоит пять-семь тысяч. Здесь ты отдал за неё почти двадцать пять тысяч. Сколько сейчас стоит приём у психолога? Сомневаюсь, что больше двадцать тысяч за сеанс. По моим прикидкам ты мог взять как минимум час у психолога, бутылку виски, прокатиться туда и обратно на такси и у тебя бы ещё остались деньги.

– А в чём проблема?

– В ночи на сухую плохо говориться

– Могу угостить?

– Другое дело, только я с вашего позволения всё-таки буду текилу. Виски надоел

– Без проблем!

Он достал с полки позади себя бутылку, из-под барной стойки появились два шота, маленькое блюдце с нарезанным лаймом под стеклянной крышкой и следом прозрачная солонка

– Поменять напиток не желаете? Текила отличная. Обещаю даже полный классический комплект, если угодно. Лайм с Мадагаскара, соли гималайская. Сочетание просто бомбезное.

– Спасибо, я всё-таки по виски

– Ваше право. Однако помните, что это и ваша текила в том числе – вам её оплачивать. Поэтому, как говорится в любой момент

Налили и…

– Будем?

– Ваше здоровье! – мы одновременно выпили и оба замерли на мгновенье.

– Позволите поделиться умозаключениями?

– Валяйте!

– Обычно в барах сидят, чтобы залить горе, тоску, проблемы. Просто чтобы приятно провести время, но для этого нужна компания. Иногда нужна компания из одного человека – и этот человек вы сам. Но в таких случаях сгодится и водка на кухне, либо виски перед телевизором. В бар приходят за женским вниманием. Ещё чтобы избавиться от одиночества. Но я так понимаю, это не про вас?

– Не готов ответить однозначно, но в этих предположениях что-то есть

– Так что с вами?

– Смерть.

– Ну все мы соседствуем с ней так или иначе. Смысл говорить о чём-то неприятном, если все там будем? – Он кивнул наверх, но потом посмотрел и вниз.

– А можно как-то поприятнее?

– Уговор был на диалог. На приятный разговор мы не договаривались.

– Что ж, тоже верно. Ладно, уговор есть уговор.

– Вы не обижайтесь. Я в целом не очень приятный человек. Удивительно, как я стал барменом. Обычно бармены эмпаты – так лучше для прибыли бара, да и собственника бизнеса в целом.

– Интересно. И как же вы тогда стали барменом?

– Поневоле. Так сказать, трагическая случайность

– Давно вы здесь работаете?

– Время – относительная вещь, вам не кажется? Мне кажется, что давно, но на самом деле барменом я здесь работаю вторую неделю.

– За две недели ещё не успели распугать всех постоянных клиентов? и как относится к вашей кандидатуре хозяин заведения?

– Вроде бы нет. И, по крайней мере, вы точно не постоянный клиент. За эти две недели я вас вижу в первый раз.

– Быть может, я был в командировке?

– Вполне возможно

– Так, а что хозяин?

– Ну… в принципе можете сами это у него спросить!

– И как это сделать?

Он сделал оборот вокруг себя на триста шестьдесят градусов и снова повернулся ко мне, с лицом мага, которому только что удался фокус.

– Как хозяин я абсолютно ничего не имею против его кандидатуры! Да, не особо приятный человек, я бы даже сказал, что циник и мразь, но дела ведёт великолепно!

–Так вы хозяин? Хм, классическая шутка и классический приём!

– Да, к вашим услугам!

– И как так получилось?

– Хотелось бы сказать, что это слишком долгая история, но на самом деле нет. Бармен внезапно уволился – так и не объяснил толком – то ли проблемы в жизни, то ли проблемы с алкоголем. А может, просто работу получше нашёл. Не знаю. И вот пока мне подыскивают нового кандидата, я с удовольствием занимаю это место.

– А будут подробности?

– Не хотелось бы.

– Но подробности в целом в рамках озвученных правил диалога пусть и не приятного. Не обязательно, чтобы он был неприятен только одному человеку, в данном случае мне.

– Ну скажем там…в какой-то момент жизни мне надоело всё и я, посмотрев фильм "Коктейль" принял для себя решение стать барменом. Оказалось, что это в своём роде часть меня. Я словно нашёл персональную нишу в бизнесе. Со временем простой кайф перерос в интерес, а интерес развился в желание делать что-то большее. Словно нужно было сделать нечто поистине идеальное, по крайней мере, для меня. И вот я здесь. Поднялся с самых низов, как любят говорить мажоры и богатеи, при этом не понимая значения этих слов.

– Похвально! Полезно знать свой бизнес изнутри! За бизнес?

– Давайте!

– Да, полезно, но в данном случае это дауншифтинг. Я начинал с обычного бармена, накопил денег, взял кредит и открыл собственный бар. Можно сказать, что дурацкая мечта сбылась.

– Здорово! Я за вас искренне рад!

– Спасибо! Спасибо от души! Тем более вы очень щедрый клиент. Но, мне кажется, вы сюда пришли не обсуждать мои дела и мои мечты? Я прав?

– Отчасти.

– И как это понимать? Вы из налоговой, что ли?

– Нет, я просто журналист.

– Ха! Чем это так мог прославиться мой бар, что ко мне пришёл журналист, чтобы выпить и взять у меня интервью? Обычное среднестатистическое заведение, которому не так много лет! У нас даже убийств не было, не то что громких скандалов!

– Нет, я точно здесь не по работе и не ради интервью.

– Понял, просто сложный день – нужно выпить и выговориться?

– Да, это ближе всего.

– Что ж, как я уже и говорил, приятным собеседником быть не обещаю, но постараюсь выслушать.

– Это уже что-то.

– Перейдём к сути или будем бродить вокруг да около, пока вы не заснёте на барной стойке со стаканом в обнимку, или чего доброго, не заблюёте мне пол?

– Ну если прямо так.

– Желательно. Максимально прямо.

– Хм…

– Что, воображение подвело или к прямым вопросам не привыкли?

– Да, действительно как-то в тупик или даже ступор ввело. Не было готов.

– Ну хотите, попозже подойду, когда будете готовы сделать заказ? Ну в том смысле что…

– Я понял. Отличная шутка. Наверно, я всё-таки готов сделать заказ, как вы выразились.

– Что же, слушаю, внемлю и умолкаю!

– У меня есть семья, дети любимая работа и счастливые родители. Полная чаша, как принято говорить. Но чего-то не хватает. Мне всегда казалось, что у меня словно есть пустое место в душе или в жизни, если хотите. Я на самом деле и правда не ваш постоянный посетитель. Да и вообще бары до недавнего момента не особо часто посещал. Чаще в командировках или по рабочей необходимости. Признаться, честно, я вообще не с этого района, так что не было у меня возможности, как в Европе принято посетить ваш бар по дороге домой. Но вот это самое пустое место в жизни и привело меня сюда.

– Хм, решили заполнить виски пустоту в жизни? Это классическая история, и нет в этом ничего нового. Так что не удивили.

– Спасибо доктор, мне полегчало сколько с меня?

– Понял, прошу прощения, уговор есть уговор. Замолкаю.

– Иногда всё отлично в жизни. Настолько отлично, что ты начинаешь задумываться – а где собственно подвох? Сколько это «отлично» ещё может продолжаться? Когда уже наступить «средненько» или даже просто «нормально»? Ограничится ли всё этим или зебра повернётся задницей, и я увижу, что её филей исключительно чёрного цвета? В каждом действии, в каждом движении ты словно ждёшь поворота, ждёшь, когда ситуация развернётся в диаметрально противоположное русло. И одна мысль витает вокруг тебя: ну не может так быть! Есть вполне себе популярная мысль, что именно такие мысли привлекают неудачу. Но мне всегда казалось, что это просто бред. Это ближе для тех, кто привык говорить со вселенной и проводить смешные ритуалы по типу аскезы на что-то.

– Прошу прощения – это сейчас, о чём было?

– Не в курсе? А. ну это примерно следующая история: я обращаюсь к вселенной и отказываюсь от какого-то порока на определённый период времени, чтобы получить что-то взамен? Как пример: я не курю месяц и хочу получить миллион.

– О как! Не слышал! Современная версия про Deus ex machina?

– Возможно, я не задумывался об этом в таком ключе, но принцип очень похож! Ну так вот. До определённого момента у тебя действительно всё складывается великолепно, пока ты не натыкаешься на естественное отверстие в шкуре той самой зебры. А быть может, это просто моё восприятие? Ведь в целом всё по-прежнему, если задуматься. Семья, дети, работа. Только вот здоровье больше не позволяет этим наслаждаться.

– Как в старой версии: курил, курил и скурился?

– Возможно. В общем, в какой-то момент ты понимаешь, что плохо тебе не от усталости. Нет, наверное, это версия слишком близкая к концовке. Сначала ты пашешь, чтобы обеспечить себе будущее, потом ты надрываешься, чтобы обеспечить семью, потом загибаешься, чтобы обеспечить детей, работаешь как проклятый, чтобы обеспечить их будущее. Естественно, ты устаёшь. Но не жалуешься, потому что понимаешь, что работаешь на пределе, а ещё понимаешь ради чего. И вот… а, наверное, сравню это с подъёмом на вершину. Вот ты уставший, но довольный стоишь на вершине и отдыхаешь. Понимаешь в принципе, что теперь можно отдохнуть, пожить для себя, наверное, я не знаю.

– А спуск? Это же тоже нелегко.

– Это не в контексте моего примера, но хорошо, допустим, что меня заберёт вертолёт. Неспортивно как-то получается. Так, тогда по-другому – мне не нужно спускаться – вот просто так! Не нужно и всё! Я …блин не знаю, а вот я шёл домой. А вот такой дурацкий пример. Дом у меня на вершине этой долбанной горы! Может такое быть? Вполне!

– А кислородное голодание?

–М-да. Согласен. Так, стоп! Не согласен! Как-то же живут люди в горах, так? Ну вот! Значит, я тоже горный житель, который просто шёл домой, и вот он пришёл в свой дом!

– За дом?

– Отлично! – Мы снова выпили практически одновременно.

– Дом, дом, дом… За дом… Ну всё! Я потерял нить! И что мне теперь делать?!?

– Спокойно! Я знаю один удачный приём для восстановления нити разговора! Давай по порядку: будущее, горы, подъем, дом.

– Точно! Спасибо! Классный приём!

– Ага, согласен. Частенько пользуюсь, чтобы свои мысли вернуть в русло, когда вот так уплываю.

– Спасибо! Так вот! Ты на вершине и уже больше ничего не важно. Ты один на один с самим собой. Ну ветер чуть-чуть треплет волосы, солнце приятно жарит, и всё в таком духе. Очки там на глазах, чтобы они не болели. В общем, ты на вершине! Значит, что?

– Что?

– Значит, пришло время отдыха! И никто не может тебе помешать, да и не мешает в принципе! Ты достиг вершины, достиг дома, тебе хорошо! А вот и нет! – я икнул, проморгался и отхлебнул еще, после чего продолжил.

– Не-хо-ро-шо! И вот ты сидишь на вершине. Отдыхаешь и впереди у тебя только отдых, созерцание, и размышления, и всё вот эта вот фигня. А тебе плохо. И ты думаешь – ну, наверное, я ещё не совсем отдохнул. И вот ты отдыхаешь ещё сильнее и ещё усерднее. Пока твой отдых не становится твоей работой.

– Не понял?!

– Ну прям начинаешь заморачиваться: типа так – на озёрах отдыхал и чего-то не отдохнул, в горы ходил – не-а, на рыбалке был – тоже не полегчало – вот это вот всё. И ты прям паришься – прям придумываешь, как бы так ещё отдохнуть, чтобы прям почувствовать, что ты отдохнул.

– Ага. Вот так понятнее!

– Ну вот! Так, о чём я?

– Ты уже напился.

– Нет, я не об этом. Хотя да, напился. Но я не об этом! Так чего там? Озеро, рыбалка, дом, отдых, работа…ага! Вот! Хороший, всё-таки приём, спасибо! Вот! Так! Ага! В общем, отдых не приносит ни удовольствия, ни радости, ни самого ощущения отдыха. В общем сплошной мрак! И что делать? Ты идёшь к врачу! А нет мы же в горах… тогда к шаману или к кому там ходят? Наверное, всё-таки к шаману. Ну в общем! И шаман говорит тебе…а чего может сказать шаман? А! В общем, в тебе злые духи, Алекс. И нужно искать, что за злые духи в тебе сидят, и вот я уже почти год прохожу обследования у этих всяких там разных шаманов и ворожей, и целительниц, и всех, в общем, у всех подряд. И буквально завтра у меня должны прийти последние анализы и судя по лицам всех эти шаманов и ворожей ничего хорошего меня не ждёт вот, и напиваюсь я в баре как последняя свинья вместо того, чтобы прийти домой и сказать родным, что похоже…

– Алекс?

– Что?

– Тебя зовут Алекс?

– Всё верно подметил братишка, я тебя тоже не сразу…

– Что тебе нужно?

– Эм, не понял?!

– Что тебе нужно? Зачем ты пришёл?

– Прости, не понимаю, о чём ты!

– Тебе по слогам или по буквам надо спросить? Может, на листочке надо написать, чтобы ты понял лучше?

– Нет, не нужно. Я понял.

– Ну раз понял, так и скажи: какого чёрта ты сюда припёрся?

– Кир, я не понимаю…

– Чего ты не понимаешь?

– Ты чего так взъелся-то на меня? Что я тебе сделал?

– В том то и дело, что ничего. Ничего ты не сделал! – он налил себе ещё один шот, резко опрокинул его в себя и с громким стуком поставил на стойку – А сейчас припёрся сюда. Пьёшь мой виски, рассказываешь мне здесь про свою жизнь. Рассуждаешь чего-то. Что тебе нужно? Пришёл пожаловаться на свою сложную жизнь? Думаешь, она у меня легче?

– Кир…

– Что Кир? Я уже хренову тучу лет Кир и что? Где ты был все эти годы? Счастливо жил, с семьёй общался, с родителями, зарабатывал. Путешествовал поди, пока я тут спину гнул и батрачил. Чего припёрся, я тебя спрашиваю? Жена выгнала с твоими дурацкими проблемами и тебе переночевать негде?

– Нет…

– Денег хочешь занять или интервью у меня взять, на тему: как я всего сам добился?

–Нет… – я сдерживал себя, от того, чтобы перепрыгнуть через стойку и схватив его за голову разбить ее об зеркало сзади.

– Ну так, а чего ты тут сидишь целый вечер тогда?

– Не знаю… просто поговорить хотел.

– Поговорил?

– Знаешь, я, наверное, пойду.

–Вали, счёт, я сам закрою. Считай, что это за счёт заведения!

Я вышел на улицу и вздрогнул, услышав, как за моей спиной захлопнулась дверь, а потом и со злобным грохотом защёлкнулись замки. Чувство растерянности и непонимания не покидало меня. Что такого я мог сказать, что так вывело его из себя?

– Вот и поговорили – пробурчал я себе под нос.

Стряхнув рывком головы мокрые капли с лица, я пошёл в сторону дома. Такси вызывать не хотелось, и это было верным решением: прежде чем зайти домой, стоило окончательно прийти в себя, проветрить голову и протрезветь.

3. Конец в начале

Я застёгивал рубашку, сидя на кушетке. Размеренно, пуговица за пуговицей, пальцы двигались от живота к горлу. Голову наполняла звенящая пустота. Ни надежды, ни веры в чудо – ничего. Бывает так, что вы знаете результат лотереи, ещё не стерев защитное поле на билете.

– Ну что скажете, док?

– Пока рано говорить что-то конкретное. Нужно дождаться результатов анализов и биопсии. И, пожалуй, мы с вами ещё раз повторно сделаем МРТ и рентген с контрастом, ещё пункция…

– Док, я же по лицу у вас вижу. – я не стал дослушивать тираду. Было неприятно, что он говорит и при этом старается не смотреть на меня. Компьютер, бумаги, запись – всё что угодно, лишь бы избежать открытого визуального контакта. – Из вас вышел бы плохой игрок в покер. Давайте вскроемся, как бы это двусмысленно ни звучало. Думаю, что у меня флэш-рояль

– Согласен. – он улыбнулся краешком рта, но продолжал тянуть эту бессмысленную паузу – Не стоит скрывать, перспектив и вариантов мало. У вас действительно выпал флэш, если рассуждать именно с этой точки зрения…

– Сколько? – я закончил одеваться и опёрся обеими ладонями на кушетку, сильно сгорбившись и опустив голову вниз. Тошнило не слишком, но головокружение выводило из себя. Невозможно было сосредоточиться на текущем моменте. Словно нужно плакать, а в голове только роятся мысли: правильно ли запарковал машину, не увезут ли её на эвакуаторе, пока ты на обследовании.

– Трудно сказать, возможно…

– Док, давайте не будем. – я поступал некрасиво. Мне абсолютно не доставляло удовольствия постоянно перебивать его. Но и смотреть, как он мнётся, прежде чем скажет мне что-либо важное тоже не хотелось. Надоело. Сил за этот год не осталось. – Просто скажите, как есть. Вы же видите, что я не буду устраивать истерик и пытаться убить вас или выброситься в окно?!

– Да, вашей выдержке можно только позавидовать! Но и вы должны понимать мы не в автосервисе, где вам скажут, сколько ещё можно проездить с такими стёртыми тормозными колодками – он остановился и усмехнулся про себя словно удачной шутке. – Но если бы мы были в автосервисе, то я сказал бы: по моему мнению, год ещё походите.

– В автосервисе – я усмехнулся – хорошая аналогия, Док. Прямо в точку! – Док улыбнулся, а я засмеялся в голос.

– Варианты? – я поймал себя на мысли, что хмурю брови. Так было всегда, если я вдруг не понимал, что делать дальше, когда злился или усиленно думал над не самыми приятными вещами.

– Можем попробовать операцию…

– Какие шансы?

– Где и кем вы работаете, что так спокойны и по-деловому собраны? У меня ощущение, что я на планёрке с главврачом или на собеседовании в новую клинику, либо вообще прохожу профосмотр у психотерапевта.

– Хорошая попытка, да, но нет. И всё-таки. Не уходите от вопроса.

– Шансы низкие. На подготовку к операции, сбор анализов и их расшифровку уйдёт порядка двух месяцев. При этом я порекомендовал бы обратиться в институт. Но думаю, что там лист ожидания на операцию займёт больше двух-трёх месяцев, можно потратить определённое количество финансов и ускорить очередь, но профессор со скептицизмом относится к таким действиям, особенно когда узнает о них. Потом еще время на химиотерапию, но здесь уже сроки сложно прогнозировать. Времени на реабилитацию будет потрачено очень много, равно как и в финансовом плане. Как минимум полгода либо восемь месяцев вам придётся провести в клиниках и палатах. Но шанс есть.

– А в статистическом или процентном соотношении какова вероятность?

– Скажем так: один к миллиону.

– Что ж… В восемьдесят шесть раз лучше, чем возможность выиграть в лотерее, но всё-таки весьма низкие. Ещё есть какие-то варианты?

– Вы имеете в виду операции и химиотерапии? Дальше нетрадиционная медицина и разве что церковь.

– Результаты могут быть?

– От молитвы? Нет, к сожалению, статистики, только слухи – здесь уже он вполне открыто посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Шутка действительно была хороша.

– Я не про церковь, я про нетрадиционную медицину.

– К сожалению, не могу ничего сказать вразумительного. Как врач я должен настаивать на госпитализации, но как человек…

– М-да.

– Знаете, есть информация, что на рынок в ближайшие два-три года поступят вакцины. Сейчас они в стадии активного апробирования и есть шанс попасть в группы для испытаний и тестирований…

– Да, только исходя из озвученных вами же сроков у меня нет столько времени.

– Согласен, фигню сморозил, простите за сленг. Но всё же ваш оптимизм и жизнерадостность мне нравиться.

– Мне тоже… нравилось.

– Ну-ну. Не стоит. Если с радостью смотреть на жизнь – ваши шансы увеличатся.

– Насколько они повысятся от нуля? – я горько усмехнулся, при этом царапая ногтем материал кушетки.

– Исследований таких ещё не проводили и статистики у меня тоже, к сожалению, нет – док в очередной раз развёл руки в стороны и пожал плечами, но он продолжал улыбаться мне.

– В любом случае спасибо, Док! – я спрыгнул с кушетки и замер на секунду, согнувшись в поясе, ожидая, когда перестанет кружиться голова.

– Не за что.

– Есть, есть за что. Вы просто этого ещё не понимаете.

– Если будут осложнения, или вдруг вам станет хуже…

– Да и, собственно, куда уж хуже.

– И всё-таки. Не прерывайте процесс лечения. Рецепт я вам продлил, если боли усилятся – приходите, и мы пересмотрим текущие дозировки.

– Это не лечение – сказал я под нос, больше для себя, встал с кушетки и направился к выходу.

– Алекс, если будет сложно, если вдруг почувствуете, что не справляетесь – сходите в группу поддержки «Ясный день» – многим моим пациентам помогло – его голос догнал меня в дверном проеме.

– Если не будет хватать вашей поддержки – обязательно! – и я закрыл дверь, выходя из кабинета.

Улица. Я стоял в отдалении от основной пешеходной дорожки и проезжей части, всегда стараясь держаться подальше от текущей мимо реки людей. Она как бурный поток, который никогда не останавливается. Словно если на минуту замереть, то они просто умрут без этого, вместо того чтобы увидеть мир под другим углом. Почему-то в голове представилась картинка с рыбой. Словно плывёшь, осознавая, что от этого зависит вся твоя жизнь. И вот тебя вынимают, вылавливают из этого стремительного течения и кладут, кидают на берег. Ты больше не в потоке, но и дышать не можешь. Смотришь на окружающий мир по-другому, правда, это происходит уже на пороге. Рассказать ты об этом уже не сможешь никому.

Река продолжала течь мимо, не замечая потери одного из участников этого бесконечного броуновского движения. Мало кто обратит внимание на сиротливую фигуру, которой больше нет места в бурной реке.

Людям в целом наплевать на то, что происходит вокруг. Половина идёт, уткнувшись в экраны мобильных, ещё часть разговаривает по телефону – при этом имею абсолютно, потухши стеклянный взгляд – словно их отключили от реальности за неуплату доступа. Остальные прячутся за наушниками и солнцезащитными очками. Сколько их них по-настоящему живы, а не притворяются? Потеряла бы вселенная кого-то стоящего, если бы я сейчас вытащил автомат из сумки и расстрелял эту толпу? Вряд ли.

Я продолжал курить, стоя на месте. Мне уже не нужно в этот поток. Я не хочу никуда спешить. Единственное мое желание – это просто стоять и курить. Застыть и смотреть на эту реку, состоящую из людских тел. В чём-то это даже было сродни медитации. Оглядевшись по сторонам в поисках урны и вдруг увидел такого же, как я – словно отмеченного печатью безмятежности. Мужчина смотрел на меня, прямо в глаза. Улыбнувшись ему и кивнув, увидел, как он засмеялся и подмигнул мне в ответ. Сложилось впечатление, что мы знакомы либо как будто состоим в одной секте. Ага, а вот и урна. Я отправил окурок в неё щелчком по пологой траектории и когда от точно попал – согнул руку в локте и словно передёрнул затвор дробовика. Йес! Ещё раз бросил краткий взгляд на знакомого участника секты и увидел, что он ровно таким же жестом отметил мой удачный бросок. На душе вдруг стало тепло и приятно. Я выдохнул и направился к машине. Я больше никуда не спешил и поэтому решил ехать по городу, не выезжая на платные трассы.

Замок негромко щёлкнул, впустив меня в квартиру и окутав ароматами дав ощущение спокойствия и безопасности.

Вы замечали, что у всех без исключения домов, у каждой квартиры есть свой непередаваемый, почти индивидуальный аромат?

Почему почти? Ведь я часто замечал, что, будучи в гостях, например, у пресловутых Ивановых, если я вдруг закрывал глаза – то сразу чувствовал, как я проваливаюсь в своё детство.

Деревня. Раннее зимнее утро. Я у бабушки на кухне, топится печь. Ещё толком не рассвело, и она не успела прогреть дом окончательно, но всё ещё хранит в себе вчерашнее тепло. Двери в сени приоткрыты, и из них слегка тянет морозным холодом по ногам. На столе чай в бело-красной чашке в крупный горошек на блюдце. Рядом со мной стоит сахарница с кусковым сахаром. Прямо передо мной большая тарелка, а на ней варёные яйца, батон, густо намазанный маслом, и, конечно, солонка. Бабушка аккуратно наливает кипяток из электрического самовара, стоящего немного поодаль, чтобы не обжечься, приговаривая: осторожно. Чуть позже на столе появится заварочный чайник, накрытый чайной бабой. И я сижу за этим столом. Мне девять лет. На мне спортивные штаны с вытянутыми коленками, безразмерная любимая футболка, с рисунком в виде сексуальной девушки и толстые высокие шерстяные носки не по размеру моей ноги, заботливо связанные бабушкиными руками. Правда, нитка на носках так и не заправлена – поэтому всегда смешно свисает – как леска с удочки.

Пахнет тестом, которое стоит рядом с печью в большой эмалированной кастрюле, накрытой крышкой, и парой махровых полотенец. Чуть позже бабушка начнёт делать начинку и приступит к таинству изготовления пирожков: с картошкой, фаршем, яйцом и луком. И конечно, всенепременно сладкие ватрушки с морошкой. К тому времени, как они будут готовы – я как раз окончательно проснусь, успею посмотреть мультики по чёрно-белому телевизору, оденусь и соберусь кататься на лыжах. А бабушка завернёт мне с собой десяток вкуснейших пирожков в школьный рюкзак. И уже когда я до них доберусь, стоя в лесу на трассе, посреди деревьев, украшенных снежными шапками и паутинами серебра, они уже окончательно остынут. Но не перестанут быть такими желанными и такими вкусными.

И все эти эмоции, все воспоминания вызывает простой запах чужого дома. Который словно наполнен вашим прошлым, благоухает счастливым детством.

Моя крепость имела другой запах. Это какой-то родной аромат, умело составленный лучшими парфюмерами – и этими создателями запахов были мы наша семья. Я словно в первый раз попал в него – окутал себя этим облаком сложносочинённых ароматов: пытаясь одновременно, и насладиться, и разобрать их на компоненты.

Кожа: скорей всего это запах дивана на кухне, и косуха в гардеробной, свечи на комоде – частично ароматизированные, но я точно знал, что там есть и просто обычные, саше с лавандой, это смешивалось с благоуханием кондиционера для белья и дальше было уже не разобрать. Бросался в нос спрея для обуви, из кабинета примешивались нотки табака и ароматических палочек, которыми я иногда пытался перебить душок сигарет. И с кухни доносились ароматы чего-то вкусного. Но всегда заходя домой, я только по запаху понимал – я уже дома. Этот букет обволакивал меня, как объятья матери ребёнка. Давая чувство комфорта и безопасности. Всегда, но, видимо, не сегодня.

Я закрыл дверь и привычно, абсолютно бездумно повесил ключи на крючок ключницы. И здесь я задумался. Почему? Почему я продолжаю делать всё на автомате? Зачем? Потому что так устроен мозг человека? Так удобно? Меньше ресурсов тратится на осознание? А мне это зачем? На что мне экономить энергию? Зачем мне сейчас этот метод автопилота? Но и к режиму осознанной жизни я не был пока что готов. Мне казалось, что я опустошён и при этом одновременно переполнен мыслями и эмоциями. Странное двоякое чувство: словно ты готов взорваться, но при этом тебе на это абсолютно наплевать.

Я тяжело осел на пуфик у входной двери, не раздеваясь и не снимая обуви. У меня даже не было желания и сил расстёгивать куртку. Я просто сидел, уставившись в пустоту. Что дальше? Всё? Конечная? Просьба провожающих покинуть вагоны? Я был настолько опустошён, что даже не мог трезво мыслить. Возможно, стоит напиться? Кира поддержит меня при необходимости, и мне, по крайней мере, не придётся напиваться в одиночку… Господи, какой бред! Нужно просто отключиться от всего происходящего и постараться расслабиться. Обычно мне это помогало в трудных ситуациях. В те моменты, где я не мог принять решения, или найти выход, или когда что-то давалось мне с большим трудом. Я обхватил голову руками и закрыл глаза. Нужно было сосредоточиться на своём дыхании и отринуть всё сущее. Глубокий вдох, задержать дыхание, долгий выдох. К десятому повтору я понял, что максимально спокоен. Теперь можно было заняться мыслями. Я знал, что все тревоги отлично читались у меня на лице. Это было близко к медитации, но в формате экспресс-успокоения. Спустя минут десять я очнулся из небытия. За это время ко мне никто не вышел навстречу. Смахнув тыльной стороной слезы со щеки, я внутренне собрался и всё-таки разделся. Кинул сумку в дальний угол гардеробной, как ненужную и опостылевшую вещь. Примерно так кидают рюкзаки школьник в конце учебного года. Дошёл до ванной и ополоснул руки, опять же по привычке. Умыл лицо и растёр его до покраснения полотенцем, пытаясь замаскировать красноту глаз. И только после этого вышел на кухню, где жена как раз заканчивала разговор по телефону.

– Привет, Солнце! – я подошёл к тебе, обнял и поцеловал тебя в макушку, после чего вернулся к столу и уселся на стул.

– Да, давай, до завтра. – Кира нажала отбой в наушнике – Привет, любимый! – и изобразила подобие воздушного поцелуя.

– Как дела, как на работе? – я сделал жест, как будто поймал твой поцелуй и спрятал его во внутренний карман.

– Нормально. Всё, как всегда. Оксана опять сцепилась с начальником отдела, а руководитель департамента…

Я не слушал. Точнее слушал, но всё моё внимание было сосредоточено на звуке твоего голоса. Неважно, что произнесено – важнее музыка голоса. Я во все глаза смотрел на тебя и словно видел тебя в первый раз, а может быть и в последний. Сколько раз я так смотрел на тебя? Сколько раз мне было наплевать на то, что ты говоришь, а важно было слышать именно звук твоего голоса? Сколько раз ты злилась и практически кричала, что больше ничего и никогда не будешь мне рассказывать, потому что я тебя не слушаю, а я говорил: прости, чего-то я подзавис. А сам в это время просто любовался тобой? Упиваться твоими глазами. Это, наверное, одна из причин, почему я в тебя влюбился с первого взгляда – твои глаза. Такие голубые и такие живые. С маленьким чертёнком где-то на поверхности этих небесно-синих озёр. Глаза, в которых всегда было приятно тонуть.

Ты продолжала рассказывать и при этом готовила ужин. А я просто сидел напротив и смотрел на тебя. Поразительно, как спокойно ты совмещала в себе успешную деловую женщину, отчаянную домохозяйку, любящую жену и заботливую мать. Ты делала всего отточено и быстро, хотя и не спешила никуда. Те же действия у меня заняли бы часа три-четыре, а, зная тебя ужин, ты закончишь минут за сорок. Любимая… Самое дорогое в моей жизни, самое лучшее, что могло случиться, и я благодарен, что случилось.

Неожиданно даже для себя я встал и аккуратно бесшумно подошёл к тебе, чтобы обнять и уткнуться носом в твою шею.

– Эй, щекотно!

– Прости, прости! – Я не собирался разжимать объятья и воткнул свой нос тебе в ушко.

– Так, щекотно ещё сильнее, но мне нравится! – я чувствовал губами, как твоя кожа покрывается за мгновение мурашками, но сразу же оттаивает под теплотой дыхания.

Я продолжал стоять, обняв тебя, чувствуя, что мои руки непроизвольно сжимаются все сильнее и сильнее. Заставив себя расслабиться, я чуть ослабил усилия, но по-прежнему не отпускал тебя.

– Что-то случилось?

– Просто тяжёлый день! Прости! Мне просто нужна поддержка.

Ты развернулась в кольце моих рук лицом ко мне и тоже обняла меня в ответ. Я физически почувствовал, что из меня сейчас потоком. Стоп! Возьми себя в руки, Алекс! Держаться, не плакать, нужно держать в себе. Не стоит выпускать своих демонов на волю.

– Дети?

– Они у бабушки. Завтра же суббота, забыл? – ты попыталась отстраниться, чтобы взглянуть на меня, но я не ослабил объятья.

– Ах да, прости, совсем из головы вылетело!

– Ты много извиняешься сегодня. Точно всё в порядке?

– Да, не переживай, просто реально очень день тяжёлым выдался. -Я с трудом разомкнул объятья и вернулся на стул, а ты продолжила суетиться на кухне. Обычно я был рядом, и мы делали это вместе рука об руку. Но не сегодня. Меня не покидало ощущение, что всё будет валиться из рук, чтобы я в них не взял.

В таком состоянии лучше всего принять позу эмбриона в постели и постараться не делать вообще ничего, чтобы ничего не разрушить и никому не навредить.

Голова раскалывалась, словно томат, облитый кипятком, и всё плыло в глазах мелкой рябью. Как будто на приёмную антенну телевизора одновременно приходил сигнал с разных спутников – создавая помехи на экране. Я достал блистер из кармана и выдавил на ладонь две капсулы. Одним движением закинул их в рот, запрокинув голову вверх и в бок сглотнул их вместе со слюной.

– Что-то не так? Ты пьёшь таблетки? – Я даже не заметил, как ты повернулась. Возможно, тебя привлёк звук лопнувшей фольги на блистере, а быть может, просто уловила тревогу.

– Всё хорошо, не переживай, просто голова болит. Не знаешь, что там с погодой и магнитным фоном на сегодня и завтра? – ты всегда меня чувствуешь, но также легко переключаешься на другую тему, если я перевожу на неё разговор. Я знал эту особенность и пользовался ей в таких вот случаях.

– Да, обещают очередную бурю. Что-то их много стало за последние два года, тебе не кажется? Или просто ты в это время через чур метеозависимым?

– Ага. Мне кажется, что в этом плане я весь в отца. Мама рассказывала, что он к сорока пяти также мучился от метеозависимости и мигреней. Скорей всего это что-то наследственное – да, отличная мысль. Стоило бы уточнить у мамы об этом.

Поужинав и расположившись вдвоём на диване, мы смотрели с тобой какую-то комедию. Картинки на экране мелькали смазанными кадрами, словно лес за окном машины, несущейся на высокой скорости. В голове было пусто. Я пытался думать, но ничего не получалось. Всё во мне крутилось только вокруг одной мысли: сколько ещё таких вечером вдвоём у нас осталось? Если каждые выходные мы будем проводить вместе, то это около ста двадцати дней. Немало.

– Может, в отпуск? – это не было каким-то выражением мысли, скорее спонтанное проявление чувств и эмоций.

– Что? – ты спросила вполоборота.

– Может, в отпуск уедем? Все вместе, как тогда?

– Куда? Как? Прямо сейчас?

– Не знаю. Куда-нибудь неважно куда. Давай я посмотрю билеты, ты заберёшь детей, а я как раз вещи упакую. И рванём куда-нибудь, да хоть в Антарктиду! Помнишь, как раньше? Наплевать куда, главное, что все вместе!

Ты выскользнула из моих объятий и развернувшись лицом, села передо мной на колени. Положила обе руки мне на бёдра и внимательно посмотрела мне в глаза. Я знаю, что ты делала – ты искала во мне правду. В глазах я увидел тревогу и заботу.

– Милый, точно всё в порядке? – я видел лёгкую влажность и тревогу в твоих глазах. Всегда знал, что ты чувствовала меня и моё состояние, иногда даже раньше меня, и от этого становилось сложнее прятать от тебя правду. И неприятнее. Я вдруг понял, что ещё секунда такого взгляда и плотину во мне просто прорвёт под натиском. Поэтому, чтобы хоть как-то отвлечься, я просто потянулся к тебе и обняв, прижал к себе. Своего рода попытка переключить твоё внимание. Но это было и то тепло, что требовалось мне теперь постоянно. Жаль, осознал я это только сейчас.

– Алекс, ты как вообще? Выглядишь очень уставшим!

– Да, просто я по вам соскучился сильно, да и день этот дурацкий, я уже говорил. Прости, повторяюсь.

– А как же Варя? У её подруги завтра день рождения – она уже собралась и подарок купила. Да и моя мама ведёт Марка в аквапарк – они ещё неделю назад запланировали. Бегал по квартире и орал как дурной от счастья! – Ты говорила мне куда-то в плечо, тоже обняв меня в ответ.

– Точно. Аквапарк. Совсем забыл. Ну тогда давай вдвоём? Маме я позвоню, договорюсь – она не будет против – я почувствовал, что буря во мне улеглась. Стало легче дышать, и я понял, что готов снова смотреть в твои глаза. Поэтому разжал объятия, позволяя тебе отстраниться, и продолжил разговор. Лицо Киры расплывалось, и я не мог сфокусировать взгляд. Размытое, почти бесцветное пятно. Оставалось только надеяться, что я в этот момент не плачу.

– Малыш, но у меня на следующей неделе…

– Да, точно… командировка, тебе же вылетать в воскресенье вечером, да? – я вклинился, потому что вспомнил обо всех планах. Наших планах, которые переставали постепенно становиться нашими и превращались в твои. Просто мы ещё об этом не знали. Точнее, я знал, а ты не могла и догадываться.

– Да, это очень длинный перелёт и чудовищная разница во времени. Радует, что без пересадок.

Я молчал. Я даже не понимал, чего я хотел. Зачем это предложение? Что под ним крылось, для чего это отпуск? Просто вулкан лопнул и выплеснул эмоции наружу горячей лавой. Дела. Разве они так важны сейчас?

– Хороший мой! Если нужно – я сейчас всё отменю. Позвоню детям. Я думаю, они все поймут. Соберём чемоданы и поедем, полетим, куда ты хочешь? – что жена чувствовала в моём молчании, что видела сейчас во мне? Насколько тебе было сложно переступить через барьер доверия и задать прямой вопрос: что ты от меня скрываешь?

– Всё в порядке. Не надо. Точно не стоит. – я положил руку тебе на плечи, слегка погладив их. После чего развернул и прижал к себе спиной.

– Уверен? Ты выглядишь так, как будто именно тебе прямо сейчас непременно нужен отдых.

– Да, прости. Видимо осенняя хандра напала, да и мигрень не отпускает, даже после таблетки. Пройдёт, не переживай. – Да. Можно думать о себе. О своих желаниях. А нужно думать о семье. Ведь когда я уйду – им необходимо будет жить дальше. Существовать по чёткому и согласованному плану. Чтобы ни в коем случае не потерять связь с реальностью – не погрузиться в пучину воспоминаний.

– Я, пожалуй, в душ. – чмокнув тебя в макушку, я встал и, стараясь не выдать боли, двинулся в сторону ванны. Главное было – идти прямо, по памяти прокладывая себе путь, и не хвататься за стены.

– Присоединиться к тебе? – лёгкая игривость в тоне и словах. Я бы завёлся с полуоборота, но не сейчас, увы.

– Давай, наверное, позже, я позову. – я произнёс, не оборачиваясь и стараясь ориентироваться по контрастным пятнам перед глазами – надеясь, что иду в дверной проём, а не в картину на стене.

Уже в ванной я закрыл дверь, включил воду в душе и, прислонившись спиной к стене, просто съехал вниз. После таблеток невообразимо мутило и хотелось вытошнить их из себя вместе с желудком. При этом боль они уже снимали слабо. Док прописал мне их в самом начале, ещё при нашем первичном знакомстве, когда меня направили к нему окулист. Я попробовал их прекратить пить, и меня скрутило так, что я просто потерял сознание. Отключился прямо в офисе и пришёл в себя только в восемь вечера от настойчивых трелей телефона. Ты тогда очень сильно испугалась, вернувшись домой и не застав меня, и ещё больше впала в панику, когда поняла, что я не отвечаю на звонки. Я даже не помню, что сказал тебе тогда, как оправдывался?

Год назад я чуть не разбился в аварии. Было полное ощущение, что я ослеп. Двигаясь по городу на машине, в какой-то момент за рулём я понял, что просто больше ничего не вижу. Резко ударив по тормозам и на ощупь, преимущественно по памяти, включив аварийку, я так простоял минут десять, пока меня не вывели из ступора стуком в окно.

– У вас что-то случилось с автотранспортным средством? Авария, поломка? – спросил полицейский и тут, видимо, увидел моё лицо – С вами всё в порядке? – почувствовалось напряжение в его голосе – вы плохо выглядите.

– Простите, офицер, мне кажется, я ослеп. Если вас не затруднит, вызовите скорую и не нужно звонить экстренным контактам, прошу…

Это и стало отправной точкой для моего короткого, как оказалось, путешествия в мир медицины. Сначала был окулист. На осмотре глазного дна, пытаясь выявить причину внезапной слепоты, он очень был удивлён, когда человек, только что заявлявший себя ослепшим, назвал его по имени, рассмотрев его на бейджике халата. А потом с лёгкостью прочитал всю таблицу Головина – Сивцева. И когда я говорю всю – я имею в виду всю. Потом были экспресс-анализы, в том числе на наркотики. И знакомство с Доком. Год всесторонних исследований и анализов. Все эти двенадцать месяцев я чувствовал себя подопытной крысой. Над которой ставят эксперименты, пытаясь понять, почему она до сих пор жива. Одни и те же симптомы, нескончаемые приступы болей и несколько видов рецептов на таблетки, которые почти не помогают. И вот мы здесь. По-прежнему всё плохо и сделать ничего невозможно, но теперь понятна причина. Я знаю, почему мой самолёт терпит крушение, но никак не могу предотвратить это, и парашюта у меня тоже нет.

И сейчас я сидел в ванной на полу, пряча вырывающиеся крики боли за шумом воды и внутри себя.

Под закрытыми веками разыгрывалось целое представление с фейерверками. Зрение всё ещё выдавало цветные размытые круги, а виски болели так, словно их сжимали клещами. А впереди были ещё целые выходные. Приятно и одновременно ужасно. Страшно невзначай раскрыть свою тайну. И таких эмоционально окрашенный суббот и воскресений впереди ещё больше ста дней.

Выходные мы провели вместе. Растянувшись в постели в обнимку, что в моём состоянии было наилучшим решением. Вредная еда, широкий диван, плед и сериалы. Что нужно двум любящим супругам ещё, чтобы почувствовать единение? Дети были с родителями. Доставка пиццы и суши радовала своей скоростью, а мы были поглощены сюжетом нового сериала. В моменты, когда меня не разрывало от болей, и зрение не подводило – я был счастлив. Просто счастлив без оглядок на всё. Мне было хорошо, безумно хорошо от того, что ты нежилась в моих объятьях, мы с удовольствием крошили чипсы в постель и со смехом стряхивали их на пол. Пятна от бокалов с вином на подлокотниках тоже вызывали во мне бурю восторга. И единственное, что не давало мне покоя – это будущее, которое было теперь максимально прозрачно и понятно. И как бы я ни старался отпустить эту мысль, он всё равно периодически всплывала у меня в голове на поверхность. Словно дельфин, которому нужно дышать. Выходные, обычно пролетающие со скоростью аэроэкспресса, тянулись долго, и я был благодарен.

4. Группа поддержки

Стоя перед входной дверью, я вспоминал свой первый поход к психологу и пытался успокоиться и сосредоточиться. Очень сложно решиться на такой шаг, а мужчине, наверное, ещё сложнее. Мы же всегда до последнего убеждаем окружающих и себя в том числе, что у нас всё отлично – мы здоровы и полны сил. И нередко происходят диалоги примерно в таком ключе:

– Ну ладно, хорошо, допустим, убедила! Есть проблемы, согласен! Но я справлюсь! Я мужчина, и я сам смогу справиться с этой проблемой. Да и какая это проблема, господи, а? Так, ерунда! Она же не мешает мне жить. Я же как-то сосуществовал с ней всю свою сознательную жизнь. И не было никаких дискомфортных чувств внутри меня.

– Ладно, ладно! Хорошо! Я понял! Эта маленькая проблемка мешает не только мне, оказывается, она мешает ещё и окружающим. Хорошо! Я понял! Я же не знал! Ты мне ничего не говорила! В смысле намекала? Когда? А! То есть, когда ты говорила, что тебе нужно больше объятий, ты на самом деле намекала мне, что это я не контактный? А я думал, что когда сказал тебе, что я такой, какой я есть – и на этом мы закрыли вопрос!

– То есть как нет? Ты считаешь это ненормальным? Но мне же комфортно и ничего не мешает.

– В смысле я опять спорю? Нет, просто я пытаюсь объяснить тебе…

– Всё, всё, я понял! Мне нужно обратиться к психологу.

– В смысле, когда? Я не знаю, я не планировал ещё.

– Что значит «как обычно»? Нет, это не так!

– Что? Отведёшь меня за руку, как ребёнка к стоматологу? Не нужно, я всё сделаю сам!

Картина будет похожей в семьях, где есть проблемы. И не потому, что муж не хочет или боится что-то изменить, нет! Мы сначала не понимаем ваших намёков, а потом не видим в этом проблемы и необходимости. Да, нас можно отвести туда силой, но, к сожалению, это не приведёт к положительному результату. Нам нужно понять, почему пресловутое копьё в спине, которое, в принципе, не мешает нам спать, вдруг начинает мешать спать человеку рядом? И почему мы говорим об этом только сейчас, спустя пять лет отношений? Не намекаем, а именно говорим. И зачем я должен идти к хирургу, чтобы удалить это копьё, если оно фактическим образом не мешает мне спать?! Есть, как мне кажется, два варианта положительного развития событий: нам доходчиво объясняют почему это мешает окружающим, либо мы сами понимаем, что это действительно мешает нам. С психологом было по-разному. Сначала Кира завела со мной серьёзный разговор о том, что я мало её обнимаю и как-то «криво» выражаю свои эмоции. Она была глубоко мне не безразлична, и я… нет, нет, нет! Я не пошёл к психологу! Я начал своё собственное журналистское расследование. И жертвой этого расследования стал я сам. Я проинспектировал все свои отношения за все периоды и проанализировал их. Провёл исследования причин расставаний и понял, что во мне действительно есть, скажем так проблемные места. Следующим шагом было понять причины и устранить их и тут… в этот момент я зашёл в тупик. А дальше были два варианта: искать профессиональной помощи или просто забить. Я принял решение пойти к психологу и не жалею о своём решении.

Сейчас была аналогичная ситуация. Я решительно не понимал, что мне делать. У меня не было понимания, что я переживаю сейчас.

Я понимал, что умираю, точнее, должен умереть. Понимал, что страдаю от болей. Но в то же время мне было сложно сопоставить все факты воедино.

Мне почему-то вспомнились школьные и студенческие годы. Когда в одиннадцатом классе я здорово навернулся в бассейне. Казалось бы – поскользнулся и упал на спину, что в этом страшного и критичного может быть. Посмеялись над моей неловкостью, поплавали и разъехались по домам. Только почему-то спать было дискомфортно. Есть, дышать, ходить было тоже неприятно – постоянно что-то мешало, что-то обязательно болело. Спустя три недели я решил всё-таки рассказать родителям о проблеме. Точнее, я ждал, когда вернётся домой отец, и конечно, в моём замечательном рассказе не было ни слова о падении в бассейне. Я постарался представить всё максимально невинно: у меня просто болела спина. Нет, ну конечно, нужны были подробности и естественно, я их выдумал – неудачно столкнули с пирса в воду, когда дурачились на озере. Что-то ещё? Нет! Больше ничего не было, ну или я не помню! Сразу заболело? Нет! Не знаю! Не помню! Причины своего поведения я понимал тогда и оправдываю в принципе до сих пор: страх быть наказанным, и боязнь провести остаток лета в больнице. Трещины и переломы четырёх рёбер, и какие-то смещения позвонков, которые в принципе быстро поставили на место. Страхи оправдались – остаток лета я провёл на больничной койке, и криков в свой адрес я выслушал массу. Сейчас я понимаю своих родителей, тогда не понимал.

Небольшой зал, который в чём-то мне напоминал мини-версию спортивного школьного зала. Стулья, расставленные по кругу в центре помещения. Как будто попал в дурацкий фильм. Да и рано я пришёл – кроме девушки у кофемашины в углу не было никого. Я развернулся прямо в дверях и выскользнул незамеченным обратно на улицу. Спасибо, но нет. Я не готов к личным разговорам и персонализированному подходу. Пожалуй, отойду метров на тридцать и покурю где-нибудь в стороне. А вот и скамейка в самом начале парка напротив, ещё и удачно расположенная в тени. Как-то было бы кощунством стоять и курить у входа в зал с группой поддержки раковых больных. Попахивало чёрным юмором.

До начала встречи оставалось примерно минут сорок – сорок пять, очень уж я заранее приехал. Хотя и меня можно было понять: я рассчитывал время с запасом на случай обмороков и очередной потери зрения, да и целый день быть на иголках в ожидании предстоящего собрания – то ещё удовольствие. Уж лучше здесь, чем дома ждать неизбежного.

Все бродили вокруг стульев, по залу. Толпились у кофемашины, собирались небольшими стайками. Чем-то напоминая школьников перед вызовом к доске. Никто не стремился первым сесть в круг. Поэтому налив себе кофе, я сделал это первым. Словно опомнившись ото сна, остальные тоже начали подтягиваться к центру. С каждой секундой становилось всё тише, умолкали начатые разговоры, лица становились все более хмурыми. Последняя села и тут же встала девушка лет тридцати пяти.

– Всем добрый день. Меня зовут Регина, и я ваш куратор. У нас сегодня несколько новеньких, поэтому начнём с того, что все представятся и коротко расскажут о себе – и дальше.

– Мария. Рак третьей стадии лёгких. У меня есть дочь, ей три и ее зовут Лика. Есть небольшой шанс, что получится уйти в ремиссию. Мои родители умерли в тридцать пять и тридцать два от рака. Вот такой флэш-рояль. Кто отец Лики я не знаю. Она останется одна, после того как я умру. Единственное, что меня беспокоит, – это будущее моей дочери.

– Антуан, рак предстательной железы.

– Серж, рак.

– Анна, я у вас второй раз. Мой муж ходил к вам, когда…когда… болел. Я не болею, нет! Я… когда пришла к вам первый раз, думала, что просто расскажу о том, что он ушёл и как он ушёл и всё. А я просидела у вас весь вечер и мне…не знаю, мне как-то стало легче. Если вы не против, я похожу ещё?

– Да, конечно. Как его звали и как он ушёл

– Кирилл. Глиобластома. Ушёл тридцать четыре дня назад. Последний год он ходил к вам. Ушёл спокойно и высоко подняв голову. Гордо сказал, что ничего не боится. Простите, не могу дальше.

– Анна, если вам нужна поддержка, у нас есть отдельные группы для переживших боль и утрату. Если хотите, я помогу вам связаться с их куратором.

– Простите. Да я понимаю. Нет, я, если возможно, я бы, пока, продолжила ходить к вам. Кирилл очень тепло о вас отзывался, говорил, что вы для него за последний год стали друзьями и опорой. Вы простите, пожалуйста, что я плачу. Наверное, это неправильно. Так нельзя, вы сюда приходите, чтобы получить поддержку потому, что вам плохо и тяжело, а тут я и я, вроде как, и не имею права тут находиться. Простите, простите меня ещё раз – она встала и направилась к выходу. – Встал Серж и Мария, встали почти все.

– Анна, постойте. Оставайтесь, пожалуйста. Просто оставайтесь с нами и, когда будете готовы, перейдёте в другую группу.

– Спасибо, спасибо вам!

Я чувствовал, как настроение в группе сменилось. Чувствовал своим внутренним журналистским чутьем. Словно небо одномоментно затянуло тучами и солнце больше не светит, впору снять солнечные очки, потому что в них стало слишком темно.

– Давайте продолжим. – И мы продолжили, почти каждый рассказывал о себе. Кто-то короткую, а кто-то и весьма длинную историю. Кто-то молчал, кто-то плакал и поднимал руку, показывая, что не готов сегодня говорить. В какой-то момент очередь дошла и до меня

– У нас новенький. Представьтесь, пожалуйста, и расскажите о себе. Я думаю, вы уже слышали, как это происходит.

– Да. С чего бы начать. Меня зовут Алекс, мне сорок девять лет, хотя и выгляжу я максимум на сорок три ну, может быть, на сорок пять. Я пришёл к вам по рекомендации своего врача. Примерно год назад мне впервые стало плохо, и я, как настоящий мужчина, плюнул на это. Спустя три месяца мне стало ещё хуже, и я, пользуясь своим положением, прошёл чек-ап организма в платной клинике. Всё великолепно, никаких проблем. Времени это заняло примерно около двух с половиной месяцев, может быть чуть больше. Работа не отпускала. Я делал все процедуры в промежутках между рабочими командировками. -Я чувствовал, что история льется, но постепенно всё смешалось у меня в голове. – Я боялся говорить жене и детям, что со мной что-то не так, приступы и обмороки учащались. Сегодня вы дома и молитесь, чтобы не грохнуться в обморок перед своими родными, завтра вы летите в какую-то страну, чтобы взять интервью у важного человека, потом вы проводите месяц в зоне военных конфликтов корреспондентом и снова летите домой, чтобы на следующий день пойти на сдачу очередных анализов или рентген. И так снова и снова, и снова по кругу. А время летит. Выйдя из клиники с радостной улыбкой, я упал в обморок прямо у дверей. Меня госпитализировали, потому что слишком много подозрений и слишком мало предположений. Я не удивлён, что мне так и не смогли поставить диагноз. В институте исследования рака со мной провозились пару месяцев. Сложно было выявить это хрень, когда ваш пациент по первому звонку срывается брать интервью. Пока у меня однажды не выключилось зрение. О, этот момент я никогда не забуду! Это что-то бесподобное! Когда вы падаете в обморок, сознание покидает вас, и вы обязательно закрываете глаза, не знаю почему так происходит, но эту особенность я заметил и проанализировал на личном опыте. И последнее, что мозг воспринимает это то, как всё перед вашими глазами белеет, словно резко погрузиться в облако пара ну или зайти в хамам с почти стопроцентной влажностью. Так вот, я был за рулём, и у меня пропало зрение. Не так, как я вам сейчас описал. Нет, это было нечто новое. Вы по-прежнему в сознании, вы все понимаете, хотя мозг и испытывает при этом шок и колоссальную перегрузку. Из-за этой перегрузки он автоматически пытается выключиться, бросить вас в нокдаун. Но если собраться с силами и перетерпеть этот момент, то вы останетесь в полном сознании. Так вот, это словно в абсолютно герметичной комнате без окон и с закрытыми дверями вдруг резко выключили свет. И вы вдруг остаётесь один в полной темноте. Один на один с самим собой. Наверное, если выключить ещё и слух, то в такой момент можно запросто сойти с ума. Мне так кажется. Это похоже на висящую на проводе лампочку внутри головы, и в определённый момент кто-то дёргает рубильник и свет гаснет. Простите, не могу по-другому описать это чувство, хотя и люблю жонглировать словами, да и размышляя над этим. Так вот, свет мне гасили все чаще и чаще. И это натолкнуло дока на мысли, где искать опухоль. Повторные обследования, капельницы, ещё какие-то процедуры, а я уже и не помню всех их названий, и вот буквально неделю назад док вынес мне диагноз опухоль головного мозга. Я, если честно, не уточнял, что и как, есть какое-то красивое название у всей этой срани в моей голове, но факт остаётся фактом – опухоль, по сути, неоперабельная. Есть небольшой шанс на удачное стечение обстоятельств, но с учётом очередей и подготовки к операции это займёт примерно год. Год, который у меня и остался. То есть по факту мне предложили выбор: провести этот год на кушетке в клиниках под химией и облучением или провести этот год с семьёй. Я отказался от операции. При этом шанс того, что будет положительный результат от всего этого больничного счастья не просто минимальный, а мизерный. Такие шансы даются раз в жизни, скажете вы и будете неправы. Они даются прямо избранным из числа больных – точно не всем. И играть в эту рулетку я не намерен. И вот передо мной стоит дилемма, что делать дальше. И это не вопрос прохождения лечения. Нет. Я абсолютно не понимаю, как и зачем мне нужно рассказывать семье о том, что через год их любимого, их отца, их сына и зятя не станет. Зачем я должен это делать, почему я должен делать больно своей семье и своим любимым? Почему они должны страдать и мучатся весь этот год со мной? Наверное, поэтому я здесь. Не для того, чтобы получить поддержку или сочувствие, нет! Для того, чтобы найти ответ на мучающий меня вопрос. Почему? Зачем?

– Алекс, каждому из здесь присутствующих тяжело. Все мы прошли путь от отрицания до принятия. Кто-то из нас продолжает борьбу, а кто-то смирился. Но важно понимать – жизнь на этом не заканчивается. Мы здесь…

– Не хотелось бы перебивать, но всё-таки. Я смирился и даже составил свой список. У меня нет проблем с тем, чтобы уйти. У меня есть проблема с тем, чтобы рассказать родным.

– Но это же важно!

– Почему?

– Ну… у них будет время, чтобы попрощаться с вами.

– Простите, но у них и сейчас есть это время.

– Они успеют смириться!

– Хорошо. Супер. А если бы я погиб в авиакатастрофе, предположим, через пару недель? У них бы не было этого времени. Тогда в чём разница?

И тут все заговорили разом, голоса накладывались и перемешивались, но я по-прежнему слышал всех

– Они должны знать!

– А как же поддержка?

– Чтобы они смогли предоставить помощь!

– Но это же родные люди вы должны быть честны с ними!

– Вам нужно разделить свою боль с близкими!

– Они помогут!

– Спасибо за ваше мнение, но все эти мысли уже посещали меня, и примерно такие же ответы я пытался подобрать и принять. Но ни один из этих ответов не подходит для меня. Невозможно смириться со смертью, даже если вам заранее об этом сообщат. Попробую объяснить! Допустим, вам сообщают, что вы умрёте примерно через год, вы, в свою очередь, сообщаете своим родным, любимым и близким. Вы вместе проходите все стадии принятия, и у вас всё хорошо. Но чем ближе момент окончательного прощания, тем больнее становится всем. В итоге мы страдаем три раза: когда узнаем о смерти, ближе к самому концу и уже в конце. Считаете, что это справедливо? Мне так не кажется.

– Поддержка. Это очень важно, согласен. Вот только в случае, если вы расскажете – нужна будет взаимная поддержка. Не только вам, но и близким. И я не уверен, что в своём текущем состоянии вы будете способны на поддержку своих близких. Спасибо, но я принял свою смерть и не хочу тратить время и эмоции на то, чтобы поддерживать любимых в их горе, особенно если в моих силах оградить их от этого горя хотя бы на время.

– Помощь от близких? Точно не требуется в тот момент, когда ты принял неизбежное, равно как и разделить свои эмоции.

– Честность. Да, это очень важно. Тут, к сожалению, я ничего не могу противопоставить и сказать. Но все, что я уже сказал – для меня перевешивает необходимость в честности. Да, возможно, это не справедливо, но я не хочу, чтобы мои близкие страдали.

– Спасибо большое за ваше мнение, это очень ценный опыт для меня, но я, пожалуй, пойду. – Я встал, окинув взглядом весь круг сидящих людей, коротко кивнул и направился к выходу. Не знаю, на что я рассчитывал?! Найти ответы на свои вопросы или получить помощь? Видимо, не здесь. Но тогда где? На улице я плюнул на все приличия и достал сигареты с зажигалкой уже на крыльце. Ну и чёрт с ними! Разберусь сам, не впервой.

–Алекс? – я обернулся на голос – ко мне быстрым шагом шла Регина.

–Алекс, спасибо, что пришли. Не очень приятный получился диалог, если честно, простите.

–В этом нет вашей вины, Регина. Тут, наверное, больше я виноват – не очень стандартный у меня запрос.

– Поверьте, не вы первый задаётесь такими этически верными вопросами. Это редко встречается, но всё же встречается. Со своей стороны, хотела бы извиниться, моя задача не только оказывать поддержку, но и модерировать такие встречи, но ваша постановка вопроса и ваши ответы, если честно, выбили меня из колеи. Мне нужно было помочь вам с формулировкой ваших вопросов и с ответами членов группы, но вы очень чётко сформулировали свои вопросы и очень подробно ответили, и разобрали, почему чужие варианты вам не подходят. Я, по правде, растерялась.

– Извините ещё раз!

–Всё в порядке. Я… в общем, если вам нужна будет помощь или поддержка, – вот. Она протянула мне визитку. – Приходите, или если будет неудобно, звоните или пишите.

–Спасибо. -Я забрал визитку – Если у меня возникнут проблемы, я позвоню, возможно, вы действительно сможете мне чем-то помочь.

– Хотя… Регина, возможно, и сейчас вы сможете мне помочь.

– Да?

– Какой у вас был самый тяжёлый случай в вашей практике?

– Зачем вам?

– Я журналист, и для меня это было бы хорошим материалом. Конечно, без личных подробностей и имён. Наверное, в какой-то мере это своеобразная пища для размышлений.

– Сложные у вас вопросы, Алекс. Алекс – это же настоящее имя? – Я утвердительно кивнул. – У нас часто приходят под вымышленными именами. Наверное, самый дикий для меня поступок – это когда у одного пожилого мужчины диагностировали последнюю стадию саркомы, и он не смог смириться с этим. Разорвал все отношения с детьми и внуками, продал всю недвижимость и уехал, чтобы прожить последние месяцы на море. Но проблема не в этом, она появилась позднее, когда его дети пришли ко мне и пытались обвинить меня и группу в том, что мы внушили ему эту мысль.

– А что вы обсуждали в группе?

– Он задавался примерно теми же вопросами, что и вы. Его интересовало: довольны ли члены группы тем, как прожили свою жизнь, выполнили ли все свои желания, смогли ли воплотить мечты. Я вспомнила об этом как раз в тот момент, когда вы завязали этот разговор. Его тоже очень жарко интересовал этот вопрос, и он отметал все доводы и факты. В какой-то момент даже прозвучали обвинения в адрес некоторых членов, о том, что они просрали свои мечты.

– О чём он мечтал?

– Если попробовать описать это коротко, то, наверное, пожить для себя – в своё удовольствие. Его рассказ был очень эмоциональным. С самого детства он заботился сначала о родителях, потом о жене и детях. Делал всё для них. Работал, покупал недвижимость, строил дом и зарабатывал статус в обществе. Устраивал детей на работу. Мне в какой-то момент показалось, что он выполнял не мечту, а своеобразный план, и этот план изначально не был его собственным. Может быть его родителей или его жены – не знаю. И вот, он пришёл к своему возрасту – семьдесят два. Трое детей, два внука, заслуженная пенсия, помощь детям в воспитании внуков и вдруг – смерть жены. Ей было всего шестьдесят, два инсульта подряд, и даже при его поддержке и заботе она не смогла справиться. Это заставило его остановиться и взглянуть на то, что его окружает по-новому. Он задумался о здоровье, начал ходить в клиники, и вот следующий удар – саркома. Ему предложили дорогостоящее и длительное лечение, но он выбрал жить для себя. Продал квартиру и уехал жить на юг. Мы говорили с ним об этом перед его отъездом. Квартиру он ненавидел – всё в ней напоминало о жене, точнее, о её смерти. Да, наверное, он мог оставить эту квартиру детям или внукам, но это было его решение и его недвижимость. Последние два года он прожил на юге, даже присылал вино, которое вырастил и сделал сам с небольшим письмом и парой фотографий. На них он был счастлив. Он не сообщал своим детям куда уехал, только прислал им вино и открытку без обратного адреса. Они, наверное, поэтому и пришли ко мне с претензиями. То, что заставила его продать квартиру, то, что он так исчез и никому ничего не сообщил. Пытались обвинять меня

– Чем закончилась эта история?

– Не знаю и, наверное, не хочу знать. Но думаю, что он остался доволен и счастлив. Его мечта сбылась – он делал вино на берегу моря.

– Спасибо!

– Я смогла вам помочь?

– Думаю да. Она ушла, а я ещё какое-то время стоял на крыльце и курил в тишине и задумчивости. Променять жизнь на мечту… сильный ход.

5. Американские горки

Сегодня я выполнял роль воскресного папы. Кира не смогла присоединиться – её работа иногда неприятным и непредсказуемым образом вносила коррективы в наши выходные. И пусть рабочий вопрос был коротким – буквально одна встреча с постоянным клиентом – с учётом дороги туда и обратно, половина дня была украдена. Но это не было поводом, чтобы впадать в уныние и менять свои первоначальные планы.

Так повелось, что вся наша семья была жаворонками, поэтому в выходные рано утром, пока все городские жители ещё отсыпались и отдыхали в постели – мы уже вовсю гуляли и наслаждались почти пустым городом. Нет очередей, нет толп посетителей и нет людских пробок на тротуарах – и это приятно. Сегодняшнее субботнее утро не стало исключением. Парк аттракционов был уже позади, как и какой-то фильм, снятый по новомодным комиксам. Хот-доги и газировка были как будто в прошлой жизни, а не пару часов назад. К часу дня мы уже были в парке. Первоочередной задачей было погулять, но эта задача очень хорошо ложилась на внезапное желание детей покормить белок, и, поэтому купив на входе орешки, мы двинулись вперёд по аллее, погружаясь в природный заповедник всё глубже и глубже, в поисках этих маленьких рыжих бестий. В конце концов, после длительной поисково-продуктовой операции почти на самом краю парковой зоны мы нашли искомых белок. Вот только все попытки накормить их оказались бесплодными – они ни в какую не желали принимать лакомства из рук. Либо мы забрели в такую часть парка, где были исключительно дикие белки, либо сегодня они просто были не в настроении. В итоге, потеряв всякую надежду, дети, просто рассыпав орешки по земле, предложили вернуться обратно в парковую зону поближе к развлечениям, что мы и сделали.

Дети унеслись в верёвочный парк: занимать места в небольшой очереди и слушать инструктаж, а я остался за ограждением и выбрал себе удобную скамейку в качестве наблюдательного пункта. День был тёплый и солнечный, лишь только редкие облачка скрывали на секунду-другую солнце. Я снял куртку и положил её рядом с собой на скамейку. Мысли путались как волны, набегая одна на другую, затягивая в водоворот воспоминаний. И каждое воспоминание, как крючок тянуло за собой следующее. Я смотрел на то, как Варя с Марком носятся как угорелые по верёвочному парку, и думал. И каждое их действие, каждый их совместный шаг всё глубже погружали меня в воспоминания. Я видел, как Варя тщательно контролирует страховку брата, наблюдает и слушает инструктаж вместе с ним. Кивает в самых сложных моментах и уточняет у Марка, правильно ли он понял. Ещё раз проверяет его страховку перед тем, как его отправят на новый маршрут. И только после этого расслабляется, и почти всецело отдаётся развлечению. Что это? Гиперконтроль? Ответственность за брата? Попытка спасти, обеспечить безопасность, или попытка сохранить своё спокойствие? Не знаю, но мне важно знать, что она любит его и заботится о нём. Любит и беспокоится так же сильно, как и я, как и мы. Марк при этом сосредоточен. Маленький Уинстон Черчилль – кудрявые тёмные локоны, серьёзные карие с прищуром глаза, заинтересованный взгляд и губы, сжатые в тонкую полоску кожи. Так происходит всегда, стоит на горизонте появиться новой, незнакомой и сложной задаче. Он сосредоточен и внимателен к каждой детали, если что-то непонятно – уточняет. И будет задавать вопросы, пока не будет окончательно уверен, что всё правильно понял. Мне всегда казалось, что это в нём от Киры. Дети у нас получились очень разные. Варя могла часами забалтывать Марка, только чтобы быть рядом. Потому что она соскучилась, а он… мне кажется, он понимал её и позволял проявлять эмоции в доступной ей манере. Он любит ее не меньше, чем она его, но с трудом выражает это. Его максимальный размер эмоционального всплеска – это помочь ей с домашним заданием, или сдержанно улыбнуться. И он может часами упорно объяснять ей непонятную тему, невзирая ни на что. И она знает это – принимает его таким, какой он есть. Будь её воля, она бы висела на его шее часами. Но знала, что ему будет приятно и непривычно одновременно. Они знали границы друг друга и соблюдали их. Хотя я неоднократно видел, как они преступали их к обоюдному удовольствию. Временами мне почему-то казалось, что примером для первой любви Варе стану не я, как отец, а именно Марк.

Помню, как на уроке геометрии Марк с упорством маленького носорога твердил, что его решение теоремы верно, хоть и не соответствует общепринятым нормам, и как учительница убеждала его и весь класс, что решение должно соответствовать учебникам, ход решения и рассуждения должен укладываться в те рамки, что они изучаю на её уроках. Помню, как Варя, выйдя посреди урока в уборную, нашла его плачущим на лестнице, что было слишком для неё. Как она, плюнув на свои уроки, добивалась от него объяснений и причин произошедшего, как ворвалась посреди урока к учительнице и кричала на неё. Мы с Кирой узнали обо всём спустя три дня, когда нас вызвали в школу. Жена обещала засудить весь педагогический состав, а я держал руку Марка, чувствую, как он сжимает её до боли и при этом ни одной эмоции не выражало его лицо. Варя сидела за партой и молчала, не поднимая взгляда. Ей было стыдно за проявление эмоций и мне это категорически не нравилось. Да, возможно, она и перешла определённые границы в своём поведении, но кто бы не перешёл? Молчали все, кроме Киры. Когда Кира выплеснула весь свой гнев, наступил момент, когда и я мог высказать своё мнение. Нет, я не обещал кары небесные и не запугивал преподавательницу тем, что напишу разгромную статью об их заведении, которому посчастливилось называться школой-лицеем. Нет, это не принесло бы результатов. Я точно знал, что Варя и Кира уже высказали все, что касалось эмоций. Варя могла обещать сжечь всю школу, если ещё раз её брат заплачет, Кира же при мне обещала засудить всех, включая даже уборщиц. Но потому мы и были вместе – наши подходы разные, но вели к одной цели.

Я не просил остаться наедине с учителем и не обещал мирового потопа в отдельном участке города. Нет, нужен был наглядный урок и для учителей, и для детей. Урок, говорящий прямо, что никто не даст их в обиду, если они правы. При этом я понимал, что нудная лекция не принесла бы результатов тогда, поэтому я выбрал другой путь. Ни на минуту, не отпуская руки Марка, я сказал то, что родилось у меня внутри:

–Татьяна Ивановна, каждый вправе выбирать свой путь для достижения цели, если этот путь не противоречит ей. И никто не в праве ограничивать человека в выборе.