Читать онлайн Слеза Иштар

Пролог: Прыжок в неизвестность

Пролог: Прыжок в неизвестность

Тим буквально влетел в прыжке в этот безымянный город, город-набросок на белом листе. Тот зашевелился и начал приобретать смутные очертания.

Тиму срочно нужно к Часовщику! Зачем же? Просто нужно и всё! Это же сон…

«Интересно, если я сплю, могу ли что-либо здесь изменить?»

Тим огляделся по сторонам. Сначала показалось, что перед глазами сероватая вуаль тумана. Тим сморгнул и… («А если так…») на месте хмары возникла широкая мощенная булыжником улица.

«Ух ты ж!» – Тим радостно запрыгал вперед.

Что-то всё же странное ощущалось вокруг. Спустя три прыжка, Тим понял – предметы черно-белые, их границы и контуры размыты, а одно кажется совсем другим, словно всё ещё в тумане.

Тим посмотрел на руки: «Так вот в чем дело!» – угольный мелок едва не выпрыгивал от нетерпения из правой ладони.

«А если представить…» – художник уже несся вприпрыжку по мостовой.

– Хэй, хэй, хэй, малец! – пророкотало откуда-то сверху, – куда так спешишь?

Тим запрокинул голову, придерживая твидовую шляпу рукой. Косая разноцветная челка прикрывала левый глаз, правый же темно-серым копьем уперся в ухмылку седого красавца. Тот нисколько не смутился, улыбнулся шире, закурил трубку.

– И всё же…

– Что? – буркнул Тим.

– Кто таков и куда скачешь? – седовласый выпустил клубы дыма.

– А кто спрашивает?

Тут незнакомец захохотал.

– Малыш, да ты с юмором, – заметил, отсмеявшись, седой, – Лорд Вульф к Вашим услугам.

– Давно Вы здесь, лорд…?

– Вульф. Минут десять от силы. Только что был в Древней Месопотамии. Щелк. И вот я здесь…

– Забавно… – протянул задумчиво Тим, – кого еще Вы прихватили из своей Месопотамии?

– Я привык путешествовать налегке: трубка, плащ, рюкзак.

– Рюкзак?! – Тим исподлобья уставился на пришельца из Древнего мира, – в Древней Месопотамии? Из шкуры бегемота?

– О, ты еще не видел моих снов, любезный…, – лорд Вульф многозначительно посмотрел на Тима.

Паренек поморщился.

– Зачем Вам мое имя? Лучше подскажите, в какой стороне живет Часовщик.

Седовласый тщательно и не спеша выбил трубку, положил ее в футляр, который поместил в карман плаща.

– У нас тут всё просто: налево и по прямой через Квартал Спящих пружин. Сразу упрешься в Мост Бесконечности, а там – рукой подать до Башни Часовщика. Тебе назначено?

– Вроде того… – Тим огляделся и попытался сфокусироваться.

Но сосредоточиться никак не удавалось. Тогда он достал из парусиновой сумки-портфеля планшет с листом бумаги, угольный брусок и… Как только рашкуль (угольный карандаш) коснулся бумаги, город стал проявляться, словно фотокарточка.

Вот мокрая брусчатка, вся в пятнах масла и сажи, в некоторых лужах отражается свет газовых фонарей и витрин.

Серо-черными тушами нависают округлые балконы. Дома похожи на жестяные шкатулки для печенья или на термосы с миниатюрными глазницами окошек: будто сварщик, что паял, утомился делать дырки в жестянке, да так и бросил. Эти жутковатые громадины так плотно сидели друг к другу, что по трубам одного здания можно было легко перебраться на другое.

«Странный вкус у этого заклепочника», – подумал Тим, но карандаш продолжил свой путь.

Появились фигурки людей. Кто-то глазел на приближающийся омнибус. Другие торговались с лавочником. Третьи спешили куда-то. Лиц не разглядеть.

За омнибусом в серой дымке проступала она – Башня Часовщика. Вокруг ее шпиля кружили птицы. Тиму нужно было туда.

Как далеко? Если вприпрыжку, не обращая ни на кого внимания, то и не заметишь как Башня нависнет над тобой всей своей тушей. Но на первые шаги еще нужно решиться.

Тим убрал в сумку рисовальные принадлежности, встал, потянулся и… вновь увидел Лорда Вульфа, сидящего за столиком напротив. Светлые глаза с прищуром внимательно и спокойно смотрели на художника. По плечам темно-синего норфолкского пиджака разметались седые кудрявые волосы.

– Ну что, готов к приключениям, малец? – Волк снова закурил свою любимую трубку и слова вместе с дымом извивались вверх.

Тотчас же город обрушился на Тима своими запахами и звуками.

Скрежет, стук, гул ветра в трубах, чьи-то вопли, хохот, свисток… Кто-то прямо перед ним выплеснул ведро с мутной жижей. В нос шибануло запахом серы и аммиака. Парень замотал лицо шарфом до самых глаз и ускорил шаг, перейти на прыжки не получалось.

Из лавки зеленщика потянуло тухлым луком и гнилой картошкой. Рядом с мясницкой – лужи крови и тучи мух и ос. Как ни старался, но Тим не смог миновать зловонные потеки. Нос отказывался вдыхать мерзкие запахи.

Чем ближе становилась Башня, тем меньше людей встречалось.

«Квартал Спящих пружин?» – догадался Тим.

Все дома покрыты паутиной, в одних – окна заколочены досками крест-накрест, в других – туманной чернотой пялятся наружу. В воздухе висит мелкая золотистая пыль, похожая на песок из часов.

В какой-то момент художник понял, что звуки будто отдалились. Вместо них Тим ощутил легкую вибрацию и гудение. Ноги сами собой перестали передвигаться.

Остановившись, парнишка поднял взгляд вверх. Башня «выросла» втрое и занимала целый квартал. До нее оставалось пара десятков шагов. Только ноги словно примагнитились к земле.

– Часовщик! – крикнул вверх Тим, – я пришел!

Звук голоса показался ватным. Художник открыл сумку и нырнул туда правой рукой.

– Стой! – раздался сверху сиплый скрежещущий голос.

Тим ухмыльнулся, но руку из сумки убрал. Пустую.

Темно-карие глаза пронзительно смотрели на Тима. Горбатый длинный нос. Седая борода лопатой и усищи. На голове какое-то сивое гнездо из волос. Обе кисти рук в бинтах. Из одежды темно-синий балахон. Вот и весь Часовщик.

Художник невозмутимо оглядел хозяина Башни:

– Тебе бы прикид поменять…

– Мне и так хорошо, – просипел Часовщик. – Ты не торопился…

Тим хмыкнул.

– Лорда Вульфа уже встретил? – старик нажал «невидимый» рычаг и они «взлетели» вверх.

Большую часть комнаты занимали какие-то мудрёные механизмы. Хитросплетение трубок, манометров, поршней, цилиндров и колбочек.

Часовщик по-хозяйски осмотрел агрегат, удовлетворённо крякнул и повернулся к Тиму, который нетерпеливо раскачивался, готовый прыгать дальше.

– Так, парень, присядь. Голодный, небось? – хозяин Башни придвинул круглый табурет, – сейчас сообразим чайку… И где-то тут у меня были сухарики…

Часовщик прошкрябал в какой-то темный закуток, погромыхал там чем-то и с довольным лицом вернулся. На столике перед Тимом выросли чашки, заварник, баночка с джемом, две чайные ложечки, вазочка с «сухариками». Последним на стол хозяин водрузил кипящий чайник.

– Ну вот, сейчас подкрепимся и дело веселее пойдет, – проскрежетал Часовщик, разливая кипяток по чашкам, – налетай!

– А разбавить есть чем? – Тим не спешил приступать к чаепитию.

Старик недоуменно посмотрел на него, мол, что ты имеешь в виду.

– Я не пью горячий чай, – пояснил художник, – есть холодная вода?

Часовщик прищурил левый карий глаз, дотронулся пальцем до чашки Тима. Над ней сначала перестал подниматься пар, а потом чай и вовсе покрылся корочкой льда.

– Так… Ой, перестарался, – хозяин недовольно смотрел на гостя.

– Давайте без всех этих учтивостей и этикетов! – Тим вскочил, сделал два прыжка и упёрся в жестяную, всю в заклёпках, стену.

Оттолкнулся и поскакал в обратную сторону. Правый указательный палец он согнул и суставчиком упёрся в зубы. Взгляд устремился «в себя».

Тиму не нравилась обстановка, не нравился город и Часовщик. Ему до зуда в пальцах хотелось всё перерисовать. Он машинально достал из сумки бумагу и карандаши.

Часовщик на глазах стал преображаться. Борода-лопата уменьшилась и превратилась в «утиный хвост», маленький и аккуратный. Цвет глаз поменялся на бледно-васильковый, из-за чего в них чётче проступила сумасшедшинка. В растрёпанной пепельной шевелюре появился пробор посередине. Вместо балахона на Часовщике красовался чёрный сюртук с отложным воротником цвета корицы. Из-под него выглядывал темно-коричневый жилет путешественника и почти кипенно-белая сорочка с воротником-оборкой. Завершали образ черно-серые в полоску визиточные брюки и мягкие чёрные оксфорды. На лбу уютно расположились очки с окулярами.

Комната тоже изменилась. Появился черно-коричневый кожаный диван и в пару к нему – кресло. Деревянный пол между ними покрывал круглый половик-циновка. Огромное круглое витражное окно, похожее на иллюминатор, занимало почти всю стену, поперечную мебели. Крутая волнистая лестница, начинающаяся слева от дивана, «улетала» назад и вверх. Солнечный свет заполнял всё пространство, проникая через боковую полусферическую башенку с двадцатью миниатюрными окошками.

Тим подошёл вплотную к витражу, побарабанил пальцами по разноцветному стеклу. За окном во всём великолепии распростерся город. Клокхолл. Его Клокхолл…

– Так-то лучше, – пробормотал художник, убрал планшет в сумку и собрался на выход.

Часовщик ошеломлённо огляделся, откашлялся, но все тем же скрежещущим голосом спросил:

– Так что там с Волком?

– Вы об этом долговязом господине в деревенском прикиде? Так он выкурил трубку, попрощался и ушел. Думаю, мы с ним больше не встретимся.

Часовщик странно проскрипел. Тим не сразу разобрал, что старик смеется.

– Какой ты забавный, парень. Умеешь менять все вокруг, а простых вещей не понимаешь. Лорд Вульф – твой наставник. Жить будешь у него, учиться и слушать…

– Погодите-ка, любезный, – перебил старика Тим, – я правильно понимаю, что Вы решили, будто это я вам подчиняюсь?..

Глава 1: Пробуждение

Глава 1: Пробуждение

«Какой странный сон… Будто настоящий… Да ну… Чтобы я самому Часовщику перечил?! Хмм…» – Тим потянулся и взъерошил и без того растрепанные волосы.

«А было бы неплохо одним «взмахом» карандаша переделывать реальность…» – Художник смачно зевнул.

Жаль покидать теплое покрывало спросонья, но дела не ждут. Тим глубоко вдохнул знакомый запах льняного масла и пыли, приоткрыл левый глаз. На полу повсюду наброски, куча каких-то тряпок, на табурете – палитра с засохшей краской…

«Еще какой-то странный звук в конце, будто тараном в железные ворота: бум, бум, БУМ!.. Стоп, кажется, это уже не сон».

Кто-то яростно тарабанил в дверь, рискуя сорвать ее с ржавых петель.

– Да открывай ты уже, чертов щенок! – Медведь терял остатки терпения. – У меня и без того полно дел.

Тим перестал дышать и подавать признаки жизни. Меньше всего ему хотелось именно сейчас встречаться с этим неотесанным мужланом.

– А-а-а-э-эх… Дело твоё, щенок, сам отчитывайся перед Часовщиком! А послание я доставил.

В щель под дверью просунули огромный крафтовый конверт.

Написанное убористым каллиграфическим почерком Часовщика письмо гласило:

«Проспект с зиккуратами подрихтуй, цветовая палитра должна быть более спокойной, палевой. Ее придерживайся!

Сегодня же заверши картину!

Аллея с сакурами получилась достойной, но какой-то уж слишком воздушной. Добавь немного землицы в композицию. Твои чайные домики слишком изящны и напыщенны, сделай их более скромными, а матии, наоборот, – более элегантными. Не жалей природных красок и красного.

P.S. Положил тебе еще пару холстом, но впредь будь аккуратен и экономен. Твой Часовщик».

– Ак-куратен и эк-кономен… – перекривил Тим, – спасибо, что пока хоть прыгать не запрещают. Погрызть бы чего для начала…

– Яблоки! Сочные и свежие! Яблоки! Кому яблочки… – с улицы послышался бодро-протяжный голос разносчика.

– О! Как раз! Мне… Мне! Нужно! – Тим выскочил на балкончик.

Хрумтя краснющим яблоком, довольный вернулся в мастерскую через некоторое время. Достал из карманов еще четыре фрукта, разложил на столе натюрморт. Замер. Схватил еще одно яблоко и надкусил.

– Мм-м… Вкуснятина! Нужно чаю! Где же ты, заварник… – Молодой человек запрыгал по комнате.

Искомый сосуд обнаружился возле таза для умывания. Художник, расплескивая драгоценный запас воды, наполнил почти до краев чайник и водрузил на чудо-печку – подарок Часовщика. Нажимаешь на рычажок и появляется пламя, ставишь емкость с жидкостью, через пять минут она закипает, а печка сама выключается. Очень удобно для такого растяпы как Тим. Также специально для него у чудо-машины имелся запасной режим работы – охлаждение до определенной температуры. Ведь парень любил теплый чай, а не горячий. Сладкий и с лимоном.

Отхлебнув бодрящего напитка, художник хрумкнул яблоком и уставился на холст с зиккуратами.

«Блин… И почему они какие-то… картонные?»

Тим схватил палитру и начал яростно месить краски. Подошел почти вплотную к большому полотну – фантастический пейзаж с огромными ступенчатыми зиккуратами, окутанными розовато-лиловым «мистическим» туманом. Лицо сосредоточилось на секунду. Потом он отскочил назад, прищурился. Схватил тряпку и начал стирать целый участок неба.

«Нет, нет, все не так!» – пробормотал под нос.

Зачем-то нарисовал крошечную, очень детализированную птичку на ближнем зиккурате. Тут же попытался поймать кистью жужжащую у окна муху, но лишь оставил синюю кляксу на подоконнике.

«Часовщик прав! Этот туман – дешевка. Где жизнь? Где пыль веков? Надо больше охры и сиены жженой! Вот эта тень слишком холодная… А птичка вышла отлично! Хм. Но она не главная… Фокус! Фокус, Тим! Муха… навязчивая. Как мои мысли. Яблоки! Сочные… Красные. Красный… ЯПОНСКИЙ пейзаж! Тот маленький этюд… Он слишком… Как там Часовщик выразился… воздушный? Нет земли под ногами. Чайные домики ему напыщенны! Сам ты напыщенный! Но им точно нужен красный – цвет тории, фонарей… Но сегодня срочно рихтуем зиккураты! Ах да, птичка…»

– Хороша! – произносит Тим вслух и снова подходит к большому холсту, энергично замазывая туман. – Вот так. Пыль. Горячий воздух. И вот эти ступени – они же должны быть изношенные, тысячами ног! Добавлю фигурки рабочих… с корзинами. И ослика! Ослик – это жизнь! И тень от него должна быть четкой, почти черной… О, облако кривое!

Но из головы никак не шел японский этюд. Может, заново его? Тогда нужен чистый холст, а Часовщик велел быть экономным. И пусть! Тим потянулся за «утренним конвертом», но задел какую-то коробку. В ней обнаружились старые гравюры.

Тут же забыв обо всем, он уселся на пол, разглядывая их. Пальцы в краске оставили отпечатки на белой бумаге. Но Тим, не замечая, сравнивал виды Фудзи, дома, мосты, детали. Вдруг вскочил:

– Цвет! Им не хватает земли!

Подбежал к полке с пигментами, рассыпав по дороге кучу охры. Принялся растирать на палитре охру светлую, умбру натуральную, киноварь.

«Так-так-так… Вот он! Домик с соломенной крышей… Матия? Да! Не просто силуэт, а объем! Стены – не просто белые, а теплые, охристые, с тенями. А крыша – темная, тяжелая, солома настоящая. И вот тут… маленький чайный домик у ручья. Дерево темное, почти черное, но дверь… дверь должна быть красной! Киноварь! И фонарик рядом. А зелень… не просто изумрудная. Добавить желтой охры, чтобы чувствовалось солнце, тепло. И мох на камнях… серо-зеленый, глубокий. Фудзи… она величественная, но пусть будет дальше, а на переднем плане – жизнь: лодка рыбака, женщина с корзиной в кимоно цвета увядшего клена… с проблеском красного пояса! Да!»

Солнце уже садилось. Мастерская постепенно погружалась в тяжелый полумрак, но Тим все еще прыгал между двумя холстами. На большом: зиккураты теперь не мистические башни, а монументальные, но «обжитые» сооружения. Туман заменен маревом горячего воздуха, пылью. Появились крошечные фигурки людей, ослик с поклажей. Цвета стали теплее, землянее, тяжелее. На маленьком этюде: японский пейзаж преобразился. Исчезла стерильная воздушность. Появились четкие, «приземленные» формы домов с темными крышами и теплыми стенами. Ярким акцентом светится красная дверь чайного домика и фонарь рядом. Красный пояс на фигурке женщины у ручья. Зелень приобрела глубину и разнообразие оттенков – от охристо-желтых до глубоких изумрудных. Тим то тщательно прописывал деталь кистью, то отпрыгивал на несколько шагов, прищуриваясь, то снова бросался к холсту, чуть не опрокидывая мольберт. Он размашисто мастихином положил густые мазки теней под крышу японского дома.

«Да! Вот так! Зиккураты – труд людей. Пыль, солнце, тяжесть камня… Ослик – гениально! Теперь Япония… Глубже тень под крышей! Еще! Чтобы чувствовался вес соломы. И этот красный… Точно! Он как удар сердца в спокойствии. Киноварь – огонь жизни. Надо добавить отражение фонаря в воде? Микроскопический блик… Смогу ли? Попробую! Ой, слишком много белил… Черт, ладно, смою потом… Или оставлю как блик луны? Нет, лучше фонарь… Срочно! Руки уже дрожат от усталости… Но надо закончить! Пока вижу! Пока чувствую!»

Глубокая ночь. На столе догорает свеча. Тим сидит на полу, прислонившись к стене, устало наблюдая за двумя холстами. Одежда вся в краске – охра на рукаве, киноварь на штанине, капля ультрамарина на щеке. Вокруг еще больший хаос: выдавленные тюбики, горы тряпок, разлитый разбавитель, книги, яблочные огрызки. Но на холстах – жизнь. Зиккураты стоят под палящим солнцем, монументальные и «человечные». Японский пейзаж дышит умиротворением, но с теплом земли и яркими вспышками красного. Тим зевает во весь рот, потирая глаза, оставляя разноцветные разводы.

«Готово… Вроде. Зиккураты теперь поспокойнее, натуральнее. А Япония… пахнет деревом, чаем и мхом. Этот красный… он попал туда, куда нужно. Как кровь под кожей. Жизнь. Настоящая. Завтра посмотрю свежим глазом… Облака на зиккуратах еще подправить… и отражение фонаря… Может, добавить дыма из трубы чайного домика? Серо-голубой… Или это перебор? Ладно… Сейчас… спать…»

***

Опаздывать на занятие к Лорду Вульфу не стоит (тот еще зануда), еще же Часовщику картины отправить!

Хорошо хоть одеваться не нужно, потому что заснул Тим в чем был. Оставалось плеснуть в лицо воды и…

Постучали. Или показалось? Скорее, поскребли.

Да, Тим – художник, но со слухом у него всё настолько хорошо, что не все звуки он мог стерпеть, особенно фальшивые.

Снова поскребли.

Тим воровато оглянулся в сторону черного хода. Вздохнул. Пожалел, что не проснулся раньше. Прошлепал до двери. Приоткрыл ее на ладонь и выглянул из-под длинной разноцветной челки.

На него смотрели два больших радужных глаза.

– Хм… – произнес вместо приветствия Тим.

Конечно, в их мире встретить можно и не такое, но сразу после пробуждения немного жутковато.

– Доброго здравия! Мне Вас рекомендовали, – глаза сделались серо-голубыми и уменьшились до приятных размеров.

– Спешу… – буркнул Тим и уже было перешагнул через порог, но…

«Дырка. Досадно».

– Если позволите, я Вас сопровожу…

«И откуда у них этот невообразимо устаревший напыщенный язык?»

– А вы по какому вопросу, собственно, – Тим прыгал на одной ноге, пытаясь надеть на дырявые носки не менее дырявые педы.

– Меня должны определить…

– Так это к Часовщику. Были у него? – Тим нахлобучил твидовую шляпу так, что челка закрыла левую половину лица до самой шеи, затворил дверь и зашагал прочь.

– Так он же мне Вас и рекомендовал!

Тим резко остановился и обернулся. Уперся взглядом в собеседника. Это однозначно был пришелец, как и многие здесь, но новенький. Потерянный. Во всех смыслах. В человекоподобном образе какая-то невыразительная дама, но не дама. То есть женщина, но не дама. И одета не как дама. Тут таких полно в Квартале Равноправок. Но у этой взгляд другой, на волчий смахивает. У Тима глаз наметан.

Тим скептически окинул спутницу взглядом с головы до ног.

«Да уж, Часовщик еще тот шутник».

– Ладно, – больше самому себе сказал Тим. – Вас как зовут?

– Орисс.

– Тим, – парнишка ускорил шаг, не заботясь о спутнице. Если нужно, догонит.

***

Я привыкла мимикрировать. Во всяком случае мне так кажется. Уж подстраиваться и приспосабливаться я умею. Так мне кажется…

При этом никого обманывать или вводить в заблуждение у меня и в мыслях нет. Просто хочется слиться с толпой, не отсвечивать, чтобы не таращились, будто на голове у меня ноги или рога. Я за честность, только последняя – слишком дорогое удовольствие во всех мирах и во все времена. А я человек бедный, даже нищий (и не только духом), но об этом как-нибудь потом.

К чудаковатому художнику Тиму меня послал вовсе не Часовщик (даже не знаю, кто таков и как выглядит). Просто постучала в первую попавшуюся дверь. Почти удачно. Ладно-ладно, очень удачно. Ведь открыли, не накрыли и ничем не огрели. Плюс человек (хотя тут вопрос спорный весьма). Все и всё совсем не то и не те, кем кажутся.

Но Тим молоденький, даже если и тролль какой или дракон. Собственно, чего мне этих троллей с драконами бояться? Как говорится, тоже люди, хоть и драконы…

Мне нужен был обыватель, в меру дружелюбный и не пройдоха. А что немногословный, вообще красота! Удача интроверта.

Только бегает быстро, приходится вспоминать молодость.

Думаю, все бывали хоть раз в незнакомом городе. Интересно, на что вы обращаете внимание в первую очередь? Я вот, признаться, больше под ноги стараюсь смотреть, потому как моей неуклюжести мог бы позавидовать самый злостный Неуклюжец.

Но Клокхолл не просто незнакомый город, он слегка чудной.

Здесь прямые, словно под линеечку, мощеные проспекты с монументальными, вавилонского масштаба, зданиями перемежаются с извилистыми улочками – лесными тропками. Так и кажется, ступишь на такую дорожку и лесная чаща засосет тебя в свои крепкие еловые объятья.

И вдруг усыпанная песком просека «перетекает» в деревянную или каменную. И сразу чувствуется дуновение горного воздуха, запах цветущей сакуры и слышатся мелодичные всплески журчащей в речке воды.

Разве не чуднó?

Еще забыла упомянуть, что время суток в каждом квартале своё. Над вавилонскими монументами разливается песочно-бежевый закат, а внизу он смешивается с серо-синими тенями, и туман поглощает основания зиккуратов. Б-р-р-р…

Каменные виадуки, соединяющие разные части Клокхолла, словно парят в облачно озере. Только я бы даже и пальцем не коснулась этой мглистой поверхности, вдруг там какой-нибудь недобрый Туманник живет…

Не успеваю я очухаться от дрожи в поджилках, как лесная тропинка (Да-да, внезапно) заводит меня в «ночной кошмар»… Ой, простите, это просто в Логове Волка сейчас уже ночь. И вовсе не романтично, жутковато, хоть и Луна полная. Но мне среди деревьев и скал мерещится какой-то диковинный древо-замок с пещерой внутри. Б-р-р-р…

Не успела впечатлиться, как ночь сменилась облакасто-кудрявым утречком под трели колокольчиков. Или это так воздух звенит от напряжения? Или это мне все уХи заложило? Ладно-ладно, с уХами, т.е. ушами, всё в порядке. Просто в Лисьей Норе тихо-тихо так, что хочется хряпнуться в позу лотоса и постичь дзен.

А вообще мы с Тимом шли к Часовщику… Или куда мы собственно путь держим?

Глава 2: Логово Волка

Глава 2: Логово Волка

Тиму не нужны были часы, чтобы знать, какого размера нагоняй ему светит. Он срезал путь, но Логово всё не приближалось. Словно всё замерло. А вдруг? Вдруг это снова «шутки» Часовщика? И почему Часовщик так не любит Тима?

Икры уже горели от напряжения, но Тим никак не мог добраться до дома лорда Вульфа. Это было дело принципа – преодолеть тугой поток времени. Оно тянуло тебя вспять, выламывало с корнями, но сдаваться не в правилах Тима. Он не боялся идти против течения.

– Похвально, похвально, мой мальчик, – протрубил хрипловатый голос откуда-то сверху. – Жаль, что ты позабыл о своей спутнице. А это и был твой сегодняшний урок.

Тим оглянулся, но не увидел ни лорда Вульфа, ни (как её там?) Рису…

– Орисс. «Её зовут так», – прошептал на ухо невесть откуда появившийся наставник.

– И откуда Вы всё-то знаете… – пробормотал паренёк.

***

Я не могла оторвать взгляд.

Передо мной стояло божество. Седые кудрявые волосы слегка ворошил ветер, густая челка ниспадала на правую сторону, прикрывая серо-ледяной насмешливый глаз. Больше я ничего не видела.

Откуда-то сверху раздался густой слегка хриплый голос.

– Добро пожаловать в наше скромное Логово, Орисс! Тебе пора отдохнуть.

И снова я не заметила окружающей обстановки, будто во сне. Лишь когда очутилась внутри какого-то Замка. Это я так решила для себя, что это Замок. Может, просто просторный, обставленный со вкусом дом.

Когда мы с Тимом вошли в залу, хозяин дома стоял к нам спиной. Высокий, худощавый, но широкоплечий, с тонкими кистями рук и длинными пальцами, в которых уютно притаилась трубка.

– Прошу прощения, многолетняя привычка, – он обернулся, – лорд Вульф.

И протянул свою длинную ладонь.

На мгновение я забыла, как делается вдох или выдох. Эти льдистые насмешливые глаза словно видели насквозь, и оторвать от них взгляд было выше моих сил.

– Орисс… Просто Орисс, – промямлила я, подавая руку.

– О-о-о! Уверяю Вас, моя хорошая, Вы не просто Орисс, – улыбнулся Волк краешками губ, – но об этом после. Сейчас же – горячая ванна и свежая постель.

– А нас с Тимом, – Лорд как-то многозначительно взглянул на моего провожатого, – ждут занятия.

***

– Сегодня, мой мальчик, мы поговорим о природе миров и путешествиях между ними.

Лорд Вульф стоял прямо перед Тимом и внимательно смотрел на него. Его серо-голубые глаза казались более грустными, чем обычно, а смешинка во взгляде и вовсе отсутствовала.

– Со мной много чего случалось за эти сорок тысяч лет… – Мужчина неторопливо раскуривал трубку. – Но твоя фантазия меня поражает.

Волк взглянул на молодого художника сквозь табачный дым.

Тим монотонно покачивался взад-вперёд, сидя на стуле, на поджатой левой ноге, правую же, согнутую в колене, обхватил руками.

– Так, так… – Лорд Вульф пощелкал пальцами перед носом парня. – Я тебе о чем толкую, приятель?

Тим приподнял брови и сосредоточился на учителе.

– Ты сегодня пытался бороться со Временем! Пёр против потока. Твоему упорству можно позавидовать! Но так ты ничему не научишься, Тим. Ты знаешь, что я сноходец. Думаешь, у меня получилось с первой попытки?

Волк замолчал, подошел к художнику, присел на корточки и захватил своими лапищами ледяные и полупрозрачные кисти рук парня.

Тим отпрянул и зло посмотрел на учителя.

– Я Вас не понимаю! Зачем Вы мне всё это говорите? Что конкретно мне нужно до завтра нарисовать?

Он вскочил, сжимая кулаки, качнулся туда-сюда.

– Вы всегда избегаете разговоров! Даёте задание, неопределённо хмыкаете и уходите. Что изменилось сегодня? Это всё из-за этой несуразной женщины?

– Послушай, малец, если ты будешь сопротивляться тому, над чем не властен, оно в конце концов тебя перемелет, перетрет, раздавит. Я знаю, о чем говорю..

Лорд Вульф устало опустился в свое любимое коричневое кожаное кресло из красного дерева.

Тим пожал плечами и направился к дубовой двери, но тут Волк вскочил, будто сел на огромную канцелярскую кнопку. Трубка в его руках уже давно не дымилась, но мужчина впился в нее зубами. Два размашистых шага, и он снова плюхнулся в кресло, которое недовольно заскрипело-охнуло.

Тим выглянул из-под челки, правая бровь подскочила-изогнулась вверх. Он редко видел наставника в таком состоянии. Вернее, никогда.

Вместо седовласого ухмыляющегося молодого человека в кресле восседал джентльмен лет сорока. Ухоженная классическая борода с паутинками седины, всё та же кудрявая шевелюра до плеч, но шоколадного цвета. Серо-голубые глаза слегка прищурены и не смеются. Тонкие пальцы барабанят по подлокотнику, выстукивая какой-то ритм.

«Почему именно сейчас? Почему именно Тим? Что она задумала? – Мысли истерично бились в голове лорда Вульфа. – Она не может, не может, не может… Не сейчас! Посоветоваться с Часовщиком или не тревожить понапрасну?

Я справлюсь сам? Боже, как же я устал… Сорок тысяч лет одно и то же. Меняются лица, одежда, даже языки, стираются в пыль горы, леса сменяются пустынями, рождаются и погибают цивилизации… Но человеческая сущность остается прежней! Всегда и везде, под любым солнцем или луной, во сне и наяву.

Я бывал и по одну сторону баррикад, и по другую – везде одинаково мерзко, скользко и дурно пахнет. Это в юности кажется, что взмахом руки или метким словом разрешатся все неприятности мира, затянутся все его несовершенства, и наступит… Да не рай на земле, а всеобщее благоденствие. Плавали, знаем.

Как поступить сейчас? Нужен план действий. Если пойти к Часовщику, начнется большой трам тарарам, а выхлопа – ноль. К его дружку обратиться, к Аритмиксу? Ой, да ну… Этот жук только и ждет повода подначить нашего старика.

А если рассказать как есть самому Тиму? Нет. Нет! НЕТ!!! Вон как ошалело на меня смотрит… Т-а-а-а-к, я что, видоизменяюсь?».

«Это что такое…» – Тим почувствовал знакомый зуд в икрах.

Правая нога – пружинкой вверх, левая, правая… Парнишка с налета врезался в пыльный старый камзол лорда Вульфа, потер ушибленный лоб и сердито выглянул из-под челки.

– Да что б меня… – вскрикнул и отпрянул. – Что с Вами?

Вместо ухоженного джентльмена перед Тимом стоял незнакомец. Брови напряженно сошлись над потемневшим тяжелым взглядом. Когда-то бывшая французской вилкой, седая борода растрепалась. Пепельные волосы заколоты в небрежный пучок на затылке. Губы что-то безмолвно произносят…

«Нужно собраться, делаем вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, закончили.

Давай рассуждать логически, Волк. У нас есть проблема, значит найдется и решение. Только вот проблема – это и есть ты, лорд Вульф, твое малодушие, желание компромисса. Всегда хочешь быть хорошеньким для всех. Самому не противно, а? Ты о мальчишке подумал? А о Часовщике, он же как отец родной! Да если бы и не был ты ему ничем обязан, только посмотри, как он за город радеет, над каждым винтиком и шестеренкой трясется, порядок блюдет.

Не хочешь о людях думать, о городе позаботься. Может, это твое последнее пристанище? Фу, как пафосно и лживо… Город волнует меня в последнюю очередь. Одним больше…

Ох, какой же я дурень!

А, может, натравить на нее Ишу? Пусть девчонки сами разбираются. Им сподручнее, на одной волне болтаются. Понимают друг дружку на генетическом уровне. Пока будут отвлечены перепалками, выяснениями, у кого кость шире, кто истинная равноправка, а кто и мимо не проходил, я что-нибудь стоящее придумаю. Например, куда спрятать Тима.

Сейчас я совсем не в форме. Не могу определить, где «хорошо», а где – «так себе». А что такое «плохо»? Плохо – не что, а уже, и оно наступило.»

– Лорд Вульф, очнитесь уже! – Тим стукнул наставника кулаком в грудь и поморщился, будто о стену саданул.

Мужчина как ни в чем не бывало развернулся и вышел из комнаты.

***

Тим называл такое состояние про себя «белым шумом», когда из-за обилия мыслей он не мог уловить нить. Ему нужно было «на воздух», попрыгать. В самом прямом смысле. Паренек буквально ощущал зуд в ногах, нервические импульсы.

Игнорируя окружающих, Тим выскочил из Логова лорда Вульфа.

«Так-так-так… Не могу сосредоточиться. Вот о чем я думал?..

Хорошо, что челка отросла, можно спрятаться от этих вездесущих взглядов…

Вон тот, в несуразном сиреневом балахоне, вот что он пялится… Лучше пусть под ноги смотрит… Я ж говорил! Ха! Так тебе и надо! Теперь твой драгоценный балахончик прекрасного серо-буро-малинового цвета.

Смешок сам вырвался из моего рта. Такой громкий фырк, что я даже замер. Встретился взглядом с бедолагой. Ну что уставился? Мне твои малиновые глаза сниться не будут, даже не надейся.

Ноги зудят, хочется побыстрее сбросить это напряжение.

Шлеп, шлеп, хлюп…

Вот я и поплатился. Правую ногу будто обожгло, она потяжелела и раздался грохочущий чавк…

Да, педы пора бы починить, а лучше бы новенькие… только где…

Что это снова?

Иногда я жалею, что наушники еще не изобрели здесь, а контрабандой протащить нет никакого смысла. И так меня чудаком все считают.

А сами они кто? Живут в своих провонявших мочой, потом, керосином, смешанных с запахом стряпни, полных отбросов кварталах, радужные лужи с ошметками не пойми чего. Б-р-р… Я почувствовал во рту привкус железа и облизал губы. Снова прикусил щеку. Она словно поняла, что о ней речь, и запульсировала болью.

Так вот, этот город… Вот смотрю и зацепиться взглядом не за что. Серое всё или ржавое. От керосиновых светильников першит в горле. Пора бы уже на электричество переходить. Экономят…

Постоянный гул всего: паровых двигателей, дирижаблей, омнибусов, человеческих голосов – такая какофония, что я автоматически отключаю слух.

Но вот иногда пробивается. Как сейчас.

Так что это и где?

Большой палец правой ноги, кажется, перестал чувствовать, а нет, чувствует. Между ним и соседним пальцем будто наждачка крупного зерна попала. Я наклонился, чтобы вынуть… Ну вот, прощай любимый пед… Моя нога стояла на мокрой брусчатке в облепленном серой грязью дырявом носке, из которого выглядывал сизый палец.

Я понял! Что это был за звук. Это злосчастная Орисс кричала мое имя на весь квартал Логова. Пронзительный и вместе с тем низкий голос, я спиной ощутил вибрацию, аж мурашки пробежали. Щекотно.

Ну вот что ей-то от меня нужно?».

***

«Ну вот что ей-то от меня нужно?» – подумал с досадой Тим. – «Она же спать должна…»

Огибая зловонные лужи с мусором, Орисс бежала к парнишке. Под ее ногами чавкало, мутно-землистые густые капли вылетали из-под подошв ботинок и оседали на подоле темной юбки.

«Зачем она нацепила светлые ботинки?» – промелькнуло в голове Тима.

Пыхтя громче парового двигателя, женщина подскочила к юноше, по ее щекам медленно расползались малиновые пятна.

– Тим… – Орисс уперлась руками в середину бедер, пытаясь отдышаться. – Ты проводишь меня в Квартал Равноправок?

На него снова смотрели два больших радужных глаза.

Молодой человек помотал головой и пробормотал:

– Не сейчас…

***

Тиму нравилось коротать вечера в таверне. Он мог и сытно поесть, и сделать пару-тройку набросков, иногда сыграть партию-другую в карты. Больше ему не удавалось.

Начиналось всегда всё хорошо. Игроки, предвкушая – каждый свою – победу, потирали руки, перебрасывались не всегда остроумными или смешными шуточками, ржали и фыркали.

И без того тусклый свет от керосиновых фонарей рассеивался сквозь клубы табачного дыма. Тим старался вдыхать не глубоко. Смесь запахов тесно переплеталась и густо била в нос: керосиновый, табачный, пота, квашеной капусты, эля, браги, кислый и терпкий – немытых тел, перегара, жареных потрохов и овощей…

Именно сегодня молодому художнику хотелось просто порисовать. Он, почти не задумываясь, водил по бумаге рашкулем, растушевывал пальцами, накладывал черточку за черточкой, добиваясь идеального результата.

– Ску-у-у-у-чно… – протянул насмешливый, слегка надтреснутый голос. Когда же Тим никак не отреагировал, добавил: – Смерте-е-е-е-льно ску-у-у-у-чно!

Художник вопросительно взглянул из-под челки. Рядом с ним нависал худощавый и неестественно высокий мужчина, но какой-то нечёткий. Казалось, что он видоизменяется прямо на глазах, будто не может определиться, каким ему предстать перед Тимом.

– Мы знакомы?

– Мсье Ренар, к Вашим услугам, mon cher Тим, – видоизменяющийся театрально отвесил поклон.

И вот уже перед художником красуется фигляр в шутовском колпаке с бубенчиками, на нем вишневый сюртук с охряными рукавами и лацканами, а золотистые глаза так глумливо смотрят, что Тиму захотелось рассмеяться. Очень уж щекотный взгляд получился.

– Допустим, – кивнул молодой человек, – и чего же Вам надо, мсье Ренар?

– Сущий пустяк, mon cher Тим. – Худощавый всплеснул руками и протянул карту. – Сегодня тот самый день, Тим. Тот самый… Тимми…

На этих словах Трикстер растворился в воздухе, а карта нырнула художнику в карман куртки.

Те, кто знали Тима, играть звали редко. Приглашали только незнакомцы или чересчур уверенные в себе.

Одним из таких оказался Медведь. Сразу видно, привык нахрапом брать. Как говорится, сила есть, ума не надо. Льняная рубаха плотно обхватывала могучие плечи мужчины, закатанные рукава открывали мохнатые предплечья. Пара верхних пуговиц отсутствовали, видимо, застегнутый воротник сдавливал мясистую шею. Пил Медведь за троих, вытирая малиновые губы тыльной стороной руки.

– Ну, щенок, сегодня научишься уважать доску. Шесть карт бери, две – в криб. И не вздумай сбрасывать валета… – громила хитро сощурился, раздавая карты.

Тим молча сбросил двойку и семерку в криб и тоскливо посмотрел на соперника.

– Ха! «Два за его каблуки»! – Медведь передвинул колышек на доске. – Твой криб, Тимми, а удача-то – моя.

Художник как-то неопределенно улыбнулся-ухмыльнулся.

– Четыре, – ревел довольный мужик, выкладывая четвёрку.

– Одиннадцать, – Тим едва не зевнул.

– Двадцать! – потер лапищи Медведь. – И я беру два очка!

Он передвинул свой колышек еще на два деления.

Тим невозмутимо посмотрел на оппонента, затем его взгляд сосредоточился на чем-то позади Медведя. Два золотистых глаза смотрели прямо на художника, затем левый – весело подмигнул и… оба исчезли.

Тим выложил свои карты, по его подсчетам, получался квартет. Но откуда-то в руку нырнула еще карта и, вуаля, «идеальная рука»…

Медведь замахнулся и прорычал:

– Ах ты, щеноооокхх… Мухлевать вздумал!

И без того красная морда побагровела, а нижняя челюсть выдвинулась вперед. По рыжеватой бороде стекала мутная капля слюны. Маленькие глазки темнели злобными щелочками.

Тим невозмутимо смотрел на нетрезвого мужика, с которым только что резались в карты. Разве он виноват, что патологически везуч в любой азартной игре?

Медведь не унимался. Картонки с фигурками полетели в лицо Тиму, тот лишь ухмыльнулся. Такого Медведь стерпеть не мог даже от приятелей.

Хрумкс… Это кулак-кувалда опустился на столешницу. Дзинькнули стопки, липкое содержимое закапало на пол.

Тим отодвинул ноги, чтобы его не залило элем.

– А ну-ка… – Волосатая сиреневая лапища потянулась через весь стол. – Иди… сюдааа…

Казалось, что окружающие перестали дышать, а мухи жужжать.

Тим не шевелился.

Медведь взревел и пнул стол в сторону, тот влетел в стойку и рассыпался на части. Кто-то взвизгнул от неожиданности, кто-то замычал от боли.

Две лапищи опустились на худенькие плечи паренька, затрещали швы куртки, ноги Тима повисли в паре сантиметров над полом.

Никто так и не понял, что произошло дальше, только Медведь взвыл-заскулил, а юный художник повторил траекторию давешнего стола.

– Что. Здесь. Происходит. – Над посетителями таверны прогрохотал густой хрипловатый голос лорда Вульфа.

Тим поднялся с пола, нашарил рукой упавшую твидовую шляпу, нахлобучил на самые глаза, поравнялся с наставником, выразительно пожал плечами:

– Да кто ж их, работяг, разберет…

И выскочил на улицу.

***

«Не могу… Не могу… Не могу привыкнуть… Не могу привыкнуть… Не могу…» – Тим, не переставая, прыгал из угла в угол по мансарде.

По небеленым каменным стенам комнатушки, в которой проживал молодой человек, медленно расплывалось ярко-алое пятно заката. Единственный момент дня, когда жилье художника преображалось, теряло свой одинокий и угрюмый облик.

Кроме старого скрипучего табурета вся обстановка состояла из лежанки, – на ней бесформенным кулем взгромоздилось лоскутное одеяло, замызганное до невнятного серо-коричневого цвета, – жестяного умывальника-рукомойника да деревянного рассохшегося и потемневшего до цвета поджаренной корочки стола. Когда-то он был обеденным, а сейчас его столешницу покрывала густая пыль, сухие колкие крошки хлеба, мелки пастели, сангины и угля, ворох набросков, дырявый носок и приближающаяся ночная тоска.

Тим разгонялся всё сильнее, но пространства хватало на каких-то жалких пять прыжков. На улицу не хотелось. Мысли путались после игры в криббедж.

«Не то… Не то… Всё не то… Всё не то…» – Он остановился, замер, закусив костяшку указательного пальца.

– Допустим! – воскликнул художник, спустя 20 ударов сердца, и принялся сметать всё подряд со стола.

Затем залез под него, шебуршился там еще ударов 30-ть. Попятился на четвереньках, тут же огрелся вихрастым затылком о перекладину, вскрикнул. Выпрастался и уселся, скрестив ноги. В руках перед собой держал какую-то прямоугольную картонку.

– И что, – это был не вопрос, – ты здесь. Откуда? Или нет…

Тим снова вскочил и запружинил по комнате.

– Подожди… Если ты здесь… и там тоже ты… Как?!

Парень обвел взглядом свою каморку, но ответчика не наблюдалось.

– Но там был валет! А сейчас… – Художник постарался сфокусироваться на карте. – Кто ты? Я тебя не знаю!

Тим швырнул злосчастную картонку и отпрыгнул, задел этюдник, на котором его дожидался незавершенный пейзаж. Пришлось пожертвовать своим равновесием, чтобы картина и часть инструментов уцелела. Боль немного отвлекла его. Парень уселся на пол и принялся собирать инвентарь в ящик.

Глава 3: Странные сны

Глава 3: Странные сны

Сначала приходят цвета – яркие, пульсирующие. Целая карусель цветов: красный переходит в синий, который растворяется в золотом, а затем всё рассыпается на тысячи оттенков, которых нет здесь, в Клокхолле…

«Но они есть там! Где?..» – часть сознания Тима будто следит за этим странным сном.

Цветастая фантасмагория замедляется, тускнеет… сквозь нее проступают какие-то очертания. Тим не очень понимает, что/кто это, так как во сне его зрение больше похоже на «рыбий глаз».

Он видит какого-то худощавого парня с ярко-синими растрепанными волосами, который сидит на полу. Его руки движутся с лихорадочной скоростью, набрасывая линии на огромный лист Ватмана. Рядом – открытый ноутбук, из которого слышатся смутно знакомые звуки быстрой и ритмичной композиции.

Тим переводит взгляд и видит окно, полное солнечного света, теплый золотистый луч блестками струится сквозь занавески. Тим поворачивает голову и… все стены комнаты покрыты сотнями рисунков: одни прикноплены, другие держатся на скотче, некоторые – прямо на обоях. На полу полный раскардаш: тюбики с краской, иные – без колпачков, кисти, мелки пастели и сангины, скетчбуки, просто альбомные листы…

Тим чувствует, как горячо бьется в сердце: «Это моя комната… Настоящая моя комната!»

Из открытого вдруг окна врывается ветер, треплет занавеску, сдувает со стола какие-то листки бумаги. Тим поспешно хватает один из них.

С рисунка на него смотрят два насмешливых золотистых глаза…

***

Невыразительность Орисс сбивала Тима с толку. Ему никак не удавалось запечатлеть её в своем скетчбуке. Вспоминались лишь радужные глаза… Может быть, в них всё дело? Вдруг она гипнотизирует так?

– Я не могу Вас нарисовать.

– Зачем?» – поинтересовалась Орисс, но художник не ответил, углубившись в собственные мысли.

– А ты всех рисуешь или только избранных? – попыталась пошутить женщина.

Тим уперся в нее взглядом и молчал очень долго (до неловкости долго), но его это не смущало. Он грыз костяшку указательного пальца.

Другой бы на месте Орисс вспыхнул от негодования, но она смотрела на юношу в ответ и не моргала. Ей было очевидно, что мысли и взгляд художника не синхронизированы. С таким же успехом он мог «пялиться» на стенку.

И как «достучаться» до такого?

– Хэй! – Женщина пощелкала пальцами перед лицом Тима. – Есть кто дома или зайти завтра?

Вдруг парень улыбнулся.

– Хорошая… Идея!

Молодой человек развернулся и почти прыгнул, но Орисс схватила его за рукав куртки и потянула к себе. Тим недоуменно взглянул на неё.

– Давай так, я позволяю тебе нарисовать себя, а ты за это проведешь со мной вечер в таверне. Как тебе?

– Да я и так каждый вечер в таверне, – ухмыльнулся паренёк.

– Я знаю, но в этот раз в моей компании. Можем во что-нибудь сыграть или просто поболтать.

– Я все равно Вас обыграю!

– А ты попробуй!

Тим скептически скривился.

– Раньше времени не говори «гоп». Так что, по рукам? – Орисс протянула широкую ладонь.

– Ок, – бесцветно обронил юноша и ускакал.

***

Орисс невольно задержала дыхание: от табачного дыма, пота и других органических запахов слезились глаза, а легкие отказывались фильтровать этот смрад. Она, перескакивая через две ступеньки, направилась сразу на третий ярус: тут было «посвежее» да и народу поменьше. А еще именно здесь любил коротать вечера Тим.

При этом делал он это в своей манере: просовывал ноги в прогалины между резными столбиками деревянного парапета и что-то увлеченно рисовал угольком в своем скетчбуке. Иногда парнишка непроизвольно болтал своими ногами-жердочками в воздухе. Не всем посетителям таверны это было по душе, но недовольные предпочитали терпеливо «не обращать внимания». Ведь никто не хотел получить между ушей от Медведя и тем паче от самого Лорда Вульфа, который частенько инкогнито проводил в таверне вечера.

Никто из завсегдатаев «Шхуны» не мог бы точно описать внешность Лорда, а всё потому, что каждый раз он представал перед ними в новом образе: то глубокий старик, то прекрасный юнец, то джентльмен среднего возраста, то вообще восточный шах или иудейский раввин. Поди запомни всех!

Когда Орисс добралась до верхнего яруса, Тима еще не было. У подскочившего к ней гарсона женщина попросила чашечку кофе со сливками с двумя кусочками сахару. На пару секунд во всем питейном заведении повисла глубокая тишина, даже мухи офонарели от такой «душевной простоты» новоприбывшей.

Мальчишка же не растерялся, кивнул и умчался вниз. Орисс же и не рассчитывала на вышеупомянутую «чашечку», ей просто хотелось отослать гарсона подальше от себя.

– А Вы прикольная. – Тим вынырнул из полумрака.

– Отчего же? – пожала плечами женщина. – Разве здесь не подают чай или…

– Так что там по нашему договору? – Художник выпрастал из своей сумки планшет и пенал с рашкулем.

Орисс улыбнулась:

– С тебя разговор по душам.

– Э-э-э-э… О таком не было уговора…

– «Сыграть или просто поболтать» – помнишь? – Женщина приподняла левую бровь.

Тим промычал что-то нечленораздельное и кивнул в сторону арки окна, в котором еще в полную силу играл закат. Орисс последовала за ним.

«Интересно, что у него творится в голове, когда он рисует?» – размышляла Орисс не из праздного любопытства, а опыта ради.

***

Я сняла эти кошмарные очки и мир вокруг перестал быть унылым и однообразным. Все-таки видеть истинную сущность всего крайне утомительно и вовсе не так интересно как кажется вначале. Мир иллюзии, в который поселяют себя многие, красочный и привлекательный, комфортный, что ли. Но чем дольше находишься в «плену морока», тем угрюмее предстает перед тобой мир настоящий, без иллюзий и прикрас.

Но это я отвлеклась.

Тим преобразился, как только уголек коснулся листа бумаги. Всегда беспокойный и подвижный, теперь он напоминал буддийского монаха в момент медитации. А еще японского каллиграфа за работой. Безмятежность, концентрация, сила и красота. Лишь тонкие пальцы с мелком порхали от одного края листа к другому.

Как же красиво и восхитительно! Интересно, что у него творится в голове в этот момент?

Откуда-то из-за моей спины вынырнул давешний гарсон с изящной фарфоровой чашечкой, которая одурманивающе благоухала кофе со сливками и корицей.

– Просим прощения за столь долгое ожидание, мадам. – Мальчик низко раскланивался передо мной и почему-то пятился назад.

– Мой комплимент хозяину! – Улыбнулась я, но официанта как ветром сдуло.

***

– Я представлял тебя другой, Орисс. Зачем ты выбрала эти безобразные очки? Они сбивают с толку, – голос Тима был внятным, а взгляд внимательным и пытливым.

– Это не мой выбор, знаешь ли. – Женщина слегка улыбнулась. – Кое-кто постарался при экипировке.

– Очень зря. Ты вполне симпатичная и кого-то мне напоминаешь… – Тим протянул портрет.

«Если бы он знал, – промелькнуло в голове Орисс, – неужели даже этот образ не откликнулся ему?»

Вслух же она произнесла:

– Оставь себе, на память. А мне можешь подарить свой предпоследний скетч.

Парень отрицательно покрутил головой.

– Это задание от Вульфа? Ну, хотя бы покажи. – Орисс протянула руку.

Но Тим, словно не слыша, собирал принадлежности в сумку, медленно и аккуратно.

– Неужели тебе так неприятно иметь со мной дело? – не выдержала женщина, – что такого во мне ужасного?

Художник безэмоционально посмотрел на неё.

– Что, – так же бесцветно прозвучало из его рта.

– Ты живой! – почти прокричала Орисс, – живой! Внутри тебя всё кипит! Почему ты сдерживаешься?

– Я не понимаю… – Тим шагнул в сторону собеседницы и задел ее плечом.

– Ну, нет, дружок, так не пойдёт! У меня терпение не бескрайнее…

Женщина схватила невежу за плечи и крутанула на 180 градусов. Парень свел брови к переносице, глазища гневно вспыхнули.

– Не имеешь права! – он попытался высвободиться, но хватка Орисс напоминала клещи.

– Еще как имею! – парировала она и силой усадила Тима на свободный стул. – Я не в игрушки пришла играть сюда, мой милый.

– Кхм… – раздалось из сумрака позади.

– Выходите уже, Лорд Вульф, – бросила через плечо Орисс.

Волк шаркнул ножкой, галантно поклонился и… предстал перед друзьями в своем «первозданном» виде, больше похожий на инопланетного пришельца, чем на человека: огромные, будто кошачьи, серо-голубые глаза, шерсть и чешуйки крыльев бабочки на лбу и скулах, длинная седая грива, острые уши и седая очень короткая «козлиная бородка», словно мазок кисти.

Тим слегка торопил.

– Признаться, я уже заждался. Вы как двое неугомонных второклашек. – Волк с удовольствием выпустил клубы дыма и улыбнулся. – Орисс, не форсируйте события, Тим такого не любит.

Женщина хмуро молчала.

– Из-за чего сыр-бор, Тим? Давеча ты довел до истерики Медведя, сейчас даже у добродушной Орисс нервы сдали.

Опекун почти с нежностью смотрел на художника. Тот же раскачивался туда-сюда на стуле и грыз костяшку пальца, словно в трансе. Спустя 20 ударов сердца, Тим пошарил рукой в сумке и извлек потертый скетчбук, бережно перевернув страницы, протянул разворот.

Лорд Вульф и Орисс едва не стукнулись лба, стремясь рассмотреть рисунок. Глаза женщины радостно заблестели, Волк же, напротив, помрачнел.

– Что это? – вопросил тихо он.

– Мой сон.

– А это? – Сноходец ткнул пальцем в разноцветные вытянутые октаэдры по углам набросках.

Тим пожал плечами, мол, для красоты.

– Знаешь, малец, я тут вспомнил, что Часовщик тебе поручил новую картину, – словно спохватился Вульф, – а времени – до утра. Поторопись!

***

«Мальчишка начинает вспоминать…» – мысль прокатилась по сознанию Волка холодной волной, оседая шершавым комком в груди.

Лорд Вульф медленно прошёл к окну, наблюдая за игрой теней в саду. Сорок тысяч лет существования научили его одному – терпению. Но сейчас даже его древняя кровь пульсировала чуть быстрее.

«Интересная штука получается, – размышлял он, ощущая легкое покалывание вдоль хребта – первый признак пробуждения зверя внутри. – Рассказать сейчас – предать Часовщика. Промолчать – предать Тима. А я, кажется, слишком стар для этих игр в верность».

Он провёл пальцем по оконной раме, оставляя невидимую метку. Сорок тысячелетий – достаточный срок, чтобы понять: верность – роскошь для тех, кто живет мгновением.

«Часовщик… всегда считал себя архитектором судеб. Но даже он не может предвидеть всё. Тим заслуживает знать правду, какой бы горькой она ни была».

Волк усмехнулся, обнажив на мгновение клыки.

«Забавно. Я помню рождение и смерть стольких цивилизаций, но сейчас судьба одного мальчишки заставляет меня… сомневаться. Возможно, я всё ещё способен чувствовать».

Он остановился перед зеркалом, встречаясь взглядом с собственным отражением – существом, балансирующим между мирами и сущностями.

«Пусть Часовщик и Аритмикс продолжают плести свои интриги. Я видел, как рождались и умирали боги, переживу как-нибудь и их недовольство».

Лорд Вульф поправил безупречный воротник, стряхнул невидимую пылинку с рукава и направился к двери. Решение было принято.

***

«Когда же сеееемь станет однииииим, и одноооо станет семьюююю… – тянул фальцетом какой-то заезжий трубадур, – Когда текуууучий соединиииит…»

На этих словах Лорд Вульф прорычал:

– Не погань Легенду, мерзавец!

Певун тотчас же испарился.

Тим вопросительно уставился на наставника. Волк понял, что отступать некуда.

– Это очень древняя Легенда о Слезе Иштар, – медленно проговорил седовласый, будто подбирал слова, – считается, что в начале времен красавица-богиня любви и войны Иштар, наблюдая за первым актом творения, так была поражена красотой и трагедией происходящего, что из ее глаз скатилась единственная слеза. Но та слеза не была обычной – она содержала в себе семь граней бытия, которые вместе составляли совершенный Кристалл понимания…

– Дайте угадаю, – хмыкнул Тим, – Слеза была утрачена или разбилась на мелкие осколки, которые ужасно сложно найти, но однажды должен появиться Герой, который всех спасёт…

Лорд Вульф как-то грустно смотрел на парнишку:

– Ты не романтик, Тим, потому что никогда не любил…

– А это-то причём? Вы разозлились, что какой-то несчастный менестрель исказил Вашу Легенду, а теперь…

– Она не моя! – вспылил Волк, – и вообще это ты давеча нарисовал семь граней Слезы!

Тим замер ровно на 5 сердечных ударов, затем выпалил:

– А-а-а! Так вот из-за чего Вы переполошились! Можете не волноваться, а даже не понимаю, о чем идет речь.

– Так дослушал! – чуть не взмолился оборотень, – Слеза упала на землю в это самое место. В Клокхолл. Вернее, на месте падения Слезы и возник наш город.

– Допустим. – Тим запружинил на месте. – Красивая история. Надеюсь, со счастливым концом.

– Подожди, малец, ты меня запутал. Так-так-так, как же там было… – пробормотал седовласый рассказчик, – Слеза упала в место, где сейчас стоит Клокхолл, но тогда это была каменистая пустыня. Кристалл не разбился при падении, но долго оставался сам по себе. До тех пор, пока его не нашли первые существа. Но вскоре начались войны за обладание Слезой, ибо считалось, что тот, кто владеет кристаллом, может управлять самой реальностью.

Густой голос Вульфа растекался по таверне в полной тишине, даже мухи благоговейно сложили крылышки и потирали лапки.

– Иштар решила разделить Слезу на семь частей, чтобы никто не мог использовать ее полную силу. В момент разделения реальность содрогнулась, и там, где была Слеза, возник наш Клокхолл.

Волк довольно улыбнулся.

– Допустим. Но певец вроде бы не о том вел речь. Разве не так? – Тим выжидающе смотрел исподлобья.

– Ты прав, дружок, трубадур пел о возможности… Возможности объединения Слезы… – последние слова оборотень прошептал-проглотил.