Я редко езжу в командировки. Это оттого, что нет у меня небережливого начальника. Да и бережливого тоже нет. А самому себя мне жаба не позволяет отправлять. Вот и не езжу почти никогда.
Но в этот раз прям приспичило. Забуксовал запуск одного амбициозного проекта, где наша команда числилась одним из пяти исполнителей. Могли бы, конечно, отсидеться в зуме, но важно было «посмотреть друг другу в глаза» с коллегами, поговорить доверительно. А еще важнее было выпить водки с представителем заказчика, мы уже полгода собирались, а всё зумы да зумы… И я поехал, вернее полетел, благо пару часов лёту всего. Ну и еще два часа набегает, потому что солнце летит навстречу.
Екатеринбург – и выговорить трудно, и к городу не подходит совершенно. На кой чёрт обратно переименовывали? Вы где там «бург» вообще видели, а, дорогой товарищ Хасбулатов? Да никуда эти «реформаторы» не смотрели, ничего не видели, бумажку подмахнули и от немодного советского прошлого вроде как отвязались.
Только город перестроить «забыли». И вот он стоит: огромный, нескладный, разношёрстный, мешающий виды и стили, до дурноты, до ряби в глазах. Суровые уральцы уже, видимо, пообвыклись и не ропщут, а вот какой-нибудь заезжий изнеженный москвич от иного городского ракурса серьёзно рискует хлопнуться в эстетический обморок. Такое впечатление, что градостроительный план и главный архитектор в последний раз существовали на этой земле как раз во времена Екатерины.
Но есть и приятные исключения. Например, улица Свердлова. Всего километр в длину, проходится пешком минут за десять, но насколько успокоительны эти минуты для туриста-урбаниста. Стройные ряды небедно облицованных «сталинских» пятиэтажек, хорошо продуманная перспектива, единообразие и подходящий стиль вывесок: никакой это не Екатеринбург, а самый настоящий Свердловск.
Первые два дня командировки прошли вообще без продыху: череда бесконечных совещаний, перемежающихся выездами «на объект», а по вечерам – продолжение разговоров уже за ужином. Угощали по-уральски щедро, водка лилась рекой, и не уважить местное начальство не было никакой возможности. Расходились уже за полночь, изрядно окосевшие, поэтому времени на отдых и сон оставалось немного.
На третий день наконец удалось освободиться пораньше, часа в четыре, и я планировал перед очередным трудным ужином заехать в отель поспать, хоть пару часов. Я находился в районе ж/д вокзала и рассчитывал минут за сорок дотопать пешком до отеля, располагавшегося в самом центре, на улице Розы Люксембург. Тоже, кстати, приятная улочка, к тому же в рифму.
Но только я начал свой маршрут, самодовольно предвкушая суточные комплименты от шагомера, как резко испортилась погода: налетел холодный ветер и обильно полило с хмурого октябрьского неба. Прогулка перестала быть томной, и я был вынужден найти защиту от стихии под козырьком удачно подвернувшейся трамвайной остановки. А через пару минут подвернулся и правильный трамвай: это был номер 14, который меньше чем за десять минут обещал доставить меня к перекрёстку Куйбышева и Белинского, откуда до моего пристанища оставалась уже буквально пара шагов.
Поскольку Уралвагонзавод выпускает кое-что другое, трамваи для уральцев собирают, видимо, по музеям: в Москве я на таких раритетах катался в последний раз еще в прошлом веке. Но даже и любопытно стало: как там внутри?
А внутри оказалось неожиданно уютно: всё было на месте, не порвано и не сломано, и даже серый прорезиненный пол выглядел почти чистым – видимо, его недавно мыли. Сиденья были обиты коричневым дерматином, под которым скрывалось что-то мягкое. Поскольку вечерний час пик еще не наступил, мне даже удалось занять уединённое кресло возле окна, по правому борту. Ощущение ностальгии и уюта было таким сильным, особенно по контрасту с обстановкой за окном, что, как только трамвай тронулся, я благостно закрыл глаза.
Я не собирался спать, а лишь рассчитывал дать глазам заслуженный отдых, на пару минут, не более. Но накопившаяся усталость сделала свое дело: меня рубануло так, что я сразу провалился в довольно глубокий сон, не пробиваемый ни стуком колёс, ни объявлением остановок.
Когда я наконец проснулся оттого, что прошкандыбавшая мимо бабка сотрясла меня ударом рюкзака в плечо, я посмотрел в окно и понял, что свою остановку я уже давно проехал. Судя по картинке, из центра мы уже выкатились и уверенно пробивались сквозь окраины, то спальные, то промышленные, к конечной остановке, находившейся у проходной огромного керамического завода.
Я покинул своё спальное место и вывалился из трамвая на ближайшей остановке. Как сообщала новенькая сине-белая табличка, приделанная к старому ржавому столбу, несущему стандартный дорожный знак «место остановки трамвая», остановка эта называлась «Сухоложская улица».
Левее трамвайных путей, торчащих прямо из травы, была проезжая часть, а правее радовал буйными красками осени скверик, узкий и длинный, вытянувшийся вдоль трамвайной линии. Чтобы разобраться, как мне действовать дальше, я достал телефон и открыл яндекс-карты. Они сообщали мне, что я нахожусь в районе «Вторчермет», у сквера Бориса Рыжего. Я улыбнулся: это имя (или псевдоним?) неизвестного мне человека (или персонажа?) уж очень подходило к осеннему убранству аллей, состоявших из лип, клёнов и берёз. Кстати, дождь к тому времени успел кончиться, и вся эта красотень дополнительно подсвечивалась низко висящим предзакатным солнцем.
Красоты – красотами, но от планов на отдых я ещё окончательно не отказался. Поэтому, щёлкнув на телефон пару местных пейзажей для отправки «родным и близким», я с некоторым сожалением побрёл к остановке обратного трамвая, который не заставил себя долго ждать. Это снова была старинная чешская «Татра», но не кругленькая лупоглазая T3SU, а суровая рубленая T6B5. Впрочем, внутри было так же уютно и лампово, особенно когда водила врубил салонный свет.
Повторно проспать свою остановку мне не улыбалось, поэтому я сосредоточился на экране телефона. Слава богу, никаких срочных входящих в «телеге» не болталось, и я решил разобраться с этим Рыжим. А то с шутников уральцев станется: поставить на местном «Арбате» памятник какому-нибудь Гене Букину им как два фальца накромсать.
Я набрал в поисковике «Борис Рыжий», подумав, что сейчас мне вывалится что-то не относящееся к делу и придётся уточнять поиск. Но нет, верхние ссылки были, судя по всему, про нужного мне человека. Им оказался известнейший местный поэт, причём фамилия была настоящая, невыдуманная. Я бы мог сказать «Позор на мою седую голову», но, если трезво разобраться, то я никогда основательно не интересовался поэзией, а особенно в девяностые, когда он стал реально знаменит среди отечественных коллег по цеху.
Чем дальше я читал про него, тем серьёзнее становился. Его история с ходу заворожила меня своей небанальной красотой и мистической жутью одновременно. Сухой набор фактов: мой почти ровесник, проживший большую часть своей короткой жизни в угрюмом Вторчермете; уникальный талант, который был замечен ещё тинейджером, а в двадцать пять уже считался лучшим молодым поэтом всей России; обладатель красного диплома в области геофизики; чемпион Свердловска по боксу; любящий муж и молодой отец; и, наконец, самоубийца. Он добровольно ушёл в двадцать шесть, оставив полусиротой маленького Артёма, которого как будто бы любил. Борис ушёл, но родовое проклятье с собой в могилу не унёс: Артём, не будучи ни поэтом, ни суицидником, пережил отца всего лишь на год: умер от внезапного сердечного приступа.
Мне всё же удалось выйти на задуманной остановке, но когда я добрался до номера, ни о каком целебном сне и речи не шло. Я пытался прилечь хотя бы на час, предусмотрительно установив будильник на телефоне, но моими мыслями настолько овладел Рыжий, что попытки заснуть превратились в бестолковое ворочанье с боку на бок. Мне пришлось включить свет и продолжить поиски в интернете. Теперь я искал его стихи.
Минут через сорок удачно поставленный будильник не сразу, но всё же выудил меня из мира поэзии, в котором я бы мог зависнуть ещё надолго. Надо было собираться на очередной «корпоративный ужин». Я заглянул в шкаф, чтобы проверить, есть ли еще свежие рубашки, с сожалением обнаружил целых две и нехотя поплёлся в душ.
А вот на ужине меня снова рубануло. Я пробовал все известные мне методы борьбы с атакующей тебя сонливостью: больно щипал себя за ногу под столом, бодро двигал челюстями, пережёвывая пищу «33 раза», как рекомендовали в детском саду, выходил из-за стола умыться холодной водой. Но ничего не помогало: нижняя челюсть не желала прижиматься к верхней, мечтая изобразить максимально широкий зевок, а глаза, напротив, предательски не держали зазор между веками. Если бы я писал эти строки прямо тогда, я бы, наверное, смог себя развеселить на пару минут свежей трактовкой старого шлягера «Эти глаза напротив», но и это, боюсь, не спасло бы вдолгую.
К сожалению, за столом был недоступен наиболее радикальный рецепт победы над сном, знакомый всем водителям: врубить магнитолу погромче и орать песни вместе с нею, максимально широко разевая пасть. Впрочем, и степень опасности для жизни была несопоставима: что самое страшное может случиться с человеком, заснувшим за столом в ресторане? Со стула упадёт? Ну и ладно! Рискну предположить, что в девяноста девяти процентах случаев это будет не смертельно.