Читать онлайн Отрава для гурмана

Отрава для гурмана

Анна Гор

19 Векъ

Город Москва

Глава Первая

Открытый экипаж остановился у парадного входа пятиэтажного дома на одной из центральных улиц Москвы.

Изысканно одетый молодой человек, размахивая чёрной лаковой тростью, проследовал внутрь. Лифт остановился на третьем этаже. Он подошёл к квартире №11 и позвонил в дверь.

Служанка, одетая в надлежащую форму, провела гостя в гостиную.

– Ваш брат сейчас выйдет, – поспешила сообщить она, заодно спросив, не желает ли он чего-нибудь выпить.

– От хорошего кофе не откажусь, – улыбнулся ей господин Староцин.

Николай Фёдорович Староцин – горделивый, знающий себе цену, порой заносчивый молодой человек. Довольно успешный в делах и всегда при деньгах. «А вдруг случай одолжить кому-то из влиятельных лиц представится?!» – подобные возможности выпадали нечасто, но бывало. Благодаря такой изобретательности и прагматичному мышлению он сумел обзавестись нужными связями и постепенно войти в круг влиятельных людей.

Жену он себе выбрал, руководствуясь близкими ему принципами – по расчёту, из зажиточной семьи, полагаясь исключительно на трезвый взгляд на жизнь. Чувства он считал вещью преходящей, а золото – вечным.

– Что за официальность?! Я буду у тебя ровно в полдень! – воскликнул Платон Фёдорович, входя в комнату с распростёртыми объятиями.

Братья по-дружески обнялись и уселись в кресла напротив друг друга.

Платон Фёдорович Староцин – младший брат Николая – был умен, обаятелен, уверен в себе, с характером, который без лишних слов устанавливал его лидерство в любом кругу. Приверженец всего нового, любитель перемен и разнообразия, он овдовел, не прожив с женой и двух лет, и теперь, похоже, вовсе не спешил менять свой холостяцкий статус – аккуратно переходя от одного завуалированного романа к другому.

Он нравился женщинам, а они – ему. И никакого стремления променять холостяцкую свободу на «свободу», сопряжённую с браком, Платон, по всей видимости, не испытывал.

Считал себя счастливым человеком, избавленным милостью судьбы от бурь сердечных чувств, пристрастия к азарту и крепким напиткам.

Чувства заботы о ком-либо он в себе не замечал, а потому мог варьировать – в зависимости от настроения – степень эгоизма или альтруизма как по отношению к другим, так и к самому себе. Он жил беззаботно, не испытывая чувства долга ни перед кем.

– Итак… Ты, наконец, посвятишь меня в суть того, о чём хотел поведать? – поторопил Платон. Он не любил ходить вокруг да около, предпочитая сразу переходить к делу. Стоило кому-то начать речь с долгим вступлением, он, не церемонясь, перебивал уже на первом предложении.

– Зная твой характер, тянуть не стану. Но и без небольшого рассказа здесь не обойтись, – глубоко вздохнул Николай. – Я проиграл спор. Впервые. Можешь себе представить? Причём – женщине!

Платон громко рассмеялся:

– Такой серьёзный человек, как ты? Даже и представить сложно! – не переставал он смеяться.

– Представь. Я был уверен в своей правоте, – продолжал Николай, – и, поскольку спорил с дамой, позволил себе с пафосом и лёгкой небрежностью произнести: мол, исполню любое её желание, если окажусь неправ. К моему великому изумлению, она победила. Присутствовавшие свидетели не поленились свериться с книгой – и нашли точный ответ, подтверждающий её правоту.

«Ну что ж, голубчик, – сказала она, – извольте. Говорят, ваш брат, Платон Фёдорович, чуть ли не покоритель женских сердец… Моё желание – видеть его у себя в качестве гостя и ухажёра. Сроком на неделю».

Моё лицо, думаю, да, что там домать… в тот момент заметно вытянулось.

«Не стоит, голубчик, так тревожиться, – добавила она. – Разумеется, не переходя рамки обычного общения. Думаю, вам не нужно напоминать, что следует за невыполнением условий спора. А чтобы вы не отнеслись к этому легкомысленно – будьте добры, напишите расписку… на ваше загородное имение».

– Я потерял дар речи. Господа из высшего света выстроились полукругом возле карточного стола – «дабы придать мне решимости», – подали бумагу, перо и чернила. Я сел за стол. Вот и вся история.

– Я, признаться, обескуражен, – покачал головой Платон. – Будь передо мной кто-нибудь другой – я бы не стал церемониться с ответом. Но ты, на пять лет меня старше, а вляпался в историю так, будто младше меня лет на десять! Кто эти люди? Быть может, я с ними знаком? Сумеем уладить…

Затем замолчал. Понимая.

Спор – это дело чести.

– Пускай подавится моим имением! – Николай с раздражением хлопнул ладонью по колену. – Решено! Сегодня же сообщу ей о своём решении. Не подумай, мне не жалко кирпичных стен. Я пришёл к тебе как к родному, впервые потерпев столь болезненное поражение. И от этого так тоскливо на душе… Неприятно – когда тебе явно указывают на твоё место и, забавляясь в беседе, ждут, какой выбор ты сделаешь.

– Резкие жесты, суетливость, страх… Я тебя не узнаю, брат.

– Сердцем чувствую: нужно расплатиться и забыть. Нехорошая это компания, хоть и носят громкие титулы.

– Давай всё с самого начала, без утайки. Всё по порядку, – строго произнёс Платон.

– Филипп Спиридонович Землитский – если ты слыхал. Богатейший аристократ, заядлый картёжник и, надо сказать, везучий. Как-то довелось мне присутствовать при одной из его игр – ставки там назывались немыслимо высокие. Ему не хватало нескольких сотен, и я, не раздумывая, протянул недостающую сумму.

Он с благодарностью взял деньги, выиграл весь банк и тут же вернул мне мои купюры, добавив к ним пару сотен сверху. Я отказался от лишнего – взял только своё. А он тогда и говорит:

«Ну всё. Тут уже точно делать нечего – интерес к игре у всех пропал. А поедем-ка лучше со мной в гости! Вы, сударь, человек неболтливый, да и понравились вы мне – что, поверьте, бывает крайне редко. Приглашу вас в хорошую компанию – близких мне по духу людей. Что вы раздумываете, будто у вас предложений много. Едемте. Там всегда весело и непринуждённо».

Дорога, как выяснилось позже, была не близкая. Минут через двадцать Филипп Спиридонович достал из нагрудного кармана фляжку с коньяком:

«Я, знаете ли, на полпути обычно начинаю трезветь», – сказал он, сделал пару глотков и занюхал рукавом камзола. – «Не желаете?» – предложил он мне. Я, из вежливости, согласился.

Он всю дорогу развлекал меня рассказами. Время пролетело незаметно, и вот мы подъехали к мрачному особняку, вид которого заставил меня пожалеть о том, что я принял приглашение. Однако богатая внутренняя обстановка вновь заставила переменить мнение.

Лакей провёл нас в комнату, где находилось человек десять изрядно подвыпивших аристократов, увлечённо обсуждавших что-то между собой.

Особняк, как выяснилось, принадлежал князю Льву Петровичу Вяземскому. Он даровал его своей дочери, княжне Елизавете, о которой ходило немало слухов – мол, она безобразна и к тому же калека. Видимо, доля правды в этом была, ибо Елизавета Львовна ни в каких торжественных или светских приёмах замечена не была.

Когда Филипп Спиридонович представил меня каждому по очереди, я лишь в самом конце услышал: «Позвольте представить – княжна Елизавета Львовна Вяземская», – и лишь тогда обратил внимание на присутствие женщины в комнате.

Она была одета в мужской костюм и не выделялась среди остальных. Лицо скрывала короткая вуаль, на плечи была наброшена пышная чёрная накидка. Она сидела в глубоком кресле с высокой спинкой и, не вставая, протянула мне утончённую руку в прозрачной перчатке, на которой сверкал фамильный рубин на указательном пальце.

– Будьте моим гостем, Николай Фёдорович. Друзья Филиппа Спиридоновича – мои друзья.

Помнится, я ещё тогда отметил про себя: странное дело – женщине устраивать мужскую пирушку, слушать развязные тосты, хмельные разговоры и недвусмысленные шутки.

Но, как это бывает, после одной-другой рюмочки сам отходишь от официальных манер, становишься смелее, возникает желание поучаствовать в споре – доказать другим и себе, на что гаразд.

– Александр Алексеевич Беспешный. До той встречи я знал графа лишь заочно. Красноречив, недурён собой, остёр на язык – он ловко развернул разговор о куртизанках в сторону древнегреческой мифологии, заговорив о богах Олимпа. Умение разжигать искру в беседе у него было отточено до мастерства, а желание людей «размять язык» – известное дело, преобладает у большинства.

Признаюсь теперь откровенно: великими знаниями я не обладал, но на любительском уровне поддержать беседу вполне мог.

И как раз в тот самый момент Елизавета Львовна приблизилась к центру словесной баталии. Теперь, стоя передо мной во весь рост, она уже не скрывала свой недостаток – выпуклый горб, выдававшийся под накидкой.

– Вижу, вы так эмоционально обсуждаете тему… – обратилась она прямо ко мне. – Вы утверждаете, что возлюбленным Афродиты был бог Адонис, а Александр Алексеевич полагает…

– Что вы полагаете, Александр Алексеевич? – переспросила она.

– Я не настаиваю, но, как мне кажется, он был таким же смертным, как и мы с вами, господа. Было это, впрочем, давно… – рассмеялся граф.

– Быстро вы сдаёте позиции, господин Беспешный, – с лукавой усмешкой сказала она. – Уступите мне ваше место в этой словесной дуэли?

– Я не привык отказывать даме.

– Итак, Николай… – она сделала паузу, – Фёдорович. На что мы поспорим? Конечно, если вы ещё хотите участвовать в споре?

В её голосе и манере чувствовался вызов. Я сомневался, знает ли она сама точный ответ – но с какой игрой, с каким искусством она втягивала меня в этот поединок! Взгляды присутствующих уже были прикованы ко мне. Я стал главным действующим лицом этого маленького спектакля.

– Что ж, я не привык сдаваться. Я продолжаю настаивать: Адонис был богом. Пусть даже он был человеком, ставшим богом по воле Афродиты – утверждать не стану. Но, если я не прав – обязуюсь исполнить любое ваше желание, княжна.

Произнося это, я не воспринимал происходящее всерьёз. Мне казалось, всё это – лишь шутливое развлечение гостей. До тех пор, пока её голос не прозвучал холодно, почти официально:

– Вы ошиблись, Николай Фёдорович. Адонис никогда не был богом. Афродита полюбила смертного мужчину. Он погиб от смертельной раны, и Зевс, тронутый её страданием, повелел отпускать Адониса из царства мёртвых – на полгода в год, чтобы тот мог быть рядом с любимой. Сейчас сюда принесут книгу – «Метаморфозы» Овидия, и вы сами убедитесь в истинности моих слов.

Вот такой финал – глупый, обескураживающий. Мне тогда страстно захотелось превратиться в страуса и зарыть голову в песок. Высокая плата за участие в «шуточной» беседе, не правда ли?

Платон молчал. Ему было жаль брата, однако ставить себя в дурацкое положение спасая имение Николая ему тоже не хотелось. Он перебирал в уме возможные варианты – и все они казались одинаково нелепыми.

А, собственно, с какого дьявола мне не погостить у горбатой княжны? – вдруг подумал он. Одинока, умна, начитана… как любая женщина, мечтает о романтике. Но с таким изъяном – мечтам не суждено сбыться. Так почему бы и нет… Пускай попотчует меня вкусной едой, развлечёт рассказами… и может мне не прейдётся скучать.

– Я приму её приглашение, – произнёс наконец Платон.

Николай от неожиданности перевернул чашку с кофе.

Служанка, не успевшая выйти из комнаты, быстро подбежала и ловко промокнула пролитое пятно белоснежной салфеткой.

– Ты в этом уверен?! – воскликнул Николай.

– А ты теперь хочешь меня отговорить? – усмехнулся Платон.

Он подошёл к секретеру, вытащил лист плотной бумаги, обмакнул перо в чернильницу и начал писать:

Пишет вам Платон Фёдорович Староцин.

Вы удостоили мою особу приглашением погостить у вас. Хотел бы уточнить день и время.

Закончив, он аккуратно сложил письмо, запечатал сургучом и крупно, размашисто написал на конверте:

Лично княжне Елизавете Львовне Вяземской

– Письмо ей в скором доставят. А дальше увидим – охотится ли она за имением или просто хочет развеять скуку, – бросил Платон.

– Ты думаешь, она может не ответить? – с сомнением в голосе спросил Николай.

– Как знать… как знать, – усмехнулся Платон, словно этот вопрос его не особенно заботил.

После ухода брата, Платон Фёдорович быстро собрался и вышел из дома. У него было назначено несколько встреч, а вечером – свидание.

Молодая вдова Наталья Потаповна Бронина была само очарование. В ней соединялись ледяная сдержанность и жар страсти. В обществе – величавая, сдержанная, почти неприступная. Но в уединении – огонь, вспыхивающий внезапно и беспощадно. Ночь с ней напоминала ослепительную вспышку молнии: короткую, яркую и навсегда врезающуюся в память.

Сладкие воспоминания о проведённых с ней ночах, укорачивали дни. Мысль о предстоящей неделе вдали от этой “стихии чувств” не вызывала у Платона энтузиазма.

“Эх, Николай… Ты даже не представляешь, на какие жертвы я иду ради тебя.” – с усмешкой подумал он, надевая перчатки.

К вечеру, пребывая в лёгком предвкушении, он неторопливо собирался к Наталье. Всё шло как обычно, пока не раздался звонок в дверь.

Слуга принёс конверт. Внутри была короткая записка:

Я жду вас сегодня ровно в десять вечера.

До встречи.

С уважением, Е. Л. В.

Он посмотрел на часы. – “Похоже, княжна не любит откладывать на потом.”

Глава Вторая

– Елизавета Львовна Вяземская… Как не прискорбно – уже сегодня, и уже через несколько часов! – с досадой воскликнул Платон, отбросив письмо на стол. – Что это ещё, за неподобающее время для знакомства. Просто выходит за все рамки приличия! Хорошенькую головную боль я себе нажил благодаря братцу…

Часть дороги он провёл в молчаливом раздражении, упрекая себя, Николая и весь свет за происходящее. Но чем ближе был особняк, тем явственнее просыпалось в нём волнение – тонкое, нервное. Незнание, непонимание, неизвестность – всё слилось в странную эмоциональную смесь, какую ему прежде не приходилось испытывать.

По прибытии его провели в гостиную. Там был накрыт стол на двоих – изысканно, но без вычурности. Он едва успел бросить взгляд на хрустальные бокалы, как дверь распахнулась.

Княжна вошла.

На ней было светло-зелёное платье из атласа, мягко обнимающее фигуру и обнажавшее шею и верх груди, где сверкало колье из крупных бриллиантов. Плечи прикрывала тёмная накидка, но даже она не могла скрыть горб, словно чужеродный выступ на хрупкой спине – как уродливый пень на идеально ровной поляне.

И всё же…

Платон замер. Лицо княжны поразило его. В нём было что-то – неуловимое, манящее. Волнительный изгиб губ, томные карие глаза с длинными ресницами, высокие светло-русые локоны, уложенные в изящную причёску.

И взгляд… В нём была игра, вызов, затаённый огонь. Она улыбнулась чуть заметно, с оттенком насмешки – не открытой, а скорее потаённой, будто знала больше, чем собиралась сказать.

В её облике было странное, непонятное притяжение – как в тайне, в которую хочется заглянуть, несмотря на страх быть поглощённым.

– Могу озвучить ваши мысли вслух, – произнесла Елизавета Львовна, едва войдя. – «Миловидна… и в одночасье уродлива». И я это поверьте, отлично знаю про себя. А вот слухи о вас, смею заметить, слегка преувеличены.

– У вас редкий дар – располагать к себе людей, – Платон Фёдорович подошёл ближе, собираясь поцеловать ей руку.

– Коль вы так считаете, значит, мы поладим, – усмехнулась она, мягко отводя взгляд.

– Елизавета Львовна, признаюсь откровенно – я не люблю играть в тёмную. Чего вы, собственно говоря, добиваетесь?

– А разве можно точно ответить на вопрос, если сама не знаешь на него ответа? – Она села за стол, элегантным жестом приглашая его занять место напротив. – Стечение обстоятельств. Спор. Спонтанная идея, пришедшая тогда на ум… Ваш брат по натуре не терпит, когда кто-то его превосходит – как боевой петух: грудь колесом, голос громкий, а уверенности – ни на грош. Просто захотелось немного остудить пыл. Вот, – она аккуратно подвинула сложенный лист бумаги вперёд, – расписка на имение. Она ваша.

– Теперь решайте сами: останетесь у меня в гостях – как велит условие спора – или уйдёте. В любом случае, как вы уже поняли, имение Николая Фёдоровича останется при нём.

Платон был озадачен. Непредсказуемый поворот… Желание встать и уйти горело в нём, но чувство долга и дворянская честь диктовали иное.

– Как человек слова, – произнёс он, собравшись с мыслями, – не злоупотреблю вашим гостеприимством. Позволю себе остаться не более чем на неделю.

– Хорошая черта вам присуща, Платон Фёдорович. Другим бы позаимствовать, – мягко усмехнулась Елизавета Львовна. – Верно говорят: не отведав – не узнаешь вкуса. А вы, не стесняйтесь. У меня на кухне – люди старательные, гости обычно хвалят. Интересно будет услышать и ваше мнение.

– Всё выглядит более чем аппетитно. И, признаюсь, немного сбивает с толку изобилием. – Платон скользнул взглядом по столу, щедро уставленному яствами. – Видимо, княжне не часто выпадает ужинать в компании. Хочется произвести впечатление Накрытый банкет, явно рассчитан на болшее количество персон нежеле присутствует сейчас за столом – Отметил про себя Платон.

– А не порадуете ли вы меня каким-нибудь интересным рассказом? Забавный случай, скажем, с вами когда-либо приключившийся.

Платон задумался. Казалось бы, простая просьба… но ничто действительно смешное в памяти не всплывало.

– Увы, не припомню курьёзов. Несуразных случаев к сожалению, или к счастью испытать не довелось. Детские шалости – вряд ли то, что вы хотите услышать. Хочу надеяться, что вы не очень разочарованы таким собеседником.

– Напротив. – Она склонила голову. – Всегда есть время наверстать упущенное. А может, вам просто ещё предстоит оказаться в смешной ситуации. И можно к примеру, порассуждать в какой бы ситуации вам бы хотелось оказаться.

– Кто же по доброй воле желает оказаться в глупом виде?

– Вы – нет. А другие? Вы ведь не можете знать про других.

– Происшествие говорит само за себя – это непредвиденная случайность.

– А, как вы думаете, может быть предвиденная не-случайность?

– Это уже словесная карусель: много оборотов – мало толка. Прошу прощения, если прозвучало резко. Игры словами – не моё.

– А что ваше, Платон Фёдорович? В чём тогда ваш конёк? – Её взгляд скользнул по нему, а интонация приобрела двухсмысленность.

– Хочу признаться: не ожидал, что разговор с женщиной может дарить такие… своеобразные эмоции.

– Благодарю. И не только… разговор.

– Признаю, со второй частью я знаком гораздо ближе, чем с первой.

– Тогда, с моей помощью, вы станете настоящим мужчиной. Без первой части – вторая пуста.

– Весьма польщён, что вы решили поучаствовать в моей судьбе.

– В моём характере есть склонность к добродетельности.

– Сие прозвучало с напором, так, что я в праве усомниться в искренности…

– Зачем собирать чайные листья, Платон Фёдорович? – Она склонилась чуть ближе. – Просто налейте и пейте готовый чай.

И в этот момент в комнату вошёл лакей, словно дирижёр, умело вставив молчаливую паузу в затянувшемся накале беседы.

– Граф Александр Алексеевич Беспешный, – объявил лакей.

– Как я рада вашему приходу, мой дорогой. – Елизавета Львовна встретила гостя теплой улыбкой на лице. – Позвольте представить вам, если вы ещё не знакомы, моего гостя – Платона Фёдоровича Староцина.

– Приятно познакомиться, – коротко поклонился граф, бросив внимательный взгляд на Платона.

– Присаживайтесь, граф. Сейчас принесут для вас тарелку и столовые приборы. А пока, прошу, отвлеките нас от нашей беседы – она, боюсь, зашла в тупик.

– Будь я осведомлён о теме, возможно, смог бы вывести вас на распутье, а там, глядишь, и привести к верному направлению, – с лёгкой иронией ответил Александр Алексеевич.

– Я знаю ваше искусство, – усмехнулась княжна. – Но всё же предлагаю сменить наскучившую тему. Поднимем бокалы. И выпьем за везение и интригу, не позволяющие нашей жизни скатиться в пресное существование.

– Один хороший тост заменяет десяток посредственных, – сказал граф и, не колеблясь, осушил бокал до дна.

Его слова дали старт весёлому застолью. Лакей появлялся в комнате всё чаще, услужливо подливая вино в графины. Разговоры становились громче, смех – непринуждённее, и вскоре весь вечер окутался лёгкой туманной вуалью опьянения.

Платону вдруг подумалось, что этот вечер напоминает путишествие, в котором остаются в памяти не архитектурные изыски, а нечто иное – лица, интонации, полутона слов и странная игра, где каждый будто бы знает больше, чем позволяет себе сказать вслух.

Платон Фёдорович с трудом разлепил веки, машинально прижав ладони к лицу. Голова тяжело ныла, как последствие, хорошо проведённого накануне вечера. Когда зрение прояснилось, он обнаружил себя на широкой кровати – по одну сторону лежал граф Беспешный, по другую, посередине – княжна, одетая лишь в нижнее бельё. "Хорошо, что хоть в белье", – подумал Платон, потирая лоб. Вот тебе и курьёзность – не заставила себя долго ждать. Он с осуждением взглянул на спящую княжну, распутное, красивое лицо которой, казалось, даже во сне ловило его мысли, запечатлев на губах недосказанную полуулыбку Моны Лизы.

"Что за местные нравы?!" – пронеслось у Платона в голове.

– Вы будете меня силой взгляда или силой мысли? – раздался сонный голос Елизаветы Львовны.

– Вам виднее, это ведь вы читаете мысли.

– Вы, похоже, настоящая сова – утро явно не ваша стихия.

– До сего момента мне думалось иначе.

– Что ж вы тогда такой угрюмый? – засмеялась она звонко и беззаботно.

– Оттого, дорогая Елизавета Львовна, что вино у вас – отменное. – отозвался, зевая, граф Беспешный.

– А я сейчас прикажу баньку организовать, да с китайскими премудростями! Ох, как бодрит! А потом – завтрак.

Княжна хлопнула в ладоши.

– Подъём, господа! Хватит нежиться!

Ощущалось, что граф Беспешный чувствует себя у княжны как дома.

– Эх, банька, банька, банька… Что может быть лучше после славной пирушки! И чаёк с мятой впридачу! Вот чего у княжны не отнять – так это гостеприимности.

– А давно вы знакомы с Елизаветой Львовной? – поинтересовался почему-то Платон.

– Миллион лет! – махнул рукой граф. – Однако, если учесть её юный возраст – увы, всего лишь пару лет.

Он усмехнулся и добавил:

– Знаете, говорят: с одним человеком и века мало, чтобы наговориться, а с другим и пяти минут много. С ней интересно – вот что я вам скажу. И сложно одновременно. Потому что… она женщина.

Он подмигнул и протянул:

– Да ладно, не берите в голову – болтаю я тут всякое… А банька, между прочим, давно нас заждалась!

– Ух, пару сколько! Пар, да какой – то, что нужно для косточек. Сан! Сан! Где ты есть, выходи! – Граф разлёгся на деревянной полке, потягиваясь с удовольствием.

– Кто это – Сан? – спросил Платон.

– Китаец он. А звать его Сан. Имя такое китайское – значит "третий ребёнок в семье". После него, кстати, родилось ещё девять. Так что бежал он, не оглядываясь, аж до самой России. Парит отменно, в бальзамах – виртуоз, да и талантов всяких – вагон. Елизавета Львовна его обожает.

В облаках пара появился настоящий самурай – только вместо меча в руках у него был берёзовый веник.

– Ну что, господа, тела ваши готовы?!!! – сказал он с лёгким акцентом. – Сейчас попарю вас на славу. Я в каждый веничек по нескольку веточек целебных трав добавляю: в один – пижму, мяту, кипрей… В другой – мелиссу, тысячелистник, иссоп. Сначала пройдусь берёзовым, потом – липовым веничком. Головную боль как рукой снимет! А после – угощу чайком из липы да с мёдом.

– Ох ты и кудесник, Сан! Что творишь! – восхищался Александр Алексеевич. – Платон Фёдорович, поддайте-ка пару, если не затруднит, ещё минутку – и Сан весь ваш!

– Всё, сдаюсь! – с радостным криком добавил граф. – Бегу прыгать в бочку с ледяной водой! Увидимся, Платон Фёдорович, на свежем воздухе!

Во внутреннем дворе особняка княжны, просторном и утопающем в зелени, стояли резные деревянные кресла, стол под навесом и, как оказалось, даже кровати с кружевными балдахинами – всё для летнего безмятежного отдыха.

Когда Платон Фёдорович, обновлённый паром и бодрящим веником, наконец насладился всеми прелестями русско-китайской бани, он присоединился к графу, который уже вальяжно попивал чай из самовара, уютно устроившись в плетёном кресле.

– Действительно ощущение, будто заново родился, – с восторгом произнёс Платон, усаживаясь рядом.

– А мы сейчас ещё на второй заход пойдём, – потягивая чай, сообщил Александр Алексеевич. – А потом подремлем в тенёчке. Знаете, Елизавета Львовна иной раз любит поспать на свежем воздухе, так что летом тройка кроватей всегда выставляется во двор. Словом курорт, а не дом!

– А разве княжна не говорила о завтраке? Неучтиво заставлять даму ждать, – заметил Платон, бросив взгляд в сторону дома.

– Завтраком у неё называется обед. Сейчас она, скорее всего, принимает ванну, потом массаж, может маску сделает… Потом, может, ещё одну ванну. В общем, уверяю вас – она занята. И ей уж точно не до нас.

– Да уж, чем не пансионат. И ехать далеко не нужно, – улыбнулся Платон, повернув краник самовара и наполнив себе чашку ароматным чаем. Он откинулся в кресле и тихо подумал:

"Вероятно, эта неделя пролетит быстро… и не так скучно, как мне это виделось изначально. По крайней мере, хотелось бы в это верить…"

Глава Третья

Лениво посапывая в тени, Платон сквозь сладкую полудрёму слышал доносящуюся со двора суету – негромкие голоса, лёгкий звон посуды, манящие ароматы: еды. Все эти звуки и запахи ласково аккомпанировали сну, превращая его в негу.

– Разве не приятно проснуться ко всему готовому? – потянулся Александр Алексеевич, зевнув с чувством. Он сладко почесал грудь и взглянул на чуть в далеке стол, уже накрытый на восемь персон.

– И в самом деле… – пробормотал Платон, приподнимаясь на локте.

– Идёмте, Платон Фёдорович, оденемся что ли. А то гляди – сейчас люди появятся, а мы в неглиже, как два фавна на траве.

Собравшиеся на обед были сплошь знатные господа – одни мужчины, за исключением хозяйки дома.

В перечень угощений входили: уха налимья, заливная и жареная рыба, пирожки разных видов, буженина, свежие овощи, гусь с груздями, сморчки в сметане, да картошечка, отварная с укропом. Соки, наливочка и холодная водочка гармонично оттеняли изысканное кушанье.

– Вкусно потчуете нас, голубушка. Где бы вторым желудком обзавестись… – протирая губы накрахмаленной белой салфеткой, промолвил Филипп Спиридонович Землитский.

– Так быстро уходите, Филипп Спиридонович? – послышались ехидные слова Петра Владимировича Баташёва.

– А вы, как водится, без изменений: начинаете ерничать после десятой рюмочки наливки. Пейте девять – вам пойдёт.

– Даже не мог представить, что за мной следят, – подсмеивался Баташёв.

– Вы тронуты или оскорблены?

– Мои чувства… смешаны.

– Видится мне, Елизавета Львовна, – произнёс Филипп Спиридонович, – что у нас в компании уж так заведено: кто первым слово скажет – на того и все шишки полетят. Так что вечер придётся отбиваться.

– Вы, как никто другой, умеете за себя постоять, Филипп Спиридонович. Не прибедняйтесь – вам такая разминка только в удовольствие, – улыбнулась княжна.

– Ой, друзья! А что у нас дорогой Поликарп Фомич сегодня до неузнаваемости молчалив? Никак запамятовал, что два дня назад проспорился?

– Спасибо вам, господин Беспешный… вашу память да в инных целях бы направить, – с невольной усмешкой отозвался Поликарп Фомич.

– Вы мне опосля подскажите, в каких таких целях… А десерт, между прочим, уже близится. А вы, Поликарп Фомич, должны блины печь – по спору! Вот и хочется уточнить вашу… хм… подготовленность.

– Ха! Могу представить Поликарпа Фомича у себя на кухне, берущего уроки у собственного повара. Все слуги в недоумении, жена и дети в шоке, дом переполнен шёпотом… – рассмеялся Баташёв, а за ним и вся компания.

– Не дождётесь! Я буду импровизировать и ставить опыты – на вас! – воскликнул Поликарп Фомич, потрясая воображаемым венчиком. – Я вам такую масленицу устрою – век помнить будете!

– Ой, пугаете вы наши желудки, избалованные! – не переставал смеяться Землитский.

– Вот я смотрю, за нашим столом человек новый присутствует. Вы, Платон Фёдорович, не пугайтесь – у нас тут любят изгаляться друг над другом. Мы все давно знакомы, посему и обид не держим. А вот чудачества всякие, кои здесь себе позволяем, – за пределы этих стен не выходят. Я на себя взял миссию просветить вас о наших, так сказать, порядках. Исходя из роли мне сегодня выпавшей. Веселитесь с нами, но помните – молчание золото.

– Можете не сомневаться, мои зубы надёжнее тех стен, что на Малых Каменщиках.

– Уж если вы о тюрьме, тогда звучит исчерпывающе.