Читать онлайн По следам призрака

Серия «Любимый детектив» была удостоена

Премии МВД РФ в 2018 году.

Текст печатается по изданиям:

Галеев Ф. По следам призрака. Казань: Татарское кн. изд-во, 1986;

Галеев Ф. Тайна лесного дома. Казань: Татарское кн. изд-во, 1989;

Галеев Ф. Рассказы следователя Сомова. Казань: Татарское кн. изд-во, 1991.

По следам призрака: повести, рассказы / Фаниль Галеев. – М.: Вече, 2024

© Галеев Ф.И., наследники, 2024

© ООО «Издательство «Вече», оформление, 2024

Дело «бородача»

Занятый делом, Брагин не заметил, как в кабинет вошла секретарша.

– Андрей Павлович, вам пакет! – сказала она, остановившись возле стола.

Следователь молча кивнул, продолжая перелистывать страницы нового дела. Взгляд дедушки упал на его волнистые волосы, скользнул по крепким, крутым плечам. Брагин поднял голову – взгляды их встретились. Смутившись, девушка быстро положила пакет на стол.

– Что-нибудь случилось, Ира? – чуть удивленно посмотрел на нее Брагин.

– Нет, нет! – растерянно сказала она. – Просто… просто я принесла вам…

Пожав плечами, следователь взял пакет и распечатал его. Лицо его, доселе суровое, напряженное, сразу посветлело.

Это были материалы из криминалистической лаборатории: документы, фотографии.

Он с улыбкой взглянул на секретаршу.

– Спасибо, Ирочка. Это то, что я ждал.

– Пожалуйста! – улыбнулась в ответ девушка и мелкими торопливыми шагами покинула кабинет.

Некоторое время Брагин сидел, уставившись на лежавшую перед ним пачку документов. «Что она таит в себе? Ключ к раскрытию преступления? Небольшую зацепку? А может, новые сомнения, переживания?»

Он отодвинул все прочие бумаги на край стола и стал торопливо разбирать полученные документы…

Заключение экспертов прямо-таки ошеломило. В категорической форме оно утверждало, что отпечаток пальца на обнаруженном на месте происшествия бумажнике принадлежит особо опасному рецидивисту Василию Бодяге, тому самому, что полгода назад бежал из мест лишения свободы.

Брагин вытащил из ящика стола пачку сигарет, которые держал «на случай душевного кризиса», и закурил. Задыхаясь и морщась от табачного дыма, поднял телефонную трубку и набрал номер.

– Добрый день, капитан! – с улыбкой произнес он.

– А, день добрый, старина! – отозвался начальник отдела уголовного розыска Крутиков. – Бьюсь об заклад, у тебя есть новости!

– Ты не ошибся. Только что получил материалы экспертиз…

– Что ты говоришь?

– Да. Они передо мной.

Следователь услышал, как пальцы Крутикова нетерпеливо забарабанили по трубке. На какое-то мгновение он представил лицо капитана, широкое, скуластое, с черными, живыми глазами. По этим глазам, всегда веселым, выражающим неиссякаемую энергию, Брагин, наверное, отличил бы Крутикова среди сотен людей, пусть даже внешне схожих с ним. В молодости Крутиков увлеченно занимался классической борьбой, даже достиг немалых успехов в этом виде спорта, но вскоре женился, и жена, как он сам любил выражаться в ее присутствии, «положила его на лопатки окончательно…»

– Да говори же, не тяни за душу! – раздалось на конце провода.

– Ты знаешь, кто оставил «автограф» на бумажнике убитого? – сказал Брагин, гася сигарету. – Не догадываешься? Оказывается, сам Бодяга к нам в гости пожаловал!

– Да ну?

– Вот тебе и ну. Сравнили отпечатки. Полное совпадение с большим пальцем левой руки! Ты представляешь? Есть еще данные… Было бы неплохо, если бы заглянул ко мне…

– Хорошо. Минут через десять буду.

Положив трубку, Брагин встал и прошелся по комнате. Итак, установлена личность убийцы. Точнее, одного из убийц. Теперь можно сказать уверенно: преступление совершено с целью ограбления.

Тревожной была последняя неделя. Один за другим два нападения на прохожих. Затем кража денег из кассы строительно-монтажного управления и, наконец, это последнее дело… Связь между преступлениями Брагин уловил сразу. Но данные о преступниках были весьма скудные. Грабители действовали внезапно и дерзко. Настолько внезапно, что ни один из потерпевших не смог сколько-нибудь вразумительно описать их внешность. А из допрошенных свидетелей только одна, случайно выглянувшая из окна старуха, утверждала, что у одного из грабителей была борода. Но если это так, то кто он, этот бородач? Где сейчас укрываются убийцы? Какие еще злодеяния они замышляют?

Походив по кабинету, следователь устало опустился в кресло. Мысли его вновь и вновь возвращались к взбудоражившему и поднявшему всех на ноги происшествию на улице Кривой…

…Кириллов возвращался домой поздно ночью. Он уже сворачивал в свой переулок, когда впереди вдруг, где-то совсем близко, раздался выстрел. Из переулка донеслись голоса, крики, тут же грянул второй выстрел. Затем послышался топот, неровный, угасающий, и все стихло.

Кириллов долго стоял, не решаясь заглянуть за угол. Но страх все более уступал любопытству. И когда он, выйдя из-за своего укрытия, решительно направился в глубь переулка, то увидел, что на тротуаре лежит человек. «Убитый!» – с тревогой подумал Кириллов и подошел ближе.

Да, он не ошибся. На тротуаре, распластав руки, лежал мертвый человек. Широко раскрытые, будто застекленевшие от лунного света глаза смотрели на него с коварной усмешкой. Рука сжимала нож…

Обуреваемый страхом, Кириллов бросился было бежать, но не успел сделать несколько шагов, как споткнулся о чье-то тело, которое сразу не заметил, и упал, больно ударившись об асфальт. Руки ощутили под собой кровь…

В убитых опознали начальника цеха одного из местных заводов Виктора Симонова и его двоюродного брата Федора Леонова, возвратившегося недавно из заключения.

Осмотр места происшествия продолжался почти до утра. Брагин и помогавшие ему оперативные работники милиции приняли неотложные меры. Была организована погоня «по горячим следам», но безуспешно. Сотрудники уголовного розыска пустили служебную собаку. Тоже тщетно. Следы затерялись в трехстах метрах от места происшествия на территории городского рынка. То единственное, чем мог утешить себя следователь, представлял пустой кожаный бумажник, обнаруженный возле трупа Симонова. Узнать, кому он принадлежал, оказалось делом нетрудным. Жена Симонова, которую тотчас известили о происшедшем, увидев бумажник, лишь простонала: «Из-за денег несчастного…»

Допрос свидетеля Кириллова, который начал следователь сразу же, сначала не содержал в себе ничего полезного. Не в меру испуганный, свидетель без конца повторял одно и то же, рассказывая сбивчиво, как возвращался домой, как услышал выстрелы, как обнаружил убитых, пока… пока не упомянул о пивной, где коротал тот вечер.

Это сообщение насторожило следователя.

– Вы ничего там особенного не заметили? – спросил он.

И тут Кириллов оживился, заговорил свободно и уверенно, забыв, казалось о пережитом:

– В пивной? Да все было, как вчера, как раньше, как год назад… Вот только разве один тип… Расстроен был чем-то бедняга. Все стоял в углу возле столика и тянул кружку за кружкой. А как выскреб из кармана последнюю мелочь, то руганулся так, что стены дрогнули. А потом вдруг стал плакать, жаловаться на свою жизнь. Никто, мол, его не уважает и за человека считать не хочет. Видать, не дошел еще до кондиции…

Я хотел было помочь ему по-братски, а тут подходит к нему какой-то бородатый, показывает бутылку водки и начинает этак по-дружески, по-свойски что-то говорить. Тот, гляжу, успокоился, притих. А потом и вовсе сдружились. Разговор у них пошел…

– О чем же они говорили?

– Да бог их знает. В пивной стоял шум…

– А не скажете ли, сколько примерно лет бородатому и как он был одет?

Кириллов задумался.

– Сколько лет, не скажу. А одежда… По-моему, он был в пиджаке. То ли сером, то ли синем…

– Ну, а что было дальше?

– Потом бородатый ушел.

– Ушел? Куда?

– К своему столику, конечно.

– Почему, конечно?

– Да потому, что там его ожидал приятель. Собутыльник – так будет правильней, наверное.

– Тоже бородач?

– Не знаю, – пожал плечами Кириллов. – Он стоял спиной ко мне. Коренастый такой, широкоплечий. В кожаной куртке. Это я запомнил точно. Я сам собираюсь такую купить.

– Ну, а потом. Что было потом?

– Я просто перестал обращать на них внимание. Побыл там еще немного и пошел в кино…

После допроса следователь повел Кириллова в морг. Там быстренько все подготовили для опознания.

Брагин подошел к столу, на котором лежал покойник, и, откинув простыню, кивнул Кириллову:

– Подойдите сюда!

Посмотрев на убитого, Кириллов поморщился и отрицательно покачал головой. Стоявший в стороне судебный медик по знаку Брагина снял покрывало со второй кушетки, на которой покоился труп Леонова.

Кириллов несмело подошел к кушетке, и лицо его еще более побледнело. Некоторое время он стоял, не отрывая глаз от покойника, а затем сдавленно произнес:

– Да, это он… К нему в пивной подходил бородатый…

Как показало вскрытие, и Симонов, и Леонов оба убиты из короткоствольного дробового оружия – «обреза».

– Похоже, стреляли два человека и с разных позиций, – констатировал судебно-медицинский эксперт.

Это было все, чем располагал Брагин до сегодняшнего дня.

Теперь же он знал: перед ним опытный, ловкий, коварный противник. Судя по всему, борьба предстоит тяжелая. Как скоро и чем она завершится?

Брагин вспомнил своего старшего друга и наставника следователя Каретникова, с которым познакомился еще на практике, будучи студентом юридического института. Странный человек… Всем он почему-то казался неуклюжим и тяжелым на подъем. Забавно было видеть, как этот высокий плечистый дядька заваривал в кабинете кофе, а затем, причмокивая, пил его, разглядывая одновременно какое-нибудь вещественное доказательство вроде ножа или кастета. Однако работал Каретников как одержимый. Обладал удивительной выдержкой и был непревзойденным мастером «по раскалыванию» преступников.

«Формула следственной работы, брат ты мой, это – вчера, сегодня и завтра… – любил поучать Каретников молодых и тут же принимался рассуждать: – Вот скажи, что ты сделал сегодня? Произвел обыск? Хорошо. А сделал ты это потому, что узнал: похищенные вчера вещи – в квартире подозреваемого. Ведь так, не правда ль? А завтра ты наверняка предъявишь изъятые вещи для опознания или, скажем, назначишь товароведческую экспертизу. Так вот и дальше… А попробуй замкнуться в рамках сегодняшнего дня, зачеркнув вчерашний и пренебрежительно оттолкнув завтрашний. Запутаешься. Запутаешься, как муха в паутине, и не раскроешь преступление. А его раскрыть надо. Надо, друг мой, чего бы нам это ни стоило…»

Философствовал старик, пока однажды не нашли его в кабинете припавшим к столу. Врачи констатировали смерть от инфаркта…

Интересно, что бы сейчас сказал Каретников? Впрочем, в его практике такие преступления, наверное, тоже встречались…

Размышления Брагина прервал появившийся в дверях Крутиков. Лицо капитана выглядело усталым, но глаза – в них по-прежнему светилась радость жизни…

– Ага, вот и в твоем кабинете запахло табачищем! – шутливо заметил он, протягивая следователю руку.

Брагин крепко пожал ее:

– Рад тебя видеть, дружище!

Крутиков придвинул стоявшее рядом кресло и сел, с блаженством откинувшись на спинку.

– Слышал краешком уха, будто собираешься брать преступников за бороду? – сказал он, улыбаясь, и скользнул взглядом по столу, на котором лежали материалы экспертизы.

– Где уж там за бороду! За волосинку бы! – отшутился Брагин.

– Наделал ты шуму с этой экспертизой! Мы уже разослали повсюду ориентировки, запросили данные о личности Бодяги. Надо нащупать его связи…

Взгляд начальника угрозыска опять упал на стол следователя.

– Можно? – Он протянул руку и взял фотографию с изображением темного полукруглого пятна, состоящего из спиралеобразных линий. – Отпечаток его пальца? – спросил, нахмурившись. – Да… лапы у него, видать, огромные… – Он положил фотографию на место. – Впрочем, это неважно. Лишь бы встретиться, встретиться, а, Андрюша!

Крутиков даже чуть привстал от нетерпения.

– Вот, вот, тебе только скажи, – поддел его Брагин. – Погоня, сирена, прыжок! – И Васька растерянно глядит на дуло пистолета… Точно, как в популярном детективе.

Следователь встал, прошелся по кабинету. Лицо его сделалось серьезным, задумчивым. Голубые с прозеленью глаза напряженно сузились.

– Нет, – обронил он. – Тут, как когда-то сказал наш почтенный коллега Порфирий Петрович из романа Достоевского, дело фантастическое, мрачное дело, современное… Мы установили личность преступника – это хорошо! Но увы, дружище, торжествовать победу и бросать в воздух чепчики еще рано.

Брагин подошел к Крутикову и положил ему руку на плечо.

– Ты учти, Женя, Бодяга – матерый волк. Ведь его уже разыскивают полгода. Этот беглец умеет заметать следы. Теперь же, после того как дал волю своим звериным инстинктам, он будет настороже вдвойне. По существу, сейчас у него один выход: отсидеться где-нибудь. Дождаться затишья, так сказать. Судя по всему, так он и делает. И боюсь, пройдет слишком много времени, прежде чем снова даст о себе знать.

– Ну, и что ты предлагаешь? – На лице Крутикова появилось такое выражение, словно Брагин завлек его на необитаемый остров и оттолкнул от берега единственную лодку, на которой еще можно было добраться до суши.

– Надо напасть на след бородача! – решительно сказал Брагин. – Напасть во что бы то ни стало и как можно скорее. Тогда мы придем к его логову, где бы он ни прятался.

Крутиков придвинул кресло ближе к столу, заинтересованно прислушался: что ж еще?

– Эксперты провели любопытные исследования. – Брагин разложил перед оперативником документы, таблицы, фотографии. – Вот посмотри, на рукояти ножа обнаружены отпечатки пальцев убитого Леонова. Похоже, перед смертью он пытался напасть на кого-то. Вряд ли этим человеком мог быть его брат Симонов, который убит там же. А если это так, то не мог ли им быть один из грабителей? На ноже нет следов крови. Зато на нем обнаружены микрочастицы синтетической ткани. Отчего они могли появиться? Надо полагать, от соприкосновения лезвия ножа с тканью. Вполне возможно – с той, из которой сшита одежда одного из преступников. В таком случае почему бы не допустить, что нож Леонова зацепил одежду бородача?

– Почему именно бородача, а не Бодяги?

– Из показаний Кириллова видно, что Бодяга в тот вечер был в кожаной куртке…

– Да, да, я совсем забыл, – махнул рукой Крутиков.

– Значит, – продолжал Брагин, – наш бородач не так уж таинствен. У нас есть его словесный портрет, пусть скуповатый. Зато теперь можем добавить к нему еще и одежду из синтетической ткани. Кстати, ткани серого цвета – экспертиза определила и это. Ну и, наконец, возможные следы от ножа на одежде… Не так уж плохо для оперативника, а?

Поразмыслив немного, следователь добавил:

– Бородач, надо полагать, чувствует себя в меньшей опасности, чем Бодяга. И он должен, обязательно должен чем-то выдать себя.

– Ты все-таки думаешь, этот субъект из местных?

– Я уверен в этом, – ответил Брагин. – Неспроста же Бодяга нашел пристанище именно в нашем городе. А это удачное бегство с места происшествия? Несомненно, бородач хорошо знает город…

– Этот бородач… – с досадой произнес Крутиков. – Он уже по ночам мне снится. И что за мода пошла на бороды! Куда ни глянь – одни бородачи. Но и это еще полбеды. Беда в другом: бородач наш, в конце концов, может оказаться вовсе и не бородачом…

– Может случиться и так, – согласился следователь. – Но это не меняет дела. Мы обязаны найти его, кем бы он ни был…

С минуту оба сидели молча.

– А тебе, Андрюша, не кажется, – первым нарушил молчание Крутиков, – что нам не мешало бы хорошенько проветриться? – Он встал и подошел к окну. – Вечер-то какой сегодня! Постой, как это говорят старики… Если вечер красный, будет утро ясным. Так, что ли? Завтра как раз выходной. Не махнуть ли нам на Тихую? Говорят, подлещик поигрывает…

– На Тихую так на Тихую, – вздохнул Брагин.

Туман, неподвижно висевший над сонными берегами, постепенно рассеялся: на чистой глади реки заалел тонкий румянец – отблеск ранней зари. В прибрежных кустах защебетали, запорхали птицы. Откуда-то с лугов, лежащих за рекою, донеслось ржанье лошадей, слышались голоса табунщиков.

Брагин сложил в кучу сухие ветки, сучья, чиркнул спичкой и, сидя на корточках, стал ждать, пока пламя наберет сил, прорвется сквозь дымовую завесу, начнет стрелять искрами.

Наблюдая за яркой, быстро нарастающей пляской огня, он вдруг почувствовал, что не один: кто-то чужой находится поблизости и наблюдает за ним. Он искоса взглянул вправо, влево, чуть привстал и обернулся назад. Точно, в листве раскинувшегося позади кустарника заметил чье-то смутное, прикрытое козырьком фуражки лицо. Что было нужно этому человеку, следователь не знал, но две темные щели под козырьком были направлены прямо на него – это он ощущал явственно.

Брагин повернул голову и выпрямился. Сердце билось в какой-то неясной тревоге. Казалось, еще миг – и за спиной у него грянет выстрел. А там…

Взяв себя в руки, он сжал кулаки, резко повернулся назад и с удивлением увидел: в кустарнике уже никого нет. Листья словно застыли. Ни звука, ни шороха.

«Что за чертовщина!» – стоял в недоумении следователь. Ему хотелось окликнуть неизвестного, полазить по этому таинственному кустарнику, но что бы он мог предпринять или хотя сказать в свое оправдание, если бы даже там оказался этот человек, по существу лишь смотревший на него и не причинивший ему никакого вреда…

Он еще долго сидел у костра, потом, поставив греться котелок с водой, спустился к песчаной косе, где находился Крутиков.

– Ты что такой сумрачный? – спросил тот, как-то странно посмотрев на следователя.

– Да вот, тип один лазил… там, в кустарнике… – неохотно ответил Брагин.

– Лазил? Ну и что?

– Не понравилось мне это…

– Пьяный, что ли? – Брагин лишь пожал плечами.

– Ладно… Скажи лучше, как твои рыбацкие дела?

– Дела швах, – уныло произнес Крутиков, подергивая лесу. – Кружатся возле поплавка, как дети вокруг елочки, а насадки словно не видят. Хитрая пошла рыбешка. Ученая, как говорят рыбаки…

– Я поставил воду… на всякий случай, – сказал Брагин и, взяв удочку, устроился рядом.

Несколько минут они сидели молча.

С середины реки доносилось тихое, вкрадчивое шуршание. Это вода, огибая с двух сторон маленький зеленый островок, омывала его тенистые берега, играла с листвой низко склонившихся ив. Поднявшееся над горизонтом солнце уже золотило поверхность реки.

– И до чего же хорошо здесь, посмотри только! – не сдержался Брагин. – Честное слово, поставил бы вот на этом месте хижину и пожил месяца два неотлучно, как отшельник.

– Ишь чего захотел, – тихонько засмеялся Крутиков. – А кто же будет идти по следу бородача? Нияз Ахметович? Пожалел бы старика…

– Старик… – с укором взглянул на него Брагин. – Этот старик, если хочешь, двоих таких, как мы, за пояс заткнет!

– Говорят, суховат очень… Это правда?

– Шигапов? – вскинул брови следователь. – Ну, знаешь… Только тот, кто не работал с ним, может утверждать такое. Шигапов – большой души человек! – Он подумал о чем-то и, улыбнувшись, продолжал: – Не стану таить греха, в первое время я и сам относился к Ниязу Ахметовичу так, как иногда привыкли относиться мы, подчиненные, к своему руководителю, упрекал его в душе за излишнюю придирчивость, педантичность. Однако вскоре понял, под этой педантичностью скрывалось другое.

– Что именно?

– Требовательность. Требовательность к себе и к людям. Да, это так… – Брагин словно бы спохватился: – Слушай, а ты видел его на торжественном собрании, посвященном Дню Победы? Каков хват, а? Вся грудь в орденах и медалях – солнце и то блекнет!

– А где он воевал?

– На северном флоте. Есть у Нияза Ахметовича и своя история. Сторожевой корабль, на котором он плавал штурманом, был торпедирован немецкой подводной лодкой. Шигапов, озябший, изможденный, более двух суток блуждал по морю на куске льдины, пока его полумертвого не подобрали английские матросы.

– Откуда ты узнал все это? – интерес Крутикова к прокурору, казалось, начинал приобретать какой-то живой смысл.

– Откуда? Во всяком случае не от самого Шигапова…

– Познакомить бы его с моим отцом, – задумался Крутиков. – Не наговорились бы, наверное. Старик тоже много воевал и любит вдаваться в воспоминания…

– Твой седой полковник… Он еще продолжает работать?

– Нет, ушел на пенсию. Хватит, сорок лет отдал службе в милиции. Сейчас пишет мемуары о ликвидации банд в лесах Брянщины. Я уж думаю, не решил ли на старости лет оседлать Пегаса?

– Вполне возможно. А ты, стало быть, продолжаешь его традиции?

– Да что там традиции. Если бы Петька Хворонов, что жил у нас во дворе, лупил бы тебя так же, как и меня, и ты бы без раздумий подался в милицию. – В глазах капитана играла лукавая смешинка.

– А над кем измывается сейчас этот Петька Хворонов?

– Кандидат технических наук. Отец четверых детей. Ну как поднимешь против такого меч возмездия?

Приятели рассмеялись.

– Тсс, – вдруг насторожился следователь, – кажется, клюет!

Он медленно привстал, изогнулся и дернул за удилище. Затрепетавший было на крючке подлещик, дойдя до поверхности воды, блеснул чешуей и скрылся в зеленой глубине.

– Сорвался! – с досадой хлопнул себя по колену Брагин. – Плакала теперь наша уха.

– Да, рыбаки мы с тобою, надо признаться, неважные, – вздохнул Крутиков и кивнул в сторону: – Зато тому вон везет, как черту.

Только тут Брагин заметил возле берега, метрах в тридцати от них, небольшую лодку и сидящего в ней рыбака. Стал наблюдать за ним. Не прошло и минуты, как рыбак вскинул удилище: на леске серебряным колечком заблестела уклейка. Едва он успел отцепить рыбу, как потянуло другую леску. На этот раз на дно лодки упала приличная сорожка. От зависти у Брагина засосало под ложечкой.

– Кто это? – поинтересовался он. Крутиков покосился на рыбака:

– Дудин Иван Ильич, колхозный пасечник. В прошлом незаменимый лодочник. Царь реки, так сказать. – Он подмигнул Брагину. – Пойдем-ка поинтересуемся, на что он ловит. Авось повезет и нам.

…Услышав приветствие, рыбак сложил снасти и подплыл к берегу. Лет ему было пятьдесят, высок, худощав. Невыразительное, простоватое лицо с небольшими светло-голубыми глазами, плохо выбритые щеки.

– Ну, и подсекаете вы рыбешку, Иван Ильич! Аж завидки берут, – начал разговор Крутиков, приставляя к папиросе рыбака зажигалку.

Лодочник улыбнулся, обнажив неровные редкие зубы.

– А они, как бы это сказать, по знакомству мне попадаются. Выслуживаются, значит.

– Сказали бы хоть, на что и как ловите?

– Может быть, и скажу.

Все трое уселись на песок.

– Ну, как дела у вас в Крутовке? Какие есть новости, приключения? – спросил Крутиков, пуская кольца дыма.

– Да у нас-то ничего, – отмахнулся лодочник, – а что до приключений, так они небось чаще у вас случаются.

– Не говорите, Иван Ильич, – вздохнул Крутиков.

– И что за наваждение, – возмущенно произнес Дудин. – Живешь, будто хорошо. Все равно нет-нет да и выкинут штуку. – Он многозначительно помолчал. – Не нашли еще тех-то?

– Ищем! – ответил начальник угрозыска. Лодочник сочувственно закивал головой.

– Видать, важные птицы, – сказал в раздумье, – не раз, наверно, сидели за решеткой. Знаем мы этих прохвостов. Отсидят положенное и домой. Им бы за ум взяться. Ан нет! Их все в болото тянет.

Крутиков вскинул брови:

– Вы бы яснее говорили, Иван Ильич.

Бросив на песок окурок, лодочник наклонился к капитану и чуть тише, чем разговаривал только что, произнес:

– Не хочу я вас уму-разуму учить. Зачем мне это? Но вот взять хотя бы соседа моего Тишку Краснова…

– Разве он вернулся?

– То-то оно и есть. Три месяца, как вернулся. А вот котелок, говоря по-рыбацки, все на тех же углях варится.

– Что вы имеете в виду, Иван Ильич? – спросил Крутиков, краем глаза посмотрев на Брагина: само собой – слушает, хоть и виду не подает.

– Тут, может, ничего и нет особенного, – пожал плечами Дудин. – Да вот только нехорошо как-то получается. Не успел человек за порог тюрьмы ступить, а уже с подбитым глазом ходит.

– Подрался, наверное, где-нибудь, – вмешался в разговор Брагин.

– Что-то вроде этого. – Недельку тому назад он исчез куда-то. Жена его всю ночь по деревне искала. А он вернулся на рассвете исцарапанный весь да избитый. – Лодочник зашнуровал ботинок и, махнув в досаде рукой, добавил: – Да пропади он пропадом. Мне что – детей, что ли, с ним крестить. – Покашливая, он поднялся: – Пойду, пожалуй. А то обидятся рыбки. – Прежде чем сесть в лодку, Дудин обернулся: – На пареный горошек ловлю. Попадаются…

Переглянувшись, Брагин с Крутиковым тоже встали и направились к костру.

Дом Красновых находился на краю деревни.

Брагин и Крутиков зашли в небольшой, чисто убранный двор, где их встретила хозяйка. Это была маленькая, худенькая женщина, не по годам морщинистое лицо которой говорило о выпавших на ее долю тяжелых испытаниях. Увидев человека в милицейской форме, она побледнела, растерянно опустила руки.

– Мы хотели бы поговорить с Красновым. Где он? – обратился к ней Крутиков.

Женщина показала рукой на сарай:

– Там отдыхает…

Краснов лежал на топчане и курил. Искоса посмотрев на вошедших, бросил папиросу в стоявшее возле топчана ведро и нехотя сел. Взгляд Брагина сразу же упал на густую русую бороду и огромный синяк под глазом. Краснов, видимо, уловил этот взгляд. Его руки нервно задвигались. На них тоже виднелись синяки и ссадины…

– Что же это ты, Краснов, – укоряюще сказал Крутиков, – вернулся в родные края и до сих пор не удостоишь нас своим посещением. Порядок-то соблюдать надо, а?

– Виноват, начальник, – нехотя улыбнулся тот, – собирался к вам, да вот вы опередили чуток. Никак не могу прийти в себя. Что ни говори, а все-таки семь годиков отбухал. От звонка до звонка.

– Говорят, в город-то часто ездишь. Мог бы заодно и к нам заглянуть. – Капитан испытующе посмотрел на Краснова. Тот сразу помрачнел.

– Ты меня знаешь не первый год, начальник, – произнес глухим голосом. – А раз так, то говори сразу, зачем пришел?

Брагин словно ждал этого вопроса.

– Вы были в городе в ночь на седьмое августа? – спросил, глянув в упор на Краснова.

– Да, был.

– Где именно?

– У своего дяди Кузьмина Сергея Ивановича.

– С каким-нибудь делом?

– Нет, у него были именины.

– Его адрес?

– Улица Пушкина, дом девять, квартира пять.

– Кто еще там был?

– Его знакомые. Я их не знаю.

– Во сколько ушли от Кузьмина?

– Около двенадцати ночи.

– Шли пешком?

– Нет, ехал на велосипеде.

– Во сколько вернулись домой?

– В четыре утра.

– Так поздно?

Краснов был спокоен. И тем не менее рука его потянулась к пачке с папиросами. Он прикурил, посмотрел на свои ободранные руки и сказал:

– Упал я в поле. Когда домой возвращался.

– Где ваш велосипед?

Краснов пожал плечами:

– Не знаю. Помню, заходил в какую-то лесопосадку. Может, там и оставил.

– Туманно… – с подозрением посмотрел на него следователь. И так как допрашиваемый молчал, добавил: – Придется до выяснения некоторых обстоятельств вас задержать.

– Дело ваше… – стал медленно подниматься с топчана Краснов.

– Опять что-нибудь натворил? О боже! – всхлипнула жена, когда его стали уводить из дома.

Краснов повернул к ней угрюмое бородатое лицо и процедил сквозь зубы:

– Разберутся…

Кузьмин показал: Краснов пришел к нему в девятом часу, когда за столом уже вовсю царило веселье. Пожурив племянника за опоздание, он усадил его за стол и налил стакан водки.

– До дна. Не будешь в другой раз опаздывать!

В это время к Кузьмину подошла жена и сказала, что в прихожей ждет человек. Нежданным гостем оказался сослуживец Виктор Симонов.

Накануне Симонов с его помощью приобрел мотоцикл с коляской, и хозяин сразу догадался: приход сослуживца связан с этой покупкой.

– Извини, что не ко времени, но я пришел рассчитаться, – сказал Виктор. – Но сначала… сначала возьми гостинчик в честь твоего дня… Армянский. Только что прихватил случайно в магазине. – Он извлек из кармана бутылку коньяка и с видом, не терпящим возражения, сунул ее Кузьмину в руки. Тут же вытащил из внутреннего кармана пиджака туго набитый бумажник. – А это за мотоцикл. Отдашь кому следует. Потом все оформим как надо. Мотоцикл хороший. А то ведь всякое…

– Ну-ну! – остановил его Кузьмин. – Не время и не место для таких операций. Рассчитаешься в конторе завтра сам.

Он пригласил гостя в зал. За столом разговорились. Симонов с горечью поведал ему, что неделю назад вернулся из заключения его двоюродный брат Федька Леонов, которого он устроил на завод, но, проработав два дня, Федька запил и больше не появлялся.

– И когда только непутевый ума наберется, – ругал Виктор брата.

Сидящий напротив него Краснов, чьи глаза уже были мутными от хмельного, заметил со злостью:

– Ишь ты, умник какой выискался!

Гости стали расходиться лишь к полуночи. Кузьмин вызвался было проводить Симонова, но тот рассмеялся.

– Что ты, я и сам дойду. А если кому вздумается поперек пути встать, так бог меня силой не обидел…

Проводив гостей, Кузьмин не спеша вернулся в дом и, заметив отсутствие племянника, спросил у жены, куда он подевался.

Жена удивленно посмотрела на него.

– Ты что, не заметил? Он сразу ушел… вслед за этим… Симоновым.

Прокурор медленно листал дело. Время от времени задерживался на той или другой странице, то хмуря, то вскидывая вверх свои густые, нависшие над глазами брови.

Брагин с вниманием следил за ним.

Вот прокурор прервал чтение, вздохнул и сказал, подняв убеленную сединою голову:

– Скажите, Андрей Павлович, ваш вывод о причастности Краснова к убийству окончательный?

– Видите ли, Нияз Ахметович, – ответил Брагин после некоторого молчания. – Я не берусь в категорической форме утверждать, что Краснов – убийца. Но многое, очень многое заставляет думать о его причастности к этому преступлению. Еще только вчера я терзался сомнениями. Но сейчас, когда выяснилось, что на именинах у Кузьмина были и Симонов, и Краснов, причем последний исчез сразу после ухода Симонова, сомнения мои рассеялись.

Выслушав следователя, Шигапов снова склонился над делом. Тонкие губы его напряженно сжались. Он перевернул несколько листов и испытующе посмотрел на следователя:

– Но ведь, скажем, тот же Кириллов не опознал Краснова. Не дал положительных результатов и обыск.

– Да, Кириллов полагает, что Краснов ниже ростом и выглядит значительно моложе бородача. Но следует учесть, однако, что в первичных показаниях Кириллов не смог дать детального описания бородача. Он не запомнил как следует даже его одежды.

– Гм… – задумался Шигапов. – Ну, а что удалось узнать о связях Краснова с Бодягой?

– Жена и соседи утверждают, что никто из посторонних в доме у Красновых не появлялся. Но открылось одно обстоятельство… – Брагин раскрыл папку и, вынув оттуда телеграмму, протянул ее прокурору. – Вот, получил сегодня от Крутикова. Оказывается, Краснов когда-то отбывал наказание в одной колонии с Бодягой.

Прокурор долго смотрел на телеграмму. Потом вложил ее в дело и снова обратил свой взгляд на Брагина.

– Против Краснова, действительно, свидетельствует многое, – сказал он. – Но давайте попробуем рассудить так. Нам известно, что в прошлом Краснов трижды судим за грабежи и кражи. Это настораживает, несомненно. Но вместе с тем напоминает нам: у Краснова большой опыт. Впрочем, он уже доказал это. Я помню его дело об ограблении колхозной кассы в Шумиловке. Почти полгода нам пришлось тогда гадать на кофейной гуще… А теперь посмотрите: в двенадцать от Кузьминых уходит Симонов. Следом исчезает Краснов. Вскоре после этого Симонова находят ограбленным и убитым. Не слишком ли примитивно для такого уголовника, как Краснов? Да и старт на велосипеде, честно говоря, выглядит несколько комично. Кстати, нашли ли его велосипед?

– Нашли. Лежал в лесопосадке, недалеко от дороги. Вот только не удалось установить место падения. Все размыло дождем.

Прокурор чуть прищурил глаза.

– Ну, а этот лодочник. Откуда ему стали известны такие подробности о похождениях Краснова в ту ночь?

– Да деревня ведь… Соседство, всякие разговоры… – повел плечами Брагин.

– Нет-нет, это обстоятельство надо…

Телефонный звонок не дал ему договорить. Шигапов поднял трубку.

– Слушаю, – сразу же нахмурил брови. – Где? Когда стало известно? Хорошо. Сейчас прибудет Брагин.

Он положил трубку.

– Звонил участковый инспектор Егоров. На Тихой утонул человек. Придется выезжать тебе…

На берегу толпился народ. Несколько человек, стоя по пояс в воде, шарили по дну реки длинными баграми. Выстроившиеся у воды деревенские бабы всячески поучали их, шумя, как стая встревоженных гусей.

Из толпы навстречу Брагину и Крутикову вышел участковый инспектор Егоров. Подал Брагину старую намокшую фуфайку и коротко проинформировал:

– Исчез лодочник Дудин. Его одежда. Нашли утром на берегу, – показал он рукой на кусты. – Там вон лодка…

Брагин и Крутиков узнали ее без труда. На этой лодке пасечник подплывал к ним два дня назад во время рыбалки. На дне лодки лежало сломанное весло. Неподалеку, у самой воды, валялся кирзовый сапог.

– Это все? – спросил Брагин, осмотрев лодку.

– Да, чуть не забыл! – спохватился Егоров. Он повернулся к песчаной косе: – Принесите-ка пиджак!

Босоногий мальчишка подбежал к участковому и протянул мокрый скомканный пиджак. Егоров развернул его и тоже отдал следователю:

– Это его. Только что вытащили из воды…

Сфотографировав место происшествия и составив протокол, Брагин сказал участковому:

– Мы еще вернемся сюда. А сейчас я хотел бы взглянуть на дом Дудина.

Вместе с начальником уголовного розыска, председателем сельсовета и двумя женщинами, одна из которых – соседка Дудина, прошли в открытую настежь калитку. Посреди небольшого дворика стояла старенькая покосившаяся избушка. Стекла на окнах серые от пыли, ставни в трещинах. Со стен местами свисала позеленевшая пакля.

– Вот это и есть хижина Дудина, – сказал председатель и, покачав головой, добавил: – Срам какой… А ведь предлагали построить приличный дом.

Скромно выглядела и внутренность избы. Узкая металлическая кровать, кухонный стол, шкаф со старыми книгами да пара стульев – вот все, что занимало две крохотные комнатки. На столе возле немытой посуды валялись остатки лука, колбасные кожурки.

– Я посмотрю тут кое-что, – сказал Брагин Крутикову, – а ты проверь соседнюю комнату.

Подойдя к столу, следователь заметил среди остатков пищи кусочек скомканной бумаги. Он развернул его. Стоявшие чуть поодаль женщины вытянули головы, пытаясь рассмотреть находку.

– Подойдите, подойдите поближе, – пригласил следователь и прочитал вслух, медленно выговаривая слова:

«Уж больно зарвался ты, Ильич. Выследили мы: с ментами, оказывается, снюхался. Рыбку им помогаешь ловить. Друга нашего Тишку заложил, паскуда. Может, ты и с нами хочешь сыграть такую шутку. Ничего у тебя не выйдет. Мы уже тут все обмозговали насчет тебя. Будешь лежать на дне речушки и кормить рыбешек, которых ты больно ловко сажал на крючки. У нас на счету каждый твой шаг. Так что недолго осталось смердить козлиной голове твоей».

Ниже стояла неразборчивая подпись.

Прочитав записку, следователь обратился к женщинам с вопросом:

– Скажите, вчера вы тут ничего особенного не заметили?

– Да вроде бы ничего, – заговорила старушка, соседка Дудина. – Вот только чудной он какой-то был вчера, Иван Ильич наш. Пришел, значит, к Трофиму, мужу моему, трясется весь, мается. Эх, говорит, большую беду я на себя накликал. Несдобровать мне теперь. Они, говорит, ни за что меня не простят. А кто это они-то, не говорит сам. Потом выпили с Трофимом моим по стаканчику, гляжу – успокоился. Пойду, говорит, спать, устал очень. Ежели случится что со мной, не поминайте, говорит, лихом. Да с тем и ушел. – Соседка окинула печальным взглядом стены комнаты, лежащие на столе кожурки и чуть всхлипнула. – Одинокий он был, Иван Ильич-то. Не якшался ни с кем. Даже женушки не имел, горемышный…

Прихватив записку, Брагин с председателем и понятыми прошли в комнату, где находился Крутиков.

– Ну, что тут у тебя? – обратился следователь к капитану, который, присев на корточки и приподняв коврик, с каким-то пристальным вниманием глядел на пол.

– Смотрите, – сказал Крутиков, показывая на доску, – между половицами везде грязь, а здесь в щелях чисто, словно вынимали доску и лазили под пол… – Он немного подумал и попросил председателя сельсовета принести топор.

Когда тот вернулся, капитан взял у него топор и, засунув острием в щель, довольно легко вывернул половицу, засунул руку в дыру, пошарил в ней.

– Ну, что я вам говорил! – вытащил он наружу охотничий патронташ. – Отличная находка, не правда ль? Забыли, видать, второпях…

В патронташе не хватало четырех патронов.

Краснов был угрюм и зол. Узнав, что его привели на очередной допрос, он недовольно посмотрел на следователя.

– Опять трепать нервы? Ну, давайте, давайте. Можете задавать хоть тысячу вопросов, а у меня ответ один: никого не убивал, ничего не знаю! Понятно?

Брагин оставался невозмутим.

– Да не кипятитесь вы, Краснов, – с укором произнес он. – Будто у вас одних нервы. Давайте поговорим без обиняков. В ту ночь вы находились в городе, добирались домой. Может быть, все-таки видели…

– Не тяни ты из меня жилы, начальник! – грубо оборвал его Краснов. – Не думай, таких, как ты, я повидал на своем веку будь-будь. Ты объясни мне прежде: почему я здесь? Что я сделал такого? Что, черт подери?

Брагин молча смотрел на Краснова. «Экая ты темная головушка!»– хотелось ему сказать, но он лишь отодвинул в сторону приготовленный для допроса протокол и чуть отстранился от стола.

– Почему вы здесь? Я отвечу вам. – Голос следователя стал чуть суров и сдержан. – Скажу сразу, ваше пребывание здесь ни мне, ни моим коллегам не доставляет удовольствия. Напротив, оно даже омрачает настроение…

Краснов слушал с ухмылкой.

– Но случилось так, – продолжал Брагин, – что на вас пало подозрение. И подозрение это усугублялось не только стечением ряда обстоятельств, но прежде всего, Краснов, вашей озлобленностью… упрямством. А ведь, казалось, чего проще, спокойно, без излишней суеты разобраться в происшедшем, расставить, так сказать, все по своим местам. С первого дня мы пытаемся сделать это, но вы, извините, ведете себя неразумно…

– Зубы заговариваешь? – выдавил из себя Краснов, с вызовом уставившись на следователя. – Напрасно стараешься. Меня на мякине не проведешь! Сам не тушуюсь, друзей не закладываю…

«Он все-таки что-то знает!» – промелькнуло в сознании следователя. А вслух он сказал:

– Никто вас не собирается провести на мякине. Тут, наоборот, нас пытаются…

– Кого это – нас? – вскинул брови Краснов.

– Меня и вас! – уточнил следователь.

Краснов хмыкнул и с подозрением посмотрел на Брагина:

– Что-то не понимаю я вас, гражданин следователь… – Он незаметно для себя опять перешел на «вы».

– Да я вот все пытаюсь объяснить, а вы перебиваете. Зубы, мол, заговариваете…

– Ладно, извините, – пробурчал Краснов.

– Ну, так слушайте! – Следователь перешел на официальный тон. – Уж если хотите знать, здесь вы только потому, что кое-кому из ваших так называемых друзей слишком дорога собственная шкура и они пытаются подставить взамен чужую. И что печальнее всего: вы всячески помогаете им в этом…

– Ничего не возьму в толк, гражданин следователь…

Брагин вынул из стола записку, обнаруженную в квартире Дудина и протянул ее Краснову:

– Вот, прочтите. Нашли в доме лодочника Дудина. Вчера он исчез безвестно…

Краснов посмотрел сначала на записку, потом на следователя, затем снова на записку и принялся читать, беззвучно шевеля губами. На лбу выступила испарина. Прочитав несколько раз записку, он с полминуты сидел в раздумье, затем со злостью бросил ее на стол и процедил сквозь зубы:

– Опять козни строите? Надоело! Видеть вас не хочу!

– Ну что ж, – пожал плечами Брагин. – Будем считать, что откровенного разговора не получилось. Вот подпишите.

Краснов нахмурился:

– Что это?

– Постановление об освобождении вас из-под стражи.

Краснов вначале удивленно посмотрел на следователя, потом внимательно прочел постановление и, взяв со стола ручку, как-то неуверенно, то и дело оглядываясь, расписался.

– Стало быть, я могу идти? – Казалось, он все еще не верил тому, что происходило.

– Да, возвращайтесь домой, пожалуйста. Если понадобится помощь в трудоустройстве, заходите. – Сказав это, Брагин занялся своими бумагами, давая понять, что разговор на этом закончен.

Краснов ушел, но минуты через две вернулся.

– Вы что? – поднял голову следователь.

– Вспомнил я кое-что… Только не думайте, что пришел заложить кого-то… Просто не хочу лишний мусор в голове носить. Она у меня и так забита черт знает чем…

Краснов, конечно, притворялся. По всему было видно, что разговор со следователем озадачил его, заставил по-иному оценить свое положение.

– Так вот. Я вернулся в деревню около четырех утра. Все еще спали. Когда я проходил по улице, где находится дом Дудина, то увидел: из его калитки вышел человек. Он заметил меня, растерялся, хотел повернуть обратно, но потом остановился и стал прикуривать, стараясь не показывать лицо. Постоял с минуту и ушел в сторону реки… Кажется, я узнал его. Там, в зоне, был Васька. Авторитетный очень. Фамилия его…

– Бодяга? – подсказал Брагин.

– Точно, Бодяга…

После тренировки Брагин принял горячий душ, оделся и, сложив в чемодан боксерские перчатки, вышел на улицу. На него дохнуло свежим, чуть прохладным воздухом.

– Добрый вечер! – услышал он знакомый голос и повернулся. Перед ним, улыбаясь, стояла секретарша Ира, разгоряченная и взволнованная. Густые волосы были красиво заправлены назад. Ярко-голубой спортивный костюм плотно облегал тонкую, стройную фигуру. В руке она держала книжку.

Следователь удивленно вскинул брови.

– Ира? Добрый вечер! Ты откуда?

Ира показала рукой на верхний этаж спортпавильона.

– Оттуда…

– А чем ты занимаешься?

– Я? – Румянец на щеках девушки стал еще гуще. – Художественной гимнастикой. А вы, Андрей Павлович? Боксом?

– Бокс – это прошлое! – вздохнул Брагин. – В двадцать девять его называют просто: отдыхом на полу ринга. Ты домой? Позволишь проводить?

– Конечно!

Они шли медленно, словно вымеривая каждый шаг. Небо по краям было стянуто темными облаками и лишь над самой головой, в просвете, усеяно яркими, чуть мигающими звездами.

– Похоже, ты никогда не расстаешься с ней… – чуть шутливо заметил следователь, показывая на книжку.

– А-а, – улыбнулась Ира, – я только что взяла ее у одной девушки. – Она открыла книжку и, как-то загадочно взглянув на Брагина, прочитала тихо:

– Франческо Петрарка… Мне так нравятся его стихи! Впервые я читала их, когда училась в десятом классе. Вы знаете, я проплакала всю ночь… А вам, Андрей Павлович, вам его стихи нравятся?

– Нравятся, Ира. – Он тихонько взял книжку из рук девушки. – Поэт вложил в них всю душу…

– Какой это был удивительный человек, правда? А его любовь к Лауре… Как вы думаете, Андрей Павлович, почему она не стала взаимной?

– Право, не знаю. Об этой женщине мало известно. Возможно, она не поверила в большую любовь поэта. Или просто предпочла остаться верной другому. Как наша пушкинская Татьяна…

Он перевернул страницу и поднес книжку к лицу:

Брагин закрыл книжку и, задумавшись, отдал ее девушке. Он вспомнил тот вечер… Прекрасный летний вечер. Озаренные призрачным светом улицы, полную луну, висевшую над крышами, как большой перезревший апельсин, нежное звучание гитары из открытого окна. И она, маленькая в легком белом платье, точно бабочка, порхающая в ночном полумраке.

В тот день оба получили назначение в прокуратуру, в разные города, правда. Это немножко огорчало, но Юлия была просто неузнаваема. То она пряталась от Брагина за деревья, что попадались на пути. То начинала делать ему забавные прически. То принималась танцевать посреди улицы, заставляя его насвистывать вальсы Штрауса.

Он вспомнил, как Юлия подбежала к небольшому озеру в парке и озорным голосом приказала:

– А ну-ка, Стенька Разин, возьми и брось меня в холодные волны!

Он подхватил ее на руки и крепко прижал к себе. Пальцы чуть дрожали, ощущая тепло резвых девичьих ног.

– Нет, не брошу, – сказал он. – Ты нужна мне. Нужна, слышишь?

– Как будущий коллега? – Юлия нарочно состроила обиженную мину.

– Нет, как жена.

– Тогда не бросай, – шепнула она и прильнула к его губам…

А потом эта смерть, бессмысленная, жестокая. Ехавший в автомобиле лихач сбил ее, когда она возвращалась из института. Негодяй оставил девушку умирающей на асфальте и скрылся…

– Вы думаете о чем-то? – услышал Брагин вопрос Иры, и воспоминания рассеялись, оставив лишь чуть щемящую боль в сердце.

– Ничего, Ирочка… Извини, пожалуйста, – растерянно сказал он и взял девушку под руку.

– Скажите, Андрей Павлович, работа следователя вам нравится? – спросила Ира, чуть замедляя шаг. Она начала работать в прокуратуре недавно и училась заочно на юридическом факультете.

Брагин кивнул и тоже заметно сбавил шаг. На его лице появилась улыбка.

– Когда-то я плавал на сейнере, Ира… И ты знаешь, никогда не думал, что между профессией моряка и профессией следователя может быть что-то общее.

– А разве это и в самом деле так?

– Представь себе, да. Бывало, заштормит море, так тебя потреплет, что начинаешь мечтать о береге, о суше. А придешь в порт, побудешь пару дней на берегу, уже становится не по себе. Опять в море, опять к кораблям тянет. Вот так и работа следователя. Набегаешься иногда, устанешь до чертиков – идешь к прокурору отпуск просить. А проведешь несколько дней в ленивом блаженстве – начинаешь вдруг чувствовать неодолимую скуку. Словно не хватает чего-то…

Они помолчали немного.

– Ну, а тебя, Ира, – повернулся Брагин к девушке, – что тебя влечет к нашей профессии?

– Меня? – задумалась она. – Трудно ответить… Сначала была красивая мечта. Ну, романтика, что ли? А теперь вот приглядываюсь потихоньку… Наблюдаю за вашей работой…

Она хотела сказать еще что-то, но вдруг вздрогнула и инстинктивно прижалась к Брагину.

Перед ними, преградив дорогу, стояли двое. Один высокий, худощавый. Другой – небольшого роста плотный крепыш с маленьким приплюснутым носом. Оба в рабочих спецовках, на плечах – полевые сумки. По их виду и выражению лиц Брагин понял: после работы хватили по маленькой и решили отправиться на поиски приключений.

– Что, ребята, стало тесно ходить по тротуару? – заметил он им.

Маслянистые немигающие глаза крепыша без стеснения оглядели Иру с ног до головы.

– С такой красоткой без уплаты дани не пропустим, – сказал он, переводя взгляд на Брагина.

– Вот как! – удивленно посмотрел на него Брагин. – И в каком же виде вы предпочли бы получить дань?

– Для начала дашь нам закурить!

– Я некурящий.

– Интересно, что у него в чемодане, – вмешался в разговор высокий.

– В чемодане? – Брагин демонстративно повертел чемодан в руке. – У меня там боксерские перчатки и небольшая аптечка для оказания помощи потерпевшим…

Приятели растерянно переглянулись.

– Ну, вот что, ребята, – сказал Брагин, вынимая из кармана удостоверение, – поговорим теперь серьезно. Как следователь прокуратуры я имею основание задержать вас. Но скажите откровенно: вы не успели натворить что-либо?

– Нет… Что вы… Честное слово… – испуганно произнес крепыш, тараща глаза то на следователя, то на его спутницу.

– А далеко живете?

– Да вот оно, наше общежитие, рядом, – показал на четырехэтажное кирпичное здание высокий и тут же сокрушенно вздохнул. – И угораздило нас…

– Ну, ладно, ступайте. И не дай бог… – сказал Брагин сердито.

Когда «сборщики дани» исчезли в дверях общежития, Ира громко рассмеялась.

– Здорово вы их, Андрей Павлович. Без единого удара – и нокаут.

Смеялся и Брагин.

Вскоре они дошли до небольшого двухэтажного дома, окруженного тенистыми деревьями.

– Вот здесь я живу, – сказала Ира, останавливаясь возле подъезда. – Приходите к нам, Андрей Павлович. Отец у меня страстный любитель детективов. Он будет рад встрече с вами.

– Спасибо, Ирочка. Приду непременно.

Вернувшись домой, Брагин хотел хорошенько выспаться, но поздно ночью позвонил Крутиков. Он сообщил, что в больницу доставлен участковый инспектор Егоров, и просил следователя срочно приехать в Крутовку.

А произошло вот что.

Участковый инспектор Егоров, посмотрев в клубе двухсерийный кинофильм, вместе с женой Ниной, молодой сельской учительницей, возвращался домой.

На улице было темно. Свет, падавший из окон, лишь местами слабо освещал плутающую среди ухабов и рытвин тропинку. «Скорее бы закончили шоссейку», – подумал Егоров, чувствуя, как напряженно держится Нина за его руку.

Утром по поводу этой шоссейки у него был крупный разговор. Строил ее передвижной дорожный участок, начальником которого был один молодой, но, как оказалось, весьма предприимчивый человек. На днях строительство дороги внезапно прекратилось, а техника и люди исчезли, словно в воду канули. Егоров немедленно занялся этим. Выяснилось: бригаду перебросили на строительство другого объекта. Егоров вместе с председателем колхоза отыскали ретивого начальника и прямо в поле устроили ему такую взбучку, что попрятались в котлован даже бульдозеры. К вечеру вся техника была на месте…

Сейчас, вспомнив этот случай, Егоров не удержался от смеха.

– Ты что? – удивилась Нина. – После «Гамлета» люди бессонницей страдают. А ты смеешься, будто смотрел Юрия Никулина.

– Да я не над Гамлетом, – сказал Егоров, принимая серьезный вид. – Я тут вспомнил, как у одного современного Гамлета нынче выяснял, быть в нашем селе дороге или не быть.

Показалась убогая избушка Дудина. Егоров вспомнил утро прошлого дня, когда на реке обнаружили пустую лодку рыбака. Ему было поручено следить за домом. Но что выследишь сейчас…

Проходя мимо, Егоров окинул избушку рассеянным взглядом, и вдруг… в одном из окон мелькнул крохотный язычок пламени и тут же исчез. Он застыл на месте как вкопанный.

– Да что с тобой? Пойдем! – потянула его за собой Нина.

– Ногу больно. Натер, видать, – поморщившись, сказал Егоров. – Ты пока иди, а я догоню тебя.

Нина пожала плечами, вздохнула и тихонько направилась дальше, стараясь не потерять тропинку.

«Жаль, что оставил пистолет», – подумал участковый, решив осмотреть дом.

Как только силуэт Нины растворился в темноте, он бесшумно отворил калитку и проскользнул во двор. Прислушался. Там, в избе, кто-то ходил. Участковый сделал еще несколько шагов в чернильную темь двора и остановился возле самой двери, прижимаясь к ней ухом. Позади раздался шорох. Егоров мгновенно повернулся и вытянул голову, пытаясь разглядеть что-нибудь.

– Ты кого потерял здесь? – услышал он мрачный, хриплый голос. Из темноты на него надвигалась широкая грузная фигура. «Каратэ», – сработало в сознании, и Егоров уже приготовился нанести разящий удар, но сзади на голову обрушилось что-то твердое, тяжелое…

Когда он пришел в себя, то лежал в небольшой комнате. В глаза бил свет электрической лампы. Голова туго стянута бинтами. Внутри что-то назойливо шумело, не давая собраться мыслям. Первое, что он увидел, было заплаканное лицо Нины. И Егоров вспомнил все…

– Сообщили? – спросил он, еле шевеля языком.

– Лежи, лежи. Сообщили уже, – услышал в ответ мягкий басок фельдшера Фоминой. – Милиция еще полчаса назад приехала.

Он опять впал в забытье.

Город жил своей обычной жизнью, и, казалось, ничто не нарушало ее мирного ритма. Как и в другие дни, улицы были полны народу. Солидные мужчины и женщины, молодые пары, почтенные старики… Шли не спеша и поторапливаясь – каждый по своим делам. Обращали на себя внимание лишь расставленные здесь и там посты милиции и народных дружинников.

Совершив поездку по городу и ее окрестностям, Крутиков вернулся в горотдел и стал ожидать сообщений от выехавших на задание оперативников.

В половине одиннадцатого ночи позвонили из ГАИ, доложив, что в районе большого моста задержан подозрительный шофер. Крутиков велел немедленно доставить задержанного в отдел.

Это был весьма подвижный, сутуловатый толстяк с рыхлым небритым лицом. Сидя на стуле, он поглядывал на присутствующих своими маленькими бегающими глазами. На вопрос Крутикова толстяк среагировал живо.

– Моя фамилия Левшин, значит, – сказал он, беспокойно заерзав на стуле. – Я работаю на автобазе пятьдесят три. Вот мои документы. – Он протянул капитану права. – Прибыть вовремя на автобазу не смог из-за неисправности автомашины. Поверьте, я не сделал ничего плохого. Наоборот, иногда и сам участвую…

– Хорошо, хорошо, – перебил его Крутиков. – А теперь скажите, куда вы ездили после работы?

– Куда ездил после работы? – с подобострастной улыбкой переспросил шофер. – Да в Белотай, в Белотай хотел съездить, товарищ капитан!

– Почему нарушили маршрут, указанный в путевом листе?

– К родственнице, к сестре двоюродной надумал поехать, чего греха таить.

Левшин смиренно сложил на коленях руки. В это время в дверях показался милиционер:

– Разрешите, товарищ капитан!

– Да, пожалуйста.

Милиционер подошел к Крутикову и положил на стол небольшой черный кожаный чемодан.

– Нашли в кабине под сиденьем…

Крутиков щелкнул замочком, приподнял крышку и заглянул внутрь чемодана. На лице появилось удивление, которое тотчас сменилось холодным спокойствием.

– Пригласите, пожалуйста, понятых, – обратился он к милиционеру.

Когда пришли понятые, Крутиков положил чемодан на стол перед Левшиным и спросил:

– Ваш чемодан?

– Нет, – покачал головой Левшин. – Недельку назад ехал со мной один студент. Должно быть, он оставил. Я нашел чемодан в кузове и положил под сиденье. Думал, отыщется хозяин…

– Богатый студент, не иначе как зять Рокфеллера! – усмехнулся Крутиков и откинул крышку чемодана. Шофер вскочил со стула как ужаленный. Чемодан был доверху наполнен пачками денежных купюр. На самом дне под деньгами оказались два увесистых кастета и большая связка ключей.

– Я не знал, не знал об этом! – затрясся Левшин, озираясь на чемодан, как на выплывшую из воды мину. – Это не мой чемодан! Меня заставили… Мне грозили!..

– Прекратите истерику! – одернул его Крутиков. Он указал рукой на стул. – Садитесь и рассказывайте!

– Расскажу-расскажу, все расскажу, – пробормотал Левшин, опускаясь на стул. – Последний рейс я, значит, сделал в Елановку. Выгрузил там доски и поехал домой. Это было около восьми часов вечера. Километрах в трех от Крачинска меня остановили двое людей. Один длинный такой, бородатый. Он держал в руке чемодан. Другой здоровяк, на борца похож, только все прикрывал лицо воротом куртки. Они сказали, чтобы я отвез их в Белотай. Я долго не соглашался. И тут бородатый сунул мне двадцатипятирублевку. Вы понимаете, двадцатипятирублевку!

Шофер попросил воды, с жадностью опорожнил стакан и дрожащим голосом продолжал:

– Они почему-то оба сели в кузов, хотя в кабине было одно место. Предупредили заранее, чтобы не останавливался нигде. Когда ехали, нам сигналили дружинники, но я не остановился, как и было велено, поехал дальше. Не доезжая большого моста, я увидел несколько горящих фар. Они двигались нам навстречу. Сзади тоже светились фары, я понял – погоня. Тут те двое как забьют, как забьют по крыше, остановить, значит, велят. Ну, я и остановился. Они не сразу подошли ко мне. Поговорили сначала между собой…

– О чем они говорили? – настороженно спросил капитан.

– Ну, один, значит, спрашивает: что, мол, будем делать. А другой ему и говорит: «Придется оставить чемодан и перебираться вплавь». Потом бородатый открыл дверцу и бросил на сиденье этот вот чемодан. Спрячь его, говорит, в надежное место. Я стал было отказываться. Тут здоровяк приставил к моей груди обрез да как взглянет на меня. Если бы вы видели, какие у него были глаза! – Шофер поморщился и зябко повел плечами. – Жуткие глаза… Бородатый еще сомневался. Может, говорит, возьмем с собой чемоданчик-то. А тот, другой, ему в ответ: «Ты что, на дно хочешь уйти со своим чемоданом?» Хватит, говорит, с нас и двух пушек в карманах… Потом бородатый велел перевезти чемодан на тот берег и ждать их у тракторного переезда. А тот, что с обрезом, предупредил еще напоследок. Не вздумай, говорит, валять дурака. Мы знаем номер твоей автомашины. Из-под земли откопаем… Ну и побежали к лесу. А я поехал дальше к мосту. Там меня ваши и накрыли…

Левшин замолчал. Капитан сердито захлопнул крышку чемодана.

– Почему же вы не рассказали обо всем там, возле моста? Почему, я спрашиваю?

– Если бы вы видели его глаза, – опять пробормотал Лев-шин и опустил голову.

– Отведите его к Брагину! – приказал Крутиков и поднял телефонную трубку: – Белотай, пожалуйста!

Получив сообщение о вероятном появлении в городе особо опасных преступников, в Белотае приняли необходимые меры. Весь личный состав местной милиции был поднят по тревоге и разбит на группы, блокировавшие город и его окраины.

К утру, как и было обусловлено, в Белотай прибыл оперативный наряд во главе с капитаном Крутиковым. Приехал с ними и Брагин. Зная о том, что убийцы лишились денег, следователь не исключал новых преступлений. Поэтому и было решено связаться с сберкассами, магазинами и другими объектами, которые могли привлечь грабителей. Этим занялись сотрудники местной милиции, а Брагин с Крутиковым и еще несколькими оперативниками отправились на пристань, откуда после полудня отбывали пассажирские суда. Брагин мало верил в то, что бородач и его сообщник, если им вздумается улизнуть из города, пойдут на очередной риск. Но как знать?..

И только к вечеру, когда от причала отплыл последний теплоход, стало ясно: среди пассажиров и экипажей разыскиваемых преступников нет. У берега продолжали сновать мелкие катера, поэтому Крутиков решил еще побыть на пристани, а Брагин вернулся в отдел милиции, чтобы наметить план действий на приближающуюся ночь.

В коридоре его окликнул дежурный:

– Товарищ следователь! Вас тут ожидает одна барышня.

«Барышней» оказалась миловидная девушка лет девятнадцати в яркой кофточке и сарафане.

– Вы следователь? – спросила она несколько удивленно, когда Брагин приблизился к ней. Девушка, видимо, ожидала увидеть этакого солидного, грозного человека в мундире, способного одним только взглядом повергнуть в смятение любого преступника. Перед нею же стоял обыкновенный человек, молодой, симпатичный, в светлом летнем костюме, ладно облегающем его стройную фигуру.

– Вы не ошиблись. Я следователь, – ответил Брагин, машинально поправляя галстук.

– А ваша фамилия Брагин? – прозвучал очередной вопрос.

– Брагин, с вашего позволения, – улыбнулся следователь. Вежливым жестом он пригласил ее в кабинет и указал на кресло. – Садитесь, пожалуйста. – Сам сел напротив нее.

Нежное лицо девушки с теплым наивным взглядом чуть раскосых карих глаз сразу же стало серьезным, сосредоточенным. И он подумал: очень похожа на Иру. Такие же пышные белокурые волосы, мягко очерченные брови, пухлые, по-детски сжатые губы. Ира заходила к нему перед самым отъездом в Белотай. У нее были странные глаза. Да и вся она была какая-то странная. Рассеянная немного. Кажется, Ира приносила ему деловые бумаги. Он торопился и даже не взглянул на них. Ах эта работа…

«Приеду, обязательно приглашу ее куда-нибудь», – мысленно решил Брагин и сразу же переключил внимание на посетительницу.

– Итак, я слушаю вас, – сказал он.

Не решаясь начать, девушка прикусила губу, а затем заговорила торопливо и сбивчиво:

– Моя фамилия Хрусталева. Хрусталева Валя я… Может быть, я… может быть, мне и не стоило беспокоить вас. Но незадолго до того, как это произошло, у нас побывал один ваш сотрудник. Четыре звездочки на погоне – это капитан, да?

Брагин утвердительно кивнул головой.

– Так вот ваш капитан говорил о каких-то опасных преступниках, которые появились в нашем городе, и просил обратиться к вам в случае чего…

– Очень хорошо. Я вас слушаю, – подбодрил ее Брагин, сразу же уловив в словах девушки начало важного разговора.

– Дело в том, – продолжала она, – что я работаю продавцом в магазине проморса. Магазин находится в старой части города, – она указала рукой куда-то назад. – Там за речкой… – вздохнула и продолжала уже более спокойным тоном: – И вот, знаете, два часа назад зашел в магазин незнакомый мужчина. Здоровый такой, рыжий, в темных очках. Я в это время была совсем одна. Правда, во дворе грузилась ящиками машина. Этот мужчина осмотрел витрины и велел показать ему кирзовые сапоги, что висели высоко на гвоздике. Я встала на стул и потянулась за ними. Когда я обернулась, то увидела в руках у мужчины связку ключей. Он как-то нехорошо улыбнулся: «Ай-ай-ай, девушка! Разве можно ключи на прилавке оставлять. Так ведь и потерять их можно», – и сразу же отдал мне ключи. – Хрусталева виновато опустила голову. – Видно, я и в самом деле оставила их на прилавке.

– Не расстраивайтесь, – поспешил успокоить ее Брагин. – Такое может случиться с каждым.

Сам же он ощутил в душе волнение: неужели напали на след?

Стараясь не выдать своих чувств, Брагин встал и, обойдя кресло, на котором сидела девушка, спросил:

– Ну, а ключи, которые он поднял с пола, были действительно от магазина?

– Конечно! Я сразу же проверила их.

– Все были целы?

Хрусталева утвердительно кивнула головой.

– Вот только на двух из них я заметила какие-то следы. Наверное, это следы от глины или пластилина. Я где-то читала, что преступники с их помощью подделывают…

– Ключи у вас с собой? – в нетерпении спросил Брагин.

– Да, конечно.

Она торопливо открыла сумочку и, покопавшись в ней, протянула Брагину небольшую связку ключей.

Осмотрев их, следователь подошел к девушке и сказал тихо:

– Вы молодчина! Вы просто молодчина!

Возле магазина лениво расхаживал сторож. Походив немного, он уселся на крыльцо и спокойно выкурил трубку. Потом встал, сладко потянулся и, что-то пробурчав себе под нос, зашагал к дому, расположенному за высоким дощатым забором на противоположной стороне улицы. За ним глухо хлопнула калитка.

– Да ты и впрямь, как сторож! – не сдержал улыбки Крутиков, когда его сотрудник ввалился во двор.

Мнимый сторож стал торопливо стягивать с себя старый халат. Бросил наземь кепку.

– Кажется, клюет! – шепнул он.

Крутиков тут же прильнул к забору. Через старые, прогнившие доски виднелся силуэт магазина. К нему уже более часа были прикованы взгляды капитана и еще трех сотрудников, участвующих в этой необычной операции.

Луна, скользившая по верхушкам ветвистых тополей, накинула на себя паранджу из густого черного облака, и улица сразу потемнела, стала какой-то угрюмой и неприветливой. Все замерли. И тут со стороны заброшенного сада к крыльцу магазина метнулась фигура. Не прошло и минуты, как оттуда послышался легкий скрежет металла.

– Пора! – первым выскочил на улицу Крутиков. За ним устремились остальные. – Обыщите сад! – крикнул он сотрудникам, а сам кинулся к магазину.

Со стороны крыльца раздался выстрел, и бежавший рядом милиционер, схватившись за плечо, рухнул на землю.

– Бросай оружие! – скомандовал капитан, остановившись метрах в четырех от крыльца. Ему не отвечали. – Бросай оружие! – еще раз потребовал он. И лишь после третьей команды к его ногам упал обрез. Он машинально нагнулся, и в тот же миг кто-то огромный и тяжелый обрушился на него сверху, сбил с ног и подмял под себя.

«Неужели конец?» – с грустью подумал Крутиков, чувствуя, как чужая рука подбирается к его горлу. Избавиться от нее, казалось, не было возможности. На миг перед глазами возник сынишка Игорек, одиноко сидящий на кроватке и вытирающий глаза маленькими пухлыми кулачками.

– Нет, нет! – стиснул зубы капитан. Собрав последние усилия, он резким движением вывернулся из-под верзилы и обеими ногами сдавил ему шею. Верзила страшно закричал, разжал руки.

Оба вскочили на ноги. Бандит бросился на Крутикова, но, получив удар в живот, скорчился. Этого оказалось достаточно, чтобы ладонь капитана тяжелой тяпкой опустилась ему на шею.

Верзила охнул и, распластав руки, уткнулся лицом в песок…

Брагин сидел, погруженный в раздумье. Лицо его за эти дни побледнело и осунулось. В глазах, обычно строгих и решительных, проступала усталость.

Он думал об одном: как лучше построить разговор с Бодягой?

За время следствия Крутиков собрал и представил в распоряжение Брагина материалы, касающиеся личности рецидивиста. Анализируя их, следователь пришел к выводу, что дело придется иметь с человеком не только жестоким, но умным и даже в известном смысле оригинальным.

В техникуме, где Бодяга когда-то учился, его считали способным студентом. Кроме того, он был отличным спортсменом. Вероятно, поэтому ему все прощали: и частые выпивки, и драки в общежитии. А однажды он зверски избил девушку и угодил за решетку. С этого все и началось.

Оригинальность же Бодяги заключалась в том, что он не имел «специализации», характерной для многих преступников, и действовал, как вздумается. Пять судимостей – и все за разные преступления. В колонии его называли «ходячим уголовным кодексом». И в этом была доля истины… Во время допросов Бодяга обычно вел себя сдержанно и осторожно, но как человек, уже не раз совершавший преступления и находившийся под следствием, считался с юридическими фактами, если они изобличали его.

Брагина осенило: а что, если?.. Он вынул из сейфа обнаруженный на месте убийства бумажник и положил его на стол чуть левее от себя, а затем небрежно разбросал возле него фотографии с пальцевыми отпечатками разного вида и разной величины. Тут же рядом положил отобранный у преступника обрез и чемодан, найденный в кабине задержанной автомашины. Осмотрев все, он велел привести Бодягу.

Двое милиционеров ввели в кабинет рослого, широкоплечего человека в сапогах и потертой кожанке. Лицо угрюмое, загорелое. Рыжие волосы аккуратно прилизаны, с пробором на виске. Из-под густых нависших бровей настороженно смотрят холодные серые глаза.

Поблагодарив конвоиров, следователь склонился над столом и, словно не замечая Бодяги, стал неторопливо просматривать свои бумаги.

Прошла минута.

– Разрешите присесть? – тихо спросил рецидивист и, получив утвердительный ответ, медленно опустился на стул, заскрипевший под его тяжестью. – Давно не бывал в этих апартаментах… – Он оценивающе оглядел комнату.

– Соскучились? – не поднимая головы, спросил следователь.

– Соскучился – не то словечко, – вымученно улыбнулся рецидивист. – Истосковался… Плесенью весь… – И вдруг умолк.

«Заметил! Все заметил!» – догадался Брагин, не отрывая взгляда от исписанных различным почерком бумаг. На самом же деле он не видел ни единой строки, ни единой буквы. Разумом Бодяги он пытался осмыслить значение лежащих на столе предметов: бумажника, чемодана, в котором прятались деньги, фотографии с отпечатками пальцев преступника, обреза, из которого был убит потерпевший… И понял: Бодяге не остается ничего, как признать свое первое поражение. Он просто чувствовал это…

Глаза рецидивиста потускнели. Весь он сник. Теперь можно было начинать допрос.

– Так, значит, соскучились, говорите? – следователь отодвинул бумаги в сторону. – Не верю, Бодяга. Скучали, а сами столько времени прятались от нас…

– Это сила привычки, гражданин следователь. А привычка, сами знаете, вторая натура… К тому же надо было задать работенку вашему капитану. Кстати, где он?

– Отдыхает, – ответил следователь, зная, что разговор о капитане начат Бодягой с тем, чтобы хоть как-нибудь оправиться от потрясения, собраться с мыслями.

– Увидите, передайте привет. – Бодяга запрокинул руку за голову и стал, кряхтя, разминать шею. – Хорошо кует ваш капитан. По всем правилам самбо…

– Ну, о капитане в другой раз… – не дал распространяться Брагин, – а сейчас давайте поговорим о вещах более серьезных, криминальных…

– Давайте, – тяжело вздохнул рецидивист, кинув косой взгляд на стол. – Только прошу без формальностей. А то, знаете, иной вместо теплого душевного разговора начинает толковать о явке с повинною, о чистосердечном признании, раскаянии и тому подобном. Содержание статьи тридцать восьмой уголовного кодекса я освоил еще пятнадцать лет назад. Так что в разъяснениях не нуждаюсь.

– Тем лучше. Тогда перейдем сразу к делу. Меня интересует убийство на улице Кривой!

Рецидивист многозначительно поджал губы.

– Гм…

Он долго молчал, потом повернулся к следователю и вдруг рассмеялся, обнажив крупные прокуренные зубы. Улыбка Мефистофеля в сравнении с той, которую он изобразил, выглядела бы символом нежности и умиления. Брагин даже чертыхнулся про себя: «Ну и чудовище! А ведь, кажется, пытается заигрывать…»

– Какой вы все-таки щепетильный народ, следователи! – с наигранным укором проговорил рецидивист. – Думаете, Бодяга – кровопиец, Бодяга – звероящер. Бодяга будет вилять хвостиком, как, извините, портовая девка. А я вот как раз настроен на полную откровенность. Думаю, зачтется на том свете… Так слушайте…

Он нахмурился, пожевал губами и начал, не торопясь, взвешивая каждое слово:

– После ограбления двух-трех встречных, а также какой-то кассы – обо всем этом вам хорошо известно – мне стало тяжеловато работать одному, решил подобрать себе дружка. В этом городке знал Леонова. Когда-то познакомился с ним в поезде… В тот чертов вечер я случайно забрел в пивную и увидел там этого бедолагу. У меня не было заранее готового дельца. Просто хотелось проверить, на что годен этот парень. Я взял его с собой. Взял без всякой договоренности. На улице нам повстречался какой-то громыхало. Он качался, как маятник, и бормотал черт знает что – сразу видать, под мухой. Я решил: случай подходящий. Леонов остался в сторонке, а я остановил гуляку, попросил закурить. И тут этот нахал ни с того, ни с сего вмазал мне в челюсть. Это был настоящий удар! Я сразу прилип к асфальту, чтобы его… Ну, а потом… – Бодяга сделал вид, что едва справляется с возмущением. – Потом я встал. Но этому костолому, видно, показалось мало. Он хотел добавить мне еще, и тут я, не помня себя от злости, пальнул в него из обреза, который носил при себе на всякий случай. Когда он упал, то возле него каким-то образом оказался бумажник. Я посмотрел – деньги. Деньги я забрал, а бумажник… – Рецидивист показал жестом: небрежно кивнул. – Да вон, на столе он у вас… Ну, значит, взял я деньги. Тут подходит ко мне этот кретин Леонов. Не знаю, что взбрело ему в голову. Взглянул он на подстреленного гуляку и с криком: «Да это же Витька, будь ты проклят!» – набросился на меня с ножом. Ну, я и…

– Уложили его из обреза? – закончил вместо него Брагин.

– А что оставалось делать? Не стану же насаживать на кончик его ножа свою единственную печенку?

– Да-а, – протянул Брагин, – все как будто бы гладко. И бумажник есть, и нож, и выстрелы из обреза. И ситуация самообороны…

– Не верите? – помрачнел Бодяга.

– Ну зачем так… – скрестил на груди руки Брагин. – В нашем деле не должно быть никаких обид. Ведь мы говорим о вещах серьезных, криминальных, как условились в самом начале… Гладко все получается. Но ответьте мне на один вопрос. Если Леонов, опознав в убитом брата, сразу же набросился на вас и вы выстрелили в него, то когда же вы успели перезарядить свой обрез? – Он указал глазами на стол. – Обрез-то ваш одноствольный?

Бодяга небрежно взглянул на обрез и махнул рукой.

– Да что там обрез. Их у меня побывало с десяток! И одноствольных и двухствольных.

– Мы говорим о конкретном случае.

– А в конкретном случае их у меня было два!

– Где же второй?

– Выбросил в реку.

Брагин покачал головой.

– Да… Не отыскать сразу. Ну, а если… если у этого обреза найдется хозяин?

Бодяга со злостью посмотрел на следователя:

– О каком хозяине вы говорите?

– О каком? – Брагин выпрямился, положил руки на стол. – Давайте начнем по порядку. Пусть ваш обрез полежит на дне реки, а я тем временем постараюсь дополнить ваш рассказ… Во-первых, когда вы напали на Симонова, вас было трое. Трое, а не двое, как вы утверждаете. И напали на него не просто так, а с целью ограбления. Симонова вы, вероятно, приметили еще в магазине, когда он покупал коньяк… Во-вторых, Симонов был мощного телосложения, и вы подошли к нему не один, а с тем самым третьим, оставив Леонова наблюдать за улицей. Когда Симонов понял, что его хотят ограбить, ударил вас, то вы действительно на какое-то время выбыли из строя. Нам известно, что Симонов гнул подковы… Он мог добить вас, убежать, в конце концов. Но он не сумел, так как в него выстрелили. Не вы, а тот, кто стоял рядом… У меня нет оснований не верить, что Леонов, узнав брата, напал на вас с ножом. Так оно, вероятно, и было. При всей своей душевной опустошенности Леонов любил брата. И первым делом напал на убийцу, пытаясь ударить его ножом. Вот тогда-то и прогремел выстрел из вашего обреза! Это доказано экспертизой. Есть и другие факты…

Следователь открыл сейф и вынул оттуда серый поношенный пиджак. Развернул его и показал Бодяге:

– Не знаком вам случаем?

Бодяга бросил на пиджак мрачный взгляд и произнес коротко:

– Нет!

– Не торопитесь, Бодяга! Я еще раз спрашиваю, не приходилось ли вам когда-нибудь видеть этот пиджак?

– Я уже сказал, нет.

– Тогда слушайте. На лацкане этого пиджака имеется порез. Вот он. – Следователь просунул палец через отверстие. – А на ноже Леонова обнаружены частицы материи, из которой сшит пиджак. Есть заключение экспертизы… И надо ли объяснять, что это пиджак лодочника Дудина. Ведь вы, наверное, не будете утверждать, что в ту ночь были в этом пиджаке, а не в кожаной куртке?

– Ах ты… – привстал с места рецидивист.

– Спокойно, Бодяга! – остановил его решительным жестом следователь. – Достаточно и тех глупостей, которые вы уже наделали. Садитесь!

– Жаль, что я не прикончил вас там, на берегу реки… – процедил он сквозь зубы.

– Так это были вы… Что вы там делали? Следили за нами?

– А вы как думали? Охотник охотится на зверя, а зверь на него… Мы вас еще в Крутовке засекли. Я следил за каждым вашим шагом. И Ильича подстраховывал, когда он мозги вам пудрил во время рыбалки… А ловко он вас с этим Тишкой Красновым!

Злобная усмешка исказила его лицо.

– Ну, положим, с Красновым вы перестарались. Начало, правда, было удачным, но эта инсценировка с убийством Дудина, эта липовая записка… – Следователь лишь простодушно улыбнулся.

– На туфту все равно клюнули. Пока Краснов морил блох на нарах, мы могли давно смыться. Если бы не этот Егоров…

– И Егоров, и случайный шофер, и маленький магазинчик за речкой – все с самого начала было против вас. Против были отряды работников милиции, народных дружинников. Целый заслон. И потому вы были обречены… Но хватит об этом. Скажите лучше, чем объяснить вашу собачью верность этому лодочнику?

– Вам все равно не понять… – теперь уже отрешенно произнес рецидивист. – Этот человек полуживого вытащил меня из реки, когда я плюхнулся туда, смываясь от одного мильтона. Выходил, как ребенка. Жизнь спас…

– Вытащил из реки и окунул в лужу крови! Это ли спасение?

– Спасение… – усмехнулся Бодяга. – Я думаю, и для меня и для него этого слова уже не существует…

Зазвонил телефон. Следователь поднял трубку.

– Брагин слушает. Что? Задержали? Молодцы! Поздравляю! Нет-нет, я поговорю с ним позже! – Он положил трубку. – Ну, вот: нашелся хозяин второго обреза. Маскарад с фальшивой бородой закончился…

– Немало нам пришлось за ним погоняться, – рассказывал спустя некоторое время усталый, но довольный Крутиков, сидя в кабинете следователя. – Хоть прямо отсюда на Олимпийские игры! Стар, а удал, бестия. На моторке пытался улизнуть. Хорошо еще рыбаки местные подсобили.

Он вытащил из кармана смятый конверт и протянул его Брагину:

– Лодочник наш к тому же еще, оказывается, страстный сердцеед! Вот почитай письмецо. Изъяли при задержании. Видно, не успел отправить.

Письмо было адресовано некоей Тимофеевой в город Саратов. Лодочник писал:

«Милая Аннушка! Шлю тебе нижайший поклон и тепло одинокой души своей. Сообщаю наперво, что я жив и здоров, чего и тебе пожелать хотел бы. Если и есть для меня какое счастье на этом свете, то это письма твои и любовь твоя. Три года минуло уж, как мы познакомились с тобой. А будто только вчера все было. Видно, сам бог послал мне тебя и свел нас с тобою в том доме отдыха, куда я, садовая голова, и ехать-то не хотел вначале. Эх, знала бы ты, душенька моя, как тяжко мне здесь дни коротать. И люди, и пчелы – все разом надоело, как встретил тебя. Ты все меня переехать в город уговаривала. Я теперь так и сделаю. Поеду к тебе, моя радость. Небось, не прогонишь бобыля несчастного. Я здесь деньжонок немного скопил. Заживем, как приличные люди. Не дом, а хоромы построим. И будешь ты в них хозяйкой полновластной. А еще вот что, Аннушка. У меня здесь дружок один объявился. Мы с ним вместе приедем. Побудет он с нами денька два, а потом проводим, куда сам пожелает. Дай тебе бог крепкого здоровья, душенька моя. А коли будет так, то скоро и свидимся. Твой Ванюша».

– Да, любвеобильный мужичок, – покачал головой Брагин, закончив чтение письма. – И на язык остер. И подход к женщине имеет. А главное, решил все просто. Награбить денег, купить домик и разводить тюльпаны… – Он повертел в руке конверт. – Здесь есть адрес Тимофеевой…

– Наши уже выехали в Саратов, – пояснил Крутиков и добавил с улыбкой: – Такие дела надо доводить до конца.

– А что там? – спросил Брагин, указав чуть насмешливым взглядом на желтый потертый портфель, в котором начальник уголовного розыска обычно приносил вещественные доказательства.

– Да, совсем забыл! – спохватился Крутиков, перекладывая портфель с пола на колени. – Здесь сувениры лодочника. Вот полюбуйся! – Он привычным движением открыл портфель и выложил на стол его содержимое: увесистый обрез, паспорт, пассажирский билет и несколько золотых колец.

– А борода? Где борода? – встал из-за стола следователь. Подойдя к капитану, заглянул внутрь портфеля.

– Не нашли, – промолвил тот. – Видно, успел закинуть куда-то.

– Жаль.

– Боишься, что снова начнет работать под Краснова?

– Да нет, – сказал Брагин, возвращаясь на свое место. – Под него он уже работать не будет. Да и под кого другого вряд ли… Просто хотелось взглянуть на это изделие… Кстати, видел Краснова сегодня в автобусе. Ехал на работу. Устроился на заводе жестянщиком. И бороду сбрил. – Брагин хитро прищурил глаза. – Передавал тебе привет. Так прямо и сказал: передайте, говорит, привет товарищу Крутикову.

– Товарищу? – улыбнулся капитан. – Ну, тогда все в порядке!

По следам призрака

На небе ни облачка. Лишь полуденное солнце висит белым диском, томит землю. Жарко.

– Окунемся еще раз? – предложил он.

– Пойдем! – охотно отозвалась Ильсия.

Они разом встали и со всех ног бросились в реку, но угодили в мелководье и долго хохотали друг над другом, показывая на облепившие их водоросли. Смеясь, Ильсия как бы нечаянно брызнула ему в лицо, он ответил тем же, и оба принялись беспорядочно лупить по воде, осыпая друг друга брызгами.

– Мама, мама! Папа! – весело, с детским визгом неслось со стороны берега. Это барахталась в воде их дочь Лилия.

Потом они долго плавали возле камышовых островов, молчаливых и таинственных, в тени раскидистых прибрежных ив, и, наплававшись, вышли на берег бодрыми, снова жаждущими солнечного тепла.

– Посмотри, нас, кажется, зовут, – сказала Ильсия, собирая в узел свои длинные мокрые волосы.

Действительно, с небольшого мыска, где взвивался в небо сизый дымок костра, махали руками рыбаки. Мустафин подал им знак: идем…

– А уха почти уже готова, – с почтительной вежливостью встретил их старый рыбак, которого все называли Савельичем. – Вот только помлеет чуток, и можно приниматься за еду.

– Не спеши, Савельич. Отпуск-то ведь только начинается. Первый денек сегодня, – сказал, опускаясь на траву, Мустафин. Жена и дочь сели рядом, доверчиво прижались к нему. – Ты лучше скажи мне, какая река самая широкая в мире?

– Самая широкая? – задумался старик, не заметив, как Мустафин заговорщически подмигнул двум другим рыбакам, сидевшим тут же, у костра.

– Да много их, рек-то широких, – пожал плечами старик. – Как узнаешь, где и которая из них всех шире? Я сам думаю, грешным делом, Волга или Енисей. Сказывают, еще Миссисипи большая речушка-то…

– Ну, нет, Савельич, не то ты говоришь, – с наигранным сожалением произнес Мустафин. – Енисей, видишь ли, Миссисипи… Самая широкая река вот она, перед тобой! Это наш Ик!

– Это как же понимать-то? – ухмыльнулся рыбак, привстав от недоумения и положив на колени руки.

В глазах Мустафина засветился веселый огонек.

– Все очень просто, Савельич, – сказал он, кивая на реку. – Где мы находимся сейчас? На стыке двух республик. Противоположный берег – башкирский, тот, на котором мы сидим, наш. А разница во времени какова? Ровно два часа. Вот и получается, хоть на каком скоростном катере плыви, а раньше, чем через два часа, на том берегу не будешь. Стало быть, нет реки шире, чем наш Ик!

– Эх ты, куда загнул! – под дружный смех признал свое поражение рыбак и сам хихикнул раза два в кулачок. – Хитер ты больно, как погляжу. Но оно, верно, иначе и быть не должно. Что ни говори, а следователь все же!

– А скажи-ка нам, Марат Сагитович, – смеясь, обратился к Мустафину один из рыбаков, которого шутка, казалось, развеселила всех больше, – что главное в твоей работе – хитрость, так сказать, смышленость или же образованность, знания всякие?

– Трудный вопрос… – улыбнулся следователь. – Тут, наверное, все зависит от того, чем занимаешься и с кем имеешь дело. Знания, они нужны в любом деле, а махрового лиходея, уж точно, одной хитростью не возьмешь. Тут нужна целая тактика. А вообще-то, всего надо иметь помаленьку. Где одно не поможет, там подсобит другое…

Он с каким-то неожиданным прозрением взглянул на рыбаков.

– А чего это вы вдруг? Про работу мою, про науку заговорили? Э-э, нет. Вы, я вижу, тоже не из простачков! Сначала про сено-солому, а потом про дела всякие начнете у меня выведывать…

– А если бы и так? – продолжал улыбаться молодой рыбак.

– Не выйдет ничего, милок! – покачал головою Мустафин. – Я слово дал: во время отпуска ни за что не говорить о своей работе. Вон, жена подтвердит…

– Подтверждаю… – тихонечко засмеялась Ильсия, приглаживая рукой мокрую головку дочери.

Со стороны реки послышался сильный всплеск. Это, вырвавшись из холодной глубины, взметнулась вверх разгулявшаяся рыба.

– Шалят! – бросил старый рыбак, выкладывая из рюкзака миски и ложки. – Все им мало простора. Кажись, и минуты не могут прожить без воды, ан нет! Рвутся куда-то, лезут не в свою тарелку.

– Ты прав, Савельич… – задумчиво произнес следователь. – Но… – Он помедлил секунду. – Но к нам, кажется, едут.

Все повернулись к пригорку, откуда по узкой извилистой дорожке спускался желтый мотоцикл. Вскоре заметили: водитель в милицейской форме.

– Кажись, наш участковый Хамзин, – определил старик. – Будто запашок ухи учуял…

Минуты через две к костру действительно подъехал лейтенант милиции Хамзин, участковый инспектор из ближнего села. Он ловко соскочил с мотоцикла, поздоровался и, подойдя к Мустафину, сказал тихонько:

– Я к вам, Марат Сагитович, от прокурора.

Когда они отошли в сторонку, участковый, не скрывая волнения, проинформировал:

– Только что звонил Камиль Булатович. Он просил вас срочно приехать в прокуратуру.

– Приехать в прокуратуру? – переспросил следователь. – Но ведь я… А что, собственно, случилось?

– Не знаю точно, но кажется… – Участковый, как нарочно, медлил с ответом. – Кажется, нашли ту… девочку…

– Где нашли? Когда?

– Не знаю…

Мустафин задумался.

Три дня назад исчезла девочка. Оля Портнова, пятнадцати лет. Она жила с родителями в поселке нефтяников, расположенном недалеко от райцентра. Пошла к бабушке в соседнюю деревню, но через два дня выяснилось, что в деревню она не приходила. Только после этого родители заявили в милицию. С девочкой была дворовая собака. Она тоже не вернулась…

Велев участковому подождать, Мустафин вернулся к костру и, взяв кое-какие свои вещи, сказал глядевшим на него с удивлением рыбакам:

– Извините, товарищи. Я должен срочно ехать в райцентр. Дела… – Почувствовав неловкость за излишнюю сухость, тут же смягчил тон: – Не обижайтесь, пожалуйста. Так уж получилось… А ушицы я отведаю в другой раз. Обязательно! – И, уже уходя, добавил, обращаясь к жене и дочери: – Оставайтесь пока здесь. Я пришлю за вами машину…

Жена проводила его тревожным взглядом.

Прокурор сидел, облокотившись рукой на стол и чуть прикрыв ладонью мрачное лицо. Услышав приветствие, медленно поднял голову.

– Это ты, Марат Сагитович? Здравствуй, присаживайся! – Он как-то испытующе посмотрел на Мустафина, выпрямился. – Ты уж извини, братец, – сказал по-свойски, без излишней фамильярности. – Пришлось прервать твой отдых. Ночью Галимзянова положили в больницу. Аппендицит. А тут у нас дела…

Мустафин сконфуженно улыбнулся:

– Ну что за разговоры, Камиль Булатович…

Он вспомнил, что следователь Галимзянов в последнее время часто жаловался на боли в животе, собирался в больницу, но все никак не мог управиться со своими делами.

Мустафин с уважением относился к своему добродушному коллеге и теперь был просто рад поддержать его, заменить на посту, чего бы это ни стоило.

Прокурор с благодарностью кивнул и после небольшой паузы, не спеша, как бы приковывая внимание к каждому слову, заговорил уже деловым тоном:

– Ты ведь знаешь насчет дочери Портновых, которая потерялась три дня назад… Все это время ее искали. Искали, надеясь на благополучный исход. Но, увы… – Он тяжело вздохнул. – Сегодня при прочесывании леса группа школьников набрела на ее труп. Да, труп… Надеюсь, ты понимаешь, о чем идет разговор?

Он встал из-за стола и в молчании сделал несколько шагов по кабинету.

– Браться за дело придется тебе. Иного выхода нет. С отпуском потом уладим… Мы с начальником милиции уже распорядились выставить по месту происшествия охрану, не пускать никого. Осмотр будем производить общими силами. Под твоим неусыпным оком, разумеется…

Он подошел к следователю, ободряюще пожал ему плечо и возвратился к столу.

– У нас, правда, вышла неувязка с судмедэкспертом. Запропастился куда-то, как назло. Но ничего! Нагим Сибгатович обещал разыскать. Я как раз жду его звонка. Да вот, кажется…

Услышав короткий гудок, прокурор поднял телефонную трубку. Большие черные глаза его напряженно сузились. Тяжелый волевой подбородок под тонкими, плотно сжатыми губами напрягся, как у вышедшего на ринг боксера.

– Нагим Сибгатович? Да, я слушаю. Ага, значит, нашли? Ну, тогда все в порядке. Сейчас же выезжаем к тебе. Тут приехал Мустафин… Как говорится, взяли его прямо с реки. – Он многозначительно взглянул на следователя и чуть улыбнулся. – Нет, не сердится. Готов к бою. Итак, мы едем. Жди!

Они уже садились в машину, когда их остановили:

– Товарищ прокурор, задержитесь, пожалуйста, на минутку!

Какой-то странный человек с вспотевшим измученным лицом и широко раскрытыми глазами смотрел на них растерянно и умоляюще.

– В чем дело? Кто вы? – нахмурился прокурор и с недоумением посмотрел на следователя. Тот лишь пожал плечами.

– Простите… простите меня, пожалуйста… – заикаясь и проглатывая слова, начал объясняться странный мужчина. – Я приехал… приехал сюда не просто так. То есть я вынужден был приехать! Меня не пускают, не пускают к ней… Я – Портнов. Слышите. Портнов! Отец…

Он не договорил. Голос его дрогнул.

– Портнов? – грустно переспросил прокурор и тоже замолчал, словно на этом иссяк весь запас его слов.

– Да, да, Портнов! Отец я, отец… – опять заволновался мужчина. – Она там… в лесу… Меня не пускают к ней, не пускают. Я хотел узнать…

– Извините нас, Портнов, – с сочувственной вежливостью остановил его прокурор, – но мы и сами пока еще не знаем ничего как следует. Мы сейчас как раз едем туда, на место происшествия. И, признаться, очень спешим. Мой совет вам: успокойтесь, возьмите себя в руки и ступайте в милицию. Ждите нас там. Вот следователь Мустафин. Как только он вернется, то обязательно с вами встретится, поговорит. А сейчас, извините, нам пора… – Прежде чем сесть в машину, он повернулся к Портнову: – Мы можем довезти вас до милиции…

Тот лишь замахал руками.

– Нет, нет, спасибо. У меня здесь машина. Я буду ждать вас в милиции, как вы велели, раз нельзя…

…Она лежала в кустах недалеко от небольшой красивой поляны, на голове глубокая рана. На ноге отсутствовала босоножка. Обувку нашли в траве неподалеку.

Судя по всему, девочка была убита не здесь, а возле березы. На это указывали кровь на траве и следы волочения. Метрах в двух от дерева валялись мертвая дворняжка с переломанным хребтом и испачканная в крови коряга…

Пока прокурор, следователь и эксперт осматривали тело, оперативные работники милиции взяли под контроль всю прилегающую местность, принялись живо искать следы. Лес прочесали до травинки, но не удалось обнаружить ничего такого, что хотя бы призрачно намекало на преступника…

Из протокола допроса потерпевшего Портнова Владимира Николаевича

«…Происшедшее никак не укладывается в голове. Кто и за что убил мою дочь, я и представить себе не могу. Отношения у меня с родственниками, соседями, сослуживцами хорошие. Правда, года четыре назад я не поладил с Петром Рябовым, работающим в моей бригаде бурильщиком. Рябов часто появлялся на работе пьяный, был груб с товарищами. Много раз я беседовал с ним, предупреждал, но ничего не помогало, и в конце концов я вынужден был поставить вопрос об увольнении. Уходя, Рябов грозил: «Погоди, Портнов, авось, бог даст, еще свидимся…» Потом Рябов за хулиганство попал под суд. Жена его говорила, что он умер где-то в колонии то ли от туберкулеза, то ли от рака. Больше у меня ни с кем конфликтов не было. Мне кажется, что дочь стала жертвой какого-то обезумевшего преступника…»

В ту ночь Мустафин не спал. Просто не до сна было. Осмотры, допросы длились почти до рассвета, а утром, после завтрака, в поселковом отделении милиции, превращенном в боевой штаб по руководству расследованием, состоялось оперативное совещание.

Первым предоставили слово райпрокурору.

Мустафин никогда еще не видел таким своего шефа. Брови нахмурены. Лицо, обычно смуглое и полное, выглядело на этот раз каким-то бледным, осунувшимся.

Он начал не сразу. Тишина, глухая, непроницаемая, точно держала его за горло. Наконец он поправил упавшую на лоб прядь волос и заговорил тихо, сдержанно, но решительно:

– Товарищи, картина преступления нам теперь более или менее ясна. Убийца подстерег девочку в лесу и расправился с ней. Но кто он? Каковы истинные мотивы преступления? – ответ на эти вопросы мы пока дать не в силах. Что мы имеем на сегодня? Орудие преступления – и только. Оно не раскрывает нам тайны. Можно лишь говорить о крайней жестокости убийцы. Возможно, это человек, ранее судимый за тяжкое преступление, скрывающийся от органов следствия и правосудия. Кстати, мы имеем информацию о том, что недавно из одной колонии совершен побег… Не исключено, что убийца – просто безумец, параноик, человек с пораженной психикой. Но кто бы он ни был, задача у нас одна – найти его. Надо проверить всех лиц, судимых за убийство, изнасилование, истязание, повсюду, где только можно, расставить посты, осматривать каждую автомашину, каждый мотоцикл. Словом, выяснять все до мелочей. Да, не забудьте, у преступника могут быть следы от укуса собаки. Необходимо дать соответствующее распоряжение в лечебницы… Для обобщения полученных данных будем собираться ежедневно в 12.00. Сборы здесь в штабе. У меня все! – Прокурор повернулся к сидевшему рядом начальнику милиции: – Нагим Сибгатович, вы хотите что-либо добавить?

Подполковник обвел присутствующих долгим изучающим взглядом, задержал его на заместителе по оперативной работе майоре Салихове и произнес с твердостью:

– Времени для долгих разговоров у нас нет. Каждый будет докладывать мне о выполнении порученного задания специальным рапортом. Ежедневно. Всякого рода отговорки, объяснения исключаются…

Он хотел сказать еще что-то, но открылась дверь, и в комнату спешно вошел дежурный:

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

– Да.

– Только что из деревни Демидово сообщили: там появился неизвестный. Приходит из леса лишь по ночам, крадет у жителей гусей, кур, всякую мелочь…

Начальник милиции, как бы оценивая значимость только что полученной информации, в раздумье произнес:

– Демидово? Это слишком далеко от места происшествия. Хотя… Хорошо, идите. – Сам повернулся к Салихову и распорядился: – Возьмите с собою помощников, оружие и немедленно выезжайте!

Не мешкая, майор отобрал четверых подходящих ребят и на двух мотоциклах поспешил с ними в Демидово. Остановились, не доезжая до деревни, мотоциклы спрятали на дне неглубокого оврага, дальше пешком.

Одетые в штатское, оперативники выглядели далеко не торжественно, поэтому их появление в маленькой деревне не нарушило ее спокойствия, тем более что местный бригадир представил их жителям как строителей-шабашников, прибывших договариваться насчет ремонта фермы. Из числа сельских активистов Салихов отобрал себе помощников и поручил им следить, чтобы никто не ушел из деревни незамеченным.

С наступлением темноты оперативный отряд разделился на три группы: две расположились в засаде на концах деревни, а сам Салихов с инспектором уголовного розыска Хисматовым засел в заброшенном доме неподалеку от той самой дороги, которая шла из леса.

Вот уже один за другим исчезли в темноте чуть светившиеся окна. Захлебнулся и как бы застыл в тишине лай встревоженной собаки. Невнятно напевая себе под нос, вернулся из гостей и захлопнул дверь своей избы последний деревенский гуляка.

А его все не было…

Из-за раскинувшегося на горе леса выплыла луна, медным светом облила верхушки елей, уронила свой неяркий, лампадный отблеск на влажный от ночной росы луг, осветила дорогу. Какие-то непонятные чувства, чуть грустные и чуть лирические, тревожили душу, но мертвый холодок пистолетов, что лежали в карманах, напоминал о долге.

Сквозь выбитое окно Салихов все смотрел и смотрел на дорогу, а сомнение коварной змеей уже начинало заползать в сердце. А что, если неизвестный – лишь чье-то заблуждение? Если он уже успел пронюхать что-нибудь? Если просто не решится сегодня выйти из леса?

И тут откуда-то из темноты на дорогу выплыл темный силуэт. Несомненно, это человек, и идет он прямо к ним, идет в деревню. Мускулы напряглись, точно сплелись воедино. Он дал условный сигнал Хисматову, и тот осторожно направился к выходу.

Человек остановился метрах в пяти от дома, чиркнул спичкой. На миг пламя осветило его худое смуглое лицо, длинные темные волосы. Он прикурил и пошел дальше. Как только незнакомец поравнялся с домом, Салихов и Хисматов с криком «Стой!» выскочили ему навстречу. Человек метнулся в сторону, но Хисматов быстро нагнал его, применил «подсечку» – и беглец, кувыркнувшись, уткнулся в мокрую траву.

Подойдя к лежавшему, Салихов похлопал его рукой по спине и сказал тихо:

– Вставай, сынок! Поехали разбираться…

Всякий преступник, если только он не схвачен за руку, сразу же после совершения злодеяния перестает быть самим собой. По существу, он превращается в жалкого актера, вынужденного играть одну-единственную роль – роль спасателя собственной шкуры. И все дальнейшее его поведение будет целиком зависеть от того, какие мотивы привели его на путь преступления. Если это вор, корыстолюбец, то он обязательно попытается изображать из себя этакого великодушного добряка, всеобщего благодетеля. Возмутитель спокойствия начнет непременно перевоплощаться в смиренную овцу. А убийца, конечно же, будет «бояться» даже обычного перочинного ножика. И это подчас тоже выдает с головою преступника! Ведь перевоплощение не может быть мгновенным, и даже профессиональный актер, прежде чем войти в роль, вынужден неделями, а то и месяцами разучивать ее. Преступник же вольно-невольно оказывается между двух огней. Не играть своей роли он вроде бы не может, в то же время страх перед возмездием давит ему на сердце, душит его денно и нощно. А «игра», сколько бы он ни старался, «признания» не принесет, выдаст его, как сеятеля зла.

Об этом и многом другом думал и размышлял Мустафин, пока автомобиль, в котором он ехал, не остановился у расположенного во дворе райбольницы небольшого одноэтажного здания, где размещалось межрайонное отделение судебно-медицинской экспертизы.

Приехать сюда Мустафин должен был еще к началу экспертизы. Но перед самым выездом к нему срочно доставили одного подозрительного водителя, который, по словам двух женщин, как бешеный, гонялся за ними по полю на своем исковерканном мотоцикле. Мотоциклист оказался самым заурядным пьяным дебоширом, и после допросов следователь немедленно передал его соответствующим службам милиции, но на разбор дела ушло почти полдня. Предвидя заранее эти издержки, Мустафин, правда, заблаговременно связался с помощником прокурора, предупредив его, чтобы он в случае чего был рядом с судмедэкспертом во время его исследований. И помощник прокурора сейчас должен был находиться здесь, в морге.

На площадке перед отделением экспертизы толпились люди, стояли машины. Выйдя из кабины, Мустафин направился к зданию, но на полпути его остановил бледный, изнуренного вида мужчина. Мустафин узнал в нем Портнова. Как же он изменился за это короткое время! Впавшие щеки, сухие, словно обескровленные губы. В глазах – беспомощное отчаяние.

– Извините, – произнес Портнов теперь уже без излишней паники, но с виновато-горестной улыбкой. – Я хотел… я просто хотел узнать, нет ли у вас новостей для меня. Ну, вы сами понимаете, что я имею в виду…

О чем спрашивал Портнов, было ясно, и Мустафин даже растерялся на какой-то миг, не зная, что и отвечать, – ведь ничего существенного пока что следствием не добыто, и все же решил не уклоняться от ответа, хоть как-нибудь утешить убитого горем родителя.

– Новости ожидаются, Владимир Николаевич, – сочувственно тронул он Портнова за локоть. – Работа идет полным ходом. Люди не спят ночами. Не торопитесь: преступник будет найден, я уверяю. Будьте только тверды, прошу вас.

– Спасибо, – почти прошептал Портнов. – Я надеюсь…

Он не ушел сразу, видимо, намеревался еще кое о чем расспросить следователя, но в это время к ним подошли двое. Один небольшого роста, щуплый, с черными, как смоль, бровями. Худобу его еще более подчеркивали помятый, обвисший костюм, глубоко нахлобученная старая шляпа. Другой – помоложе, высокий, широкоплечий, с крупным прямым носом, светлыми водянистыми глазами и шрамом над верхней губой. Выглядел он намного приличнее первого. На нем были модный в серую клетку пиджак, чистая сорочка.

Высокий учтиво поздоровался, а щуплый, словно не замечая следователя, кивнул на здание и сказал, обращаясь к Портнову:

– Там заканчивают, Володька. Пора, наверное, подгонять машину?

Только после этого он покосился на Мустафина и, переведя взгляд на Портнова, спросил бесцеремонно, почти нагло:

– А это кто такой?

– Да тише ты, это следователь, – с укором посмотрел на него Портнов, чувствуя, видно, неловкость из-за несдержанности своего знакомого.

– А-а, гражданин следователь! – теперь уже с иронической усмешкой произнес щуплый. – Что же это вы так мешкаете? С улицы-то всяких пьяных-рьяных ловко хватаете да укладываете на нары, а как глухое дело, так и волынку тянете. Нехорошо, начальник!

– Да хватит, Костя, – вмешался высокий. – Что тут трепаться понапрасну. Раз взялась за дело милиция, значит, будет все на мази. А ты бузить сразу.

– На мази. Где уж там? – махнул рукой щуплый и, зло хмыкнув, зашагал к машине.

– Вы уж не обижайтесь на него, – сказал высокий, провожая осуждающим взглядом своего приятеля. – У него тоже, знаете ли, свое горе. Дочь умерла, пока он там… срок тянул. – Он как-то снисходительно улыбнулся, отчего шрам над губой растянулся, исказив лицо, и спросил тихонько, наклонившись к следователю: – Как вы думаете, за что все-таки убили девочку-то, товарищ следователь?

– Пока не знаю, – сухо ответил Мустафин, почувствовав исходящий от собеседника легкий запашок спиртного. – Но скоро, думаю, все прояснится.

– Конечно. А его, наверное, расстреляют?

– Кого?

– Да душегуба этого.

– Наверное…

– Да… – мрачно произнес высокий. – Задал он вам задачку. И о чем только думал зверюга, когда пошел на такое дело!

Он постоял немного и сказал, повернувшись к Портнову:

– Ну, я пойду, пожалуй, Володя. Надо предупредить шоферов…

– Кто такие? – поинтересовался Мустафин, оставшись наедине с Портновым.

– Тот, щуплый – Макаров. Работаем вместе. А высокий – наш сосед, Лачугин, – пояснил Портнов и после некоторого раздумья добавил: – Успели хватить где-то… Зачем только пришли. Ведь и так на душе одна горечь…

Попрощавшись с Портновым, Мустафин зашел в отделение экспертизы.

В небольшом светлом кабинете, склонившись над бумагами, переговаривались помпрокурора и судебно-медицинский эксперт Каримова. Поздоровавшись, следователь подсел к ним. Оправдываться за свое опоздание не имело смысла, и Мустафин решил сразу же говорить о деле.

– Вы, я вижу, уже закончили. Что ж, отлично! И каковы выводы, Равия Мансуровна?

Каримова, маленькая хрупкая женщина с живыми, черными, как две смородинки, глазами, ответила не сразу. Педантичная, взыскательная, она никогда не позволяла себе делать поспешных выводов, тем более когда они касались серьезных преступлений. И на этот раз заговорила, лишь все тщательно взвесив:

– Предварительно могу сказать: смерть девочки последовала от травм черепа. Все травмы одинакового характера. Орудием преступления могла служить обнаруженная на месте происшествия коряга. Более подробное заключение будет дано после лабораторных исследований. И еще…

Каримова как-то многозначительно посмотрела на следователя, медленными движениями пальцев поправила волосы на седеющих висках.

– Осмотр трупа на месте происшествия был несколько затруднен. Не та обстановка, вы сами видели. Лес, люди, внезапно поднявшийся ветер… Еще там я обратила внимание на то, что правая рука девочки сжата в кулак. И знаете, что мы сегодня нашли в этом кулачке? Четыре волоска!

– Четыре волоска? – почти воскликнул Мустафин и с недоверием посмотрел на помощника прокурора. Тот кивком головы подтвердил слова эксперта.

– Да, представьте себе, четыре коротких волоска, – спокойно повторила Каримова. – Судя по всему, девочка сопротивлялась, хватала преступника за волосы…

– Вы полагаете, что в руке у нее остались волосы убийцы?

– Похоже, да.

– Где же они, эти волоски? Могу я взглянуть на них? – Мустафин даже привстал от нетерпения.

Помощник прокурора лишь сочувственно улыбнулся и безнадежно развел руками:

– Сожалею, но волоски уже упакованы и лежат у меня в портфеле. Распаковывать их, я думаю…

– Хорошо, хорошо, – поднял ладони Мустафин. – Я не настаиваю. Скажите только, какого они цвета? Черные, каштановые, русые, рыжие, наконец, черт возьми?

– Русые, – видя волнение следователя, чуть улыбаясь, сказала Каримова.

– Точно, русые, – подтвердил помощник прокурора.

Мустафин, не говоря ни слова, поднял телефонную трубку и поспешно набрал номер. Ему ответил начальник милиции.

– Нагим Сибгатович? Говорит Мустафин. Только что закончилась экспертиза. В руке у убитой обнаружены четыре волоска. Да, четыре коротких волоска. Судя по ним, у преступника русые волосы и короткая стрижка. Так что имейте в виду… Ну, а у вас что? Привезли лесного бродягу? Хорошо, я скоро приеду.

Следователь положил трубку и задумался.

– Так… Что еще… Да, что вы собираетесь делать с трупом собаки?

– Скоро должен приехать врач-ветеринар, – пояснила Каримова. – Мы будем вместе вскрывать труп.

– Хорошо. Но пригласите еще и дантиста и обязательно возьмите слепки с челюстей собаки. Они нам могут пригодиться…

На ногах у него были рваные домашние тапочки. А все остальное – ничего. И рубаха, и брюки еще годились для лесной жизни.

Предложив задержанному сесть и внимательно вглядевшись в него, Мустафин поймал себя на мысли: он уже встречал этого человека. Смуглое угристое лицо, чуть скосившийся набок нос, черные, затравленные глаза, толстые слюнявые губы. Да, несомненно, он видел его, но где и когда – не помнил.

– Ваша фамилия? – начал следователь.

– Мухаметов. Мансур Мухаметов, – ответил хриплым простуженным голосом задержанный, тоже внимательно рассматривая следователя и, видимо, узнавая его по какой-то прошлой встрече.

– Где и кем работаете?

– Не работаю. Три месяца будет, как уволился. А раньше шоферил на грузовике.

– Судимости имеете?

– Судился. Три года назад. Да вы же знаете…

«Ах вон оно что!» Теперь следователь узнал его. Да, именно три года назад он занимался делом группы подростков, совершавших грабежи и кражи. Одним из участников и был этот молодой человек. Тогда Мухаметов получил условное наказание – ввиду молодости. Так что же заставило его опять пойти по скользкой дорожке?

– Я помню вас, Мухаметов… – сказал следователь тоном, не выражающим удовлетворения от встречи. – Где вы живете сейчас?

Услышав вопрос, Мухаметов едва заметно вздрогнул, нетерпеливо заерзал на стуле, показывая тем самым, что вопрос пришелся не по душе.

– Я жду ответа, – поторопил следователь.

– Как сказать? – прервал молчание Мухаметов, облизнув губы. – Раньше я жил с матерью, если помните. Потом поехал в Клиновку, женился там, но прожил с женой недолго. Не поладили мы, уехал я от нее. Теперь вот один…

– И не нашли ничего лучшего, как бродить по лесу?

Мухаметов долго молчал, потом махнул рукой и сказал, тихонько всхлипнув:

– Да чего уж там. Арестуйте сразу, и весь сказ!

– Арестовать? – припал к столу Мустафин. – За что?

– Преступник я. Ребенка убил…

Следователь почувствовал, как у него холодеет спина. Что это? Ниточка к клубку? Полная удача? Случайное совпадение?

Усилием воли он взял себя в руки и спокойно, не выдавая волнения, спросил:

– О каком ребенке вы говорите? Не путайтесь, пожалуйста, расскажите все по порядку.

– Плохо, плохо мы жили с женой, – утирая слезы, проговорил Мухаметов; в его голосе звучали и страх, и жалость. Жалость к самому себе. – Не проходило дня, чтобы не скандалили. Выпьешь рюмку – жена волком на тебя кидается. И она, и ее мать – заодно… Два месяца назад это случилось. Не стерпел я, сильно избил жену. А она беременна как раз была, ребенка ждала. И из-за того, что я избил ее, он раньше времени родился. Мертвый, значит. Испугался я. Убежал из дома и больше не приходил. Жил на кордоне у лесника Сафаргалея. Шалаш у меня там. А когда дождь или что, ночевал в сарае у Сафаргалея. Он и кормил немного. А иногда я в деревню ходил, воровал малость… Виноват я, гражданин следователь, чего уж там… – Мухаметов сморщился весь и, согнувшись, отчаянно покачал головой: – Зачем, зачем я это сделал?

– Как фамилия и имя вашей жены? – спросил следователь, испытывая то внутреннее разочарование, какое бывает у человека, не сумевшего стать свидетелем ожидаемого чуда.

– Мухаметова Луиза, – еле слышно прозвучало в ответ.

Мустафин искоса взглянул на задержанного и нажал кнопку селектора.

– Дежурный? Свяжитесь с участковой больницей и узнайте, не обращалась ли к ним в этом году Мухаметова Луиза, если обращалась, когда и по какому поводу.

– Хорошо, – отозвался дежурный. – Все будет сделано.

Следователь отодвинулся от селектора и вопрошающе посмотрел на задержанного.

– На кордоне вы жили все время или бывали еще где-нибудь?

– У лесника жил, у лесника, у кого же еще, – поднял голову Мухаметов, с какой-то подозрительностью поглядев на следователя. – Никуда от него не уходил. – И опять сник.

– А вы слышали об убийстве в лесу?

– Убийстве? – вскочил со стула Мухаметов, тараща глаза на следователя. – Что вы говорите? Я был у лесника Сафаргалея, разве вы не слышали? Ни про какое убийство не знаю! Избил жену, было дело, ребенка загубил, воровал… Судите меня, арестуйте за это, если хотите. А про убийство и знать не знаю!

– Хорошо, хорошо, – успокоил его следователь, показывая на стул. – Садитесь. Я думал, может, Сафаргалей рассказал что-нибудь, раз сами не слыхали…

– Не знаю, клянусь вам, и Сафаргалей ничего не говорил, – несколько раз ударил себя в грудь Мухаметов и сел, не зная, куда девать свои дрожащие руки.

– Успокойтесь, – сказал следователь, пытаясь привести допрашиваемого в равновесие. – Вас никто и ни в чем пока не обвиняет. За свои преступления вы ответите. Что касается убийства, то разобраться тут поручено мне, и на все вопросы, которые я буду задавать, вы должны давать прямые, ясные ответы.

– Но ведь я уже… – начал было снова Мухаметов, но осекся и покорно опустил глаза.

Следователь уловил момент.

– Меня интересует, где вы были и чем занимались последние три дня?

– Болел я, – угрюмо ответил Мухаметов, ощупывая свои впавшие небритые щеки. – Четыре дня назад чистил колодец леснику Сафаргалею, там, видимо, и прихватило. Два дня лежал у него в сарае, а потом перешел в шалаш. Никуда не выходил. Только один раз ночью побывал в деревне. Лесник Сафаргалей подтвердит…

– Подтвердит… – тихо повторил Мустафин. – Ну ладно…

Он уже чувствовал усталость, какая приходит обычно после спада сильного напряжения. А теперь, когда допрос практически зашел в тупик, эта усталость возросла вдвойне.

Вызвав конвоиров и велев увести задержанного, он распорядился освидетельствовать его и изъять одежду. Сам, посидев немного, припал к селектору.

– Дежурный, как с моей просьбой? Выполнили?

– Да, Марат Сагитович. Мухаметова Луиза обращалась в больницу два месяца назад. Побои и вынужденное прерывание беременности. Копию амбулаторной карты обещали выслать… Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо. Подготовьте, пожалуйста, машину. Выезжаем на кордон, к леснику.

С кордона Мустафин возвратился, полностью убежденный в непричастности Мухаметова к совершенному убийству, и сразу же выехал в райцентр.

Сегодня он поторапливался. Дочери исполнилось семь лет, и следователь решил провести вечер в кругу семьи. По пути зашел в детский магазин, купил подарки – платье, туфли, гольфики и, довольный, направился домой по знакомой с детства улице, казавшейся ему на этот раз особенно милой и приветливой.

На перекрестке догнал высокую стройную женщину в милицейской форме.

– Разрешите вас проводить? – с притворной развязностью подошел к ней сбоку и потянул за руку.

– Ой! – вздрогнула та и повернула к нему испуганное лицо.

– И это так реагирует на действия «хулигана» инспектор по делам несовершеннолетних, два года изучавшая приемы самозащиты? – разочарованно сказал Мустафин, глядя с улыбкой на свою растерянную жену.

– Да ты и впрямь настоящий хулиган! – рассмеялась Ильсия, беря его под руку и передавая на ходу сумку с покупками. – Ну, как у тебя дела? – осведомилась она.

– Настроение бодрое, идем ко дну! – отшутился Мустафин и потряс сумкой. – Тяжелая… Что у тебя там?

– Подарки для нашей именинницы. Ну, и еще кое-что… для стола.

– Сама именинница-то, надеюсь, дома?

– Дома. Они там с Санией и Розой пекут перемячи. Молодцы у нас соседи. Как пришли с работы, сразу взялись за дело. Скоро должны и мужья явиться…

В квартире было жарко и пахло печёным. Мустафин сразу заметил: в прихожей на столике две вазы с яркими живыми цветами. В зале стоял убранный по-праздничному стол, а в углу, возле телевизора, – маленький столик для дочери и ее подружек.

Через полчаса гости были в сборе и начали чествовать именинницу…

Шел своего рода импровизированный детский концерт, когда в квартиру позвонили.

– Наверное, Сабир с женой, – поднялась с места Ильсия и направилась в прихожую. Вскоре она вернулась: – Марат, это к тебе… – сказала несколько растерянно и с виноватой улыбкой посмотрела на гостей.

Мустафин извинился и вышел.

В прихожей ожидала женщина, опрятно одетая, красивая, но только очень бледная и усталая, словно перенесшая болезнь. Глаза большие, редкой голубизны смотрели на следователя с болью и страданием. Мустафин не узнал, а скорее догадался, кто это…

Женщина несмело поздоровалась.

– Простите меня, – сказала она тихим, ослабшим голосом. – Я без предупреждения и, кажется, не вовремя…

– Что вы, что вы, – поспешил успокоить ее Мустафин и открыл дверь комнаты, используемой им в качестве рабочего кабинета. – Проходите, прошу вас. Садитесь!.. Если не ошибаюсь, вы – Портнова Евдокия Ивановна. Я собирался встретиться с вами, но вы были заняты…

– Да, я была занята эти дни, – все тем же тихим, ослабшим голосом произнесла она, пытаясь изобразить на лице нечто похожее на улыбку, – а теперь вот свободна, как видите…

Казалось, еще миг, и из глаз ее хлынут слезы, но она прикусила губу, сжалась в комок и, посидев так немного, проговорила с дрожью в голосе:

– Мы похоронили ее и, не знаю почему, меня потянуло сюда…

Из зала послышались звуки пианино – и нестройные детские голоса, перебивая друг друга, запели:

Мустафин встал и быстро прикрыл дверь.

– Простите, – сказал он растерянно, – у дочери день рождения…

– А-а, – привстала Портнова. – Ну, тогда мне лучше уйти. Я приду завтра…

– Ни в коем случае! – он решительно остановил ее. – Вы поступили совершенно правильно, придя сюда. Садитесь, пожалуйста, и расскажите, что вас тревожит. Я уверен, вы пришли не случайно.

– Видите ли, – чуть ободрилась она, доверчиво посмотрев на следователя полными слез глазами, – в жизни иногда на многое не обращаешь внимания, многое пропускаешь мимо ушей и глаз, многое просто забываешь… Горе же заставляет вспомнить все, и не просто вспомнить, а пережить заново, оценить по-иному. Вот и я тоже вспомнила одну странную историю. Да, странную, даже похожую на сказку. Я видела его всего один раз…

– Кого? – сразу же насторожился следователь.

– Призрака… – нахмурилась она и опустила глаза. – Да, да, призрака. Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума. Нет, хотя в моем положении и немудрено… Так слушайте. Этот случай произошел больше года назад, как раз после новогоднего праздника. Было около десяти часов вечера. Я возвращалась с работы – в то время мы составляли годовой отчет и приходилось засиживаться допоздна. Когда проходила через лесопарк, то увидела впереди темную фигуру. Она стояла на дороге. Сначала я подумала, что это какой-нибудь ряженый, но фигура продолжала стоять прямо на моем пути, и я невольно приостановилась. Фигура сделала несколько шагов мне навстречу. Освещения в том месте не было, но я сумела кое-что разглядеть. Человек этот был в темном полушубке и темной меховой шапке. Шея и голова до самого носа замотаны шарфом. Я стояла и смотрела на него как загипнотизированная. Внутри у меня все сжималось от страха.

Портнова тяжело задышала, приумолкла и, посидев так с полминуты, вновь вернулась к своему рассказу. Голос ее все дрожал:

– Не знаю, как я выдержала. Хотелось бежать, но ноги не слушались меня. Человек в темном словно пытал меня своим молчанием. Я уже хотела кричать, как он наконец заговорил, прямо через шарф. Чувствовалось: говорил каким-то не своим, глухим голосом. Помню, сказал: «Я не желаю тебе зла. Не стану ни убивать, ни грабить. Но за твоим муженьком числится должок. И ты должна заплатить его мне…»

«Кто вы? Какой должок? Что он такого сделал?» – пыталась выяснить я, но человек в полушубке был непреклонен и продолжал твердить свое. За ним, мол, числится должок, и если ты хочешь, чтобы я оставил тебя и его в покое, то должна сейчас же пойти за мной и сделать то, что я скажу…

Вы знаете, я не верила в происходившее. Думала, может, это просто сон или видение какое. Но это все было наяву. Я прямо заявила незнакомцу, что никуда с ним не пойду, если даже он будет бить меня. Но он бить не стал, а сказал просто: «Хорошо, возвращайся домой и подумай еще раз. Если надумаешь, то приходи завтра сюда в это же время. Не придешь – жди беды…»

Я не помню, как добралась домой, как вбежала в комнату и упала на кровать. Хорошо еще, муж был в командировке, а дети спали, не видели ничего… Всю ночь я бредила, а утром немного успокоилась и пошла на работу. Я никому ничего не рассказывала. Даже мужу. Ни на какое свидание с незнакомцем, конечно, не пошла. Старалась все скорее забыть, но такое, оказывается, не забывается…

Следователь придвинул стул ближе к креслу, в котором сидела Портнова:

– Евдокия Ивановна, а вы не угадывали в «призраке» кого-либо из своих знакомых? Может быть, он был похож на кого-то. Может быть, одежда…

– Да что одежда! – беспомощно вздохнула она. – У нас в таких полушубках и шапках полпоселка ходит. Буровики все же… Нет, нет, я не узнала его ни по одежде, ни по голосу…

– И все же, почему вы не решились рассказать о происшедшем мужу?

– Видите ли… – Она облокотилась на боковину кресла, подпирая рукой голову. – Все, что случилось, выглядело слишком странным и необъяснимым… А потом как-то улеглось, забылось… О происшедшем я рассказала мужу только сегодня, после похорон. Не знаю, какое оно может иметь отношение к нашему несчастью… Может, и никакого. Это уже, наверное, вам решать. Я рассказала все, ничего от вас не утаила.

– Не сомневаюсь, – кивнул следователь, – но позвольте задать вам еще один вопрос. – Этот намек на должок… Что может служить поводом для подобного разговора?

– Не знаю, – вздохнула Портнова. – Ведь незнакомец не стал ничего объяснять. Если он имел в виду деньги, то никаких долгов за нами не числится – я это могу сказать уверенно. На работе у мужа тоже, кажется, порядок. Ну, а если… если говорить о женщинах, то все в поселке считают его однолюбом. И я верна ему – этого никто опровергать не осмелится.

– Ну что ж, спасибо, – встал с места следователь. – И вот что. Если у вас еще осталось хоть немного сил, то нам следует продолжить разговор в более официальной обстановке… В прокуратуре. Ваши показания я должен занести в протокол.

– А как же ваша дочь, гости?

– Ничего, – обронил следователь. – Как говорят, торжественная часть прошла, а попеть и потанцевать всегда успеется. – Он спохватился: – А муж случаем не с вами?

– Да, он ждет в машине.

– Тогда идемте. Заодно и с ним побеседую еще раз…

Из протокола допроса потерпевшего Портнова Владимира Николаевича:

«…Сегодняшний рассказ жены о каком-то человеке в темном полушубке, пытавшемся шантажировать ее, намекая на «должок», поставил меня в крайнее недоумение. Кто этот человек и чего он хотел от нас, неизвестно. Я могу лишь повторить, что никакого вреда никому не причинял и повода для мести, зависти или ревности не подавал. Рябова, с которым у нас вышел конфликт по работе, я с тех пор, как его судили, больше не встречал, каких-либо писем, записок не получал…»

Из сообщения начальника исправительно-трудового учреждения:

«…Осужденный за злостное хулиганство Рябов Петр Егорович назначенное ему наказание полностью не отбыл, умер в межобластной больнице от рака легких…»

Оперативно-розыскная группа во главе с майором Салиховым обобщала полученную за день информацию, когда в поселковое отделение милиции вбежала, запыхавшись, взволнованная до крайности женщина и закричала, простирая руки к сидевшему за барьером дежурному:

– Скорее! Скорее! Да что же вы сидите!

– В чем дело? Что случилось? – словно по команде повскакивали с мест оперативники.

– Спокойно, товарищи, – поднялся Салихов. И, подойдя к барьеру, сдержанно спросил, обращаясь к женщине: – Ваша фамилия?

– Бондарева.

– Где вы работаете?

– В жилищно-коммунальной конторе.

– Хорошо. А теперь расскажите, что произошло.

На мгновение воцарилась тишина, все вернулись на свои места. Возле барьера остался стоять лишь Салихов.

– Вы знаете, шла я сейчас лесом, по дороге, что невдалеке от поляны, где убийство совершилось… Иду, значит, себе спокойно, слушаю, как птицы щебечут. И вдруг из кустов выбегает на дорогу человек, дышит тяжело, стонет будто. Я – сразу в крик, испугалась больно, а он – руками за голову, прыг через дорогу – и снова в кусты. Только я его видела. Ох, и страшным показался мне этот человек! Не то черт, не то леший какой. Не помню даже, как выбралась из леса. Лишь на опушке и опомнилась от страха. А как пришла в себя да успокоилась немного, то грешным делом подумала: что делал там этот человек, на поляне-то? От кого и зачем бежал? Подумалось мне, прости меня господи, уж не он ли загубил девочку-то…

– Вы разглядели этого человека? – Салихов придвинулся к женщине, словно боялся пропустить что-то важное, глаза насторожились.

– Да где уж там разглядеть, – махнула рукой Бондарева. – Он как выскочил из кустов, так у меня свет белый в глазах померк. Тут мгновенье какое-то прошло, не больше, как он прошмыгнул. Прошмыгнул и пропал. Во что был одет, обут, заметить не успела!

– Ну а место, где встретили его, сможете нам показать?

– Место, пожалуйста. Оно приметное. Я по этой дороге весь век свой хаживала.

– Хорошо, – Салихов повернулся к оперативникам: – Все в машину! Каждому иметь оружие! А вы, – обратился он к дежурному, – оповестите кинолога. Пусть ждут нас с Пальмирой. Заберем их по пути.

Сначала хотели начать преследование с того места, где Бондарева наскочила на незнакомца, но Салихов настоял: начинать надо с поляны, а Бондарева с милиционером пусть дожидаются на дороге. И не ошибся. Покружив по поляне, Пальмира взяла след и сразу же потащила кинолога в чащу. За ними устремились Салихов и остальные оперативники. Прошла минута – и они выскочили на дорогу. Салихов успел лишь крикнуть Бондаревой: «Идите к машине и ждите нас!» – как собака с кинологом, перебежав дорогу, уже скрылись в чаще. Майор решил не отставать.

От мелькавших стволов деревьев – белых, серых, коричневатых – рябило в глазах, ветки хлестали по лицу и груди. Но вот лес поредел, все подошли к краю оврага. Пальмира сделала несколько пробежек взад-вперед, принюхалась и бросилась вниз. Преследователи буквально покатились по крутому склону на дно оврага. Тут оказался колодец. Собака обнюхала сруб, покружила возле него и, пробежав немного по оврагу, устремилась вверх по противоположному склону.

И снова бег, но теперь уже не такой трудный: лес все редел и редел. Наконец – поле. Теперь бежать совсем легко, хотя и силы на исходе.

Вот автомобильная дорога, перекресток, где она смыкается с другой полевой дорогой, что ведет прямо в поселок нефтяников. Поселок недалеко, за пригорком.

Собака забегала, закружилась, будто занервничала из-за чего, и вдруг остановилась, вытянув морду в сторону поселка.

– Потеряла след… – вздохнул кинолог, снимая фуражку и смахивая рукавом стекавшие по лицу капли пота.

– Ничего, – тяжело дыша, сказал Салихов. – Она сделала свое дело… Дороги здесь две, а путь один – поселок…

В овраге было сыро и пахло прелой травой. Высившиеся по его краям деревья почти закрывали солнце, и лишь там, где сходились их верхушки, светилась голубизной узенькая полоска неба.

Мустафин только что закончил осмотр, составил протокол и теперь стоял, наблюдая за тем, как эксперт-криминалист с осторожностью отделял от земли гипсовые слепки, изготовленные со следов обуви – обуви человека, побывавшего здесь недавно и убежавшего в сторону поселка.

Эти следы следователь заметил сразу, как только спустился на дно оврага. Они отчетливо отпечатались на влажной земле возле родника, превращенного чьей-то заботливой рукой в лесной колодец.

Обувь, как видно, сорок второго размера, подошва с рисунком в виде мелких поперечных полос, каблуки сзади чуть стерты…

Стоявший рядом с экспертом майор Салихов подошел к следователю и сказал, зябко оглядев склоны оврага:

– Интересно… Что он делал в этой яме?

– Похоже, здесь была настоящая драма… – задумчиво произнес следователь. – Сначала потоптался возле родника, потом присел на сруб, наследил изрядно. А там, – он указал на небольшую лужайку, – и вовсе трава помята, будто кто-то катался по ней с воем…

– Почему с воем?

– Завоешь, пожалуй. Один – в такой яме. Кругом чудятся люди, засада… Представь себе: ходит он по дну этого глухого оврага и накручивает на ус, как вынесут ему приговор, как придут за ним конвоиры, поведут по узкому коридору, и как будет он идти, отсчитывая последние шаги. Да, да, идти и считать про себя: раз, два, три… И вдруг откуда-то сверху с хрустом падает под ноги вот эта сухая ветка… – Следователь наклонился и подобрал с земли березовую ветку, посмотрел на свежий излом и отбросил в сторону. – Тут есть отчего выть и кататься по траве…

Салихов с удивлением взглянул на следователя и покачал головой.

– Ну и фантазер ты!

– А что тут фантазировать? Там на срубе – еще не высохшие брызги. И на земле тоже есть. Видимо, так дурно было, что стал брызгаться холодной водицей…

– Когда бежал от нас?

– Нет, зачем же. Когда бежал, уже некогда было прохлаждаться. Он был здесь перед тем, как пойти туда… на поляну. Здесь в нем боролись страх и мучительное желание. Да… Правы психологи и авторы знаменитых детективов… Тянет преступника к месту злодеяния. Знает, риск – стопроцентный, а идет, идет, будто на заклание!.. И Камиль Булатович не зря велел выставить посты в этих местах… Однако пора и нам на лесную поляну…

Он обратился к криминалисту:

– Уже закончили?

– Да, Марат Сагитович, все изъято и упаковано.

– Тогда идемте. Ребята там заждались, наверное…

Одетые в штатское оперативники отдыхали, сидя на траве и как бы прислушиваясь к пению птиц. Увидев следователя и майора, живо поднялись и пошли навстречу.

Инспектор Хисматов, возглавлявший оперативную группу, проинформировал:

– Осмотрели всю опушку и прилегающий участок леса. Следов никаких! – Он с неуверенностью взглянул на следователя. – Правда, есть один… Еле заметный. Наверное…

– Покажи, где! – не дослушал его следователь.

Инспектор привел их на край поляны и показал покрытый пылью крохотный участок земли, на котором значился один-единственный след, неглубокий, смазанный, едва видимый невооруженным глазом.

Следователь присел и уставился на него. Те же поперечные полосы. Тот же характерный скос на месте каблука. Да, сомнений нет, это его след…

Он встал и кивнул криминалисту.

– Сфотографируйте. Слепка хорошего здесь, пожалуй, не сделаешь… А я дополню протокол осмотра…

Пока тот занимался своим делом, Мустафин отошел в сторону и оглядел поляну. Она показалась ему на этот раз «сухой», выцветшей под солнцем. И береза не та. Неживая словно, понурая.

По поляне, откуда ни возьмись, прошел ветер, завихрился, взметнул под березой столбик из сухой травы и пыли, закружил, повел прямо в его сторону. Мустафин невольно отступил назад, прикрыл рукой лицо, но столбик ослаб, угас на полпути, словно ушел в землю. В воображении предстала картина: человек тихо и осторожно выходит на поляну, смотрит с надеждой и страхом на березу: может, не было под ней убитой девочки? Может, все случившееся – это небытие, всего лишь страшный сон? Ствол березы такой чистый, белый… Может, не было под ней никакой крови?

Он идет к березе, идет… но силы покидают его, и он падает на колени. Смотрит и видит поднимающийся над землей столбик из сухой травы и пыли, столбик, кружась, движется к нему, превращаясь постепенно в чей-то смутный контур… Он не выдерживает, с ужасом ползет назад, мычит, точно немой, и, вскочив на ноги, бросается в чащу. Потом эта женщина на пути, этот пронзительный крик – и все погружается в зловещий сумрак…

– Действительно, фантастика какая-то… – мрачно проговорил следователь и, взглянув еще раз на одиноко стоящую березу, направился к оперативникам. Его осенила мысль…

– Кто из работников контролировал дорогу к лесу? – спросил он Салихова.

Тот подозвал двух симпатичных рослых оперативников:

– Вот они, орлы…

– Скажите-ка, ребята, положа руку на сердце, – по-свойски обратился к ним следователь, – вы неотлучно находились на местах?

– Так точно! – почти разом ответили оперативники.

– И никто не проходил по дороге?

– Никто, товарищ следователь!

– Гм… – пожал плечами Мустафин. – Как же тогда он оказался здесь?

Прокурор обвел всех изучающим взглядом.

– Ну что ж, – произнес сухо, – мы работаем уже неделю. Пора, как говорится, и подбить бабки… – В голосе его прозвучало скрытое недовольство. Он повернулся к Мустафину и кивнул: – Пожалуйста, Марат Сагитович…

Следователь встал, как-то машинально полистал лежавшее перед ним уголовное дело и, тут же отодвинув его в сторону, заговорил:

– В процессе расследования нами проверялось шесть версий. Каждая из них по-своему достоверна. Но посмотрите… Четыре из них строятся на предположениях, что убийство совершено иногородними, проезжими, бродягами, беглыми преступниками и так далее. И лишь две заключают в себе мысль о том, что совершивший преступление проживает в поселке, знает семью Портновых и питает к ней неприязненные чувства. Сообразно с большинством версий, собственно, строилась и вся наша работа. Диапазон поисков, которые мы вели, был широк и широк настолько, что охватывал даже ряд соседних районов. Я имею в виду прежде всего поле деятельности наших оперативников. И они нередко задавали тон в следственной работе… Не в этой ли излишней широте поисков состояла наша ошибка?

Мустафин ощущал на себе настороженные взгляды присутствующих, чувствуя, что некоторым не терпится сейчас спросить: какие конкретно ошибки и просчеты он имеет в виду? Заметил даже, как начальник милиции поджал губы и с некоторым недоумением посмотрел на прокурора. Но тот сидел, уставившись неподвижным взглядом в стол, и ждал развития событий.

– Еще в самом начале, – продолжал следователь, – меня мучила мысль, что преступник не за горами, ходит где-то рядом. Но эта мысль иногда отступала перед сомнениями. А вот сейчас… Сейчас я просто убежден, что тот, кого мы ищем, скрывается именно в поселке. Следы, на которые вчера в лесу набрела оперативно-розыскная группа, вели именно туда, в поселок нефтяников. Помните, я говорил вам о «призраке», преследовавшем Портнову…

– Простите, одну минуточку, – прервал его прокурор и спросил, обращаясь к начальнику милиции:

– Нагим Сибгатович, кстати, вы предпринимали что-нибудь для установления этого так называемого призрака?

– Да, конечно, – начальник милиции повернулся к сидевшему рядом Салихову, и тот сразу встал.

– Я занимался этим лично… Проверено много людей. Но пока ничего утешительного…

– Ясно, – промолвил прокурор и кивнул следователю: – Продолжайте, Марат Сагитович.

– Так вот, – тем же уверенным, ровным голосом, словно его никто и не прерывал, продолжал Мустафин, – в поведении этого «призрака» наблюдается много любопытного. Он не писал Портновым никаких записок, писем, появился так же неожиданно, как и исчез. Тщательно скрывал свой облик, изменил голос, когда разговаривал с Портновой. Наконец, поняв тщетность своего замысла, он решил ничего более не предпринимать и без лишних слов покинул арену… Это наводит на мысль, что «призрак» не только проживает в поселке, но и хорошо знает Портновых и не раз, может быть, встречался с ними… События последних дней наглядно свидетельствуют, что сейчас он охвачен страхом, нервничает, паникует. И, кажется, самое время накрыть его!

– Так, так… – задумчиво покачал головой прокурор и дал Мустафину знак сесть.

– Ну, а как же быть с другими версиями? – привстал с места инспектор уголовного розыска Хисматов, который совместно с Салиховым участвовал в поимке лесного бродяги. – Скажем, с тем же Петром Рябовым? Что нам, подбирать тралы?

– Рябов мертв. Разве ты не знаешь? – сухо произнес Салихов.

– А может быть, это его призрак бродит по поселку? – пошутил кто-то, и по кабинету прошелся легкий смешок.

– Тише, тише, товарищи, – выпрямился прокурор, откидываясь на спинку стула. В его голосе опять слышалось недовольство. – Если в цепочке потеряно одно звено, то это еще не значит, что цепочки, как таковой, нет вовсе. Жив Рябов или мертв, мы должны помнить одно: он был зол на Портнова, следы его уходили из этого поселка и могли возвратиться назад пусть даже в обуви другого человека. Умереть и перед смертью передать кому-то эстафету зла и мести – не такое уж необычное дело. Так что над этой версией тоже стоит подумать. Тем более, версии Марата Сагитовича она не противоречит, а скорее дополняет ее! Ну ладно. – Прокурор несколько смягчил тон. – Мы тут с Маратом Сагитовичем учли изменения обстановки, последние события и набросали дополнительный план оперативно-следственных действий. Давайте обсудим его.

Прокурор взял свои бумаги и надел очки, приготовившись читать, но в это время открылась дверь и в кабинет зашла секретарша.

– Извините, пожалуйста, но Марата Сагитовича срочно просят к телефону!

Получив разрешение шефа, Мустафин вышел в приемную.

– Жена, а требует словно генеральный… – по-свойски улыбнулась ему секретарша, подавая трубку.

– Ильсия, ты? Что случилось? – припал к трубке Мустафин. Неожиданный звонок жены вызвал у него чувство беспокойства.

– Да не случилось ничего, – отозвалась Ильсия, – просто я решила заглянуть к себе в инспекцию. А потом вот выехали с девчатами в поселок…

– Ох, – почти со стоном вздохнул Мустафин, взглянув с укором на секретаршу.

– Да ты погоди вздыхать-то! – послышалось в трубке. – Я ведь звоню тебе неспроста. Дело в том, что путь Оли Портновой из поселка в лес определен вами неверно!

– Что значит неверно? – нахмурился Мустафин.

– Неверно да и только! Мы здесь сегодня собирали школьников, беседовали с ними, а потом совершили небольшую прогулку в лес… Вы выбрали путь дальний, обходной, по которому дети ни в лес, ни в деревню не ходят, а есть, оказывается, другой, наиболее краткий. Дорога идет мимо вышкомонтажной конторы, срезает целый угол. Вот по ней и ходят.

– Откуда это известно?

– Дорогу показали школьники. Они всегда там ходят. За ягодами, за цветами… Портнова тоже там ходила. Ну, разве неясно?

– Да… – обронил следователь. – Тут надо подумать… – Он посмотрел на часы. – Ну, ладно. Спасибо тебе. И девчатам из инспекции передай благодарность. Мы сейчас тут обговорим все.

– Обязательно передам. Ну, пока! – окрыленным голосом произнесла Ильсия и положила трубку…

– Есть какие-нибудь новости? – поинтересовался прокурор, когда он вернулся в кабинет. Настороженные взгляды присутствующих выражали тот же вопрос.

– Звонили из инспекции по делам несовершеннолетних. Инспектора… – сказал следователь, нарочно не называя, кто именно. – Они беседовали со школьниками и утверждают, что Оля Портнова шла в лес другой дорогой, нежели мы думаем…

– Какой же? – полюбопытствовал прокурор.

– Есть, оказывается, другая… Она проходит мимо вышкомонтажной конторы.

– Вышкомонтажной конторы? – заинтересовался прокурор. – Погодите, а какие у нас там есть еще предприятия?

– Нет больше никаких, – подсказал начальник милиции. – Контора находится на самом краю поселка. Дальше начинается поле, а там лес…

– Да, да… – задумчиво произнес прокурор. – Там больше действительно ничего нет. А что, если…

Клуб вышкомонтажной конторы был переполнен до отказа. Еще утром здесь объявили, что к концу рабочего дня прибудут представители прокуратуры и милиции для очень важного разговора с рабочими. Намекалось, что разговор будет касаться совершенного в лесу убийства. Это сразу всех заинтересовало.

Закончив смену, рабочие и служащие прямо из цехов, мастерских, служебных кабинетов потянулись к клубу.

Происшествие… Оно поистине взбудоражило людей. О нем говорили много и повсюду. Но услышать хотя бы самую малость из уст тех, кто непосредственно занимается расследованием, – это совершенно иное дело, тут есть смысл пожертвовать временем, каким бы ценным оно ни было.

Люди ждали. И вот на сцену, посреди которой стоял накрытый зеленой скатертью стол, вышли и расселись по местам прибывшие гости. Это были районный прокурор, следователь, начальник милиции.

Когда в зале установилась тишина, поднялся прокурор. Он не стал выходить к трибуне, заговорил с места.

– Товарищи, совершено злодейское убийство, вы знаете. О том, что это именно убийство и убийство преднамеренное, мы сейчас можем говорить совершенно определенно. Но кто убийца?

Зал застыл в ожидании, притаился, боясь пропустить слово.

– К сожалению, мы не можем назвать его имени. Здесь нет никакой служебной тайны. Просто оно нам пока что неизвестно…

Негромкий, но многоголосый ропот прошел по рядам, всколыхнул их. Было в этом ропоте все: и удивление, и недовольство, и боль за неудачу.

– Прошу мои слова не расценивать как признание в беспомощности, – поднял руку прокурор, призывая всех успокоиться. – Если бы преступник рассчитывал на то, что его схватят на другой же день, то наверняка он не пошел бы на столь страшное дело… Вы знаете, преступление совершено вдали от поселка, в безлюдном месте. Да и тело погибшей обнаружено лишь на третий день. Все это создает, безусловно, большие трудности на пути следствия. И именно они, эти трудности, заставляют нас просить вашей помощи…

Зал насторожился, опять застыл в глухом молчании.

– Дело в том, – продолжал прокурор, – что дорога, по которой шла в лес Портнова Оля, проходит мимо вашего предприятия, и не исключено, что кто-нибудь мог заметить девочку, заметить дворняжку, с которой она отправилась в дорогу, возможно, даже того, кто следовал за ней или с нею вместе… У нас есть основания полагать, что убийца знал девочку, знал и, возможно, обманным путем завлек ее вглубь леса. Ведь жертва не пыталась даже спастись бегством…

Прокурор сделал паузу, оглядел зал, прежде чем заговорить о главном.

– Мы обращаемся к вам… обращаемся с просьбой помочь следствию, сообщить известные вам данные, любые данные, пусть даже незначительные, на первый взгляд. Итак, мы ждем. Ждем и надеемся…

Прокурор еще раз оглядел притихший зал, машинально поправил галстук и сел.

Тут же поднялся с места начальник милиции.

– Товарищи, – сказал он деловито, – сообщить имеющиеся сведения можно в любое время в прокуратуру, в поселковое отделение милиции или райотдел внутренних дел. Адреса и телефоны известны. Может быть, кому-то не захочется назвать своего имени. Мы не настаиваем на этом… – Подполковник чуть улыбнулся и добавил: – Кстати, почтовые ящики тоже к вашим услугам…

Прошла ночь. Наступил день. Никто не обращался ни в милицию, ни в прокуратуру. Время тянулось медленно. И лишь после полудня в кабинете Салихова зазвонил телефон. Когда майор поднял трубку, тихий мужской голос произнес:

– Допросите слесаря Туманова. Он кое-что знает…

Пивная, в которую заглядывал иногда после работы Туманов, показалась ему неуютной и тесной. Да и люди сейчас выглядели какими-то скучными, унылыми. Было так оттого, наверное, что Туманов плохо спал ночью, ощущал какую-то душевную неуравновешенность. После собрания в клубе вдруг вселилось в него беспокойство, смутное, назойливое, точно неизлечимая боль, которая прежде всего гложет душу.

Взяв с безразличием два бокала с холодным пивом, он отошел к столику в самом углу пивной. Народу тут поменьше, шуму – тоже. Туманов бросил в бокал щепотку соли и стал медленно, с ленцою, потягивать пиво.

Два раза подходил сегодня к милиции, а зайти так и не посмел. И надо же было ему угодить в тот день… Пошел бы с обеда чуток пораньше или попозже, пронесло бы все, миновала беда. А тут стал переходить дорогу, глядит – девчушка идет к лесу. За ней – человек, словно крадется. Знакомый будто бы. Сразу-то не узнал. Да и сейчас сомнение гложет: не ошибся ли. Оттого и не посмел заявиться в милицию. Ведь, как-никак, а с убийством связано. Обвинят человека, да возьмут и шлепнут ни за что ни про что…

Туманов с тоскою посмотрел на бокал с недопитым пивом: не видать дна-то, пока не допьешь. А что там на дне? Может, паук дохлый лежит. Вот так оно и в жизни – всегда надо добираться до дна, чтобы узнать, где правда, а где кривда…

– Позвольте пристроиться к вашему столику? – прервал его раздумья чей-то незнакомый, но приятный голос.

– Валяй! – сказал Туманов и, подняв голову, увидел симпатичного молодого человека, который стоял, широко улыбаясь и держа в руке бокал с пивом.

– Спасибо! – поблагодарил незнакомец и поставил бокал на столик. Черная, изрядно потертая кожаная куртка, темная сорочка и небрежно повязанный темный галстук выдавали его за приезжего. Он глотнул пива и, протягивая Туманову руку, представился:

– Егоров Николай Ильич. Экспедитор из Перми. Приехал в командировку.

Туманов нехотя назвал свою фамилию и, пожав протянутую руку, взялся за второй бокал.

– Поселок, я смотрю, у вас что надо! – весело и свободно заговорил приезжий, глядя на Туманова своими улыбающимися светло-карими глазами. – Чистый, убранный. Зелени много. И дома – в ажуре. Правда… – Улыбка на лице экспедитора стала более сдержанной. – Правда, не совсем спокойно здесь, мне чудится…

Экспедитор сделал несколько глотков и пояснил, чуть скривив в усмешке губы:

– Иду сегодня, понимаете ли, по улице – дружинники какие-то остановили, документы начали проверять. Случилось, что ли, что-нибудь?

– Девочку тут порешили, – нехотя ответил Туманов. – Никак не могут найти, кто сотворил такое зло.

Экспедитор отпрянул назад и с недоумением посмотрел на него.

– Девочку? Ребенка, значит? Да быть такого не может!

– Бывает… – угрюмо произнес Туманов. – Нашли в лесу ее недавно. Поляна там одна есть…

– Ах, в лесу… – несколько успокоился собеседник, опять припав к столику. – Ну, в лесу-то другое дело. Там всякое может случиться. У нас тоже недавно егеря в лесу порешили…

– И что же, нашли убийцу? – живо заинтересовался Туманов, отодвинув в сторону бокал с остатком пива.

– Нашли. Ровно через месяц. Могли бы и раньше, да у одного олуха мозг не сработал. – Экспедитор допил пиво и тоже отодвинул в сторону бокал. – Ты понимаешь, видел нож у человека, видел даже, как тот топтался на том месте, где позже егеря убитым обнаружили, а в милицию не сообщил. Вот сволочь, вот…

– Ты погоди ругаться! – сердито оборвал его Туманов. – Со стороны оно всегда просто рассуждать. А если этот человек не уверен был, если видел, слышал, а вот не уверен – и все! Разве не может быть такое?

– Уверен-неуверен, – осуждающе проговорил экспедитор, – а скрывать не годится. Вот ты, к примеру…

Туманов вздрогнул и побледнел. Руки его нервно заползали по поверхности стола.

– Вот ты, к примеру, разве не сообщил бы, если бы знал про такие вещи? Ну, скажи, не сообщил бы? Конечно, сообщил! Тут ведь дело такое… судебное…

– Ага, сообщи невпопад, а потом из-за тебя невинного человека засудят и поставят к стенке!

Экспедитор с подозрением посмотрел на него.

– Да ты, я вижу, что-то…

– Ладно, ладно… – раздраженно махнул рукой Туманов. – Не твоего ума это дело. Чего ты лезешь в душу? Приехал в командировку – вот и занимайся, чем велено. А то ишь наставник выискался!

Он сердито смахнул со столика оставленные кем-то бутербродные крошки и, повернувшись, решительно покинул пивную.

Собеседник его тоже через некоторое время вышел из пивной и, зайдя в телефонную будку, набрал номер.

– Товарищ подполковник? Это я – седьмой. Надо немедленно задержать и допросить Туманова. Мне кажется, он знает убийцу!

Через полчаса Туманов уже сидел в кабинете у Мустафина. Сначала молчал, запирался, но, увидев вошедшего в кабинет «экспедитора» в форме лейтенанта милиции, передернулся весь, побледнел и угрюмо опустил голову…

На звонок им открыла худенькая женщина в скромном домашнем халате, судя по всему – хозяйка квартиры. Поблекшее матовое лицо, на котором разве лишь светились васильковым блеском глаза, отображало растерянность и испуганное изумление. И эта растерянность, и изумление отнюдь не были притворными. Неожиданный звонок, и пятеро одетых в штатское мужчин – не такое уж частое посещение для мирно отдыхающей женщины.

Лишь приглядевшись к визитерам и узнав среди них местного участкового инспектора, она сумела выжать из себя нечто похожее на улыбку и произнести:

– Здравствуйте… Проходите…

Все пятеро прошли в прихожую, а оттуда – в просторную светлую комнату, обставленную недорогой, но красивой мебелью. На стене – фотографии детей, маленьких, повзрослевших и уже совсем взрослых. На комоде – несколько потрепанных детских игрушек и небольшая гипсовая скульптурка «Играющие дети».

Мустафин, первым вошедший в квартиру и первым увидевший эту вызвавшую в нем какой-то неприятный холодок детскую «выставку», представился хозяйке.

– Где хозяин? – спросил тихо и осторожно, будто считал: почивает в спальне и может проснуться.

– Объясните, пожалуйста, что произошло? – дрогнувшим голосом спросила женщина, бледнея на глазах и медленно опускаясь на стул.

«Знает или не знает?» – думал следователь, пристально наблюдая за ней, и лишь встретив ее взгляд, грустный, недоуменный, но прямой и открытый, решил: «Нет, наверное, не знает…»

– Где хозяин? – повторил он вопрос.

– Пошел на автовокзал, – ответила она, немного успокоившись и взяв себя в руки. – Должен скоро вернуться. За чемоданом. В гости к сестре собирается…

– Хорошо, мы подождем. Чтобы не вести время, – следователь вынул из портфеля документ, скрепленный гербовой печатью прокурора, – начнем обыск. Вот постановление. Ознакомьтесь, пожалуйста, и распишитесь.

Она взяла постановление, прочитала внимательно, расписалась и, возвратив его следователю, произнесла тихо, почти полушепотом:

– Не понимаю, ничего не понимаю…

Мустафин обернулся назад, где стояли работники милиции с понятыми, и сказал твердым, четким голосом:

– Приступайте, товарищи!

Все разом разошлись по комнате. Все, кроме понятых. Они остались со следователем.

– Где хранится рабочая одежда вашего мужа? – спросил следователь, обращаясь к сидевшей в молчании хозяйке.

– Там в шкафу, – с безразличным видом кивнула она в сторону прихожей.

– Принесите, пожалуйста, сюда все, что есть. Здесь удобней и светлее…

– Обувь тоже? – медленно поднялась она со стула.

– Да, непременно!

Когда одежду перенесли в комнату, следователь устроился возле окна, чтобы было хорошо видно, и начал осмотр.

Взяв в руки ботинки и перевернув их вверх подошвами, он сразу же увидел: на подошвах – мелкие поперечные полосы. Каблуки сзади стерты… Он начал внимательно осматривать поверхность ботинок. Понятые и хозяйка молча наблюдали за ним. Есть! Есть мелкие буроватые пятна на носке одного из ботинок!

Следователь подозвал понятых и показал им пятна:

– Вот, обратите внимание…

Уже отложили в сторону плащ, фуфайку, резиновые сапоги, фуражку… На очереди – рубаха. Следователь пригляделся к рукавам. И здесь – небольшие буроватые пятна! Несколько таких же пятен он обнаружил на куртке…

Из соседней комнаты появился Хисматов.

– Марат Сагитович, посмотрите сюда!

Он протянул следователю сильно измятые рабочие брюки одного цвета с курткой.

От волнения у следователя заколотилось сердце. На нижнем крае левой штанины виднелось несколько отверстий, расположенных симметрично. «Следы от зубов собаки!» – без сомнения решил следователь. Он показал следы понятым, сам обратился к хозяйке.

– В этих брюках ваш муж ходил на работу?

– Ходил, – ответила та сумрачно. – Он отдавал их мне зашить. А я совсем забыла. Так и лежали под кроватью…

– Там в шифоньере есть еще полушубок, шапка и шарф… – довольный своей находкой, заметил Хисматов.

– Давайте сюда. Запишу все в протокол, – кивнул ему следователь.

Обыск уже завершался подписанием протокола, когда внизу, в коридоре, гулко хлопнула дверь и раздались шаги. Кто-то вошел в подъезд.

Мустафин и Хисматов посмотрели на хозяйку.

«Узнаю по шагам. Это он», – говорили ее глаза.

Следователь дал знак, и Хисматов с милиционером вышли в прихожую.

Шаги поднимавшегося по лестнице были тяжелыми, неторопливыми, будто человек шел нехотя, против своей воли, или нес на плечах большую ношу.

Раз, два, три… Можно было определить число оставшихся ступеней. И вот уже шаги замерли у входа. Короткая пауза, рывок – и в прихожую ввалился высокий широкоплечий мужчина в клетчатой летней рубашке и надвинутой на лоб кепке. Увидев людей, он отпрянул назад, но сотрудники милиции, не мешкая, схватили вошедшего за руки, плечи. Задержанный рванулся, заскрежетал зубами.

– Да пустите же, сволочи…

Но длинная мускулистая рука Хисматова, обхватившая его шею, не дала продолжить ругательства, заставила замолчать и двинуться в комнату.

В дверях он лицом к лицу столкнулся с Мустафиным.

– Лачугин… – только и смог выдавить из себя следователь.

– А-а, это вы? – с неожиданной обрадованной улыбкой остановился Лачугин. – А я уж напугался было. Подумал грешным делом, не забрался ли кто в квартиру. Вхожу – и сразу цап меня!

Он расслабился, покорно опустил плечи: руки, державшие его, тоже отступились. Лачугин встряхнулся, поправил одежду.

А следователь все стоял и смотрел на него. То же лицо с крупным прямым носом. Тот же шрам над верхней губой. Те же водянистые, почти бесцветные глаза. Но насколько они сейчас были охвачены страхом и смятением.

«Его, наверное, расстреляют?» – вспомнил следователь вопрос Лачугина, заданный ему там, возле морга, когда шел разговор об убийце…

Как же он тогда не насторожился, не пригляделся к этому типу? Хотя в то время… путались всякие там беглые преступники, пьяные водители, лесные бродяги… А тут еще не кто-нибудь, а сам сосед Портновых…

Следователь тотчас отогнал роившиеся в голове мысли и, сделав несколько коротких шагов по комнате, сказал, обращаясь к задержанному:

– Однако вы, кажется, ехать куда-то собирались, Лачугин?

– Собирался. К сестре. Да, видать, в неровен час. Ну, ладно, это не к спеху… – Хозяин квартиры опять пытался улыбаться, но это уже было мало похоже на улыбку. – А вы, стало быть, в гости к нам? Что ж, добро пожаловать! Прокуратуре и милиции, как говорится, всегда рады!

Он повернулся к жене, стоявшей неподвижно в углу, возле телевизора.

– Нюра, поставь-ка нам быстренько чаю, а я схожу… тут, недалеко…

Это уже было слишком.

– Вот что, – холодно сказал следователь, – никуда вы не пойдете!.. И вообще, перестаньте паясничать. Дело слишком серьезное, чтобы ломать здесь комедию.

– Не понимаю… – мгновенно помрачнел Лачугин, зябко оглядываясь по сторонам. – Меня что, обвиняют в чем-нибудь?

– Не обвиняют, подозревают, – уточнил следователь.

– В чем же?

– Об этом будет разговор в прокуратуре. А сейчас прочтите вот это. – Он протянул Лачугину постановление о заключении под стражу.

Лачугин нерешительно, словно боясь обжечь руки, взял документ. Его уже било мелкой дрожью. Каким-то отупевшим, совершенно бессмысленным взглядом он прошелся по строкам и вдруг со злобой посмотрел на следователя.

– Но…

– Уведите! – приказал Мустафин, и стоявшие за Лачу-гиным работники милиции, тотчас взяв его под руки, повели на улицу.

В комнате воцарилась тишина. Жена Лачугина стояла бледная, не шевелясь и потупив взор.

– Ваши дети? – кивнул Мустафин на висевшие на стене фотографии.

– Да, – не поднимая глаз, ответила она. – Большие уж. Дочь замужем, сын учится в техникуме.

– Их дочь тоже могла бы выйти замуж…

– Он? – вдруг с ужасом спросила она и, застонав, закрыла лицо руками…

Из протокола допроса подозреваемого Лачугина Дмитрия Ивановича:

«…Никакого преступления я не совершал… Был в тот день на работе и никуда не отлучался. Это могут подтвердить товарищи-сослуживцы… С Портновыми я живу по соседству, никаких личных счетов у меня с ними нет. Портнова, его жену, дочь я никогда не преследовал, зла им не причинял и не намеревался… В тот день работал в своей обычной одежде: куртке и брюках из синей хлопчатобумажной ткани, серой рубашке, ботинках…»

Из протокола очной ставки между свидетелем Тумановым и подозреваемым Лачугиным:

Туманов: Лачугина знаю хорошо, оба работаем в мастерской вышкомонтажной конторы слесарями. Отношения у нас доброжелательные… Это случилось как раз в тот день, когда не вернулась домой дочь Портновых. После обеда я, как обычно, шел на работу и недалеко от конторы увидел девочку, удаляющуюся по дороге в сторону леса, по фигуре и одежде похожую на дочь Портновых. Впереди нее бежала собака… Потом я заметил, как через проем в заборе с территории конторы на улицу вышел высокий мужчина, одетый в синюю спецовку, и осторожно, крадучись, направился вслед за девочкой. По всем приметам это был Лачугин. Я еще раз убедился в этом, когда пришел в мастерские и не застал его там. Он появился на работе часа через полтора-два, сказал, что провожал друга, и просил не говорить о его опоздании начальству…

Лачугин: Да, Туманов отчасти прав. Я действительно в тот день опоздал на работу: пообедав дома, прилег и заснул нечаянно. Придя потом в мастерские, посчитал неудобным признаться в этом и сказал, что провожал друга… Возможно, по пути мне встретилась девочка, но я этого не заметил…

Из протокола допроса подозреваемого Лачугина:

«…Дочь Портновых в тот день я встречал. Произошло это так. Домой на обед я не пошел, а наскоро закусил в буфете и решил прогуляться. У меня болела голова – хотелось подышать свежим воздухом. Выйдя через проем в заборе за территорию конторы, я направился в сторону леса. За пригорком увидел девочку, которая с собакой шла к лесу. Нагнал ее: это была дочь моего соседа Володьки Портнова – Оля. Она сказала, что хочет набрать бабушке ягод, и спросила, не знаю ли я ягодные места. Я ответил, что знаю, и мы пошли вместе. В лесу я показал ей ягодник, вместе с нею немного покушал ягод и, заметив, что опаздываю на работу, поспешил быстрее вернуться в контору. Попрощался с нею, сказал, чтобы долго не ходила, и вышел из леса. Больше я дочь Портновых не встречал и не видел. Что произошло в лесу после меня и кто так жестоко расправился с ней, не знаю и пояснить не могу…»

Мустафин сидел в ожидании. Только что он вызвал к себе на очередной допрос Лачугина.

В комнате тишина. Лишь изредка, раскачиваясь на ветру, чуть слышно стучится в стекла листвою росший за окном молодой тополь, как бы не давая успокоиться, застыть, уйти от реального мира.

Медленно текут минуты…

За последние дни Мустафин потратил немало труда и времени, чтобы добиться главного – заставить признаться Лачугина, что в день убийства он был в лесу, видел там Олю Портнову. Этому в первую очередь способствовала очная ставка с Тумановым. И вот теперь предстояла решительная схватка…

В ранней молодости Мустафин занимался боксом. Каждый раз перед выходом на ринг он испытывал волнение, безудержное, неодолимое. Нет, оно не было вызвано боязнью проиграть, оказаться в нокауте, ведь зачастую это волнение приходило и тогда, когда Мустафин знал, что перед ним соперник, уступающий ему в силе. Скорее, наоборот, оно было вызвано желанием победить и победить как можно лучше.

Вот и сейчас он испытывал примерно такое же волнение, волнение перед решающим боем…

Лачугин вошел в кабинет, держа за спиною руки, встал у двери, и лишь когда по знаку следователя удалились конвоиры, приблизился к столу, за которым сидел Мустафин, и с тяжелым вздохом опустился на стул.

За эти дни он заметно похудел, осунулся. В его бледности и худобе, в глубоко запавших с синими кругами глазах прятались тоска и страх, нет, не прятались, а скорее даже трепетали, боясь обнаружить себя.

Мустафин неторопливо привел в порядок свои бумаги, поднял взгляд на Лачугина.

– Ну, продолжим, – сказал, не отрывая глаз от арестованного. – Если помните, мы в прошлый раз остановились на том, что вы пошли в лес, как сами изволили выразиться, подышать свежим воздухом, встретили дочь Портновых, покушали ягод… Ну, а дальше… Что же все-таки было дальше?

– Я уже рассказывал вам… – отвечал помрачневший Лачугин, нервно поглаживая пальцем шрам над губой. – Мы походили по лесу, покушали ягод, и я расстался с нею, ушел из леса. Вы же сами знаете, меня потом видели на работе…

– Стало быть, вы продолжаете отрицать свою причастность к убийству?

– Убийству… – досадливо покачал головой Лачугин и демонстративно отвернулся. – Вам сколько ни говори, все одно… Да на что мне было убивать ее? На что?

Следователь чуть прищурил взгляд.

– Петр Рябов… Вы знали его?

– Отчего же не знать, знал. Землячок он был мой. Вместе когда-то грязь месили на буровой. На троих вместе соображали… Да мало ли чего еще.

Говорил Лачугин горячо, зло, внушительно, но руки его все более дрожали, а в голосе нет-нет да проскальзывали нотки растерянного недовольства.

«Ничего, пусть выложится весь до конца!» – думал следователь, наблюдая за всеми его промашками. Он продолжал держать Лачугина под пристальным взглядом.

– Мы получили подтверждение о том, что вы отбывали наказание в одной колонии с Рябовым…

– А я и не делал из этого секрета. – На этот раз уже совсем зло огрызнулся Лачугин. – Вы же не спрашивали меня об этом! Спросили бы – я и так бы вам сказал: да, отбывал. Вместе тянули срок! Ну и что из того? Вам ведь известно, наверное, что Петька Рябов давно уже прошел проверку в чистилище и бряцает костями где-то там…

– Вы о всех земляках так?

– А что я сказал особенного?

– Уж слишком много злобы, пренебрежения в ваших словах…

– Да что тут сюсюкаться! Все мы одним миром мазаны и для одного земного уголка пришли на свет…

– Жаль… – обронил следователь, не спуская глаз с Лачугина.

– Что жаль? – повернулся, наконец, к нему Лачугин, искоса взглянув на лежащие на столе бумаги.

– Жаль, что вы так рассуждаете. Рассуждали бы иначе…

– На что вы намекаете, гражданин следователь? Все говорите какими-то загадками… Петьку Рябова зачем-то вспомнили…

– Да ненавидел очень, говорят, Рябов Портновых…

– А мне что за дело до этого? Портновы… Что они сделали мне такого? У меня с ними все на мази. Если что у них было с Рябовым, так с ними и разбирайтесь!

– Ну что же… – медленно произнес следователь. – Я вижу, настало время ознакомить вас с материалами некоторых исследований, произведенных по нашей просьбе экспертами и специалистами…

Он склонился над своими бумагами.

Лачугин сразу же насторожился, беззвучно сглотнул слюну. Он пристально следил за тем, как следователь ищет что-то, перебирая бумаги и повторяя с отсутствующим взглядом: «Где же они, где же они…»

Вот он отобрал пачку бумаг и фотографий.

– Начнем, пожалуй, с этого, – показал Лачугину две фототаблицы. – На рукаве вашей рубашки и на ботинках обнаружены следы крови. Группа ее совпадает с группой крови дочери Портновых. Объясните, как могло случиться, что на вашей одежде оказалась кровь убитой?

– Кровь? На моей одежде? – мгновенно побледнел Лачугин. Руки его заползали по груди, коленям, но после некоторой заминки он овладел собой и заговорил так, будто только что вспомнил забытое.

– А-а, кровь! А я не понял вас сразу. Тут, знаете ли, дело такое… самое обычное. Когда возили девочку в больницу, я как раз ездил туда и помогал выносить ее из морга. После вскрытия, значит. Там, видать, и запачкался. Там, а где же еще?

По ожившему лицу, странно заблестевшим глазам было видно: Лачугин испытывает внутреннюю радость от этой внезапно пришедшей в голову удачной мысли, в которой он, очевидно, видел свое спасение.

– Да, верно, – согласился следователь. – Вы действительно ездили в морг и помогали уложить девочку в машину. Вы не забыли даже пустить слезу, обласкать несчастную, когда ее стали опускать в могилу. Все это было, но… – следователь чуть помедлил, наблюдая за нетерпением Лачугина. – Но предусмотреть все, право, невозможно. Кровь убитой обнаружена и на вашей рабочей куртке, которой, как ни странно, не было на вас, когда вы приходили в морг…

– Не было рабочей куртки? – снова заерзал на стуле Лачугин. – Погодите, а в чем же я был?

– Вы были в пиджаке!

– Пиджаке? Ах да! А кровь, значит, на рабочей куртке?

– И еще на сорочке, и на ботинках… – испытующе смотрел на него следователь.

– Можно я взгляну на это самое… на заключение, где сказано об этом.

– Пожалуйста!

Лачугин взял протянутый ему акт экспертизы, прочел его не торопясь и, возвратив следователю, потупил взор.

– Этого не может быть… Это какая-то ошибка… – произнес он хриплым подавленным голосом, уставившись в пол тем растерянным, опустошенным взглядом, который не нуждается ни в каких разгадках. И следователь решил, что настало время для окончательного удара.

– Но это еще не все, – заговорил он теперь уже твердым, не терпящим возражения тоном. – В руке у девочки оказались ваши волосы. Вы понимаете – волосы! О том, что они ваши, бесспорно доказано экспертизой! И даже собака…

– Что собака? – вздрогнул Лачугин.

– Даже собака оставила свой «автограф» на ваших брюках. Как знала… Да, да, не удивляйтесь. На штанине ваших брюк, в которых вы ходили в тот день на работу, – следы от зубов убитой вами собаки, дворняжки Портновых… – Следователь разложил перед Лачугиным целую кипу исследовательских документов. – Это не мои домыслы, Лачугин. Это заключения специалистов. И каждое из них имеет доказательственное значение. Вот, взгляните на них, вникните в их смысл. Может быть, вы, наконец…

– Не надо… – Лачугин поднял трясущуюся руку, но тут же беспомощно опустил ее и погрузился в молчание. Было слышно, как тикают часы на руке следователя. Прошла минута, а Лачугин все молчал. Лишь лицо его покрывала мертвенная бледность.

О чем он думал сейчас? О том, каким синим было небо и как ярко светило солнце в тот день, когда он вышел за ворота исправительно-трудовой колонии и, с упоением вдыхая напоенный весенним ароматом воздух, пешком пошел на вокзал, чтобы оттуда поехать домой? О том, каким вкусным и приятным был первый обед за семейным столом, когда рядом сидели жена и дети? Или ему вспомнился тот тихий жаркий полдень, когда, подойдя к сломанному забору, он увидел девочку, мирно бредущую к лесу? А может быть, он представил сейчас воочию ту маленькую лесную поляну, березу и траву на ней, обрызганные кровью?

Так это было или нет, а только усмехнулся Лачугин и произнес с желчью:

– Ухватили все же за хвост… Цапнули… Хоть отсюда – прямо на эшафот! Ну, молодцы! Поздравляю. Кричать «браво», что ли? Закричу…

Он вскинул голову и вдруг захохотал. Захохотал дико, по-звериному.

– Да, я – убийца! Убийца! – закричал он, буквально захлебываясь от хохота. – Я… я ненавидел Портнова, его жену, весь род его! Вся грудь моя была наполнена ядом! Яд разъедал мне ум, сердце, все, все, все! Я не выдержал, слышите, не выдержал! Ха-ха-ха! Как увидел девчонку, стройную, красивую, все разом перемешалось в голове! Я пошел за ней, пошел, как волк, как гиена. Все время я следил за каждым ее шагом. Возле поляны никого не было. И собака гуляла где-то в лесу. И тут я напал на нее, схватил сзади, а она вырывалась, пыталась кричать. Я зажимал ей рот…

Мустафин слушал его, не перебивая. Он не пытался противодействовать тому, что происходит с Лачугиным, зная, что это – истерия, истерия страха и отчаяния, постоянно преследовавшие его, а теперь нахлынувшие на него с такой внезапной и неукротимой силой, что совладать с ними было просто невозможно. И поэтому он терпеливо ждал.

– Да, да, зажимал ей рукой рот, не давая кричать! – надрывался Лачугин. – Она уже задыхалась. И тут откуда ни возьмись выскочил этот пес и вцепился мне в штанину. Я сначала отбивался ногой, а потом под руку подвернулась коряга. Пса я прибил сразу. Ну, а ее тоже… вгорячах…

Приступ безудержного хохота прекратился так же внезапно, как и начался. Теперь Лачугин сидел, судорожно глотая ртом воздух. Но и это длилось недолго. Он успокоился, наконец, отдышался и продолжал медленно и приглушенно, лишь время от времени как-то жутко вздрагивая всем телом:

– Потом я понял, что влип в мокрое дело… Меня охватил страх. Нет, не страх, а ужас… ужас…

Он повторил «ужас» несколько раз, не решаясь или не находя в себе сил говорить дальше, схватился рукой за голову и, весь согнувшись, тихо, жалобно, по-щенячьи заплакал.

– Меня… меня, наверное, расстреляют, расстреляют… – скулил он, все больше теряя самообладание. – Я вам во всем признался честно. Но все равно, меня расстреляют, я знаю…

– Мы только что говорили здесь о Петре Рябове… – намекающе заметил следователь.

Лачугин поднял голову и в глазах его, наполненных слезами, сверкнула злоба.

– Он, он, сволочная душа, – процедил сквозь зубы убийца. – И сам скормил червей в сырой земле, и меня подвел под вышку, падла… А ведь кто тянул его за язык! – Он несколько раз пошмыгал носом, вытер глаза. – Вы знаете, наверное, срок мне дали за то, что сейф я в колхозе выпотрошил… поехал туда, как истинный пролетарий, хлеб, видите ли, убирать, в комфортабельном автобусе ехал, а оттуда везли уже на «черном вороне»… Потом суд, зона… Когда пришел на отсидку Петька Рябов, обрадовался сначала: земляк, мол, кореш! Последней краюхой с ним делился, в число «авторитетных» его вписал. А он отблагодарил сполна… Целый год ходил поганец с тайной улыбкой, ничего не говорил и лишь на второй, когда уже слег совсем от недуга, выложил все как на духу. Ты, мол, здесь мозоли на пузе натираешь, а Нюрка твоя там с Володькой Портновым такие романсы закатывают… Словно ножом резануло меня по сердцу. Весь свет померк в глазах. Три дня ничего не ел, не пил, а потом заревел, как баба, проклял Володьку и поклялся вернуть ему все сполна… Станете спрашивать, зачем клялся, не разобравшись ни в чем? Эх, скажи мне Петька про все это там, на воле, – враз бы разобрался что к чему. А в зоне? Кругом все одно: вышки да проволока… Гнешь спину с утра до вечера… Дни тянутся, будто годы. Лежишь иногда ночами – глаз не сомкнуть от тоски. А тут еще такое… Как представишь, что жена твоя там… Думал, не выдержу сначала: или свихнусь, или накину себе ремешок на шею… Потом все же взял себя в руки. Успокоился малость. Отложил все, как говорится, на поздний срок… В первое время, как вышел на волю, слова Петькины словно бы и не тревожили сердце. И Нюрку свою не упрекал ни в чем, а лишь приглядывался потихоньку. А потом привычным делом стала матушка-свобода, развязались руки. К рюмке стал опять прикладываться, примечать, что делается вокруг. Увидел однажды я их, Нюрку и его, на каком-то празднике, стоят, беседуют о чем-то, улыбаются так мило, будто под венец собираются. Оборвалось у меня что-то внутри. Все разом вспомнилось: и слова Петькины, и лагерная клятва. Потом видел их еще и еще… Может, и не было ничего особенного между ними, может, случайно все так получилось, но тут уж как знать… Опять злыдня стала приходить по ночам. Снова стала прибивать меня к самой грани сумасшествия. Не мог ни спать, ни есть, одно было на уме – как досадить Володьке, как исполнить ту клятву… Сначала хотел поладить с его Евдокией, сделать все по согласию: что взял, то отдай – и квиты. Не вышло ничего. Гордой оказалась… И после этого еще как-то сдерживал себя, заметал злость и обиду. А как увидел на пустыре девчонку их, юную, красивую, похожую на мать, враз потерял разум и не мог уже ничего поделать с собой, ничего…

Он опять опустил голову и несколько раз всхлипнул.

Следователь смотрел на него холодным взглядом.

– А зачем ходили опять туда, на поляну? Ведь это были вы…

Лачугин продолжал сидеть с опущенной головой.

– Не знаю… – с дрожью произнес он. – Не мог, видать, иначе. Тянуло меня туда. Тянуло, будто к заколдованному месту. И сам не заметил, как побрел к лесу. Ноги подгибаются, боюсь сам, а иду, иду, словно черт какой-то толкает в спину. И дело там было еще… В тот день, когда я загубил девчонку, затерял где-то портсигар, где была справка с моей фамилией. Думал, в лесу, может, обронил. Боялся, что найдете и возьмете меня сразу за хвостик. Вот и решил посмотреть заодно. А теперь уж… – Он опять согнулся и глухо застонал. – Теперь меня расстреляют. Я знаю, расстреляют…

Из кабинета его увели почти под руки. И все время он повторял отрывистое, бессвязное: «Расстреляют меня… знаю… расстреляют…»

И, наблюдая за этой неприятной до отвращения сценой, следователь подумал: «Как же примет кару этот человек, легко и бездумно погубивший молодую, совсем юную жизнь?» – «Человек? – мысленно переспросил он себя и тут же ответил: – Призрак!»

Тайна лесного дома

Оперативное совещание закончилось в десять. Все покинули зал заседаний. В коридоре начальник милиции Лесков предложил учтиво, без излишней навязчивости:

– Михаил Иванович, может быть, по чашечке кофе?

Стартов рука об руку работал с Лесковым уже восьмой год, знал его как человека душевного, внимательного, и сейчас, когда он находился здесь, в его «владениях», было бы непочтительным не заглянуть в кабинет хозяина, не присесть и не обменяться с ним хотя бы парой житейских фраз после только что закончившегося делового разговора.

Знакомый кабинет. Рабочий стол с двумя рядами стульев по бокам, небольшой журнальный столик и два неглубоких кресла.

Усадив гостя, Лесков включил селектор.

– Нина, принеси-ка нам кофейку, пожалуйста.

Начальник милиции хотел выйти из-за стола, но протяжный гудок внутренней телефонной связи заставил его остаться на месте и повернуться к стоявшему сбоку микрофону.

– Да, я слушаю вас!

– Товарищ подполковник! – донесся из аппарата голос дежурного. – Тут к вам просится один гражданин.

– Хорошо, направьте его ко мне! – сказал Лесков.

Через минуту-другую медленно открылась дверь, и в кабинет неуверенно, пошатываясь, вошел высокий пожилой мужчина в выгоревшей измятой фуражке, темном потертом костюме и запыленных, давно не видевших ваксы кирзовых сапогах. Вид у него был странный: стоял сгорбившись, время от времени дергаясь и неловко двигая головой. Верхняя губа его была распухшей, кровоточила, под правым глазом темнел здоровенный синяк. Руки, худые, кряжистые, беспомощно висели вдоль туловища, на них виднелась кровь…

Лесков несколько неуверенно предложил посетителю сесть, и тот послушно опустился на находившийся возле двери стул, зябко поежившись и вобрав голову в плечи.

В дверях показалась белокурая головка секретарши.

– Петр Захарович, кофе…

– Потом, потом! – подал ей знак рукой подполковник и, сев за стол, выжидающе уставился на посетителя. Ждал молча и Стартов.

Мужчина чуть приподнял голову, оглядел их поблекшими, стянутыми влажной пеленой глазами и произнес сдавленно, с какой-то томящей болью в голосе:

– Моя фамилия Никитин. Я убил человека…

Последовало долгое молчание.

– Вы пришли с повинной? – настороженно, спокойным и холодным тоном спросил начальник милиции, не отрывая глаз от посетителя.

– Да, – тихо прозвучало в ответ.

– Тогда одну минутку! – подполковник нажал кнопку селектора. – Попросите ко мне следователя. С протоколами и всем прочим. Немедленно!

Последовала еще одна пауза, прежде чем в кабинет буквально влетел молоденький лейтенант, в котором прокурор узнал следователя Исаева, поздоровался и по знаку начальника живо сел за стол, разложив бумаги и вооружившись ручкой.

– Продолжайте! – обратился к посетителю подполковник, посмотрев на следователя, лежащие перед ним бумаги и вздохнув облегченно. – Только расскажите сначала о себе, пожалуйста: кто вы, откуда, что произошло с вами. Да, кстати… – Он повернулся к Стартову, внимательно следившему за всем происходящим. – Вот, это наш районный прокурор. Вам надлежит знать об этом…

– Прокурор? – поднял голову посетитель. Он долгим изучающим взглядом смотрел на Стартова, как бы пытаясь вспомнить что-то, но лишь пожал плечами. – Хорошо. Слушайте. Я уже сказал: моя фамилия Никитин. Никитин Дмитрий Фомич. Родился я в 1921 году в Нижнем Тагиле. До войны окончил семилетку, работал на заводе, а как умерла мать… отца-то своего я совсем не знал… отправился рыбачить на Каспий. А потом война, на фронт меня призвали…

Посетитель опять сгорбился, сжался, потер рукой грудь.

– Нет, не могу, не могу! – произнес он, задыхаясь. – Лучше я сначала про то, как убил… Мне сразу легче станет. Вы уж извините, не могу я так. Я про дело свое сначала расскажу. Ей-богу, так лучше будет.

Он несколько раз глубоко глотнул ртом воздух, опустил плечи и, чуть свесив голову, уставился в пол тусклым безжизненным взглядом.

– Месяц назад я вышел на волю после отсидки. Срок у меня был большой, за убийство одной женщины судили. Ксюши Косовой. Пятнадцать лет пришлось звонка своего ждать. Вот только зря. Не виноват я был. Это все муж Ксюши… будь он проклят… Мишка Косов мне подстроил. Но об этом я потом, попозже. Тут сразу что к чему, поди, не разобраться. Но что ни говори, а вышел я на волю – решил свидеться сразу с этим Косовым. Не старое помянуть, не мстить ему собирался, а разобраться кое в чем, узнать прежде всего, за что он меня тогда в те места дальние сослал, за что загубил мою молодость. Косова-то вы, наверное, знаете. Он лесником у вас здесь работает… работал, – поправился он. – Дом у него в лесу, километрах в сорока отсюда. Вроде кордона…

И начальник милиции, и прокурор напрягли память, силясь припомнить хоть что-нибудь про лесника Косова, но лишь неопределенно переглянулись друг с другом, а лейтенант, который записывал показания посетителя, оторвался на миг от своих бумаг и проговорил задумчиво, как бы рассуждая вслух:

– Косов… Это не тот, что задержал в прошлом году двоих браконьеров?

– Вот видите, – оживился сразу Никитин, улыбнувшись в первый раз горькой, если не едкой улыбкой, – какой он храбрый и прилежный, оказывается. Даже браконьеров ловит. А меня вот… – Он лишь вяло махнул рукой. – Ладно, чего уж… Так вот, вчера после полудня приехал я на станцию, значит, а там уже пешком через лес двинул к дому Косова. Дорога не близкая, сами знаете. А тут еще дождь. Добрался я до кордона лишь к самой полночи. Небо к тому времени уже прояснилось, луна из-за деревьев вышла. Долго стоял я на той знакомой мне издавна поляне, смотрел на деревья, на травку, а больше на дом лесника, откуда и пошли все мои несчастья. И страшно было мне, и тоскливо, и сердце разрывалось, будто кромсали его ножом…

На глазах у Никитина показались слезы. Он пригнул голову и неловко вытер их рукавом пиджака. Руки его нервно дрожали.

– Когда зашел во двор, – продолжил он с обидой и болью в голосе, – набросилась на меня собака. Хорошо еще на цепи была. Тут и свет в окнах зажегся. Проснулся, стало быть, хозяин. Он сразу-то не узнал меня, принял, видать, за какого-нибудь приезжего, без всяких слов открыл двери, впустил. И когда в избу зашел, не опознал сразу. Лишь когда прошел я и сел на скамейку к самому свету, вперил в меня свои серые, холодные глаза и стоял как вкопанный минуты две, не меньше. Так и занемел прямо. Потом: «Митька, это ты?» – говорит, будто сквозь сон, а сам рукой о спинку стула упирается и тихонько прижимается к ней задом. Сел, наконец, аж дыхание перевести не может. Белый как полотно. Оглядел я его. Стар стал, осунулся, сгорбился даже малость. А каков хват был! И я в те времена был не доходяга, но как смял он меня, как в дугу согнул и бросил на помойку! Гляжу, мало-помалу успокоился. «Зачем пришел?» – говорит, а я ему: «Разобраться нам надо, Михаил… За что ты меня так осрамил и наказал жестоко. Скажи, ведь ты сам тогда убил Ксюшу…» А он лишь губы кривит в усмешке. Чудак, мол, ты… Гляжу, водку выставил на стол, закуску, сесть меня рядышком пригласил. А я и говорю ему: «Нет уж, Михайлушка, спасибо тебе, ты меня вдоволь и накормил, и напоил. Век не забуду. Ты лучше скажи мне, как ты живешь на этом свете после всех своих преступлений, неужто не мучает тебя совесть?» Он будто слов моих совсем не слышит. «Ну, раз водки, – говорит, – не хочешь…»

Никитин внезапно замолк, схватился опять рукой за грудь, чуть покряхтел, потерев левую сторону груди. Затем поднял голову и угрюмо посмотрел на начальника милиции.

– Извините, гражданин начальник. И вы, гражданин прокурор. Нездоровится мне что-то. Не дали бы вы мне стакан водицы?

Лесков кивнул Исаеву. Тот вскочил со стула, налил из графина воды в стакан и подал его Никитину.

Никитин торопливо, взахлеб выпил, поблагодарил.

– Может, врача вам вызвать? – осторожно осведомился подполковник, видя, как побледнело, исказилось от боли лицо посетителя.

– Нет, нет, не надо, – тихо сказал Никитин. – Сейчас должно пройти. Со мной такое уже и раньше случалось…

Он вздохнул раза три всей грудью, потер рукой висок и продолжал рассказывать дальше с прежней горечью и обидой.

– Так, значит, он и говорит: «Не хочешь раз водки, тогда я чаем тебя угощу». Встает тихонько из-за стола и вдруг ни с того ни с сего хрясь, хрясь мне кулаком по лицу. Искры у меня посыпались из глаз – я так и покатился по полу. Очнулся, смотрю – двустволка у него в руках. Закричал я тут и рванулся в сторону, к печке. Выстрел прогремел, но, видать, вовремя я отскочил, лишь гарью мне в лицо пахнуло. Подвернулась мне тут под руки какая-то гиря, схватил я ее и что было сил бросил в Косова. Она ему прямо меж глаз угодила. Зашатался он, выронил из рук ружье и вслед за ним и сам грохнулся на пол. Подполз я к нему, гляжу – кровь у него пошла из носа, глаза помутнели, не дышит. И сам не помню, как выскочил из избы и побежал, ног не чуя. Пришел в себя – лес кругом, одни деревья. Думал, заблудился совсем, да нет, сориентировался кое-как по луне и звездам, выбрался на дорогу и дошел до станции. Сначала думал, не буду никому показываться на глаза, уеду, пока не разнюхали. А потом поразмыслил немного, думаю, зачем мне все это? И так вся жизнь искалечена. Хуже того, что было, думаю, уж не будет. Доехал на попутке до райцентра и…