Читать онлайн Искать

Посвящается Светлане С.

1

"Это, наверное, кризис среднего возраста," – решила Татьяна, в очередной раз обнаружив у себя плохое настроение. Она тут же поправила свою формулировку: не плохое настроение, а дурное. В своих внутренних монологах Таня часто исправляла речевые недочёты, вспоминая свою школьную учительницу литературы. Например, сейчас, когда исправила слово "плохое" на "дурное", чётко услышала в голове голос Ирины Владимировны: "Что такое хорошо и что такое плохо оставьте для дошкольников – оперируем более сложными понятиями, когда пишем сочинение по литературе".

Татьяна Соколова шла с работы домой. Приятная блондинка, чуть полноватая, но не расплывшаяся, она медленно переставляла ноги, пытаясь отсрочить возвращение в родную квартиру. Родную, близкую, дорогую и опостылевшую.

Удобный лёгкий пуховик согревал Таню в ноябрьскую непогоду. Она не накидывала капюшон, подставив лицо небольшой тихой мороси. "Эта редкая влага полезна для увядающей кожи лица… Но только не в черте города…»

Настроение действительно было ни к черту. Ничего не радовало, ничего не вызывало никаких эмоций, кроме раздражения. И так изо дня в день.

"Муж отдалился, работа надоела, дети живут своей жизнью. Даша много занимается, ходит на биологический кружок, играет в волейбол; у неё много друзей. Выпускной класс! Разве ей до матери? А Миша вообще грозится съехать. Мы ему мешаем. Или он нам? Музыка заняла в его жизни столько места, что мы там вместе теперь не помещаемся. Конечно, ему нужна студия, а не тесная трёшка с родителями. Вот он и мается. Да и ребята из группы подбивают его на переезд. Деньги копят.

Да, не очень-то мы нужны детям. Вроде неплохие родители, не за что себя упрекнуть. А может, не в этом дело? Дети должны жить своей жизнью и желательно отдельно от родителей. Им желательно – не нам. Нам-то они нужны. Очень. Они скрепляют семью прочнее самых прочных чувств, чувства долга и ответственности. Они скрепляют семью кровью. Ребёнок – носитель крови обоих, чужих друг другу людей, делая их родными и близкими. Не хочу повторять банальность, но дети – это фундамент семейного дома. А их дом уже прилично покосился. Фундамент сыплет крошкой, скоро весь осыпется песком. А самое главное – не хочется ничего чинить, латать. Смысл? Ну, укрепишь ненадолго, но через некоторое время, совсем небольшое время, это опять придётся ремонтировать. А надо?

Опять делать вид, что все хорошо, – надоело. Может, и жить тоже надоело? А может. Неинтересно. Ничего не радует. Где взять силы жить дальше? И не просто жить, а ещё работать, а ещё содержать семью, а ещё вести домашнее хозяйство. Не хочу…"

Татьяна, придя с работы домой и с привычной грустью обнаружив отсутствие сына, села на кухне ужинать. Даша даже не вышла поздороваться. Отказалась от еды. Муж задерживался на работе.

Вяло ковыряясь в тарелке, Таня без интереса переключала каналы по телевизору. От разных шоу мутило, от политических программ воротило, от музыкальных – тошнило. Обнаружив знакомые физиономии, она уткнулась в старую советскую комедию. Татьяна могла бы повторить каждую реплику героев, но все равно привычно рассматривала Фрейндлих, Немоляеву и Мягкова в таких уютных ролях. Они для неё давно стали близкими людьми, эти старые актёры в советских фильмах. А что ещё делать, если не пересматривать десятки раз прокрученные ленты?!

Услышав по телефону голос мужа героини Ахеджаковой, Таня замерла на мгновение: этот момент ей всегда нравился. Герой говорит, что им нужен ребёнок, а она ему отвечает на полном серьёзе, что сейчас не может, потому что на работе. Татьяна привычно усмехнулась. Но потом вдруг резко отодвинула от себя тарелку.

"Нам нужен ребёнок! Нам нужен новый ребёнок!" В эту минуту она загадала: вот прямо сейчас она позвонит мужу и скажет про ребёнка. Если он ответит ей что-то невпопад, то она лишь посмеется над своим нелепым желанием. А если ответит ей… Ну, не знаю, что он ответит, но она обязательно поймёт, что муж продолжает быть с ней на одной волне.

Немного дрожащими руками Татьяна набрала номер телефона и совершенно неожиданно для себя произнесла:

– Ты знаешь, нам нужен ребёнок.

А муж, который никогда с ней не смотрел это старье по телевизору и который вовсе не должен был помнить эти дурацкие диалоги героев, совершенно внезапно ответил:

– Но я сейчас не могу, я на работе ещё.

Настроение у Татьяны неожиданно резко улучшилось, и она с аппетитом доела макароны с сыром.

Жизнь обрела небольшой, но все же смысл. Муж показался Татьяне ещё очень даже ничего. Интересный моложавый мужчина, немного седеющий, приятный, подтянутый, модно одетый. Татьяна мигом примерила к его образу детскую коляску и нашла эту картину очень удовлетворительной. Потом подбежала к зеркалу, надолго замерла перед ним, пристально вглядываясь в собственное отражение. "Кажется, все-таки старовата для мамаши… Вот если только похудеть немного, тогда и глаза заблестят голодным блеском и пяток лет слетит с лишними десятью килограммами".

Жизнь ещё больше обрела смысл. Муж довольно благосклонно отнёсся к идее появления нового ребёнка в семье, хотя Татьяна и была уверена в обратном. Вялый супружеский секс обрёл некий новый важный статус. Не полуночное пыхтение двух уставших людей, а изготовление нового человека! Все очень старались. Старались не ударить лицом в грязь.

Но через некоторое время пыл Александра начал постепенно угасать. И – о, ужас! – муж стал иногда отлынивать от выполнения новой миссии. Видимо, он испугался серьёзного настроя Татьяны, приняв его поначалу за игру, за желание разнообразить семейную жизнь. Она испугалась в ответ. А вдруг он передумал? И Таня решила сменить тактику: перестала настаивать, брать инициативу в свои руки, стала пушистой нежной кошечкой. "Он должен расслабиться! Он вообще должен забыть о своей новой роли!" Но, несмотря на этот настрой, Татьяна все равно обижалась, когда уставший на работе муж отворачивался к стенке. "Ничего! Не мытьем, так катаньем я своего добьюсь!"

2

И добилась-таки. Через несколько месяцев Татьяна поняла, что беременна. Поняла с абсолютной уверенностью. До этого момента она сделала не один десяток тестов после одного или нескольких дней задержки в течение полугода. А в этот день, самый обычный, кстати, день, Таня обнаружила какое-то неуловимое изменение в своём организме. То ли это были уже начавшие меняться гормоны, то ли это были стремительно делящиеся клетки внутри неё, неважно, что это было. А важным было то, что женщина осознала, что в ней поселилось счастье. Она к нему прислушивалась, улавливала его на каком-то микроуровне, совершенно немыслимом. Конечно, потом Таня пошла в аптеку за тестом, затем к врачу, чтобы встать на учёт, но это она проделывала уже в более спокойном состоянии, чем пребывала все последнее время. Она находилась в постоянном ощущении себя как драгоценного сосуда с элексиром жизни, молодости, красоты и счастья. Эта заполненность рождала чувство гармонии с миром, с людьми, с самой собой. Даже дети, которые жили своей, такой обособленной, жизнью, и то поняли, что что-то изменилось в ней. Даша, что-то жующая на кухне, вдруг пристально посмотрела на  мать:

– Что с тобой? Ты какая-то другая.

– Я беременна, – просто ответила Татьяна.

– Ничего себе, – только и смогла произнести дочь. – Ты же старая.

– Ну, видимо, ещё нет, раз смогла, – засмеялась Татьяна, подхватила дочь в охапку и закружилась с ней по кухне. Даша засмеялась в ответ:

– Ты реально хочешь родить ребёнка?

– А почему бы нет? – откликнулась Татьяна. – Ты не против?

– Почему я должна быть против? Это ваша с папой жизнь. Надеюсь, что мою этот ребёнок не испортит, – на последних словах Даша упорхнула к себе в комнату.

Новость разлетелась быстро. Таня, войдя в комнату сына, чтобы немного там прибрать, наткнулась на недоуменный взгляд Миши:

– Мать, мне Дашка все рассказала. Зачем вам это? Вам нас мало?

– Странно, что ты вообще обратил на меня внимание, Миша. В последнее время ты занят только собой, – с горечью ответила Татьяна.

– И поэтому ты решила ещё родить? – удивился сын. – Ну, в общем, молодец. Значит, ты не будешь возражать, когда я съеду от вас?

– Ты это окончательно решил? – уточнила она.

– Теперь уже да. В общем, это был вопрос времени: на месяц раньше – на месяц позже. Лучше сейчас. Вам нужно сделать ремонт, наверное, подготовить комнату. Я вам отдам свою, – добавил после недолгих раздумий Михаил.

Татьяна рассмеялась на это предложение сына:

– Это ты торопишься, дорогой. Ребёнок будет жить в нашей с папой комнате. А твоя комната будет ждать тебя в любое время. Если ты захочешь отдохнуть от друзей, от музыки, ты сможешь всегда вернуться домой.

– Спасибо, мама. Мне это приятно слышать.

Миша подошёл к матери и неожиданно обнял ее. Таня внезапно разрыдалась: какие у неё чудесные дети! Сын испугался:

– Ты чего? Ты чего плачешь?

– Не обращай внимания, Миш. Это нормально, это гормоны, – Таня погладила сына по спине. – Спасибо тебе.

– Да ладно тебе, все нормально, – уже спокойно улыбнулся в ответ Миша.

А на следующий день позвонила мама. Дашка, видимо, и её посвятила. Без всяких предисловий Светлана Петровна начала:

– Таня, мне Даша все рассказала. Одумайся, ещё не поздно.

– Не поздно для чего? – понимая, к чему клонит мама, тем не менее спросила Татьяна.

– Ну, не делай вид, что не понимаешь. Да, у всех бывает, ну упустили.

Тане стало смешно:

– Мам, не старайся ты так. Я действительно беременна и собираюсь рожать ребёнка. И я не хочу от него избавляться, если что.

– Таня, но это же безумие. Тебе сколько лет?! Его же вырастить надо, не котенок же. И здоровее вы тоже не становитесь. Представь, когда он пойдёт в школу, тебе будет пятьдесят лет! Ты же старая будешь, и все будут считать тебя его бабушкой!

Матери не нужны были никакие аргументы, так как она всегда и во всем считала себя правой.

– Не волнуйся, мама. Я тебя не побеспокою с ребёнком. Сидеть не запрягу. Сами справимся.

Мать обиделась, Таня даже представила, как та поджала губы.

– Да при чем тут я? Слава богу, живу отдельно. Не угрожай. А у тебя ещё двое. Ты их ещё не поставила на ноги. Твоё решение – это чистой воды эгоизм! Именно по отношению к Даше и Мише.

– Да я им не нужна уже, они взрослые люди, – пыталась аргументировать Татьяна. Но эти слабые попытки только раззадорили маму.

Светлана Петровна долгое время занимала руководящую должность, и работа, точнее, эта самая должность наложила определённый отпечаток на её характер. Женщина привыкла к подчинению и даже в семье пыталась выстроить подобные отношения. Покойный муж и не пытался спорить с властной супругой, в течение жизни приспособился и нашёл свое тихое место в немногочисленном их семействе. Спокойно работал, ездил по выходным на дачу, летом – на море, исполняя по мере сил и возможностей все команды Светланы Петровны. Она, слава богу, самодуром не была, требования к жизни и к мужу предъявляла приемлемые, а к дочери вообще самые минимальные, как считала сама пожилая дама. Так же тихо и спокойно, как и жил, Николай Иванович умер, оставив Татьяну одну в полное распоряжение матери. Но не тут-то было! За эти годы Таня научилась жить отдельно,  самостоятельно, смогла удачно выйти замуж и родить двоих детей.

После смерти мужа Светлана Петровна осознала, что лишилась привычного своего статуса главы семьи, так как своей семьи-то у неё уже не было, а семья дочери была закрыта для неё. Конечно, нельзя сказать, что дома у Татьяны ей были не рады или она там как-то не так себя чувствовала. Нет, ей были рады, её любили, с ней считались, но вот в свою жизнь не впускали. Ни зять, ни внуки не стали для неё близкими людьми. Зять вообще чужак, а дети… Внуки росли без её участия, ведь бабушка Света всегда была занята на работе и на привычные блины-пироги их в выходные не звала.

Светлана Петровна только совсем недавно привыкла к своему новому семейному статусу вдовы, социальному статусу пенсионерки и вдруг отчётливо осознала свое одиночество. Татьяна пыталась было советовать матери принять участие в каких-то мероприятиях для пенсионеров Москвы, но та с негодованием отвергла эти советы и даже обиделась на дочь: неужели она пойдёт туда, где старые маразматики занимаются черти чем: ходьбой с лыжными палками без лыж, например, или ещё чем похуже. "Вот когда меня посетят два известных еврея, сначала Альцгеймер, а потом Паркинсон, вот тогда и отведете меня вместе с ними на эти курсы".

Татьяна пыталась отстоять свое право на частную жизнь у матери давно, ещё при жизни отца. И ей это удалось, потому что Светлана Петровна действительно занималась карьерой, и ей хватало забот на работе, чтобы не сильно воспитывать выросшую дочь. Поэтому Таня не имела привычки разговаривать с матерью по душам, обсуждать с ней свою личную жизнь, советоваться. И сейчас этот разговор тяготил женщину, ещё больше отдаляя от неё давно чужую мать.

– Ладно, мам. Мне нужно ещё в магазин идти, пока.

Светлана Петровна ещё что-то хотела сказать, но Таня поспешила нажать отбой.

"И не получилось у тебя, мама, испортить мне настроение, – спокойно подумала Татьяна. – Я сейчас абсолютно счастлива, и никто и ничто не в силах изменить моё состояние!" Она мысленно переместилась туда, в глубь своего организма, представила нежный сгусток плоти, ещё такой маленький, чтобы иметь хоть какое-то человеческое очертание, но уже абсолютно реальный и настоящий! Волна любви просто захлестнула женщину. Какое счастье!

3

И Татьяна родила себе счастье. Именно себе, ведь в общем никто не был в восторге от её новости про беременность. Конечно, в течение нескольких месяцев у неё интересовались о самочувствии, помогали, чем могли, и поддерживали.

Позднее материнство – это счастье напоследок. Самое осознанное, самое дорогое. Слово "счастье" в представлении Татьяны было очень осязаемым, таким тёплым, круглым, жёлтым, как солнце.

Счастье – это не просто мимолетная эмоция и это не жизненная цель. Это внутреннее состояние, глубокое, надёжное и вполне себе долговечное, если оно связано с маленьким ребёнком. Первая встреча с рожденным

тобой ребёнком – это самое приятное и долгожданное свидание в жизни, тревожное и радостное. Ты берёшь его в руки – и сердце на мгновение перестаёт биться, чтобы потом с бешеной скоростью застучать вновь. Ты смотришь на него – и не можешь наглядеться: он самый новый человек, это Вселенная, это Сверхновая, это Космос! И никто и ничто на свете не может с ним сравниться. Он самый красивый, самый трогательный и беззащитный! Он моргает – и у тебя слезы умиления, он чихает, смешно сморщив личико – и у тебя спазм в горле; у него берут анализ крови, а ты обливаешься слезами от боли.

Всего этого Татьяна не помнила, когда вспоминала рождение старших детей. А эту беременность помнила до мельчайшей секундочки, от практически первой недели до самых родов; воспринимала все оголенными нервами.

И имя сама выбрала! Ни с кем не советовалась. Васька и все. Не очень современно, не слишком благозвучно, но ей оно было абсолютно необходимо!

Три дня в роддоме были самыми счастливыми в её жизни: она была с Васькой все время, никто их не разлучал, ни на минуту, и никаких других дел и обязанностей! Только он и она!

Потом, конечно, этот морок прошёл. Гормоны встали на место. Появились семейно-бытовые дела, обязательства перед родными. Но все равно Васька стал самым близким человеком. Только с ним Татьяна почувствовала, что он её плоть и кровь, что он часть её, как рука или нога. Иногда она сама себя одергивала и ревновала: а как же старшие? Это ведь тоже её плоть и кровь. Но, наверное, это было другое. Она понимала каждый его звук, каждый его слог, нюансы настроения. Они были действительно на одной волне, на одной ноте.

Старшие дети росли, постепенно взрослели. Как ни странно, но Васька всех сблизил своим появлением. Даша и Миша заходили в Татьянину комнату чаще обычного: подолгу наблюдали, пытаясь разглядеть в маленьком личике что-то свое, неумело, но с нежностью развлекали, брали на руки, когда братик чуть подрос. Миша поначалу наблюдал за младенцем с опаской и небольшой долей брезгливости, как смотрят на крупное насекомое. Татьяна смеялась: ну, подойди поближе, он тебя не укусит! Красный, сморщенный и жалкий, с нелепыми конвульсивными дрыганиями ручек и ножек, он действительно был похож на перевернутого на спинку жучка. Но через некоторое время  Миша освоился, стал смотреть по-другому, с умилением и даже с нежностью. А Даша сразу приняла ребёнка, раз и навсегда отдав ему свое сердечко. Она с самого начала подолгу смотрела на Ваську, не отрываясь, держала за ручку. Татьяна несколько раз замечала слезы на её глазах. Мать любовалась своими детьми: какие они все-таки хорошие у неё, дружные, добрые и отзывчивые. А Васька был совершенно чудесный! Пухленький, нежно-розовый, он как будто сошел с рекламного постера какой-то детской продукции типа подгузников. Этот малыш почти не плакал, спал хорошо и вовремя, отлично набирал вес и не доставлял никаких хлопот. Это было удивительно, ведь старшие, развиваясь по возрасту, часто заставляли Татьяну сомневаться: а все ли правильно происходит, а хорошо ли они растут, все ли в порядке с их здоровьем? Женщина была спокойна и уверена: все у них будет хорошо.

Светлана Петровна зачастила к дочери. Татьяне было некомфортно от этих визитов. Мать скучала и, приезжая к дочери, пыталась, как обычно, навязать свои советы: как кормить, как поить, как одевать. Татьяна сначала отмахивалась, потом откровенно злилась. Особенно раздражало то, как внимательно Светлана Петровна следила за чистотой квартиры Татьяны.

– Таня, ребёнок должен расти в чистоте. А у тебя? Окна не вымыты, шторы пыльные.

– Мам, ты что, издеваешься? У меня времени хватает только пожрать приготовить да пол иногда помыть.

– А почему Саша тебе не помогает? Твой папа всегда мне помогал, – с недоумением добавила Светлана Петровна.

Татьяна с удивлением посмотрела на мать:

– Папа тебе помогал? А может, папа именно все и делал, а ты изредка ему помогала? Насколько я помню, папа со мной гулял, делал уроки, ходил в музеи, а ты всегда была занята.

Светлана Петровна поджала губы:

– Странно слышать твои претензии сейчас.

– Это не претензии, мама. Это просто факты. И я не собираюсь тебе что-то доказывать или в чем-то упрекать. А Саша вообще-то работает. И ему некогда мне помогать. И старшие тоже заняты. И я не собираюсь перекладывать на них свои обязанности.

– Но вы же семья, и вы должны помогать друг другу.

– А ты мне много помогаешь? – усмехнулась Татьяна.

Светлана Петровна поперхнулась:

– А что ты хотела? Чтоб я пол у тебя мыла? Я вообще-то пожилой человек, и у меня давление!

– А я и не прошу тебя поэтому ни о чем. Если ты себя так плохо чувствуешь, то лучше побудь дома, что ты мотаешься через полгорода?

– Ах, так! Я от тебя этого не ожидала! – тихо сказала мать, поджав губы. Хорошо. Я больше не приеду.

– Я с тобой не ссорилась, – возразила Таня. – И не гоню тебя. Но иногда мне кажется, что из тебя бы вышла отличная свекровь.

– Не понимаю, – подняла брови Светлана Петровна. – Ты можешь нормально поговорить? Что ты все загадками какими-то…

– Ладно, мам, извини, но мне действительно некогда.

И Татьяна, поставив на кухню шезлонг с Васькой, занялась чисткой овощей для супа. Светлана Петровна, посидев ещё немного в гостиной (она же детская и спальня), демонстративно хлопнула входной дверью, когда уходила.

Татьяна, услышав это, усмехнулась и занялась приготовлением рассольника, время от времени поглядывая на мирно лежащего сыночка.

В выходной Светлана Петровна опять была на своём посту. "И почему мама приезжает именно в выходной, когда мы хотим побыть вместе с семьёй, я и Саша, который среди недели работал и только выходные мог спокойно провести время с родными? Она же совершенно определённо может приехать и в будний день, чтобы" навестить малыша", как она выражается. И неужели ей, взрослой женщине, трудно понять, что лучшая её помощь – это взять коляску с внуком и уйти гулять на два часа? А Таня в это время сможет сделать все, что угодно: и прибраться, и приготовить, и в парикмахерскую сходить. Ну, конечно, не "и", а "или". Что-то точно бы сделала. Но, нет, она видит свою миссию в том, чтобы поучать, наставлять на путь истинный, давать советы и следить, чтобы все шло по плану. Нет, определённо, Татьяне все сложнее находить с матерью общий язык. Ну и бог с ней! Самый главный человек в её жизни сейчас – это Васька. И свет этой любви озаряет все вокруг, и даже размолвка с мамой не испортит ей настроение!

4

Прошло 15 лет.

– Мамсик, а давненько мы с тобой не прогуливали! – выпалил сын, едва переступив порог. – Что-то я подзадолбался немного. То ли устал, то ли просто все надоело. Скучно. Хочется чего-то…

– Большого и светлого, – продолжила Таня, идя навстречу сыну из кухни. Подойдя ближе, она взъерошила ему волосы и подставила щеку для поцелуя.

Васька немедленно и с удовольствием чмокнул мать и засмеялся:

– Вот именно! Все-то ты понимаешь, мамахен! Как там у тебя с работой? Можешь немного подзабить? И как там у нас с лавэ?

– С лавэ хорошо. С работой завала нет. Срочного вроде ничего, – рапортовала сыну Таня. – Ну, чего твоя душенька желает?

– Ну, слушай. Сижу я на берегу моря. Пахнет йодом. Везде водоросли подгнившие. Я вгрызаюсь зубами в клешню рака. И, может, даже отхлебываю безалкогольного пива. Шик?

– Шик! – засмеялась Татьяна, продолжая игру. – Но вы же только учиться начали!

– Какое начали! – сделал большие глаза Васька. – Четвёртая неделя мучений!

– Так уж и мучений?! Тебе же все и всегда легко!

– Легко-легко! Ну, это просто адаптация такая… И голова постоянно болит. После лета так сложно начать учиться в полную силу! Так устал, что мне нужна моретерапия!

– А тепло у тебя там или прохладно, на море на твоём?

– Немного прохладно, потому что вечереет. Ветер дует. Я даже ветровку накинул.

– А я что делаю?

– Ты сидишь в шезлонге и думаешь, выпить тебе второй бокал вина или одним ограничиться? И ещё хочется выкурить одну сигаретку, и ты раздумываешь, стоит ли это делать. С тобой же рядом сын-подросток. А ещё у тебя в телефоне какая-то классная музыка.

– Вась, я готова. Давай собираться. Мы же не за границу?

Таня скакала по комнате, собирая необходимые вещи и документы.

– Не, неохота. Хочется слышать русскую речь, – подумав, ответил Вася.

– Хорошо. Так куда? На Чёрное? – она  не стала спорить.

– Наверное, нет. На Азовское или к Каспию. Но не на Балтику. Холодно. Ты как?

– Да все равно. С тобой хоть на край света! – засмеялась она. – Господи, как же здорово, что ты у меня именно такой.

– Мам, какой? Какой я? – лукаво спрашивает Васька.

– Самый лучший! Самый любимый! Самый умный! Самый красивый! Достаточно? – Она, не задумываясь, продолжила бы, но ждала одобрения от сына.

– Нет, – просто ответил Василий. – Ещё я очень скромный.

И они засмеялись уже вместе.

– А чтобы быть идеально красивым, нужно зубы выпрямить, – добавил уже серьёзно сын.

– Дались тебе эти зубы, Вась. Не первый раз уже слышу. Ну не может же у человека все быть идеальным. А как же другие? Умрут от комплексов?

Васька не ответил.

Через сутки мать с сыном сидели в шезлонгах на берегу Азова и ели раков с мидиями. Таня пила белое вино, вдыхала крепкий морской воздух, просоленный и перенасыщенный природными специями, и смотрела на сына. А Васька смотрел на море, вглядываясь в зыбкую линию горизонта. Ветер ерошил лёгкие волосы, бросал пряди на лоб, на глаза и заставлял человека включаться в эту игру. Через секунду Вася отбрасывал волосы назад рукой или смешно мотал головой.

Женщина была совершенно счастлива. Эти минуты наедине с сыном были самыми дорогими! Она наслаждалась этими внезапными вылазками не меньше, чем он, а скорее всего, даже больше. Таня всегда поддерживала желание сына сорваться с насиженного места, рвануть куда глаза глядят. Это была их своеобразная игра, которая превращала их в сообщников-прогульщиков. И плевать на школу! Что может быть важнее этих дней!

Татьяна этот последний  год работала удалённо. Сначала на этом настаивал директор, потом она сама оценила все плюсы. Когда все сотрудники вернулись на свои рабочие места, Таня осталась на дистанционке. Её бухгалтерия очень хорошо работала и дома, и на даче, а также в любом другом месте, куда её забрасывала судьба и фантазия её ребёнка. Соблюдая всегда принцип "делу – время, а потехе – час", Татьяна сидела за своим ноутбуком ровно столько часов в день, сколько требовалось для полноценной работы фирмы и вполне себе приличного материального вознаграждения, включая небольшие ежеквартальные премии. И в выходные иногда приходилось работать, но женщина относилась к этому философски: надо – значит надо!

– Мамсик, а ты классухе  позвонила? – оторвался Васька от созерцания горизонта.

Татьяна вынырнула из своих размышлений:

– Что? Кому позвонить?

– Да Татьяне Васильевне. Ты позвонила ей?

– Да, я ей написала из самолёта. До этого некогда было. Думаешь, нужно позвонить? Я написала ей "по семейным обстоятельствам". Наверное, не нужно ничего объяснять. Она уже привыкла. Да и поводов мы особо не давали нам не доверять. Я обычно говорю, что ты нагонишь.

– Да конечно! Делов-то… Неделя! Ерунда. Ты знаешь, что я быстро врублюсь. Догоним и перегоним!

Татьяна любовалась сыном: они с мужем были вполне заурядной внешности, а Васька получился очень даже! Или это она его неадекватно оценивает?

Старшие дети уже давно стали взрослыми, самостоятельными людьми. Даша – фармацевт по профессии. Работает в престижной фирме, которая занимается поставками медицинского оборудования. И ещё по совместительству в другой фирме, организующей научные конференции по медицине. Зарабатывает хорошие деньги. Собирается замуж. Они с женихом вместе работают. Хотят взять квартиру в ипотеку. Татьяна ею очень гордится. По выходным Даша с Кириллом всегда навещают мать. Он приходит каждый раз с каким-то небольшим подарочком: то пирожных захватит, то цветы принесет. Очень воспитанный и внимательный молодой человек. И Дашку любит.

Миша закончил свою музыкальную карьеру. Совершенно внезапно. На самом своём взлёте, на самом пике! До сих пор Таня не понимает, почему он это сделал. Была такая раскрученная группа, популярная, выпустили несколько альбомов, их даже передавали по радио, как вдруг… Вроде ребята не ругались, никто одеяло на себя не тянул, но разошлись. И Михаил внезапно объявил, что идёт учиться. Сам все оплатил. И действительно учится! Хотя по возрасту уже должен детей иметь, но сидит за партой!  Выбрал сам себе вуз. Хочет быть писателем. Вот что странно! Разве на писателей учат? Талант либо есть, либо его нет. Татьяна, конечно, ничего этого Мише не говорила, но так думала. Сын скопил достаточно денег, чтобы оплатить обучение, поэтому пускай теперь занимается чем угодно, лишь бы нравилось. Он тоже приезжал регулярно, но чаще забегал на неделе, иногда с утра. Учился он на вечернем, а днём сидел дома. Наверное, что-то писал или занимался дистанционно ещё чем-то. Татьяна иногда спрашивает, но тот не очень поддерживает такие разговоры: стесняется, наверное. Хочет написать что-то стоящее, как любой начинающий писатель, но очень боится неудачи.

Васька очень любит старших брата и сестру, огорчается, если кто-то заходит, когда его нет, и очень ждёт семейных посиделок, когда все собираются, но обычно это бывает на большие праздники – дни рождения или новогодние. Старшие отвечают ему взаимностью: Ваську невозможно не любить! Это абсолютно светлый человек, солнечный, неконфликтный, чуткий, добрый. У него для всех находится нужное слово, взгляд, интонация. Все эти годы он был для всех олицетворением семейного счастья и тепла. Именно благодаря ему они все стали ближе, роднее, он связал семью невидимыми нитями безусловной любви. И все это понимали. Васька и их всех делал лучше, честнее, мягче. Они стали единым целым, они, такие разные по возрасту, по темпераменту. Даже баба Света стала мягкой и сентиментальной, выделяя Васю и почти не замечая других внуков. А может, просто постарела. Но Ваську действительно любила. Татьяна не видела никогда, чтобы мать кого-то так любила, как младшего внука.

– Мамусик, а что ты там читаешь? – заметив в её руках книгу, поинтересовался Вася. – Или не читаешь?

Татьяна постоянно отвлекалась от чтения. Скорее всего, взяла для антуража: почитаю, сидя на берегу моря… Что может быть лучше?! Васька достал колонку и включил музыку. А она думала. О чем? Сразу так и не скажешь. Обо всем и ни о чем. О себе, о муже, о детях, о том, что очень счастлива. А самое главное – о том, как боится это все потерять. Откуда взялись такие мысли? Неизвестно. Но ей вдруг стало так страшно, так тревожно. Странный, безотчетный страх. Попыталась понять, откуда он. Непонятно. Ну, да бог с ним. Ничего нет.

– Мам, а мам…

Пауза.

– Мам, а мам…

– Что, сынок?

– Для чего мы живём?

– Мы или вообще человеческая цивилизация?

– Не знаю, кто меня больше интересует. Наверное, все же мы.

– Трудно сказать… Для счастья, наверное.

Сын с недоумением посмотрел на меня:

– И все?!

– А ты хотел философии? Смысла жизни? Предназначения человека?

– Ну, наверное.

– Сынок, люди веками отвечают на этот вопрос. И религии, и науки. И никто ещё не ответил окончательно. А ты сам как думаешь?

– Не хочу быть банальным, но, наверное, для размножения… Чтобы жизнь продолжать.

– Зачем? Почему тогда мы не размножаемся постоянно, как животные? И зачем планете столько одинаковых видов? Ты согласен жить только для того, чтобы оставить потомство?

– Нет, не только. Растить его, воспитывать. А ещё изучать мир, Космос, себя в нем.

– А будет ли у тебя на все это время, если ты собираешься заниматься потомством? Обычно человек делает выбор.

– Но дети есть у большинства, и среди них есть достаточно учёных, философов.

– Тогда стоит поговорить о разной роли в воспитании детей матери и отца. Ведь чаще всего учёные и философы – это мужчины, а женщины, как ни крути, занимаются потомством. Вряд ли человек полноценно может заниматься наукой, лабораторными работами, разными экспериментами, если у него на руках маленький ребёнок.

Каждый сам для себя расставляет приоритеты. Кому что важнее…

– Ну, а ты? Ты выбрала?

– Конечно. Это же очевидно.

– А ты когда-нибудь жалела? Ты же говорила, что училась в аспирантуре, подавала определённые надежды.

– Подавала, но очень несущественные. И я ни о чем не жалею в своей жизни. Единственное – это то, что тебя родила поздно. Надо было лет на пять раньше.

– Ну, мамсик, тогда это был бы уже не я…

– Почему?

– Так звезды бы по-другому сошлись. Это был бы совершенно другой Васька. Или вовсе не Васька.

Женщина опять испугалась. А ведь он совершенно прав, ее мудрый ребёнок! Это так очевидно! А вдруг не было бы Васьки? Какой бы была ее жизнь сейчас без него? Таня мысленно сделала попытку это представить, но… ничего не вышло. Получается, её жизнь – это Васька? И живёт Татьяна именно ради него? Как это мало и как это много! Это обедняет её жизнь или наполняет? Таня все свои интересы сосредоточила на сыне… Это правильно? А она ему будет интересна, если так распорядится своей жизнью?

Много вопросов закрутилось у неё в голове. Васька ждал. Он смотрел на мать и, казалось, смотрит в самую её душу, видит этот клубок мыслей, переплетенных с эмоциями. Обнажённые нервы в позвоночнике, нейроны в головном мозге, образующие связи понимания и жизнеобеспечения. Всё это он видит, ободрав с нее кожу и мышцы. Она не испугалась этой своей обнаженности. Таня до сих пор ощущала сына своей кровью и плотью. Прошло уже пятнадцать лет, но память услужливо подсовывает ей картинки с Васькой-младенцем, беззащитным и трогательным, с лёгким пушком на лбу и шее, который так пах, что хотелось умереть от счастья; с Васькой-дошкольником, таким послушным и разумным, что чувство гордости распирало сердце, когда все роли в утренниках были сыграны лучше всех; с Васькой-музыкантом, за полгода освоившим самостоятельно гитару и способным сыграть сложную композицию, с Васькой-спортсменом, ставшим кмс за два года занятий триатлоном, с Васькой-художником, чьи работы в течение нескольких лет занимали призовые места на фестивалях!

Каждую его победу она считала своей победой, своим достижением! Этому талантливому мальчику с лихвой отмерено способностей, на нескольких детей хватит. А тут – все ему! И это справедливо! Это её кровь и плоть. Это Сашина кровь и плоть! Он взял все лучшее, что в них было! Мы проросли в нем всеми своими лучшими генами, как семенами в удобренную землю.

– Мамуль, а поедем завтра на рыбалку! Давай?! – неожиданно выпалил Вася.

– Да мы же не умеем, – засомневалась Татьяна.

– Вот заодно и научимся! – засмеялся сын.

Этот чудесный день, один из многих замечательных дней, проведённых с Васькой, закончился. Она лежала в шезлонге, смотрела в чернильное небо, вглядываясь в знакомо-незнакомые созвездия, и пила большими глотками терпкий морской воздух. И это было настоящее счастье!

5

Вернувшись в Москву, Вася позвонил Насте. По телефону они договорились, что она даст ему тетрадки с пропущенными темами, и он пошёл к ней. Настя открыла дверь. Дома у неё никого не было. Видимо, ее предки и по субботам пашут. Вернее, мать. Отца у Настюхи не было на горизонте. Вася не в курсе, куда папахен делся.

Увидев её, Васька понял, как соскучился. Она была в одной футболке, открывающей стройные ноги.

– Привет, Васек! Как отдохнул? – медленно протянула Настя, приглашая его зайти.

– Настюха, не поверишь! Плохо отдохнул: по тебе очень скучал!

– Врешь ты все. Свалил из школы на неделю и недоволен? – засомневалась Настя. – А я тут к Костику подкатила.

– Ну, нет! Как же я это теперь переживу?! Теперь мне придётся повеситься. Ты разбила мне сердце! Ведь это я хотел подкатить к Костику.

Он схватился за сердце и рухнул на диван. Настя рассмеялась:

– Ты дурак? Или ты в геи записался?

– Нет пока, но я думаю. Вот смотрю на тебя – и тебя хочу. А когда на Костика – то Костика.

– Значит, ты би? Прикольно! – протянула Настюха. – Это модно! А может, я тоже би?

– Ну, решай. Подумай: тебе нравится кто-то из девчонок?

– Ну, – протянула Настюха, – даже не знаю. Вообще у нас почти все красотки в классе. И Лера, и Сима, Соня тоже ничего так. Блииин… Но вроде никто так не нравится, чтобы прям захотеть. Это у вас там один орган главный. А у нас не все так просто. Настя засмеялась.

Василий поддержал:

– Ну, значит, у меня нет конкурентов. Уже лучше. А какой, говоришь, у нас главный орган?

Настя закатила глаза.

– Тупой, что ли?

– Ничего не знаю. У меня главный орган – это мозг. А ты что имела в виду?

Настя засмеялась, нисколько не смущаясь.

– Ты дебил, Васек.

Он подошёл ближе и почувствовал запах ее кожи и волос.

– А какой у тебя главный орган, Настюша? Твоя волнующая грудь? Или сногсшибательные ноги?

Вася подошёл вплотную и погладил Настину обнаженную ногу от колена вверх. Она в ответ придвинулась ближе и обняла его. Погрузив руки в волнистые Васькины волосы, она внимательно посмотрела ему в глаза. Потом их губы встретились. Настя целовалась умело. Горячая волна возбуждения охватила обоих подростков. Васька дрожащими руками нашарил под футболкой возбужденные соски, потом в нетерпении стал стягивать мешающую ткань. Прикосновение прохладного воздуха к обнажённой груди немного отрезвило девушку, и она отпрянула.

– Эй, мы что-то разошлись немного, дружок.

Настя поправила футболку. Васька не мог скрыть своего разочарования. Во рту сильно пересохло, и он пошёл на кухню. Девушка последовала за ним.

– Насть, налей попить.

– А поесть тебе не завернуть?

– Не, только попить. Сушняк что-то.

Настя налила воды. Он выпил весь стакан. Вопросительно посмотрел на неё:

– Насть, я соскучился. Че ты такая динамо?

– А ты че хотел? Чтобы я отсосала тебе на пороге? Свалил на неделю, то есть бросил. Теперь явился и предъявляешь. А как я тут без тебя? Ты спросил?

Васька не ожидал от Насти такой реакции. В общем, парой они не были, но выделяли друг друга. Между ними установились скорее дружеские отношения, чем любовные. Но сегодня они явно перешли на новый уровень.

Он подошёл к девушке, прижал к себе, тихонько поцеловал в крашеную макушку:

– Ну, прости меня. Я на самом деле мудак. Я тоже сильно скучал. Я ведь не знал, что ты тоже скучаешь. Ты ж моя девочка!

Настя подняла удивленное лицо:

– И вовсе я не скучала. Я злилась. Поэтому и к Костику подкатывала. И он меня лапал. И я была не против. Я хотела, чтобы ты пожалел, что уехал.

И Васька закрыл ей рот поцелуем.

Его жадные губы и руки шарили по её лицу и телу. Настя не отталкивала, отвечая на ласки. Но видно было, что сейчас она контролирует процесс. Наверное, решила немного его помучить. Она стянула с него рубашку, которую он прикупил перед отъездом в Оджи, бросила её на пол.

И опять они довели друг друга до умопомрачения, но так и не перешли последнюю черту. Но в трусах у неё его рука побывала. Настя её оттуда и вытащила.

– Все, хватит. На сегодня. Я ещё не готова. Пойдём погуляем. Погода хорошая.

Васька готов был идти куда угодно, лишь бы только с ней. Может, потом она подобреет?

– Пойдём пожрем в Мак?

– Давай, я бы заточила какой-нибудь бутер. Или шавуху… Я вообще сегодня ещё не ела ничего. Лень было.

– Не, Настюш, не шавуху. Её нормальную здесь особо не купишь. Знаю одно место, но оно далеко отсюда. Лучше пойдём в Коламбус.

6

Дались ему эти брекеты....

Татьяна усмехнулась про себя. Но тут же себя одернула: Васька так редко о чем-то просит. Ну захотел ребёнок зубы выпрямить – почему бы не пойти ему навстречу?

Примерно месяца три  назад Василий, посмотрев на себя в зеркало, решил, что у него зубы кривоваты. Татьяна посмеялась: ну должен быть у тебя хоть один недостаток. Удивительно было то, что они с мужем были довольно средней внешности, а сынок получился красавцем. Но спорить долго не стала: готов Васька к неудобствам – пожалуйста. Накопили нужную сумму.  Вернулись с юга – Татьяна мониторила стоматологии.

Сходили, в начале октября поставили. Ребёнок горд и рад! Смотрелся в зеркало каждые полчаса. Делал селфи.

Поносил почти месяц. Было не очень удобно – терпел. Сходили снова к врачу, подтянули, подправили. Стало ещё хуже. Даже говорить стало неудобно, будто каша во рту. Ещё немного потерпел. Что поделать – сам решил. Терпеливый ребёнок! И деньги родительские жалел. В конце концов не выдержала Татьяна:

– Всё, сынок, хватит над собой издеваться. Вот нужны тебе эти брекеты! Едем к врачу и снимаем.

– Ну, мам, потерплю ещё немножко, привыкну. Да и денег жалко потраченных.

Пару дней спустя сняли брекеты. В тот же вечер к своему ужасу Татьяна обнаружила, что понимает не все слова в речи сына. Артикуляция была явно нарушена.

На следующий день Вася почувствовал, что стала неметь правая рука. Во время письма в школе, как раз на уроке русского. Но они тогда так долго писали! Вот он и устал немного.

Дня через два, тоже в школе, Вася обнаружил, что не в состоянии написать цифру семь. Понимает, как она должна выглядеть на бумаге, что похожа она немного на четвёрку и на единицу чуть-чуть, а вывести не может. Ему это показалось довольно занятным. Но маме все решил рассказать: он никогда ничего не скрывал от неё.

Татьяна эти открытия восприняла с испугом: это очень тревожные симптомы; очень похоже на рассеянный склероз. У неё есть несколько знакомых с таким диагнозом; у приятельницы это заболевание началось примерно в таком же возрасте, как сейчас Васька; а ещё один хороший знакомый заболел после тридцати лет. Оба получили инвалидность. Страшно. Не дай бог…

Записались к неврологу. Врач направил их в больницу на МРТ головного мозга прямо из поликлиники. Что же это такое?! Васю привезли на скорой и сразу положили  на обследование.

Несколько часов Татьяна сидела в коридоре, не двигаясь с места, даже почти не шевелясь. Она боялась в туалет отойти: ей казалось, что именно в этот момент выйдет врач и скажет какие-то важные, судьбоносные слова.

Наконец врач вышел. Татьяна рванула навстречу. По его уставшему, но равнодушному лицу она попыталась понять, что он ей сейчас скажет. Возможно, что-то не очень приятное. Но услышанное её настолько оглушило, что она на мгновение потеряла сознание.

У её сыночка, у её кровиночки, у самого лучшего и доброго человека на свете – опухоль в голове. Рак мозга. Предварительно: агрессивная и быстрорастущая глиома. Все подробности – после биопсии.

Да этого просто не может быть! Это какая-то ошибка! За что ему? Чем он это заслужил?

Врач посоветовал пока не говорить ребёнку о диагнозе, дабы не ухудшить его состояние. А ей – обратиться к психологу. Оказывается, есть специальные психологи, работающие при онкоцентрах и хосписах. Они работают с родственниками онкобольных. Она не знала. Зачем ей об этом знать?! И она не хочет об этом знать! Это точно ошибка! Надо ещё раз обследоваться, сдать анализы и что там ещё…

Но в глубине души Татьяна понимала, что это правда. Это цена её счастья. Наконец пришло время платить по счетам. За почти шестнадцать лет бесконечного, безоблачного счастья, за смысл жизни, за радость – за все. Но она не хочет за это платить! Если нужно платить, пусть возьмут её жизнь! Её! Не Васькину, не её любимого сыночка, а её, ненужную, никчемную, постылую жизнь! Как она будет жить, если жизнь самого дорогого для неё человека под угрозой?!

А ещё страшно, что при сыне нужно вести себя привычно, по-прежнему, ничем не выдавая своего страшного знания. А как это сделать, если она дышать не может, не есть, не спать, а  дышать?!

Татьяна упросила врача сделать ей успокоительный укол и решила посидеть ещё полчаса, прежде чем пойти к сыну. Её самообладанию сейчас могла бы позавидовать великая драматическая актриса!

Пришлось озвучить Васе версию про рассеянный склероз, довольно неприятное аутоиммунное заболевание, с которым нужно учиться жить.

Дома Татьяна рассказала правду мужу и старшим детям. Решено было бороться всеми возможными и невозможными способами, пробовать любое лечение, а самое главное – скрывать правду от Васи.

Самый страшный день в её жизни закончился. Наступила страшная ночь. Хотя, наверное, не самая страшная. Вероятно, будет и страшнее. Всё впереди. Татьяна думала, что не заснёт после таких событий, но, как ни странно, заснула. Видимо, расшатанная нервная система дала ей небольшую передышку. А посреди ночи вдруг резко проснулась. Ей то ли привиделось, то ли приснилось, что Вася умирает. Она бросилась в комнату сына. Он спокойно спал в кровати, подложив ладонь под щеку, как маленький. Дыхание перехватило, в горле – спазм, а она стоит, смотрит на бесконечно любимое лицо и не может заставить себя отойти: ей часто говорили, что нельзя смотреть на спящих. Какой он беззащитный! Мокрая от пота, на ватных ногах, она добрела до своей постели, трясущимися руками сжимая у горла ночную сорочку, пытаясь избавиться от озноба. И в эту минуту Татьяна отчётливо поняла, что Вася умрёт. Эту страшную мысль она гнала от себя, но та неотступно была рядом. Васька был слишком хорош для того, чтобы жить долго и радовать её. Он был идеальным настолько, что это было невероятным. Не могло это продолжаться бесконечно. Вася щедро радовал их своим присутствием, даря им всем свет своей большой души, куски своего любящего сердца. Татьяна тут же прогнала чудовищный образ смерти и решила, что сделает все возможное и невозможное, чтобы выцарапать своего ребёнка из лап старухи с косой. Или хотя бы отсрочить неминуемое.

Таня разрешила себе поплакать. Именно поплакать, немного, чуть-чуть, иначе сердце разорвётся. А хотелось выть, рвать зубами подушку, кромсать ногтями белье, биться головой, чтоб через физическую боль заглушить её, боль нутряную, нечеловеческую, раздирающую надвое. Не хотелось разбудить Сашу, поэтому она сдерживалась изо всех сил. Сегодняшний день отнял у неё все: надежду, силы, сына, желание жить. И, кажется, мужа. Услышав страшную новость, муж умер лицом и ушёл в спальню. Стратегию поведения обсуждали со старшими детьми. Казалось, новость больше всего подкосила самого взрослого и сильного. Сначала Таня бросилась за ним, хотела утешить, но перед закрытой дверью спальни остановилась.

– Почему он ушёл? Почему я должна идти за ним? А почему он меня не утешает?

Молодые оказались крепче, чем они с мужем. Излишний жизненный и эмоциональный опыт сделал старших слабыми и мягкими, как пластилин. Сейчас эта жизнь расплющит их, как кусок отработанного дошколятами месива, и выбросит.

Больше Татьяна не заснула. Встала, сварила полную кофеварку кофе, сделала овсянку, оладьи, смешала мед с растопленным сливочным маслом, красиво накрыла на кухне стол и присела ждать, пока все проснутся. Ожидание затягивалось. Полчаса. Час. Заглянула к Ваське – спит. Заглянула к старшим – спят. Давно они не оставались на ночь. Старшие дети жили отдельно, но спальня, она же гостевая комната, всегда ждала своих подросших птенцов раскладными диванами.

Пошла в их с мужем спальню, она же гостиная. Саша не спал. Он лежал спокойно, без телефона в руках, и безучастно смотрел в потолок. Она легла рядом. Он повернул голову, подвинулся ближе, зарылся головой в её сорочку.

– Мне кажется, что сейчас я всех ненавижу и даже готов кого-то убить. Как ты думаешь, это нормально?

– Нормально, как ни странно. Мы столкнулись с чем-то аномальным, нам не понятным. Мы не можем этого объяснить. Нам нужны понятные враги, чтобы им в ответ сделать больно или убить. А здесь… Ты пойми, зло абсолютно и абстрактно. А человеку совершенно необходимо персонифицировать это зло, облечь его в какую-то форму, и лучше, чтобы это был какой – то другой человек, так нам привычнее: нельзя бороться с ветряными мельницами, нам нужен реальный враг – сосед, татарин, украинец, фашист – кто угодно! У меня самой руки чешутся кого-то ударить.