Читать онлайн Андрей. Рыцарь военного времени. Июнь 1941 – Август 1945
- Автор: Гриша Поцелуйчиков
- Жанр: Книги о войне, Документальная литература, Современная русская литература
24 июня 1941. Дорога
Начало войны
За пару дней произошли большие, давно ожидаемые события.
Сейчас я уже в прямом поезде Одесса – Москва, и предстоит еще немного небезопасного пути только до Киева.
Последние дни своей работы я проводил на полигоне в 12 километрах от границы, недалеко от родины Котовского1. Погода стояла дикая – все время был мокрый, будто нарочно вымочили в речке. Беспрерывно три дня лили потоки воды с неба. Но мы стреляли, то есть я обучал стрелять.
22-го в 6–7 часов утра над нами пролетело и покружилось 12 самолетов, которые мы сразу приняли за чужих, но так как они нас не заметили и не обстреляли, мы, не зная ничего о начале войны, тоже их не тронули. Тем более, что не из чего было по ним стрельнуть. Потом я начал проводить очередное упражнение стрельбы, закончил ее и только часов в 12 нас вызвали в Кишинев.
В этот день Кишинев, оказывается, утром уже бомбила та же группа самолетов, которую мы видели на полигоне. Бросили несколько бомб на станцию и бомбили одну нашу часть. Но ни одна бомба не причинила вреда. Только одна попала за вокзалом в двухэтажный дом и распаяла его надвое.
Характерно, что бомбы немцев не очень страшны. Действие их фугасное, то есть они зарываются в землю (или в дома) и там взрываются. Разрушительное их действие большое, но поражение незначительное. Бомба зарывается в землю примерно на 0,5–1 метр и делает воронку земли в два метра шириной. Но осколки ее летят вверх, и поэтому если лежать близко от разрыва, то можно быть совершенно спокойным. Характерно, что в Кишиневе одна бомба упала в пяти метрах от машины (грузовой), перевернула ее и поставила опять на колеса. Рядом возился шофер, который сел, завел машину и отъехал от разрыва. Немного поцарапало только борта. Я эти бомбы и их осколки видел – вес 100 килограммов, толщина стенок – 2–3 мм, так что осколки наносят только небольшие ранения.
Вечером 22-го нам приказали отправляться в Москву, что мы и сделали. Весь день город охраняли наши истребители, и попытки противника подойти к городу были отбиты. В первый день в Кишиневе сбили шесть самолетов противника. Один загорелся, летчики выпрыгнули на парашютах, но парашюты тоже загорелись.
Еле удалось попасть в поезд с эвакуируемыми семьями комсостава. Ехали почти стоя, всячески помогая этим глупым, растерянным женщинам с уймой детей. Перед отъездом зашел по просьбе товарища к его жене помочь ей уложиться. Одна с двумя малышами. Увязал ей вещи. Пришлось ¾ вещей бросить: патефон, радиоприемник ценой около 3000 рублей, два здоровенных ковра, всю прекрасную мебель, половину одежды (старое), только что сваренный пуд клубничного варенья и прочее. Все едущие жены рассказывают подобные же вещи.
Утром 23-го был в Тирасполе. Через полчаса после приезда, только мы зашли в гостиницу, на город налетело 30 самолетов противника. Начался сумасшедший обстрел их нашей зенитной артиллерией, не давший, правда, результатов, и бомбометание. Немцы сбросили только 5–6 бомб, но очень больших. Это были уже бомбы 500 килограммов. Метрах в 80–100 от нас, – а мы в это время разглядывали бомбардировку на улице перед гостиницей, – упала бомба, от которой полопались стекла в домах на 0,5–1 километр в окружности. Я смотрел воронку – глубина два, ширина в метр. Но осколки все такие же чепуховые. Здесь, перед Тирасполем, у моста через Днестр, сбили четыре немецких самолета.
Закончив дело в Тирасполе, мы выехали дальше, но могли попасть только на товарный поезд, а когда он застрял, – доехали до ст. Раздельная на грузомашине. Здесь опять попали под бомбежку, но пустяковую – всего пять бомб.
Правда, провели тревожную ночь вследствие официальных уток от трусоватого местного начальства о подрыве пути парашютистами. К утру только удалось добиться, что все «очевидцы» этого были арестованы, и поезда были пущены. А сейчас уже едем и больше пакостей не ожидаем никаких.
Впечатления неважные, главным образом, вследствие несмысленной паники населения, исходящей от незнания и непонимания. Мы всячески рассказываем всем о том, как спасаться, как вести себя при налете, куда укрываться, как рыть «щели» и прочее. Лично на меня произвела впечатление только сила звука разрыва, неожиданно большая. И еще то, что глупо чувствовать себя в опасности, когда ты возвращаешься из командировки, бездельничаешь и ничего не можешь сделать.
Чего дальше – неясно, но в училище ехать неохота. Хочу на фронт, но предвижу яростные налеты Ванды. Похуже германских.
За это время не раздевался – более недели, четыре дня во время дождей не мог снять сапоги, почти не спал, а последние две ночи – по 1–1,5 часа. А кроме того, сволочной запор вызвал приступ геморроя.
Но вообще ничего. Сегодня после Киева удастся пересесть в мягкий вагон и тогда высплюсь и почищусь.
Может, на пару дней задержусь в Москве.
Часы Ядвиге достать не удалось, так как не видел перед отъездом эту женщину.
27 июня 1941. Москва
Вчера приехал в Москву, а сегодня уезжаю в Орёл со всем семейством.
Вчера был у Кучеровых с Вандой и Вовкой. Застал там и Эдю. Оставил для Ядвиги пальто и чулки.
Эдя говорит, что Ядвигу и Таньку вряд ли в Москву пустят в связи с запрещением переездов. Для Ядвиги, она считает, это неплохо, так как она сможет отдохнуть и работать спокойно, ну, а если Танька пропустит год, то и здесь ничего страшного не будет.
Вместе со всеми ко мне едет и мать Ванды. Это хорошо, так как я считаю, что сейчас Ванде нужно будет работать, а мать поможет здорово.
Просился о назначении в часть, но ответили, что посмотрят, – вопрос нужно возбуждать на месте, в Орле.
Хотел здесь достать рекомендации в партию. Оказывается, Шишурин не имеет еще права давать рекомендации, а другой, на которого я рассчитывал, уехал в командировку в Ригу.
Ничего, найду рекомендации в Орле.
Танька окончила школу. Пусть идет сейчас в жизнь. И пусть начинает с простого, хорошего труда на какой-нибудь фабрике, на заводе, в производстве. Там, где более нужно и где более трудно. Тогда из нее будет настоящий человек, настоящий боец.
В 9 часов вечера едем на вокзал.
2 июля 1941. Орёл
Я перевез своих в лагерь, где они живут в маленькой комнатушке, но зато в прекрасной лесной местности. Хочу, чтобы Ванда поступила работать, но она что-то не торопится.
Несколько нудно сейчас заниматься обучением, но я понимаю, что это временное явление. На фронт пошлют безо всякого сомнения и, возможно, в ближайшее время.
А с немцами подраться охота, – у меня ведь с ними давешние счеты еще не ликвидированы – память Первой империалистической войны.
Подал заявление о вступлении в кандидаты партии, видимо, на днях буду принят. Рассчитывал получить две рекомендации от давно меня знающих людей, но оказалось, что их уже послали на фронт, а Шишурин не имеет еще соответствующего стажа. Рекомендации дали три товарища по училищу, в том числе наш комиссар.
У нас тишина и спокойствие. Напряженная работа. Слушаем сводки. Постепенно все свое, личное отходит назад – живешь жизнью страны.
15 июля 1941. Орёл
Работаю я не очень много, что меня особенно и бесит. Размеренная, по расписанию жизнь, с возможностью даже иногда в лагерях искупаться в речке, или лечь днем вздремнуть, вообще, жизнь мирного времени, совершенно не гармонирует к обстановке и наступлению. Во всяком случае, неудобно себя чувствую.
И своя работа сразу разонравилась, кажется глупой, пустяковой. В общем чувствую себя неприятно.
Ванда, наоборот, катается в мирной обстановке как сыр в масле. Было уговорил ее пойти работать, но она вместо того, чтобы пойти и стать на работу, – ходит и торгуется, где ей больше за это заплатят. Совершенно не понимаю вот такой психологии, и она мне отвратительна. Была бы одна, не обеспечена, – ну, другое дело. А так – совсем нехорошо.
Сегодня получил письмо от Боли.
Болеслав пишет, что его парень кончил школу и подал заявление о посылке на фронт. Понятно, пошлют куда-нибудь в школу сперва (в военную).
В действиях Ядвиги я был уверен, что она сумеет все сделать правильно. Молодцом. На бабищ нужно плюнуть. У нас тоже такая сволочь – сидят (вроде Ванды), бездельничают да сплетничают. Хоть бы их силой заставили работать.
Сегодня было первое нарушение мирного жития…
В бомбоубежища не надо лазить, лучше в щель. Когда видишь врага, – лучше себя чувствуешь.
С продуктами хорошо и у нас, и вообще все благополучно.
1 августа 1941. Орёл
У нас все по-старому, все мы вместе. Живем, работаем. С партией у меня все еще дело не закончено, – выжидаю годового срока службы здесь – будет в августе.
Ванда все еще не работает, хотя дежурит в лазарете.
5 августа 1941. Орёл
Семейство я на днях послал на дачу в нескольких десятках километрах отсюда, а сам сейчас холостякую.
13 августа 1941. Орёл
Культура наша и большевики восторжествуют, и бояться за них нельзя.
19 августа 1941. Орёл
Война
Война всегда была жестокой и только такой и может быть. Не в том дело. Дело в том, чтобы остаться в ней победителями, переломить силу врага, уничтожить варваров, поднять на них весь культурный мир. Вот поэтому мы пленных не расстреливаем, население не уничтожаем, а, наоборот, стараемся привлечь его на свою сторону. У нас забота в первую очередь о человеке, а не о территории, и это не наша слабость, а наше чрезвычайно большое положительное качество, которое даст колоссальные результаты при первом же нашем наступлении.
То, что мы отдали часть территории, – жаль, конечно, но лучше отдать территорию, чем остаться без вооруженных сил. В этом тоже наша сила, а не слабость. Армия наша закаляется, сохраняя свою мощь, население, оставшееся у фашистов, научится ненавидеть их, крепче оценит Советскую власть.
Как это было на Украине, на Кубани в Гражданскую войну. Крестьянин бывал недоволен Советской властью, но после того, как у них побывали белые, – крестьянство становилось активными борцами за Советскую власть. Так будет с Латвией, Литвой, быть может с Румынией, Болгарией и прочими.
Зря надеются фашисты нас победить. Это невозможно – и сил, и средств, и желания, и упорства у нас больше. Психология советского человека не поддается порабощению.
Чрезвычайно горько, понятно, знать, что, например, наш любимый Киев может быть поврежден бомбежкой, что гибнут товарищи, что ты не можешь ничего сейчас сделать, чтобы помочь им, но без потерь не обойтись.
Нужно сжимать зубы и затаивать до времени ненависть. Когда ее много, – ничего не будет страшно. Так вот – страх. Страх – это отсутствие силы воли, отсутствие ненависти, покорность – это собачье чувство. Человек умеет его перебороть, да это и не так трудно, когда ты работаешь, когда перед тобой цель, когда кипит ненависть к врагу. Тогда опасности не вызывают страха, а, наоборот, придают новые силы и отвагу.
Многие страхи вызваны только боязнью, вернее жалостью к нашим раненым и павшим бойцам, к нашим людям, попавшим в руки врага, к тем культурным и хозяйственным ценностям, которые уничтожаются фашистами.
За себя же бояться нечего. Если работать в армии, всегда найдешь свое место и будешь себя вести как надо.
Важно нам за войну не рассыпаться, не потерять связи. И Танька всегда должна на меня рассчитывать как на своего отца.
Возможны всякие эвакуации, бомбежки и прочее – всегда на себе нужно иметь список адресов, куда о себе сообщить. Боля, например, сейчас я уж не знаю где. Нужно знать адрес Оли (Корх), которая находится дальше всех в тылу и через которую всегда можно держать связь и осведомляться друг о друге. Она живет в г. Красный Яр Куйбышевской области, Крестьянская ул., № 151.
22 августа 1941. Орёл
На днях буду отправлять свое семейство к Оле в Красный Яр. Не знаю, как там живет Ольга, но больше моих девать некуда. Останусь холостякувать сам. Будет значительно спокойнее. Сейчас они приехали ко мне и собираются в дорогу.
26 августа 1941. Орёл
Теперь я остался холостяком. 24-го весь свой народ эвакуировал. Кажется, их направили в Кузнецк, что около Сызрани, но я им выписал литер для того, чтобы они могли, если там будет плохо, направиться к Оле в Красный Яр около Куйбышева. Не знаю, на чем Ванда остановится, но во всяком случае, им будет спокойнее, чем здесь, да и я за них не буду тревожиться. Ванда будет ежемесячно из военкомата получать часть моего содержания – 900 рублей, и если и будет возможно, – поступит на работу.
Из барахла – взяла почти все, за исключением мебели и посуды. Ехать будут не менее недели, так что известий от нее пока не ожидаю.
Тревожит меня положение Болеслава. Сможет ли он эвакуироваться? Иначе его, понятно, фашисты убьют.
У нас сейчас спокойно, работаю, как и прежде. Довольствуюсь теперь в столовой, хотя это хуже и дороже.
Жалко было расставаться с Вовкой. Увидимся ли теперь? И когда. Но расстались очень спокойно и весело.
Ядвиге особенно санитарией и медициной не надо увлекаться. И Таньке тоже, а то еще на фронт попадут – зря. Дальше тылового госпиталя им лучше не лазить.
31 августа 1941. Орёл
Поехали они эшелоном, целой коммуною.
Работаю по-прежнему, – никуда не посылают, да и перспектив на отправление на фронт мало.
Где-то сейчас Болеслав и его семейство – выбрались ли они при занятии Днепропетровска.
8 сентября 1941. Дорога
Пишу в дороге.
Меня перевели, но не запад, а на юг. Я доволен, что еду в южные края, – вообще не люблю севера.
Ядвиге с Танюшкой не надо увлекаться – война будет длительной и тяжелой. И вперед не рваться – их дело сложнее и трудней в тылу.
Еду хорошо и удобно.
12 сентября 1941. Майкоп
Мы перебрались сюда совершенно неожиданно и непонятно, почему именно сюда. Но я доволен, что на юг, а не на север. Сейчас идет большая работа по подготовке к учебе.
Городок небольшой, но симпатичный, типа станицы. Населен, в основном, адыгейцами, чеченцами, но их трудно и отличить.
Трамвая, понятно, нет и приходится много бегать, так что эти дни сильно устаю.
В городе прекрасный, большой парк. Рядом протекает горная речка Белая, и за нею сразу круглые, не очень высокие, сплошь в лесу горы – начало большого Кавказского хребта.
Жизнь очень дешевая. Яички – 3.50, молоко – 0.50, виноград от 1–2.20 рублей, арбузы – 40 копеек кило.
Фруктов много. Наш народ накинулся на них включительно до расстройства желудков.
Я поместился на квартире с одним товарищем по училищу. За комнатку платим 70 рублей. Это довольно дорого, так как это частным образом.
Перевез почти всю свою мебель, но так как ее девать некуда, – стоит сейчас в складе.
Не знаю, где теперь Болеслав, как бы он не остался на месте – расстреляют фашисты.
Хорошо здесь на юге. Правда, жару я переношу довольно трудно, но очень уж приятно.
Адрес: Майкоп Адыгейской автономной области, Кирпичная ул., № 44.
22 сентября 1941. Майкоп
Сегодня с утра хожу как потерянный – жаль Киева. Эти мерзавцы, понятно, не пощадят его и камня на камне не оставят.
Но оборонялся он здорово.
Скоро будет время – за все с немцами посчитаемся, – нужно подождать.
Получил сегодня целую пачку писем – привезли со старого нашего места. Ванда уже пишет от Оли. Живут ничего, но здорово тесно. Вовка с 15 сентября ходит в школу.
Я работаю после переезда здорово. Приходится устраивать все заново и в новых условиях. Живем ничего – устроились неплохо.
Первые дни мучила жара – сейчас наступили прохладные дни и даже холодные ночи.
Много очень фруктов. Вдоволь наслаждался арбузами, виноградом. Сейчас пошли яблоки. Персики только попробовал. Скоро, говорят, будут апельсины, лимоны (не здешние, но привозить-то близко).
Завтра у меня серьезный день – разбирается мое заявление о приеме в партию. Партбюро уже рассмотрело и рекомендовало. Думаю, что буду принят.
Дела у меня идут хорошо, а это основная рекомендация.
Вывез я сюда все свое барахло и мебель, и сейчас мне ее некуда девать – валяется на складе.
В квартирке, которую я занял вдвоем с товарищем по училищу, поставили только кровати, а все остальное деть некуда. Перевозить сюда семьи запрещают, но я уверен, что наши женщины через некоторое время станут сюда прорываться.
Хорошо бы было Ядвиге устроиться на работу в госпиталь вместе с Танькой. Это можно сделать, если своевременно, при распределении после окончания, заявить свое пожелание начальству – с этим обычно считаются. Я думаю их устроят в Ярославле, – это было бы хорошо.
От Болеслава ничего нет, – думаю запросить переселенческое бюро. Если эвакуировался, – там должны будут найти адрес.
1 октября 1941. Майкоп
Уж больше двадцати дней, как я здесь, а от Ядвиги ничего нет. Становится скучно.
У меня все по-старому – только работы малость прибавилось. Живем, в общем, не плохо. Последние дни здесь начались холода, а главное, дожди и сырость здорово плохо отзываются на моих ревматизмах. Хожу сейчас как калека, особенно плохо утром, когда встаю с кровати, – нельзя наступить на ноги. Врач дает освобождение, да разве сейчас освободишься. Вот и шкандыбаю весь день с 6 утра до 7 вечера – пока светло.
Салициловка и какая-то пакостная мазь не помогают. Плохо еще, что при переезде сюда народ потерял мою шинель, – так она и пропала. Пока хожу в плаще, взятом у товарища, но это долго продолжаться не может.
23-го меня приняли кандидатом в партию, но еще пока не утверждала парткомиссия. Видимо, это будет на днях.
5 октября 1941. Майкоп
Оля думает ехать в Москву, где лежит раненым ее муж. Ее новый адрес – Крестьянская не 151, а 124.
12 октября 1941. Майкоп
Не нравится мне такое положение – Ядвига с Танькой воевать собираются, а я, старый вояка, сижу как баба на печи.
У нас все по-старому, становится опять теплее. Самочувствие неважное – болею. Это здешняя сырость виновата.
29 октября 1941. Дорога в Казань
Еду сейчас в Казань в командировку. Из Майкопа пробираюсь с 17-го числа, и вот только сегодня, должно быть, доедем до Рузаевки. Пробираюсь различными поездами, – сейчас еду в санитарном – совсем в прекрасных условиях, и здесь встретил одного командира, едущего из Ярославля, с которым хочу передать Ядвиге письмо. Быть может, он передаст ей прямо в Институт.
Мы эвакуировались в Майкоп и неплохо там устроились. Боюсь, как бы нас не потревожили вторично и не перебросили еще дальше – бои идут под Ростовом.
В Казань я еду в командировку, которая намечена с 25 октября по 10 ноября, но я уже сильно запоздал. Дороги забиты эвакуированными, и пробираться очень трудно. Хотелось увидеть и своих в Куйбышеве, но это значило бы потерять еще 3–5 дней, поэтому я не решился. Со мной едут товарищи, у которых семьи в 60 километров от Пензы, где мы вчера и сегодня с утра были, но и они не могли увидеть своих.
На обратном пути, если удастся ехать в Майкоп, думаем от Казани спуститься вниз по Волге до Куйбышева, а там на Пензу и дальше. Таким образом, как я, так и мои товарищи, могли бы посмотреть свои семейства. Красный Яр ведь лежит северо–восточнее Куйбышева, кажется, на самой Волге.
Трудновато с продовольствием – то, что мы взяли с собой, давно съедено, а на станциях ничего нельзя купить. Хорошо, что хоть хлеба удалось достать, – пьем воду с хлебом и живем. Ведь нам, комсоставу, аттестаты не даются – должны кормиться сами.
Вообще, за эту поездку насмотрелся на всякие безобразия. Срочно необходимо введение ЧК с жесточайшими карами. Пока этого не будет, – безобразий в тылу и на дорогах не устранить.
В дороге было испугался за Ядвигу – передали, что бои идут на Ярославском направлении. А мы ведь сами радио не слышим и газет не видим. Оказалось, направление Малоярославское. Вообще странно, что ее институт не эвакуируют. Как будто, уже пора бы – какая там может быть сейчас учеба. Боюсь я также, чтобы Ядвигу не сократили, – сейчас работу найти трудно. В Майкопе Одесский университет – в очень тяжелых условиях.
Воинственности Ядвиги и Таньки я сейчас не разделяю и думаю, что пыл нужно умерить. Во-первых, никуда на фронт не рыпаться, а если в госпиталь – то тыловой. Во-вторых, нужно вообще подождать периода нашего наступления. Сейчас они пропадут на фронте обе, не оказав даже никакой пользы. Действовать нужно осмотрительно. Мы переживаем тяжелый период войны. Будет лучше, когда все понадобятся, а сейчас впереди должны работать люди с опытом, иначе они бесполезны.
Со мною сейчас связь ненадежна. А вообще судя по тому, что я сейчас вижу на дорогах, письма могут идти и два, и три месяца и даже совсем не приходить. Боюсь растеряться. Например, о Болеславе ничего нет, – видимо, остались у немцев, так как их район был занят неожиданным налетом. Если это так, – вряд ли они выживут. Дочка его, наверное, эвакуирована куда-нибудь из Киева с университетом.
Сегодняшние сводки говорят о критическом положении Москвы и Харькова, – боюсь, что следующая очередь Ярославля. Сейчас наши силы еще не могут быть введены в действие, и приходится отступать. Но это ненадолго. Быть может, и до Волги, но все равно мы перейдем в наступление. Если не зимой, то весной. Ведь большую роль должны сыграть наши лучшие два русских генерала – январь и февраль. Их наступление неудержимо.
В Майкопе с питанием ничего, – живем в основном на столовой, подкармливаемся у хозяйки.
Здесь в дороге вижу дикую дороговизну, спекуляцию и восстановление старых кулацких традиций – обмен колхозниками хлеба на пианино. Думаю, мои голодуют.
У Ванды, видимо, то же самое. В то же время в полях и на станциях видишь брошенный проросший хлеб, овощи и проч. Эх, велика и обильна, но порядку в ней нет до сих пор. Работать нужно. Зверски работать и бороться.
Если Ванда будет куда-нибудь переезжать, – всегда, если не сообщит, можно узнать через Переселенческое бюро.
С партией у меня еще не закончено, – не утвердило еще бюро, а поездка затягивает этот вопрос.
7 ноября 1941. Дорога
Парад 1941 года
Пишу на пароходе «XVII год», на котором подъезжаю скоро к Ульяновску.
Слушаю сейчас радиопередачу Московского парада. Этот парад меня восхищает. Я его оцениваю как высочайшее проявление силы, героизма и наглости. Не взирая ни на какие самолеты противника, на наличие в нескольких километрах фронта, – производится грандиозный парад с колоссальным скоплением людей уже в продолжении нескольких часов. Изумительно.
Жаль, не слыхал еще вчерашней речи Сталина, так как занят был в это время на пристани в Казани.
Поездка в Казань
В Казань я приехал второго, проездив по железным дорогам 18 дней. Побыл там до вчерашнего вечера, ознакомлялся с новинками. А сейчас еду домой. Но так как через Тихорецкую не пропускают, да и по воде быстрее, – едем по маршруту на Астрахань, Махач-Кала, а далее по железной дороге.
Когда мы ехали в Казань, пришлось ездить всякими способами – и на платформах, и на тормозах, и в санитарных поездах, но зато сейчас я чувствую себя, как в мирное время. Еду в одиночной каюте 1-го класса, со всеми удобствами. Правда, плохо с шамовкой. В Казани достали только хлеб (4 буханки) и взяли за 150 рублей втроем пять килограмм баранины. Но ее нужно сварить, и мы сейчас по очереди поварим на кухне, так как буфета и повара нет. Ночью или утром будем в Куйбышеве, и я решил заехать к своим.
Не знаю, будет ли Ванда проситься со мною, но в Майкоп я их не возьму, а на поездку ее в Тифлис, пожалуй, бы согласился. Хоть голодать не будут.
Я посмотрел в Казани – дорого все страшно, да и нет почти ничего. Я мог бы довезти их до Махач-Кала, а дальше пусть едут сами. Может быть, и литер на проезд удастся достать.
В общем, там видно будет.
Посмотрел коротко Казань, – народу там, особенно москвичей, – уйма. Лекции академиков, выступления московских артистов и пр. Город ничего себе, но новое резко бросается в глаза в грязи и нищете старых домов, улиц и пр.
Дни стояли хорошие, по 5–6 мороза.
Поэтому из боязни, что станет Волга, пришлось поторапливаться. Писем в Казани, понятно, ни от кого не получил.
Особых красот на Волге пока не вижу. Скоро будут Жигули. Жаль, деревья все голые, да и холодно.
Сейчас по радио слышны из Москвы детские голоса, – прямо мороз по коже пробирает. Много у нас глупости, много мерзости, но и неисчерпаемое количество мужества. А в общем, грустно. Но надежда и уверенность в победе совершенно твердая.
19 ноября 1941. Саратов
Крепко засел в Саратове. Приехал сюда по Волге, а дальше пароходов уже нет, так как она стала. Дальше поеду поездом до Астрахани, а там морем на Махачкалу. Но уже третий день нет поезда.
Заезжал к Ванде. Живут так себе – плоховато. Ее сестра Оля с мужем уехали в Ташкент, и Ванда с матерью остались сами. Может быть, потом поедут в Ташкент, но пока сидят на месте.
Здесь есть все, что хочешь, но дорого. Запасся на дорогу до Майкопа белым хлебом и прочее. Не знаю, сколько дней буду еще в пути, но уже из Казани еду тринадцатые сутки. Надоело до чертиков и замучился.
7 декабря 1941. Майкоп
Приехал, наконец, домой и сразу получил четыре письма от Ядвиги. Сейчас нельзя проехать. В Казань я ехал 18 дней, а обратно путешествовал 28 дней.
Обратно ехал сперва по Волге до Куйбышева, заехал к Ванде, потом по Волге по ледяным полям доехал до Саратова, где Волга уж вовсе стала. Поездом добрался до Астрахани и там засел на пять дней. Стала уж не только Волга, но и северная часть Каспия, и пароходом выбраться нельзя было. Предоставили было мне военный самолет до Сальска, но так как я был плохо одет, летчики сказали, что лететь – значит, отморозить руки и ноги и лишиться их, и лететь запретили. Еле удалось доехать (мобилизовали автобус) из Астрахани на Кизляр по солончаковым астраханским степям, по пути исторического отхода 11-й армии.
Автобусом ехали шесть дней с помощью людей и трактора, и даже волов. Из Кизляра уже быстро добрался до Майкопа, и сегодня уж третий день отхожу и отъедаюсь.
Все обошлось только тем, что отморозил один палец на ноге, да дико исхудал, – здесь уж приятели говорят, что стал похожа на воробья. Ничего – теперь отъемся.
Здесь все спокойно, только много снега и мороз.
Как только наступит весна, откроется движение по Волге, думаю семью забрать сюда. А сейчас ездить невозможно. Еще до сих пор не могу избавиться от дорожных вшей.
16 декабря 1941. Майкоп
Ванда советовала продать мебель, что я и сделал бы с большим удовольствием, но никто мебель сейчас не покупает.
Как долго идут письма. Приходится по письму только вспоминать то время, к которому оно относится, и представлять, что тогда было. Получается нехорошо. И боязно за то, что после могло быть с Ядвигой.
У меня все спокойно. Усиленно поправляюсь после дороги. На днях будет готова новая шинель, которую тоже удалось сшить, благодаря командировке.
На днях, видимо, окончательно будет оформлен мой прием в кандидаты, что задержалось командировкой.
Живем то в грязи, то в снегу и морозе.
Но все это временно и все будет лучше.
Таньке самостоятельности немного хватить нужно обязательно – не все ж быть маминой дочкой.
24 декабря 1941. Майкоп
У нас спокойно и благополучно.
Здорово немцев-то погнали. Я убежден, что зимой мы их выкурим целиком из границ Союза. Поразительно, и несколько неожиданно для нас действует сейчас конница. Понятно, мы понимаем, что мехвойска привязаны к дорогам, особенно зимой. Но, что конница будет гонять и забирать мехчасти, – это явилось просто неожиданно простой мыслью. А факты налицо.
Здорово, даже очень здорово.
Да еще морозы впереди. Теперь растет уверенность в наших войсках и во всем Советском Союзе.
У нас снег и грязь – по очереди. Живем неплохо, спокойно.
У нас тоже холодновато в квартире, но по малу подтапливаем. Сырость, чертова, иногда морозы. Со здоровьем у меня совсем благополучно. Уже сделал себе новую шинель, достал валенки, – и теперь у меня все в порядке.
5 января 1942. Майкоп
Теперь, видимо, письма идут через Москву, а оттуда есть прямой скорый поезд на Сочи. А то я был в отчаянии: мой приятель, с которым я живу, чуть не ежедневно получает, а я ничего. Сейчас письма будут идти лучше.
Дело в том, что я сейчас попал тоже в липовое положение. Получаю я 1500 рублей, из них Ванде отправлено по аттестату 900 рублей, 150 рублей ежемесячно вычет по займу. Получал на руки 450 рублей. А сейчас еще добавляется ежемесячно: по 30 рублей партвзносы, да 130 рублей новый военный налог. Остается мне около 300 рублей. А это как раз уходит на обеды и завтраки в столовой. Квартира, курево, дрова – черт его знает, как буду выходить из положения.
Что-нибудь придумаю, понятно. Придется или Ванде сократить на сотню, или мобилизовать внутренние ресурсы.
Мебель я бы давно продал, да никто не покупает. В общем, что-нибудь сделаю.
Из просьб моих откомандировать на фронт все ни черта не получается. Гордитесь, говорят, тем, что из ваших учеников четыре Героя Советского Союза да несколько десятков орденоносцев, – это ваша война. Утешение, понятно, слабое. Ладно уж – сейчас холодно, а весной бузить буду.
Настроение веселое, радостное, но все-таки тоска. Вроде английского сплина нападает.
7 января 1942. Майкоп
Может быть, удастся загнать мебель, а то с деньгами сейчас, с введением военного налога, стало туговато.
14 января 1942. Майкоп
Послал 300 рублей вчера. Получил свою зарплату на следующий месяц – 255 рублей. На такой капитал мне еще жить не приходилось. Посмотрю, что из этого получится. На днях думаю переезжать на другую квартиру, но из-за снега не могу выехать.
21 января 1942. Майкоп
Сейчас я получаю письма действительно гораздо быстрее – почти нормально. Это потому что идут они через Москву прямыми поездами.
Живу по-старому, довольно скучновато.
С приемом в партию что-то затянулось. Смущает их мой выход из партии в 21-м году. Ставится вопрос – раз в это время был против НЭПа, то, значит, стоял на какой-то другой платформе. Как будто я не находился после 21-го года в Красной Армии, а болтался где-то на стороне. Ведь, находясь в Красной Армии я мог выполнять только директивы партии. Тем более, что этот период моей работы явился для меня одним из интереснейших и активных, тем более это обидно. Жаль никого сейчас не найти из стариков. Куда девались Ульянов, Федоров и сотня других моих старых друзей – разве я сейчас знаю. Хоть Шишурина бы найти, – он меня знает в этот период. Попробую связаться.
В общем, нужно ехать на фронт, а туда никак не выпросишься.
Буду проситься еще.
25 января 1942. Майкоп
Холодно у нас, морозы стоят российские. А в квартире хоть чертей замораживай.
5 февраля 1942. Майкоп
Таня столкнулась с мещанством, самим отвратительным, живущим исключительно своим брюхом, не имеющим никаких интеллектуальных запросов и знающим о войне и революции только понаслышке. Надо избегать такого сорта людей, – это не только сволочи – это пакость. Достаточно сравнить их с людьми, которые есть в обществе Ядвиги, или с теми, которые каждый день на фронте показывают чудеса обыденного, будничного героизма, самозабвения и любви к Родине. Надо стремиться и самому быть такими же, как эти наши простые, рядовые, рабочие люди-герои.
В каждой газете написано о том, что фашисты весной готовят наступление, что они очень сильно надеются на весну. Понятно, – готовимся к весне и мы, и готовимся основательно, но никто не может ручаться за то, что у немцев не может быть временных успехов, что они не смогут район Ярославля опять подвергнуть угрозе и опасности.
Надо стараться побольше сделать для страны, а значит, и для фронта. И Ядвига – она ведь там, хоть и сидит в тылу.
11 февраля 1942. Майкоп
На днях я слушал доклад о 105-летии Пушкина. Выступала некто Барская – преподавательница Одесского пединститута. Признаться, – сидел и ругался. Из такого прекрасного материала можно сделать жгучую агитку для борьбы с фашизмом, но из ее потуг в этом направлении получилась сухота, казенщина. А все из-за неумения оторваться от академического шаблона, подойти к жизни по-живому – почувствовать ее. Особенно я возмутился, когда в конце доклада увидел, что она читала лекцию по конспекту старому, отпечатанному за два года до войны.
До чего дико это нам, которым конспекты приходится пересоставлять чуть ни каждый месяц, несмотря на то, что наша наука военная также древняя, но мы ее всегда делаем и умеем это делать – современной.
17 февраля 1942. Майкоп
Хоть электричество у меня в квартире и есть, но горит очень редко, – захудалая магистраль в городе. Это одна из причин, почему я хотел менять квартиру. А письма я всю жизнь пишу только вечером – поэтому иногда и задерживаюсь, если нет света.
Главная причина смены квартиры не материальная, а то, что моя хозяйка такая донна стервоза, что допекла нас уже основательно. Но пока квартиру не сменили. Мой сожитель уехал в командировку в Саратов и оттуда, быть может, привезет свое семейство, – тогда уже придется квартиру менять.
А пока живу на старом месте.
К празднику Красной Армии ожидаем крупных сообщений с фронта. Есть сведения о наших успешных продвижениях вперед и на Украине в первую очередь. Скоро и до Днипро нашего доберутся. Вообще предвидится много радостного. Но каких трудов это стоит!
Мое здоровье благополучно. Правда, с наступлением у нас весны (снег весь стаял, тепло, сыро) – опять кости лизать начало. Ну да это ничего. Растираюсь какой-то пакостью.
Центральные газеты – «Правда», «Известия», «Красная Звезда» – это самая интересная, увлекательная и жизненная литература настоящего периода времени. Можно ли сравнить эту литературу (вернее публицистику) с такой же периода империалистической войны? Какая колоссальная разница и как много плюсов для нашей теперешней литературы. Очень толково, зло и умно пишет Эренбург. Мы в своей работе много берем от центральной прессы – даже конспекты пестрят вырезками из газет.
4 марта 1942. Дорога
Сегодня мы уже едем домой. Провел здесь время хорошо – и в отношении работы и отдыха. Почти каждый день был в местной, очень хорошей оперетте2. Дважды слушал «Любовь моряка»3 – чрезвычайно музыкальную и красивую вещь советского производства. Видел также «Жрицу огня»4 и «Голландочку»5 – вещи старые – и два концерта.
Здесь очень много ленинградцев, особенно артистов и профессуры. И публика театральная, и артисты хорошие. Они здесь уже отъелись и, видимо, чувствуют себя неплохо.
До чего здесь красивые места, несмотря на то, что сейчас несколько запущены. Сейчас думаем съездить на машинке в Железноводск – посмотреть источники боржома.
А вечером – на поезд.
Вероятно, вернулся из командировки и мой сожитель.
В гостях хорошо, а домой все-таки тянет.
5 марта 1942. Майкоп
Последние дни я мало пишу – свет подводит.
У нас весна, подснежники, фиалки, и уже скоро начнут сеять. Я и то подумываю об огороде.
9 марта 1942. Майкоп
Фашистов, темноты и кладбища я не боюсь. А жинку – таки да, побаиваюсь! Ведь тигра! Ну ее до бису.
Было у меня почему-то подряд два сердечных припадка. Сходил к невропатологу. Он мне чуть не повыдергивал все руки и ноги и говорит, что нужно за собою врача водить на веревочке, чтоб он вовремя посмотрел. А так, сердце в порядке – еще на десяток лет хватит. Чувствую себя сейчас хорошо.
Сегодня получил небольшую премию за хорошую подготовку курсантов и половину, 100 рублей, послал домой по почте.
Героизм не только в том, что люди умеют умирать за Родину, но и в том, что они умеют работать для Родины. Покажи себя на малом – большое само приложится.
Сейчас уже у нас весна, подснежники, фиалки и прочее. Но с весной предвидится и еще многое. Так что радоваться пока преждевременно – нужно сперва ликвидировать фашистов. А это нелегко. И здесь нужно сложить все наши усилия, всю напористость и всю силу воли. Тогда – вышибем. Это нужно помнить всем.
15 марта 1942. Майкоп
Фашисты часто бомбят и совершенно мирные деревни, и части городов.
Мне пришлось только, помимо Бессарабии, пережить несколько бомбежек в Орле, но они все, кроме одной, довольно эффективной, производили на меня очень незначительное впечатление.
Много грому, но по результатам чепуха. Особенно было спокойно, когда я избавился от своих.
Сын во время бомбежек проявлял всегда много любопытства, но тоже относился к ним скептически.
20 марта 1942. Майкоп
У меня сейчас со здоровьем и с питанием лучше, так как я стал загонять кой-чего по мелочи, и денег сейчас хватает.
Одно дело спокойствие, добытое расходом нерв, другое – органическое, философское. От этого у некоторых развивается слабость и неврастения. Я действительно спокоен, но ведь я не безучастен, а понимаю и переживаю события войны и всяческие личные невязки тоже достаточно интенсивно. Я вполне одобряю, когда девушки санитарки на фронте в перерыве боя пляшут фокстрот. То же можно и в тылу.
Война – не скоро, но кончится, и еще мы поживем.
30 марта 1942. Пятигорск
Нахожусь сейчас в командировке в г. Пятигорске. Сидим здесь уже четвертый день и уедем только 3–4-го. Работа – типа экзаменационного.
Воспользовался случаем и побывал здесь всюду.
Пятигорск – это воспоминания о Лермонтове, и все здесь дышит его памятью. В первый же день побывал на Мишуке на месте дуэли и в гроте Лермонтова. Завтра схожу еще в домик его же.
Здесь стояли прекрасные весенние дни, температура 10–15°, очень теплые вечера. Но зелень еще не распустилась.
Вечерами ходим на оперетту, которая имеет хорошие силы и красивых девушек. Уже три посмотрели (оперетты, а не девушек).
Все мы старички с юными сердцами, а потому, пользуясь здесь своим положением, усаживаемся в первый ряд.
Вчера сделали выходной день и полностью использовали его на экскурсию в Ессентуки и Кисловодск. Помимо того, что посмотрели прекрасные места, полазили по горам и по знаменитым источникам, – экскурсия напомнила мне период Гражданской войны, когда я с отрядом гонял здесь в районе станицы и города Кисловодска бандитов.
Искал дом, где я жил, так как это связано с воспоминаниями об одной интересной девушке, но так и не нашел – все-таки прошло более 20 лет.
Устали, вспотели (было более 20°), но время провели хорошо. Народ здесь живет городской, культурный. Много санаторий – всюду лежат раненые.
Должны были сюда ехать мы из Орла, но прозевали и попали в Майкоп. Приходится очень жалеть, так как здесь несравнимо лучше.
Понятно, встретил несколько человек своих старых товарищей. Настроение здесь сугубо мирного времени, можно даже гулять круглую ночь по улице.
Район здесь очень сильно вырос в культурном отношении по сравнению с периодом Гражданской войны. Железнодорожное сообщение – электричкой, хорошие дороги, асфальт на улицах, масса красивых домов, статуй, памятников.
Перечел написанное – вижу какая-то мешанина. Это оттого, что рядом сидят и играют в домино, которого я органически не перевариваю, и мешают сосредоточиться.
Охота еще написать, но не удастся (домино).
6 апреля 1942. Майкоп
Приехал вчера в Майкоп.
Почему так бывает – чем лучше человек, тем хуже ему живется. Понимаю, что пишут мне половину из тыла. И в то же время с моей стороны полная беспомощность, невозможность чем-нибудь помочь. А ведь здесь это было бы возможно. Их бы нужно отправить куда-нибудь в Ессентуки, или Железноводск. Там бы все прошло.
В Пятигорске я экзаменовал в составе Государственной комиссии таких же, как мы. На фронт не пущают.
Мой сожитель привез жену, и я вынужден через 2–3 дня перейти на новую квартиру. Да это и не плохо – я уж нашел.
Ух и бои же начнутся на этих днях. Там нужны были бы мы – старики.
Большим искусом для Тани будет самостоятельная поездка в Ярославль. Нужно проявить все свои способности приспосабливаться к различным условиям, так как ездить сейчас трудно. В дороге наилучшую помощь чаще всего окажет наш брат военный. Но здесь нужно тоже уметь разобраться. Чтобы он не был особенно молодой и чтоб был достаточно культурный. А то может и пакостей натворить в дороге. В общем надо смотреть в оба – но она уже не маленькая.
8 апреля 1942. Майкоп
У Ядвиги гастрит. У Болеслава ведь тоже был гастрит – болезнь это чрезвычайно мерзкая тем, что ее трудно лечить, требуется длительный пищевой режим, лечение водами и проч. Тяжелая болезнь для мирного времени, а сейчас просто можно ноги протянуть.
Таню было бы лучше всего устроить в какую-нибудь торгующую организацию, при помощи которой можно было бы питаться, доставать продукты. Я бы не постеснялся в таких условиях поступить в столовую или что-нибудь подобное. Иначе они с нею не проживут, и Ядвига протянет ноги очень скоро.
А продолжать учиться, расти – Танька успеет всегда. Сейчас нужно направить все силы на то, чтобы пережить это тяжелое время. И в этом она должна Ядвиге помочь.
Не нужно переутомляться – надо жить спокойнее, и никуда не рваться. Сейчас совершенно необходимо заботиться о себе, включительно до того, что приходится стоять в очередях. Ядвига к этому непривычна, но иначе сейчас никто не проживет.
Очень плохо, что я ничем им помочь не могу, – досадно здорово. Черт его знает, как сделать, чтобы нам жить вместе.
А если будет какая-нибудь опасность – партизанки из них обеих получатся неплохие.
Мои дела хороши. Пока живу у приятеля, еще на новую квартиру не переходил – не освободилась. На это – два-три дня.
11 апреля 1942. Майкоп
У нас хлеб пшеничный с примесью кукурузы, поэтому он вкусный и хороший, но посылок никак не принимают.
Подвел меня мягкий знак здорово. Эта чертова буква труднее дается, чем старорежимная ять. Труднее мне дается, чем самая сложная автоматическая пушка.
Завтра буду переходить на новую квартиру, а потом стану искать квартиру для своего семейства. Кажется, в пятом классе занятия кончаются 10-го. Из наших эвакуированных семей большинство приехало.
Я думаю, к маю определится наше весеннее наступление и ко мне притопает мой народ.
15 апреля 1942. Майкоп
Позавчера подписался на заем на 1500 рублей и сдал полученные облигации отплаченного займа в фонд обороны на 1000 рублей.
Ожидаем наше наступление. Вернее, оно ведь не прекращалось, но ожидаем большого решительного наступления, которое должно дать нам полный успех. Скоро увидим его результаты.
У нас уже распускаются деревья, а в поле – зелено и много цветов.
17 апреля 1942. Майкоп
Война в 42-м году
Надвигается май, а с ним и решительные бои. Я думаю так, что начнется наше наступление с применением всей техники, которую мы успели накопить за зиму, с применением колоссальных, подготовленных резервов, активно поднимутся целые партизанские армии в тылу фашистов. И если мы их выгоним из пределов Союза, – фашистов скинут в самой Германии. А ведь это основное. В таком случае война могла бы окончиться и в этом году.
Понятно, прогнозов здесь ставить нельзя, черти сильные, хотя бы силой отчаяния, но… сила солому ломит. Правда-то на нашей стороне.
Что могут со стороны фашистов всякие пакости, включительно до применения газов и еще чего там они измыслят, – это мы всегда ожидаем, но спасти их это уже не может.
Когда-то я при изучении истории сделал из нее вывод, что прогрессивное в ней всегда побеждает, несмотря на ужасную борьбу с варварским, гибель целых культур – и поэтому убежден в необходимости победы коммунизма, носителем которого является наша страна. Победим уверенно! Но стоить это будет дорого.
На налеты просто не надо обращать внимания, – в конце концов, они дают самые незначительные результаты. Полезай в щель и сиди спокойно. Если на бомбе не будет написано твое имя и фамилия, – она никогда в тебя не попадет. А грохот – это только шум. Хочешь – затыкай уши, если неприятно.
В сегодняшней газете – присвоения Сталинских премий, получил и Эренбург. Толково и зло он пишет в «Красной Звезде» – каждый день его статейка.
26 апреля 1942. Майкоп
Послал справку для проезда своим сюда. Но в то же время есть беспокойство, как бы к этому времени не вышла на юге заварушка. Ведь основной удар фашисты постараются совершить на юг – за нефтью. Никто им ее не даст, но в это время здесь могут быть большие бои, а значит, и перевозки, а тогда будет трудно приехать. Я им рекомендую ехать по Волге до Махач-Кала, а далее по железной дороге. Но не знаю, когда начинается пароходное сообщение.
Не знаю, как удастся с семьей прожить в материальном отношении. Стало трудно доставать продукты, а я не могу видеть, когда в семье недостает чего-нибудь. Но как-то люди живут, устраиваются.
Кроме того, беспокойно, чтоб по дороге они не заболели.
У нас большинство семей уже приехало, но многие с потерями по дороге и даже здесь.
Здесь тепло, распустились свежей зеленью деревья. Правда, еще не все. Это говорит, что приближается и время ожесточенных боев на фронте. Должны пойти успешно для нас. Подготовились мы за зиму здорово.
Насчет посылки ни черта нельзя сделать. Плохо.
Скоро майский праздник – думаю встретить где-нибудь на лужайке.
27 апреля 1942. Майкоп
Май–июнь должны будут показать начало развязки войны. Без сомнения, победа наша обеспечена и крепко подготовлена. Но фашисты могут применить еще всякие пакости, хотя бы даже химию, поэтому нужно быть готовым ко всему.
Все зависит от человека на любой работе, от его умения, любви к делу. Можно из самой пустяковой работы сделать интересное дело, если оно тебе нравится. А многие имеют способность самое увлекательное дело замораживать, делать из него нудную и скучную обывательщину.
У нас весна во всю – грозы, зеленая трава, цветы, распустились все деревья – красота.
1 мая 1942. Майкоп
Меня назначают в части действующей армии на фронт, куда я должен буду поехать через 3–5 дней. Я сегодня только вернулся сюда от большого начальства, и мне предложили должность заместителя командира бригады – здесь же, недалеко. Через несколько дней придет утверждение из Москвы, и я выеду. Очень мудро сделано, что наиболее опытных стариков приберегли для настоящего, решительного удара. Ведь я еду не один.
Воевать мне нужно, – ведь не зря я всю жизнь военный, не зря учился и приобретал опыт. Кроме того, есть целый ряд привходящих моментов личного характера, настойчиво требующих доказать еще раз – в который уже? – свою преданность Родине.
А кроме того, я так люблю Ядвигу, Вовку, так люблю жизнь и нашу прекрасную страну, что для защиты всего этого, наиболее мне дорогого в жизни, с радостью пойду куда угодно.
Большая любовь рождает и большое самопожертвование. А страха я не знаю.
И сам бил, и меня били достаточно долго. Привык.
Понятно, не еду помирать. Наоборот, я еду завоевывать жизнь для всех нас, а для себя уж в первую очередь. Еду для того, чтобы приложить весь свой колоссальный опыт двух войн и большие знания, чтобы истребить как можно больше фашистской нечисти и спасти и выручить в тяжелые минуты наших прекрасных советских людей – бойцов. В бою толкового командира всегда видно, и весь народ невольно к нему тянется, а это делает часть стойкой и надежной.
А меня в боях народ всегда любил и мне верил, больше, чем в мирное время.
Понятно, большую роль играет удача, но, думаю, она не подведет меня и в эту войну.
Физически я чувствую себя очень хорошо, а морально – спокойно.
Жаль, если Ванда с Вовкой не успеют приехать. Я думаю, они уже в дороге. Очень хочется с Вовкой повидаться и поговорить. Хотя лучше бы им сюда не ехать, а к Оле. Послал несколько писем на Сталинград и Астрахань, но не знаю, получит ли их Ванда.
Всем нужно отрешиться от личного пристрастия и беспокойства за каждого. Нас ведь много – вся страна.
4 мая 1942. Майкоп
Были праздники, немного погулял в различных компаниях. Теперь опять надолго утихомирился.
Ядвига пишет, что война – это шаг истории назад. Может быть, это и было верно раньше, но теперь, мне кажется, нет. Теперь – это скачок вперед. Ведь империалистическая война ускорила развязку революции, Гражданская – утвердила нашу победу на 1/6-й. А от настоящей войны можно ожидать и большего. Ведь так мы рассчитываем.
Естественно, что как только гитлеризм изничтожим, – последует по ближайшей Европе взрыв, которого так боятся англичане и американцы. Почему и болтовня их о втором фронте, которого они так не хотят открыть, и много другого подобного. И хочется… и колется…
А все-таки нас они продолжают бояться, потому что наша победа над Гитлером – это победа над самим империализмом, от которого и наши друзья недалеки. И схватка с ними, понятно, может быть. А может и не быть. Авось сами сделают, что надо.
А тогда это был бы очень большой шаг истории вперед.
В майском приказе сказано: разбить в 42-м году – значит, будет сделано. На ветер такие слова не бросаются. Раз сказано в приказе, а не в каких-нибудь новогодних пожеланиях корреспондентов, значит, это требование обеспечено и материально, и морально. Вообще, приказ очень для нас важный и нужный.
Мое семейство скоро должно бы выехать сюда. Боюсь только, чтобы не напоролись на какую-нибудь пакость. Вовка сейчас, наверно, сдает экзамены.
Волга, я читал, уже вскрылась, и пассажирское движение начато. Думаю, что они поедут по Волге. Наверное, будет легче проехать. Еще я квартиру, правда, не нашел для них, – трудно здесь устроиться с семьей.
14 мая 1942. Майкоп
Эти дни – сегодня, вчера – тяжелые известия из Крыма портят настроение, но все-таки это, пожалуй, трудно было избежать. Слишком плохие были у нас там позиции, и решительное наше наступление, понятно, должно последовать не из Крыма. Но я его очень люблю – воспоминания проведенных в нем дней, и Крым мне жаль чрезвычайно, как прекраснейшую здравницу.
Но тем большие надежды возлагаю на наш удар в других, более выгодных направлениях. Уже одно обозначилось – Харьковское. Ведь выйдя на Днепр, мы отрежем Крым, да и расколем фашистский фронт на части. Это было бы важнее всего. В общем, началось то, что мы все ожидали всю зиму и к чему все время готовились.
Сейчас каждый день будет насыщаться все большим количеством событий и во все больших темпах.
Внутри не только вера в наши грядущие успехи, но совершенная уверенность. Хочется только, чтоб эти успехи носили головокружительный характер и не минули бы моего в них участия.
Жестокой злобой и холодной ненавистью я подкован крепко. И знаний и умения у меня больше, чем у очень многих. Остается только прийти удаче – это тоже одно из необходимых военных качеств. Хотя нигде в теории об этом и не говорится. Но в моей жизни большинство боев было удачливыми. Вот только не удается вырваться из училища на фронт.
17 мая 1942. Майкоп
Живу на главной улице города Краснооктябрьской в небольшом угловом доме. Весь день под окнами снует празднично приодетая, говорливая толпа. Жарко, много зелени, хороший воздух (хотя пыли изрядно). И так мне часто, особенно по утрам, вспоминается Кишинев, где я тоже в это время был год [два] тому назад. Очень мне тогда там понравилось, тем более, что в это время (чуть позже) там уже были черешни, вишни, а позже и клубника. Но тоже было такое же спокойствие у людей, как это наблюдается сейчас здесь. Там я тогда делал большое дело в предвидении войны, и свои результаты оно дало.
Сейчас время иное. Очень тяжело сейчас в Крыму, но здесь все спокойно, не чувствуется никакого напряжения. Пожалуй, это хорошо, но все же хотелось бы, чтоб народ больше думал и говорил не о базаре, а о Крыме, который ведь отсюда совсем недалеко.
Все-таки беспечный мы народ – рассейский. И сколько раз мы за это платили очень тяжелыми жертвами – все наука не осваивается.
Очень много надежд я возлагаю на наступление на Украине, хотя это и не решающий для нас участок.
Самое трудное – это стронуть немцев с их укрепленных позиций. Слишком много времени они имели для их укрепления. А как только будет пройдена их оперативная глубина (это 50-100 километров), – должны здорово покатиться. Но первые удары, прорыв – это самое тяжелое и кровопролитное дело. Ведь я понимаю, что сейчас, в период кажущегося затишья, творится на фронте.
Мне бы сейчас там быть, а не торчать здесь.
22 мая 1942. Майкоп
У нас сейчас хорошо и чрезвычайно спокойно.
Чувствую себя также вполне хорошо, вот только сегодня сделал укол – спина болит. С питанием в нашей столовке стало немного лучше, но вообще-то довольно пакостно. Продукты на рынке есть, но все стало дорого по сравнению с тем, что было раньше. На рынок стала уже поступать зелень – лук, редис, салат и пр. Жаль, не удалось мне организовать для себя огородика, – кажется, на него сильно рассчитывала Ванда и, особенно, Вовка. Но для его утешения я приготовлю другое – велосипед, который взял временно в пользование, хотя сам до сих пор никак не соберусь научиться на нем ездить. Сейчас можно было бы купить велосипед очень дешево – за 300-400 рублей, да сейчас об этом не думается, да и денег нет.
Квартиру для семейства еще не нашел – все некогда полазить.
26 мая 1942. Майкоп
В «Правде» за 21 мая есть статья Александрова «Великая отечественная война и общественная наука», которая дает прекрасный ответ на вопрос, который Ядвига мне недавно задавала.
У меня сейчас горячка в работе – все время занят. Но это временное явление. Несколько дней даже не заходил за письмами. Ванда, возможно, уже выехала – экзамены Вовки ведь уже кончились. Боюсь, что она несвоевременно поехала. Но теперь сделать уж ничего нельзя – не остановишь. Лучше бы ей ехать к Оле.
4 июня 1942. Майкоп
Вчера возвратился из Армавира, куда ездил по поводу своего назначения на фронт. Мне предложили должность заместителя командира бригады, и через несколько дней должно прийти из Москвы утверждение.
Я рад, что поеду воевать. Чувствую себя весело и радостно, так как выполняется наибольшее мое желание – ведь я старый солдат и всю жизнь готовлюсь только к войне. Боюсь, что другие не разделят этой моей радости, особенно Ядвига, с ее болезненным пристрастием ко мне. Это мне будет очень прискорбно. Нужно заставить ее любовь ко мне перенести на всех наших прекрасных бойцов и видеть меня только как единицу многомиллионного коллектива.
Чем больше я люблю жизнь, чем больше люблю всех моих дорогих, чем больше люблю Родину и мучаюсь за нее, тем с большей радостью и злостью хочется приложить свои отточенные знанием и опытом двух войн силы. Очень мудро, что опытных стариков приберегли для решающих боев. И я надеюсь, что мое военное счастье и удача не подведут меня и этот раз.
Бои сейчас будут трудные, но тем почетнее для меня участвовать в них. Видимо, опять придется быть на Ростовско–Украинском направлении, где мною дорожки уж хожены-перехожены еще в Гражданскую войну. Тогда я тоже освобождал Донбасс, но с другого направления – с севера.
Как раз сейчас, вероятно, выехали ко мне Ванда с Вовой. Не знаю, удастся ли их увидеть. Они, наверное, поедут по Волге и скоро должны быть здесь. Правда, я еще не нашел для них квартиры – не знаю, куда их девать, как приедут. Может быть, еще успею найти. Очень хочется Вовку повидать перед отъездом.
Ничего плохого со мною случиться не может – фрицев набью горы. А и меня гробанут, – жалеть нечего, – умру, так не зря. А для меня это наибольшая честь – пасть в бою, а не умереть на кровати. Но помирать пока я вовсе не собираюсь, сперва нужно много сделать, чтоб очистить нашу страну от этих мерзавцев.
8 июня 1942. Майкоп
Уехать на фронт не так легко, как кажется, – до сих пор ничего окончательного нет. Еще при поездке в командировку мне пришлось очень здорово нажать, вплоть до разговора с очень большим начальством, но, оказывается, это только полдела, так как назначить меня может только Москва. И вот сейчас я сижу в ожидании, и даже окончательно не известно – буду ли я вообще назначен на фронт.
Это меня сильно оскорбляет, так как я понимаю причину этого. Все это оттого, что у нас судят о человеке по бумажкам, написанным о нем.
Но это только увеличивает мое желание воевать, вырваться отсюда.
Сейчас, в ожидании, все валится из рук и настроение ни к черту.
Семейства моего пока нет, но, видимо, они уж где-то близко. Позавчера занял для них квартирку из двух маленьких комнаток за 80 рублей и уже сюда переехал.
15 июня 1942. Майкоп
Плохое настроение в связи с затяжкой вызова на фронт. Виноват все тот же мой послужной список, беспартийность и прочие качества. Даже Родину защищать доверить нельзя, несмотря на то, что я высказывал согласие пойти на любую должность, до командира роты включительно. В общем, оскорбительно и тяжело. Если уж дорвусь, – все меры приму, чтоб хоть смертью своей доказать свою честность. Гражданская война, оказывается, забылась.
Моих все нет. Выехали, вероятно, 1 июня, но я, по договоренности с Вандой, сообщил ей в Астрахань о возможном отъезде – быть может, это ее задержало или направило к Оле. А может быть, просто сидят где-нибудь на станциях и пристанях.
Эде надо подсказать способ лечения от цинги отваром, только без кипячения – хвои с елей и проч. Это очень сильное средство (дальневосточный способ), и, я думаю доступный в Архангельске полностью.
19 июня 1942. Майкоп
Сижу в том же положении. Никуда до сих пор, черти, не посылают, что меня зверски злит. Хоть бы уж тогда не дразнили, а то обнадежили, а потом замолчали.
Ожидаю свое семейство. Понятно, Ванда ничего членораздельного не написала, но 7-го числа, видимо, была уже в Саратове. Едут по Волге до Астрахани, а потом морем. На днях, а то и завтра-послезавтра должны приехать.
Я, понятно, не очень восхищен предстоящим приездом своей женушки. Но Вовку охота здорово поглядеть. Таки парень перелез в шестой класс. Не знаю, чем его и наградить за это. Интересно очень, какое сейчас у парня умонастроение и как он переживает войну.
Пишу я последние дни что-то очень редко. Но ничего не сделаешь – малость увлекся одной прекрасной женщиной. Имею ведь и я право на это на старости лет – не все только молодежи.
Да и не умеют они так переживать и ценить чувство, как это умеем делать мы. Вот бы еще Ядвиге влюбиться – я был бы очень за нее рад. Боюсь за ее одиночество и особо не протестую, когда она пишет, что опять засела за кандидатские занятия. Ей нужно отвлекаться, лишь бы не переутомлялась.
А все-таки воевать хочется больше всего. Никак я уже не могу переносить, что меня не назначают на фронт. Подожду вот немного, приедет семейство, и начну зверски скандалить и ругаться с начальством – это мой старый и испытанный метод. Обязательно обозлятся и выгонят. А мне только того и надо, чтоб выгнали, да на фронт. Я так раньше всегда из штабов в строй удирал.
25 июня 1942. Майкоп
Надежда уйти на фронт, кажется, лопнула. На днях один товарищ поедет в Москву, буду писать письмо своему высшему начальству – заместителю наркома. Больше мне делать ничего не остается – обида острая.
Работаю сейчас по-старому. Семейство мое, оказывается, застряло в Махач-Кала. Вот уж никак не ожидал. Ванда получила мое письмо о предполагаемой поездке на фронт в Астрахани и решила в Майкоп не ехать. Прислала письмо одной знакомой с просьбой сообщить, где я и мои вещи. Пришлось ей телеграммой с моей подписью сообщить, что вещи, да и я с ними, в Майкопе. Сейчас ожидаю их приезда. Может быть, числу к 30-му приедут. Нашел для них квартиру, ожидаю. Приезду Вовки буду рад таки здорово, приезд Ванды меня сейчас не устраивает.
Жду со всеми открытия второго фронта и перехода наших в наступление. Мощь наша сейчас колоссальна и удар будет сокрушителен. Как же выдержать, что я в нем не приму участия?
2 июля 1942. Майкоп
До сих пор нет моего семейства. Сидят они в Махач-Кала и, несмотря на телеграмму и письмо, сюда не едут. Возможно, что оттуда трудно выехать, так как это промежуточный железнодорожный пункт. Но в общем, их путешествие уже длится более месяца.
Писем ни от кого нет. Всех я растревожил, что меня посылают на фронт, а на самом деле сижу и не рыпаюсь. Но все-таки я своего добьюсь.
Сейчас у меня несколько дней горячая работа, но скоро опять все войдет в постоянную колею – сижу, экзаменую. При этом я становлюсь злым и раздражительным – надоедает зверски.
У нас в разгаре сейчас вишня, а овощи на базаре есть уже все. Правда, пользоваться этим почти не приходится. Вот приедет Ванда, может быть, питание урегулируется.
14 июля 1942. Майкоп
Уже десять дней, как приехали мои. Но до сих пор неясно – чего с ними будет дальше. Дело в том, что мать Ванды немка, а поэтому ее здесь нельзя прописать. Она в таком состоянии, что одна жить не сможет, – значит, встает вопрос о том, что придется им ехать всем вместе с матерью. Получается административный развод.
Неясно, куда можно ехать. Сперва думали отправить ее в Ташкент к Оле, но там тоже, оказывается, прописаться не удастся. Предполагали поселить ее здесь недалеко в деревне, чтобы можно было ее навещать – тоже нельзя.
Ванда говорит, что когда они были в Махач-Кала (там они были дней десяток, и Ванда даже поступила на работу), ей предлагали направить мать в Буйнакск. Вот встает мысль и о поездке туда.
Но, в конце концов, ничего пока не решено. С дороги, да и от куйбышевского питания народ здорово устал, и хотелось хоть поправиться, но, видимо, придется на этих днях уезжать.
Главное – трудно решить куда. Очень нужно, чтобы Ванда работала, а для этого нужно ей жить в городе. А мать в город не пустят, значит, нужно ехать в деревню, где Ванда не сможет поступить на работу.
В общем, история очень неприятная.
Предлагал Вовке оставаться со мною, с тем, чтобы когда меня назначат на фронт, он выехал бы к матери сам. Но он не решается. Вообще, несмотря на его 16 лет, – самостоятельности никакой. Все смотрит, как скажет мать. Маменькин сынок.
С работой у меня тоже неприятности. Жду только назначения на фронт – скорее бы.
Вовка здорово вытянулся, но особо не изменился. Речь – не поправляется.
Слышит будто хорошо, а все равно его не дозовешься.
21 июля 1942. Майкоп
Сегодня утром отправил своих. Поехали они в Казахскую АССР, ориентировочно в г. Гурьев на Каспии. Но поселятся они там или в каком-нибудь другом месте, быть может, даже в деревне, – будет видно только на месте.
В Махач-Кала они будут завтра, а до места доберутся, наверное, не скоро.
Как я ни готов был к этой поездке, а сейчас с их отъездом почувствовал себя очень одиноко. Чувство такое, будто уж больше не увидимся. Я Вовке об этом сказал – смеется, а у самого слезы на глазах. С Вандой успели уже не раз разругаться, и она постаралась меня извести, но такая уж у нее привычка.
Вовке здорово не хотелось уезжать, и так парень и не понял, почему же это нужно. Ведь он очень любит бабку и видит в ней прекрасного человека. А вообще, это операция очень обидная.
Хорошо, что удалось на проезд достать литера – обойдется дешевле. Но, пользуясь отъездом, Ванда постаралась очистить меня как липку и оставила мне строго фронтовую норму всего – одежды и пр. Мебель, кроме письменного стола, загнала. В общем, чувствую себя сейчас холостяком, но, к сожалению, таким, которому и пьянствовать даже нельзя.
Передал ей аттестат на деньги – 700 рублей. Больше сейчас нельзя – % нормы. Но мне остается с вычетами 400 рублей. Из них квартира и стирка – 100 рублей, а питание и табак – 300. А Ванда все советовала каждый день выпивать по стакану молока – это 180 рублей. Веселая женщина.
Ожидаю сейчас какой-нибудь перемены в своем положении. Очень хочется на фронт, но сейчас об этом не дают даже говорить.
24 июля 1942. Майкоп
Ванде с Вовкой не удалось даже как следует отдохнуть и поправиться с дороги. Пришлось выехать в связи с национальностью тещи – она ведь немка-колонистка. Поэтому ее здесь не прописали. А так как она совершенно почти не работоспособна, одну ее бросить нельзя, ну, вот все вместе и поехали.
Особенно не хотелось ехать Вовке, но остаться со мною без матери побоялся, да и я не настаивал.
Не знаю теперь – удастся ли с ними еще увидеться.
От Ядвиги также давно нет писем, но думаю, что это в связи с трудностями сообщения.
Обидные вещи происходят сейчас на фронте. Но, думаю, на днях будет решительный перелом. Так что унывать и терять веру нельзя. Все исправится.
28 июля 1942. Дорога
За эти дни у меня произошли изменения. Еду сейчас к новому месту службы – в г. Ардон Орджоникидзевского края. Сейчас еще в пути. Новая работа меня не устраивает, но мне обещали, что это временно, до прояснения общей обстановки на Кавказе. После этого обещали послать в Москву. Но, понятно, разворот событий может ко всему привести. Я просился на фронт, вместо этого назначили опять в тыл, да еще даже не худшую должность. Но ничего, я не унываю. Доволен, что уехал из Майкопа и от майкопских приятелей. Ну их к черту.
Плохо то, что несколько ниже будет оклад, но, так как Ванде аттестат дал на меньшую сумму, чем раньше, думаю справиться.
Тем более, что место, куда я еду, – какая-то деревня, где жить, наверное, легче.
Ванда также в пути, где они сейчас – не знаю. Но связь, наверно, со всеми восстановлю, так как затребую переадресование писем из Майкопа.
31 июля 1942. Ардон
Приехал я в это самое село Ардон. Это осетинская деревня, где живет также часть казаков, недалеко от гор, но на ровном месте. Деревушка хоть и большая, районная, но место таки препаршивое. Можно, понятно, здесь выжить 1–2 месяца, но не больше. В деревне большие казармы, где мы и работаем. В общем, тип Кусаров, но там местность была более живописная.
Работа у меня такого же типа, что и была, но условия несколько хуже – оклад ниже на 125 рублей и придется частично самому преподавать.
Людей знакомых нет, вообще говоря, здесь скучища зеленая.