Читать онлайн Игры духа Гиша

Глава 1. “Приближение ледника”.

Молодой охотник по имени Черная кость лежал у ручья. Он слушал обеспокоенный гомон воды. Ручей рассказывал ему о том, что видел с вершины горы. Ледник приближался. Белый холодный монолит, широкий, от края до края земли, и высокий, закрывающий собой луну. Ручей боялся, что скоро ледник сотрет гору, и он больше не увидит Черную кость. Охотник нежно коснулся ладонью воды, успокаивая ручей.

– Все будет хорошо, – сказал Черная кость. – Гора высокая и крепкая. Леднику ее не одолеть.

– Нет, – возразил ручей, – ледник покрыл большую часть мира, и гора не сможет его задержать. Скоро я замолчу навсегда.

– Мне пора идти, – Черная кость еще раз погладил ручей. – Увидимся завтра.

Охотник подобрал копье с красным каменным наконечником и пошел вниз по склону. Черная кость наступал на цветы, и они гневно кричали ему вслед, пчелы что-то невнятное жужжали себе под нос, кузнечики объяснялись друг другу в любви, лисица, держась на почтительном расстоянии, смеялась над длинными спутанными волосами охотника, черными как смоль. Он погрозил ей копьем и крикнул: “Доберусь я до тебя!”

Племя Настоящих людей обитало в десяти хижинах из больших костей и шкур, стоявших кругом у подножья горы. В центре стоянки горел костер, около которого сидел старик и пятеро подростков. Старик показывал, как изготавливать наконечник копья, скалывая края куска черного обсидиана. Две женщины скоблили каменными скребками растянутую на земле козью шкуру. Охотник сел рядом с костром, подобрал кость с остатками мяса, лежавшую на земле, и принялся грызть.

– Снова болтал с ручьем? – спросил старик.

– Да, Мудрые руки, – ответил Черная кость. – Ледник приближается. Пора уходить. Скоро нечего будет есть. Звери уходят на юг.

– Я знаю, – сказал Мудрые руки. – Через десять дней, когда охотники вернутся, разберем жилища и тронемся в путь.

– Мне кажется, ледник начал двигаться быстрее, – сказал Черная кость.

Мудрые руки не ответил. Он вставил готовый наконечник в расщепленный конец древка и крепко перетянул жилами.

– Все видели, как нужно прилаживать наконечник? – спросил Мудрые руки у детей.

– Где я? – спросило копье.

– В Громком мире, – ответил Мудрые руки. – Здесь никогда не бывает тихо.

– Кто я? – спросило копье.

– Ты – копье, – ответил Мудрые руки. – Я твой создатель. Благодаря мне ты появилось из небытия. Твое предназначение – вонзаться в плоть животных и врагов.

– Как меня зовут? – спросило копье.

– У тебя нет имени, – ответил Мудрые руки. – Ты просто копье. Как только твой наконечник сломается, ты умрешь.

– Почему камни молчат, а копье говорит? – спросил самый младший из сидящих у костра детей.

– Потому что у камня нет души, – ответил Мудрые руки, – а у копья есть.

– Почему лужи, которые появляются после дождя, говорят, а земля молчит? – снова спросил самый младший.

– Потому что лужи быстро высыхают, им нужно торопиться высказать все, что у них на языке, а земля вечная, ей некуда спешить. У нее есть время подумать, прежде чем что-то сказать.

– А когда у меня появится имя? – не унимался самый младший.

– Ты это прекрасно знаешь, – ответил Мудрые руки. – После первой охоты. Держи, – Мудрые руки протянул копье самому старшему ребенку. – Забирай остальных и тренируйтесь метать его в травяной сноп.

– Аааааа… – закричало копье. – Не отдавай меня им! Они меня сломают!

– Неудачное копье… – проворчал Мудрые руки.

– Почему? – спросил самый младший.

– Оно слишком хочет жить и будет уклоняться от цели, – ответил Мудрые руки.

– Может быть сразу его расколоть? – спросил самый старший.

– Нет, – ответил Мудрые руки, – так нельзя. Просто старайтесь бросать копье точнее.

Наверх хижины села птичья стая: ворон, ворониха и три вороненка.

– Вы чего здесь расселись? – спросила ворониха. Ворон и воронята молчали.

– Ждем возвращения охотников, – ответил Мудрые руки. – Почему ты спросила об этом?

– Мы летим с севера, – сказала ворониха. – Ледник слезал лес, в котором мы построили гнездо.

– Сюда он нескоро дойдет. У вас есть время, чтобы отдохнуть, – сказал Черная кость. Он встал и положил наверх хижины кость с остатками мяса. – Подкрепитесь, воронята.

– Мы спали в гнезде, – сказала ворониха, – когда услышали треск ломающихся деревьев. Мы вылетели из гнезда и в свете яркой луны увидели движущийся ледник. Утром его не было видно, а после полуночи он уничтожил лес, в котором родилась не только я, но и многие поколения моих предков.

– Лед не может двигаться так быстро, – сказал Мудрые руки. – Он не подгоняемый ветром листок, упавший в воду. Зачем ты обманываешь нас?

– Вороны никогда не лгут, – ответила ворониха. – Ледник набежал как бешенная лошадь, роняющая с боков желтую пену. Умные звери убегали, а глупые замирали на месте или прятались в норы. Крупным птицам легче, мы умеем быстро летать, и почти все спаслись, а мелких заморозил холодный ветер, дующий с ледника. Ворон и воронята полетели на юг, а я поднялась так высоко, как только смогла.

– Что же ты увидела? – нетерпеливо спросил Черная кость.

– Только белую пустыню, раскинувшуюся во все стороны на половину дня полета ворона.

Воронята склевали мясо с кости, нахохлились и закрыли глаза.

– А ты почему молчишь? – спросил ворона Мудрые руки.

– Мне нечего добавить, – ответил ворон. – Разве только… Лед ледника необычный. Это не замерзшая вода. Когда мы отлетели от гнезда, сверху от ледника откололся кусочек, размером с лесной орех, я подхватил его на лету. Он не таял в клюве, но оставался твердым как камень.

– Камень… – проговорил Мудрые руки. – Лед обманчив… Когда я был молод, и мир находился в равновесии, мы охотились на севере. Олени, по следу которых мы шли, были низкорослы, косматы и выносливы. Их широкие копыта позволяли быстро бежать по глубокому снегу, и мы отстали. Нашего вожака звали Одноглазым.

– В его имени было только одно слово? – удивился Черная кость.

– Для него этого было достаточно. Так вот… Одноглазый предложил сократить путь. Он повел нас вокруг скалы, одиноко торчавшей в белой безмолвной пустоши. Одноглазый, как и положено вожаку охотничьей стаи, шел первым. Слева от скалы снег оказался не таким глубоким, но нас это не насторожило. На всю жизнь я запомнил треск под ногами вожака. Он закричал и провалился под лед. Оказалось, что мы шли по замерзшему озеру. Одноглазый барахтался в полынье и просил о помощи. Я лег на лед и протянул копье, наш третий товарищ держал меня за ноги. Древко быстро обледенело, руки вожака скользили по нему, кромка полыньи ломалась. Одежда из шкур намокла и камнем тянула Одноглазого на дно. Он вытащил нож и воткнул в лед, но хрупкий обсидиан сломался. Вожак хрипел, его единственный глаз налился кровью. Он замерзал. Я отбросил бесполезное копье и пополз к вожаку. Он схватил мои ладони так крепко, что чуть не сломал их. Третий… как звали его… не помню… тащил меня за ноги. Мы вытянули Одноглазого наполовину, казалось, спасение близко, но лед снова сломался. Вожак ушел в воду с головой, а я по грудь. Третий… как там его звали… снова вытащил нас, а потом, он, неожиданно, двумя точными и сильными ударами топора отрубил вожаку руки по локоть. Кровь залила лед и окрасила полынью. Вожак ушел под воду, и только пузыри воздуха показались на поверхности. Я спросил у третьего… не помню его лица… зачем он это сделал, а он мне сказал, что двоих вытащить не удалось бы, лед очень хрупкий. Я встал и пошел подальше от полыньи, волоча обрубки рук, они по-прежнему крепко сжимали мои ладони. У подножья скалы росло дерево. Третий нарубил веток, ободрал кору и развел костер. Мои волосы и одежда покрылись ледяной коркой, тело колотила крупная дрожь. Я сел у костра. Третий отцепил обрубки рук вожака и сунул в огонь. Олени ушли далеко, нам было их не догнать. Руки слегка обжарились, и мы их съели полусырыми.

– А кости раздробили? – спросил Черная кость.

– Как можно?! – воскликнул Мудрые руки. – Когда я обсох, с большим риском для жизни я приблизился к полынье. Древком копья пробил наросший тонкий лед и опустил кости с остатками мяса в воду. Потом мы пошли на юг. Как же звали третьего… и лица его не помню…

– Хай-хай-хай, – раздался лающий смех. – Какая забавная история. – К хижине, на крыше которой сидели вороны, подбежала лисица, положила на землю живую мышь и придавила ее хвост лапой. – Как представлю тебя, Мудрые руки, мокрым с ног до головы и окровавленным, в животе бурчать начинает, а в голове рождается смех.

– Ничего смешного, – сказал Черная кость. – Человек погиб.

– Подумаешь, съели руки, – лисица легла на живот и скрестила лапы. – Прошлым летом многие месяцы небо не капало дождем, и трава превратилась в пыль. Зайцы и мыши, и даже ящерицы разбрелись кто-куда, а у меня детеныши, четверо, я уйти не могла. Троих я задушила собственной пастью. Их мясо я ела сама и кормила четвертого, чтоб хотя бы один выжил и дал потомство. И я не плачу, такова жизнь, а вы развели соленое озеро слез. Я всегда считала людей слабыми.

– Я не проронил ни слезинки, – сказал Мудрые руки. – Просто вспомнил.

– Почему ты всегда задираешься? – спросил Черная кость. – Пришла в гости и насмехаешься над хозяевами.

– Где, где, где хозяева? – лиса вскочила, навострила уши, сощурила глаза и зыркала по сторонам. – Только гости кругом. Где ты видишь хозяев, Черная кость? – мышь попыталась убежать, но лиса крепче придавила ей хвостик. – Быстро передвигаться с десятью разобранными хижинами вы не сможете, придется их бросить. Будете спать под открытым небом в безграничном мире, как зайцы. А мир общий, хозяев нет, только гости. Скоро ледник всех уравняет, раздавит, сотрет, разорвет. Все станут одинаково мертвыми. Кроме меня.

– Хочешь перехитрить холодную смерть? – спросил Черная кость.

– Я не сидела сиднем у костра, а рыла ходы под землей, длинные как лучи лунного света. Спрячусь там, а как ледник навалится, буду подкапывать к поверхности и искать мерзлое мясо. Я всех вас переживу. Ледник растает и все будет как прежде, только лучше, потому что без вас.

– За что ты нас не любишь? – спросил Мудрые руки.

– Все звери пользуются тем, что у них есть, а вы делаете копья, ножи и топоры из острого камня, и одежду из чужих шкур. Так нечестно.

– Мы не нарочно, – ответил Мудрые руки, – это как-то само получается. Попробуй, может быть и у тебя выйдет.

– Я пыталась сделать хижину, – призналась лиса. – Собирала крупные кости и ставила их вертикально, но они все время рассыпаются. У меня нет таких пальцев как у тебя, чтобы связать кости жилами.

Возле костра села женщина с козлиной шкурой в руках, и костяной иглой начала сшивать края шкуры.

– От козла осталась голова и задняя нога, – не отрываясь от работы сказала женщина, – а после нам нечего будет есть. Корешки растений не в счет, ими не насытишься.

– Не зря тебя зовут Завтрашний день, – сказал женщине Черная кость. – Ты все время беспокоишься о том, что будет завтра.

– Если я об этом не подумаю, то никто не подумает, – ответила Завтрашний день. – Можно будет убить лису или ворона. Они невкусные, но съедобные.

– Предлагаю отрубить руки Мудрым рукам, или обглодать кости Черной кости, – сказала лиса, – а меня и ворона в свои неприятности не впутывайте.

– В самом деле, – сказала Завтрашний день, – почему мы сидим у костра, а не уходим на юг?

– Ждем возвращения охотников, – ответил Мудрые руки. – Без них нам не унести хижины, – придется их бросить здесь. Ты хорошо знаешь, как трудно выделывать шкуры и находить крупные кости, пригодные для постройки жилища.

– Я сегодня рано утром ходила на гору за водой, – сказала Завтрашний день, – и ручей рассказал мне, что он берет начало от большой реки, которая течет глубоко под землей, а начинается она так далеко, что счесть это расстояние невозможно. Так вот, – Завтрашний день закончила сшивать края шкуры, налила в нее воду из бурдюка и подвесила получившийся кожаный котел на палке над костром. Козлиная шерсть обгорала с треском и вонью. – Ручей сказал, что ледник скоро будет здесь и превратит гору в щебень.

– Мне он тоже сегодня это говорил, – сказал Черная кость.

– Ручью легко об этом рассуждать, – Завтрашний день опустила в кожаный котел рогатую козлиную голову, – он сегодня вытекает из земли здесь, а завтра в другом месте. Ручей никогда не исчезнет насовсем, а у нас только одна жизнь, и после смерти другой не будет. О детях нужно подумать прежде всего. Они слабые и умирают первыми, потом вы, мужчины, а мы, женщины, крепкие, умрем последними. На сегодня еда есть, а на завтра нет. Хижины можно еще построить, если будем живы. Нужно идти на юг, на встречу охотникам.

– Можем с ними разминуться, – сказал Мудрые руки. – Подует сильный ветер, заметет наши следы, и охотники не найдут нас. Что в таком случае будем делать?

– Как-нибудь найдемся, – ответила Завтрашний день. – Поедим, разберем две хижины и пойдем на юг. Будем идти до захода солнца, переночуем под открытым небом и снова пойдем. По пути дети выйдут на свою первую охоту и станут мужчинами. Я так решила.

Вода в кожаном котле закипела, вкусно пахло вареным мясом.

– Хорошо, – сказал Мудрые руки, – мы уйдем, но не сегодня, а завтра утром. Как следует подготовимся и выйдем на рассвете. Я самый старший и последнее слово за мной. Уйдем по прошествии ночи.

– Договорились, – сказала Завтрашний день. – Съедим голову козла и разберем две лучшие хижины, а переночуем в оставшихся.

– Накормите ворона и воронят, – попросила ворониха, – и я полечу на поиски охотников.

– Мне тоже дайте кусочек, – сказала лиса, – и я побегу на поиски охотников.

– Нет, – ответила Завтрашний день, – ртов слишком много, а козлиная голова всего одна. Могу накормить или тебя, лиса, или воронов. Сами решайте, кому достанется мясо.

– Возьми несколько камешков, – сказала ворона Завтрашнему дню. – Я взлечу так высоко, что ты не сможешь меня разглядеть, а ты положи на землю один камешек, или два, или три, и сразу убери их. Я спущусь на землю и скажу, сколько было камней. Такое у меня острое зрение.

– Хорошо, – согласилась Завтрашний день, – давай попробуем.

Ворона слетела с хижины и взмыла в небо. Завтрашний день приставила ладонь ко лбу козырьком, закрываясь от солнца, и старалась рассмотреть ворону.

– Не вижу, – сказала Завтрашний день.

Она положила перед собой два камешка и сразу убрала их.

– А я ее вижу, – сказала лиса, – недостаточно высоко.

Неразличимая ворона превратилась в крохотную черную точку, затем в пятнышко, а потом обрела птичьи очертания и села на крышу хижины.

– Два камня, – сказала ворона.

– Подумаешь… – лиса взмахнула пушистым хвостом. – Тоже мне невидаль – хорошее зрение. Вот у меня нюх на самом деле необычный. Я чую, когда человек думает, а когда нет.

– Как это? – удивилась Завтрашний день.

– Ты честная женщина или обманешь меня? – лиса стрельнула в Завтрашний день лисьими глазами.

– Да, я всегда говорю правду, – сказала Завтрашний день.

– Вот и хорошо, – лиса слегка придавила мышиную голову лапой, чтобы обездвижить, и села напротив Завтрашнего дня. – Ты сначала думай о чем-нибудь, а потом не думай, а я буду говорить, когда ты думаешь, а когда нет.

– В этом скрыт какой-то обман, – сказала Завтрашний день. – Проникнуть в чужую голову и прочесть мысли никто не может.

– Давай попробуем, – лиса махнула хвостом. – Чую, что сейчас ты думаешь о чем-то, а теперь не думаешь.

– Плутовка, – сказал Черная кость. – Она по твоим глазам видит. Когда ты думаешь, глаза задумчивые.

– Я накормлю воронью семью, – сказала Завтрашний день, – а ты ничего не получишь. Можешь съесть мышь.

– Она не для меня, – ответила лиса, – я принесла ее в уплату долга за исцеленную лапу. Я семь дней ела посоветованную мне траву, и лапа зажила. Я добро помню.

– Что скрыто в моей голове, – сказал Мудрые руки, – вижу только я. Понять, о чем думает человек, можно по поступкам.

Из хижины, на верху которой сидели вороны, откинув полог, вышла молодая женщина с извивающейся серой гадюкой в руках. Женщина опустила змею на землю, лиса отпрыгнула в сторону, и змея схватила мышь. Скручиваясь в кольца, шурша чешуей, гадюка неторопливо проталкивала мышь в глубину пасти.

– Желаю тебе крепкого здоровья, лиса, – сказала женщина.

– Твоими заботами, Тонкие чувства, лапа зажила, – ответила лиса.

– Сегодня здесь шумно, – сказала Тонкие чувства, присев на корточки у костра. Ее одежда из шкуры оленя была украшена нашитыми костяными плашками, напоминавшими змеиную чешую, а лицо закрывала маска из множества костяных бусин, нанизанных на жилы и прикрепленных к кожаному головному обручу.

– Мы решили завтра утром уйти на юг, – сказал Мудрые руки. – С собой возьмем твою хижину и еще одну.

– Завтра… – Тонкие чувства взяла веточку, выкатила из костра красный уголек и перекатывала его по земле. – Почему не сегодня?

– А я говорила, что не нужно откладывать! – вставила Завтрашний день.

– Подумаешь, вечер и ночь подождать, – сказал Черная кость.

– Иногда одна ночь равна всей жизни, – Тонкие чувства поскребла по земле, подзывая змею. Гадюка, проглотившая мышь, медленно, как бы нехотя, подползла к ней, пощекотала раздвоенным языком открытую ладонь, поползла по руке и обвила шею. – Трава за одну ночь набирает силу, волосы за одну ночь могут стать седыми, ребенок в одну ночь рождается и этой же ночью умирает.

– Ледник дойдет сюда нескоро, – сказал Черная кость, – по большому счету, беспокоиться не о чем. Вороны, лиса и ручей наговорили всякого, но я считаю, что они преувеличивают. Не может лед не таять на солнце и соревноваться в скорости со взбесившейся лошадью. Чудес не бывает.

– В таком случае, зачем ты согласился уходить на юг? – спросила Завтрашний день.

– Так решила ты и Мудрые руки, – ответил Черная кость.

– В Громком мире все идет естественным путем, – сказала Тонкие чувства, – но чудеса иногда случаются. Мне нужна была трава желтые ноготки, она хорошо помогает при боли в сердце. Я заприметила ее на прогреваемом солнцем склоне. Я дождалась лунной ночи, взяла каменный нож и пошла срезать траву. И случилось чудо, не срезала. Трава меня уговорила оставить ее в покое. Как красиво она мне рассказывала о том, что очень любит жизнь: о корнях, плетущихся в земле; листьях, радующихся дождю; бутоне, тянущемуся к солнцу; о прямом и сильном стебле. И много чего еще она мне рассказала… Я слушала желтые ноготки до утра. Чудеса случаются, особенно, когда очень любишь жизнь.

Завтрашний день вытащила за рога козлиную голову из кожаного котла и положила на плоский камень, лежавший у костра. Острым черным ножом она отделила мясо от костей, а череп разбила о камень.

– Вороньей семье я отдам самое вкусное, – сказала Завтрашний день, – мозг козла.

Вороны слетели с хижины и сели на плоский камень. Стуча клювами, они быстро склевали угощение.

– Ворон и воронята останутся с нами до твоего возвращения, – сказал Мудрые руки.

– Хорошо, – ответила ворона, – это справедливо.

Завтрашний день опустила в кипящий котел козлиную заднюю ногу.

Ворона спрыгнула на землю, сделала несколько скачущих шагов, взмахнула крыльями и полетела на юг.

– Можно мне обглодать кости? – спросила лиса, ласково глядя на Тонкие чувства.

– Не я здесь главная, – ответила Тонкие чувства.

– Как это не ты? – удивилась лиса.

– Я могу помочь советом, но решения принимают другие.

– Это нечестно, – лиса махнула хвостом, – ты так много знаешь о травах и камнях, лечишь всякие болезни. Они давно бы уже погибли без твоего покровительства, но решения принимаешь не ты.

– Мне это не нужно, – ответила Тонкие чувства.

– А я считаю, – продолжила лиса, – что племя Настоящих людей не попало бы в такое трудное положение, если бы ты стояла во главе.

– Да подавись ты! – Завтрашний день смахнула рукой кости с камня на землю. – Только заткнись! И зачем мы ей позволяем сидеть у костра?!

– Громкий мир – наш общий дом, – ответил Мудрые руки. – Костер принадлежит нам, а земля под ним общая. Так же и с хижинами, кости и шкуры наши, а земля нет.

– На стойбище мы можем устанавливать любые правила, – сказала Завтрашний день. – Давайте решим, что земля, на которой мы расположились только наша и больше ничья.

– Расскажи это леднику, от которого мы собираемся бежать, сказал Мудрые руки. – О! Хорошо, что вспомнил… Ты не пробовал поговорить с ледником? – Спросил он у ворона.

– Нет, мне было не до того. Деревья кричали, прощаясь с жизнью, трава и цветы голосили, животные убегали молча. Стоял такой гвалт, что уши заложило. Ледник не проронил ни слова.

– Может быть он неживой? – спросила Завтрашний день.

– То есть мертвый? Кто его знает… – сказал Мудрые руки. – Хотя, даже лава, вытекающая из вулкана, угрожает и ругается на все лады.

Глава 2. “Железный топор”.

Стойбище разбудил крик. Так кричат женщины, охваченные ужасом, перед лицом смерти, криком стараясь напомнить, что они слабы, беззащитны и умоляют о пощаде. Черная кость с копьем в руке выбежал из хижины, за ним высыпали старшие дети. Мудрые руки выглянул из-за полога. Семья воронов встревоженно хлопала крыльями. Лиса скалилась. Черная кость заскочил в хижину, в которой кричала Завтрашний день, и вынес ее на улицу. Она замолчала и безвольно повисла на его руках. Правая стопа Завтрашнего дня была отрублена, лилась кровь.

– Быстрее перетяни ногу кожаной лентой выше колена! – закричал Мудрые руки. – Она истекает кровью.

Черная кость от своей одежды отрезал ножом узкую полоску и накрепко перетянул искалеченную ногу.

– Нужно разжечь костер, – сказал Мудрые руки, – и прижечь рану.

Дети бросились врассыпную собирать сухие ветки.

Из хижин вышли жены ушедших охотников: Длинный язык, Северная звезда, Крепкие ноги, Весенний рассвет, Тихая вода, Лисьи глаза, они спали вместе. Женщины хлопотали над изувеченной подругой.

– Кто это сделал, кто отрубил ногу Завтрашнему дню? – причитала Длинный язык. – Это сделал ты, Мудрые руки? Если тебе надоела жена, это еще не повод ее делать калекой!

– На моих руках нет крови, – ответил Мудрые руки. – Сквозь сон я услышал удар, как будто рубили сухую ветку, и сразу раздался крик. Я уже стар и неповоротлив, не успел прийти в себя, как в хижину залетел Черная кость, подхватил на руки Завтрашний день и вынес на улицу. Черная кость, посмотри, может быть там остался топор.

Черная кость вошел в хижину и вышел ни с чем: “Там только лужа крови на шкуре”.

– Осмотри все топоры, – сказал Мудрые руки, – благо, их немного, всего четыре.

Черная кость походил по хижинам, собирая топоры, и положил их в ряд около Завтрашнего дня.

– Целые и сухие, ни капли крови, ни зазубрины, – осмотрев топоры сказал Мудрые руки. – Ничего не понимаю…

– Смотрите, – сказала Тонкие чувства, выглядывая из-за спины Черной кости, – что-то блестит в золе.

– Где? – Мудрые руки подошел к потухшему кострищу. – На углях, под пеплом лежит топор и отрубленная стопа.

Настоящие люди встали кругом над серым золяным пятном, в центре которого лежал блестящий двусторонний топор.

– Я уже стар и много повидал, – сказал Мудрые руки, – но такого не видел.

– Он сделан из странного камня, – сказал Черная кость, – серого цвета и гладкий. Лезвие похоже на серп нарастающего месяца.

– Не трогай руками! – сказала Тонкие чувства.

– Он не болтлив, – проговорил Черная кость, рассматривая топор. – Заснул что ли? Напился крови и молчит.

– Разве ты не слышишь, как он говорит: “Не трогайте меня”, – сказала Тонкие чувства. – Я что, одна его слышу?

Над стойбищем повисла тишина, редкая для Громкого мира. Все вслушивались.

Старшие дети принесли хворост.

– Разведем огонь в другом месте, – сказал Мудрые руки. – Оставим отрубленную ногу и топор там, где они лежат.

– Плохая примета – менять место костра на той же стоянке, – сказала Длинный язык. – До добра не доведет нарушать обычаи.

– Не до соблюдения обычаев сейчас, – сказал Черная кость.

– Теряем время, нужно заварить травы и обработать рану, – сказала Тонкие чувства. – Кладите ветки туда, – она указала детям за пределы стойбища. – Обычай будет соблюден.

Старшие дети сложили и подожгли ветки. Тонкие чувства вынесла из своей хижины маленький кожаный котелок с водой и пучки сухих трав.

– Прижечь рану огнем? – спросил Черная кость у Мудрых рук.

– Не нужно, – сказала Тонкие чувства. – Огонь сделает плоть мертвой, и нога начнет гнить. Я сварю целебную мазь.

– Топор все еще говорит? – спросил Мудрые руки.

– Да, – ответила Тонкие чувства. – Угрожает довершить начатое.

– Кто держал тебя в руках, кто отрубил ногу? – Черная кость схватил топор за рукоять и сразу выронил. – Он обжигающе холодный…

– Топор говорит, – сказала Тонкие чувства, – что дух… да… дух… спустившийся с обратной стороны луны, пришел исцелить нас от безумия.

– Что такое дух? – спросил Черная кость. – И что такое безумие?

– Он говорит, что дух – это существо с прозрачным, как воздух, телом и обладающее разумом. Дух – это умный ветер. Дух – это тот, кто способен изготовить железный топор.

– Железный?

– Камень выделяет горячий сок, который потом остывает, и становится твердым и прочным. Железо – это застывший сок камня.

– А безумие? – напомнил Мудрые руки.

– Топор говорит, что безумие – это марево, искажающее то, что есть на самом деле, – ответила Тонкие чувства, помешивая темный отвар целебных трав. Она сняла кожаный котелок с огня и положила в него белый козий жир. – Он говорит, что скоро мы станем здоровы.

Железный топор взлетел и завис над землей, его деревянная рукоять слегка дрожала. Люди замерли, заворожено следя за происходящим. Топор откинулся назад, замер на мгновенье и резко опустился вперед, вогнав лезвие в искалеченную ногу Завтрашнего дня выше колена. Взлетел и снова вонзился в тело. Неровно разрубаемое человеческое мясо, кожа и желтый жир, висели лохмотьями. Белая изломанная кость торчала острыми углами. Боль выдернула Завтрашний день из небытия. Она закричала, но топор опустился на ее горло и оборвал крик. Захлебываясь кровью, Завтрашний день булькала воздушными пузырями.

Женщины с криком полезли в хижины. Топор отлетел в центр стойбища и повис в воздухе над старым кострищем. Мудрые руки обнял умирающую жену, испачкавшись в ее крови. Тонкие чувства сидела у котелка, закрыв глаза, и помешивала в нем веточкой. Дети побежали к подножью горы. Черная кость схватил каменный топор и метнул в железный. Хрупкий обсидиан, встретившись с железом, раскололся и усеял осколками стойбище.

– Замолчите! – крикнула Тонкие чувства, перекрыв вопли, доносившиеся из хижин. – Молчите или сейчас умрет кто-нибудь еще!

Горестный плач женщин постепенно стих. Мудрые руки все также сидел возле жены, положив ее окровавленную голову на колени. Черная кость исподлобья смотрел на железный топор.

– Он хочет дать нам новые имена, – сказала Тонкие чувства. – Духа, который лечит нас от безумия, зовут Гиш. У него простое имя. Он говорит, что наши имена звучат как длинные клички. Если нам так нравится, мы можем и дальше называться кличками, но они должны быть короткими. Решать нужно быстрее, иначе железный топор снова напьется крови.

Стойбище напряженно молчало.

Тонкие чувства встала и крикнула: “Меня будут звать Чувство”.

Никто не откликнулся.

– Мудрые руки, – сказала Чувство, – выбирай имя, топор долго ждать не будет.

– Хорошо, – сказал Мудрые руки, – называть себя Мудрым я не могу, так как во мне нет мудрости. Руками я называться не буду, потому что мою правую руку отрубил топор. Меня зовут Рука.

– А ты, Черная кость, – сказала Чувства. – Что скажешь ты?

– Горе омрачило мой ум и сердце. Отныне меня зовут Черный. Женщины, выходите, вам нужны новые имена.

– Я боюсь, я останусь в хижине, – отозвалась Длинный язык. – Меня зовут Язык.

– Звезда, Крепкая, Рассвет, Вода, Глаза, – донеслось из хижин.

– Топор говорит, что Завтрашний день нужно похоронить, – сказала Чувство.

– Без него знаем, – огрызнулся Черный, – что всякое мертвое тело должно быть преданно земле.

– Нет, – сказала Чувство, – мы будем не предавать земле, а хоронить. Это не одно и то же. Топор говорит, что нужно принести мед. У подножия горы стоит дерево, в котором живут большие пчелы. Топор говорит, что должен пойти Черный.

– Почему я?

– А кто еще сможет взобраться на высокое дерево? Иди не мешкая, – сказала Чувство. – Принесешь мед и пойдешь за красной глиной. Жены охотников, выходите! Соберите полевые цветы. Этого хочет топор.

Женщины вышли из хижин и торопливо прошли мимо кострища, стараясь не глядеть на железный топор.

Черный выкатил из костра большой красный уголь, завернул его в кусок кожи и побежал вниз не оглядываясь.

Столетняя липа гудела, пчелы облепили ажурные цветы, украшенные желтой бахромой. Медовый запах опьянял. Черный развернул кожаный лоскут и положил на уголь тонкие сухие веточки, робкий дымок заструился вверх. Оранжевый лепесток пламени ломал и скручивал веточки. Черный подбрасывал сухую кору и ветки потолще. Надувая щеки, он раздувал пламя. Ощутив горечь дыма, пчелы набирали нектар в зобики и кружили над деревом. Деловитое жужжание сменилось обеспокоенным гулом.

– Зачем мешаешь собирать нектар?! – спрашивали у Черного злые пчелы, не подлетая к нему близко. – Потуши костер! Дым выедает нам глаза, отравляет внутренности!

– Мне нужен мед, – ответил Черный. – Без дыма вы меня изжалите до смерти.

– Мы тебе этого никогда не простим! Вор! Подлый трус!

– У меня нежная древесина, – страдала липа, – огонь испепелит ее, обратит в прах.

– Не преувеличивай, – ответил Черный, – я разжег костер не под самым стволом. Тебе ничего не грозит. Подумаешь, несколько дней твои листья будут пахнуть дымом, ничего страшного. Я прошу прощения, но мне нужны твои нижние ветки.

– Это мои самые любимые ветви, – хныкала липа.

– Деревьям это только на пользу, – Черный накрыл костер сырыми ветвями со свежими зелеными листьями. Огонь притух, повалил густой дым.

Черный ловко вскарабкался на дерево и подобрался к дуплу. Он сломал длинную, тонкую, гибкую ветвь, нанизал на нее языки белого воска, в ячейках которого блестел светлый липовый мед. Скрутив концы ветки, Черный повесил на шею медово-восковое ожерелье и спустился вниз.

– Затуши костер, – попросила липа, – огонь коварен, нельзя оставлять его без присмотра.

– У меня нет с собой воды.

Черный обложил границу костра камнями и побежал на гору. По пути он встретил женщин с букетами полевых цветов, их лица были печальны.

– Возьмите мед, – попросил Черный, – а я накопаю красной глины.

Женщины согласились. Черный направился к ложбине у подножия горы. Дожди размыли верхний слой почвы, обнажив пласт красной глины. Выдирая руками крупные комья, Черный слеплял их, бил о камень, уминая в красный шар. Набрав, как ему показалось, достаточное количество, он понес глину в стойбище.

Железный топор все также висел над кострищем. Притихшие жены охотников сидели с цветами у мертвого тела. Дети выглядывали сквозь щель полога хижин. Рука гладил волосы Завтрашнего дня. Чувство лежала на спине у котелка с целебной мазью.

– Я принес глину, – сказал Черный.

Чувство приподняла голову, села и обернулась на железный топор.

– Он говорит, что начинается подготовка к похоронному обряду, – сказала Чувство.

– Кто говорит с нами, топор или дух Гиш? – спросил Черный.

– Я не знаю, но голос исходит от топора. Он хочет, чтобы с Завтрашнего дня сняли одежду.

– Зачем? – словно очнувшись, спросил Рука. – Земле предают в одежде.

– Топор сказал, что тело Завтрашнего дня нужно омыть от крови и намазать медом, – Чувство призывно махнула женщинам рукой.

Отложив цветы, женщины подошли к мертвому телу и стянули с него остатки меховой одежды. Глаза принесла бурдюк с водой и как смогла смыла кровь.

– Ты говорила, что дух Гиш хочет избавить нас от марева, искажающего то, что есть на самом деле, – сказал Рука, – а мне кажется, что все мы оказались в страшном сне, после появления духа, и никак не можем проснуться. Летающие топоры из застывшего каменного сока, спустившийся с луны умный ветер… Не марево ли это? С тобой говорит не топор, а дух. Попроси у него оставить нас в покое.

– Дух Гиш говорит, что ты, Рука, начал исцеляться, – сказала Чувство. – Железный топор не может говорить. Никакой топор не может говорить. Копья тоже молчат. Трава, деревья, насекомые, звери, птицы, реки, ручьи, озера и земля не говорят по-человечески. Мы их слышим, и это признак нашей болезни. Дух Гиш сверху увидел наши страдания и спустился, чтобы помочь.

– Как это не умеют говорить?! – Рука удивленно посмотрел на Чувство.

– Дух Гиш говорит, что однажды мы сами это поймем. Он поможет нам.

Черный и Рука переглянулись.

– Мед был сладким соком, – сказала Чувство, – нектаром растений. Пчелы выпили его, переварили в желудках и изблевали мед. Он символ изменений. Дух Гиш поглотит нас, больных людей, переварит и изблюет здоровыми. Покройте Завтрашний день медом!

Женщины давили восковые языки, ломали ячейки, выливали мед и размазывали его руками по телу Завтрашнего дня.

– Черный, – сказала Чувство, – возьми каменный топор и отсеки ей голову – вместилище человеческой души. Ее нельзя закапывать с остальным телом. В голове рождаются мысли, изо рта исходят слова. Череп Завтрашнего дня станет нашей святыней.

Одним ударом Черный отделил голову от тела.

– Возьми нож и срежь плоть с костей, – сказала Чувство.

Рука отвернулся и закрыл лицо ладонями. Черный поставил отрубленную голову на камень и острым обсидиановым ножом, привычными движениями отрезал нос, уши и губы, снял скальп, срезал мясо и кожу, удалил глаза.

– Куда это деть? – спросил Черный у Чувства, указав на окровавленные обрезки.

– Положи на живот Завтрашнего дня, а вы залейте их медом.

На камне стоял череп с остатками ярко-красного мяса. Чувство оторвала кусок от глиняного шара, размяла, вылепила нос и прилепила к черепу, затем сделала уши, губы и глаза.

– Что такое святыня? – спросил Черный.

– Это то, через что передается сила, исходящая от духа, – ответила Чувство.

Она взяла тонкую палочку и сделала два отверстия в глиняном носу, и по одному отверстию в ушах и глазах.

– А это для чего?

– Так повелел дух, – ответила Чувство и поцеловала череп.

– Что делать с оставшейся глиной? – спросил Черный.

– Сбросьте мертвое тело Завтрашнего дня в скальную расщелину и завалите камнями, а затем края расщелины обмажьте красной глиной.

– Это символ материнского лона? – спросил Рука. Его глаза лихорадочно блестели, дрожащими руками он подобрал глиняный шар и прижал к груди. – Спроси у духа Гиша, может быть Завтрашний день родится вновь из каменной утробы?

– Приди в себя! – закричал Черный. – Человек, как и все живое в Громком мире, умирает и на этом все! Конец!

Череп разлепил глиняные губы и посмотрел на Черного глиняными глазами: “Я хочу пить… Напоите меня медом…”.

Голос, исходивший из черепа, царапал слух и не был похож на мелодичный голос Завтрашнего дня. Рука встал на колени перед камнем, на котором стоял череп, уперся ладонями в скалу и поклонился. Черный подошел к черепу, открывшему рот, и выдавил из сота мед.

– Ты не Завтрашний день, – сказал Черный.

Мед вытекал из черепа и растекался по камню.

– Нет, это я, – ответил череп. – Железный топор опустился на мое горло, и душа покинула тело, сбросила его с себя, как потертую завшивленную шкуру. Душа – это тоже умный ветер, свободный и бессмертный.

– Если так, то почему ты сидишь в черепе, и делишь его с гниющим мозгом? – спросил Черный. – Почему не летишь, куда глаза глядят, подальше от этого ужаса?

– Я должна быть святыней. У вас их теперь две: железный топор и я. Рука принял правильное положение, на коленях, головой вниз. Подражайте ему.

Женщины склонились, Черный остался стоять.

– Я ухожу, – сказал Черный. – Громкий мир большой и человеческих племен в нем много. Я хороший охотник, мне всюду будут рады.

– Ты не можешь уйти, – сказала Чувство. – Племя Настоящих людей – это одно тело и одна душа. Нога или рука не могут оторваться от туловища по собственной воле.

– Смотри, – Черный сделал пять шагов вниз по склону, – у меня есть ноги, и на них я уйду, когда захочу, и дойду, куда захочу.

– Если ты решишься на это, – сказала Чувство, – топор отнимет жизнь у двух человек, по количеству твоих ног.

Черный поднял двумя руками большой камень и бросил с горы. Долго смотрел, как он катится, подпрыгивает и увлекает за собой камни поменьше.

– Хорошо, – сказал Черный, – я останусь до возвращения охотников, а потом мы решим, как нам жить дальше.

– Положите тело Завтрашнего дня на ее одежду и несите к расщелине, – сказала Чувство.

Рука и Черный перенесли мертвое тело на шкуру и понесли на вершину горы. За ними шли женщины с букетами цветов и глиняным шаром, лиса бежала рядом.

– Что случилось? – спросил ручей у лисы, подбежавшей напиться.

– Событий много, – лиса перестала лакать воду и обернулась через плечо, провожая хитрыми глазами уходящих людей. – На стоянку прилетел сильный злой ветер и принес необычный топор, который зарубил Завтрашний день. Ветер сказал, что люди заболели, потому что говорят с нами… нет, не так… Люди говорят с нами и поэтому заболели. Ветер будет их лечить. Мне давно не было так интересно. А что там ледник?

– Приближается, – ответил ручей.

Черный и Рука положили тело у неглубокой трещины в скале.

– Возьмитесь за руки и за ноги, и опустите ее в расщелину, – сказала Чувство. – А теперь заложите большими камнями, чтобы звери не добрались. Размажьте глину и положите сверху цветы. Дух Гиш говорит, что отныне так мы будем хоронить каждого, без одежды, покрытых медом, обмазанных красной глиной, усыпанных цветами. Люди – не животные. Люди должны властвовать в Громком мире, обязаны подчинить его своей воле. Сделать это вы сможете, установив новые обычаи и поклоняясь духу.

– Это над кем вы собираетесь властвовать? – спросила лиса. Она подбежала к каменной могиле, взобралась на нее, обнюхала, присела и помочилась на красную глину и цветы. – Надо мной что ли? Видала я таких вождей…

– Заткнись! – Чувство замахала руками, прогоняя лису. – Тебя это не касается!

– Как это не касается? Я тоже часть Громкого мира. Может быть самая важная ее часть… – лиса клацнула зубами, ловя руку Чувства.

– Мы не должны с тобой разговаривать, потому что ты говорить не умеешь, – Чувство спрятала руки за спину.

– Нет, все-таки прав дух Гиш, – сказала лиса, – вы больные люди, и вас нужно лечить железным топором.

– Пошла прочь! Убирайся! – закричали женщины. – Из-за тебя у нас снова будут неприятности!

Лиса соскочила с могилы и отбежала в сторону, но недалеко.

– Завалили камнями, – сказал ворон. Он сел на могилу и постучал по ней клювом. – В нашем лесу белка прятала орехи в дупле, а вход закрывала шишкой, чтобы не украли. Дерево стояло у реки, в которой жили бобры. Они подгрызли ствол, и дерево, вместе с орехами и шишкой, упало в реку. Беда всегда приходит не оттуда, откуда ожидаешь.

– Животные нам не ровня, чтобы давать советы и учить жизни, – сказала Чувство.

– Быстро ты сменила зимнее оперенье на летнее, – сказал ворон. – Когда ты собирала целебные травы и камни, прислушиваясь к голосам Громкого мира, в тебе было больше мудрости.

– Мы больны. Наши головы думают неправильно, – сказала Чувство. – Когда я исцелюсь, мои уши не будут слышать тебя. Я не уверена, что ты существуешь на самом деле, а не мерещишься мне сейчас, – Чувство погладила ворона по голове.

– Ну как, – спросил ворон, – я настоящий или ты видишь сон?

– Спящему человеку сон кажется реальностью, – ответила Чувство. – Однажды мне приснилось, что я ем зеленые сливы, и я проснулась с полным ртом слюны.

– Я поняла, – сказала лиса, – это такая игра. Дух Гиш придумал ее для развлечения. Играть в нее могут только духи и люди, а животные – нет. Дух – это умный ветер, а человек – это тот, кто ходит на задних лапах и говорит. Я тоже человек, возьмите меня в игру, – лиса встала на задние лапы и прошлась туда-сюда, улыбаясь.

– Пора возвращаться в стойбище, – сказал Черный. – Еда заканчивается, я должен идти на охоту.

– Нет, – ответила Чувство, – дух Гиш говорит, что у нас будет дело поважнее.

– Что может быть важнее еды во время голода? – спросил Черный.

– Завтра узнаешь. Мы вернемся в стойбище и сядем за поминальную трапезу.

– Что это такое? – спросил Рука.

– Мы будем есть мясо, пить бульон и вспоминать о том, какой была Завтрашний день. Ее душа будет слушать наши разговоры, вдыхать аромат мяса и насытится.

– Вот бы и мне так, – сказала лиса. – Послушала чужую болтовню и набила полный желудок. Хорошая у вас игра. Возьмите меня к себе, я больше не буду проказничать.

– Ты заметила, – спросил ворон у лисы, – что топор и дух Гиш не трогают нас, а мучают только людей?

– И правильно делают. Мы-то с тобой здоровы. Я вообще никогда ничем не болею. И у меня всегда хорошее настроение. Завтрашний день мне никогда не нравилась, – лиса на согнутых лапах подкралась к могиле, как будто охотилась, и принялась нюхать между камнями. – Строила из себя не пойми что…

Женщины неторопливо пошли к стойбищу, за ними брел, опустив плечи, Рука, Черному на ходу что-то втолковывала Чувство.

– Нам с тобой проще, – сказал ворон лисе. – Мы, вороны, затеряемся среди облаков, ты скроешься в глубоких норах, а людям куда деваться? У них нет ничего своего, их стоит пожалеть. Они голые и укрываются чужими шкурами, зубов и когтей нет, вынуждены делать копья и топоры. А теперь еще и обычаи будут чужими, навязанными духом Гишем.

– А мне никого не жалко, – сказала лиса, – даже себя.

Глава 3. “Ритуал”.

Обитатели стойбища сидели вокруг кострища, над которым висел железный топор.

– Дух Гиш требует поклонения, – сказала Чувство, – но он хочет, чтобы мы самостоятельно продумали, как это сделать, как лучше и правильнее поклоняться ему. Дух Гиш надеется, что мы не рассердим его.

– Подскажи нам, как это сделать, – сказал Рука. – Мы никогда и никому не поклонялись.

– У меня есть кое-какие мысли… – сказала Чувство задумчиво. – Я так понимаю, что поклоняются тому, кто превосходит всех в уме, силе, мудрости, красоте. Все эти качества должны быть в превосходной степени. У духа Гиша они есть.

– Как он выглядит? – спросила Глаза.

– К большому нашему сожалению, мы не знаем, как выглядит дух Гиш, – ответила Чувство.

– Почему его слышишь только ты? – спросила Язык. – Это подозрительно. Если бы не топор, висящий над нами, я бы подумала, что никакого духа Гиша нет, и все это твои выдумки.

– Значит нужно придумать его изображение, – сказал Рука. – Я могу вылепить из глины. Для этого нужна красная, или сойдет обычная, желтая глина?

– Я не знаю, – ответила Чувство, – дух Гиш молчит.

– Обычная глина у меня есть, – Рука встал и пошел в свою хижину.

– Очень сложная задача, – сказал Черный. – Как вылепить умный ветер.

– Предлагаю каждому, у кого есть имя, назвать признаки и свойства духа Гиша. Все, что приходит на ум.

Рука вернулся с большим комком влажной желтой глины: “Я готов”.

– Дух Гиш – не простой ветер, – сказала Звезда, – а очень сильный. Как буря. Помните, в прошлом году мы чуть не погибли из-за внезапно налетевшей бури. Если бы поблизости не было пещеры, нам бы пришел конец.

– А как выглядит буря? Нет, понятно, что небо становится черным, трещат, вырываемые с корнем деревья, ветер гудит и сбивает с ног, но как это вылепить в глине… – сказала Рассвет.

– Может быть дух Гиш все же не буря, а просто сильный ветер, – сказала Крепкая, – а он проявляется в согнутых деревьях.

– Ты предлагаешь вылепить духа Гиша в виде кривого дерева? – спросил Рука. – Это может его обидеть.

– Какое там гнущееся дерево… – сказал Черный. – Самый сильный из зверей – это мамонт. Огромные кривые бивни, косматая длинная шерсть, ноги, как стволы деревьев. Далеко слышно в степи, когда идет стадо мамонтов.

Рука быстро вылепил из глиняного овала большие уши, четыре ноги, хобот и хвост. Заточенной палочкой он покрыл изваяние вертикальными углублениями, символизирующими шерсть.

– Но дух Гиш необычный мамонт, он прилетел с обратной стороны луны… – сказал Черный.

– Мамонт с крыльями орла… – усомнился Рука, но крылья вылепил.

– Дух Гиш очень сильный, – сказала Вода, – у него не могут быть только бивни, приделай ему рога.

Рука подобрал с земли две небольшие веточки и воткнул в голову мамонта.

– Ну как, – спросил Рука, – похож?

– Опасный зверь, – сказал Черный. – Встретив такого, трижды подумаешь, прежде чем вонзить в него копье.

– Не ставь его на землю, – сказала Чувство. – Дух летает высоко, его ноги не касаются земли.

– Почему ты так решила? – спросил Черный. – Птицы летают под облаками и выше, а по земле ходят, и ветер колышет траву и упавшие на землю листья.

– Изображение духа Гиша священно и относится к нему нужно соответственно, – сказала Чувство.

– Оно такое же священное, как череп Завтрашнего дня и железный топор? – спросила Вода.

– Даже больше, – ответила Чувство.

– Куда его поставить? – спросил Рука. – Может быть на тот выступ, – он показал на небольшой зубец, выступающий из скалы в девяти шагах от стойбища, выше человеческого роста.

Черный подозвал самого старшего мальчика, вручил ему глиняное изваяние, посадил себе на плечи и пошел к выступу.

– Поставь его не передом, а боком, – сказала Чувство. – Так будет лучше видно.

– А если пойдет дождь, – сказала Рассвет, – его размоет. Крылья и хобот отвалятся, туловище оплывет.

– Да, – согласилась Чувство, – ты права. Сделаем навес из куска шкуры. Привяжем к четырем шестам и закроем изображение духа Гиша от непогоды, но не сейчас. Он хочет, чтобы мы придумали ритуал. Это то, как именно мы будем ему поклоняться.

– Зачем все это? – спросил Черный. – Один раз уже становились на колени. Не достаточно?

– Может быть дух Гиш поможет нам в охоте, будет загонять животных? – предположила Крепкая. – В благодарность за наши старания?

– Этого не будет, – ответила Чувство. – И разгонять тучи, или наоборот, вызывать дождь, он тоже не будет.

– В таком случае, зачем нам все это… – сказал Черный.

– Чтобы выжить, – ответила Чувство.

– Я все-таки не понимаю, чего именно он от нас хочет, – сказал Рука. – Его превосходство мы признаем. Он сильнее всех нас вместе взятых. А что еще?

– Ритуал, который мы придумаем, должен совершаться каждый день.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Есть у кого-нибудь подходящие мысли?

– Нельзя ставить изображение духа Гиша под открытым небом, даже натянув шкуру, – сказала Язык. – Если мыши сбросят его оттуда, или птица нагадит на рога, дух разозлится и покарает нас железным топором. Рука остался один, пусть переберется в хижину Черного, а изображение мы поставим в его хижину.

– Хорошо, – сказала Чувство, – что скажешь Рука?

– Мне все равно. Почему бы и нет. Если Черный согласен…

Черный безразлично пожал плечами.

– Хорошо, начало положено, – сказала Чувство. – Что еще?

– Может быть как-то приветствовать его по утрам… – неуверенно сказала Глаза. – Или лучше днем?

– Я думаю, утром, – ответила Чувство. – До рассвета. Да! Солнце покажется из-за горы, мы встанем перед хижиной, откинем полог и поклонимся изображению духа Гиша, сначала охотники, потом женщины, затем дети. При этом нам следует ему что-то говорить… пожелать здоровья… или доброй охоты…

– Предлагаю благодарить его за то, что мы еще живы, – сказал Черный.

– Я уловила в твоих словах насмешку, – сказала Чувство.

– И в мыслях не было. В самом деле, топор пребывает в покое, никому не отрубил ногу или руку, не говоря уже о голове. Что скажешь, Завтрашний день, – Черный подмигнул черепу, стоявшему на камне, – как там живется?

Череп не проронил ни слова.

– Мы забыли о двух святынях, – сказала Крепкая, – для них тоже нужно придумать ритуал.

– Всему свое время, – ответила Чувство. – Что мы будем ему желать, здоровья или доброй охоты?

– Мамонт ест траву, – сказал Черный, – какая там охота… Когда вблизи смотришь на большого, сильного зверя, который может раздавить, сломать все кости, то ничего не говоришь. Лежишь, вжавшись в землю, вдыхаешь звериную вонь и молчишь, надеешься, что он пройдет мимо. Самый опасный из всех хищников, которым можно пожелать удачной охоты, это медведь, живущий в пещере. Он любит забираться в самые глубокие из них. Ты идешь вперед медленно, держа перед собой горящую ветку, а в другой руке копье. С потолка свисают каменные зубы, с них капает мутная вода. И на полу каменные зубы, поскользнешься, упадешь на такой, и он пробьет тело насквозь. Медведь уже давно услышал твое дыхание и шаги, почуял дым горящей ветки, но ждет, не показывается. Сразу не поймешь, это валун темнеет у стены, или медведь притаился. Страх пробирает до костей, как мороз зимней ночью, но ты идешь вперед. Шаг, еще один шаг, и еще шаг. За тобой идут охотники, твои товарищи, им тоже страшно. В узкой пещере медведя не окружить, не закидать горящими ветками, не пробить черную шкуру со всех сторон. Бывало, что пещерный медведь убивал весь отряд охотников, одного за другим. И вот он появляется. Он не спешит. Он хозяин. Медленно ступает, царапает каменный пол когтями-кинжалами. Громко сопит, выпячивает нижнюю губу. Смотрит с ненавистью, смотрит пристально, взгляд не отводит и говорит: “Смерть… смерть… смерть…”. Волосы на голове у тебя шевелятся, сердце сжимается. Ты бьешь копьем, метя в пасть, и он исторгает рык. Открывает челюсти, горбатит спину и рычит, словно хочет рыком сбить тебя с ног. Ты бьешь еще раз, норовя попасть в шею, медведь хватает клыками древко и перекусывает, как хрупкую птичью кость. Сзади подают другое копье. Ты наступаешь. Если остаться на месте или отступить, медведь подумает, что ты добыча, и ты наступаешь. Медведь тяжелее, чем весь ваш охотничий отряд, гора мышц, но ты наступаешь. Он хочет запугать тебя, показать, что он большой, больше тебя, и становится на задние лапы. Нависает, как горный обвал готовый обрушиться. Ты бьешь точно в сердце, вырываешь копье и отступаешь. Еще пять копий вырастают за твоей спиной. Медведь умирает медленно, кровь льется из раны ручьем, но в нем много жизненной силы. Медведь бросается вперед, его глаза горят желанием забрать с собой в небытие кого-нибудь еще. Ты стоишь первым, и он сжимает челюстями твою ногу. Медведь не волк, в его пасти твое бедро помещается полностью, он перекусывает ногу сразу, с мясом и костью, и твоя горячая кровь вытекает у него между клыков. Пещерный медведь самый опасный, но мамонт еще опаснее, хотя ест только траву. В присутствии мамонта лучше молчать. На мамонта никто не охотится в открытую, глаза в глаза. Никто не идет на него с копьем и горящей веткой. На мамонта нападают подло, исподтишка. Лучше всего тогда, когда стадо идет через ущелье. Бросают тяжелые камни, метят в голову. Камни поднимают втроем, вчетвером. Преграждают узкий путь нагромождениями веток и трухлявых деревьев, и поджигают их, а сверху бросают камни. В честном бою мамонта не убить, он раздавит и не заметит. Самцы, защищая самок и детенышей, приходят в ярость. Они наклоняют головы и бегут на врага. Мамонты никогда не останавливаются. Бесполезно кричать и сотрясать копьями, на них это не действует. А еще в мягкой земле роют яму глубиной со взрослого человека и накрывают ветками, и травой. Мамонт проваливается и не может выбраться. Ты прыгаешь ему на спину и бьешь копьем ниже головы, нужно достать до хребта. Он хватает тебя хоботом, цепко хватает, не оторваться. Хватает и тянет вниз, в яму, которую ты и твои товарищи вырыли для него, вырыли, чтобы убить. Мамонт топчет тебя в яме ногами, часто-часто переступая, как будто недостаточно наступить один раз. Тебе уже все равно… ты уже мертвый! – Черный сорвался на крик, его глаза остекленели и смотрели в одну точку. – Твоя кровь смешалась с черной землей и превратилась в грязь, голова треснула, кишки вывалились, печень лопнула. Тебя уже нет, и мясо мамонта тебе не нужно! Ему на спину прыгает следующий, но не может удержаться и падает к тебе, вниз, в яму. Мамонт топчет. Он не рычит, он иступлено ревет, чувствуя под ногами мягкое тело, убивая своих убийц. Это большая радость вывернуться так, что охотник становится добычей. Кровь из мамонта течет, и он слабеет. Его бьют со всех сторон, режут плоть острыми копьями. Никто не хочет взобраться на его косматую спину. Колют копьями и ждут. Дело сделано. Мамонт мертв. Шкуру режут сверху, раскрывают как маковый бутон. Мясо вытаскивают частями. До мертвых охотников добраться не спешат. Зачем торопиться? Из ямы вытаскивают все кости и шкуру мамонта. На дне лежат останки охотников, обильно политые кровью. С лопаток мамонта срезают мясо и кладут их в яму. Белые широкие кости как крыша хижины. Последнее пристанище. Яму засыпают. Нельзя могилу использовать для охоты. Роют в другом месте. Дух Гиш – это небесный мамонт, не знающий пощады. Нам нечего ему сказать, рядом с ним лучше молчать и думать о смерти. О жизни лучше не думать, ее нужно жить. О смерти можно. Утром придем к хижине, откинем полог, посмотрим на крылатого, рогатого мамонта и молча представим смерть. Быструю, без мучений. Легкую как сон после сытной, жирной еды. Или какую-нибудь еще, кто какую хочет.

– А что после этого? – спросила Чувство.

– Это ваши охотничьи обычаи, – сказала Язык. – Можете молчать сколько угодно, если вам нечего сказать, а я хочу поговорить. Кому мне высказать все, что наболело, что скопилось на сердце? Другим-то хорошо, а меня муж бьет. Сейчас он на дальней охоте, и мне легче, а когда он вернется… Сколько раз я жаловалась Руке, тогда его звали Мудрые руки, и что он мне говорил в ответ? Убеждал меня, что нужно терпеть. У меня синяки по всему телу. За малейшую оплошность он меня бьет. Мясо не так пожарила – удар кулаком в живот, вшей медленно выбираю из его головы – в плечо, взгляд в него брошу злой – в спину, встану чуть позже рассвета – в бок. Кому мне жаловаться на такое отношение? Только духу Гишу. Придет муж, узнает о Завтрашнем дне, увидит крылатого, рогатого мамонта и железный топор, и побоится меня трогать. Я ему пригрожу!

– У меня детей нет, – сказала Рассвет. – Лицом и фигурой я красивая, а утроба у меня мертвая. Может быть дух Гиш исцелит меня от бесплодия. Встану перед ним на колени и залью слезами. Ты, Чувство, давала мне всякие горькие снадобья, от которых выворачивает наизнанку, и никакого толка. Я не хочу состариться бездетной. Ребеночек плакал бы и смеялся на моих руках, сосал грудь и рос каждый день, становился охотником. А если родится девочка, еще лучше.

– У тебя все лицо красивое, – сказала Глаза Рассвету, – и нос, и губы, и щеки, и уши. А у меня только глаза. Ожог на правой щеке не дает мне покоя.

– А ты не смотри на свое отражение в воде, – сказал Рука.

– Да, умный какой! – закричала Глаза. – Как не смотреть, если моя щека похожа на древесную кору?! Попробуй не посмотри! Я все время думаю об этом. Может быть дух Гиш даст мне новое лицо? Если не всё, то хотя бы щеку. Вам хорошо, вы думаете о разном, а я только о своем уродстве. Я бы и забыла давно об этом, но вы все на меня постоянно смотрите.

– Никто на тебя не смотрит, – сказал Рука.

– Лучше заткнись! – взвизгнула Глаза. – Ты сейчас посмотрел на мою щеку! Я поймала твой взгляд!

– Я не нарочно, – сказал Рука и опустил глаза, – ты заговорила об ожоге, и я невольно посмотрел на него.

– То есть это я виновата! – закричала Глаза.

– Мне нужен муж повыше, – сказала Крепкая. – Мой маленького роста и худой. Он никогда не поднимал на меня руку и за все благодарит. Гладит по голове и говорит ласковые слова. Почти каждую ночь любит меня и разжигает в моем животе огонь страсти. Но он маленького роста, а я выше него на целую голову. Дух Гиш, вытяни вверх моего мужа или дай другого, покрупнее, – сказала Крепкая, глядя на железный топор.

– А если новый муж будет обижать тебя, – спросил Рука, – или не будет ходить на охоту, и ты начнешь голодать?

– В таком случае, – ответила Крепкая, – я попрошу другого.

– Так и будешь перебирать мужьями, пока не состаришься? – спросил Рука.

– А у меня одна жизнь и другой не будет. Мне нужен самый лучший мужчина, я его достойна.

– Да? Достойна? – спросила Язык. – У тебя не ноги крепкие, а ступни длинные. Идеал она ищет… На себя посмотри, уродина. Такими ступнями только змей давить хорошо.

Крепкая схватила Язык за волосы и выдрала большой клок.

– Видеть всех вас больше не могу! – закричала Вода. – Надеюсь, что пойдет сильный и долгий ливень, и все вы подохните в мутных водах. Я долго терпела вас, но больше не стану. Когда я вас вижу, у меня все клокочет внутри. Ненавижу! Одни и те же рожи каждый день – это невыносимо! Что вы всё ноете?! Эту муж бьет, а у той он слишком мелкий, та родить не может! Да ты же ребеночка в реке утопишь. А тебе дай новое лицо, ты начнешь чужих мужей соблазнять. Язык, тебе лучше вообще помолчать. Муж тебя бьет не просто так! Сколько обидных слов-колючек ты в него всадила?! На его месте я бы тебя уже давно убила!

– Что ты хочешь попросить у духа Гиша во время ритуала? – спокойно спросил у Воды Рука.

– Я хочу новое племя, – ответила Вода. – Племя не Настоящих, а Нормальных людей. Я не хочу слушать ваш словесный понос, у меня своих бед достаточно. Ненавижу всех вас! Дай мне новое племя, великий и могущественный дух Гиш!

– Выходит так… – подытожила Чувство. – Утром приходим к хижине духа Гиша, откидываем полог, и какое-то время стоим молча, размышляя о смерти. Затем жены охотников обращаются к духу Гишу с просьбами, каждая со своей. Что потом?

– Может быть чем-нибудь угостим, – сказала Крепкая. – Так принято, когда ходят в гости. С пустыми руками заходить в чужую хижину, да еще с какой-то просьбой, и без угощения…

– Хорошо, – сказала Чувство, – что мы ему предложим?

– А что ему нравится? – спросила Глаза.

– Кровь, – ответил Черный. – Я думаю, что кровь. Посмотрите на железный топор, он в крови Завтрашнего дня. Она высохла бурыми пятнами и потеками. В крови и лезвие, и рукоять. Обычно оружие вытирают, а дух Гиш – нет. Ему это нравится. Польем крылатого мамонта кровью. Надрежем каждому взрослому указательный палец, сцедим в кожаный котелок и обольем изваяние.

– Может быть он любит кровь животных, – предположила Рассвет.

– Нет, человеческую, – ответил Черный. – Иначе он зарубил бы лису.

– Хорошо. Мы сделаем, как ты говоришь, – сказала Чувство. – Будут еще какие-нибудь мысли и пожелания? – Чувство обвела взглядом сидевших у кострища.

– Крови недостаточно, – сказала Язык. – Нужно еще и мясо. Лев с длинными клыками сначала прокусывает горло и пьет кровь, а затем ест мясо. Орел ест мясо, и пещерный медведь, и гиена.

– Дух Гиш – это крылатый мамонт, – сказала Глаза, – он травоядный. Принесем букет цветов и можно не один. Обложим изваяние, будет только хобот торчать.

– Одно другому не мешает, – сказал Черный. – Положим цветы и обольем кровью. Язык, ты о чьем мясе говорила, о человеческом?

– Можем зарезать Воду, – сказала Язык. – Ненавидит она нас…

– Никого резать не будем, – сказал Рука. – Есть немного вареного козьего мяса, положим перед изваянием.

– Давайте убьем вороненка, – предложила Вода. – У ворона их трое. Они каждый год высиживают яйца, и не одно. С них не убудет.

– Как вам не стыдно, – сказал ворон, сидя на верху хижины. – Мы у вас в гостях. Ворониха, по вашей просьбе, полетела разыскивать охотников, а мы сидим здесь пленниками, в соблюдение условий договора.

– Успокойся, – сказал Рука, – никто вас не тронет. Женщины, идите собирать цветы для ритуала.

– У нас много времени до утра, – сказала Язык. – Ночь лунная, успеем. Я вот о чем подумала… Почему дух Гиш общается только с тобой, Чувство? И не нужно рассказывать нам о том, что ты разбираешься в травах и лечебной глине, и поэтому у тебя появились особые способности. И как так вышло, что ты забрала всю власть в племени? Случайно ли, что топор убил Завтрашний день, и у нас остался только один старший – Рука? Я бы, на твоем месте, не поворачивалась спиной к Чувству, – сказала Язык Руке. – Думаю, что ты следующий. Она твоим мясом накормит духа Гиша.

– Следи за своим языком, – сказала Чувство. – Он у тебя слишком длинный.

– Хочешь укоротить? Ты мне угрожаешь? Я сама договорюсь с духом Гишем! Мальчишки, снимите мне изваяние.

Старшие дети вопросительно смотрели на Руку. Он кивнул, и они как обезьяны взобрались на каменный уступ и сняли крылатого мамонта.

– Почему ты ей позволяешь рисковать нашими жизнями? – спросила Чувство у Руки.

Язык благоговейно взяла изваяние и унесла в свою хижину. Все со страхом смотрели на железный топор, но он не двигался.

– Я его слышу! – Язык откинула полог, ее лицо сияло. – Дух Гиш говорит со мной! Я гладила его по голове и спине, произносила ласковые слова и из моих ушей, как будто, вытекла вода, попавшая во время купания. Я услышала приятный голос, только не могу понять мужской или женский…

– Ложь! – бледная Чувство смотрела на Язык, округлившимися глазами. – Он шептал мне, что я единственная.

– Говорила, что не такая, – сказала Вода, – что интересуют только тайны природы. А сама умному ветру глазки строила.

– Слышишь, что он говорит? – спросила Язык у Чувства, и та отрицательно покачала головой. – Дух Гиш сказал, что будет говорить через меня, а в тебе он разочарован. Дух Гиш хочет помочь нам стать хорошими людьми. Ему противны: властолюбие, страх, зависть, жадность, обман и предательство. Тебе нравилось передавать его волю. Ты чувствовала себя исключительной, не такой как все, а это не так.

– Топор сейчас заберет мою жизнь? – спросила Чувство.

– Нет, тебе дан второй шанс, – ответила Язык. – Скоро, когда мы начнем выздоравливать, мы все будем слышать духа Гиша и примем его волю с радостью.

Язык легла на живот и подползла к Чувству.

– Со всем смирением, на какое я способна, прошу тебя и дальше готовить целебные снадобья для соплеменников и не держать на меня зла, – сказала Язык.

– Что ты делаешь, зачем ползаешь, как змея? – спросила Чувство.

– Я не хочу, чтобы меня постигла твоя участь. Отныне я буду ползать до той поры, пока вы все не услышите духа Гиша. Он говорит, Чувство, что в тебе клокочут ревность и ярость. Ты злишься на духа, а меня хочешь убить. Откажись, отбрось, отринь черные мысли, они не прибавляют тебе здоровья.

– Я склоняюсь перед волей крылатого и рогатого мамонта, – ответила Чувство. – Я приложу все силы для того, чтобы исправиться.

– Дух Гиш говорит, что главой племени остается Рука. Он самый старший, самый опытный и не тянет холодной ночью шкуру на себя. Ритуал, придуманный нами, духу Гишу понравился, но он говорит, что этого недостаточно. Он требует от нас жертвоприношения. Кто станет жертвой, мы должны решить сами. Жертвоприношение – это, когда что-то ценное приносят в дар, – сказала Язык. – До утра мы должны решить, кто или что станет жертвой.

Глава 4. “Первое жертвоприношение”.

Полная луна закрыла свой единственный круглый глаз черными грозовыми тучами. Костер не горел, и комары невозбранно пищали-зудели в темноте, радуясь тому, что нет едкого дыма. Их тонкие голоса хором пели: “Пить… пить… пить”.

– Я могу пожертвовать костяной гребень, – сказала Вода. – Это самое ценное, что есть у меня. У него всего три зуба, но он хорошо расчесывает волосы. Дважды в день, утром и вечером, я привожу голову в порядок. Волосы струятся шелковой волной и ложатся на плечи меховой накидкой. С одной стороны гребень украшен резным оленем, а с другой длинноносым аистом.

– Не отдавай меня никому! – закричал гребень. – Я люблю запах твоих волос. Кто будет ласкать твою голову? Мастер, который вырезал меня каменным ножом из лосиного рога, давно умер. Такого как я у тебя больше не будет. С кем ты будешь говорить длинными зимними ночами?

– Самое ценное, что есть у меня, – сказала Крепкая, – это мех горного барса. Муж добыл его в Белых горах. Я хотела сшить новую одежду, но похожу в старой. Ворсинки длинные и сильные, а подшерсток густой и теплый. Муж добудет мне еще. Он спрашивал, достаточно ли только одной шкуры, а я ответила, что вполне. В Белых горах много коз с витыми рогами, и барсы кишмя кишат.

– Значит твой мелкий муж, которого ты хочешь за уши вытянуть вверх, на что-то сгодился, – сказала Вода. – Он самое ценное, что есть у тебя. Ни у кого из нас нет шкуры барса, все носят оленью, а у тебя она была.

Крепкая отрицательно покачала головой: “Обрежь свои волосы, и тогда я принесу в жертву мужа. Теперь ты будешь ходить нечесаная, как все мы. Почему ты не упомянула зеленый камешек, который висит на твоей шее, на вареной овечьей кишке. Все видят, как ты каждое утро смотришь сквозь него на солнце. Кажется, ты называешь его своей отрадой. Гребень забери, а камень положи на пепел”.

– Тварь! – Вода сверкнула глазами и гребень не подобрала.

– Самое ценное, что есть у меня, – сказала Звезда, – это сушеная пуповина моего первенца. Я родила его мертвым. Он шевелился под сердцем, а потом затих. По ногам потекла кровь, и я его вытолкнула из себя. Была зима, и мы голодали. Охотники каждый раз возвращались ни с чем. От слабости они не могли ходить далеко и бродили вокруг стоянки. В тот день на запах дыма и свет костра к хижинам пришел мальчик из другого племени. Он отстал от своих, или случилось еще что-то… уже не узнать. У него не было имени, он был слишком мал. Его проткнули копьем. Умирая, он смотрел мне в глаза. Дети смотрят иначе. Он привык доверять взрослым, верить в их оберегающую силу. В его глазах был упрек за предательство. Он еще не знал, что доверять можно только своим.

– Я кажется припоминаю… – сказал Рука. – Или нет… Такое случалось часто. Выбор небольшой, или съесть чужого, или своего.

– Мальчика съели полностью, кроме волос, ногтей и осколков костей. Даже кишки варили, резали и глотали с жадностью, – продолжила Звезда. – Мне достались его глаза. Я держала их на ладони. Белки покрыли кровавые прожилки, а в зрачках уже не было мысли. Мертвые человеческие глаза похожи на рыбьи. Я сунула один глаз в рот и не проглотила целиком, а раскусила и выпила жидкость. В это мгновенье мой первенец замер. Это был знак, мне не следовало есть ребенка.

– Это всего лишь совпадение, – сказал Рука. – Женщины часто выкидывают.

– Мой первенец упал на сухую землю, кто-то перерезал пуповину и положил ее на мою ладонь, на которой лежал второй глаз. Я носила в своей утробе сына. Ему отрезали голову, а мясо съели.

– А как еще? – спросил Рука, избегая смотреть на Звезду. – Голову мы предали земле в знак уважения к твоему горю. Ему повезло, он родился мертвым и не мучился, живя на земле. Ему уже было все равно, а живым нужно мясо.

– Кусок пуповины я сберегла, – сказала Звезда. – Я сделала особую складку на своей одежде и хранила пуповину там, – Звезда вынула из-за пазухи сухой темный прутик и положила на кострище.

– Какая ты чувствительная, – сказала Крепкая, – никогда бы не подумала о тебе такого.

– Свою боль я держала в сердце и никому о ней не рассказывала, чтобы она не ослабевала, – ответила Звезда.

– Я сбилась со счета, – сказала Крепкая, – и не смогу точно вспомнить, скольких детей похоронила. Мне везло, они умирали в тучные времена, когда еды хватало и их не пожирали, – Крепкая долго смотрела на кострище, затем тряхнула головой и посмотрела на Звезду глазами полными ненависти. – Не могу вспомнить их лица. Даже последнего, который выпил плохой воды из болота и умер, не помню. Всякая пустая дрянь хранится в моей голове, а лица детей – нет.

– Может быть еще вспомнишь… – сказал Рука.

– Лучше молчи! – прошипела Крепкая. – Не знаешь, как утешить, молчи! Мужчины все время говорят невпопад! Дети – это часть женского тела, наша плоть. Мы носим их девять месяцев, а потом выпускаем в опасный, злой мир. Ах, если бы можно было не обрезать пуповину…

– Как охотиться, если все будут связаны пуповиной с матерью и друг с другом? – спросил Черный. – Как исследовать мир?

– Еще один бесчувственный чурбан! – сказала Крепкая. – Вам бы только возиться с дурацкими камнями и делать из них копья. Какая у вас радость?! Подобраться к животному и продырявить ему шкуру, вот единственное, что вас интересует. Исчезни звери, и вы будете метать копья друг в друга с таким же остервенением. В женщинах будущее. Благодаря нам не прерывается человеческий род. В муках мы рожаем детей и живем с болью в сердце. Обжигая руки поддерживаем огонь на стойбище, раня пальцы выделываем шкуры, чтобы вам было, где жить и что надеть холодной зимой. Ладно, пусть добрых слов вы не знаете, но хотя бы взглядом ласковым мимолетно погладить несчастную женщину можно или нет?!

– Ты хочешь еще что-то принести в жертву? – спросил Рука.

– Дай мне нож, – сказала Крепкая Черному.

– Зачем он тебе?

– Сделаю зарубку на память о детях, лица которых я забыла.

Черный протянул ей каменный нож рукоятью вперед. Крепкая глубоким надрезом перечеркнула свой лоб. Из раны обильно потекла алая кровь. Крепкая закрыла веки, кровь залила лицо красной маской. Она отерла ладонью кровь, сжала кулак над кострищем, и красные капли упали на золу.

– Я не смою кровь до той поры, пока не вспомню лица всех своих ушедших детей. Духу Гишу я приношу в жертву кровь и боль от раны.

– А если ты никогда их не вспомнишь, – спросил Рука, – так и будешь ходить как раненый зверь? Муж, вернувшись с охоты не узнает тебя.

– Узнает, – ответила Крепкая. Она открыла веки, и ее глаза ярко блестели в кровавом ореоле. – Узнает, или он не муж мне.

– Таких женщин нет в других племенах, – сказал Черный, принимая нож из руки Крепкой.

– Я принесу в жертву, – сказала Глаза, – свои холодные ночи. Мой муж давно спит у другой стены хижины. Поест и храпит, отвернувшись от меня. Говорит, что не хочет прикасаться ко мне, потому что устал, но я знаю, что это из-за уродливого лица.

– Как ты это сделаешь, – спросил Рука, – как принесешь в жертву холодную, одинокую ночь?

– А вот как, – Глаза подобрала откатившийся от кострища потухший черный уголек. – Вот символ остывшей страсти между мужем и женой. Он уже не обжигает, а лишь пачкает пальцы черной сажей. Что с ним делать? Можно нарисовать на скале черный цветок или мамонта, и больше ничего.

– Ты не права, – сказал Рука. – Пока уголь не рассыпался прахом, его можно оживить. Нужен другой, горячий уголек, который передаст ему свой жар.

– Мне нужен другой мужчина? – спросила Глаза.

– Нет, – сказал Рука, – ты не поняла. Свой скопившийся жар передай мужу. Он ляжет у противоположной стены, а ты ложись рядом. Скажет, что ему тесно, не уходи. Твоего лица в темноте не видно, а тело у тебя хорошее.

– Не поможет, – ответила Глаза, – я уже пробовала. Даже надевала маску из морды рыси, а он все равно не хочет спать со мной.

– Есть травы, пробуждающие в мужчинах желание, – сказала Чувство. – Сваришь жирную похлебку и добавишь их. Мужу скажешь, что это приправа для вкуса.

– Почему ты мне их раньше не предлагала, знала же, что нужны?

– Ты не просила, а я не привыкла навязываться. В чужую семью опасно влезать с советами. Муж узнает, что ты обсуждала его немощь и обидится.

– Я помню, как он однажды грозил мне копьем, – засмеялась лиса. Она сидела, привалившись к спине Руки и грела его поясницу. – Выходит, я напрасно боялась. Его копье сломано.

– Не зубоскаль там… – сказал Рука беззлобно. – Как будто вы, лисы, ничем не болеете. Вот, кстати, а где твой муж?

– Мне он без надобности, – ответила лиса. – В такие трудные времена я не собираюсь щениться.

– Что будешь делать, когда природа возьмет свое, и у тебя начнется течка? – спросил Черный.

– Залягу на самом дне самой глубокой норы, зажму зубами старую кость, чтобы не подвывать и переболею. Хороший способ. Тебе следовало бы попробовать, Глаза. Мне никогда не бывает одиноко, я всегда чем-то занята. То норы удлиняю и углубляю, то зайцев и мышей ловлю, а ночью сяду на большом камне и смотрю на звезды. Мудрый никогда не грустит, только у глупца все в черном цвете. Сейчас вот, грею спину Руке и слушаю ваши разговоры, и мне не скучно. Можно я тоже принесу жертву?

– Не знаю… – неуверенно сказал Рука. – Ну… пожертвуй что-нибудь.

– Она не может участвовать в жертвоприношении, сказала Чувство. – У нее как у ребенка нет имени. Жертву позволено приносить взрослым людям, имеющим имя.

– Называйте меня Человек, это мое имя, – сказала лиса. Она встала на задние лапы, прошлась возле Чувства и нежно провела кончиком хвоста под ее подбородком. Гадюка, обвивавшая шею Чувства, проснулась, зашипела и сделала выпад, метя ядовитыми зубами в лисий хвост, но промахнулась, – В жертву я принесу тайну. Я никогда и никому об этом не говорила, но сейчас откроюсь, – лиса легла мордой на кострище и шумно выдохнула, подняв облачко пепла. – Бессчетное количество дней я рыла глубокую нору, в пасти вытаскивая грунт из глубины на поверхность. Я решила прорыть дыру к обратной стороне Земли. Из любопытства. Интересно посмотреть, что там, с другой стороны. Я докопалась до места, где живут мертвые звери. Из недр Земли вышли полупрозрачные лисы и сели рядом со мной.

– Два лета назад, – сказал Рука, – мы поставили хижины рядом с болотом. Из его глубины всплывали большие пузыри, лопались и распространяли зловоние. Ночью все проснулись от накатившего необъяснимого ужаса и бежали подальше от болота. Только к полудню мы смогли прийти в себя, вернуться и разобрать хижины. С тех пор мы избегаем таких мест. Может быть ты надышалась чем-то подобным болотному воздуху?

– Нет, – ответила лиса, – я мыслила также ясно как сейчас. Они сидели и молча смотрели на меня. Я не пуглива, но сердце провалилось в хвост. Я легла на живот, прижала уши и показала клыки, но они не испугались.

– Сколько их было? – спросил Черный.

– Трое. Две самки и самец. Он спросил у меня, что я делаю. Я объяснила ему, что хочу увидеть обратную сторону Земли, а он мне сказал, что у Земли нет дна, потому что она круглая и плывет в темноте по бесконечному кругу, но это тайна.

– Интересно… – сказал Рука. – Ты известная выдумщица, но даже для тебя это слишком мудрено.

– Когда говоришь правду, всегда не верят, – ответила лиса. Она подползла к сушеному обрезку пуповины и обнюхала его. – Мертвые звери живут в больших пустотах под землей. Иногда, в полнолунные ночи, они выходят на поверхность и бродят среди живых. Бегают в потоке лунного света по темной траве, пугают спящих, навевая им страшные сны. Оказывается, в каждом из нас живет еще одна настоящая полупрозрачная сущность. Она появляется после смерти тела и больше никогда не умирает. Так мне сказали мертвые лисы.

– Интересно… – сказал Рука. – Умеешь рассказывать истории. Ты принесла хорошую жертву.

– Я жертвую духу Гишу свое смирение. Подвинься, – сказала Язык лисе. – Я хочу оставить на золе отпечаток живота, в знак моего обещания не вставать на ноги, а ползать по земле.

Язык приподнялась на руках, легла животом на пепел и отползла в сторону.

– Я принесу духу Гишу знания, – сказала Чувство. Она вынесла из хижины пучки трав. Завявшие пурпурные лепестки скукожились в плотные головки, длинные золотистые колючки защищали стебли, вместо листьев висели серо-зеленые сухие лохмотья. – Это особое растение, оно позволяет видеть сны наяву. Я открыла его свойство, когда случайно уронила несколько веточек на угли. Дух Гиш явился мне после того, как хижина наполнилась горьким дымом. Он сказал мне, что не заметил бы меня и прошел мимо, если бы я не уронила растение на угли.

– Так ты видела его?! – спросил Черный.

– Да, как тебя сейчас. Он не похож на рогатого и крылатого мамонта, но может принять и эту форму.

– Поджигай, чего ты ждешь! – потребовал Черный.

– Не все принесли жертву, – ответила Чувство. – Остался ты, Рука и Рассвет.

– Я принесу в жертву духу Гишу, – сказал Черный, – мое копье. Оно забрало много жизней и ни разу не сломалось.

– Чьих жизней, – спросила лиса, – зверей или людей?

– И тех, и других. Человек – это самый страшный хищник, но и он, иногда, становится добычей. Мне доводилось убивать людей из других племен.

– Чтобы их есть? – спросила лиса. – Иногда я съедала своих лисят.

– Сердце злобного и сильного охотника – ценный трофей. Если его съесть, не обжаривая над огнем, сила врага перейдет в тебя. Трижды я ел сердца тех, кто решался поднять на меня копье.

– Ты великий охотник, – сказала Чувство. – Поэтому именно тебя оставили охранять стойбище, чтобы с нами ничего не случилось.

– Да, да… я понял твой намек на то, что я не справился, – сказал Черный. – Это из-за одного случая… Я убил чужого охотника и его жену тридцать дней назад. Она, увидев смерть мужа, предложила мне возлечь с ней и оставить в живых, а я ее все равно убил. Пронзил сердце копьем. С той поры мне не ве…

– Зачем ты их убил? – спросила лиса.

– Разве лисы не дерутся за территорию? У людей также, – ответил Черный.

– Постой, ты сказала, что если бы не дышала дымом колючего растения, то дух Гиш не заметил бы тебя, – сказал Рука Чувству.

– Не обвиняй меня, – сказала Чувство. – Случайность смягчает ответственность.

– Возлагать на тебя вину за появление духа Гиша все равно, что упрекать глаз в том, что он способен видеть, – сказал Рука. – Когда ты была ребенком, именно я разглядел в тебе способность понимать травы, камни, глину. Умение усматривать то, что в них скрыто, что даже они сами о себе не знают. Ты не случайно уронила золотистые колючки в огонь, но и не нарочно, а повинуясь велению окружающего мира. Солнце восходит в той стороне, – Рука показал на восток, – прячется там, – Рука показал на запад, – и нет той силы, чтобы заставить солнце поступить наоборот. Должно было духу Гишу сойти с луны и прийти в наше племя, и никак иначе. Я понял это после долгих размышлений. Река течет по руслу и не может свернуть. Наши жизни идут по невидимым углублениям и не могут выйти за их пределы. Что должно произойти, обязательно произойдет, и ничто этому не может помешать.

– Когда тает снег, и тысячи ручьев текут сверху вниз, реки переполняются и меняют русла, – сказал Черный. – Если сделать хорошее копье и точно его метнуть, оно всегда попадает в цель, а если насадить наконечник на кривое древко и метнуть его дрожащей рукой, оно промажет. Ты не только старший, но и старый, – сказал Черный Руке. – Не обижайся на правду. Твой разум затуманен и думает о пустом. Только от нас зависит, что случится завтра. Если в костер не подбросить сухих веток, он потухнет, и большие звери нападут ночью, если пойти через широкие пески без запаса воды, то умрешь от жажды.

– Ты слишком молод, – вздохнул Рука, – тайны мира пока сокрыты от тебя. Когда река течет по руслу, то все хорошо, водоплавающие птицы гнездятся в камышах и осоке, рыбы плещутся и резвятся, выскакивая на поверхность, звери подходят к берегу и пьют, но когда река выходит за назначенные ей пределы, приходит всеобщая беда. Но и спокойное течение реки, и бурный выход за пределы, все подчинено единому замыслу. Ты молод и не понимаешь, как устроен мир. Вот только я… может быть… – Рука растерянно посмотрел на Чувство. – Дух Гиш появился в нашем племени потому, что мы встретили его, двигаясь в русле, или потому что мы из него вышли?

– Не имеет значение, – ответила Чувство.

– В самом деле, неважно. Клади копье на кострище.

Черный сидел, поджав под себя левую ногу, и опирался локтем на правую, согнутую в колене, готовый вскочить в любое мгновенье и ударить копьем, которое держал вертикально.

– Наконечник из редкого красного камня, – сказал Черный, – он острый, как и черный обсидиан, но не такой хрупкий. Не найти второй такой же. Копье так долго со мной, что я дал ему имя Разящий.

– Я прожил славную жизнь, – сказал Разящий Черному, – и готов умереть в огне. Не жалей меня, но всегда вспоминай, когда будешь метать другие копья.

– Нет, я не могу разлучиться с тобой. Все приносят в жертву всякую ерунду, а я должен отдать то, что мне дороже всего. Сойдет и топор, он обычный, черный.

– Ты обещал расстаться с копьем, – напомнил Рука. – Слово уже вылетело.

– Хорошо, – Черный положил копье древком на кострище. – Будь по-вашему. Твоя очередь, Рука.

– Я жертвую свое старшинство, – сказал Рука. – Какой в нем смысл… Мы делаем то, что хочет дух Гиш. Язык, будешь переводить нам молчаливые слова духа.

– Отдашь посох с черепом медвежонка? – спросил Черный.

– Крепкая, принеси посох, он в моей хижине, справа от входа, – сказал Рука.

Крепкая вынесла желтый деревянный посох, с намертво насаженным на него маленьким черепом медвежонка.

– Поставь его у кострища так, чтобы пламя ему не навредило. Зажми его конец двумя большими камнями. Как думаешь, Черный, почему на вершине посоха сидит череп маленького медвежонка, а не взрослого медведя?

– Его проще закрепить на палке?

– Нет, совсем не так. Черепушка очень хрупкая, ее легко разбить, если, к примеру, случайно уронить на камень. Это символ.

– Ненавижу загадки, – сказал Черный.

– В маленьком черепе мало мозга, хрупкие кости крошатся пальцами. Мы с вами глупы и слабы, как медвежата.

– Говори за себя, старик, – сказал Черный. – Я умный и сильный, и… хитрый. Однажды я стану великим вождем, объединившим множество племен, и меня запомнят, а память о тебе сотрется, сразу после твоей смерти.

– Дух Гиш говорит, чтобы ты разбил череп и сломал посох, – сказала Язык. – Теперь символом власти будет железный топор.

– Могу я оставить его на память? – спросил Рука. – Я сделал его двадцать лет назад, когда остался только я, женщины и дети. Остальные охотники погибли. Я добывал еду со старшими детьми, чтобы прокормить всех. Помнишь, Черный? Медвежонок потерял мать и сам выбежал к нам из леса, плача и умоляя о помощи, а нам было нужно мясо.

– Ели улиток и жуков, и травы, и все, что попадалось на пути, – сказал Черный. – Хорошее было время. Казалось, что солнце светит ярче. Заметь, старый, мы никого из своих не съели, как-то выкрутились.

– Хорошие, говоришь, были времена… – проговорил Рука. – И сейчас тебе все нравится?

– Очень. Все, что происходит с нами сейчас, происходит впервые. Новое бодрит, освежает. Мне казалось, что я уже все видел и все знаю, к счастью, я ошибался, – Черный взял посох и слегка ударил им о скалу, череп медвежонка треснул, как яичная скорлупа. – Изменения обнадеживают. Слабость будет вырвана с корнем, выживут только сильные, которые дадут крепкое потомство.

– Слабые – это я? – спросил Рука.

– Ты слаб телом, но силен духом. Хотя… зачем тебя кормить, ведь детей ты уже иметь не можешь?

– Старики – хранители преданий прошлого, мы память, мы знания, – ответил Рука. – Без нас дети встанут на четыре лапы и обрастут шерстью.

Черный надавил коленом на посох и легко переломил дерево: “Старая трухлявая палка”.

– Нам нужно держаться вместе, чтобы сохранить племя, чтобы дети выросли и стали охотниками, чтобы женщины рожали, чтобы я спокойно умер в своей хижине. У тебя, Черный, злая сила, не оберегающая, не помогающая.

– Не делай людям добро и не услышишь оскорблений. Забыл, старый, как я приносил тебе лучшие куски: мягкую печень, нежные легкие, внутренний жир, у тебя же нет зубов. А носорожья шкура с длинной теплой шерстью, которая устилает пол твоей хижины, забыл? Я мог взять ее себе, но нет, я попросил женщину выделать ее как можно быстрее и отдал тебе.

– Я поджигаю золотистые колючки, – сказала Чувство.

Она раздула угольки, лежавшие на козьей лопатке, высыпала их на кострище. Сухая трава быстро занялась и выталкивала из себя густой горький дым. Старшие дети заложили жертвенные подношения сухим хворостом, огонь с радостью принял его в свои жаркие объятия.

Глава 5. “Вещий сон”.

Ночь была душной. Глаза ворочалась на шкурах, долго не могла уснуть. В шатер вполз ее муж Волчья лапа, она узнала его по запаху.

– Спишь, Лисьи глаза, – спросил Волчья лапа и лег, как обычно у противоположной стены.

– Я взяла себе новое имя. Теперь меня зовут Глаза. Вы вернулись, мы ждали вас позже?

– Да, как видишь, я здесь. Я скучал.

– Теперь тебе нужно будет взять новое имя, состоящее из одного слова. На стойбище много перемен.

– Я скучал. Ты мне снилась. Дважды.

– Скучал… – Глаза приподнялась на локте.

– Что в этом удивительного? – Волчья лапа подполз к ней и обнял.

– Ты не хотел меня, спал у другой стены. Давно, очень давно ты меня касался.

– Не выдумывай… – Волчья лапа поцеловал ее в губы и просунул руку под шкуры между ее горячих ног.

Глаза выгнулась и простонала: “Не останавливайся”.

Волчья лапа лег сверху и нежно вошел в нее. Он плавно двигал бедрами, покусывал ее соски, гладил спину. Сладкая судорога скрутила тело Глаз, но Волчья лапа не

останавливался. Несколько раз Глаза громко вскрикнула, царапая спину мужа. Они заснули в объятиях.

Волчья лапа храпел. Глаза проснулась, высвободила левую руку, на которой лежала голова мужа. Жесткая длинная щетина оцарапала ее кожу.

– Как заросла его шея… – удивленно прошептала Глаза.

Она коснулась лица спящего мужа, ее ладонь увлажнилась, ткнувшись в круглый кабаний пятак. Длинная клыкастая морда уютно устроилась у ее плеча. Глаза отшатнулась к меховой стене хижины, ухватилась за костяной остов, связанный кожаными шнурами. Желтая кость, под рукой Глаз выпала из остова и упала на черную морду. Всхрапнув, кабан проснулся.

– Что случилось? – спросил он у Глаз голосом ее мужа Волчьей лапы.

– Ты превратился в зверя, дикого вепря.

– Тебе приснился страшный сон. Ложись, до утра далеко.

Глаза послушно легла рядом. Вепрь положил на нее переднюю ногу, больно придавив грудь копытом и захрапел. Она лежала, тараща глаза в темноту, вдыхала острый звериный запах и пыталась проснуться. Вепрь вздрагивал во сне, причмокивал, дергал ногами, ранил ее нежную кожу. Глаза хотела вспомнить, что значит проснуться, как это правильно сделать, и не могла. Она боялась пошевелиться, чтобы не разбудить вепря. Из его открытой пасти стекала вязкая слюна. Свободной левой рукой Глаза провела по кабаньему телу: жесткая щетина, грубая кожа, бугры мышц и складки жира. Она просунула руку под меховой стеной хижины, снаружи моросил холодный дождик. Сон не уходил. Она вспомнила, как однажды видела человека, лежавшего на земле без сознания. Его тормошили, били по щекам, лили на него воду, а он как будто крепко спал, и не просыпался, не приходил в себя. Не могли охотники так быстро вернуться. Перед их приходом прилетела бы ворониха, путь птицы короче человеческого пути. Воронята бы подняли шум, их галдеж долго бы не смолкал. Нет, это не Волчья лапа. Он бы к ней не прикоснулся. Напрасно она не попросила яд у Чувства, как хотела, пока муж не ушел на охоту. Можно было сбежать, вдруг в другом племени найдется мужчина, который возьмет ее в жены и будет любить каждую ночь. Нужно дать знать Черному. Он великий охотник, добывал мамонтов, носорогов и пещерных медведей, а вепря убьет и подавно. Глаза посмотрела на длинный изогнутый клык, угрожающе торчавший и шевелившийся вместе с нижней челюстью. Она постаралась как можно сильнее закрыть веки, сморщив лицо, открыла их, но ничего не изменилось. Глаза прислушалась, снаружи не доносились привычные ночные звуки: шум ветра в деревьях, крики ночных птиц, говор и ругань животных, шуршание насекомых. Даже мелкий дождик капал беззвучно, падая, как лебяжий пух, на землю, на хижины, на скалы и все, что пребывало под ночным небом.

– Волчья лапа, – Глаза легко коснулась морды вепря, – позволь мне вытащить из-под тебя руку.

Вепрь проснулся, пожевал челюстями и перекатился на другой бок. Глаза потерла затекшую руку, встала и на цыпочках пошла к выходу. Одной ногой ступила за пределы хижины и остановилась. Вокруг рос незнакомый лес и светило яркое солнце. Влага стекала по ярко-зеленым листьям деревьев, стволы которых опутывали коричневые тонкие побеги неизвестных ей растений, с темно-зелеными лопушистыми листьями. Толстый мягкий слой перегнивающей листвы укрывал землю, травы не было. Глаза оглушило нагромождение громких звуков, издаваемых птицами и животными. Она пыталась уловить смысл в их словах и фразах, но они были бессмысленны. Глаза быстро убрала ногу под защиту хижины, рядом проползла длинная змея. Ее чешуйки окрашивали чередующиеся синие и красные полосы.

– Эй, где я?! – крикнула вслед змее Глаза, но та не ответила.

Странное существо спустилось с вершины росшего рядом дерева и повисло, зацепившись хвостом за тонкий коричневый побег, почесало сильными крючковатыми пальцами волосатую грудь и уставилось на глаза.

– Я приветствую тебя, – сказала Глаза и показала открытые ладони.

Существо перевернулось в воздухе, схватилось за ствол дерева цепкими лапами, оглянулось на Глаза и спрыгнуло на мягкую землю. Ей показалось, что к ней приближается уродливый человек, но выступающие надбровные дуги, отсутствующие губы, две дыры вместо носа и длинные зубы говорили, что это зверь.

– Меня зовут Глаза. Я впервые оказалась, сама не знаю как, в вашем лесу. Из всего стойбища здесь только моя хижина, а остальные куда-то исчезли. Подскажи, где я? Ответь, кто ты?

Существо подошло вразвалку, опираясь на длинные руки-рычаги, подцепило пальцами прядь волос Глаз и поднесло к своей морде, понюхало, попробовало на вкус, коснувшись кончиком языка.

– Ууу-а-уа-уа-ууу-ааа, – округлив рот трубой произнесло существо. Оно почесалось подмышкой, несколько раз подскочило на месте, оббежало вокруг Глаз и вернулось к дереву, с которого слезло.

Глаза пошла в противоположную сторону. Деревья молчали и лишь шелестели листвой.

– Странное место… – тихо сказала Глаза, собственным голосом подбадривая себя. – Оно такое же громкое как то, где мы живем, но какое-то… пустозвонное.

Под веткой высокого дерева пчелы заложили восковое гнездо, деловито гудели сидя на нем и носились с жужжанием во все стороны в поисках нектара.

– Пчелы, – Глаза встала под гнездом, – мне не нужен ваш мед, я хочу поговорить, – пчелиный гул усилился. – Люди из моего племени, наверное, забыли меня. Собрали свои хижины, пока я спала и ушли. Я заблудилась и не помню, как здесь оказалась. Может быть, это я ушла от них… или это сон… Вы далеко летаете и всюду бываете, подскажите, где искать мое племя.

Пчела села на ее щеку и ужалила. Глаза вскрикнула и ударила по щеке, раздавив пчелу. Тонкое обоняние насекомых уловило кисловатый запах пчелиных внутренностей. Впавшие в ярость пчелы, набросились на Глаза со всех сторон. Прикрывая лицо руками, она побежала в лесную чащу. Ей мешали сплетенные гибкие стебли растений, опутавших ветви и стволы деревьев, и высокий кустарник, но злые пчелы подгоняли, не давали остановиться. Озерцо, заросшее белыми кувшинками, появилось внезапно. Глаза с разбега нырнула головой вперед, схватилась за скользкие стебли кувшинок и смотрела через прозрачную воду, как злые пчелы ищут ее запаховый след. Перебирая руками по илистому дну, бултыхая ногами, Глаза отползла так далеко, насколько хватило воздуха, и всплыла под прикрытием кувшинок. Пчелы улетели.

– Кувшинки, почему вы молчите? – Глаза погладила белый бутон. – Там, откуда я пришла, цветы не умолкают. И вода как будто язык проглотила.

Отталкивая кувшинки руками, Глаза вышла на берег и села, опустив ноги в воду. Солнце припекало, яркие световые зайчики бегали по легкой водной ряби.

– Если мне снова заснуть, не проснусь ли я на стойбище? – она легла на мягкую красную глину и закрыл глаза.

Сон медлил. Глаза представила, что лежит в высокой траве, которую колышет ветер. Она мысленно качалась с ней, убаюкивая себя. Сквозь сонную щекотку Глаза услышала новый звук. Ветер шелестел песком. Она легла на бок и открыла глаза. Рядом сидел ее муж вепрь Волчья лапа и тер нижней челюстью о верхнюю, стачивая зубы. Они крошились в мелкий песок, который подхватывал ветер и кружил вокруг Глаз.

– Что ты делаешь? – спросила она у вепря.

– Приготавливаю лечебный порошок из зубов мудрости, чтобы исцелить тебя от безумия.

– Я как раз хотела тебе рассказать о том, что произошло. На нас напал умный ветер по имени дух Гиш. Он убил жену Руки топором, сделанным из сока камня. Дух Гиш тоже говорит, что мы безумны и нас нужно лечить.

– Воздух давит на землю и на все, что находится на земле. Где-то он давит сильнее, где-то слабее, из-за этой разницы появляется ветер. Он не бывает умный или глупый. Дух Гиш прилетел из другого мира, и он не ветер.

– Откуда тебе знать? Когда он появился на стойбище, ты был на охоте.

– Потому что память об этом находится в твоей голове. Ты спишь и видишь сон, порождение мозга. Я в твоем сне, а значит и в мозге. Я все знаю о том, что произошло с тобой.

– Значит ты не мой муж Волчья лапа… Если бы он был зверем, то походил бы на тебя. От волка в нем нет ничего, а от кабана многое. Ему больше подошло бы имя Кабаний нрав. Только о себе думает.

– Зачерпни ладонями воду из озера.

Глаза сложила ладони лодочкой и набрала прозрачной воды. Ветер собрал зубной песок в горсть и опустил его в ладони.

– Пей, – сказал вепрь. – Все до капли.

Глаза поднесла ладони ко рту и бережно выпила мутную белую жидкость: “Как будто мела наелась. Что теперь?”.

– Это твой сон, делай, что хочешь.

– Я бы что-нибудь съела, неприятный привкус во рту. Хочу рыбу с белым мясом и очень жирную.

У ног Глаз появился дымящийся продолговатый глиняный булыжник. Она расковыряла ногтем тонкий, твердый, треснувший во многих местах, глиняный панцирь, под которым лежала рыба, запеченная с фруктами.

– Давно такую не ела, – сказала Глаза, – ее очень сложно поймать. Она плавает в глубоких холодных водах. Приходилось далеко идти по льду, забрасывать костяной крючок с наживкой и долго ждать. Ноги, обмотанные шкурами, все равно сильно мерзли. Прозрачный рыбий жир – лучшее лакомство.

– Ни в чем себе не отказывай. Во снах сбываются самые тайные желания. Можно не ограничиваться рыбой.

– Всегда хотела иметь ребенка, а лучше нескольких. Мои сыновья заступились бы за меня, а дочь… – Глаза отщипнула кусочек рыбы и поспешно проглотила. – Такой же вкусный, как настоящий. Можно мне остаться здесь навсегда?

– Нет, это невозможно. Ты должна совершить важное дело.

– Какое? – рыба остыла, и Глаза взяла ее двумя руками. – Я согласна.

– Узнаешь какое, когда проснешься.

– Видела странное существо, которое спустилось с дерева. Оно было похоже на очень уродливого человека.

– Это ваш предок. От него пошли все люди. Земля, так сказать, возделанная…

– Я не понимаю. Хочешь, я оставлю тебе кусочек. Можешь взять печеные фрукты.

– В подобного зверя вдохнули душу, и его разум просветлел. Он увидел себя нагим и сделал одежду из листьев, почувствовал себя слабым и заточил палку, замерз холодной ночью и развел костер. Вы, люди, побеждаете в игре под названием жизнь нечестно, вам помогли возвыситься над остальными животными, подтянули вас за уши наверх.