Читать онлайн Табу. Чужая жена

Глава 1

Потерять равновесие

– Владивосток? – вопросительно поднимаю бровь, задумчиво обводя кромку стакана с водой.

На самом деле меня давно уже не трогает упоминание этого города. Отпустил, привык, смирился. Когда-то дёргался, стоило родителям или младшим коснуться этой темы. Сейчас это смешно. Что так убивался из-за несостоявшихся мечтаний. Помню, конечно. Слишком много и подробно. Но уже не цепляет. Пять лет, оказывается, достаточный срок для интоксикации.

Немного сменяю позицию и откидываюсь на спинку кресла. Делаю глоток воды. Слежу, как отец сосредоточенно перебирает какие-то документы.

Да, работы у нас за эти годы прибавилось. Основной офис так и остался в Петрозаводске, а вот филиалы разрослись по доброй части Северо-Запада. Их уже четырнадцать. Маленькое архитектурное бюро превратилось в брендовую строительную фирму. Заказы капают постоянно. Я мало работаю по специальности, взяв на себя большую половину управления и разгрузив этим папу. В основном мотаюсь по стране, проверяя работу филиалов, тестируя квалификацию сотрудников, занимаясь финансовыми проверками, чтобы нас нигде не накололи, или договариваюсь с поставщиками о приобретении качественных материалов по божеским ценам.

Мы стараемся не сотрудничать с перекупами и посредниками, а закупать необходимое напрямую, что даёт нам ценовое преимущество на рынке недвижимости. Сначала мы предоставляли только проекты, расчёты, готовили документацию, а сейчас занимаемся непосредственно возведением зданий и воплощением проектов. Так сказать: «под ключ». Иногда сотрудничаем с другими фирмами, перепродавая проекты, если наши юристы находят какие-то пробелы в истории местности или проблемы с застройкой того или иного участка.

Отец не любит рисковать. Его чуть удар не хватил, когда я, спустя год после возвращения из армии, предложил ему расшириться до строительства. Мы долго спорили, много говорили, постоянно обсуждали все плюсы и минусы, просчитывали риски прогореть, но в итоге рискнули. И выстрелили. Доход больше. Фирма солиднее. Семья не знает горя и нужды. Близнецы и Диана учатся на коммерции. Только Тим на бюджете, но ему в кайф было поступить самому. Все на тачках, байках и счастливы. А меня вполне устраивает моя жизнь.

После побега сестры съехал от предков в свою квартиру. Небольшая, но уютная и в хорошем месте в центре города, которую купил на заработанные деньги. Слишком злился на отца за то, что не рассказал Диане правду о Егоре. Да и до сих пор не могу простить, что она скитается где-то там и отказывается от денег. Я, конечно, регулярно перевожу, но она часто отправляет большую часть обратно. В последний раз вообще угрожала, что если не перестану влиять на её финансовую независимость, и вовсе заблокирует карту. Пришлось сдаться. Но всё равно кидаю суммы поменьше и не так часто. Гордая, зараза.

В первые пару месяцев после событий с Дианой и Егором, пока искал себе жильё и оформлял сделку, я жил на съёмной квартире и отказывался работать с отцом. Возможно, это детский протест, но весь кошмар, что я пережил, боясь потерять любимую сестрёнку, не давал загасить в себе гнев. Но когда она объявилась, начало отпускать. Со временем помирились, но иногда напряжение всё же становится физически ощутимым и давящим. Тогда я звоню ей и слушаю о том, как прошёл её день. Данька – единственная и самая важная женщина в моей жизни. Жаль, конечно, что её судьба и отношения так сложились. Диким, как показала практика, редко везёт в любви.

Презрительно хмыкаю при этой мысли. Я не настолько циничен, чтобы убеждать младших, что любовь – зло, и им обязательно прилетит ответка за чувства. Но сам завязал с ними напрочь. А они пускай пробуют, набивают шишки, авось кому-то из них повезёт больше.

Опять смотрю на нервно копошащегося в бумагах отца. Он хмурится, что-то активно выискивая. И явно забыл не только о теме разговора, но и о моём присутствии.

Подаюсь вперёд и упираю локти в колени, заглядывая в стопки бумаг. Беру один из листков и вчитываюсь в строчки.

«Китайская компания импорта систем водоснабжения и водоотведения.»

– Пап, мы не работаем с Китаем в столь серьёзном вопросе. Экономия экономией, но лучше уже финские, если хочешь сэкономить.

– Что? – отрывается он. Машу перед ним листом. – А, это. – выдыхает. Садится на стул и выпивает стакан воды. – Собственно, поэтому я и хочу, чтобы ты отправился во Владивосток. У них там единственный в России филиал. Пока ты был в Северодвинске, я изучил их технологии и качество. Наши специалисты провели все необходимые тестирования. Так же изучили потребительский рынок. Цены на европейское качество растут, и люди не хотят тратить огромные деньги на трубы. Китай – это доступная альтернатива. У клиентов будет выбор. Все риски, исключая заводской брак и исход гарантийного срока, они берут на себя. Это не замена, а расширение прайса.

Внимательно слушаю отца, прокручивая в голове примерный ценник и экономию. Процентов сорок-сорок пять разницы с «европой». А её действительно стараются избегать. Если не пойти на уступки качества, чтобы снизить ценник, то мы начнём терять клиентуру. К тому же, всегда найдутся и любители подешевле, и чтобы их канализация стекала по «золотым» трубам.

Задумчиво потираю колючий подбородок и морщусь. Привычка ежедневно бриться прижилась ещё с армии. А я вторые сутки зарастаю. Летал на сложный объект в Северодвинске. Решал проблемы с грунтовыми водами. Точнее, искал того, кто допустил косяк и дал разрешение на возведение ипподрома на четыреста мест там, где он просядет раньше, чем станет каркас. Побегать, поматериться и поугрожать мне пришлось много, но в итоге удалось обойтись без суда, а кадастр поменял место застройки. В тот же вечер в самолёт, а с него сразу в офис. На мне уже изрядно помятый костюм и рубашка не первой свежести. Мне хочется домой, в душ, а потом отоспаться часов десять. Иногда не понимаю, как добровольно подписался на такой нервяк. Устало прикрываю глаза и растираю пальцами переносицу и уголки глаз. Провожу пятернёй по волосам.

И подстричься тоже не помешает. Оброс как йети уже. Всё времени ни на что нет. Надо поговорить с папой, чтобы ввести в бизнес кого-то из близнецов. Не знаю, на кой чёрт они попёрлись на медицинский, но вылечить они смогут только геморрой. Хоть хватило мозгов перевестись с хирургического на невропатолога и зубного. Пусть лучше по стране мотаются, чем людей калечат.

– И что от меня требуется? – выдыхаю отрешённо, продолжая тереть глаза.

Чешутся, сука, от недосыпа.

– Заключить договор на поставку меньше их минимальных объёмов. Надо сначала ввести в прайс, а потом уже вкладывать деньги. Если не пойдёт, то скинуть умеренное количество будет проще. – рассуждает он, продолжая перерывать бумаги.

– Пап, это китайская сантехника. Она не зайдёт, а залетит любителям «сберечь копеечку». А там таких копеечек процентов сорок. Просто возьмём минимальную партию и всё. К чему эта мозголомка? Я и так все проблемы решаю. Мне нужен отпуск. Даже подстричься некогда. – цепляюсь пальцами в отросшую чёлку и оттягиваю её. – И это я не говорю уже о том, чтобы тупо поваляться на диване, посмотреть фильм и попить пива. Встретиться с друзьями или банально провести ночь с девушкой.

Он стреляет в меня хмурым взглядом из-подо лба. Что я сразу же расцениваю как: хрен тебе, а не отдых. Ты молодой, сил полно, раз трахаться и бухать тянет, значит, на всё хватит и везде успеешь.

Отец обречённо вздыхает. Это уже означает что-то типа этого: ни на кого нельзя положиться. Вкалываешь как проклятый, а благодарности никакой. Жить красиво хотят, а работать нет.

– Я не отказываюсь от поездки. Просто говорю, что мне нужна пара дней, чтобы выдохнуть и привести себя в порядок. В идеале, конечно, нормально выспаться. Я сплю не больше шести часов в сутки. – заводясь, повышаю голос.

Плескаю себе в стакан ещё воды. Проглатываю. Перевожу дыхание и смотрю в тёмные отцовские глаза.

– Ты их объёмы видел? – кладёт передо мной тот самый лист. Проскочив по цифрам, присвистываю. – То-то. – подтверждает папа, кивая головой. – Они работают на количество, при этом сохраняя неплохое качество. Их клиенты – всероссийские строительные магнаты. Мы до этого статуса не дотягиваем. Поэтому нам нужна закупка не больше половины. Уверен, что если кто и сможет с ними договориться, то это ты, Андрей. Ты – дипломат. Сколько раз нам удавалось избежать судов и исков благодаря тебе?

Приподнимаю брови и расслабленно облокачиваюсь на спинку, вытянув уставшие ноги. Блаженно мычу от кайфа.

Как же я мечтаю просто лежать и ничего не делать хотя бы сутки. А самое главное: ни о чём не думать и не волноваться, на какой рейс мне брать билет, куда лететь и какие проблемы там решать.

– Просто я разговариваю с ними нормально. – хриплю изнемождено, опустив веки и витая между сном и явью. – Надо нанять нормальных, квалифицированных юристов, которые могут спокойно разговаривать, а не только угрожать судами.

– Согласен. Как вернёшься из Владивостока с положительным результатом, займёшься этим.

Словно катапультированный, подрываюсь с кресла и сверлю отца тяжёлым, яростным, нечеловеческим взглядом. Сон как рукой сняло. Я сейчас на грани убийства собственного родителя. Темперамент даёт о себе знать. Кулаки сжимаются. Я дышу, как запыхавшийся кабан. И попру так же, как и он – напролом.

– Ты меня добить решил? – рявкаю полушёпотом. От злости и недосыпа даже потряхивает. – У меня за пять месяцев было два выходных. – показываю ему перед носом два растопыренных пальца. – Я не железный человек, пап. Мне надо хоть немного личного времени. Я в самолётах провожу больше времени, чем в собственной кровати. Вы с мамой пилите меня тем, что у меня никого нет, ни жены, ни детей, ни даже девушки. А мне тупо некогда. У меня нет времени строить отношения. Я только дома и цирки строю. – о, да… Усталость дала о себе знать нервным срывом. Мне просто надо поспать. – Короче, сегодня и завтра меня не будет. Телефон отключу. Можете не звонить. У меня выходной.

Демонстративно достаю смартфон и зажимаю кнопку блокировки, пока он с протяжной вибрацией не отрубается. Всё, у меня выходной. И не ебёт.

Отец поднимается и впивается в моё лицо цепким взглядом, опираясь ладонями на стол поверх разбросанных листов и договоров. Качает головой. А потом расплывается в улыбке.

– Ладно уже, бунтарь, демонстрация протеста принята. Два дня тебя никто не трогает. Езжай к нам домой, там Наталья вареников налепила. Поешь нормально.

Вареники?

С некоторых пор я их не особо люблю.

Отрицательно веду подбородком и отправляю телефон обратно в карман.

– Спасибо, пап, но не хочу ехать загород, чтобы поесть. Закажу себе что-нибудь из кафе. Как раз приведу себя в порядок, пока приедет доставка. И рубанусь спать.

– Мама и так причитает, что ты приезжаешь редко. – глазами транслирую всю абсурдность данного комментария. Мне есть когда? Серьёзно? Развожу руками, приподняв верхнюю губу в улыбке. Но меня уже так колбасит, что больше похоже, будто у меня паралич. – Ой, всё, иди. – машет рукой, садясь обратно на стул. Снимает очки и протирает их. Наконец, облегчённо выдыхаю и поворачиваюсь к двери. Но как только берусь за ручку, жалею, что не выпрыгнул в окно, стоило папе смириться с тем, что я выпадаю на сутки с небольшим. – Послезавтра в 8.34 утра рейс до Владивостока. Все документы пришлю тебе на почту. Изучи внимательно и подготовься. Билет тоже в электронном виде отправлю.

Охеренно, мать вашу. Вот вам и выходной.

Зажмуриваюсь и поворачиваю голову через плечо.

– А после возвращения с подписанным контрактом я могу рассчитывать на заслуженный отпуск? – толкаю с едкой иронией.

– Можешь, Андрей. – хитро усмехается папа. – Как добьёшься от китайцев контракта, можешь недельку-другую не возвращаться. Потому что здесь без работы я тебя не оставлю.

Отлично. Это уже прогресс.

– Пока, Сатана. – бурчу себе под нос, но для папы добавляю: – Не меньше двух недель со дня подписания сделки. Возьми в подмастерье Никиту и Макса, как раз каникулы, а им скучно. Хоть бумажки разгребать будут. А у меня отпуск.

Выхожу из офисного центра и сажусь в припаркованный на своём личном месте белый Крузак. Родители подарили его в честь дембеля. Тогда не обрадовался. Сейчас машиной доволен. Жму кнопку «старт» и сдавливаю руль. Мрачно утыкаюсь взглядом в лобовое, делая выводы.

Итак, у меня выходной, а значит, надо поесть, помыться, успеть в салон, взять на вечер пиво, картошку фри и куриные крылышки с соусом барбекю. Завтра придётся изучить все детали и особенности общения с китайцами. А потом у меня отпуск. Во Владивостоке. В городе, в который я поклялся никогда не возвращаться.

Вот теперь что-то цепляет.

Глава 2

Прогуляться в прошлое

– Андрей, телефон.

– Сбрось, Оль. – бурчу, перекатываясь на живот и натягивая подушку на голову.

– Что за Диана? – взвизгивает так громко, что в ушах звенит. – Ты мне изменяешь?

Блядь, как можно изменять той, которую трахаешь раз в месяц, и то по праздникам?

Отшвыриваю подушку и выхватываю из пальцев с острыми ядовито-зелёными ногтями мобильный. Отвечая на звонок, натягиваю шорты на голое тело.

– Что случилось? – с порога начинаю беспокоиться.

– Ничего. Соскучилась просто. – голос грустный, уставший.

– Андрей, ты совсем оборзел?! – приходит в себя Оля. – Прямо при мне?!

– Исчезни. – цежу, раздражённо закатывая глаза.

– Ты не один? – тарахтит сестра. – Извини тогда. Я потом позвоню.

– Нет-нет, стой…

Но она уже сбросила. Разумеется, я прихожу в бешенство. Замедленно поворачиваюсь к девушке, сцепив зубы. Обмораживаю её взбешённым взглядом. Она складывает руки на своей силиконовой тройке, выпячивая вперёд нижнюю губу.

Что я в ней нашёл? Ах да. Она готова на всё в постели и всегда свободна. Надеется, правда, на большее. Брак, золотое кольцо на безымянном и прочие плюшки. Она постоянно клянётся в любви, заверяет, что ждёт – не дождётся, когда вернусь из очередной командировки, а сама шляется по барам-клубам или спит в постели своего папика. Из меня она пытается сделать такого же, только без седины и свисающего брюха. Жадная до денег инфантильная сука, замахнувшаяся на роль моей жены, чтобы иметь доступ к деньгам. Для меня она просто – удобный вариант, чего никогда не скрывал. Но женщины предпочитают видеть и слышать только то, что им выгодно. Остальное предпочитают пропускать мимо ушей. Например, то, что у меня есть младшая сестра по имени Диана.

– Натягивай трусы и вали. – рычу с угрозой приглушённым голосом.

– Ты тут с какими-то девками…

Хватаю за запястье и резко дёргаю вверх так, что она становится на носочки.

–Ай!!! Мне больно, Андрей!

– Ты мою сестру девкой не называй и больно не будет. У меня, в отличии от тебя, всего две шлюхи. Одна из них ты, а вторая работа. – эти отношения давно стали надоедать. Она виснет на мне так, словно мы обручены. А с этой хернёй я завязал. – Если, как ты уверяешь, любишь, то хоть потрудилась бы запомнить имена моих родных.

– Да их столько! – выкрикивает со слезами на щеках.

– Они – моя семья.

– Вот и ищи себе ту, что всех запомнит!

Была такая. Больше не хочу.

Отшвыриваю от себя Ольгу и подхожу к окну. Выбиваю из пачки сигарету, прикуриваю и надолго задерживаю в лёгких дым. Опускаю веки и перевожу дыхание.

– Это наша последняя встреча, Оля. У нас никогда не было и никогда не будет ничего, кроме нескольких часов в постели и ужинов в ресторане.

Она подходит сзади. Пропускает кисти у меня под руками и обвивает плечи. Целует в лопатку, вывернув накачанную губу. Меня внезапно передёргивает от ощущения сплошного силикона. Накануне поездки во Владик многое вспоминается. В том числе – какого это быть с кем-то настоящим и по-настоящему. А не платить подарками за секс. Когда-то трах за деньги казался мне мерзким и противоестественным, но когда у тебя не просто нет времени на отношения, но и истощены все ресурсы, ничего другого не остаётся. Если выдаётся свободный вечерок в одной из командировок, который не хочется проводить в одиночестве, коротаю его в компании девочки по вызову или элементарно доступной красотки.

– Прости, Андрюша. Не кипятись так. – целует основание шеи. – Я запомню всех твоих родных. Если бы ты нас познакомил… – игриво прикусывает плечо.

Выворачиваюсь из её рук и с презрением бросаю:

– Это не шутки, Оль. Не ссора влюблённых. Мы с тобой не пара. Любовники на пару ночей в месяц. Мне не нужна ни жена, ни содержанка. А у тебя есть тот, кого это вполне устраивает.

– О чём ты? – хмурит лоб.

– О твоём пятидесятитрёхлетнем папике, владельце сети отелей. – открывает рот, готовясь кормить меня той же ложью, что и его. – Всё, Оля. Больше я не позвоню. Уходи.

Во избежание прослушивания её истерики иду в душ и закрываю дверь на замок. Врубаю воду и долго стою под струями, улавливая обрывки причитаний и угроз.

– Да-да-да. – соглашаюсь со всем себе под нос, закатывая глаза. – И закопаешь ты меня. И папику своему пожалуешься. И сосать мне будешь двадцать четыре на семь. И никакие подарки и деньги тебе не нужны.

Я никогда не попрекал её тем, что покупаю её всякую херотень или вожу в дорогие рестораны. А из её слов можно сделать вполне простой вывод. Раз сама додумалась перечислить все невысказанные проблемы наших «отношений», то прекрасно знает, в чём они заключаются. Соответственно, мыслить здраво умеет.

В итоге сваливает она не меньше, чем через час, но бросает у меня свои вещи. Вечно что-то типа забывает. Мне начинает казаться, что она собирается ко мне переезжать.

Прохожу по всей квартире, открываю шкафы и ящики и собираю всё, вплоть до стрингов и резинки для волос. Отправляю всё это курьером на адрес папика. Пусть перед ним оправдывается, а то мобилу мне оборвёт своими причитаниями и криками. Сейчас вообще не до неё.

Варю себе крепкий чёрный кофе в турке, беру пакет с мини-печеньками и открываю крышку ноута. Залезаю в электронную почту. Первым сознание вспарывает билет на самолёт.

Владивосток…

Сердце колотит по костям с утроенной силой. Возможно, на фоне поездки, но меня всю ночь мучили сны-воспоминания.

Армия. Как сначала воевали с пацанами, а потом дружили. Как бухали с Макеем. Как набросился на Кристину и кусал. Как целовал её в машине, пока плакала. Как уходил из торгового центра с её подружкой, имени которой давно не помню. Как бесились с сослуживцами. Как ночами курил в бойнице. Как плавали на диком пляже. Как Гафрионов обнимал меня и говорил, что я никогда не забуду и не отпущу, но смогу идти дальше.

Проснулся в холодном поту. Рядом Оля. Набросился на неё как животное и, не заботясь о её удовольствии, жёстко трахал, стараясь вывернуть всю внутреннюю дрянь наружу. И понимал в тот момент, что и я не отпустил, и меня не отпустило.

Растираю горящее лицо ладонями. Мычу в них какие-то маты и проклятия.

Не надо было мне соглашаться на эту поездку. Самонадеянно слишком. Интоксикация интоксикацией, а я возвращаюсь в притон, где закидывался раз за разом. Тут и святой сорвётся. А я далеко не святой.

Не верю в совпадения. Миллионный город и случайная встреча. Но почему-то подбирается давно забытое чувство обречённости. Чёртовы кошки всю душу изодрали!

Так, надо просто успокоиться. Всё давно в прошлом. Столько времени прошло. Я выжил. Порядок. Прорвёмся.

Забираю с подоконника пепельницу и сигареты. Возвращаюсь в удобное геймерское кресло и открываю документацию по китайцам. Курю, стряхивая пепел в пепельницу. Кофе и сигареты кончаются, а печенье так и остаётся нетронутым. Нахера вообще его покупаю?

Чёртовы буквы плывут, смысл прочитанного теряется, а то, что всё же воспринимаю – не откладывается. Не могу никак сосредоточиться. Картинки из снов перебивают работу, выходя на передний план. Но сильнее всего сбивают слова. Когда-то казавшиеся такими важными, а сейчас пустые. Некоторые разговоры снились целиком. Не зря говорится, что человек на самом деле ничего не забывает. Просто эта информация теряется на фоне новой и более важной. Но всё равно откладывается где-то на задворках памяти, чтобы вот в таких вот снах всплыть, вспороть, размозжить и уничтожить.

Не двадцатипятилетнего меня, конечно. Там давно всё в броне из запёкшейся крови. А вот того по уши влюблённого пацана, что не видел жизни без неё.

Думал, что его уже давно нет. Ошибся. Всё же притаился.

Стараюсь настроиться на работу, но спустя пару часов бесполезных страданий, четырёх кружек кофе и полпачки сигарет бросаю это занятие. В самолёте займусь. Лететь немало, времени хватит.

Растираю ладонями лицо и набираю номер сестры. Она отвечает не сразу.

– Освободился? – уже с улыбкой в голосе, бодрится, всегда старается казаться весёлой и счастливой.

– Я и занят не был. – отбиваю, улыбнувшись.

Я для неё тоже стараюсь быть счастливым и довольным жизнью, чтобы не расстраивать. Не зря мы из всей семьи друг другу самые родные. И самые несчастные. Иногда я задумываюсь, нет ли моей вины в проблемах сестры?

– Как у тебя дела? Из командировки уже вернулся? – с энтузиазмом спрашивает Дианка, что-то пережёвывая.

– Вчера. Завтра опять улетаю. – выдыхаю обречённо.

– Папа тебя совсем загонял? Братишка, тебе бы в отпуск. На Мальдивы-Канары. – смеётся Данька.

– Угу. – буркаю, подкуривая сигарету. Затягиваюсь и выпускаю дым. Только после этого добавляю: – В Сибирь. В Тайгу. Туда, где связи нет и где Сатана меня не достанет.

Она хохочет. В этот раз искренне. Редкая эмоция в последний год. И мне так хочется увидеть её вживую. Обнять сестрёнку и смеяться вместе с ней. Хочется видеть её счастливой.

– Тогда я с тобой. Только я хочу медвежью шкуру и камин. – задыхаясь от смеха, продолжает раскручивать тему.

– И накидку с волчьей мордой? – ржу я.

– Хах, жаль, что ты мой брат. Не будь это так, я бы за таким мужчиной на край света. – не унимается она, но голос меняется.

– Так вперёд. Или брат тебя уже не устраивает? – затягиваюсь и делаю глоток кофе, смешивая с дымом.

– Глупостей не говори. Я за тобой всегда и везде.

– Может, для начала скажешь, где живёшь? – в очередной раз спрашиваю и хмурюсь.

– Не сейчас, Андрюш. Не готова пока. – всё веселье гаснет, её голос теряет силу и садится. – Не обижайся только. Я очень тебя люблю, но боюсь раскиснуть. Давай закончим на этом. Лучше расскажи, куда тебя на этот раз чёрт несёт.

Перевожу дыхание и перестраиваюсь. Спорить с сестрой бесполезно. И понимаю я её слишком хорошо. Когда тебе делают больно, хочется не бросаться к родным, чтобы жалели и топили в сочувствии, а зализать раны в одиночестве. Окрепнуть. Подняться. И пойти навстречу новой жизни.

– Во Владивосток. – бросаю мрачно, выглянув в окно.

– Ёху-у-у. – тянет Диана, присвистнув. – Это же совсем другой округ. Только не говори, что собираетесь открывать там филиал.

– Нет, Слава Богу! – благодарно повышаю голос. – Отец хочет ввести в прайс китайскую канализацию. Мне надо договориться о меньшем объёме поставок. – рассказываю максимально коротко, дабы не грузить сестрёнку лишней информацией. – Не знаю только, насколько это выполнимая задача, но попробовать стоит.

Она молчит достаточно долго. В трубке раздаётся тяжёлый вздох, а за ним тихое:

– Что с тобой случилось в армии?

Зажмуриваюсь до боли в висках. Прислоняюсь лбом к нагретому солнцем стеклу. И всё же признаюсь. Пусть знает, что не только ей досталось.

– Влюбился. Сильно. А потом меня разъебали.

***

К вечеру всё же заставляю себя сесть за работу. После трёх часов в спортзале и бодания с грушей удалось, наконец, переключиться. Судя по тому, что нахожу в интернете о китайской компании, просто не будет. Не зря же они выставляют такие минимумы. На всякий случай подбираю другие варианты, если этот не выстрелит. Они неидеальны. Цены выше, качество хуже. Но отбрасывать их не спешу. Пусть будут на всякий пожарный.

Весь день наяривает Оля. Шлёт гневные текстовые сообщения и слезливые – голосовые. Где убеждает меня, что порвала со своим папиком ради меня и готова на любые компромиссы. Не цепляет. К такому типу людей у меня давно выработался иммунитет. Ей не знакомы искренние чувства. Она умеет любить только себя, свой комфорт и чужие деньги, которые этот комфорт обеспечивают. Даже если бы это было не так, от идеи с нормальными отношениями и всеми вытекающими я давно отказался. У меня трое младших братьев. Вот пусть они и продолжают род Диких. А с меня хватит.

Сначала Аля атаковала. Стоило вернуться домой, и через два часа она была уже у меня на пороге с «моим» сыном. Посмотрел на малого и сразу понял – чужой. Кожа смуглая и выраженная горбинка на носу. Она как раз после меня с армяном крутила. Вот и накрутилась на мать-одиночку с худощавым, сопливым, вечно болеющим и ревущим мальчишкой. Только для удовлетворения своего разбитого сердца согласился на тест ДНК. Хотелось кому-то сделать в отместку так же больно, как сделали мне. Завьялова попросила волосы и обещала сама всё сделать. Но я оставил семью, которую год не видел, запихал её с пацаном в машину и повёз в лабораторию в другой конец города. Она отнекивалась, тряслась, говорила, что в своей клинике лучше. Не слушал. С мрачным удовлетворением давил на педаль нового Крузака. В итоге разревелась и сказала, что не надо никакого теста, ребёнок не мой. Сломалась бы раньше, не тратили бы время. Вот только у неё хватило наглости после всей вытворенной ей дичи просить у меня помощи с ребёнком. Мол, отца у него нет, её родители знать её не хотят из-за того, что бросила такого замечательного парня, как я. А пацанёнку нужен пример мужчины. Я её послал. Цинично расхохотался в лицо, подвёз к дому и высадил возле подъезда, предупредив, что если ещё хоть раз появится в моей жизни, о её блядстве узнают не только её предки, но и бабуля с дедулей, которые периодически подкидывают копейку, веря в ложь, которую она и моим наплела. Узнал о ребёнке, отказался и сбежал.

До сих пор не устаю удивляться человеческой глупости и наглости. Неужели они не понимают, что верить пустым словам и обещаниям я не стану? Давно уже не тот человек.

Опять звонит Оля. Я начинаю беситься. Беру трубку и цежу:

– Оля, отправив твои вещи твоему ёбарю, я ясно дал понять, что это конец. Мне не нужна дорогая подстилка, метящая в жёны. Отъебись и лучше беги к папику вымаливать у него прощения.

Сбрасываю. Блокирую. В соцсетях меня нет. В мессенджерах – в чёрный список. Мера временная. Начнёт с номеров подружек запаривать. Не хочется номер менять. У меня на нём все рабочие контакты. Давно пора было завести отдельный рабочий телефон.

Через несколько часов усиленной работы уже имею какую-никакую схему действий с выбранной компанией и несколько запасных вариантов.

Глоток кофе. Затяжка никотина. Слегка подташнивает. Со вчерашнего вечера ничего не ел.

Бросаю взгляд в правый нижний угол монитора. На ужин опоздал, но меня всё равно покормят вкусной домашней едой, даже если среди ночи приеду.

Натягиваю светлые лёгкие брюки и серую футболку поло. Волосы ещё вчера привёл в порядок. Утром побрился. Выгляжу вполне себе ничего. Понимаю, на что западают девушки. Только мне никто не западает.

Пешком иду от жилой застройки минут десять до гаражей. Летать приходится часто, не хочу, чтобы машина стояла на улице. Район, вроде, спокойный, но вандалов и идиотов хватает. В последний раз кто-то снёс зеркало. После этого арендовал гараж. Не собирался сегодня никуда ехать, вот и загнал Крузак.

По городу еду спокойно, размеренно, никуда не торопясь. В салоне работает климат, холодит после дневной жары. А вот загородом нажатием кнопки открываю все окна, запуская вечернюю прохладу. Опять курю. Пять лет уже как ни в себя, много и часто. Хоть бухать перестал. Первые пару месяцев не просыхал. Под алкогольным кумаром растягивал агонию, чётко видя и слыша своё помешательство. С родителями ругались, на учёбе не спешил восстанавливаться. Потом в один день взял себя в руки, нажал кнопку «love off» и начал жить.

Сегодня слишком много думаю о прошлом, которое так долго искоренял. Сны эти, город и… флакон духов, который оставлял в кубрике под подушкой. Не знаю, как он оказался в пиксельном рюкзаке, но когда перетряхивал квартиру в поисках Олиных вещей, он просто выпал из бокового кармана. А сейчас лежит в кармане брюк. Зачем? Не знаю. Но запах слишком наркотический, чтобы можно было слезть после первой же дозы яда, полученной впервые за пять лет.

Глава 3

Здравствуй, личный ад

– Андрюшка, ты чего поздно так?

Мама всплескивает руками, едва открыв дверь. Смеясь, приобнимаю её за плечи и целую в щёку.

– Не поверишь, мам. Есть хочу. Соскучился по твоей стряпне. Покормишь? – приподнимаю одну бровь с пацанской усмешкой.

Оказывается, в кругу семьи я всё ещё способен так улыбаться.

– Ого, какие люди. – выныривает в парадную Ник. Обнимаемся по-братски. – Занесло же тебя к нам.

– Жрать хочу.

Подмигиваю брату.

– Привет, Андрюха. – подходит Тимоха.

Здороваемся с ним. На шум появляются папа и Макс.

– Охренеть не встать. У нас праздник? – стебётся Максим. – Старший брат собственной персоной. Какими судьбами?

Отпускаю лёгкий беззлобный подзатыльник по мохнатой башке.

– Подстригись. Отрастил копну. Скоро парни подкатывать начнут. – угораю от души.

Получаю пинок кулаком в рёбра. Заламываю брата предплечьем за шею и натираю кулаком голову. Волосы электризуются и торчат во все стороны.

– Дебил, бл… – рявкает он, стараясь привести в порядок шевелюру, но делает только хуже.

Мы все ржём с его попыток это сделать. Макс ожидаемо психует. Выходит из дома и курит.

– Опять со своими сигаретами. – сокрушается мама. – Все травитесь. А вам ещё детей делать.

С оставшимися братьями дружно закатываем глаза. Я круче остальных. Раз тему подняли, отдуваться мне как самому старшему. Близнецам по двадцать два, Тимохе всего двадцать, а предкам не уймётся с внуками.

Родители с братьями пьют чай с тортом. Я за обе щёки уплетаю солянку. От вареников отказываюсь.

– Когда же ты уже остепенишься, женишься, деток родишь? – заводит любимую песню мама.

И это одна из причин, по которой редко приезжаю в гости к родителям. Надоело постоянно отмазываться занятостью и повторять «рано». Как им объяснить, что не хочу я семью? Без любви это как-то грязно, а с любовью я в завязке. Пожизненной.

– Спроси у папы, мам. – с улыбкой, но холодно. – У меня времени даже на сон нет, не то что на семью.

– Витя, ты совсем его замучил. – возмущается, повернувшись к отцу. – Найми управляющего.

– Наташа. – тон отца говорит, что женщины в бизнесе ничего не шарят.

– Так, воюйте, а я вас покину.

– Что уже? – сразу переключается на меня. – Ты же только приехал.

– У меня завтра утром самолёт.

Поднимаясь из-за стола, обнимаю её и быстро ретируюсь.

– Опять самолёт, Витя?!

Это слышу уже у двери. Ник выходит со мной. Протягиваю ему пачку. Закуриваем. Макс даже за столом не появился.

– Куда летишь? – интересуется брат.

– Владик. – отсекаю, выпуская дым изо рта.

– Далековато занесло.

– К отцу вопросы. – смеюсь, поглядывая на вибрирующий телефон. Неизвестный номер. Быстро Оля сообразила. Ставлю на беззвучный и убираю. – Ник, я там задержусь немного. Отдохнуть хочу. Может, с кем из сослуживцев пересекусь. Отцу помогите в офисе. – младший корчит недовольную гримасу. За это тоже получает подзатыльник. – Харе тунеядничать. Втягивайтесь в работу. Не пацаны уже. Я в свои двадцать два уже отслужил, учился и работал одновременно.

– Бля, ну окей. А чем мы там поможем? – раздражённо бурчит он.

– Папа работу найдёт, не переживай. – подкалываю с улыбкой.

– Только на Макса пусть не рассчитывает. – серьёзно, с хмурым видом предупреждает Никита.

– Почему это?

Меня уже пару месяцев напрягает его поведение. Злой, на всех срывается, молчаливый. Знакомо… Влюбился.

Никитос отмалчивается. Близнецы всегда были сами по себе. Все секреты и разговоры только между собой. Посторонним вход воспрещён.

– Вернёшься-то когда? – спрашивает брат, когда подхожу к тачке.

– Пока точной даты нет. – пожимаю плечами. Прощаемся с братом. – За ум берись. – стукаю ему кулаком по лбу.

– Катись уже. – ржёт он, пиная колесо машины.

Домой добираюсь быстрее, дороги опустели. Спать хочется жутко. Что я и делаю. Скидываю все шмотки и падаю в кровать. Но спать не выходит. Опять сны, навеянные ароматом духов. Вытаскивал из кармана, когда раздевался, теперь рука пахнет ими.

Опять разговоры, похороненные в памяти. Опять сладкий яд её губ по венам. Опять тихий звонкий смех. Опять янтарные глаза, полные слёз. Опять казарменный коридор. И преследующий в кошмарах женский крик на перроне.

Подскакиваю. Сердце колотится в горле. Сжимаю его ладонью. Задыхаюсь. Хочется орать, крушить и выплеснуть всё, что осталось.

Чёртов Владивосток!

Это всего лишь город. Такой же, как и миллионы других. Диану из родного выгнали свежие воспоминания. Мои же давно раздавлены реальностью и здравомыслием. Там даже знакомых не осталось. Макей да командиры. И то не уверен, что они ещё там. Как и собирался, порвал все связи. Пару лет назад только списался с Даниилом Иридиевым. Он добавил в общий чат нашего призыва. Меня долго материли, что выпал. Сказал, что мне понадобилось три года, чтобы избавиться от тошноты при виде их надоевших рож. Поржали. Начали общаться. Парни почти все молодцы. Кто подженился, кто учится на бакалавра, кто работает. У Ванька уже двое детей и скоро будет третий. Гера женился на девушке, с которой расстался перед срочкой. Лёху его красотка дождалась. Он ей прям на перроне предложение сделал. Сейчас первенца ждут. Каждый раз, как по видеосвязи общаемся, на экране его рожа счастливая светится. Дан – блядушник. Всё никак не нагуляется. То одна у него любовь до гроба, то вторая, то третья. И каждая из них до деревянного ящика. Со счёта уже все сбились. Но Пахи в чате нет. И не было. Все решили, что это странно. Ладно я, причины весомые были, все понимали.

Сейчас постоянно на связи с бывшими сослуживцами. Идиоты спрашивают, почему я один. Ответ никогда не меняется: женат на работе. Этого не понимают. Нет, не тему с работой, а как можно так сильно любить девушку, чтобы навсегда похоронить себя для будущего. Легко. Когда нечем любить, нет смысла париться.

Скатываюсь с постели и набираю стакан воды. Выпиваю тремя большими глотками. Закуриваю, глядя на ночной город. Красиво. Аккуратный, старый, сохранивший финскую архитектуру и особенности. Яркий и светлый, но без зеркальных высоток и неона. В нём есть какая-то чарующая дикость и особенность. Таких городов немало в России, но в основном все они провинциальные, а не столицы региона. В течении года я скучал по нему и до сих пор не могу насытиться северным воздухом.

Открываю окно и вдыхаю полной грудью. Ветер свежий, влажный – к дождю. Подставляю ему горящее лицо. Снаружи остужает, а внутри кипит, бурлит и взрывается. Да и кошки драные покоя не дают. Подвывают там, царапают, пускают по ниточке кровь.

Не так глубоко всё это сидело, раз так просто прорвалось. Кровоточит душа воспоминаниями о лете. Наверное, мне не стоит думать, что через девять дней будет ровно пять лет, когда в последний раз видел Кристину Царёву. Наверное, мне не стоит вспоминать, как трахал её на столе у генерала. Наверное, мне не стоит проживать по новой то отчаяние, что душило, когда отпускал. Наверное, мне стоит просто позвонить Оле и забыться. Наверное, мне просто нужна эта ночь, чтобы поагонизировать и запереть эмоции под замок, дабы утром сойти с трапа самолёта пустым, холодным, циничным и безболезненно встретить город, что вырвал моё сердце.

***

Даже в аэропорту воздух пахнет морем и солью. Будто весь город пронизан им. Не спеша спускаюсь по трапу – пустой, холодный и циничный настолько, что с улыбкой возвращаюсь сюда. Чтобы доказать Владивостоку, что мне похеру, достаю из кармана хрустальный флакон, открываю крышечку и тяну носом запах. Приятный, лёгкий, цветочный. Не вызывающий боли в груди. Кровавая броня работает. Не буду вспоминать то, что делал этой бесконечной ночью, но броня стала толще. Теперь в моём арсенале рядом с кнопкой «love off» есть ещё две: одна для воспоминаний, а вторая для чувств. Легко и свободно, когда есть такие рубильники. Я обесточен и безжалостен. И мне пиздец как хорошо вернуться в город, ставший родным на целый год.

Забираю багаж и сажусь в заказанное такси. На мобилу падает сообщение.

Оля.

С чужого номера, конечно. Блокирую, но успеваю из длинной тирады вычленить: бесчувственный ублюдок.

Ага, Оленька, я такой. Иначе не выживешь.

Такси везёт не в гостиницу, а в ближайший прокат автомобилей. Там я забираю ключи от заранее забронированной белоснежной Тойоты Камри. Новенькая, недавно с салона. Маленькие радости на заработанные кровью, потом и бессонницей деньги. Больше тратить их особо некуда. Жильё есть, меня устраивает. Тачка вполне себе, пусть и не первой свежести. Дорогие сигареты, элитный алкоголь, премиальные проститутки, качественные продукты. Ещё и откладываю немало. Дианке отдам, если будет нуждаться. Самому мне столько не надо. Можно было бы, конечно, рвануть в отпуск куда-нибудь заграницу – Мальдивы-Канары, но не понимаю кайфа. В Петрозаводске —море, во Владике – море. Песок, пляж, вода, соль… Что ещё надо? Пальмы? Да на хрен.

Завожу двигатель. В отличии от мощного Крузака, рычащего и требующего рвать, Камрюшка послушно урчит и ластится, приглашая прокатиться с комфортом по знакомым местам.

Скатываю взгляд на наручные часы и поддаюсь уговаривающим вибрациям. Включаю бортовой навигатор и выставляю первый адрес, пришедший на ум. Через час виляний по полупустым в это время дорогам, отыскиваю свободное место на забитой парковке. Перекидываю из барсетки паспорт и военный билет. Чистенький, кстати, без косяков и левых отметок. Несмотря на угрозы, мой последний косяк в личное дело не внесли. Понял это уже дома.

Выработанным во время срочки чеканным шагом иду к КПП. Не знаю, кого там встречу, но надеюсь, бывшего взводного старшего лейтенанта Гафрионова. Пять лет назад не нашёл в себе ресурсов на искреннюю благодарность за те его слова накануне дембеля. Слышал это его: «не ради себя. Ради семьи» и выплыл ради них.

Растягиваю рот в ухмылке, глядя на жёлтый забор с облупленной побелкой и трещинами. Тут всё по-старому. Да и сам город мало изменился. На окраине со стороны аэропорта я никогда не был, а центр уже давно застроен. Разве что вместо одних магазинов или кафе открылись другие.

На проходной меня тормозят. Даю документы и на вопрос о причине посещения пожимаю плечами:

– Срочку здесь проходил. Хочу навестить командиров.

– Командирами кто был? – хмурится сержант, вчитываясь в военник.

– Гафрионов, Спиридонов… Царёв.

– Гафрионов – ротный в четвёртой роте. Спиридонова не знаю. А Царёв… – замолкает, стрельнув глазами в камеру. – Тоже нет.

Понял, не дурак.

Забираю документы и вхожу. Родной плац всё тот же. Те же разметки, газоны, побеленные бордюры, крашенные в зелёный лавочки, возле курилки толпа молодняка. Сразу беру направление к своей казарме, там как раз базировалась наша, четвёртая, рота.

Товарищ старший лейтенант, значит, теперь ротный. И уже не старлей. Минимум капитан. А может и майор уже. По возрасту и выслуге положено.

В казарму поднимаюсь беспрепятственно, светанув военником, как корочкой. Молодняк… Гафрионова слышу гораздо раньше, чем замечаю. Орёт он ещё бешенее, чем когда-то. Уголки губ тянутся вверх. На тумбочке стоит бледный, как ватман, пацан. Что-то невнятно тараторит. Надо спасать парня.

Вытягиваюсь по струнке, но честь не отдаю. К пустой голове руку не прикладывают, за это все ни раз получали по «пустой» башке. Оцениваю погоны с одной большой звездой. Майор. Красавчик! Но окликаю я его совсем иначе. Намеренно.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться. – выговариваю чётко и громко, с трудом сдерживая улыбку.

– Какой на хрен лейтенант?! – рывком оборачивается на меня. Лицо, раскрасневшееся от гнева. Злой как чёрт. Но всего через секунду глаза округляются. Удивлённый взгляд проходит по мне с ног до головы. Я выделяюсь, как дельфин среди китов. Чёрные джинсы и чёрная рубашка нараспашку поверх белой футболки. – Дикий, твою мать!

И тут я не выдерживаю и начинаю ржать до боли в животе. Сгибаясь пополам, чувствую себя почти счастливым.

– З-здравья… ж-желаю, – выбиваю, запинаясь от хохота, – товарищ… майор!

– Иди сюда, пацан! – дёргает за протянутую ладонь на себя и обнимает за плечи одной рукой. Я делаю то же. Как старые друзья. Да он такой, по сути, и есть. – Вот это сюрприз. Ты как тут?

Делаем по шагу назад. Губы расплываются.

– Рад вас видеть, товарищ майор. – толкаю вместо ответов.

– Официоз убрать. – командует, махнув рукой. Поворачивается к срочнику, стоящему с открытым ртом. – Я о тебе не забыл, Лобов. Завтра с утра в спортивной форме на плацу. Там и поговорим.

– Физические нагрузки его любимое наказание. – подмигиваю парню и отворачиваюсь.

– Ну, пойдём пообщаемся. – закидывает мне руку на плечо по-товарищески. – Рассказывай, что, как, где и когда.

Спускаемся по ступеням. Пожимаю плечами.

– Да нечего особо рассказывать. Вернулся домой. Отучился. Параллельно работал с отцом. Сейчас его зам. По специальности пойти не получилось. Мотаюсь по Северо-Западу. Расширились, разрослись. Решаю проблемы. Сюда в командировку прилетел. – перечисляю, пока, не сговариваясь, берём направление к курилке. – Так всё нормально. Живём потихонечку, работаем.

– Семья как? – спрашивает, общупывая карманы.

Протягиваю ему свою открытую пачку. Достаёт сигарету, вставляет в рот. Щёлкаю зажигалкой. Подкуриваем, затягиваемся. Древний ритуал.

– Хорошо, спасибо. Родители не болеют. Братья все балбесы. Два врача. Но, судя по всему, максимум патологоанатомы. – ржу, и Гафрионов поддерживает смехом. – Самый младший – официально программист.

– А неофициально? – приподнимает бровь.

– Хакер-программист.

– А сестра?

Вздыхаю, прикрыв глаза. Потираю переносицу и качаю головой.

– С разбитым сердцем сбежала из города. Даже не представляю, где её искать. Знаю только, что учится, не бросила, привыкает к самостоятельной жизни.

– А с твоим сердцем как? – посерьёзнев, бьёт вопросом наотмашь.

Перевожу дыхание, пробегая взглядом по территории части. Бойница, сарай с инвентарём…

– Лучше расскажите, как сами. – прошу ровно, делая очередную затяжку.

– Не отпустила, значит. – не вопрос – наблюдение.

– Не отпустила. – подтверждаю спокойно. Все рубильники выключены, кнопки не горят. – Но я привык. Жизнью доволен. Порядок.

Растягиваю рот шире и бросаю бычок в урну. Тут же тяну новую сигарету.

– А знаешь, Андрюха. – смотрит куда-то в небо. Перевожу на него серьёзный взгляд. – Я тогда не прав оказался. Думал, что если у меня не прошло, то и у всех так будет. Просто не встретил ту, что сможет залатать. – демонстрирует кулак с золотым ободом.

– Поздравляю. – говорю искренне, от всей души радуясь за Человека с большой буквы.

– Спасибо. Когда-нибудь и я тебя поздравлю. Просто твоё время ещё не пришло. Любовь такая сука, что является тогда, когда меньше всего ждёшь. И к тебе явится.

– Вполне возможно.

Усмехаюсь, чтобы не расстраивать его своей категоричностью в отношении к чувствам. Он искал своё счастье. Я своё похоронил. Осталось вырвать все кнопки к чертям, чтобы не было искушения поддаться.

Глава 4

Достучаться до небес

– Диксон, совсем ебанулся? Время видел? – раздражённо бурчит Дан.

Он первый ответил на групповой видеозвонок. Судя по мокрым волосам, вспотевшему лбу, голому торсу и завёрнутой в одеяло девице за спиной – очередной любви до гроба, напрягает его не раннее время субботы, а то, что настойчивый звонок застал его в процессе.

– Видел. Трусы натяни, прежде чем трубку хватать.

– Блядь, вы чё наяриваете? У меня дети спят. – тихо рычит Лёха.

Дальше присоединяются и остальные. Весь наш взвод в сборе. Кто-то заспанный и матерится. Кто-то прячется от начальства.

– Р-р-рота, подъё-ём! – вопит майор, втискиваясь в камеру. – В армии выходных не бывает. – наседает на парней с усмешкой.

– Охуеть.

– Товарищ старший лейтенант.

– Попрошу без оскорблений. – предупреждение пальцем, а потом им же указывает на звезду на погонах. – Майор.

– Женатый майор, смотрю. – отмечает Герыч с усмешкой.

– А то. – кивает довольно Гафрионов. – Не молодею. А вы все, засранцы, разъехались и забыли своего старлея.

– Да мы же это…

– Как-то так…

– Командир вроде…

Наперебой трещат пацаны.

Рома, как он требует его теперь звать, расспрашивает ребят о жизни. Искренне за всех радуется, это видно. Они за него тоже. Я в том числе. Оказывается, новоиспечённый майор в должности всего три недели. А две недели назад узнал, что его жена беременна. Подробно расспрашивает Ивана, что там да как.

– А что там Спиридонов? Наверное, уже полковник? – сечёт Ванёк.

Бывший командир на глазах мрачнеет. Улыбка сползает с лица. Оглядывается по сторонам, проверяя, нет ли посторонних ушей.

– Спиридонов сидит. Царёв тоже.

– Что? За что?

– Не орите. Тут начальство новое – звери. Недели через три, как ваш призыв дембельнулся, тут начался апокалипсис. – снижает голос. – Сначала окружная проверка. За ней московская. Вроде как проверяли коррупцию и распродажу государственного имущества. Московская прокуратура уже под перепродажу оружия копала. Царёву впаяли терроризм. Мол, автоматы, гранаты, патроны и обмундирование продавал группировкам, связанным с террористами.

– Не может быть. Неужели не заметили такое? – спрашивает Гера.

– Заметили. Когда ни с чем уехала областная проверка, не досчитались много единиц. Не знаю, каким образом это провернули, но очевидно, что генерала подставили. Всех, кто посмел вступиться или дать показания в его пользу, местные тут же упаковали под статью «пособничество терроризму».

От этого разговора по спине скатывается неприятный холодок. Становится не по себе. Стоило Роме упомянуть Царёва, как мысли о несостоявшемся тесте сразу унеслись к несостоявшейся жене.

Кристина… Как она перенесла это? Она молчала об изнасиловании, чтобы отца не посадили. Осталась одна теперь. И я, кажется, знаю, у кого хватило связей и полномочий, чтобы провернуть такую масштабную операцию. Звездопад и решётка. Взялись основательно.

Зло трясу головой. Тыкаю в мысленную кнопку, но она западает.

Блядь!

Она в России? Савельский до неё добрался, когда осталась без защиты?

Блядь!

Бью кулаком. Сирены уже воют. Срабатывает. Становится тихо. Выдыхаю.

Вслушиваюсь в разговор, перешедший на более безопасные темы. На нём сложно сосредоточиться. Почти ни за что не получается зацепиться.

Всё же глупо было надеяться, что приезд в город, встречи со старыми знакомыми, посещение значимых мест не повлекут за собой похороненный труп чувств. Он давно разложился и смердит, но он, мать его, шевелится. Можно закопать, но нельзя уничтожить, как ни старайся.

Наконец, видеозвонок заканчивается на том, что майора добавляют в наш чат. Мы с ним ещё немного разговариваем. Договариваемся пересечься до моего возвращения в Карелию.

– Заезжай как-нибудь ко мне. С Юлькой своей познакомлю.

– С удовольствием. – отбиваю, пожимая протянутую ладонь. Отворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь. – Ром, – зову, стоя к нему спиной и опустив взгляд в асфальт, – ты знаешь что-то о Царёвой?

Зачем? Блядь, для чего? Но уже поздно, слова назад не заберёшь.

Слышу, как громко и тяжело он вздыхает. Уверен, что сейчас качает головой, как делал это годы назад.

– Кое-что знаю. – высекает глухо. Прокручиваюсь и упираюсь взглядом в его глаза с чёртовой надеждой. Он отрицательно ведёт подбородком. – Прости, Дикий, но ничего не скажу. Легче тебе от этого не станет. Только хуже сам себе сделаешь. Постарайся наладить свою жизнь.

– С ней всё хорошо? – выдавливаю, проигнорировав его слова и советы.

– Да. Замужем.

Не знаю, чего хотел этим добиться и чего ожидал. Услышать, что она до сих пор одна? Что не смогла наладить свою жизнь после того, как бросила меня? Что… есть шанс?

Вот такой я долбоёб. Пять лет оказались для меня недостаточным сроком. По крайней мере, не там, где ломка становится сильнее.

Ещё несколько часов измываюсь на собой, катаясь по знакомым местам. Еду на набережную. Глаза цепляются за клумбу с белыми розами. Прохожу вдоль парапета, сжигая все моменты, что связывали меня с этим местом. В гордом одиночестве брожу по Парку поцелуев. Кругом парочки. Влюблённые. Молодые и не очень. Прогуливаются, держась за руки или обнимаясь. Целуются в беседках и на лавочках. Ноги приводят к французской арке. Взгляд отыскивает заржавевший большой замок с трудночитаемой гравировкой: ненавижу так, как быть не должно.

Удивительно, но его не срезали. Если бы не выбросил ключи в озеро, сейчас сам бы снял его и отправил на дно. Ему тут не место.

Исследую другие замки, думая над тем, сколько из этих пар, что «навсегда» навсегда и останутся, а сколько разбежались через пару месяцев после того, как защёлкнули «символ вечной любви».

Глупо, наивно и по-детски. И я был таким. Верил, что так бывает. Больше не верю.

Достаю из барсетки маркер. Всегда таскаю с собой канцелярскую мелочовку, никогда не знаешь, что может пригодиться. Сочным беспросветным слоем замазываю гравировку, оставив только «ненавижу».

Выходя из парка через обтянутую плющом арку, сжигаю и этот мост. Больше с этим местом меня ничего не связывает. Справился и отпустил. Осталась ещё парочка.

Замужем…

Смогла, значит, жить дальше. По любви? Сто процентов. На меньшее Кристина Царёва не согласилась бы. Видимо, в нашей паре именно я был тем, кто любил по-настоящему. Ненависть рождается из любви. Я пока ещё не определился, что же движет мной в эту секунду, когда еду на дикий пляж. Определённо присутствует боль от воспоминаний, подпитанная новой информацией.

Окей, прошлая ночь была ещё ничего. Сегодняшние день и вечер куда хуже. Но к утру я закопаю своего трупа обратно. Так глубоко, что у него больше никогда не появится шанса на воскрешение. Тогда же вырву все кнопки, дабы не было ни единой мысли поддаться искушению. Завтра я снова буду жить как нормальный человек. Работа, работа и ещё раз работа. Бесконечные командировки, секс за деньги в дорогих гостиницах, споры и суды. Такая жизнь меня вполне устраивает. Но это всё завтра. Сегодня на сцене мертвец любви и двадцатилетний солдат срочной службы, подчинённый своим чувствам. Когда сожгу последний мост, оставлю его по ту сторону.

На улице уже темно. Времени не знаю. Смотрю на панель Камрюшки, но ничего не вижу: ни скорости на спидометре, ни часов, ни оборотов на тахометре. Давлю на газ, пролетая по опустевшим дорогам. Останавливаюсь только на подъездной площадке. Вываливаюсь на прохладный воздух. Растираю ладонями плечи и руки. Холодно. И внутри тоже. Холодеет всё.

Смотрю вниз на пустынный пляж. Перед глазами развевающееся на ветру белое платье и шоколадные волосы, хлестающие меня по лицу. И запах этот наркотический. С некоторых пор я ненавижу лето. Жарко, душно и всё равно… холодно. Пялюсь на воду, отражение луны и звёзд, но как-то пусто внутри. Поджигаю спичку. Бросаю. Мост вспыхивает. Отпускаю. Разворачиваюсь и иду к машине. Достаю с переднего сидения бутылку виски, выдёргиваю зубами пробку и делаю большой, обжигающий горло глоток. Сажусь прямо на землю и подтягиваю ноги вверх. Опускаю предплечья на колени и смотрю, как полыхает прошлое, как агонизирует в пламени влюблённый идиот.

Прочь.

Хватит.

Пора это заканчивать.

Даже если она не была бы замужем, нельзя простить то, что я стоял там, на перроне, и ждал, что придёт. Не пришла.

Когда бутылка полностью пустеет, поднимаюсь на ноги и, шатаясь, неровной пьяной походкой иду в машину. Откидываю переднее сидение и закрываю глаза. Проваливаюсь в сон. Отпускаю.

Но она не отпускает. Опять снится. Разговоры, поцелуи, взгляды, слёзы, секс.

Впрочем, когда просыпаюсь, ничего из этого уже не трогает. Ощущаю себя унылым дерьмом с охеренным похмельем. Ноль пять крепкого на голодный желудок и пара бессонных ночей дают о себе знать головной болью и лёгкой тошнотой. Ехать за рулём в таком состоянии вообще не вариант, поэтому осторожно, всё ещё покачиваясь, спускаюсь на пляж. Скидываю на берегу все вещи и забегаю в залив. Вода в конце августа ледяная, но именно это мне сейчас и надо. Но, сука, аж яйца от холода звенят и пальцы немеют.

Отплываю подальше. Несколько раз ныряю и выбираюсь на гальку. Растираюсь футболкой. Натягиваю трусы и брюки. Заправляю за пояс мокрую футболку и карабкаюсь обратно на гору. Пару раз из-под подошв туфель вылетают камни, я поскальзываюсь. Хватаюсь за корни деревьев или торчащие из земли валуны.

Не лучшая идея лазить по горным тропинкам в офисной обуви, но мне надо было прийти себя.

В машине достаю из дорожной сумки банку энергетика и делаю залпом несколько глотков. Ночи холодные, напиток ледяной. Приятно охлаждает глотку и желудок. Ощущаю себя относительно нормальным человеком, который не бухал всю ночь и не загибался в лабиринтах собственной памяти. Выбиваю из пачки последнюю сигарету и глубоко затягиваюсь. Надо бы в магазин заехать и купить курева, а то за ночь полторы пачки прикончил.

Открываю окно, закидываю в рот мятную жвачку. Одной рукой удерживаю руль, а локоть второй ставлю на пластик на двери. Прикладываю костяшки пальцев к губам. За рёбрами что-то гудит и пульсирует. Не сразу нахожу причину, но потом понимаю. По встречке кровавый Хаммер. Взгляд самопроизвольно хватается за него, ища водителя. Там какой-то мужик. И только в боковом зеркале вижу автомобильный номер. Не тот. Выдыхаю. Блядь, если не возьму себя в руки, свихнусь ещё до встречи с китайцами, а она назначена только через два дня. Перенесли в последний момент. Не стал уже билеты менять.

Торможу на парковке супермаркета. Закидываю к корзину пару готовых сэндвичей, банку холодного кофе, пачку жвачек и несколько пачек «Парламента», банку кофе, чёртовы печеньки, которые никогда не ем, но всегда покупаю.

Еду и кофе приканчиваю по дороге в гостиницу. На ресепшне передо мной пара человек. Заселяюсь быстро. Номер из двух комнат приличный, чистый, в сине-голубых тонах. Бельё на кровати и полотенца свежие.

Бросаю сумку на пол, достаю чистую одежду и направляюсь в ванную. Душ принимаю горячий, сбивающий застоявшуюся от сна в неудобной позе боль в суставах и мышцах. Обматываю бёдра полотенцем, ставлю стирку и, захватив пачку и зажигалку, выхожу на балкон. Вид с семнадцатого этажа высотки просто потрясный. Добрая половина города как на ладони. Вдалеке синяя лента залива. Слегка прищуриваюсь, вглядываясь в очертания порта. От него уходит дорога левее, ведущая в частный элитный сектор. Нет, думаю я не о Царёвых. Был тут у меня друг, который отморозился от армейских товарищей похлеще меня.

Возвращаюсь в номер и беру мобильный. Пролистываю контакты. Номер Макея, как и всех остальных, остался в старом телефоне на прошлой симке. Делаю то, чего не собирался никогда и ни за что: восстанавливаю страницу в соцсети. Приходится повозиться. Готовлю себе растворимый кофе и падаю в плетёное кресло на балконе. Закуриваю, потягивая кофе. Нахожу страницу Макеева. На авке солидный, весь такой из себя. Держит на руках пацанёнка лет трёх-четырёх. На безымянном кольцо.

– Нихуя же себе. – бубню под нос, выпуская дым.

Женат. Судя по всему, у него сын уже. И это тот, что зарекался окольцовываться лет до тридцати? Охренеть можно.

Затяжка. Медлю около минуты, решаясь, стоит ли писать ему. В конце концов, с ним нас связывает куда больше, чем с остальными. Сложно будет не задавать терзающие вопросы тому, у кого наверняка есть на них ответы. Но я не стану. Всё, мосты обрушены. Кнопки выдраны с корнем. Сирена молчит. Набираю короткое сообщение и отправляю. Паха был в сети два дня назад, поэтому быстрого ответа не жду. Откладываю телефон и заваливаюсь спать.

Недосып последних нескольких месяцев берёт своё. Отрубаюсь почти сразу. В этот раз без снов. Работает моя схема. Просыпаюсь уже в сумерках. Перекатываюсь на спину и вытягиваюсь всем телом. Зеваю так, что рожа трещит. Растираю кулаками глаза, проясняя зрение. Умываюсь, чищу зубы, короткий, прохладный, бодрящий душ. Кофе и сигарета. На телефоне сообщение.

Павел Макеев: Пиши адрес. Буду в течении получаса.

Улыбка растягивает губы. Вот так просто. Я написал, что в городе, он тут же мчится. А ведь за пять лет между нами не было ни одного слова. Если бы он захотел меня найти, то сделал бы это без проблем. Все мои младшие из соцсетей не вылезают. Но он не хотел. Возможно, понял всё без слов. Слишком сложно тогда было поддерживать любые связи с прошлым.

Усмехаясь, быстро печатаю ответ.

А.Д.: Гостиница «Звезда залива». Встретимся в ресторане.

Павел Макеев: Пятнадцать минут и я буду.

Натягиваю серые джинсы и белое поло. Не хочу официоза и рубашек. Уже воротит от них. Пока одеваюсь, приходит ещё одно сообщение.

Павел Макеев: Андрюха, это точно ты? Без шуток? А то у меня времени позарез. Если это какой-то прикол, найду и разъебу.

Я ржу. От души так, громко, почти до икоты.

А.Д.: Макей, если времени позарез, то лучше не приезжай. У меня гандонов на всю ночь припасено. Пятнадцать минут меня не устраивает.

Отправляю. От хохота сворачиваюсь пополам. Не думал, что когда-то ещё напишу что-то подобное. Был уверен, что армейская дичь осталась в прошлом.

Застёгиваю на левом запястье часы. Распихиваю по карманам сигареты, портмоне, документы, телефон. Запираю номер и спускаюсь по ступенькам. В последнее время на физические упражнения не хватает часов в сутках, вот и выкручиваюсь в будничной жизни. Решаю не ждать в ресторане, поэтому выхожу сразу к парадному входу. Там как раз стоит чёрный Лексус с блатными номерами. С переднего пассажирского вылезает Паха. Костюм, Ролекс, очки, если не ошибаюсь, Прада, наполированные туфли. Приподняв бровь, хмыкаю, качая сам себе головой. Видимо, втянулся в отцовский бизнес и поднялся. Красавчик. Он поднимает глаза, видит меня, и с его лица сползает не только улыбка, но и все краски.

Пиздец, это ещё что такое? Не такой реакции я ждал.

Неожиданно резко распахивается задняя дверь, и оттуда выскакивает тот самый мальчишка, которого Макеев держал на руках на фотке.

– Папа! – бросается к нему на шею малой.

Он присаживается перед ним на корточки и обнимает. Подвисаю на этой картине. Подтачивает лёгкая зависть. Но она быстро сменяется шоком, когда появляется водитель. Случайно задевает меня взглядом и обходит машину, забирая ребёнка у Пахи. Он что-то говорит. В янтарных глазах отражается испуг и паника. Встречаемся взглядами. У меня внутри всё взрывается.

Ну, здравствуй, Кристина Царёва.

Или теперь ты Макеева?

Глава 5

Себя не обманешь

Секунды, что я стою на крыльце отеля, растягиваются на вечность, помноженную на бесконечность. Между нами семь ступеней, метров пять свободного пространства и чёрный Лексус премиум класса, но я вижу её так, словно расстояние не больше нескольких коротких сантиметров. Стянутые тугим аккуратным пучком на макушке шоколадные волосы, одинокую вьющуюся прядку вдоль левой стороны лица, распахнутые маковые губы, испуганные расширенные тигриные глаза.

Сердце пропускает удары. Сначала парочку, а потом ему можно ставить прогулы на кардиографе. Я сжираю её глазами. Изменилась сильно. Грудь стала больше. На ней классический серый костюм, но брюки плотно обтягивают округлившиеся за годы бёдра и зад. Тело потеряло подростковую угловатость, пусть она ей очень шла. Все движения стали лёгкими, женственными… сексуальными. Но самое главное изменение сверкает на безымянном пальце правой руки. Ну и ещё мальчишка, что тянется к ней и зовёт мамой.

В моей семье нет суеверных. Только Дианка верит в судьбу и всё такое. Теория вероятности в действии. Каков шанс, что девушка, с которой я хотел «до самой старости», вышла замуж за моего лучшего армейского друга, когда они относились друг к другу как брат с сестрой? Минимальная? Один на миллион? Смешно до усрачки, но, оказывается, и палка раз в год стреляет. Он сводил нас вместе. Поддерживал во всём. Давал советы, как лучше вести себя с Кристиной, чтобы избегать конфликтов. А теперь у них сын. Пиздец.

Нутро подкипает. Чувствую себя преданным самыми близкими людьми. И это болезненно. Адски.

Вот только показывать этого не собираюсь.

Неспешно, даже лениво, достаю из кармана пачку сигарет. Вытягиваю одну, вставляю в рот и прикуриваю. Расслабленной походкой двигаю в их направлении, нацепив на лицо искренне-презрительную усмешку. Другой не выходит. Наблюдаю, как Макей кладёт ладонь на поясницу Крис, притягивает к себе и что-то шепчет на ухо. Она быстро кивает, забирает мальчишку и сажает на заднее сидение. Мои ноги начинают ускоряться. Силой воли приказываю телу не торопиться и дать ей возможность трусливо смотаться. Что она, впрочем, и делает. Пулей огибает тачку и распахивает водительскую дверь. Садясь, цепляет меня взглядом. Всего секунду медлит. Смотрит. Кусает губы. А потом захлопывает дверь и срывает машину с места. Улыбаюсь шире, повернув голову. Вижу, что палит в зеркало заднего вида. На меня. Провожаю её недоброй улыбкой, пока Лексус не исчезает из виду. Заторможенно перевожу взгляд на подвисшего Макеева. Лыба стекает с моего лица.

В его взгляде вина. О чём это говорит? Верно. Есть причины её чувствовать. Когда предаёшь того, кого называешь братом, кто относится к тебе как к части семьи, а потом женишься на его девушке, которую он до одури любил, невозможно не ощутить вину. Только если ты социопат или последняя скотина. Макей, видать, предпоследняя.

Он, наконец, делает пару шагов мне навстречу. Сглотнув, протягивает руку.

Мне бы стоило её пожать. Тупо для того, чтобы показать, как мне похуй на всё. Что забыл Кристину. Что не смотрел похотливо на его жену. Что в прошлом всё. Но я не жму. Застываю на месте и впиваюсь в его глаза.

– Привет, друг. – голос дёргается на последнем слове, я его выплёвываю как оскорбление. – Смотрю, катаешься как сыр в масле. При параде. Жена красивая. Сын.

Интонации рвутся, идут с надрывом. В груди зарождается огненный шар, распирающий рёбра, сдавливающий гортань.

Паха опускает руку спустя секунд двадцать бесполезного ожидания. Свешивает голову вниз и зажмуривается. Когда решается взглянуть мне в глаза, зябко морщится.

– Андрюха, надо поговорить. Объясниться.

Объясниться? Мне не нужны объяснения. Мне нужна кровь.

Действую раньше, чем успеваю обдумать свои действия и их последствия.

Вырываю руку из кармана. Отводя назад, сжимаю кулак и впечатываю в лицо Макеева. Хрустят кости. Мои тоже. Удар получается со всей силы. Из его носа брызгает кровь, заливая белую рубашку. Друг, в больших жирных кавычках, прижимает ладонь к носу и запрокидывает голову назад.

– Ебанутый, блядь! – рявкает, собирая языком попадающую в рот кровь. Даже в этом положении умудряется смотреть на меня своими, сука, виноватыми глазами. – Сказал же: поговорим!

– Поговорили уже. – секу холодно, кивая на его распухший нос. – Мне полегчало. Спасибо.

– Дюха, не делай поспешных выводов. – гундосит бывший сослуживец, вытянув из кармана пачку влажных салфеток.

– Они очевидные.

Безучастно пожимаю плечами и разворачиваюсь. Быстрым шагом иду в неизвестном направлении, лишь бы подальше от причины своего бешенства. Интуитивно стараюсь держаться в стороне от освещённых аллей и дорог. Хочется скрыться в темноте, дабы ни один человек не видел меня таким. Дома всё это дерьмо перерос, а во Владивостоке время будто отмоталось на пять годиков назад. Столкновение это грёбанное с Кристиной всколыхнуло старых призраков. Они воют и мечутся в запертой темнице. Ещё немного и начнут просачиваться. А у меня нет больше замков, чтобы удержать их там. С вырванными с потрохами кнопками тоже беда какая-то. Короткое замыкание и перезагрузка системы. Все чувства, что отключал, работают, а кнопки-то выдраны.

Иду долго, периодически переходя на бег, но потом притормаживаю себя. Мне не от кого бежать. Сигареты тлеют одна за одной. Останавливаюсь только в каком-то замызганном закоулке. Здесь воняет мочой и отходами. Темно и сыро. Мерзко. Меня передёргивает. Выдыхаю медленно и так же вдыхаю вонь. Ничего не чувствую. Совсем. Пусто. Все сделали свой выбор. Я решил идти дальше. Жить ради семьи. Ради младшей сестрёнки.

Мне. Не. Больно.

Кристина меня бросила. Я уехал. Дальше уже не мои проблемы. Связали они себя браком, родили сына, живут, трахаются. Меня всё это не касается.

Сука, не стоило бить Макея! Не удержался. Сорвался.

Картина, как он обнимает её за талию, печёт глаза. Его губы возле её уха врезаются ревностью в сознание. Ревностью, на которую у меня нет ни единого права. Кристина Царёва… Прошу прощения, Макеева – чужая жена. Жена человека, которого я звал братом.

Я опять шагаю. Мысли метаются в голове. Сортирую их, отбрасывая лишние и неуместные.

Я тут по работе. Значит, буду работать. Ничего больше.

Телефон без остановки звонит. Мелодия из соцсети. Я даже не достаю его. Пока ещё не всех призраков удалось переловить. Но когда у меня это, в конце концов, получается, перевожу дыхание и вытягиваю их джинсов мобильный.

Вдох-выдох.

Я ничего не чувствую. Абсолютно. Не пустота уже даже. И не чёрная дыра. Беспросветная бездна.

Ну, увидел я Кристину. Ну, женаты они, ребёнка сделали. Мы расстались. Ревновать бывшую? Идиотизм. Бить за это друга? Жесть. Я добровольно решил ничего не слышать и не видеть. Не их вина, что меня теперь кроет. Не лезть же в чужую семью выяснять отношения.

Не нахожу достаточного уровня дзена, чтобы ответить на звонок, вот и читаю сообщения от Пахи.

Чувств нет? Мне похуй? Сто процентов.

Ложь!

Когда тело перемерзает, оно обманывает мозг, и тот решает, что телу жарко. Вместо того, чтобы попытаться согреться, люди раздеваются догола и замерзают насмерть.

Я пока ещё не догадываюсь, куда приведут меня обманы собственного организма. Закоченею или сгорю?

Павел Макеев: Дай мне шанс объяснить всё. Знаю, как это выглядит и что ты подумал, но всё не так, как кажется.

Мне бы стоило замёрзнуть. Написать что-то нейтральное. Извиниться за своё поведение. Но я предпочитаю пылать, отписывая ответ.

А.Д.: Что ты хочешь мне объяснить? Как случилось, что ты женился на девушке, на которой собирался жениться я? Я бы понял ещё, если бы спустя время вы сошлись, но у вас сын, Паш. Сколько ему? Года четыре? Сколько времени прошло с нашего с Крис разрыва, как ты воткнул мне нож в спину? Я любил её, Паша. Я жить без неё не хотел. Но столько лет прошло. Мне уже всё ровно. Не надо никаких объяснений. И в честь старой дружбы дам тебе совет. Никогда и ни перед кем не отчитывайся за свои чувства.

Набив сообщение, выплёскиваю половину души и все эмоции. Пожар потух, пора покрываться льдом и не думать о прошлом. Болезненные колебания за рёберной клеткой постепенно стихают.

Зажимаю в руке телефон и опускаю его вниз. Медленно забиваю лёгкие кислородом, а за ним и сигаретным дымом. Надолго задерживаю его там. До лёгкого головокружения и отрезвляющей тошноты.

Мне ведь и правда не нужны никакие объяснения. Толку от них? Ничего не изменится.

Короткая вибрация смартфона. Разблокирую телефон, но прочесть месседж не успеваю – Макей его тут же удаляет и пишет новый. Жду, пока закончит, делая затяжку за затяжкой. Вместо нескольких слов, что были в первом, второе содержательнее.

Павел Макеев: Давай поговорим лично. В сообщениях нормально не объяснишь. Ситуация вышла пиздец просто. Я собирался тебе рассказать, но не успел. Если решишься, подъезжай ко мне домой.

Следующим приходит адрес.

Ничего не ответив, убираю мобильный. Не хочу я ничего знать. Теперь уже точно отпускать надо. Шанса не было и быть не могло. Глупо, но в глубине души я надеялся на что-то, сам не знаю на что. Просто так бывает, когда вопреки доводам и здравому смыслу продолжаешь любить человека, как бы он с тобой не поступил. Такая вот у меня нездоровая мазохистская любовь. Пытался вытравить её, а вытравил себе душу.

Ноги снова ведут куда-то, а я не сопротивляюсь. Бесцельно брожу по аллеям, поглядывая на прохожих. Одни спешат домой с полными пакетами из супермаркетов, другие просто прогуливаются. Когда вижу семьи с детьми, отворачиваюсь. Мы с Кристиной говорили о ребёнке. Она тоже хотела, но не сразу, а через несколько лет. А с Пахой вон медлить не стали. Может, по залёту расписались?

Падаю на лавочку в темноте. Фонарь трещит, но не светится. Растираю ладонями лицо и закрываю глаза. Кажется, мне нравится над собой издеваться, потому что в следующую секунду я захожу в сеть и листаю фотографии на Пахиной странице. Их не так уж и много за последние годы. Чаще всего мелькают, где они с Крис вдвоём или с малым. Красивая они пара. И счастливая. Улыбаются, смеются. Пиздец. Листаю ниже, добираясь до свадьбы, и у меня нутро обрывается. Сердце проваливается.

Неделя после дембеля.

Мне сразу многое становится ясно. И почему Макей меня последние две недели избегал, и почему Кристина бросила. Не знаю, как и когда, но они оба меня предали самым подлым образом. Моя, тогда ещё невеста, трахалась с моим другом за моей спиной. Пиздец. Других слов у меня нет. И их не появляется, когда перехожу на её страницу и нахожу фотографии с выписки из роддома.

Май.

Проталкиваю вставший в горле ком горечи, но он никуда не уходит. С остервенением тру лицо. Прочёсываю пальцами обеих рук волосы и смыкаю их на затылке. Опускаю голову и стараюсь не сдохнуть здесь и сейчас. Либо ребёнок недоношенный, либо в Америку она улетала уже беременной. Лицемерие людей бьёт под дых. И это пиздецово не весело. Я вставал до подъёма, не спал ночами, чтобы поговорить с ней хоть немного, мы занимались сексом по телефону, я успокаивал её, говорил, что мы скоро встретимся, просил не плакать, а она… Она носила под сердцем чужого ребёнка всё это время. А я, как последний долбоёб, ждал её на том треклятом перроне!

– Блядь! – гаркаю, вскакивая на ноги.

Мне хочется крушить, ломать, делать больно себе и другим. Орать, вопить и убивать.

Как загнанный зверь, топчусь на месте. Пять шагов в одну сторону, пять в другую. Зажимаю в кулаках волосы и дёргаю в надежде, что боль притупится хоть немного. Но нет. Я в агонии. Оказывается, тогда и сотой части боли не испытал. Когда тебя убивает один человек, пережить можно. Когда двое таких близких втыкают ножи в спину… Не знаю. Мне кажется – нет. Чувство, что меня полили дерьмом, а я так и не смог отмыться. Я пропитался им.

Где мой кровавый панцирь, когда он так нужен? Сейчас ничего не спасает. Глаза начинает жечь. Я ведь так сильно любил её. От ненависти до любви один шаг. Но и обратно столько же. И я срываюсь в застилающую глаза ненависть.

Хотел объясниться, Макей? Тогда расскажешь, как в глаза называл меня братом, а за спиной пялил мою девушку.

Вызываю такси и называю адрес из сообщения. Вот теперь я готов поговорить.

Глава 6

Макей

Ничего не остаётся безнаказанным

В голове стоит сплошной гул, а перед глазами несколько слов от бывшего сослуживца и друга, с которым я, откровенно говоря, поступил пиздец как подло, женившись на его любимой девушке. Тогда у меня, как, впрочем, и у всех остальных причастных к этой истории, не было выбора. Но он был позже. Надо было рассказать ему правду ещё несколько лет назад, а не слушать Крис. А теперь Андрюха в городе и предлагает встретиться.

Не представляю, как буду смотреть ему в глаза после такой жестокой подлянки. Я знаю, что он не в курсе, что мы с Крестиком женаты. И о сыне тоже не знает. Если бы узнал, давно бы прилетел и разорвал меня на лоскуты.

Правда, прошло уже немало времени. Вряд ли у него остались какие-то чувства.

Сука, затянули мы с этой хернёй слишком. Не уверен, что теперь ему нужна правда. Но поговорить всё же стоит.

– Павел. – зовёт отец, но словно сквозь вату, откуда-то издалека. – Павел! – добавляет громче.

Тряхнув головой, перевожу на него взгляд. Двенадцать пар глаз смотрят на меня. Я уже и забыл, что сижу в конференц-зале, обсуждая новую систему обороны военно-промышленных предприятий. Собираю себя в кучу и вывожу на экран схемы. Отрабатываю, как и всегда, на соточку, с полной самоотдачей делу. Но когда зал пустеет, мысли и воспоминания возвращаются и атакуют. Остаюсь один в огромной комнате, уперев локти на стол и уткнувшись лбом в ладони.

Пять лет назад необходимость жениться застала меня врасплох. Мне было почти двадцать, впереди маячила долгожданная свобода, которую так бесцеремонно отобрали. Нет, я понимал, что это необходимость – Крестика надо спасать. Но меня убивала перспектива смотреть в глаза Андрею и врать. Изо дня в день видеть, как он страдает и угасает. Их любовь – это что-то с чем-то.

Когда он оставил духи на шконке, я понял, что он готов отказаться от неё. И это правильно было. Ради этого всё и затевалось. А я не хотел, чтобы всё так закончилось. Они должны были быть вместе, когда всё устаканится. Засунул ему этот флакон в рюкзак, когда прощались на перроне. Смотрел ему глаза и едва не признался во всём. Тогда стоял в здании вокзала и смотрел, как он до последнего ждёт Кристину. У меня у самого слёзы потекли. А потом выбежала Крис. Блядь, как она кричала и плакала. Отец её успокаивал, а я не мог найти в себе сил, чтобы поддержать. Как и не нашёл сил промолчать и сказал Дикому, что Крис его любит, просил не сдаваться. А через неделю целовал её, надев на палец кольцо. Вот такой вот пиздатый друг из меня вышел.

Смотрю на свой кусок золота, что уже пять лет ношу не снимая.

Как ему всё объяснить? Хер знает. Но я должен хотя бы попробовать. Даже если Кристина меня за это убьёт. И так затянули.

Выхожу на улицу, скидываю пиджак и забрасываю на заднее сидение. Скуриваю сигарету, не спеша давать ответ, но всё же решаюсь. Отвечаю в лёгкой манере, типа я не мразь, предавшая брата. Ага, как же. Смешно, да. Стоило бы сначала переговорить с женой, предупредить её, но уверен, что она будет против.

Жена…

Сейчас это слово легко слетает с языка. Жена и сын. И оба не мои. Семейный человек без семьи. Меня, в общем-то, такой расклад устраивает. Устраивал. До того момента, как на телефон пришло сообщение.

Так, ладно, всё по порядку. Сначала встречусь с Андрюхой, прощупаю почву, а от его ответов уже буду отталкиваться и выстраивать дальнейший план действий.

Погрузившись в мысли, едва не подпрыгиваю, когда в боковое окно стучатся. Переведя дыхание, выхожу из машины и жду, что скажет папа.

– Ты сегодня весь день летаешь где-то. – сухо констатирует он. А потом уже с беспокойством спрашивает: – Всё нормально, сын? Случилось что-то?

Провожу пятернёй по волосам и хриплю:

– Пока не знаю, пап. Самому бы понять.

Он выжидательно прищуривается, впиваясь цепким взглядом в мои глаза.

– Рассказывай.

– Нечего пока. – развожу руками. – Думаю о событиях пятилетней давности. Закрутили мы всё слишком. Надо было другой способ найти.

Отец смягчается и сдавливает в поддержке моё плечо. Но когда говорит, серьёзен до физического напряжения.

– Мы искали, Паш. Его не было. Мы все думали, как вывести Кристину и Андрея с его семьёй из-под удара. Вова подставился добровольно, показательно выдавая дочку за тебя. Или так, или за ублюдка того. Сам понимаешь, что он бы с ней сделал. И друг твой не смог бы её защитить. Даже наша семья с трудом выстояла. Только у нас было достаточно связей, чтобы защитить Кристину. С фамилией Макеева Савельские не рискнули её тронуть.

– Но пытались…

– Пытались. – соглашается он.

Отвожу глаза и закрываю их.

Всю правду я узнал уже после свадьбы. Такое торжество закатили, чтобы каждая шавка в округе знала, чья Крис жена. А нам с ней тошно было. Смеялись до боли в рёбрах. Целовались, показывая, какая у нас сильная «любовь». А в первую брачную ночь она рыдала у меня на груди, звала Андрея, говорила, что не представляет жизни без него. Тогда же и рассказала, что он стал её первым и навсегда останется единственным. И об изнасиловании, после которого она осталась девственницей. И про то, как это узнала. И почему молчала целый год. Я успокаивал её, обнимал, гладил, сам сгорая к хуям. А когда она уснула, разнёс кухню вдребезги. Крушил и ломал, пока ничего не осталось. Сжимал в руке телефон, разблокировал, набирал номер Дикого, но сбрасывал ещё до гудка. Так хотел рассказать всё, что зубы крошились. Порывался собрать вещи Крис, затолкать её в машину и отправить в жопу мира, спрятать там, а потом туда же и Андрюху отослать. Готов был душу дьяволу продать, лишь бы мои близкие, почти родные люди были вместе. Чтобы обрели своё счастье, которого заслуживали. Чтобы растили своего сына, о котором мы узнали через одиннадцать дней после свадьбы.

Вот это был пиздец. Не сказать, что до этого было нормально. Нет, не было. Крестик плакала ночами. Я или поддерживал её, или бухал. Семейная жизнь сказкой не была. Но когда Крис протянула мне тест с двумя яркими полосками, у неё был такой отрешённый вид, что мне стало страшно. Я сразу понял, что она либо пойдёт на аборт, либо с собой что-то сделает. Но ошибся. Дышать смог только после того, как угрожал, что если убьёт ребёнка моего друга, я расскажу ему об этом. Был уверен, что только это и подействует. А она улыбнулась. Впервые за месяц с лишним. И сказала, что этот ребёнок будет смыслом её жизни.

И он им стал. Ради Мирона жить начала, питаться нормально, витамины принимать, на улицу выходить. Часами могла сидеть, гладить живот и разговаривать с ним. Когда на скрининге сказали, что мальчик, я радовался за Андрея. Точнее, вместо него, ведь мы не могли рассказать ему о том, что он станет отцом, что у него будет сын. Андрюха тогда бы сорвался, бросил всё, приехал и отстаивал своё право на семью. Я-то был только за, даже собирался позвонить. А через два дня у неё едва не случился выкидыш после кружки чая в кафешке. Спасло только, что Кристина, едва почувствовав что-то странное, вызвала скорую. Ребёнка спасли. Но пока она была в операционной, а я маялся вместе с родителями в коридоре, появился Савельский младший с букетом и словами: пусть поправляется, ей силы пригодятся, ибо это ещё не конец. Мы тогда все поняли, чьих рук дело, но доказать ничего не смогли. Я его ударил, сломал нос. Отец еле оттащил. Я готов был убить. Следом начались проверки в части. Царёва подставляли. Мы это знали и видели, но изменить ничего не могли. Он был готов к этому. Принёс себя в жертву, надеясь, что она хоть ненадолго утолит кровожадность Савельских. Дело шили долго, суды затягивали. Тут мой папа постарался, чтобы Виктор успел подержать на руках внука. Приговор стал для всех шоком. Пожизненно в колонии строго режима на Севере. Когда его уводили, дали попрощаться с дочерью и внуком. Тоже с лёгкой руки моего папы. Царёв обнял их и улыбнулся. Крис плакала, а потом смотрела на сына и вытирала слёзы. Когда тесть обнимал меня, сказал очень важные слова, которые теперь ношу с собой по жизни, как клятву.

– «Ты знаешь, как сделать мою дочку счастливой. Когда опасность минует, верни ей любовь. И неважно, через год или через десять. А пока у моего внука не будет отца по крови, пусть будет по чести». – повернулся к нему и одними губами прошептал: – «Дикий Мирон Андреевич. Сделай так, чтобы он знал, кто он».

И вот теперь он зовёт меня папой. По чести. Как и обещал. Стал отцом, примером, как за своего бьюсь. В конце концов, это сын брата. А теперь мне надо найти в себе силы и смелость, чтобы разрушить одну семью и создать другую. По справедливости. Боюсь только, что Андрюха не простит и не примет их. Ведь мы пять лет скрывали от него сына.

***

А потом всё идёт не по плану. Костяшки домино, что так упорно выстраивал в течении дня, начинают сыпаться одна за другой. По наклонной и без шансов удержать конструкцию.

На производстве, где изготавливают компоненты для защиты секретных объектов, случается авария. Мы с отцом прилетаем в первых рядах и долго разруливаем. Ключевому оборудованию пизда. Простой недели в три, что при наших объёмах критично. Я еду и привожу независимого эксперта, который сразу ошарашивает – авария не случайна, подстава. У меня подкипает. Когда же эта сука уймётся и перестанет пакостить по мелочам? Если быть честным, то эти мелочи весьма ощутимы. Мы теряем сразу миллионов десять, а может и двадцать, зависит от времени простоя.

Только добираюсь домой уставший и злой как чёрт, как приходит сообщение от Дикого. Гостиница совсем рядом, если сократить. Уже выхожу из дома, как щёлкает мысль: а вдруг не он? Но отшучивается прям по-диковскому. Выдыхаю и настраиваюсь на разговор. Кручу-верчу в голове варианты развития диалога, но проблема в том, что я понятия не имею, как изменили его эти годы. Нас с Крис очень сильно.

Сразу за воротами, отгораживающими парковку дома, пробиваю колесо. Матерясь, выхожу из машины. В правой передней шине гвоздь сантиметров десяти.

– Пиздец.

Смотрю на часы. Времени перекидывать запаску нет. Скрипя по асфальту диском, загоняю Майбах обратно на парковку. Открываю приложение для такси, как рядом паркуется Лексус Крис.

Ебануться можно.

Она выходит из машины и удивлённо моргает, замечая моё нестабильное состояние.

– Паш, что случилось? – спрашивает, открывая заднюю дверь, чтобы отстегнуть ремни на детском кресле.

Решаюсь быстро.

– Крестик, подвези меня. Я колесо пробил, а меня друг ждёт. Спешу пиз… – закусываю язык, когда пришибает строгим взглядом. Я отец уже четыре года, а всё не привыкну, что при Мироне материться нельзя. Запрыгиваю на пассажирское и поворачиваюсь к мальчишке. – Привет, богатырь.

– Привет, папа. – серьёзно отзывается он.

Морщусь. Впервые вспарывает болью, когда зовёт меня папой. Так и хочется сказать, что не его отец, что он сейчас совсем рядом. Но молчу. Кристина меня на ходу из машины вышвырнет.

– Что за друг? – заинтересованно сечёт Крис, выруливая со двора.

– Ты его не знаешь. – обрубаю уверенно и отворачиваюсь к окну.

Пизда! Пизда! Пизда! Аааа!!! Что я творю?! Везу к Андрюхе Крис и Мирона! Начните этот день сначала! Аааа!!!

Стоп. Без паники. Он будет в ресторане. Я выскочу из машины, и Крис уедет домой. Они не пересекутся даже. Сначала пообщаемся тет-а-тет, а там видно будет.

Следующая костяшка летит, когда выхожу из авто и вижу на ступеньках Дикого. Быстро перебрасываю взгляд на жену, собираясь отправить её отсюда сию секунду, но Мирон, мать его, такой взрослый и умный, что сам расстёгивает замок и выпрыгивает из машины, бросаясь ко мне со счастливым визгом:

– Папа!

Присаживаюсь и поднимаю его на руки, собираясь вернуть на место, но тут выходит Крис. Она мажет взглядом по Андрею, но либо не узнаёт, либо не воспринимает то, что он может быть здесь. Подходит к нам и тянет руки, чтобы забрать сына.

– Папа, няня сегодня давала перловку. – брезгливо морщится, но тарахтит дальше: – И я всё съел. – заканчивает гордо.

Вскидываю глаза на парадную. Дикий стоит там, охуевая и определённо злясь. Мне надо услать Крестика с сыном подальше от него, пока не переговорю сам.

Опускаю руку на талию жены и наклоняюсь к ней.

– Крис, сейчас спокойно сядь в машину и езжайте домой. – высекаю полушёпотом. – Только быстро и без паники.

Достаточно того, что паниковать начинаю я. Андрей приближается. Медленно, будто хищно. И тут Кристина смотрит в его сторону. Ощущаю, как у неё под кожей растекается ужас.

– Паша… – выдыхает испуганно.

– Нормально всё. Потом объясню. В машину садись. – командую сухо, но уверенно.

– Мама! – привлекает внимание Мирон.

Она оживает, кивает и усаживает его в детское кресло. Вижу, как трясутся её пальцы, когда застёгивает ремни. В Лексус юркает буквально под носом Диксона. Но медлит. Вижу, как смотрит на него. Там не только страх.

Ох, девочка моя, что бы ни говорила, а не прошло ничего.

Перекидываю взгляд на друга. За показным презрением тоже дохера всего. Наверное, шанс всё же есть.

Кристина уезжает. Мы остаёмся одни. Сверлим друг друга глазами. Мне хочется застонать вслух от зашкаливающего дебилизма ситуации и эмоций, что вижу в глазах человека, которого звал братом.

– Привет, друг. – выплёвывает зло, раздражённо. Следующие слова будто в кипящее масло окунают. – Смотрю, катаешься как блин в масле. При параде. Жена красивая. Сын.

Сын…

Блядь, он твой сын!

Но вываливать на него эту информацию вот так вот без подготовки нельзя.

С надеждой протягиваю ему ладонь, но он не отвечает. Не простит меня. И ладно. Главное, чтобы Крис простил.

Набираю полные лёгкие воздуха и выпаливаю:

– Андрюха, надо поговорить. Объясниться.

Он каменеет. А следом заносит руку для удара. Я могу уклониться, но не делаю этого. Заслуживаю. Пусть хоть убьёт.

Но вся моя бравада лопается, когда хрустит нос. Ебать, как больно.

– Ебанутый, блядь! – ору бешено, хватаясь за сломанную переносицу. Кровяка заливает лицо и попадает в рот. Но отступать права нет. – Сказал же: поговорим!

– Поговорили уже. – толкает холодно. – Мне полегчало. Спасибо.

– Дюха, не делай поспешных выводов. – прошу надрывно, нащупывая в кармане салфетки.

– Они очевидные. – выбивает и уходит.

Делаю шаг за ним, но перед глазами всё плывёт. Пошатывает. Опускаю веки на пару секунд, а когда поднимаю их, Дикого уже нет, растворился в толпе.

Очевидные? Ты очень, блядь, удивишься. Хочешь не хочешь, а выслушать меня тебе придётся.

Глава 7

Макей

За все ошибки приходится платить

В первую очередь привожу себя в порядок в туалете отеля. Ну как в порядок… Останавливаю кровь и умываю лицо, руки и шею. Одежда в крови. Нос расквашен и судя по боли – сломан. Удар у Дикого как кувалда. Мне притаскивают пакет со льдом. Отдаю наличку и выхожу на улицу. Приходится взять такси, но еду сразу домой, а не в больницу, раз за разом набирая Андрюху, но без ответа. Отсылаю с десяток месседжей с одним и тем же посылом: надо поговорить.

Когда ответ, наконец, приходит, мне охота сдохнуть. Вжимаюсь затылком в подголовник и закрываю глаза. Распахиваю. Перечитываю.

А.Д.: Что ты хочешь мне объяснить? Как случилось, что ты женился на девушке, на которой собирался жениться я? Я бы понял ещё, если бы спустя время вы сошлись, но у вас сын, Паш. Сколько ему? Года четыре? Сколько времени прошло с нашего с Крис разрыва, как ты воткнул мне нож в спину? Я любил её, Паша. Я жить без неё не хотел. Но столько лет прошло. Мне уже всё ровно. Не надо никаких объяснений. И в честь старой дружбы дам тебе совет. Никогда и ни перед кем не отчитывайся за свои чувства.

Всё ровно? Нихера не ровно тебе, Андрей. Было бы ровно, у меня был бы целый нос, а на Крис ты бы не таращился так, словно готов сожрать.

Нож в спину…

Да, воткнул. И гораздо раньше, чем он думает. Через три дня после возвращения Кристины из Штатов. Смотрел, как друг безуспешно висит на телефоне, но я знал, что она не позвонит ему. Намеренно отдаляется. И сказать ничего не мог. Кинул его в момент, когда должен был поддержать.

Мне срочно надо объяснится с ним, но только лично. Смотреть в глаза, а если придётся, то и принять удар. Поэтому и пишу свой адрес. Надеюсь, что когда остынет, приедет.

Беда в том, что теперь ситуация в разы хуже. Он видел Крис и Мирона, а Крестик видела его. Не представляю, что с ней сейчас творится, вот и решаю прощупать почву. Набираю номер жены.

– Паша, что это было?! Андрей?! Андрей блин?! – вопит шёпотом. – Откуда он здесь?! Он знает?! Ты рассказал?!

У неё начинается тихая истерика. Блядь, довели. Она ради сына всегда держится, даже не кричит, а сейчас на грани.

– Кристина, успокойся только. Рассказать я ничего не успел.

– И не смей рассказывать, Паша! Пять лет прошло!

– Он отец Мирона. – выбиваю единственный аргумент.

– Ему не нужен сын! Мирон только мой! Всё!

– Крис, я видел, как ты смотрела на Андрюху. И как он смотрел на тебя…

– С ненавистью! – перебивает, всхлипнув. – Я бросила его! Предала! Он никогда не простит. – добавляет срывающимся шёпотом.

– Но имеет право знать. – вставляю безапелляционно.

– Не тебе решать, Паш.

Она сбрасывает.

Окей, поговорим дома.

Проверяю сообщения, но Дикий больше ничего не писал.

Блядь, я понятия не имею, как мне выкручиваться из всей этой дерьмовой истории. Вроде взрослый, почти двадцать пять, но на такое мозгов не хватает. Мне срочно нужна помощь.

Прикасаюсь пальцами к распухшей переносице и кривлюсь от боли.

В лифте облокачиваюсь спиной на стену и опускаю веки. Руки чешутся набрать сослуживца ещё раз, но к конструктивному разговору он явно не готов. Да и я не в том состоянии. Теперь придётся поменять приоритеты и сначала поговорить с Крис. Это не сложно. Только открываю дверь, она сразу выбегает в коридор. Глаза покрасневшие, веки припухшие, губы искусанные. Молча шагаю вперёд и обнимаю её. Она, закусив рукав пиджака, глушит рыдания. Тело дрожит от слёз и страха. За годы совместной жизни я изучил её вдоль и поперёк. Глажу по спине, пока немного не успокаивается.

– Где Мирон? – спрашиваю тихо.

– Мультики смотрит. – отзывается глухо. Вскидывает на меня лицо и шелестит: – Зачем, Паш?

Выбирается из моих рук и отступает на пару шагов назад. Смотрит прямо в глаза, но ответов там нет.

– Он сам написал, что в городе. Предложил встретиться. Я не собирался сразу всё вываливать. Хотел для начала просто поговорить, обсудить, а потом уже решить, что делать дальше. Но всё пошло по пизде. – хриплю разбито.

Крестик осторожно трогает пальцами вокруг носа. Я морщусь. Она одёргивает руку, но не успеваю сообразить, как мне прилетает звонкая увесистая пощёчина. Слегка охуев, прикладываю ладонь к щеке. В ушах звенит, а перед глазами плывёт.

– И ты решил скрыть это от меня? Тайно встретиться с… ним? – выдыхает, зажимая рот ладонью. – И что ты собирался ему сказать? Правду? Что ему с ней делать? Мы все сделали выбор. Я разбила сердце любимому человеку. Родила его сына и записала на чужую фамилию и отчество. Думаешь, он новости обрадуется?

Крис всё шепчет и шепчет, а по щекам безмолвные ручейки слёз. В последний раз она плакала года четыре назад, когда её отца выводили из зала суда. Встреча с Андрюхой явно всколыхнула всё, что она держала в себе. Вывернула наружу. Она боится. Но чувства к нему никуда не делись.

– Андрей должен знать. – рявкаю глухо, но металлом.

– Нет! – отсекает Крис. – Мы не нужны ему!

– Ты не можешь этого знать! – шиплю в ответ.

– Могу! Он отказался что-либо слушать, когда я узнала, что беременна.

– Что? – выпаливаю потерянно. Хрень какая-то. Мы не говорили ему ничего. – Кристина, ты звонила ему? – секу, ощущая, как внутри зарождается какое-то поганое предчувствие.

Она отворачивается. Всхлипывает и прячет лицо в ладонях. Плечи несколько раз дёргаются. Крис глубоко вдыхает и утирает слёзы.

– Писала. Он ответил, что знать ничего не хочет. Я в прошлом. Так что всё, Паш. Оставь всё как есть. Если он отказался тогда, то сейчас тем более ничего знать не должен. Если ты хоть словом обмолвишься, то я заберу Мирона, и мы уедем так далеко, как только возможно. Я никогда тебе этого не прощу. Мирон только мой сын. Я благодарна Андрею за него. Честно. Но он не захотел знать о сыне.

Ещё пару раз теранув рукавами блузки лицо, не оборачиваясь, идёт в ванную. Слышу шум воды.

Растираю ладонью лоб. Провожу пятернёй по волосам. Не верю, что он мог отказаться от ребёнка. Даже если злился на Крестика, если решил оставить всё в прошлом, от сына не мог отречься. Как она сказала? Он не захотел знать о сыне. Выходит, что сообщить ему она не смогла, поэтому Андрюха думает, что Мирон мой.

Но, блядь, почему Крис не рассказывала, что писала ему? Пизда, мать вашу. Если сейчас попру напролом, жена своё слово сдержит. Сбежит и будет прятаться. Но и делать вид, что у меня примерная семья, перед Диким тоже не получится.

Нет, сам я не выгребу.

Переодеваюсь в чистую одежду. Замазываю нос мазью от ушибов. Выходя из спальни, сталкиваюсь с Кристиной. Она стреляет в меня агрессивно-предупреждающим взглядом и направляется к сыну.

Забираю ключи от её машины и еду в родительский дом. План тот сраный разрабатывали наши с Крис предки. Пусть теперь помогают с новым. Итак… Итак в данный момент выходит такая херотень: надо выпытать у Крис, что она написала Дикому и что он ответил ей. Подобрать правильные слова для Андрея так, чтобы не ляпнуть лишнего, но при этом заставить меня выслушать и услышать. Как-то объяснить, что последние пять лет нашей с Кристиной жизни – фейк, игра на публику, чтобы Савельские не решились в открытую её тронуть.

Родители встречают сразу на крыльце. Видать, в окно увидели, как открылись ворота. Выхожу из машины с сигаретой в зубах. Мама недовольно поджимает губы. Да, обычно при них стараюсь не дымить, но сейчас никак. Папа смотрит с беспокойством. Выпускаю струю дыма и толкаю:

– Мне нужна ваша помощь. Сам не справляюсь. Ситуация сейчас такая, что пиздец.

– Павел. – грозно рычит отец.

Да, для родителей мы всегда дети, даже если ведём свой бизнес, заводим семьи и решаем вопросы государственного масштаба, материться при них нельзя.

Но тут в фокус маминого внимания попадает моё лицо. Видок тот ещё. В обе стороны от переносицы расползлись чёрно-красные синяки.

– Паша, это ещё что такое? – срывается вперёд и протягивает руку. Отшатываюсь назад, качнув головой. – Тебя избили? Подрался? Тебе в больницу надо.

– Не надо, мам. – обрубаю глухо и ровно. – Не до неё. Решу вопрос и потом съезжу.

– Это и есть та самая ситуация? – кивает на меня отец.

Перевожу дыхание и растягиваю рот в улыбке, делая вид, что не так всё и страшно.

– Андрюха в городе. Видел меня с Крис и Мироном. Это последствия той херни, что мы наворотили.

– Ты рассказал? – холодно выбивает он.

– Не успел. – хриплю, ткнув пальцем в нос.

Усмехаюсь, бодрясь перед предками.

– Согласен. Ситуация – пиздец. – соглашается папа. Мама настолько оторопела от новостей, что даже моргать забывает. Она тоже слёз в своё время пролила немало. Когда твоему ребёнку делают больно, тебе не лучше. Крестик для неё с рождения была дочерью. – Лиза, мы один на один поговорим. – поворачивается к ней, приобняв за плечи. – Надо без эмоций, а ты сейчас разведёшь панику.

– Не разведу. – оживает мама. Перебрасывает взгляд на меня. – Пойдём в дом, принесу тебе лёд.

Молча киваю и следую за предками, не стараясь убедить маму, что трупа припарками не воскресишь, а лёд переломы не лечит. Она у меня совсем воздушная, ограждённая папой от всей жести нашего мира. Наверное, история с Савельскими – первая реалия жизни, с которой ей пришлось столкнуться. Мама убегает на кухню, а мы с папой направляемся к нему в кабинет. Он садится в своё кресло, я на диван, стоящий вдоль стены. Откидываю голову на спинку и закрываю глаза. Башка раскалывается, морда болит, но в груди куда мощнее печёт. Меня на части раздирает от противоречивых мыслей и эмоций. С одной стороны Кристина – жена-сестра-лучшая подруга. С другой – Андрей. Не в моих силах сделать так, чтобы все были счастливы, при этом сохранить их обоих. Да и опять же – Савельские никак не угомонятся. Просекут что-то, начнут бить по самому больному для Крис. До сына её добраться не могут, не рискуют. Но теперь, когда на горизонте замаячил Дикий… Боюсь, что они не поскупятся в средствах, чтобы отомстить ей за всё.

Озвучиваю всё это папе, а заодно и всю предысторию. И о словах Крестика про сообщение и ответ. И про то, что писал мне Андрей.

Папа хмурится, сложив руки на столе. Лёд, притащенный мамой, тает рядом со мной на диване. Сама она тихонечко сидит в кресле, выкручивая пальцы. Я сижу прямо, с напряжённой спиной и пустыми глазами. Все перевариваем и думаем, не нарушая звенящей тишины. Первым голос подаёт папа. Он, наверное, единственный, кто способен здраво мыслить во время апокалипсиса.

– Значит, так. – привлекает на себя наше внимание. – Все стороны я услышал. Кристина против, чтобы Андрей знал правду из-за какого-то сообщения. Тогда ты его ещё знал. Он мог так поступить? Отказаться слушать?

– Не знаю, пап. – качаю головой, пожав плечами. – Уезжал он совсем разбитым, не в себе. Возможно, хотел выбросить её из жизни.

– Понятно. Но судя по его словам и реакциям, – мажет взглядом по моему фейсу, – выбросить не смог. А значит, ему не всё равно. Кристину я понять могу. Тебя тоже. Тёмной лошадкой остаётся только Андрей. Сделаем вот как: сам ничего не говори. Их сын – их дело.

– Пап! – срываюсь вперёд.

Он выставляет перед собой палец, призывая к молчанию и терпению. Падаю обратно на диван.

– Но узнать правду он должен. Всю. Но только от Кристины. Они должны встретиться и поговорить. Когда в уравнении слишком много неизвестных, его невозможно решить целиком и приходится разбивать. Так и поступим. Начнём с малого: вычислим первое неизвестное. Найди способ встретиться с Андреем и выясни, что было в тех сообщениях. Объясни, что в тот момент выбора не было, но без чётких фактов. Перед тобой стоит одна задача: заставить его пойти к Кристине и поговорить. Сама она на такой шаг не решится. Справишься? – стянув брови к переносице, натянуто киваю. – Хорошо. Сам не вздумай ничего рассказывать. Он должен услышать всю историю только от неё. Теперь ты, Лиза. – смотрит на маму. Она тут же собирается, вытягивается и внимательно слушает. – Перед тобой задача не легче, чем у Павла. Тебе надо сделать то же самое, но в обратную сторону. Подготовь к разговору Кристину. Обоснуй фактами, почему она должна выслушать и высказаться. Если придётся, то угрожай тем, что сама расскажешь Андрею. Как последний фактор давления – используй Мирона. То, что Кристина скрывала его от отца, сыграет не в её пользу. Они должны договориться.

– Это жестоко, Вова. – вписывается мама. – Мы так только напугаем её.

– Страх – сильная эмоция. Иногда она заставляет людей делать глупости. А иногда принимать сложные, но верные решения. Мы тогда все выбрали второй вариант. И жестоко мы поступили только с одним человеком. Неизвестность хуже смерти. Пора это исправить. В этой истории нет ни одного счастливого человека. Сделайте то, что от вас требуется, а семейство ублюдков я возьму на себя. Думал, что времени будет немного больше, но будем работать с тем, что есть.

– Что ты имеешь ввиду? – спрашиваю, подавшись вперёд. – Мы пять лет избавиться от них не можем.

– И сейчас не сможем. У них такие подвязы, что семью Андрея они могут стереть с лица земли. И я должен этого не допустить. Мирон тоже её часть. Так что берём себя в руки, отключаем эмоции и включаем мозги. Пора исправлять пиздец-ситуацию, раз уж подвернулась такая возможность.

Выходя из дома родителей, выстраиваю новую конструкцию из костяшек домино. Задача-то ясна, но пока кажется невыполнимой. Крис в панике. Андрюха в бешенстве. Я в растерянности. Савельские в готовности.

Как я должен выяснить про те сообщения, не выдав правды?

Тебе Крис писала, что беременна от тебя?

Не вариант.

Пять лет назад Кристина что-то тебе написала, что ты ответил, что она теперь уверена, что ты отказался от своего сына?

Блядь, Андрюха, не мог ты от ребёнка отказаться. Готов был от бывшей принять, если твой. А тут от Крестика. Да и не зря же ты до последнего на перроне ждал. И нос не просто так мой пострадал.

Сложно, мать вашу.

Мне проще было бы рассказать всё лично, но тут папа прав. Это только между ними. Я готов подписаться под каждым словом Кристины, выказать свою позицию в этой истории, сгладить какие-то углы, но напрямую вмешиваться нельзя. А как иначе? Как подтолкнуть своего бывшего друга к своей жене, при этом не рассказав правды? Вряд ли он поверит, что у нас фиктивный брак.

Пизда!

Всю дорогу до дома, путь от парковки и поездку в лифте размышляю, но ничего дельного в голову не приходит. Тысяча вариантов, но в каждом из них будут каверзные вопросы, на которые придётся ответить. Ложью – не варик. Правдой? Блядь. Отмолчаться? Не выйдет.

Вставляю ключ в замок, но дверь оказывается открытой. Тяну на себя и застываю на пороге, расслышав приглушённые голоса. Срывающийся голос Кристины и жёсткий тон Андрюхи. Скидываю туфли и тихо продвигаюсь в направлении шума. Останавливаюсь у двери кухни, решая не вмешиваться, пока не слышу:

– Ебаться с нами обоими тебе ничего не мешало, а признаться в этом слабо?

– Признаться? – взвизгивает Крис. – Я признаюсь, Андрей. Признаюсь, что это уже давно не твоё дело. А теперь исчезни из моего дома и не приближайся к нам.

– И как я мог любить такую лицемерную дрянь? – грубо сечёт Дикий.

– Хорошо, что в прошедшем времени. – цедит в ответ. – Не хватало ещё, чтобы ты за женой друга ухлёстывал.

Не наотмашь. Прямой, блядь!

Приплыли, сука.

Глава 8

Сбежать от прошлого

Убеждаюсь, что сыночек смотрит мультики и не слышал нашего с Пашей разговора. Присаживаюсь рядом и притягиваю к себе сына. Он послушно укладывает головку мне на колени. Смотрю на его профиль, сдерживая новые потоки слёз и подкатывающие к горлу крики. Боже, как он похож на Андрея. Каждый раз смотрю на него, и сердце сжимается. Чёрные вьющиеся волосы и бездонные глазки-угольки. Такой же прямой, широкий носик и ослепительная улыбка во весь рот. А когда хмурится… Будто ему не четыре, а двадцать. Так же брови стягивает вместе.

Ласково поглаживаю смысл своей жизни по волосам, а сама улетаю далеко-далеко в прошлое. Когда вот так же у меня на коленях лежал его папа, а потом смеялся над какой-то моей фразой. Говорят, что со временем из людской памяти стираются люди, их голос, внешность, манеры говорить и двигаться, смех, улыбки. Но не из моей. Особенно когда рядом живое напоминание и копия.

Но вскоре память переносит меня на события двухчасовой давности. Когда увидела Андрея, думала, на месте умру. Сердце остановилось, дышать не могла, в груди давило. Он шёл к нам целенаправленно. В его глазах не было ни капли тепла, только холодный цинизм и откровенное презрение. А я не понимала даже, что чувствую. Эмоции взорвались тоннами тротила. Меня разнесло. Было страшно, больно, горько, но… Увидеть его, хоть на секундочку, пусть даже переполненного ненавистью, стоило того. Я мгновенно узнала его. Без сомнений и возможности ошибиться. Даже когда выходила из машины и случайно взглядом задела, сердце вдруг ускорилось, но я не придала этому значения.

И сейчас тоже разбивается в мясо, гремя по рёбрам. Никак не успокаивается. Паша настаивает на том, чтобы рассказать правду. Я пыталась это сделать в ту самую секунду, как увидела две полоски. Я набрала его номер, но, судя по всему, он отправил меня в чёрный список. Тогда уже надо было забить, но не написать я не смогла. Набила коротко, что нам надо срочно поговорить, даже если он никогда не простит меня. Что это очень важно. Хотела, если не в глаза, то хоть не в сообщении рассказать новость. Не думала тогда, что могу разрушить всё, что сделала сама и другие, спасая нас с Андреем. Просто обязана была сообщить о том, что у нас будет ребёнок. Андрюша очень хотел, я знала. Но потом пришёл ответ. Короткий, но очень содержательный. Только после него поняла, что всё действительно закончилось. Я всё разбила. А у моего малыша будет только мама. Но при всём этом даже мысли об аборте не допускала. Наш сын или доченька не ошибка, а плод нашей любви. Свою я решила полностью перенести на ребёнка. Ведь у меня так много нерастраченной и, как оказалось, невостребованной было.

– Ай, мама, щекотно. – смеётся звонко Мирон, уворачиваясь от моей руки.

– Щекотно? – переспрашиваю, сощурив глаза.

Провожу пальцами по рёбрам. Сынишка заливается хохотом, и я смеюсь вместе с ним. Прижимаю к груди. Он прикладывает ушко к грохочущему сердцу.

– Быстро-быстро стучит. – трещит, подняв на меня мордашку.

Нежно улыбаюсь сыну и убираю со лба вьющуюся чёлку.

– У тебя тоже. – касаюсь груди сына. – От любви.

– Я тебя очень сильно люблю, мамочка! – бросается на шею Мирон, обнимая изо всех своих детских силёнок. – Ты самая лучшая мама на свете. Самая-самая. – тарахтит без остановки.

Я только крепче к себе прижимаю. Мне в детстве объятий и тёплых слов всегда не хватало. Не хочу, чтобы мой сын чувствовал себя обделённым.

– А ты у меня самый лучший и любимый мальчик на свете.

Мирон сияет отцовской улыбкой. У меня душа выгорает. Поднимаюсь на ноги, беря сына и пряча от него навернувшиеся на глаза слёзы.

– Пора купаться. – шепчу срывающимся голосом.

– А можно я сам? – хмуря бровки, заглядывает мне в лицо.

– Конечно. – киваю, улыбаясь. – Ты же у меня такой взрослый.

Пока настраиваю воду, сынишка сам раздевается и отправляет вещи в корзину для белья.

Да, он у меня слишком взрослый. Андрей, наверное, в детстве тоже таким был. По крайней мере, в двадцать лет мозгов и терпения у него было минимум на тридцать. Судорожно вдыхаю, помогая сыну перелезть через высокий бортик джакузи.

– А пузырьки можно? – с надеждой выпаливает он.

Киваю и наливаю в воду пену для ванн, включаю режим джакузи.

Тебе сегодня всё можно, малыш.

Сижу рядом, пока воды не набирается достаточно. Мирон, заигравшись с пеной, плескает в меня водой. Я смеюсь так, будто ничего сверхъестественного сегодня не случилось.

В итоге из ванной я выхожу мокрая до нитки. Оставив дверь открытой, иду переодеваться. Дверной звонок застаёт меня в одних трусах – остальное успеваю снять. Накидываю на плечи длинный шёлковый халат, плотно стянув края и завязав пояс. По дороге бросаю взгляд на часы. Как раз должны привезти заказ из ресторана. Сейчас на работе сложный проект, не успеваю готовить сама.

Прокручиваю ключ и толкаю дверь с улыбкой. Но она тает, стоит осознать свою ошибку. Не доставка. Андрей. Стоит и с той самой презрительной ухмылкой окидывает меня взглядом с головы до ног и обратно. В груди зарождается вопль. Мне хочется сбежать к Мирону в ванную, запереться там и дождаться Пашу.

– Привет, Кристина. Шикарно выглядишь. – с холодом низким голосом толкает мужчина. – Прости, хотел сразу сказать, но ты так быстро убежала, что даже поздороваться не успел.

Хочется съёжиться и исчезнуть, как герой мультфильма. Смотрю на его грудную клетку, боясь взгляд выше поднять. Мозг самопроизвольно проводит сравнения «тогда» и «сейчас». Он же и подкидывает слова: мощнее, крупнее, рельефнее, лучше некуда. Красивее, чем раньше. Мужественнее. Идеальный просто. Моё тело оказывается таким же предателем, как и мозг. Оно помнит его тело. Твёрдость, жар, ощущения. И оно тоже хочет свою долю сравнений. Даже голос подводит. Кажется, только животный страх работает так, как надо. Он и заставляет сознание отойти от хмеля.

Делаю судорожный вдох, но мне тут же хочется выплюнуть воздух, смешанный с ярко выраженным ароматом древесно-пряного парфюма и запахом мужчины. Мужчины, которого любила и которым дышала. Голова кружится. Пошатываюсь. Стремясь сохранить равновесие, отступаю на шаг и хватаюсь за косяк двери. Зрение плывёт, затемняется. Меня начинает тошнить. Рот наполняется слюной.

Дикий пользуется моей слабостью, входя в квартиру и забивая своей аурой всё пространство. Становится тесно и неуютно.

Бежать! Бежать! Бежать от него!

Но ноги прирастают к полу. Глаза поднимаются на его лицо.

– Уходи. – выталкиваю резко, но слишком слабо. Перевожу дыхание и шепчу: – Уходи, Андрей. Что тебе от меня надо?

– Ничего. – хмыкает сухо, приподняв бровь. – Меня твой, – пауза длиною в жизнь, – муж пригласил. Мы же вроде как друзья. – выплёвывает жёстко.

– Его нет. – шелещу, не отводя взгляда от его глаз. – Позвони ему. Встретитесь где-нибудь.

Боже, какая там темнота. Мандраж берёт. Ни единого просвета, ни капли тепла, никаких эмоций. Обжигающий чёрный лёд!

– Предпочитаю подождать здесь, если ты не против.

Делает шаг вглубь квартиры. Я перекрываю ему путь. Там мой сын. О, Господи. Он же всё поймёт, как только увидит его. Выставляю перед собой ладони, упираясь ими в грудную клетку Андрея.

От этого касания становится больно. Хочется опустить кисти в ледяную воду. И в груди такой пожар бушует. По венам электричество разносится. Мужчина вздрагивает и останавливается. Будто сам не ожидал, что рискну к нему притронуться.

– Я против! – выдавливаю громко и чётко. – Зачем ты делаешь это?

– Что делаю? – иронично хмыкает, вновь подняв бровь. – Я в гости приехал по приглашению. Отношения с тобой выяснять не стремлюсь. Давно всё выяснили.

Ментально меня сгибает пополам. Рыдания разрывают грудь. Знаю, что не должно так быть. Не должна я чувствовать боль от его безразличных слов. Я поломала наш воздушный замок, а он снёс его окончательно. Но почему же мне хочется плакать и кричать?

Опускаю голову, скрывая влагу в глазах. Я взрослая и сильная женщина. Столько всего уже перенесла, что сейчас должно быть пофигу. Но нет. Нет! Не пофигу! Я хочу почувствовать его! Хочу вернуть!

– Мама!! – громкий крик, всплеск воды и плач сына.

Забыв обо всём на свете, бегу в ванную. Мирон ревёт, растирая мыльными кулачками глаза.

– Господи, сейчас, малыш. Потерпи. – падаю на колени и включаю холодную проточную воду. Подтаскиваю к крану плачущего сына и промываю глазки. – Скоро пройдёт, мой хороший. Скоро полегчает. – приговариваю, вытаскивая из ванной и закутывая в большое голубое полотенце.

Прижимаю голову к плечу, покачивая, как когда был совсем маленьким. Он продолжает тихо плакать.

– Больно, мамочка. – всхлипывает жалостно. – Очень-очень больно.

– Знаю, малыш. Давай ещё промоем.

Опускаю на ноги и осторожно протираю водой глазки. Меня трусит так сильно, что зубы стучат. Из глаз у самой катятся слёзы. Не справляюсь, когда моему Солнышку больно. Поднимаясь с сыном на руках, поскальзываюсь на разлитой по мраморной плитке воде. Придавливаю сына плотнее. В голове мелькает одна мысль: только бы он не ударился.

Но упасть я не успеваю. Быстрый, мощный рывок и крепкие руки, удерживающие меня за поясницу и лопатки. Распахиваю в ужасе глаза, сталкиваясь с чёрной бездной глаз Андрея. Мирон зажат между нами, как единственное препятствие. Резко дёргаюсь назад, стараясь держать сынишку подальше, но нога опять отъезжает. Дикий снова удерживает. Мне хочется сквозь землю от своей неуклюжести провалиться. Особенно когда Андрей высекает:

– На ногах сначала стоять научись, а потом детей рожай. – моё лицо вспыхивает от стыда и злости. Открываю рот, чтобы ответить, что для начала ему стоило бы научиться предохраняться, но сразу прикусываю язык. – Мать, твою мать. – цедит беззвучно, но агрессивно.

От обиды опять хочется плакать. Кричать, драться и царапаться. Но я взрослая, уравновешенная женщина, которая не может себе этого позволить. Особенно при сыне.

– Руки убери. – шиплю, как только понимаю, что твёрдо стою на ногах.

– А то мне большое удовольствие тебя трогать. – грубо режет Андрей, показательно вытирая ладони о джинсы.

– Мама, кто это? – шелестит заинтересованно Мирон, указывая пальчиком на мужчину.

Сердце проваливается в пятки, когда они внимательно разглядывают друг друга.

Он сейчас всё поймёт. Но сына не получит. Он от него отказался. Мирон только мой сын, мой мальчик. И ничей больше.

– Папин друг. – выталкиваю ядовито, глядя в глаза Андрею.

В них мелькает эмоция, которую я очень хорошо помню. И от его боли самой охота заскулить в голос. Но вместо этого я прохожу мимо, отвернув сынишку от него.

Иду в детскую, но дверь закрыть не могу – на руках Мирон. Усаживаюсь с ним на кровать в виде машины и долго глажу, утешаю тихими, ласковыми словами, изо всех сил стараясь не думать о том, что Андрей, как грёбанный хозяин, стоит в дверях, прислонившись плечом к косяку и скрестив ноги. Поза расслабленная, предназначенная показать, что ему насрать на всё. Но я замечаю, как напряжена его челюсть. Спина горит в тех местах, где касались его руки. Мне хочется скинуть халат и убедиться, что он не прожжён.

Мирон, наконец, успокаивается и начинает зевать. Перекладываю его на подушку и подтягиваю плед. Целуя в лоб, крепко зажмуриваюсь. Ощущаю его тяжёлый, давящий взгляд на спине. Стараюсь закрыть собой сына. Мне охота самой лечь рядом с ним, свернуться калачиком и выплакаться как следует. Это желание такое сильное, что приходится кусать губы. Горло подпирает ком. Ещё немного и не сдержусь.

Рывком поворачиваюсь к Дикому и требую шёпотом:

– Выйди отсюда. Я пытаюсь Мирона уложить. Что за маньячество стоять и таращиться?

Его бездна вспыхивает. Желваки проходят под кожей. Челюсти смыкаются так крепко, что, клянусь, слышу скрежет его зубов. Андрей выпрямляется и идёт к нам. Смотрит мне в лицо, наклоняется. Бросает пренебрежительный взгляд на уснувшего сына и сдавливает пальцами мой подбородок, не давая отвернуться. Я тоже стискиваю челюсти и выдерживаю смертельный контакт.

– Сука ты, Кристина, последняя. Назвала чужого сына именем, которым я хотел назвать нашего.

Глава 9

Самые глубокие раны оставляют те, кто подарил самое большое счастье

Вытираю слёзы, но меньше их не становится. Казалось бы, давно уже смирилась с тем, что Андрей отказался от сына. Отправил то сообщение и заблокировал меня. Я думала над тем, чтобы связаться с ним через родных, но поняла, что он решил идти дальше. Наши дороги разошлись. Только папа и родители Паши знают правду о Мироне. Я давно привыкла к тому, что его считают Пашкиным сыном. К сожалению, родному он не нужен был. Но когда он бросил это обвинение мне в лицо, едва сдержалась и не прокричала, что назвала так сына именно потому, что этого хотел Андрей. Я не злилась на него. Всё произошедшее напрочь выжгло во мне эгоизм. Понимала, что отпустил. А сама не смогла.

Нащупываю на цепочке кольцо и сдавливаю его в ладони. Господи, ну почему я не смогла забыть? Я так больно ему сделала. До сих пор вина убивает. Сколько раз убеждала себя, что всё правильно сделала: его защитила, семью Диких, сына нашего.

– Так было надо. Всё правильно. Он имеет право злиться. Пусть. Выстою. Ради своего Солнышка. – шепчу, дёргано стирая влагу с лица.

Поднимаюсь по стеночке и умываюсь. Убираю волосы за уши. Дышу глубоко и часто. Смотрю в зеркало, а вижу там перепуганную до чёртиков девчонку, что ревела ночами напролёт, понимая, что больше никогда не увидит любимого, не обнимет, не поцелует и даже голоса его не услышит. А сейчас…

Мамочки… То, что происходит сейчас – это какой-то кошмар! Я его вижу, слышу, чувствую, но не могу сделать ничего из того, о чём грезила ночами. Андрей так изменился. Даже не верится, что это тот самый парень, что заделал мне ребёнка в кабинете своего генерала. Холодный, отстранённый, жёсткий, грубый, злой. Почему-то я не сомневаюсь, что именно я сделала его таким.

Но сейчас я должна отбросить все эмоции. Там спит мой сын, а совсем рядом его отец. Буквально в соседней комнате. Если бы он тогда дал мне шанс объяснить, я бы уехала с ним на край света, спрятались бы там и растили сына. Но уже поздно. Время назад не отмотать. Ничего нельзя изменить.

Подбираюсь, вскидываю подбородок и выхожу из ванной. И да, трушу, свернув в сторону от кухни к комнате Мирона. Застываю, зажав рот ладонью, когда вижу Дикого, сидящего на краю кровати и разглядывающего его. Хочу броситься к нему, но не решаюсь.

– Оставь моего ребёнка в покое. – требую дрожащим голосом. Андрей поворачивается. Лучше бы я не видела его глаз. Вгоняю ногти в ладони и сиплю: – Он тебе не обезьянка в цирке. Я просила подождать на кухне.

Он тяжело поднимается, будто на плечах тонны груза. Даже не удостоив меня взглядом, проходит мимо, задев плечом. И только стоя спиной к спине, притормаживает и выталкивает:

– Ты хоть представляешь, как больно, когда тебя предают любимые? Я не желаю тебе зла, Кристина. И Пахе тоже. Хотя бы ради мальца. Он не виноват, что его родители такие подлые. И надеюсь, что в отличии от вас, он вырастет достойным человеком.

С этими словами он идёт к выходу. Глубоко вдыхаю, опустив ресницы. Планомерно выдыхаю и срываюсь за ним. Подчиняясь эмоциям, хватаю за руку. Нас обоих передёргивает от этого. Андрей медленно опускает на меня глаза. Делает вдох и каменеет, глядя на наши руки. Резко одёргиваю свою и прошу полушёпотом, почти плача, с надрывом:

– Не уходи, Андрей. Давай поговорим нормально, как цивилизованные люди. Знаю, что очень сильно тебя обидела. Я бы извинилась. – отвожу глаза в сторону, борясь с желанием просто шагнуть ближе к нему и уткнуться лицом в футболку, будто не было этих мучительных лет. – Но знаю, что извинения ничего не изменят. Не уходи вот так.

Его грудная клетка качается на вдохах и выдохах с той же тяжестью, что лежит на его плечах. Пальцы свёрнуты в плотные кулаки. Он прикрывает веки и шумно переводит дыхание. Ничего не ответив, проходит обратно на кухню. Не даю себе время анализировать эмоции и последствия своего решения. Вхожу за ним в комнату. Мужчина крутит в руке пачку сигарет. Достаёт одну. Смотрит на меня. Качаю головой и одними губами выталкиваю:

– Мирон. На балконе.

– Принято.

Встаёт и выходит. Опять мимо меня. Опять задев. На этот раз костяшками пальцев, пусть места в кухне-гостиной вполне достаточно. Закрываю глаза и втягиваю носом его запах. Кожу покалывает в тех местах, где Дикий касался. Всё это вкупе вызывает в моём теле очень неожиданную реакцию. Естественную пять лет назад, а теперь совсем неуместную.

Бросаюсь к раковине и набираю стакан воды. Залпом выпиваю. Плескаю в горящее лицо. Присутствие Андрея ощущаю раньше, чем он оказывается за моей спиной. Дёргаюсь, выпрямляясь. Его руки ложатся на мою талию. Меня парализует. Тяжёлое, рваное дыхание касается затылка.

– Что ты делаешь? – выпаливаю, понимая, что должна остановить, но даже шелохнуться не могу.

– Какая ты, блядь, красивая. – жарко хрипит мужчина, впиваясь ртом в шею.

Колени подкашиваются. Я хватаюсь за столешницу, стараясь не упасть. Его губы курсируют ниже, а руки выше – к груди. Перебрасываю кисти, тормозя его.

– Остановись. Ты не понимаешь, что делаешь? В соседней комнате спит сын. Пашка скоро придёт. – лепечу сбивчиво.

– Тебя пугает, что он узнает, да? – рычит приглушённо, всасывая кожу на шее. Уклоняюсь, поворачиваясь к нему лицом. Наши губы оказываются в сантиметрах друг от друга. Дыхания смешиваются и режут, словно лезвия. Прогибаюсь в пояснице, избегая неминуемого падения. – А что я мог узнать, тебя не волновало тогда?

– Что ты несёшь? – хриплю, плотно сомкнув веки.

Его запах пьянит и кружит. Тепло, тяжесть навалившегося тела лишают воли. Между ног становится мокро. Господи-Боже.

– Правду, Кристина, которую вы так упорно скрывали. Свадьба через неделю, ребёнок через семь месяцев. Считать я умею. Когда только успевала скакать по койкам?

Распахиваю глаза и не дышу. Гнев и паника смешиваются. Хочется ударить и наорать. Но интуитивно знаю, что он причиняет боль, защищаясь от своей.

– Всё было не так, Андрей. – выдавливаю, не отводя от него взора.

– Ебаться с нами обоими тебе ничего не мешало, а признаться в этом слабо? – агрессивно бомбит он. Неожиданно быстро толкается ближе и хрипит мне в рот: – Давай по-быстрому. Макей ничего не узнает, как не знал я. – вжимается твёрдой эрекцией в живот до болезненных импульсов. – Если ты не признаешься, что ебалась с ним, то, клянусь, я тебя силой возьму.

Его рот атакует мои губы. Грубо, без ласки, требовательно. Кручу головой, уворачиваясь. Он недовольно отодвигается.

– Признаться? – вскрикиваю, мгновенно придя в себя. Собираю всю силу и вкладываю в руки, отталкивая его. Отлетаю в другой край кухни и выплёскиваю свою боль в ответ: – Я признаюсь, Андрей. Признаюсь, что это уже давно не твоё дело. А теперь исчезни из моего дома и не приближайся к нам.

Указываю пальцем на дверь. Слёзы опять на глаза наворачиваются. Еле-еле не даю им пролиться. Живот болит от животного возбуждения. И в груди очень сильно болит от его калечащих слов.

– И как я мог любить такую лицемерную дрянь? – безжалостно добивает он.

Морщится так, будто лимон сожрал. Передёргивает плечами, кажется, от омерзения.

Я просто хочу, чтобы он ушёл сейчас. Оставил меня в покое. Дал собрать осколки своего сердца и найти силы подняться утром с постели и улыбнуться сыночку. И я тоже запускаю очередь боевых.

– Хорошо, что в прошедшем времени. – рассекаю спокойно, хладнокровно, едко. – Не хватало ещё, чтобы ты за женой друга ухлёстывал.

Всё же не так сильно он изменился. Это не по самолюбию удар, а по чести, с которой он живёт.

– Не признаешься, значит?! – рявкает он, делая выпад в мою сторону. Отскакиваю, ударяясь бедром об угол стола, но боли не ощущаю. Огибаю его, но не убегаю. Разворачиваюсь и смотрю ему в глаза. Он прищуривается, медленно наступая. Опять короткие сантиметры пространства. Вязкость его бешенства и ненависти впитываю кожей. – Пытаешься остановить меня тем, чем убивала, Макеева?

Вздрагиваю каждой клеточкой тела. Ни взгляда его больше выдержать не могу, ни давления. Ломаюсь внутри, сдаюсь и обрушиваюсь, прошептав:

– Можешь делать что угодно со мной, но не при сыне. – взгляд в глаза. – Ненавидишь меня? Я понимаю. Но Мирон ни в чём не виноват. – и пусть он написал, что ничего не хочет знать. Неважно. Сама подаюсь к нему навстречу, прижав ладонь к левой стороне грудины. Боже, я помню, как оно стучало раньше. Оно отзывается. – Андрей. – выдыхаю, подвернув губы. Роняю веки. Так хочется, чтобы обнял. Знаю, что не будет этого, но представляю, что делает это. – Андрей, Мирон…

– Не смей. Меня. Трогать. – цедит он, отшатываясь назад. – Только чтобы ещё разок тебя поиметь, я готов был стерпеть.

Лучше бы он ударил. Честно. Не причинило бы столько боли.

Свесив вниз голову, скрываю за копной волос катящиеся по щекам слёзы и прохожу мимо него. Сразу за дверью сталкиваюсь с Пашкой. Он мгновенно оценивает моё состояние.

– Что он сделал? – цедит, переведя взгляд на кухню.

Качаю головой, мол, ничего ужасного, и плетусь в комнату к Солнышку. Прикрываю дверь, не желая ничего слышать. Опускаюсь на колени перед кроваткой. Рассматриваю уменьшенную копию Андрея Дикого. Сколько бы иголок этот мужчина не вонзил мне в сердце, оно всё равно будет любить.

– Как он мог не заметить, что ты его сыночек? – спрашиваю беззвучно, приглаживая смоляные кудряшки. – Как мог не захотеть тебя? Не бойся, малыш, у тебя всегда буду я. Всегда пожалею и обниму. Я люблю тебя.

Целую в лобик и подтягиваю плед с рисунками солдатиков выше. Ноги не слушаются, когда поднимаюсь. Шатаюсь как пьяная. Взгляд плывёт. Кое-как добираюсь до своей спальни. Скидываю халат и надеваю пеньюар. Сажусь перед зеркалом на высокий пуфик и беру в руки расчёску. Пару раз провожу по волосам и срываюсь на рыдания. Расчёска падает на пол, ковёр глушит удар. Роняю голову на руки и вою в ладони, кусая пальцы, дабы никто не слышал. Крики вибрируют в груди. И горит там всё, пульсирует. Волосы лезут в рот, пропитываются солью. Мозг раздувается. Сердце колотится так быстро и громко, что пульс в ушах долбит. И я не сразу замечаю присутствие постороннего человека в спальне. Только мелькнувшее отражение силуэта в полутьме приглушённого ночника. Вскакиваю, смахнув рукой всё, что стояло с краю: косметику, туалетную воду, шкатулку с украшениями.

– Тихо, Крис, это я. – сипит Пашка, приобняв за плечи и прижав к себе.

– Он… ушёл? – выталкиваю, срываясь на вынужденные паузы.

– Нет. Останется пока.

– Паша! – подрываю на него лицо в негодовании.

– Мы поговорим спокойно. Мне удалось уговорить Андрюху выйти на разговор. Не бойся. – проводит пальцами по моей щеке. – Про Мирона и истинные причины нашего поступка он от меня не узнает.

– А от кого узнает? – шуршу растерянно.

– Только от тебя.

Отворачиваюсь. Пашка стоит ещё с минуту и уходит.

От меня? Я пыталась сказать. Но если я ему настолько противна, то как он отнесётся к тому, что у него ребёнок от женщины, которую он презирает? Нет, не узнает. И Паша не рискнёт сказать.

Присаживаюсь на корточки и собираю рассыпавшиеся драгоценности. Их много разных: простеньких и аккуратных для будничной жизни и броских, массивных, вычурных, чтобы блистать в обществе. Блистать, улыбаться, смеяться в камеры. Играть роль счастливой женщины.

– Ненавижу! – выкрикиваю, швыряя шкатулку в стену.

Падаю лицом на кровать и реву, выплакивая всю накопленную за годы тоску, пока не отключаюсь.

Утром, впрочем, несмотря ни на что, встаю рано. Умываюсь, чищу зубы, расчёсываюсь. Накидываю халат и на цыпочках заглядываю в комнату сына. Спит, раскидав во все стороны руки и ноги, одеяло на полу, подушка в ногах. Смеясь, возвращаю её на место и укрываю Мирона. Опять смотрю так, будто вижу впервые. Копия же. Как Андрей мог подумать, что это сын Макеева? Слепой дурак!

Заглядываю в спальню к Паше, и меня едва не выворачивает наизнанку от стоящего там перегара. Открываю окно, чтобы хоть немного проветрилось. Иду на кухню и включаю кофемашину, как меня отвлекает какое-то движение. Оборачиваюсь, уверенная, что сын проснулся, но вместо этого вижу храпящего на диване Андрея.

Ох-ре-неть!

На носочках подхожу ближе. В нос ударяет запах алкоголя, такой же, как и от Паши, и я морщу его. Выходит, они всю ночь бухали на кухне, пока я ревела в спальне.

Отлично.

Иду обратно к кухонному гарнитуру, но останавливаюсь, сделав всего пару шагов. Глубоко, ровно вдыхаю и сменяю направление. Опускаюсь на корточки прямо напротив его лица. Даже во сне хмурится. Знакомые складки на лбу, плотно сжатые губы. Волосы спадают на лоб. Ему идёт такая стрижка. Необдуманно убираю их пальцами, придвинувшись вплотную. Поедаю глазами любимые черты лица и, забыв обо всём на свете, влюбляюсь в новые. Да, я всё ещё люблю его. Слишком много во мне невостребованной любви. Одному Мирону её много. Наклоняюсь ниже и касаюсь губами уголка рта. Задерживаюсь на секунду, две, три, а потом его губы шевелятся. Отклоняюсь, встречаясь с густой бездной чёрных глаз.

– Ну привет, Фурия. – хрипит пьяно, сжимая большой ладонью мой затылок.

Глава 1

0

Нельзя вернуться в прошлое

Эта чёртова квартира нагоняет на меня пиздец какие хреновые сны. Не о прошлом. О настоящем. Не понимаю, как мы с Макеем надрались настолько, что я не помню, как отрубился.

Мне бы безумно хотелось поверить в то, что все последние сутки тоже дурной сон. Что дрыхну сейчас в своей небольшой двушке или в номере отеля с голубыми стенами, но запахи не дают ошибиться. Я в жилище Макеевых. Пахи, его жены и ребёнка.

И если вчера мне срубило башню, когда я предлагал Кристине перепихнуться, а потом угрожал взять её насильно, то сегодня чердаком двинулся окончательно. Мне снилось её лицо. Совсем близко. Повзрослевшее, с заострившимися скулами, серьёзными грустными глазами и приоткрытыми в беззвучном крике губами. Которые я, мать вашу, поцеловал. А она… Она ответила. Несмело, горько, с отчаянием. Всё это смешалось с собственными эмоциями, они сплелись, наложились одна на другую и превратились в какой-то взрывоопасный фейерверк мучительно-болезненной агонии. Будто бы последнее издыхание гниющего трупа некогда сильной любви.

Разлепляю веки и сразу жмурюсь от слепящего солнца. Голова гудит и кружится. Обвожу пересохшим языком такие же высушенные немереным количеством алкоголя губы. Они солёные. Растеряно прикладываю к ним пальцы, убеждаясь, что они не растрескались от сушняка и крови нет. Только чистая невидимая соль. Дичь какая-то.

С чего началось моё неизбежное падение? Ах да! С того, что я выяснил, что тогда ещё моя девушка залетела от моего тогда ещё друга. Я приехал к ним, чтобы посмотреть в глаза, а потом, сука, утонул в них. В запахе её. В голосе. Колол раз за разом, латая собственные дыры. И хотел её так, что яйца звенели. От одного её вида в этом блядском чёрном халате в пол в венах вскипела похоть.

Я. Её. Хотел.

Я. Её. Хочу.

Су-у-ка-а-а!

Зов пизды страшнее командира. – глубоко засевшее в памяти армейское выражение.

В данной ситуации моё тело – солдат, и голову слушать оно вообще не планирует.

Оно. Её. Хочет.

Пиздец.

Я просто ещё не протрезвел. Или вообще сплю. Я, сука, взрослый, самодостаточный мужик, в свои двадцать пять добившийся всего сам. Да, отец и его бюро стали толчком, отправной точкой, но я довёл его до таких высот, создал престижную строительную компанию. Я зарабатываю достаточно, чтобы получить любую женщину. Не голливудскую актрису, конечно, но с Питерскими моделями пару раз отжигали. Они хотели продолжения. Я – нет. Потому что не хочу. Ни модель, ни бизнесвумен, ни одну другую. Физический отклик на них есть. Эмоционально – по нулям. Но какого чёрта разъёбанное сердце ускоряется в присутствии той, что его расхреначила? Где тот циничный ублюдок, которым она меня сделала, что использует женщин исключительно для удовлетворения физиологических потребностей? Кажется, я забыл его в аэропорту Петрозаводска. Пока летел, сбросил последние пять лет жизни по дороге в шесть тысяч километров. Неплохое расстояние, согласитесь, чтобы успеть разъебаться по новой.

Переворачиваюсь на спину и вслушиваюсь в тихие, будто на цыпочках, шаги. В приглушённый женский голос. В моём давно уничтоженном месиве что-то шевелится, разрастается и болезненно пульсирует. Прикладываю ладонь к груди. Наверное, это выглядит жалко. Но, сука, слишком больно. Слух режет её голос.

– Вечером, малыш, обязательно.

– Обещаешь? – звонкий, но тихий голосок их сына.

Сильнее давлю на грудь. В горле увеличивается горький ком.

– А когда тебя мама обманывала? После работы всё куплю и пожарю тебе картошку с грибами.

– И сква-кр-кар-ми? – звучит именно так.

Мне становится тошно. Не знаю даже от чего – двух литров виски на двоих или того, что она назвала сына именем, которое я готовил для нашего, что готовит ему мою любимую еду. Мне кажется, что всё это какое-то выверенное жестокое издевательство за какую-то обиду. Но я никогда не обижал её. Перегибал иногда в своей ревности, признаю, бывало, но не больше того. Я был для неё таким, каким с её характером и проблемами вряд ли смог бы кто-то другой. А возможно, ей это было и не надо?

– Тише, Мироша, не разбуди. – шикает Кристина.

Приоткрываю один глаз и слежу за её действиями. Кристина суетится по кухне, одновременно глотая кофе. Одетая в бежевую, обтягивающую шикарную задницу и аппетитные бёдра, юбку выше колен. Молочная блузка, застёгнутая всего наполовину. Под ней кружевной белый лифчик. Волосы развеваются по плечам, спине и груди. У меня, мать вашу, встаёт. Что за дичь?!

Я. Её. Хочу.

Вот такую вот полудомашнюю, взлохмаченную, суетливую. Я хочу её тело. И я хочу её сердце. Только не холить и лелеять, как в прошлой жизни, а разнести его в клочья так же, как она разнесла моё.

Всё было бы просто. Воспользовался, отомстил им обоим. Но ребёнок невиновен. Ломать его мать, чтобы потешить своего внутреннего эгоиста? Нет, я не такое подлое дерьмо, как эти двое.

Нахрена я согласился остаться и поговорить? Макей обещал, что всё объяснит, но перед этим ему надо хорошенько напиться. Я же, видимо, решил добить себя окончательно, чтобы по возвращении домой совсем ничего не осталось. Чёрная дыра и закопанные под болью предательства трупы.

Мы пили. Много. Макеев всё не решался говорить. Старался как-то сменить тему. То про срочку, то про ребят, с которыми служили, то про работу, то про жизнь. В какой-то момент я перестал его слышать. Просто пил, мечтая надраться достаточно, чтобы пойти и выебать его жену без угрызений совести. Но сейчас даже за эти мысли мне стыдно. Нет, я не чудовище. Или всё же да? Меня что-то остановило. Какие-то его слова. Важные. Очень. Они перевернули мой мир, моё понимание и последние годы моей жизни. Но я, блядь, их не помню. Совсем. Только ощущение мучительной эйфории и облегчения. Ощущение помню, а причины – нет. Пиздец.

Изо всех полупьяных сил стараюсь докопаться до погребённых под пьяным бессмысленным бредом слов, но даже зацепок никаких. Всё стёрлось. Интересно, чтобы услышать это непомерно важное, мне придётся опять накидаться до поросячьего визга?

Бля, да что же он такого сказал? Что там было? Что-то о… браке, ребёнке. А, да, точно! Если достроить картину самовольно, то он, видимо, оправдывался за то, что в какой-то момент трахнул мою девушку, и она залетела. Я это и так знал.

– Блядь, нет, не то. – хриплю неосознанно.

– Не матерись при ребёнке! – рявкает бывшая Царёва откуда-то совсем близко.

Распахиваю глаза. Мы врезаемся взглядами. Долгое мгновение я позволяю своим эмоциям кипеть и отражаться в глазах, а потом Крис отводит взгляд. Стоит очень близко, словно целенаправленно подошла именно ко мне.

Мой взор стекает с её приоткрытых губ на тонкую шею с ярко выраженной впадинкой. Но там он не задерживается, падая на полуголую грудь. В ротовой становится ещё суше. Облизываю губы. Девушка следит за моим взглядом. Как только опускает свои глаза туда, куда я с таким голодом пялюсь, рывком стягивает края блузки.

– Ты совсем офигел пялиться?

– А нехрен сиськами светить! – гаркаю в ответ, присаживаясь на диване.

Она бледнеет. А через долю секунды заливается краской.

– Сиськами! – хохочет мелкий из-за стола, хлопая в ладоши. Его мать придавливает меня таким убийственным взглядом, что мне становится не по себе. А малой не сдаётся. Ещё громче и с большим энтузиазмом вопит: – Сиськами! Сиськами!

– Ты дебил, Дикий? – шипит Кристина, неловко застёгивая пуговицы дрожащими пальцами. Поворачивается к сыну, но я всё равно отчётливо вижу её пунцовые щёки. – Мирон, я сколько раз просила не повторять плохие слова?! – спрашивает строго. Я, оставаясь в роли мазохиста, таращусь на её профиль. Как хмурит лоб. Сводит вместе брови. Серьёзная и злая. – Ещё раз услышу это слово, накажу. Ты меня понял?

– А дядя сказал…

Пацан хоть и поникший, говорит тихо, но всё же упрямо.

– Взрослые часто говорят глупости. – стоит на своё не-Царёва. – Ты хочешь вырасти глупым?

Малой опускает виновато голову и выдавливает:

– Нет.

– Вот и хорошо. И запомни, что нельзя всякие глупости повторять.

– И делать. – шепчу, но как-то слишком громко. Крис поворачивается ко мне. Мы опять связаны визуально. Она закусывает уголок губы. Смотрю ей прямо в глаза и выдыхаю так тихо, что сам себя не слышу. – Иногда глупые взрослые влюбляются не в тех. Глупо, да?

Она рывком отворачивается и спешит к сыну. Недолго залипаю на её заднице. Я точно ещё не протрезвел.

Поднимаюсь с дивана, сдерживая стон от головной боли и ломоты во всём теле. У меня перед носом возникает рука со стаканом, в котором что-то шипит. Поднимаю глаза выше. Она на меня не смотрит.

– Выпей. Полегчает.

– С цианистым калием? – не выдержав, иронично выгибаю бровь. – Или с крысиным ядом?

– С обезволивающим и выводящим токсины. Смотреть на тебя страшно. – бурчит, глядя куда угодно, только не на меня.

– Так не смотри.

Первый порыв – оттолкнуть её руку. Но кто бы знал, как мне паршиво сейчас. Поэтому забираю стакан. Наши пальцы соприкасаются. Одёргиваем одновременно, проливая «живую» шипящую воду мне прямо на пах. И теперь она смотрит. И видит. Опять краснеет и сбегает.

– Это утренний. – кричу ей спину.

Оставив моё весьма уместное замечание без ответа, исчезает за широкой аркой. Выпиваю оставшуюся в стакане воду и падаю обратно, ожидая, пока подействует. Удивительно, но срабатывает достаточно быстро. Несколько минут, и мне снова хочется жить. Но я не спешу. Знаю, что надо уходить, но я же мазохист, мне в кайф страдания.

– Ты издеваешься? – кричит Кристина, возвращаясь обратно в кухню-гостиную. Открываю глаза. Оцениваю. При параде вся. Опять с пучком. Макияж. Но белки покрасневшие. Не спала? Совесть замучила? Или испугалась? – Инна, об этом надо заранее предупреждать. – ждёт ответа и уже почти на ор переходит: – Нет, мне не с кем оставить Мирона! Да мне плевать! Я плачу тебе, чтобы ты была в постоянном доступе! – опять ждёт, нервно постукивая ногтями по столу. – Уволена! – рявкает, сбрасывая вызов.

Тяжело вздыхает, беря эмоции под контроль. Убирает со стола тарелку, оставленную сыном. Упорно делает вид, что меня не существует. Но так даже лучше. Мы снова наедине. Не стоит нам сейчас даже разговора заводить. Набирает номер, выбегая обратно в коридор. Оттуда уже слышу:

– Да, я знаю, что важный проект. – голос раздражённый. – Мне не с кем оставить сына. Няня подвела в последнюю минуту. Муж? – кажется, брезгливо толкает. – Нет, не может.

Голос и шаги удаляются. Я наконец понимаю, что пора валить. Но перед этим привести себя в относительно человеческий вид. Умываюсь, приглаживаю мокрыми руками волосы, поправляю измятую одежду и выхожу. Опять слышу Кристину. В этот раз она рычит на Макея, что тот нажрался и дрыхнет без задних ног.

Из соседней комнаты вылетает малой, одновременно с выходящей Крис. Я успеваю только в сторону отшатнуться, чтобы никто из них в меня не влетел, так как стою я прямо между ними. Макеева смотрит на меня. Потом на сына. Перебрасывает взгляд обратно. Прикусывает губу так, что та белеет. Присаживается на корточки и протягивает к малому руки. Но перед моими глазами стоят её, а в янтаре слёзы.

– Малыш, тебе сейчас придётся поехать со мной на работу. – начинает она приглушённо, но пацан сразу же идёт в отказ.

– Я не хочу на твою работу! Она скучная!

– Знаю, Солнышко, но Инна не сможет приехать. А папа, – я слышу отчётливую вынужденную паузу, оборачиваюсь. Глаза в глаза, и что-то взрывается в груди. – Не капризничай, Мирон. Мы ненадолго.

– Я не хочу! – вопит сын, вырываясь из её рук.

– Боже… – выдыхает Крис, выпрямляясь. – Что за ужасный день?

Диалог у неё явно с самой собой, ибо на меня она даже не смотрит. Нервно теребит пуговицу на блузке. Переводит дыхание, а потом шепчет:

– Извини, Андрей. За всё. Мне правда жаль. Знаю, что это ничего не изменит, но я должна была сказать. Я любила тебя. Очень сильно. Просто не было выбора.

Я скатываю на неё взгляд. Она отводит свой. Из её горла вырывается странный булькающий звук. На ресницах выступает капля влаги. Кристина быстро уходит в комнату сына. Я иду за ней.

Не знаю, мазохист я всё же или кто-то другой, но я не могу заставить себя уйти. Не после этих слов. В начинающих трезветь мозгах стоят те же слова, сказанные ночью Макеем: не было выбора, пришлось.

Что пришлось и какого выбора – вспомнить не могу.

Крис уговаривает сына успокоиться.

– Мирон, я знаю, как ты не любишь мою работу, но мы ненадолго. Потом включу тебе твои любимые мультики. Не капризничай, сынок.

Она сидит перед сыном на корточках. Тот дуется. Я бесшумно подхожу сзади и вдруг выдаю такое, от чего сам охреневаю:

– Я посижу с ним.

Глава 11

Сердце никогда не слушает доводы разума

К концу этого странного, сумасшедшего дня я понимаю только одно: я ничего не понимаю. Ни как себя вести, ни что говорить и делать, ни даже что чувствую. Не могу разобрать ни собственных чувств и мыслей, ни странных слов и реакций Кристины. В груди что-то слишком болезненно шевелится. Какой-то червь сомнений грызёт без конца. Он, сука, разъедает сердце, которое, кажется, забыло, что оно растерзано в клочья самыми близкими людьми. К моему обезумевшему, изголодавшему по ней телу начинают присоединяться остальные органы. Они хотят её. Любой ценой. И только борющийся с дурманящим опьянением мозг продолжает активное сопротивление. Но, кажется, он проигрывает, потому что, засыпая, я думаю о том, какой найти предлог, чтобы вернуться в квартиру Макеевых, и как получить ту, что сделала настолько больно. И всем этим мыслям и желаниям предшествовал ряд определённых событий. Но обо всех них по порядку. Всё началось с моего необдуманного заявления, что я готов посидеть с их сыном.

– Я посижу с ним. – эти слова покидают мой рот раньше, чем мозг успевает обработать даже причины этого решения, не говоря уже о последствиях.

Я пытаюсь себя убить. Однозначно. Сидеть с ребёнком ранее любимой девушки и лучшего друга, которые заделали сына за моей спиной. Что это, если не попытка самоубийства?

Кристина вскидывает на меня голову с растерянными, перепуганными глазами. Судорожно втягивает воздух, глядя на меня как на пришельца. Будь у меня возможность в данный момент посмотреть на себя в зеркало, уверен, что увидел бы в нём то же самое, что сейчас бывшая Царёва.

– Не надо. – бросает резко, но тихо и отворачивается обратно к мальцу. – Солнышко, не капризничай. Мы всего на пару часиков. А потом… Потом разрешу посмотреть тебе «Солдаты». Хочешь?

– Хочу. – расплывается улыбкой малой, но сразу возвращается в прежнее состояние. – Я не хочу на твою работу.

Присаживаюсь рядом с Крис на корточки. Наши плечи соприкасаются. Мы отшатываемся на пару сантиметров в противоположные друг от друга стороны и замираем.

– Кристина, я в жизни ребёнка не обижу, как бы не относился к его родителям. Не мучай пацана. Я побуду здесь, пригляжу, пока Макей не проснётся или ты не вернёшься. – на её лице такая явная паника и сомнения, а у меня в голове полная каша. Меня разносит на куски, когда вижу её пересохшие, дрожащие губы и глаза эти дурманящие. Они отбрасывают на годы назад. Когда у меня было право думать о том, о чём я думаю сейчас. – Я до сих пор за своих младших горой, пусть они все уже взрослые. Ты же не думаешь, что я что-то сделаю ребёнку? Оставлю его без присмотра?

Она прикусывает нижнюю губу. Зубы прихватывают маковую плоть. Она смотрит мне прямо в глаза, ни на секунду не разрывая зрительного контакта. Я не прячусь. Пусть читает. Всё. Девушка качает головой и отворачивается.

– Не стоит.

Мне бы сдаться, развернуться и свалить, но я на кой-то хер продолжаю стоять на своём, сменив тактику. Перебрасываю всё внимание на малого. Протягиваю ему руку. Крис одновременно тянет свою. Не знаю, как так происходит, что я накрываю её кисть ладонью. Она дёргается, но руку не отводит. Сдавливаю чуть крепче, проведя большим пальцем по ребру ладони. Кристина судорожно втягивает кислород. Заторможено возвращает взгляд к моему лицу. Оба дышать перестаём. Понимаю, что у обоих сейчас эмоции кипят, воспоминания взрываются, чувства выплескиваются наружу. Со своими не разбираюсь, но её считываю. И меня пугает то, что она транслирует. Убираю руку и поднимаюсь на ноги. Разминаю шею и улыбаюсь мелкому.

– Посидишь со мной, пока мама работает? Поиграем с тобой, посмотрим мультики, конфет поедим. – подмигиваю ему, и пацанёнок растекается улыбкой.

– Никаких конфет. – строго обрубает Кристина, глядя на сына. – И вообще, Андрей, я не согласилась оставлять Мирона с тобой.

– Ну, мамочка, пожалуйста. – тянет мальчишка, сжимая крошечными ладошками её бледные щёки. – Я буду хорошо себя вести. И конфеты есть не буду. Честно-честно. И съем всю кашу.

– Шантажист. – усмехаюсь беззвучно. Что бы я не говорил о том, что Кристина плохая мать, это совсем не так. Поэтому и подталкиваю её: – Всё будет в порядке. Ты сама сказала, что на пару часов. Со мной ему ничего не грозит. Всё будет хорошо.

– Ладно. – вздыхает девушка обречённо. – Мирон, слушайся Андрея. Если он мне пожалуется на тебя, никакого телевизора и телефона. Понял?

– Понял, мамочка! – активно кивает он, вскакивая с кровати и обнимая её за шею. Поднимает на меня лицо, сияя искренней улыбкой. – Спасибо, дядя Андрей. – чеканит уважительно.

– Просто Андрей. – отбиваю, хмурясь. Не по себе как-то, стариком себя чувствую. – Без дяди.

– А мама учит к старшим всегда обращаться: тётя или дядя. – серьёзно заявляет мальчишка, то на меня глядя, то на мать.

– Правильно учит. У тебя хорошая мама, и всё верно говорит. Но если взрослый сам просит, то можно просто по имени.

– Можно, мама? – хмурится так же, как я только что.

У меня что-то ёкает. Пульс ускоряется. Это выражение лица настолько знакомое, что больно от него. Но принадлежит оно не Кристине. Пахе? Блядь, хрень. Мелькнувшая в голове вспышка режет миллионами осколков. Тут же отметаю эту мысль. Моим он быть точно не может. Будь это так, с чего тогда Царёвой бросать меня и выскакивать замуж за Макеева?

– Если Андрей сам попросил, то можно. – кивает Крис, вырывая меня из неуместных размышлений. – Солнышко, посиди пока в комнате, взрослым надо поговорить.

Целует мелкого в лоб и поднимается. Взмахом головы зовёт меня следовать за ней. Мои глаза сразу падают на задницу. Проглатываю литр слюны, что мгновенно скопился в ротовой, входя за Крис на кухню. Она набирает из фильтра стакан воды и быстрыми короткими глотками выпивает. Наливает ещё один и протягивает мне. С благодарностью забираю и осушаю залпом. Она прижимается поясницей к кухонному гарнитуру. Я падаю спиной на соседнюю стену. Между нами расстояния не больше метра. Кажется, что и тепло её тела ощущаю, и запах кожи чувствую, и дробное дыхание слышу. Она нервно сжимает пальцами стакан. Я складываю руки на груди, ожидая разговора, но Крис упорно молчит, даже глаз на меня не поднимает. Начинаю первым.

– Перестань трястись. Ребёнка я в жизни не обижу. Не настолько сильно меня ваш с Макеем поступок вывернул, чтобы начать через сына мстить. Я это пережил. – развожу руки в стороны. – Как видишь, целый и невредимый. Живу, работаю, о семье забочусь.

Она вздёргивает на меня взгляд. Янтарь блестит непролитой влагой. Моя грудная клетка сжимается, смыкаясь вокруг набирающего мощностей сердца.

– Прости, Андрюша. – она не говорит этого, выдыхает без звука, но по движению губ «слышу» эту «ш» с перекатами. Крис дрожащими руками ставит стакан за спину и, словно деревянная марионетка на натянутых нитках, подходит ко мне. Снизу вверх всматривается в мои глаза. Останавливается в считанных сантиметрах. Губы приоткрыты. – Мне так жаль. Я столько боли тебе причинила. И всю жизнь буду себя за это корить. Я никогда-никогда не хотела делать тебе больно. Я, правда, очень сильно любила. И сейчас… сейчас мне тоже больно. И тогда было. Если бы был другой выход, я бы поступила иначе.

Из глаз стекают прозрачные капли. Ползут по белым щекам и разбиваются о пол между нами. Мои руки самопроизвольно поднимаются вверх. Пальцы с нежностью и тоской касаются её лица, ловят слёзы, тактильно впитывают её дрожь. Склоняюсь ниже. Почти вплотную к её лицу. Но вовремя торможу себя. Рывком выпрямляюсь и закрываю глаза, впечатавшись затылком в стену.

– Иди на работу, Кристина. Не переживай за сына. – обрубаю холодно и сухо.

Она касается моей грудины. Всего на мгновение ладошка прочёсывает по рёбрам вверх и исчезает. Слышу шорох её шагов. Распахиваю веки, кося взгляд вбок, где притормаживает девушка.

– Понимаю, как жалко выгляжу, прося прощения за предательство. Я бы на твоём месте никогда не простила. Мне стыдно за всё, что случилось вчера и сегодня. И мне ужасно хреново от того, что я сделала пять лет назад, Андрей. Я… – запинается, прочёсывая пальцами волосы. Поворачивает на меня голову, впиваясь взглядом в мои глаза. – Я такая непроходимая, слабая дура. Я пиздец, какая слабая. Думала, что справляюсь, но нет. – её голос рвётся, разбивается всхлипами. Слёзы уже ручьями из глаз. – Нам не стоит никогда с тобой видеться впредь. Только прошу тебя, не злись на Пашку. У него не было выбора. Он столько корил себя за то, как мы с тобой поступили. Он не виноват. Ни в чём. И он скучает по тебе.

– А ты?

Без понятия, как вырывается этот вопрос. Мне хочется запечатать себе рот ладонью, но перед этим хорошо так шлёпнуть по губам, чтобы не выдавать больше внутреннего хаоса. Потому что я, сука, скучал. Сейчас всё случившееся не имеет значения. Ни предательство, ни то, что у них общий ребёнок. Есть я. Есть Кристина. Совсем близко. И она смотрит на меня так серьёзно и печально, когда выдавливает:

– Ты даже представить не можешь.

Ещё как могу. А вот думать не выходит совсем.

В долю секунды я поворачиваюсь, ловлю тонкое запястье и дёргаю девушку на себя. Оборачиваю руками плечи и поясницу, крепко-крепко обнимая.

Блядь, где мой циник, когда он так нужен? Где ожесточившийся, ненавидящий любовь мудак, которым меня сделали? Почему меня отшвыривает в чувства, которых не должно быть? Разбиты, уничтожены, сожжены её влажным взглядом, полным искренней вины, её жалящими в самое сердце прямыми словами, преисполненными сожаления. Она не врёт. Я вижу это. Знаю. Просто знаю, что сейчас она настоящая. Девочка, которую так сильно любил.

Её несмелые, дрожащие губы касаются шеи. Я вздрагиваю всем телом, каждой его клеткой. Прижимаю ещё плотнее, до хруста. Крест-накрест оборачиваю желанное тело и шепчу:

– Почему, Кристина? Если любила, если больно… Зачем?

Она медленно поднимает лицо. Пальцами проводит по моей скуле и щеке. Я загибаюсь в мучительной агонии, что так расчётливо растягиваю. Она – жена Макеева. Что бы ни было у нас раньше, трогать чужую жену, мать его ребёнка должно быть для меня запретом, табу. Но вместо всех «должен», «нельзя» и «надо» я делаю то, что запрещено и людскими законами, и небесными. Опускаю голову ниже и прижимаюсь губами к её рту. И вкус её взрывает все запреты. Поднимает из глубин каждого тщательно закопанного трупа.

Мы не целуемся, нет. Просто притискиваемся губами. Трясёмся обоюдно. Ненавидим до глубины души. А в глубине… Блядь, люблю. Пиздец, мать вашу. Я давно вырос достаточно, чтобы перестать путать и отрицать чувства. Но сейчас мне хочется убедить себя, что я просто хочу отомстить Макею и Кристине. Что я обнимаю и целую её для того, чтобы затащить в кровать, использовать, разрушить их семью, а потом со спокойной душой вернуться домой и жить дальше. Но не хватает силы воли, чтобы лгать самому себе. Все мои мертвецы встают из могил, пока наши губы робко, словно боясь причинить и получить боль, начинают двигаться. Они просто мажут друг по другу. Будто говорим, а не целуемся. Шевелим, но не углубляем.

Секунды тянутся на вечность. Всё больше соли и горечи оседает на рецепторах. Всё глубже впиваются рапирами в сердце острые, ядовитые когти Фурии. Всё сильнее возбуждение. Всё острее желание. Всё опаснее наш контакт. Для меня – погибель.

Я не отталкиваю. Она не отстраняется. Даже не двигаемся, как статуи. Дышим тяжело и рвано друг другу в губы. Плотно зажмуриваюсь, впитывая её запах, вкус, дрожь, тепло. И захлёбываюсь в водовороте собственного безумия и неприятного осознания: люблю. Хреново. Очень хреново то, что она не сопротивляется. Что я, блядь, самому себе не сопротивляюсь. Да что ж такое-то, а? Она мне изменила, обманула, бросила, родила от другого, а я оторваться от неё не могу, отпускать не хочу, готов простить.

Где-то на подкорке бродят слова, которые никак не могу уловить. Макей что-то говорил, объяснял. То самое, что мой мир перевернуло. Это то, что заставляет меня отказаться от ненависти и желания мстить и рушить?

– Что случилось пять лет назад, Кристина? – хриплю ей в рот, не давая сдвинуться назад.

Она вздыхает и шелестит, задевая своими губами мои:

– Безвыходная ситуация. Я не могла поступить иначе. Я бы хотела. Очень… Боже, Андрюша… – всхлипывает, упираясь ладонями в мою грудную клетку. Я послушно отпускаю её. Она отходит на несколько шагов и дёргано вытирает лицо, продолжая неразборчиво шептать: – Не надо… Мы не должны… Всё в прошлом… Мы все сделали свой выбор. Я отпустила… И ты… Должен был… Зачем теперь? Всё закончилось. Ничего уже не изменишь. Если бы я могла, но не хочу разрушать семью.

Последнее предложение вышибает из меня душу. Сердце, ударившись о рёбра, разбивается в кровь и проваливается вниз. Руки безвольно опадают вдоль тела.

– Семью, Кристина? – выталкиваю бесцветно. – Я не стану лезть в вашу семью. Прости за этот поцелуй. И за вчерашнее тоже. Нет во мне такой гнили, чтобы поступить так, как вы с Пахой. Я с тобой согласен, впредь нам лучше не видеться. Мне больно и противно находиться рядом с тобой. Не переживай за сына, от слов своих не отказываюсь, посижу, присмотрю. Но потом… Не надо этого твоего «Андрюша». Мне жить как-то дальше надо, а вся эта хрень мешает.

– Прости. – выпаливает Кристина, проходя мимо.

Ловлю её запястье, вынуждая посмотреть мне в глаза.

– Прощаю. Это искренне. Все сделали свой выбор. Желаю вам счастья. Но если хочешь сохранить семью, перестань виснуть на каждом, кто приласкает. Поцелуй – уже измена. Ты наставляла мне рога с Макеем, ему – со мной. Если не изменишься, просрёшь всё. Перестань вести себя как шалава.

Она бьёт меня по щеке, вырывает запястье и убегает. А я так и стою на выходе из кухни, ощущая, как яд её близости расползается по венам.

Надо валить из этого города как можно скорее, пока я не разрушил сам себя.

Глава 1

2

Погрузиться в безумие

Когда спустя несколько минут Кристина выходит из ванной, от девочки, что ещё недавно обнимал, не остаётся и следа. Холодная, собранная, отстранённая. Улыбается сыну так ярко и искренне. В её глазах отчётливо светится, что он её жизнь. Нет, как бы то ни было, она отличная мама. Разговаривает она с ним ласково, но не перегибает в нежностях, держит в ежовых рукавицах, готова и наказать, и поощрить, привила уважение ко взрослым. Она на самом деле большая молодец. И я, честное слово, горжусь тем, какой она стала, пусть и не рядом со мной, а с другим. Если учесть то, что в свои девятнадцать она сама была капризным ребёнком, смогла повзрослеть и взять на себя ответственность за созданную жизнь. Не пошла на аборт, не избавилась, а родила и растит.

Молча сижу на краю кровати, вертя в руках игрушечного солдатика и слушая её наставления сыну.

– Слушай… – запинается, смотрит на меня, судорожно переводит дыхание и возвращает взгляд на сына. – Слушай Андрея. Игрушки не разбрасывай. Если хоть одну увижу за пределами комнаты – выброшу. Андрей. – обращаясь ко мне, смотрит прямо в глаза. Смело. – Если задержусь, покорми его. В холодильнике борщ. – сглатываем одновременно, опустив вниз глаза. Топит, сука, это воспоминание. Закатывает под лёд. – Мирон сам покажет, какую тарелку насыпать. Если попросит чай или сок, налей, пожалуйста. Только никакой газировки и сладкого, кроме фруктов, его высыпает. Аллергия на что-то. Мы анализы сдали, но результатов пока нет. Если что-то не найдёшь, он всё знает. Сам, если голодный, не стесняйся. Будь как дома. Телефон ему не давай, он наказан. – стреляет глазами в сына, тот виновато опускает свои. – Мультики все в аккаунте забиты, которые ему смотреть можно. – протягивает мне пульт. – И если не сложно будет, то включи ему сериал «Солдаты», он его обожает. Да, Солнышко? – малой прям светится, складывая вместе ладошки. Прикольный такой, умный, рассудительный, не по возрасту. – Только если драки будут или… поцелуи и всякое такое, промотай, пожалуйста. Не оставляй его одного сериал смотреть.

– Я люблю солдат. – со всей серьёзностью заявляет пацанёнок. – Мой папа в армии служил. – вставляет с гордостью, глядя на меня во все свои чёрные глаза. – А ты служил?

– Служил. – отвечаю, улыбнувшись. – Мы там с твоим папой и познакомились.

– Если вдруг что, звони сразу. – пишет на листке свой номер телефона и отдаёт мне. – И свой мне дай.

Диктую цифры, которые Кристина забивает в телефон и кидает мне дозвон.

– Всё, Мироша, мама убегает. Поцелуй. – он бросается к ней, обнимает за шею и целует в губы. – Люблю тебя, Солнышко.

– Я тебя тоже люблю, мамочка. – улыбается мальчишка.

Она выходит из комнаты, а я, как привязанный, иду следом. Она обувает туфли на высоком каблуке, выпрямляется, и мы врезаемся тяжёлыми взглядами.

– Всё будет хорошо. Не переживай. – заверяю ровно.

– Знаю. Тебе я могу без проблем доверить сына. – её губы слегка растягиваются в улыбке. – Спасибо, Андрей. – Крис делает несколько шагов навстречу мне. Стук шпилек глушит и слепит. Её пальцы в сантиметре от моих. Манящий рот забирает силы на сопротивление. Блядь, нахера ты подошла так близко? – Я не изменщица, Андрей. Никогда ей не была и никогда не буду. Понимаю, как всё это выглядит и что ты обо мне думаешь, но всё совсем не так, как видится. Постарайся увидеть всю картину целиком.

– Покажи мне её. – сиплю, прихватив её пальцы.

– Если сделаю это, ты всю жизнь будешь меня ненавидеть, а я этого не хочу. – наши пальцы, живя своей жизнью, гладят друг друга. Глаза поливают гаммой чувств. – Сначала постарайся найти в себе силы, чтобы принять и хотя бы попытаться простить, и тогда я всё расскажу, если тебе это будет надо. Я поступила с тобой ужасно, но у меня были на то веские причины.

– Например, залёт от моего лучшего друга? – хмыкаю хлёстко, выгнув бровь.

Кристина поджимает губы и забирает руку. Смотрю ей вслед. Провожаю глазами спину. Только закрывая дверь, она оглядывается и шепчет:

– Мы женились не по залёту. Были проблемы пострашнее. Из-за меня пострадало куда больше людей, чем ты думаешь. И куда сильнее, чем ты. Я не первый год живу с виной. Так что если хочешь сделать мне больно, просто ударь. К душевной боли я давно привыкла.

Она закрывает дверь. Перестук каблуков затихает в подъезде, а я всё стою посреди коридора, переваривая её слова.

Пострадали люди? Проблемы пострашнее? Привыкла к боли? Не по залёту, блядь?! Тогда какие, мать твою, проблемы, что привели к свадьбе?!

Картинка начинает расплываться перед глазами. Моргаю, возвращая зрению чёткость. А вот как вернуть её мозгам? Что она сейчас несла?

Мне надо вспомнить то, что говорил вчера Макей. Там было что-то важное. Очень. Видимо, слишком, чтобы разум смог справиться с такой информацией.

Растираю пальцами виски, стараясь стимулировать работу мозга. Напрягаю извилины, но там только беспросветная темнота.

– Андрей, давай чай пить. – выбегает из комнаты мелкий.

Смотрю на него так, будто впервые вижу. Снова что-то взрывается внутри. От Кристины в нём нет ничего. Но и от Макея тоже ничего. Не-а, блядь, он не мой. Не может быть моим. Чёрные глаза, курчавые волосы, прямой носик, серьёзный взгляд. Пиздец! Нет, не мой! Почему я отказываюсь принимать эту информацию? Не вынесу! Не смогу принять то, что она скрыла от меня сына, что он другого мужика папой зовёт.

Надо мыслить логически и не допускать тупых идей. Не стала бы она рвать со мной, если бы знала о беременности. Зачем его на другого вешать? Бред.

– Чай? – уже не так уверенно повторяет пацанёнок, заглядывая мне в лицо.

Опускаюсь перед ним на корточки, внимательно изучая каждую черту лица.

Есть глупая, ничем не доказанная теория, что дети похожи на первого мужчину, с которым у женщины был секс. Пусть будет она. Просто потому, что нет ни одного объяснения событиям пятилетней давности, кроме очевидных.

Перевожу дыхание и заставляю себя улыбнуться мальчишке.

Точно не мой. Разрез глаз другой. Лоб высокий. Рот точно не от меня. Может, от кого ещё нагуляла? Не знаю, почему от этой мысли становится не хуже, а наоборот – легче.

– Пойдём. Показывай, где у вас что.

Малой расплывается счастливой улыбкой и уматывает на кухню. Неспешно, будто в густой вязкой трясине, иду следом. Вхожу в комнату как раз в тот момент, когда он забирается на стул и тянется к шкафу. Подбегаю и снимаю его на пол. Собрав брови на переносице, рычу тихо:

– А если упадёшь?

– Не упаду. Я ловкий, как солдат! – заявляет гордо.

Не могу не улыбаться. Треплю малого по волосам, открывая шкаф, в который он лез. Солдат, блин.

– Ты какой чай пьёшь? – спрашиваю, зависая на нескольких пачках. Он указывает пальчиком на коробку с пакетиками зелёного чая с бергамотом. – Этот? – вытягиваю её, показывая мальчишке. Он активно кивает. – С сахаром?

– И лимоном.

– Принято.

Убеждаюсь, что в чайнике есть вода, и включаю кнопку. Сам выбираю на кофемашине американо и подставляю кружку.

Всё то время, что сидим с сыном моей некогда любимой девушки за столом, мой взгляд бродит по его лицу. Нахожу десяток отличий, убеждающих меня, что моим он быть не может. И от этого понимания… больно. Неприятно ноет в груди. Могло всё иначе у нас быть. Мог быть наш, общий. Ну почему всё так херово сложилось? Почему бросила меня, даже не взглянув в глаза? Что там за обстоятельства такие? Пытать их теперь с Макеем, что ли?

– Мирон. – впервые называю его имя, но и сейчас отзывается неприязнью. Кристина считала это имя старомодным. Хотела назвать сына как-то эксклюзивно. Марк, Джеймс, Райан… Я тогда бурчал, что пиндосскими именами пусть собаку называет, а не ребёнка. Она дулась. А тут… Мирон. И как это понимать? Как я должен расценивать её действия, чтобы не допускать мысль о возможном отцовстве? Наверняка Крис или Паха сказали бы раньше. Неважно, какие причины у них были для брака, но не сообщить мне об этом они мне не могли. Растираю лицо ладонями и, наконец, собираюсь с силами, чтобы договорить начатое: – Когда у тебя день рождения?

Мальчуган слегка хмурит лоб, закатывая глаза.

– Седьмого мая. – показывает семь пальцев.

Я быстро просчитываю, хотя и так знаю. Опять яростно тру лицо. Не-воз-мож-но. Надо просто перестать об этом думать. О Кристине Царёвой тогда смог забыть и об этом смогу.

Надолго ли?

***

Мы с малым смотрим сериал. Я полностью погружаюсь в сюжет, автоматически то сравнивая похожие ситуации со срочки, то мысленно возмущаясь тому, как всё в кино просто. Грызём с ним яблоки и груши. Он периодически восклицает что-то, возмущённо маша перед моим лицом руками. Комментарии его бесценны.

– Кто так держит автомат? – вопрошает, парадируя одного из героев. Я от души смеюсь. Мелкий важно выхаживает, схватив из корзины с игрушками «трещётку». – Ну вот кто?!

– А как правильно? – выбиваю сквозь смех.

– Вот так. – вскидывает, перехватывая одной рукой под стволом, а пальцы второй держит на курке.

– Почти так. – поднимаюсь на ноги и перевожу его кисть чуть ближе к дулу. – Так будет отдача меньше и точность больше.

Он улыбается, а потом несколько раз пробует взять его правильно с первого раза. Я иногда поправляю.

– Спасибо! – благодарит, отбросив игрушку и обняв меня за шею.

Растеряно приобнимаю мальца, ощущая, как под тёплым напором трещит грудная клетка. Вжимаю нос ему в шею, крепко зажмурившись. Инстинкты кричат – мой. Разум всё ещё сохраняет какой-никакой трезвый рассудок, подкидывая вполне логичную идею: просто он сын любимой девушки. Инстинкты тут же соглашаются. Дело в том, что я любил её настолько сильно, что желание, чтобы он оказался моим сыном, преобладает над всем остальным. Подмена и перенос сознания. Дианка что-то такое втирала, пока училась.

Если человек не справляется с потерей, то переносит свои чувства на другого, тем самым заменяя утерянный объект. Я просто идиот.

– Посидишь пока сам, я быстро на балкон схожу? – спрашиваю у малого, выпрямляясь.

– А можно без тебя кино смотреть? – выталкивает, косясь на экран.

Первый порыв – разрешить. Но не мне воспитывать их ребёнка, нарушая правила, установленные его родителями. Отрицательно кручу головой, ставя на паузу и забирая на всякий случай пульт.

– Потренируйся пока с автоматом, окей?

– Окей. – мгновенно соглашается, подхватывая с пола игрушку и тут же начиная поднимать его, целясь в плюшевого медведя.

Ещё по пути на балкон достаю сигарету и вставляю в рот, крутя в руках пачку. Опираюсь предплечьями на широкий бортик, закрывая глаза. Затягиваюсь глубоко и крепко.

Пора валить отсюда. Из этого дома, из этой семьи, от этой девушки. Так далеко, как только возможно. У меня едет крыша. Сначала я захотел Кристину, потом и ребёнка. Кажется, пора возобновить походы к психологу, пока не двинулся башкой окончательно. То, что я делаю и о чём думаю – ненормально и даже опасно. Как бы со мной не поступил Паха, я не имею права влезать и разрушать его семью. Изначально не стоило приезжать сюда. Понимал же уже, что меня несёт не туда. С какой целью продолжаю себя гробить – неизвестно.

Выдыхаю сизый дым густым облаком. Вижу в нём кадры из прошлого. Их так много, что они сливаются в один сплошной низкорейтинговый ужастик. Тогда пережил и сейчас смогу.

Докуриваю сигарету в четыре тяги и возвращаюсь в детскую. Заглядываю, убеждаясь, что мелкий на месте, живой и здоровый. Делаю себе эспрессо, решая вытравить им последние пары вчерашнего алкоголя. Только забираю дымящуюся чашку, как на кухню заваливается Макей. Не добравшись до воды, застывает, глядя на меня во все глаза.

– Ты ещё здесь? – выбивает растеряно, часто моргая, и только после этого заливает в горло воду прямо из фильтра.

Делаю глоток кофе и усмехаюсь.

– Заделался нянькой твоему сыну.

Он давится, заливая водой футболку и штаны. Я выжидательно прищуриваюсь, гоня опасные мысли прочь поганой метлой. Видон у Пахи тот ещё. Нос распухший, от него в обе стороны синие жирные полосы синяков, и всё это дополняет помятая после пьянки рожа. Хмыкаю, делая новый глоток.

– Слушай, Андрюх, по поводу того, что я тебе вчера наговорил. – не перебиваю, полностью обращаясь в слух и готовясь услышать то, что так глупо забыл. – Я не помню, что именно нёс. Если что не так, прости. Нажрался так, что вообще мозги отрубило.

– А чего именно наговорил? – спрашиваю вкрадчиво, типа безразлично пожав плечом.

– Не помню. – внимательно всматривается в моё лицо, в глаза. Выдыхает. – И ты, судя по всему, тоже.

– Частично. – беру на понт, собираю в кучу то, что слышал от него и Кристины. – Обстоятельства у вас были, чтобы свадьбу сыграть. Проблемы людям создали.

– Прости. Надо было раньше рассказать, но опасность не миновала.

– Да какая, блядь, опасность?! – срываюсь на крик, с чувством плюхая на стол чашку и проливая кофе.

Макеев вздрагивает и хрипит:

– Значит, не помнишь. Ладно. Так даже лучше. С Кристиной поговори.

– Ты меня сейчас, блядь, толкаешь к своей жене! Ты сам это понимаешь?! – рычу всё громче, сжимая пальцы в кулаки.

– Она никогда не была моей. Что прикажешь делать с тем, что она любит другого?

Глава 1

3

Пусть моё сердце остановится, если он его не примет

Весь день я как на иголках. Вместо того, чтобы делать свою работу, а именно переводить с английского на русский и обратно, постоянно дёргаю телефон, лежащий на столе. Проверяю, нет ли пропущенных или сообщений. Нет, я не фанатичная мамочка, каждую секунду придумывающая себе ужасные вещи, что могли случиться с моим сыном, пока он с посторонним человеком, одну страшнее другой. Когда он с Андреем, мне даже спокойнее, чем оставлять его с Пашкой. Моё к нему доверие сильнее времени и обид. Мирон в полной безопасности. Но волнует меня кое-что пострашнее кары египетской. Если Дикий догадается? Господи, они же так похожи, одно лицо! И всё то, что случилось у нас: разговоры, объятия, поцелуи, мои брошенные напоследок слова… Разве он ещё ничего не понял? Разве может не понять?

Андрей ни словом за всё это время не обмолвился о своей семье, о своём… сыне. Ведь именно это остановило меня пять лет назад, и я не рассказала о беременности. Он просил исчезнуть из его жизни, потому что он собирается вернуться к бывшей и вместе растить их общего сына.

Я, слава Богу, была не одна. Все Макеевы поддерживали в тот тяжёлый период. Неожиданная беременность, угроза выкидыша из-за какого-то яда, который не смогли идентифицировать, арест папы, проблемы со здоровьем, тяжёлые роды, месяцы в больнице и молитвах, чтобы сын моего любимого мужчины выжил. Пока мой малыш лежал под капельницами, на аппарате жизнеобеспечения, такой крошечный, а уже с иголкой в ручке, я преодолела все свои страхи и сомнения, выросла из девочки в женщину, стала мамой. Всё потеряло смысл, кроме жизни Мирона. Я даже не успела подержать его на руках – сразу забрали в операционную. И я так боялась, что уже никогда не обниму сыночка. Плакала ночами, умоляя Бога не дать нашему малышу умереть. Клялась, что в моей жизни будет только он, что всю себя ему посвящу. И Бог услышал. Когда впервые взяла на руки сына, ему было уже почти четыре месяца. А до этого меня официально выписали из роддома ещё в мае. Разыграли такое шоу с шарами, лентами и улыбками, чтобы Савельский оставил нас в покое. Ночью тихо вернулась в больницу к сыну. Когда первый раз прижала к себе, плакала в последний раз, глядя на крошечное личико с серьёзными чёрными глазами Диких.

Сегодня я смотрела в такие же глаза его взрослой копии и снова плакала. Было невыносимо кипятиться в котле его эмоций, боли, разочарования. Слова ранили, но недостаточно, чтобы сломить. Но самое важное, самое-самое, что Андрей обнял. И что не поцеловал. Просто касался. Я чувствовала, как колотится его сердце. Моё разбивалось в мясо от его преисполненных страданий слов. Хотелось рассказать всё, абсолютно всё, но я не нашла в себе смелости сделать этого. Я клялась жить ради сына. И я думала только о нём, а не о призрачной надежде на возвращение того, что я разрушила. Мирон считает Пашу отцом. Все так считают. Раньше я спорила с Пашкой и его родителями, отстаивая право Солнышка знать своего отца. У них были весомые аргументы: ему нужен папа, он ещё маленький, пусть подрастёт немного. И я послушала их. Теперь жалею об этом. Я вообще о многом жалею. Расскажи я Андрею правду, не представляю, как он мог отреагировать. Я не стану травмировать сына ради успокоения своей совести. Кажется, он подрос достаточно, чтобы узнать, кто на самом деле его папа. Пора его подготовить к тому, что всё совсем не так, как он думает. Мой малыш умненький. Может, и не сразу, но он обязательно всё поймёт. А потом уже я наберусь сил и храбрости, чтобы посмотреть в чёрные провалы таких родных глаз и рассказать ему всю правду.

Наверное, не приедь он во Владивосток, не столкнись мы возле гостиницы, не заявись Дикий к нам домой, я бы так и жила, пряча голову в песок и убеждая себя, что мы, и я, и Мирон ему не нужны. Так мне было привычно и удобно. У сынишки есть мама и папа. Мы под защитой влиятельной, обвешанной связями семьи Макеевых. Ко мне никто не рискует приставать, а если и находит в себе наглость, я просто говорю: мой муж Павел Макеев, хочешь проблем? Но теперь уже не отсидишься в стороне. Пора принять жестокую реальность, распахнуть глаза и столкнуться с ней лоб в лоб. Я долгие годы скрывала сына от мужчины, которого всё это время любила и одновременно предавала. За всё приходится платить. Сейчас я даже представить не могу, какой ценой мне обойдётся эта ложь. Знаю, что слишком дорогой. Но я готова заплатить её. Андрей имеет право знать всю историю от начала до конца, начиная с того момента, как я вернулась из Штатов, и до сегодняшнего дня. Я прекрасно понимаю, что он никогда мне этого не простит, пусть у него в Карелии своя семья, которая была рядом всё это время. Но хочет он меня. Снова или до сих пор – неизвестно. Я это чувствовала и видела. В движениях тела, в жестах, во взглядах. Не только я не смогла забыть. Он тоже помнит.

– Господи, – шепчу, выходя из переговорной и вздымая глаза к небу, что скрыто двенадцатью этажами перекрытий, – помоги мне достучаться до Андрея. И если тебе хоть немножечко меня жаль, дай мне шанс и надежду на то, что мои чувства взаимны. Я люблю его. Я хочу, чтобы мои любимые мужчины были друг у друга. Они оба имеют право на счастье. А я… Я просто порадуюсь за них в сторонке, если меня он простить не сможет. Я обещала жить для Мирона. Даже если будет больно смотреть на них вместе, не имея возможности коснуться Андрея, быть частью его жизни, я буду радоваться. Обещаю.

– Что случилось, Кристина? Ты чего плачешь? – хватает меня за локоть коллега, давно ставшая близкой подругой.

– Плачу? – перевожу на неё недоуменный взгляд. Провожу пальцами по нижним векам под ресницами и непонимающе смотрю на смешанную с тушью влагу. – Мамочки. – смеюсь, но как-то надрывно и истерично. – Всё нормально, не обращай внимания. – обмахиваю лицо ладонями, стараясь высушить слёзы.

– Не обращать внимания? – косится на меня придирчиво. – Ты стоишь посреди коридора, что-то шепчешь и ревёшь. Ты или беременна, или сошла с ума.

Ксю всегда такая прямая и понимающая. С ней легко общаться, но доверить свою тайну я не могу никому.

– Сплюнь. – смеюсь уже расслаблено. – Я и так ни с чем не справляюсь, куда мне второго?

Ксюшка тоже улыбается, но с натягом. Иногда меня пугает её проницательность. Она единственная, кто заметил истинную природу наших с Пашей отношений. Мы успешно играем влюблённую пару, счастливую семью, а она не поверила. На прошлогоднем корпоративе отвела мне в сторону и прошипела:

– Зачем ты это делаешь?

– Что? – искренне не понимала, хлопая ресницами.

– Делаешь вид, что у вас любовь с мужем.

– В смысле? – мой голос взял высокие ноты.

– В прямом, Крис. Вы максимум – друзья. Видно, что играете в любовь. Ладно бы пытались брак спасти, понимаю. Но и это ощущается. У вас нет неприязни, вы правда любите друг друга, но по-дружески, как брат и сестра, не больше того. Если не хочешь рассказывать, не надо. Я не настаиваю. Просто вижу, что счастья тебе это не приносит. Если нужна будет помощь и поддержка, всегда можешь обратиться ко мне. Я готова выслушать, поддержать, возможно, дать какой-то совет и помочь по мере возможностей.

Я не стала отнекиваться. Только пожала плечами и попросила не выдумывать лишнего. Через несколько дней мы опять разговорились. Я неожиданно для себя вдруг сама подняла эту тему, спросила, как она поняла. Ксю посмеялась и сказала, что у неё дар, и я могу не париться, что кто-то узнает мою тайну. Больше мы об этом не говорили.

А сейчас она стоит рядом, пока я умываюсь и поправляю макияж, и так внимательно смотрит своими пронзительными голубыми глазами, что у меня мурашки по коже ползут. Кажется, что прямо в эту секунду она ковыряется ментальными пальцами в моей голове, отбрасывает ненужную информацию, докапываясь до самой сути. Когда говорит, я аж подпрыгиваю от неожиданности сказанного.

– Нельзя сбежать всего от нескольких вещей. От смерти, от любви и от прошлого. – перечисляет, загибая пальцы. – Какой из этих вариантов твой?

Нервно разблокирую лежащий рядом смартфон, но ни звонков, ни сообщений. Значит, всё хорошо.

Мне хочется солгать ей, отмахнуться, что она опять что-то себе надумала, но один взгляд в её внимательные, прищуренные глаза, и я понимаю, что она и так уже всё знает.

– Скажи ты мне, ведьма. – улыбаюсь натянуто.

Она сосредоточенно кивает. Походит ближе. Берёт мою руку пальцами своих обеих и смотрит не в глаза, нет, куда глубже, в душу, в сердце, в мысли, в прошлое. Мне бы засмеяться, но что-то в этой девушке мешает веселиться и насмехаться над выдуманными ей же способностями.

– Не сбежала. – бросает, как цыганка из российских сериалов. – И не сбежишь, Кристина. Прошлое настигло. Оно не отпустит. Оно уже здесь. – тычет пальцем мне в левую сторону груди, где, то замирает сердце, то разбивается насмерть. Мне становится жутко. – Он пришёл за тобой. И он не сдастся. Этот мужчина сдаваться просто не умеет. Тебя обманули. Жестоко. Разбили. Придётся собирать самой.

– Ты меня пугаешь. – шепчу, отшагивая назад.

Мне и правда становится страшно. Я никогда не верила в магию, колдовство и ведьмовские штучки, умение читать мысли или видеть будущее, но то, что происходит сейчас, вряд ли можно назвать нормальным и естественным. Выдёргиваю руку. Ксюша качает головой, чуть приподняв уголки губ.

– Мне не надо тебя касаться, чтобы видеть. – показывает жестом на свои глаза, мол, рентген. – Не меня бояться надо. И не правды. Не того, чего не понимаешь. Моя бабушка была «видящей». Я долго сопротивлялась, никому никогда не рассказывала об этом. Но с тобой не смогла промолчать. В тебе столько боли и отчаяния, что у меня в груди всё горит. – прижимает ладони к центру своей грудной клетки. – И у него тоже. С двоих собери – на сотню хватит. Ты символ его носишь. На груди. Возле сердца. Кольцо. – прищуриваясь, всматривается в вырез блузки, но кольцо я сняла, как только Андрея увидела. – Под подушкой. В кармане у тебя тоже вещь сильная. Она хранит воспоминания. – на связке ключей, что лежат в кармане, шаманский брелок, который Дикий подарил мне незадолго до моего отлёта. – И у него такая есть. Кристина, послушай меня сейчас внимательно и серьёзно отнесись к моим словам, пусть и считаешь меня сумасшедшей. – я шумно сглатываю, но согласно опускаю голову. – Что бы ни случилось, не отворачивайся от него. Он будет жалить, делать больно, в том числе физически, на его руках будет кровь. – мои глаза в ужасе расширяются, но Ксю продолжает: – Не твоя, нет. И не… – всего секунду она молчит, а когда говорит, моё сознание плывёт, я на грани обморока. – Не вашего сына. Будет сложно, но если отвернёшься, потеряешь всё. Извини. – обнимает за плечи, гладя по спине. Меня жутко трясёт, аж зубы клацают. – Я не хотела тебя пугать, но всё это очень важно. Если бы я сейчас промолчала, ты бы натворила глупостей.

– Ты не можешь этого знать. Всего этого. – шепчу, преодолевая онемение тканей.

– Знаю, как это выглядит. Поэтому и никому не рассказываю. – безучастно пожимает плечами. – Мою бабушку упекли в психушку, где она и умерла. Я ненавижу свой дар, если честно. Когда знаешь, что можешь кому-то помочь, но также знаешь, что тебе не поверят. Я умоляю тебя, Крис, поверь мне. Это очень-очень важно. – отстраняясь, ловит мой разбегающийся, двоящийся взгляд, но уже без этого своего «дара». Смотрит как обычно. – Не плачь, пожалуйста. Тебе ещё много слёз выплакать придётся.

– Блять, Ксю, хватит! – отталкиваю её и склоняюсь над раковиной, до побеления костяшек сжав её края. Я редко матерюсь. Почти никогда. Сегодня сорвалась дважды. Я проваливаюсь. – Ты вообще понимаешь, что это реально бредово звучит?! Ничего ты на самом деле не знаешь! Напридумывала себе, может, в интернете какую-то информацию нашла, но так не бывает.

Она хмурит лоб, но обиды не выказывает. Тяжело, обречённо вздыхает и сипит:

– Не открывай сообщение. Не понравится.

– Какое на хрен сообщение?! – выкрикиваю, понимая, что я уже на грани срыва.

Она отворачивается, но выйти не успевает, как экран моего смартфона вспыхивает и всплывает строчка из месседжа. Я хватаю его, но Ксю выбивает из рук и выталкивает:

– Лучше тебе не знать. Поверь, Крис.

Она так цепко держит моё запястье, что оно немеет. Мы сверлим друг друга взглядами, а потом она отпускает и говорит:

– Теперь можно.

Дрожащими руками поднимаю телефон и разблокирую. Никакого сообщения нет. Словно его и не было.

– Зачем ты делаешь это? – лепечу, понимая, что слёзы без конца текут по щекам.

Ксюша улыбается, поправляет пиджак и протягивает мне руку.

– Пойдём кофе выпьем. Понимаю, что напугала тебя до чёртиков. Тебе надо успокоиться сейчас. Больше с этой фигнёй я к тебе не полезу. Всё, что должна была, я уже сказала.

– Это стрёмно. – выпаливаю, умываясь, и вдруг понимаю, что внутри меня воцаряется штиль.

– Ты не представляешь, как мне стрёмно. – хохочет она. – Только никому не рассказывай и в психушку не звони. – прикладывает палец к губам и шипит: – Шшш… Не хочу в дурдом. Оки? – подмигивает задорно.

– Оки. – смеюсь в ответ.

Я привожу себя в порядок, и мы идём в ближайшую кафешку, чтобы выпить кофе. Пишу Андрею, всё ли нормально. Он заверяет, что да, смотрят сериал. Облегчённо выдыхаю. Впервые за долгие годы на душе легко и по-настоящему спокойно и свободно. Слова Ксю почему-то принесли долгожданную нирвану после всплеска адреналина. Я безропотно верю всему, что она сказала. Наивно и глупо, но как есть. Возможно, мне просто нужен был хоть маленький толчок в спину, чтобы обрести давно утерянную надежду на счастье. И пусть впереди меня ждут трудности. Я с ними справлюсь. Обязательно.

Занимаем столик и делаем заказ. Я полностью расслабляюсь и позволяю себе насладиться вкуснейшим «рафом» с халвой и свежеиспечёнными ещё горячими круассанами. Ксюшка смотрит на меня с загадочной улыбкой и спрашивает тихо:

– Расскажешь подробнее? Я далеко не всё вижу. Только то, что имеет значение.

– Что ты хочешь узнать? – дёргаю плечом.

– Как его зовут?

– Андрей. Дикий. – отвечаю с паузами, но не задумываясь.

– Ему подходит эта фамилия. И вашим детям тоже.

Детям???

Глава 1

4

Довериться сердцу

Я еду домой в опасном предвкушении непредсказуемой встречи. Несмотря на всё произошедшее за последние сутки, тысячи сомнений и страхов, туманности будущего сердце колотится в груди от одной мысли, что я увижу Андрея. Даже ладони потеют. По очереди снимаю руки с руля и вытираю о юбку. Не представляю, о чём мы будем говорить. И случится ли вообще хоть какой-то разговор. Мне бы очень хотелось объяснить ему, вывалить всё как на духу, признаться во всём. Но в ушах стоит спокойный, тихий голос Ксю. Я спросила, как мне лучше поступить. Она ответила, чтобы я делала всё так, как задумала. Сначала подготовила сына и не спешила с признаниями Дикому. Ксюшка сказала, что я сама пойму, когда придёт время. Эти слова просто будут произнесены именно тогда, когда Андрей сможет их принять. А ещё добавила, что если меня не рвёт на части от нежелания молчать и невозможности и дальше хранить от него свой секрет, значит не время.

Я так спешу, что несколько раз ловлю себя на том, что вообще забыла для чего нужна педаль тормоза, постоянно придавливая «газ». Раз семь приходится сбросить скорость, так как я начинаю неслабо превышать. С тех пор, как стала мамой, я самый добропорядочный гражданин во всём Владивостоке. Идеальная жена и мать. С одним огромным жирным минусом. Спешу я не к мужу. Смешно до слёз. Андрей Дикий ненавидит меня каждой клеточкой, а я мчусь к нему, будто бы на крыльях.

Но ведь было же это у нас. Тот самый момент, когда понимаешь – не прошло. Ни у кого из нас. И пускай нас разделяют годы обид и разочарований, моё предательство и ложь, я просто обязана достучаться до него. Пробиться сквозь броню холодности и цинизма, которой он себя окружил. Это будет сложно, я знаю. А может… Может, вообще невозможно, но нельзя сдаваться теперь, когда Андрюша так близко. Когда он смотрел на своего сына и не понимал, что перед ним его родная кровь и плоть. Не мог позволить себе такой мысли, ведь для всего мира Мирон – сын Павла и Кристины Макеевых.

Мы живём на одиннадцатом этаже в элитном ЖК. Ворота и калитка с электронными ключами, чтобы никто посторонний не нарушал покой «верхушки» нашего города. В соседнем доме живёт верховный судья, а в квартире напротив – бывший командующий военно-морского флота РФ. Здесь нет простых людей. Не знаю почему, но в этом зелёном районе с кованными лавочками и фонарями, с благоухающими клумбами и даже фонтаном, среди постоянно обновляющихся детских площадок, где в асфальте нет ни единой ямки, а тротуарная плитка лежит одна к одной, я чувствую себя чужой. Так повелось с самого начала. И я знаю причину своей отчуждённости. Я давно выстроила в мыслях совсем другую картинку жизни. В маленькой съёмной однушке с потрёпанным диваном и выцветшими обоями. С шумящей газовой плитой и тарахтящим холодильником. Представляла, как мы с Андреем будем толкаться на крошечной кухне, стараясь приготовить вкусный ужин только для нас двоих. Заниматься любовью на скрипучем диване. Как буду прибегать с работы или с учёбы и бегом лететь на кухню, чтобы встретить своего мужчину горячей едой и тёплыми объятиями. Столько раз представляла, как в выходные мы выезжаем загород на его мотоцикле, ставим палатку, разводим костёр и печём картошку. А ночью сидим в обнимку, смотрим на весёлые языки пламени и согреваем друг друга поцелуями.