Читать онлайн Осколки света

«Во тьме утраты мы находим отблеск истинны и чувств, исцеляющих изнутри. В обломках прошлого рождается хрупкий, но живой, бесценный свет, чтобы позволит тебе увидеть дальнейший путь.

А иногда, живая тьма тонкой пеленой укутывает душу, проникая под кожу и большим одеялом обнимает всю твою жизнь. И тогда путь заканчивается в самом начале. И никакого исцеления не существует в этой бесконечной тьме.»

Знаете это чувство, когда душа, вмиг становясь хрупкой как весенняя льдинка, разлетается на крохотные осколки от, казалось бы, такой мелочи, как слова? Написанные на тонком пергаменте, слова, которые ничего не значат и сами по себе ничем не являются, но, когда мозг, наконец сняв барьер, позволяет тебе осознать их смысл и ту реальность, которая за ними скрывается, становится тошно, больно, обидно, просто невыносимо.

Тяжесть тела кажется чудовищной, мысли – слишком огромными, объёмными. Да и весь этот мир превращается во что-то невозможное, эфемерное, нереальное. Это момент, когда всё твоё естество взрывается внутри, замкнутое само на себя пространство твоего тела превращается в ловушку.

Я больше не могу.

Я не могу.

Не могу.

Знаете, когда рушится жизнь в первый раз? Когда она рушится на самом деле? Когда умирает собака. Да, именно так. В самом начале, в детстве, у человека есть всё. Бывают, конечно, исключения, но вот у меня точно было всё. Родители, друзья, сестра и брат, а ещё у нас была собака. Мало кто держал собак в нашем городке, но у нас хватало на это средств.

Большой серый пёс с тихим, скромным лаем и неугомонно машущим от веселья и озорства хвостом. Он был идеален. Для этой страны, для нашего небольшого городка. Для нашей семьи. Самое идеальное животное создание в мире. Мы все его любили, не могли не любить. Но, оказывается, никто из нас не был готов к тому, что собаки не живут вечно. Несправедливо.

Славной охоты на той стороне, друг мой.

Когда умерла собака, я впервые ощутил пошатывание в своей голове, лёгкую такую смуту. Пошатывание того, что казалось незыблемым, вечным. Я помню инфантильную реакцию матери – стенания и рыдания, сдержанную печаль сестры, полное непонимание на лице брата и тихую скорбь отца. Сам я не знал, что следует чувствовать. Скорее всего, я ничего тогда не говорил и не плакал. Я только хотел не мешать. Не беспокоить никого. Хотел позволить родным прожить их боль.

С тех пор, мне казалось, будто я всегда видел в глазах отца одну сплошную грусть. Так я тогда думал.

Когда умерла собака, очень медленно, очень постепенно, стало рассыпаться всё и мы все не заметили, как всё, что было важно, утекло сквозь пальцы, растворившись без следа в чёрном полотне будущего, наступления которого не хотелось.

А потом произошло это.

Я не помню сколько раз меня тогда вывернуло наизнанку физически и морально. Руки и ноги дрожали, все силы, которые только были, покинули тело. Меня не было там, в моём теле, в моей голове. Было что-то напоминающее меня, что-то такое невнятное, тусклое. Все звуки сливались в какое-то сплошное месиво на фоне, уступая основное эфирное время звону, шуму, какому-то неприятному звуку, окутавшему моё тело и разум.

Я не помню, как меня поглотил пустой, звенящий, ничего не значащий сон. Я помню только как неприятно слепило остекленевшие от слёз глаза, яркое, неестественно тёплое для поздней осени, солнце. Я помню какой-то шум вокруг, ни то музыка, что-то кряхтящее на последнем издыхании, требующее моего внимания. Но всё это внимание было обращено только во внутрь. Оно пинало органы изнутри, чтоб не прекращали качать кровь и выполнять все вот эти свои важные функции.

Всё остальное делалось как-то автоматически. Руки сами по себе покупали билет, собирали какие-то вещи, голос сам собой что-то даже отвечал людям вокруг. Что-то осмысленное, судя по всему. Но меня во всём этом уже не было. Было только одно – тихий рёв изнутри, разрывающий все ткани реальности.

Я не хочу всё это.

Не хочу всё.

Вот как-то так прошли первые пару дней. А на третий день были похороны. И никогда в жизни, ни до, ни после, на меня с такой силой не обрушивалось сразу два безумных чувства, которые, вполне возможно, раскололи-таки мою личность. Это были любовь и боль.

Любовь, появившись из огонька в камине, распустилась ярким ликорисом под кожей от объятий родных, которые переживали, вероятно, тоже самое, что и я внутри. Цветок смерти и тьмы. Как иронично, правда? Именно так я с тех пор и чувствую Любовь. Яркий, сжигающий дотла адским огнём цветок, который появляется и расцветает, когда ему вздумается, а увядая, забирает остатки твоей души с собой – в стадию гниения.

Второе чувство – Боль. Ни с чем несравнимый стройный водопад прозрачных капель, образующий каменную корку на лице – вот из чего она родилась. А потом пробилась внутри гейзером, струёй избивая до боли все внутренности, постепенно накапливаясь, Боль затопила всё вокруг. Некого винить, не на что злится. Как же это не на что, когда у тебя есть ты, не правда ли? Вот такую прикольную идею подкинула мне Боль, постепенно приведя с собой за ручку Вину и Страх. Но о них позже.

Пока Боль и Любовь ожесточённо сплетались в пылу битвы, полем для которой избрали мой слабый разум, вокруг, почему-то, продолжалась жизнь. Такая обычная, совсем не страшная, ещё и окутанная тёплой осенью. И моя ещё вполне детская душа никак не могла собрать всё это воедино.

Разве такое бывает? Разве смерть – это не самое страшное событие? Разве это не то, из-за чего небо должно было упасть на землю? Особенно смерть отца. Как может быть такое, что весь этот мир продолжает так бессовестно, как ни в чём не бывало, существовать себе дальше? Как солнце может продолжать светить? Где молнии, тучи, где вселенская катастрофа, которая абсолютно точно должна была произойти и сожрать всё и вся. В конце концов, неужели все остальные люди в мире не должны были тотчас же быть поглощены папиной опухолью, которая забрала его у нас?

Теряясь в этих, достаточно безумных, вопросах без ответа, пропало ещё какое-то неопределённое количество дней из моей жизни. Всё это напоминало странный сон. Вроде же всё настоящее – деревья, трава, семья, даже друзья. Но чего-то нет. Отца нет.

Будто с картины вырезали основополагающую деталь и теперь ни деревья, ни трава, ни даже небо, сами не могут понять зачем они тут есть. Но самым лишним элементом вдруг стало моё сознание. Невыносимый, неотвратимый факт скорой смерти. Какой жизни может хватить, чтобы не сожалеть о прожитом? Особенно, учитывая, то, что большую часть этой самой бесценной жизни мы проводим в скорби.

А я-то теперь тут зачем?

Я не могу.

Не могу.

Помню ещё как яркий прожектор солнца в лицо ослепил. Я дома. Дома, где больше никогда не будет отца.

Мы не должны были грустить слишком сильно. Сколько раз я слышал всякие разные сказки об усопших, которые попали туда, пошли сюда, с которыми произошло то и это. Я знаю, что скорее всего, мало кто искренне в это всё верит. Но произносить вслух то, что, итак, наполняет разум, просто невыносимо.

Нет никакого после.

После ничего нет.

А ведь хочется как-то сохранить собственный разум. Хоть немного. Хоть часть того, что не заволокло тёмной пеленой. Так что, каждую такую милую сказку, окутанную лёгким флёром слабоумия, я уверенно поддерживал, поддакивал и поддерживал разговор как мог. Надо ли говорить, что мог я это не слишком активно и явно недостаточно вовлечённо.

– Надо жить дальше… Всё равно ничего не исправить. Да и мы не могли, ты же знаешь.

– Знаю, да. Наши жизни продолжаются. Правильно?

– Правильно.

– Надо жить так, чтобы отец гордился нами.

– Да, надо.

Именно так. Так надо было думать. Так думать было правильно. Так надо было, отважно схватившись за собственные волосы на голове, тянуть себя вверх. Ну и, конечно, дело не только во мне. Все эти люди рядом – им же однозначно нужно жить, даже если не хотелось. Их жизни не кончены, им нужно выбираться. Мне тоже нужно выбираться? Тоже. Выбираться из глубокой, холодной ямы, в которую нас всех столкнул без спроса этот жестокий мир.

К тому моменту как среди родных начались все эти разговоры о жизни, проживании горя, а коллективный воспоминательный процесс потихоньку сошёл на нет, внутри меня закончилось жаркое противостояние. Любовь, больно вцепившись корнями в моё сердце тихонько прорастала всё глубже, питая моей кровью свои ярко-алые лепестки. А Боль окончательно разложилась на Вину и Страх, которые, как не странно, вполне мирно уживались все внутри меня, переворачивая органы в процессе бурления и диффузии, сливаясь друг с другом.

Что если теперь умрёт ещё кто-то? Может не сейчас, но позже. Однажды все умрут? И что, ничего не сделать? Я никак не могу помочь? А если могу и просто не знаю как? А если это из-за меня все умирают? А если, когда все умрут, я вдруг узнаю, что это всё была моя вина и можно было всех спасти? А если я тоже умру? Если? Я ведь правда умру. Совсем? И что тогда будет? Ничего, как до рождения? Но я не помню, что было до рождения. Но как может быть ничего? Я не смогу думать? Я ничего не вспомню?

Голову наводнили новые бессмысленные в сути своей вопросы. Жевательной резинкой они зацепились за все шестерёнки, превращая их в огромную зубастую пасть с выпученными от безумия и страха глазами, которая всё продолжала пережёвывать чёртову жвачку снова и снова, без конца. Смерть – страшнейшая нематериальная вещь в мире. Тогда я так думал. Я был молод.

А ведь прошла уже целая неделя. В дом приходили и уходили разные люди – друзья, знакомые, родственники. Кто-то оставался дольше, кто-то почти не задерживался. Я помню только смесь из лиц с красными глазами и какую-то кашу из разговоров. О чём они говорили? Говорил ли кто-то со мной? Всё это ускользнуло из-под пера моего внутреннего летописца.