Читать онлайн Кляпа 2

Глава 1

Утро взорвалось в комнате с интенсивностью, которой бы позавидовал взвод солдат на кофеине. Сначала пискнул вибромолот. Потом что—то заскрипело. Затем Валя, вцепившись ногами в простыню, резко подскочила – и тут же рухнула обратно. Голова гудела, как колокол в дурдоме, сердце билось по рёбрам с напором барабанщика, уволенного за гиперактивность.

Рядом на тумбочке лежал вибромолот. Инструмент усердно мигал, словно посылая сигналы в эфир, дышал еле заметно, как домашний питомец в спячке, а потом – кажется – слегка шевельнулся, будто собирался продолжить начатое без разрешения хозяйки.

– Просыпайся, моя миниатюрная геополитическая катастрофа! – заорал голос внутри с таким вдохновением, будто объявлял победителя вселенского конкурса по непотребству. – Мы начинаем! День первый! Курс молодого бойца! От гусеницы до шалавы – в три дня, без перерыва на жалость!

– Я умерла? – прохрипела Валя, не открывая глаз. – Скажите честно. Это чистилище?

– Это хорошо, что не сразу! – не унималась Кляпа, а в голове заиграла мелодия фанфар, как будто где—то в мозжечке развернули парад.

Валя попыталась повернуть голову. Щёлкнуло в шее. Она застыла. Медленно опустила глаза – правая рука всё ещё сжимала вибромолот. Лампочка на нём мерцала. Оранжевым. Как будто подавал сигнал SOS прямо в космос: «Заберите нас отсюда. Она не выдержит ещё одного свидания с поэтом в лисьих трусах».

– Могу я хотя бы попрощаться с собой прежней? – пробормотала она. – Ну там… помянуть, зажечь свечу, выпить валерьянки?

– Нет! – отрезала Кляпа. – Ты уже другой человек. Ты больше не Валя. Ты – Валентиниана Завоевательница! Богиня разврата! Грандмастер тиндера! Мисс вселенский оргазм две тыщи двадцать пять!

– А можно мне хотя бы остаться женщиной? – тихо спросила Валя.

– Нет. Теперь ты фембот. Полуреальность, полупошлость – сто процентов соблазнительный крах! Сделаем из тебя сладкий гримуар, который мужчины будут читать, потея лбом и душой!

Валя встала. Очень медленно. Как будто боялась, что, если сделает резкое движение, мозг просто сдастся и выкатится через ухо. Халат уже был наполовину съехавшим, тапки – враждебно настроены, а один из них вообще сбежал под шкаф.

– Я не готова, – сказала она. – У меня тут всё ещё внутри…

Разруха, отвращение и флешбеки, которые прорывались сквозь сознание как кадры плохо смонтированного фильма с её участием в главной – и крайне нежелательной – роли.

– Ты – фрегат похоти! – кричала Кляпа. – Сломанная, но с парусами из кружев и желания! У тебя есть тело! У тебя есть лицо! У тебя есть минимум два органа, которым аплодируют в тишине!

Валя дошла до ванной, посмотрела на своё отражение и зарычала. На себя. На жизнь. На трещину в потолке. На чёрта, который подписал контракт с Кляпой и назначил её тренером.

– Я похожа на налоговую после смены, – выдохнула она. – Только хуже.

– Ты похожа на легенду, которую ещё не написали! – возразила Кляпа. – Дай мне десять минут и доступ к гардеробу – и ты станешь половым кошмаром для всех, кто боится сильных женщин!

– Я даже трусы не могу выбрать без ощущения стыда, – сказала Валя, с тоской перебирая засаленные хлопковые. – У меня тут надпись "Be you", и всё, что осталось от неё – буква "B". Всё остальное – вытерлось. Как моя самооценка.

– Это не трусы! – заорала Кляпа. – Это плащ скромности, который мы сегодня снять! Раз и навсегда!

Валя плюхнулась обратно в кровать и натянула на себя одеяло. До подбородка. Потом – до ушей. Потом – поверх головы.

– Я не выйду. Я отказываюсь. Я заперлась. Меня нет. Я ушла в спячку до конца эпохи половых отношений.

– Не-е-ет! – завыла Кляпа. – Не сейчас! У нас расписание! Смотри: 9:00 – встреча с зеркалом. 10:00 – теория соблазна. 11:30 – падение с подворотом. 12:00 – кашель из ада. 13:00 – обед из позора! 14:00 – тренировка по ползанию в колготках!

– Где ужин? – мрачно спросила Валя.

– Он тебе не понадобится, если мы всё сделаем правильно, – прошипела Кляпа.

– Я так жить не могу, – простонала Валя. – Я ещё вчера думала, что моё главное достижение – отчёт за квартал. А теперь я, видимо, сексуальная пугало.

– Правильно! – возликовала Кляпа. – Сексуальное пугало! Плавно переходящее в сладкую кару! Ты – месть, закрученная в чёрный лифчик! Ты – причина, по которой у мужчин начинается сон и бессонница одновременно!

Валя посмотрела в потолок. Трещина теперь напоминала логотип страховки от безумия.

– Мастер—класс, – пробормотала она. – Как стать развратницей за три дня, даже если три дня назад ты подавала документы в монастырь.

– Принято! – крикнула Кляпа. – Это будет твой лозунг! Мы напечатаем его на кружках! На штанах! На презервативах!

– На моём надгробии, – уточнила Валя. – Шрифтом Comic Sans.

Тренировка началась внезапно. Без завтрака, без утренней молитвы, без шансов на побег.

– Вперёд! – скомандовала Кляпа в голове. – Наш первый урок – «Контактное приближение через потерю равновесия». Или, говоря проще, падение – но не просто шлёпнуться, а сделать это с артистизмом, с нарочитой лёгкостью и с таким выражением лица, будто за этой неуклюжестью скрывается тщательно выстроенный эротический подтекст. С посылом: «Ой, извините, это моё бедро прижалось к вашему, вы не против?»

Валя, закутавшись в одеяло, сидела посреди комнаты и смотрела на табурет. На табурете стояла подушка. На подушке – вырезанная из офисного фото морда Вани—айтишника, криво приклеенная к куску картона. Сверху – бумажный стаканчик с надписью «САМЕЦ». Рубашка, обмотанная вокруг спинки, напоминала дежурного в спячке. Если бы кто—нибудь сейчас заглянул в комнату – он бы, вероятно, решил, что в квартире проводят шаманский ритуал вызывания отношений.

– Я не могу, – прошептала Валя, глядя в глаза Ване. Точнее, в его правый глаз. Левый отклеился и свернулся в трубочку.

– Ты обязана, – сказала Кляпа. – Сомнение – это роскошь, которую мы оставим беременным философам. У нас работа. Движение. Стратегия.

– У меня палец не гнётся после того, как я вчера открывала банку с вареньем, – пробормотала Валя. – Это считается уважительной причиной?

– Это считается недостаточным уровнем драмы, – парировала Кляпа. – Подход номер один. На вдохе – взгляд вниз. На выдохе – движение в сторону объекта. Микродрожь в коленях, срывающийся вздох, и… контакт.

Валя вздохнула. Встала. Сделала шаг к табурету. Замерла. Снова шаг. Наклон. И – полёт. Или, если быть точнее, медленное, но неуклонное приближение к полу в стиле «лохматая ветка падает на почтовый ящик».

Подушка с Ваней полетела назад, табурет заскрипел, как старый гобой, и уехал в стену. Валя рухнула, не рассчитать угол, локоть встретился с полом на полном ходу, палец хрустнул, и всё это закончилось на ковре в позе: «Да, я просто здесь полежу и пересмотрю всю свою жизнь».

– Было бы сексуально, если бы ты была мотоциклом, – прокомментировала Кляпа. – Или хотя бы некомплектным шезлонгом.

Валя, сквозь слёзы и боль, пыталась сдержать мат, но в какой—то момент решила, что смысла в этом уже нет. Она не была уверена, услышала ли Кляпа, но вибромолот на тумбочке пикнул, как будто выразил поддержку.

– Повторим! – бодро заявила Кляпа. – Пять подходов, я же говорила. Или ты думала, это шутка? У меня на планете за невыполнение разогревочного упражнения сажают в изолятор без доступа к телам.

– У нас тут на Земле это называется «карантин», – процедила Валя, разматывая бинт.

Остаток дня прошёл в размышлениях о собственной непригодности к любым контактам с противоположным полом, кроме бухгалтерских отчётов. Валя засыпала тревожно, с мыслью о завтрашнем «выходе в люди», который пугал её сильнее, чем падение с табурета.

На второй день она проснулась с ощущением, что у неё всё—таки есть мускулы. Просто все – в состоянии объявления протеста. Палец был замотан бинтом, в душе жила обида, а в голове уже звучал голос:

– Полевые испытания, – торжественно начала Кляпа. – Сценарий: утро. Локация: метро. Цель: мужчина, желательно без сопровождающих. Задача: установить первичный контакт через невербальную аварию. Методика: падение с драматическим акцентом, с последующим переходом к лёгкой эмпатии. Результат: возбуждение интереса без возбуждения уголовного дела.

– Повторяю. Ты идёшь в метро. Видишь потенциальный экземпляр. Не судишь по внешности – наша цель шире, чем твой вкус. Ты подходишь. Оступаешься. Падаешь. Грудью, плечом, локтем – выбирай, чем жертвовать. Главное – взгляд после. Не страха. Не боли. А лёгкого изумления, как будто ты влюбилась, пока летела. Если мужчина нормальный – поможет. Если ненормальный – смоешься под предлогом панической атаки. Всё просто. А теперь поднимайся. Надевай что—то незаметное, но подходящее для каскадёрских трюков. Что—то, в чём можно уверенно падать, но не вызывать жалость у санитаров. Иди. Спокойно. Без фальши. Без театра. Просто как будто идёшь по делам, не вляпываясь в собственную судьбу.

Валя натянула серый свитер, джинсы, чёрные кеды – привычный набор для дня, который не обещал ничего хорошего. Волосы собрала в тугой, почти невидимый хвост, лицо оставила без макияжа: только умытое, с той особой серостью, что появляется после бессонной ночи и осознания своей роли в спектакле под названием «Ты теперь женщина с миссией». На выходе из квартиры она застегнула куртку до подбородка, вдохнула воздух, который пах унылой весной и коммунальной пылью, и сделала шаг в сторону метро. Неуверенный, как будто вниз, но не по лестнице, а в новый жизненный жанр, в котором ей ещё предстояло учиться падать и не ломаться.

На улице действительно было тепло – конец мая, солнце уже не просило разрешения, а просто било в лицо. Воздух тёплый, густой, с запахом распаренного асфальта, листвы и усталости. Люди шли быстро, уставившись в телефоны или в землю, и ни один взгляд не задержался на ней. И это давало странное ощущение свободы – быть невидимой, пока готовишься стать центром нелепого театра.

Спускаясь по эскалатору, Валя старалась не смотреть на себя в отражающих поверхностях. Волнение внутри нарастало, как будто её вело не на платформу, а на сцену, где уже собрались критики. Её сердце билось ровно, но ноги немного дрожали, и с каждым шагом вниз казалось, что ступени уводят её не в метро, а в какое—то тщательно приготовленное приключение с запахом ржавчины и адреналина.

Она встала у края платформы. Дождалась поезда. Вошла в вагон. Села у окна. Сделала вид, что смотрит в телефон. А на самом деле – изучала пассажиров. Один – с наушниками, другой – с пакетом и уставшим взглядом. Третий – с газетой. Вот он – подходящий кандидат: самый обычный, ничем не примечательный, но именно в этом и заключалась его идеальность для первого боевого столкновения с женским телом в полёте. Кляпа шепнула:

– Он. Всё как репетировали. Без истерик. Без пафоса. Просто подойди. Просто оступись. Просто рухни, как будто это была любовь с первого шага.

Валя, уткнувшись в ворот свитера, ехала в вагоне и считала сердцебиения. Кляпа давала инструкции:

– Видишь вон того? С газетой. Прекрасно. Возраст – сорок. Лицо – скучающее. Ослабленная бдительность. Идеально. Подходим, оступаемся, падаем. По возможности – грудью. Без крика. Без трагедии. Просто лёгкое «ой». И взгляд. Ты знаешь, какой. «Извините, я нежданно обрушилась на ваш мир».

Валя сделала шаг. Потом второй. Потом, в последний момент, подскользнулась на собственной нерешительности, нога поехала вбок, сумка перевесила, и всё тело накренилось, как плохо построенный небоскрёб.

Падение получилось. Потрясающее. Она рухнула прямо на мужчину с газетой с такой грацией, будто прыгала в последний вагон, но не в поезд, а в преисподнюю. Газета взлетела. Очки отлетели прочь. Мужчина схватился за сердце, выдал сиплый звук и начал сползать.

– Господи, – только и смогла сказать Валя, сидя на полу в позе поражённого покемона. – Простите. Я не специально. Хотя, если честно, не уверена.

– Это инсульт? – прохрипел он. – Или у меня галлюцинации?

– В смысле – у вас? – обиделась Валя. – Это со мной всё случилось.

Мужчина достал из кармана мятную конфету и сунул ей в ладонь.

– Возьмите. Может, поможет.

– От чего? – уточнила она.

– От жизни.

Остаток пути в метро Валя проделала, уткнувшись в телефон и молча желая провалиться под землю прямо сейчас, а не на следующей станции. Добравшись до дома, она заперлась, мысленно клянясь, что ноги её в метро больше никогда не будет.

Утро было тише, чем вчера. Ни фанфар, ни истерик, даже вибромолот не пикал. Валя проснулась с лёгким чувством, что, возможно, всё это ей приснилось – и Ваня на табурете, и падение на мужчину с конфетой, и аплодисменты санитаров.

Она лежала молча, пока не услышала голос внутри.

– Сегодня мы займёмся вокальной эротикой.

Пауза.

– Прости, чем?

– Голосом. Воздухом. Тем, что ты всегда тратишь на «Извините» и «Я просто бухгалтер». Сегодня ты будешь кашлять.

– Что?

– Кашлять, – чётко повторила Кляпа. – Но не от пыли. Не от злости. А от желания. От лёгкой, многообещающей томности. Чтобы каждый вдох говорил: «Я – дразнящая загадка с небольшим першением». Мы поставим голос, Валентина. Мы поставим дыхание. И если повезёт – кого—нибудь поставим на колени.

Валя медленно встала, пошаркала в ванную и, не включая свет, завернулась в полотенце. Постояла немного, глядя на себя в зеркало. Лицо было такое же, как вчера: усталое, замятое, с тем выражением, когда вроде бы и жива, но как будто уже давно не участвует в происходящем.

– Начинаем, – сказала Кляпа. – Представь: ты входишь в комнату. Вокруг мужчины. Ты молчишь. Ты не улыбаешься. Ты не подмигиваешь. Ты просто кашляешь. Один раз. Мягко. Не как человек, у которого аллергия на весну, а как женщина, которая… м-м-м… интригует своей недоступной дыхательной системой.

Валя сделала вдох. Попробовала выдать нечто между «кхм» и «м-м-м», но получилось «ЫЫКХ».

Зеркало покрылось испариной. Полотенце соскользнуло с плеч. Валя закашлялась по—настоящему. Кляпа молчала, возможно, пересчитывала нейроны.

– Ты уверена, что это соблазнение? – прошептала Валя, поднимая полотенце.

– Это заготовка. Упаковка. Сырой материал. Дальше мы всё отшлифуем. Ты как… трахеальный джаз. Пока без ритма. Но с потенциалом.

Она попыталась ещё. Теперь – с придыханием. Получилось так, будто она застряла между зевком и попыткой позвать маму. Откуда—то из—за стены раздался звук: глухой, как удар тапка о стену. Через десять секунд – звонок в дверь.

Валя, обмотавшись полотенцем сильнее, выглянула в глазок. За дверью стояла соседка. В халате, с пузырьком сиропа от кашля и выражением лица, в котором смешались забота, ирония и завуалированное подозрение.

– Девочка, – начала она, – ты, похоже, серьёзно простудилась. Сухой кашель, и такой надрывный… Я тут принесла сироп, хороший, импортный. Попей. А то, не дай Бог, бронхит или воспаление пойдёт.

Валя не открыла. Просто сползла по двери на пол.

– Ну, – сказала Кляпа, – по крайней мере, у нас уже есть одна реакция. Технично? Нет. Эффектно? Более чем.

Днём они пошли в кафе. Кляпа настояла – нужно протестировать технику на открытом пространстве, среди людей, с шумом, запахами и живыми реакциями. Валя выбрала столик у окна, заказала чай с лимоном и села, глядя в меню, как будто пыталась вычитать оттуда смысл жизни.

– Готова? – шептала Кляпа. – Глубокий вдох. Спокойствие. Ты – чих, превращённый в искусство. Не забывай про глаза. И не забывай про шею. Лёгкий наклон, как будто ты не кашляешь, а передаёшь миру флюид.

Валя напряглась. Вдохнула. Кашлянула.

Мимо проходил официант с подносом. Он резко обернулся, сбросил посуду, подскочил к ней и начал хватать за талию.

– Она подавилась! – крикнул он в панике. – Уберите стакан! Где салфетки?!

– Я не… – попыталась сказать Валя.

Он обнял её сзади, сжал ребра, и чай вылетел из носа. За соседним столиком кто—то ахнул. В зале повисла тишина.

– Всё хорошо! – прокричал официант, продолжая трясти Валю. – Она снова дышит! Она живёт!

Кто—то зааплодировал. Кто—то снял на телефон. Валя сидела, вся в апельсиновом соке, с оторванной серёжкой и лицом человека, которому только что предложили публичное крещение.

– Запиши, – сказала Кляпа, – ты первая женщина в истории человечества, которую спасли от кокетства, приняв за жертву шаурмы. Соблазн через удушье требует доработки.

Валя не ответила. Просто взяла салфетку и начала вытираться. Лицо, руки, самооценку.

Потом встала, оставив деньги на столе. И пошла домой. Не плача. Не смеясь. Просто шла, как идут после экзамена, когда точно знаешь – пересдача неизбежна. Но, возможно, уже и не страшна. Потому что хуже некуда. Или, наоборот, – именно отсюда всё и начинается.

– Ну всё, хватит. Ты – проблема интерфейса, – сказала Кляпа с видом айтишника, настраивающего роутер при помощи шаманства. – Грусть цвета архивного документа. Серый файл без расширения. Даже вирусы тебя стороной обходят, боятся заразиться обыденностью.

– Я комфортная, – попыталась возразить Валя. – Это костюм безопасности. Универсальная броня приличия. Серая, неприметная, как окошко погашения ипотеки в «Сбербанке Онлайн».

– Это не броня, это тряпка от пыли! – рявкнула Кляпа. – У тебя причёска в форме налогового предупреждения. Макияж «прощай, мечта». Ты не выглядишь скромно. Ты выглядишь как человек, который воздерживается от жизни!

Валя медленно втянула голову в плечи, как черепаха, которую сейчас будут красить в цвет «вишня с угрозой». Она молчала. Но внутри уже собиралась в колючий клубок, в котором отчаяние чесалось рядом с тоской.

– Всё. Подъём. Идём в салон. Сейчас мы тебя отформатируем – и установим обновление: богиня версии 6.9.

Валя стояла у стойки администратора, как человек, сдавший ребёнка в секцию тхэквондо и понявший, что это был он сам. Говорила шёпотом, будто за ней следил Роспотребнадзор.

– Мне нужно что—то незаметное. Очень. Как тень мыши. Только без намёка на секс. Без… возможности быть воспринятой. Ну, знаете… чтобы даже я сама себя потом не узнала, и в панике убежала обратно в шкаф с документами.

Администратор кивнул с каменным лицом. На фоне внутренний планшет Кляпы подмигнул, запуская опцию «Полный апгрейд: богиня в истерике». Что особенно удобно – всё, что Кляпа выбирала на своём ментальном интерфейсе, мгновенно синхронизировалось с компьютерной системой салона. Администратор не удивлялся, не уточнял, просто получил нужную команду на монитор: «Уровень вмешательства – максимальный». Операция началась.

Парикмахер взял в руки резинку. Валя рефлекторно вцепилась в подлокотники. Тугой хвост – её священный канат, связывающий с внутренним контролёром по стилю. Щёлк. Пряди сыплются на плечи. Валя дёргается. Лицо – как у первокурсницы, которой только что объяснили, что экзамен завтра, а не через месяц.

– Ты уверена, что у меня есть череп? – шепчет она. – Под волосами. Вдруг он несимметричный?

– Уверена, – отвечает Кляпа. – У тебя череп, как и жизнь, – со смещённым центром тяжести. Ничего, выровняем.

Цвет: чёрный с синим отливом. Волны. Волосы теперь падали на плечи, как безработные, решившие зависнуть на неопределённый срок. Пока краска впитывалась, Валю замазали белой маской. Она сидела в кресле, похожая на торт, у которого отобрали свечи. В зеркало старалась не смотреть. Там шевелился кто—то, кого она не звала.

– Я теряю себя, – сказала она. Глухо. Коротко. Взгляд в пол.

– Нет, – сказала Кляпа. – Ты теряешь человека, у которого четыре одинаковых серых кофты. Сейчас найдём кого—то повкуснее.

Примерочная. Вешалки. Страшные ткани. Вещи, в которых можно либо соблазнять, либо поймать солнечный удар от отражения в витрине. Платья обтягивали, кофты свисали, юбки взлетали при попытке дышать.

– Я похожа на конфету из дешёвого набора, – пробормотала Валя, глядя на себя в платье с пайетками.

– Да. Но конфету, которую стыдно есть, а хочется. И не факт, что руками.

– Я похожа на дорогую… – начала она, не зная, как закончить.

– Проститутку? – уточнил стилист. – Нет—нет, не переживайте. Вы выглядите как доступная женщина. Но по очень высокой цене.

Валя хрюкнула. Засмеялась. На вдохе. Слёзы – на выдохе. Потом села на пуфик и заплакала уже по—настоящему. Но молча. Потому что внутри происходило что—то странное. Что—то вроде перезагрузки BIOS, только без кнопки «Отмена».

Макияж был последним аккордом. Губы – яркие, глаза – как сцена, скулы – словно кто—то нарисовал их на злобу дня. В отражении – женщина. Не богиня, не вамп. А просто человек, который наконец вышел из тени и даже не споткнулся.

– Ну вот, – сказала Кляпа. – Теперь ты не Валя. Ты вирус. И ты будешь распространяться. Особенно по мужским сетям.

Вечером Валя несколько раз подходила к зеркалу и каждый раз вздрагивала, словно заставала дома постороннего человека. Засыпая, она уговаривала себя, что всё это ненадолго, и скоро старая Валя обязательно вернётся на место.

После салона Валя была уверена, что единственное, что нужно сделать – это спрятаться. В шкаф. Под ванну. В налоговую. Главное – подальше от зеркал, мужчин и любых предметов, способных отразить её новый облик, пусть даже ложка.

Но Кляпа уже действовала. Пока Валентина с тоской выбирала между «попить воды» и «исчезнуть», в недрах ментального интерфейса обновился профиль в Tinder. Фото выбрано без согласования. То самое: купальник, криво завязанный пояс, взгляд – «я не знаю, зачем я тут, но мне уже интересно». По выражению лица – как будто Валю спросили, умеет ли она танцевать на пилоне, и она ответила: «Нет, но у меня хороший баланс и много подавленного гнева».

Под фото Кляпа поставила подпись: «Скромна, но могу удивить». В разделе «о себе» появилось: «Люблю кофе, цифры, разрушение стереотипов и внутренние трансформации. И да, это моё настоящее лицо. Скажи спасибо Кляпе».

Валя обнаружила всё это утром, когда просто хотела включить музыку и случайно открыла Tinder. Телефон вибрировал. Пищал. Мерцал. Словно находился в состоянии сексуальной тревоги.

– Что это? – прошептала она.

– Успех, – сказала Кляпа. – Или, если по—научному: массовая реакция на внезапное пробуждение твоей визуальной харизмы.

На экране – уведомления. Сначала двадцать. Через минуту – сорок. Вибрация усиливалась, как будто телефон хотел вырваться и лично поздравить её с выходом в свет. Валя смотрела на экран, как на термометр в ядерном реакторе.

– Это бот—атака? – спросила она. – Пожалуйста, пусть это будут роботы. Или недоразумение. Или массовый баг.

– Это мужчины, – с наслаждением ответила Кляпа. – Разные. Настоящие. Из мяса, мыслей и со свободным временем. Смотри: вот этот пишет, что ты – огонь в архивной пыли. А вот этот предлагает кофе и обсуждение налоговых лазеек. Такой себе прелюд. Но это только начало.

Валя глянула в экран. Фотографии мелькали одна за другой: улыбающиеся лица, густые бороды, подписанные торсы, странные шапки, филологи, айтишники и даже пара астрологов. Везде было ощущение реальности. Не фейков. Настоящих людей, которые увидели её – и нажали «нравится».

Ладони вспотели. Причём не от стыда, как обычно. А от странного внутреннего перегрева. Как будто под кожей пробудился какой—то древний механизм, давно забытый, но всё ещё рабочий. Её лайкают. Её замечают. Кто—то хочет увидеть её не только в бухгалтерском отчёте.

Она вздрогнула, увидев знакомое лицо. Сергей Валентинович – её начальник, человек с безупречно гладкой лысиной и очками в золотой оправе, который, казалось, ещё вчера считал её незаметным элементом офисного пейзажа. Комментарий: «М-м-м… неожиданно». Валя всхлипнула.

Следом – Паша. Курьер. Просто огонёк. Без слов. Но и без паузы. Словно между «здравствуйте, вода» и «можно ваш номер?».

– Всё. Я умираю, – прошептала Валя. – Я умираю, как женщина, как сотрудник, как личность. Я… лайкнута.

И уронила телефон. Он звякнул, перекатился под кровать, и пищать перестал. Наступила звенящая тишина.

– Мы в эфире, – радостно заявила Кляпа. – Я веду прямую трансляцию твоего первого цифрового триумфа. Внимание, внимание, дамы и господа, встречайте: девушка, которую ещё вчера лайкали только госуслуги, теперь в топе по запросу “Интеллигентная, но с потенциалом”!

Валя, лежа лицом в подушку, чувствовала, как под кожей щекочет то ли стыд, то ли восторг, то ли гормональная буря. Это было как смотреть фильм, где ты – главный герой, но режиссёра зовут Кляпа, а сценарий написан на основе твоих страхов.

– Ты чувствуешь? – спросила Кляпа. – Это признание. Это вожделение. Это цифровой свист. Ты – не просто учётная единица. Ты – запрос. Ты – капча, которую хотят пройти.

– Я… хочу в шкаф, – прошептала Валя. – Сложиться. Заслуженно. Без телефона.

– Поздно. Ты вирус. Ты уже в системе.

Она закрыла лицо ладонями. Смеялась. Слёзы текли. Смех шёл по телу, как дрожь. Всё это было смешно. Дико. Глупо. И восхитительно.

Потому что впервые за долгое время Валентина не просто существовала. Она была замечена. И от этого становилось не страшно. А почти – приятно.

Кровати не хватало только таблички «ремонт зоны комфорта». Валя лежала поперёк, в позе недоумения, с одеялом, натянутым до ушей, и ощущением, что мозг теперь официально работает по восьмичасовому графику с перерывами на стыд.

Ноги болели, как будто за день она успела станцевать чечётку на асфальте в шпильках. Плечи ныли, уши гудели, глаз дёргался сам по себе, без согласования с центральной системой. Она была похожа на раненого бойца, вернувшегося с передовой, где враг – это неудобные каблуки, мужские лайки и кашель с двойным подтекстом.

– Подводим итоги, курсант, – скомандовала Кляпа весело, как будто не в голове живёт, а в openspace, где все получают премии за провалы.

Валя не шевелилась. Дыхание ровное. Вид страдальческий. Руки раскинуты, как у героини мелодрамы на пятнадцатой минуте перед вмешательством сценариста.

– Сегодня ты официально стала женщиной, – продолжала Кляпа. – Со сбоем системы, переустановкой драйвера и вспышкой на фронтальной камере. Я горжусь. Ты была на дне. Потом под ним. Потом на сцене. Потом снова под ним. Но ты держалась. Почти изящно!

– Мне кажется, я родила из себя другую себя, – прошептала Валя, не открывая глаз. – И она требует обратно чек и инструкцию.

– Не бойся, это просто ломка нормальности. Ты теперь не просто Валя. Ты – героиня сериала, в котором первый сезон – это кошмар, а дальше будет хуже, но с бюджетом!

Кляпа бегло прогоняла события:

– Падение? Было. Унижение? Многослойное. Кашель? Апокалиптический. Переодевание? С элементами трагикомедии. Лайки? Двадцать семь подтверждений твоего сексуального существования!

– Я больше не уверена, умею ли дышать без какой-либо интерпретации, – пробормотала Валя. – Всё кажется метафорой.

– И правильно, – бодро парировала Кляпа. – Женщина – это всегда метафора. Особенно в купальнике!

Валя натянула одеяло выше, почти до макушки. Хотела исчезнуть. Раствориться в текстиле. Застегнуться в капюшонного типа капсулу.

– Завтра, – торжественно заявила Кляпа, – начинается фаза «Полевая миссия. Настоящие люди. Настоящие прикосновения. Без падений. Без симуляций. Только живая плоть и твой новый вайб».

– Я не хочу вайб. Я хочу чай. И бланк на увольнение из этого проекта.

– Запрос отклонён, – сказала Кляпа с таким сочувствием, как бухгалтер, сообщающая про просроченный вычет.

Валя фыркнула. Потом вздохнула. Потом снова фыркнула, но устало, как старый ежик на пенсии.

– Ну ладно… теперь хотя бы знаю, как НЕ надо флиртовать. Всё остальное – импровизация.

– Ты не флиртовала, – деловито поправила Кляпа. – Ты отрабатывала сценарии соблазнительного краха. Причём с эмоциональной синхронизацией. Это очень ценно. Особенно для наблюдателей. Особенно в формате 4D.

Валя кивнула в подушку. Уже почти спала, но ещё сопротивлялась сну из принципа. Так, на автомате, чтобы не проиграть этот день без боя.

– После всего, что было, мне уже ничего не страшно… кроме меня самой. И моей утренней причёски. Там может быть то, что требует крещения.

– Угу, – хихикнула Кляпа. – А ещё надеюсь, что, если когда—нибудь тебе будут писать некролог – то хотя бы не в купальнике.

– Это зависит от того, как пройдёт свидание, – отозвалась Валя, зарываясь глубже, как червь в почву бессознательного.

А потом всё стихло. Даже внутри. Даже Кляпа, наконец, замолчала. И это было странно приятно. Как будто за окном выключили весь мир, оставив только усталость, сбившиеся мысли и… ощущение, что, возможно, впервые за долгое время что—то сдвинулось. Пусть и не туда, куда хотелось.

Глава 2

Валя шла к офису, как приговорённый – с прямой спиной, напряжённой шеей и взглядом в асфальт. Каблуки стучали с такой уверенностью, словно под ногами был не весенний тротуар, а сцена филармонии. Воздух пах чем—то новым – или это просто духи с ванилью и дерзостью, которые Кляпа заставила на себя вылить в последний момент. Ключ—карта не сработала с первого раза, и Валя подумала, что это знак: вселенная не готова к её новому виду. Со второго раза турникет сдался. Лифт ехал дольше обычного, успел несколько раз дёрнуться, как будто переваривал её внешний вид, и только потом нехотя открыл двери на нужном этаже.

Когда Валя шагнула в офис, время пошло вспять. Коллеги замерли. Кто—то, возможно, даже начал заново свою жизнь – с той самой секунды, когда взгляд упал на неё. Компьютеры шумели, но никто не печатал. Принтер издал полстраницы и затих. Даже кофемашина, обычно плотно занятая утренними потребностями бухгалтерии, вдруг остановилась, испустив лёгкое сопение, словно застыдилась.

Валя остановилась у порога, будто вышла на парад. Не нарочно – просто шпилька слегка увязла в ковролине, и чтобы не споткнуться, она замерла на долю секунды. Но этого хватило, чтобы весь офис принял это за позу. Позу женщины, уверенной в себе, в своей груди, в своём декольте и в красной помаде, от которой тошнило всех Люсь сразу. С головы до пят – она была новой. Даже не женщиной – манифестом. В ней не осталось ничего от прежней Валентины, которую путали с архивным шкафом и один раз нечаянно приняли за декоративное растение.

Иванович, уткнувшийся в телефон у кофемашины, поднял глаза, увидел Валю и… застыл. Его стакан с кофе остался в руке, но жидкость начала медленно перебираться через край. Кофе стекал по его пальцам, капал на пол, растекался по плитке, собираясь в лужу, подозрительно напоминающую карту Австралии. Он не шелохнулся. Только через пару секунд пробормотал:

– Кофе сегодня какой—то горячий, чуть не обварился от вида Валентины.

Коллеги начали очухиваться, словно после гипноза. Кто—то кашлянул, кто—то повернул голову, кто—то пытался продолжить печатать, но пальцы не слушались. Один из сотрудников сделал вид, что ищет что—то на полу, лишь бы избежать зрительного контакта. Другой уронил степлер.

Валя прошла сквозь этот затихший муравейник как гость из будущего. В голове пульсировала мысль: «Я сделала это. Я пришла. Теперь или уволят, или обогреют». Её сердце билось быстро, но не от страха. От адреналина. От того странного состояния, когда тебя вдруг начинают видеть. Всерьёз. Как женщину. Как загадку. Как проблему, которую хочется решить руками.

Ни одно слово не было сказано. Но всё было ясно по глазам, по жестам, по неловким попыткам вернуться в рутину. Мужчины молчали громче обычного. Женщины молчали так, как будто уже выносят приговор.

Кляпа внутри хихикнула. Не сказала, не прокомментировала, не выдала очередной лозунг – просто затаённо хихикнула. Валя знала этот смех. Он значил только одно: начинается шоу.

Она шла мимо Ивановича. Тот сделал шаг в сторону, наступил себе на шнурок и чуть не упал. Её стул скрипнул, как кресло в зале заседаний, когда кто—то встаёт, чтобы объявить: «Я готова». Но она не вставала. Только села. Спокойно. Неуклюже, но с достоинством. Как садятся те, кто сегодня не принесёт обед, но принесёт катастрофу.

На соседнем столе упала ручка. Следом – калькулятор. Бухгалтерия распалась на молекулы.

Валя открыла ноутбук. Сделала вид, что проверяет отчёты. На экране дрожал курсор, как будто даже техника чувствовала перемены. Внутри бурлило. Но снаружи – полная концентрация. Она чувствовала спины, взгляды, затылки, рты, которые приоткрылись от удивления, и носы, что дрожали от смешанных ароматов косметики и опасности.

Кто—то тихо прошептал: «Это точно Валя?». Ответа не последовало. Потому что ответа не было. Это уже не была просто Валя. Это была женщина, которой стали бояться ещё до первого слова.

Первым на подходе оказался Ваня—айтишник. Обычно он появлялся незаметно, как системное обновление, но сегодня возник внезапно, с видом человека, которому срочно нужно обсудить не баг, а багиню. Стоял с кружкой, на которой было написано «Root access only», и таращился в Валю так, будто только что нашёл в коде функцию, отвечающую за эрекцию.

– Слушай, – начал он, приподняв брови над линзами, – я, конечно, не совсем традиционной ориентации… но сегодня у меня почему—то необычно трепещет сердце.

Голос у него был мягкий, как у ассистента в приложении, а взгляд – честный, как у тестировщика перед дедлайном. Валя кивнула, не зная, куда себя деть. Попыталась улыбнуться, но вышло как у человека, который случайно запустил платную подписку и не знает, как её отменить.

– Тебе очень идёт. Ты сегодня как… как «Дарк—мод» в бухгалтерии, – добавил Ваня, немного покраснев.

Валя мысленно умоляла его сменить тему на бэкапы, фаерволы, RAID—массивы, хоть что—то… Но Ваня, довольный собой, удалился к принтеру, оставив после себя лёгкий след восхищения и парфюма с нотами мяты и загадки.

Не прошло и двух минут, как в дверях бухгалтерии застрял Паша. Курьер. Его фигура, как всегда, полностью заполняла проём. В одной руке – пакеты с водой, в другой – ящик с канцелярией, а на лице – выражение любовного помрачения. При виде Вали он остановился, как танк на поле с одуванчиками, уронил ящик, затем пакеты, а следом и ключи.

– Оп-па… – произнёс он, будто комментируя падение экономики. – Ты… м-м-м… ну, офигеть… Слушай, а… хочешь пообедать?

Голос его дрожал, как экран телефона в руке у бухгалтера на пенсии. Валя от неожиданности уронила ручку, потом подняла, потом снова уронила – теперь уже как актёр в любительском театре абсурда. Паша, не дожидаясь ответа, потянулся за накладной, но забыл подписать её и, пятясь, наступил себе на шнурки, чуть не опрокинул шкаф с документами.

– Ну, тогда я… э—э… позвоню? – бросил он, удаляясь с грацией развёрнутого парашюта.

Сразу после него появился Слава. Стажёр. Юный, нервный, с лицом, как у студента, которого вызвали к доске по бухгалтерскому праву после весеннего запоя. Он шёл, глядя в отчёты, и врезался в воздух возле Вали. Бумаги полетели, как голуби в свадебном клипе. Он начал их собирать судорожно, путаясь в листах и собственной влюблённости.

– Простите, – пробормотал он, не поднимая головы, – я… это… просто вы сегодня… м-м-м… у вас маникюр – шикарный.

Он посмотрел на её руки с тем благоговением, с каким обычно смотрят на реликвии или служебные записки от генерального. Валя поджала пальцы, пытаясь спрятать их под папкой. Сложно было определить, что краснело сильнее – ногти или уши.

И тогда всё началось. Все начали подходить. Кто с вопросами. Кто с предложениями «попить водички». Кто с открытым ртом, забыв зачем вообще пришёл. Валя пыталась отгородиться от реальности бумагами, калькуляторами и собственной неуверенностью. Она нырнула в ящик стола, как подлодка в тревожные воды, надеясь, что если прятаться глубже, то и похоть коллег отступит.

Но запах – её, чужой, новый – уже расплылся по отделу. Он был сладким, дерзким, почти клубничным. Тело выдавало флюиды, даже если мозг требовал немедленного отката. Она чувствовала себя украшением, которое случайно поставили на алтарь. Ни один взгляд не скользил мимо. Все липли.

Дыхание сбивалось. Уши жгло. Шея чесалась, как будто туда поселилась мораль. Она вспотела в месте, где обычно потели только Excel—формулы. Её оторванность от привычной невидимости становилась невыносимой, но внутри что—то замирало от странного восторга.

Кляпа молчала. Видимо, наслаждалась представлением, как режиссёр, который наконец—то увидел, как актриса вошла в роль. Валя не слышала комментариев, но ощущала одобрение. Оно вибрировало где—то на уровне солнечного сплетения.

Айтишник Ваня снова прошёл мимо, бросив взгляд через плечо.

– Ты выглядишь настолько сексуально, что даже я задумался о смене ориентации на бухгалтерскую, – произнёс он тихо, но с тем затаённым жаром, который даже в его круге общения считается тревожным.

Валя в панике подумала: «Ну всё, теперь меня официально признали корпоративным сотрудником с айтишной ориентацией». И прижала папку к груди. Внутри было пусто. Но выглядело – как броня.

Первой заговорила Люся. Не громко, не с драмой – просто встала от стола и медленно, методично провела пальцем по подоконнику. Пыль, как всегда, оказалась. Она покачала головой, будто разочаровалась в целой эпохе, и только потом подняла глаза на Валю.

– Офис всё—таки не театр, – сказала она, ни к кому конкретно. – Хотя теперь уже и не скажешь.

Никто не ответил. Не было команды – но все услышали. Воздух в бухгалтерии стал плотнее. Плотный, как глазурь на торте, но с привкусом соды.

– Ну и кислая у вас тут атмосфера, – наконец, раздалось изнутри. Кляпа ожила с выражением, достойным секс—коуча в отставке. – Я, конечно, понимаю, зависть – вещь полезная, она хоть циркуляцию крови разгоняет, но, девочки, если вы и дальше будете метать пассивную агрессию, я тут устрою показательное обнажение с разбором белья. У кого что есть – и у кого чего никогда не будет.

Она захихикала, как будто только что придумала новую форму пытки для ханжей: медленное раздевание под «Свод правил внутреннего распорядка». – А Валю я вам не отдам. Вы её, конечно, хотите обратно в формат "девочка—серая—папка—с—прошивкой", но извините: апгрейд завершён, и теперь она, знаете ли, поддерживает только протоколы высокой влажности и низкой моральной устойчивости в радиусе пяти метров. С чем я вас и поздравляю.

Валя пыталась сделать вид, что не слышит. Экран Excel подёргивался, как будто тоже нервничал. Пальцы жали на клавиши, не зная, что именно писать. На столе стоял степлер, рядом лежала ручка, а внутри всё сводилось к одному вопросу: как быстро можно отменить себя обратно?

Люся вернулась на место, села, покрутила в пальцах скрепку.

– Не люблю, когда женщина меняет себя под чужой вкус, – добавила она спустя минуту. – Это слабость. Настоящая женщина себя не продаёт. Её покупают целиком. Или никак.

Эта фраза пошла по отделу, как по коридору. У каждой – свой отклик. Кто—то кивнул. Кто—то закусил губу. Кто—то сделал вид, что увлечён отчётом. Но общая волна прошла. Признание: Валя вышла из общего строя. А таких не прощают. Особенно если они красивее, свежее, свободнее.

– Ну наконец—то, – протянула Кляпа с ленивым восторгом, – коллектив почувствовал опасность! Женщина, которая вдруг стала соблазнительной, – это как змея в библиотеке: всем хочется заорать, но никто не знает, по какой инструкции её вытаскивать. А ведь я предупреждала: апгрейд Вали – это не просто смена прически. Это ядерная перезагрузка архетипа. Теперь она не просто бухгалтер, она соблазнительница с доступом к первичным документам и вторичным желаниям.

Кляпа хихикнула, в голосе сквозили фанфары.

– Хотите знать, что такое женская зависть, детки? Это когда у одной новая помада, а у другой – только старая обида и муж, который не вывозит даже мусор, не то что страсть. У Вали теперь всё есть: форма, феромоны и флуоресцентная способность возбуждать даже в Excel. Она не виновата, что вместо борща испеклась шлюшечка на дрожжах Кляпы. Приятного аппетита, девочки.

Валя сжала мышку. Пальцы вспотели. В голове было пусто.

У кулера собрались две женщины. Наталья из кадров и Марина из договорного. Обе – с опытом, с глазами, которые видели всё: разводы, авансы, корпоративы и унижения. Говорили тихо. Спокойно. Но каждая фраза летела, как иголка, точно в кожу.

– Слишком резко. Вчера – тень, сегодня – обложка. Такие метаморфозы без посторонней мотивации не случаются.

– Думаешь, с кем—то?

– Думаю, на кого—то.

– Начальник?

– Или хочет начальника. А может, хочет, чтобы подумали, что хочет. Что хуже, сама не знает.

Смеха не было. Ни в словах, ни в паузах. Только выводы. Точные, быстрые, как бухгалтерские формулы. Их не интересовали чувства. Только результат.

– Вот оно началось, – пропела Кляпа с оттенком театрального ужаса. – Коллективное обрезание клиторного воображения! Дорогие мои, вы там что, пишете комментарии для форума «Мораль и калькуляция»? Вон та, у кулера, ещё вчера обсуждала, как муж ей не даёт. А сегодня она уже верховный суд по делам офисной похоти?

Голос стал слаще. Ядовитее. Веселее:

– Девочки, расслабьтесь. У Вали не гормональный срыв, у неё – взросление тазовой уверенности. Она теперь не просто Валя. Она – кризис ваших серых фантазий. И если вам кажется, что она сделала это ради начальника – поздравляю, у вас устаревшее программное обеспечение. У Вали теперь не брак по расчёту, а расчёт по возбуждению. И что вы ей можете предложить? Пирожки из лука и уксусное осуждение? Да она вас этим маникюром порвёт, не оставив следов на клавиатуре.

Валя встала. Не знала зачем – просто не могла больше сидеть. Пошла в сторону кухни, чтобы налить себе воды. Стакан оказался пуст. Кулер булькнул, как будто вздохнул. В этот момент она услышала:

– Видела, как он ей подал отчёт? Сложил, выровнял, будто с цветами пришёл. Мы таких жестов за год не видим.

– А она как на него смотрит… Это уже не бухгалтерия. Это павильон на съёмочной площадке.

– Хорошо, что я замужем, – сказала Наталья. – У меня уже всё случилось. Мне не надо. А ей, похоже, очень надо. Причём сразу всё.

– Да что вы знаете о «надо», – отозвалась Кляпа с удовольствием, как будто вылезла из шкафа в образе бурлеск—диктора. – У Вали теперь в организме установлен модуль «Мужик—распознавание плюс». Видит внимание – активируется желание. Видит отчёт – превращает его в прелюдию. А взгляд начальника? О, девочки… он туда вложил всё, что не смог вложить в годовой бюджет!

Она залилась сладким смехом:

– И, если вы думаете, что ваша замужняя стабильность защищает вас от искушений – ха! Валя теперь как вирус: стоит одному прикоснуться к её локтю, и у него на жёстком диске прописывается желание раздеваться при звуке Excel. Потому что Валя – это уже не девушка. Это обновление офисного ПО, в котором больше не работает функция «игнорировать возбуждение».

Валя повернулась. Не громко, не резко. Просто ушла. Шла медленно, будто несла что—то хрупкое – себя. Не в руках, в плечах. Посадила себя обратно за стол и выдохнула. Экран моргнул, мышка заела. Сердце било ровно, но неубедительно.

Она вспомнила старый сон: идёт по офису в купальнике, и никто не обращает внимания. Сейчас всё наоборот. Полностью одета. И чувствует себя голой.

Люся взяла в руки электронную сигарету, затянулась и проговорила в воздух:

– Раньше у нас в бухгалтерии мужчины вымирали от скуки. Теперь начнут от желания. Но вряд ли от счастья.

– Так и запишем в отчёт по внутренним рискам: повышенный уровень офисной эрекции, – протянула Кляпа с откровенным удовольствием. – И добавим примечание: источник угрозы – Валентина, с новым интерфейсом и встроенной системой возбуждения. Если раньше мужики в отделе писались только от страха перед аудиторской проверкой, то теперь – по другим причинам, и прямо в штаны.

Голос Кляпы был сладким, как зефир на гормонах:

– Вы, главное, держитесь, девочки. Я понимаю, тяжело, когда коллега начинает выглядеть, как секс—инструктаж на каблуках. Это же надо – всю жизнь думала, что "файл" это документ, а теперь выяснилось, что это состояние. У Вали теперь всё – как надо: губы – для побудительных наклонений, бёдра – для экспортного шока, взгляд – как счёт за отопление: страшно, дорого и вызывает жар.

Кляпа хихикнула:

– Валя теперь не сотрудник. Она – контрагент от страсти. И если кто—то не может с этим справиться – пишите жалобу в техподдержку. Только не забудьте приложить влажную салфетку.

Фраза не вызвала ни смеха, ни реакции. Только тишину. Валя знала – смеялись внутри. Каждый – по—своему. Но вслух не решались. Пока.

Всю оставшуюся часть утра она сидела ровно, дышала медленно и делала вид, что полностью поглощена задачами. В реальности – считала слова. Слова, которые про неё произнесли. Слова, которые она бы сказала в ответ. И те, которые так и не нашла. Их было слишком много.

Всё началось в коридоре, который обычно служил невидимой границей между двумя несовместимыми измерениями – миром платёжных ведомостей и миром выговоров с обтекаемыми формулировками. Но сегодня он был ловушкой. Удачно вычищенный, пахнущий хлоркой и чужими намерениями, этот коридор с узкими стенами и тусклым светом превратился в место событий, которые Валя потом ещё долго бы прокручивала в голове, если бы это была только её голова.

Она шагала быстро. Не убегала, не пряталась – просто шла, как шла всегда, когда нужно было пройти мимо чего—то опасного, не выдав дыханием, что страшно. Каблуки – новые, скользкие, непривычные – гремели по плитке. В голове крутилась таблица с незавершённым отчётом, но в груди уже росло ощущение, что день всё—таки не даст ей просто доработать до обеда.

Пятно на полу не предупреждало. Оно просто было – тёмное, ничем не примечательное, но коварное. Валя наступила на него как раз в тот момент, когда из—за угла вышел Сергей Валентинович – сам, во плоти, в костюме Hugo Boss и с лицом, которое в любой другой ситуации ассоциировалось бы с бонусом к кварталу. В этот момент всё произошло одновременно. Валя поскользнулась. Папка вылетела. Тело ушло вперёд. И через секунду она врезалась в него грудью, лбом, носом и ещё чем—то, что сложно было определить без медицинской экспертизы.

Парфюм был густой, как сливки, с нотками уди и доминирования. Ткань пиджака оказалась неожиданно тёплой, чуть шершавой, но с тем особенным лоском, который, казалось, могли позволить себе только мужчины с доступом к бюджету на представительские расходы. Валя вжалась в него так плотно, что рука автоматически ухватилась за лацкан, вторая – инстинктивно соскользнула ниже и замерла в районе ремня. Отдышка, испуг, ступор.

– Простите, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Я… не хотела… Это… опора неожиданная… теплая…

Речь была скомканной, как записка в школьный дневник. Но дальше что—то изменилось. Голова осталась прежней, а тело – нет. Спина выпрямилась. Пальцы, вместо того чтобы отпустить, скользнули по пиджаку. Грудь подалась вперёд. Бёдра будто нарисовали из другого сценария. И из глубины, лениво, сладко, растянуто – вынырнула Кляпа.

– Ой—ой, – раздалось внутри, но уже как будто и снаружи. – Какая я, оказывается, ловкая. Секунда – и уже держусь за власть обеими руками. Простите, Сергей Валентинович, не сдержалась. Это всё инстинкты. А вы, похоже, совсем не против. М-м-м?

Голос был не Валин. Губы шевелились иначе. Спина выгибалась под другим углом. Ироничным. Точным. Сексуальным в той мере, в какой можно быть сексуальной в коридоре между бухгалтерией и серверной.

Сергей Валентинович сначала замер. Затем выпрямился. Затем снова немного подался вперёд. Его лицо будто расплылось в удовольствии от полученного внезапно флирта, который никто не ожидал – даже сама Валя. Он не убрал руку с её талии. Напротив – подтянул чуть ближе.

– Не беспокойтесь, Валентина, – произнёс он с такой интонацией, словно комментировал курс валют на интимной бирже. – Я всегда готов подставить свою грудь таким… талантливым сотрудницам.

Он не подмигнул. Он подал это как жест тонкий, подчёркнуто изящный, как будто их диалог шёл не в коридоре, а в ресторане при отеле, где комната уже забронирована, но оба делают вид, что ещё не решили.

Кляпа в теле хихикнула – грудью, коленями, даже зрачками.

– Вот это мы выехали, – прошептала она внутри, но с ощущением, что стены тоже слышали. – Просто глянь на него. Он уже мысленно снимает с тебя не платье, а оклад. У него там в папке, наверное, уже заявка на отпуск в Суздаль с пометкой «работа с перспективной молодёжью».

Рука скользнула по пуговице на пиджаке. Валя – точнее, тело, в котором теперь командовала Кляпа – наклонила голову чуть вбок, уголком губ выдавила полуулыбку. Кожа на шее напряглась – так делают актрисы в старых фильмах, когда собираются сказать что—то бессовестное.

– Знаете, Сергей Валентинович, – прозвучало вдруг из уст Вали, – я теперь хожу на каблуках не просто так. Это стратегия. Чем выше каблук, тем сильнее падают принципы. Особенно у мужчин, стоящих рядом.

Он рассмеялся. Тихо. Удовлетворённо. Как человек, который заказал десерт и вдруг обнаружил в нём бонусный слой крема. Больше он ничего не сказал. Только посмотрел. Долго. Пронзительно. И с той самой искоркой, которую не спутаешь с интересом профессионального плана.

– А хотите, я вам отчитаюсь… но не словами, – промурлыкала Кляпа, выгибая Валю почти незаметно, но так, чтобы пиджак у него на плечах натянулся. – Я умею объяснять цифры телом. Это называется тактильный аудит.

Губы Вали приоткрылись, но она ничего не сказала. Сергей Валентинович лишь хмыкнул, и что—то в его позе подалось вперёд. То ли живот, то ли намерения.

Когда Валя отступила на шаг, Кляпа всё ещё управляла движениями. Бёдра покачивались с тем знанием, которого у Вали раньше не было. Пальцы держали папку, как оружие. Подбородок не дрожал. Только в животе шевелилось: что—то липкое, жаркое и тревожное.

– Молодец, – шептала Кляпа, – теперь он твой. Не в прямом смысле, конечно. Пока. Но его фантазии уже прописаны в твоей системе. И поверь, он туда ещё вернётся. С ключами. С паролями. С предложением командировки.

Коридор закончился. Валя – уже почти вернув контроль – шла, не оборачиваясь. Но знала, что за спиной всё ещё остался взгляд. Такой, от которого не избавиться. Даже если стереть всю папку памяти.

Валя успела дойти до своего стола, когда первый удар пошёл по атмосфере. Бухгалтерия задрожала, как поверхность воды после падения бетонной плиты. Это было не обсуждение. Это была тектоника.

Кто—то из бухгалтеров притворялся, что всё по—прежнему, сосредоточенно щёлкал мышкой и щурился в Excel. Но пальцы дрожали, зрачки бегали, как будто искали нужную ячейку, в которую можно спрятать мораль.

Первый бросил фразу Тимур из финансового анализа:

– Так, господа, ставка такая: если она получит премию в следующем месяце – я официантам в столовой на чай даю. А если сразу переводом на шестой этаж – иду увольняться в знак протеста.

Таблица в Google Docs уже была. Называлась «Индекс повышения ВВП (Валя Валентиновна Подачи)». Рядом были столбцы: «Премия», «Командировка», «Кресло кожаное». В одной из ячеек значилось: «возможность проводить собрания лёжа».

Дальше – больше. Кто—то из маркетинга прислал в общую рассылку мем с картинкой: офисный коридор, подпись: «Программа “1С: Сближение” успешно запущена». Кто—то переслал скриншот, где начальник и Валя вырезаны и вставлены в шаблон романтической открытки: «Талантливым сотрудницам – тёплая грудь руководства».

В столовой обсуждали шепотом, но с жаром. На лестнице говорили уже не о том, «что было», а «кто за этим стоит». В туалете кто—то прицепил к зеркалу записку: «Кто не флиртует с шефом – тот платит за корпоратив из своей премии».

Люся пришла в себя в момент кульминации, как старая драма, которую наконец—то снова включили. Она вышла из—за стола с таким лицом, словно на ней лично исполнили операцию без наркоза, и произнесла:

– Всё. Мы просрали отдел.

– Ну ничего, – откликнулась Кляпа в голове Вали с удовольствием бестактной богини вечернего разложения. – Отдел просрали, зато влагалищную дипломатию вывели на уровень министерства! Да ты глянь на эту Люсю – зависть у неё капает по салфетке, как сметана с просроченной булочки. Они просто в бешенстве от того, что ты вошла в коридор как девочка, а вышла как стратегическая жопа с функцией повышения KPI через феромоны.

Она захихикала, как будто в этот момент полировала эрогенные зоны табелью рабочего времени:

– Теперь ты в их глазах не человек. Ты эксельная формула с телом. Функция с округлёнными бёдрами. Я бы даже сказала – актив с гарантированной волатильностью. Они орут про мораль, потому что знают: ты её сломала, села сверху и ускакала в сторону отдела премирования. Так держать!

Салфетка – уже влажная – легла ей на лоб. Глаза закрылись. Воздух затрепетал.

– Так и до оргий доживём. Начинали с отчётов, закончим фривольной игрой в активы. А я, между прочим, сюда не за этим шла. Я шла работать. За стаж. За пенсию. А теперь мне стыдно смотреть на формат верхней одежды у сотрудниц.

– Люся, не драматизируй, – попыталась вставить Анжелика с учётного. – Ты, между прочим, сама как—то на корпоративе за шефа держалась. Обеими руками.

– Я держалась за трезвость, а не за карьерный рост! – отрезала Люся и, не открывая глаз, добавила: – Всё. Увольняюсь. Или пусть Валя увольняется. Это ж какой позор. У нас теперь, выходит, не бухгалтерия, а филиал страстей по должностной инструкции.

– Боже, Люся, прекрати стонать, – откликнулась Кляпа с изысканной пошлостью, как будто у неё внутри стоял микрофон с бархатной обивкой. – Ты просто ревнуешь. Не к телу – к возможностям. Валя наконец—то начала карьеру по новой методичке: меньше табличек – больше трения.

Она захихикала в голове у Вали так, что даже у капилляров на лице стало жарко:

– Ты вообще понимаешь, что сделала? Ты провела стратегическую диверсию в дресс—коде! Теперь каждый взгляд на твою попу – это маленький инсульт у отделов внутреннего контроля. Они все боятся: вдруг ты не остановишься и войдёшь в приёмную без нижнего белья и с заявкой на перерасчёт бонусов через предварительные ласки. Люся боится не оргий. Люся боится, что её больше никогда не попросят рассказать про налоговый вычет на фоне плотно закрытой двери.

Кляпа была довольна. Валя – почти без сознания. Но держалась.

Никто не спорил. Но и не соглашался. Все – от стажёра до старшей по складу – понимали, что происходящее не уложится в отчёт. И тем более – в голове.

Валя сидела за столом. Её пальцы держали мышку. Глаз – курсор. Лицо – спокойствие. Но внутри – медленный, липкий ад. У неё дрожали мышцы в пояснице. Не от страха. От осознания, что шутки, которые сегодня пересылают по отделу, завтра могут стать поводом для настоящего решения. Не кадрового. Жизненного.

Она не видела, но знала: шепчутся. Смотрят. Оценивают. Фиксируют. Регистрируют каждый её жест, как систему счисления. Она превратилась в процесс. Не человека. Процесс, который можно анализировать, пересчитывать, обсуждать в курилке. Без её разрешения. Без её участия.

Кляпа внутри ликовала.

– Ты слышала, как он хмыкнул? – тараторила она. – Это хмыкание стоило как минимум полпроцентного прироста к твоей социальной значимости! Теперь ты не просто Валя. Ты Валюта. Ты курс. Ты фьючерс. Да на тебя уже прогнозы составляют, как на нефть. Только ты – горячее.

Валя не отвечала. Она не могла. В горле стоял ком. Не слёзный. Концентрированный. Из страха, стыда и ощущения, что теперь всё уже не развернуть обратно.

В углу, за перегородкой из оргстекла, стажёр Слава спросил у Ларисы:

– А если я тоже случайно упаду начальнику на грудь… это поможет? Или мне надо сменить дезодорант?

Смех был тихий. Давящий. Один из тех, что пробирает до костей. Смех в офисе, когда все понимают, что смеяться неправильно – но всё равно смеются. Потому что иначе – задохнёшься.

Кабинет начальника всегда казался Валентине зоной риска. Пространством, в котором важнее не слова, а расстановка мебели. Два кресла – одно мягче, другое строже. Три вида папок – отчётные, дисциплинарные и «на всякий случай». Фиалка в углу, выжившая в условиях кондиционированного цинизма, и графин с водой, который больше напоминал реквизит для переговоров с душой.

Сергей Валентинович сидел за столом, но выглядел так, будто хотел с него сползти. Галстук он поправлял уже четвёртый раз, причём без зеркала, с выражением лица, будто каждая складка способна перечеркнуть стратегию. Несколько раз поднимал глаза на Валю и снова опускал, открывая рот, но не успевая встроить мысль в форму.

– Вода? – спросил он. Налил себе, отодвинул стакан, налил снова. Так и не сделал ни одного глотка.

Валя сидела напротив. Папка с отчётом сжималась в её руках, как оберег. Она уже не чувствовала пластика. Только пульс в запястьях и лёгкое жужжание в ушах. Сердце стучало, как принтер в момент, когда зависает файл.

– Валентина… – начал он снова, и голос его сорвался, потом поймал нужную интонацию. – Я давно хотел… обсудить с вами одну мысль. Она не в отчётах. Не касается бюджета. Это… вне плана. Вне рамок. Даже вне табеля учёта рабочего времени.

Он на мгновение замолчал, облизнул губы, которые, по ощущениям, пересохли сразу после того, как она села напротив. Глаза его метались по столу, выискивая опору. Не найдя, он снова вернулся к ней:

– Я подумал… почему бы нам не съездить вместе… ну, скажем, в Суздаль. Город отличный. Воздух чистый. Архитектура… ну, и… атмосфера. Мягкая. Уютная. Без лишних взглядов.

Валя замерла. Не просто как испуганный человек. Как система, на которую одновременно поступил запрос и сбой. Внутри – полное отключение. Тело неподвижно. Дыхание сбилось. Голова пустая. Она слышала только отдалённый звон. Как будто где—то в черепе зазвонил факс.

Но Кляпа не дремала. Она выскочила, как продавщица из примерочной:

– Да-а-а-а-а, детка! Вот он! Вот оно! Отдел соблазнения работает по графику! Едем в Суздаль, Валюша. Бронируем номер с видом на измену, мини—бар и пакет: «Всё включено, кроме совести». Сейчас не облажаться – и будет тебе командировка с поглаживаниями!

Губы Вали задрожали. Но не от волнения – от несогласия между мозгом и телом. Мозг шептал: «Беги». Тело кивнуло. Не один раз. Три. Как будто выдало согласие в формате GIF: мол, да, согласна, даже очень, причём без слов, но с жестами.

– Мммггкх… – вырвалось из неё.

Но в следующий миг голос снова стал не её. Кляпа взяла управление, как бармен накануне корпоратива.

– Суздаль? – протянула Валя уже чужим, маслянистым тоном. – Звучит заманчиво. Особенно если с номером на двоих, плотным расписанием и без одежды с восьми до восьми. Я, знаете ли, обожаю уединение, особенно когда его можно измерять в сантиметрах между телами и миллиметрах на простынях.

Сергей Валентинович выдал звук, который не делает ни один человек при сознании. Что—то между икотой, шёпотом и одобрительным похрюкиванием. Он побледнел, потом порозовел, затем слегка засиял, как лампа на диммере.

Кляпа продолжала через Валю:

– Только давайте без совещаний. Я, если честно, предпочитаю разбирать горизонтальные отчёты – с приложениями. И желательно, чтобы в них участвовали живые показатели.

Сергей Валентинович засиял. Его лицо преобразилось так, словно он только что выиграл тендер на эмоции. Плечи расправились. Грудь вздохнула. Кожа на лбу разгладилась. Даже фиалка в углу будто приподняла один лист.

– Прекрасно, – произнёс он. – Я давно чувствовал… ну, скажем, творческое притяжение. Не каждый день встречаешь в отделе такую… структуру отчётности. Такой подход. Такой… баланс.

– Баланс, говорите? – прошипела Кляпа через Валю, чуть опуская голос до бархатного полушёпота. – Тогда вам понравится мой план выравнивания показателей по постельному коэффициенту. У меня, между прочим, рентабельность движений и ликвидность изгибов подтверждены международным аудитором. Так что берите блокнот, Сергей Валентинович. Я вам такое покажу, после чего ни один регламент уже не встанет между нами. В прямом смысле.

Начальник замер. Затем закатил глаза, словно пересчитал все звёзды в Суздальском небе. Лицо его расплылось в том выражении, которое возникает у мужчин, когда они понимают, что Excel сегодня – не главное. И что KPI теперь будет измеряться количеством поцелуев на квадратный метр.

Валя не слушала. Она слышала только Кляпу, которая уже распевалась:

– Ты осознаёшь, что теперь у тебя есть служебный роман с географической привязкой? Мы не просто совратили начальника. Мы прописались в древнем русском городе. С любовью. С турпакетом. С обязательной регистрацией в журнале командировок.

Она сидела, не двигаясь, с лицом человека, который понимает, что только что согласился на нечто, что ещё вчера бы назвала кошмаром. Или шуткой. Или уголовным эпизодом.

Сергей Валентинович потянулся к своему календарю, сделал вид, что проверяет график, но, судя по дыханию, ему было всё равно. Ему нужна была не дата. Ему нужно было подтверждение, что сказанное случилось. Что Валя сказала «да».

– Суздаль, – проговорил он, чуть тише. – Это ведь город, где забываются все условности.

– Ну если условности забудутся, – откликнулась Кляпа через Валю, – я надеюсь, что вы не забудете презервативы, Сергей Валентинович. А то я могу быть страстной, но всё—таки не идиоткой. Хотя с вами, если честно, я бы рискнула даже без аудиторского сопровождения.

Угол её рта дёрнулся в почти незаметной ухмылке. Голос – тягучий, низкий, обволакивающий – звучал так, как будто между строк уже началась прелюдия.

– Мы ведь туда не отчёты сверять едем, правда? Вы хотите почувствовать себя не начальником, а полноценным вкладчиком в мои телесные активы. И пусть в этом отпуске первым исчезнет регламент. А за ним – ваша галстучная дисциплина.

Сергей Валентинович издал звук, которого не предусматривал ни один корпоративный стандарт. Что—то среднее между икотой и щелчком замка в номере с «двуспальной» галкой напротив фамилии Валентина.

Валя моргнула. Мысль пришла поздно, но точно:

«Особенно статьи Уголовного кодекса».

Дверь за Валей захлопнулась, но звук этот она слышала как глухой хлопок крышки гроба по собственной репутации. Мир стал вязким. Воздух – слишком плотным, свет – ядовито белым, шаги – как будто под ней прогибался линолеум, делая вид, что хочет её съесть. Она вышла из кабинета не как человек. Как событие. Как взрыв моральной дисциплины в отдельно взятом офисе.

Каждый, кого она проходила, оборачивался. У кого—то глаза расширялись, у кого—то сужались. Кто—то открывал рот и тут же его закрывал, как шторку в автобусе, в которую ударило солнце стыда.

Валя не смотрела ни на кого. Глаза были направлены вниз, но она чувствовала, как взгляды прилипают к её лопаткам, талии, заднице. Кто—то смотрел, как на сотрудницу, которая впервые нарушила регламент. Кто—то – как на женщину, которая знает, где находится мужская слабость и как на неё наступить шпилькой. А кто—то просто завидовал – люто, сжато, в желудке, в надпочечниках, во всей финансово—учётной системе организма.

Юрист Захаров, известный своей склонностью к одышке и неуместным восклицаниям, отодвинул стул с таким лицом, будто мимо него сейчас проносили радиоактивную бабу. Люся перекрестилась второй раз за день – рекорд, если учитывать, что на первом этаже у них вместо иконы висела налоговая декларация. Она вздохнула, как будто увидела в Вале не коллегу, а персональное олицетворение того, чего она больше всего боялась: секса без плана закупок.

Валя добралась до своего места, как будто через минное поле. Села. Медленно. Осторожно. Стул будто застонал под весом её нового статуса. Руки легли на стол, но пальцы не слушались. Они просто были. Декорация. Монитор мигнул, открылся Excel, ячейки приветливо моргнули, как будто хотели сказать: «Мы не осуждаем, мы просто считаем».

Взгляд упал на цифры, но сознание не регистрировало их. Таблица напоминала ей мозаику, собранную из осколков утраченного достоинства. Внутри всё гудело. Сердце – как стиральная машина на отжиме. Живот – как фонд социального страхования: вроде бы существует, но ощущается только в моменты кризиса.

Валя прикрыла лицо ладонями. Горячо. Ладони пахли пиджаком начальника. И его парфюмом. И ещё чем—то… двусмысленным.

– Я кончена, – прошептала она. Без надрыва. Просто как факт. Как строка в акте приёма—передачи моральной стабильности.

На секунду даже Кляпа молчала. Видимо, прислушивалась к звукам оргии в голове Вали. А потом ожила. С хрустом, как будто разминалась после сиесты на подкорке.

– Кончена? Серьёзно? – протянула она с издёвкой. – Девочка, ты не кончена. Ты только начинаешь. Это не конец – это эрекция карьерной лестницы. У тебя только что произошло зачатие новой должности. Ты теперь в системе как “отдел возбуждения и специальной коммуникации”.

Валя не отвечала. Ладони всё ещё были на лице. Но в ушах уже начинался тот внутренний жар, как в момент, когда понимаешь, что случайно отправил начальнику стикер с поцелуем. А потом решил не извиняться. А потом получил смайлик в ответ.

Кляпа продолжала:

– Ты думаешь, что всё рушится? Да ты офисную матрицу только что сломала одним “ммггкх”! Твой стон в кабинете уже ходит в аудиоформате по маркетингу. А Excel? Он теперь считает тебя как переменную с непредсказуемым результатом. Всё! Ты не сотрудник. Ты условие задачи с повышенной влажностью.

Слёзы подступили, но не от жалости к себе. От безысходности. Валя чувствовала, что теперь она не просто изменилась – она стала кем—то, кем никогда не хотела быть. И уже не могла вернуться.

– Я просто хотела работать, – прошептала она.

– А теперь ты будешь работать телом, – отрезала Кляпа. – Но не как в борделе. А как в симфонии. Ты – первая скрипка похоти. У тебя теперь ритм, тембр и умение заходить в кабинеты без стука, но с перспективой.

За оргстеклом встала Люся. Салфетка в руке. Вид выражения лица – как у пророка, которому показали будущее, и оно ему не понравилось. Она подошла к кулеру. Отпила воды. Закрыла глаза. Открыла. Обернулась.

– Девочки, – проговорила она, – раньше у нас в отделе мужчины вымирали от скуки. Теперь – от переизбытка фантазий. Увольняюсь. Пока не начались оргии в бухгалтерской форме.

– Добро пожаловать в новую жизнь, Валя, – сказала Кляпа. – Здесь карьерный рост измеряется не по KPI, а по глубине декольте. И, кстати, у тебя уже аванс в виде путёвки в Суздаль. Со всеми включёнными. Особенно – включёнными шефами.

Валя вытерла лицо. Смотрела в таблицу. И в этот момент поняла: формулы ей уже не помогут. Здесь нужен другой язык. Язык выживания. Или хотя бы – язык Кляпы.

Глава 3

Дорога в Суздаль напоминала медленную пытку, тщательно рассчитанную на то, чтобы мучить Валентину как можно дольше и изощрённее. Солнечные лучи бились в окно машины, раздражающе резвились на стекле, то и дело ныряя в глаза, отчего Валя вынуждена была щуриться и нервно отворачиваться. Шоссе тянулось однообразной серой лентой, изредка разбавляемой деревушками и лесочками, которые быстро мелькали и исчезали, словно боялись случайно попасть под внимательный взгляд Вали.

Настроение было отвратительным, отчаяние – пограничным, а чувство обречённости – бесконечным, как этот проклятый путь. Сбежать Валентина не могла, ведь Сергей Валентинович держал руки на руле так уверенно и спокойно, словно руководил не автомобилем, а её личной судьбой, и никакие возражения тут не принимались.

– Вы не волнуйтесь, Валечка, – сладко мурлыкал он, краем глаза поглядывая на неё. – Всё будет прекрасно. Знаете, в Суздале такая романтика, что вам даже не снилась. Там просто сказка, особенно если с нужным человеком.

Валя кисло кивнула, глядя на свои дрожащие пальцы. Она с трудом понимала, почему и зачем согласилась на эту нелепую поездку. А вернее, понимала слишком хорошо: за неё решала Кляпа, в которой сейчас бурлила такая радость, словно это не поездка на корпоративные мучения, а премьера на красной ковровой дорожке.

Кляпа, прекрасно устроившись в сознании Вали, не могла молчать ни минуты. Её внутренний голос сочился ехидством и сарказмом, и каждый комментарий колол сознание Вали, как игла с ядом.

– Держись, детка, – шипела Кляпа в голове. – Это не поездка, а карьерный катапультный выстрел. Через пару дней у тебя будет и премия, и собственный кабинет. Главное, не переусердствуй. А то наш Сергей Валентинович смотрит на тебя так, будто решил попробовать все девиации из твоих эротических фантазий, а заодно и несколько собственных.

– Я не хочу никакой премии, – пробормотала Валя себе под нос, – я хочу просто доехать живой.

Начальник услышал её слова не полностью, но охотно подхватил тему, посчитав её заигрывающим ответом:

– Ах, Валечка, а я—то как хочу, чтобы мы добрались поскорее. Я даже маршрут специально выбирал самый красивый, чтобы вы вдохновились видами и настроились на нужный лад. Ведь настрой – это главное, правда?

Он хитро ухмыльнулся и снова принялся смотреть на неё, не отрываясь. Его очки в золотой оправе поблескивали в такт улыбке, а дорогой костюм даже в автомобиле выглядел безупречно, хотя животик Валентиновича и упирался в руль, что слегка подрывало его солидность.

Кляпа внутри захихикала, подпрыгивая от нетерпения и восторга:

– Ох, не зря я тебя так тщательно готовила, Валя! Теперь понятно, почему этот милый бухгалтерский рыцарь с животиком вывозит тебя из Москвы подальше от любопытных глаз. Судя по его взгляду, планируются мероприятия строго неформального характера. Не разочаруй его, дорогая, будь на высоте! Ну или на глубине, тут уж как получится.

Валя судорожно вздохнула и вцепилась пальцами в подол ярко—красного платья, которое по настоянию Кляпы ей пришлось надеть. Платье обтягивало тело так плотно, что казалось, будто она надела не ткань, а цветную термоусадочную плёнку. Валя непрерывно ёрзала, пытаясь чуть расслабить материал и заодно хотя бы немного отвлечься от назойливых взглядов своего руководителя, который, кажется, был готов поглощать её глазами целиком.

Не выдержав очередного напряжённого молчания, Валентинович нарочито томно вздохнул и вдруг, опустив голос до интимного полушёпота, попросил:

– Валечка, дорога ведь длинная и скучная. Может, вы как—нибудь… разнообразите нам путь?

Валя оцепенела, боясь даже представить, что именно он имеет в виду. Однако Кляпа в её голове уже начала радостно хлопать в ладоши:

– О боги, Валюша, начинается самое интересное! Пора раскрыть весь твой профессиональный потенциал! Не подведи меня, детка!

Валентинович не получил быстрого ответа и решил перейти от намёков к прямоте, слегка ерзая на сиденье и пытаясь сделать голос соблазнительным:

– Ну что вы такая застенчивая? Валя, а сделайте—ка мне минет. Прямо сейчас, прямо здесь, за рулём. Уверяю вас, это укрепит наши деловые связи намного лучше, чем любые тимбилдинги.

Валя чуть не задохнулась от собственного испуга, а Кляпа почти взорвалась от восторга.

Горя от стыда и страха, девушка неуклюже наклонилась ближе к нему, стараясь не встречаться с ним взглядом. Трясущимися руками она аккуратно расстегнула ширинку дорогих брюк Сергея Валентиновича и осторожно, словно боялась, что оттуда что—то выпрыгнет и её укусит, нашла то, что нужно.

Набравшись храбрости и закрыв глаза, она обхватила это губами и начала действовать, стараясь не думать ни о чём, кроме того, как быстрее пережить этот позор. Губы её чавкали тихо, почти неслышно, словно стараясь скрыть происходящее даже от собственного сознания, а голова двигалась медленно и монотонно, следуя какому—то странному и унизительному ритму, который ей сейчас казался нескончаемым.

Валя, закрыв глаза от вселенского стыда, продолжала монотонно двигать головой, искренне надеясь, что весь этот кошмар вот—вот закончится. Однако у судьбы, видимо, были совсем другие планы, потому что в следующий момент она почувствовала, как волосы её, эти чёрные глянцевые пряди, гордость и одновременно головная боль, внезапно и бесповоротно сцепились с молнией на брюках начальника.

Испуганно дернув головой, Валентина осознала всю трагедию ситуации: волосы надёжно и бескомпромиссно застряли в металлических зубчиках молнии, как в ловко расставленном капкане. Ужас пронзил её от макушки до самых пяток, заставив сердце сделать кульбит и в панике забиться ещё быстрее.

Сергей Валентинович, почувствовав странную натяжку в весьма деликатной области, дёрнулся и нервно откашлялся, пытаясь одной рукой продолжать держать руль, а второй аккуратно освободить несчастные локоны Вали.

– Ой, Валечка, кажется, у нас маленькая техническая накладка, – произнёс он неестественно тонким голосом, напоминающим подростка в момент мутации. – Вы там это… поаккуратнее, пожалуйста!

Валентина попробовала выпрямиться, но застрявшие волосы вернули её обратно к начальнику, словно судьба решила, что у неё есть незаконченные дела именно здесь, именно сейчас и именно так.

– Мммгхх… ммф… – промычала Валентина, тщетно пытаясь выразить мысль сквозь сдавленный рот. Говорить она не могла: то самое, что только что ещё двигалось, теперь мешало даже членораздельным звукам. Волосы, сцепленные с металлическими зубьями, не позволяли ни выпрямиться, ни освободиться, а вытянуть то самое что было во рту – тем более. Все звуки, которые она могла издать, походили на невнятное мычание, как у коровы, застрявшей в электрической ограде. Сергей Валентинович вздрогнул от звука, но, кажется, понял. Или сделал вид, что понял.