Читать онлайн Забери моё сердце

Пролог

Илья

Начало марта

Бумажные журавлики под потолком, стопка конспектов на письменном столе и клетчатый плед на кровати – в то время, как мой мир успел рухнуть, воскреснуть, а затем снова развалиться на части с пометкой «восстановлению не подлежит», в комнате Аси ровным счетом ничего не изменилось.

– Чаю хочешь? Ты весь дрожишь …

– Метель, – бросил я в свое оправдание и стянул с рыжей башки вязаную шапку, – ту самую, серую с красным помпоном и дурацкой надписью во весь лоб, которую на спор купил в секонд-хэнде.

Ася не сумела скрыть улыбку: у нее где-то валялась такая же.

– Я скучаю по нашим прогулкам, – раскачиваясь на пятках, произнесла она.

– Будут новые. – Сглотнув комок в горле, я отвернулся к окну. – А вообще, давай свой чай!

– С облепихой?

– И с сахаром, – усмехнулся я. Время бежало как сумасшедшее, и тратить его впустую на грусть было подло. – Сейчас руки вымою и помогу тебе!

– Не стоит, я сама! – уже из коридора прокричала Ася. – Лучше конспекты пока подготовь.

Спорить не стал. В этом доме с недавних пор я больше не был желанным гостем, а потому лишний раз маячить перед недовольными лицами Снегиревых-старших не хотелось. С другой стороны, и конспектов никаких у меня с собой не было, только безумное желание увидеть мою ледяную девочку.

Минут тридцать, а то и все сорок мы просто пили чай. Ася трещала обо всем на свете, а я, как дурак, держал ее за руку и растворялся в нежности любимого голоса. Господи, как же я скучал по ней!

– Мама запретила закрывать. – Поймав мой взгляд, нацеленный на распахнутую дверь, Ася виновато прикусила губу. – Боится…

Кивнул. Как ни странно, я понимал и даже разделял опасения ее родителей.

– Не беда. – Залпом допив кисловатый чай, я вновь уставился на Асю.

С нашей последней встречи прошло всего несколько дней, но мне казалось, мы потеряли вечность.

– Ась, – позвал ее тихо и чуть крепче сжал хрупкие пальцы своими грубыми. Я не был романтиком и как красиво говорить о любви, не знал. Но и молчать больше не мог. – Я тебя люблю, и это навсегда.

– Навсегда… – эхом повторила она. Жаль, не верила…

В комнате воцарилось молчание, и только за окном все громче завывала метель. Я ее почти не слышал. Смотрел на мою Аську и, казалось, от счастья сиял так, что, заменял собой тысячу лампочек.

Ася сидела рядом и, отчаянно кусая губы, глядела на наши с ней переплетенные ладони – мою, широкую и горячую, и свою, до невозможного бледную и тонкую. А потом вдруг произнесла:

– Знаешь, есть люди-мамонты…– Она неловко улыбнулась каким-то своим мыслям. – Они надежные. Цельные. «Мамонты» уверенно шагают по жизни. И будут идти долго и размеренно. До самого конца. На таких людях держится наш мир.

– Никогда не слышал.

– Погоди! Не перебивай! – Ася несмело взглянула на меня. Я кивнул, и она продолжила: – Бывают люди-флюгеры. Они всю жизнь ищут свою дорогу: много суетятся, часто сбиваются с пути, прыгают с одного дела на другое, но все впустую. В этом вечном скитании «флюгеры» незаметно ржавеют, по сути, так и не сдвинувшись с места.

Я не понимал, зачем Ася рассказывала мне об этом, но, как и обещал, не перебивал ее.

– А еще есть люди-искры… – При этих словах ее голос дрогнул. – Им не дано сиять вечно, да и времени метаться из стороны в сторону у них нет. Однажды вспыхнув, они тут же гаснут, но порой их свет становится спасением для других: флюгеры, наконец, срываются с места, а жизнь мамонтов наполняется красками.

– И кто мы, по-твоему?

– Ты – мамонт, Лучинин, – хихикнула она, я же округлил глаза. – Ты знаешь, чего хочешь, и обязательно дойдешь до цели. А я тебе помогу: в самый темный период твоей жизни вспыхну ярким светом, чтобы ты не сбился с пути.

Ася поставила чашку на стол и, прижавшись ко мне, уткнулась носом в мое плечо. Я ощутил дыхание стужи и впервые за день по-настоящему испугался.

– А потом? – Простой вопрос, но, чтобы задать его мне потребовались все силы мира. Я знал ответ. Знал и боялся его больше всего на свете: простое «навсегда» было, увы, не для нас.

– А потом… – Ася сглотнула, и голос ее задребезжал от слез. – Потом, Рыжик, ты пойдешь без меня.

Глава 1. Первый шаг

Страх – всегдашний спутник неправды.

(Уильям Шекспир)

Первые числа января

Ася

Между мечтой и реальностью всегда стоит страх. Мой – напоминал океан. Бескрайний. Безудержный. Мощными волнами он каждый раз сносил меня с ног, стоило только представить свою жизнь другой – как у всех. Я падала, до крови расшибая колени, но поднималась и назло стихии подходила ближе, пока однажды родители не сказали мне: «Твоя взяла, Ася!»

Наверно, так сложились звезды: наш переезд, случайная встреча отца с однокашником в супермаркете, мое состояние, на удивление, стабильное, – все шло к тому, чтобы я стала на шаг ближе к своей мечте.

К дому на Парковой, где жил тот самый одноклассник отца, а теперь уже директор местной школы, мы подъехали немногим раньше условленного времени. Отсутствие пробок в час пик я приняла за хороший знак. Не то чтобы сильно верила в приметы, но, когда на кону твоя жизнь, пренебрегать подсказками свыше было бы глупо.

Уже минут десять мы с отцом сидели в салоне его пикапа. Воздух, вылетавший из дефлекторов, казался мне до невозможного раскаленным, а время – тягучим, как лакричный сироп. Я в нетерпении теребила снятую с головы шапку и все не решалась заговорить. Отец тоже молчал. Нахмурившись, он ритмично постукивал указательным пальцем по оплетке руля. Иногда переводил на меня взгляд, полный неразрешимых противоречий: наверняка ждал, что я передумаю, испугаюсь, откажусь от мечты. И его сомнения во мне были, как вирус гриппа, безумно заразны. Еще пара минут промедления, и я бы сдалась, а потому зажмурилась, мысленно сосчитала до трех, а потом прошептала:

– Пап, нам пора.

Шумно выдохнув, отец взглянул на меня исподлобья.

– Ты точно этого хочешь, Аська?

Мокрые хлопья снега бились в лобовое стекло – отчаянно, бессмысленно. Они чем-то напоминали меня: таяли, но не отступали.

– Если не сейчас, то уже никогда, понимаешь? – несмело возразила я.

Мне бы хотелось, чтобы голос мой звучал более уверенно, как тогда, когда я впервые заявила родителям о своем желании перейти с домашнего обучения на очное в школе, но он дрожал. От волнения. От неуверенности в собственном решении. От страха, что не сдюжу. И папа, конечно, слышал. Он мог запросто настоять на своем и оставить все как есть, вот только верность данному слову была отличительной чертой всех Снегиревых.

– Тогда идем. – Кивнув, отец заглушил двигатель. – Володька уже ждет.

Я отстегнула ремень безопасности, натянула на голову шапку, а дальше – по прямой: метель, чужой подъезд, лифт; уютная домашняя обстановка, запах кофе и яблочного штруделя, незнакомые лица, улыбки, дежурные фразы.

Владимир Геннадьевич Добрынин встретил нас на пару со своей супругой Кристиной. Правда, накрыв на стол, она почти сразу удалилась, деликатно сославшись на неотложные дела. В просторной гостиной мы остались втроем. В моей чашке, остывая, играл медовыми нотками некрепкий чай, а воздух вокруг так и искрил сумбурными воспоминаниями двух старых приятелей о тех далеких временах, когда и небо было голубее, и звезды ярче, и жизнь в разы проще.

Я не вслушивалась. Улыбалась скорее по инерции и из вежливости и маленькими глотками цедила несладкий чай, а стоило отцу перейти к делу, так и вовсе потерялась в чаще своих мыслей и бесконечных сомнений. Да и что нового папа мог рассказать? Историю собственной жизни я знала назубок. А вот улыбка с лица Владимира Геннадьевича медленно начала сползать. Меня снова жалели, бросали в мою сторону полные сочувствия взгляды и тут же виновато отводили глаза. Обычная реакция, я давно к ней привыкла. И все же следовало отдать должное приятелю отца: Владимир Геннадьевич весьма быстро взял себя в руки и тут же принялся в красках описывать мне школу, сосредоточившись на трудностях, которые всенепременно свалятся на мои плечи, если я не передумаю. Только не затем я столько времени добивалась своего, чтобы спасовать в последний момент.

– Тогда давайте в 11 «А» попробуем. Класс дружный, ребята все адекватные. Что скажешь, Ася? – Стоило списку предостережений иссякнуть, как Владимир Геннадьевич поднял белый флаг.

Сделав очередной глоток чая, я настороженно покосилась на отца и, заручившись его кивком, улыбнулась хозяину дома.

– Я не против. Только у меня будет одна небольшая просьба. Можно?

– Ася! – предостерегающе рявкнул отец, догадываясь, о чем я подумала. – Мы это уже обсуждали. Мой ответ: нет!

– Погоди, Лёнь, – вмешался Владимир Геннадьевич. – Пусть скажет. В чем дело, Асенька?

Владимир Геннадьевич выглядел чуть старше своих лет. Худощавый, с проседью в темно-русых волосах и слегка усталым, но оттого не менее улыбчивым взглядом, он был из тех людей, к кому проникаешься доверием с первых минут знакомства, а потому я решилась ответить:

– Мне бы не хотелось, чтобы правда обо мне стала новостью номер один для обсуждения в школе.

– Я и не собирался извещать об этом всех. – Склонив голову набок, Владимир Геннадьевич неловко поправил очки на носу. – Но учителя, как и твои будущие одноклассники, имеют право знать, не находишь?

– Конечно, имеют! – вступил в разговор отец. Запустив пятерню в волосы, он привалился к спинке дивана и с важным видом продолжил: – Более того, они должны знать все. Мне не нужны сюрпризы!

– Люди весьма предсказуемы, понимаете? – прикусив губу, обратилась я к Владимиру Геннадьевичу. – Каждый считает, что именно его жалости мне не хватает здесь и сейчас. А подростки еще и жестоки, вам ли не знать?

– Послушай, Ася… – Папин приятель прокашлялся, в задумчивости помолчал пару секунд, а потом произнес: – Я сильно рискую, соглашаясь принять тебя в школу. Но я делаю это осознанно. Учителя тоже должны иметь выбор: брать на себя ответственность за тебя или нет. Согласись, так будет честнее.

Я кивнула.

– Ты боишься, и это нормально. Но педагоги в школе не враги тебе. Тем более что после стольких лет на семейном обучении неизбежно возникнут сложности в усвоении материала.

– Я поняла, – позабыв о манерах, перебила Владимира Геннадьевича. – А что насчет моих будущих одноклассников? Им для чего нужна правда?

– Правда – залог доверительных отношений, разве нет, Ася? Со лжи не начинают дружбу.

– Я и не ищу друзей.

– У тебя их так много?

– Ни одного.

– Разве это хорошо?

– Для меня – да.

– Но школа – это не только уроки, домашка и экзамены, понимаешь?

– Владимир Геннадьевич, вы же сами топили за правду, так давайте смотреть ей в глаза: никто не находит друзей за пару месяцев до окончания школы, и уж точно никому не нужны мои проблемы, а меня интересует исключительно учеба.

– Тогда не проще ли остаться на домашнем обучении? Зачем это все?

– Хочу увидеть мир с изнанки: школьные звонки, перемены, мел на доске, булочки в столовой – только и всего.

– Шила в мешке не утаишь, Ася. У ребят рано или поздно возникнут вопросы.

– Например?

– Почему все эти годы ты училась на дому?

– Быть может, у меня родители – религиозные фанатики.

– Фердипердозно просто! – хлопнув в ладоши, напомнил о своем присутствии отец.

– Извини, пап, – смутилась я и попыталась перевести все в шутку: – Это вынужденная мера, и всего лишь до конца учебного года. Зато тебе на родительские собрания не придется ходить.

– Отлично! Леня Снегирев – шизанутый сектант, которого даже на собрания не пускают, – делано развел руками папа. – Чего еще я о себе не знаю, а, дочь?

– А что с физкультурой, Ася? – пропустив мимо ушей выпад отца, продолжил Владимир Геннадьевич. – Или ты собралась наравне со всеми сдавать стометровку и прыгать через козла?

– Это исключено! – Отец подскочил на диване. Со стороны он и правда чем-то напоминал сейчас одержимого. – Ни в коем случае! Никакой физической нагрузки! Только козлов нам еще не хватало!

– Я скажу, что с детства страдаю плоскостопием и у меня освобождение, – тем временем совершенно спокойно ответила я Владимиру Геннадьевичу.

– А если начнут травить, испытывать тебя на прочность? – не унимался он.

– Володь, а ну-ка давай с этого момента поподробнее. – На отце уже лица не было, и моя невинная просьба грозила обернуться полным запретом на посещение школы. – Ты же сказал, что в этом твоем «А» классе все адекватные.

Владимир Геннадьевич не спешил отвечать, а может, и вовсе не слышал отца. Он смотрел на меня, и (я готова была поспорить) свято верил, что нашел тот самый аргумент, чтобы настоять на своем. Вот только не на ту напал!

– Вы серьезно? – В притворном удивлении округлив глаза, я ухмыльнулась и, собрав в кулак остатки смелости, заявила: – Жизнь семнадцать лет испытывала меня на прочность. Поверьте, я давно научилась давать сдачи.

Владимир Геннадьевич рывком снял с себя очки, повертел их в руках, сосредоточившись на заляпанных линзах. Чем не повод перестать глазеть на меня?

– Охотно верю, – пробурчал он себе под нос, а я уже было обрадовалась своей маленькой победе, но тут, прокашлявшись, в разговор снова вступил отец.

– Милая, – произнес он нарочито мягко, и этот слащавый тон не обещал мне ничего хорошего. – Может, найдешь Кристину Леонидовну, узнаешь, не нужна ли ей какая помощь?

– Пап, – пропищала я полевым мышонком. Ну точно, не видать мне было школьных будней как своих ушей!

– Давай-давай, Ась, – лишь отмахнулся от меня отец. – А мы пока с Володей еще раз все по-хорошему обмозгуем.

Судорожно придумывая аргументы в свою защиту, я только и успела, что покачать головой.

– И правда, Асенька, – поддержал отца Владимир Геннадьевич. – У нас на кухне возле окна все еще елочка стоит. Девчонки ее нынче вместо игрушек конфетами украсили. Лепота! Сходи, выбери себе самую вкусную.

– Мне не пять лет! – Насупившись, я сунула ладони под мышки, но не сдвинулась с места.

– Ася, за языком следи! – рыкнул отец.

– Простите! – Щеки ощутимо запылали.

Хамить не входило в мои планы, но и молчаливо наблюдать, как мои надежды в очередной раз разлетаются на тысячу осколков и мечты бесследно растворяются в воздухе, я не могла.

– Можно, я останусь? – Я несмело взглянула на Владимира Геннадьевича из-под длинных полупрозрачных ресниц.

– Дай нам пять минут, ладно?

Идти на медведя с голыми руками было делом заведомо проигрышным, а тут на меня ополчились сразу двое. Поджав губы, я поднялась, посмотрела на отца и бросила взгляд на его приятеля. Забавно: взрослые дядьки, но оба вжались в диван как трýсы!

Продолжать стоять здесь истуканом было весьма глупо, а потому я покорно поплелась прочь. У закрытых дверей гостиной замерла буквально на миг. Уже схватилась за ручку, но тут обернулась и зачем-то выпалила:

– Я не ем сладкое.

А потом, хлопнув дверью, вылетела в коридор и с размаху напоролась на что-то мягкое, а точнее, на кого-то.

– Ауч! Больно же! – тут же раздался писклявый девичий голосок, и в нос ударил аромат лаванды и мяты.

– Кто здесь? – испуганно прошептала я.

Сердце пропустило удар, следом – второй, а глаза никак не могли привыкнуть к темноте.

– Обязательно было дверь так резко открывать? – внаглую проигнорировав мой вопрос, запричитала девчонка. – Теперь шишка будет!

– Подслушивать меньше нужно. – Судьба чужого лба интересовала меня постольку-поскольку, а вот сохранность моей маленькой тайны теперь вызывала сомнения. – У вас что, лампочка перегорела? Почему так темно?

– Сейчас! – фыркнула незнакомка и щелкнула выключателем. – И вовсе я не подслушивала! Больно надо!

– Ну-ну! – хмыкнула я, заметив перед собой невысокую забавную девчушку с прической, как у домовенка Кузи, и огромными глазищами цвета кофейной гущи.

– Я Варя, – представилась она, потирая ушибленный лоб.

– Варя? Ну, это в корне меняет дело. – Я усмехнулась, вспомнив известную всем присказку про любопытную Варвару.

– Ой, вот только не надо, ладно? – Словно прочитав мои мысли, коротышка закатила глаза. – Не имею привычки совать нос в чужие дела!

– Верится с трудом. – Прикусив нижнюю губу, я продолжила разглядывать свою нечаянную знакомую.

Одетая в безразмерную футболку явно с мужского плеча и фиолетовые в белый горох бриджи, Варя неловко переступала с ноги на ногу и, изучая меня в ответ, накручивала на указательный палец прядь длинных, слегка вьющихся волос. Ее женственные формы и в то же время смешные тапочки с кроличьими ушами, пухлые губки и по-детски наивный взгляд, идеальный маникюр и фенечки из бисера на запястье рисовали в моем сознании весьма несуразный образ – вроде и милый, но чудно́й какой-то.

– Ты дочь Владимира Геннадьевича?

Я не горела желанием общаться с Варей, но хотела понять, какую опасность представлял для меня ее любопытный нос. Эта пигалица с беспорядком на голове однозначно училась в школе своего отца, а потому запросто могла стать для меня источником проблем. Интересно, в каком она классе?

Я присмотрелась к Варе получше – она точно выглядела младше меня. Восьмой, девятый, максимум десятый класс. Кто из выпускников станет ее слушать? И вообще, разбалтывать тайны отца – такое себе. Или нет?..

– Нет, – неожиданно выдала Варя, а у меня екнуло сердце. – Я ему не дочь.

– Нет? – Мой голос сорвался на шепот.

– Дядя Вова – мой отчим. А вон там… – Варя кивнула в сторону соседней комнаты. – Моя спальня. Я просто мимо шла, поверь.

– Проехали.

Меня и без того тяготил этот бессмысленный разговор, а теперь еще и ощущение неловкости росло как на дрожжах. В поисках пути к отступлению я принялась деловито осматривать чужую квартиру. Что там Владимир Геннадьевич говорил о елке?

– А ты Ася, да?

Я вздрогнула: вот тебе и «мимо проходила»!

– Мне мама сказала, что у дяди Вовы гости, только и всего, – поймав в плен мой испуганный взгляд, пояснила Варя. – Хочешь, ко мне пойдем? Поболтаем, познакомимся поближе, пока твой папа занят.

– Пустое. Не думаю, что наши с тобой дороги еще когда-нибудь пересекутся.

– Ты так в этом уверена?

– На все сто.

– Ладно, дело твое. Здесь стоять будешь? Не боишься, что, как и мне, дверью прилетит?

– Ты же не стояла – «мимо шла», разве нет?

Варя промолчала, а уже в следующее мгновение из гостиной вышел отец в сопровождении Владимира Геннадьевича.

– Варя? – искренне удивился последний. – Ты почему дома? А Митя где?

– У Лешего остался.

– А ты чего приехала? Случилось что?

– Они снова к Рыжику собрались в Собиново, а мне там что делать?

– Ясно, понятно. – Владимир Геннадьевич почесал в затылке и вдруг посмотрел на меня. – А я гляжу, вы уже познакомились.

– Да. – Я натянуто улыбнулась. – А вы с отцом договорились?

– Похоже на то, – подмигнул он по-свойски.

– Ладно, Вов, побежим мы, – тут же засуетился папа. – С этой твоей школой мороки столько: форма, тетради, обувь сменная, а времени в обрез.

Прикрыв ладонью рот, я снова улыбнулась, правда, теперь уже по-настоящему и от души. Наспех натянула дутики, застегнула пуховик, даже с Варей попрощалась на удивление дружелюбно. А стоило нам зайти в лифт, накинулась на отца с расспросами.

– Да, Володя возьмет тебя в школу, – отвечал он по кругу уже в сотый раз, а мне все было мало.

– Нет, завтра не успеем: бумажной волокиты много. Дай мне пару дней.

– Да, все учителя будут в курсе. Даже не проси.

– Нет, одноклассникам сама расскажешь, когда сочтешь нужным.

– Да, и чуть не забыл, дочь, – произнес он напоследок. – Только попробуй кому ляпнуть, что я заядлый сектант – покусаю! Честное слово, Аська, покусаю!

Глава 2. Новенькая

Спустя несколько дней. Илья

До финишной черты оставалось метров двести: пара несложных трамплинов и крутой поворот. Счет шел на секунды, а в крови на максималках бушевал адреналин. Победа была так близка, что ее сладкий вкус таял на губах довольной ухмылкой и нехило кружил голову.

Очередной прыжок – сумасшедшее ощущение полета. Ветер необузданными порывами так и норовил сбить меня со снегохода. Впрочем, мне было не привыкать. А вот приземление – ауч! – вышло на сей раз весьма жестким. Игнорируя боль в ноге, я на полную прижал курок газа и крайне неосторожно вошел в поворот. Слишком опасно, на грани. Снег шальными брызгами мгновенно перекрыл обзор. Меня занесло, вьюгой завертело по трассе. Я должен был дать по тормозам, но вместо этого снова газанул. Понимал, что рискую, предвидел гневные вопли Михалыча – моего тренера по сноукроссу – и, что греха таить, до ужаса боялся вылететь с трассы. Но разве мог я облажаться? Только не сегодня!

– Лучинин, я тебе голову оторву! Слышишь?! – Не успел я финишировать, как Михалыч в привычной манере набросился на меня с упреками.

Раскрасневшийся, взъерошенный, как воробей после дождя, он бежал мне наперерез и сердито размахивал руками. Голос его мощным раскатом заглушал гул движка и эхом разлетался на добрые километры вокруг. В любой другой день я бы заметно напрягся, но на сегодня лимит переживаний был исчерпан.

– Первый! – стянув с башки шлем, прокричал я в ответ. Не хотел ругаться, оправдываться, извиняться. В конце концов, победителей не судят. – Я первый!

– Какой ценой?! Жить надоело, Илюха?! – не унимался Михалыч, будто не знал, как долго я шел к этой победе.

Сегодняшний заезд был решающим. Последний отборочный в этом сезоне, он обещал стать моим пропуском в мир большого спорта. Попасть в юниорскую сборную по сноукроссу было моей мечтой детства, и вот она почти исполнилась.

– Ты давай мне, глаза свои бесстыжие не закатывай! – тем временем набирал обороты Михалыч. Я уже успел отогнать снегоход на стоянку, а тренер по-прежнему вправлял мне мозги. – Неужели не понимаешь, парень, что я за тебя в ответе? Случись с тобой что…

– Ну не случилось же, Артем Михайлович, – выпустив облако белесого пара изо рта, перебил его я и, поежившись, сунул руки в карманы спортивного комбинезона. Крещенские морозы в этом году пришли в наш город с опережением графика и, казалось, крепчали с каждой минутой.

– Замерз?

– Немного.

– Ладно, дуй в теплушку, Лучинин, но имей в виду: разговор не окончен!

Кивнув, я подхватил висевший на ручке руля шлем, но уходить не спешил: в голове копошился главный вопрос, не задать который я просто не мог.

– Артем Михайлович… – До одури смелый на трассе, сейчас я косым зайцем робел перед лицом неизвестности. – А Соколов меня видел? Что решил? Возьмет в сборную?

Михалыч покачал головой, а у меня чуть сердце не остановилось. Неужели все было зря: два года тренировок, бессонные ночи в гараже, шлем этот дорогущий вместо навороченного смартфона?! Как же так?! Я ж за хвост держал свою птицу счастья, но по всему выходило, что упустил.

– Иди грейся, Лучинин. – Михалыч похлопал меня по плечу, а потом криво так ухмыльнулся и произнес: – За тобой место. За тобой.

Греться? Да я забыл о холоде сию минуту! Готовый расцеловать целый мир, я не нашел ничего лучше, как налететь с объятиями на Михалыча.

– Рили?! Вы не шутите?! Я в команде?!

– Рыжий, угомонись!

– Я в сборной! В сборной! Спасибо!

– Лучинин! – недовольно запыхтел в моих руках инструктор. Мужиком он был суровым и все эти мимимишные проявления чувств терпеть не мог. – Смотри у меня, Илюха, передумаю! Коновалова вместо тебя поставлю.

– Да у Темы вечно проблемы: то жиклер замерзнет, то масло потечет. Замучаетесь вы с ним, Артем Михайлович. – Понимал же, что мужик шутит, но от греха подальше отпустил его и отошел на пару шагов. – Вы же знаете, лучше меня нет.

– Знаю, – нехотя согласился Михалыч, – но еще одна такая выходка на повороте, и я тебя, Лучинин, близко к трассе не подпущу! Уяснил?

– Так точно! – делано отчеканил я, а сам, как последний дурак, самодовольно улыбнулся во всю свою конопатую рожу. Благо за балаклавой было ни черта не разобрать.

От снегоходной стоянки до местной теплушки, заменявшей любителям сноукросса в Собиново и раздевалку, и буфет, и склад инвентаря, пролегала извилистая дорожка, с обеих сторон окруженная массивными сугробами. Обычно в дни соревнований здесь было не протолкнуться, но сегодняшний заезд сделали закрытым, а потому я брел по снежному лабиринту в полном одиночестве. В левой руке держал шлем, правой пытался набрать сообщение отцу.

Батя не особо разделял мое увлечение сноукроссом, а мать и вовсе недолюбливала зиму из-за моего пристрастия к снегоходному спорту, но палки в колеса они мне не вставляли. Переживали, отговаривали, это да, но решение всегда оставляли за мной. Несмотря на страх, в меня верили. За улыбками прятали безмерное волнение и просили только об одном: не рисковать собой. Мечтали, что однажды я все это брошу и с головой уйду в учебу, а пока помогали с выбором самого крепкого шлема и ремонтом техники и радовались моим успехам, как своим. Вот и сейчас на мое сумбурное сообщение отец незамедлительно ответил, что ни разу не сомневался в моей победе, а я лишь крепче сжал мобильник в ладони. И пусть уродился я рыжим и конопатым, рослым и не особо симпатичным, мне безумно повезло с семьей. Отец, мать, братья, дед с Гаем были моими крыльями за спиной, ну а друзья – те два придурка, что прямо сейчас, размахивая руками, сивыми меринами скакали в конце заснеженного туннеля и скандировали мое имя, – главным источником силы.

– Рыжий – чемпион! – самозабвенно драл горло Добрынин. – Рыжий – чемпион!

В своем дутом пуховике-оверсайз и шапке-ушанке Митяй напоминал бурого медведя, случайно проснувшегося посреди зимы. Такой же огромный, плечистый, неуправляемый, он неуклюже переступал с ноги на ногу и, позабыв, что, вообще-то, являлся сыном директора школы, бесстыже гудел на всю округу. Впрочем, Камышов от него не отставал.

– Луч – это сила! – кричал Леха, притопывая в такт речовки. – Луч – это класс! Любой снегоход он обгонит на раз!

– Господи! – Сунув мобильник в карман, я приложил ладонь ко лбу и, не веря своим глазам, рассмеялся. – Что вы здесь делаете?

– Мы? – Митяй в неподдельном удивлении округлил глаза. – Не, нормально, Леший? – Он развел руками и посмотрел на Камышова. – Мы тут, понимаешь, второй час мерзнем, а Рыжий еще и наезжает!

– Да не наезжаю я. – В два счета я преодолел оставшееся до пацанов расстояние и шутя надвинул Добрынину шапку на глаза. – Просто не понимаю, кто вас, обормотов, сюда пустил: заезд закрытый же.

– Закрытый, открытый – какая разница? – Леха одарил меня своей фирменной приторно-нахальной ухмылкой. – Главное, мы его не пропустили.

С Камышовым мы дружили с первого класса. Уже тогда для Лехи не существовало правил и запретов. Он внаглую открывал с ноги любую дверь, не заботясь о последствиях. Сын местного олигарха, Камышов ни в чем и никогда не знал нужды. Ни в чем, кроме любви. Наверно, поэтому всегда чудил не по-детски, лишь бы отец заметил, мать обняла. Моя полная противоположность. Красивый, как Аполлон, успешный, дерзкий, он всегда мечтал о семье, а я завидовал его свободе и пытался научиться смелости. В одном мы были схожи: оба любили скорость. Но если я, как правило, летел вперед исключительно на зеленый и с оглядкой на знаки, то Камышов осознанно играл с судьбой по своим правилам. Гребаный солдат удачи, он даже не представлял, как боялись мы с Митькой однажды недосчитаться друга.

– Иди сюда, Леший! – глухо вырвалось из моей груди, но главное – результат: ударившись кулаками, мы сцепили наши ладони в крепком рукопожатии, а потом без лишних слов обнялись.

– Эй, че за фигня?! – Поправив шапку, Митяй со всей дури навалился на нас с Камышовым. – Обнимашки, и без меня?! Так не пойдет!

Не удержавшись на ногах, мы все втроем рухнули в сугроб. Снег царапал щеки, забивался за шиворот и без спроса лез в обувь. Пальцы рук сводило от холода, а скулы – от бесконечных улыбок. Не замечая ни черта вокруг, мы хохотали на весь полигон, раскинув руки в стороны, рисовали ангелов, бросались снежками и что-то кричали. Зря нас в школе прозвали богатырями – прямо сейчас мы куда больше напоминали трех сумасшедших, на денек сбежавших из психушки. Но если счастье – это удел безумных, то мне отчаянно не хотелось становиться нормальным.

В то воскресенье мы вернулись в город лишь под вечер. Продрогшие, с сырыми ногами и шмыгающими носами, завалились в пиццерию возле школы. Пара кусочков «Гавайской», двойной раф и наш столик в самом углу – тепло медленно окутывало собой каждую клеточку тела, разговоры становились все тише, а слова – честнее. Мечты, сомнения, трудности – когда тебе семнадцать, порой кажется, весь мир против тебя, но если есть кому выслушать и поддержать, то очередной шаг в бездну уже не так и страшен, правда?

Мы говорили обо всем: Митька – о Варе. Леший – об отце, а я как главный зануда нашей троицы – об учебе, треклятом ЕГЭ и поступлении. Еще детьми мы думали пойти всем вместе на строительный. Потом, классе в седьмом, мечтали создать свою гильдию архитекторов. Чертили, воображали целые города. А прошлым летом все как-то резко развалилось: Камышову светила учеба за бугром, ну а Митяй, по уши влюбленный в Варьку, запросто изменил своей мечте: согласился попробовать свои силы на юридическом, лишь бы ни на миг не расставаться со Скворцовой.

– Рыжий, у тебя входящий! – с набитым ртом произнес Леший и кивнул в сторону моего мобильника.

– Уже третий или четвертый, – хмыкнул Митяй. – Чего не отвечаешь, Илюх?

Улыбнувшись, я перевернул гаджет экраном к столу и возвратился к теме учебы, но пацаны явно меня не слушали.

– Луч, звонил-то кто? – Леший продолжал уплетать пиццу.

– Дай угадаю. – Митька забарабанил пальцами по столу. – Настена, да?

– Воронцова?! – едва не подавился Камышов. – Вы че, вместе?! Давно?!

– Лех, ты нормальный?! – Я покачал головой. – Вот только Насти мне для полного счастья не хватает!

– Ну а че? – заржал Леха. – Чем не вариант? Не дура, фигурка что надо, да и ради тебя на все согласная – бери и пользуйся!

– Вот и пользуйся сам! – Откинувшись на спинку кресла, я закатил глаза.

– Так она ж по тебе сохнет! – хмыкнул Камышов, вытирая салфеткой рот. – А вообще, Луч, что ты все один, в самом деле? Вроде не урод, нашел бы себе крашку какую.

– Кто бы говорил! – ответил я. – Сам бы с кем-нибудь замутил!

– У меня траур по любви, ты же знаешь! – невесело улыбнулся Леха.

Сердце Камышова было давно и бесповоротно разбито Танькой Рябовой – нашей бывшей одноклассницей. Несколько лет назад ее семья трагически погибла, а Таня осталась под опекой бабки. С тех пор Рябова сильно изменилась: начала вести себя странно, одеваться, как принцесса болот, а Камышова и вовсе забанила по всем фронтам. Леха к ней и так, и эдак, но все впустую. А в сентябре Таня и вовсе забрала документы из школы и вместе с бабкой куда-то переехала. Леший ее полгода искал, но так и не нашел. С ума сходил, пару раз из дома сбега́л, от отчаяния к уличным гонкам пристрастился, только выкинуть из сердца Рябову так и не смог.

– А у меня на все эти ваши телячьи нежности времени нет, – поспешил я закрыть тему: понимал, что хожу по тонкому льду. – Тренировки, экзамены на носу, вон и Миронова очередную развлекуху для меня придумала: план рассадки ей новый к понедельнику подавай!

– Нахрена? – поморщился Камышов, хотя наверняка и сам был рад съехать с темы.

– Так к нам в класс новенькую переводят, не слышали? – протянул Добрынин.

– Папаша твой забыл позвонить и рассказать! – поддразнил его Леха.

– Да и мне классная ничего такого не говорила, – удивился я. Уже третий год я был бессменным старостой класса и обычно о таких вещах всегда узнавал первым, ну или почти одновременно с Добрыней. – Хотя стоп! Миронова попросила всех перетасовать, а на первой парте свободное место оставить. Я еще удивился, зачем ей это.

– А школу зачем менять в середине одиннадцатого класса? – Камышов выгнул бровь. – Тут учиться-то осталось всего ничего.

– Насколько я понял, девочка эта вообще никогда в школу не ходила, она на домашнем была, – пожал плечами Митька.

– И в чем подвох? – сдув со лба челку, нахмурился Леший.

– А хрен его знает! – развел руками Добрынин. – Может, скучно стало, экстримчика захотелось.

– Ну это мы «могём»! – заржал Камышов на всю пиццерию.

– Погоди ты, Леший! —Я пихнул его локтем, чтоб не шумел. – Странно это все, Митяй. А че отец говорит?

– Как я понял, девочка эта – дочь его старого знакомого. Они к нам в гости недавно приходили. Сам я ее не видел, но Варька от этой батиной протеже не в восторге.

– Стерва? – предположил Леха.

– Первая парта? – перебил я его. – Скорее, заучка какая или слепошарая.

– Странная она, – заключил Добрынин, – но отец просил за ней присмотреть. Рыжий, а тебя Миронова куда посадила? Случайно, не за ту же самую первую парту?

Вот черт! Сообразив, что классная записала меня в няньки, я заложил руки за голову и, скорчив кислую мину, неохотно кивнул.

– Рили? – Леший выпучил свои серые глазищи.

– Можно подумать, мне без этой новенькой забот мало! – хмуро выдохнул я. – А ты, Леший, мне еще про любовь втираешь! Вот и когда мне личной жизнью заниматься?

– А вдруг это судьба, Лучинин? – Камышов нарисовал в воздухе сердечко и расхохотался. – Не хочешь красавицу Воронцову – получи взамен очкастую зубрилку!

– Ну ее, такую судьбу! – на полном серьезе отмахнулся от слов Лешего Митя. Он точно знал куда больше, чем говорил.

– Выкладывай, – кивнул я ему. – Что с этой новенькой не так?

– Без понятия, но, когда я завожу разговор о ней, отец меняется в лице, а Варька словно воды в рот набирает. Не к добру это, пацаны!

– Да сдалась вам эта новенькая, а? – Леший стащил со стола последний кусок пиццы. – Давайте лучше еще чего-нибудь закажем.

До дома я добрался ближе к ночи. Наскоро приняв душ, рухнул в кровать. Вот только сон не шел. В голове вихрем вертелись воспоминания о сегодняшнем заезде, звонках Воронцовой, чертовом плане рассадки, который я так и не составил. Да еще и мелкий кряхтел на соседней кровати – тоже не спал. Родику было уже тринадцать, а мы все еще ютились с ним в одной комнате – больше по привычке, чем по необходимости. Родители не раз предлагали мне перебраться в комнату Ромыча (брательник давно уже не жил с нами – учился на юрфаке и снимал однушку неподалеку), но мне все было как-то недосуг, да и на пару с мелким жилось веселее.

– Чего не спишь, Родь?

– Не знаю, – проворчал он. – Расскажи мне еще что-нибудь про заезд.

– Да сколько можно уже?!

– Ну-у, Илюх, че тебе стоит?

– Ладно, слушай!

Наутро я проснулся разбитым: в голове гудело, глаза отчаянно не желали открываться, да и нога в месте ушиба болела не по-детски. Пока завтракал, набросал примерный план для Мироновой. В автобусе успел повторить пару параграфов по истории, а на биологии – немного вздремнуть. На геометрии подбадривал себя тем, что понедельник день лайтовый: всего пять уроков, и половина из них была уже позади.

До очередного звонка оставалось минут десять. Впрочем, в классе уже давно царила нерабочая атмосфера. Всему виной был Смирнов. Гуманитарий до мозга костей, Стасян стоял у доски и тупил по-страшному. Тема была старой, еще с прошлой четверти, да и задача – весьма банальной, но Смирнов, на свою беду и потеху классу, раз за разом допускал ошибки в чертеже. Марья Ивановна, наша математичка, все чаще постукивала авторучкой по столу и призывала класс к порядку, а Стасян краснел, пыхтел, а потом по новой начинал царапать мелом доску.

– Смирнов, еще раз прочитай условие задачи!

– Точки А и В лежат на сфере радиуса R.

– Ну! А ты что начертил?

– Вот тупой! – язвительно хмыкнула Настя, моя соседка по парте. – Все мозги в качалке оставил!

– Просто геометрия – это не его, – шикнул я на Воронцову. Ее беспрестанная болтовня бесила куда сильнее невнятного мычания Смирнова и, что греха таить, дико отвлекала…

В отличие от Стасяна задачу я решил в числе первых, зато с треклятым планом рассадки маялся уже второй урок. Учесть все пожелания классной и при этом не перессорить добрую половину 11 «А» оказалось той еще головоломкой. И дернула меня нелегкая взвалить на себя еще и это!

– А где я буду сидеть? – Пытаясь разобрать мои каракули, Настя почти легла мне на плечо. От сладковатого аромата ее духов у меня дико щекотало в носу, а пустой желудок скручивало в узел.

– Третий ряд, четвертая парта, – прошептал я, прикрывая ладонью нос.

– А с кем? – не отставала Воронцова.

Не успел я ответить, как к нам обернулась Милана.

– Рыжий, что у нас с физрой? Лыжи или зал?

– Лыжи со среды, я же писал в чате!

– Вот мне заняться нечем, как каждое твое сообщение отслеживать! – Закатив глаза, Милана вернулась на место.

– Ты не ответил, Илюш! Я хочу с тобой сидеть!

А я хотел волком завыть, но кого это волновало?

– Погоди! Ты что, меня со Смирновым посадил?! Ты в своем уме, Лучинин?!

Я захлопнул тетрадь и тем самым волком уставился на Воронцову:

– Всех перетасовать – распоряжение Мироновой, ясно?

– А на Митю с Варей, значит, указ не распространяется? – процедила сквозь зубы Настя.

– У них любовь, – хмыкнул я, невольно оглянувшись на сладкую парочку.

– У нас, быть может, тоже.

– Насть, не начинай! – Я покачал головой, наверно, наглухо отбитой. А как иначе можно было объяснить, что меня совершенно не тянуло к Воронцовой? Ее идеальная красота не трогала моего сердца, а привязанность Насти ко мне и вовсе дико раздражала.

Пацаны в школе крутили у виска, а Стасян так и вообще готов был душу дьяволу продать, лишь бы Настя на него взглянула. Один я открещивался от ее внимания, как от чумы, и не находил ничего привлекательного ни в томных карих глазах, ни в стильном каре, ни в откровенном декольте, ни тем более в ее до одури навязчивом характере.

Впрочем, я просто не создан был для любви. Леший шутил, что я не дорос, Митяй отмахивался, называя меня чудилой, а я больше всего на свете боялся превратиться во влюбленного остолопа, безвольного и зависимого от какой-то там девчонки, и тем самым упустить в жизни действительно что-то стоящее и важное. Любовь дурманит голову, а мне моя нужна была ясной и трезвой.

– У меня аллергия на любовь, помнишь? – закусив кончик простого карандаша, подмигнул я Воронцовой.

– Да иди ты, Луч!

Получилось резковато, но главное – Настя наконец отстала, а я смог вернуться к набившей оскомину схеме. Правда, сосредоточиться на деле никак не получалось. Я грыз зажатый между пальцами карандаш и как в пустоту смотрел на доску. Начало четверти – сплошная нервотрепка! Меняющееся по десять раз за день расписание, лыжи эти дурацкие, план рассадки – мозги кипели, как лава в жерле вулкана…

Из раздумий меня вырвал резкий стук в дверь. Не успел я опомниться, как в кабинет вошел Владимир Геннадьевич – директор школы и по совместительству Митькин отец, за ним следовала классная, и замыкала всю эту делегацию незнакомая мне девушка – моя ровесница. Невысокая, угловатая, слишком худая, она ступала невесомыми шагами – почти плыла. Ее белоснежная, идеально выглаженная блузка сливалась с цветом бледной кожи, а собранные в тугой хвост волосы отдавали серебром. Пока Добрынин-старший толкал приветственную речь, незнакомка зачарованно смотрела по сторонам. Плакаты на стенах, цветы в горшках, портрет Лобачевского – ей было интересно все, и в то же время она ни на чем не задерживала внимания.

– Знакомьтесь, 11 «А»: ваша новая одноклассница Ася Снегирева!

Услышав свое имя, новенькая вздрогнула и, поправив рюкзак на плече, резко опустила взгляд. Она не улыбалась и ничего не говорила, только кусала губы и еле заметно раскачивалась на пятках. И правда, странная, непонятная, немного смешная, но я не мог отвести от нее взгляд…

– Ася… – Как сладкоежка при виде шоколадной конфеты, не удержался и попробовал на вкус ее имя. Одними губами. Едва уловимым шепотом. Но Ася почувствовала.

Заправив за ухо воображаемую прядь, она глубоко вздохнула и, окинув класс беглым взглядом, впервые посмотрела на меня. Так колко, так холодно, словно в бездну.

Дурацкий карандаш выпал из рук и, отлетев от края парты, закатился за стул. Добрынин что-то говорил, говорил, говорил, а я тонул в глазах новенькой, как в Северном Ледовитом океане, и впервые не искал спасения.

Глава 3. Мой маяк

Ася

Радость – весьма эфемерное понятие. Мимолетное. Хрупкое. Изменчивое. Еще недавно мне казалось, что ей не будет предела, а теперь она так легко уступила место страху.

Я снова боялась. Последние дни только и делала, что сомневалась. В себе. В верности принятого решения. Кусала губы. Горстями пила успокоительное. Все больше отсиживалась в своей комнате: не хотела, чтобы еще и родители начали во мне сомневаться. Мама и без того не находила себе места, а отец успел разработать для меня обновленный список из бесконечных «нельзя». Можно было подумать, старого не хватало. Впрочем, папе так было спокойнее, а мне, по большому счету, все равно.

Чтобы лишний раз не накручивать себя, я читала. Много. Без разбора. В ход шло все – от классики и школьной программы до современных детективов и книг о вампирах. Последним, к слову, я немного завидовала. Нет, пить человеческую кровь меня ни капли не тянуло, а вот как они, навеки проклятые и бессердечные, умудрялись жить, не терпелось узнать.

День Икс наступил слишком быстро. Так бывает порой: думаешь, что в запасе у тебя еще вагон времени, а по факту уже опаздываешь. Вот и я проспала. Всего на пятнадцать минут, но их хватило, чтобы утро не задалось.

У мамы подгорел омлет, я вдруг усомнилась в выбранном с вечера гардеробе, а папа и вовсе остался без кофе: снег сыпал всю ночь, и теперь, чтобы выехать из Речного, отцу пришлось вспомнить, что такое лопата.

В областной центр мы перебрались еще в ноябре. Правда, жили теперь не в пятиэтажке, как раньше, а в небольшом частном доме в нескольких километрах от города. Мама была в восторге от Речного: своя территория, охрана, озеро неподалеку, опять же, воздух чистый и тишина. Отец тоже был рад переезду, хоть и сетовал порой на пробки возле моста: он давно уже мечтал перенести свой бизнес в город покрупнее, да и за меня теперь чуть меньше волновался.

У Речного был только один весомый недостаток: дороги здесь чистили нерегулярно. Трактор приезжал по заявкам от жильцов, а поскольку зимой бо́льшая часть коттеджей пустовала, то и вспоминали о вызове спецтехники далеко не всегда либо в самый последний момент. Раньше меня это особо не волновало: спешить было некуда, да и на улицу я выбиралась редко. Не любила зиму, холод всегда вгонял меня в уныние. Но сегодня я опаздывала в школу. Точнее, уже опоздала.

Стрелка часов, казалось, гнала галопом, а я все никак не могла отойти от окна. Наблюдала за отцом. Проклинала метель и снова кусала губы. Дурацкая привычка, но, когда волнуешься, контролировать себя бывает непросто.

До школы мы ехали молча. Папа ненавидел опаздывать, а потому, всецело сосредоточившись на дороге, выжимал газ на полную. Да и мне не хотелось говорить. Все отцовские наставления я давно выучила наизусть и заранее знала ответы на любой из моих вопросов. Отвернувшись, я смотрела на проносившийся за окном заснеженный лес и пыталась представить, что ждет меня в мой первый учебный день.

Длинные коридоры, бесконечные лестницы, таблички на дверях – это была не школа, а настоящий лабиринт. Владимир Геннадьевич шел нарочито медленно, до последнего оставляя за мной право передумать. Он, как и отец, не особо разделял моего стремления с головой окунуться в школьные будни. Впрочем, я его понимала: брать на себя ответственность за такую, как я, было не каждому по душе.

– Здесь у нас библиотека, – произнес он в нос, указав на дверь в конце коридора. – Читальный зал этажом выше…

– Читальный зал? – Вот уж не думала, что в современных школах они все еще сохранились.

– Ну… это такое место, где в спокойной атмосфере можно почитать книгу, подготовиться к уроку, скоротать время, если вдруг захочется тишины…

– Я знаю, что такое читальный зал! – бросила раздраженно. – Я была на домашнем обучении, а не на Луне!

– Разумеется! – Виновато улыбнувшись, Владимир Геннадьевич кивнул. – По коридору налево – выход к актовому залу…

– Извините, я не хотела показаться грубой, просто немного волнуюсь.

– Я все понимаю, Ася. Кстати, а вот и кабинет математики.

Сердце пропустило удар, а в горле предательски запершило: прямо сейчас я стояла на пороге новой жизни, к которой так рвалась последние месяцы и которой боялась до дрожи в коленках. Еще никогда сомнения не раздирали мою душу с такой силой: что, если отец был прав и, шагнув в бездну, я разобьюсь?

– Подожди здесь. – Владимир Геннадьевич подтолкнул меня к деревянной скамейке напротив кабинета и в ту же секунду скрылся из виду за неприметной дверью учительской.

Оставшись наедине с собой, я наконец смогла как следует откашляться и засунуть под язык мятный леденец. Бросив рюкзак на скамейку, начала расхаживать по коридору туда-сюда. Старалась не шуметь, понимая, что идет урок, и в то же время удержать себя на одном месте не получалось, хоть ты тресни! Я чувствовала одновременно любопытство и страх, ожидание сводило с ума, и от лютой неуверенности в собственных силах меня бросало в дрожь.

– Сомнения – разрушительная штука, да, Ася?

Я и не заметила, как из учительской вышел Владимир Геннадьевич, но уже не один, а в сопровождении моей будущей классной.

– Не соглашусь, – покачала она головой. – Как сказал Гете, «точно знают, только когда мало знают; вместе со знанием растет и сомнение».

Анна Эдуардовна Миронова преподавала в школе английский. Молодая, стройная, симпатичная, она была на голову выше директора и своей улыбкой могла обезоружить кого угодно. Мы познакомились еще на прошлой неделе, когда я вместе с отцом приехала за учебниками. Анна Эдуардовна сразу произвела на меня приятное впечатление, и сейчас я была рада встрече.

– У тебя все получится, Ася! – Она произнесла это так, словно и правда в меня верила, и тут же подмигнула: – Идем знакомиться с классом?

Промокнув вспотевшие ладони о клетчатую ткань юбки, я нерешительно кивнула и приняла из рук Владимира Геннадьевича рюкзак. Глубоко вдохнула. Медленно, как учил отец, выдохнула. И наконец, вошла в класс.

Кабинет математики оказался именно таким, как я его себе представляла: просторный, светлый, с зеленой, местами белесой от мела доской и проектором под потолком. Стены были увешаны плакатами со справочной информацией, а по центру красовались портреты великих математиков: Пифагора, Декарта, Лобачевского… Широкие подоконники были заставлены цветочными горшками, а замерзшие окна украшены бумажными снежинками. Правда, я не учла главного…

– Знакомьтесь, 11 «А»: ваша новая одноклассница Ася Снегирева!

Чужие лица, застывшие улыбки, чей-то шепот; волна постороннего внимания розгами прошлась по оголенным нервам. На меня смотрели, меня изучали – да, что там! – насквозь просвечивали любопытными взглядами. Я знала, на что шла, но явно переоценила свои силы: в ушах зашумело, мир покачнулся, лица будущих одноклассников слились в одно серое размытое пятно. Еще немного, и я рисковала овощем свалиться под ноги классной…

Я пыталась выровнять дыхание – тщетно! Старалась сосредоточиться на басовитом голосе Владимира Геннадьевича – бесполезно! Я цеплялась за лямку рюкзака, словно тот способен был удержать меня на ногах. Раскачиваясь на пятках, до крови кусала губы, но сознание по-прежнему погружалось в темноту.

И вдруг среди всего этого хаоса мне почудился свет. Яркий, как солнце в ясный полдень. Теплый, как бабушкина шаль. Он как маяк в ночи рыжеватым мерцанием указывал дорогу и, сам того не ведая, придавал мне сил.

Секунда, вторая, третья… Я снова обрела способность дышать. Мир вокруг постепенно обретал привычные очертания, а слова директора – смысл. Но в эпицентре внимания по-прежнему оставался он, мой спасительный маяк – рыжий, как лисенок, и лохматый, будто спросонья, парень с улыбчивым изумрудным взглядом и миллионом веснушек на вздернутом носу.

Забавный! Он смотрел на меня в упор, а мне вдруг захотелось ему улыбнуться. Странное желание. В корне неправильное. Глупое… И настолько сильное, что я заставила себя зажмуриться, лишь бы не поддаваться ему. Только дурак не знает, что улыбка – первый шаг к дружбе. Для меня же любая привязанность была под запретом, как сахар для диабетика.

Меня спас звонок. Адской трелью он насквозь пронзил кабинет, а заодно и мысли мои непутевые очистил от всего лишнего. Улыбаться парням – против правил. Пункт номер семь в моем «черном списке» еще никто не отменял! Облизнув губы, я расправила плечи и распахнула глаза. Если я хотела сохранить свое сердце, то просто обязана была заморозить душу.

– Так куда это вы все засобирались? – ничуть не тише звонка пробасил Владимир Геннадьевич. – Я разве сказал, что урок окончен?

– Уроки уроками, – вальяжно развалившись на стуле, как в кресле директора, возразил темноволосый парень с лицом ангела и взглядом самого́ черта, – а обед по расписанию. Да вы, Владимир Геннадьевич, не переживайте. – Он просканировал меня нахальным взором, от которого по коже пробежали мурашки. – Мы всё поняли: новенькую будем любить и лелеять, все ей покажем, все расскажем. А теперь можно в столовую?

– Леший дело говорит, Владимир Геннадьевич, – жалобно простонал за моей спиной очередной одноклассник. Невысокий, коренастый, он что-то писал на доске в тот момент, когда мы зашли в класс, а теперь, спрятав руки за спиной, неловко топтался на месте. – Ща пятиклашки набегут – все сметут. А нам потом голодай до вечера!

– Тебе бы только пожрать, Смирнов, – поджав аккуратные губки, ехидно прошипела миловидная брюнетка с волосами до плеч и королевской осанкой. Девица сидела за одной партой с моим рыжим спасителем и, казалось, совершенно не умела обращаться с пуговицами, ибо ее кофейного цвета блузка была расстегнута чуть ли не до пупка. Впрочем, ее соседа это нимало не отвлекало. Подняв с пола карандаш, Рыжий принялся что-то усердно чиркать в тетради. Вот уж кому было совершенно не до еды!

– Ну прости, Настен, я на одном яблочке, как ты, долго не протяну, – заскулил в ответ оголодавший у доски Смирнов, но его нытье потонуло в гуле голосов и чужих перешептываний.

– Тихо! – прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.

– Звонок для учителя! – строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове – наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.

– Вот именно, ребят! – с важным видом поддержал ее Добрынин. – К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, – обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, – мы вас слушаем.

– Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.

Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное – все вмиг позабыли обо мне. И хоть я все еще стояла в центре класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла без стеснения изучать своих новых одноклассников.

– А завтра? Завтра тоже не будет истории? – прозвенела с первой парты худощавая блондинка. Ее писклявый голосок вкупе с вызывающим для школы макияжем вынудил меня поморщиться.

– И завтра не будет, верно, Милана!

– А сейчас-то что? У нас окно получается? – донеслось нечто монотонно-занудное с третьего ряда.

У самой стены, прямо под портретом Лобачевского, я заметила тучного паренька в очках – определенно местного ботаника. Прилежный такой мальчик с олдовой стрижкой и в клетчатом кардигане. Он внимательно смотрел на классную и явно конспектировал каждое ее слово в планер. Хмыкнув, я попыталась ему улыбнуться. Этот кадр совершенно точно не представлял угрозы для моего сердца, а помощь с уроками мне здесь наверняка пригодится, и еще не раз. Вот только ничего не вышло: улыбаться по требованию я умела не лучше, чем вышивать крестиком.

– Нет, Миша, —сжав лоб тонкими пальцами, выдохнула Анна Эдуардовна. Гул в классе нарастал в геометрической прогрессии. – Сейчас у вас…

– Ну вы че разгалделись, как бешеные чайки, а?! – прокричал, а точнее, грозным медведем проревел с последней парты русоволосый парень, мощный, плечистый и, что греха таить, весьма симпатичный. – Ни черта ж не слышно. Анна Эдуардовна, так что там с историчкой?

Одноклассники покорно замолчали, а я сделала для себя вывод, что бугай этот с галерки здесь играл роль негласного лидера. Вон как его слушались – все разом притихли, словно вмиг онемели. Все, кроме его соседки по парте. Пышноволосая кудряшка почти висела на его плече и что-то беспрестанно шептала на ухо. Ее лица я не видела, но отчего-то в сердце неприятно кольнуло.

– Митя! —Владимир Геннадьевич взмахнул руками. – Что еще за «историчка»?! Генриетта Михайловна уважаемый педагог…

– Да понял я, бать, – басовито отмахнулся от нравоучений парень, а у меня извилины в голове от напряжения задымились. Батя? Серьезно?

В памяти в ту же секунду вспыхнули события недавних дней. Митя, Леший, Рыжий – все это я уже слышала в тесной прихожей в доме Добрынина. Для полного счастья не хватало только Вари.

Я снова взглянула на того парня с задней парты, точнее, на его соседку.

– Повторяю, одиннадцатый «А» … – Слово тем временем взяла Анна Эдуардовна. – Вместо истории сейчас будет еще один урок геометрии. Завтра вы приходите ко второму…

Я не слышала. Ни единого слова больше не могла разобрать. Все мое внимание было приковано к мелкой бестии, кучерявой, забавной и чересчур любопытной. Я просчиталась: Варя была моей ровесницей и прямо сейчас сверлила меня в ответ взволнованным взглядом. И я была уверена, что она знает обо мне куда больше, чем минутой назад на весь класс рассказал директор.

С моих губ сорвался протяжный стон. Тихий, надрывный, он почти растворился в мелодичной речи Анны Эдуардовны. Почти…

– Все хорошо, Ася? – Тут как тут ко мне подоспел Добрынин. – Ты вся белая, будто призрак увидела.

– Все нормально, – ответила сквозь туман в голове. – Я просто устала стоять.

– Сейчас, моя хорошая, – прошептал Владимир Геннадьевич и, по-отечески придержав меня за плечи, бесцеремонно перебил классную: – Давайте ближе к делу, Аннушка Эдуардовна! Ребята проголодались, да и Асе бы местечко найти.

– Илья, что у нас с планом рассадки? – тут же отчеканила учительница, устремив взгляд в сторону того самого рыжего паренька… Или нет? Наверно, нет, ибо Рыжик даже не шелохнулся.

– Илья-я?! Лучинин, ты меня слышишь? – повторила она, и снова никто не откликнулся, зато по классу побежали смешки.

– Луч, не тормози! – Скомкав в ладони тетрадный лист, Леший зашвырнул бумажным комком в Рыжего. – Жрать охота!

– Луч… – беззвучно повторила я, а на губах проступила та самая ненавистная улыбка. – Лучик…

Рыжий и правда был похож на кусочек Солнца – такой же яркий и светлый. Ему в спину угодил комок бумаги, а он лишь усмехнулся в ответ. Что-то еще шустро записал, а потом озарил обворожительной улыбкой весь класс.

– Готово все, Анна Эдуардовна! – произнес он и взмахнул своими каракулями, как победным знаменем.

Удивительное дело, но в кабинете снова стало тихо. И если Митю в классе, очевидно, побаивались, то Рыжего хотели слушать. Двадцать с лишним пар глаз были сейчас устремлены на него, и я не стала исключением.

– Итак, новый план рассадки я только что отправил в общий чат, можете ознакомиться. – Лучинин поднялся с места и, сверившись со своими записями, принялся всех пересаживать. – Ворошилов, первый ряд, третья парта, второй вариант. Лиза, поменяйся с Гришей. Смирнов, ты на место Димыча. Кузнецов, а ты шуруй на последнюю парту. Настя, садишься к Стасу. Ася…

Мое имя слетело с его губ настолько неожиданно, что я вздрогнула.

– Твое место здесь. – Взглянув на меня мельком, Илья указал на первую парту в среднем ряду и сразу отвернулся. – Варя, сядешь с новенькой! – произнес он тоном, не терпящим возражений.

Да и что я могла сейчас возразить? Тело и без того было ватным, ноги – каменными, а язык – неподвижным; я бы и двух слов не связала. Зато Анна Эдуардовна явно была не в восторге.

– Илья! – остановила она Рыжего и отрицательно покачала пальцем. – С Асей лучше сесть…

– Не согласен, – уверенно перебил ее Лучинин. – У меня соревы на носу – просто физически не успею уделить Асе должное внимание. Да и за первой партой я только всем мешать буду. Кроме того, насколько мне известно, девочки уже знакомы.

– Владимир Геннадьевич? – растерянно развела руками Анна Эдуардовна.

– Как по мне, посадить Варю и Асю вместе просто замечательная идея! – потирая ладони, довольным котом пропел Добрынин и подтолкнул меня к моему новому месту. – Теперь я за тебя, Асенька, спокоен, – добавил он еле слышно, а потом уже в голос на весь класс: – Дальше, думаю, без меня справитесь.

Почесав в затылке, Добрынин на пару с пожилой учительницей математики вышел в коридор. Анна Эдуардовна, что-то наказав Рыжему, отвлеклась на недовольные возгласы Насти, которая, по всей вероятности, тоже теперь сидела не там и не с тем, с кем бы хотела. Остальные, заняв свои новые места, бросали вещи и тут же вылетали из кабинета – наверно, в столовую. Я же, исподлобья взглянув на Варю, поплелась к первой парте. Достала пенал, пару чистых тетрадей и учебник по геометрии. Рюкзак, как и все здесь, повесила на крючок под столом и, усевшись на шаткий и весьма неудобный стул, уставилась на доску.

В ушах звенело, и единственное, чего мне хотелось – исчезнуть. Вернуться домой, выпить с мамой чаю, уединиться в своей комнате и, укутавшись в плед, взять в руки очередной детектив. Я была не на своем месте и теперь понимала это. Вот только признавать свои ошибки дело посложнее геометрии, да и отец обещал забрать меня только после уроков, а дергать его с работы без особой на то нужды я не привыкла.

– Привет, – мило прощебетала Варя и села рядом. – Вот и пересеклись наши пути, да?

– Угу, – кивнула я, не поворачивая головы. – Круто.

– Волнуешься?

– Нет! – ответила резко, не раздумывая, а сама до боли стиснула кулаки под партой.

– А я немного, – запросто призналась Варя. – Как думаешь, почему?

Я промолчала. Мне и своих переживаний хватало – куда уж было до чужих?

– Я просто не люблю на первой парте сидеть, особенно на алгебре и геометрии, – ни в какую не унималась кудряшка, а меня этот голос, медовый и задорный, немыслимо раздражал.

Больше всего в людях я не любила притворство, а Варя, казалось, была соткана из него. Вот с чего бы ей быть такой дружелюбной со мной? Другая бы на ее месте окрысилась: я же видела, какими влюбленными глазами она смотрела на директорского сынка, а теперь вынуждена со мной здесь сидеть.

– У Марьи Петровны, нашей математички…ну ты ее видела… есть дурацкая привычка: она каждую проверочную стоит над душой и, если замечает ошибку, неприятно так ноготками по парте постукивает.

– И что в этом плохого? – Я искренне удивилась, но взгляда от доски не отвела.

– А что хорошего? Ни списать, ни подумать как следует.

– Ясно.

– Прикольно. Это корги? – Придвинувшись ко мне почти вплотную, Варя без спроса стянула одну из моих тетрадей и принялась разглядывать мультяшного пса на обложке. – А ты в школе вообще никогда не была, да?

– А ты, когда в тот раз мимо проходила, разве не слышала? – рывком забрав тетрадь, огрызнулась я. Варя настолько бесцеремонно нарушала мои личные границы, что мне пришлось перейти на грубость.

– С такими тетрадями разве что в начальную школу ходят. – Пожав плечами, девчонка отсела на свое место. – А вообще, я не сплетница, спроси кого хочешь!

– Мне все равно! – рявкнула я в ответ и отвернулась.

– Знаешь, – вполголоса пропищала Варя, – зря тебя со мной посадили. Тебе бы с Воронцовой парту делить: вы очень похожи.

Кто такая Воронцова, я не знала, но понимала, что должна была извиниться перед Варей: во-первых, я и правда была груба с ней, а во-вторых, слишком много лишнего она знала. В последнем, кстати, я теперь ничуть не сомневалась, но пока подбирала слова, чья-то тень грозовой тучей нависла над нашей партой.

– Так вот ты какая Ася Снегирева! – раздалось над головой. Голос Лешего, наглый, насмешливый, борзый, я узнала сразу – И чего это тебе дома не сиделось, а, новенькая?

Он бесцеремонно уселся на край парты. Модные джинсы, дорогой парфюм, развязное поведение – я готова была поспорить, что передо мной своей пятой точкой выхвалялся местный мажор, возомнивший себя королем школы. Терпеть таких не могла!

– Камышов, не лезь к ней! – между тем осадила его Варя. Мелкая, да смелая! Вот только без толку: такие самовлюбленные пингвины, как этот Леший, не умеют ни слушать, ни мыслить адекватно.

– Ну так что, Ася… – Он наклонился ко мне так близко, что я ощутила на щеке его теплое дыхание с ароматом ментола. – Поделишься со мной сопливой историей своей жизни?

Шумно сглотнув, я покачала головой. Нет, я ни капли не боялась ответить придурку в его же манере, просто отчаянно задыхалась в густом облаке терпкой туалетной воды. И от этой чертовой беспомощности мне вдруг стало до одури тошно.

– Лех, ты дебил?! Отойди от нее! – Илья сегодня точно метил на роль моего личного ангела-хранителя – взялся из ниоткуда и снова меня спас: зарядив Лешему подзатыльник, он столкнул придурка с парты, а я наконец смогла сделать глубокий вдох. – Посмотри на нее, она ж вся дрожит! Какого черта ты творишь, а, Камышов?!

Но придурок лишь рассмеялся в ответ:

– Да ну нафиг, Илюх! Я че, угадал, да? Зацепила?

– Отвали!

– Ты поэтому Варьку от Добрыни отсадил?

– Лех, довольно!

– Испугался, верно, Рыжий?

– Да иди ты уже… в столовую!

Я не понимала, о чем говорил Камышов: слишком рьяно в груди колотилось сердце, чересчур громко его биение отдавалось в ушах. Но когда Илья обратился ко мне, оно вмиг замерло:

– Ась, ты как? Нормально?

Лучинин аккуратно сдвинул к краю стола мои тетради, бесцеремонно помятые чужим задом. Я же только и смогла, что кивнуть. Молча. Не поднимая на Рыжего глаз. Вот теперь я и правда боялась, но не грубости, чужой наглости или дурацких вопросов – я боялась себя, точнее, того странного, незнакомого чувства, что все сильнее разгоралось в моем сердце рядом с Ильей.

Глава 4. Дистанция

Илья

Леший как ни в чем не бывало уминал ватрушку, а мне кусок в горло не лез, да и вообще, запах этот столовский решительно действовал на нервы. Пожалуй, впервые за годы учебы я с нетерпением ждал звонка, чтобы поскорее вернуться в класс.

Признаться, я волновался за новенькую, хоть и гнал от себя любые мысли о ней. Странная, не похожая на других, Ася снежной бурей залетела в мою голову и всего за каких-то десять минут перевернула в ней все вверх дном.

– Поговорим, или так и будешь меня своими изумрудами сверлить? – недовольно проворчал Камышов, запивая ватрушку чаем.

Я молча отвернулся. Честно говоря, вообще не понимал, зачем приперся сюда на пару с Лешим, вместо того, чтобы хоть как-то объяснить ситуацию Митьке. Впрочем, кто-то же должен был увести Камышова подальше от Аси.

– Че на тебя нашло, Лех?

– А на тебя? – переспросил он с набитым ртом. – Ты вообще-то Добрыне слово дал.

– В адвокаты к Митяю записался? – Покачав головой, я ухмыльнулся. Правда, вышло невесело. Я и сам понимал, что поступил коряво, пересадив Варьку к новенькой, но что мне оставалось?

– Да просто объясни, нахрена?

– ЕГЭ на носу, не забыл? – ляпнул я в свое оправдание первое, что взбрело в голову.

– И?.. – Леший скривился в лице.

– Митьке учиться надо, а он целыми днями со Скворцовой своей зависает.

– Ревнуешь или завидуешь?

– Переживаю.

– За кого?

По правде говоря, переживал я за себя, но признаться в этом Лешему было стыдно. Я же, как увидел Асю, чуть голову не потерял. Куда это годилось? И так как белка в колесе крутился между учебой и сноукроссом, редкими вылазками с пацанами куда-нибудь и поездками к деду. Черт, да Гай уже начинал забывать мой запах и порой лаял, как на чужого! Не до романтики мне было, совсем, потому и решил от греха подальше отсесть от новенькой на другой ряд. Как говорится, «с глаз долой – из сердца вон».

– Молчишь? – Усмехнувшись, Камышов отбросил в сторону недоеденную ватрушку и, скрестив руки на груди, уставился на меня. – А хочешь, я открою тебе страшную тайну?

– Ну, валяй!

– Расстояние не лечит. Я проверял.

Дьявол, я чуть со стула не упал! Леший, что, мысли мои прочитал? Или это я совсем сбрендил и вслух лишнего ляпнул?

– Лицо попроще сделай, Рыжий, – тряхнув головой, произнес Камышов.

Эта его идиотская челка вечно падала ему на глаза – тоже мне, радость ее постоянно смахивать или сдувать! Впрочем, Леху она не раздражала, а мне было до фонаря, пусть бы он хоть лысым ходил.

– Луч, я не вчера родился, – продолжил он. – Думаешь, не заметил, как ты на эту Асю смотрел?

– И как? – фыркнул я, беспечно откинувшись на спинку стула. Хотел казаться безразличным, да, видимо, актер из меня хреновый. На смазливой физиономии Камышова вновь расцвела ядовитая ухмылка.

– Как я когда-то на Таньку, – еле слышно ответил Леха, устремив взгляд к окну.

Он больше не улыбался. Стиснув зубы, смотрел в одну точку – долго, словно и вовсе был не здесь. А я не смел возразить: знал, что Камышов прав, да и лишний раз сдирать коросту с его незаживающего сердца совсем не хотелось. Так мы и молчали, сидя друг напротив друга, пока Леший первым не произнес:

– Я поначалу подумал, что мне показалось. Ну, рили, че в этой Асе такого? – Он пожал плечами, скользнув по мне стальным взглядом – циничным, выжженным дотла. Так смотрят люди, однажды потерявшие смысл жизни. Мне было больно от того, что так на мир отныне смотрел и Камышов.

– Лех, проехали. – Закинув руки за голову, я решил закрыть тему, но Леший будто оглох.

– Согласись, на красавицу она не тянет. Бледная, как моль, да и стопудово проблемная.

Внутри все напряглось. Это было странное чувство, похожее на изжогу, но мне хотелось, чтобы Леший заткнулся, даже думать не смел так об Асе.

– Это факт, Илюх, – выдал он уверенно. – От хорошей жизни на домашнее не уходят: она либо больная, либо шизанутая.

– Так ты правду из Аси выбить пытался? – Сглотнув, я и сам не заметил, как сжал кулаки.

– Я на идиота похож?! Да и давай начистоту, Луч. – Камышов нахмурился. —Мне до ее секретиков дела нет.

– Тогда что?

– Проверить тебя хотел.

– Проверил?

– Ага. Все ждал, заступишься или нет.

– Ты же знаешь, я бы за любого заступился.

– Ты эту чушь себе почаще повторяй! – недоверчиво хмыкнул Леший. – Быть может, и сработает.

Скорчив кислую мину, я передразнил Камышова.

– Ну а че? – Он развел руками и заржал. – Кто-то же лечит геморрой подорожником. Сила внушения – великая вещь!

Леха сегодня однозначно напрашивался на подзатыльник, но внезапно раздавшийся звонок спас его дурную голову.

– Пошли, давай, клоун! – Со скрипом отодвинув стул, я поднялся с места. – Из-за твоей проверки я сегодня голодным остался!

– Э-э, нет, – округлив глаза, с издевкой в голосе пропел Леший. – Отсутствие аппетита – первый симптом влюбленного сердца. Плавали, знаем. Ты… это… Рыжий, витаминчиков каких попей – глядишь, и обойдется.

Я все же зарядил Камышову как следует, чтобы не болтал всякую ерунду. Леха лишь рассмеялся в ответ и всю дорогу от столовой до кабинета математики отчаянно подтрунивал надо мной.

Разумеется, на геометрию мы опоздали и под монотонное ворчание математички заняли свои новые места. Я теперь сидел с Мишаней. Компания из призера всевозможных олимпиад и главного нудилы класса была, если честно, так себе, но, с другой стороны, где еще, если не рядом с Семеновым, мне было думать об учебе?

– Страница сто шестьдесят семь, – пробубнил он в подтверждение моих мыслей. – Новую теорему разбираем.

Миха в предвкушении потер ладони, а я переключил взгляд на доску.

У меня никогда не было проблем с геометрией. Уравнение сферы, декартовы координаты в пространстве, скалярное произведение векторов – я мог решить любую задачу. А с простейшей схемой рассадки и правда накосячил. Мало того, что подорвал доверие Митьки, так еще и в спешке не учел главного: когда сидишь в третьем ряду, взгляд невольно касается первой парты. Вот и сейчас, я вроде и смотрел на доску, а видел одну только Асю. Убежал от себя, нечего сказать!

Серьезная, сосредоточенная, она ловила каждое слово Марьи Петровны, словно от этого зависела ее жизнь, и что-то старательно чертила в тетради. Глядя на доску, забавно приоткрывала рот. Хмурилась, когда домашних знаний становилось недостаточно, и неловко заглядывала в Варькину тетрадь, когда сомневалась, что записать в свою.

Я на миг представил себя на месте Скворцовой. Каково это было сидеть рядом с Асей? Ощущать ее тепло, слышать каждый вдох, иметь возможность в любой момент нечаянно коснуться ее локтем или спросить какую-нибудь ерунду? Смог бы я тогда сосредоточиться на учебе? Стопудово, нет. Впрочем, ютясь с Михой за одной партой, я точно так же пропускал сейчас мимо ушей все слова математички, только вот касаться локтем Семенова что-то совсем не хотелось даже случайно.

– Лучинин, и что смешного в теореме об объеме наклонной призмы? —Скрипучий голос Марьи Петровны слишком резко вернул меня в реальность.

– Ничего, наверно, – пожал я плечами, до конца не въезжая в смысл вопроса.

– Тогда, может, поделишься, что тебя так развеселило, и мы все дружно посмеемся. – Поправив очки на переносице указательным пальцем, математичка выжидающе уставилась на меня.

Мой растерянный вид говорил сам за себя. я ни черта не понимал, зато запросто стал эпицентром всеобщего внимания. В недоумении поджав губы, я покосился на Миху. Семенов в ответ, как красна девица, закатил глаза, а потом нехотя прошептал:

– А нечего было ржать посреди урока.

Я нахмурился: походу, и правда из-за новенькой мозги мои потекли, как ручьи по весне. А потом, как дурак, снова улыбнулся. Да и как было не улыбаться, когда своими бескрайними озерами на меня прямо сейчас смотрела Ася?

– Лучинин, мы ждем! – донесся голос Марьи Петровны откуда-то из параллельной вселенной.

Кто-то смеялся. Самые отважные пытались шутить. Мне было все равно. Все, что я видел сейчас – это нежный изгиб Асиной шеи, тонкие плечи, ее слегка приоткрытые губы. Все, чего боялся – что она вот-вот отвернется, перестанет на меня смотреть. Все, что слышал, – рваное биение собственного сердца, готового прямо сейчас выскочить из груди, и – стоп! – чье-то нарочито фальшивое и надрывное пение.

– «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», – голосил с соседнего ряда Леший под гулкие аплодисменты одноклассников и очумелое выражение лица математички.

– «Сердце, тебе не хочется покоя!» – продолжал он драть глотку, невзирая на замечания и угрозы вызвать родителей в школу.

– «Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!» – капитально сфальшивил он на последней ноте, а класс окончательно взорвался смехом. Даже Миха и тот культурно похихикивал в кулак, а Марья Петровна под конец композиции, видимо, вспомнив юность, махнула на Лешего рукой и улыбнулась.

Серьезными оставались только трое: явно смущенная произошедшим и отвернувшаяся от меня Ася, я, по-прежнему не сводивший с нее глаз, и Настя, сердце которой наверняка дало трещину от недвусмысленных намеков Лешего.

Остаток урока я пытался думать исключительно о геометрии, как и потом, на литературе, – об одном лишь творчестве Пастернака. Я заставлял себя смотреть в учебник, прилежно конспектировал в тетради каждое слово учителя, а когда желание взглянуть на Асю становилось нестерпимым, пихал Семенова локтем и, прикинувшись дураком, задавал дебильные вопросы по теме урока.

Я вскочил с места за секунду до звонка, сгреб в охапку вещи и первым вылетел из кабинета. Правда, далеко убежать не успел.

– Илья! – Миронова, казалось, поджидала меня в коридоре. В руках она держала увесистую стопку тетрадей, а рядом, на подоконнике, лежала еще одна.

– Вам помочь, Анна Эдуардовна? – Я на ходу сбросил рюкзак с плеча и неловко впихнул в него свои вещи: учебник да пенал. – До кабинета поднять? – И, не дожидаясь ответа, потянулся я к тетрадям.

– Да… Нет… Спасибо, Илюш… – растерялась классная. – Ты помоги, конечно, но, вообще-то, я хотела попросить тебя… Ася! – так и не объяснив, зачем я ей понадобился, прокричала она. А я по инерции оглянулся.

Дурак! Я два часа выстраивал вокруг сердца железобетонные укрепления, а Снегирева одной мимолетной улыбкой, адресованной даже не мне, сумела разрушить их подчистую.

Ася вышла из кабинета последней и, едва не наткнувшись на пробегавшего мимо мальчугана класса из пятого, на мгновение остановилась. С какой-то детской жадностью во взгляде она наблюдала за спешащими кто куда учениками, сама же двигалась плавно и очень медленно.

– Ася! – между тем повторила Миронова и помахала девчонке рукой. – Подойди ко мне, пожалуйста!

Запрокинув голову, я рассмеялся – последние кирпичики моей чертовой обороны грозились разлететься в тартарары.

– Может, я пока тетради в учительскую отнесу? – Я хватался за воздух, лишь бы спастись.

– Не надо в учительскую, – отмахнулась классная.

– Тогда в кабинет?

Я смотрел на Миронову, как бездомная дворняга на сосиску, но звезды сегодня были явно не на моей стороне.

– Илья, да забудь ты про эти тетради! – нахмурилась Анна Эдуардовна. – У меня к тебе дело есть куда важнее.

И опять она не успела договорить: к нам робкой поступью подошла Снегирева.

– Ася, как прошли первые уроки? – Участливо улыбнувшись, Анна Эдуардовна все свое внимание сконцентрировала на новенькой. – Успеваешь? Все ли понятно? Ребята как, не обижали?

– Ну вы скажете тоже, Анна Эдуардовна! – усмехнулся я и тут же прилип к Асе взглядом.

Фарфоровая кожа, тонкие черты лица, сдержанная, неброская красота – Ася напоминала Эльзу из мультика, когда улыбалась другим, и Снежную Королеву, когда смотрела на меня пронизанным стужей взглядом, вот как сейчас. Глаза ее казались огромными, небесно-голубая радужка искрилась льдинками, а ресницы, длинные и почти прозрачные, на кончиках были словно покрыты инеем. Я снова завис, пропустив мимо ушей замечание классной. Шумно сглотнул, стоило Асе ненароком коснуться языком уголка тонких губ – бледных, карамельно-розовых, нестерпимо манящих. В ее голосе, тихом и нежном, я растворялся без остатка, не разбирая слов, напрочь забывая, куда так спешил еще пару минут назад.

– Илья! Илья-я! Да что с тобой сегодня такое?! Не выспался? – Голос Мироновой будильником сработал в голове.

– А? – вынырнул я из забытья.

– У меня сейчас педсовет, а Леонид Иванович в пробке застрял, понимаешь?

– А должен?

Черт, походу, я серьезно так выпал из разговора, ибо кто такой Леонид Иванович, я понятия не имел.

– Все нормально, Анна Эдуардовна, – тут же зашелестела Ася. – У Ильи и без меня забот хватает, да и папу вы зря вызвали. Я сама как-нибудь…

– Исключено! – перебила ее Миронова. – Заблудишься еще с непривычки! Илья тебя проводит.

– Куда? До дома? – уточнил я на всякий случай, но судя по выражению лица классной, капитально промахнулся.

– Лучше, конечно, до кабинета информатики, Лучинин! – покачав головой, вздохнула она. – Попросишь Бориса Евгеньевича посмотреть, что там у Аси с доступом к электронному дневнику.

– А что с ним?

– Его нет.

– Как так?!

– Вот ты и узнаешь!

– Почему я?

– Потому что ты староста. Или за эти два урока что-то изменилось?

Я неуверенно пожал плечами: «изменилось» – еще мягко сказано.

– А после педсовета ко мне зайдете оба, ясно?

Ася покорно кивнула, а я снова впал в ступор.

– А к вам зачем? – спросил осторожно. Ощущал себя лютым двоечником, который с первого раза не способен усвоить простейшую информацию.

– Ты, Лучинин, парты мне поможешь переставить, а Асе я обещала расписание распечатать.

– Нафига ей столько ждать? Я могу в чат скинуть.

– Не «нафига», Илья, а «для чего», – поправила Миронова и, выхватив тетради из моих рук, поспешила на свой треклятый педсовет. – И очнись уже, Лучинин! Очнись! – бросила она на ходу в унисон раздавшемуся звонку.

Мы с Асей остались вдвоем в длинном пустом коридоре. Я смотрел куда угодно, лишь бы не на нее. Боялся снова оглохнуть, отупеть, заблудиться в ее красоте. А еще впервые в жизни я, казалось, смущался. Щеки пылали, в ушах шумело, как в столярном цеху, а в голове было настолько пусто, что спроси меня тогда, сколько будет два плюс два, не ответил бы.

– Просто скажи, в каком кабинете мне найти этого Бориса Евгеньевича, а дальше я сама справлюсь. – Смерив меня безразличным взглядом, Ася заговорила первой. Наверно, считала меня полнейшим идиотом, который в очередной раз завис.

Я поправил рюкзак за плечом и кивнул в сторону лестницы:

– Идем. Кабинет информатики на третьем этаже. – И тут же тронулся с места, рассчитывая, что Ася пойдет за мной. Широченными шагами в два счета долетел до конца коридора и только тогда понял, что Ася осталась стоять на месте.

– Ты чего? – пробасил, позабыв про недавно начавшийся урок.

Ася не ответила. Вместо этого отвернулась к окну и, разглядывая морозные узоры, принялась кусать губы. Мне пришлось вернуться.

– Ась, – оказавшись рядом, позвал ее шепотом, но, видимо, получилось слишком тихо, и Ася не среагировала. Тогда я не удержался и едва ощутимо коснулся ее плеча. – Ты меня слышишь?

Ася вздрогнула и резко отшатнулась, а потом посмотрела на меня так, словно я не рукой ее задел, а острым лезвием.

– Не трогай меня! – задышала она глубоко и шумно. – И ходить со мной никуда не надо. Я сама.

– Но…

– Ты глухой?

– Ладно. – Взмахнув руками, я сделал шаг назад. – Как хочешь. Кабинет триста пятый. По лестнице поднимаешься, и налево.

Ася кивнула и неторопливо прошла мимо меня. Секунда, вторая, третья… я неотрывно смотрел ей вслед. Хрупкая, как снежинка, и холодная, как сама зима, она медленно таяла в пустоте безликого коридора. Слишком медленно. Я бы успел уже раз десять добежать до кабинета информатики и вернуться.

– Слушай… – Я мигом нагнал ее, но сохранил дистанцию между нами. – Ты такими темпами до третьего этажа век подниматься будешь.

– Свое мнение оставь при себе! – не оборачиваясь, огрызнулась Ася.

– А в тихом омуте, оказывается, черти водятся!

– Тебе-то какое дело?!

– Да ровным счетом никакого, – ответил я, продолжая плестись рядом с Асей.

Я сам себя не понимал. Мог же уйти и, пока Миронова пропадала на своем педсовете, слопать в столовой пирожок с рисом. Но я зачем-то тащился за Асей. Пытался ее разговорить, понять. Наверно, в глубине души надеялся, что узнай я ее чуть лучше, и наваждение мое развеется, как туман поутру. Но пока становилось только хуже.

– Погоди! – Я треснул себя по лбу и рассмеялся. – Я, кажется, догадался, почему ты идешь так медленно. Спорим, Снегирева, я разгадал твою тайну?

Это была просто шутка, но Ася споткнулась на ровном месте. Ладно я успел подхватить ее за локоть, а то бы она точно расшибла свой аккуратный носик о грязный пол.

– Что ты сказал? – испуганно пробормотала она, стылым взглядом сканируя мою душу. – Повтори!

А я не мог. Ни отпустить ее, ни двух слов вымолвить не мог. Чувствовал, как она дрожит всем телом, алчно выискивая в моих глазах ответы. Маленькая, запуганная, беззащитная, она острой льдинкой вонзилась в мое сердце. Я смотрел на нее, и мне вмиг расхотелось шутить. Хотелось схватить ее за плечи, прижать к груди, заслонить собой от всех бед, да только разум оказался сильней.

– Прости. – Я резко разжал пальцы и отошел: мы оба нуждались в дистанции. – Неудачная шутка, да?

Ася недоверчиво смотрела на меня из-под длинных ресниц и молчала.

– А давай так: ты жди меня здесь, а я сам сгоняю до Бори.

Она покачала головой.

– Тогда идем вместе, а то вдруг опять споткнешься.

Ася хотела возразить, но я перебил ее:

– Здесь я староста, и мне решать. Иди за мной, Снегирева!

Глава 5. Трещинка на лобовом

Ася

Я сидела в холле на первом этаже и ждала отца. Последнее сообщение от него я получила еще минут пятнадцать назад, когда под пристальным взглядом Ильи суетливо прятала в дневник расписание уроков. Папа утверждал, что вот-вот подъедет, но даже по моим черепашьим меркам это самое «вот-вот» как-то слишком затянулось.

От нечего делать я разглядывала куст алоэ на подоконнике. Пластиковый горшок цвета детской неожиданности, седая пыль на пожелтевших листьях, комья пережеванной жвачки на растрескавшейся почве – наверно, ему было в разы хуже, чем мне сейчас, но он держался. Я же окончательно раскисла: отмеряла секунды до приезда отца и поганой метлой гнала от себя мысли об Илье. Правда, со счета я постоянно сбивалась, а не думать о Лучинине и вовсе становилось все труднее.

Забавный, рассеянный, шумный, он, казалось, занозой засел в моей голове, теплым лучиком коснулся сердца. Когда и успел только? Но рука чуть выше локтя до сих пор горела огнем, а перед глазами рыжим заревом то и дело воскресал его конопатый образ. Далекое, позабытое ощущение, когда улыбаться хочется просто так, когда в глазах напротив – только твое отражение, когда от одного лишь звука его голоса по телу бегут мурашки. Но кому, как не мне, было знать, к чему это все могло привести. В таких, как я, не влюбляются, с такими не дружат. Потому и пыталась оттолкнуть от себя Илью, как могла. Но Лучинин казался непробиваемым. Упрямым ослом он тащился за мной по коридору и лестнице до самого кабинета информатики. Не торопил, не шутил больше, даже вопросов никаких не задавал. Говорил о себе, хоть я и не спрашивала, о своем деде, который, как и я, предпочитал никуда не спешить, об учителях, о булочках в столовой, о погоде. Я молча слушала, делая вид, что мне все равно, а сама с жадностью внимала каждому его слову и так хотела, чтобы дорога до кабинета никогда не кончалась.

– Привет, – вдруг раздалось над головой, и уже в следующее мгновение в нос ударил сладковатый аромат дорогих духов. – Я Настя. Мы с тобой теперь вроде как одноклассницы.

Не успела я ответить, как девушка села рядом со мной на скамейку, бесцеремонно отодвинув мои вещи в сторону.

– Ты чего здесь? – спросила она, закинув ногу на ногу. – Кого-то ждешь?

Я кивнула из вежливости и, не желая продолжать разговор, достала из кармана мобильный. Открыв переписку с отцом, наспех набрала: «Ты скоро?» и, прикрепив в конце смайлик, улыбнулась. Надеялась, что Настя уловит намек и уйдет, но та явно не отличалась острым умом.

– С кем переписываешься? – Она пододвинулась чуть ближе и беспардонно принялась читать мои сообщения. – Так ты отца ждешь? – улыбнулась подозрительно широко и тут же возвратилась на место.

– А ты что здесь делаешь? – скрипя зубами от раздражения, вернула я однокласснице ее же вопрос. – Уроки давно закончились, разве нет?

– Я своего парня жду.

– Ясно. – Проверив сообщения, я снова бессмысленно уставилась на куст алоэ.

– А кто твой краш?

– Мой… кто? – Нахмурившись, я перевела взгляд на Настю.

– Краш, – повторила она громче, полагая, видимо, что я глухая.

Вот только проблема моя была иного характера: когда целыми днями сидишь в четырех стенах, а круг твоего общения ограничен родителями и учителями, сленговые словечки не задерживаются в голове, поскольку в них просто нет ни малейшей необходимости.

– Хочешь узнать, есть ли у меня парень? – Зато с логикой я была на «ты».

– Ну можно и так сказать, – улыбнулась Настя.

– Нет, – покачала я головой. – Мне не нужны отношения.

– Аллергия на любовь? – с какой-то горечью в голосе усмехнулась одноклассница.

– Называй как хочешь, – пожала я плечами и снова отвернулась: ждала, что Насте хватит такта уйти. Бесполезно.

– А как тебе вообще у нас? Понравилась школа?

Чтобы не сорваться на грубость, я прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и уж тем более обсуждать мою личную жизнь. Но, с другой стороны, общение с Настей неплохо отвлекало меня от мыслей об Илье, а потому я все же ответила:

– Нормально.

– А со Скворцовой вы и правда подруги?

– С чего ты взяла?

– Так Рыжий же Мироновой сказал.

– Нет, мы не подруги. Виделись всего один раз, и то мельком.

– Тогда я тебе сочувствую.

– Это еще почему?

– От Вари вечно жди неприятностей.

Я ухмыльнулась: успела уже на собственной шкуре убедиться в правдивости слов Насти.

– Зря смеешься, Ася. Скворцова только с виду вся такая девочка-припевочка, а по факту та еще стерва кучерявая! Чего так смотришь? Не веришь? А ты спроси любого, как она в прошлом году Таньку Рябову довела или химичку нашу чуть без глаз не оставила! Да что далеко ходить – она только сегодня сплетни про тебя распускала!

– Сплетни?

– Ну да, ныла в раздевалке, что ее от Мити к какой-то лохушке пересадили. Говорила, что у тебя с головой не все в порядке. А еще…

– Плевать! – перебила я Настю и резко поднялась с места. Голова тут же пошла кругом, но я старалась не подавать виду. – Мне пора. Отец приехал.

– Да не загоняйся ты так по поводу Скворцовой! – Настя встала следом и, одернув короткую юбку, посмотрела на меня. – Просто от богатырей наших подальше держись, и все пучком будет.

– От каких еще богатырей? – нахмурилась я, едва справляясь с туманом в голове.

– От Ильи, Леши и Добрыни, – перечислила она с таким видом, что я ощутила себя дурой, которая не знает прописных истин.

– Добрыни? От директорского сынка, что ли?

– Ага, – кивнула Настя, подхватив со скамейки свою сумку. – На него даже не смотри: Скворцова со света сживет. С Лешим ты, я видела, уже познакомилась. Борзый пацан. Но главный у них – Лучинин. Заметила, как все его слушаются?

– Илья? Он показался мне хорошим…– Мой голос предательски дрогнул, а щеки мгновенно затянуло алым.

– Хорошим?! – повторила за мной Настя и расхохоталась на весь холл. – Этот «хороший» на таких, как ты, простушек каждый месяц с пацанами спорит! Знаешь, скольких этот рыжий гад уже испортил? Поначалу прикидывается рыцарем на белом коне – весь такой правильный, добрый, солнечный. А как своего добьется, так маска пай-мальчика и спадает. Урод конопатый, вот он кто!

– Он и на тебя спорил, да?

Настя тут же перестала смеяться. Обхватив себя за плечи, поджала губы и отвернулась.

– Да, – прошептала она едва слышно. – Я когда-то такой же наивной, как и ты, была. Сдуру купилась на его честные глаза и красивые слова. Сейчас, знаешь, как жалею, а изменить уже ничего нельзя.

– Погоди… но как ты после всего этого с ним за одной партой сидела?

– А я специально Миронову уговорила нас вместе посадить, – горделиво задрав нос, произнесла Настя. Она больше не пряталась, смотрела мне в лицо прямо, хоть у самой и слезы в глазах стояли. – Следила там, подслушивала, а потом девчонок предупреждала. А тут ты пришла…

– Я?

– Из-за тебя же нас всех перетасовали. Думаешь, почему Лучинин меня на галерку отправил, а тебя с Варькой посадил?

– И почему?

– Ты у него следующая, Ася!

– Глупости! – Я натянула шапку и схватила со скамейки рюкзак.

– Ну да… – ехидно хмыкнула Настя. – Это же не он тебя сегодня от страшного Лешего защитил! – Последнее слово она заключила в воображаемые кавычки. – Не тебе на геометрии серенады пели. Спорим, Илюха уже и номер твой раздобыл, и во всех соцсетях зафрендил?

– Меня нет в соцсетях, – неуверенно промямлила я, вспомнив, как продиктовала Илье свой телефон, чтобы он мог добавить меня в общий чат класса.

В горле запершило, а мысли окончательно запутались. Я не понимала, чему и кому верить, да и ощущала себя странно, паршиво как-то. И вроде мне должно было быть все равно, даже радостно: я же сама искала повод держаться от Ильи подальше. Тогда отчего сейчас стало так гадко на душе?

– Короче, я тебе предупредила. – Переступив с ноги на ногу, Настя заправила прядь коротких волос за ухо. – Дальше – дело твое! Но если что, помни: я на твоей стороне. Нужна будет помощь…

– Я справлюсь, – натянуто улыбнулась однокласснице и, развернувшись на пятках, хотела уже уйти, но тут увидела возле раздевалки Лучинина, болтающего с кем-то по телефону, и замерла.

Получив верхнюю одежду, он направился в нашу сторону. Рукава его толстовки были закатаны, на конопатом лице сияла беззаботная улыбка, а невидимый собеседник, казалось, пока перетягивал на себя львиную долю его внимания. Мне стоило поторопиться, чтобы проскользнуть к выходу незамеченной, но «я» и «скорость» понятия несовместимые.

– Хочешь, я его отвлеку? – раздался за спиной тихий голос Насти.

– Да, – продолжая следить за Ильей, уверенно кивнула я.

– Иди к своему папочке, Снегирева. – Ухмыльнувшись, Настя в два счета обошла меня и походкой «от бедра» направилась к Илье.

Я же, подняв повыше воротник пуховика, поплелась прочь из треклятой школы.

Метель… Она выла за окном раненым зверем, скулила у порога, буянила во дворе. Отодвинув занавеску, я вглядывалась в темноту бесконечного неба, но ни света фонарей, ни мерцания звезд так и не смогла отыскать, впрочем, как и отец – интернет.

– Я сдаюсь, Аська. – Папа обессиленно рухнул на диван, – сегодня мы без вайфая.

Последние два часа он только и делал, что пытался дозвониться до интернет-провайдера и перезагружал роутер, но все было тщетно. В неравной схватке стихии с техникой победу одержала непогода.

– Переживем! – Улыбнувшись, я отошла от окна. – Спать пораньше ляжем.

– Или почитаем. – В гостиную заглянула мама. – А вообще, пойдемте ужинать, пока борщ окончательно не остыл.

Отец кивнул, но я видела, что он не успокоился. Всегда быть на связи – его многолетний пунктик, который в последние месяцы разросся до параноидального помешательства.

Сняв передник, мама подошла к спинке дивана и ласково пробежалась кончиками пальцев по папиным волосам. Она, как и я, ощущала исходившее от отца напряжение.

– Все хорошо, Лень, – нежно прошептала она, оставив легкий поцелуй на его макушке. – Это всего лишь интернет.

– «Всего лишь», – на мгновение прикрыв глаза, повторил папа, а потом взорвался: – Проклятое Речное! Знал бы…

– Тс-с!

Мама обхватила его за плечи, но прежде чем что-либо ответить, обратилась ко мне:

– Асюнь, порежь пока хлеба к супу, ладно?

– Без проблем. – Кивнув, я отправилась на кухню, но только вышла в коридор, вспомнила, что забыла на кресле кофту. И Бог бы с ней, но в столовой сквозило, а простыть сейчас было совсем некстати.

Чертыхнувшись, я решила вернуться. Чтобы ненароком не помешать родителям, специально принялась шаркать тапками по ламинату, но меня явно не слышали. Зато с каждым шагом все отчетливее звучали слова мамы:

– Не кипятись, Лень! Уверена, скоро все заработает.

– Угу, – пробурчал отец.

Я не удержалась, заглянула в дверную щель.

– Ну же, милый. – Обняв папу покрепче, мама щекой прильнула к его голове. – Подумай об Аське: ей совершенно ни к чему видеть тебя таким.

– Да я о ней и думаю, Оль, – выдохнул отец. – Интернет меня мало беспокоит. Связи нет, понимаешь? Никакой. Совершенно. Случись что, никто не поможет.

– А что должно случиться?

Отец не ответил, лишь покачал головой. Этого было достаточно, чтобы и я, и мама поняли, о чем, а точнее, о ком он подумал.

– Ася в норме, – проворковала мама, подтвердив мои догадки.

Как и всегда, в нашем доме все упиралось в меня. Непутевая, невезучая, рожденная под несчастливой звездой, я вечно создавала проблемы. Да что там – я была главной из них! Порой я задумывалась: а как сложилась бы наша жизнь, будь я нормальной? Превратилась бы мама, как сейчас, в домохозяйку или исполнила свою мечту и стала первоклассным юристом? А отец? Поседел бы он так к своим сорока с небольшим?

– Все будет хорошо, слышишь? – Голос мамы, родной и мягкий, отозвался слезами в уголках моих глаз. И пусть адресованы ее слова были отцу, я отчаянно хотела в них верить.

– А что, если Ушаков позвонит?

Я тихо усмехнулась. Своей наивной надеждой вернуть меня к обычной жизни папа не переставал удивлять.

– Ты же знаешь, что нет. – Мама все так же ласково спустила отца с небес на землю.

– Вдруг именно сегодня, а мы не ответим?

– Лень, ты же помнишь, что нам сказали: очередь длинная, а мы в самом ее хвосте. Нам не позвонят. По крайней мере, сегодня точно.

– Да знаю я, Оль, – с грустинкой в голосе прокряхтел отец. – Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Просто, как последний дурак, я все надеюсь на чудо.

– На чудо? – переспросила мама. – А разве то, что Аська в школу пошла, не чудо?

Я прикоснулась к губам тыльной стороной ладони и надавила сильнее, чтобы ненароком не выдать своего присутствия за дверью грубым дыханием. Еще днем я хотела все бросить, отказаться от глупой затеи со школой и опять запереть себя в четырех стенах, а сейчас за спиной вновь вырастали крылья. Быть для кого-то чудом – вот она, лучшая мотивация не сдаваться!

– Мне кажется, ей там не понравилось…– Отец покачал головой. Я тоже.

– Два урока? Не рановато ли для выводов?

– Два, три – какая разница, Оль? Аська весь вечер сама не своя. Может, зря мы у нее на поводу пошли, а?

Я и не заметила, как стала раскачиваться на пятках – туда-сюда, туда-сюда. Сама же всю дорогу от школы до дома на любой из вопросов отца отвечала холодно и односложно, а теперь удивлялась его реакции.

– Захочет – расскажет. Передумает – вернется на самообучение. Лень, мы обещали не мешать ей, помнишь?

Я наконец смогла вдохнуть полной грудью и, напрочь позабыв о конспирации, снова заглянула в гостиную. Слава Богу, родителям было не до меня.

– Что, и поволноваться за дочь уже нельзя? – Отец накрыл мамины ладони своими, крепкими и надежными, а потом задрал голову и, столкнувшись с ней взглядом, улыбнулся. – Ладно, давай свой борщ!

И тут я вздрогнула. Отшатнувшись от двери, мигом вернулась в реальность. До чего я дошла?! Стояла здесь и подслушивала собственных родителей, как какая-то Скворцова своего отчима! Мало того, что я ровным счетом ничего нового не узнала, так еще и хлеба не нарезала! С размаху заехав себе по лбу, я поспешила на кухню. Боялась, что родители поймут, чем я тут занималась, а потому неслась со всех ног. Из хлебницы схватила буханку «Дарницкого» и, сгорая со стыда, принялась оперативно ее нарезать. Выходило не очень.

– Дочка, у тебя все хорошо? – Застыв на пороге, отец перевел встревоженный взгляд с меня, запыхавшейся и взволнованной, на корявые куски черного хлеба в тарелке, а затем обратно.

– Да, пап, – улыбнулась я и снова поднесла нож к буханке, но тот предательски дрожал в моей руке.

– Ася, давай-ка я сам, а ты пока ложки достань, что ли.

Но и с приборами у меня не задалось: вместо выдвижного шкафчика под столешницей я зачем-то полезла на полку с мукой.

– Ась? – тут уже вмешалась мама. – Что с тобой? Неважно себя чувствуешь?

Ну да! Угрызения совести за мой непомерно длинный и любопытный нос изводили меня сейчас ничуть не меньше дурацкой одышки и головокружения.

– Я всего лишь задумалась, простите.

– И о чем? – мастерски орудуя ножом, спросил папа, а мне ничего другого в голову не пришло, как ляпнуть:

– О школе, разумеется.

– Поделишься с нами своими размышлениями?

Мама достала ложки и вручила мне, чтобы я разложила их на обеденном столе.

– Даже не знаю… – пожала я плечами. – Странное послевкусие, если честно…

Что я несла?! Зачем?! Если хотела в маминых глазах остаться чудом, то должна была петь дифирамбы своему первому учебному дню, а не вот это все.

– А если чуть подробнее? – тут же уточнил папа.

И что мне оставалось? Признаться, что настолько увлеклась главным негодяем школы, что ни слова не запомнила с урока геометрии? Или, быть может, рассказать, как Леший пел о любви, а Варя строила из себя невинную овечку?

– Асю вызывает планета Земля, – покончив с хлебом, напомнил о себе отец и, приподняв крышку кастрюли, жадно втянул носом аромат свежесваренного борща. – Так что там со школой?

– Пахнет супом, а на вкус овсянка, – не нашла я ничего лучше, чем сморозить очередную глупость. Мама странно покосилась в мою сторону, а отец, забавно сведя брови на переносице, уселся за стол.

– Я не понял: это хорошо или плохо?

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – ответила за меня мама, поставив перед его носом тарелку с наваристым борщом.

Ужинали мы в тишине. Нет, пару раз мама, конечно, попыталась меня разговорить, но у нее ничего не вышло: жаловаться я не умела, а врать не хотелось.

Папа ел молча. Свою порцию вопросов он задал мне еще в машине и наверняка понимал, что ничего нового я ему не расскажу. Да и что я могла? Впечатления об учителях, звонках, уроках в моей голове дотла были выжжены мыслями об Илье. А потому, съев суп и отказавшись от второго, я под предлогом домашки сбежала в свою комнату. Но если от назойливого внимания родителей спрятаться было не так уж и сложно, то куда деться от самой себя, я не знала.

Впустую листала учебник по геометрии, читала Пастернака, из нижнего ящика письменного стола достала новые тетради на завтра, на сей раз однотонные и скучные. Зачем-то раз за разом проверяла школьный чат. Тот не работал – завис на сообщении, где я только присоединилась к болталке одиннадцатого «А». Зато я могла долго и безбоязненно разглядывать аватарку Ильи – смешного рыжего кота в костюме супермена. Мои губы невольно тронула улыбка, но тут же растаяла хрупкой снежинкой, стоило мне только вспомнить слова Насти.

Мама любила повторять: все, что ни делается – к лучшему, и сейчас, касаясь пальцем забавной кошачьей мордочки на экране, я была согласна с ней на все сто. Окажись Илья нормальным, мне пришлось бы туго, а так появился отличный повод занести номер парня в черный список и больше не искать оправданий своей грубости.

Утро вторника оказалось волшебным! Сквозь разрисованные морозом окна в мою комнату розоватым сиянием сочился рассвет. Вьюга стихла, и мир вокруг словно дремал под пушистым снежным одеялом. Ветки деревьев укутал иней, а серое небо, еще вчера беспроглядное и мрачное, сегодня играло всеми оттенками голубого. Я не любила зиму, но в такие моменты жалела, что не могла встретить рассвет где-нибудь на берегу заледеневшего озера или на крыше дома с термосом в руках и с раскрасневшимися от мороза щеками, а еще лучше – в компании добродушного пса – лохматого, неугомонного, только моего. Но это были мечты.

К школе отец привез меня минут за двадцать до звонка. Сняв верхнюю одежду и переобувшись, я неспешно отправилась на поиски кабинета химии. Суета, крики, смех – вокруг меня кипела жизнь, и я была рада оказаться в ее эпицентре. Крутила головой по сторонам, всматривалась в строгие лица учителей и до конца не проснувшиеся – школьников. Разглядывала таблички на классах. Пару раз чуть не упала, по неосторожности споткнувшись на ровном месте. А когда, наконец, добрела до нужного кабинета, удивилась, что там не было ни души, кроме меня.

Длинный коридор, пара пустых скамеек напротив закрытой двери, звонок, подобный гулу горна, и ни одного знакомого лица… Неужели я ошиблась с кабинетом? На всякий случай проверила расписание. Еще вчера хотела заучить его наизусть, да мысли были заняты не тем. Вторник, девять двадцать, кабинет триста тридцатый – все сходилось… Тогда почему я по-прежнему стояла здесь в полном одиночестве?

– Снегирева! – внезапно раздался за моей спиной знакомый голо – слегка запыхавшийся, взволнованный. Его.

Забыв, как дышать, я вся сжалась.

– Давай договоримся на будущее, Ася… – Между тем Илья подошел ближе, я слышала каждый его шаг. – Когда тебе звоню я, ты отвечаешь! Это понятно?

– Заведи себе мопса, Лучинин, и им командуй! – резко ответила я и, обернувшись к Рыжему, угодила в изумрудный плен его глаз – слишком добрых для подлеца и чересчур встревоженных для человека, которому все равно.

– Мопса? – усмехнулся он, продолжая тяжело дышать, словно только что кросс пробежал. – Какого, к лешему, мопса, Ася?!

– Ну… такого… рыжего, наверно… – замялась я, разглядывая веснушки на его идеальном лице.

Широкие скулы, волевой подбородок, узкие губы, застывшие в нахальной полуулыбке… Нет, Лучинин точно был негодяем. Мерзавцам с пеленок везет с внешностью: они же, как плотоядные растения, своей миловидной мордашкой привлекают к себе доверчивых жертв, чтобы потом в одночасье сожрать их.

– Ася? – уличив меня за разглядыванием его золотистых ресниц, напомнил о себе Илья. – Рыжих мопсов не бывает.

– Я своими глазами видела, – возразила я и тут же отвернулась к окну.

Замерзшее, слепяще-белое, пронизанное миллиардом лучистых искринок, оно мгновенно заставило меня пожалеть о своем решении. Но уж лучше было ослепнуть от яркого солнца, чем дотла сгореть от смущения.

– Олененок в солнечном свете, – насмешливо прошептал Илья, заметив, видимо, как я щурилась.

– Сам ты олень, Лучинин! – обхватив себя руками, прошипела я гадюкой. Смущение в ту же секунду сменилось яростью, но Рыжий лишь рассмеялся в ответ.

– Так называют мопсов бежевого цвета с абрикосовым оттенком. Думаю, именно такого ты и видела, а не рыжего.

– Ну ты и зануда! – фыркнула я нарочито безразлично и, вдохнув поглубже, постаралась обойти Илью. Куда и зачем, не знала, но стоять с ним рядом на расстоянии вытянутой руки было до невозможного неуютно.

– Нам с тобой в другую сторону, Снегирева, – все с той же насмешкой в голосе бросил мне в спину Илья.

– Не льсти себе, Лучинин! Нам с тобой не по пути! – Задрав нос, я ускорила шаг, как вчера от гостиной до кухни. Понимала, что буду жалеть. Еще метров тридцать в таком темпе, и согнулась бы пополам. Но мой инстинкт самосохранения, по всей вероятности, на сегодня остался в Речном.

– Да стой же ты, Ася!

И снова этот невыносимый жар миллиардом мурашек разбежался от локтя чуть выше – Илья всего лишь коснулся моей руки, а лед на сердце затрещал с такой силой, что я боялась оглохнуть.

– У нас сейчас биология. Я писал в чате. Ты не прочитала. Я звонил. Ты…

«Целый вечер была вне зоны доступа, а потом и вовсе занесла твой номер в черный список», – продолжила я одними глазами, вслух же прошептала совсем другое:

– Отойди от меня.

– Я так и знал, что найду тебя здесь. Думал, успею перехватить до звонка, а сам опоздал. Автобус в пробку угодил. Мело ночью как, видела?

– Отойди от меня, – повторила чуть громче, но снова мимо: Илья по-прежнему держал меня за руку и о чем-то самозабвенно рассказывал. Я не слышала. Не понимала ни единого слова.

– То расписание, которое тебе дала Анна Эдуардовна, оно…

– Отойди от меня! – Мой голос сорвался на хрип, а проклятая одышка не заставила себя долго ждать. – Никогда… больше… не прикасайся… ко мне.

Илья резко замолчал и наконец отпустил мою руку. Сделал шаг назад. Посмотрел на меня так, словно и сам не понимал, что забыл рядом с такой, как я, а потом ушел, бросив на прощание:

– Кабинет сто восьмой. И имей в виду: Ольга Петровна не терпит, когда на ее уроки опаздывают.

Я снова осталась одна. Снова смотрела по сторонам. Обветренными губами хватала воздух, еще недавно казавшийся мне донельзя раскаленным, а теперь пронизывавший холодом изнутри.

– К лучшему… – прошептала себе под нос и, вцепившись в лямку рюкзака дрожащими пальцами, поплелась следом за Ильей.

Я не боялась опоздать – учителя были в курсе моей медлительности, но все равно не давала себе спуску. Если хотела избежать вопросов и нового витка сплетен, должна была везде успевать не хуже других. Должна… жаль, не могла.

Пока я искала сто восьмой кабинет, прошло, наверно, пол-урока. Пока собиралась с силами, чтобы войти в класс, пробежало еще минут пять.

Стук в дверь. Волна взглядов. Чей-то шепот. Глухие смешки. Сквозь туман в голове я с трудом сфокусировала внимание на невысокой худощавой учительнице с короткой стрижкой и с указкой в руке. Та самая, по описанию Ильи строгая, Ольга Петровна вовсе не показалась мне таковой. По крайней мере, заметив меня в дверях, она улыбнулась вполне мило и искренне и кивком указала мне на место рядом с Варей, а сама вернулась к теме урока.

Что сейчас изучали в одиннадцатом «А», я снова не слышала. Смотрела на доску, как баран на новые ворота, и все никак не могла успокоиться. Иголками по коже ощущала на себе взгляд Ильи, краем уха улавливала ворчание своей соседки по парте, а еще понимала, что без помощи в этой школе я пропаду. Наверно, поэтому, стоило только раздаться звонку, я подошла к Насте.

– Привет, – натянуто улыбнулась ей, наблюдая за тем, как аккуратно она складывает в сумку тетради и ручки. Мои же, к слову, так и остались лежать на парте.

– О, Ася! – Мельком взглянув на меня, Настя заправила волосы за ухо. Простое движение в ее исполнении казалось неимоверно изящным. Тонкие длинные пальцы, стильный маникюр, прическа волосок к волоску – в этой девушке все было идеально.

– Ты мне не поможешь?

– Опять Лучинина отвлечь? – ухмыльнулась она, слегка прикусив губу.

– Нет, – покачала я головой. – Мне нужно расписание уроков на сегодня.

– А, это… – вздохнула она немного разочарованно. – На первом этаже висит, в холле. Тебя проводить?

– Скорее, носом ткнуть. Там у вас сам черт ногу сломит: столько всего в этом расписании!

– Оно просто одно на все классы, со временем освоишься.

– Его-то как раз и нет: до следующего урока десять минут, а я понятия не имею, куда идти.

– Русский щас, – отрешенно пробурчал Настин сосед по парте (Стас, кажется). Он уже давно свалил в рюкзак учебник и тетрадь и теперь, копаясь в мобильном, чего-то или кого-то ждал, не уходил. – А вообще, попроси Рыжего тебя в наш чат добавить. Илюха туда все изменения в расписании скидывает в разы оперативнее.

– Да прямо! – Настя театрально закатила глаза, а у меня от одного только имени Лучинина мороз по коже пробежал.

– У меня мессенджер глючит, – соврала я на ходу.

– Ну тогда запоминай. – Стас убрал мобильный в карман и, навалившись пятой точкой на парту, принялся тараторить: – Биология была вместо физики. Ту перенесли на завтра пятым уроком взамен обществознания, чтобы окна не было. Сейчас у нас русский, он тоже сместился из-за истории. Слышала вчера, наверно, Генриетта наша в больничку загремела? Поговаривают, ногу сломала, а это, сама понимаешь, надолго. Потом – ОБЖ. Ну это уже по расписанию. Четвертым уроком у одной половины класса инглиш, у второй – информатика. Так, че там еще? Алгебра. Ну и химия на закуску.

– Смирнов! – рявкнула на одноклассника Настя. – Ты бы с такой скоростью на геометрии соображал.

Стас обиженно хмыкнул, а я замотала головой:

– Все нормально, я запомнила. А номера кабинетов?

– Бр-р! —Смирнов почесал в затылке. – Тебе бы, Ась, до завуча подняться или до Мироновой добежать – они бы скинули тебе расписание на первое время. Или Лучинина попроси – это в его компетенции. Илюх! – тут же прогремел он на весь кабинет, да только Рыжего уже и след простыл.

– Стас, не ори, без тебя разберемся! – не скрывая раздражения, бросила Настя, а потом понимающе кивнула мне. – Не переживай, Ася, я сама попрошу Илью. А пока пошли на русский?

– Я только вещи свои заберу.

– Ну тогда догоняй. – И, покосившись на Смирнова, как на слизняка в капустных листьях, она подмигнула мне и тут же направилась к выходу.

– И что у тебя за дела с Настей? – Не успела я вернуться к своей парте, как на меня налетела с расспросами Варя.

– Тебя это каким боком касается?

– Да никаким… – растерянно пропищала Скворцова, протянув мне мою же авторучку. – За тебя просто волнуюсь. С Воронцовой дружбу водить – как в террариуме среди ядовитых пауков жить.

– С Воронцовой? – переспросила я, а у самой в голове начал понемногу собираться пазл . – Не любишь ее?

– А за что ее любить? Знаешь, сколько она крови тут всем попортила?

– Кому «всем»? Илье вашему драгоценному? – недоверчиво усмехнулась я, предвидя ответ, и Варя не обманула моих ожиданий.

– Ему – в первую очередь. Да и ты бы с ней поосторожнее была.

– Ну-ну… – Я перекинула рюкзак за плечо и уже хотела уйти, как вдруг вспомнила, какие сплетни эта мелкая зараза про меня распустила накануне, и решила напоследок проучить ее: – Ты бы за своим Добрыней лучше следила. Говорят, он вчера к Милане подкатывал, слышала уже?

Варя тут же напыжилась, как воробей, губки поджала, раскраснелась, но ничего не ответила. Да я и не ждала – развернулась на пятках и отправилась догонять Настю.

К тому моменту, как я вышла в коридор, Насти там уже не было. К счастью, где находился кабинет русского и литературы, я запомнила со вчерашнего дня, а потому, не теряя ни минуты, отправилась на урок. Старалась идти быстро, но уже через несколько метров меня с легкостью обогнала Варя. Юрким стрижом она пролетела мимо, но на повороте к лестнице резко затормозила. Не оборачиваясь, дождалась меня.

– Не знаю, чем я тебе так насолила, – отчеканила она, стоило мне только поравняться с ней, – но ты серьезно ошибаешься, полагая, что Настя станет тебе подругой. С соперницами не дружат, Ася, – от них избавляются.

– Привыкла судить по себе?

– Мне с Воронцовой делить нечего.

– Мне – тем более.

– И снова мимо! – пробурчала себе под нос коротышка и тут же сорвалась с места.

Думать о ее словах не хотелось: я в любом случае ни с кем не собиралась дружить, да и необходимость подняться на второй этаж и при этом снова не опоздать на урок мигом вытеснила из головы все ненужные мысли.

К кабинету русского языка я успела за пару минут до звонка. Довольная собой, даже не заметила, как улыбнулась Стасу, стоявшему неподалеку. Смирнов подпирал спиной окрашенную в зеленый стену и снова копался в мобильном. Правда, столкнувшись со мной взглядом, он тут же позабыл о смартфоне и, вынув из кармана джинсов сложенный в несколько раз тетрадный лист, подошел ближе.

– Это тебе, Снегирева. – Оглянувшись по сторонам, он протянул мне ту самую бумажку.

– Что это?

– Расписание. Илюха велел передать.

– Расписание? – Слегка опешив от неожиданности, я глупо округлила глаза.

– Ты же сама просила, – невнятно прожевал Стас и, продолжая озираться, впихнул листок мне в руки, после чего тут же прошмыгнул в кабинет.

– Ладно. Спасибо, – произнесла я уже в пустоту и со звонком вошла в класс.

Едва я успела занять свое место, как Елена Николаевна, наша учительница русского и литературы, раздала всем тестовые задания для подготовки к ЕГЭ. Вопросы не были сложными, но мне приходилось по сто раз перечитывать каждый из них, чтобы хоть как-то уложить в голове. Да и с ответами я тупила, как заядлая двоечница. И дело было не в том, что мне не хватало знаний, просто никак не удавалось сосредоточиться. Дома я привыкла заниматься в тишине, здесь же меня отвлекало буквально все: чье-то покашливание с задней парты, неудобный стул, Варькино сопение по левую руку, сканирующий взгляд Елены Николаевны, а еще это дурацкое расписание, сложенное в несколько раз. Я бросила его на край парты, так и не развернув, а сейчас смотрела на него, и в голове крутились совсем не те вопросы, о которых я должна была думать. Почему Илья сам не передал мне его? Почему через Стаса, а, например, не через Варю? И отчего это самое расписание было на тетрадном листе? Неужели он вручную его для меня переписал? Зачем? Что это – жест доброй воли или продуманная стратегия? Ответов не было ни в голове, ни в бланке с тестом…

– Пять минут осталось, проверяем работы и сдаем! – Звонкий голос Елены Николаевны заставил меня очнуться.

Вздрогнув, я вытянулась в струнку и чуть не заплакала от осознания, что провалила тест.

– Если хочешь, спиши у меня, – тут как тут прошептала Варя, толкнув меня локтем. – Давай, пока никто не видит.

Улыбнувшись, она перекинула копну своих длинных волнистых волос на одно плечо так, чтобы я без проблем могла подглядеть. Вот только я никогда и ни у кого не списывала и сейчас не собиралась, тем более у Скворцовой.

– Ася! – шикнула она, чтобы я поспешила. – Двойку же получишь!

– Не твои проблемы!

Непослушной рукой подписала почти пустой бланк и, не глядя на Варю, протянула работу Елене Николаевне.

– Ась, не будь дурой! – прошипела Скворцова, но было уже поздно: лист с моими ответами нашел свое место среди других подобных. – Вот зря ты так! Честное слово, зря! Потом же фиг исправишь!

– Да что ты ко мне привязалась, а?! – Сжав кулаки под столом, я развернулась к Варе. Назойливость малявки раздражала меня не меньше ее слащавого голоска и пропитанного фальшью взгляда.

– Я помочь хотела, только и всего, – пробубнила Скворцова сквозь зубы.

– А я просила?

– Нет, но…

– Вот и не лезь ко мне больше! Поняла?

– Да живи ты, как хочешь! – обиженно фыркнула Варя и тут же принялась собираться.

Я тоже поспешила свалить в рюкзак вещи и, зажав в ладони расписание, в числе первых вышла из класса.

Остановившись у окна, развернула тетрадный лист. Дни недели, список уроков и кабинетов – ничего лишнего, но я снова зависла. Никогда бы не подумала, что парни умеют писать настолько безукоризненно красиво и аккуратно.

Пока я бегала взглядом по идеальным буквам, не заметила, как все разошлись. Оставаться в школьном коридоре в полном одиночестве, похоже, становилось для меня традицией.

– Ладно, – сверившись с расписанием, прошептала я себе под нос, – Сейчас ОБЖ. Это третий этаж, кабинет в аккурат над кабинетом русского – не заблужусь.

Спрятав расписание в рюкзак, я тихонько поплелась к лестнице. На сей раз не спешила: эта перемена была длинная, да и кабинет ОБЖ находился недалеко. Я снова считала ворон: немного завидовала младшеклассникам, задорно проносившимся мимо, пыталась разглядеть школьный двор сквозь изморозь на стеклах, запоминала номера кабинетов, остававшихся за моей спиной, и, чтобы лишний раз не пересекаться с Варей, до самого звонка просидела на скамейке за углом, уткнувшись носом в мобильный. Когда же урок начался, я неторопливо взяла рюкзак и, постучавшись три раза, открыла дверь. Каково же было мое удивление, когда за партами я обнаружила совсем другой класс! Пятый или шестой – не важно, на одиннадцатый «А» он не тянул точно.

– Тебе кого? – Из-за учительского стола, поправив на носу очки, на меня недовольно зыркнул пожилой мужчина в сером потертом костюме-тройке.

– А ОБЖ не здесь разве? – промямлила я, едва справляясь с подступающей к горлу паникой.

– ОБЖ? – нахмурился старичок, окинув взглядом кабинет, вдоль и поперек увешанный плакатами по географии. Тут же оживились ученики: кто-то шутил, другие хихикали, но все как один смотрели на меня.

– Простите… – Едва устояв на ногах, я закрыла дверь и под бешеный ритм собственного сердца вернулась к скамейке.

Дрожащими пальцами нащупала расписание. Сквозь мутную пелену слез отыскала вторник, третий урок – я была на месте, но место это Лучинин нарочно указал не то. Мстил ли он за Варю или хотел отыграться за себя, я не знала, как ровным счетом и того, куда мне теперь нужно было идти. Впрочем, отчаянно захотелось домой. Стоило уже признать, я оказалась непригодной к обычной жизни.

Наплевав на одышку, я побежала к лестнице, на ходу достала смартфон и уже почти набрала номер отца, но в последний момент сбросила вызов: не хватало еще, чтобы папа напридумывал себе всякого, заслышав мои всхлипы и сбившееся дыхание. Его главный страх сейчас казался мне почти осязаемым, а проблемы с расписанием – сущей ерундой.

Спустившись до второго этажа, я взяла паузу. Упершись затылком в стену, старалась отдышаться. Щипала себя за щеки, умоляла сердце пожалеть несчастные ребра и чуть сбавить ритм. А когда мир перед глазами перестал вертеться, схватилась за перила и ступенька за ступенькой снова зашагала вниз.

«Первый этаж. Холл. Расписание, – повторяла я вместо молитвы. – Я сильная. Я справлюсь. Я смогу».

– Ася? Ты почему не на уроке?

До цели мне не хватило каких-то десяти шагов и щепотки удачи.

– Господи, а с лицом что?! Ты плакала? – Владимир Геннадьевич бесцеремонно схватил меня за плечи и принялся внимательно разглядывать, как поцарапанный бампер на любимом авто. – Плохо себя чувствуешь или кто обидел?

– Все нормально, – бросила я в свою защиту, но голос предательски дрожал.

– Нормально?! Да в каком месте нормально?! Ты же синяя вся! Давай-ка к врачу немедленно! – И, ослабив хватку, он тут же подтолкнул меня в сторону медкабинета. – Марья Филипповна у себя. Она посмотрит. Если что, «скорую» вызовет.

– Не надо, пожалуйста, не надо! – Я из последних сил упиралась пятками. – Обычное дело, сейчас все пройдет!

– Не нравится мне это все, ой, не нравится, Ася! – Владимир Геннадьевич продолжал уводить меня все дальше и дальше от расписания, словно и не слышал вовсе. – Ты отцу звонила?

– Нет, – пропищала я, усилием воли сдерживая слезы.

– Не переживай, Асенька, я сам ему сообщу…

– Не надо, пожалуйста! Только не папе! – взвизгнула я на весь холл, стоило представить взгляд отца, безжизненный, пронизанный тревогой за меня. – Он… он с ума сойдет!

– А так я с ума сойду, – остановившись на мгновение, растерянно развел руками Добрынин и все же достал телефон. А это означало только одно: мой второй день в школе грозил стать последним. Но если еще пару минут назад я и сама этого хотела, то сейчас, стоя на краю, понимала, как ошибалась: не так страшно было проиграть, куда паршивее – просто сдаться.

– Пожалуйста! – Мотая головой из стороны в сторону, я хваталась за соломинку, но продолжала тонуть: в случае с Добрыниным спорить было бессмысленно, о чем-то просить – глупо. Владимир Геннадьевич головой отвечал за меня и рисковать своей безупречной карьерой не собирался.

Как в замедленной съемке, я следила за его пальцами, скользящими по экрану в поисках номера моего отца. За это время успела подумать, что так ни разу и не побывала в местной столовой, не узнала, какими на вкус были школьные булочки с корицей или пирожки с рисом. Прикусив краешек губы, с горечью осознала, что уже не увижу кабинета химии и не блесну на английском своим идеальным произношением. Но больнее всего, как ни странно, становилось от мыслей об Илье. Сколько бы плохого мне о нем ни говорили, как бы сильно я сама ни старалась держаться от него подальше, на душе завывала стылая вьюга, стоило только представить свою жизнь прежней, без него.

Я закрыла руками глаза – не хотела, чтобы Добрынин стал свидетелем моих слез. По инерции раскачалась на пятках. Кусая губы, жадно вслушивалась в протяжные гудки, глухим эхом доносящиеся из чужого телефона. Вот только вместо голоса отца раздался совсем другой. Уверенный. Громкий. Самый солнечный из всех.

– Владимир Геннадьевич, не надо никому звонить!

Я снова слышала его шаги – Илья, если не бежал, то весьма быстро к нам приближался.

– Аське достанется от предков, а она ни при чем. Это все я. Слышите?

– Лучинин, ты-то что здесь делаешь? Звонок был пятнадцать минут назад! – возмутился Добрынин, но вызов, по всей вероятности, скинул: я боялась убрать от лица руки, но гудков больше не слышала.

– Если нужно, моему бате звоните. – Голос Ильи звучал совсем близко. – Можете его даже к себе вызвать, я заслужил! Это я недоглядел, Владимир Геннадьевич! Мой косяк. Только мой!

– Да о чем ты, Илья?

– О расписании, – ответил Лучинин. – Я же еще утром понял, что Анна Эдуардовна Аське старое распечатала, без изменений, а новое мне все недосуг было передать, вот Снегирева и заблудилась, опять ушла не туда.

Рывком убрав руки от лица, я взглянула на Илью: ну надо же, как умело он вешал лапшу на уши Добрынину и даже не краснел! Недаром говорят, что рыжие – бесстыжие!

– Ася, ты что, просто заплутала? – Вот и Владимир Геннадьевич с легкостью купился на его ложь.

– Нет. – В отличие от Лучинина врать я не собиралась, жаль, только голос вконец осип и ответ получился глухим и неразборчивым.

– Так чего ты сразу не рассказала? – нахмурился Добрынин. – Напугала меня только! А я чуть твоего отца с работы не сорвал.

Отец… Мысли о нем вмиг вытеснили всю злость на Илью. Из двух зол всегда выбирают меньшее, вот и я решила оставить разборки с Рыжиком на потом.

– Я же не специально…– прокашлявшись, мило улыбнулась директору.

– А Митька куда смотрел? Варя? – Вмиг потеряв ко мне интерес, Владимир Геннадьевич снова налетел на Лучинина. – Ребят, я же просил Асю одну не оставлять, понадеялся на вас…

– Митяй здесь вообще ни при чем, – скользнув по мне острым как бритва взглядом, принялся выгораживать друга Илья. – Его физрук к себе вызвал. Сами знаете, игра скоро. А Варька… – И снова кожу зажгло от пристального взгляда его изумрудных глаз. – Скворцова с тестом по русскому провозилась. Не сердитесь на них, я один виноват.

– Виноват он, – покачал головой Добрынин и посмотрел на меня. – Точно все хорошо? Отца не будем беспокоить?

– Нет, не будем.

– Ладно, давайте уже на урок. И, Илья, смотри у меня, чтобы больше такого не повторялось, а то…

Договорить Владимир Геннадьевич не успел: в руке у него завибрировал мобильный.

– Я прослежу, – тем временем улыбнулся Лучинин и как ни в чем не бывало тут же кивнул мне. – Идем?

Делать было нечего, я согласилась и, поправив рюкзак на плече, покорно поплелась за Ильей по пустому холлу обратно, к лестнице. Рыжик молчал. Шел он медленно, чуть впереди, я – за ним. Радовалась, что все обошлось, и в то же время отчаянно не понимала Лучинина: чего он добивался, зачем подставил меня с фальшивым расписанием, а теперь спас?

– Ася, – неожиданно произнес Илья. – Я должен извиниться. Обиделся на тебя утром, глупо так, из-за ерунды. Вот. – Он резко остановился и достал из кармана толстовки очередной тетрадный лист, немного помятый, весь исписанный разноцветными маркерами.

– Еще одно расписание? – хмыкнула я, спрятав руки за спиной. Наученная горьким опытом, я не спешила доверять Илье.

– Еще одно? – переспросил Рыжик, в недоумении сведя брови. Вот артист!

– Не важно, оставь себе.

– Зачем оно мне? Я и так все знаю, а тебе пригодится. Я здесь зеленым отметил кабинеты, которые находятся поблизости, а розовым – те, что далеко друг от друга. Так ты сможешь лучше планировать свое время. А еще я там кое-где сделал пометки. Например, завтра у нас пять уроков, и, если сразу рвануть в раздевалку, попадешь в самый час пик – ни одежду не получить, ни места свободного не найти. Или вот в пятницу…

– Свои советы бездарные другим раздавай! – без зазрения совести перебила я Лучинина. – Я твоей помощью сыта по горло!

Илья снова нахмурился – прикинулся дурачком. С минуту, наверное, непонимающе наблюдал за мной из-под длинных рыжих ресниц. Я надеялась, что ему хватит смелости признать вину, но он молчал, а когда наконец решил заговорить, не успел произнести ни слова.

– Ася, подожди! – Прижимая мобильник к уху, Владимир Геннадьевич в два счета догнал нас и тут же протянул мне свой телефон. – Леня, – пожав плечами, пояснил он. – Не верит мне, волнуется.

Не успела я пикнуть в трубку, как папа обрушил на меня лавину бесконечных расспросов: что болит, где, почему не на уроке и отчего сразу не позвонила. Рядом с Ильей мне было неловко вдаваться в подробности, а мои односложные ответы только подогревали беспокойство отца.

– На сегодня хватит, – вынес он наконец свой вердикт, – Отучилась. Пора домой. Одевайся, я подъеду за тобой через десять минут.

– Но, пап… – простонала я в трубку, по всей вероятности, так жалобно, что Лучинин вновь прилип ко мне своим любопытно-взволнованным взглядом.

Чтобы избавиться от лишних ушей, я развернулась на пятках и отошла в сторону.

– У меня еще три урока. Мне никак нельзя, – что-то пыталась объяснить отцу, достучаться до него, но все было тщетно: в своем стремлении уберечь меня папа был непреклонен.

– Так, дочь, – терпеливо выслушав все мои аргументы, произнес он, – Земля не перестанет вращаться, если остаток дня ты проведешь на самообучении, зато мне так будет спокойнее. Договорились?

Я беззвучно кивнула.

– Десять минут, Ася, – безошибочно угадав мое настроение, напомнил отец и завершил вызов.

– Десять минут, – повторила я шепотом и поспешила обратно, чтобы вернуть телефон его законному владельцу.

– Вот, Илья для тебя оставил. – Забрав мобильный, Владимир Геннадьевич протянул мне листок с разноцветными каракулями.

– А сам он где?

– Я отправил его на урок. Да и мне, Асенька, если честно, по делам пора.

– Понимаю. – Прикусив губу, я все же взяла расписание. Сначала скомкала его и бросила на дно рюкзака, а когда оделась, зачем-то снова достала, развернула и опять потерялась, правда, на сей раз в собственных мыслях.

Папа не обманул: уже через несколько минут он ждал меня в своем пикапе возле школы. Видел, как я дуюсь, а потому не наседал с вопросами. Ехали мы в тишине, думая каждый о своем. Я смотрела в окно, отец – на дорогу. Папа крепко сжимал руль, я теребила в кармане расписание – то самое, цветное, написанное неразборчивым угловатым почерком и точь-в-точь совпадающее с официальной версией в холле.

– Черт! – резко ударив по тормозам, выругался отец.

Я же, вцепившись в ремень безопасности, мигом вынырнула из своих размышлений об Илье.

– Что случилось?

– Камень прилетел. – Остановившись на обочине, папа указал на лобовое. – Стекло под замену.

– Но трещинка же маленькая, – возразила я, разглядывая паутинку повреждений в верхней части лобового стекла. Как по мне, сущая ерунда! Но отец покачал головой.

– Там, где треснуло, треснет вновь, теперь это лишь вопрос времени. Понимаешь, Ась?

– Кажется, – ответила я, снова нащупав в кармане исписанный Ильей тетрадный лист. – Это как с сердцем, да? Только вместо камней в него попадают люди.

– Точно, – с невыносимой грустью улыбнулся папа. – Ты, главное, береги свое.

– Поздно, – отвернувшись к окну, прошептала я одними губами.

Глава 6. Гай

Илья

– Рыжий, передай своему оболтусу мелкому, что он душнила! – Изобразив на лице вселенское уныние, Камышов бросил свою куртку поверх моей и уселся на подоконник.

– Че опять? – Вынув из уха наушник, я покосился на Родика.

Его класс сегодня дежурил по школе, и брательнику выпала честь отрабатывать свой долг в гардеробе. На пару с каким-то пацаном они как заведенные носились по раздевалке, чтобы поскорее раздать одежду всем страждущим, и реально неплохо справлялись – очередь в три с половиной землекопа была не в счет.

– Погоди, угадаю, – ухмыльнулся я, взглянув на недовольную физиономию Лешего. – Родька тебя без очереди не обслужил? Так у нас в школе для ВИП-персон отдельное окошко, – кивнул я в сторону сортира.

– Как смешно! – ответил Леха и навалился затылком на мерзлое окно. – Я всего-то попросил его отдать мне Митькины вещи.

– Свои надоели?

– Торчать здесь надоело! —И в меня прилетело моей же шапкой.

– Так вали домой – уроки закончились.

– Луч, у тебя мозги, походу, закончились! – вспылил Камышов. – Мы ж все втроем в Речное собирались!

– Фак, – протянул я, зажмурившись.

– Забыл, да?

– Как ластиком из башки стерли.

– Я даже догадываюсь, какого цвета глаза у этого ластика.

– Не в Асе дело, – покачал я головой.

– Заметь, Рыжий, я тебя за язык не тянул. – Леший загоготал на весь коридор.

Отчасти он был прав: ни минуты не проходило, чтобы я не думал о новенькой. Однако об уборке снега в Речном я забыл совсем по другой причине:

– У меня деда вчера на «скорой» увезли.

Камышов мигом перестал ржать.

– А че молчал? Как он?

– Нормально уже, но в больничке поваляться придется.

– Сердце?

– Панкреатит.

– Ясно. – Леший суетливо смахнул со лба челку. – Если Федору Григорьевичу помощь какая понадобится, только скажи: у отца связи везде – напряжет кого нужно.

– Да не, – отмахнулся я, – у деда все под контролем, сам знаешь. Но все равно спасибо!

Леха кивнул: переживал за старика. Как и Добрыня, за годы нашей дружбы успел привязаться к деду, как к родному.

– Нормально все будет. – Наплевав на правила, я следом запрыгнул на подоконник и треснул Камышова по плечу.

– Ты к нему сейчас? – Леха чекнул время на смартфоне. – Если подождешь минут десять, подброшу. Батя водителя дал, чтобы мы до Речного скатались. Через больницу проедем – не проблема.

– Нет, я обещал Гая забрать. У нас пока поживет.

– Бедные ваши соседи! – усмехнулся Леший. – Мне их уже жалко!

– Да ну, брось! – рассмеялся я. – Гай не такой уж и монстр!

– Ага, – ехидно процедил Камышов, – это ж чистый кайф – просыпаться по утрам под его бешеный лай и топот! А этот скулеж на Луну – полный аут!

– А я вижу, ты соскучился по нему?

– Да ни фига подобного! – Камышов заерзал на подоконнике. – И вообще, я больше кошечек люблю.

– Ну-ну! – Настала моя очередь ржать на всю раздевалку.

– Да я серьезно, – ухватившись за край подоконника, возразил Леший. – Вислоухие, там, бирманские, эгегейские – ну красота же!

– Эгегейские? – От смеха у меня на глазах проступили слезы. – Это какие? Которые вместо «мяу» «эге-гей» орут, когда жрать хотят?

– Че, нет таких? – вскинул брови Камышов.

– Тебе виднее. ты же у нас спец по кискам.

– Да иди ты, Рыжий! – задрав голову, рассмеялся Леха.

А мне и правда было пора: если хотел успеть на рейсовый автобус, медлить не стоило. Спрыгнув с подоконника, я вытянул из-под вещей Лешего свой пуховик и, не теряя ни минуты, начал одеваться.

– Мы с Митькой вдвоем, наверно, долго провозимся, – успокоившись, произнес Леший словно в пустоту.

– Я вообще не понимаю, на кой черт чистить там все от снега, если вы зимой в Речном не живете!

– А, – махнул рукой Лешка, – у матери творческий кризис: раньше она шопингом себя из ямы вытаскивала, а тут решила вдохновение черпать из единения с природой.

– В минус-то тридцать? – поежился я, натянув шапку.

– Да пусть делает, что хочет! Дорожки-крылечки мы ей почистим, а там уж сама решит. Я к тому, что, если получится вырваться, приезжай. Можешь со своим безумным Гаем, я не против.

– Поживем —увидим. – Кивнув Камышову, я поспешил к выходу из школы.

Время только-только перевалило за обед, а на улице было уже серо и неуютно. Небо затянулось морозной дымкой, а студеный ветер так и норовил разодрать в кровь щеки. Подняв воротник, я семимильными шагами добрался до остановки. Взглянул на часы – автобус до Александровки, где жил дед, должен был подъехать с минуты на минуту, но явно не спешил. Шмыгнув носом, я спрятал озябшие руки в карманы пуховика и, чтобы вконец не окоченеть, принялся неуклюже притопывать. Но, видимо, там, наверху, кто-то решил, что крещенских морозов и застрявшего где-то в пробках «пазика» слишком мало для меня, и послал на мою рыжую голову еще одну проблему.

– Илья? Лучинин? Ты? – с наигранным удивлением в голосе протянула Воронцова и уже в следующее мгновение расплылась в улыбке в полушаге от меня.

– Привет, – ляпнул я первое, что взбрело в голову, и устремил взгляд к проезжей части. Желания тратить свое тепло на пустую болтовню не было, но Настя всегда была до отрыжки настойчивой.

– А ты куда? Домой? – прочирикала она, выпустив мне в лицо облако пара (ладно, хоть с ароматом жвачки). – А я к подруге, она на Шаляпина живет. Ты вроде тоже, да?

Я кивнул, сухо так, без единой эмоции.

– Я в том районе всего один раз была, – развела она руками, а я спрятал улыбку за меховой опушкой воротника: Воронцова врала, как молилась, – искренне и от души. Еле сдержался, чтобы не напомнить Настене, как она добрую половину июля караулила меня возле подъезда, пока Родик не сжалился и не сообщил ей о моей смене в трудовом лагере.

– Ты же поможешь мне, Илюш? – Воронцова впилась острыми зубками в краешек нижней губы и робко опустила взгляд. – Проводишь меня, правда?

– Прости, Насть. – Я откашлялся в кулак и отвернулся: дешевые уловки Воронцовой разжигали внутри дикое раздражение.

– Позволишь мне заблудиться?

– Уверен, «Гугл» тебя спасет.

– А ты?

– А я в другую сторону еду.

– Куда?

И снова сладковатое облако бабл-гама ударило прямо в нос.

– В Речное, – соврал на ходу.

Сообщать Воронцовой о деде я не был готов: слишком личное. А тут обычное дело. Пропадать у Лешего на хате – любимое занятие богатырей. Об этом в школе знал каждый, как, впрочем, и о том, что к себе Камышов приглашал далеко не всех. Настя в число избранных никогда не входила.

Вот и сейчас она заметно сникла. Поджав губы, отступила на шаг и о чем-то задумалась, ковыряя снег носком сапога. Я же наконец смог свободно глотнуть морозного воздуха – чистого, без примеси Насти. Кайф! Для полного счастья не хватало только автобуса.

– Что в ней такого, чего нет во мне? – Голос Воронцовой был тихим, даже несмелым, но он так некстати нарушил тишину, что я невольно поморщился.

– Чего?

– У нее, к слову, парень есть.

– У кого? – равнодушно бросил я, заметив показавшийся вдали автобус.

– У Аси, разумеется. Я думала, ты знаешь.

– Знаю?

И все же Настя добилась своего: приковала к себе мое внимание. Я смотрел на нее, как неизлечимо больной на врача в надежде, что неверно расслышал диагноз.

– Он красивый… – Воронцова мечтательно вздохнула. – Ася вчера, пока отца ждала, все с ним чатилась, а потом мне фотку показала, где они вместе. Давно уже, года два, если я ничего не путаю.

Дьявол! – Никогда бы не подумал, что словами так легко можно поцарапать душу.

– Мой автобус, прости, – сдавленно произнес я и попытался обойти Настю, но она вцепилась мертвой хваткой в рукав моего пуховика.

– Не уезжай! Останься со мной.

– Да не могу я! Пусти! – Я дернул рукой, грубо, резко, и поспешил к остановившемуся у обочины «пазику».

– Она другого любит, а ты все равно в Речное едешь? – прилетело как кирпичом по затылку.

Я не обернулся. Промолчал. Смешался с толпой. Протиснувшись в глубь салона автобуса, крепко сжал поручень. Пока дверцы не закрылись, смотрел на Настю. Не понимал ее, но больше не злился. Как ни крути, а мы с Воронцовой отныне были похожи: оба влюбились не в тех.

В ушах на репите страдал «JONY». Кто бы мне сказал еще пару дней назад, что я его «Комету» заучу до дыр и в каждой строчке начну находить себя, рассмеялся бы в лицо шутнику. Жаль, прямо сейчас мне было совсем не до смеха. Я напоминал сам себе старый ламповый телевизор, уже третий десяток лет пылившийся у деда в гараже. Меня, как и это чудо техники, без плоскогубцев было не переключить. Да и что толку? Всего два канала, и на обоих Ася.

Она мерещилась мне повсюду: смотрел ли я на бескрайние снега, белые, как ее кожа, или ловил носом снежинки, колючие, как Аськин характер. Даже Гай и тот покорно плелся рядом, не убегал, не лаял, словно понимал, что сегодня мне не до него.

Я забрал пса еще с час назад, но прежде чем вернуться с ним в город, решил немного прогуляться. Хотел отвлечься, да и Гаю не мешало выпустить пар, а то засиделся в своей конуре. По протоптанной тропинке мы дошли до озера. Пока Гай старательно обнюхивал следы рыбаков, я смотрел вдаль. Там, на другом берегу, раскинулось Речное с его навороченными коттеджами, а чуть поодаль виднелась заброшенная лодочная станция – полуразрушенный ангар, наше с пацанами тайное место, где мы каждое лето пропадали до утра. Добраться туда от Александровки было несложно – всего-то пять километров по объездной. Но зимой они превращались в бесконечность, да и дороги за ненадобностью здесь чистили редко.

– Гай, ко мне! – рявкнул я на лохматого друга: нам пора было выдвигаться к остановке.

– Ко мне! – крикнул я чуть громче, но снова в пустоту. Гай сидел на глянцевой ледяной корке, сковавшей все озеро, и пристально смотрел перед собой. Ветер путался в его длинной шерсти, снег порывами бил по бокам, но Гай, казалось, не замечал непогоды.

– Эй, ты чего? – Мне пришлось вернуться. Таким тихим я его еще никогда не видел.

Я присел на корточки рядом и, стянув рукавицу, потрепал его за ухом.

– Скучаешь? – догадался, проследив за направлением его взгляда. Там, за Речным, виднелись огни большого города и, наверно, той самой больницы, где проходил лечение дед.

– Нормально все будет, пошли! – Я потянул Гая за ошейник, но пес не спешил повиноваться. Скользнув мокрым носом по моей щеке, он оставил теплый влажный след от языка, и пока я морщился от его неуместной нежности, Гай сорвался с места и побежал вперед прямо по замерзшему озеру.

– Да куда ты?! Стой! – Вскочив на ноги, я принялся размахивать руками. – Ко мне, Гай! Ко мне!

Я орал, как сумасшедший, но вьюга завывала куда громче, да и силуэт Гая призрачной точкой растворялся на глазах.

– Дьявол! – Я переминался с ноги на ногу, не зная, как быть.

Уехать, оставить Гая здесь одного я попросту не мог: слишком холодно было на улице, да и любил я сильно этого неугомонного засранца. Бежать за ним по озеру в никуда тоже казалось мне весьма рискованным. И пусть в толщине льда я ни капли не сомневался, сокращать таким образом путь до Речного мне еще ни разу не приходилось.

Минут десять я метался из стороны в сторону: ступал на лед, звал Гая, возвращался на берег. Что скрывать, боялся. Уйти под воду боялся. Заблудиться. Замерзнуть до смерти. Но еще больше меня пугала перспектива навсегда лишиться Гая – не просто беспородного пса, а моего верного друга, почти брата. А потому вариантов не оставалось, и, проклиная негодного кобеля, я отправился по его следам, пока те еще были видны.

Судорожно прислушиваясь к треску льда под ногами, я дрожал всем телом, но заставлял себя идти вперед. Не останавливался, не позволял себе ни секундной передышки. А когда становилось невмоготу, почему-то вспоминал об Асе. Ее имя на моих губах глотком горячего чая согревало душу. Образ ее в голове вытеснял ненужные страхи и помогал не сбиться с пути.

Ступив на противоположный берег, я наконец выдохнул. Жив! – остальное казалось сущей ерундой. Да только впереди меня ждал новый квест: сгущающиеся над головой сумерки, метровые сугробы, заиндевелые заросли спящих ив и не единой тропинки, ведущей от озера к поселку. Местные явно предпочитали зимней рыбалке охлажденную кету из супермаркета, и плевать им было, что я продрог до костей.

Местные… Внезапно вспомнив о Лешем, я ощутил себя самым настоящим идиотом. Какого черта я сразу ему не позвонил?! И Леха, и Митька отлично ладили с Гаем и запросто могли за ним присмотреть, правда, лишь при условии, что пацаны сами все еще тусили в Речном.

Я стянул зубами варежку и одеревеневшими от холода пальцами набрал Лешего. Речное славилось своими проблемами со связью, вот и я, как ни поднимал мобильный к небу, поймать сигнал не сумел. Тишина вместо гудков немыслимо раздражала, а надежда на теплый угол и стакан горячего чая таяла на глазах.

– Гай! – прокричал я, скорее, на автомате. – Ко мне, Гай!

Отчаяние подкатывало к горлу. Проклятая вьюга сбивала с ног. Но стоило мне только услышать вдалеке знакомый лай, как у меня открылось второе дыхание. Почти вплавь преодолев с десяток метров зыбких сугробов, я, наконец, выбрался к какому-то подобию дороги. Куда она вела, я понятия не имел и, сколько ни вертел башкой по сторонам, никак не мог сориентироваться. И вроде все здесь было знакомо, но под толщей снежного одеяла картина местности виделась мне весьма смазанной. Я снова схватился за телефон, правда, теперь набрал уже номер Добрынина. Мне повезло: Митька ответил.

– Погоди, Луч! Давай еще раз: где ты?

– Говорю же, на берегу.

– Это че, пранк такой? – послышался на заднем плане густой хохот Лешего. – Рили, по льду шел? Ну ты и отмороженный, Илюха!

– Где именно, Рыжий? – И снова Митька. В отличие от Лехи ему явно было не до смеха, как, впрочем, и мне.

– Хрен его знает! Здесь ни черта не видно, кроме снега и бесконечного ивняка!

– А берег высокий? – вдруг пропищала в трубку Скворцова. Я понятия не имел, что Варька забыла на уборке снега, но стало ясно: Добрыня врубил громкую связь.

– Нет, пологий весьма.

– Луч, – перестав ржать, взял слово Леший. – Ивняк по левую руку оставляй. Метров через двести выйдешь к дому Спиридона, а оттуда Речное как на ладони. Мы щас тебе навстречу рванем. Ты, главное, держись там, ладно?

Я кивнул: отвечать реально уже не было сил. Сунул мобильный в карман и, следуя совету Камышова, свернул правее. Треклятые двести метров, казалось, шел целую вечность. Не чувствовал ног, да и со стороны, наверно, был похож на снежного человека. Господи, как же чесались руки оторвать Гаю уши за такую подставу, но, пожалуй, куда сильнее хотелось простого тепла.