Глава 1. Зубная паста для слона
Варя
Из приоткрытого окна школьной столовой доносился аромат свежеиспечённой сдобы. Под ложечкой неприятно сосало от разрастающегося чувства голода и необъяснимого волнения. Длинная перемена между третьим и четвёртым уроками была единственной возможностью нормально перекусить, я же стояла здесь, на заднем дворе, пряталась за кустом едва распустившейся сирени и ощущала себя преступницей века. В зажатой ладони огнём горели несколько крупных купюр, а взгляд то и дело падал на часы, монотонно отсчитывающие мгновения до звонка.
«Он придёт! Придёт!» – успокаивала себя, как могла, но каждая минута задержки безжалостно подрывала веру в успех задуманной мною шалости.
С Васей Курочкиным из седьмого «А» мы договорились встретиться в без двадцати одиннадцать, но мелкий негодник куда-то запропастился: быть может, забыл обо мне, но, скорее всего, – просто сдрейфил!
Чтобы хоть как-то скоротать время, я принялась разглядывать через щель в окне посетителей школьного буфета. За длинными столами возле раздачи обедали младшие классы: взъерошенные мальчуганы сметали подчистую содержимое тарелок, девчонки же смотрели на них с толикой брезгливости и бесцельно ковыряли вилками котлеты. Чуть поодаль физрук с важным видом жевал капустный салат, привычно игнорируя влюблённые взгляды старшеклассниц, а пожилая химичка сидела напротив него и в свойственной ей сварливой манере чем-то возмущалась.
«Ирина Викторовна, поберегите нервы! – Я прикрыла рот тыльной стороной ладони, чтобы заглушить невинный смешок. – После сегодняшней лабораторной они вам, ой, как пригодятся!»
Впрочем, уже в следующее мгновение моим вниманием всецело завладел Добрынин. Это по его милости я ввязалась в эту авантюру и сейчас торчала здесь, на задворках школьной жизни, и кормила собой проснувшихся от зимней спячки комаров. Митя же на расслабоне вышагивал к своему столику: в руках он держал поднос с чаем, а в зубах – сосиску в тесте. Прищурившись, я мысленно подставила ему подножку, и пока фантазия подкидывала в голову карикатурные картинки Митиного падения, не заметила, как он подошёл ближе и уселся аккурат напротив меня.
– Чёрт! – пискнула я и отшатнулась от окна.
– Дьявол! – вскрикнула чуть громче, запутавшись в ветках сирени и в хлам разодрав новенькие капроновые колготки. Но если последние погода позволяла запросто снять, то как объяснить высунувшейся из окна морде Добрынина мотивы моего здесь нахождения, я не знала.
– Скворцова? – скорчив противную рожу, заржал Митя. – Ты чего по кустам шаришься, чокнутая?
– Н-не твоё дело. – Задрав нос, я пыталась не замечать саднящей боли, обжигающей кожу ног.
– Добрыня, чё там? – Потеснив товарища, следом высунулся из окна Илья Лучинин – правая рука Мити и по совместительству староста нашего класса. – О! Варька, ты ли это?
– Илюшенька, заткни свой ротик картофельным пюре, пожалуйста! – ядовито улыбнулась в ответ.
– Меня, меня пустите посмотреть! – Моих ушей коснулся бархатный баритон Лёши Камышова, в мгновение ока сменившийся раскатистым смехом. – Ба! Скворцова, ты фейсконтроль в столовую не прошла, что ли?
– Как смешно! – процедила я сквозь зубы, пока вечно голодные, наглые и до последнего верные своей дружбе Алёша, Илья и Добрынин, согнувшись в три погибели, пялились на меня из небольшого окна столовой и громогласно ржали. И как они только уместились втроём на одном подоконнике?!
– Варь, а, Варь! – Очаровательно улыбнувшись, Лёша сдул со лба непослушную чёлку и подмигнул. – Хочешь, я тебе компотика оставлю?
Поджав губы, я покачала головой! Мне было стыдно, что Камышов видел меня такой – жалкой, смешной, да ещё и в разодранных колготках. Лёша нравился мне, очень. Впрочем, очередь из его поклонниц была длинной – раза три точно бы обогнула нашу школу. Я же стояла в самом её хвосте. Да и куда мне было, обычной смертной, до этого нереального красавца с волосами цвета чёрной южной ночи и серебристым сиянием серых глаз!
– Митяй, поделись с Варькой сосиской в тесте, а то смотри, какой у неё взгляд голодный! – Потеснив Камышова, Илья подался вперёд. Рыжий, как солнце на закате, веснушчатый и худой, Лучинин был самым безобидным из этой троицы. Умный, весёлый, простой – я, если честно, никогда не понимала, что он забыл в компании Добрынина.
– Ага, этой сосиску дай, так она полруки оттяпает! – в притворном ужасе округлил свои темно-карие глазёнки Митя.
Вот уж кто точно был настоящим монстром, так это Добрынин – сын директора нашей школы, заносчивый нахал и грубиян! Вечно хмурый, недовольный, злой, он напоминал мне грозовую тучу. Митя редко улыбался, зато гнусности сыпались из его рта, как из рога изобилия. Но самое поганое заключалось в том, что директорскому сынку абсолютно всё и всегда сходило с рук!
Я невзлюбила Митю с первого класса, с того самого дня, когда он в шутку обозвал меня лягушкой. В отместку я выдавила тюбик зубной пасты ему прямо в рюкзак. С тех пор и Митя люто возненавидел меня. Десять лет непрерывной вражды, бесконечных подколов и издевок, но Добрынину, казалось, всё было мало!
– И вообще, Скворцовой мучное противопоказано! – безжалостно прогремел он на весь двор. – Лето на носу, а наша Варя всё никак в форму не придёт! Скворцова, мода на колобков давно прошла!
Добрынин знал, как задеть меня за живое: маленький рост, не самая хрупкая фигура – я жутко комплексовала из-за своей неидеальности, а Митя всегда бил точно в цель!
Внутри всё сжалось, к горлу мигом подступили слёзы; и, вроде, за годы нашей с Добрыниным вражды мне стоило давно привыкнуть к его бесцеремонным замечаниям, да только каждый раз больно было по новой.
– Зато вы, я смотрю, не стесняясь, выставили свои богатырские тылы на обозрение всей столовой! – с издевкой прошипела в ответ, напрочь позабыв, зачем вообще сюда забралась.
– О, е-е! – приняв моё замечание за комплимент, завопил Камышов и откровенно завилял своей пятой точкой. – Нам стесняться нечего, правда, пацаны?
– Полегче, Леший! – осадил его Митя, едва уворачиваясь от шальных движений приятеля.
– Ладно, пошли уже обедать – жрать хочется! – вставил свои «пять копеек» Илья и первым поспешил отойти от окна. Вот только далеко Лучинин уйти не успел.
Со стороны тротуара раздался лихой свист, а следом из-за куста сирени показался Вася Курочкин. Выполняя моё поручение, он слишком рьяно вжился в роль местного мафиози и сейчас вёл себя до смешного вызывающе.
– Привет, куколка! – Он поправил на носу очки указательным пальцем и зазнавшимся индюком двинулся по траве в мою сторону, ничего и никого не замечая вокруг. – Спорим, ты уже начала переживать, что я не приду?
– Куколка? – сию минуту сорвался в дикий гогот Камышов.
– Курочкин? Вася? Седьмой «А»? – Лучинин вернулся на наблюдательную позицию.
– Что за фигня?! – скривил кислую физиономию Митя.
– На молоденьких потянуло, Варька? – пуще прежнего принялся хохотать Лёша.
– Варь, это противозаконно, ты знаешь? – не уступал ему Илюха. – У Курочкина ещё даже паспорта нет!
– Скворцова? – недоумевал Митя, продолжая смотреть на меня исподлобья. – Совсем спятила от отчаяния?
Я кивнула: открыть правду было равносильно проигрышу!
Я через силу собрала остатки самообладания в кулак и, натянув блаженную улыбку на раскрасневшееся от стыда лицо, обернулась к малолетнему подельнику.
– Привет, пупсик! – произнесла я дрожащим голоском, и, схватив Курочкина под локоть, потащила придурочного подальше от чужих глаз.
Мне до одури страшно было представить, какие мысли роились сейчас в головах трёх богатырей и с какой скоростью слухи о моём несуществующем романе с Васей грозились расползтись по всей школе, но одно я знала точно: раз Курочкин пришёл – сегодняшний день Добрынин запомнит надолго!
– Принёс? – Отойдя на безопасное расстояние, я отпустила ошарашенного мальчугана.
– Принёс!
Вася и сам не ожидал такого поворота событий; впрочем, идиотские слухи о романе с десятиклассницей были ему только на руку.
Курочкин поспешил снять с плеча рюкзак и недолго думая вынул из него три наглухо закупоренные колбы, точь-в-точь как в кабинете химии: две с жидким содержимым и одну с порошком.
– Сначала смешаешь перекись с моющим средством, – с умным видом пояснил Курочкин, указав на ёмкости с жидкостью.
Родители Васи были аниматорами и в прошлом году проводили для ребят из школьного лагеря химическое шоу. Васин папа в тот день чуточку переборщил с ингредиентами «Зубной пасты для слона» и в результате залил цветной пеной не только учительский стол, но и побеленный потолок в кабинете начальных классов. Тогда-то в моей голове и созрел план пенного отмщения Добрынину. Правда, возможность воплотить его в жизнь появилась только сейчас!
– Йодид калия добавишь последним, ясно? – Курочкин выхватил из моей руки честно заработанное и, пересчитав деньги, предупредил:
– Всё не высыпай, иначе рванёт!
– Не переживай, Курочкин! – невинно округлив глазки, поспешила успокоить паренька. – У меня всё под контролем!
– И ещё, Варя! – произнёс очкарик, боязливо озираясь. – Мне проблемы с богатырями вашими не нужны! Если что, я ни при чём!
– Разумеется, Курочкин! – Хлопнув малолетку по плечу, я развернулась на пятках и стремглав понеслась на урок химии. Нет Добрыни – нет проблем!
***
Во рту ощущался металлический привкус – так рьяно я кусала губы в ожидании звонка. Всё было готово: пока Ирина Викторовна пропадала в столовой, я аккуратно разлила по учебным склянкам содержимое Васькиных колб и уже раз десять пробежалась взглядом по конспектам, чтобы в нужный момент переключить внимание химички на себя и предоставить Митюше возможность единолично опозориться перед одноклассниками. Одно не давало мне покоя: до звонка оставались считаные мгновения, а Добрынин всё ещё пропадал в столовой.
– Ва-ря! – сквозь пелену волнения я с трудом расслышала собственное имя. – Скворцова, ты живая?
– А? Что? – Я обернулась на звук тонкого, но настырного голоса Рябовой.
Таня сидела за мной и имела дурную привычку тыкать мне в спину авторучкой, отчего на блузке часто оставались синеватые разводы, но Рябовой было плевать. Сама она одевалась весьма странно: деловой стиль, а тем более школьную форму, Таня наотрез отказывалась воспринимать серьёзно и носила по большей части безразмерные свитшоты болотно-зелёного цвета. Нет, конечно, сама Таня называла этот оттенок приглушенно-изумрудным и считала, что он приносит ей удачу. Я долгое время не понимала, зачем было прятать чумовую фигуру и ноги от ушей за бесформенными балахонами тошнотного цвета. А однажды, когда заметила, как Камышов пожирал нашу Рябову влюблённым взглядом, осознала прописную истину: даже в своём зелёном оверсайзе Таня оставалась Царевной-Лягушкой, тогда как я, сколько ни наряжалась, выше Колобка «прыгнуть» не могла!
– Чего ты на меня смотришь, Варя? – проворчала Рябова, недовольно сжав губы в тонкую линию. – Ты в окно выгляни!
Но я продолжала сверлить Таню взглядом: впервые за долгие месяцы она надела белоснежную водолазку и – чёрт побери! – забрала длинные чёрные волосы в высокий хвост, а это, к слову, смахивало на дурной знак!
– Что там? – Выглядывать в окно стало не на шутку боязно.
– Да вон там, на парковке, видишь? Это не тачка твоей матери?
– Скажешь тоже, Танька! – Я отмахнулась от Рябовой, но на всякий случай достала очки из футляра. Правда, сколько ни щурилась, ни вглядывалась, с достоверной точностью определить, чей серебристый «Мустанг» дежурил под окнами школы, я так и не смогла.
– Ну чего? По твою душу? – Рябова снова ткнула меня авторучкой. – Опять отличилась, Варь, да?
– Не знаю. Наверно, просто авто похожие, – пробормотала в ответ, недоумевая, что могло понадобиться маме в школе в этот час: ничего дурного натворить я ещё не успела, а без повода интересоваться моей учёбой она перестала уже давно – не до того ей было!
После того как пять лет назад, вернувшись из очередной командировки, отец заявил, что уходит из нашей «старой и набившей оскомину» семьи в «новую и любящую», мама слетела с катушек. Не было ни слёз, ни истерик, ни долгого дележа имущества. Она просто взяла меня в охапку и начала всё с нуля: из обычной швеи стала дизайнером модной одежды, а из «серой мышки» – настоящей роковой красоткой! Скромное ателье в подвале бабушкиного дома, где поначалу мама пропадала днями и ночами, незаметно переросло в несколько цехов по пошиву одежды, а в свой офис в центре города она отныне добиралась на личном «Мустанге», позабыв, каково это – толкаться ни свет ни заря в переполненном автобусе. Я восхищалась мамой, гордилась ею, пока в какой-то момент не поняла, что с уходом отца потеряла ещё и её. Мы больше не болтали, лёжа в моей кровати, как в детстве. Вместе не ужинали жареной картошкой. Наперебой не болели за участников «Голоса», да и по выходным давно перестали выбираться в парк. В лучшем случае мама звонила мне перед сном, чтобы сообщить, что задерживается, в худшем – что улетает в Париж на очередной показ…
– Скворцова, может, поделишься с классом, что там такого интересного в окне? – Грозный рык учительницы химии ворвался в сознание внезапно, но вместе с ним пришло и понимание, что урок давно начался.
– Весна, Ирина Викторовна! – выкрикнул с места Добрынин.
Ему в отличие от простых смертных учителя прощали подобное поведение. Впрочем, я так обрадовалась, что Митя всё же решил удостоить своим вниманием последний в этом учебном году урок химии, что даже улыбнулась засранцу.
Добрынин тем временем продолжил доносить свою «умную» мысль до одноклассников:
– Все дикие кошки устремили свои пушистые мордочки на улицу, – произнёс он нараспев, фривольно подмигнув Кате Рысевой, и тут же обернулся в мою сторону. – У колобков, кстати, тоже весеннее обострение.
– Довольно, Митя! – недовольно фыркнула Ирина Викторовна, наградив Добрынина строгим взглядом. Я же вдогонку показала придурку средний палец и злорадно ухмыльнулась: шутить Митюше оставалось недолго.
– Итак, ребята! – Хлопнув в ладоши, дабы привлечь наше внимание, химичка начала урок. – Сегодня у нас с вами удивительное занятие!
«Это точно!» – подумала я и, скрестив пальцы на удачу, снова ухмыльнулась.
Минут пять Ирина Викторовна монотонно жужжала о величии такого предмета, как химия, затем примерно ещё столько же перечисляла темы, пройденные нами за десятый класс, а потом перешла к самому интересному! Ещё в начале месяца она разделила нас всех по парам и раздала задания: кто-то готовил реферат, кто-то – презентацию, нам же с Добрыней выпал шанс провести сравнительный анализ мыльного раствора и стирального порошка. Лабораторную работу нам предстояло выполнить у доски: Митя отвечал за практическую часть, я – за теорию.
– Ты чего сияешь, как медный таз, а, Скворцова? – прошептал Добрынин, пока Ирина Викторовна что-то царапала мелом на доске.
– Стоять с тобой рядом на виду всего класса, Митя, – такая честь! – прощебетала я в ответ и, взглянув на его лощёную рожу, невинно округлила глаза.
– Чего задумала, мелкая? – прошипел Добрыня, будто случайно толкнув меня локтем.
– Да просто радуюсь, что впереди лето. – Острым каблучком, разумеется, совершенно нечаянно, я наступила ему на ногу. – Три месяца без твоей кислой физиономии – это ли не счастье, Митюня?
Добрынин окрысился, едва сдерживая болезненный стон, но ответить ничего не успел: Ирина Викторовна заняла место за учительским столом, а я тут же начала рассказывать классу об удивительных свойствах мыла. Мите ничего иного не оставалось, как приступить к делу: он неумело смешивал жидкое содержимое склянок и в силу своей тупости совершенно не замечал подмены.
– Ну а чтобы понять, какой из растворов не утрачивает своей моющей способности в жёсткой воде, нам необходимо добавить немного хлорида кальция. – Я кивнула на колбу с йодидом калия.
– Это? – Приподняв брови, Митя недоверчиво взглянул на белёсый порошок в пробирке.
– Ага! – Беззаботно улыбнувшись, я на всякий случай сделала шаг в сторону от безумного химика и на полном серьёзе добавила:– Высыпай всё!
– Ладно. – Добрынин взял в руки колбу с катализатором, а я затаила дыхание.
– Всё? – переспросил он, поднеся склянку с порошком к горлышку колбы с раствором моющего средства. – Отвечаешь, Скворцова?
– Не тормози, Добрынин! – раздражённо выдохнула я. – Высыпай!
– Ирина Викторовна! – внезапно разразился басом Митя. – А разве не надо было хлорид кальция предварительно смешать с водой?
– Высыпай, Добрынин! – шикнула я немного нервно, опасаясь, что учительница вмиг раскусит подмену химикатов.
– Разумеется, – протянула она и неспешно поднялась с любимого стула. – А у тебя там что, Митя?
– У меня? – Добрынин беспечно пожал плечами, а потом зыркнул на меня свысока и, ухмыльнувшись, заявил: – Порошок какой-то, Ирина Викторовна.
– Не может быть! – вскрикнула я, изобразив на лице крайнюю степень удивления. – Ну-ка покажи!
Под предлогом, что хочу взглянуть на реагент, я резко подалась вперед и тут же толкнула Митю. Йодид калия без остатка мгновенно «нырнул» в колбу с мыльным раствором.
Я отскочила.
Добрынин, не будь дураком, отскочил следом.
А между тем из колбы бешеным вихрем взвился ввысь громадный столб пены.
– Ого! – заверещали шокированные одноклассники и тут же схватились за мобильные. Правда, к тому моменту, как они врубили камеры, единственной достопримечательностью осталось залитое густой пеной лицо химички.
– Зашибись! – Едва сдерживая смех, Митя схватился за голову, а я ошарашенно открыла рот, не в силах вымолвить и слова.
– А это так задумано было? – донёсся с четвёртой парты голос Рысевой.
– Эксперимент по превращению человека в йети можно считать успешным! – загоготал Камышов, и класс тут же «утонул» в диком смехе и пустых возгласах.
– Ну что, Варька, доигралась? На сей раз батя стопудово тебя вышвырнет из школы – пойдешь ПТУ покорять! – ехидно прошептал Митя. – А я тебя предупреждал: не шути со мной!
– Памперсы подтяни, придурок! – глухо прошипела я в ответ.
– Добрынин! Скворцова! – Химичка сдула с носа остатки пены и заверещала на весь класс: – К директору! Оба! Немедленно!
Митя бесстыже усмехнулся: со стороны учительницы глупо было пугать голодного кота сосиской! Я же закатила глаза: писать объяснительную на имя директора мне было не впервой, но тот факт, что все мои старания пошли прахом, изрядно огорчал!
Глава 2. Удар ниже пояса
Митя
До кабинета отца оставались считаные метры. Прикидываясь невинной овечкой, Скворцова семенила своими короткими ножками перед моим носом и беспрестанно что-то бубнила о непричастности к пенному инциденту. Ну-ну! Можно было подумать, не её мы с пацанами застукали сегодня в компании Васи «Химозы» – очкастого семиклассника, подрабатывающего вместе с отцом на всяких там химических и мыльных шоу.
Ещё тогда, в столовой, я почуял неладное: Варька была не из тех, кто жмётся по кустам с малолетками, да и вообще помешанная на учёбе Скворцова вряд ли была способна привлечь к себе мужское внимание. Мелкая, писклявая, вредная, она только и умела, что раздражать!
Это по её вине я сегодня остался без обеда! Вместо того чтобы спокойно слопать сосиску в тесте и обсудить с Лешим его предстоящую днюху, я, как полоумный сталкер, подкараулил Курочкина возле кабинета английского и, схватив мальчонку за грудки, вытряхнул из него всю правду. Как же в тот момент мне хотелось свернуть Скворцовой её тонкую шею или, того лучше, запустить чёртов пенный фонтан в её смазливую физиономию! Жаль, всё пошло не по плану.
– Харе причитать! – рявкнул я на Варьку, остановившись возле дверей приёмной отца.
Прежде чем войти, мне нужно было собраться с мыслями. Навещать старика посреди рабочего дня не входило в мои планы, да и вообще я дал бате слово, что окончу десятый класс без происшествий.
– Нервишки шалят, Добрыня? – задрав курносый нос, сверкнула голубыми глазками стерва. – Лечиться не пробовал? Пустырник, там, попить, валериану?
– Скворцова, отвали! – свысока шикнул я на шмакодявку.
– Ну точно. – Ядовито улыбнувшись, Варя приложила указательный палец к губам и сделала вид, что умеет думать. Чокнутая! Кого она решила обмануть?! – Валерьяна в твоём случае – как клизма дождевому червяку: считай, без надобности! Таких, как ты, в психушке закрывать нужно!
– Да заткнись ты, Скворцова – целее будешь! – стиснув челюсти, прорычал я диким зверем.
Много эта выскочка понимала?! Это с виду мой отец был «белым и пушистым», а все вокруг наивно полагали, что любые проступки мне всегда сходили с рук. Блаженные! Если бы они только знали, как умел батя «бить» в цель… Вот и сейчас моя поездка на лето к матери висела на волоске. Не то чтобы я сильно скучал – нет, жить без материнской любви и заботы я давно научился. А вот терять целое лето на черноморском побережье из-за глупой выходки Скворцовой было до жути обидно!
– Да что ты мне сделаешь, Добрынин? – уперев руки в боки, с вызовом бросила Варя и окинула меня презрительным взглядом. – Только и можешь, что языком своим чесать, дятел недоделанный!
Вот чего она добивалась? Чтобы я руки распустил? Так это не про меня! Если я и лез в драку, так с заведомо равным противником, а эта что? Моль, да и только! Чихнёшь на неё – свалится или, того чище, разревётся! Одним словом, девчонка!
– За своим языком следи, Матрёшка! – отмахнулся я от Скворцовой, как от надоедливой мухи, и потянулся к дверной ручке.
За нашими спинами всё отчётливее раздавались шаги пожилой химички, а мне кровь из носу нужно было первым донести до отца правду!
– Бла-бла-бла! – передразнила Варя и, как назло, втиснулась между мной и дверью. Круглолицая, румяная, с длинными, вьющимися от природы волосами цвета спелой пшеницы, она едва доставала мне до плеча, но была на удивление юркой и проворной.
– Без учителя не положено! – Задрав подбородок, она бесстрашно столкнулась со мной взглядом. Как знала, зараза, что Ирина Викторовна возьмёт её сторону и не упустит своего шанса выставить меня перед отцом исчадием ада.
– Кому не положено? Колобкам? – внутри всё кипело.
Нет, Скворцова не была толстой, но мне доставляло удовольствие, когда глупое прозвище заставляло Варю краснеть и пыхтеть от возмущения.
– Ну знаешь, Митюша! – не находясь с ответом, процедила она сквозь зубы. – Ты мне за всё заплатишь!
Развернувшись на пятках, Варя ненароком хлестнула меня по лицу своими длиннющими волосами и резко дёрнула дверь, да с такой силой, что та с размаху заехала мне по лбу. И пока я растирал ушибленное место, с трудом сдерживая рвущиеся на свободу не самые цензурные выражения, Скворцова влетела в приёмную.
– Ольга Егоровна, здра… – Она начала было здороваться с секретаршей отца, да слишком поздно поняла, что той не было на рабочем месте.
– На обеде она, – снисходительно хмыкнул я, указав Варе на настенные часы.
– Думаешь? – Девчонка подозрительно покосилась в мою сторону.
– А чё тут думать-то? – гулко выдохнул я, намекая, что Скворцова – мастер по тупым вопросам. А потом осмотрелся – ну так, на всякий случай!
Сумочка Оленьки валялась на подоконнике, на спинке стула висел её блейзер, а на столе возле клавиатуры стоял недопитый чай – всё указывало на то, что девушка вышла на время. А с учётом того, что разгуляться в нашей школе было особо некуда, оставался только один вариант: столовая.
– Ну-ну! – язвительно прошептала Варя и кивнула в сторону запертой двери в кабинет отца.
К слову, раньше батя никогда не закрывался.
– Кодовое слово – «столовая», – нарисовала она в воздухе воображаемые кавычки и посмотрела на меня, как на слабоумного.
– Ты на что намекаешь, болезная? – Нахмурившись, я покрутил пальцем у виска, но, что греха таить, червячок сомнения уже заполз и в мою душу.
– Да Бог с тобой, Добрынин! – Скворцова выставила перед собой раскрытые ладони. – Ни на что я не намекаю. – И тут же ехидно ухмыльнулась: – Я всегда говорю прямо! Наша Оленька давно на твоего старика глаз положила, а ты, Митюня, готовься. – Она брезгливо поморщилась. – Скоро у тебя появится новая мамочка!
– Язык прикуси, идиотка! – огрызнулся я, не на шутку взбесившись, и, чтобы стереть с Варькиного лица самодовольную ухмылку, сжал кулаки и резко шагнул в её сторону. Честное слово, в это мгновение я готов был поступиться собственными принципами и проучить коротышку, да только звёзды на небе сегодня однозначно сошлись в созвездии великой дули, ибо все было против меня!
– Чего стоим? Кого ждём? – Запыхавшись, в приёмную забежала Ирина Викторовна. – Как пакостить, так вы в первых рядах, а как отвечать за свои поступки, так сразу в кусты! Ну ничего, сейчас Владимир Геннадьевич вас научит ценить чужой труд! – Продолжая дышать, как паровоз, химичка ринулась к закрытой двери.
– А может, не надо? – в последний момент пропищала за её спиной Скворцова и взволнованно закусила краешек губы.
Наконец-то и до Вари дошло, что за всё в этой жизни нужно платить.
– Шагай, давай, выскочка! – Я подтолкнул трусиху вперёд, а сам двинулся следом. – Ща батя пороть нас будет! Этого ваша душа жаждет, да, Ирина Викторовна?
Но химичка не ответила. Постучав для приличия, она недолго думая распахнула дверь и тут же встала на пороге кабинета как вкопанная.
– Простите, Владимир Геннадьевич, – запинаясь, протянула она по слогам.
– Мама? – дрожащим голоском вскрикнула Варя и тут же прикрыла ладонью рот.
– Да ну вас нафиг! – запустив пятерню в волосы, отчаянно взвыл я.
Худшего сценария и придумать было сложно: раскрасневшийся от стыда батя суетливо заправлял в брюки сорочку, а мать Скворцовой, растрёпанная и помятая, смущённо отводила взгляд и никак не могла справиться с пуговкой на белоснежной блузке.
***
Отвернувшись к окну, я бездумно наблюдал, как мелькали перед глазами бесконечные вывески магазинов и перекрёстки, мигали светофоры, а пешеходы, как муравьи, куда-то хаотично спешили. Мне было плевать на яркое майское солнце, на мобильник, вибрирующий в руках, на олдовую песню, сочащуюся из динамиков отцовской тачки. Я был потерян, раздавлен, почти убит…
Я никогда не считал себя эгоистом, да и сам много раз подтрунивал над батей, чтобы тот наконец выкинул из головы мою мать и вновь попытал счастья. Отец обычно грустно улыбался, намекая, что это не так просто, а потом менял тему разговора. Я его понимал: жизнь с моей матерью изрядно потрепала его, да и меня выжала подчистую. И все же я желал старику счастья. Теперь же, до боли сжимая кулаки, понимал: не такого, не с ней, не сейчас!
– Поговорим, сын? – глухо предложил отец, барабаня указательным пальцем по кожаной оплётке руля.
Дорога от школы до нашей пятиэтажки на другом конце города занимала обычно минут сорок, но сегодня я не заметил, как пролетело время. Продолжая глазеть в окно, я сухо покачал головой: говорить с отцом не хотел, не мог, но главное – до чёртиков боялся…
Родители развелись, когда мне было семь. Первый класс, букет гладиолусов, слёзы в глазах – таким я запомнил тот день. Мать, наспех собрав чемоданы, тогда просто ушла. В аэропорту её ждали рейс до Берлина и новый муж, ну а о том, что на своей самой первой школьной линейке её ждал я, она, к сожалению, забыла…
Как же я тогда злился! В мамином побеге долгое время винил отца. Не замечал его любви, его боли и безжалостно хлестал словами по сердцу. Впрочем, я тогда ненавидел весь мир и от души срывал злость на каждом, кто попадался под руку. А попадался, разумеется, отец, да ещё соседка по парте. Слишком бесила меня Варькина улыбка, этот её счастливый блеск в огромных глазищах, но больше всего – дурацкая привычка Скворцовой без умолку хвастаться своей дружной семьёй. Я сгорал от зависти, когда мать встречала её после уроков и провожала домой, на сироп исходил, когда случайно пересекался с мелкой занозой в парке. Одной рукой Варя всегда сжимала ладонь отца, а второй держалась за мать. Она смеялась, показывала мне язык и, сама того не ведая, разжигала во мне лютую неприязнь!
– Митька, – хрипловатым голосом разрезал тишину батя. – Хотя бы выслушай меня!
Отец давно заглушил двигатель, но продолжал цепляться за несчастный руль, как за спасательный круг. Старик волновался, не знал, как ко мне подступиться, наверно, ждал помощи в этом от меня, но я не хотел облегчать его долю, как и просто смотреть в его сторону. Мне было тошно. Противно. Больно… Из миллионов возможных вариантов батя выбрал единственно провальный! Впрочем, он никогда не умел разбираться в женщинах.
Мать вернулась морозным вечером накануне моего десятилетия. Её жизнь с немцем явно не задалась, а отец, к тому времени изрядно уставший от одиночества и моих бесконечных проделок, не придумал ничего лучше, чем простить непутёвую жёнушку. С другой стороны, я был только «за». Совместные прогулки, слово «мама» на моих губах, порядок в доме и сытные ужины не из местной кулинарии – мне казалось, наша семья снова стала нормальной, но я ошибался: сколько ни натирай воском гнилое яблоко, съесть его уже не получится!
– Я понимаю, сын, что ты сейчас чувствуешь, – произнёс отец, а я ухмыльнулся: столько собираться с мыслями, чтобы в итоге ляпнуть банальную фразу.
– И что, по-твоему? – рыкнул я холодно, продолжая разглядывать соседнюю с нами тачку на придомовой парковке.
– Кристина никогда не заменит твою мать, – помолчав ещё немного, подал голос батя, а я не удержался и заржал.
Последний раз я видел маму года три назад. Беременная и с очередным мужем под ручку, она заявилась на финальный матч по футболу между нашей сборной и командой из тридцатого лицея. Ни тёплых объятий, ни ласковых фраз – в тот день она заехала попрощаться. А мне было уже всё равно… Я напоминал сам себе перегоревшую лампочку: есть электричество или нет – я больше не светился.
– Митя… – Отец положил руку мне на плечо. – Эй, сынок, тише! Не надо так!
– Почему она?! – Я дёрнулся, отринув его жалость. – Баб вокруг мало, что ли?!
– За языком следи, Димка! – прошипел отец, заново схватившись за руль. – Кристина не баба! Не смей больше так… Я не посмотрю…
– Кристина! – Я буквально выплюнул это имя: оно бесило меня ничуть не меньше её хозяйки или как две капли воды похожей на неё Вари. Я ненавидел все их семейство с детства, и, к слову, это было взаимно!
Мать тогда переехала в Геленджик. Разумеется, меня с собой она не позвала. Редкие звонки, дежурные фразы – она мастерски вычеркнула нас с отцом из своей жизни. И если мне было уже плевать, то батя на этот раз долго сходил с ума. Он стал замкнутым, равнодушным, молчаливым. С утра до вечера пропадал на работе, а я… я всё явственнее осознавал свою ненужность. Мне было почти тринадцать, а я снова и снова ощущал себя первоклашкой с гладиолусами в руках, о котором все забыли.
Еда из столовой, мятая форма, пыль на шкафу – отец ни черта не замечал вокруг, а я находил спасение в общении с пацанами. Всё чаще оставался с ночёвкой у Лешего, а к Илюхе забредал на борщ, когда в собственном холодильнике удавалось отыскать лишь сыр с плесенью, и, увы, не с благородной. Впрочем, я не жаловался. Во всём и всегда есть свои плюсы, и депрессия отца не была исключением. Я научился варить пельмени, узнал, что точки на утюге нарисованы были не просто так, да и мыть полы я теперь умел не хуже Зинаиды Ивановны, школьной техслужащей.
В этой истории был только один минус: Скворцова!
Её предки к тому времени тоже разбежались. Вот только Варькина жизнь не покатилась под откос, как моя, а напротив, резко пошла в гору. Пока я голодным волком уминал на переменах пирожки с рисом, Варя воротила нос от школьных обедов и во всеуслышание хвасталась подругам своими брендовыми шмотками из Парижа. Пока я по морозу тащился к остановке, чтобы с двумя пересадками добраться до пыльной двушки на окраине, Скворцова с матерью проносилась мимо пусть и на стареньком, но «Мустанге». Да и на каникулах она ездила в Питер или жарилась под турецким солнцем. Я же втихую от отца подрабатывал на мойке, раздавал листовки у ТЦ или клеил объявы по столбам, чтоб накопить за лето на нормальный смартфон. Последний, к слову, я тогда так и не купил, зато огрёб от бати по полной, когда та самая Кристина заметила меня возле «Макси» и донесла отцу. Сколько тогда было шума из ничего! Отец, конечно, со временем успокоился, а вот моя ненависть к Скворцовым с тех пор измерялась терабайтами!
– Я люблю её, слышишь? – донёсся до меня сквозь пелену долбаных воспоминаний голос отца.
«Нет! Нет! Нет!» – До хруста сжав челюсти, я молча покачал головой. Я мог понять и принять многое, но только не долбаные отношения с матерью Скворцовой! Только не она!
– Мить, – проскрипел старик, а я заткнул уши. – Я замуж её позвал…
«Нет! Нет! Нет!» – Отстегнув ремень безопасности, я дёрнул ручку на дверце и выскочил на улицу: рядом с отцом я задыхался!
– Димка, постой! – Батя выбежал следом, но я даже не думал оборачиваться и семимильными шагами уносился прочь. – Куда ты бежишь? Давай нормально поговорим!
«Никогда! Ни за что! Не со мной!»
Глава 3. Игра против правил
Митя
Хмурое небо с минуты на минуту грозилось обрушиться на город мощным ливнем, но мы с пацанами не спешили разбегаться по домам.
Я только что поделился с ними последними новостями, и сейчас они с трудом пытались переварить услышанное. Леший, навалившись на бетонное перекрытие полуразрушенного ангара, смотрел в пустоту. Илюха, как и я, стоял у самой кромки воды и под звонкий лай Гая безжалостно уродовал озёрную гладь очередью из гальки.
– Кринжово, чё, – нарушил затяжное молчание Рыжий, закинув в воду ещё один «блинчик».
– Жёсткий аут! – сплюнул Лёха и, усевшись на импровизированную лавку из старых досок, вытянул ноги.
На руинах заброшенной лодочной станции мы собирались исключительно в экстренных случаях, и сегодня был один из них.
Наше тайное место, источник силы. Здесь мы говорили обо всём и не боялись, что хоть слово вылетит за пределы ангара. Когда-то давно, ещё в детстве, мы поклялись, что никому и никогда не расскажем о нашем убежище, и с тех пор, несмотря на то, что жизнь раскидала нас по разным концам города, мы ни разу не нарушили обещание.
– Вот такая жиза, пацаны! – произнёс я, невесело улыбнувшись.
Обмахнув об штаны грязь с ладоней, я подозвал к себе Гая и, потрепав его за ухом, отошёл от воды. Уже в следующее мгновение занял место на кривой лавке рядом с Лешим и, заложив руки за голову, прикрыл глаза.
В моём кармане уже битый час надрывался мобильник, в кроссовках не по-детски хлюпала озёрная жижа, а на душе по-прежнему скребли кошки. Впрочем, у всех нас настроение было не айс! И только Гаю было всё нипочём: подставляя мокрый нос порывам ветра, он с азартом гонял чаек и юлой крутился под ногами.
– Гай, фу! – Илюха оттащил пса от очередной пернатой жертвы и, прицепив к его ошейнику поводок, отвел своего беспородного друга под крышу. Сам же уселся к нам с Камышовым на лавку.
Дождь между тем накрапывал всё сильнее, а в воздухе пахло грозой.
– А вообще старика твоего понять можно, – усмехнувшись, произнёс Лёха. – Мать у Варьки – что надо!
– Леший, ты дебил? – хрипловатым басом осадил его Илюха и с размаху заехал придурку ладонью по затылку. – Будь она хоть трижды Мисс Мира, это ж Скворцова!
– Э! Вёсла свои не распускай! – огрызнулся Леший, реально не догоняя, что ляпнул лишнего.
– А ты думай, прежде чем рот открывать!
– Да хорош вам уже! – остановил я обоих. – Делать-то теперь чего?
– Хрен его знает! – не сговариваясь хором ответили пацаны.
– Ясно одно, – сдув с глаз отросшую чёлку, заявил Лёха. – Голубков этих престарелых разводить надо по разным углам, пока Скворцова не стала Добрыниной, а ты, Митя, – аутсайдером века!
– Это понятно! – Я обречённо кивнул. – Вопрос – как?
– Да просто скажи бате, что ты против. – Илюха порой бывал до смешного наивным. – Отец у тебя адекватный – прислушается.
– Ты оглох, что ли? – Я окинул Лучинина колючим взглядом. – Он уже не послушал! Он этой выдре Скворцовой предложение сделал!
– А как же его обострённое чувство вины перед сыном? – ухмыльнулся Леший, почесав в затылке.
– Да прошло уже давно! – хмыкнул я, невольно вспоминая о былых плюсах отцовской депрессии: что бы я ни выкинул, учась в среднем звене, батя оправдывал мои шалости недостатком своего внимания и не спешил с наказанием. Жаль, с моим переходом в десятый класс отцовские поблажки канули в Лету.
– Черт! – Сдуру я треснулся башкой о корявый бетон. – И как я раньше не сообразил: отец с прошлого лета сам не свой! Следить за собой начал, одеваться нормально, книги читать, да и мне за любую оплошность мозги научился выедать чайной ложечкой!
– И то правда! – оживился Илюха. – Я ещё на линейке тогда обратил внимание, что костюмчик на Геннадьевиче был не из дешёвых, а ты меня, Добрыня, в баню послал!
– Отец тогда сказал, что премию получил…
– А выходку Скворцовой в конце первой четверти помните? – Лучинин явно вошёл во вкус.
– Это, когда она заснувшего на дежурстве трудовика попыталась налысо обрить? – уточнил я. – Такое не забывается!
– Ага, – согласился Илюха. – А теперь скажи мне, что ей за это было?
– Ни-че-го. – Пространство ангара мгновенно заполнилось густым смехом Камышова.
– Ты чё? – Рыжий взглянул на него исподлобья.
– Да просто вспомнил. – Продолжая сотрясаться от смеха, Лёха шутливо пихнул меня в бок. – Круто ж тогда Варька Петровича уделала!
– Ага! И на меня свалила, идиотка! – сердито буркнул я в ответ и отсел подальше от Камышова.
– Да она только в одном облажалась, что про камеры в подсобке не знала! – пуще прежнего заржал Лёха.
– Леший, ты на чьей стороне вообще? – я нахмурился.
Не знай я о безнадёжной любви Камышова к Рябовой, запросто подумал бы, что Варя вскружила ему голову. Хотя о чём это я? В отличие от старшей Скворцовой младшая была лишь жалкой пародией на роковую красотку.
– Погоди, я не понял. – Покачав головой, Илюха запустил пятерню в свои рыжие волосы. Он тоже почуял неладное! – Лёх, ты за Скворцову заступаешься, что ли?
– Да больно надо! – отмахнулся Камышов, по всей вероятности, сообразив, что гогот его пришёлся совсем не к месту. Впрочем, Лёха быстро придумал, как реабилитироваться в наших глазах:
– Я к тому, что уже тогда Варька ни черта не боялась, как будто знала, что ей ничего не будет!
– Она и сегодня чесала к бате, словно бессмертная! – фыркнул я в подтверждение слов Камышова.
– Выходит, Скворцова давно в теме? – задумчиво почесал репу Лучинин.
– Ага, —горько усмехнулся я. – Один я, как последний тормоз, ни черта не знал… Даже не догадывался…
– Хм… – поглаживая Гая по длинной, сырой и немного вонючей шерсти, отрешённо произнёс Илюха. – А кино-то интересное получается!
– Ну а чё? – потирая ладони, вступился Леший. – Сами подумайте, Варьке такой отчим, как наш Геннадьевич, только на руку: полная свобода действий и никакой ответственности. И если сейчас пустить отношения предков на самотёк, зараза мелкая вконец оборзеет, а под руководством своей мамашки и вовсе тебя, Митяй, со света сживёт!
– Ага, и замаячит перед твоим носом, Добрыня, не светлое богатырское будущее, а незавидная участь Золушки: будешь ты на побегушках у мачехи и в вечном услужении её доченьки.
– Как смешно! – процедил я сквозь зубы.
– С другой стороны… – Лёха едва сдерживался, чтобы по новой не заржать. – Финал сказки все помнят? Принц-красавец, хрустальные туфельки, воздушное платье – не так уж всё и плохо, а Добрыня?
– Да пошли вы, клоуны! – Под дружный гогот пацанов я и сам впервые за вечер улыбнулся, а потом поднялся с лавки и подошёл к косому подобию крыльца.
На улице окончательно стемнело. Ветер усилился, а дождь разошёлся не на шутку. Вдали то и дело сверкали молнии, а чуть погодя мощные раскаты грома сотрясали все вокруг.
– А если серьёзно… – Леший последовал моему примеру и, потянувшись, встал. – Надо Скворцову в тёмном уголке зажать по-хорошему и припугнуть. А там, глядишь, наша Варвара-краса и сама надоумит свою мамашку держаться от Геннадьевича подальше.
– Я против насилия, вы знаете. – Рыжий приласкал Гая, покорно свернувшегося в его ногах, а потом с хитрым прищуром взглянул на меня. – Но что касается Скворцовой, я согласен с Лёхой: хорошая взбучка этой мелкой занозе точно не повредит!
– Вы смерти моей захотели, зажиматели?! – высунув руку под дождь, я позволил холодным каплям хоть на йоту остудить мой пыл. – Теперь уж батя точно любого порвёт за девчонку!
– А ты не подставляйся! – пожал плечами Лучинин.
– Скворцова, конечно, хитрая, но мы в разы хитрее! – явно что-то задумав, протянул Лёха.
– Надо место найти такое, чтоб ни камер, ни свидетелей! – Шестерёнки в башке Рыжего крутились с бешеной скоростью.
– Давайте сюда её ещё притащим! – огрызнулся я в ответ.
– Зачем сюда? – масленым голосом пропел Камышов. – У меня ж днюха завтра – весь дом в «Речном» в моём полном распоряжении, а там ни камер, ни стукачей, ни лишних глаз…
– Ни Скворцовой! – от души рассмеялся Илюха: мы все понимали, что затащить Варю в берлогу к Камышову – непосильная задача!
– Я, кажется, знаю, как заманить мышку в мышеловку! – От внезапно взорвавшейся в сознании идеи у меня мурашки разбежались по коже.
Я вытащил из кармана мобильный: семнадцать пропущенных, четыре эсэмэски – все от отца. Старик явно волновался, а я решил сыграть против правил!
– Алло, пап? – Я прижимал мобильный к уху, чтобы за гулом дождя не упустить ни слова. Впрочем, слушать отца я не собирался! Мне было нужно, чтобы он услышал меня!
– Я тут подумал: будь по-твоему, бать! – отчаянно врал я по пути к цели. – Кристина так Кристина – мне всё равно, лишь бы в радость!
– Сынок… – безжизненным голосом прохрипел в ответ батя, но я снова его перебил:
– Па, а давай завтра ужин забабахаем: ты, я и Скворцовы. Познакомимся поближе, пообщаемся. Как ты на это смотришь?
– Ужин? – растерянно переспросил старик и тут же поспешил с ответом:
– Пусть будет ужин, – выдохнул он с нескрываемым облегчением. – Ты только возвращайся, сын, ладно?
– Обязательно! – Сбросив вызов, я подмигнул Лешему: всё шло по плану!
Глава 4. Пай-девочка
Варя
Время летело как сумасшедшее. И пусть по выходным оно всегда ускорялось, сегодня минуты таяли на глазах! Казалось бы, только недавно я вернулась с утренней пробежки, как уже пора было одеваться к прокля́тому ужину.
Стрелка часов безудержно спешила к пяти, а это означало только одно: встречи с Митей и его отцом не избежать!
Бросив отрешённый взгляд на груду шмоток возле зеркала, я обречённо вздохнула: видеть мать с Добрыниным-старшим, с этим облезлым подобием мачо, было до поросячьей отрыжки противно. В голове на репите одна за другой звучали зомби-фразы, которыми вчера мать пыталась пробить мою броню, да только тщетно!
«Я так счастлива, дочка!»
«Володя сделал мне предложение!»
«Вот увидишь, доченька: Володя – необыкновенный!»
«Варюшка, мне кажется, с появлением Володи я только жить начала!»
– Володя! Володя! Володя! – засунув два пальца в рот, я изобразила рвотные позывы, да вот незадача: до моего неприятия этого самого Володи никому не было дела!
Мать ещё в час дня укатила в салон красоты, а отец, заслышав в мобильном мой голос, в котором звучали слёзы, пообещал перезвонить сразу, как доберётся до дома, но, видимо, по пути его слопали крокодилы. Я же, как дура, вторые сутки напрасно ждала его звонка и втихую мотала слёзы на кулак.
Смириться с выбором матери и предстоящим родством с семейством Добрыниных было для меня за гранью: слишком сильно я ненавидела Митю, чересчур хорошо за годы учёбы изучила его отца – депрессивного мямлю, волею случая занявшего место директора школы!
Настроение летело с горы. В глазах то и дело рябило от слёз. Меня не радовали ни по-летнему яркое солнце за окном, ни новое платье из последней коллекции, ни привезенный бабушкой из Казани настоящий чак-чак. Я бездумно слонялась по квартире в растянутой футболке и с бесформенным гнездом из волос на голове и проклинала своё вчерашнее обещание, данное матери: не ударить в грязь лицом, быть на высоте и хотя бы на один вечер попытаться стать паинькой. Мама хотела от меня невозможного, но знала, куда надавить, чтобы я согласилась: слёзы в её глазах стали для меня неоспоримым аргументом!
– Только один ужин! Всего один вечер! – бормотала я себе под нос, искренне веря в силу самовнушения. – Я справлюсь! Я смогу! Ради мамы… Я обещала!
Но сколько ни мычи, коровой не станешь! Вот и у меня опускались руки, а от слёз всё чаще щекотало в носу. Но самое поганое – мне даже не с кем было поговорить…
Моя единственная подруга, Оксанка Вихрева из десятого «Б», досрочно окончив учебный год на одни пятёрки, ещё позавчера укатила к бабке в глухую деревню. Там не было ни связи, ни интернета, ни нормальных условий, зато в соседней избе жил Стёпа Вахромеев – сын местного лесника и первая Оксанкина любовь…
Я не особо разделяла выбор Вихревой, да и вообще, глядя на неё и на легкомысленное поведение собственной матери, всё больше убеждалась, что любовь – это зло! Влюблённые люди до смешного глупые, жалкие и уязвимые! Они оторваны от реальной жизни и смотрят на мир, как в кривое зеркало: плешивые стариканы им видятся сказочными принцами, а недалёкие мужланы – пределом девичьих мечтаний! Тьфу!
– Если и влюбляться, то с умом! – строго погрозила я пальцем собственному отражению и тут же вздрогнула, заслышав скрип дверного замка из прихожей.
– Варя, ты уже собралась? – прокричала с порога мать.
– Нет! – гаркнула я в ответ и, смахнув с лица непрошеные слёзы, плюхнулась пятой точкой на кровать.
– Варя! – с укором бросила мама и зацокала каблучками по коридору.
Уже в следующее мгновение дверь в мою спальню приоткрылась, а пространство комнаты заполнилось сладковатым ароматом женских духов.
– И как это прикажешь понимать?! – Осмотревшись, мама гулко вздохнула.
В отличие от меня родительница была при полном параде: причёска, макияж, платье… Она вся сияла, да и выглядела лет на десять моложе. В таком виде мать могла с лёгкостью очаровать любого мужчину, но по глупости выбрала не того…
– Володя уже подъезжает к «Фаджоли» вместе с сыном, а ты сидишь здесь в таком виде! – Она разочарованно развела руками.
– Иди без меня, мам. – Я с наигранным сожалением пожала плечами и для пущей убедительности шмыгнула носом.
– Что значит – без тебя? – Гулко вздохнув, она схватилась за голову. – Это же всё ради вас – тебя и Митюши!
– Митюши?! – Я поморщилась от уменьшительно-ласкательной формы имени Добрыни, как от прокисшего борща-недельки. – Где ты «Митюшу» там нашла, мам? Шкаф под два метра! Одуванчик-переросток! Шпала ржавая! Лыжа левая!
– Достаточно, Варя! – рыкнула на меня мать и недовольно покачала головой. – Я, кажется, просила тебя…
– Быть паинькой? Я помню, ма! – Я обречённо отвела взгляд. – Вот только это так не работает! Я на дух не переношу Добрыниных – ни младшего, ни старшего! Первый – хам, каких ещё свет не видывал, а Володенька твой плешивый только и думает, как лапу свою морщинистую в наш кошелёк запустить! Сам-то ни черта не может!
– Хватит! Замолчи! Ты угомонишься когда-нибудь?! – окончательно озверев, взъелась на меня мама. – Чего ты добиваешься своим поведением, а?!
Её по обыкновению нежный и мелодичный голос сейчас раскатами грома отлетал от стен и отдавался в ушах самой неудачной композицией Мэрилина Мэнсона.
– Просто хочу, чтобы ты одумалась! – пропищала я в свою защиту.
Обхватив себя руками, я вся сжалась от материнского непонимания и криков и даже не заметила, как новая порция слёз ручейками побежала по моим щекам. Мне было обидно, очень! А мать – глуха…
– Ты же ещё молодая и красивая! Да ты можешь сделать так… – Я щёлкнула в воздухе пальцами. – И рядом с тобой появится настоящий мужчина, а не вот этот вот с залысинами на башке и вечно депрессивным взглядом! Мам, ну, найди себе другого, пожалуйста!
– Знаешь, что, Варя… – Мать дрожащей рукой прикоснулась к губам. В её глазах, таких любимых и родных, искрились слёзы, и ощущать себя причастной к ним было просто невыносимо. – Я не ожидала от тебя такого…
Мама больше не кричала. Она села на край кровати и, промокнув тыльной стороной ладони солёные дорожки на своих щеках, отвернулась к окну.
Мама редко меня ругала, да почти никогда, и видеть её сейчас такой было до жути больно. Но куда больнее было осознавать, что с появлением Добрынина в нашей жизни я окончательно лишилась матери…
– Как ты не понимаешь, дочка? – словно в доказательство моих страхов, прошептала она. – Я люблю Володю…
– А меня? – спросила с опаской. – Меня ты больше не любишь?
– Что за глупости, Варя! – Гулко выдохнув, мать смерила меня недоуменным взглядом и замотала головой. – Конечно, люблю!
– А кого сильнее? – Я понимала, что вела себя, как пятилетний ребёнок, но в тот момент согласна была на всё, лишь бы фамилия Добрыниных больше никогда не звучала в нашем доме.
– Тебя, разумеется. – Мама ответила буквально сразу, не задумываясь, а я улыбнулась, придвинулась к ней чуть ближе и прижалась щекой к её плечу.
– Тогда зачем нам твой Володя? Без него было так хорошо, мама! – Я знала, что играю подло, не по правилам, не по чести, но впустить в наш с мамой мир чужого человека, а тем более с фамилией Добрынин, означало одно: навсегда разрушить его!
– Поверь, Варя, с Володей и Митей нам станет ещё лучше! – Мама обняла меня одной рукой, второй же аккуратно, чтобы не испортить свой шикарный макияж, продолжила вытирать слёзы. Глупая и влюблённая, она глубоко заблуждалась, а я всё острее понимала: переубедить её в одночасье было задачей нереальной, но вполне достижимой, если действовать не спеша и вдумчиво.
– Ладно. – Я прикинулась той самой пай-девочкой, о которой так мечтала мама. – Поможешь мне собраться?
– Конечно, дочка! – Она чмокнула меня в щеку и рьяно взялась за дело.
Уже через полчаса от прежней меня, растрёпанной и неопрятной, не осталось и следа! Мои раскрасневшиеся от слёз глаза и распухший нос мама ловко спрятала под невесомым слоем макияжа, а взлохмаченные волосы быстро собрала на моём затылке в высокий хвост. Вместо пушистых тапочек, на ногах у меня теперь красовались модные туфли на тонком каблучке, а место безразмерной футболки заняли узкие джинсы и воздушная полупрозрачная блузка-майка цвета слоновой кости. Строгий блейзер удачно завершил образ, придав ему некой серьёзности, и визуально сделал меня чуть выше и стройнее. Я, и правда, выглядела неплохо и даже на какое-то время умудрилась забыть, ради чего всё это…
Впрочем, стоило нам с мамой переступить порог «Фаджоли», как ненавистная реальность тут же напомнила о себе, циничным взглядом Мити стерев улыбку с моего лица.
Глава 5. Один удар – четыре дырки
Митя
Музыка с запахом нафталина, прилизанные официанты, бесконечные тосты в честь юбиляра за соседним столом – отец явно промахнулся с выбором ресторана. Впрочем, с выбором невесты он не угадал куда больше!
Уже минут тридцать мы протирали штаны в светлом зале «Фаджоли» и, потягивая из бокалов обычную воду, изнывали от скуки в ожидании Скворцовых. Как истинные стервы наши дамы задерживались…
Отец заметно волновался. Потирал шею, смахивал невидимые пылинки с чёрной ткани пиджака и то и дело вертел головой по сторонам.
Я сидел тихо. Пока отец мотал нервы на кулак, я чекал новостную ленту в соцсети. Та сплошь была усыпана фотками с пати Лешего. В отличие от бати Камышов умел пускать пыль в глаза – о безбашенных вечеринках в его загородном доме слагали легенды. Вход на пати обычному смертному был заказан – собирались только свои! Остальным оставалось довольствоваться сторисами в ленте и завидовать по-чёрному. Правда, сегодня и я ощущал себя за бортом, и виной тому, как обычно, была Скворцова…
– Ну наконец-то! – Заметив в дверях свою будущую мачеху и Варю, я выдохнул и расслабленно откинулся на спинку кресла. – Не прошло и года!
– Митя! – Шикнув на меня, батя сорвался с места, но прежде чем броситься навстречу дамам, напомнил: – Ты обещал! Не подведи меня, сынок!
Уже в следующее мгновение, рассыпаясь в слащавых комплиментах, отец подвёл Кристину к нашему столику. Я же, смерив презрительным взглядом её дочурку, галантно встал и сдержанно улыбнулся.
– Кристина, познакомься. – Отец был смешон в своём волнении. – Это мой сын Дмитрий.
– Мы знакомы, Володь. – Скворцова-старшая похлопала старика по плечу и сверкнула глазками в мою сторону. – Правда, Митя?
– Рад встрече, Кристина Леонидовна! – Не прекращая улыбаться, я вежливо кивнул в ответ. – Вы сегодня просто неотразимы!
– Спасибо, Митюша! – Зазноба отца залилась румянцем, пока я отчаянно заглушал в себе рвотные позывы. Нет, мать Вари, и правда, выглядела хорошо для своих лет, просто концентрация Скворцовых на квадратный метр откровенно зашкаливала!
Продолжая изображать из себя джентльмена, я отодвинул для мелкой оторвы кресло. Варя с недоверием царапнула меня взглядом, но препираться при стариках не решилась. Она покорно заняла место за столом по правую руку от меня и даже натянуто улыбнулась, когда с моих губ сорвался дежурный комплимент.
– Прекрасно выглядишь, сестрёнка! – пропел я елейным голоском, дабы усыпить бдительность предков.
– Спасибо, – прошипела Скворцова, едва сдерживаясь, чтобы не ответить мне в своей привычной манере и, не дай боже, не показать мне при всех средний палец.
– Меню? – спросил я между делом и потянулся за кожаной папкой на краю стола.
Варя кивнула, а я, раскрыв перед носом заразы список блюд, ядовито прошептал ей на ухо:
– Жрать после шести вредно! Особенно тебе, Скворцова!
Девчонка жадно хапнула ртом воздух, но промолчала. Я же, довольный собой, вернулся на место.
Время тянулось тугой резиной: Кристина никак не могла определиться с выбором, отец отпускал дебильные шуточки, нерасторопные официанты не спешили с заказом. Я с ума сходил от скуки, с деланым интересом слушая о городских пробках, о погоде и прочей лабуде. За бессмысленной болтовнёй родители явно прятали своё смущение и неуверенность, я же с трудом сдерживал нарастающее внутри меня раздражение. Челюсти сводило от натянутых улыбок, а язык так и чесался высказать всё начистоту. Чтобы не ляпнуть лишнего, я сосредоточился на еде: азу по-домашнему было великолепно – по крайней мере, в разы привлекательнее собравшейся за нашим столиком компании.
– Так где вы познакомились? – Потягивая из стакана вишнёвый сок, Варя уставилась на моего отца.
Я хмыкнул: можно было подумать, она не знала…
– Если тебе неинтересно, закрой уши! – фыркнула в мою сторону стерва и снова переключила внимание на предков. Лживая дрянь! Сегодня она была на высоте!
Строгий костюм, аккуратный хвост, идеальная осанка – узнать в сидящей рядом со мной девушке Варю Скворцову было практически нереально. Тихая, скромная, деликатная, она отменно играла на публику. Да вот незадача: я и сам был не промах!
– С чего ты взяла? – Я с деланым удивлением округлил глаза. – Мне очень интересно, правда! – Очаровательно улыбнувшись, я перевёл взгляд на Кристину. – Хотя, мне кажется, я догадываюсь!
Мать Вари смущённо кивнула.
Стройная, подтянутая, ухоженная, она казалась моложе отца лет на десять, да и вообще не особо смотрелась с ним рядом. Одно её платье стоило половину отцовской зарплаты, да и этот ужин в «Фаджоли» откровенно бил по карману старика, хоть он и запрещал мне об этом думать.
– Всё верно, сын! – рассмеялся батя, положив в рот кусочек сладкого перца. – Мы познакомились в моём кабинете!
– Благодаря тебе, Варюша! – прощебетала Кристина, а я поморщился.
В Варькиной матери меня бесило абсолютно всё: приторный тембр её голоса, сладковато-удушающий аромат духов, её смех, ужимки и раздутое до масштабов Вселенной стремление понравиться мне любой ценой. Но больше всего выводила из себя её идиотская привычка называть всех подряд уменьшительными именами: Варюша, Митюша, Володенька… Тьфу!
– Благодаря мне? – едва не захлебнувшись соком, переспросила Варя и закашлялась.
– Давай постучу! – Как настоящий рыцарь я тут же вызвался помочь несчастной и от души проехался ладонью по хребту Скворцовой.
– Лучше? – ехидно уточнил.
– Да! – прошипела она в ответ, стиснув челюсти. – Спасибо, Митюша!
Моё имя Варька произнесла нарочито медленно и с издевкой, прямо как её мать… Стерва малолетняя!
– Да не за что, Варежка! – Я подмигнул мелкой пигалице, нарочно исковеркав её имя. – Мы же теперь не чужие с тобой! Ты только скажи – я с радостью повторю!
Скворцова сузила свои глазёнки-щёлочки и шумно выдохнула, но ответить не успела: мой батя её опередил.
– Твоё личное дело, Варвара, – одно из самых увесистых, – усмехнулся он, не сводя глаз с Кристины. – Мне так часто приходилось вызывать твою маму в школу, что однажды я понял: без неё уже не могу…
– Круто! – поджав губки, кивнула Варя и снова схватилась за сок. Жадными глотками она осушила стакан и со стуком опустила его на стол.
– Ты не поверишь, Варь… – Отец мечтательно вздохнул и поспешил налить девчонке новую порцию вишнёвого сока. – Было время, когда я с нетерпением ждал от тебя очередных проделок.
– Просто замечательно! – буркнула себе под нос мелкая Скворцова и схватила вилку. Как одержимая, она принялась гонять по тарелке одинокую оливку, избегая зрительного контакта с предками. Мне даже на миг показалось, что их союз и ей костью стоял поперёк горла, а потому поспешил проверить свою догадку.
– О, а вы, Кристина Леонидовна, не промах! – Вальяжно развалившись в кресле, я криво ухмыльнулся. – Нашли-таки верный способ совместить неизбежное с приятным.
– На что это ты намекаешь? – смазанные красным полусладким шестерёнки в мозгах бати работали через раз.
Зато Кристина всё поняла сразу и правильно. Она стыдливо отвела взгляд и словно невзначай прикрыла рот тыльной стороной ладони.
«Так-то, дамочка! Это тебе за моё разрушенное трудовое лето в седьмом классе!»
– Бать, да я просто переживаю, что после нашего с Варькой выпуска потребность в тебе отпадёт, – пояснил я отцу, попутно наслаждаясь алеющим румянцем на щеках несостоявшейся мачехи. Неужели я попал в цель?!
Жаль, всю малину испортила Варя, вновь закашлявшись.
– Постучать? – Я свысока глянул на одноклассницу. Урок для Скворцовой-младшей я приберёг на десерт, а потому сейчас Варька со своим кашлем была совсем не к месту.
– Себе постучи, и желательно – по башке! – сорвалась на крик Скворцова, явно позабыв, где сидит.
Я рассмеялся: вот и настоящая Варя пробилась сквозь маску паиньки! Что ж, бате было полезно взглянуть на будущую падчерицу без прикрас! Жаль, мозги отца всё ещё находились под действием полусладкого.
– Митя! – рявкнул он на меня разъярённым бульдогом. – Извинись! Немедленно!
– А кого я обидел? – пожав плечами, включил дурака.
– Всё хорошо, Володенька! – Кристина вмиг опомнилась и принялась успокаивать моего батю. Да только поздно было: до старика наконец дошло каждое моё слово.
– Дмитрий, я жду! – раздувая ноздри, пригрозил он мне. Лицо его тут же пошло алыми пятнами, а костяшки пальцев, напротив, побелели – так сильно он сжимал в кулаке вилку.
Я решил не перечить: насолить отцу или вогнать его Кристину в краску было делом плёвым, моей же целью на сегодня числилась Варя…
– Кристина Леонидовна, – опустив плечи, я изобразил раскаяние. – Простите, если мои слова прозвучали грубо!
– Всё нормально, Митюша. – Она постаралась улыбнуться, но уголки её губ заметно подрагивали. – Я всё понимаю…
Кристина избегала смотреть мне в глаза, нервно теребила ткань отцовского пиджака и явно не знала, как закончить начатую фразу. Впрочем, батя пришёл ей на подмогу.
– Давайте сменим тему! – пробасил он, и все согласились. Правда, новые темы никак не приходили на ум. Никому, кроме меня…
– О погоде мы уже поговорили, дураков и дороги поругали… – начал я издалека.
Отец тут же смерил меня строгим взглядом, Кристина вся съёжилась, и только Варя уже битый час по-прежнему измывалась над оливкой в своей тарелке. В моей же азу давно закончилось, а потому и поводов для молчания не оставалось.
– А давайте поговорим о планах на лето? – предложил я новую тему для разговора, вполне безобидную и нейтральную…
Отец с облегчением выдохнул, Кристина хлебнула воды из стакана, Варя же… Варя, казалось, и вовсе была не здесь – все её мысли занимала непокорная оливка.
Я усмехнулся, и пока эти самые планы не посыпались на меня из уст предков, как хлам из мусоровоза, я несколько сузил тему для обсуждения.
– Кристина Леонидовна. – Не раздумывая долго, я выбрал жертву. – Вы уже назначили день свадьбы?
– День свадьбы? – Осмотревшись по сторонам, словно ответ на мой вопрос был выведен мелом на одной из стен, отцовская пассия снова впала в ступор, правда, на сей раз ненадолго, ибо из забытья вышла Варя.
С грохотом уронив вилку на пол, моя новоявленная сестрёнка что-то невнятно пробормотала и, с мерзким скрипом отодвинув кресло, сию секунду залезла под стол. Чокнутая, не то слово!
– Ну так как? – Пока Варя ползала по полу в поисках вилки, я поочерёдно смотрел то на отца, то на Кристину, напоминая о своём вопросе.
– Мы-ы… – протянул батя, почёсывая лоб. – Мы ещё не решили – думаем пока!
Скворцова-старшая покорно кивнула, соглашаясь с Володенькой, а я снова не удержал язык за зубами:
– Кристина Леонидовна… – Склонив голову набок, я сочувственно нахмурился. – Позвольте дать вам совет: хватайте быка за рога! А не то батя у меня вон какой нерешительный, вдруг передумает…
Не успел я договорить, как ощутил острую, ни с чем не сравнимую боль, и не где-нибудь, а в районе правой ягодицы. Вскрикнув от неожиданности, я поспешил обнаружить источник дискомфорта и посмотрел под стол. Я ожидал чего угодно – от простого мышечного спазма до случайно заблудшей в ресторан дворняги, решившей поужинать мной. Но из-под стола на меня смотрела Варя. В правой руке она сжимала орудие преступления – начищенную до блеска вилку, левую же сложила в кулак, по обыкновению оставив на свободе средний палец.
– Дрянь! – прошептал я одними губами.
– Сволочь! – так же беззвучно ответила мне Скворцова.
Глава 6. Побег
Варя
Весь вечер я держала себя в руках, выслушивая хамские подколы Добрыни. Я дала матери слово, что буду тихой и вежливой. Жаль, её плешивый Володенька не взял подобного обещания со своего отмороженного сынка. Я до последнего надеялась, что старшему Добрынину хватит мужества заступиться за любимую женщину, но куда там – мужичонка даже не втыкал, насколько обидными были слова его отпрыска. Зато моё терпение трещало по швам!
Я всё ещё сидела под столом, благо, с моим небольшим ростом это не было проблемой. Ехидно улыбаясь, я продолжала показывать Мите средний палец и, довольная собой, жалела только о том, что так и не смогла продырявить зубчиками вилки дурацкие джинсы придурка. И кто бы мне раньше сказал, что это так непросто?! В любом случае Добрыне было сейчас, ай, как больно, и это главное!
Дело оставалось за малым: как ни в чём не бывало вернуться за стол. А потому я быстренько вспомнила все уроки актёрского мастерства, которые за компанию с Оксанкой посещала на весенних каникулах, и взволнованно прокричала:
– Ой-ой-ой! Я тебя задела, Митюша? Прости, я не нарочно!
Мой голосок был насквозь пропитан глубоким сожалением – не поверить было невозможно! Хорошо, что родители не могли видеть, как ядовито я в этот момент улыбалась пострадавшему!
– Задела? – оскалился Митя, голодным драконом раздувая ноздри. Одной рукой он придерживал белоснежную скатерть, второй – растирал ягодицу в месте моей маленькой мести. – Ты мне ногу продырявила, Скворцова! Совсем крыша поехала?
– Я такая неуклюжая! – виновато пропищала я и, наивно хлопая глазками, показала Добрыне язык. – Прости, просто вилка из рук выскользнула!
– Что случилось, сын?
– Митюша, в чём дело?
– А Варя где?
– Что вообще происходит, Варвара?
Родители наконец обнаружили мое исчезновение, и я поспешила вылезти из своего укрытия. Наспех отряхнувшись и ещё раз театрально извинившись, я заняла своё место рядом с Митей, сделала глоток приторного сока и, окончательно вернувшись в образ пай-девочки, улыбнулась будущему отчиму:
– Так о чём шла речь, Владимир Геннадьевич? Я всё пропустила…
– Митя хотел узнать точную дату свадьбы, – выдохнул он и, смерив сына укоризненным взглядом, вернулся к ужину.
По всей вероятности, у Митиного отца была вставная челюсть – иного объяснения, зачем Добрынин-старший каждый кусочек пищи монотонно пережёвывал по триста раз, я найти не могла.
– Ого! – делано удивилась. – А что, уже есть точная дата?
Я всё ещё улыбалась, но с каждой минутой скрывать от окружающих собственную душевную боль получалось всё хуже. Одно дело строить из себя примерную дочурку на публике, и совсем другое – всё отчётливее осознавать, что происходящее вокруг не сон.
– Нет, нет, – суетливо ответила мама, отчего-то не решаясь посмотреть мне в глаза. Она всё понимала, в отличие от Добрыниных видела меня насквозь, но сегодня я числилась в аутсайдерах.
– Мы с Володенькой никуда не спешим! – Промокнув губы салфеткой, мать сконцентрировала всё своё внимание не на мне, а на сидящем рядом с ней обрюзгшем мужике, уплетающем болоньезе. – Правда, дорогой? – нежно прощебетала она, смахнув невидимую пылинку с его плеча.
А мне стало обидно! Очень! Ещё и Митя под ухом так некстати ухмыльнулся…
Мамин же Володенька с готовностью кивнул: нормально ответить мешал набитый макаронами рот. Ну и клоуна мать выбрала себе в спутники жизни!
– Всё верно! – Я улыбнулась из последних сил, с трудом сдерживая подступающие к горлу слёзы. – Спешка хороша лишь при ловле блох!
Отодвинув от себя стакан с вишнёвым соком, я отвернулась: смотреть на воркующих стариков было до невозможного мерзко.
– Варя! – осадила меня мать. Тон её откровенно намекал, что хорошие девочки за столом о блохах не говорят. Правда, мы с ней обе знали: из хорошего во мне было только имя!
– А что я такого сказала? – притворно удивилась я наконец получив свою порцию материнского внимания. Правда, на меня родительница смотрела не так нежно, как на своего макаронника. Напротив, в её взгляде, слегка прищуренном и строгом, читалось откровенное недовольство моим поведением. Наверно, поэтому хрупкая маска паиньки вмиг разлетелась вдребезги, а с губ сорвалась грубость:
– Спешат со свадьбой либо по глупости, либо по залёту! Вы на дураков не похожи!
Неровно вздохнув, мама прикрыла ладонью рот, а её несчастный Володенька, явно не ожидавший от меня подобного заявления, внезапно поперхнулся.
– Твой выход, стукач! – Я бросила на Митю ядовитый взгляд, но Добрыня, как и его отец, соображал сегодня крайне туго. – Чего сидишь, инвалид? Папочку спасай!
Но, по всей вероятности, ловким ударом вилки я нейтрализовала не только умственный, но и слуховой центр парня: Митька продолжал раскисать в кресле полудохлой амёбой и равнодушно, словно со стороны, наблюдал, как Владимир Геннадьевич приходил в себя.
– Ты чего завис, Добрынин?
Я скрестила руки на груди и исподлобья посмотрела на одноклассника. Митя же в ответ лишь крепче стиснул челюсти, но промолчал.
А между тем за нашим столиком творилась настоящая вакханалия: Добрынин-старший беспрерывно кашлял, мать суетилась возле него, как курица-наседка, а обслуживавший нас официант только и успевал, что подносить воду.
– Да расслабься ты, Митюша! – брякнула я, пока нас никто не слышал. – Моя мать не настолько сумасшедшая, чтобы детей рожать твоему блаженному папаше!
– Ты хотела сказать, что она слишком стара для этого! – вмиг очнувшись, выплюнул Митя.
– Нет. – Я покачала головой, мысленно втыкая с десяток вилок в голую задницу парня. В прошлом году маме только-только исполнилось сорок – смешной возраст! Но объяснять это Митьке было неблагодарным занятием!
– Возраст здесь ни при чём! – фыркнула я в ответ.
Внутри всё клокотало от желания поставить зарвавшегося парня на место, а потому я судорожно прокручивала в голове всевозможные варианты ответной колкости и не заметила, как за нашим столиком снова воцарилась тишина.
– Проблема в другом, Митюш! – Цокнув языком для важности, я устремила взгляд на потолок. – Просто твой отец беден, как церковная мышь.
– Не переживай, Варвара, я достаточно зарабатываю, – вместо Мити пробасил Владимир Геннадьевич, а я чуть не свалилась со стула. – И на братика тебе хватит, и на роспись, и на свадебное путешествие ещё останется.
Боже, как же мне хотелось сейчас провалиться сквозь землю или хотя бы снова залезть под стол, чтобы до конца ужина носа оттуда не показывать! Казалось, все посетители «Фаджоли» в эту минуту смотрели на меня с укором! Больше всех, разумеется, вгрызалась в меня разочарованным взглядом мама. Она отрешённо качала головой и не верила своим ушам. Да я и сама готова была влепить себе оплеуху! Понимала, что должна была как-то извиниться, попытаться всё объяснить, но мерзкий шепоток Мити над ухом снова спутал все карты.
– Ауф! – прошипел он злорадно. – Наша Варя села в лужу? Теперь не отмоешься, Скворцова! Но ты попробуй: валяться в чужих ногах вам с матерью на роду написано!
Сглотнув, я собрала в кулак остатки воли и, пройдясь по Мите презрительным взглядом, отважно посмотрела в глаза директора школы.
– Свадебное путешествие? – уточнила я с наигранным восхищением. – Вот это да! Реально круто! Мама всегда мечтала по Золотому кольцу сгонять, а то всё Милан да Париж!
– Дочка! – дрожащим голосом всхлипнула мать, пока её суженый, сдерживая гнев, покрывался багровыми пятнами.
– Ну и дрянь же ты, Варя! – окрысился Митя и поспешил отсесть от меня подальше, но наклонившись, нечаянно зацепил скатерть.
Мимолётный рывок. Грохот посуды. А уже в следующее мгновение по рукавам моего блейзера струился вишнёвый сок, оставляя на ткани уродливые разводы.
Впрочем, я была благодарна Мите: сам того не ведая, он подкинул мне веский предлог, чтобы уйти. Соскочив с места, я извинилась, а потом со всех ног бросилась в уборную.
Тесная уборная два на два. Тусклая лампа под потолком, на стенах – бежевый кафель. Здесь пахло хлоркой и яблочным освежителем воздуха – такое себе место для уединения. Включив воду на полную мощность, я вцепилась в края раковины и уставилась на своё отражение в зеркале. Меня всё ещё трясло… Я не хотела быть грубой, да и хамить старшим не по мне, но по факту ощущала себя сейчас настоящим монстром. Я не знала, как вернуться за стол, как смотреть в глаза матери, о чём говорить с Митькиным папой…
Набрав в ладони холодной воды, я поспешила умыться. Стало немного легче дышать, но ровно до тех пор, пока я не наткнулась на своё отражение… Тушь потекла, тени расплылись фингалами под глазами. Вкупе с заляпанным блейзером и напрочь испорченными джинсами сейчас из зеркала на меня смотрела настоящая чупакабра! Зажмурившись, я тихо застонала.
Но как же я ошибалась, полагая, что хуже быть не могло!
Уже в следующее мгновение дверь в уборную с грохотом отворилась, а за моей спиной вырос мощный силуэт Добрыни… Я даже ойкнуть не успела, как подонок навалился на меня сзади всем своим нешуточным весом и заржал.
– Нифасе, ты, Скворцова, страшная!
– Какого чёрта ты здесь забыл, идиот?! – п Попустив мимо ушей очаровательный «комплимент», я попыталась заехать локтем в грудь мерзавца, но куда там – Митя держал меня слишком крепко.
– Да вот, отпросился тебе помочь, – прошипел он и тут же закрыл дверь тесной уборной на щеколду. – Но, боюсь, тебе, Скворцова, уже ничего не поможет!
Продолжая ржать, Митя презрительным взглядом скользнул по моему потёкшему отражению. Я же, не оставляя попыток высвободиться, дёргалась в его руках и, ощущая себя раздавленной букашкой, дышала как паровоз.
– Интересно, это у вас с матерью семейное? – Призадумавшись, Добрынин нахально прикусил губу.
По-прежнему задыхаясь от его наглости, я вопросительно взглянула на придурка.
– Из людей в жаб превращаться! – пояснил недоделанный клоун и пуще прежнего развеселился. – Надо батю предупредить, пока не поздно!
– Давай! Тапки в зубы – и вперёд! – огрызнулась я. – С другой стороны, мы хоть иногда на людей похожи, тебе же с твоим плешивым папочкой даже это не светит. И зимой, и летом вы с ним одного цвета – серой плесени!
– Пыхти, пыхти, Колобок! – ощетинился Добрынин, ещё крепче прижав меня к чёртовой раковине. Руками он упёрся в зеркало, а своими погаными губами опустился к моему уху. – Дыхательная гимнастика тоже спорт. Глядишь, стройнее станешь!
– Да пошёл ты! – прохрипела я, уставившись в его глаза.
Я не моргала. Почти не дышала. И пока Митька смотрел на меня в ответ, поднесла руки под струю ледяной воды и, набрав полные ладони, со всей дури прыснула в лицо Добрыни.
– Упс! – прочирикала невинно. – Опять эта моя неловкость!
– Придурочная! – вспыхнул он тут же и на мгновение отступил, чтобы смахнуть с лица капли. Я же, не теряя времени, зачерпнула ещё воды и, развернувшись, вылила её на его ширинку.
– Смотри-ка, Митя, и твоя репутация дала течь! – Я от души рассмеялась, наблюдая, как мокрое пятно расползается по голубой ткани джинсов. – Не переживай так! Я слышала, недержание в твоём возрасте ещё можно вылечить!
Митя зарычал, давясь оскорблениями в мой адрес. Я же рассмеялась.
– Ладно-ладно! – Я подняла руки в примирительном жесте. – Я согласна признать свою вину!
Добрынин нахмурился, явно не улавливая ход моих мыслей. Я же, позабыв, что выгляжу, как принцесса помойки, с важным видом задрала нос кверху и упёрла руки в боки.
– Ну как же, Добрынин… – Для пущей убедительности я повела плечами. – Ты стучался! Ты скулил под дверью! Ты слёзно умолял уступить тебе место на фарфоровом друге. А я, такая бездушная и жестокая, не открыла… Как ты думаешь, предкам такая версия зайдёт?
На всякий случай я потеснилась к стене, понимая, что играла с огнём. Но Митя молчал! Скрипел зубами. Нервно сжимал и разжимал кулаки. Ненавидящим взглядом сворачивал мне шею. Но молчал! И это пугало меня больше всего!
– Ладно. – Мне как-то резко расхотелось улыбаться. – Пошутили, и хватит! Не знаю, как тебе, Добрынин, но мне не по кайфу тусить в вонючем сортире. Может, в коридоре продолжим, а?
– Не по кайфу? – сквозь зубы процедил Митя и криво ухмыльнулся.
Я была готова ко всему: к новым оскорблениям, насмешкам, тычкам… Но Добрынин меня удивил. Запустив пятерню в короткие волосы невзрачного мышиного цвета, он согласился со мной…
– Мне тоже, – произнёс на выдохе и снова замолчал.
Раскрыв рот, я ждала продолжения, подвоха, колкости, но Митя не спешил оправдывать мои ожидания. Он просто стоял напротив и молчал.
– Добрынин, ты какого Винни-Пуха ворвался ко мне? От скуки? Туалетного амбре в жизни не хватало? – Молчание Мити выводило меня из себя.
– Я поговорить пришёл, Варь, – спокойно ответил Добрыня спустя время и между делом навалился спиной на запертую дверь. – Давай на пàру свалим отсюда, а?
– Эм-м… – Моргнув несколько раз, я склонила голову набок. – В чём подвох, Митюша?
– Да ну тебя, Скворцова! – небрежно фыркнул Митя. – У Лешего днюха в самом разгаре, а я тут с тобой и мамашей твоей время трачу.
– Так и вали! – Я продолжала с недоверием коситься на Митю. – Все только вздохнут с облегчением!
Нет, мне и само́й хотелось сбежать! Возвращаться за стол в таком виде было нельзя, да и чувство вины перед матерью голодной крысой грызло душу. Прилюдно просить прощения, оправдываться, а потом ещё часа два держать себя в руках и созерцать маминого хахаля было весьма сомнительным удовольствием, а довериться Мите – великой глупостью!
– Ага. – Добрынин треснулся затылком об дверь и обречённо вздохнул. – Так батя меня и отпустил! Он мне этим ужином все мозги промыл: веди себя хорошо, не смей грубить, не забывай про манеры…бла-бла-бла! Достал!
Митя закатил глаза к потолку и покачал головой. Отчасти я его понимала, но всё никак не могла взять в толк, при чём здесь была я. А потому медлила с ответом.
– Не тупи, Скворцова! – шикнул придурок спустя минуту. – Решайся уже! Или собралась в своём вишнёвом прикиде к ужину вернуться?
Я помотала головой.
– Вот и хорошо! Тогда сейчас шуруешь к своей мамочке и просишься домой!
– Но…
– Она, конечно, поворчит, – перебил меня Митя, – но глядя на тебя, ущербную и чумазую, согласится. Надеюсь, ты понимаешь, Скворцова, что тебя ждёт по пути домой?
Я нахмурилась, едва поспевая за ходом мыслей Добрынина, но тут же кивнула.
– Она задушит меня нотациями…
– А батя – меня. – Он прыснул со смеху, но сразу продолжил: – Поэтому оставим нашим стариков здесь. Пусть «Наполеоном» душу полечат – глядишь, и успокоятся! По рукам?
– Но как?
– Я предложу свою помощь! Скажу, что провожу тебя. Ты согласишься! Поняла?
– Допустим.
– Только давай без самодеятельности, Варя! – недовольно выплюнул Добрынин. – Из ресторана выйдем вместе – пусть голубки помечтают о нашем с тобой мире! – и сразу разбежимся.
– Ладно!
Я кивнула: план Мити показался мне весьма дельным. Добрынин же самодовольно хмыкнул и почти сразу вышел за дверь.
Выдавив на ладонь жидкого мыла, я поспешила смыть растёкшуюся тушь и уже минут через пять следом за Митей вернулась к нашему столику.
Неловко шаркая ногами и не смея поднять взгляда на мать, я смазанно извинилась перед Владимиром Геннадьевичем и тут же попросилась домой. Мама запричитала, Митькин отец начал что-то невнятное втирать о десерте, но я не вслушивалась и ждала, когда свою партию отыграет Добрыня. И нужно заметить, он справился на ура. Не прошло и десяти минут, как мы оба мчались к выходу из ресторана.
– Ну всё, Скворцова, бывай! – пробасил Митя, стоило массивным дверям «Фаджоли» закрыться за нашими спинами.
В отличие от меня Добрынин подготовился к побегу! На обочине возле крыльца его ждала тачка – наверно, такси… Меня же встретил моросящий дождь и сгущающиеся над головой сумерки. «Фаджоли», как назло, находился у чёрта на куличках, а я даже не задумалась о том, как попаду домой! Отсюда до ближайшей остановки было квартала два, не меньше, а я уже дрожала от холода, да и к пятнам от сока со скоростью света прибавлялись разводы от дождевой воды.
– Погоди, Добрынин! – крикнула я в спину однокласснику. – Подбросишь меня до остановки?
– Без проблем! – хищно ухмыльнулся Митя.
Смахнув с волос капли дождя, он открыл для меня заднюю дверцу авто – странного, совершенно не похожего на такси. Вот только шум ветра и бесконечная морось, бьющая по щекам, напрочь заглушили тихий голос моей интуиции. С благодарностью кивнув Добрыне, я заняла место в салоне чужого авто.
Глава 7. Мышеловка
Митя
Дьявольская ухмылка тронула мои губы. Захлопнув дверцу ржавой колымаги, я откинулся на спинку сиденья и, пристегнув ремень безопасности, подал условный знак водителю: можно в путь!
Ромыч, он же Шмель для своих и по совместительству старший брат Илюхи, одобрительно кивнул и тут же повернул ключ в замке зажигания. Проеденная молью кепка с чердака, весь в затяжках тошнотного цвета свитер, и, главное, папироска в зубах – для большей убедительности не хватало фингала под глазом, но даже так Ромыч отрабатывал свои три косаря на полную. Я же едва не покатился со смеху: видеть лучшего студента юрфака в таком прикиде было для меня в диковинку!
Движок серебристой «девятки» для приличия поворчал, но Шмель знал, как его уговорить. Уже в следующее мгновение мы тронулись с места.
В лобовое стекло отчаянно колотил дождь – дворники едва справлялись. Радиоприёмник то и дело сбивался с нужной частоты, неприятно царапая слух. Да и вообще атмосфера раздолбанной тачки времён царя Гороха была весьма удручающей.
Ясен пень, машину, как и водителя, мы с пацанами позаимствовали всего на пару часов.
Илюха выпросил развалюху у деда – та всё равно простаивала в гараже без надобности. Старик обычно возил в ней Гая в ветеринарку или на дачу, впрочем, не брезговал и рыбалкой, оттого и воняло здесь, не приведи, Господь, как, да и слой пыли на приборной панели можно было смело измерять линейкой – короче, полный зашквар. Но Варька, как и планировалось, устоять не смогла. Что ж, сама напросилась!
– Ты бы пристегнулась, Скворцова! – Не жалея сил, я пихнул выскочку локтем. Девчонка ойкнула и принялась ворчать.
Я не слушал: задача отвлечь матрёшку от созерцания пустых улиц была выполнена, и я позволил себе расслабиться.
– Чего не трактор вызвал? – съязвила Варя спустя минуту, так и не отыскав чёртов ремень.
Ещё бы, там, где сейчас сидела Скворцова, обычно тусил Гай, а этого попробуй пристегни!
– Знал бы, что ты со мной решишь прокатиться, фуру бы подогнал, – ехидно усмехнулся я и тут же обратился к Ромке:
– Э, мужик, ничё, что я с перегрузом?
– Ну как бэ… – хрипловато протянул вжившийся в свою роль Шмель и со скрипом переключил передачу. – Вообще, пацан, предупреждать надо, когда машинку вызываешь. Вон как медленно ползём, а горючего сколько вхолостую…
– Эх, Варя, Варя! – Покачав головой, я вальяжно закинул руку на плечо одноклассницы, в очередной раз переключая её внимание от окна на себя. – Сколько я тебе говорил: не жри!
– Придумай уже что-нибудь новенькое, Митюша! – прорычала Скворцова и поспешила скинуть с себя мою руку.
Я, разумеется, не возражал: касаться девчонки мне было неприятно, да и вообще, рядом с ней внутри меня мгновенно просыпался неуравновешенный псих, а это уже было чревато последствиями. Вон, одно из них всё никак не могло просохнуть на моих джинсах… Но стоило мне отпустить Скворцову, как она снова принялась разглядывать окрестности за окном, и облупившаяся дедовская тонировка на стёклах её нисколько не останавливала.
Я делано закашлялся, призывая Шмеля на подмогу: ещё пара минут и Варя бы сообразила, что едем мы немного не в том направлении, куда ей было нужно.
Мы проехали ещё метров сто-сто пятьдесят, когда Ромыч, смачно выругавшись, сбавил скорость и принялся колдовать над автомобильной печкой. Привыкший к отцовской тачке с нормальным кондёром, пацан явно крутил сейчас что-то не то и не в ту сторону: воздух из дефлекторов то обжигал своим горячим дыханием, то смолкал до нуля, и это не считая мерзопакостных звуков. Впрочем, вмиг запотевшие стёкла были мне только на руку, да и Скворцовой прибавляли мурашек. Она ощутимо заёрзала на месте и, сама того не замечая, придвинулась чуть ближе ко мне, а свои потные ладошки зажала между острыми коленками. Что ж, Ромкина находчивость вкупе с хреновой работой обогревателя сделали своё подлое дело: Варя наконец отвлеклась от дороги. Но расслабляться было ещё рано!
– Ты чего вся скукожилась, Скворцова? – спросил я мелкую заразу, когда та решила сконцентрировать своё внимание на таксисте.
Если честно, я труханул, что в чертах Шмеля она запросто опознает Илюху: слишком похожими друг на друга были братья.
– Ты заметил, – заговорщически прошептала Варька, запросто наклонившись к моему уху.
– Что? – фыркнул я в ответ, а сам невольно напрягся.
– Таксист этот, – прошептала Варя. – Он рыжий!
– Ну и?.. – придав своему голосу небрежности, протянул я.
– И профиль у него смотри какой, – не унималась Скворцова, всё сильнее разгоняя по ветру моё спокойствие.
– Какой? – уточнил с опаской.
– Знакомый! – отчеканила девчонка и тут же спросила во весь голос: – Мужчина! Мужчина, простите, а вас как зовут?
– Георг! – промурлыкал Ромыч и томно взглянул на Варю через зеркало заднего вида. Пацан явно вошёл во вкус!
– Георг? – Скворцова тем временем нахмурилась. – А фамилия ваша как?
– Себе примеряешь? – прыснул я со смеху, за что получил резкий удар по рёбрам.
– Тише, Скворцова! – Продолжая ржать, я поднял руки в примирительном жесте. – Сдался тебе этот водила?!
Варя на мгновение замолчала. Наверно, даже покраснела – было не рассмотреть… Зато я вздохнул с облегчением. Жаль, ненадолго.
– Георг, а чем это у вас здесь пахнет? – Скворцова поморщилась, как от варёного лука. В салоне, и правда, воняло мокрой собачьей шерстью и дедовским табаком. Впрочем, Ромыч тут же нашёлся с ответом:
– До вас мужик какой-то пса вёз, а погода, сами видите, нелётная.
– А почему грязно так? Вы же людей возите! – не скрывая своей неприязни, снова обратилась к Роме Варя.
В этот момент она отчаянно напоминала мне Красную Шапочку, когда та задавала дебильные вопросы сытому волку, только-только закусившему бабулькой. Ну, рили, один в один! Обе, вместо того чтобы дать дёру, пока не поздно, тратили свои последние минуты на праздную болтовню.
– Ну так экономвариант, чё! – Шмель усиленно работал на премию.
– По себе коробчонку выбирал, а, Митюша? – Скворцова в этот же миг зло сверкнула глазками в мою сторону.
– Держись лучше, Матрёшка! – уничижительно рявкнул я в ответ, заметив на обочине знак «Неровная дорога».
В отличие от Вари я не понаслышке знал, что поставили его здесь не просто так. Мелкая бестия же назло мне скрестила руки на груди и горделиво задрала свой нос, всем видом заявляя: «Ага! Бегу и спотыкаюсь!»
– А-а! – прокричала она в то же мгновение, проклиная меня и рыжего за компанию. – Права у вас тоже экономвариант? Или в аренду у кого взяли?
– Нормально я вожу! – набычился Шмель и снова зыркнул на Скворцову через зеркало. – А вот дороги за городом хреновые: одни ямы да выбоины…
Я отвернулся, чтобы спрятать улыбку. Впрочем, Ромыч и сам держался из последних сил. Развести Варю вышло проще простого!
– Тут же как? – продолжил он. – Вовремя не свернёшь – считай, всё, конец подвеске!
– Мне до вашей подвески… – начала было Скворцова, но тут же осеклась. – За каким ещё городом?
Её обезумевший от страха шёпот был для меня слаще рахат-лукума: глупая доверчивая овечка с разбегу угодила в волчью пасть!
– Ой-ё-ёй! – заметалась она от окна к окну в надежде выяснить, куда её везут. Да только со всех сторон нас окружали безмолвные ёлки да осинки.
Хата Лешего, куда я так старательно заманивал Скворцову, находилась за городом, точнее, на самом выезде из него. Место не особо глухое, если по трассе, но Ромыч гнал по объездной.
– Я же до остановки просила! – всхлипнула Варя.
– Ты кого просила? – рявкнул Рыжий, а я до боли прикусил язык, чтоб не заржать. – Меня?
– А чего это вы мне тыкаете? – в своём репертуаре взбеленилась на Шмеля Скворцова, правда, расставив приоритеты, тут же заткнулась. Повернувшись, она впилась острыми ноготками в мою руку и принялась вытряхивать из меня душу.
– Митя, а ты чего молчишь? Что вообще происходит? Где мы?
– Хорош верещать! – произнёс я спустя минуту слёзной какофонии. – Подумаешь, забыл про тебя!
– Т-то е-есть к-как забыл? – Варя замотала головой. Жаль, за окном окончательно стемнело, и я не мог разглядеть в её глазах тот ужас, от которого Скворцову сейчас колотило забористой дрожью.
– Да ладно тебе сопли размазывать! – Прикинувшись тюленем, я беспечно развалился на сиденье. – Я сейчас в Речном выйду, а тебя Георг подбросит куда нужно.
– Ты это специально, да?
Варя казалась такой растерянной, что мне даже жалко её стало: не знай я, что Ромыч обычный парень, я бы и сам с этим Георгом никуда не поехал.
– Вот мне заняться нечем! И вообще, Варь… – Прогнав прочь жалость, я делано размял шею. – Тебе надо было – так и сказала бы водиле. Вечно ты свою головную боль на других скидываешь.
– Как у тебя всё просто! – в слепом отчаянии вскрикнула Скворцова и со всей дури вмазала по спинке впереди стоящего кресла.
– Э, кукла! – тут же прорычал Ромыч, подливая масла в огонь. – Ещё раз на ласточку мою замахнёшься – за ночь не рассчитаешься! Доходчиво говорю?
– Митя-а-а! – промычала Скворцова, смахивая рукавом слезы. – Я с ним никуда не поеду! Да он из таких, как я, дурочек, котлеты вертит! Посмотри на его машину – это же…
– Эй, Скворцова! – пресёк я нездоровую фантазию Вари. – Вызови себе такси по вкусу, в чём проблема?
– Да! – нервно закивала Варька и полезла в сумочку за мобильным.
И пока она отчаянно пыталась найти связь там, где её нет, Ромыч притормозил у массивного шлагбаума в Речное. Дальше – пешком!
– Лады. – Стараясь не смотреть на Варю, я протянул Шмелю честно заработанное и ухватился за ручку дверцы.
Я не спешил. Смаковал каждое мгновение, ждал, когда Варя в очередной раз попадётся на крючок. И она попалась…
– Не уходи! – Скворцова практически повисла на моей груди, сминая тонкую ткань белоснежной сорочки, как туалетную бумагу. – Не оставляй меня!
– Прости, Матрёшка! – покачал я головой с наигранным сожалением. – Дальше сама как-нибудь, лады? Меня пацаны ждут!
Я толкнул от себя дверцу авто, впустив в салон глоток смолистого вечернего воздуха. Не раздумывая долго, выбрался на улицу и не оборачиваясь почесал в сторону Лехиного коттеджа. По моим расчётам, мне оставалось сделать не более пяти шагов, прежде чем Варя меня догонит.
«Один… Два… Три…»
За спиной послышался резкий хлопок – иначе дверцы в доисторической «девятке» попросту не закрывались.
«Четыре… Пять…»
Испуганный голос Вари снова заставил меня улыбнуться.
– Делай что хочешь, Митя, но я иду с тобой! – прокричала она в темноте, а я, довольный, замер на месте.
– Клац! – произнёс я одними губами, пока Варя пыталась меня догнать. Глупый мышонок бездумно бежал за кусочком сыра, словно не понимая, что за всё нужно платить! Что ж, Скворцова, твоя личная мышеловка сработала!
Глава 8. Мамина дочка
Варя
Широкие плечи, горделивая осанка, походка уверенная и четкая – Митя точно знал, куда шел и зачем приехал. Я же вилась за ним хвостиком, вся дрожа от холода и страха. Погода испортилась вконец: дождь не смолкал, поднялся ветер. Но самое страшное – мой мобильный оператор про Речное никогда не слышал… Я впустую набирала мать, звонила отцу, пыталась вспомнить хоть один телефонный номер службы такси. Тщетно… Если сигнал и проходил, то срывался в ту же минуту.
С волос стекала дождевая вода, зубы стучали, а тонкие каблучки дорогих туфель безжалостно утопали в грязных лужах… Я никого не винила. Обхватив себя руками, чтобы хоть как-то унять нестерпимую дрожь, я мечтала лишь об одном: поскорее выйти к нужному дому… Но, казалось, мы ходили кругами… Высокие непроглядные заборы, верхушки крыш и залитая дождем брусчатка… Мы словно блуждали по лабиринту, из которого не было выхода.
– Ты здесь в первый раз, что ли? – смахнув со лба капли дождя, проворчала я.
Митя не ответил, но мне показалось, что он ухмыльнулся.
– Что смешного?! – вспыхнула я, кутаясь в полы безвозвратно испорченного блейзера. – А! Погоди! Я, кажется, знаю!
– И?.. – нехотя протянул Добрынин, продолжая уверенно чесать вперед.
– Тебя не пригласили! Сегодня Леший гуляет без тебя!
Я вынужденно остановилась: изрядно запыхавшаяся и продрогшая, я не могла бежать за Митей и кричать одновременно.
– А я всю голову сломала: чего это тебе шлагбаум не подняли. Ну, конечно, Камышову стыдно стало, что его дружок в мусоровозке к нему на днюху заявился!
– Что за бред?! – выплюнул Митя, замерев аккурат возле чьих-то ворот.
Добрынин не спешил оборачиваться в мою сторону, а я смотрела, как свет фонаря обволакивает его напряженный силуэт, и радовалась, что попала в точку.
– Митя, ты лузер высшего уровня! – нарочито громко рассмеялась я. – И как я могла забыть об этом?
– Тебе совсем мозги дождем затопило?! – прорычал Добрынин, и голос его в сумрачной темноте и безлюдной тишине прозвучал как-то слишком угрожающе…
Не торопясь, будто в замедленной съемке, он все же развернулся ко мне. На его губах играла злорадная ухмылка, а глаза были прищурены.
– Мы пришли, Скворцова! – Митя кивнул в сторону высоких ворот, а потом рассмеялся. – А теперь оглянись, Матрешка!
Нахмурившись, я обернулась и буквально заскрежетала зубами: там, в ста метрах от нас, виднелся тот самый шлагбаум…
– Но…
Мысли прыгали в голове солнечными зайчиками, постепенно и пока весьма сумбурно вырисовывая картину произошедшего
– Проехали, Скворцова! – Добрынин тем временем стряхнул с волос капли дождя. – За экскурсию по Речному можешь не благодарить!
– Ты идиот?!
Вопрос был скорее риторическим, и я потихоньку начинала понимать, чего именно добивался Митя.
Тусовки в доме Камышова давно обросли дурной славой. Здесь не было места веселым посиделкам с друзьями и одноклассниками – в гостях у Лешего собиралась местная элита. Безбашенные мажоры со всех школ, самые красивые девочки, крутые ди-джеи – простым смертным вроде меня вход был заказан. И если я никогда не мечтала окунуться в бездну вседозволенности и дебильного веселья, то большинство наших только и делали, что неделями алчно обсуждали случайно просочившиеся в сеть кадры с пати. На очередном из них грозилась оказаться я…
– Не отвечай! – рявкнула я, осознав, в какое болото я позволила себя затянуть. Заляпанный соком блейзер, джинсы по колено в грязи, мокрые, как у курицы, волосы и застывшее отчаяние в глазах – Митя прекрасно понимал, что стоит мне в таком виде переступить порог «элитной» тусовки, как уже завтра от грязных слухов и сплетен мне впору будет удавиться.
– Ну чего уставился?!
Резкий порыв ветра заглушил дрожь в моем голосе, а капли дождя удачно смешались со слезами. Однако внутри всё клокотало от злости и безысходности: куда бы я сейчас ни свернула – к дому Камышова или к шлагбауму, проблем было не миновать. Возвращение в город по ночной трассе в гордом одиночестве могло стать для меня дорогой в один конец. Но и показаться в таком виде перед кучей безжалостных мажоров было безумием. И ладно бы я забрела случайно, но по звериному блеску в глазах Добрынина становилось очевидным, что всё было подстроено – от и до, начиная с пролитого сока и заканчивая моей экскурсией по Речному…
– Долго нам еще под дождем мокнуть?! – под напором раздирающих душу эмоций прокричала я во всё горло и сжала кулаки.
Из двух зол я выбрала меньшее: показывать зубки шальным дальнобойщикам я, увы, не умела, а за право не стать пугалом и посмешищем всё еще могла побороться, а потому, задрав нос, подошла вплотную к Мите и через силу улыбнулась.
– И правда, чего ждать, Скворцова? Идем! – Наградив меня победным взглядом, Митя оскалился и тут же позвонил в дверь.
Я вся дрожала. Прикрыв глаза, отсчитывала мгновения до своего позорного падения… В голове рисовала сумасшедшие картинки встречающей нас жадной на чужие промахи толпы с включенными камерами на крутых смартфонах. Но всё было иначе…
Глухой щелчок – нам открыли. Распахнув глаза, я с облегчением обнаружила, что нас никто не встречал, да и вообще – слава ливню! – во дворе не было ни одной живой души. Но расслабляться было рано!
Подхватив меня под локоть, Митя ринулся вперед. Миновав небольшую парковку, он резко свернул к узкой извилистой дорожке из красного кирпича. Я едва поспевала за ним и, казалось, забывала дышать. Страх змеиным ядом разливался по венам, парализуя сознание и лишая воли. Я умоляла себя собраться, что-нибудь придумать, на корню обломать мерзкий замысел Добрынина, но куда там! С каждым шагом я соображала всё хуже… Зато всё отчетливее слышала барабанящую по мозгам музыку, а в окнах невысокого коттеджа уже могла разглядеть снующие туда-сюда силуэты гостей. Дом был битком набит ими …
Мы остановились у приоткрытых дверей. Отпустив мою руку, Митя нервно поправил воротник насквозь промокшей сорочки и взъерошил волосы. В эту минуту он выглядел ничуть не лучше меня, но прекрасно знал, что ему сойдет это с рук. Добрынин напоследок взглянул на меня, довольный собой улыбнулся, а потом потянулся к дверной ручке.
– Постой! – прохрипела я в последнюю минуту и накрыла его ладонь своей.
– Чего? – Добрынин недовольно свел брови: ну, конечно, тормозить на финишной прямой мало кому пришлось бы по вкусу…
– Ты хочешь, чтобы мы зашли вместе? Как пара?
– В смысле?.. – Он нахмурился еще сильнее.
– Монобровь разомкни, Митюша! – Я закатила глаза. – Приехали вместе, вымокли одинаково, зашли за ручку – ты хоть представляешь, какие слухи о нас поползут?
На моих щеках блестели слёзы, но Митя принял их за капли дождя. Он снова проехался по мне взглядом, а потом поморщился, как от кучи навоза.
– Ты в своем уме, Скворцова?! – булькнул он, но по его интонации я поняла: он задумался.
– Мне-то всё равно! – Я пожала плечами, хватая за хвост ускользающий из рук шанс на спасение. – А как насчет твоей репутации, богатырь?
– Ты права, Скворцова! – прошипел Митя, обнаружив брешь в своем идеальном плане, и отошел от двери.
Пораскинув мозгами, он для приличия поворчал на меня, а потом решил зайти в дом с черного хода.
Не особо церемонясь, Добрыня затащил меня на небольшую кухню, до потолка заваленную грязной посудой и пустыми жестяными банками. Кроме нас, здесь никого не было, да и вообще царил полумрак. Зато из глубины дома раздавался чужой смех, доносились чьи-то голоса, и гремела музыка, от которой казалось, вибрировали стены.
– Тебе ж только тачку вызвать, верно?
Митя взял со стола одну из жестянок и, поднеся ее к носу, скривился от отвращения. А мне впервые не захотелось ему язвить: здесь, и правда, пахло отвратно, да и тон Добрынина показался мне усталым, что ли. Я даже на миг устыдилась собственных мыслей о зловещем заговоре. А потому кивнула. Просто. Без лишних слов.
– Ну вот, отсюда и позвонишь!
Как у себя дома Добрынин залез в холодильник и запросто достал бутылку минералки.
– Как?! – С моих губ сорвался протяжный стон. Я всегда знала, что Добрынин идиот, но сегодня он сам себя во сто крат превосходил в тупости. – У меня здесь не ловит!
– Ну это не ко мне претензии – сама такого оператора выбрала!
Откупорив бутылку, Митя жадно припал губами к горлышку и принялся пить. Потом небрежно смахнул со рта следы влаги и подобно матёрому баскетболисту мастерски закинул пластиковую бутыль в мусорку.
– Ладно, Варька, чё с тебя взять… – Он лениво размял плечи и вальяжно, думая о чём-то своем, направился к выходу из кухни – в эпицентр безудержного веселья.
– Сейчас принесу рабочую мобилу, – бросил он на ходу. – Жди здесь, Скворцова!
Я снова безмолвно кивнула и даже смогла нормально вздохнуть, укрепляя в сознании заблудшую мысль, что Митя не такой уж и плохой… Вот только от волнения я позабыла, что у Добрыни на спине не было глаз. Так и не услышав моего ответа, он на мгновение замер.
– Без самодеятельности, поняла? Сиди тихо, Скворцова! – скомандовал он мне, как дворовому псу. – А высунешь свой нос – откушу! Потом не плачь!
– Да пошел ты, Добрыня! – взыграла во мне задетая гордость, а разум заставил добавить: – За телефоном! Пожалуйста!
Митя ушел, а меня понемногу начало отпускать. Стоило бешеной тревоге спрятаться за плинтусом, я и вовсе осмелела: повторяя за Митей, достала из холодильника минералку и без спроса стащила пару канапе, а после уселась на высокий стул за барной стойкой и принялась ждать возвращения Добрыни с мобильным.
Но время шло: канапе давно закончились, да и минералки уже не хотелось, а Мити всё не было. Я крутилась на стуле, с любопытством разглядывая кухню: ничего особенного, если не считать немытой посуды и не убранных остатков еды. Несколько раз меня подмывало подсмотреть в дверную щель на хваленую вечеринку, но страх быть нечаянно обнаруженной по-прежнему холодил кровь. И всё же через несколько минут я спрыгнула с вращающегося стула и подкралась к дверям. Понимала, что Добрынин снова обо мне забыл, а сидеть здесь среди остатков чужого ужина было не в кайф.
Приоткрыв массивную дверь, я опасливо выглянула. Сложно сказать, что я ожидала увидеть – толпу беснующейся молодежи, размалёванных Барби на импровизированном танцполе или влюбленных, целующихся по углам… В любом случае мой нос утонул внутри темного коридора, наполненного удушливым запахом табака, и во мне продолжало расти любопытство. Как ни странно, музыка почти стихла, а из гостиной теперь доносились размеренные голоса незнакомых парней и звонкий смех девушек. Вконец осмелев, я сняла туфли на каблуках и подкралась еще ближе. Через дверную щель сумела разглядеть гостиную, в центре которой, разместившись на огромном угловом диване и паре кресел напротив, сидели молодые люди: я насчитала порядка десяти парней и всего несколько девушек. В самой гуще восседал Камышов. Расслабленная улыбка, свисающая на глаза челка – Лёша, как всегда, был неотразим. Рядом с ним, закинув руки за голову, сидел Лучинин. Илья задумчиво наблюдал за происходящим, но почти не вмешивался. Громче же всех выступал явно страдавший амнезией Добрынин. Мало того, что он ржал, как бешеный орангутанг, прижимая к груди какую-то смазливую брюнетку, так он еще и обо мне позабыл…
Я напоминала себе чайник на плите: внутри всё бурлило, закипало, а воздух бурными потоками и со скрипом вырывался через стиснутые зубы. Но что делать дальше, я не знала… Впрочем, не успела я и глазом моргнуть, как всё изменилось…
– Я тебе отвечаю! – проорал Добрынин Мишке Молотову из 11 «А», чем привлек и мое внимание. – Наша Скворцова! Я, когда на такси подъехал, глазам не поверил: она у шлагбаума тусила, а меня заметила и увязалась следом. Бежит такая и причитает: «Митенька, проведи к Лешему».
Последнюю фразу Добрынин пропищал тоненьким голоском, изображая меня. Вся компания тут же сорвалась в дикий гогот. Я же, окаменев, стояла возле дверей и жадно хватала ртом воздух.
– А-ха-ха! – сквозь смех простонал Миша. – Леший, везет тебе на баб: что ни туса, то новая тайная поклонница!
– Счастливчик прямо! – иронизировал Лёша.
– Да ладно тебе! – от души веселясь, вступил в разговор Илья. – Ты приглядись к ней, Лёх! Ночью, по трассе, пешком… Да Варька реально на тебя запала!
– Ну вас к лешему! – в шутку огрызнулся Камышов, чем вызвал новый взрыв смеха.
– Мы и так у тебя! – пробасил какой-то парень в красной майке.
– Погодите! Погодите! – суетливо вставила свои «пять копеек» вылизанная до блеска брюнетка, с которой всё это время обнимался Митя. – А кто такая эта Скворцова?
– О! – протянул Илья. – Мечта семиклассников и гроза уроков химии.
Гостиная снова огласилась смехом.
– Оторва местная! – пояснил Добрынин. – Ни кожи, ни рожи, а понтов на целый «КамАЗ»!
– Чё, совсем никакая? – уточнил очередной умник.
– Не то слово! – наслаждался своей вонью изо рта Добрынин. – Без слёз не взглянешь!
– Погодите! – снова взяла слово брюнетка. – Так если ты ее, Добрыня, в дом привел, где она сейчас?
– На кухне, – безразлично дернул плечами Митя. – Она, как увидала, сколько там жратвы без дела, так и променяла свои возвышенные чувства к Лешему на пару тарталеток.
И снова смех. Он проникал под кожу, в клочья рвал мою душу. Но там, в гостиной, всем было плевать. Они обсуждали меня, как подзаборную шавку, не скупясь на грубости и оскорбления. А я даже заплакать толком не могла – так больно было. Невыносимо больно!
– Так чего мы здесь сидим? Леший, пошли знакомиться с твоей оголодавшей сталкершей.
Я отшатнулась от двери. Шаг… Второй… Хотела вернуться на кухню, а дальше – под дождь. Черт с ним, с трассой, с таксистами-шизофрениками! Я мечтала убежать… Чтобы не слышать… Чтобы не стать посмешищем… Но по ошибке перепутала двери и вместо кухни, попала в какую-то кладовку. Свет включился автоматически, а я, зажав ладонью рот, беззвучно завыла. Это был тупи́к.
Ни окон, ни дверей – одни стеллажи вдоль стен, заставленные всяким хламом. Велосипедные покрышки, коробки из-под обуви, какие-то вёдра – мой взгляд остервенело метался от одной полки к другой, пока в дальнем углу я не заметила портновские ножницы – старые, местами ржавые, но точь-в-точь как те, что когда-то давно были у мамы.
Безумная идея ворвалась в мою голову без спроса! Уже в следующий миг я аккуратно задвинула шпингалет на двери и, промокнув рукавом слезы, стянула с себя джинсы. Раскинув те на полу, я схватила ножницы и безжалостно отрезала перепачканные штанины, затем сняла залитый соком блейзер и, оставшись в одном полупрозрачном топе-майке, натянула неприлично короткие самодельные шорты. Всё это дело я дополнила каблуками. Последним штрихом стала прическа. Сорвав с хвоста тугую резинку, я наклонила вниз голову и постаралась пальцами немного взъерошить все еще влажные от дождя волосы. Они слегка вились на кончиках, да и пахли грозой, зато отлично скрывали мои обнаженные плечи и бесстыдно просвечивающее кружево нижнего белья. Пару раз ущипнув себя за щёки, я гулко выдохнула и, не оставляя времени на раздумья, отворила дверь.
Темный коридор, в котором я пряталась до этого, теперь был залит светом и полон людей – все сбежались поглазеть на диковинную зверушку! С кухни доносился встревоженный голос Добрынина, сдобренный чужим улюлюканьем, – еще немного, и Митюшу признали бы треплом. Но мне было глубоко плевать на него. Навалившись на косяк, я оперлась на одну ногу, вторую же изящно выставила вперед. На указательный палец намотала прядь волос, несколько раз облизнула пересохшие от волнения губы, а потом как ни в чём не бывало произнесла:
– Не меня ищете, мальчики?
Глава 9. Леший
Митя
Я напоминал себе переспелый помидор – такой же красный и на грани… Одно неловкое слово, чужой смешок —и я грозился лопнуть, забрызгав всех своей желчью.
Мелкая бестия же победно улыбалась… Варя снова меня обошла. На этот раз она не просто воткнула мне вилку в зад, а смачно провернула ее. Вместо того чтобы мотать на кулак слезы и в слепом отчаянии бежать жаловаться своей мамаше, Скворцова уже битый час купалась в лучах славы. Раскованная, красивая, смелая, она ощущала себя в незнакомой компании своей в стельку. В ожидании такси беспечно смеялась. Потягивала колу со льдом. Строила парням глазки. Такой Варю Скворцову я еще не знал и не был уверен, что хотел когда-нибудь узнать…
– Что с твоим настроением, богатырь? – Стефания заискивающе заглянула мне в глаза.
Мы не были парой. Дочь мэра и сын директора школы не самая удачная партия, да и не искрило между нами. Но долгими вечерами на хате Лешего мы спасали друг друга от одиночества, ненужных вопросов и липких сплетен.
Я, как и Стефа, не пропускал ни одной вечеринки. Но если я приезжал сюда по доброй воле и исключительно ради Лешего, то Стеша тусила здесь по приказу своего отца. И правда, найти в нашем городе еще одно такое место, где концентрация папенькиных сынков на квадратный метр зашкаливала бы так же сильно, было практически невозможно. Нужные знакомства, перспективные связи, чужие секреты – Стефания Полунина была игрушкой в руках отца, я же – ее временным спасением.
– Все нормально! – ответил сухо, а сам снова устремил взгляд на Скворцову.
В прошлой жизни эта стерва однозначно была ведьмой! Найти другое объяснение ее внезапному преображению никак не получалось.
– Ты с нее глаз не сводишь, – насмешливо бросила Стефа. – А говорил, ни рожи, ни кожи. – Она хихикнула, а я до боли стиснул челюсти.
– Так и есть, – процедил я сквозь зубы. – Обычная матрешка!
– Ну-у, не скажи… – игриво прикусив губу, протянула Стефа и кивнула в сторону Скворцовой. – Местная элита иного мнения…
И правда, пацаны не сводили похотливых взглядов со стройных ног Варьки и ее откровенного декольте. Они наперебой флиртовали с ней, окружали вниманием и не скупились на слащавые комплименты. Да и девчонки, разузнав, чьей дочерью была Варя, буквально засы́пали Скворцову вопросами о новой коллекции шмоток и восторженными возгласами.
– Эта ваша Варя – мотылек-однодневка! – пренебрежительно фыркнул я и отвернулся. – Голову даю, уже завтра никто не вспомнит, кто такая Скворцова и откуда вылезла.
– И Леший тоже? – немного задумчиво произнесла Стефа.
Не знай я ее, подумал бы, что Полунина ревнует. Да только ни для кого из собравшихся не было секретом, что сердце Лешего давно и бесповоротно отдано другой.
– При чём здесь Камышов? – Я усмехнулся, не принимая всерьез слова девушки, да и в Илюхе с Лехой был уверен, как в самом себе. С пацанами мы дружили с первого класса и за это время вместе прошли огонь, воду и медные трубы…
– А ты приглядись к нему, Мить, – прошептала Стефания так тихо, чтобы услышал ее только я. – Кто его знает, быть может, Леший нашел-таки лекарство от неразделенной любви?
– Чё ты несешь, Полунина?! – отмахнулся я от глупых предположений, но все же обернулся.
Неприятный холодок коснулся моей спины, когда в толпе я безошибочно отыскал Лешего. Камышов стоял возле окна и для отвода глаз копался в мобильном, а сам то и дело посматривал на Скворцову. В отличие от остальных он не муслякал Варьку пошлым взглядом – скорее, следил с нескрываемым интересом за каждым ее жестом, за каждым словом.
Мне стало не по себе.
– Ну что я говорила? Растаяло ледяное сердечко нашего неприступного красавца?
– Не бери в голову! – рявкнул я немного грубо, а потом соврал: – Мы просто поспорили с Лехой на Варьку, вот он и боится проиграть.
– Поспорили? – Стефания сморщила свой аккуратный носик и тут же слезла с моих колен.
– Кто ты и что сделал с Добрыней? – спросила она разочарованно, прежде чем уйти.
Я не нашелся с ответом, как и не стал удерживать Стефу рядом. Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и мысленно сосчитал до ста: я хотел успокоиться, и это мне удалось. Жаль, ненадолго!
Стоило мне вернуться в реальность, как та снова подставила подножку: наплевав на нашу дружбу, Леший во всеуслышание заявил о подъехавшей машине такси для Вари и тут же первым вызвался проводить девчонку до шлагбаума. Скворцова же, сверкнув ехидным взором в мою сторону, не раздумывая согласилась, и пока я поднимал отвисшую челюсть, она под ручку с Камышовым выскочила на улицу.
Всего сто метров наедине, но уже минут двадцать я никак не мог отлипнуть от окна, высматривая в темноте их силуэты и сгорая от желания набить Лешему морду.
– Эй! – Илюха, не жалея сил, хлопнул меня по спине и проследил за направлением моего взгляда. – По всему выходит, план наш провалился…
В его голосе не было сожаления, да и вообще вся эта затея с Варей не особо нравилась ему изначально.
– Плевать! —угрюмо шикнул я и резко скинул с себя руку рыжего.
Варя, отец, свадьба – все отошло на задний план. Единственное, что я хотел знать – куда запропастился Леший и какого черта он вообще увязался за матрешкой.
– Ауч! – вскрикнул Лучинин и нарочито громко рассмеялся. – Если не перестанешь пялиться в темноту, я решу, что ты ревнуешь!
– Кого?! —резко выплюнул я.
– Ну не Лешего, надеюсь! – Довольный собой, Илюха заржал еще громче.
– Лучинин, у тебя зубы лишние? – Развернувшись к нему, я схватил его за грудки. Моя ярость искала выход, и, видел Бог, рыжий играл с огнем.
– Остынь, Добрыня! – Улыбка моментально сползла с веснушчатой физиономии друга. – Леший накосячил, а не я!
– Накосячил?! – окрысился я на Илью. – Да он мне в рожу харкнул!
– Не горячись, Мить! Дай ему объяснить! – Вопреки всем моим предупреждениям, Лучинин бесцеремонно закинул свою лапу мне на плечо, а потом указал в сторону прихожей, где, стряхивая с волос дождевую воду, стоял Камышов. – Дружба дороже, помнишь? – осторожно напомнил рыжий, прежде чем я, сжав кулаки, сорвался с места.
– Никогда не забывал! – Ощущая странную горечь на языке, я впервые ударил лучшего друга.
Леший пошатнулся, но устоял. Он приложил ладонь к разбитому носу и, сверкнув ледяным взглядом, лишь ухмыльнулся в ответ. Дрался я не впервые, но сейчас вместо привычного азарта и жажды победы ощущал удушающее опустошение. А Леший даже не думал защищаться. Он стойко сносил удар за ударом, признавая свою вину, и, черт подери, от этого мне становилось в разы хуже. Парадокс, долбаный бумеранг дружбы: кровь стекала ручьем из носа Камышова, а от боли загибался я.
К тому моменту, как на подмогу подлетел Лучинин, мы с Лешим уже сидели на полу. Тесная прихожая, чужая обувь повсюду… Камышов рукавом вытирал кровь, я смотрел на него исподлобья и, казалось, видел впервые…
– Объяснишь? – прохрипел я. В горле саднило, костяшки пальцев сводило от запекшейся на них крови.
Сколько мы так сидели? Десять минут? Час?
Нужно отдать должное Илюхе: он предусмотрительно закрыл в прихожей дверь и верным псом стоял на страже, дабы никто не посмел вмешаться.
– А надо? – сплюнул Леший и снова натянул на лицо улыбку, которая казалась кривой и жуткой, и, увы, по моей вине.
– Сам как считаешь? – Я усмехнулся, но вышло горько.
– Я тебя не предавал, Мить, —тихо, но уверенно произнес Камышов. – Никогда.
Я хотел ему верить – всегда верил, но сейчас ни черта не получалось…
С Лёхой мы были знакомы с первого класса, с того проклятого дня, когда за высоким букетом гладиолусов я пытался спрятать постыдные слезы. Примерный снаружи, дьяволенок внутри – таким я запомнил тогда Лешего. Форма с иголочки, модная стрижка, рюкзак «Ferrari» – Камышов казался идеальным во всем. Лёха был моей абсолютной противоположностью: открытый, улыбчивый, смелый, он, как магнитом, притягивал к себе ребят. Всех, кроме меня. Мне тогда было не до друзей, да и заводить отношения с директорским сынком многие опасались на уровне подсознания. Леший не испугался. Он сам подошел ко мне и заговорил. Не понтовался дорогими шмотками и новой «Play Station», просто на одной из перемен сел рядом и поставил перед фактом, что хочет со мной дружить. Это потом, спустя несколько месяцев, я узнал, что не так уж сильно разнились наши с Лешим судьбы, да и за блестящим фантиком было спрятано столько боли, что мне и не снилось.
– Тогда что это сегодня было? – Я закрыл глаза и со всей дури треснулся затылком об стену. В памяти вспышками воскресали обрывки увиденного: довольное лицо Скворцовой, взгляд Лехи, затуманенный и тяжелый, два силуэта в ночи; если это не плевок в душу, то что?
– Я тебя не предавал, – все так же твердо отрезал Леший.
– Чё ты заладил, Лех?! – взревел я раненым зверем.
Я ждал, что отпустит, станет легче, но ни черта подобного – меня выворачивало наизнанку, а я понять толком не мог, отчего.
– Ты мне ответь: почему именно Скворцова? Почему сейчас?
Но Леха лишь покачал головой.
– Только не говори, что повелся на ее дешевые уловки.
– Не скажу. – Камышов схлестнулся со мной взглядом.
– Это ж, Варька, Леший! В джинсах, шортах, да хоть голая – Скворцова, она и есть Скворцова! Ее мамаша…
– Да плевать мне на нее, понимаешь?! – низким голосом прервал мою агонию Леха.
Я до последнего надеялся, что он отшутится, выдумает какую-нибудь чепуху, замнет это чертово недоразумение. Но в его серых, как дым, глазах плескалось столько боли, что мне стало жутко.
– Я устал, – тихо произнес он. – Знаешь, порой кажется, что я с головой ушел под лед. Бьюсь там, пыжусь из последних сил, с завистью смотрю на вас – на тех, кто сверху. Вы чувствуете, живете, а меня… меня будто и нет…
– Лёх…
– Погоди! – рявкнул Леший. – Ты же хочешь правды? Тогда слушай…
Камышов говорил долго, да только ничего нового я не узнал. Точнее, не так: в его рассказе не было ни слова о Варе, а то, что касалось его отца, я слышал уже миллион раз.
Артур Михайлович, Лёшкин батя, держал в кулаке полгорода: в былые времена – с помощью силы и не совсем законных методов, сегодня – завладев львиной долей бизнеса в регионе. Его уважали и боялись. Влиятельный, почти всемогущий, Камышов-старший хотел и единственного сына видеть таким и не скупился на «воспитание». Вот только Леха уродился в мать, творческую и увлеченную натуру, далекую от мира бизнеса и больших денег. Мало кто знал, но Леший отменно играл на рояле, заслушивался Чайковским и запросто читал Гюго на языке оригинала, правда, никогда не кичился этим. Напротив, он старательно прятал себя настоящего за маской смазливого мерзавца, которому все дозволено и все сходит с рук. Этого требовали от него обстоятельства, этого хотел его отец.
– Леший, – прервал я парня на полуслове. – Это все я уже слышал – давай к делу!
– Лады, – кивнул Камышов. – Про Таню тогда тоже опускаю…
– Ага, – буркнул я в ответ. Про несчастную любовь Лехи я давно был в курсе.
Первое чувство, нежное и немного робкое, постучалось к нему в сердце еще в тринадцать и, как назло, пустило слишком глубокие корни.
Таня Рябова – наша одноклассница, царевна-лягушка… Вот уж кому в отличие от Скворцовой было бесполезно прятать свою красоту за невзрачным бесформенным оверсайзом. Леший влюбился в нее безвозвратно… Но Тане тогда было не до него.
Мы учились в седьмом классе, когда страшная трагедия обрушилась на ее семью. Родители Рябовой погибли, а самой Тане пришлось переехать жить к бабке. И все бы ничего, но та была странной: то ли чересчур набожной, то ли вообще сектанткой – не важно, в любом случае ее воспитание отразилось на Тане. Все эти зеленые балахоны, длинные рукава, взгляд в пол – лишь малая часть странностей. Другой бы давно плюнул – с внешностью и возможностями Лешего не проблема охмурить любую, да только Леха уже несколько лет отчаянно бился в закрытую дверь и все без толку. Рябова общалась со всеми, и лишь Камышов оставался для нее невидимкой. Все эти вечеринки, на которые он звал только ее, попытки поговорить, помочь чем-то – все в пустоту…
– Она снова не пришла, – отрешенно произнес Лёша.
– Тоже мне новость! – безжалостно хмыкнул я в ответ.
– Чем я ей не угодил? – простонал он, задрав голову, чтобы хоть как-то остановить кровь из носа (по всей вероятности, я чуток перестарался).
– Скажи мне, Добрыня! Что я ей сделал такого, что она нос от меня воротит, как от ведра помоев?
– Я не знаю, Лех… – Новая порция горечи прокатилась во рту. Мне было больно видеть Камышова таким, но я все еще не понимал, чего он задумал. – Но какой бы ни была причина, Леший, это не повод предавать нашу дружбу!
– Я же уже сказал, что не предавал тебя! – пробасил Камышов. – Я всегда и во всем был с тобой заодно!
– Тогда зачем тебе Варя?
– Все просто! – насмешливо прыснул Леха, а потом на полном серьёзе добавил:– У тебя не получилось ее сломать – я придумал, как сломать обеих… Ты ж не против, друг?
Я неуверенно покачал головой. Мне было не по себе от услышанного, но между Варей и Лёхой выбор был очевиден.
– Ломай. – Поднявшись с пола, я протянул руку Лешему. – Мне не жалко.
Глава 10.
Серые глаза
Варя
Мне всегда казалось, что взрослые люди – мудрые, но по факту они просто трусы…
Мама молчала весь завтрак. Потягивала кофе. Хрустела хлопьями как ни в чем не бывало. Слушала новости на «Первом». Единственное, что выдавало ее с головой, – это взгляд. Она упорно прятала его от меня, будто боялась, что я все прочту по ее глазам… А я отгоняла от себя дурные мысли, наивно полагая, что хуже быть просто не могло.
– Уже поела?
Ложка из рук матери выскользнула на пол с характерным звуком, сама же она словно только проснулась от долгой спячки.
– Да, мам. – Поставив чашку на верхнюю полку посудомойки, я сполоснула под краном руки и потянулась за полотенцем. – Мне сегодня нужно раньше.
– Куда? – Мама свела брови с деланым беспокойством.
– В школу. – Я тоже нахмурилась. – Куда еще-то?!
– Так учебный год же закончился. – Приложив ладонь ко лбу, мама взглянула на меня с недоумением.
– С чего бы? – Я опешила.
– Ты сама вчера оценками хвасталась…
– Не хвасталась! – Я бросила полотенце на стол. – Просто рассказала! Будто ты не знаешь, что многие заранее выводят. Нам вообще-то еще два дня учиться, а потом – отработка!
– Странно… – Мама пожала плечами и снова уткнулась взглядом в телевизор. Ну, конечно, события в Эфиопии были в разы важнее меня!
– Странно, что ты не в курсе! – огрызнулась я, вылетая с кухни. – Или вы с Володенькой о работе не разговариваете?
– Варвара! – Мать со стуком опустила чашку на стол. – Вернись!
– Не могу! Опаздываю уже! – проорала уже из своей комнаты.
– Времени половина восьмого. – Спустя минуту мама замерла на пороге моей спальни, как раз в тот момент, когда я выбирала в шкафу, в чем пойти.
– Уроки с восьми сорока – успеешь! – сердито рявкнула она. Ее коробило от моих слов касательно Митькиного отца, меня же – от всех троих, вместе взятых!
– И давно ты выучила мое расписание? – Вытащив клетчатую юбку, я со всей силы захлопнула дверцу шкафа. – Или это личная просьба дяди Вовы?
– Варя, за языком следи! – сердито осадила меня мама и, недолго думая, выхватила юбку из моих рук. – Серая юбка, серая блузка! Варя, это безвкусица!
– Плевать! – Я попыталась дотянуться до вещей, но мама строго покачала головой.
– Надень вельветовую!
Я закатила глаза, но спорить не стала: и правда, опаздывала.
Лучинин, придурок, нашел, когда скинуть изменения в расписании – в шесть утра! Тоже мне староста! Если бы не моя привычка рано вставать, точно бы проспала! Впрочем, я понимала, что Илья издевался надо мной по просьбе Добрынина. Наверняка всем остальным он сообщил эту «замечательную» новость еще вчера.
Наспех одевшись, я пулей вылетела в коридор.
– Мам, ты мои кроссовки не видела? – Я носилась по прихожей, напоминая электровеник. – Сегодня физра – забыла совсем.
– В шкафу в нижнем ящике посмотри. – Мама только сейчас вышла из моей комнаты и грациозной походкой пантеры почти беззвучно приблизилась ко мне. – Сколько тебя учить, дочь, что вещи нужно собирать с вечера, а не вот так вот…
– Ма-а-ам, – отмахнулась я от очередной порции нравоучений и, схватив мешок с обувью, потянулась за рюкзаком.
– Во сколько тебя ждать? – Голос матери дрогнул, но я не придала этому значения.
– Сегодня всего четыре урока. – Я сняла с крючка ключи от дома и закинула рюкзак на плечо. Единственное, что я никак не могла вспомнить – куда сунула мобильный. А потому рыскала взглядом по полкам, как полицейская ищейка, да все тщетно. И ведь помнила, что после завтрака взяла смартфон со стола, потом бросила его на кровать, а дальше – темнота…
– Не это ищешь. – И снова в голосе мамы послышались тревожные нотки. Она протянула мне мой мобильный, а у самой костяшки на пальцах побелели – так неистово она сжимала гаджет.
– Ага, спасибо! – Я без проблем забрала у нее свою пропажу и уже развернулась к выходу, как мама произнесла мне в спину:
– Мы с Володей решили съехаться…
– Что?! – Связка ключей рухнула на пол, а я не спешила ее поднимать.
Заторможенно, словно сонная черепаха, я обернулась. До последнего хотела верить, что ослышалась. Ждала, что мама обратит свое заявление в шутку. Но она молчала. Смотрела себе под ноги, теребила в руках поясок от шелкового халата и не собиралась мне ничего объяснять.
– Он даже жениться на тебе не собирается, мам! – К горлу моментально подступила тошнота. – Да и какой из него муж?! Сидел, жевал, будто век не едал, пока сынок его полоумный тебя грязью поливал.
Я смахнула со щек первые слезы, мысленно возвращаясь в «Фаджоли». С того дурацкого ужина прошло всего три дня – когда все успело так круто измениться?
– Варя! – гаркнула мать, очнувшись от спячки. – Я, кажется, тебя предупреждала!
– Мама! Мамочка! Ну скажи, что ты пошутила! – следом за ключами к моим ногам упал рюкзак и мешок с обувью, а сама я навалилась на косяк.
Снова заладив о моем воспитании, непомерной грубости и своем Володе-ангеле, мама не оставляла попыток достучаться до моей совести. Да только правду говорят: от осины не родятся апельсины – где мне было взять эту самую совесть, если у матери она была на нуле?
Как в тумане, я смотрела на маму и качала головой, все яснее осознавая, что она не шутит. Но как принять эту новость, я не знала.
– Ладно! – Шмыгнув носом, я постаралась взять себя в руки, подняла с пола вещи и даже попыталась найти в этой чертовой новости каплю позитива. – Хочешь с ним съехаться – твое дело, но я останусь здесь!
Мама наконец оторвалась от созерцания плюшевых тапок и посмотрела на меня. Ох, и не понравился мне ее взгляд!
– Что? – Я сработала на опережение. – Я уже взрослая! Могу спокойно жить одна!
– Ты не поняла, Варюш… – Мама как-то грустно улыбнулась, а потом с ходу обрушила на меня ворох своих проблем: – Я никуда не уеду, и тебе не придется жить одной: Володя с Митей сами переедут к нам.
– Только через мой труп! – взвизгнула я, пятясь от матери, как от чумной. – Никогда! Ни за что! Я сбегу! К отцу перееду! Я с этими придурочными в одной квартире жить не буду!
– Да послушай меня, дочь! – вспыхнула мама и смело шагнула ко мне. – Я все понимаю, ты не ожидала. И чувства твои мне не безразличны, но поверь…
Она попыталась меня обнять, а я дернулась в ее руках, задрожала, а потом со всех ног бросилась прочь.
– Прости, – прохрипела я на ходу. – Мне нужно в школу!
– Варя! Вернись немедленно! Мы не договорили! – Голос мамы эхом отлетал от стен подъезда и жгучими пощечинами опалял мои щеки. Но я так и не остановилась…
Позабыв о лифте, я по лестничным пролетам бежала вниз. Глотая слезы, неслась по дворам, не разбирая дороги. Не могла толком различить цвет светофора на перекрестке. Загнанным зверьком я чудом влетела в школу и сразу кинулась к кабинету биологии. Разумеется, я опоздала… Урок начался минут пять назад, а потому в коридоре никого было, зато у меня появилась возможность немного успокоиться.
Короткий вдох… Длинный выдох… Я одернула проклятую юбку и, заправив прядь волос за ухо, решительно подошла к кабинету. Я все еще была на взводе: сердце безжалостно билось о ребра, кончики пальцев отчаянно подрагивали, да и слезы только-только начали подсыхать.
Я постучалась, потом – еще раз и еще. Ответа не последовало. Я дернула ручку двери, но кабинет был заперт.
– Привет, Скворцова! – раздался за спиной знакомый насмешливый голос. – Не будет сегодня биологии, и русичка, оказывается, заболела – только физра и классный час.
– А где все?
– Спят, наверно…
– Но… Лучинин написал…
– А ты и поверила? – Едкий смех разлетелся по коридору.
– А ты? – Я резко развернулась. – Ты тогда что здесь делаешь?
– Тебя жду, Варя!
Рябова спрыгнула с подоконника и, закинув рюкзак на плечо, подошла ко мне.
– Ну, чего так смотришь, Скворцова? – улыбнулась она. – Это Илюха просил тебя дождаться. Он нам с тобой по ошибке сообщения скинул, представляешь?
– Как это?
– Я сама толком ничего не поняла. Лучинин спросонья какую-то лабуду нёс: сначала поставили биологию, потом отменили… Короче, уже не важно.
– Дурдом! – возмутилась я. – И что теперь? До физры полтора часа…
– Ты домой можешь вернуться, – безрадостно вздохнула Таня. – А мне смысла нет: пока я четырнадцатого дождусь – уже обратно ехать…
– Точно, я и забыла, что ты далеко живешь… Я бы тебя к себе позвала, да сама утром с матерью разругалась – не хочу возвращаться.
– Может, тогда в столовой посидим? – немного оживилась Таня. – А то я так боялась опоздать, что не позавтракала.
Делать было нечего, и я согласилась. Ощущая небольшую неловкость, вместе с Рябовой спустилась к буфету, но тот был еще закрыт. До начала работы столовой оставалось минут двадцать, и мы решили скоротать время в школьном холле. Устроившись поудобнее на деревянных креслах за раскидистым фикусом, какое-то время сыпали дежурными фразами, в надежде поддержать разговор, но безуспешно. Мы с Таней никогда не были близкими подругами – так, соседки по парте, а потому и болтать по душам нам было весьма непривычно. И все же, слово за слово, мы не заметили, как пролетело время.
– А ты чего? На одном чае? – Рябова недоуменно посмотрела на меня, когда мы всё же оккупировали столовую. В отличие от моего поднос Тани ломился от еды.
– Я не голодная, – натянуто улыбнулась и отвернулась к окну.
Жевать булочки рядом с Рябовой было стыдно. Стройная, высокая, Таня, казалось, могла есть все что угодно и сколько угодно и при этом всегда оставаться в форме. Я же ощущала себя рядом с ней истинным колобком.
– Это все из-за Добрынина, да? – сердито насупилась она и, прежде чем приступить к завтраку, закатала рукава зеленой толстовки.
Я не ответила, точнее, просто не успела.
– Слушай ты его больше, Варь! – тут же вспыхнула Рябова. – Митька тебя задирает на пустом месте, а ты и ведешься! Никакая ты не толстая, даже не думай!
Таня рассмеялась и схватила с подноса плетёнку с маком. Правда, повертев ее в руках, бросила сдобу обратно.
– Ты просто невысокая, и волосы у тебя пышные очень, – произнесла она чуть тише.
Улыбка уже не согревала своим теплом ее губы, и между нами снова выросла стена из неловкости и недосказанности.
– И вообще, – продолжила Рябова, теребя бумажную салфетку, – ты красивая.
Я усмехнулась, а Таня замотала головой, словно хотела мне что-то сказать, но никак не могла набраться смелости.
– Я серьезно, – вымолвила она неловко. – Была бы ты дурнушкой, Камышов бы ни за что на тебя не клюнул…
– Камышов? – вопросительно выдохнула я.
– Ну да, – Рябова смущенно отвела взгляд. – В школе только и слухов, что о тебе с Лёшей.
– Глупости! – Я попыталась отмахнуться от неприятной для меня темы.
Вспоминать о том проклятом вечере в Речном мне совершенно не хотелось, да и иллюзий касательно Лёши я уже не испытывала: прошло… Это в субботу от комплиментов кружилась голова, а щёки краснели от откровенных взглядов. Да вот только дальше шлагбаума наши с Лешим отношения не зашли: Камышов обещал позвонить, а сам даже в школу не пришел…
– Глупости? – переспросила Таня с едва уловимой надеждой в голосе. – Так ты не была у него на днюхе?
– Была, – пробормотала я, припав губами к стакану с несладким чаем.
Объяснять Рябовой, каким ветром меня туда занесло, я, разумеется, не стала: и так слыла главной клоунессой школы.
– И как оно там? – Сделав глоток, Рябова отзеркалила мои действия: судя по всему, ей было неудобно говорить со мной о Лешем и вечеринке, но ее любопытство, как и у всех в нашем классе, просто зашкаливало.
– Да ничего особенного… – Я скучающе закатила глаза. – Больше разговоров… Обычное столпотворение богатеньких сынков…
– Ясно, – нервно сглотнула Рябова и, помолчав немного, продолжила допрос:– А из наших, кто еще был?
– Молотов, из одиннадцатого, ну и богатыри, само собой.
– А из девчонок? Только ты?
– Да, – кивнула на автомате. – Точнее, нет! Там и еще были девушки, просто не из нашей школы…
Таня как-то грустно хмыкнула.
– И все с парнями, да?
– Да, – согласилась я, сопоставив свои воспоминания со словами Тани.
– А знаешь, почему?
Я покачала головой.
– А ты?
– Это, конечно, слухи. – Рябова снова потянулась за булкой и принялась жадно отщипывать от нее по кусочку. – Но вроде как Камышов слово пацанам дал, что если и приведет на пати девочку, то только свою… любимую… Он поэтому девушек сам и не приглашал никогда.
– Да ну, бред! – рассмеялась я. – Ни за что не поверю, что наш Леший романтик!
– И все же… – Таня потупила взор. – А это правда, что Камышов тебя до дома проводил?
– До такси, – поправила я Рябову, краем глаза заметив румянец на ее щеках. Да, наверно, и мои в этот момент пылали огнем. – Темно было…
Позабыв о чае, я принялась пересчитывать ножки у соседнего стула, лишь бы только не выдать при Таньке своего волнения. То, что для Рябовой было простым любопытством, для меня значило чуть больше…
«Варька, даже не мечтай! Где Камышов и где ты!» – мысленно повторяла я, пока память-стерва методично подкидывала в голову ненужные воспоминания: Речное, дождливая ночь, моя рука в Лёшиной ладони… И пусть он просто помогал мне перепрыгнуть через лужу, да и говорил больше о ребятах из класса и даже о той же Рябовой, этот миг глубоко запал в душу.
– А я всегда думала, что тебе Митька нравится. – Голос Тани, в котором слышалась грусть, вывел меня из ступора.
– Что?! Добрынин?! Мне?! – Я попыталась собраться с мыслями, но не успела: за спиной одноклассницы показались Лёша, Илья и Митя.
– Никто мне не нравится! – буркнула я на ходу и тут же перевела внимание на вид за окном.
Я искренне надеялась, что богатыри пройдут мимо. После разговора с Таней я понятия не имела, как вести себя с Лёшей, да и по кривой физиономии моего сводного недобратца было заметно, что рад он меня видеть примерно так же, как и я его. И все же троица затормозила аккурат возле нашего с Рябовой столика. Что ж, лучшая защита – это нападение!
– Доброе утро, Илюша! – ехидно процедила я, выбрав из трех зол наименьшее. – Как тебе спалось, черт рыжий? Ничего не ёкало? Не объяснишь, с какого перепугу ты заставил нас приехать в школу ни свет ни заря?
– Э-ге-ге, Скворцова! – с чего-то расхохотался Лучинин. – Я знал не больше вашего… Просто вы с Танькой у меня в телефонной книге первыми записаны.
– Ну надо же! – Я откинулась на спинку стула, стараясь не смотреть ни на Митю, ни на Лёшу. – И с чего такая честь, Илюша?
– Лучше бы спросила, как это вы так записаны. – Прыснув со смеху, Добрыня бесцеремонно отодвинул стул рядом со мной и сел, вальяжно закинув руки за голову. Следом за первым клоуном к нам без спроса присоединились и два других.
– И как я у тебя записана? – исподлобья взглянув на старосту, спросила Таня. Голос ее звучал хрипловато и тихо, словно она была простужена.
– Да никак, Рябова! – нарочито грубо ответил за друга Камышов и заржал на всю столовую. – Пустое место!
Щёки Тани моментально стали пунцовыми, а сама девчонка вся сжалась, словно Леший прошелся по ее душе не словами, а кулаками.
– Мы вас вообще-то не звали! – взъерепенилась я, пока Рябова прикидывалась овечкой. – Столов мало, что ли? А ну, валите!
– Варь, ну ты чего? Шуток не понимаешь? – вмиг перестав смеяться, повернулся ко мне Леший. – А я вообще-то скучал…
Глупая, стопудово фальшивая фраза, но, произнесенная Лёшкой, она мгновенно выбила почву у меня из-под ног.
– Что? – растерянно переспросила я и впервые за утро позволила себе не таясь взглянуть на Камышова. Правда, тут же обо всем забыла.
– Что с твоим лицом, Лёш? – ахнула, прикрыв ладонью рот. И как я сразу не заметила зеленовато-бордовых разводов у него под глазом и ссадины на щеке?
– Кхе! – хмыкнул не к месту Добрынин и со скучающим видом отвернулся.
– Да так, не бери в голову, Варюш! – обворожительно улыбнулся Леший. – Бандитская пуля!
– Ночью с сервантом поцеловался? – съязвила Таня.
– С сервантом? – с издевкой в голосе произнес Добрыня, продолжая делать вид, что ему все по барабану. – Прости, Рябова! Я все время забываю, что ты живешь с бабкой в прошлом столетии.
– Митя, заткнись! – Я с размаху заехала локтем по тушке Добрынина, но тот даже не шевельнулся.
– Э! Брейк! – заголосил Леший и, навалившись на стол, попытался перехватить мои ладони в свои. – Не злись, Варюш! Тебе не идет! А это… – Он обвел указательным пальцем пострадавшее лицо. – Это я так домой возвращался, после того как посадил тебя в такси. Прикинь, трое на одного – еле отбился! А знаешь, что мне помогло уложить тех уродов на лопатки?
Я покачала головой.
– Ты! – не раздумывая ответил Леший. – Точнее, тот наш поцелуй у шлагбаума…
– Поцелуй? – прошептала, едва размыкая вмиг пересохшие губы. Я хотела сказать, что Камышов что-то перепутал, возможно, ударился головой, ибо я с ним никогда не целовалась, но всё вокруг завертелось слишком быстро…
Сначала из рук Рябовой выскользнул стакан, полный чая. Потом Лучинин, схватив со стола салфетки, подскочил как ужаленный и принялся смахивать цейлонский без сахара со своей белоснежной сорочки. А в довершение всего и Митя прохрипел что-то неразборчиво, но явно грубо.
– Ты прости, Варюш, что не позвонил, как обещал! – Не замечая апокалипсиса вокруг, Леший чуть сильнее сжал мою руку. – Только-только оклемался. И сразу к тебе!
И снова я не успела вставить и слова, как Митя с грохотом отпихнул от себя стол и, взбешенный, вылетел прочь. Следом за ним, раскрасневшаяся и в следах от чая, убежала Рябова, а я хватала ртом воздух, теряясь в бесконечном водовороте серых глаз Камышова, и не знала, что думать.
Глава 11. Вышибалы
Варя
Из ступора меня вывел звонок с урока, громкий, разрывающий своим дребезжанием барабанные перепонки. Я вскочила с места и, что-то ляпнув Леше о физкультуре, побежала прочь. Кончики пальцев подрагивали, в памяти эхом раздавались слова Камышова о поцелуе. Зачем он соврал? Чего хотел добиться?
Теряясь в догадках, я и сама не заметила, как добралась до спортивных раздевалок. Здесь по обыкновению было людно, да и запах в воздухе витал своеобразный. Поморщившись, я отыскала свободное местечко и принялась переодеваться. Правда, мысли то и дело уносили меня далеко, в тот дождливый вечер в Речном. От ненужных воспоминаний горели щёки, а глупая фантазия рисовала сердечки на обрывках моей рассудительности. Я теряла голову, и, черт побери, мне это нравилось…
– Выходим, девочки! Выходим! – Скрипучий голос Насти Воронцовой – главной стервы класса и правой руки физрука – заполнил собой тесное пространство. – Скворцова, ты в юбке стометровку побежишь?
Я вздрогнула: возвращение в реальность оказалось весьма жестким и грубым.
– Да одеваюсь я! – огрызнулась для порядка и поспешила взяться за дело.
Настя же в свойственной ей манере принялась поучать остальных.
– Юль, кофту можешь не брать: в зале будем!
– Ну во-о-от! – недовольно протянула одноклассница. – Пацаны на солнышке загорают, а нам – пылью дышать, как обычно!
– Можно подумать, за окном горный воздух!
– Кольцова, хорош лясы точить! – скомандовала Воронцова. – Выходим!
– Иду-иду! – отмахнулась от нее Маринка.
– Рябова, что с лицом?
– На свое посмотри! – рявкнула в ответ Таня, а я не удержалась и усмехнулась: командирские нотки в голосе Воронцовой бесили не меня одну.
– Зря хихикаешь, Скворцова! – насупилась Настя, нарочно задев меня плечом, да так сильно, что кроссовки выпали из рук. – Смотри, Варюша, чтоб после урока не пришлось слезки на кулак мотать!
– Ты мне угрожаешь, Воронцова?! – вспыхнула я, позабыв о кроссовках.
– Предупреждаю! – не обернувшись, крикнула Настя и, виляя своим задом в цветастых лосинах, вышла в коридор.
– Ты это видела? – В поисках поддержки я посмотрела на Таню, но Рта тут же отвернулась.
– Сегодня день «вышибал», – бросила она сухо и, одернув безразмерную футболку поверх таких же бесформенных спортивных штанов, направилась к выходу. – Тот, кто витает в облаках, рискует мячом в нос получить!
– Да что с вами со всеми сегодня?! – возмутилась я, оставшись в раздевалке в полном одиночестве. – Крысиного яда переели?
Нудное построение, неровная шеренга, мое место в самом хвосте – физкультура никогда не входила в список любимых предметов, а от слова «норматив» меня и вовсе бросало в дрожь. Нет, серьезно! И кто только придумал, что я должна прыгать в длину метр восемьдесят, а пробегать километр на лыжах за шесть минут? А как же поправка на рост? Или влажность снега? Есть разница: Воронцова бежит своими ножищами сорок первого размера, или я ковыляю на своих коротышах? Короче, брр!
Вот и сейчас Сергей Петрович, наш красавчик-физрук, расхаживая павлином перед женской половиной класса, зачитывал итоговые цифры: кто выше всех прыгнул, кто больше отжался, кто с какой скоростью пробежал дистанцию в два километра. Мое имя не прозвучало ни разу, зато Воронцова то и дело гордо задирала нос. И пока я бесцельно крутила головой по сторонам, с тоской разглядывая скудное убранство малого зала, Настя все больше напоминала воздушный шарик, который вот-вот лопнет от важности.
– Итак… – Прочистив горло, Сергей Петрович решил-таки завершить перед нами свое выступление. – Урок сегодня – последний, а потому предлагаю не нарушать традиции и поиграть в «вышибалы». Все «за»?
Девчонки в ответ что-то невнятно простонали, ибо получить в живот или, того лучше, по голове мячом – та еще «сокровенная» мечта каждой. Но никто особо спорить не стал: все понимали, что физруку наши желания были до лампочки.
– Отлично! Раз все согласны, выбираем «вышибал». – Он окинул нас скучающим взглядом, тем самым, который между собой девчонки отчего-то называли томным, а потом указал пальцем сначала на меня, а затем на Настю. – Воронцова, Скворцова – водящие. Остальные – врассыпную!
– Спаслась, Варька! – ехидно процедила мне на ухо Настя, пока Сергей Петрович ходил за мячом.
– По тебе психушка плачет, Воронцова! – Я смерила ее насмешливым взглядом и уже пошла было на исходную, как дверь со скрипом отворилась, а в зал влетела толпа наших пацанов.
– Мы сегодня, походу, с вами, девчат! – сияя почище начищенного самовара, заявил Лучинин. – На улице дождь начался, а в большом зале – первоклашки, – пояснил он Сергею Петровичу. – Нас Алексей Михалыч к вам отправил.
– Разберемся! – пробасил физрук. – Добрынин, смени Скворцову. Варя, давай со всеми! Ну чего встали? Играем!
– «Вышибалы», значит?! – потирая ладони, самодовольно прошипел Митя и, выхватив мяч из рук Насти, занял мое место. – Кыш, матрешка! Профи в деле! Сейчас повеселимся! Воронцова, поставим рекорд?
– А то, Добрыня! – мгновенно расцвела стерва: и животик втянула, и плечики расправила, и даже попыталась очаровательно улыбнуться засранцу. Вышло, правда, криво, но иначе Воронцова не умела, да и Митя никакой другой, кроме как фальшивой улыбки змеи скарапеи, не заслуживал.
– Три минуты – слабо́? – прокричала Настя, разминая плечи.
– За две уложимся, Настена! – проорал Добрынин с другого конца зала. – Ты посмотри на них – тюлени!
Не раздумывая долго, Митя принялся планомерно «вышибать» игроков мячом. Последний резиновой пулей угрожающе свистел над нашими головами, вынуждая без остановки бегать по залу и всячески уворачиваться от ударов. Но если Настя то и дело целилась в меня, то Добрынин, напротив, казалось, не замечал моего присутствия.
– Мне кажется, или Воронцова решила тебя убить? – рассмеялся Леший, оказавшийся по правую руку от меня.
– Похоже на то! – улыбнулась я, запыхавшись.
– Что на этот раз? – увернувшись от подачи Добрынина, спросил Камышов и случайно коснулся моей руки.
Я на мгновение замерла: по телу прокатилась волна трепетного тепла, а гул спортзала моментально отошел на задний план.
– Много ли надо Воронцовой? – смущенно пропищала я. – Не так посмотрела, не то сказала, а яд уже так и капает.
– Осторожнее! – Леший со всей дури дернул меня на себя, спасая от шального броска Насти. На долю секунды я оказалась в плотном кольце его рук, но Камышов почти сразу меня отпустил.
– Спасибо! – пробормотала я, все больше забывая об осторожности. Да и как тут думать о мяче, когда с тебя глаз не сводит самый красивый парень города.
– Держись рядом, – прошептал он и улыбнулся так по-камышовски, что ли: немного лукаво, но в то же время искренне, насмешливо, но по-доброму.
– Больше не убегай от меня, ладно? – поймав в плен мой очумелый взгляд, проникновенно произнес Лёша.
Я зачарованно кивнула. И в этот момент Камышов снова прижал меня к себе, в очередной раз закрывая собой от летящего мяча. Вжик! – и тот пронесся мимо. Но Леший не спешил меня отпускать. Несколько секунд он под звуки ликования толпы выбывших из игры одноклассников откровенно пожирал меня взглядом.
– Добрынин, ты мазила! – разомкнув наконец спасительные объятия, во всеуслышание загоготал Камышов. Леше однозначно было по душе происходящее.
– Пригнись! – взвизгнула я и дернула его за футболку: настала моя очередь спасать парня от броска Воронцовой.
– Только вместе! Только рядом! – Камышов игриво подмигнул мне и тут же переплел наши с ним ладони. Прямо так – на виду у всех…
А я опешила. Почти не чувствовала ног – они стали ватными. Не слышала других голосов и криков – в ушах отдавалось лишь бешеное биение сердца. Позабыв о «перестрелке» мячами, я смотрела на Лешу и терялась в своих ощущениях. Вот она, мечта наяву: самый крутой парень школы держал меня за руку и шептал глупости на у́шко. Но слишком все было рафинированно, подозрительно просто и чересчур быстро, а потому не внушало доверия. Самые ненужные вещи – бесплатные, а мне не хотелось становиться легкой добычей для Лешего. Собрав в кулак остатки воли, я попыталась высвободить руку: школа и без того кипела слухами обо мне и Камышове, и давать новый повод для пустых сплетен было не в моих интересах.