Часть 1.
– Тридцать вторая, тридцать третья, тридцать… – Вслух озвучивая ступени, я поднимался на свой третий этаж. Лифта в пятиэтажке, в которой я живу, нет. А возраст у меня более чем почтенный, в следующем месяце, Бог даст, будет восемьдесят. Наконец знакомая дверь. – шестьдесят девятая, все. Пришел.
Провернув ключ в замке, ввалился в свою квартиру и, скинув верхнюю одежду и разувшись, прошел в проявочную комнату. Снял висевшие на нити фотографии и сложил их стопкой на столе. Отснятое сегодня буду проявлять не раньше чем завтра. Слишком устал. Накинув на плечи свой плед, я сделал несколько шагов и оказался прямиком в своем любимом кресле качалке возле окна. На часах уже почти шесть вечера. Темнеет рано, поэтому, чтобы хоть что-то было видно за стеклом, пришлось снова подняться и выключить свет в комнате.
Любовь к фотографии привил мне мой отец в еще юном возрасте. Мы часто отправлялись с ним в лес неподалеку от нашего дома в поисках красивых пейзажей или возможности запечатлеть какую нибудь живность. А на сегодняшний день это, пожалуй, единственное, что заставляет меня находить в себе силы покидать жилье и выходить на улицу. Фотография – последнее из оставшихся в моей жизни увлечений.
Высоченная новогодняя елка, установленная в самом центре нашего двора, сияла и переливалась разноцветными огнями. Дети как тараканы носились вокруг нее и по двору. Предновогодняя суета ощущалась в полном объеме, даже из моей пустой и одинокой квартиры.
Тиканье настенных часов, вместе с навалившейся на меня смертельной усталостью, тяжестью осели на моих веках, от чего те закрылись и я, без возможности сопротивляться провалился в сон.
Но прежде чем начать эту историю, берущую свое начало более шестидесяти лет назад, позволь, дорогой читатель, рассказать немного о себе. Меня зовут Вадим. Правда последний человек, который так меня называл, была моя, ныне покойная супруга. Для всех я, ввиду почтенного возраста, Вадим Викторович. Живу один в двухкомнатной квартире старого пятиэтажного дома типа сталинка в Москве. Детей у меня нет и никогда не было, и единственный мой оставшийся спутник – кот Наполеон. Такой-же старый как и я, по кошачьим меркам разумеется. Слава Богу здоровье у меня пока еще позволяет заботиться и о себе и о Наполеоне.
Историю, которую собираюсь поведать, берет свое начало, когда мне было еще 12 лет. Находились мы с семьей в маленьком городке под названием Волхов, про который ты, вероятно, никогда ничего и не слышал. В то время там функционировал первый в России алюминиевый завод. Мой отец, в прошлом военный, там работал стропальщиком. Жили мы в выданной ему от завода небольшой двухкомнатной квартире. Мать в то время работала уборщицей в школе, в которой я учился в шестом классе. Жили мы вчетвером: отец, мать, я и наша собака Ника породы эрдельтерьер. Нику я помню очень хорошо по той причине, что моя история имеет к ней непосредственное отношение.
Отец был довольно строгим человеком и все обязанности по квартире и быту были строго распределены. Утром, когда я находился в школе, собаку выгуливала моя мать. Вечером же ответственность за выгул Ники лежала на мне.
В тот злополучный снежный зимний вечер я сидел на подоконнике и, от безделья, вырисовывал странные узоры на запотевшем окне. Отец занимался своими делами, а мамы дома не было. На улице крупными хлопьями валил снег, заметая и пряча под собой мелкие голые ветки кустов, скамейки, и даже детскую песочницу. Лишь разветвляющаяся к подъездам тропинка, протаптываемая редкими прохожими, не успевала целиком покрыться слоем снега. Однако, чем позднее становилось, тем людей становилось все меньше и меньше и скоро тропинка слилась с общим белым фоном, поблескивающим в лучах фонарного столба.
В нашем дворе освещалась лишь дорога ведущая в сторону остановки, а остальная часть двора оказывалась погруженная во тьму. В темной части улицы, где находилось какое-то кирпичное небольшое строение, я уже не вспомню что именно это было, я и заметил его. Силуэт, словно выглядывавший из-за этой постройки.
Не знаю почему он привлек мое внимание, потому как силуэт, по началу, был неподвижен. Я решил, что это, возможно, просто куст или часть строения. Однако, ввиду детской любопытности, я знал каждую деталь своего двора, так как зимой я часто проводил вечера сидя на подоконнике. Силуэт меня заинтересовал и я какое-то время просто сидел вглядываясь и пытаясь понять что-же это такое. Но по настоящему меня разобрало любопытство, когда силуэт качнулся и сделал шаг в сторону, оказавшись в желтом свете целиком.
Не знаю что я счел более странным, что кто-то предпочитает гулять на улице в такое время и в такую погоду, или что, как мне показалось, человек был без головного убора и голова его была без волос. Еще какое-то время я просто сидел и всматривался. Он вновь неподвижно стоял. Из моего окна было сложно разглядеть какие либо иные детали.
Спрыгнув с подоконника, я метнулся в коридор, где, в шкафу, лежал старый отцовский бинокль, который он привез из командировки, несколько лет назад. Вернулся в свою комнату и, щелкнул выключателем и потушив свет, вновь вернулся на свое место. Прислонив окуляры к глазам, я нашел то самое место, где стоял человек. Но никого уже не было. Зато стало возможным разглядеть следы, которые он успел натоптать на снегу. Следы вели в сторону и терялись в полной темноте.
– Вадим! – Вдруг нарушил тишину строгий голос моего отца, который вошел в комнату и включил свет. – Ты ничего не забыл?
Из коридора раздалось жалобное скуление. Точно, я совершенно забыл выгулять Нику.
– Как раз собирался, пап… – Протянул я и стал натягивать теплые штаны и свитер.
Признаться, тащиться на улицу мне совершенно не хотелось. Однако других вариантов не было и я, надев верхнюю одежду и обувшись, пристегнул поводок к ошейнику Ники, которая уже вовсю кружила вокруг меня и виляла хвостом. Ошейник нашей собаки был ярко красного цвета с небольшим кулончиком в виде сердечка посередине, на котором красовалось ее имя. Его подарил ей я в тот день, когда она стала членом нашей семьи. Именно я очень хотел собаку и уговаривал отца и мать завести ее.