Читать онлайн Убийство в Атлантике

John Dickson Carr

MURDER IN THE SUBMARINE ZONE

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1940

Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

© М. В. Тарасов, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

Посвящение

Эту историю, как и следовало ожидать, я посвящаю людям, разделившим со мной плавание из Нью-Йорка в некий «британский порт» на борту теплохода «Джорджик»[1]. Происходило оно в первые дни войны и, подобно описанному дальше, сопровождалось неизбежными для военного времени предосторожностями – необходимостью соблюдать затемнение и носить спасательные жилеты. Но на этом всякое сходство с реальностью заканчивается. Шел сентябрь 1939 года, а не январь 1940-го. Никаких боеприпасов на судне не имелось. И плавание не было омрачено ни одним из прискорбных событий, которые происходят на страницах книги. Ни один персонаж – будь то пассажир, офицер или член экипажа – не имеет реальных прототипов. Короче говоря, все, кроме атмосферы, плод моей фантазии от начала и до конца.

К. Д.Северо-Западный Лондон, 3 мая 1940 года

Глава первая

Серый, как военный корабль, лайнер стоял у пирса в конце Западной Двадцатой улицы. Это был теплоход «Эдвардик» водоизмещением двадцать семь тысяч тонн, принадлежащий «Уайт плэнет лайн», и тем днем ему предстояло отплыть в некий британский порт.

Силуэты нью-йоркских зданий на горизонте отливали холодом, как заиндевелое лезвие конька. Хотя был всего лишь час пополудни, в некоторых окнах уже мерцали огоньки. Вода в гавани, вся в разводах мазута, была неспокойной и казалась ледяной – за несколько секунд в такой воде можно замерзнуть. Да и ветер, проносящийся под открытым навесом таможни, был не намного теплее.

«Эдвардик», несмотря на изрядную длину, выглядел громоздким и приземистым. Его борта выгибались дугой лука. При взгляде со стороны таможенного поста он казался безлюдным, лишенным жизни, если не считать тонкой коричневатой струйки дыма, которая вилась над его единственной низкой трубой. Это был выхлоп двигателей, работающих на мазуте, и его мгновенно уносило резким ветром. Серые палубы, серые мачты, серые воздухозаборники, серые иллюминаторы, затемненные и завинченные, чтобы свет не просачивался через них наружу.

Портовые копы дрожали от холода, переминаясь с ноги на ногу над грязной водой. На причале курить не разрешалось нигде, даже в большом сыром зале ожидания. Хотя погрузка на «Эдвардик» уже давно закончилась, из-за большого количества охранников было трудно сделать даже шаг, не напоровшись на подозрительный взгляд. Внезапно по крыше прогрохотало эхо хриплого голоса, отразившееся от стен. Объявление через громкоговоритель переполошило горстку угрюмых, подавленных людей в зале ожидания. Они высыпали наружу и сгрудились, притопывая и пытаясь согреть дыханием пальцы, в то время как над гаванью разнесся гудок буксира, отозвавшись гулкой вибрацией потолочных балок.

Провожающих на борт не допускали, поскольку «Эдвардик», номинально пассажирское судно, вез в некий британский порт боеприпасы – взрывчатку на полмиллиона фунтов стерлингов – и четыре бомбардировщика «локхид» на верхней палубе. А еще ему предстояло принять на борт девять пассажиров.

Человек, который стоял в передней части палубы А, положив руки на ограждение, почувствовал немалое облегчение, когда «Эдвардик» наконец отвалил от причальной стенки.

Он и сам не понимал, с чего так торопится. Для этого не было решительно никаких причин. Он уезжал из Америки ради сомнительной работы и туманного будущего на родине. Легкая хромота делала его непригодным для армейской службы. И тем не менее он ступил на борт плавучего порохового погреба, чтобы следующие восемь дней (а может, девять, десять или одиннадцать, в зависимости от прихотей январской погоды и воли адмиралтейства) испытывать судьбу. Одна удачно пущенная торпеда грозила разнести лайнер на куски вместе с командой и пассажирами.

И все же нервы его заметно успокоились, когда «Эдвардик» медленно, по широкой дуге, подался назад и между судном и причалом, как он теперь видел, начала расширяться полоса испещренной белыми прожилками воды.

Мужчина поплотнее запахнул пальто и навалился на перила всем своим весом. Это был мрачноватый брюнет лет тридцати с небольшим, плотного телосложения и приятной, хотя и малопримечательной наружности, ничем особенно не выделявшийся, кроме легкой хромоты, вынуждавшей его ходить с тростью. На нем было толстое ворсистое пальто и тяжелая кепка. Звали его Макс Мэтьюз. Когда-то он был газетчиком, и притом хорошим. Правда, кое-кто (и таких нашлось немало) посчитал его дураком за решение пуститься в путь на «Эдвардике». Они бы скорее предпочли итальянский или американский лайнер. Хотя плавание кружным путем вдоль берегов Южной Европы и заняло бы больше времени, зато оно было бы совершенно безопасным.

Никогда прежде Мэтьюз не испытывал такого волнения, как в момент отплытия. «Слава богу, – думал он, – наконец-то мы выходим в море!»

Ветер, прилетевший из гавани, с силой ударил ему в лицо, заставив зажмуриться. Мэтьюз весь похолодел и с трудом удержался на ногах. «Эдвардик», подталкиваемый гудящими буксирами, слегка вздрогнул под напором набежавшей волны, но продолжил плавно скользить, приводимый в движение двигателями, и заметно расширять водное пространство между бортом и причалом.

Они уходили в темноту, в царящее впереди великое одиночество. Гудок корабля перекликался с бездною неба, которое вдали от суши казалось еще более пустым, и гудки буксира печально вторили ему.

– Холодно, – раздался чей-то голос неподалеку.

Макс оглянулся.

В нескольких шагах от него у поручней стоял, глядя вниз, на носовые люки и полубак, где в мирное время обычно размещались пассажиры третьего класса, высокий мужчина в светлом пальто. Голову он склонил вперед, и поля мягкой шляпы закрывали глаза.

– Холодно, – повторил незнакомец ни к чему не обязывающим тоном.

Оба были знакомы с неписаным этикетом, принятым среди пассажиров трансатлантических рейсов. Эта реплика служила пробным шаром. Если бы Макс просто ответил: «Да, согласен» – и отвел взгляд, попутчик понял бы, что тот не в настроении продолжать разговор. А вот услышав: «Да, так и есть» – и вдобавок еще какое-нибудь замечание, принял бы это за согласие завязать разговор.

Не расположенный вроде бы вести беседы, Макс, к собственному удивлению, вдруг обнаружил, что не прочь поговорить.

– Да, так и есть. Думаю, дальше станет еще холоднее.

– Или жарче, чем нам хотелось бы, – добродушно и вместе с тем многозначительно согласился незнакомец и сунул руку в карман пальто. – Сигарету?

– Не откажусь.

Ветер свистел в ушах и не давал покоя, хотя и стояли они на подветренной стороне, под укрытием трапа. После нескольких вежливых попыток помочь друг другу прикурить в конце концов каждый справился с этим самостоятельно.

Яркая, пусть и недолгая вспышка спички позволила Мэтьюзу лучше разглядеть собеседника, высокого здоровяка с непринужденной улыбкой, обнажающей крепкие белые зубы. Попутчику можно было дать лет шестьдесят, на что намекали выбивающиеся из-под шляпы седые волосы, однако всем обликом он скорее напоминал молодого человека. Он слегка сутулился и, жестикулируя, широко размахивал руками. Проницательные карие глаза на волевом, напряженном лице сияли, как у юноши, оживляя лицо. Одна вещь озадачила Макса: незнакомец выглядел, разговаривал и был одет как американец. Однако, насколько знал Мэтьюз, американцам в те дни не так-то просто было выправить заграничный паспорт, а главное, им категорически запрещалось путешествовать на судах воюющих стран.

– Мне тут сказали, – продолжил седой, взмахом руки погасив догоравшую спичку, – что на лайнере нас всего девять человек.

– Пассажиров?

– Да, причем никого в туристическом или третьем классе. Только в первом – девять человек, включая двух женщин.

Макс был поражен.

– Двух женщин?

– Точно так, – подтвердил незнакомец, пристальным взглядом призывая Макса не сомневаться в его словах. – Им здесь не место, верно? И тем не менее. – Он развел руками. – Капитан говорит…

– Вы видели капитана?

– О, случайно. Чисто случайно, – ответил неизвестный с некоторой поспешностью. – Разговаривал с ним сегодня утром. А что? Вы его знаете?

– На самом деле, – нерешительно произнес Макс, – он мой брат. Если вы его видели, значит общаетесь с ним больше, чем я. Не думаю, что мы часто будем видеться в этом плавании.

– Ваш брат? Неужели? Полагаю, потому-то вы и путешествуете на этой лохани?

– Одна из причин.

– Меня зовут Лэтроп, – представился попутчик, внезапно протягивая Максу большую руку. – Джон Лэтроп.

– А я Мэтьюз, – в свою очередь отрекомендовался, пожимая его руку, Макс, несколько смущенный стремительностью, с какой развивалось их знакомство. И все же Лэтроп пришелся ему по нраву своей сердечностью и обходительностью.

Ветер снова наддал, так что от сигарет во все стороны полетели искры. Оба моргнули.

«Эдвардик» теперь продвигался по гавани. Глубинная вибрация, вызванная вращением винтов, сотрясала палубы. Слева проплыла невзрачная кучка крыш и вскоре растворилась на зубчатом горизонте Нижнего Манхэттена, светлые силуэты которого вырисовывались на фоне неба, такого сумрачного, что разглядеть хоть что-нибудь удавалось, лишь когда сквозь облака пробивался луч света. И тогда даже башни-колоссы казались карликами в сравнении с необъятной водной гладью.

– Знаете, я подумал… – внезапно начал Лэтроп.

– Да?

– Ну, мы тут болтаемся в этой большой лохани… Как горошины в бочке. Должно быть, люди подобрались не робкого десятка. По крайней мере, большинство пассажиров.

– Почему вы так решили?

Лэтроп прислонился к поручню, выкинул за борт сигарету и переплел пальцы. Ветер бил в глаза, заставляя их слезиться.

– Надо думать, у всех есть веские причины спешить в Англию. Насколько это вообще возможно в наши дни. Ведь есть же безопасные морские линии. Но если добраться до Генуи или Лиссабона, а затем путешествовать по суше, времени уйдет немало. Так что должна быть очень веская причина для того, чтобы предпочесть эту жестянку с динамитом судну, следующему кружным, но безопасным маршрутом. Это я к чему говорю: на борту, должно быть, собрались очень интересные люди.

– Полагаю, да.

Лэтроп приоткрыл один глаз и посмотрел на собеседника:

– А вам наплевать?

– Нет, не совсем так. Просто я одиннадцать месяцев провалялся на больничной койке вот с этим. – Макс дотронулся тростью до больной ноги. – И все, что мне сейчас нужно, – это морской воздух и уединение.

– Простите, – извинился Лэтроп, несколько резко, но с большим достоинством. – Я не хотел вас задеть.

– Нет-нет. Вы не понимаете. Приятное плавание, хорошая еда и недурное вино – но, клянусь всеми богами, никаких развлечений. Не круиз. И у меня есть подозрение, что наше путешествие будет чем угодно, только не круизом.

Лэтроп запрокинул голову и рассмеялся.

– Тут вы правы, – согласился он, поразмыслив. – Так, значит, именно эта причина и погнала вас в путь?

– Если только это можно назвать причиной.

– Послушайте, – продолжил Лэтроп, проницательно глядя на него, – я не пытаюсь вас как-то поддеть… Или напустить тумана. Что касается меня, моя история более простая и, возможно, более странная. Я разыскиваю убийцу.

Воцарилось молчание.

Раздался хриплый гудок лайнера. Даже здесь, в гавани, вода казалась ненадежной и неспокойной. Глядя на сигарету в своей руке, Макс Мэтьюз внезапно вспомнил, что находится на борту судна с военными грузами. А разрешено ли тут курить на палубе? Он бросил сигарету и тщательно затушил ее ногой.

– Время идет, – рассудил он. – Не пора ли нам спуститься в каюты и распаковать свои вещи? Кажется, мы должны еще заполнить какую-то бумагу для старшего стюарда…

– Думаете, я вас разыгрываю? – осведомился Лэтроп. – Насчет убийцы?

– А разве не так?

– Нет. Ни капельки. – Проницательные карие глаза Лэтропа блеснули, сообщая лицу все то же оживленное выражение, а затем их взгляд стал доверительным. – Расскажу вам об этом позже. Где вы сидите в кают-компании?

– За столом брата, я полагаю. Почему бы и вам не присоединиться ко мне?

– Стол капитана? Буду рад! Ладно, тогда увидимся позже… Ну и ну!

Последнее он добавил вполголоса, как бы про себя. Макс повернулся, следуя за направлением его взгляда, и понял, чем был вызван последний возглас.

Навстречу им по палубе А, по ее выскобленным доскам, между темно-серыми переборками с одной стороны и линией спасательных шлюпок с другой, твердой походкой шла женщина средних (ну, почти средних) лет в соболиной шубке.

Ее глаза были полузакрыты от ветра. Очень светлые, соломенного оттенка, волосы стягивал обмотанный вокруг головы цветастый шарф, концы которого живописно развевались. Лицо было полным, чуть смуглым и лоснилось под глазами, словно от вазелина. Глаза (насколько удавалось разглядеть) отливали голубизной. Картину довершал сочный рот с яркими губами. Хотя даме было чуть за сорок, угадывалось это только вблизи. Распахнутые полы собольей шубки открывали взгляду шелковую блузу, перехваченную на груди бриллиантовой застежкой, и темную юбку. Ветер, дувший ей в лицо, подчеркивал отсутствие лифчика и оттененное изрядной высотой каблука совершенство полных, округлых бедер и восхитительных ног.

Все трое: Макс, Лэтроп и женщина – старательно игнорировали друг друга. По крайней мере, дама делала вид, что не замечает мужчин. Проследовала мимо, полузакрыв глаза и сжимая под мышкой сумочку из змеиной кожи.

Лэтроп украдкой посмотрел ей вслед. Макс потупился.

Он был зол на себя, потому что образ женщины не отпускал его. Выздоровев после одиннадцати невыносимых месяцев монашеской жизни в больнице, поневоле становишься уязвим и некритичен, а привлекательность незнакомки била наотмашь, ощущалась мгновенно. Макс понимал это. И все же в ее лице смутно чувствовалось что-то неприятное, возможно связанное с маленькой злобной морщинкой у рта.

Макс рывком открыл дверь, ведущую с палубы, неловко заскочил внутрь и позволил сквозняку захлопнуть ее за собой. Дверь закрылась с гулким стуком, нарушившим тишину судна. Внутри было душно и пахло резиной. Мертвое безмолвие разбавлял только слабый скрип переборок.

Этот скрип, досадливый и неприятный, преследовал его. Он спустился по лестнице, которая раскачивалась под ним в такт движениям «Эдвардика». Внизу, на палубе В, духота как будто сгустилась. Все иллюминаторы в каютах – таков был строгий приказ – полагалось постоянно держать закрытыми и завинченными. Даже наверху, в салоне и кают-компании, иллюминаторы открывали не иначе как с разрешения строгого стюарда.

Макс никогда еще с такой остротой не мучился одиночеством.

Его каюта, просторная, с отдельной ванной комнатой, находилась по правому борту палубы В. Пройдя узким коридором, он свернул в другой, совсем короткий коридорчик, что-то вроде ниши, ответвляющейся от главного, и открыл дверь слева.

Все лампы были включены, их свет отражался от белых стен. Жужжал электрический вентилятор, частично рассеивая духоту. Чемодан обнаружился рядом с одной из застеленных белых коек: каюта была двухместная, хотя он ни с кем ее не делил. В углу стояла пара плетеных кресел, на полу лежал приятный зеленый ковер. Стакан для зубных щеток вибрировал на подставке над умывальником. В ванной, дверь которой была открыта и зафиксирована с помощью крючка, урчал и утробно фыркал водопроводный кран. А реющие над всем этим лопасти вентилятора обдували лицо прохладой, поворачиваясь из стороны в сторону.

Все было очень мирно. Однако…

В дверь осторожно постучали.

– Вы позволите, сэр? – осведомился стюард, выглядывая из-за двери с озабоченным видом. – У вас есть все необходимое?

– Да, спасибо.

– Я принес ваш чемодан.

– Хорошо, я вижу.

– И еще кое-что, сэр. Когда прозвучит следующий сигнал гонга – через несколько минут, – всем пассажирам надлежит собраться наверху, в салоне.

– Зачем?

– Для инструктажа. Пожалуйста, возьмите с собой спасательный жилет. Вы знаете, как обращаться со спасательным жилетом?

– Да.

– Вы уверены, сэр? – настаивал стюард с улыбкой, осторожно пробираясь в каюту. Эта его улыбка словно приклеилась к лицу наподобие пластыря.

Два спасательных жилета лежали на верхней полке гардероба, в зеркале которого отражалась улыбка стюарда. Макс поднял руку и стянул один из них – две большие продолговатые пластины из пробки, зашитые в холст, с брезентовыми плечевыми ремнями и лямками для шеи. Следовало просунуть голову между лямками для шеи так, чтобы с каждой стороны от нее оказалось по пробковому блоку, затем просунуть руки в плечевые ремни и затянуть всю эту сбрую, завязывая брезентовые шнурки сзади, как у фартука. Макс надел жилет.

– Замечательно, сэр, – зааплодировал стюард. – А еще не могли бы вы заполнить вот этот бланк, сэр, – он кивнул в сторону койки, где рядом со списком пассажиров лежал длинный розовый лист бумаги, – и отнести его старшему стюарду вместе с вашим паспортом?

– Хорошо.

Макс не заметил ухода стюарда. Чувствуя себя Голиафом в надетой упряжи, он посмотрел на ярко раскрашенный буклет, содержащий список пассажиров.

Макс никак не мог избавиться от преследовавшего его образа: блондинка средних лет, ее глаза полузакрыты, ветер обдувает тело, она проходит мимо, опустив голову. Черт возьми, он был свободен! И не хотел, чтобы его беспокоили! Он мечтал лишь о сладком безделье, целительной полудреме. Он хотел лишь одиночества, хотел так остро, так болезненно, что ради этого готов был плыть на пороховой бочке.

И все же имя женщины его занимало, и он открыл список пассажиров, где для имен было оставлено прискорбно мало места. Там значилось:

Арчер, доктор Реджинальд

Бенуа, капитан Пьер

Зия-Бей, миссис Эстель

Кенуорти, достопочт. Джером

Лэтроп, мистер Дж. Э.

Мэтьюз, мистер Макс

Хупер, мистер Джордж Э.

Четфорд, мисс Валери

Подождите! Как же так? Список включал всего восемь имен. Между тем Лэтроп утверждал, что пассажиров девять. Вероятно, ошибся.

И все же третья строка привлекла внимание Макса. Если какое-то имя и подходило женщине, которую он видел, так это «миссис Эстель Зия-Бей».

– Вот и все, в точку, – сказал он вслух жужжащему электрическому вентилятору и затем с некоторым раздражением добавил: – Кто она? Турчанка? Или кто-то еще в том же роде? Нет, она больше похожа на англичанку, чем любая женщина, какую я когда-либо видел.

Его голос эхом отозвался в замкнутом пространстве каюты. Пол под его ногами начал медленно двигаться. Поднялся, завис, а затем наклонился вбок с резким скрипом переборок, так что Максу пришлось ухватиться за край койки, чтобы не упасть. У него защемило под ложечкой.

Тогда Макс понял причину волнения, вновь овладевшего им после отплытия. Оно было вызвано нервозностью, чистой воды нервозностью.

Макс развязал спасательный жилет, снял его и повесил на руку. Издалека донесся дрожащий звук гонга, он становился все громче и громче, пока не прогремел за его дверью.

– Всем пассажирам собраться в салоне.

Макс глубоко вздохнул. Он стащил с себя пальто, в котором теперь было невыносимо жарко, и снова взял спасательный жилет. Открыв выходящую в маленькую нишу-проход дверь, он пристегнул ее крючком к стене, чтобы в каюту проникало больше воздуха, шагнул в это крошечное пространство и на сей раз встретился с давешней незнакомкой лицом к лицу.

Ее каюта, должно быть, находилась прямо напротив его, по другую сторону ниши. Он мог бы протянуть руку и коснуться белой двери с номером «В-37», которая была обращена к нему. Женщина как раз быстро свернула в их маленький отсек, и они практически врезались друг в друга.

– Прошу прощения, – пробормотал Макс.

– Ничего страшного, – произнесла женщина после небольшой паузы. – Я уверена, что это моя вина.

Ее голос был высоким, с хрипотцой, обычно выдающей курильщиков. Макс посторонился, давая ей пройти, она нащупала ручку и открыла дверь. Внутри горел свет. Ее каюта напоминала его собственную, если не брать в расчет цвет стен, и в ней также имелась отдельная ванная. Свободное пространство уже было порядочно захламлено содержимым двух больших чемоданов с белыми инициалами «Э. З.-Б.».

Это Макс заметил еще до того, как женщина обернулась, закрывая дверь, и взглянула на него через плечо. Пухлая сумочка из змеиной кожи все еще была крепко зажата у нее под мышкой.

И снова он обратил внимание на капризную морщинку в углу опущенной нижней губы, но уже не заострил на ней внимания.

Потому что женщина посмотрела ему прямо в глаза, прежде чем дверь закрылась.

Глава вторая

Макс, немного встревоженный, поднялся по главной лестнице в салон, на палубу А.

Впоследствии он признал, что, если бы в первые сутки плавания уделил больше внимания попутчикам, присмотрелся бы к каждому, а не к одному-двум, с которыми свел знакомство, это, возможно, избавило бы всех от последовавшей кровавой драмы и крупных неприятностей. Но в том-то и беда, что поначалу ты почти не замечаешь спутников. Усталый, подавленный или погруженный в собственные заботы, ты видишь перед собой пустые лица, и тебе потом трудно связать их с людьми, которых ты узнаёшь. Даже по прошествии нескольких дней бывает сложно разобраться, кто есть кто. Конечно, в салоне «Эдвардика» было так малолюдно, что пассажиры выглядели призраками, которые бродили по помпезному викторианскому особняку с привидениями. Наблюдай, если хочешь. Чего уже проще! Однако опасный груз – взрывчатка в судовом трюме – способен и бывалого детектива отвлечь от выслеживания убийцы.

А между тем третий помощник капитана, собрав пассажиров в салоне, ясно дал им понять, что плавание не будет веселым морским круизом.

Салон на лайнере был огромным – роскошная зала с шеренгами колонн из красного дерева, поддерживающих витражную крышу из цветного стекла, с рядами столиков под зелеными скатертями и глубокими парчовыми креслами вокруг танцпола, теперь устланного ковром. Правда, тусклое освещение придавало этому нарядному великолепию какой-то призрачный вид. Да и собравшиеся словно ожидали услышать историю о привидениях. Впрочем, третий помощник, напомнивший Максу знаменитого автогонщика сэра Малкольма Кэмпбелла, источал живую уверенность.

– Итак, леди и джентльмены, – начал он, присаживаясь на край стола, заваленного грудой квадратных картонных коробок, – никому из нас не хотелось бы принимать все эти меры предосторожности и докучать ими вам. Но, как говорится, на рожон не попрешь. – Он произнес это с какой-то зловещей шутливостью. – Прежде всего я хотел бы, чтобы вы подошли ко мне и примерили противогазы. Стюард!

Противогазы? Зачем противогазы в море? Этот вопрос крутился у всех на языке, но никто не произнес ни слова.

– Если они не понадобятся здесь, – сухо заметил третий помощник, – то пригодятся после высадки в Англии. Так что вам придется получить их тут. Напишите свое имя и номер каюты прямо на коробке. А теперь прошу вас, пожалуйста.

Все послушно поднялись с мест. Стюарды помогли пассажирам натянуть уродливые маски, уподоблявшие свиным рылам лица людей, взиравших друг на друга в тусклом свете. Если противогаз сидел надежно, вдох вызывал долгий и малопристойный звук, возникавший всякий раз, как вы набирали в грудь воздух.

Мисс Четфорд и мистер Кенуорти, как выяснилось позже, в салон не явились. Стюард сообщил, что они страдают морской болезнью. Третьего помощника это немного раздосадовало, но в конце концов он решил позже навестить страдальцев в каютах.

– Завтра, – продолжил он, – вам будут даны подробные инструкции. В одиннадцать часов состоятся шлюпочные учения. Услышав сигнал тревоги, спусти́тесь, пожалуйста, в кают-компанию на палубе С и ждите распоряжений. Возьмите с собой спасательные жилеты, противогазы и одеяла. Помните: если судно подвергнется нападению с моря или с воздуха, вы должны идти в кают-компанию. На данный момент это всё, – улыбнулся он. – И не беспокойтесь о том, что может произойти. Позвольте позаботиться об этом нам самим.

Все потянулись к выходу.

Не было ни комментариев, ни шуток, ни смеха. Но «Эдвардик» уже раскачивался на океанских волнах, и кислые мины выдавали взбаламученность желудков. И в самом деле, в первый вечер на ужин явились только четыре пассажира – и ни одного представителя экипажа, кроме старшего стюарда.

В кают-компании, занимающей добрую половину акра, между пустующими белоснежными столами, зеркалами и красными лаковыми стенными панелями, царила глубокая, почти погребальная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием посуды на кухне. Стюарды, похоже, были подавлены не меньше пассажиров. За круглым капитанским столом на шестерых, кроме Макса, сидели только общительный мистер Лэтроп и невысокий толстяк средних лет, представившийся мистером Джорджем Хупером из Бристоля. Неподалеку столик на двоих облюбовал жилистый смуглый мужчина, в форме защитного цвета с красно-золотыми погонами капитана французских тиральеров[2]. Макс предположил, что это, должно быть, и есть тот самый капитан Пьер Бенуа, что значится в списке пассажиров. Лицо француза выглядело совершенно бесстрастным, и он ни разу не оторвал взгляда от своей тарелки.

По столовой пронесся загадочный сквозняк. Под шипение пены за иллюминаторами салон медленно взмыл вверх, как воздушный шар, а затем рухнул вниз, наподобие скоростного лифта. Посуда зазвенела и сдвинулась к центру стола.

– Крабовый коктейль, – отважно сделал заказ Лэтроп, сверяясь с меню. – Камбала на гриле под голландским соусом, стейк и жареный картофель по-французски… Хм… дальше посмотрим.

– Мне стейк с картофелем фри, – произнес мистер Джордж Хупер уютным, успокоительным говорком уроженца юго-западных графств и тут же тихо добавил: – Боже мой! Вы только посмотрите! Царица Савская…

Под звук этих слов в кают-компанию вошла Эстель Зия-Бей.

Она серьезно погрешила против правил хорошего тона, в первый же вечер одевшись словно на званый ужин, но, без сомнения, сделала это намеренно. Шепот мистера Хупера был полон благоговения.

Вечерний, с серебряными блестками туалет миссис Зия-Бей (черт бы побрал это имечко, подумал Макс) имел такой смелый вырез спереди, что смущенный мистер Хупер при виде его пробормотал что-то себе под нос. Блестки отражали сияние бесчисленных мозаичных зеркал. А плечи… Они были поистине великолепны, того же мягкого смугло-золотистого оттенка, что и лицо. И никаких морщинок возле губ. Черная сумочка на ремне слегка покачивалась на ходу.

Когда дама уже вступила в кают-компанию, судно резко накренилось. Особа с менее твердой походкой или поскользнулась бы, или врезалась бы в колонну, неуклюже запутавшись в юбках. Но вошедшая только рассмеялась в лицо стюарду, который кинулся к ней на помощь. Она шутливо толкнула его в грудь, приподняла длинные юбки и села за столик на двоих. Вскоре сотрапезники услышали ее голос, громкий и довольно резкий. Она заказывала ужин.

Трое мужчин тут же сконфуженно зашептались.

– Ей следовало бы вести себя скромнее, – пробормотал мистер Хупер, глядя в свою тарелку. – Это просто скандально.

– О, я так не считаю, – возразил Лэтроп, широким жестом отметая ханжеские возражения. Его карие глаза, глаза молодого человека, блеснули. – Я бы сказал, что она красивая женщина, эта миссис Зия-Бей. Она разведена или собирается разводиться. Американка по происхождению, но первый муж был англичанин. А второй – с которым она разводится – работает в турецком посольстве в Лондоне.

Лэтроп, как вскоре убедился Макс, был мастер собирать сплетни. Деревенские кумушки, перемывающие косточки ближним за рукоделием, и в подметки ему не годились.

– Вы что, уже успели перемолвиться с ней словечком? – удивился Мэтьюз.

– О, случайно. Чисто случайно. Думается, она надеялась, что я угощу ее выпивкой, но я не собирался ничего пить.

«Конечно надеялась, черт возьми!» – подумал Макс.

Лэтроп усмехнулся.

– На борту каждого лайнера найдется такая особа, – признал он. – Иногда настроенная серьезно, иногда – нет. Чаще всего нет. Но эта, если вы меня спросите, похоже, не шутила. Нет, сэр, я в такое не ввязываюсь. Не думаю, чтобы миссис Лэтроп это понравилось.

Макс доел ужин в молчании. Он снова сказал себе, с сердитой настойчивостью и беспокойством, что не собирается связываться с этой женщиной. Ее место в аду. Он не станет с ней знакомиться. И приглашать ее выпить.

И все же он знал, что этому суждено случиться. С этим ничего не поделаешь. Какое-то неприятное предчувствие подсказывало ему это. А хуже всего было то, что Эстель Зия-Бей ему даже не слишком-то нравилась. Но когда человеку жизнь не мила, он говорит себе: «А почему бы и нет?» Он говорит…

Стюард в синей униформе пересек кают-компанию, осторожно пробираясь между кренящимися столами, на которых позвякивала посуда.

– Мистер Мэтьюз, сэр?

– Да?

– Капитан желает вам приятного аппетита и приглашает выпить с ним кофе в его каюте после ужина.

Макс не возражал и был только рад предлогу удалиться. По пути к выходу ему пришлось миновать миссис Зия-Бей. Он мог бы от этого уклониться, сделав крюк, но побоялся, что это будет выглядеть демонстрацией, и ощутил укол смущения. Когда он приблизился к столику американки, она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Губы, тронутые темно-красной помадой, податливо-сочные, как мякоть тропического фрукта, насмешливо изогнулись, как будто она собиралась улыбнуться.

Но и только. Прихрамывая, он проковылял мимо.

Стюард поднял его на лифте на палубу А, а затем вывел наружу. Чтобы свет не проникал ниоткуда, выходы были устроены по типу водонепроницаемых отсеков. Вы открывали непрозрачную дверь и попадали в некое подобие темного тамбура. Затем, закрыв первую, вы отворяли вторую непрозрачную дверь и оказывались в свистящей темноте.

– Осторожно, сэр! – крикнул стюард.

Макс не мог даже представить себе такого кромешного мрака. Мокрая палуба, накренившись, взметнулась вверх. Конец трости скользнул по влажному железному настилу, и он чуть не растянулся во весь рост.

Он слышал, как завывает ветер, с громкими хлопками и гулом раздвигая парусиновые полотнища, привязанные, наподобие ширм, вдоль открытой палубы. Вихри проникали сквозь их ряд и трепали волосы. Не было видно ни зги. Он поднял руку и пошевелил пальцами – ничего. Ни проблеска, ни звезды. Ничего, кроме черноты, которая с воем обрушивалась и сбивала с ног, оглушала и брызгами обжигала губы.

Стюард что-то прокричал ему в ухо и направил его к трапу, который вел на шлюпочную палубу. Макс понял, что это трап, лишь когда уперся в него голенями. Едва ли не ощупью они пробрались между огромными силуэтами закутанных в брезент бомбардировщиков на шлюпочной палубе и вскоре попали, почти ослепшие, в ярко освещенную капитанскую каюту.

– Послушай, – сказал брат спустя несколько мгновений, молча оглядев его, – какого черта ты взял билет именно на этот лайнер?

Коммандер[3] Фрэнсис Мэтьюз мало изменился за два или три года, прошедших с их последней встречи. Ему было сорок пять, и лицо его своим цветом наводило на мысль о сырой говядине. Держался он спокойно (если речь не заходила о семейных делах) и отличался отменными манерами (с той же оговоркой). Коренастый и широкоплечий, он восседал во вращающемся кресле рядом с полированным письменным столом. Его «комната» – не каюта – была бы вполне уместна в качестве кабинета на загородной вилле. Холодные голубые глаза под прищуренными веками, с сеточкой морщин по углам, не отрывались от лица брата.

Затем коммандер упер руки в бока. Четыре золотые нашивки на рукавах придавали ему особую внушительность.

– Тебе известно, что здесь небезопасно? – буркнул он. – Садись.

Макс рассмеялся, и капитан, после небольшой паузы, ухмыльнулся в ответ.

– Ты же плаваешь на этом судне, – заметил Макс.

– Это совсем другое дело. Это моя работа, – возразил капитан, снова становясь суровым.

Вновь воцарилось молчание.

– Э-э-э… что с тобой происходит? – спросил коммандер, слегка ерзая в кресле. – Я слышал, ты съехал с катушек. Извини, что не мог с тобой встретиться. Эта чертова война…

– Я все понимаю.

– Ну? – яростно спросил его брат. – Что случилось?

– Я должен был написать статью о пожаре. Мы с фотографом были на строительных лесах. Они рухнули… В общем, мы попали в самое пекло. Я не успел сильно обгореть – меня вовремя вытащили. Но обломки придавили бок и ногу. Я мог навсегда остаться парализованным. Однако мне повезло: я лечился у лучшего врача в мире. А Том Миллер погиб.

Последовала еще одна пауза. Коммандер недовольно втянул носом воздух:

– Хм… Сдали нервы?

– Нет. По крайней мере, я так не думаю.

– И как ты себя чувствуешь сейчас?

– Сыт по горло.

Капитан кивнул.

– Почему возвращаешься в Англию?

– Нельзя сохранить работу в нью-йоркской газете, почти год проторчав в лазарете. Со мной, однако, поступили чертовски порядочно – оплатили все расходы до последнего пенни… Эта война будет расползаться, Фрэнк. Думаю, я смогу найти себе применение в Лондоне.

– Хм… Деньги?

– Все в порядке, спасибо.

– Я сказал: деньги? – прорычал коммандер.

– И я говорю тебе: все в порядке, спасибо. Мне ничего не нужно.

Коммандер выглядел несколько озадаченным. Они, как всегда, готовы были сцепиться. Старший Мэтьюз сидел, поворачиваясь то вправо, то влево под скрип вращающегося кресла. Один раз судно дало такой крен, что сердце Макса болезненно сжалось, а голова слегка закружилась. Капитанское кресло заскользило по полу и чуть не опрокинуло кофейный сервиз на центральном столике с перильцами по периметру. Капитан вскочил. Казалось, он почувствовал облегчение оттого, что ему пришлось отвлечься.

– Кофе?

– Спасибо.

– Бренди?

– Благодарю. Фрэнк, что у тебя на уме? Что тебя беспокоит?

Коммандер отвернулся, но Макс успел заметить, как кровь прилила к лицу брата и на лбу проступили синие жилки. Старший Мэтьюз наполнил кофейные чашки. Потом достал из стенного шкафчика бутылку и два пузатых бокала. Бросив взгляд на переговорную трубу, которая сообщалась с мостиком, плеснул в бокалы бренди.

– Полагаю, ты не знаешь, – продолжил он, не сводя глаз с бутылки, – что мы нашли две мины замедленного действия, заложенные в трюм непосредственно перед отплытием.

Снова воцарилось молчание.

– Имей в виду: я спущу с тебя шкуру, если ты кому-нибудь об этом расскажешь! Но это факт. Они должны были взорваться часов через шесть после отплытия из Нью-Йорка. Если бы Крукшенк их не нашел, мы бы все сейчас играли на арфах в небесных чертогах. – Он со стуком поставил бутылку на стол.

– Меры предосторожности… – начал Макс.

– Меры предосторожности! – фыркнул капитан. – Ты видел толпу агентов на пристани. Мы приняли все возможные меры предосторожности. Изучили каждый дюйм судна под микроскопом: ни мин, ни безбилетников – ничего. Ладно, забудь! – беспечно добавил он. – Мы справимся.

– Надеюсь.

– Но это ответственность, знаешь ли. Нельзя отрицать, что это налагает ответственность.

– Мягко говоря.

– Да. Хорошо. Послушай… – Капитан нахмурился. – Поскольку ты на борту, я бы счел за одолжение, если бы ты… держал ухо востро. Понимаешь? Я уверен в своей команде, в каждом из них. Но я не так уверен в пассажирах.

Макс выпрямил спину:

– Ты что, хочешь сказать, будто у кого-то хватило бы духу остаться на судне после того, как он заложил мину в трюм?

– Честно говоря, – произнес коммандер с таким видом, словно делал брату великодушную уступку, – эти мерзавцы сотворили бы что угодно, если бы увидели возможность уничтожить такой груз. – Капитан снова упер руки в бока. Улыбка опять тронула его губы, но на сей раз «официальная», белозубая, подозрительная и не слишком весомая. Потом он добавил: – Я ничего не могу тебе сказать, Макс. Я подчиняюсь приказу адмиралтейства. Так что держи рот на замке. А я с девятью пассажирами…

– Восемью.

– Да, восемью, – спешно поправился капитан. – Восемью, я хотел сказать. – Он прищурился. – Кстати, ты познакомился с кем-нибудь из пассажиров?

– С несколькими. Там есть один здоровяк по фамилии Лэтроп. У него какое-то примитивное чувство юмора. Все время отпускает одну и ту же шутку о том, что охотится за убийцей, и во всем касающемся этого ведет себя очень таинственно.

– Шутку? – переспросил капитан. – Это вовсе не шутка. Это сущая правда.

Макс снова выпрямился:

– Ты серьезно?

– Я привык говорить без обиняков, – отрезал коммандер Мэтьюз, и вены у него на лбу снова налились кровью. – Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Карло Фенелли? Он… как вы таких называете… ну, рэкетир, что ли? Сидит в английской тюрьме, а в Штатах обвиняется примерно в шести убийствах. Так вот, американские власти хотят, чтобы он поскорее вернулся, и его экстрадируют. Но похоже, этот парень настолько хитер, что ему следовало бы надрать задницу. Если его попытаются вывезти из Англии через Францию или Италию, нанятые Фенелли крючкотворы-юристы устроят в судах такую волокиту, что он застрянет там до конца света. Лэтроп связан с нью-йоркской полицией. Он предложил немедленно отправиться за Фенелли и привезти его обратно на английском корабле. По крайней мере, так утверждает сам Лэтроп. С ним, кажется, все в порядке.

Коммандер залпом выпил бренди. Взяв список пассажиров, Мэтьюз-старший раскрыл его. Красноватый указательный палец двинулся вниз и остановился на строчке «Кенуорти, достопочт. Джером».

– Хм… Да. Этого я определенно знаю.

– Кого?

– Молодого Кенуорти. Сын лорда. Плавал на «Эдвардике» раньше. У него уйма денег. Первую половину круиза его укачивало, а во вторую он напивался. С ним все в порядке, но вот остальные…

Макс был озадачен.

– С нами плывет бизнесмен с юго-запада Англии, некий Хупер, – продолжил он вместо брата, – а еще офицер-француз. Потом доктор Арчер, этот парень Кенуорти, а также мисс Валери Четфорд. Кстати, никого из них я пока не видел. Наконец, есть…

– Миссис Зия-Бей? – спросил капитан, подняв брови.

– Да. Темная лошадка, верно?

– Она… – начал коммандер, но осекся, ссутулив плечи. – Нет, я с ней не знаком. Но знаю о ней все. – Он пристально посмотрел на Макса. – Послушайся совета, мой мальчик: держись от нее подальше. У нее странные вкусы.

– Что это значит?

– Именно то, что я сказал.

– Звучит интригующе.

– И неспроста, в самом деле! – воскликнул капитан, поднимая фуражку и надевая ее. Золотые листья на околыше придали ему еще более внушительный и официальный вид. – Ты бы так не говорил, если бы знал ее. А теперь допивай и можешь идти. У меня еще много дел. Просто смотри в оба. Если увидишь что-нибудь необычное, любого рода, – больше я ничего не могу тебе сказать, – сразу ко мне. Понял?

Пять минут спустя, нетвердо держась на ногах, обдуваемый ветром Макс вернулся на палубу А.

«Эдвардик» двигался плавно, так что гул двигателей ощущался как равномерная пульсация. Это усиливало тишину. Она была глубокой, словно в пустом соборе. Макс зашел в салон, отделанный красным деревом, с рядами колонн и витражной крышей. В нем не было ни души.

Он присел на стул и тут же поднялся. Рядом с роялем стояла установка, на которой во время танцев играл ударник. Сняв чехол, Мэтьюз для пробы ударил по тарелкам. Звук вышел таким громким, что Макс поспешно вернул чехол на место. Он испытывал лихорадочное беспокойство и не хотел признавать, что виной тому – плачевное состояние его нервов. С ними все в порядке, убеждал он себя, они такие же крепкие, как и до того, как под ним рухнули строительные леса во время пожара на заводе «Кемикал уоркс».

Том Миллер при падении сломал себе шею.

Макс прошел в длинную галерею, являвшуюся продолжением салона. Она была сплошь покрыта ворсистыми коврами и уставлена глубокими плюшевыми креслами, книжными шкафами и бронзовыми фигурками, держащими светильники. Здесь ему тоже никто не встретился.

Поэтому он направился в курительную, куда из длинной галереи вел проход. И снова никого – за исключением Эстель Зия-Бей.

Из всех помещений лайнера, открытых для пассажиров, в курительной царила самая тихая атмосфера. Свет ламп в коконах из матового стекла был намеренно приглушен. Обстановка выдержана в темно-красной гамме. Лампы мерцали над красными кожаными креслами с хромированной фурнитурой. На маленьких столиках с обтянутыми зеленым сукном столешницами красовались полированные пепельницы. На полу лежало красное резиновое покрытие, а полку камина из красного кирпича, над которым громко тикали часы, украшал черный фарфоровый котище на красной подушке – неизменный источник восхищения или, напротив, эстетических мук для нетрезвых гостей.

В дальнем углу, у дверей, ведущих на кормовую палубу, находился небольшой бар. За стойкой дремал бармен в белой куртке. Миссис Зия-Бей сидела перед ним на табурете, потягивая джин-физ[4] через соломинку.

Приблизившись, Макс увидел отражение ее лица в зеркале. Она выглядела полусонной и чуть горбилась под своей накинутой на плечи собольей шубой. На лаконичное приветствие Макса миссис Зия-Бей ответила коротким «здравствуйте» и продолжила посасывать коктейль. Бледно-голубые глаза под блестящими верхними веками слегка приоткрылись. После некоторой паузы она протянула руку и похлопала по табурету рядом с собой:

– Садитесь!

Он сел.

Глава третья

В первую ночь плавания, в пятницу, девятнадцатого января, спал Макс плохо.

Несмотря на лютый холод снаружи, в душной кабине было слишком жарко, и от этого болела голова. Надоедливо жужжал вентилятор, шуму которого вторило шипение поднимающейся и опускающейся воды. Легкая качка успокаивала Макса, но сны ему снились неприятные. Ближе к утру – или это только показалось? – он был разбужен доносящимися откуда-то тяжелым топотом и какой-то возней. Он знал, о чем это говорит. Спасательные шлюпки, подвешенные на шлюпбалках, готовили к использованию. Им надлежало оставаться в состоянии готовности до конца плавания, чтобы их можно было спустить в любой момент. Затем Мэтьюз задремал и не просыпался до тех пор, пока оглушительный звон тревожного колокола не вырвал его из паутины сна.

– Шлюпочные учения, сэр, – раздался голос стюарда у его кровати. – Вам лучше поспешить. Уже одиннадцать часов.

Не потрудившись побриться, Макс ополоснул лицо водой и кое-как оделся. Изрядно нагруженный – спасательный жилет, противогаз и одеяло, – он поспешил в столовую, пока колокол все еще звенел; этот звук будил воспоминания о пожарной тревоге.

Если прошлым вечером пассажиры были мрачны, то сегодня среди них царило какое-то лихорадочное веселье. Мистер Джон Лэтроп отпускал шуточки в адрес мистера Джорджа Э. Хупера, лица которого Макс все еще не мог запомнить. Капитан Бенуа, добросовестно надев противогаз, а поверх него – фуражку с красно-золотым верхом, вел себя как ни в чем не бывало. Появилась миссис Эстель Зия-Бей, одарившая Макса понимающей улыбкой. Этим утром к ним присоединился новый пассажир, которого третий помощник величал доктором, – дородный, вежливый джентльмен с прилизанными светлыми волосами, аккуратно зачесанными назад.

– Леди и джентльмены! – проорал третий помощник.

Сигнал тревоги внезапно прекратился, и его голос обрел силу.

– Как я уже говорил вчера, – торопливо продолжил он, – в случае атаки с моря или воздуха вы услышите этот сигнал и немедленно спуститесь сюда. Минуточку! Это вовсе не означает, что мы непременно сядем в шлюпки и покинем корабль.

Мистер Хупер скептически хмыкнул.

– Это всего лишь мера предосторожности. Тем не менее, если атака случится, вы проследуете за мной наверх, на палубу… Итак… Следуйте за мной, пожалуйста!

Они гурьбой повалили за третьим помощником, поднялись по лестнице и вышли на воздух. Утреннее небо было затянуто свинцовыми тучами с серебристой оторочкой. По неспокойному морю бежали белые барашки, и дул ледяной ветер. Когда все вы́сыпали на палубу А, спасательные шлюпки были уже расчехлены и спущены на воду. Но тут Макс увидел нечто, отрезвившее его и заставившее устыдиться легкомысленной веселости его спутников.

Двумя длинными прямыми шеренгами, неподвижные, вытянутые в струнку, каждый на своем месте, стояли моряки. Вся команда «Эдвардика» застыла по стойке смирно. Синие бушлаты стюардов – палубных и обслуживающих салоны – виднелись в одном блоке. Далее шли белые куртки стюардов, обслуживающих каюты и работающих в кают-компании. Следом за ними расположились клерки, подсобные рабочие, повара, работники прачечной. Все, вплоть до мальчиков-посыльных, чисто вымытых, с начищенными до блеска пуговицами, ждали пассажиров за дверью. Каждый был в спасательном жилете. Каждый смотрел прямо перед собой. И они будут стоять так на уходящей под ледяную воду палубе, пока последний пассажир не окажется в шлюпке.

Неприятностей следовало ожидать от пассажиров.

– Теперь вы видите… Стоп! – прокричал измученный третий помощник, оглядываясь по сторонам и считая. – Мисс Валери Четфорд! – позвал он. – Мистер Джером Кенуорти!

Ответа не последовало.

Третий помощник сложил ладони рупором:

– Мисс Валери Четфорд! Мистер Джером Кенуорти! Прошу вас!

Стюард, приставленный к нему в помощь, наклонился ближе и заговорил вполголоса.

– Мне плевать, что у них морская болезнь! – заявил третий помощник. – Они должны быть здесь. Приведите их сюда, понятно? Это может быть вопросом жизни и смерти. Они должны знать, куда пойти… Что за чертовщина, теперь исчез наш француз!

– Ну, вы сами употребили глагол «пойти», – не без оснований заметил Лэтроп. – Капитан Бенуа знает всего слов шесть по-английски. Я это выяснил, потому что беседовал с ним. Он из Прованса. Пытается читать «Унесенных ветром» с помощью англо-французского словаря. Кажется, пока не добрался и до конца первой главы. Он…

– Тише, пожалуйста!

– Ну-ну, малый! – успокаивающе проговорил мистер Джордж Э. Хупер.

– Извините, леди и джентльмены, но я вынужден попросить вас остаться здесь на несколько минут. Есть еще одна инструкция. С этого момента мы должны попросить вас носить с собой спасательные жилеты, куда бы вы ни направлялись.

– Носить их на себе? – в ужасе воскликнула миссис Зия-Бей.

– Нет, не на себе. Просто в руках. Но никуда их не кладите.

– О! И противогазы тоже?

– Нет, противогазы не нужны.

– Одеяла?

– Нет, одеяла тоже не нужны.

– Нас будут конвоировать?

– У меня нет инструкций на этот счет, мадам. Но если поразмыслить, вам было бы лучше все-таки спуститься вниз. С остальным я разберусь.

Итак, на данный момент Макс не видел ни мисс Четфорд, ни предполагаемого гуляку мистера Кенуорти. Но думал он не о них. Он думал об Эстель Зия-Бей.

Он все никак не мог решить, привлекает она его или отталкивает. Иногда ему казалось одно, а иногда – другое.

У нее был странный смех, громкий и хрипловатый. Она откидывала голову назад и широко открывала рот, что действовало бы на нервы любому.

Она выпивала по бокалу джин-физа каждые пятнадцать минут и выглядела непрошибаемо равнодушной ко всему и всем, за исключением тех минут, когда ее прекрасный английский вдруг куда-то исчезал и доверительная беседа приобретала вульгарные черты, достойные торговки рыбой. Но у нее были прекрасные выразительные глаза и фигура, излучающая такую сексуальную привлекательность, что чем ближе вы подходили к ней, тем больше это кружило вам голову.

Их разговор в баре прошлой ночью был своего рода стычкой аванпостов, в которой каждый оценивал силу другого, маневрируя. Он мог судить об этом по ее яростным, резким взглядам. Каждый оставался в нерешительности и как бы говорил: «Я никак не могу тебя раскусить». Расстались они почти на враждебной ноте.

Но это было прошлой ночью. Мрачной первой ночью, проведенной в море. Утром, во время учебной тревоги, Эстель усмехнулась ему так понимающе, словно они нежились под одним одеялом. Она отбросила враждебность – как и он сам.

Лайнер, судя по всему, просыпался. Когда Макс привел новую знакомую в бар, чтобы выпить по коктейлю перед ланчем, они застали там Лэтропа, который уже сидел перед кирпичным камином, широко расставив ноги. С ним был дородный светловолосый мужчина – очевидно, доктор Реджинальд Арчер. Лэтроп позвал их к себе за столик и настоял на том, чтобы заказать мартини на всех.

– Что нам нужно, – заявил он, – так это побольше шлюпочных учений. Да, действительно. Прошлое удалось на славу. Интересно, им наконец удалось вытащить из постели тех двух лежебок?

– Полагаю, что да, – улыбнулся доктор Арчер. – Я даже остался, чтобы посмотреть. Ваше здоровье!

Доктор Арчер был, пожалуй, старше, чем выглядел, и являлся, по всей видимости, очень светским джентльменом. С его лица не сходила снисходительная полуулыбка, как у человека, смирившегося с жизнью. Он не заговорил, пока в беседу не вступили все остальные, да и тогда сделал это с видом человека, осторожно и ненавязчиво высказывающего собственное суждение. Они сидели у красного кожаного дивана перед камином при зажженных лампах, светящих у них за головой, потому что даже в общих помещениях было открыто всего несколько иллюминаторов. Когда доктор Арчер с комфортом откинулся на спинку, желтоватый свет упал на аккуратно уложенные волосы, едва заметный двойной подбородок и бесчисленные крошечные морщинки вокруг глаз.

– Я надеюсь, – продолжил он, поднимая бокал, – это мне поможет. У меня была довольно тяжелая ночь.

– Морская болезнь? – сочувственно осведомился Лэтроп.

Доктор Арчер улыбнулся. Его глаза казались немного запавшими, а лицо желтоватым, хотя, возможно, таков был эффект, производимый светом лампы.

– Частично, – сказал он.

– Частично?

Доктор Арчер снова улыбнулся:

– Да. Мне бы очень хотелось знать, кто практикуется в метании ножей в коридорах в два часа ночи.

Как умелый рассказчик, он рассчитывал произвести сенсацию, и преуспел.

– В метании ножей?! – Лэтроп почти выкрикнул это, так что бармен, вздрогнув, выронил и разбил стакан, который протирал.

– Думаю, да.

– Но что в точности произошло?

– Это было в своем роде приключение, – произнес доктор; добродушное лицо его, однако, противоречило серьезности сказанного.

– Ну и?.. Продолжайте! Что это было?

Доктор Арчер помучил их еще немного, а затем продолжил:

– Все случилось, как я уже сказал, около двух часов ночи. Я лежал на койке в своей каюте. Меня тошнило, леди и джентльмены, изрядно тошнило. Корабль сильно качало, и он скрипел, как плетеное кресло-качалка. В остальном было до неприятного тихо.

– В самом деле?

– О, кстати! Я забыл упомянуть, что рядом со мной никто не живет. Моя каюта находится на палубе С, в средней части корабля. Снаружи от нее тянется узкий проход-ответвление длиной двенадцать или четырнадцать футов, заканчивающийся глухой стеной с иллюминатором. – Он проиллюстрировал сказанное жестом своих ухоженных рук. – Если миновать этот проход, дальше будет пустая каюта.

Однако продолжу. Первое, что я услышал, был какой-то глухой удар. Вот именно: глухой удар. Какого рода? Как будто что-то твердое вонзилось в дерево. Затем я услышал шаги у моей двери. Неизвестный дошел до конца коридора, развернулся и двинулся в обратную сторону. Это были маленькие, легкие, частые шажки, как будто человек шел на цыпочках. Через несколько секунд снова раздался глухой стук. И вновь послышались тихие шаги, потом кто-то опять развернулся и пошел назад. Сызнова глухой стук. Вы знаете… – доктор Арчер склонил голову набок и засмеялся, извиняясь, – я пришел в раздражение. Не верите? Но это факт. Так и было.

Я позвонил в колокольчик, чтобы вызвать стюарда, однако ответа не последовало. Итак, я через силу поднялся, чувствуя ужасную дурноту и головокружение, и заковылял к двери. Раздались еще два глухих удара, пока я обшаривал переборку и не мог нащупать дверь. Что мне не понравилось, так это приглушенность услышанных мной звуков и опасливость шагов. Судите сами: была середина ночи. Казалось, шаги приближались ко мне.

Тогда – вжик!

Я открыл дверь, и что-то скользнуло в темноту. Только так я и могу описать происшедшее. Сделайте скидку на то, что мне было дурно и у меня плохое зрение. В любом случае маленький проход был пуст.

Однако туда проникал свет, горевший в главном коридоре. Кто-то использовал маленький аппендикс для метания тяжелого ножа в листок бумаги, приколотый к торцевой стенке под иллюминатором. На листке, кстати, было грубо нарисовано человеческое лицо. Метил неизвестный каждый раз в лицо, в глаз или шею. Вот почему я говорю, что провел довольно плохую ночь.

Он умолк. Взяв бокал с коктейлем, доктор осушил его и поставил на стол. На протяжении всего рассказа с лица его не сходило лукавое выражение, словно бы говорившее: «Знаете, я, может быть, и шучу, но, может, и нет». Затем он отряхнул брюки на коленях.

– Ах, хорошо. Выпьете со мной еще мартини? Нет? Уверены? Тогда я должен пойти и привести себя в порядок перед ланчем.

– Это правда? – спросил с недоверием Лэтроп.

– Совершенная правда, старина. Если не верите, спуститесь и взгляните на следы от ножа, оставшиеся на стене.

– Вы видели нож?

– Нет. Увы, нет. Его забрали.

– Я в это не верю! Извините, без обид, но, понимаете, я в это не верю и заявляю это категорически!

Доктор Арчер пожал плечами и улыбнулся. Он поднялся на ноги, одернул жилет и поправил свой безупречного покроя пиджак. Очевидно, это был первый раз, когда кто-то отважился рассказать удивительную историю (не важно, правдивую или нет) Лэтропу. И ему, привыкшему к роли рассказчика удивительных историй, это не понравилось. Хотя Лэтроп и придал своему лицу скептическое выражение, укоризненно покачав головой, Макс знал, что тот впечатлен.

– Может, на корабле водятся привидения? – предположил Мэтьюз. – Знаете, как в рассказе «Верхняя койка»[5].

– Может быть, и так, – согласился Лэтроп и усмехнулся. – Или, может быть, наш француз – призрак? Его никогда не видно, он появляется лишь за едой. Или призрак бедный старина Хупер… Я рассказывал вам о Хупере? – спросил Лэтроп, снова завладевая поводьями и направляя упряжку беседы в нужном ему направлении. – Он производит резиновые печати. Его сын…

– Извините, – перебил Макс. – Доктор, разве вы не сообщили о ночном происшествии?

– Сообщил? Кому?

Макс не знал, что сказать. Вряд ли он мог ответить – «капитану», поскольку история грозила оказаться розыгрышем. Или, что еще вероятнее, плодом фантазии доктора Реджинальда Арчера. У Макса было ощущение, что доктор Арчер вполне мог потчевать окружающих небылицами, заподозрив, будто кто-то пытается его надуть. Не исключено, что беседы с Лэтропом заставили доктора Арчера вообразить, будто тот только и делает, что громоздит одну небылицу на другую.

К сожалению, Лэтроп производил именно такое впечатление.

– А как же мишень? – спросил Макс. – То есть листок, на котором было нарисовано лицо? Вы сохранили его?

– Он у стюарда – или был у него, – невозмутимо ответил доктор Арчер. – Мишень прикрепили к стене английской булавкой. Вы можете спросить у стюарда, чтобы удостовериться, что я говорю правду. Честное слово, я рассказал все как было.

– Клянусь Небом, я верю, что так и есть! – внезапно заявил Лэтроп.

– В таком случае, – рассудил Макс, – мы должны предоставить все улики нашему эксперту-криминалисту.

Доктор Арчер приподнял свои почти невидимые светлые брови:

– А кто наш эксперт?

– Мистер Лэтроп. В конце концов, он представляет полицейское управление Нью-Йорка. Он решил пересечь океан, чтобы вернуть в Америку самого Фенелли.

Вторая сенсация.

– Это не совсем так, – заметил Лэтроп не моргнув глазом. – Я полагаю, брат объяснил вам ситуацию?

– Да.

– Его сведения немного неверны, – произнес Лэтроп, растягивая слова. – То, что я еду за Карло Фенелли, – правда. Но я не связан с полицейским управлением в том смысле, который вы имеете в виду. Я помощник окружного прокурора. Моя работа – следить, чтобы Карло не провернул один из своих знаменитых юридических трюков, достойных самого Гудини. Он на них великий мастер, наш Карло.

– Речь идет о том самом Карло Фенелли, аферисте? – осведомился доктор Арчер.

– Да. – И Лэтроп сопроводил это короткое слово жестом, отметающим данную тему как безынтересную.

Казалось, он взволнован чем-то другим.

Заложив руки за спину и сосредоточенно наморщив лоб, он покачивался перед камином; на лице его мелькнула мальчишеская ухмылка.

– Видите ли, я хочу высказаться насчет этого дела с метанием ножей, – продолжил он. – Так вот, я юрист, а не детектив. Спасибо, конечно, за лестный отзыв. Но на самом деле когда-то я увлекался изучением на досуге отпечатков пальцев. И одна вещь в истории доктора может оказаться очень занятной. Кто-то метал ножи в лицо, нарисованное на листе бумаги. Хорошо! Вопрос в том, было ли в этом что-то личное? Было ли это изображение какого-то конкретного лица? Вы могли бы его узнать?

Доктор Арчер щелкнул пальцами.

– Ах! Как глупо с моей стороны, – спохватился он, словно досадная мелочь ускользнула из его памяти. – Я должен был об этом упомянуть. Нет, в этом изображении не угадывались черты кого-то конкретного. Просто грубый набросок. Однако он определенно указывал на одно обстоятельство, если это имеет для вас какое-либо значение.

– И какое же?

– Это было женское лицо, – пояснил доктор Арчер.

Глава четвертая

– Макси, – позвала миссис Зия-Бей.

– Да?

– Макси-и-и!

– Да?

– Я ужасно хочу выпить. Ты не принесешь мне еще один бокал?

– Послушай, Эстель. Я бы с удовольствием принес тебе весь бренди, какой найдется на борту. Но ты и так пьяна как сапожник. Может, стоит сделать перерыв?

– Макси, не будь таким противным.

– Ну ладно. Стюард!

Все снова пошло наперекосяк.

В тот же вечер, в девять часов, «Эдвардик», столкнувшись со встречным ветром примерно в шестистах милях от маяка Эмброуз-Лайт, расположенного у входа в нью-йоркскую гавань, попал в полосу действительно бурной погоды. То же можно было сказать и о Максе Мэтьюзе.

В просторной длинной галерее, где кресла были слишком увесистыми, чтобы запросто скользить по полу, Макс расположился на одном из них, откинувшись на спинку, и собрался с духом. Миссис Зия-Бей, надувшись, опустилась коленями на сиденье другого. Он поднялся в галерею сразу после ужина, чтобы спокойно выпить кофе и устроить поудобнее больную ногу, которая побаливала из-за резкой смены погоды, а также успокоить внутренности, растревоженные сочетанием бортовой и килевой качки. Эстель Зия-Бей присоединилась к нему полчаса спустя. Как только Макс увидел ее в другом конце длинной галереи – она скользила по уходящему из-под ног ковру, придерживая широкий оборчатый подол вечернего платья из белого шелка, – он понял, в чем дело.

Эстель помахала перед ним пухлой белой сумочкой и многословно поведала о случившемся. Как выяснилось, Лэтроп и Джордж Э. Хупер были за ужином в плохом настроении. Покидая кают-компанию, они подсели к даме за столик и предложили выпить. Хупер, по словам Эстель, «заигрывал» с ней. Макс посчитал это совершенно невероятным, но воспаленное воображение могло подсказать ей что угодно. Излагая свою историю, она искусно сочетала показное чувство собственного достоинства с заливистым смехом и лукавым кокетством.

Одной рукой он дал ей знак замолчать, а другой подозвал стюарда:

– Два бренди.

– Двойных бренди, Макси.

– Двойных бренди. Ради бога, сядь в это кресло! Не становись на колени, сядь.

– В чем дело, Макси? Тебе не нравится твоя маленькая Эстель?

– Конечно ты мне нравишься. Но ты же не хочешь спикировать головой на пол и сломать себе шею?

– Мне все равно.

– Чепуха. Где твой спасательный жилет?

– Не знаю. Я его где-то оставила.

Когда он снова посмотрел на Эстель, то увидел, что настроение ее изменилось. Покрасневшие глаза с черными, отливающими синевой зрачками сверкали. Морщинки глубже обозначились у одрябшего рта. Она подняла сумочку, как будто собираясь швырнуть ее.

– Ты старый тупица, – сказала она.

– Может, и так. Но…

– Не думай, что ты один такой умный! – завизжала она, привставая. – Я знаю много людей поумнее тебя. И сейчас я собираюсь встретиться с одним из них. В адм… Да иди ты к черту! Мне не нужно, чтобы ты покупал мне выпивку. У меня есть кое-какие сведения. У меня есть доказательства. У меня есть…

– Спокойно. Вот твой бренди.

Она набирала обороты и словно обезумела, но ее голос почти полностью заглушал несмолкающий грохот волн и рев воды, от которых дребезжала мебель и, казалось, даже стучали зубы. Похоже, у нее закружилась голова.

– Погоди-ка, – сказал он, – давай я подержу твой бокал. Сядь.

– Макси! – со слезами на глазах произнесла Эстель, повалилась к нему на колени и уронила голову на его плечо.

И тут, как на грех, в длинную галерею вошла мисс Валери Четфорд.

Это могло смутить любого – быть застигнутым в публичном месте с двумя бокалами бренди, по одному в каждой руке, предусмотрительно отставленной, чтобы не облиться, хуже того – с пьяной женщиной, которая устроилась у тебя на коленях и душит в объятиях. Да, тут было от чего прийти в смущение, но в первый миг, как ни странно, Макс нисколько не сконфузился. Наоборот, он пришел в ярость.

И причиной тому был взгляд, которым одарила его Валери Четфорд.

Она появилась в дальнем конце длинной галереи, то есть из салона. Собственно говоря, Макс не знал, что она собой представляет. Нельзя даже сказать, разобрал ли он хоть какую-то черту облика этой девушки, хоть что-то, кроме взгляда, который та на него бросила.

У нее было одно из тех холодных, надменно-бесстрастных лиц, которые иногда называют патрицианскими. И по земле она ступала так, словно та принадлежала ей по праву рождения. Такие лица, даже излучая покой, часто вызывают гнев. Вы почти слышите: «О, правда? Как это глупо, как утомительно!» Таким презрительно-скучающим взглядом она и одарила Макса. Затем даже этот слабый проблеск интереса угас.

У Макса в памяти осталось смутное впечатление – короткая белая шубка и масса мелких каштановых кудряшек. Затем она ушла, коснувшись одной рукой поскрипывавшего книжного шкафа в попытке удержать равновесие. И он понял, каким теплым и симпатичным человеком, если разобраться, была Эстель.

– Макси-и-и…

– Да?

– Где мой бренди?

– Вот он. Сядь и возьми бокал. – Его переполняло странным образом успокаивающее отчаяние. – Послушай! – сказал он, устраивая поудобнее у себя на коленях это не слишком воздушное создание, чтобы поменьше давило на больную ногу. – Есть только одна вещь, которой нам не хватает. Дай мне немного времени, и я тоже нарежусь. Тогда мы окажемся на равных.

– Макси, как это мило с твоей стороны!

– А пока не станешь ли ты возражать, если мы немного подышим воздухом на палубе? Тебе это по силам?

– Макс, не будь таким противным. Конечно по силам!

– Тогда поднимайся. Поосторожнее.

Всем своим видом Эстель, подавленная и слегка ошеломленная, вызывала в нем желание опекать ее и защищать. Она была славная, но нуждалась в присмотре. Они прошли через салон, цепляя носками мебель, которая трещала, подпрыгивала и угрожающе кренилась в их сторону, и выбрались в холл рядом с главной лестницей.

– Последняя порция пошла мне на пользу, – прошептала Эстель хриплым голосом. – Просто позволь мне спуститься в каюту, накинуть что-нибудь и припудрить носик. Я вернусь к тебе через пару мгновений.

– Уверена, что справишься? Хочешь, я спущусь с тобой?

– Конечно справлюсь. Подожди здесь. Я вернусь через минуту.

Он поддержал Эстель, когда та ухватилась за перила лестницы, и наблюдал, как она спускается, прижимая сумочку к груди.

Часы над двумя лифтами на стене напротив лестницы показывали без четверти десять. Когда доносящийся снаружи рев ненадолго затихал, можно было разобрать щелчки, с которыми минутная стрелка перескакивала с одного деления на другое.

Пока Макс ждал Эстель Зия-Бей, на сердце у него потеплело: он почувствовал, что стал относиться к ней лучше. Возможно, причиной всему был лишь хмель, но она казалась одинокой и довольно жалкой, когда, спотыкаясь, спускалась по трапу. Это сентиментальное (надо признать) настроение Макса подпитывалось одиночеством, а может, чем-то еще. Так или иначе, Эстель казалась ему самым человечным и внушающим надежду пассажиром лайнера, стоило только сравнить ее с надменной девицей, совсем недавно проплывшей по длинной галерее.

Он попытался вспомнить, что Эстель рассказывала ему о себе. Она охотно делилась историями из своей жизни. Ее разум был подобен сортировочной станции на железной дороге, где полно сбивающих с толку стрелок и запасных путей. Но за каждым ощущалось что-то вроде ухабистого добродушия. Она с похвалой отзывалась о втором муже, мистере Зия-Бее, с которым развелась около полугода назад. У нее было двое детей, учившихся сейчас в швейцарской школе, – опеку над ними присудили мужу.

Стрелка часов продолжала дергаться. Пять минут.

Максу, со спасательным жилетом, перекинутым через плечо, становилось все труднее стоять – даже трость не особенно выручала. Казалось, палуба ускользает из-под ног, как колоссальный скат крыши, и у него перехватывало дыхание. Пол рывком уходил вниз, замирал и снова поднимался, подпрыгивая плавающей на волнах пробкой, прежде чем Макс мог восстановить равновесие. Деревянные конструкции скрипели, словно в агонии, когда палуба опускалась.

Он повалился на колонну, ухватился за нее и осел на стоящую у подножия скамью. Сильно сквозило, где-то продолжала хлопать дверь.

Возможно, им не стоило выбираться на палубу в такую ночь. Море казалось живым: оно словно кулаками лупило по обшивке «Эдвардика». В любом случае следовало надеть пальто… Забавно, с каким упорством Эстель твердит, что ей тридцать пять. Но где, черт побери, все остальные пассажиры? В соседнем помещении – салоне – с грохотом упало и покатилось что-то тяжелое, похожее на пальму в горшке. Стюарду следовало бы проследить за нею. Впрочем, там вся мебель трещала так, словно собиралась рассыпаться.

Десять минут.

Что это Эстель так копается?

Ну разумеется, как он, тупица, не догадался: она уснула. Спустилась в каюту с самыми лучшими намерениями, но вместо этого прилегла на койку и отключилась. Лэтроп и Хупер, должно быть, накачали ее спиртным. Хотя, конечно, она и перед ужином выпила три или четыре коктейля.

Он подождал еще несколько минут, и на него вдруг навалились дурные предчувствия. Эстель лыка не вязала и еле держалась на ногах. Что, если она упала и ударилась головой? В каюте такое могло случиться запросто. Резиновый запах коридора ударил Максу в нос, и ему пришло в голову, что он и сам хорош: его тоже может запросто укачать.

Лучше спуститься и посмотреть, не стряслось ли чего.

Лестницы были для Макса наиболее коварным препятствием. Покрытые латунными накладками ступеньки двигались сами по себе, будто змеи. Но вызывать лифт только для того, чтобы спуститься на один пролет, то есть на палубу В, он посчитал глупым.

Спуск дался ему тяжело. Он почти задыхался, когда достиг самого низа. Длинный коридор на палубе В, белый и лоснящийся, как обувная коробка, тянулся мимо кают правого борта. Коридор круто накренился, и Макс почти бегом добрался до его конца. Свернув в нишу между своей каютой и каютой Эстель, он постучал в ее закрытую дверь.

Ответа не последовало. Он постучал снова.

– Вам что-нибудь нужно, сэр? – спросил стюард, закрепленный за его каютой, мгновенно появляясь из-за угла главного коридора.

– Нет, спасибо. Ступайте.

Постучав в третий раз, Макс открыл дверь.

В каюте было темно. Но справа, в маленькой ванной комнате, открытую дверь которой фиксировал крючок, горел тусклый свет, позволяя разглядеть очертания скользящих по полу и скрипящих предметов мебели, которые, подобно теням, двигались по каюте. Она была квадратной. Напротив Макса, в крайнем левом углу, виднелось изголовье койки. Рядом стояла крошечная прикроватная тумбочка. Дальше угадывался фарфоровый умывальник. Затем туалетный столик с зеркалом над ним. Еще одна прикроватная тумбочка у изголовья второй койки. Все они теперь выстроились в ряд у противоположной стены.

Эстель Зия-Бей, едва различимая в сумеречном свете, застыла перед туалетным столиком спиной к Максу. Сидя на табурете, она упала лицом вниз на столик и была неподвижна, если не считать колебаний, вызываемых качкой. Все выглядело так, как если бы она потеряла сознание и повалилась на столик, пока красила губы. В жаркой, душной каюте стоял теплый, сладковатый, едкий запах, который душил, вяз в ноздрях и вызывал тошноту.

Макс включил свет.

Первым делом брызги крови он увидел на зеркале. Затем ему показалось, что кровь повсюду. Это был ее запах.

Макс вышел из каюты и закрыл за собой дверь.

– Стюард! – позвал он.

Ответа не последовало.

– Стюард! – рявкнул Макс.

Желудок стиснуло мучительным рвотным позывом. Он закрыл глаза, борясь с тошнотой, а когда снова открыл их, перед ним стоял стюард.

– Ступайте за капитаном, – процедил Макс.

Дерзость этого требования, казалось, ошеломила стюарда. В полумраке Макс увидел, как широко распахнулись и заблестели его глаза, как физиономия сложилась в осуждающую ухмылку.

– За капитаном, сэр?

– За ним.

– Но я не могу, сэр. Вы же знаете, капитана нельзя беспокоить.

– Послушайте, – через силу проговорил Макс, сопротивляясь килевой качке. – Я брат капитана, понимаете? Его брат. Я следую его приказу. И вы сделаете то, что я вам скажу. Передадите мое сообщение ему лично, или он вас убьет. Скажете, что я должен немедленно встретиться с ним в тридцать седьмой каюте, и добавьте, что повод важный – он сам в этом тотчас убедится. А теперь бегите.

После минутного колебания стюард сорвался с места, а Макс вернулся в каюту В-37 и закрыл за собой дверь.

Глава пятая

У миссис Зия-Бей было перерезано горло. Зрелище неприглядное, и описывать его здесь во всех подробностях нет необходимости. Но Макс вынужден был смотреть.

Матовая лампочка на потолке высвечивала фигуру покойной с необычайной четкостью. К счастью, ее лицо было скрыто от взгляда. Руки, по обе стороны от него, согнуты в локтях и подняты над головой. Открытое на спине белое шелковое платье оставляло на виду длинную цепь позвонков, проступивших под смуглой кожей, когда она наклонилась вперед. Волосы рассыпались по столешнице. Крови было так много, что с первого взгляда Макс почти не мог различить многие предметы туалета на столике. Кровь из рассеченной артерии забрызгала зеркало, пропитала перед и бока платья. Когда винты корабля поднимались из воды, их вибрация, распространявшаяся по всей каюте, заставляла мертвую содрогаться, словно в рыданиях. В конце концов тело скользнуло набок и упало бы, если бы Макс его не поддержал.

Этого не могло быть.

Но это произошло.

Позади него дверца платяного шкафа медленно открывалась и закрывалась, сводя с ума монотонным стуком. Интервалы между ударами составляли примерно двадцать секунд, и Макс обнаружил, что вздрагивает в такт хлопкам. Он быстро закрыл дверцу шкафа локтем, а затем заставил себя обойти тело кругом и осмотреть его со всех сторон.

Два чемодана Эстель были давно убраны, так что в каюте наблюдался относительный порядок. Ее белая сумочка была открыта и валялась на застеленной кровати. Соболиная шубка лежала рядом. Даже на белом покрывале виднелась пара пятнышек крови.

Умерла пьяной…

Макс машинально скользнул взглядом по панелям синего и оранжевого цвета, которыми были отделаны стены. Почувствовал, как жарко в каюте. Жара была влажной, она слепила и удушала. А еще эти скрежещущие переборки… Скрипят и скрипят.

Впрочем, спустя пять минут, к его немалому облегчению, дверь распахнулась и внутрь заглянул коммандер Фрэнсис Мэтьюз. Заглянул – и тотчас вошел, поспешно закрыв за собой дверь. Некоторое время он ничего не говорил. Макс слышал его судорожное дыхание.

– Покончила с собой?

– Нет, – возразил Макс. – Я так не думаю.

– Почему – нет?

– У нее перерезано горло. Я не вижу ничего, чем она могла бы это сделать. Вот разве что пилочкой для ногтей.

– Убийство?

– Похоже на то.

Коммандер Мэтьюз округлил глаза:

– Ты не…

– Нет-нет!

– Запри дверь на задвижку.

Пока Макс выполнял его распоряжение, Мэтьюз-старший подошел к дальней койке, под иллюминатором с левой стороны каюты, и присел на край. Сообщение застало капитана во время бритья, и вокруг него все еще витал запах гамамелиса, который добавляют в пену. Запах был легким, но Макс уловил его, потому что дурнота обостряет обоняние. Мощные руки коммандера были выставлены вперед, он все еще тяжело дышал. Золотые дубовые листья на околыше капитанской фуражки излучали властность.

– Что случилось?

Макс рассказал.

– Она спустилась сюда без четверти десять, – отметил капитан. – И ты последовал за ней ровно в десять?

– Да.

– Я ожидал чего-то другого. Не этого. Это похоже на…

При крене корабля мертвое тело мягко соскользнуло с туалетного столика, прежде чем кто-либо успел его подхватить.

Жертва упала на спину, затем снова перевернулась лицом вниз, опрокинув табурет, на котором сидела. Мелкие туалетные принадлежности – пинцет для выщипывания бровей, маникюрные палочки из апельсинового дерева и флакончик лака для ногтей – упали на пол, рассыпавшись вокруг нее кровавыми пятнами. Поскольку женщина лежала ничком на светло-голубом ковре, они могли видеть зажатый в правой руке тюбик помады в крупном золотистом футляре.

Коммандер встал и подошел к трупу.

– Обычно, – произнес он, – людям требуется много времени, чтобы умереть. Что же случилось? Она не кричала, не пыталась сопротивляться, не делала чего-то еще в этом роде?

– Я не знаю. Мы могли бы спросить стюарда, не слышал ли он чего-нибудь подобного.

– У нее на затылке шишка, – отметил капитан, ощупывая растрепанные светлые волосы. – Вероятно, убийца подошел сзади. Ударил ее чем-то и оглушил. Затем приподнял ее голову и… – Он резким движением провел слева направо.

– У тебя получилось очень живо.

Коммандер поднял взгляд на брата.

– Я видел нечто подобное, – неожиданно признался он. – Когда плавал на «Геральдике». Это сделал заведующий прачечной.

– Сделал что?

– Убил женщину таким вот манером. Сексуальный маньяк. Ты понимаешь, что я имею в виду. Только теперь вроде бы нет никаких признаков того, что кто-то пытался…

– Нет.

– Трудно сказать. Парень, возможно, испугался и убежал.

Макс покачал головой:

– У меня такое чувство, будто за этим кроется нечто большее.

– У меня тоже. Только, может быть… Могло случиться всякое… – Капитан сделал паузу. Впервые его хриплый голос выдал волнение. Он осмотрел тело внимательнее, затем несколько раз быстро огляделся по сторонам. – Боже мой, Макс, он попался! Посмотри-ка. Вон там. И там. Мы его поймали!

– Где? Что это?

– Отпечатки пальцев, – пояснил коммандер.

Как только брат привлек к ним внимание Макса, следы, оставленные преступником, стали совершенно очевидными. На правой бретельке белого платья Эстель, в районе спины, они увидели четкий кровавый отпечаток, похожий на оттиск большого пальца. Другой, размазанный, виднелся на талии с левой стороны.

Коммандер выпрямился во весь рост, тяжело дыша. Внимательно исследовал два неглубоких выдвижных ящика в передней части туалетного столика красного дерева. Достав из кармана брюк коробок спичек, зажег одну и поднес поближе к запятнанной торцовой поверхности. Прямо под выступом стеклянной столешницы – в месте, ранее скрытом телом мертвой женщины, – они увидели полуотпечаток пальца, довольно узкий.

Капитан вытянул шею. Он взглянул на умывальник, над которым тоже имелось зеркало, слева от туалетного столика. На маленькой перекладине сбоку должны были висеть два сложенных полотенца для лица. Сейчас там обнаружилось только одно полотенце. Второе, скомканное и запачканное кровью, коммандер отыскал в корзине для бумажных салфеток под туалетным столиком.

Он приподнял и бросил полотенце обратно в корзину.

– Вот и все, – спокойно подвел итог Мэтьюз-старший. – Убил ее, потерял голову, вытер руки и сбежал. Сумасшедший дурак. – В голосе коммандера прозвучало почти облегчение.

– Похоже на то, – признал Макс.

– Ты согласен?

– В общем-то, да.

– Тогда что с тобою не так? Почему у тебя такое странное выражение лица?

– О, ты, наверное, прав. Я этого не отрицаю. Только…

– Ну? Ну?

– Только это кажется слишком простым, вот и все. Окровавленный палец. Нам словно преподнесли улику на блюдечке. Отпечатки пальцев там, где их трудно не заметить.

Наступила тишина. Двигатели «Эдвардика» пульсировали и клокотали где-то глубоко внизу. Коммандер Мэтьюз позволил себе безрадостно улыбнуться.

– Не бери в голову, мой мальчик, – посоветовал он. – Ты у нас один такой в семье – вечно носишься со всякими бредовыми идеями.

– Да.

– А теперь взгляни на все в реальном свете. Я видел подобное раньше. Я знаю. В эту самую минуту сумасшедший ублюдок, вероятно, дрожит и потеет под одеялом в своей каюте, гадая, зачем такое сотворил и оставил ли какие-нибудь улики. Улики! – Его лицо потемнело. – Не то чтобы случившееся само по себе недостаточно скверно. И надо же этому было приключиться именно теперь, когда я тревожился о… других вещах. Отлично, теперь ничего не поделаешь. У нас на борту маньяк.

– Согласен. У нас на борту маньяк, все верно.

– Именно так. А теперь послушай, Макс. Я не допущу, чтобы об этом болтали, – спокойно продолжил капитан. – Нет смысла всех тревожить. Мы поймаем того, кто нам нужен, и это не составит труда. Мы снимем отпечатки пальцев у каждого на борту нашего лайнера. Предлог для этого придумать достаточно легко, не выдавая сути дела. Затем мы посадим психа под замок и не выпустим, пока не доберемся до Англии.

– Звучит разумно. Ты знаешь что-нибудь об отпечатках пальцев? Как их идентифицировать и все такое?

Похоже, уверенность капитана на миг поколебалась.

– Нет, но, думаю, старший стюард знает. Да, я почти уверен! Грисуолд разбирается во всем. Хотя подожди! – Он задумался. – Разве этот парень… Как там его… Лэтроп? Лэтроп вроде говорил мне, что он в некотором роде дока по части отпечатков пальцев…

– Полагаю, так оно и было. Во всяком случае, он уверял в этом всех нас.

– Хорошая идея, – пробормотал капитан, выразительно кивая. – Мы воспользуемся его услугами, вот что! Он полицейский и умеет держать язык за зубами.

– Он юрист. Но в данном случае это, вероятно, не имеет значения.

Коммандер не слушал.

– Надеюсь, вы с ним будете держать рот на замке?

– Да. Скольких людей ты собираешься посвятить в тайну?

Капитан снова задумался.

– Чем меньше, те лучше. Старшего стюарда, конечно. И фотографа – потому что нам понадобятся снимки отпечатков пальцев. И доктора…

– Ты имеешь в виду доктора Арчера?

– Доктора Арчера? Нет, судового врача. Разве я, черт возьми, упомянул о докторе Арчере? Зачем ему говорить?

– Дело в том, – ответил Макс, – что прошлой ночью кто-то метал нож в рисунок женского лица за дверью доктора Арчера. – И он повторил рассказанную ему историю. – Я не пытаюсь давить на тебя, Фрэнк, – продолжил Макс, в то время как капитан стоял, уперев кулаки в бока и мрачно изогнув уголки рта. – Я знаю, у тебя и так слишком много забот…

– Чепуха. Это всего лишь моя работа.

– Твоя версия с сексуальным маньяком звучит не очень убедительно. И тебя самого это беспокоит. Что это за тайна, на которую ты намекал мне прошлой ночью? Какие подозрения у тебя есть относительно одного из пассажиров? Признайся, ведь что-то есть. Более того, кто наш девятый пассажир? Я готов поклясться, что на борту девять пассажиров, и тебе это известно, но по какой-то причине ты скрываешь одного из них.

Коммандер Мэтьюз не ответил. Он только сделал презрительный жест.

– Видишь ли, Фрэнк, то, что эту женщину убили именно теперь, не может быть совпадением, и ее смерть трудно считать ни с чем не связанным инцидентом. Наконец, эти отпечатки пальцев вызывают у меня подозрение.

– Но черт возьми, они у нас есть. Они настоящие. Почему они вызывают у тебя подозрение?

– Не знаю.

– Чушь! – отрезал коммандер.

– Ладно. Может быть.

– Хорошо, а почему еще, ты полагаешь, ее убили? Ты же таскался с ней, несмотря на мой совет. Почему, как думаешь, ее убили?

– Понятия не имею.

– Ладно. Давай просто продолжим и поймаем убийцу. Теперь послушай. Я хочу, чтобы ты направился к мистеру Лэтропу и попросил его немедленно прийти сюда. Чем скорее мы начнем, тем лучше. Тем временем я поговорю со стюардом. Возможно, он видел, как кто-то входил или выходил. Кроме того, было бы неплохо потолковать со стюардессой, которая обслуживала миссис Зия-Бей. Не то чтобы эти расспросы так уж необходимы, коль скоро у нас есть отпечатки пальцев. Но мне интересно…

Его взгляд упал на койку в правой части каюты. На покрывале лежали открытая белая сумочка Эстель Зия-Бей и ее меховая шубка. Внимание Макса снова притянули два замеченных раньше крошечных пятнышка крови на той части покрывала, которая свисала с койки. Казалось странным, что кровь брызнула так далеко.

– Возможно, ее ограбили, – задумчиво заключил коммандер Мэтьюз.

– Мне это тоже пришло на ум, – отозвался Макс.

– Почему?

– Весь этот вечер она нянчилась с сумочкой, как с младенцем. – Макс умолк. В его сознании всплыли другие яркие картины. – Если подумать, я никогда не видел ее без сумочки, белой, черной или из змеиной кожи. Она никогда не выпускала сумочку из рук, за исключением тех случаев, когда держала на коленях. И в каждом случае сумочка была как будто битком набита.

Оба подошли к койке. Коммандер поднял открытую сумочку и вытряхнул ее содержимое на покрывало. Из раздутого сумочного нутра высыпался целый каскад мелких предметов: еще одна губная помада, пудреница, маленькая связка ключей, несколько банкнот и монет, расческа и альбом с марками. Однако внимание их привлекла другая вещь, довольно больших размеров, с глухим стуком упавшая на покрывало среди прочего. Макс уставился на старшего брата, который странно охнул, как от удара в живот. Теперь они увидели, что таскала с собой Эстель Зия-Бей, из-за чего на боку ее сумочки вздувался неприглядный желвак.

Это был флакон с чернилами.

Глава шестая

Выполняя просьбу брата, Макс поднялся наверх, чтобы найти Лэтропа и отвести его в каюту миссис Зия-Бей.

Он задержался в каюте В-37 ровно столько, сколько требовалось, чтобы убедиться: ни флакон, ни его содержимое не заключают в себе никакого подвоха. Это была вполне заурядная бутылочка иссиня-черных чернил известной американской марки, какие можно купить где угодно за десять-пятнадцать центов. Бутылочка была полна, и, похоже, ее ни разу не открывали. Братья Мэтьюз даже вылили на пробу немного чернил в умывальник, чтобы взглянуть на них.

Было уже двадцать пять минут одиннадцатого, ветер и волнение в море значительно стихли; и хотя «Эдвардик» все еще качало, это была медленная, едва уловимая качка, не производившая особого шума. Впрочем, воцарившаяся тишина теперь угнетала не меньше, чем шумное бесчинство стихий всего полчаса назад.

Так или иначе, она позволила Максу быстро найти Лэтропа, который, сидя в полном одиночестве в салоне, наигрывал что-то на рояле и распевал для собственного удовольствия.

И даже тут склонный к рисовке Лэтроп был верен себе. Игру он сопровождал картинными, размашистыми жестами, заставлявшими выглядывать из рукавов его смокинга крахмальные манжеты.

Тут Лэтроп прервался, все еще перебирая клавиши пианино, и обратился к Максу.

– Присаживайтесь! – предложил он. – И разрешите недавний спор между мной и Хупером. Французские офицеры всегда носят головной убор в помещении? Детективы носят, я знаю. Иногда и евреи. Но почему французские офицеры? У меня есть теория насчет этого парня Бенуа. На самом деле он призрак. Он…

заключил Лэтроп, прерывая сам себя.

Его сильный голос и звуки рояля разносились по салону, и было в этом что-то почти непристойное. Но Макс нашел способ остановить попутчика:

– Вы не могли бы немедленно спуститься в тридцать седьмую каюту? Кто-то убил миссис Зия-Бей.

Наступила мертвая тишина.

Руки Лэтропа неподвижно лежали на клавишах фортепиано. Затем он повернул голову, и его шею прорезало множество морщин. А лицо теперь выглядело таким же старым, как и тщательно причесанные седые волосы.

– Значит, в этой истории с метанием ножей действительно что-то было, – произнес он.

– По всей видимости, да.

– Убита? Боже… – Он осекся. – Как?

– Ей перерезали горло. Мы пока не смогли найти орудие убийства.

– Я не хочу в этом участвовать, – заявил Лэтроп и ударил мизинцем по дискантовой клавише фортепиано.

– Но капитан настаивает, чтобы вы спустились в каюту. Он сейчас ждет там.

– Я? Но почему я? Что я могу сделать? Что за глупость? Разве у меня и так мало забот?

– Потише, пожалуйста!

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Послушайте-ка, это ведь правда? То, что вы сказали нам сегодня утром? Вы действительно разбираетесь в отпечатках пальцев?

– Да, так и есть. – Лэтроп присвистнул. – Хотите сказать, что у вас есть отпечатки пальцев? Что ж, я не против вам помочь с этим.

Макс проигнорировал его замечание.

– Мистер Лэтроп, ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Предупреждаю, он может показаться глупым. Вероятно, он вызван поверхностными представлениями. В любом случае… Можно ли подделать отпечатки пальцев?

– Нет, – ответил Лэтроп после небольшой паузы.

– Вы в этом уверены? Вспомните детективные истории, в которых преступники идут на немыслимые ухищрения, чтобы переложить вину на невинных людей.

– Я понимаю, о чем вы. Но вот вам правда, если она вас интересует. Конечно, можно воспроизвести отпечаток, и достаточно хорошо. Но эксперта это не обманет, даже если не учитывать того факта, что такой отпечаток никогда не выдержит химического анализа. Если не верите мне, справьтесь у Гросса. Это высший авторитет. И Гросс, если мне не изменяет память, говорит, что не знает ни одного случая во всей мировой практике, чтобы в деле фигурировали фальшивые отпечатки пальцев[7].

Лэтроп сделал паузу.

– А теперь, молодой человек, я хочу знать, почему вы меня об этом спросили, – добавил он.

Макс вкратце изложил ему факты.

– Предполагается, что вы должны держать это в секрете, – предупредил он. – Чем меньше людей знает, тем лучше. Следовательно…

– Ш-ш-ш! – прошипел Лэтроп.

Слабый булькающий храп, за которым последовали воркотня и бормотание, как будто кто-то наполовину пробудился от дремоты, заставил Макса резко обернуться.

Мистер Хупер из Бристоля спал в высоком парчовом кресле с подголовником. Лучи тусклой лампы едва касались его. Невысокое плотное тело глубоко ушло в спинку, возвышавшуюся над его головой. Подбородок мистера Хупера уткнулся в воротник. Его коротко стриженные жесткие волосы с проседью были темней, чем изогнутые усы, вздымавшиеся при каждом судорожном движении губ. На щеках играл румянец – розовый, как от хорошего послеобеденного бренди. Закрытые веки придавали ему почти детский вид. Руки были блаженно сложены на животе, да и сам его сон казался блаженством.

– Говорите потише, – произнес Лэтроп. – Старина чувствует себя не очень хорошо. Я говорил вам, что его сын очень болен? Вот почему он спешит вернуться. И все же…

– И все же – что?

– Кто-то убил эту женщину, – сказал Лэтроп.

Именно в этот миг Макс впервые осознал, что столь же близок к пучине страха, как их лайнер – к зоне действия вражеских подводных лодок.

Но он пытался побороть это чувство.

– Ну? – спросил Макс. – Теперь вы собираетесь спуститься в каюту?

– Естественно. Готов сделать все, что потребуется. Вы пойдете со мной, не так ли?

– Пока нет. Я должен найти старшего стюарда, а ему предстоит отыскать фотографа. А вы ступайте на место преступления. Но между нами, каковы ваши мысли о ситуации с отпечатками пальцев?

Лэтроп встал из-за рояля. Он казался встревоженным.

– Я склонен согласиться с вашим братом. Какой-то псих, который… ну, вы понимаете. Мы должны его поймать. Но все равно, я полагаю, теперь ко всем начнут приставать с одним и тем же вопросом: «Где вы были в такое-то время?»

– Долго это не продлится. По крайней мере, если принять во внимание отпечатки пальцев.

– Вообще-то, у меня нет надежного алиби, – улыбнулся Лэтроп. – Бóльшую часть времени я находился на палубе. Погода, кстати, ужасная. Единственным человеком, с которым я, помнится, разговаривал, да и то ранним вечером, была та кудрявая девушка, которая так долго оставалась в постели. Стюард сказал мне, что ее фамилия Четфорд.

– Девица с рыбьей физиономией в белой меховой шубке?

Лэтроп уставился на него:

– Ба! Что еще за «рыбья физиономия»? Она весьма привлекательна. И симпатична. Наша беседа длилась недолго, но она произвела на меня впечатление большой умницы, а я в таких вещах не ошибаюсь.

– Она большая заноза в заднице.

Лэтроп снова уставился на собеседника, изумленный его тоном. Макс сам был удивлен вырвавшимся у него выражением. Однако он ничего не мог с этим поделать: не владея собой и желая дать выход чувствам, он вложил в свои слова весь тот яд, что накопился в нем по другим, посторонним причинам, а потому почти повысил голос в разговоре с Лэтропом.

– Хорошо-хорошо, – успокоительно проговорил тот. – Не знаю, что вы имеете против бедной девочки, но оставим это. Я спущусь и повидаюсь с вашим братом.

Макс угрюмо согласился.

И лишь когда он спускался на лифте, направляясь в офис старшего стюарда на палубе С, до него дошло, что слова «бедная девочка» задели его за живое. Он обнаружил, что офис старшего стюарда закрыт, деревянные жалюзи опущены. Но когда он постучался в соседнюю дверь, та открылась, и он увидел клерка службы старшего стюарда, сидевшего в клубах сигаретного дыма перед стопкой паспортов и официальных бланков.

– Шефа здесь нет, – сообщил клерк. – И если его нет в салоне или курительной комнате, вы, вероятно, найдете его в каюте мистера Кенуорти. Семидесятой, по левому борту.

Именно в названном месте Макс и застал старшего стюарда. Из-за закрытой двери каюты В-70 слышался его громкий смех, которому вторил тихий и сардонический, однако вместе с тем веселый голос другого человека. В ответ на стук Макса раздалось страдальчески слабое:

– Если это снова вы, Уолсингем, то уходите. Я больше не хочу яичницу-болтунью. Я не выношу вида яичницы-болтуньи. Черт возьми, Уолсингем, если вы принесете мне еще одну яичницу, я вымажу вам ею лицо!

Макс открыл дверь.

Мистер Грисуолд, старший стюард, полный, добродушного вида мужчина в больших очках, с улыбкой от уха до уха, удобно устроился в мягком кресле рядом с койкой больного и курил сигару.

– Входите, – пригласил он, – не обращайте внимания на мистера Кенуорти. Он немного расстроен.

– Расстроен? – переспросил достопочтенный Джером Кенуорти. – Дьявол вас побери, я умираю… А какое у вас ко мне дело? – обратился он к Максу и подмигнул. – Прошу меня извинить. Я думал, это проклятый Уолсингем. Стюард, страдающий заблуждением, что постоянная диета из яичницы-болтуньи, которую при необходимости вводят принудительно, может вылечить что угодно – от простого несварения желудка до чумы. Не держите дверь открытой. Войдите и станьте свидетелем того, как я испущу дух.

Позже Макс узнал от старшего стюарда, что донимать Джерома Кенуорти было любимым занятием Грисуолда. Но теперь молодой человек был по-настоящему болен. Он круглые сутки не мог удерживать пищу в желудке и выглядел соответственно.

Сын лорда занимал роскошную трехместную каюту. Лежа на боку и слегка приподняв голову на смятых подушках, он вглядывался в дверь. Джером Кенуорти был худым, нескладным юношей, чья бледность и преждевременные морщины у рта объяснялись болезнью лишь отчасти. Его длинные светлые волосы свешивались на один глаз. Он носил восьмиугольные очки без оправы, которые придавали ему обманчиво серьезный вид. Но в уголках губ и в глазах пряталась ирония, хотя сейчас это было неочевидным.