Читать онлайн Как стать британцем

Глава первая. Сделка с совестью

Лондон, аэропорт Хитроу.

14 ноября, 2004 года. 20 часов по местному времени.

Толпа пассажиров, прибывших многочисленными авиарейсами из разных стран мира, шумно хлынула узкими коридорами в зал паспортного контроля. Там находился лабиринт проходов, ограждённых натянутыми лентами, а за ним – длинный ряд стоек и столов с компьютерами, за которыми важно восседали работники эмиграционной службы.

Оказавшись в этом помещении, Малышев, человек пятидесятилетнего возраста, но ещё крепкий, жизнерадостный и моложавый, бросил в их сторону растерянный взгляд и замедлил шаг. Он вдруг образно представил, как будет при пассажирах, особенно при русских со своего рейса, вслух произносить слова, которые уже и без того вызывали у него нервную дрожь: «Прошу политического убежища». Ведь наверняка придётся долго и дотошно объяснять причину такого экстраординарного поступка, и все те, кто будет находиться поблизости, начнут на него недоумённо и насмешливо глазеть. И, конечно же, не упустят повода обсудить его во всеуслышание, словно предателя Родины.

Нет, не сможет он в подобной обстановке просить убежище, потому что уже сейчас от одной только мысли об этом ощущает сильнейшее смущение, – такое, что даже в жар бросает. А к тому же еще и начали мучить угрызения совести, как будто на самом деле задумал совершить подлое предательство.

«Я не предатель, потому что никаких государственных секретов выдавать не собираюсь! – начал он оправдываться перед самим собой. – Я всего лишь спасаюсь в этой стране от преследования!»

«Так – то оно так, только одни стойко держатся до победного конца, а другие, чуть что, бегут как крысы! – язвительно пронеслось в голове, будто кто-то вторгся в его сознание. – Вот ты такой и есть… Жалкий трус ты!»

Поморщившись, Малышев попытался отогнать неприятные мысли и думать о чём-нибудь другом. Но они продолжали назойливо лезть, словно вынуждали его перед принятием ответственного решения ещё раз всё хорошо взвесить, чтобы потом не жалеть.

«Я тут все рассуждаю, не зная, как быть, – вдруг подумал он не без опасения, – а ведь может оказаться так, что убежище существует только для избранных, то есть для известных диссидентов и тому подобных деятелей…Тем более, что знаю я о нём от тех, которые сами его никогда не просили. И что тогда? Ясно, что: придётся перерегистрировать обратный билет и… ближайшим же рейсом в Москву. И это в лучшем случае, а в худшем можно даже под депортацию загреметь. О нет, после потраченных сил и средств это было бы просто ужасно!»

Озадаченно почесав затылок, Малышев начал боком продвигаться назад сквозь напиравшую толпу. Заняв выжидательную позицию у стены, он решил, что пойдёт только последним. Наблюдая за людьми, с завистью думал: «Самоуверенные, беззаботные, потому что, в отличие от меня, им не нужно ничего просить и унижаться. Эх, раствориться бы среди них и не забивать себе голову никаким убежищем!»

С каждой минутой волнение нарастало, парализуя волю и способность к решительным действиям. Чувствуя, что еще немного, и ему вовсе не хватит духу довести до конца то, ради чего сюда приехал, он начал себя подстёгивать: «И всё-таки, несмотря ни на что, я не должен идти на попятную! А как иначе, если меня едва не убили?! Смалодушничать и вернуться в страну, где о правах человека знают только понаслышке? Да, возможно, что там когда-нибудь и будет все по другому, но я больше ждать не хочу – хватит, натерпелся! А поэтому обратного пути нет и быть не может!»

Вскоре толпа стала редеть. Казалось, пройдут считанные минуты, и в зале уже никого не останется.

Но тут как назло стали набегать пассажиры из очередных рейсов, снова заполняя всё вокруг.

«Нет, это уже ни в какие ворота… – подумал обескураженный Малышев. – Со всего мира, что ли, народ валит в этот Лондон…»

Ждать дальше не было смысла, и он решительно присоединился к длинной, но быстро движущейся очереди.

Но когда оказался лицом к лицу с работником паспортного контроля, сияющим дежурной улыбкой, вдруг растерялся и выдавить из себя слова о прошении убежища так и не смог. Ответив на несколько формальных вопросов, касающихся цели приезда и сроков пребывания в стране, он получил паспорт и подавленно спустился по ступенькам вниз в багажное отделение. И сразу же рассерженно на себя набросился: «Ну ты и тряпка! Приехать в Англию и в нужный момент не посметь даже рта раскрыть! У- у, гад! А теперь что делать? Может, идти осматривать достопримечательности Лондона, не имея за душой ни гроша, да ещё и на ночь глядя?!»

А деньги он не взял только из-за опасения, что если их обнаружат, то лишат пособия, – это ему авторитетно подсказали те же советчики, которые поделились информацией об убежище.

Он вдруг остро осознал, что в подобном положении может рассчитывать только на гостеприимство английского государства, так как иной возможности получить жильё и питание у него попросту не существует.

«А чего я тогда мудрю?» – словно опомнившись, неодобрительно подумал он.

И, получив свою сумку, поспешно устремился обратно в зал паспортного контроля.

Но там уже было пусто: пассажиры разошлись, персонал тоже, оставив включённые компьютеры без присмотра.

«И к кому мне теперь обращаться?.. – совсем растерялся Малышев, переминаясь с ноги на ногу. – Когда наконец решился попросить убежище, то оказалось, что не у кого. Представляю, что было бы, если бы я осмелился самовольно зайти в подобное место в российском аэропорту…»

Неожиданно из боковой двери на другой стороне зала вышла молодая, полная индианка в форме охранницы. Малышев оживился и направился к ней. Но она, не обращая на него никакого внимания, повернулась спиной и начала трепаться по мобильному телефону. Не осмеливаясь её прерывать, чтобы не выглядеть назойливым, он остановился, поставил тяжёлую сумку на пол и стал терпеливо ждать.

И тут ему наконец повезло: вдруг из двери напротив столов с компьютерами появился высокий представительный негр в коричневом костюме с красным галстуком. На его груди висела табличка с фотографией и надписью, свидетельствующая о том, что он – важное официальное лицо.

«Сейчас или никогда!» – сказал себе Малышев. Подхватив с пола сумку, он решительно шагнул ему навстречу, поздоровался и пролепетал:

– Прошу… прошу политического убежища.

На лице у негра не дрогнул ни один мускул, оно осталось каменным.

– Откуда вы? – лишь равнодушно спросил он.

– Из России.

– Ваш паспорт.

Малышев поспешно выполнил его требования.

– Подождите пока там, – жестом руки указал тот на ряд стульев, стоявших с левой стороны зала, затем скрылся за дверью, из которой вышел.

«Как всё просто…– удивился Малышев, удобно располагаясь на мягком стуле. – Ни одного лишнего вопроса, ни особой строгости, – зря я сомневался и побаивался.»

Волнение мгновенно исчезло, он начал обретать уверенность и спокойствие. Правда, после того как попросил убежище, почувствовал себя так, словно оборвал ту незримую нить, которая соединяла его душу с родной страной. Как вроде стал уже не русским, но еще не англичанином, а каким-то ничтожным существом непонятной национальности. Только вот почему-то угрызения совести его уже больше не терзали, а сожаление, что поменял свою страну на чужую, стало едва ощутимым…

Через минут десять вернулся негр, протянул ему какой-то документ, авторучку и велел подписать.

Английским языком Малышев владел почти в совершенстве, поэтому сумел быстро пробежать глазами по тексту и понять смысл. В документе подтверждался факт его прибытия из России в Соединённое Королевство и прошения убежища по политическим мотивам.

Следующим местом пребывания, куда его отвёл негр, было помещение, похожее на небольшой актовый зал. Там посередине стояли ряды мягких стульев, а у стен кушетки, и находилось десятка два просителей, мужчин и женщин, – в основном, как определил Малышев, из стран Африки и Южной Америки. А также имелось всё необходимое для комфортного ожидания: два туалета, автомат с кофе и большой холодильник со стеклянной дверцей, доверху набитый сэндвичами.

Справа за входной дверью за столом сидел пожилой, седоволосый охранник в форме: чёрных брюках и белой рубашке с галстуком, погонами, эмблемами и нашивками. Он изъял у Малышева сумку и опломбировал. Затем заставил снять куртку, ботинки и даже носки. Дотошно ощупывая на нём одежду, строгими окриками вынуждал поворачиваться активнее. А когда ему показалось, что тот выполняет указания вяло и неохотно, грубо схватил его за плечи и сам повернул рывком, выпалив еще и матерное словечко.

Малышев недовольно нахмурился, но сдержался и промолчал. Он впервые в жизни понял, какое отвратительное чувство может испытывать человек, которого подозревают и бесцеремонно обыскивают, словно преступника. Но поскольку он собирался в этой стране начинать новую жизнь, то и настраивал себя на доброжелательный лад и не хотел быть придирчивым.

«Что поделаешь, если работа у него такая, да и старый уже, нервишки пошаливают… – со снисхождением отнёсся он к охраннику. – Но зато теперь у меня появляется реальный шанс получить доселе невиданные блага: бесплатную квартиру в высокоцивилизованной стране, работу, которая позволит безбедно существовать, и безвизовый проезд почти по всему миру! – с воодушевлением думал он. – А главное, меня уже никто не будет преследовать, унижать и избивать! А ради всего этого можно немного и потерпеть!»

Обувшись, Малышев взял куртку и сел на свободную кушетку. В зале было тепло, и он не стал её надевать, а положил рядом. Глаза у него мечтательно светились, и он продолжал красочно представлять и смаковать все потрясающие особенности своей будущей жизни.

Отвлёкся он от приятных мыслей только тогда, когда услышал требовательное урчание в пустом животе. Посмотрев украдкой на холодильник с сэндвичами, проглотил слюнки. Но лезть в него без спросу было неудобно, а спрашивать разрешение у охранника после неприятного обыска что-то не хотелось.

Но вскоре тот сам его открыл и всем предложил подкрепиться.

Многие стали брать сразу по несколько сэндвичей, и Малышев, не долго думая, последовал их примеру. Ведь он в этот день кроме скромного обеда в самолёте ещё ничего не ел. А уж сколько потратил калорий из-за сильнейших переживаний, и говорить не приходится…

Через полчаса в зале появился молодой, долговязый охранник и отвёл Малышева в медицинский кабинет.Врач, высокая, костлявая англичанка, велела ему раздеться до пояса и сделала флюорографический снимок. Заметив сзади на правом плече свежий шрам, ощупала его и спросила:

– Это что?

– Ножом ударили.

– Острым или тупым?

– Вроде острым…– неуверенно ответил Малышев, и с недоумением подумал: «Острым, тупым…какая ей разница? Как будто в момент нападения я мог потрогать лезвие и определить степень заточки… Ну просто смех какой-то!»

Задав ещё несколько формальных вопросов, касающихся состояния его здоровья, она отошла к столу и что-то записала в журнал. Затем охранник, ожидавший в коридоре, отвёл Малышева ещё в один кабинет, где его сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. От этой процедуры, как и от обыска, у него остался неприятный осадок. Но тем не менее к унизительным порядком англичан он снова отнёсся лояльно.

«Не они ко мне приехали, а я к ним, поэтому все нужно воспринимать нормально, – убеждал он себя, возвращаясь в зал ожидания. – Зато потом, когда получу британский паспорт, отношение будет совсем иным, – таким, что в России даже не снилось!»

Расположившись на своей кушетке, он некоторое время от нечего делать украдкой наблюдал за остальными, пытаясь определить, что побудило их просить убежище. Ему было странно, что большинство из них ведут себя весело и беззаботно, словно в их жизни не произошло ни драматических событий, ни преследования.

«Неужели Англия принимает всех подряд, даже если нет на то оснований?» – недоумевал он.

Но вскоре произошёл случай, который развеял все его сомнения на этот счёт. В коридоре неожиданно раздались возмущённые голоса, и в зал ввалилась целая группа молодых людей, которые, судя по внешности и темпераменту, приехали из Бразилии.

Малышев сразу узнал их: до его ухода с охранником они сидели на ближнем ряду и потешали друг друга пошлыми шутками. Но теперь им было явно не до веселья.

Вслед за ними в дверях появилось двое полицейских и стали терпеливо ждать, когда те соберут свои вещи.

И тут одна из девиц, длинноногая и смазливая, видимо, осознав неизбежный крах своих радужных надежд, истерично разрыдалась. Размазывая по лицу слёзы вместе с чёрной тушью для ресниц, она стала жалобно и бессвязно причитать о том, что здесь с ней обошлись очень несправедливо. Затем бросилась к полицейским и, хватая их за руки, начала умолять, чтобы не отправляли домой, а то, дескать, её там могут убить.

– Но у вас нет документов, подтверждающих, что вашей жизни угрожает опасность, – развёл руками один из них, – а поэтому мы можем вам только посочувствовать. Да и не мы решаем, кого оставить.

– Всё равно вы не должны так со мной поступать, иначе я буду жаловаться в Международный суд по правам человека! – перешла она от мольбы к угрозам, из-за отчаяния не владея собой. – Вы ещё пожалеете, я это так не оставлю!

– Пожалуйста, это ваше право, – криво ухмыльнулся тот, и начал всех строго подгонять: – Быстрее собирайтесь, а то из-за вас никто рейс задерживать не будет!

Наблюдая за происходящим, сидевшие в зале приуныли и затихли, понимая, что подобная участь может ожидать любого из них.

«А ведь и меня так же могут в любой момент…– забеспокоился и Малышев, удручённый увиденным. – Документы, правда, у меня имеются, но кто знает, достаточно ли их…»

До него вдруг дошло, что хотя его здесь и приняли без проволочек, но это вовсе не является гарантией того, что уже не выдворят из страны. И даже когда группа неудачников ушла и воцарилась тишина, в его ушах как будто продолжал звучать исступлённый голос бразильской девушки: «Вы не должны так со мной поступать! Не должны…»

Спустя некоторое время в зал вошла пожилая, сухощавая женщина в строгом тёмно – сером костюме и белой блузке. Перебросившись несколькими словами с охранником, она неожиданно приблизилась к Малышеву и на чистом русском языке произнесла:

– Здравствуйте! Это вы из России?

Утвердительно кивнув и ответив на приветствие, он встал.

– Георгий Малышев?

– Да.

– А меня зовут Анна, – представилась она, – и я буду вашей переводчицей. Кстати, как у вас с английским?

– Без проблем.

– Это очень хорошо, но здесь принято беседы проводить только через переводчиков. Вы привезли с собой какие-нибудь документы?

– Да, но только они находятся в сумке, которая опломбирована, – растерянно ответил он.

Подойдя к охраннику, она ему что-то сказала, и он снял с сумки пломбу. А когда Малышев вынул из неё пакет с документами, переводчица предложила ему следовать за ней.

Он шёл молча, не задавая ей никаких вопросов, потому что и сам догадывался, что сейчас начнётся главное событие, от которого будет всецело зависеть, останется ли он в этой стране. И не ошибся.

В просторном кабинете за длинным столом сидели двое мужчин и женщина. Едва только Малышев вошёл, они как по команде встали и радушно заулыбались, словно увидели старого и хорошего знакомого.

– Это офицер полиции, миссис Вебстер, – начала представлять переводчица, указывая жестом руки на худощавую, рыжеволосую женщину, находившуюся от Малышева справа.

Тучный, лысый мужчина напротив оказался представителем Хоум- Офиса, мистером Кларком, а долговязый слева – наблюдателем, мистером Прескотом.

«Что ещё за наблюдатель такой?.. – насторожился Малышев, украдкой рассматривая его. – Вероятнее всего, что он из правозащитной организации, и должен контролировать, чтобы эти не перегибали палку. Хорошо, если так, хотя и не исключено, что какой-нибудь психолог, или упаси Бог, экстрасенс, и будет пытаться изобличить меня во лжи. Надо ухо востро держать, а то как бы он меня под монастырь не подвёл…»

Офицер полиции, которая взяла на себя обязанности ведущей, жестом руки предложила всем садиться. Собираясь записывать показания, она и представитель приготовили перед собой на столе бумагу и авторучки.

– У вас есть документы, свидетельствующие о преследовании? – через переводчицу спросила она у Малышева.

– Да, – ответил он, и начал выкладывать их из пакета. Все они имели английский перевод и подтверждали не только факт его избиения, но и то, что он обращался в правоохранительные органы, в том числе и в вышестоящие, но ими не были предприняты необходимые действия по выявлению виновных лиц.

Бегло ознакомившись с содержанием документов, офицер полиции передала их представителю Хоум-Офиса и продолжала:

– А теперь расскажите о том, что с вами произошло в России и явилось причиной прошения убежища в Соединённом Королевстве?

– Работая следователем, я занимался делом одной организованной преступной группировки, и случайно вышел на высокопоставленного чиновника Министерства внутренних дел, который оказался её покровителем. Начальник моего Управления предложил мне всё замять, а когда я отказался, отстранил от ведения следствия по этому делу. Но я не сдался и обратился с заявлением в прокуратуру, после чего последовали угрозы в виде телефонных звонков и писем. А через месяц я получил оттуда уведомление о том, что проверка произведена, но никаких нарушений закона не выявлено. Тогда я написал заявление в вышестоящую инстанцию – Генеральную прокуратуру, но там им заниматься не стали, а отправили в нашу, городскую. Закончилось всё тем, что вечером на меня напали трое неизвестных, ранили ножом и жестоко избили бейсбольными битами. После этого я почти месяц пролежал в госпитале и едва выжил. Результата следствия по факту избиения я не дождался, но уверен, что виновных не нашли, как обычно и бывает при заказном деле. Не надеясь добиться справедливости, а также учитывая тот факт, что угрозы продолжались и существовала опасность для моей жизни, я уволился с работы и уехал в Англию.

– У вас всё? – спросила офицер полиции.

– В основном да.

– Что ж, могу сказать одно: рассказ ваш был правдивым, документы тоже в порядке, поэтому вопросов у меня больше нет, – улыбнулась она.

«Кажется, всё удалось – мне поверили! – возликовал Малышев, чувствуя себя без пяти минут жителем Британии. – Какие всё-таки здесь добрые и участливые люди!»

– Мы хотим вам сделать очень интересное предложение, – вдруг загадочно сообщил представитель Хоум – Офиса. – Дело в том, что в нашей стране часто пытаются получить убежище люди, которые его не заслуживают. Вот если бы вы нам помогли своевременно таких выявлять, тогда и мы могли бы пойти вам навстречу.

И он самодовольно заулыбался, – так, словно был уверен, что своим предложением осчастливил его.

Лица всех остальных тоже расплылись в улыбках, и они в ожидании ответа вопросительно уставились на Малышева.

И только он один не радовался такому повороту событий. Растерянно заморгав глазами, подумал: «Стукача хотят из сделать… Выходит, что их не мои проблемы интересуют, а только то, буду ли я на них работать. И отказаться нельзя, потому что в этом случае в немилость попаду, но и согласиться невозможно…»

– Н-не знаю, что и сказать… – откровенно признался он переводчице.

Отказываться нельзя, – участливо предупредила она, – потому что они мало кому предлагают и этого не любят.

«Ах, вон оно что… не любят, оказывается, расстроиться могут… – с иронией и возмущением подумал Малышев. – Только вот как мне быть с тем, что приехал я сюда вовсе не для того, чтобы грех на душу брать, занимаясь подлым доносительством?!»

Настроение мгновенно испортилось, даже пропало желание в этой стране оставаться.

– Анна, скажите им, что я всё-таки отказываюсь, – вдруг решительно заявил он.

– Вы хорошо подумали? – спросила она с недоумением.

– Да, – твёрдо ответил он, и с нотками отчаяния добавил: – Но если их что-то не устраивает, пусть меня первым же рейсом отправляют в Россию!

Бросив на него осуждающий взгляд, она вздохнула и стала переводить.

Выслушав её, все погасили улыбки и посмотрели на Малышева, как на идиота. В кабинете на несколько мгновений воцарилась напряжённая тишина.

Первым её нарушил представитель. Выдавив улыбку, он начал успокаивать его:

– Не волнуйтесь, обратно отправлять вас никто не собирается. Мы будем и дальше заниматься вашим делом. Будем, уверяю вас!

Затем переводчица отвела Малышева в зал ожидания и сдала под охрану.

Там осталось всего несколько человек, и все они спали, расположившись на кушетках.

Зевая, он взглянул на круглые настенные часы: время уже перевалило за полночь.

«Тогда понятно, почему меня так клонит ко сну, ведь в России сейчас на три часа больше и скоро наступит утро.» – подумал он.

Подложив под голову свёрнутую куртку, он лёг на кушетку лицом к стене, чтобы не мешал спать свет.

Сон его был беспокойным. Тяжёлые переживания перед отъездом в чужую страну и прошением убежища, неприятная ситуация во время допроса, – это всё во сне сконцентрировалось и превратилось в жуткие кошмары. Он сопел, всхрапывал, шевеля губами, словно задыхаясь, иногда бормотал что-то бессвязное.

Вдруг Малышев дёрнулся и очнулся от сна: улыбки допрашивающих представились ему в виде клыкастых волчьих оскалов, нацелившихся на его горло…

Он принял сидячее положение и ладонью вытер со лба пот. Из-за внезапно прерванного сна сердце болезненно колотилось, а душу терзала какая-то смертная тоска и обострённое сожаление о том, что покинул свою страну.

«О, Боже, что я натворил, и зачем мне сдалась эта Англия?!» – горестно поморщился он.

Но страдал недолго: выпив стакан горячего кофе из автомата, успокоился и подумал: «Не так уж всё и плохо… Да и представитель обещал, что моим делом продолжат заниматься, а это значит, что, несмотря на мой отказ от предложения, шансы у меня всё ещё остаются. Ладно, как-нибудь…»

Глава вторая. Игры без правил

Через некоторое время Малышева снова начал одолевать сон, но прилечь так и не удалось, потому что неожиданно явилась переводчица и повела его на очередной допрос.

Войдя в кабинет, он сразу же почувствовал, что в отношении к нему произошло какое-то изменение к худшему, потому что сидевшие там уже не только не улыбались, но и старались на него не смотреть.

«Ясно: тех, кто принципиально не желает пути на сделки с совестью, здесь не любят…» – с неприятным чувством подумал он.

– Откуда вы прилетели в Лондон? – начал допрос тучный представитель Хоум – Офиса.

– Из Москвы.

– И когда вылетели?

– В восемнадцать пятьдесят пять по-московскому времени, или в пятнадцать пятьдесят пять по-вашему.

– А прилетели?

– В девятнадцать сорок пять по-местному.

– Сколько часов вы находились в полёте?

– Три часа пятьдесят минут, – ответил Малышев, и насмешливо подумал: «Допрос с психологическим уклоном проводит, но так примитивно, словно перед ним сидит какой-нибудь первоклассник, который о простейшей арифметике знает только понаслышке.»

– Какого числа вы вылетели из Москвы?

– Четырнадцатого.

– А прилетели в Лондон?

– Тоже четырнадцатого.

– В какой день недели вы вылетели?

– В воскресенье.

– А прилетели?

– Сегодня вылетел, сегодня и прилетел, то есть тоже в воскресенье.

«Мне уже кажется, что это допрос вовсе не с психологическим уклоном, а скорее с идиотским… – подумал Малышев с нарастающим раздражением. – Его послушать, так я вполне мог лететь до этого Лондона несколько суток, словно по пути самолёт провалился в какое-то иное временное пространство…»

– Вы выезжали со своим паспортом или поддельным?

– Со своим, конечно.

– Но ведь вы сказали, что преследование происходило со стороны силовых структур, а поэтому непонятно, как это они могли вас так просто выпустить из страны? – недоверчиво усмехнулся представитель.

– Потому что невыездными у нас становятся только после признания вины судом, – со знанием дела ответил Малышев. – Но так как я никакого преступления не совершал, то у них не было законного основания предъявить мне обвинение, довести дело до суда и ограничить выезд.

Тот возражать не стал, но было видно, что доводы Малышева его почему-то не убедили.

– У вас есть семья?

– В настоящее время я одинок. С женой развёлся три года назад, а сын, которому пятнадцать лет, живёт с ней, но отношения с ним поддерживаю.

– А ему угрожали?

– Нет, только мне по телефону намекали, что если я не уймусь, то и ему не поздоровится.

– Значит, опасность для его жизни тоже существует, – сделал вывод представитель. – Почему же тогда вы не забрали его с собой?

– Ну… это не так просто, – растерялся Малышев.– Я пытался на эту тему говорить с бывшей женой, но она такой крик подняла, что от своей затем пришлось отказаться.

– Если бы вас действительно преследовали, и сыну угрожала опасность, то вы не остановились бы ни перед чем, – возразил тот с плохо скрытым торжеством.

«Радуется, гад, что нашёл повод усомниться в правдивости моих слов! – подумал задетый за живое Малышев. – Но пытаться что-то объяснить бесполезно, потому что после отказа сотрудничать отношение ко мне стало явно предвзятым!»

– Вы когда-нибудь принимали участие в чеченской войне? – продолжал расспрашивать представитель.

– Да, в первой и во второй.

– В качестве кого?

– Командира разведроты.

– Вы считаете, что Россия поступила правильно, развязав эту войну?

– Во время своей первой командировки я считал, что нет, – откровенно признался Малышев. – Но потом пришёл к твёрдому убеждению, что это был единственно верный выход, потому что в противном случае там возник бы центр международного терроризма.

«Чувствую, что про чеченскую войну он расспрашивает неспроста, – насторожился Малышев, – но зачем ему это, пока понять не могу.»

Далее ему пришлось подробно рассказывать свою автобиографию с указанием имён, адресов и телефонных номеров всех родственников, школьных и вузовских преподавателей, а также руководителей учреждений, в которых приходилось работать. Затем пошли вопросы, касающиеся модели самолёта, в котором он летел, возраста стюардесс и цвета их волос и одежды, порядка расположения кресел, наименования подаваемых блюд и тому подобное.

Малышева возмущало то, что вопросы были несущественными и не затрагивали главного – деталей преследования. А ведь он рассчитывал душераздирающим рассказом об этом растрогать холодные сердца англичан и таким образом повысить шансы на получение убежища.

Представитель продолжал допрос более двух часов. Закончив его, он сложил в папку исписанные листы бумаги и начал носовым платком устало вытирать потную лысину.

Его тут же сменила рыжеволосая офицерша полиции. Окинув Малышева победоносным взглядом, словно предупреждая, что с ней шутки плохи, начала:

– При нападении вас ударили острым или тупым ножом?

– Н-не знаю… – растерянно пробормотал Малышев. – Было темно, и понять, какой нож, я не мог.

– И даже не почувствовали?

– Вроде нет.

– А может, вас ударили отвёрткой?

– Нет, точно нет, – с уверенностью возразил он.

– Как же вы можете это отрицать, когда сами только что сказали, что из-за темноты ничего не увидели и не почувствовали? – криво ухмыльнулась она. – А кроме того в кабинете флюорографии вы утверждали медицинскому эксперту, что вам ударили острым ножом. Почему же тогда вы нам говорите совсем другое?

– Я… я не утверждал, а только предполагал, потому что обычно нападают не с тупым, а с острым ножом, и уж, конечно же, не с отвёрткой, – пытался запоздало выкрутиться Малышев.

«Хотел бы я посмотреть, как бы ты поняла, какой был нож, если бы тебе его засадили сзади да ещё и в темноте! – с возмущением подумал он. – Ясно: умышленно пытается запутать, чтобы обличить во лжи! Непонятно только то, почему наблюдатель, если, конечно, он из правозащитной организации, на это безобразие закрывает глаза? Ох, чувствую, все они здесь одним миром мазаны…»

– А вы разглядели нападавших?

– Нет.

– А кто вас ударил ножом – мужчина или женщина?

– Думаю, что мужчина.

– Это тоже ваше предположение, или вы всё-таки сумели его разглядеть?

– Я определил это только по силе удара.

– Значит, вы уверены, что никого из нападавших разглядеть не могли?

– Конечно, нет, потому что всё длилось считанные секунды, и после нескольких ударов бейсбольными битами по голове я потерял сознание.

– Тогда почему на предыдущем допросе вы утверждали, что на вас напали трое? Ведь судя по вашим же собственным показателям, становится совершенно ясно, что определить количество нападавших вы не могли.

– Я имел в виду только то, что не мог их опознать, – не сдавался Малышев, – но сколько было, я всё же понял.

– Каким образом?

– По силуэтам, издаваемым звукам и ещё некоторым тонким деталям, которые я скорее почувствовал, нежели увидел, поэтому объяснить о них словами очень трудно.

– А может, это всего лишь плод вашей фантазии из-за ударов по голове и потери сознания? – не без ехидства предположила она.

Представитель не сдержался и гаденько хихикнул, но сразу же опомнился и напустил на себя серьёзный вид.

Малышев бросил на них оскорблённый взгляд, опустил голову и промолчал. На сопротивление у него уже не осталось ни сил, ни желания, да и смысла не было. После нескольких бессонных ночей перед отъездом, а затем продолжительного допроса с пристрастием, голова гудела и была как в тумане, а брюки изнутри пропотели и прилипли к телу между ног, создавая невыносимый дискомфорт.

«Добила-таки, рыжая бестия… – поражённо думал он, ёрзая на стуле в поисках удобной позы. – Хорошую же они мне встречу после преследования организовали – из огня да в полымя попал! И этих людей я вначале считал добрыми и участливыми… Ужас!»

Через полчаса допрос был закончен, и охранник, вызванный представителем по телефону, отвёл Малышева в зал ожидания.

А спустя некоторое время к нему зашла переводчица и пригласила в кабинет, в котором его фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Там ему выдали сопроводительные документы и удостоверение личности в виде пластиковой карты с электронным чипом.

– Утром вас отвезут в эмиграционный лагерь Окингтон близ Кембриджа, – затем сообщила переводчица, – где вы пробудете десять дней. И там окончательно решат вашу дальнейшую судьбу.

– А к какому заключению пришли те, что вели допрос? – не без волнения поинтересовался Малышев.

– Они написали, что доверять вам нельзя, – откровенно призналась она. – Вы сами виноваты – сотрудничать отказались.

– Ясно… – подавленно проронил он, мрачнея. Несмотря на то, что другого исхода он и не ожидал, услышанное воспринял с крайне тяжёлым чувством.

– Но вы особо не переживайте, – поспешила она успокоить, – потому что это был только предварительный и поверхностный допрос, и от него зависело далеко не всё. Основной и более обстоятельный состоится в лагере, и я надеюсь, что там вам повезёт больше. Держитесь, желаю удачи!

«Ну и успокоила… – криво усмехнулся Малышев. – Если от такого «поверхностного» допроса у меня едва крыша не поехала, то представляю, что будет от более обстоятельного!..»

В шесть часов утра Малышева посадили в микроавтобус, и в сопровождении полицейского отправили в лагерь.

Подъезжая к нему, он в окно увидел, что высокое металлическое ограждение сверху и снизу увешано тремя рядами круглых мотков колючей проволоки. И ещё на нём были закреплены таблички, предупреждающие о том, что оно находится под электрическим напряжением. А у широких въездных ворот дежурили двое вооружённых автоматами охранников.

«Это больше смахивает на зону строгого режима для рецидивистов, чем на лагерь для обездоленных эмигрантов…» – неприятно удивился он.

Когда микроавтобус миновал пропускной пункт и медленно двинулся дальше по территории, Малышев с любопытством продолжал осмотр.

Вокруг находилось множество двухэтажных офисных, бытовых и жилых зданий, предназначенных для обслуживающего персонала. Все они были построены из тёмно-коричневого кирпича, поэтому выглядели однообразно, мрачно и наводили грусть. Между ними, словно в парке, росли деревья и кустарники, а стриженая трава зеленела совсем не по-ноябрьски, а по-весеннему.

Потом впереди показалось ещё одно не менее впечатляющее ограждение с колючей проволокой, за которым, тоже среди великолепной природы, рядами стояли десятка три зданий. Это был второй лагерь – внутренний, в котором и проживали все эмигранты.

Неподалёку от его въездных ворот находилось здание приёма и регистрации. Микроавтобус остановился у входа, и Малышева завели внутрь. Там его тщательно обыскали, после чего изъяли сумку и удостоверение личности, разрешив взять с собой только туалетные принадлежности. Затем снова сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и взамен изъятого удостоверения выдали более примитивное, лагерное. После выполнения надлежащих процедур его и ещё нескольких прибывших эмигрантов под охраной повели во второй лагерь. Его территория была наводнена проживающими там мужчинами и женщинами, в основном негроидной расы, которые небольшими группами или в гордом одиночестве прогуливались по асфальтным дорожкам.

«Такое впечатление, что попал в Африку… – безрадостно подумал Малышев. – Хоть бы здесь кто-нибудь из русских оказался, а то будет не с кем даже словом обмолвиться.»

В холле здания под номером двадцать два его встретил пожилой, добродушный охранник. Записав данные в журнал, выдал постельное бельё и завёл в большое и безлюдное спальное помещение, похожее на казарму. Там в три ряда стояли несколько десятков кроватей со шкафами и тумбочками. А над дверью под потолком висела камера слежения.

Кровать у Малышева оказалась крайней правой у стены, и она была отделена от остальных, сдвинутых по-двое, широким проходом. Эта вроде бы незначительная особенность его весьма обрадовала, потому что спать рядом с соседом – иноплеменником, а может, даже с негром, не только не хотелось, но и было как-то боязно.

Когда охранник вышел, Малышев снял куртку, повесил в шкаф и заправил кровать. Задумчиво постояв у окна, за которым разросся куст сирени, он затем направился осматривать здание.

На каждом из двух его этажей было по два спальных помещения, а также комнаты с умывальниками, душевыми кабинами и стиральными машинами. А на первом, рядом с его спальней, находился ещё актовый зал с телевизором.

«Хорошо бы с дороги помыться,» – подумал он, и направился к себе за мылом и полотенцем. Но как только вошёл в спальное помещение, увидел, что на соседней кровати сидят и разговаривают трое молодых, бородатых чеченских боевиков с зелёными повязками на головах.

«Мне только их здесь не хватало… – подумал он, в замешательстве останавливаясь и мрачнея. – Лучше уж жить с неграми, чем с такими… Теперь мне понятно, почему представитель расспрашивал про моё участие в чеченской войне, – хотел понять, как я отношусь к этим гадам, чтобы устроить мне здесь весёленькую жизнь.»

Один из них, высокий и худощавый с мрачным, скуластым лицом поднялся и спросил:

– Ты русский?

– Малышев молча кивнул.

– А ты знаешь, кто мы такие? – грозно подбоченившись, продолжал тот.

– Догадываюсь… – мрачно буркнул Малышев.

– Это хорошо, что ты такой понятливый, – одобрительно сказал чеченец. – Короче, если хочешь, чтобы мы к тебе хорошо относились, будешь делать всё то, что скажем. А сейчас сбегай в бар за сигаретами – он находится в двухэтажном здании слева от выхода.

И, достав из кармана портмоне, отсчитал несколько однофунтовых монет и протянул Малышеву.

– Я бы с радостью, но из-за возраста бегун с меня уже плохой, поэтому боюсь, что это ответственное задание придётся выполнить вам самим, – возразил тот с притворным сокрушением.

– Нехорошо шутишь, русский, – зловеще процедил чеченец. – Не советую так с нами разговаривать!

– А то что будет? – насмешливо поинтересовался Малышев.

– Можешь утром не проснуться.

– Зарежете ночью?

– Вполне возможно.

– Ладно, попытайтесь, но учтите, что если у вас на это не хватит силёнок, то я ваши бороды, шакалы, пообрываю! – вдруг со злой решимостью выпалил Малышев.

– Ах ты ж, пёс драный, ты посмел нас, доблестных воинов Шариата шакалами обозвать?! – брызгая слюной, возмутился чеченец, и, вынув из кармана складной нож, начал с угрожающим видом приближаться к нему.

Остальные вскочили с кровати и, выкрикивая угрозы, окружили его. А один из них, коренастый крепыш, незаметно подкравшись сзади, обхватил его руками за шею и прижал к себе. Воспользовавшись его беспомощным положением, высокий чеченец подскочил к нему и саданул ногой в пах. Поморщившись от боли, Малышев затем изловчился и в отместку ударил его ногой под колено. Тот громко вскрикнул и схватился за больное место обеими руками.

В это время в спальное помещение, услышав шум и крики, вбежал охранник.

Увидев его, все чеченцы как по команде отпрянули в стороны и напустили на себя невинный вид. А высокий, прихрамывая на правую ногу, приблизился к охраннику, протянул ему свой нож и с возмущением завопил:

– Этот нож мы отняли у русского! Он хотел им меня зарезать! Арестуйте его! Арестуйте!

Малышев презрительно покосился в его сторону, но промолчал.

А охранник, не долго думая, вдруг подскочил к нему и выпустил из баллончика в его лицо струю слезоточивого газа. Затем резко заломил руки за спину, защёлкнул на запястьях наручники и потащил в караулку.

Около минуты Малышев вообще ничего не видел, потому что из глаз ручьями текли слёзы, и режущая боль была такой невыносимой, что хотелось раздирать их руками. Затем вдруг всё прошло, только воспалённые от едкого газа глаза ещё долго оставались красными.

Вскоре в караулку вошли двое молодых, дюжих охранников, и, схватив его под руки, повели на территорию первого лагеря, к зданию приёма и регистрации. Оказалось, что в нём имеется ещё и цокольный этаж, на котором находился лагерный изолятор с несколькими камерами.

Охранники завели Малышева в одну из них, сняли наручники и, захлопнув металлическую дверь, ушли.

Камера была совсем маленькой и узкой, не имела даже окна, и в ней стоял только стол с двумя стульями.

«Похоже, что это самая настоящая провокация, подстроенная англичанами, – подавленно подумал он, садясь. – Ведь если бы это было не так, то чеченцы никогда не посмели бы затеять конфликт перед глазком камеры слежения. Да и нож у них был явно не свой, потому что в лагере всех очень тщательно обыскивают и подобные вещи изымают. Ладно, посмотрим, что будет дальше, но я так просто не сдамся!»

Через минут десять в камеру вошёл полный мужчина средних лет с красным одутловатым лицом и неприятным колючим взглядом. Поздоровавшись, он сел за стол, положил перед собой чёрную кожаную папку и спросил:

– Вы говорите по-английски?

Малышев утвердительно кивнул.

– Я представитель полиции, и мне поручено разобраться в вашем конфликте с чеченцами, – продолжал тот. – И прежде всего меня интересует то, где вы взяли нож?

– Я думаю, что об этом вам лучше спросить у того высокого чеченца, который мне им угрожал, – с ухмылкой ответил Малышев.

– Отвечать на вопрос! – раздражённо ударив ладонью по столу, прикрикнул на него тот. – Или вы не понимаете, где находитесь и в какую неприятную историю вляпались?!

– До тех пор, пока не будут просмотрены записи камеры наблюдения и сняты отпечатки пальцев с ножа, ни на какие вопросы я отвечать не буду, так как считаю, что это провокация! – вдруг решительно заявил Малышев.

– Если вы не прекратите пререкаться, то мы будем вынуждены отправить вас в тюрьму! – пригрозил ему представитель.

– Хорошо, отправляйте – огрызнулся Малышев. – Но учтите, что как только вы это сделаете, я сразу же объявляю голодовку!

– Напрасно вы так… – растерянно пробормотал тот. – Вы ведёте себя недостойно, и я уверен, что об этом ещё очень сильно пожалеете.

– Значит, чтобы выглядеть в ваших глазах достойно, я должен был признать то, чего не совершал, да? – усмехнулся Малышев.

Не ответив, представитель схватил папку, вскочил со стула и вышел из камеры.

«Хэ, когда понял, что меня голыми руками не взять, то сразу же дёру дал, – с презрением подумал Малышев. – Теперь англичане уже точно задумаются над тем, стоит ли продолжать эту подлую провокацию, и , возможно, отпустят меня.»

Глава третья. Испытание лагерем

Малышев в своих предположениях не ошибся: не прошло и полчаса, как в камеру вошли уже знакомые охранники, отвели его во второй лагерь и отпустили.

«Даже не верится, что всё так благополучно закончилось!.. – с ликованием думал он, направляясь к своему зданию. – И это только благодаря тому, что я не смалодушничал и дал достойный отпор представителю полиции. Надеюсь, что теперь и чеченцы от меня отстанут, а если нет, то придётся требовать, чтобы дали место в другом здании!»

Войдя в спальное помещение, он увидел, что на соседней кровати сидит молодой негр, и понял, что чеченцев куда-то перевели. Облегчённо вздохнув, он открыл шкаф и взял пакет с туалетными принадлежностями. Но сходить в душ не успел, потому что в дверях внезапно появился охранник и велел идти в офис на допрос. Затем вывел его на улицу и жестом руки указал на здание возле ворот.

«Началось… – сморщился Малышев, словно от зубной боли. – Если они меня и здесь начнут донимать идиотскими вопросами об остроте ножа, то на этот раз я уже точно за себя не ручаюсь…»

На входе в офис его остановила невысокая, полная охранница и потребовала предъявить удостоверение личности. Сверив фамилию с записью в журнале, отвела в тесное служебное помещение и тщательно обыскала. Затем велела идти в конец длинного коридора и ждать вызова.

Там был небольшой, открытый зал с рядами стульев, и несколько африканцев в пёстрых национальных одеждах ожидали приёма под бдительным надзором пожилого охранника. Он тоже потребовал предъявить удостоверение и сделал запись в журнале.

«Вот это так контроль… – удивился Малышев, присаживаясь на свободное место у прохода. – Охраны разве что только у туалета нет…»

Через некоторое время к нему подошёл крупный негр в сером костюме, голубом галстуке и табличкой на груди. Он на сносном русском языке поздоровался, спросил фамилию и, сообщив, что он адвокат и зовут его Опеньчан, предложил пройти в кабинет.

«Наверное, в бывшем Советском Союзе учился, раз владеет языком, – предположил Малышев, поднимаясь за ним на второй этаж. – А что адвокат, это очень даже кстати: надеюсь, что при нём уже никто не посмеет применять ко мне подлые и запрещённые методы.»

На этот раз состав ведущих допрос был несколько иным, чем в аэропорту: кроме адвоката в кабинете сидели молодой, энергичный представитель Хоум – Офиса, мистер Браун, и миловидная, с пышными формами переводчица – литовка Ия.

Бегло просмотрев несколько страниц в пухлой папке, представитель начал задавать Малышеву вопросы:

– Вам угрожали по телефону?

– Да.

– Вам известно, кто это был?

– Нет.

– А в аэропорту вы сказали, что это был высокопоставленный чиновник из Министерства внутренних дел. Зачем вы это сделали?

– Я говорил совсем не так! – возмутился Малышев. – Этот чиновник оказался покровителем бандитов, и из-за него у меня начались все проблемы. Но чтобы он опустился до личных угроз по телефону, – такого просто не могло быть!

«Вот, гады, свалили всё в одну кучу!»

– Тогда, может, вам угрожал начальник Управления, который отстранил вас от ведения следствия?

– Это тоже исключено!

– Выходит, что преследование происходило вовсе не со стороны силовых структур, как вы утверждали раньше?

– Именно с их стороны, – настаивал Малышев, – но только вышеназванные лица являлись заказчиками преследования, а кто мне угрожал, я не знаю. Могу только предполагать, что это был кто-то из бандитов.

– Вы определили по голосу возраст человека, который вам угрожал?

– Да, ему примерно было пятьдесят лет.

– После угроз вы сменили номер телефона?

– Нет.

– Почему?

– Это было бессмысленно, потому что скрыть подобную информацию от силовых структур невозможно.

– Вам приходили письма с угрозами?

–Да.

– Какой был почерк?

– Каллиграфический. Да вы сами можете в этом убедиться, так как я их отдал ещё в аэропорту, и поэтому они должны находиться в моём деле! – с чувством предложил Малышев.

Но представитель к его словам отнёсся равнодушно, словно из-за отсутствия повода к придиркам не хотел продолжать разговор на эту тему. Но потом этот повод он всё-таки нашёл.

– А по-вашему мнению, сколько лет было человеку, который писал эти письма?

– Я не почерковед, чтобы уметь разбираться в таких тонкостях, – ухмыльнулся Малышев.

– А вы полагаете, что это был вовсе не тот, который угрожал вам по телефону?

– Может, и тот, я не знаю…

– То есть, вы согласны с тем, что это мог быть один и тот же человек?

– Да.

– А если это так, то по простейшей логике становится понятно, что ему пятьдесят лет, но вместо того, чтобы внятно и правдиво отвечать на вопросы, вы отнимаете у нас время и пытаетесь запутать! – раздражённо повысил голос представитель.

«Кто кого путает, уже и дураку понятно… – подумал Малышев, чувствуя, что от возмущения его лицо начинает наливаться кровью. – А также нет сомнений и в том, что здесь явно попахивает дурдомом…»

– Но доказательств, что это было одно и тоже лицо, не существует, а поэтому ваша так называемая логика несостоятельна! – огрызнулся он.

– Отвечать только на вопросы, иначе у вас могут возникнуть очень серьёзные проблемы! – строго предупредил представитель.

«Когда убедительных аргументов для ответа не находится, проще, конечно, прижучить… – с презрением подумал Малышев. – А адвокат тоже хорош… Вместо того, чтобы вмешаться и остановить это безобразие, он опустил глаза и делает вид, что происходящее его не касается. Ясно: рассчитывать на него после такого поведения было бы более чем наивно.»

– Если вас преследовали, вы должны были немедленно переменить местожительство и уехать, – продолжал тот. – Вы сделали это?

– Дело в том, что с учётом российских особенностей сменить обжитое место и уехать неизвестно куда не так-то…

– Отвечать только да или нет! – раздражённо перебил представитель.

– Но почему я не могу объяснить?! – возмутился Малышев. – Поймите, что сразу уехать невозможно, так как на новом месте не будет ни жилья, ни работы!

– Если вы не перестанете пререкаться, то мы будем вынуждены допрос прервать, а вас отправить в тюрьму! – теряя терпение, в последний раз предупредил тот.

«А здесь, конечно же, пятизвёздочный дом отдыха…» – с иронией       подумал Малышев, вспомнив ограждение с колючей проволокой и автоматчиков на воротах. Но спорить дальше не стал, опасаясь, как бы представитель не перешёл от слов к делу.

– Вы обращались с жалобой в вышестоящие инстанции?

– Да, в Генеральную прокуратуру.

– И что они вам ответили?

– Только то, что моё заявление отправлено для повторного расследования в нашу, городскую.

– Какой был результат этого расследования?

– Я не знаю, так как уехал в Англию, не дождавшись ответа. Но уверен, что для меня он мог быть только отрицательным.

– А не потому ли вы уехали раньше времени, что результат, напротив, мог оказаться положительным, и в этом случае вы лишились бы оснований для прошения убежища? – с подозрением посмотрел представитель.

– Чтобы понять, каким он мог оказаться, – насмешливо хмыкнул Малышев, – не нужно строить предположений, а достаточно вспомнить о первом и неудачном расследовании прокуратуры, а также об угрозах и избиении, последовавших после моих жалоб.

Видимо, не находя доводов против, тот промолчал и стал что-то быстро записывать. Затем снова заглянул в папку и продолжал:

– Вы привезли с собой какие-нибудь заявления или письма от свидетелей, подтверждающих, что преследование происходило на самом деле?

– Не – ет… недоумённо протянул Малышев. – А разве для этого недостаточно тех документов, что уже есть?

– Дело в том, что отсутствие свидетельских подтверждений ослабляет правдоподобность ваших показаний, – пояснил тот.

– А кто мне их должен был дать?

– Например, руководитель вашего ведомства.

– Вы считаете, что я мог их получить у человека, который относился ко мне предвзято и был явно заинтересован в том, чтобы преследователей не выявили? – усмехнулся Малышев, воспринимая его слова, как неудачную шутку.

«Подобное может сказать только тот, кто не дружит с головой…»

Но представитель снова предпочёл не отвечать, и сразу перевёл допрос на другую тему.

– В аэропорту вы сказали, что вашего сына тоже едва не убили, и только из-за несогласия с бывшей женой вы не смогли его забрать с собой. А почему тогда вы не остались в России, чтобы его защитить?

«Опять нагло врёт и пытается запутать… – опустошённо вздрогнул Малышев. – Вот как с таким быть?..»

– Я сказал не так! – с нарастающим раздражением возразил он. – И если они там написали неправду, то повторяю ещё раз: никто моего сына убить не пытался, а всего лишь мне намекнули по телефону о том, что если я не остановлюсь, то и ему не поздоровится. А раз существенной опасности для его жизни не было, то зачем мне оставаться и его защищать? Или, по-вашему, я должен был круглосуточно дежурить у его дома и ходить за ним по пятам?

– Напрасно вы так нервничаете, мы ведь только пытались более тонко разобраться в вашем деле, – примирительным тоном сказал представитель. – Мы хотели сделать для вас, как лучше.

– А мне не надо, как лучше, я хочу, чтобы всё было так, как произошло на самом деле! – в порыве горячности возразил Малышев.

«Сейчас снова начнёт тюрьмой пугать… – подумал он. – А-а, будь что будет!»

Но, как ни странно, тот промолчал и на этом допрос закончил.

«Хорошая взбучка после бессонной ночи в аэропорту! – про себя ворчал Малышев, выходя из офиса и отдуваясь, как после изнурительного труда. – И это по-ихнему называется «сделать для меня, как лучше…» От такого «лучше» я весь в мыле, словно загнанная лошадь! Надо срочно бежать в душ.»

Но помыться и на этот раз не удалось, потому что возле его здания уже строились в колонну все проживающие, собираясь в сопровождении охранника идти в столовую на обед.

«Такой вариант меня устраивает даже больше! – оживился он, присоединяясь к задним рядам. – А то за время допросов, судя по ощущению, я потерял килограммов десять!»

В большом зале столовой находилось не меньше сотни посетителей и стоял разноголосый гомон. Несколько охранников, прохаживаясь между рядами столов, следили за тем, чтобы процесс получения и потребления пищи не выходил за рамки дозволенного.

Набрав полный поднос блюд, Малышев сел на свободное место в конце зала, у окна.

Еда была в больших порциях, но какая-то непривычная и безвкусная. Но тем не менее он расправился с ней с повышенным аппетитом и без остатка, и только после этого стал критически оценивать её вкусовые качества: «Что-то я от этой фасоли, смешанной непонятно с чем, да ещё и обильно залитой соусом, не в восторге… Такое можно есть только с голодухи.»

Он уже собирался было уходить, но тут неожиданно к его столу подошёл коренастый мужчина средних лет с короткой стрижкой и лысиной на макушке. Хитровато сощурившись, он на русском языке спросил:

– Из России?

Малышев утвердительно кивнул и приветливо улыбнулся. Встрече с соотечественником он был рад, потому что хотел расспросить про особенности лагерной жизни.

– А зовут-то как?

– Георгий

– А я Николай, – протянул он руку, – и родом из Украины. Утром, когда тебя селили, я был в холле и понял, что ты русский. А теперь вот увидел и решил подойти. В лагере я уже семь дней и живу в том же здании, что и ты, только на втором этаже.

Они вышли из столовой и стали прогуливаться по дорожкам.

– Куришь? – спросил Николай, протягивая пачку с сигаретами.

Малышев отрицательно покрутил головой.

Закурив, тот с наслаждением затянулся и продолжал:

– Ты давно в Англии?

– Нет, прилетел только вчера вечером.

– И сразу сдался?

– Да.

– А как это ты рискнул? – удивился Николай. – Ведь обычно сначала нанимают адвоката, который готовит документы и присутствует при сдаче. Ты вообще кто такой?

– Работник правоохранительных органов.

– Ну-у, таким здесь убежище дают без проволочек! – убеждённо протянул он, и в его глазах появилась нескрываемая зависть. – Но только если предложат сотрудничать – не отказывайся, и можешь считать, что британский паспорт у тебя в кармане! Ведь Хоум- Офис тоже относится к МВД, а поэтому к своим особо благосклонен. Тебе ещё не предлагали?

– Нет, – соврал Малышев.

– Предложат, обязательно предложат! – со знанием дела заверил Николай. – А вот мне особо надеяться не на что, – удручённо вздохнул он, – потому что меня арестовали во время нелегальной работы на лондонской стройке, и теперь смотрят, как на нарушителя закона. Да ещё как назло оказалось так, что Украина не входит в список стран, беженцам из которых дают убежище. Вот тебе повезло больше, так как Россия в него входит из-за чеченской войны.

Сильно нервничая, Николай сделал несколько глубоких затяжек подряд, немного успокоился и доверительно продолжал:

– Но, если между нами, я не растерялся и на первом же допросе англичанам лапшу на уши навешал, – дескать, я являюсь родственником Ющенко, который сейчас находится в оппозиции, и поэтому пришлось от преследования скрываться в Англии. И они, похоже, поверили. Но поскольку я не совсем уверен, что эта легенда сработает, мне нужно предпринять ещё что-то, а что именно, пока не придумал.

«Не больно умён, да и с нравственностью у него не всё в порядке, потому что предложи такому быть доносчиком – согласится без колебаний, – решил Малышев. – Но зато хитрости ему не занимать и поговорить любит, поэтому недостаток информации мне явно не грозит.»

Дойдя до крайнего здания, они повернули назад, потому что дальше уже была запретная зона, обозначенная на дорожке белой поперечной полосой.

Неожиданно из дверей здания появился высокий, худощавый юноша с длинными, русыми волосами и громко их поприветствовал.

– Алексей Алексеенко! – знакомясь с Малышевым, протянул он руку. – Как дела? – спросил у Николая, скаля зубы в улыбке.

Но тому, как видно, из-за многочисленных проблем было не до веселья, и он хмуро буркнул:

– Нормально.

– А чего это мы такие грустные? – как маленького, шутливо пожурил его юноша. – Радоваться надо, что к англичанам попал, а не грустить! Вот я, например, никогда не унываю. Гы-гы-гы! – заржал он. – Ну пока, мужики, встретимся позже, а то я спешу! – махнул на прощание рукой и быстрым шагом удалился.

Провожая его неодобрительным взглядом, Малышев спросил у Николая:

– Это что за тип?

– Да тоже из Украины… – неприязненно поморщился тот. – Я его терпеть не могу и стараюсь избегать, потому что он очень назойливый и постоянно задаёт какие-то странные вопросы. Но хоть он маленько и с придурью, но скажу тебе, ушлый, каких ещё поискать надо! Представляешь, он прикинулся сектантом, ну этим, свидетелем Иеговы, и утверждает, что православные сожгли их храм и даже пытались убить! Бред, конечно, ведь они никогда и никого не преследуют, но англичане ему верят, так как уж очень этих иеговистов уважают.

На следующий день, ожидая построения на обед, Малышев прохаживался возле своего здания. Он наконец отоспался, поэтому выглядел бодрым и посвежевшим.

Повернувшись, он увидел приближающегося напрямую через лужайку Николая, который радостно улыбался.

«Что-то у него изменилось к лучшему», – подумал Малышев.

– Дело есть, – загадочно сообщил тот, пожимая ему руку. – Правда, не знаю, как ты к нему отнесёшься, потому что уж больно оно пикантное… – замялся и замолчал он. Испытывающе посмотрев ему в глаза, словно взвешивая, доверять или нет, продолжал: – Надеюсь, ты понимаешь, что не только мне, но и тебе с твоими идеальными аргументами убежище просто так не получить?

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил Малышев без особого интереса.

– Нужно сделать так, чтобы доказать свою преданность англичанам, и только тогда у нас появится реальный шанс.

– И как это сделать?

– Сначала скажи, как у тебя с английским? – потребовал Николай.

– Нормально.

– Ты должен помочь кое-что объяснить охране, а то у меня не получается – запаса слов не хватает. Короче, в лагере есть группа румын, которых я хорошо знаю, потому что мы как-то вместе работали. В ближайшие дни их собираются депортировать, и это уже решено окончательно. Я случайно разнюхал, что сегодня ночью они задумали совершить побег. Хотя, если по-моему, подобная задумка – не более чем иллюзии от безвыходности, – ухмыльнулся он. – Сам видишь, какое здесь ограждение, не говоря уже об охране. В общем, их песенка спета, но для нас этот случай – просто подарок судьбы! Ну что, поможешь?

– Ты хочешь на них донести? – потрясённо проронил Малышев. – Да как ты можешь, вы же вместе работали?

Николай разочарованно погасил улыбку, его глаза стали колючими и злыми.

– Как я могу, да-а?! – вдруг взорвался он, брызгая слюной. – Да если хочешь знать, мне на них глубоко наплевать! Запомни: здесь всем на всех наплевать! Я что, по-твоему, должен возвращаться на Украину, где бардак и нищета?! Да пошёл ты со своим благородством… Хотел бы я посмотреть, вспомнишь ли ты о нём, когда тебя в наручниках и под охраной повезут в аэропорт на депортацию! Короче, ты со мной или нет?

– Нет, – твёрдо ответил Малышев.

– Ну ты и чистоплюй… – презрительно процедил тот. – Мент, одним словом.

И он зашагал прочь.

Глядя ему вслед, Малышев не обижался и даже не осуждал его. Он только недоумённо смотрел, словно столкнулся с каким-то сверхъестественным, необъяснимым явлением.

Сходив на обед, он стал прогуливаться по лагерю. И вдруг изумлённо остановился и замер.

Из дверей примыкающего к столовой здания, в котором находились игральные автоматы, бар и парикмахерская, вышли Николай с Алексеем, о чём-то оживлённо беседуя.

«Уже сговорились… – удивлённо хмыкнул Малышев. – Быстро же этот Николай нашёл себе товарища по подлой авантюре. Ещё только вчера говорил, что терпеть его не может, а тут сияет от радости, словно лучшего друга встретил. Ну-ну, большим кораблям большое плавание…»

А вечером, едва только закончился ужин, в лагере неожиданно появились вооружённые охранники, всех загнали в здания и уже не выпускали до утра. Было совершенно ясно, что произошло какое-то чрезвычайное и неприятное событие.

Малышев связывал его с коварной затеей Николая, но больше ни о чём не знал, мог только смутно догадываться. Он даже спросил об этом у знакомого охранника, но тот ответил, что разглашать информацию им строго запретили.

К утру усиленная охрана незаметно исчезла, в лагере восстановился обычный режим, и казалось, что ничего и не происходило.

В течение нескольких последующих дней Малышев поневоле стал обращать внимание на то, что почему-то нигде не видно Николая. Но в то же время он часто замечал Алексея.

«Наверное, его за особые «заслуги» перевели в другой лагерь с более свободным режимом, – предположил он. – Но тогда почему только его одного, если они оба участвовали в этом грязном деле? Нет, тут что-то не так…»

Как-то вечером, выходя после ужина из столовой, он неожиданно столкнулся с Алексеем, и, словно ненароком, полюбопытствовал:

– Что-то давненько не видно Николая… Ты, часом не знаешь, куда это он делся?

– Так его же арестовали, – с улыбкой ответил тот, словно речь шла о чем-то потешном. – Организатором побега оказался – ну кто бы мог подумать… – вздохнул с притворным сокрушением.

«Как это он мог им оказаться, если наоборот собирался на румын доносить?..» – с недоумением подумал Малышев. И подозрительно спросил:

– А откуда тебе об этом известно?

– Охранник сказал.

«Что-то тут не так, потому что мне он говорить отказался, ссылаясь на секретность информации… – недоверчиво покосился Малышев.

И вдруг до него дошло со всей омерзительной действительностью происшедшего, что Алексей донёс не только о готовящемся побеге, но и оклеветал сотоварища, выдав его за организатора.

– Арест Николая – твоя работа? – осуждающе заглянул он ему в глаза.

Тот мгновенно преобразился: с лица слетела улыбка, а взгляд стал хищным и злым.

– Ну и что дальше? – с вызовом и иронией процедил он. – Может, собираешься читать мне лекцию о нравственности или начнёшь кулаком грозить?

– Нет, здесь нельзя, а то ещё и меня вслед за своим подельником отправишь, – со спокойной улыбкой ответил Малышев. – Всего лишь хочу сказать, что впервые вижу, с какой потрясающей коварностью один прохвост перехитрил другого. Хороший же «подарочек» получат англичане, если дадут тебе убежище… Такой, что ещё не раз горькими слезами зальются.

– Ты чё, дядя, приключений на свою задницу ищешь? – оскорблено прошипел тот. – Запомни: у меня теперь в лагере большой авторитет, и если захочу, вмиг под депортацию загремишь, понял?!

Но Малышев не ответил, – такому отвечать было ниже его достоинства. Он только скривил рот в презрительной ухмылке и медленно побрёл прочь.

А утром следующего дня его вызвали на второй допрос.

Состав допрашивающих остался прежним: молодой представитель Хоум – Офиса, переводчица-литовка и чернокожий адвокат.

Методика тоже не изменилась: снова предпринимались бесконечные попытки запутать и обвинить во лжи. И так в течение шести часов с одним лишь десятиминутным перерывом.

Малышев держался стойко, но ближе к концу у него разболелась голова и он начал потирать виски.

Незамеченным это не осталось: представитель сразу же участливо спросил:

– Вам плохо?

– Да так… голова немного побаливает, – нехотя ответил Малышев.

«Какая трогательная забота после его многочасовых и изощрённых издевательств!» – раздражённо подумал он.

Тот закончил допрос, снял телефонную трубку и куда-то позвонил. А через минуту в кабинет вошёл охранник и отвёл Малышева в медпункт, который находился на территории первого лагеря.

Сухощавый доктор с небритым лицом приветливо улыбнулся и спросил:

– На что жалуетесь?

– На головную боль.

– Откройте рот, – велел он, и, посмотрев на зубы, коротко бросил: – Всё ясно.

«Не бывший ли он коновал? – подозрительно покосился Малышев. – А может, англичане приравнивают эмигрантов к категории скотины, поэтому таким примитивным способом и болезни определяют?»

Доктор достал из стеклянного шкафчика лекарство – полметровую ленту с таблетками, и протянул Малышеву.

– Не волнуйтесь, теперь всё будет хорошо, – успокаивающе похлопал он его по плечу и выпроводил за дверь.

Вернувшись к себе, Малышев попросил у охранника стакан, сходил в умывальник за водой и вынул из кармана таблетки. Но вдруг вспомнил, что о способе применения и дозах доктор не сказал ни слова. Растерянно вертя их в руках, он стал изучать надписи на упаковке, но нужной так и не нашёл.

«Ясно, что таким как я он даёт самые дешёвые и малоэффективные, а поэтому чем больше тем лучше», – решил он, и принял сразу две. Затем прилёг на кровать и стал ждать если уж не быстрого, то хотя бы более или менее заметного излечения от головной боли. И вскоре дождался, но… совсем не того результата, на который так рассчитывал.

В животе неожиданно забурлило с такой силой, словно там готовился и к извержению вулкан.

«И что это он мне за отраву подсунул?.. – досадливо поморщился Малышев. – Хм, похоже на слабительное… Ну, гад! Это так в Англии головную боль лечат?!»

– Го-ой! Го-о, – вдруг вырвался у него то ли смех, то ли стон.

Он мгновенно вскочил с кровати и, придерживая живот обеими руками, рысью бросился в туалет.

Вернувшись с покраснелым и взмокшим от натуги лицом, он обессилено плюхнулся спиной на кровать. Закатив глаза кверху, словно умирающий, стал шумно стонать и отдуваться.

Но отдохнуть ему и на этот раз не удалось: спустя всего лишь минуту неприятные звуки в животе возобновились, и пришлось снова поспешно вскакивать и бежать.

– Скотина! – взбешённо ворчал он на доктора, через некоторое время выходя из туалетной комнаты. – Увидел, что я русский, и решил поиздеваться! И, конечно же, дураку понятно, что здесь не обошлось без участия представителя Хоум – Офиса, который ему явно позвонил! Этому извергу было недостаточно, что мучил меня своими дурацкими вопросами несколько часов подряд, так ещё и решил втихаря подлянку сделать! И ведь пожаловаться некому – не в России… – удручённо вздохнул он.

Вдруг он умолк и, словно не доверяя появившемуся в голове ощущению лёгкости, начал её ощупывать. Оказалось, что пока он носился по своим тяжёлым делам, боль незаметно исчезла…

«Хм, неужели я слабительным головную боль излечил?.. – изумился он, заметно оживляясь. – Не может этого быть, просто бред какой-то… Ух, эти английские штучки, они меня когда-нибудь точно доконают!»

На следующий день, сразу после завтрака, к нему подошёл охранник и снова повёл в медпункт.

– Как ваша голова? – с хитрой улыбкой спросил доктор.

– Я уже здоров, здоров! – стал его горячо убеждать Малышев. – И не вызывайте меня больше, потому что от головной боли не осталось и следа!

– Хорошо-хорошо, – согласно закивал тот, но… снова взял из шкафчика ленту слабительного и протянул ему.

«Он, наверное, решил, что я уже успел сожрать все таблетки, а ведь их в этой ленте не меньше тридцати штук!» – потрясённо подумал Малышев, пятясь от него, как от прокажённого.

Но слабительное всё же взял, побаиваясь, что в противном случае тот может заставить его проглотить таблетку прямо в кабинете.

Вызовы в медпункт продолжались ежедневно и до тех пор, пока он не уехал из лагеря. Слабительного уже скопилось столько, что хватило бы на много лет.

«Что происходит?.. – обалдело думал Малышев, с трудом подавляя в себе желание схватить ненавистного доктора за грудки. – Если бы не знал, где нахожусь, то подумал бы, что это розыгрыш или я попал в дурдом…»

В среду, на десятый день пребывания в лагере, его вызвали в офис на встречу с чернокожим адвокатом Опеньчаном.

– Вынужден тебя огорчить – ты получил отказ, – сообщил он, выкладывая из папки на стол бумаги.

Малышев на другой результат и не надеялся, но после услышанного у него защемило в груди, а к горлу подступил комок. Поддавшись слабости и отчаянию, он вдруг страстно захотел любой ценой получить заветный британский паспорт. И даже в какой-то момент пожалел о том, что отказался от сотрудничества. Но сумел взять себя в руки, и решил, что из моральных соображений подобный вариант был для него просто неприемлем, а поэтому и жалеть ни о чём не стоит.

Взяв в руки документ, адвокат начал читать:

– Первый пункт отказа: несмотря на угрозы в виде телефонных звонков и писем, а также избиение, не поменял номер телефона и местожительство.

Второй: не забрал с собой сына, хотя его жизни и угрожала опасность.

Третий: не представил свидетельских показаний, что ставит под сомнение факт преследования.

Четвёртый: уехал, не дождавшись результатов повторного расследования прокуратуры. А это свидетельствует о том, что результаты эти могли для него оказаться нежелательными и лишить оснований просить убежище.

И последний: выехал из России по-своему паспорту, хотя если бы его действительно преследовали, то не выпустили бы из страны.

А все пункты вместе, по убеждению Хоум – Офиса, свидетельствуют о том, что реальной угрозы для твоей жизни не существовало, и ты намеренно обострил детали преследования.

«Как же они бессовестно врут! – с возмущением подумал Малышев, и даже побледнел. – И адвокат на допросах молчал, словно воды в рот набрал, поэтому такую чушь и написали! И вообще, почему это он мне всё тыкает?!»

Он хотел высказать своё недовольство вслух, но не решился, и ограничился только одним косым взглядом.

– Но зато тебе предоставили право опротестовать решение Хоум – Офиса в суде, – продолжал адвокат, протягивая ему какой-то документ, состоящий из нескольких страниц. – Это апелляция, и её нужно подать в пятидневный срок, иначе тебя ожидает депортация. Но ты не волнуйся, – поспешил он успокоить, – я её уже подготовил и тебе осталось только подписать.

Малышев взял авторучку, поставил подпись, и на этом приём был закончен.

А утром следующего дня его снова пригласили в офис.

На этот раз его принимала пожилая и худосочная представительница эмиграционной службы. Положив перед ним на стол какой-то документ и авторучку, она через переводчика, который, судя по внешности и говору, был выходцем из Украины, сказала:

– Здесь написано о том, что вам запрещается разглашать любую информацию, касающуюся прошения убежища и работы эмиграционных служб. В противном случае вы будете преследовать по уголовному закону Соединённого Королевства. Подпишите.

После того как Малышев поставил свою подпись, она спрятала документ в папку и продолжала:

– До решения суда вы направляетесь в город Гастингс, в отель «Адэлфи». Там получите трёхразовое питание и пособие – по десять фунтов в неделю.

Выдав ему сопроводительные документы, билет на электропоезд и пособие за первую неделю, она добавила:

– А удостоверение личности и вещи, которые у вас изъяли, вам вернут перед отправкой на станцию, – это будет ближе к полудню. Желаю удачи! – улыбнулась и протянула она на прощание руку.

Переводчик тоже улыбнулся и стал Малышева подбодрять:

– Радуйтесь, вам крупно повезло! Этот город находится на южной стороне Великобритании, на самом берегу Ла-Манша! Шикарный отель, море, солнце, пальмы – настоящий рай земной! Скажу вам откровенно, что за весь многолетний период моей работы здесь в качестве переводчика, я впервые вижу, чтобы русского отправляли не на север, а в такое великолепное место!

– И за что такие блага? – недоумённо спросил Малышев.

– в Хоум – Офисе работают очень умные и участливые люди, поэтому они и понимают, что после преследования вам необходима обстановка, способствующая восстановлению здоровья и полноценному отдыху, – назидательно ответил тот. – И даже скажу больше: в подобные места отправляют только перспективных, то есть тех, кому собираются дать убежище.

«Ох, чувствую, опять обманом попахивает, но говорит так красиво и заманчиво, что поневоле заслушаешься, – подумал Малышев, вновь обретая надежду. – Ладно, как сказал слепой, посмотрим…»

Глава четвёртая. Гастингс: обманчивый рай

В Гастингс Малышев прибыл уже затемно, в девятнадцать часов. Он с любопытством пялил глаза в окно, но толком ничего не успел разглядеть, потому что поезд стремительно проскочил жилые кварталы, въехал в длинный тоннель и через минуту остановился у небольшого вокзала.

Оказавшись на перроне, он отошёл к ограждению, поставил сумку у ног и стал ждать – здесь его должны были встретить. А вскоре заметил приближающегося стройного мужчину средних лет в тёмно-синих брюках и фиолетовой рубашке с галстуком.

«Похоже, что это за мной», – сразу догадался Малышев, подхватил сумку и пошёл навстречу.

Тот назвался Полом Стивенсоном, администратором отеля. Усадив гостя в салон белого микроавтобуса, стоявшего на привокзальной площади, он сел за руль.

«Неразговорчивый и неприступный, – решил Малышев, украдкой его разглядывая. – К такому лишний раз не обратишься.»

Пока ехали, он с нарастающим волнением пытался представить, как будет выглядеть отель «Адэлфи»: «Вряд ли таким шикарным, как говорил переводчик, но, надеюсь, что не ниже двух – трёхзвёздочного. А это значит, что номера в нём будут со всеми удобствами, и пусть даже мне достанется не одноместный, но уж точно лучше лагерной казармы. Эх, наконец-то полноценно отдохну!»

Отель находился невдалеке от вокзала – не прошло и пяти минут, как микроавтобус свернул с главной улицы в переулок и остановился у его входа.

Малышев в окно увидел, что это было тихое и уютное место со сквером напротив. А выходя, он услышал шум и плеск волн – море находилось от него примерно в двухстах метрах, но из-за темноты он не сумел его разглядеть.

Белокаменный, четырёхэтажный отель хорошо освещался, имел массивные балконы с балюстрадами, колонны у входа и поражал воображение сложностью форм и причудливым орнаментом.

«Переводчик не соврал: он действительно шикарный, и впечатление такое, будто я попал в восемнадцать век! – с восхищением подумал Малышев. – Повезло мне, хотя и непонятно до сих пор, почему это Хоум – Офис изменил отношение ко мне к лучшему…»

И вдруг Малышев огорошенно вытаращил глаза, словно увидело чёрта, вылезавшего из преисподней.

Слева от входа через большое витринное окно, из темноты на свет, хорошо просматривалось помещение столовой, в которой за длинными столами сидели и ужинали… одни только негры.

«И это есть рай земной?! – со злостью вспомнил он слова переводчика. – Обстановка, способствующая полноценному отдыху… – ядовито передразнил. – Ну, гады, просто изверги какие-то, – в настоящее негритянское гетто засунули!»

Впечатление было таким шокирующим, что если бы он только мог, то немедленно уехал бы обратно в Россию. Но тут до него дошло, что без паспорта и денег это неосуществимо, поэтому пришлось взять себя в руки и смириться.

Войдя вслед за администратором в холл отеля, он огляделся, – там было невзрачно, убого и очень шумно.

Хлопая несколькими дверями, без конца сновали в разные стороны проживающие, в основном, тоже негры. А некоторые из них стояли у висевших на стенах телефонов и громко говорили в трубки, заглушая друг друга.

Слева за входной дверью было окно в караульное помещение, и из него охранник контролировал всех входящих. А на противоположной стороне холла находилась регистратура, сквозь оконный проём которой виднелся стеллаж с ячейками для корреспонденции.

В углу сверху была подвешена видеокамера, фиксирующая всё, что происходило в холле. Такую же он заметил и снаружи над входом.

Открыв двойную дверь со стеклянными вставками в середине холла, администратор завёл Малышева в большой зал столовой.

Молодой охранник с выпуклым лбом и залысинами, выйдя из караулки, как-то странно посмотрел на гостя и спросил:

– Откуда вы?

– Из России, – ответил Малышев, чувствуя, что этот вопрос задан не случайно, а его появление в этом отеле – событие не совсем нормальное, а значит, с определённым умыслом спланированное эмиграционной службой.

– Не может быть…– недоверчиво проронил тот. – Из этой страны у нас ещё никого не было.

Он так удивился, что даже начал об этом расспрашивать у администратора.

Сидевшие в столовой негры как по команде устремили свои взоры на чужака и стали переговариваться.

«Такой белой вороной я себя ещё никогда не чувствовал…» – подумал смущенный Малышев.

Охранник попросил у него сопроводительные документы и записал все данные в журнал. Затем занёс его сумку в караулку и любезно предложил с дороги подкрепиться.

Тот поблагодарил, взял поднос и подошёл к раздаточной стойке.

На второе ему в тарелку наложили нереально большую порцию – целую пирамиду риса с мясом. Обильная подлива, стекая вниз, залила всё дно подноса и подмочила салфетки, хлеб и фрукты.

«И как это есть… – растерялся Малышев, присаживаясь на свободное место в конце зала, рядом с двумя неграми. – Полная антисанитария, но пахнет вроде ничего…»

Зато у его соседей по столу подобной проблемы явно не возникало: они за обе щеки уплетали блюдо из одной тарелки, вместо хлеба откусывая бананы. И опасливо поглядывали по сторонам, словно кто-нибудь мог его отнять. Но, как видно, для поддержания желаемой скорости этого процесса вилок им не хватало, и они начали помогать себе ещё и руками. А закончив, не только аппетитно облизали пальцы с налипшим рисом, но и вычистили весь поднос кусочками бананов.

Малышев брезгливо кривился и старался на них не смотреть, но подпортить ему аппетит они всё-таки успели.

Украдкой наблюдая и за остальными, он понял, что в столовой были не только одни негры, как ему показалось вначале. Он также распознал несколько турков, курдов, афганцев и даже одного монгола случайно заприметил, хотя и не был уверен, что это не китаец или не кореец. Но в большинстве своём там преобладали всё-таки чернокожие, и на их фоне остальные казались неприметными.

«Все они, как видно, ребята неплохие, – простые и спокойные. – пришёл он к заключению. – И тем не менее ни с одним из них совместно проживать в одной комнате не хочется, потому что все они чужестранцы, но, чувствую, придётся. Ладно, пусть, деваться некуда, но только бы не с неграми, – ну, никак не внушают они мне доверия, а почему, и сам не пойму…»

Закончив есть, он поднялся из-за стола с таким ощущением, словно его живот превратился в многокилограммовый камень. Предчувствуя, что следующий этап, связанный с поселением, пройдёт далеко не так гладко, как обильный и приятный ужин, он нехотя приблизился к охраннику.

Тот вынес из караулки его сумку и велел идти за ним. Открыв в холле левую боковую дверь, он начал спускаться по узкому и крутому лестничному пролёту куда-то вниз.

Оттуда потянуло спёртым воздухом, туалетным смрадом и другими неприятными запахами, обычно присущими подвальному помещению с плохой вентиляцией.

«Я так и знал, что этим кончится! – с негодованием подумал Малышев. – Вот, мерзавцы, не могли одного русского на верхние этажи поселить! А может, только потому и не поселили, что я русский? – вдруг предположил он. – Похоже на то…»

Голые бетонные стены, небрежно окрашенные в ядовито-зелёный цвет, наводили тоску, а потолок нависал так низко, что в некоторых местах приходилось наклонять голову. Двери многих комнат из-за духоты были открыты настежь, и Малышев, проходя мимо, с неприятным чувством отмечал, что в них живут только одни негры.

В конце лабиринта из коридоров охранник зашёл в небольшой склад и вынес Малышеву чёрный целлофановый мешок с комплектом постельного белья и туалетными принадлежностями. Затем отвёл его в комнату, из распахнутых дверей которой доносилась такая громкая музыка, что болезненно резала по ушам.

Там на двухспальной кровати сидели двое чернокожих, дымили сигаретами и резались в карты. Духота стояла, как в бане, да ещё к тому же в нос шибануло ядрёным зловонием пота, но единственное окошко в верхней части наклонной стенной ниши было закупорено наглухо. Слева у стены находился старомодный умывальник с облезшей и заржавевшей металлической раковиной, на кранах которого не было даже простейшего смесителя с резиновыми трубками. А на столе вместе с грязной посудой, сигаретными окурками и засохшей апельсиновой кожурой лежали нескольких банановых связок и бутербродов с колбасой.

«Чего больше всего боялся, то и получил… – раздражённо поморщился Малышев. – Ну почему если невезёт, то обязательно мне?!»

Охранник приблизился к одному из негров, высокому, худощавому весельчаку, который, видимо, был хозяином комнаты, наклонился и что-то сказал.

Тот понимающе кивнул, потянулся рукой к магнитоле, стоявшей рядом на тумбочке, и убавил звук. Обнажив в радушной улыбке белозубый рот, театральным жестом предложил Малышеву располагаться на второй половине кровати.

Удостоверившись, что нового жильца приняли терпимо, охранник удалился.

Сняв и повесив куртку на спинку стула, Малышев начал заправлять подушку в наволочку.

«Надеясь, что один из них зашёл только в гости, и мы на этой кровати не будем спать втроём, – мрачно подумал он. – Хотя даже если и вдвоём, повода для радости всё равно не вижу…»

– Ты из России? – деликатно спросил у него высокий негр.

Не поднимая головы, Малышев молча кивнул.

– А мы из Африки, но последние три года я жил в Париже, – не без гордости сообщил тот. – Меня зовут Аквануа, а его Габо, – кивнул он в сторону приятеля, толстого коротышки, волосы у которого были вместе с разноцветными ленточками заплетены в косички, а пузо, не вмещаясь в футболке, оголилось и бесформенной глыбой нависало над брюками.

Малышев назвался и сердито подумал: «Рад за тебя, конечно, но было бы значительно лучше, если бы ты там и остался!»

Но, понимая, что свою неприязнь лучше укротить, иначе совместное проживание может стать невыносимым, он выдавил из себя дружелюбную улыбку и спросил:

– А зачем уехал из такого прекрасного города, как Париж?

– Да там жить невозможно, потому что пособие урезали и работать заставляют! – возмущённо воскликнул Аквануа.

– И это единственная причина, вынудившая тебя просить убежище у Англии? – поразился Малышев.

– Да-а… а разве этого мало? – недоумённо посмотрел тот. И нахохлившись, грозно добавил: – Пусть только посмеют отказать, я тогда в Международный суд по правам человека пожалуюсь!

– И я пожалуюсь, если не дадут убежище! – сразу завёлся толстый Габо. – Я уж точно этого так не оставлю!

– А у тебя какие проблемы? – с деланным участием спросил Малышев, уже и без его ответа догадываясь, что они окажутся того же рода.

– Ой, большие проблемы, большие… – сокрушённо завздыхал тот. – Дело в том, что на моём участке почти все банановые растения вдруг перестали плодоносить, но местные власти отказались дать другой, – вот какие негодяи! Просто ужасающее нарушение прав человека!

– Да, парни, дела у вас… – только и сказал Малышев, опустив глаза, чтобы скрыть иронию и презрение.

«Будь я на месте Хоум – Офиса, гнал бы вас отсюда в три шеи! – подумал он. – Но если этим прохиндеям убежище всё-таки дадут, то я нисколько не удивлюсь. Скорее откажут тем, кого подвергали пыткам или пытались убить, – эту эмиграционную политику Англии я уже изучил достаточно хорошо.»

– А у тебя что произошло? – поинтересовался Аквануа.

– Да так… с вашими глобальными проблемами и сравнивать нечего, – уклончиво ответил Малышев.

– А зачем тогда убежище просил? – недоумённо посмотрел тот.

– Наверное, глупый был, вот здесь чего-то не хватало… – покрутил пальцем у виска Малышев.

Оценив по достоинству его откровение и самокритичность, приятели потешно захохотали и в знак одобрения вскинули кверху большие пальцы рук.

А Аквануа, вероятно, решив, что теперь новый сосед уже свой в доску, и поэтому безропотно согласится с любым его действием, первым делом усилил громкость магнитолы до прежней.

«Ладно, потешься, пока я спать не собрался, а потом, если не угомонишься, я твою какофонию быстро ликвидирую!» – скреготнув зубами, подумал Малышев.

За разговорами время незаметно приблизилось к полуночи.

Вскоре Габо попрощался и ушёл к себе спать.

– И нам пора бы отдохнуть, – сказал Малышев, подавляя зевоту.

– Я в это время ещё не ложусь, – ответил Аквануа, очищая возле стола банан и пританцовывая в такт музыке.

– Тогда выключи магнитолу! – с нарастающим раздражением потребовал тот. – Да и окно не мешало бы приоткрыть, а то ведь задохнёмся!

Упрямый негр округлил глаза, словно был поражён неслыханной дерзостью. И даже банан изо рта вынул, не успев откусить.

– Это моя комната, и поэтому только я здесь решаю, как мне поступать! – с вызовом воскликнул он. – А если что-то не устраивает – иди к администратору и проси другую!

«Круто… – с ухмылкой подумал Малышев. – Так мы с тобой, уважаемый, проживём не дольше, чем собака с кошкой!»

– А почему нельзя приоткрыть окно? – с недоумением поинтересовался он.

– Потому что я из Африки и здесь мёрзну! – резко ответил негр.

«Знал бы, что ты такой неженка, – тулуп, шапку и валенки из России привёз бы… – усмехнулся Малышев, раздеваясь и собираясь в душевую комнату, которую он приметил ещё тогда, когда шёл с охранником. – Как деду столетнему, что на печке живёт, и даже летом только в зимней одежде во двор выходит. Ладно, если до того времени, как я вернулась, этот тип не образумился, придётся, исходя из лучших русских традиций, устроить ему тёмную…»

Переобувшись в шлёпанцы, он набросил на плечи махровое полотенце, взял шампунь и вышел из комнаты.

А вернувшись через полчаса, приятно удивился: магнитола была выключена, окошко приоткрыто, а Аквануа, словно невинный младенец, лежал под одеялом и спал, тихо посапывая. Но Малышеву почему-то показалось, что спящим тот только прикидывался.

«Странно, что могло случиться? – подозрительно думал он, расчёсывая волосы и украдкой наблюдая за соседом. – Такое ощущение, будто этот тип что-то задумал, поэтому и тактику поведения изменил.»

Погасив свет, он лёг на самый край кровати, спиной к негру. А чтобы случайно во сне не соприкоснуться с его голым телом, несмотря на духоту, с головой завернулся в шерстяное одеяло. Но тем не менее долго не мог уснуть, настороженно вслушиваясь одним ухом в его сторону и думая: «Малоприятное это дело – спать в одной кровати с мужчиной, да и к тому же ещё и с чернокожим. Бр-р, чувствую себя так, словно рядом лежит пришелец из космоса…»

Но потом чрезмерная усталость и позднее время всё-таки взяли своё, и он начал медленно погружаться в сон.

Очнулся Малышев в середине ночи, весь в поту и со странным ощущением, словно лежал он в обнимку с обнажённой женщиной, которая его гладила и ласкала по интимным местам.

Несколько секунд он пытался осознать, сон это или всё происходит наяву. Его рука медленно потянулась книзу, ощупывая всё то, что показалось странным и чего он не мог разглядеть в кромешной темноте.

И вдруг его глаза начали потрясённо округляться, а рот застыл в открытом положении, будто в немом крике. Он молниеносно одёрнул руку и издал возглас, который обычно вырывается тогда, когда пальцы натыкаются на змею. И, резким движением сбросив ноги с кровати, хотел было соскочить на пол, но не тут-то было… Коварный Аквануа, лежавший совершенно обнажённым, не желал так просто выпускать объект своего извращённого интереса. Обхватив сзади его шею и пытаясь привлечь к себе, он начал слащаво увещать:

– Не уходи, прошу тебя! У меня в Хоум –Офисе есть хороший приятель, и поэтому я помогу тебе получить убежище! А ещё ты получишь квартиру, деньги… Много денег! Я обещаю, только не уходи!

– С-сучара! – натужно вырвалось у Малышева.

Он вывернулся и после недолгой борьбы перевернул негра лицом вниз, заломил руку за спину и навалился сверху, зажимая тяжестью всего тела. А когда тот перестал сопротивляться, отпустил его, включил свет и стал одеваться.

Аквануа разъярённо вскочил с кровати, совершенно не стесняясь своего обнажённого вида, а может, в пылу горячности и позабыв об этом.

– Ты… ты русский мафиози! – начал он орать и угрожающе размахивать руками, впрочем, не забывая при этом выдерживать безопасную дистанцию. – Я знаю это, знаю! Я всем скажу, кто ты такой, и тебя депортируют из Англии, как мерзкого преступника!

«Не захотел с ним развратом заниматься, так сразу на тебе – мафиози стал…» – неприятно удивился Малышев.

Он протянул руку, чтобы взять висевшую на спине стула футболку, но негр воспринял это движение как жест угрозы и, машинально отпрыгнув в сторону, встал в боксёрскую стойку.

«Такое впечатление, что если на него цыкнуть и замахнуться кулаком, то под кровать спрячется, – вот и вся его смелость…» – презрительно подумал Малышев.

Закончив одеваться, он сложил свои вещи в сумку и ушёл.

– В комнате, которую мне дали, я больше жить не буду, – войдя в караулку, твёрдо сказал он охраннику.

– А что случилось? – недоумённо спросил тот, поднимаясь со стула.

– Этот чернокожий хотел меня… – начал было Малышев, но сразу же смущённо осёкся, и дальше объяснил случившееся весьма образным и доходчивым жестом обеих рук.

Охранник сдержанно улыбнулся и развёл руками:

– Сожалею, но других свободных мест в отеле нет, поэтому успокойтесь и возвращайтесь обратно. А утром мы его вызовем и сделаем внушение.

– В эту комнату я больше не пойду! – с упрямой решимостью повторил Малышев.

– А где тогда жить собираетесь?

– Что ж, придётся в столовой.

И он направился в правый угол противоположной, полутёмной стороны зала. Повесив куртку на спинку стула, сел за стол, опустил голову на сложенные руки и попытался уснуть.

В это время со стороны караулки донёсся голос охранника, который по телефону кому-то докладывал о происшествии:

– У нас конфликт – русский отказался жить с чернокожим и сидит в столовой.

Объяснения продолжались ещё несколько минут, но об истинной причине отказа он почему-то не сказал ни слова, и это задело Малышева за живое.

Около шести часов утра охранник включил в столовой свет, и вскоре начали сходиться на завтрак проживающие.

Малышев очнулся и поднял голову, но продолжал сидеть на том же месте, замечая на себе недоумённые взгляды. Есть он не стал, потому что из-за скверного настроения было не до этого.

В восемь часов завтрак закончился и столовая понемногу опустела.

А к девяти в холле появился администратор Стивенсон – его Малышев заметил сквозь стеклянную дверь.

Вслед за ним промелькнул и Аквануа, который ему что-то рассказывал, усиленно жестикулируя руками.

Малышеву стало ясно, что тот уже заранее поджидал администратора, чтобы нажаловаться первым.

Спустя минуту они зашли в столовую, и Стивенсон начал расспрашивать охранника о ночном происшествии.

Аквануа украдкой, но победоносно поглядывал в сторону бывшего соседа, словно предупреждая о том, что теперь ему не поздоровится.

Закончив расспросы, Стивенсон подошёл к Малышеву, окинул его осуждающим взглядом и поинтересовался:

– Что вас не устраивает?

– Я не хочу жить с типом, который ночью пытался меня изнасиловать, – поднявшись, спокойно ответил тот, хотя внутри у него и всё бурлило от негодования.

– Он врёт! – с деланным возмущением воскликнул Аквануа из-за спины администратора. – Он сам набросился на меня, пытаясь задушить! Он русский мафиози и ненавидит чёрных, поэтому его нужно арестовать и депортировать!

Малышев только презрительно ухмыльнулся и промолчал.

– В нашей стране расизм по отношению к чернокожим недопустим, учитывая их тяжёлое колониальное прошлое, – назидательно сказал Стивенсон. – У нас за это – депортация в течение двадцати черырёх часов!

– Выходит, для того, чтобы меня не обвиняли в расизме, я должен был позволить себя изнасиловать?! – не сдержавшись, повысил голос Малышев.

– Успокойтесь и не надо на меня кричать! – раздражённо одёрнул его Стивенсон. – Вы же интеллигентный, образованный человек, а ведёте себя, как… – укоризненно покрутил он головой. И, всем своим видом демонстрируя, что с таким грубияном продолжать разговор не намерен, направился к дверям.

Аквануа – за ним, оглядываясь через плечо с самодовольной улыбкой.

Стараясь в их сторону не смотреть, Малышев опустился на стул и возмущённо подумал: «Вот как дело-то повернул – расиста из меня сделал! А вот про то, где мне теперь жить, не сказал ни слова! «Интеллигентный, образованный…» – раздражённо передразнил он администратора. – Вот эти-то качества при общении с такими мерзавцами мне как раз и в ущерб, потому что с ними надо так же, как и они – нагло и цинично!»

Спустя полчаса к Малышеву подошёл высокий, чернокожий охранник, который только что сменил прежнего. Он положил перед ним на стол лист бумаги с ксерокопией плана города и сказал:

– Иди в Хэлп – Лайн – это линия помощи эмигрантам. Там тебя зарегистрируют и помогут решить проблему с жильём. И возьми с собой все документы, которые ты получил в лагере.

Отметив зелёным маркером маршрут движения и расположение учреждения, он ушёл.

Малышев вынул из сумки документы и оставил её в караулке.

Выйдя из отеля, он сверил свой путь с планом и через сквер направился в сторону набережной.

В начале сквера стоял бронзовый памятник королеве Елизавете I, которая, восседая на троне, держала скипетр и державу.

Заметив, что у неё на груди зияет чёрное отверстие от пули, Малышев с неприятным чувством подумал: «Кому-то не угодила… А я-то считал, что своих бывших монархов ненавидят только в России…»

Перейдя наводнённую транспортом дорогу, отделявшую город от набережной, он повернул налево.

До зимнего декабря оставались считанные дни, но здесь, на берегу Ла-Манша, почти по-летнему пригревало солнце, было тихо и благодатно, а небо поражало голубизной. Везде росло так много пальм и кипарисов, что Малышеву казалось, будто он попал в субтропики.

На море стоял полный штиль и было время отлива. Оно искрилось и переливалось, а на широкой песчаной полосе оголились нагромождения чёрных камней. На них грелись на солнце, взлетали и садились множество крупных чаек, оглашая воздух раздирающими криками. Некоторые из них осмелели настолько, что важно и лениво разгуливали по набережной, не обращая внимания на людей. А когда поневоле приходилось уступать дорогу, то они возмущённо, совсем по-овечьи блеяли и долго не могли успокоиться.

За дорогой сплошной стеной тянулись соединённые вместе двухэтажные особняки. Они были окрашены в жёлтый, солнечный цвет, выглядели ухоженными и привлекательными, но, в то же время, в глаза бросалась и их допотопная архитектура. А бетонные цифры, приделанные сверху на некоторых из них, свидетельствовали о том, что им уже за сто лет.

Через некоторое время жилой район закончился и появилось множество магазинчиков, а также боковые улочки.