Читать онлайн Эпидемия D

© М. А. Загот, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

Пролог. Настоящее

Мне было двенадцать лет, шел тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, когда в наш город пришла Эпидемия D – необъяснимая танцевальная болезнь.

Стоял конец сентября. Долгие, жаркие дни лета остались в прошлом. Листья на деревьях покраснели, пожелтели и порыжели, темнело все раньше и раньше.

Никто не знал, как воспринять маниакальное и неуправляемое желание людей танцевать… поначалу, во всяком случае. Позже появились теории и догадки, образованные мужчины и женщины пытались сложить головоломку и как-то объяснить необъяснимое, вдохнуть здравый смысл в немыслимое.

В итоге никто так и не понял, в чем было дело.

Правда, как я выяснил впоследствии, оказалась страннее вымысла.

То, чему я стал свидетелем и что пережил – пусть и частично – в ночь, когда Хомяк, Салли и я отправились на поле Райдерс-Филд, не отпускает меня вот уже тридцать один год. За этот долгий и несколько сумбурный период моей жизни я окончил Северо-Восточный университет с дипломом по философии. Женился на своей подруге по колледжу и развелся с ней три года спустя (по ее вине, хотелось бы верить, не по моей, но кто, черт возьми, знает?). Кем я только не работал, чтобы оставаться на плаву: например, исполнял обязанности ночного портье в гостинице. Если вам кажется, что сидеть за стойкой всю ночь чертовски тоскливо, вы правы… за исключением тех случаев, когда вы – страждущий молодой автор. Потому что этими ночами я писал свой первый роман, который, представьте себе, стал бестселлером по версии «Нью-Йорк таймс». После такой улыбки судьбы я опубликовал еще шесть романов, все они – бульварные ужастики, второсортная литература, на которую критикам жалко тратить время, но эти романы позволяют мне платить по счетам и целиком посвятить себя писательскому ремеслу. Меня это вполне устраивает.

Книга, которую я создаю, сидя за компьютером в квартире в центре Бостона, которую вы, мой молчаливый собеседник, прочтете когда-нибудь в будущем, мой издатель, вне всякого сомнения, назовет художественным вымыслом. Но смею вас заверить – это не вымысел. Нет, уважаемые дамы и господа. Каждое слово здесь – правда, и память мне не изменяет.

Немного о себе.

Я вырос в штате Массачусетс, в Чатеме, одном из пятнадцати городков, разбросанных по всему полуострову Кейп-Код. Если представить полуостров полусогнутой рукой, Чатем окажется на локте. На востоке – Атлантический океан, на юге – пролив Нантакет, а на севере – залив Плезант.

Чатем возник примерно в тысяча шестисотых годах, как община, занимавшаяся рыбацким и китобойным промыслом. К девятнадцатому веку он стал летним пристанищем богатой бостонской элиты, в большинстве уже сменившей павлиньи наряды Викторианской эпохи на более консервативную одежду. По иронии судьбы эти люди стекались в Чатем по тем самым причинам, которые до жути усложняли жизнь первых европейских поселенцев: изолированность городка и его близость к океану. Они приезжали сюда не в дилижансе или на пакетботе, а по железной дороге, которую к восемьсот семьдесят третьему году довели до Провинстауна. В восемьсот девяностом году президент Кливленд превратил свою резиденцию в Борне в первый «летний Белый дом», закрепив за Кейп-Кодом статус престижного места. Вскоре сюда подтянулись актеры и знаменитости (в том числе Хамфри Богарт, Бетт Дэвис, Генри Фонда, Орсон Уэллс), и, подобно крысам, идущим на запах сыра, за ними последовали дилетанты от искусства и туристы.

Если вы когда-нибудь посещали Кейп-Код, вы знакомы с его очарованием и притягательностью. На мой взгляд, этот извилистый кусочек атлантического побережья – один из самых интересных уголков страны. Лесистые возвышенности с согнутыми и перекрученными ветром соснами – прямо из сказок братьев Гримм; в чистых, холодных прудах с соленой водой все еще можно увидеть свое отражение; неглубокие ручьи и реки идеально подходят для ловли моллюсков во время отлива. Открытки с пологими дюнами и песчаными пляжами, что обрамляют живописные гавани и заливы, продаются тысячами.

В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом население Чатема составляло около шести тысяч. В период летних отпусков между Днем поминовения и Днем труда эта цифра переваливала за тридцать тысяч – отпускники и прочие туристы прибывали толпами, травили улицы своими фыркающими автомобилями, усыпали пляжи зонтиками и вливали в местную экономику большие деньги, что и позволяло семейным магазинчикам пережить межсезонье до следующего лета.

Когда в сентябре пришла Эпидемия D, летняя публика уже покинула город, причудливые дома и коттеджи в основном опустели, а некогда шумные улицы и пляжи стали одинокими и безмолвными.

В гостинице «Капитанский домик», забитой до отказа еще месяц назад, в предпоследнюю неделю сентября проживал всего один постоялец. Звали его Грегори Хенриксон. Видный парень, держался по большей части особняком. A утром шестнадцатого сентября горничная обнаружила в номере его труп: тело лежало на залитой кровью двуспальной кровати, а рядом, на тумбочке из красного дерева – отрезанная голова.

Никто тогда не связал Хенриксона и его дикую смерть с танцевальной лихорадкой, в следующие недели взявшей город в плен. Но Хенриксон к этой чуме имел самое прямое отношение. В Чатем ее завез именно он, и связанные с ней ужасные события – на его совести.

История Бена

Танец – это шествие дьявола, и тот, кто вступает в танец, входит во владения дьявола.

Святой Франциск Сальский

Глава 1. 1988 год

– Бежим! – завопил Хомяк не своим голосом. Это был какой-то пронзительный, почти девчачий фальцет.

Я оторвал взгляд от тротуара и сразу увидел Зверя. Он стоял чуть поодаль, на нашей стороне улицы, и смотрел прямо на нас.

Сердце сорвалось куда-то в желудок.

Зверь стремительно рванулся к нам.

Хомяк побежал в ту сторону, откуда мы пришли. Запоздало ойкнув, я кинулся за ним. Хомяк был примерно моего роста, но толстоват, и я быстро его догнал. Кличка Хомяк – на самом деле его звали Чак – приклеилась к нему пару лет назад, после выхода фильма «Балбесы».

– Куда? – прохрипел я.

– На Главную!

– Слишком далеко!

Я оглянулся через плечо. Зверь летел, прямо как олимпийский чемпион Карл Льюис, ноги едва касались тротуара, а руки работали как поршни. Я заметил, что он даже сбросил на тротуар рюкзак.

Я подумал: не сбросить ли и мне свой холщовый рюкзак, набитый книгами? Он шлепал меня по спине и мешал, как какой-нибудь якорь. Но тут Хомяк свернул налево, на каменную дорожку, что вела к большим дверям Божьего дома – церкви Святого Искупителя.

Я затормозил так резко, что шлепнулся на землю и поздоровался пятерней с тротуаром. С трудом поднявшись на ноги, я рванулся по дорожке к церкви, а Зверь перемахнул через трехфутовую живую изгородь, что ограждала церковные владения. Он неловко приземлился, сделал кувырок, тут же вскочил – и по диагонали через лужайку понесся прямо к нам, не теряя ни секунды.

Да, он был настроен серьезно.

Хомяк на полной скорости врезался в арочные двери из красного дерева. Пухлыми пальцами нащупал черные кованые дверные ручки, но я уже понял – нам хана. Двери будут заперты. И мы в ловушке. Зверь швырнет меня носом в бордюр, а потом топнет по затылку, и прощай зубы…

Одна из дверей со свистом распахнулась на хорошо смазанных петлях. Хомяк завизжал от облегчения. Боясь оглянуться через плечо – Зверь точно у нас на хвосте! – я втолкнул Хомяка внутрь. На четвереньках мы стремглав проскочили по лесенке с голубым ковром и ворвались в неф. Пробежали по проходу между дубовыми скамьями, куда обычно, распихивая друг друга, садились прихожане.

– Стоять! – скомандовал Зверь за нашими спинами.

Мы остановились. Не знаю почему. Скорее всего, просто потому, что бежать нам было некуда… возможно, верили, что тут нам сам черт не страшен. Все-таки мы в церкви. Под присмотром Бога. Это каким дураком надо быть, чтобы тронуть нас в Его доме. Правда?

Неправда.

Хомяк громко пыхтел, как бульдог его сестры, когда гонялся за теннисными мячиками на загаженном дворе у них за домом. Мое сердце тоже барабанило по ребрам что было мочи, а ноги так и подкашивались.

Мы оба повернулись лицом к нашей судьбе.

Мы не знали, как на самом деле звали Зверя, но «Зверь» для него было самое то. Каким-нибудь здоровяком с патлами он не был. Но весь состоял из мускулов. Широченные икры над узкими лодыжками, жилистые предплечья, мощные бицепсы, на шее – уродливые жилы культуриста. К тому же чисто внешне – законченный псих. Возможно, из-за маниакального блеска в темных глазах или пульсировавшей на лбу вены он напомнил мне Бонера из «Болезни роста» – или его злобного близнеца.

– Всё, считай, вы оба – покойники, – прорычал он с не предвещавшей ничего хорошего ухмылкой.

– В этот раз мы ничего не делали! – запротестовал Хомяк.

– Вы обозвали меня мудаком.

Он приближался к нам, медленно и угрожающе. Его руки были сжаты в кулаки.

То, в чем он нас обвинял, было правдой. В прошлый раз мы назвали его мудаком… между прочим, за дело.

В начале месяца, на второй день нового учебного года мы с Хомяком ехали на велосипедах в чатемскую школу, где вместе учились в восьмом классе. С тех пор, как три года назад мы стали лучшими друзьями, по утрам всегда ездили в школу вместе. Мы ехали на север по Кроуэлл-роуд и тут в первый раз встретили Зверя. Он нес здоровенную ветку, которую, наверное, отодрало от дерева во время ночной бури. Он держал ее поперек тела, и она перегородила весь тротуар, вынудив нас с Хомяком съехать на дорогу. Когда мы проезжали мимо, он одарил нас пресной улыбкой, довольный неудобствами, которые нам причинил.

Приподнявшись на педалях велосипеда и крутясь взад-вперед, чтобы удержать равновесие на малой скорости, я обозвал его мудаком.

Он моргнул, не в силах осознать, что какой-то шкет позволяет себе так дерзить старшему.

– Что ты сказал, пентюх?

Чувствуя себя уверенно на своем велосипеде, Хомяк крикнул:

– Сказал, пентюх, что ты мудак!

Безумные глаза Зверя стали еще безумнее. Он отшвырнул ветку… потом один за другим снял ботинки – и бросился за нами.

Мы помчались прочь. Мой велик был на высокой передаче, и я не мог разогнаться так быстро, как Хомяк. Я нажал на кнопку передачи, и цепь велосипеда со ржавым щелчком переключилась на другую. Я уже начал вовсю крутить педали, и тут Зверь цапнул мой рюкзак. Я слышал, как его босые ноги шлепают по дороге у меня за спиной, и сообразил, что теряю скорость. Понял: мне конец, крышка. И что меня, как старину Шалтая-Болтая, уже не соберет никакая королевская рать.

Но каким-то чудом я вырвался.

Зверь бежал за нами еще с десяток ярдов, потом остановился и давай честить нас на чем свет стоит. А мы дразнили его с безопасного расстояния. Конечно, что называется, не от большого ума. Раз он утром шел по Кроуэлл-роуд (скорее всего, к остановке автобуса для старшей школы на углу Кроуэлл и Главной), значит, жил где-то поблизости. А наша школа была как раз на Кроуэлл, значит, мы запросто могли пересечься с ним снова, либо по дороге в школу утром, либо по дороге домой после полудня.

Вот мы и пересеклись – утром.

– Мы же пошутили, – сказал Зверю Хомяк. – Честно.

– Да ну? – сказал тот и ухмыльнулся так, что его всего перекосило. – Сейчас я вам так врежу, что будете сопли глотать и запивать своими ссаками, ясно?

– Ты не можешь бить нас в церкви, – запротестовал я.

– Спорим, могу?

Кто-то позади нас откашлялся. Мы с Хомяком обернулись.

Задняя стена церкви была отделана деревянными панелями. Между двумя мрачными витражами висело такое же мрачное распятие. Справа от укрытого белой тканью алтаря, у только что закрытой двери стоял отец Берридж. Вместо занятного прикида для воскресной утренней мессы на нем были черные джинсы и черная рубашка с белым воротничком священника – мол, я такой же, как вы, только чуть более праведный. Из-под очков в черепаховой оправе на нас смотрели глаза стального цвета. Он явно не обрадовался, обнаружив трех пацанов, решивших порезвиться у него в святилище.

– Он хочет нас избить! – воскликнул Хомяк, тыча жирным пальцем в сторону Зверя.

– Они меня обозвали…

Взмахом божественной руки отец Берридж прервал все возражения.

– Сегодня никто никого бить не будет, – объявил он сурово. – Ни в этом Божьем доме, вообще нигде в городе. Ни сегодня, ни в любой другой день, если на то пошло. Если я о чем-то таком услышу, обязательно поговорю с вашими родителями.

– Да вы моих родителей в глаза не видели! – огрызнулся Зверь. Надо же, хватило наглости спорить не только со взрослым, но и со священником. Он вызывающе добавил: – Мой отец не живет в Чатеме, а мама тоже в церковь не ходит. Так что извиняйте.

– Поверь мне, сынок, – ровным голосом заявил отец Берридж. – Мне не составит труда найти твою мать и поговорить с ней по душам. А сейчас повторяю – никаких драк. Я ясно выразился?

– Да, сэр, – сказал Хомяк, дернув головой.

– Да, отец, – сказал я, подумав: как здорово, что есть священники и церкви!

Зверь что-то пробурчал, явно давая понять, что увещевания священника до него не дошли. Злобно взглянув на Хомяка и меня – этот взгляд говорил: драка будет, еще какая, и очень скоро, – он вышел из церкви.

Глава 2. Новая учительница

Продолжив путь в школу, мы взялись перемывать косточки Зверю. Этот клоун при нашей первой встрече скинул ботинки, а сейчас – нет, что это за прикол? Хомяк решил, что в первый раз у него были мозоли – либо от новых ботинок, либо оттого, что ходит без носков. Я, со своей стороны, предположил, что тогда у него были развязаны шнурки и он боялся наступить на них и споткнуться – сомнительная идея, конечно, но ничего умнее в голову не пришло.

Так или иначе, когда заверещал звонок и все мы выстроились у входа в класс, мысли о Звере выветрились из головы. Мое внимание переключилось на Хизер Рассел, которая стояла передо мной и болтала с Лорой Холсон. Несмотря на россыпь прыщиков вокруг рта, Хизер, пожалуй, была самой красивой девчонкой в школе. Золотистые волосы до плеч обрамляли лицо, а в голубых глазах мерцал загадочный сапфировый огонек. Мы учились в одном классе уже не первый год, но за все время я не сказал ей и десятка слов. Я вообще не мастер точить лясы с девчонками, а уж с хорошенькими и популярными – тем более.

А у Хомяка такой проблемы не было, и он тут же влез в их разговор:

– Эй, Хизер, чего это ты вчера прыжки в высоту в мешках пропустила? Прикинь, падаешь прямо на голову, можно последние мозги растерять!

Хизер ему улыбнулась, но свой разговор с Лорой не прервала. Еще одно достоинство – у нее было сердце ангела.

Хомяк, хоть его вежливо отшили, даже бровью не повел и тут же дернул Лору за доходившую ей до задницы медовую косу.

– Лора, похабный анекдот хочешь?

Невысокая и кругленькая, хотя и не толстушка, как Хомяк, Лора, пожалуй, была одной из самых неприятных и отталкивающих особ, каких я знал в те времена, – постоянно ворчала, не по одному, так по другому поводу. Моя мама назвала бы ее снобом – этим словом она часто описывала губернатора нашего штата, который в том восемьдесят восьмом году к тому же был кандидатом в президенты от демократов.

Лора состроила Хомяку мрачную гримасу и сказала:

– Батончиков объелся, что ли?

Ткнув меня локтем под ребра, Хомяк скорчил рожу, изображая недовольную Лору. Меня всегда восхищала эта его наглость: мало того что он запросто мог заговорить с любой девчонкой, так еще и насмехался над ними. Наверное, понимал, что с таким толстяком ни одна на свидание не пойдет, да и дружбу водить не будет, а раз терять нечего, то и не парился с ними, оставался самим собой.

С другой стороны, я… ну, я не был красавцем, но уродом меня тоже не назовешь, и я не раз представлял себя женатым на Хизер. Меня посещали всякие романтические мысли: где мы будем жить, сколько у нас будет детей и прочая подобная хрень. Это в какой-то степени объясняло, почему в ее присутствии у меня всегда отнимался язык. Одно неверное слово – и все мое придуманное будущее в одночасье рухнет.

Болтовня перед классом стихла – это явился наш учитель, мистер Риддл: в одной руке брелок с ключами, в другой кофе в бумажном стаканчике. В отличие от большинства других учителей-мужчин, он не носил костюм и галстук или хотя бы вельветовые или холщовые брюки с рубашкой на пуговицах. Нет, в школу он приходил в фирменных кроссовках, спортивных брюках и футболках. Сегодня на нем были голубые спортивные штаны и одна из самых любимых футболок: белая, а на груди болотно-зеленая надпись «Сэр!». Он настаивал, чтобы мы обращались к нему именно так. Не мистер Риддл, не учитель. Только «сэр». Из-под потертой пятнистой бейсболки торчали пучки седых волос. Как обычно, от него разило сигаретами.

Звеня ключами, он отпер дверь в класс. По дороге к своему большому столу в передней части комнаты он сказал:

– Садитесь, слушаем утренние объявления!

Мы с Хомяком повесили рюкзаки на крючки в задней стене класса и сели за парты в последнем ряду. В первый день занятий Сэр позволил каждому выбрать, где кто хочет сидеть, хотя большинство других учителей рассадкой занимались сами, чтобы самые хулиганистые сидели в первом ряду, где за ними легче присматривать. Но Сэр сделал оговорку: будете валять дурака – пересажу. Пока он переселил только Гарри Бута, хотя кое у кого уже стояло две галочки. Третья – и ты с позором отправляешься в первый ряд.

В заднем ряду вместе со мной и Хомяком сидела худенькая Таня Элдридж, друзей у которой было около нуля, а еще Крейг Снелли, у этого дела обстояли не лучше. Крейгу требовались локтевые костыли, чтобы легче ходить, – у него была болезнь, ноги сводило судорогой, если он пытался стоять или ходить без посторонней помощи (рассеянный склероз, как я теперь понимаю). Все называли Крейга Вонькой – ноги не всегда могли вовремя довести его до туалета. Поэтому он сидел не просто в последнем ряду, но и рядом с дверью. К несчастью для него, наш класс находился на втором этаже, а мужской туалет – в подвале. Так что даже место рядом с дверью не гарантировало, что он не описается. В нашей школе ни с кем особо не церемонились.

По громкой связи прокрякали утренние объявления, класс заученно отбарабанил клятву верности, после чего Сэр нацарапал на доске дату.

Без особого приглашения все взяли свои тетради и записали дату туда. Я в последнее время увлекся скорописью и немного гордился тем, что могу писать не отрывая ручки от бумаги.

Кто-то постучал в дверь. Через мгновение она распахнулась, и в класс просунула голову привлекательная женщина. Все дружно уставились на нее, и под этим подростковым рентгеном она почувствовала себя слегка неловко.

– А, мисс Форрестер! – с улыбкой приветствовал женщину Сэр. – Вижу, вы нас нашли? В углу стоит парта, там написано ваше имя.

Обойдя класс сзади, словно опоздала на воскресную мессу, она села за парту и достала из сумочки блокнот и ручку.

Сэр уселся на угол своего стола, упер одну ногу в пол и, покачивая в воздухе другой, сказал:

– Мисс Форрестер проведет с нами ближайшие?..

Она откашлялась.

– Две недели. Десять уроков.

Все повернулись на своих местах, чтобы изучить – и оценить – ее. Дети большие мастера оценивать взрослых, а взрослым это, как правило, и невдомек. Мы делали выводы за секунды, а не за часы или дни. Большинство из нас в классе в ту минуту, скорее всего, уже прикидывали, что может сойти с рук, а что нет, если мисс Форрестер когда-нибудь возьмет в руки бразды правления классом. И большинство этих расчетов наверняка были верны.

Физически мисс Форрестер напоминала Хизер Рассел, только светлые волосы были не прямые, а вьющиеся, и она была намного старше – хотя и моложе остальных учителей в школе. На ней был фиолетовый пиджак с большими подплечниками, поверх блестящего серебристого топа. Топ был свободного покроя, но под ним просматривались очертания бюстгальтера. Хомяк сказал бы, что у нее отличные сиськи, и не ошибся бы.

Мне стало интересно, кто она такая и почему притаилась на задней парте. По моему опыту, ничего хорошего это не сулило. В прошлом году несколько девочек из моего класса обвинили нашего учителя, мистера Бренингера: дескать, он массировал им плечи, когда они сидели за партами, и заглядывал к ним в раздевалку на уроках физкультуры. Я никогда ничего подобного не видел лично и, будучи одиннадцатилетним ребенком, не понимал, из-за чего тут поднимать шум. Но быстро уяснил, что поднимать шум есть из-за чего, потому что однажды после обеда к нам в класс пришла заместитель директора и села, но не сзади, а рядом с мистером Бренингером. Она попросила каждую из девочек, подавших жалобы, – среди которых были Хизер Рассел и снобка Лора Холсон, – подробно объяснить, что именно их смутило. Не помню, как мистер Бренингер выкручивался, но он все отрицал. Я решил, что на этом делу и конец, потому что назавтра все пришло в норму. Однако в новом учебном году мистер Бренингер в школе не появился, и куда он подевался, никто не знал.

Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать: старый извращенец был явно смущен из-за всей этой истории и возвращаться в школу не захотел. Впрочем, возможно, у него просто отобрали учительскую лицензию и не разрешили вернуться.

Как бы то ни было, в день, когда мисс Форрестер пришла в наш класс, я надеялся, что Сэр не массировал плечи девочек и не подглядывал за ними, когда они переодевались перед физкультурой. Он был хороший учитель, другого я не хотел. Что, если его заменят на мистера Занардо, другого учителя восьмого класса в нашей школе, у которого на меня зуб?

С первого ряда Гарри Бут спросил:

– Вы будете нас учить, мисс?

– Подними руку, Гарри, – напомнил ему Сэр.

Тот провел тыльной стороной ладони по лицу – у него вечно текло из носа – и лениво поднял руку.

– Вы будете нас учить, мисс?

– Не уверена, – ответила она. – Решать мистеру Риддлу.

– Так вы учительница? – спросил я, подняв руку.

– Собираюсь ею стать. И если мистер Риддл позволит мне провести с вами несколько уроков, я с удовольствием.

– Разрешите ей учить нас, сэр? – спросил Гарри, шмыгая носом.

– У меня возражений нет. Но давайте дадим мисс Форрестер несколько дней, пусть она освоится в классе, познакомится с вами. Есть еще вопросы?

Поднялось несколько рук.

– Элиза? – сказал Сэр.

– Где вы живете? – спросила Элиза Саммерс.

– В смысле, откуда я? Из Провинстауна, в Верхнем Кейпе.

– Почему вы не преподаете в Провинстауне, если вы оттуда?

– Нужно, чтобы кто-то из школьных учителей согласился стать наставником старшекурсника. Именно наставником, а не просто разрешил присутствовать на уроках. У всех учителей в Провинстауне, к которым я обращалась, очень плотный график.

Еще одна рука.

– Пожалуйста, Стив, – предложил Сэр.

– А зачем на учителя учиться? Ведь учителя ничего не делают.

– Приходится мириться с подобными невежественными заявлениями, – сказал Сэр, подавляя последовавший за этим взрыв смеха. – На самом деле, если кажется, что учитель ведет уроки безо всяких усилий, это ему только в плюс. Мартин?

– Вы замужем? – спросил тот.

Снова смех, хотя на этот раз не такой громкий и слегка неловкий. Спросить такую красотку, как мисс Форрестер, замужем она или нет, равносильно признанию, что ты сам хочешь на ней жениться. Можно не сомневаться: половина мальчишек в классе, включая меня, хотела именно этого.

– Она мисс, а не миссис, – громко заявила Элиза. – Вот тебе и ответ!

– На этом мы и закончим. – Сэр поднялся. – Открыли учебники истории на второй главе. Работаем, работаем, работаем!

Глава 3. Записка

Хомяк бросил мне записку, свернутую в шарик размером с камешек. Он плохо прицелился, и записка упала на пол в паре футов от моего стола. Сэр что-то писал на доске, повернувшись к нам спиной. Я взглянул на мисс Форрестер. Она перебирала свои бумаги.

Я столкнул ручку со своего стола и нагнулся, чтобы подобрать ее вместе с запиской. Развернул бумажный шарик у себя на груди, чтобы мисс Форрестер ничего не заметила – вот головная боль, когда учителя и спереди, и сзади!

Хомяк написал два слова:

Она крутть!

Интересно, он думает, что «круть» пишется с двумя «т», или он это специально, чтобы усилить впечатление? Хомяк, он такой.

Я пожал плечами в его сторону. Ему нужен письменный ответ? Ну да, круть. Я бросил записку на полку под партой, где с моими тетрадками и учебниками соседствовали еще с десяток выброшенных записок. И продолжил переписывать то, что Сэр писал на доске.

Прилетела еще одна записка, на этот раз прямо мне на колени. Поначалу я ее не тронул, но все-таки не выдержал:

И задница шикарная! Спорить готов, ты хочешь по ней шлепнуть!

Я скорчил ему рожу. Тоже мне, специалист по задницам! Шикарная, не шикарная. И как по ней шлепнуть? Ему-то откуда знать? Наверное, насмотрелся порнофильмов у старшего брата. Мы смотрели один такой под названием «Загул с однокурсницами», когда я остался у него на ночь, и там было много шлепанья по заднице, и еще много чего неприличного. Хомяку все это очень зашло, а я смотрел с какой-то брезгливостью.

Херувимская ухмылка на лице Хомяка вдруг исчезла, он уставился на доску и принялся старательно строчить в своей тетради. Я понял, что это значит, еще до того, как поднял глаза и увидел: за мной стоит мисс Форрестер и протягивает руку.

– Дайте сюда, – тихо сказала она.

Я прикрыл записку рукой.

– Что дать?

– Пожалуйста, сейчас же.

Некоторые одноклассники спереди оглянулись.

– У меня ничего нет, – тупо буркнул я.

– Записка.

– Что такое?

Это был Сэр, и я понял: мне капец.

Мисс Форрестер указала на Хомяка.

– Этот молодой человек передал этому молодому человеку записку.

– Давай записку, Бен, – велел мне Сэр. – Наши правила знаешь.

– Вы прочитаете вслух? – обрадовался Гарри Бут.

– Тихо, Гарри.

– Есть же правило…

– Тихо. Бен, передай записку мисс Форрестер. Сейчас же.

Щеки у меня вспыхнули. Как можно отдать ей эту записку? «И задница шикарная! Спорить готов, ты хочешь по ней шлепнуть!» Нет. Исключено.

От отчаяния я сунул бумажку в рот и проглотил ее, и мой кадык эффектно подпрыгнул.

Класс разразился криками «Ну, вообще!» и «Во дает!».

– Надеюсь, это было вкусно, Бен, – сказал Сэр, перекрывая шум. – Будешь наказан, тебе предстоит аудиенция с твоим покорным слугой.

Когда прозвенел звонок на перемену и все выбежали из класса порезвиться, я остался сидеть на месте. Мисс Форрестер вышла к учительскому столу поболтать с мистером Риддлом. На меня они не обращали внимания, и на мгновение я подумал: может, Сэр забыл, что решил меня наказать? Я тихо поднялся и посмотрел на открытую дверь.

– Ты куда собрался, Бен? – спросил Сэр.

– Достать из рюкзака перекус?..

Он одобрительно кивнул. Я подошел к стене, снял с крючка мой холщовый рюкзак и извлек коричневый бумажный пакет с обедом. Заглянув внутрь, я обнаружил сэндвич с арахисовым маслом и джемом, яблоко, коробочку с соком, два печенья в пакетике и батончик мюсли. Можно взять печенье, но, если съесть его сейчас, к обеду ничего вкусного не останется. С неохотой я выудил батончик, засунул бумажный пакет обратно в рюкзак и вернулся к своей парте. Увы, в батончике оказались кусочки орехов и фруктов, а не шоколадная стружка. Но в животе урчало, а батончик был все же лучше яблока.

Жуя, я открыл тетрадь по религии на задней внутренней стороне обложки, где я трудился над карандашным наброском Реджи Лемелина, нового вратаря «Бостон Брюинз». Рисунок был наполовину готов и выглядел вполне бомбически. В последние годы в классе стали вешать на стены любые «произведения искусства», и мои работы обычно были лучшими. Родители подкинули мне идею, что я, когда вырасту, буду работать в компании «Дисней». Это было круто, и, казалось, достойное будущее мне обеспечено.

Но в начале этого года в школе появился новенький из Спрингфилда.

Его звали Билли Браун, и рисовал он так, что можно было обзавидоваться. Втайне я думал, что он талантливее меня. Реализм его не интересовал. Он рисовал карикатуры, лица с большими носами без подбородков и все такое. Это было похоже на рисунки из комиксов, ничуть не хуже. Однажды я попробовал скопировать одно из его лиц, и вышло довольно неплохо. Но когда я захотел нарисовать в этом духе что-то свое, вышла полная лажа. Тут я и понял, что умею только копировать чужое, а выдумывать картинки самому, как Билли, – кишка тонка, и в голову закралось сомнение, что меня действительно возьмут работать в «Дисней».

Я взялся штриховать вратарский щиток Лемелина (скопировав его с хоккейной карточки, когда он еще играл за «Калгари Флэймз»), и тут Сэр сказал:

– Бен?

Я настороженно поднял глаза. Иногда учителя заставляли наказанных выполнять какие-то поручения, например отнести в учительскую табель посещаемости. Однажды меня попросили принести кабачок со школьного огорода; по сей день не имею понятия, зачем учителю понадобился кабачок.

– Через пять минут звонок. Хочешь в туалет – иди.

В туалет мне не хотелось, но это лучше, чем торчать за партой. Я вышел из класса и понесся вниз мимо Крейга Снелли, который как раз поднимался по лестнице. Он всегда приходил с перемены раньше, чтобы войти в класс первым, иначе его наверняка бы затоптали. Когда тебя не держат ноги, это плохо в любом возрасте, но в средней школе, где все не столько ходят, сколько бегают, это совсем беда.

– Привет, Крейг, – сказал я, проносясь мимо него. Я никогда не называл его Вонькой; мне казалось, что это слишком вульгарно.

– Привет, Бен, – сказал он, остановившись, чтобы перевести дух. Ноги у него были, как у марионетки, вялые и немощные. А верхняя часть тела, наоборот, состояла сплошь из мускулов.

Наверное, он хотел меня разговорить, поэтому я сказал ему:

– Мне нужно в туалет. У меня всего пять минут.

В школьном подвале царила странная атмосфера, возможно, по простой причине: там всегда было тихо и пусто. Там проводились только уроки труда и домоводства, соответственно, классы почти всегда были свободны. Еще там находилась учительская, поэтому шансов нарваться на учителя было больше, чем где-либо еще в школе, поэтому школьники старались заходить в подвальный этаж, только когда было уже совсем невтерпеж.

Стены мужского туалета были выкрашены в голубой цвет. Я подошел к одному из писсуаров, поняв, что мне все-таки надо отлить. Сделав дело и застегнув молнию, я собрался уходить… и услышал смех в одной из туалетных кабинок. Под закрытой дверью увидел две пары ног.

– Кто там? – спросил я, подходя.

Смех прекратился.

– Никто.

– Крис? – Я узнал его по голосу.

– Бен?

– Вы что там делаете?

Дверь распахнулась. Крис Андерсон и Кен Макфи стояли плечом к плечу и ухмылялись. В руках Крис держал большую книгу, раскрытую где-то посредине. Он показал мне обложку. Автор – Стивен Кинг, название «Томминокеры». На обложке сквозь жутковатый зеленый туман просматривался силуэт дома. Самыми толстыми книгами, какие мне довелось читать, были «Братья Харди», но кто такой Стивен Кинг, я знал. Как-то раз мы с Хомяком взяли в прокате его фильм, там грузовики и другие машины оживали и убивали людей.

– Разве это не страшно? – спросил я, не понимая, над чем они смеются.

– Прочитай еще раз, – предложил Кен и снова захихикал.

Крис прочитал отрывок, выделяя голосом все перченые слова:

– «Вправь себе мозги, Бобби. Если хочешь и дальше делать то, что тебе нравится, вправь себе гребаные мозги и завязывай со своим гребаным нытьем. От твоего гребаного нытья меня тошнит. От твоего гребаного нытья меня блевать тянет».

Это их развеселило, и я тоже улыбнулся. Столько ругани сразу и правда прикольно.

Кен сказал:

– Прочитай там, где про месяц.

Мне стало интересно, чем их заинтересовал месяц. Крис открыл книгу на загнутой странице и прочитал:

– «Но после душа она положила прокладку в свежую пару хлопчатобумажных трусиков, натянула их на себя, проверила простыни и увидела, что на них ничего нет. Месячные пришли раньше, но у них хотя бы хватило такта подождать, пока она почти проснется».

Это их совершенно развеселило, и я снова улыбнулся. Над чем надо смеяться, я не понял, но показывать, что не уловил юмора, тоже не хотелось.

– Спорить буду, – сказал Крис, – ты даже не знаешь, что такое месячные.

– Знаю.

– И что это?

От ответа меня спас вошедший в туалет мистер Занардо. Нахмурившись, он спросил:

– Что такое тут делается?

В отличие от Сэра, Дебилардо, как некоторые из нас называли этого урода за его спиной, всегда ходил в деловых костюмах. Сейчас на нем был светло-коричневый с бежевыми заплатами на локтях. Узел красного галстука был затянут так туго, что на него вывалился дряблый подбородок. Он не был толстым. Скорее, я бы сказал… солидным. Пышная рыжеватая шевелюра и бородка делали его похожим на Теда Дибиаси, «Человека на миллион долларов».

– Ничего, – быстро сказал я и пошел к двери.

– Стой на месте, Бен, – велел он мне. – Крис, что у тебя за книга? Из библиотеки?

– Нет, – возразил Крис. – Моего брата.

– Дай сюда.

Он театральным жестом протянул руку. Это был фирменный номер учителей – протягивать руку, когда что-то хотят отобрать. Пикантную записку, книгу для взрослых, жеваную жвачку, да что угодно, не важно. Им просто нравилось отбирать вещи у детей.

– Но это же моего брата, – запротестовал Крис. – Он их собирает.

– Я сказал, дай сюда. Раз, два…

Крис неохотно сунул мягкую обложку в руку Дебилардо.

Дебилардо взглянул на обложку и сказал:

– Тебе не кажется, что для твоего возраста это рановато?

Крис пожал плечами.

– Родители разрешают мне читать все, что я хочу.

Кен ухмыльнулся.

– Даже «Плейбой»?

– Помолчи, Кен, – рассеянно сказал Дебилардо. Он оглядел заднюю обложку. Я ждал, что он найдет загнутые страницы с ругательствами. Но он лишь посмотрел на нас и сказал: – Парни, вы же знаете, что вам здесь нечего делать.

– В туалете? – спросил я, нахмурив лоб.

– Давай специально для тебя, Бен, построим фразу по-другому. Вам можно заходить сюда, чтобы использовать туалет по прямому назначению. Но вам нельзя здесь шататься и валять дурака. Во время перемены ты должен быть на улице.

– Мне нужно было поссать.

– Что-что?

– Надо было пописать, – поправился я. – А на этой перемене я наказан, так что выйти на улицу не могу.

– Вот как? – Он приподнял бровь. – Тогда вам дополнительное наказание в обеденный перерыв. Всем троим. В двенадцать ко мне в класс, и не заставляйте меня вас искать.

Глава 4. Наказание

Я вернулся за свою парту как раз перед звонком об окончании перемены. Когда в класс вошли остальные, я, опустив голову, дорисовывал хоккейного вратаря. Я был на взводе, и разговаривать ни с кем не хотелось. Сидеть в классе на перемене – это всего двадцать минут, пережить можно. А вот обеденный перерыв – это уже сорок пять минут, сиди и дохни от скуки. Это еще хуже, чем остаться в школе после уроков. После уроков учителям самим охота домой, поэтому подержат тебя минут десять, пока собирают свои вещички и приводят класс в порядок.

Я слышал, как Хомяк хвастался хет-триком – на перемене они гоняли в футбол теннисным мячиком. Не слышать его было невозможно. Он говорил в два раза громче всех остальных, особенно когда запыхался или был в запале, как тогда.

– Бен, чувак, ты такое пропустил, вот мы оттянулись! – почти закричал он на меня. – Глотать записки в классе – с этим надо завязывать.

– Отвали, – огрызнулся я. – Это все твоих рук дело.

– Не можешь терпеть жар, парнишка, – проваливай с кухни!

Тут надо кое-что сказать о Хомяке.

Его родители были хиппи, круглые сутки под кайфом, и никаких правил в доме не существовало – возможно, поэтому Хомяк и считал, что ему сойдет с рук что угодно и где угодно. Но важнее другое: выражались его родители исключительно штампами. То ли они слишком обкурились, чтобы выражаться как-то более оригинально, то ли видели в этом особый шик, трудно сказать. Но стоило зайти к Хомяку в гости, сразу услышишь: «Забей на это, крошка Чаки», или «Что, язык проглотил, приятель?», или «Только время нас рассудит, мой малыш», или «Обожаю тебя больше жизни, придурочек» – да-да, родители Хомяка так его и называли: «придурочек». И вот Хомяк примерно год назад перенял любовь родителей к штампам и теперь сыпал ими по поводу и без повода. Поначалу это меня здорово доставало, тем более что эти штампы он часто запускал не к месту, но сейчас я перестал обращать на это внимание – привык, Хомяк есть Хомяк.

Сэр хлопнул в ладоши, мол, пора за дело, и весь урок мы вычисляли длины сторон геометрических фигур. В геометрии я не силен. Не сказать что я не старался. Сэр задал нам шесть вопросов, и я пыхтел над ними как мог. Но цифры и углы – это не мое. В итоге я совсем пал духом и написал ответы как бог на душу положит. Сэр увидел, что я «закончил», и велел мне написать первый ответ на доске. Понятное дело, результат его не устроил. Кажется, он сказал, что я как в лужу чирикнул, хотя социальная сеть со схожим названием появилась только десятилетия спустя.

В начале двенадцатого весь класс дружной цепочкой направился в спортзал на урок физкультуры. Иногда там бывала скукотища, когда приходилось крутить обруч или лазить по канату. Но в тот день был футбол. Мы поделились на две команды – в мою команду меня выбрали третьим, – потом из кладовки достали четыре оранжевых конуса и обозначили ими ворота, только без сеток. Футбольного мяча поблизости не оказалось, и мы взяли один из красных скачущих мячей, которым лучше играть в вышибалы. Он больше и легче, чем футбольный, ног слушается хуже, но, если захочешь, запулить его можно хоть до луны. Гарри Бут не преминул этим воспользоваться. Стоило мячу попасть к нему – и он зафигачивал его до самой крыши (где на балках уже устроилось несколько мячей, включая отсутствовавший футбольный).

После его очередного кретинского удара мяч срикошетил от стены и отлетел мисс Форрестер прямо в лицо. Завизжал свисток, игра остановилась, и Сэр вывел мисс Форрестер с пылающими щеками и полными слез глазами из спортзала. Кто-то из девочек взялся было отчитывать Гарри, но он тоже за словом в карман не полез, мол, нечего было этой мисс Форрестер у штанги стоять. Пожалуй, он был прав. Спортзал большой, могла бы выбрать место получше. Короче, вышло то, что вышло. Играть дальше мы не стали и раньше времени вернулись в класс, где Сэр просто рассадил нас по местам и велел сидеть тихо, вплоть до звонка на большую перемену. Я стал доставать из рюкзака свой обед, но тут рядом возник Хомяк и сказал:

– Джордж жлоб, не дал нам поиграть своим теннисным мячиком. Идем, может, другой найдем где-нибудь во дворе?

– Не могу, – сказал я. – Меня наказал Дебилардо.

– Еще раз? – радостно взвыл он. Если у кого беда, Хомяк прямо всей душой радуется. – Что натворил в этот раз, чувак? Съел еще одну записку?

– Крис с Кеном читали в туалете Стивена Кинга. Дебилардо решил, что я читал вместе с ними.

– Тебя наказали за то, что ты читал книгу? Чувак, у этого козла на тебя зуб.

– То-то и оно. – Я пожал плечами. – Короче, надо рулить туда. Опоздаю – он взбесится, еще и после уроков меня оставит.

Класс мистера Занардо находился в конце коридора на втором этаже. Дверь была приоткрыта, но в классе никого не было. Я подумал: может, просто смыться во двор? Но он наверняка за мной придет. В общем, я сел за парту в середине класса. Через минуту появились Кен и Крис.

– Где Занардо? – спросил Крис.

– Хрен его знает, – сказал я.

– Может, забыл, что наказал нас? – с надеждой в голосе предположил Кен.

– Садитесь, ребята! – прогремел по коридору зычный голос.

Крис и Кен бухнулись за парты справа от меня. Через минуту, жуя яблоко, на пороге появился мистер Занардо. В другой руке он держал контейнер с едой.

– Нет, так не пойдет, – сказал он с полным ртом. – Бен, на первую парту, живо. Крис, остаешься на месте. Кен, на последнюю парту.

Я пересел на первую парту, из рюкзака достал учебник по математике и тетрадь. Дебилардо уселся на стул за большим учительским столом, закинул ногу на ногу.

– Чем собрался заниматься, Бен?

Я перестал искать в пенале острый карандаш и хмуро уставился на него.

– Домашняя по математике? – Он улыбнулся. – Не думаю, приятель. Ты же наказан.

– Другие учителя позволяют делать уроки, если наказан.

– То другие, а то я.

– А что нам тогда делать? – спросил Крис.

– Сидеть и думать о том, почему вы здесь оказались.

– Потому что читали книгу? – проворчал Крис, превращая ответ в вопрос.

– Где твои мозги, Крис? – Дебилардо снова хрустнул яблоком. – Разве я в туалете не ясно выразился? Вы здесь, потому что были там, где быть не положено…

– Сэр сказал мне, что я могу сходить в туалет, – заявил я.

Дебилардо с пугающей силой шлепнул ладонью по столу.

– Закрой рот, Бен. Сам знаешь, чем вы там занимались!

Он достал из ящика стола книжку Стивена Кинга, открыл ее на одной из загнутых страниц и прочитал вслух абзац со всеми неприличными словами.

Я был поражен. Слышать, как ругаются учителя, мне доводилось. Особенно этим славился мистер Риддл. Но его брань была всегда дурацкая и безобидная, вроде «в лужу чирикнул». Дебилардо читал эти бранные слова со смаком, и, хотя он и не произносил их в мой адрес, мне стало не просто неуютно, но даже жутковато. Закончив читать, он оглядел каждого из нас – на мне его взгляд задержался дольше, чем на других, – и добавил:

– Теперь будете сидеть здесь молча и думать, за каким чертом вы читали эту хреноту, а там сами решайте, стоило ли из-за нее так бездарно проводить обеденный перерыв. Ясно?

Некоторое время в классе висела тишина, если не считать чавканья обедавшего каким-то вонючим карри Дебилардо и криков резвившейся за окном детворы. Я глянул на настенные часы: 12:10. Еще тридцать пять минут. Я положил руки на парту, а сверху – лоб. Да, денек хуже не придумаешь.

В 12:30 мистер Занардо объявил:

– Крис, Кен, свободны.

Они подскочили на ноги и метнулись к двери.

– Только идти, а не бежать, – крикнул Дебилардо им вслед.

– А я? – спросил я, подняв голову и мигая, чтобы отогнать мелькавшие в глазах звезды. Видимо, я заснул. Дебилардо сидел, положив ноги на стол, на животе у него лежала открытая книжка Стивена Кинга. Похоже, он читал ее с самого начала.

– Что ты? – спросил он, не поднимая головы.

– Я тоже могу идти?

– Еще посиди. – Он перевернул страницу.

– Но Криса и Кена вы отпустили.

– Что подумает твоя мама, если узнает, что ты читаешь такое? – спросил он, все-таки глянув на меня и подняв бровь. Я вздохнул.

– Это не моя книга, я ее не читал. Я зашел в туалет, чтобы… пописать, а Кен и Крис уже были там, они ее читали. Мне просто стало интересно, над чем они смеются.

– Ты что же, закладываешь своих друзей?

– Просто говорю, как было.

– А утром тебя за что наказали?

Я не думал, что должен ему все выкладывать, но, если не отвечу, он совсем на меня окрысится.

– Мне передали записку.

– И мистер Риддл тебя за это наказал?

Я пожал плечами.

– Мне спросить у мистера Риддла?

– Я эту записку съел, – сказал я, стараясь не нервничать.

Дебилардо засмеялся каким-то густым рыком. Спрашивать меня, зачем я съел записку, он не стал, да я бы этому дундуку точно не сказал. Он просто покачал головой, будто я его разочаровал, и сказал:

– Два наказания за один день, Бен. Что подумает твоя мама?

«Мама подумает, что ты последняя мразь, потому что наказал меня ни за что, вот что она подумает, дубиноголовый».

Он сказал:

– Возможно, я скажу ей об этом завтра на родительском собрании?

Я уставился на него. Он расскажет маме? Он даже не мой учитель!

– Она ведь придет, Бен?

Я неохотно кивнул.

– С отцом?

Я мотнул головой.

– Он с работы раньше шести не приходит.

Я чувствовал, что Дебилардо сверлит меня взглядом, но поднять глаза не отважился, хотя ненависть во мне так и кипела.

– Иди, Бен.

Я от удивления моргнул, но мешкать не стал. И вышел из класса – именно вышел, а не побежал.

Глава 5. Настоящее

– Чтоб тебе пусто было, – сказал я, вставая из-за компьютерного стола в центре своей маленькой бостонской квартиры. Сорвал с головы наушники и швырнул на стол, даже не нажав на клавишу «стоп». Джон Леннон продолжал петь «Оставайся со мной», хотя голос сразу скукожился и задребезжал.

Я отнес пустую кофейную кружку на кухню, включил конфорку на газовой плите и поставил на нее до половины наполненный водой чайник. Прислонившись к стойке, оглядел свою студию. Купленный через интернет компьютерный стол, на нем мой ноутбук, рядом черное офисное кресло, довольно прочное – не потому, что у меня лишний вес, просто я сижу в нем каждый день, и раскладушка с поролоновыми матрасом и подушкой. На этой хлипкой конструкции я спал всего несколько раз, все время ворочался, и на следующее утро тело возвращалось к жизни недовольным.

Вообще-то я живу в таунхаусе с тремя спальнями в Бэк-Бэй. Студию я арендовал, чтобы служила мне кабинетом: дома слишком многое отвлекает, мешая выполнять ежедневную норму в две тысячи слов. Именно поэтому обстановка в студии спартанская. Ни телевизора, ни книг, почти ничего съедобного в шкафах – от плотного обеда сразу клонит в сон. Интернет есть, да, но я пользуюсь им только для справки и чтобы слушать музыку.

Чайник засвистел. Я снял его с конфорки и налил воды в кружку. Насыпал туда ложку растворимого кофе и открыл холодильник. На верхней полке – с десяток пластиковых пакетов со сливками. На нижней – столько же бутылок бурбона. Такой запас избавлял от нужды часто ходить в супермаркет – каждое утро я выпивал семь-восемь порций кофе с молоком, потому что писал в основном по утрам, а пополудни, когда правил написанный утром текст, позволял себе две-три порции виски. Добавьте сюда смазанный арахисовым маслом банан на завтрак, хот-дог из магазина на Атлантик-авеню на обед, сухой аперитив и замороженную еду на ужин, и вы получите мой каждодневный рацион.

Может, и не самый здоровый, но для работы вполне подходящий.

Я налил в кофе добрую порцию молока, убрал пакет в холодильник и уже собирался вернуться к компьютеру, но тут раздался стук в дверь.

Ко мне сюда приходил только один человек, поэтому я понял, кто это, еще не открыв дверь. И не ошибся – это была Несса Надер, американка египетского происхождения с приятным арабским акцентом. Проще всего описать Нессу так: она похожа на Диану Трой из «Звездного пути», но не носит форму, и у нее нет телепатических способностей.

Видимо, ей под сорок – не потому, что она выглядит на этот возраст (тридцать, максимум тридцать пять). Просто она сказала мне, что ее сын поступил в колледж в прошлом году, как раз перед тем, как я заселился в это здание. Как соседи, мы часто сталкивались в коридоре или в лифте. Постепенно приветственные кивки или обмен парой реплик о погоде переросли в дружескую болтовню. Все резко изменилось, когда она пригласила меня к себе на чашечку кофе – каким-то неведомым образом мы оказались в постели. Это было полгода назад, и с тех мы встречались раз в неделю или около того, иногда у нее, иногда у меня. Она сказала мне, что формально замужем, но они с мужем больше не живут и практически не общаются. Я верил ей, потому что никогда не видел у дверей ее квартиры мужчину.

На Нессе был белый кардиган поверх цветастого платья и ее всегдашние золотые и серебряные побрякушки. В руках – пластиковый пакет с продуктами из супермаркета «Рош бразерс». Именно там я покупал молоко и виски.

– Привет, – сказал я, обрадованный ее появлением. – Решила меня подкормить?

– Ты же, кроме хот-догов, ничего не ешь.

– Кажется, мы знаем друг о друге слишком много.

– Как пишется?

Это была первая фраза, с которой ко мне обращались при встрече. Обычных людей, не живущих писательским ремеслом, спрашивают: «Как дела?»

– Вполне, – заверил ее я. – Взялся за новую книгу.

– Тебя давно не было видно. Я уж думала, съехал.

– В прошлом месяце взял паузу. Так что торчать здесь причин не было. – Я понял, что сказал бестактность, учитывая наши отношения, пусть и без взаимных обязательств. – В том смысле, что…

– О чем теперь? – спросила она, спасая меня от неуклюжего объяснения. – Новая книга?

– Переходный возраст. Детские дела.

– Как тебе это удается – писать о детях? Это же не то, что писать о взрослых?

– Не то, – согласился я. – Они говорят и думают по-своему, надо это учитывать. Стараюсь обходиться без замысловатых слов. Это не так просто, как кажется.

– Стыдно писать простыми словами?

Я пожал плечами.

– Отчасти да. Получается, я вроде как халтурю.

– Чем проще, тем лучше, – посоветовала она. – Читатели тебе спасибо скажут. – Она переложила пакет с продуктами в другую руку. Там что-то звякнуло. – У тебя… есть время отдохнуть от работы?

– Да, конечно.

Я кашлянул. Секс с Нессой всегда был свободным и естественным, а вот прелюдия к нему… это всегда было немного неловко.

– Гм, хочешь зайти?

– Давай сначала занесу продукты к себе. Там кое-что надо в морозилку закинуть. Сейчас вернусь.

Оставив дверь открытой, я сел за компьютер и проглядел все, что написал за утро. Несса вернулась через пять минут. На ней была изумрудная кружевная сорочка, пояс с подвязками и прозрачные черные чулки.

В отношениях с соседкой есть свои преимущества. Например, она может заглянуть к тебе в любое время дня прямо в нижнем белье.

Несса закрыла за собой дверь, щелкнула выключателем на стене, убрав верхний свет. Я встал и задернул штору на окне, оставив щель – пусть будет хоть немного дневного света, чтобы не спотыкаться в полной темноте.

Едва я стянул через голову рубашку, как ее губы впились в мои. Мы отступили к раскладушке и упали на тонкий матрас. Ложе покачнулось и заскрипело.

– Тебе надо купить кровать побольше, – сказала она низким и теплым голосом прямо мне в ухо.

– Никогда не думал, что на ней будет лежать кто-то еще, кроме меня.

– Я точно не помешаю тебе писать?

Еще как помешаешь. Но… грех жаловаться.

Глава 6. Преследование

Когда прозвенел последний звонок и мы вышли из школы навстречу дню, сиявшему кобальтовой синевой, Хомяк сказал:

– Хочешь, пойдем ко мне?

– Давай, – ответил я, понимая: либо я пойду к нему, либо он пойдет ко мне. – Но, может, не стоит двигать обычной дорогой?

Хомяк посмотрел на меня. Глаза были идеально круглыми, как две монетки, воткнутые в тесто для печенья.

– Ты насчет Зверя? Думаешь, устроит нам засаду?

– Не знаю, он же ку-ку. Возьмет и подговорит своих одноклассников, для подкрепления.

Хомяк побелел.

– Теперь мы точно влипли, чувак. На Кроуэлл-роуд нам больше не показаться.

Мы отцепили велосипеды от забора, к которому они были пристегнуты, и поехали домой. Но вместо Кроуэлл-роуд свернули налево на Стоуни-Хилл-роуд, а потом направо на Белл-роуд. Когда выехали на Олд-Харбор-роуд, Хомяк притормозил на углу перед старым белым домом и сказал:

– Вроде все чисто.

Я ответил:

– Вряд ли он живет так далеко.

– Тебе откуда знать, чувак. Он может жить в этих краях где угодно. – Хомяк бросил на меня хитрый взгляд. – Может, нам вооружиться?

– Ага, обязательно.

– У твоего отца есть пистолет.

Это была правда. Мой отец хранил револьвер 38-го калибра в пластиковой коробке в котельной под домом. Я наткнулся на него, когда в прошлом году искал краску, освежить свой скейтборд. Вряд ли отец знал, что я нашел его тайник. Во всяком случае, я никогда ему об этом не говорил. А вот Хомяку однажды пистолет показал.

Я сказал:

– Отцовский пистолет в школу не понесу.

Хомяк воодушевился.

– Не надо ни в кого стрелять. Просто если Зверь его увидит, сразу обделается.

– Смотри, это Джастин?

В конце улицы парень завязывал шнурки.

Хомяк пожал плечами.

– Вроде он. И что?

– Может, нам на халяву обломится картошка фри?

Родители Джастина держали на Главной улице бургерную. В марте Джастин отмечал там свой день рождения, и нам разрешили съесть столько чизбургеров и хот-догов, сколько захотим. Я съел по три того и другого, потому что не мог остановиться, плюс большую тарелку картошки фри и порцию луковых колец. Никогда в жизни так не обжирался.

Глаза Хомяка от моего предложения загорелись. Таких любителей набить брюхо надо еще поискать.

– Джастин! – крикнул он, размахивая рукой над головой, и низ футболки пополз вверх по его рыбьему белому животу.

Джастин повернулся и без особого энтузиазма помахал в ответ.

– Подожди! – крикнул я, рупором приложив руки ко рту.

Когда мы его почти догнали, он, ничего не говоря, начал уходить. Он вообще застенчивый и всегда помалкивал, разве что отвечал на вопросы. Он был ниже ростом, чем Хомяк и я, но не такой худой, как я, и не такой толстый, как Хомяк. Черные волосы все время падали ему на глаза, и он то и дело мотал головой, чтобы не мешали видеть. На синей футболке красовался большой желтый компьютерный Пэкмен, а джинсовые шорты были аккуратно подшиты, а не просто обрезаны – настоящий ботаник. Поношенная бейсбольная перчатка, измятая не там, где положено, из-за чего он все время ронял теннисные мячи, болталась на лямке холщового рюкзака.

– Джастерино! – воскликнул я, спрыгнув с велосипеда и толкая его рядом с собой.

– Джастино! – крикнул Хомяк.

– Что вы здесь делаете? – спросил он нас.

– Догадаться не пробовал, Шерлок? – сказал Хомяк. – Едем домой.

– На Кроуэлле нас могут побить, – объяснил я. – Вот мы и поехали кружным путем.

– На всякий пожарный, – согласился Хомяк.

– А ты почему здесь идешь?

Джастин пожал плечами.

– Мне эта дорога больше нравится.

Хомяк наконец тоже спрыгнул с велосипеда и стал толкать перед собой. Тротуар для троих оказался узковат, и меня вытеснили на двухполосную проезжую часть. Но особого движения, как и на всех улицах Чатема в это время года, не было, так что бояться нечего.

– Спасибо, что разрешил списать твои ответы по математике, – сказал Хомяк Джастину.

– Я тебе не разрешал. Ты сам мою тетрадь стащил.

– Почему китайцы так рубят в математике?

– Я не китаец, – бросил Джастин. Наверное, он говорил это Хомяку уже раз сто.

Джастин был корейцем и единственным азиатом в нашей школе – раньше было двое, но его старшая сестра, Кейт, с сентября перешла в старшую школу. И китайцем его называл не только Хомяк. Охотников поиздеваться среди детей хватало. Когда мы еще учились в начальной школе, дети подходили к Джастину, поднимали руки, сводили их и говорили: «Открой холодильник». И когда Джастин отводил одну из их рук, они говорили: «Достань газировку и попей». И когда Джастин делал вид, что пьет, они начинали скандировать дразнилку: «Я китаец, я шучу, в колу я налил мочу!» Джастин, добрый малый, всегда над этим смеялся. Раньше я думал, что он слабак, раз не дает им отпор. Но, как говорится, с возрастом приходит мудрость, и сейчас я считаю, что он их просто перехитрил. Потому что знал: если покажет, что стишок его злит, тут ему совсем несдобровать. Так оно и работает. Но он давал понять, что ему эта дразнилка до лампочки, дразнить его быстро надоело, и от него отстали.

Хомяк, конечно, был полной противоположностью Джастина. В третьем классе – это самое раннее время, которое я еще более-менее помню, – я сидел с ним на школьном дворе, и несколько четвероклассников загнали его в угол и запели: «Рот открой, глаза закрой, и получишь пир горой!» Наверное, он решил, что его угостят батончиком или шоколадкой, потому что радостно закрыл глаза и открыл рот. В итоге он получил толстый кусок засохшего собачьего дерьма, который дети нашли в траве. Все в школе об этом узнали и стали дразнить Хомяка этим стишком до бесконечности. А почему? Потому что каждый раз, когда они пропевали: «Эй, Хомяк! Рот открой, глаза закрой, и получишь пир горой!», Хомяк совсем сатанел. Если дети были младше его, он яростно вопил и кидался за ними. А если крупнее или старше, то просто начинал рыдать.

Мораль? Ну, их было несколько, в зависимости от того, под каким углом посмотреть. Но суть в том, что особо острым умом Хомяк не отличался, иногда соображал туго.

Продолжая расовую тему, Хомяк спросил:

– Почему в Китае так много телефонных справочников?

Эту шутку от Хомяка я уже слышал. Джастин тоже, поэтому отвечать не стал.

Тогда Хомяк пропел:

«А в Китае, ты прикинь, каждый третий – мистер Дзинь!»

– Я не китаец, – повторил Джастин.

– Гы-ы, а я и не знал.

Ги – это фамилия Джастина.

– Завязывай, Хомяк, – сказал я ему.

– Знаю я, что Джастино не китаец, чучело. Пошутить нельзя.

– Если Джастин пройдется насчет твоего жира, тебе понравится?

– Я не жирный, – сказал Хомяк.

– Худым тебя тоже не назовешь.

– Пошел ты, дурила.

– После тебя.

Так мы препирались, пока минут через пять не добрались до Главной улицы. Мы остановились у Читального зала христианской литературы – обшарпанного домика, куда я когда-то ходил на уроки по Библии. Оно находилось прямо через дорогу от Сивью-стрит, которая вела к нашему с Хомяком дому.

Джастин сказал:

– Увидимся завтра в школе, ребята.

– Эй, не так быстро, – сказал Хомяк. – На пожар, что ли, спешишь, братан? Что собираешься делать? Может, зайдем к тебе?

Джастин удивился.

– Зачем ко мне заходить?

Хомяк пожал могучими плечами.

– Поиграем.

– Ты раньше таким желанием не горел.

– Ну, друг сердечный, как говорит мой папаня, все когда-то бывает в первый раз. – Он обхватил Джастина за плечи. – Что скажешь?

Джастин стряхнул руку Хомяка и сказал:

– Не знаю, можно ли мне приглашать двух друзей сразу.

– За спрос денег не берут, – нажал на него я.

– Ну… спрошу.

Мы пошли дальше по Главной. Деревья, затенявшие улицу в летнюю пору, уже покрылись оранжевой и красной листвой, напоминая о том, что через месяц – Хеллоуин. Вообще-то о Хеллоуине напоминало все. Тюки сена и стебли сушеной индийской кукурузы украшали крыльцо посудной лавки. В кресле-качалке перед сувенирным магазином сидело пугало. Витрину магазина одежды украшали тыковки с надписью «Осенняя распродажа!».

Мы проходили мимо магазина игрушек, ступеньки которого были завалены разнообразными тыквами, и тут Хомяк замер на месте. Я тоже застыл, мгновенно придя в состояние боеготовности. Про Зверя я почти забыл.

– Вон мисс, – сказал Хомяк, показывая пальцем.

Я поборол искушение хлопнуть его по спине – так он меня напугал. Но он был прав. Впереди по улице, в ту же сторону, что и мы, шла мисс Форрестер. Вьющиеся волосы, фиолетовый пиджак – спутать было невозможно.

– Что это ее занесло так далеко от школы? – добавил Хомяк.

– Наверное, домой идет, как и мы, – предположил Джастин.

– Ты часто видишь учителей не в школе?

Я сразу понял, что он имел в виду. Помню, видел свою учительницу в шестом классе, миссис Карлссон, когда был с мамой в супермаркете. Сэра с женой видел на фестивале на Глостерской набережной, летом, когда только попал в его класс. Всего два случая на моей памяти, когда я сталкивался с кем-то из своих учителей за пределами школы. Приятно было воображать всякую хрень: дескать, ученики расходятся по домам, а учителя превращаются в кучку вурдалаков и всю ночь слоняются по подвалу и учительской, потому что знают: стоит им выйти за территорию школы, и они превратятся в пепел. Но обыденная правда заключалась в том, что большинство из них, скорее всего, жили в Харвиче, Ярмуте или каком-нибудь другом городке, чтобы, выходя из дома, всякий раз не сталкиваться с учениками.

Мисс Форрестер оглянулась, будто слышала, что мы говорим о ней.

Она слегка провела рукой по волосам и пошла дальше.

– Может, притормозим? – предложил я. – Догонять ее особо не хочется.

– А что такого? – возразил Хомяк. – Может, она пригласит нас к себе домой? Позволит посмотреть, как она принимает ванну?

– Размечтался, тупарик.

Мисс остановилась у светофора и нажала на кнопку пешеходного перехода. Она снова оглянулась на нас и отвела взгляд, как бы нас не замечая.

– Почему она все время так делает? – удивился Хомяк.

– Как так? – спросил я.

– Оглядывается на нас.

– Может, она на тебя запала? Может, ей нравятся толстячки?

– Может, она хочет, чтобы ты шлепнул ее по заднице?

– Тише ты! – оборвал я его. Когда заведется, как сейчас, начинает говорить в полный голос. Иногда кажется, что сам не понимает, как трубит. – Услышит.

Мы продолжали идти, постепенно приближаясь. Когда стало ясно, что сейчас мы пройдем мимо нее и надо будет что-то сказать, у меня пересохло во рту. Я прекрасно общаюсь со взрослыми, особенно если это мамы или папы моих друзей, но мисс Форрестер я едва знал, мы не в школе, и она такая симпатичная…

– Привет, мисс! – громко сказал Хомяк и тут же выдал одно из клише своих родителей: – Мы славно поработали и славно отдохнем?

Я вздрогнул. Мисс Форрестер нахмурилась.

– Вы что, мальчики, следите за мной?

Мы все трое замерли. Хомяк и Джастин удивились не меньше моего. Следим? Неужели она думает, что мы шли за ней от самой школы? А что, ей вполне могло такое показаться. С другой стороны, этот район – не ее частная собственность. Куда хотим, туда идем. Она случайно оказалась неподалеку, это же не значит, что мы ее преследуем?

Это обвинение меня разозлило, я уже хотел сказать ей, что мы идем к Джастину в гости, но тут Джастин заговорил первым.

– Мы просто идем домой. Вон ресторан моего отца. – Он указал на захудалый ресторанчик между цветочным магазином и химчисткой. Большая желто-красная вывеска гласила «Обеды у Теда». – Мы живем в квартире на втором этаже.

Недовольное выражение исчезло с лица мисс Форрестер и растеклось розовыми лужицами по ее щекам.

– А-а. Хорошо. Тогда до завтра, мальчики.

Сигнал светофора поменялся на зеленый, и она пересекла Главную улицу.

Хомяк, Джастин и я пошли дальше по нашей стороне улицы и остановились перед «Обедами у Теда». Джастин сказал:

– Подождите здесь, я спрошу, можно ли вам зайти.

Он толкнул дверь ресторана, над которой квакнул колокольчик, и скрылся внутри.

Мы с Хомяком приткнули велосипеды к уличному столбу. Я пристегнул свой замком, а сам краем глаза наблюдал за мисс Форрестер, которая остановилась перед магазином одежды. Я решил, что она хочет туда зайти, но она достала из сумочки ключ и вставила его в дверь рядом со входом в магазин. Открыла ее, шагнула внутрь и закрыла за собой.

– Прикинь, а! – сказал Хомяк у меня за спиной. – Мисс живет прямо через дорогу от Джастина!

Глава 7. Картошка фри

Дверь «Обедов у Теда» открылась. Снова звякнул колокольчик. Появился Джастин и сказал:

– Мама разрешила, заходите.

– Стоп, стоп, стоп, – сказал Хомяк и ткнул Джастина в грудь, не давая ему полностью выйти из ресторана. – Придержи коней, братан. Что же так сразу домой? Разве не надо сначала поздороваться с твоими родителями?

Джастин нахмурился.

– Зачем ты хочешь поздороваться с моими родителями?

– Потому что это будет вежливо.

– Ты не вежливый.

– Он вежливый, когда хочет, – сказал я Джастину. И это была правда. Рядом с чужими родителями Хомяк был похож на подхалима Эдди Хаскелла из сериала. Он так заморочил голову моей маме, что она постоянно говорила мне: «Почему ты не берешь пример с Чака? Он такой милый и воспитанный мальчик». Ага, как же. Может, рассказать ей про журналы «Плейбой», которые он хранил в яме на заднем дворе, или как он подглядывал за своей соседкой – мамой с тремя детьми, – когда та перед сном переодевалась в пижаму?

– Хочешь поздороваться, – сказал ему Джастин, – иди и поздоровайся.

– Так-то лучше, – сказал Хомяк, похлопал Джастина по плечу и проскользнул мимо него в ресторан.

– Я тоже зайду поздороваюсь, – сказал я и вошел за ним.

Похоронное бюро моего отца выглядело и то веселее, чем «Обеды у Теда». Висячие светильники излучали тошнотворно-желтый цвет, узкие стены обшиты панелями из темного дерева, отчего это похожее на пещеру помещение выглядело совсем узким. Но кого это волновало, когда в заведении так шикарно пахло? От аппетитных жирных ароматов жареного мяса и лука у меня потекли слюнки.

Вдоль одной стены тянулась стойка. Перед ней стояли шесть табуретов, оранжевая обивка на сиденьях была порвана, и наружу вылезал желтый поролон. Двое стариков, похожих на древних черепах, сидели рядом и ковырялись в еде на своих тарелках.

Мама Джастина, худющая женщина с большой черной завивкой, стояла у кассового аппарата, проверяя чеки и пересчитывая деньги. Она с любопытством глянула на нас и что-то сказала Джастину по-корейски.

– Привет, миссис Ги, – сказал Хомяк с обезоруживающей улыбкой. – Рад снова вас видеть.

– Привет, миссис Ги, – добавил я.

– Да, да, привет, привет, – сказала она и снова уткнулась в свои чеки.

– Ну что, пойдем? – спросил Джастин.

– Сначала надо с твоим папой поздороваться, – сказал Хомяк. Он направился в конец стойки, где отец Джастина переворачивал толстые говяжьи котлеты на гриле. – Мы славно поработали и славно отдохнем, мистер Ги?

Нахмурившись, отец Джастина спросил:

– Что?

– Здравствуйте, мистер Ги, – сказал я.

– А, здравствуй… а ты?..

– Бен Грейвс. Я был на дне рождения Джастина в марте, и еще вы приглашали меня на ужин в прошлом году.

– Да, да, помню. Ты хороший друг. Джастин, он хороший друг, верно?

Джастин пожал плечами.

– Я тоже хороший друг Джастина, – представился Хомяк. – Чак, помните меня? Я тоже был на дне рождения Джастина. Картошка фри у вас, мистер Ги, просто пальчики оближешь.

– Джастин, иди поиграй с друзьями, – сказал мистер Ги, снова поворачиваясь к грилю.

– Идемте, – сказал Джастин.

Не обращая на него внимания, Хомяк сунул руку в тесный карман вельветовых брюк.

– Раз уж мы здесь, куплю-ка я себе немного картошечки…

– Ты голодный? – спросил Джастин.

– Он всегда голодный, – пояснил я. – Слушай, Тед – это имя твоего отца?

– Нет.

– Тогда кто такой Тед?

Он пожал плечами.

– Хм-м… – Хомяк полез в другой карман. – Где-то у меня были деньги…

Я понял, что, если Джастин не предложит нам картошку фри бесплатно, раскошелиться за нее придется мне. Хомяк мог пообещать отдать мне потом деньги, но я знал – он никогда не отдаст. Всякий раз, когда у него появлялись бабки – а это случалось часто, он получал пять баксов каждые выходные просто ни за что (тяжелая работа была для него анафемой), – он почти все тратил в первый же день на конфеты, книжонки с анекдотами и комиксы. Такие понятия, как «сбережения» и «долги», были ему чужды.

– Сколько стоит маленькая упаковка картошки, Джастин? – спросил я.

– Ну, парни, – сказал Джастин, явно догадавшись, что у нас на уме. Он обратился к отцу по-корейски. Тот что-то ответил и покачал головой. Но потом бросил во фритюрницу черпак наструганной картошки. Масло с шипом взорвалось пузырьками.

– Сейчас папа вам приготовит, – сказал Джастин.

– Вот и молодец! – радостно воскликнул Хомяк и хлопнул Джастина по плечу. – Эй, Бен, у тебя есть четвертак для видеоигры?

– Должен быть у тебя, – сказал я ему. – Ты собирался купить картошку фри, помнишь?

Его губы искривились.

– Да, но я, похоже, оставил деньги дома. В других штанах. Так что скажешь? Есть пара минут, пока картошка жарится.

Мой отец, в отличие от отца Хомяка, мне еженедельное пособие не выдавал. Наверное, хотел, чтобы у меня развилась предпринимательская жилка или что-то в этом роде, поэтому я зарабатывал на свои расходы сам: осенью сгребал листья, зимой убирал снег, летом и весной косил траву. Вкалывал и не просаживал деньги почем зря, несколько баксов имел при себе всегда… и Хомяку это было прекрасно известно.

Я достал из кармана монетку и протянул ему. Он присел на стул возле игрового автомата в дальнем углу ресторана и опустил четвертак в автомат. На экране появилось изображение Чудо-мальчика и его зеленоволосой подружки, потом вспыхнула надпись: «Жмите на кнопку “Старт”. Только один игрок».

Игра началась, мы с Джастином придвинули стулья по обе стороны от автомата и наблюдали, как первобытный дикарь пробирается по лесу, перепрыгивает через препятствия и бросает каменные топорики во врагов на своем пути. Первый раз мы с Хомяком сыграли в эту игру на дне рождения Джастина и, даже потратив почти два доллара, так и не прошли дальше второго уровня. Хомяк и сейчас не продвинулся дальше, потеряв последнюю жизнь, когда спрыгнул с движущегося облака и упал в океан.

Он умолял меня дать ему еще четвертак, пока мигающий сигнал «Продолжить?» давал тридцать секунд на размышление, но я был непреклонен, и тут отец Джастина поставил коробку с картошкой фри на плоскую стеклянную крышку игрового автомата.

Когда отец Джастина скрылся из виду, Хомяк пробормотал:

– А соус?

– Непруха, – сказал Джастин. – Просить у папы соус я не буду.

Я взял бутылку кетчупа с соседнего столика и полил им картошку. Уксус добавлять не стал: Хомяк его терпеть не мог.

Картофель фри был горячим, но так вкусно пах, что мы не стали ждать, пока он остынет. Я сунул кусочек в рот, стараясь держать его зубами, чтобы не обжечь язык. Хомяк не удержался и запихнул в рот сразу три кусочка. Он замахал рукой перед лицом, и мне даже показалось, что из его ушей валит дым, как в мультиках. Наконец он сглотнул и выпалил:

– Господи, Джастерино! Твой отец что, смерти нам желает? Сходи попроси у него три холодных колы!

Джастин хотел сказать ему что-то вроде «не наглей», но тот уже набил полный рот картошки.

Глава 8. Женщина в окне

Уничтожив коробку картошки, мы поблагодарили родителей Джастина и вышли на улицу. Вход в их квартиру был тут же – соседняя дверь. Мы поднялись по крутым ступеням и вошли в комнату, не менее мрачную, чем ресторан. Мебель, бесхитростная и скудная, отличалась от антиквариата в моем доме, в воздухе висел какой-то странный запах. Каждый дом пахнет по-своему. У меня – мастика для пола, старое дерево и вычищенные ковры. У Хомяка в нос бьет запах курева, травки и освежителя воздуха. У Джастина пахло… чем-то неведомым. По крайней мере, так мне показалось тогда. Сегодня я наверняка бы определил эти неведомые запахи: кунжутное масло, рыбный соус, имбирь и прочие корейские пряности.

На модном кожаном диване сидел старик и смотрел телевизор с антенной-усиками. Он повернул голову в нашу сторону, никак не отреагировал и снова уставился в экран.

– Привет, хахл би, – сказал Джастин, скидывая ботинки. Я снял свои тоже.

Старик рассеянно поднял руку.

– Приветик, халби! – произнес Хомяк.

Джастин толкнул его в плечо.

Хомяк нахмурился.

– Что не так?

Покачав головой, Джастин провел нас в свою спаленку и закрыл дверь.

– Что не так? – снова спросил Хомяк, потирая плечо. – Зачем меня пихнул?

– Нечего дедушке грубить.

– Я думал, Халби – это его имя.

– По-корейски это «дедуля».

– Ты же сам назвал его дедулей.

– Потому что он мой дедушка! А ты снимай обувь, когда в дом заходишь.

Хомяк глянул на свои замызганные кроссовки.

– Я обувь не снимаю.

– Это правило!

– Чье правило?

– Моих родителей. А ты у них дома.

– В гробу я видал такое правило! Дурацкое. Снимать не буду. – Он оглядел пустую комнату. – Где твои вещички?

– Какие вещички? – спросил Джастин, недовольно глядя на хомяковские ноги в кроссовках.

– У тебя что, нет своего телика?

– Нету.

– А «Нинтендо»?

– Извини.

– Может, «Сега»?

– Извини.

Хомяк явно расстроился.

– Какого хрена мы тут будем делать?

Джастин пожал плечами.

– Без понятия. Это же ты хотел зайти.

Я спросил:

– А можно попрыгать на родительской постели?

Хомяк нахмурился.

– Чего это тебе в голову взбрело?

– Там матрас водяной. Круто. В прошлый раз Джастин разрешил мне попрыгать.

Хомяк оживился.

– Что скажешь, Джастерино? Можно?

Тот покачал головой.

– Извини.

– Ладно тебе, не будь шлангом! Бену же разрешил.

– Родители шум подняли, когда узнали. Сказали, чтобы больше такого не было.

– Потом простыни приведем в порядок.

– Все равно узнают.

– Уберем постель как следует, не переживай.

– Отстань. Все равно узнают.

Хомяк изысканно выругался и уже собрался объявить об уходе, что Джастина вряд ли бы расстроило.

Я увидел на подоконнике стопку сатирических журналов «Мэд», подошел к окну и взял верхний. Сразу открыл предпоследнюю страницу, два раза согнутую по вертикали. Картинка изображала двух придурков на фоне розового пейзажа. Ниже шла надпись: «Миллионы вроде бы нормальных людей в нашем бесстыдном обществе могут заняться чем угодно. Иногда для секса они выбирают такие объекты, что Купидон упал бы в обморок». Когда я объединил разворот А с разворотом Б, получилась гламурная свинка мисс Пигги.

– «Плейбой» под кроватью, случаем, не припрятал? – спросил Хомяк Джастина.

– Есть карточки «Детки из мусорного ведра», могу показать.

– Сойдет, если мы еще тут поторчим. Поторчим, Бен?

– Чуток, – ответил я.

Джастин открыл ящик стола и вытащил акриловую коробочку, где было около сотни карточек «Деток из мусорного ведра», больше, чем у меня. Джастин передал коробку Хомяку и сказал: только чур карточки не гнуть. Открыв коробку, Хомяк принялся в ней рыться. Я знал, что он ищет: карточку со своим или моим именем.

Джастин нажал клавишу на красном радиокассетнике, и Брайан Джонсон из AC/DC своим скрипучим голосом затянул «Колокола ада». Раньше у меня такая кассета тоже была, но я сменял ее на «Дизель и пыль» австралийской группы «Полночное масло»: помню, уж больно обложка понравилась. Кассета оказалась отличной, особенно «Горящие постели», но тогда мне казалось, что я продешевил. Сейчас я думаю ровно наоборот: там были «Опусти оружие», «Мир фантазий» и «Мертвое сердце», концептуальные вещи на злобу дня, мне, тогдашнему пацану, они были неведомы. Человек задним умом крепок, правда?

Музыка продолжала играть, я листал журналы и наткнулся на короткий комикс «Шпион против шпиона». Начал его «читать», хотя там не было ни единого слова. Я всегда надеялся, что Белый Шпион возьмет верх, и в этом комиксе так и вышло – он одурачил Черного Шпиона, прикинувшись мертвым. И Черный Шпион, отправившись в бар праздновать победу, выпил отравленное вино – бокал наполнил Белый Шпион, надевший маску.

– Согбенный Бен! – вдруг выкрикнул Хомяк. Он швырнул в воздух карточку из колоды «Деток», на которой был изображен какой-то горбатый урод. – Вылитый ты, Бен, – добавил он и заржал на свой манер, закрякал и задребезжал, будто мотор, который не хочет заводиться.

– У него рыжие волосы, – заметил я.

– Зато рожа точь-в-точь. Милашка-уродец.

Я собрался читать журнал дальше, но случайно глянул в окно, выходившее на Главную. И на втором этаже, в окне прямо напротив окна Джастина увидел мисс Форрестер – в одном белье!

Тряхнув головой, я глянул еще раз – не подводит ли меня зрение? Нет, это была мисс, собственной персоной. В черных трусиках и лифчике: похоже, она танцевала… и тут же исчезла из поля зрения.

– Парни! – крикнул я. – Сюда!

Они тут же подскочили ко мне.

– Зверь? – заволновался Хомяк. – Там, внизу?

– Мисс Форрестер! – объявил я, не отрывая глаз от окна. – Голая!

– Ну-ка, сдвинься! – прогудел Хомяк и сунулся носом к стеклу, едва меня не опрокинув. – Не вижу, – воскликнул он в полном отчаянии. – Где она? В каком окне?

– Не пихайся! – крикнул я, отодвигая его плечом и занимая прежнюю позицию. – Второй этаж. Погоди, может, вернется… Вот она!

Мисс Форрестер снова появилась в окне. Она совершенно точно танцевала, руки взлетали в воздух, голова на шее покачивалась.

Мисс оставалась раздетой.

Трусики были совсем узенькие и прикрывали зад весьма условно – это было видно, когда она крутилась. Мне вспомнились трусики на женщине из фильма «Крокодил Дэнди», когда над водой поднялся готовый ее сожрать крокодил. А лифчик подпирал сиськи, прижимал одну к другой, так что они почти вываливались наружу.

– Ну, мать твою перемать… – просвистел Хомяк в полном восторге, будто оказался на вершине оргазма.

– Дай глянуть! – пропищал Джастин и сунул голову между Хомяком и мной. Я знал, что Хомяк не шевельнется, поэтому чуть сдвинулся в сторону. Увидев танцующую в белье мисс, Джастин лихорадочно захихикал.

– Посмотри на эти сиськи! – произнес Хомяк, все еще фальцетом. – Так и скачут…

Я и без его приглашения не мог оторвать глаз от грудей мисс Форрестер. При этом мне было неловко: она ведь не знает, что я на нее смотрю. Было в этом что-то подлое – ведь я сам всегда отчитывал Хомяка, когда он хвастался, мол, видел, как соседка надевает пижаму, – но ничего с собой поделать я не мог. Я просто влюбился.

– Почему она танцует? – спросил Джастин.

– Какая разница? – пролаял Хомяк. – Почти что голая. И это – наша училка! Братцы, у меня встал.

Этот комментарий разрушил очарование, и я отскочил от Хомяка. Джастин тоже.

Внизу хлопнула дверь, и Джастина позвала мама. Он отозвался и схватил Хомяка за ворот рубашки.

– Отойди от окна! Мама идет!

Хомяк откатился от окна. Я увидел, что у него и правда стоит, шорты впереди так и вздулись.

Джастин выпучил глаза.

– Убери сейчас же!

Вспыхнув, Хомяк распустил рубаху, чтобы прикрыть низ живота.

– Я же не могу его взять и выключить!

В дверь Джастина постучали, в комнату сунула голову мама. Она что-то выпалила по-корейски.

Не теряя самообладания, Джастин объяснил:

– Она спрашивает, вы на обед останетесь?

Хомяк кивнул, а я замотал головой. В прошлом году я впервые попал в дом Джастина, и когда меня спросили, останусь ли я обедать, я сразу согласился, решив, что будут чизбургеры, картошка фри, луковые кольца и шоколадные коктейли. Но трапеза оказалась чисто корейской. Все уселись на пол на подушечки и ели с низкого столика. Знакомой едой оказалась лишь большая чашка белого риса, я только его и ел, хотя особой любовью к рису никогда не пылал. А из питья предлагался только холодный чай. Можно сказать, хуже обеда мне есть не доводилось. В придачу после еды дедушка Джастина так рыгнул, что я чуть не свалился на пол. Это он хотел показать, что еда ему понравилась.

– Я… не могу, – сказал я Джастину. – Мама уже готовит обед.

– Откуда знаешь? – усомнился Хомяк. – Ты разве звонил домой?

– Она утром сказала. Макароны с сыром, чтобы к пяти я был дома.

– Так ты тоже не останешься, Хомяк? – с надеждой в голосе спросил Джастин.

– Нет, без Бена не останусь…

Когда мама Джастина ушла, мы снова сгрудились у окна, но мисс Форрестер уже скрылась. Мы несколько минут подождали, но она не появилась, и я сказал:

– Наверное, танец закончился.

– Не беги впереди паровоза, – сказал Хомяк. – Давай еще чуток подождем…

Глава 9. Телефонный звонок

Мы с Хомяком вышли из дома Джастина через пятнадцать минут. Мисс Форрестер к окну так и не вернулась, а Джастину пришлось спуститься в ресторан, помочь родителям с ужином. Хомяк был готов сидеть у окна хоть всю ночь, но Джастин был непреклонен и дал понять: Хомяку пора проваливать. Будь Хомяк виновен в одном из семи смертных грехов, обжорство наверняка заняло бы первое место, но второе, с небольшим отставанием, досталось бы похоти, как вы уже догадались.

Участок Главной возле «Обедов у Теда» – где теперь в этот час забиты все рестораны – был пуст, если не считать двух женщин в кроссовках и лайкровых леггинсах, упражнявшихся в спортивной ходьбе, и мужчины, выгуливавшего шнауцера в собачьей одежке. В отличие от счастливой псины, на мне была только рубашка с длинным рукавом, и я сразу почувствовал холод. Еще не было пяти, до заката не меньше двух часов, но воздух остыл, лишний раз напоминая, что уже октябрь и Хеллоуин не за горами.

Хомяк спросил:

– Не хочешь к ней постучать?

– К кому? – спросил я, прикидываясь дурачком. Мне хотелось домой.

– Да ладно, чувак! Вдруг она так и не оделась. Откроет дверь – а сама в белье.

– Знаешь, кто ты? Извращенец!

– Неужели не хочешь увидеть ее сиськи вблизи, крупным планом?

– Совсем сбрендил.

– Знаю, что хочешь. Давай, чувак, пойдем постучим. Я постучу.

Это было довольно смело с его стороны – обычно дела, которые могут кончиться неприятностью, он перекладывал на меня.

– Не пойдет, – отказался я.

– Пойдет, – возразил он.

– Что ты ей скажешь, Хомяк? Что мы не следили за ней до самого дома, а подглядывали за ней из окна напротив? Вот она обрадуется, чурбан ты безмозглый.

– Можно придумать что-то поумнее…

– Стучать к ней я не буду. – Он хотел что-то возразить, и я тут же добавил: – И ты не будешь. И никто не будет. Ясно?

Мы пошли по домам, размышляя по дороге, почему мисс Форрестер вообще пришло в голову танцевать в нижнем белье.

Хомяк высказал подозрение, что она репетирует для работы в стрип-баре за городом, где, по рассказам его брата, полуголые женщины танцуют на столах. Учителя, мол, зарабатывают не так много, возможно хотят подработать, тем более стажеры. Но я на это не повелся. Просто не мог представить, что мисс Форрестер танцует в одном из таких заведений. Даже не знаю, откуда взялась такая уверенность, ведь я ничего о ней не знал. Она вполне могла подрабатывать стриптизершей. Если на то пошло, даже проституткой. Просто я решил, что это не так. Отчасти потому, что она все-таки учительница, пусть будущая, а это кое-что значит. Но была и другая причина: она не из таких. Да, я ее совсем не знал, но сделать этот вывод все-таки мог – не из таких. К тому же некоторые из отцов школьников вполне могли захаживать в местные стрип-клубы. И что, если кто-то из них ее узнает? Будущую учительницу своего ребенка? В таком городишке, как Чатем, эта новость тут же попадет на первую страницу местной газеты, и мисс вылетит из города быстрее, чем героиня «Алой буквы».

Я все это сказал Хомяку, но он только обозлился. Наверное, ему хотелось, чтобы она была стриптизершей, по крайней мере в его фантазиях, и предложил мне придумать что-нибудь получше. Тогда я сказал ему: мисс Форрестер, скорее всего, танцует, потому что иногда люди танцуют, когда думают, что никто на них не смотрит. Он только хмыкнул и стал развивать другие сценарии со стриптизершами.

Вскоре мы свернули направо, в Библиотечный переулок, названный так в честь публичной библиотеки Элдриджа, стоявшей на углу. Возле дома Хомяка я с ним попрощался.

– До созвона? – спросил он.

– Ясное дело, – ответил я.

Я пошел дальше по улице, толкая велосипед и стараясь не наступать на трещины в тротуаре – этому ритуалу я следовал всегда, когда был один. Потом свернул налево на Сивью-Террас, где на полпути вниз по однополосной дороге стоял наш дом. Это был небольшой дом в стиле Кейп-Код, до боли заурядный, с прихожей и гостиной на первом этаже на манер английских зала и салона. Наверху – три спальни с наклонными потолками, похожие на мансарду. Самая большая принадлежала родителям, а самая маленькая – Бриттани, моей младшей сестре. Но даже после ее смерти мама не выбросила ее вещи и не позволила ни мне, ни братьям занять ее комнату. Так что мы втроем – Ральф на три года младше меня, а Стив на три года младше Ральфа – продолжали делить одну спальню, где было очень тесно: две двухъярусные кровати и один большой комод с девятью ящиками.

Наверное, отцу надоело слушать мои жалобы на такой расклад, потому что тем летом он нанял строителей, которые отремонтировали гараж, поставили настоящие стены, сделали потолок, настелили ковровое покрытие. Теперь у меня появилась своя спальня, и это было круто. Мало того что она была вдвое больше моей старой комнаты – она была полностью в моем распоряжении. Самое приятное – я мог выходить из дома, когда захочу. И у меня был свой ключ от жилья, так что ни Ральф, ни Стив не могли залезть в гараж и пошарить в моих вещах в мое отсутствие.

Я поднялся по подъездной дорожке, прислонил велосипед к дереву и открыл дверь гаража своим ключом. Бросил рюкзак на пол, плюхнулся на кровать и включил телевизор, что стоял на столе у кровати. Телевизор я нашел на лужайке перед домом в конце нашей улицы. Это был день вывоза мусора, и к экрану был приклеен листок бумаги с надписью «Бесплатно!». Я не ожидал, что эта рухлядь будет работать, когда принес ее домой, но она работала, и, в зависимости от погоды и положения антенны, ловила каналы ABC, NBC и CBS.

На одном из этих каналов шел сериал «Шоу Косби». Смотреть мне быстро надоело, и я выключил телевизор. Плюхнулся на спину, сложил руки за головой и уставился на плакат «Кошмар на улице Вязов», который приклеил к потолку. И задумался о сцене с девочкой в ванной, когда когтистая рука Фредди Крюгера выныривает из мыльной пены у нее между ног и утягивает ее в какую-то подводную пещеру или что-то в этом роде. Это было до жути страшно, но и до жути клево, потому что, когда девушка пыталась вырваться на поверхность, мелькали ее сиськи.

А потом я перестал думать о ней, мысли переключились на мисс Форрестер, как она танцует в нижнем белье. Закрыв глаза, я задремал, и мне стало сниться, что мы с Хомяком все-таки постучали в ее дверь. Мисс открыла, на ней была улыбка – и больше почти ничего. Пригласила нас наверх. И давай разгуливать вокруг и что-то там делать – без одежды, будто так и надо. Хомяк спрашивает ее: а вы ванну принимать не будете? А можно нам посмотреть? И та ему отвечает, да, буду, можете смотреть, но только если принесете разрешение от родителей.

Тут сон как-то смялся, потому что Хомяк вдруг оказался в ванной с мисс, а я остался торчать на диване, потому что знал: родители не разрешат мне смотреть, как кто-то принимает ванну, тем более наша учительница… но Хомяку тоже не разрешили бы… тогда откуда такая несправедливость? Почему ему позволили войти в ванную, а мне нет?..

Я открыл глаза. В окно гаража стучала мама. Увидела, как я приподнялся, и сказала:

– Ужинать, Бен.

Я виновато кивнул, как будто она могла подсмотреть мой сон.

Через заднюю дверь я прошел прямо на кухню. Ральф и Стив уже сидели за столом, Ральф со своим трансформером, который превратился в «ламборгини», а Стив – с тремя фигурками из мультика про «Хи-Мена» (включая человека-скунса, который пах мускусом). Мои братья были похожи на меня, но у Ральфа лицо длиннее и уже, а у Стива уши торчком. Еще у меня волосы каштановые, а у них – блондинистые и подстрижены под горшок (мама буквально надевала им на головы горшок и отрезала все, что имело наглость высунуться из-под ободка).

Я уселся напротив них. Справа от меня было место, которое обычно занимала Бриттани. Я почти видел, как она сидит в своем любимом девчачьем платье и расчесывает игрушечным гребешком желтую гриву «Моего маленького пони» или шушукается с розовым медвежонком с радугой на брюшке.

При виде ее пустого стула у меня всегда щемило в груди. Я надеялся, что она на небесах. Очень хотелось в это верить. Но так ли оно на самом деле? Я сомневался, что рай – где-то в облаках, но где еще он может быть? Может, Бриттани просто умерла и ее нигде нет? От этой мысли стало совсем муторно, уж больно она пугала. Выходит, когда-нибудь в будущем я тоже умру и меня нигде не будет? Понять этого я просто не мог и старался лишний раз об этом не думать.

– Что на ужин, мам? – спросил я.

– Макароны с сыром, – недовольно ответила она, и я вспомнил, что с утра она мне это уже сказала. Она стояла перед плитой в застиранных джинсах с высокой талией и синем свитере. Ее волосы, такие же каштановые, как и у меня (бог знает, как Ральф и Стив оказались блондинами – остатки шевелюры на голове нашего отца отдавали рыжиной), были подхвачены оранжевой заколкой в конский хвост.

– С сосисками? – спросил Ральф.

– Как раз их варю, милый.

Меня она «милым» больше не называла. Хотелось верить: причина в том, что я для таких сюсюканий вырос. Но в голове вертелась мысль: мама ко мне охладела, потому что Бриттани погибла из-за меня.

– Где папа? – спросил я.

– Здесь, Бен, – сказал он, входя в распахнутую кухонную дверь. На нем были брюки цвета хаки, а вместо пиджака и галстука, которые он всегда надевал на работу, – гавайская рубашка. Значит, он дома уже некоторое время. У него были пушистые усы, как у человека на коробке «Монополии», только рыжеватые, как и остатки волос на голове.

Он поцеловал маму в щеку, достал из холодильника пиво и сел в конце стола.

– Как дела в школе, парни? – спросил он всех нас одновременно.

Ральф и Стив ответили «Хорошо!», не поднимая глаз от своих игрушек.

– Бен?

– Хорошо, – ответил я, не говорить же ему, что я два раза был наказан.

– Выучил что-то новое?

– Немного математики и истории. А на физкультуре мой друг Гарри запулил мячом прямо в учительницу, она даже расплакалась…

Я осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

– Она? – спросил отец. – А вашего учителя не было?

– Был, просто новая учительница будет за нашим классом наблюдать.

– Наблюдать за вашим классом?

– Она еще не учительница. Только собирается стать…

– Как ее зовут?

– Мисс Форрестер.

– Завтра вечером на родительском собрании будет?

Я пожал плечами. Надеюсь, что нет. А то еще расскажет отцу, что Джастин, Хомяк и я за ней следили. Что, если она видела, как мы смотрели на нее из окна Джастина? И расскажет отцу, что была в белье, а мы за ней подглядывали?

Мама поставила тарелки с макаронами и сыром перед папой и мной, потом вернулась к стойке, взять еще две для моих братьев. Напоследок принесла свою и блюдо с вареными сосисками. Папа велел Ральфу и Стиву убрать игрушки, и мы принялись за еду. Ножом я распилил сосиску на маленькие кусочки и вдавил их в макароны с сыром. Ральф и Стив залили кетчупом все, что было у них на тарелках. Отец ел шумно и запивал пивом. Мама ела неторопливо, потягивая красное вино из полного бокала.

Никто не разговаривал, и это молчание меня раздражало. Над столом будто висела тьма. Раньше, при Бриттани, такого не было никогда. Папа рассказывал анекдоты, мама смеялась, иногда они оставляли радио включенным, и за едой мы слушали «Под давлением» или «Тигровый глаз». Ральф и Стив собачились, но это было лучше, чем полная тишина, а Бриттани что-то бормотала своему «Заботливому мишке» – ей разрешали сажать его за стол, потому что ему тоже надо было поесть. А я просто сидел, слушал и ни о чем особенно не думал.

А сейчас я думал слишком много – и обо всем сразу. Как звякают о тарелки столовые приборы. Как мама никогда не ставит бокал с вином на стол, постоянно держа его в руке, а ест другой. Как отец не смотрит никому в глаза, даже когда спрашивает, как прошел день. И особенно я думал о тишине, которая таилась подо всем этим и вокруг всего этого. Эту тишину я ненавидел. Просто хотелось, чтобы все снова было так, как до смерти Бриттани.

– Бен, принеси еще пива из холодильника, ладно? – попросил меня папа.

– Конечно, пап, – сказал я, вставая и радуясь, что могу быть полезным. Я открыл холодильник и достал бутылку.

Зазвонил телефон.

– Взять трубку? – спросил я. Ни мне, ни братьям не разрешалось подходить к телефону за ужином, но иногда звонили папе.

– Спроси, кто это, – разрешил он.

Я поднял трубку.

– Дом Грейвсов.

– Твой папа дома? – спросил мужской голос.

– Папа, тебя.

– Кто это?

– А кто его спрашивает?

– Скажи, что это шериф Сэндберг.

– Папа? Это шериф…

Отец нахмурил брови. Но потом вытер салфеткой губы, подошел и забрал у меня трубку. Я вернулся к столу и продолжил есть. Но, как и мама, прислушивался к разговору. Мы знали: если звонит шериф, значит, в городе кто-то умер и он хочет, чтобы отец приехал со своим фургоном, забрал тело и отвез в похоронное бюро, оно же городской морг.

Отец закончил разговор словами «сейчас приеду» и повесил трубку. Маме он сказал:

– Надо ненадолго отлучиться. Ужин был на славу.

И вышел из кухни.

Я доел все, что было в тарелке, и мама спросила, хочу ли я еще.

– Нет, спасибо. Я сыт. После школы мы зашли в ресторан Джастина, нас угостили картошкой.

Я думал, мама начнет меня об этом расспрашивать, но она была чем-то озабочена. Я вышел из-за стола, положил свою тарелку в посудомоечную машину и выскользнул через заднюю дверь в холодный черный вечер – хорошо снова быть наедине с самим собой.

Через полчаса позвонил Хомяк.

– Кто-то умер, – сказал я ему.

Хомяк знал, что мой отец – директор похоронного бюро в городе, и сразу понял, что я не шучу.

– Кто? – возбужденно спросил он.

– Не знаю. Отцу позвонил шериф, и он сразу уехал среди ужина.

– Надеюсь, это Ронни.

Прошлой зимой по дороге из школы мы с Хомяком зашли в компьютерный магазин на Главной с остроумным названием «Ремонт компьютеров Ронни», где продавались подержанные детали и игры. Наши рюкзаки были набиты книгами, поэтому мы оставили их у входной двери, а сами пошли смотреть полки со всяким хламом. Ронни, волосатый парень, от которого дурно пахло, увидел наши рюкзаки и принял нас за магазинных воришек. Выругавшись, он высыпал содержимое наших рюкзаков на прилавок. Не обнаружив ничего кроме наших школьных учебников, он все равно выпер нас из магазина и сказал, чтобы ноги нашей там больше не было.

– Вряд ли, – усомнился я. – Ронни еще не старый.

– Может, этого говнюка сбила машина.

– Или один из его компьютеров шибанул его током.

– Или на него упал холодильник. Сдавил его так, что внутренности вылезли наружу, как если наступишь на жука. Блин, вот я бы наступил на него, как на жука.

– Алло? – вдруг раздался робкий голос девочки-подростка.

– Повесь трубку, Стеф! – скомандовал Хомяк младшей сестре.

– Мне надо позвонить Фрэн…

– Обойдешься, поганка. Я раньше тебя взял трубку.

– С кем ты разговариваешь?

– Не твое собачье дело. А ты сгинь, маленькая холера, ясно?

– Сейчас моя очередь! Ты и так весь вечер…

– Ма-а-а-ама! – взвыл Хомяк. – Стеф берет трубку, когда я разговариваю!

Раздался громкий звук, пластик ударился о пластик – кто-то повесил трубку.

– Хомяк? – спросил я, не зная, кто остался на линии.

– Вот зануда, – сказал он. – Спорить готов, она еще слушает. Черт с ней – сыграем в «Королевский поход»?

Мы оба уговорили родителей купить нам приключенческую игру «Королевский квест III». Обычно мы играли в нее сидя рядом, либо у него дома, либо у меня. Но в те доинтернетовские времена мы иногда одновременно запускали игру у себя на компьютерах и играли вместе, обмениваясь репликами по телефону.

Играть мне не хотелось. Хомяк печатал медленно, и мне всегда приходилось ждать, пока он наберет команды. К тому же хотелось побыть одному.

Я сказал:

– Лучше посмотрю телик. Поиграем завтра. Если хочешь, останешься на ночь.

– Как думаешь, сможешь утащить у отца из ящика диск «Ларри в выходном костюме»?

– Не уверен… В прошлый раз он узнал, что мы его брали.

– В этой игре есть сиськи, чувак! Спорить готов, теперь мы на все вопросы насчет возраста ответим правильно – и увидим все самое интересное, что в тот раз пропустили.

– Ага…

– Может, к завтрашнему дню уже узнаем, кто отбросил коньки?

– Да, может…

– А ты отца не спросишь сегодня вечером?

– Он не особо любит чесать языком о своей работе.

– Но спросить-то можно?

– Не знаю. Наверное, можно.

Ни о чем спрашивать отца я не собирался.

– Если нет, спрошу Тома завтра в школе.

Отец Тома был шерифом.

– Хорошая идея. Он точно знает.

– Ладно. А ты сегодня полный отстой, чувак. Я сливаюсь.

– Пока, балбес.

– До встречи, мудозвон.

Я повесил трубку, включил телевизор и посмотрел немного «48 часов». Но мысли мои бродили где-то далеко. Денек у меня выдался еще тот, и хотелось только одного: закрыть глаза и уснуть.

Что я и сделал.

Глава 10. Настоящее

Проснулся я как обычно – в пять утра. Однако вместо того, чтобы устроиться в гостиной с чашечкой кофе и газетами, которые притащил в дом, я принял душ, побрился и приготовил непривычно большой завтрак: яичница с беконом, картофельные оладьи и кекс. Надев мокасины, удобные джинсы и коричневый шерстяной свитер, я вышел из дома к шести тридцати. Сел в свой черный внедорожник, залил полный бак и выехал на трассу I-93. Поездка на юг через Бостон была не сахар, но вскоре я выехал на шоссе Пилигримов, поток машин поредел, и я смог насладиться дорогой. Свобода! Утреннее небо было пасмурным и мрачным, но это лишь подчеркивало октябрьские цвета меняющих окраску деревьев, выстроившихся по краям шоссе.