Читать онлайн Пигмалион. Часть 2

Глава 1. Пешка с именем Габи

Она не утонула в мёде.

Она утонула во мне.

В моих глазах, в моём сердце.

Из дневника Анны Векерле

Девушка сидела на краю кресла, будто боялась, что мягкая подушка поглотит её, лишив опоры. Спина – прямая, напряжённая, как струна, натянутая до предела. Лицо – маска. Взгляд затуманен, устремлён в окно, куда-то в хмурое небо, где над Парижем висели тяжёлые, серые облака.

– Меня зовут Анна Векерле. Это я звонила вам пару дней назад, – произнесла она ровно, поставленным голосом.

Простота её одежды – бежевый свитер, вытертые джинсы, зимние кроссовки – могла бы ввести в заблуждение. Но не тех, кто знал: это не просто вещи. Это униформа богатых. Бренды говорили о статусе шёпотом – как будто не хотели смущать окружающих.

На коленях – элегантная сумка из матовой синей кожи, с молниями из белого золота. Анна нервно теребила её; пальцы раз за разом вонзались в кожу, оставляя следы. Она не замечала – как не замечают, когда от напряжения расчёсывают до крови руки. Или режут ногти. Или себя.

– Если бы вы знали, сколько таких сумок у меня дома, – вдруг сказала она, перехватив взгляд Пьера. В голосе – вызов и самоуничтожающая ирония.

– Это почти коллекция. Свидетели моих… метаний, глубинных страстей. У них даже есть отдельная гардеробная. В Лондоне. Просторная. С панорамным окном.

Она чуть склонила голову, будто задумавшись. Губы тронула горькая усмешка.

– Кто-то расчёсывает кожу. Кто-то режет себя. Кто-то грызёт ногти. А мне – нужны сумки. Не все, конечно.

Пауза. Почти театральная. Потом – чуть тише, с нервным отчаянием:

– Ощущение должно быть правильным. Кожа – живой. Настоящей.

Она подняла взгляд. В нём вспыхнул вызов.

– В Hermès, в Праге, я час перебирала сумки, пока не нашла ту самую. Не модель – ощущение.

Когда заплатила, едва не сорвалась. Попросила не упаковывать. Вышла на улицу – вцепилась в неё ногтями так, что чуть не сломала их.

– Недешёвое развлечение, – заметил Пьер. На его лице промелькнула лёгкая ирония.

Глаза Анны вспыхнули.

– Развлечение? – Она сжала подлокотник кресла. Голос дрогнул, но тут же обрёл прежнюю силу. – Что вы понимаете в этом? Каково это – когда внутри всё кипит, и ты готова чёрту продать душу, лишь бы… Хоть на минуту стало легче. Когда ты часами бродишь по бутикам не за вещью – за ощущением. Как будто от него зависит жизнь.

Деньги? Они ничего не значат, когда у тебя безлимитная карта и отчим – не последний в Forbes.

Пьер развёл руками. Без слов.

Анна выдохнула. Чуть расслабилась. Дыхание стало ровнее.

– Хотя, если честно… отчимом он был мне всего месяц. А ненавижу его уже тридцать лет. Он из России.

Голос её стал тише. Как будто что-то внутри вдруг оборвалось.

– Говорят, месть – это блюдо, которое подают холодным. Но не в моём случае. Я мечтаю подать его тёплым. Прозрачным. С янтарным оттенком и тонким, душистым ароматом. Таким, как тогда… тридцать лет назад.

Пьер молчал. Он знал: надо просто слушать. Не перебивать.

Анна продолжила:

– Моя мама – из поволжских немцев. Семья попала под депортацию в сорок первом. Двадцать четыре часа на сборы. Казахстан. Средняя Азия. Сибирь.

Бабушка рассказывала, как они оказались в Омске. Мама там росла. С детства – лошади, скачки, мечта стать жокеем. Она всегда куда-то спешила. Даже я родилась в спешке – не зная, кто мой отец.

Анна осторожно откинулась на спинку кресла. Сумка по-прежнему была в её руках – сжата так, что костяшки побелели.

– В начале девяностых отчим ещё не был олигархом. Только начинал. Решил… развлечься. Стать конезаводчиком. Выписал пару элитных жеребцов и… жокея. Мою маму.

Я осталась с бабушкой в Омске. Мы говорили только по-немецки.

Она на секунду отвела взгляд.

В глазах мелькнула нежность. Тут же исчезла.

– Через полгода он женился на ней. Я не знаю, что он в ней нашёл. Она была… слишком жёсткая. Для семьи. Работа – всегда на первом месте. Такие изнашиваются быстро.

Я должна была переехать к ним, на Кузбасс. Но не успела.

Пауза. Вдох. Выдох – резкий, обрывистый.

– Маму убили. Покушение. Пуля в голову. Мгновенная смерть. Он выжил. С множественными ранениями. Через месяц прислал за мной свою сестру. Мне было семь лет. Может, чуть больше. Но я помню всё.

Пьер перевёл взгляд на её руки. Она всё ещё сжимала сумку – будто это была не кожа, а ручка двери в детство. Запертой.

Голос стал почти механическим. Репетиция боли.

– Смерть мамы… я пережила легко. Или мне казалось. Она всегда была где-то. Уезжала. Возвращалась. А потом – просто… не вернулась.

Анна замолчала. Но Пьер знал: это не конец. Это – только вдох перед следующим рывком.

– В тот день я была на конюшне. С собой взяла рыжего котёнка. Габи, – сказала Анна, и уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. – Подарок от сестры отчима. Мы быстро подружились. Габи заменил мне всех. И маму, и бабушку.

Она помолчала, затем взглянула на Пьера.

– Кстати, знаете, что означает имя Габи?

– Признаюсь, не задумывался, – Пьер изобразил лёгкое удивление.

– Оно еврейского происхождения. «Бог – моя сила». По крайней мере, я где-то это прочла. Так вот… она действительно была моей силой. Моим другом. Даже больше. А потом случилось это.

Она отвела взгляд. Лицо помрачнело.

– Рядом с конюшней была веранда. На перилах – женское седло. Натуральная кожа. Помню, я прислонилась к нему спиной. Было лето. Стрекотали кузнечики, воздух дрожал от стрекоз, пахло скошенной травой. На скамейке – эмалированное ведро с липовым мёдом. Пасечник принёс. Поверх – марля, от мух.

Дыхание Анны стало громче. Голос – тише.

– И тут Габи вырвалась из моих рук. Прыгнула к ведру – за мухой. Когти сорвали марлю. Мёд остался открытым.

И тут… зычный, грубый голос отчима.

Она вскрикнула, подражая:

– «Ты что это удумала?!»

Я не знала, кому он это: ей или мне. Я замерла. А Габи… рванулась к двери. Хотела промчаться между ног отчима.

Он пнул её. Как мяч.

Анна на миг замолчала. Потом – почти шёпотом:

– Она пролетела через всю веранду. Лапы растопырены. Прямо в ведро. Дёрнулась. Замерла. Начала тонуть. В мёде.

Её голос сломался, но она продолжила:

– Габи смотрела мне в глаза. До последнего. Конечно, я могла её спасти. Один шаг. Один…

Пальцы Анны сцепились на коленях.

– Я хотела. Но он прорычал: «Стоять». И снова, громче: «Стоять!» Мои ноги приросли к полу. Я вцепилась в седло. Ногти сломались до крови. Мне казалось, я вонзила их в его лицо.

Несколько слёз скатились по её щекам.

– «Думаю, ты усвоила урок», – сказал он. Взял за запястья. Посмотрел на пальцы. Ни слова. Позвал водителя. Отвезли к его сестре. Через два дня – обратно в Омск. К бабушке.

Анна замерла. Лицо стало пустым.

– Какой урок он имел в виду – я не поняла. С тех пор, когда начинается паника, мои пальцы ищут кожу. Натуральную. Чтобы вцепиться. Порвать. Это стало реже. Но не исчезло. Жертва не всегда тот, кто погиб. Иногда – это тот, кто осталась.

Пауза. Потом – как выстрел:

– А недавно мне сообщили, что отчима убили.

Она рассмеялась. Пусто.

– Ох как я рыдала! «Почему?!» – кричала. – «Почему это сделала не я?!»

Анна шумно выдохнула. Как будто сбросила с плеч что-то тяжёлое.

Пьер молчал. Долго смотрел на неё, пока она вытирала щеки платком.

Её история звучала слишком точно, слишком по-писательски. И всё же… его что-то в ней держало. Пьер невольно втягивался в эту историю, словно детектив, стремящийся разгадать её тайны. Он чувствовал, что что-то в её словах не сходится.

Желание написать книгу – яркую, болезненную, успешную – перевешивало скепсис, не позволяя ему просто проигнорировать её приход. Интуиция подсказывала: история Анны может стать именно тем, что ему нужно.

Да и, чего греха таить, последнее время его писательская карьера буксовала, и ему был необходим громкий проект.

Он взглянул на часы и, словно по сценарию, хладнокровно произнёс:

– Госпожа Анна. Я слушаю вас уже около часа. История, конечно, впечатляющая. Болезненная. Но, простите за откровенность… Для писателя детективов – довольно обыденный сюжет.

Анна чуть замешкалась. Затем кивнула – будто вернулась в реальность.

– Я не дура. Всё понимаю. Но писатель – вы, а не я. Пофантазируйте. Придумайте.

– Хорошо. После той истории с котёнком – каковы были ваши отношения с отчимом? Он же не удочерил вас? По сути, вы для него были чужим человеком. Он мог просто исчезнуть из вашей жизни. Так? – Пьер решил углубиться, чтобы найти хоть какую-то зацепку для сюжета.

– Так и не так, – ответила Анна. – Мог исчезнуть. Но остался. Мне казалось, он пытался просто откупиться от меня. Хотя… может, я мнительная. Возможно, он забыл эту историю, но я – нет.

– Откупиться? Чем?

Анна отвела взгляд.

– Не сегодня. Устала. Давайте так. Я вернусь через через несколько дней. Принесу записи, дневники. А вы – напишете. Не только об этом. За тридцать лет много чего было. Но в книге я хочу… отомстить. Раз не успела при его жизни.

Пьер усмехнулся. Голос стал мягче.

– Тридцать лет прошло. Вы пользовались его деньгами. Поддерживали контакт. Почему не отомстили раньше?

– Вы писатель. Вот и решайте почему. Почему даже сейчас эта история не даёт мне покоя.

Пьер наклонился вперёд.

– По-вашему, это моя задача – искать ответы?

Анна посмотрела прямо в глаза. Взгляд – твёрдый.

– Не ищите. Пишите. Не обо мне – о нём. Пусть он станет героем.

– Вы уверены? – переспросил Пьер, чуть приподняв бровь.

– Думаю, это неважно, – устало покачала головой Анна. – Мне важен финал. Трагический финал его жизни. Пусть он умрёт так же, как мой котёнок Габи.

Пьер усмехнулся, но его улыбка не выглядела дружелюбной. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Прекрасно, – с тихой насмешкой произнёс он. – Значит, я должен написать про месть, замаскированную под правду? Красивую, страшную, убедительную?

– Именно, – спокойно ответила Анна. – Или не справитесь?

– С чем? С финалом? Написать, как он, словно ваш котёнок, утонул в ванне с мёдом? Или в чане на медовом заводе? Или как падчерица месяц кормила его одним мёдом, пока он не превратился в гигантскую пчелу? Фантастика подойдёт?

Он рассмеялся, налил воды.

– Ладно. Разберёмся. Это будет дорого.

– Я не искала дешёвого автора.

– Тогда встретимся через несколько дней. – Пьер поднялся и прошёлся по кабинету. – Захватите дневники, фотографии. Всё, что посчитаете важным. Вот моя визитка. Созвонимся. А я пока подумаю, определюсь со структурой книги. Это будет психологический триллер или детектив.

– Блиц – детектив. – Голос Анны был холоден. – Ваш гонорар зависит не только от содержания, но и от времени.

– Договорились. Созвонимся. Вот визитка. Аванс – через моего секретаря.

Она поднялась. Направилась к двери.

Проводив взглядом свою странную гостью, Пьер всё же не удержался и спросил, будто невзначай:

– Госпожа Анна, вы так и не сказали, как фамилия вашего загадочного отчима? Если это, конечно, не секрет.

Анна остановилась у двери. Казалось, на мгновение её сознание вновь провалилось в какое-то далёкое, тёмное воспоминание. Затем она повернулась к Пьеру, и в её глазах появилось нечто тревожное, но голос оставался твёрдым и ровным:

– Нилин. Его фамилия Нилин. Александр Николаевич.

Она сделала паузу, будто обдумывая, стоит ли говорить дальше. Пальцы её сжали край перчатки. Голос понизился:

– И… ещё. Думаю, вам стоит знать. Он не только умер. Он… воскрес.

Пьер напрягся. – Что?

Не так давно, он слышал эту фамилию от своего приятеля, адвоката Пуатье.

– Два дня назад узнала. Нужно проверить. Но похоже…Смерть была инсценировкой.

Её слова повисли в воздухе, как раскат далёкого грома перед бурей.

Пьер внимательно посмотрел на неё, но не стал задавать вопросов. Что-то в её лице говорило, что она не скажет больше ни слова. Не сейчас.

Он молчал, позволяя тишине сделать своё дело. Не спугнуть её – вот что было важно. Он знал: если Анна вернётся, она расскажет всё. А если не вернётся… значит, его ждёт история, куда более жуткая, чем он мог предположить.

Он не стал спрашивать. Она – не стала объяснять.

Все роли были определены.

Остался вопрос – кто ещё читал сценарий? И кто режиссер?

– Если получится, я принесу видео. И документы. А вы… подготовьте соглашение о конфиденциальности.

– Разумеется. Пришлю на почту. И ещё. Вы обращались в полицию?

– Думаю, это… неразумно. И небезопасно.

Она медленно пошла к выходу. Закинула ремень сумки на плечо.

Она ещё не знала, правильно ли поступила.

Но знала: пути назад уже нет.

Анна вышла из офиса Пьера Мореля в состоянии, близком к панике.

– Дура, – прошептала она себе под нос. – Полная дура.

Ноги сами несли её по улице. Воздух резал лёгкие. Она пыталась отдышаться – но всё сжималось внутри.

– Зачем я это всё сказала? Зачем столько откровений?

Остановилась на углу, вцепившись пальцами в ремень сумки. Сердце стучало в висках.

– Это всё он, – вспыхнула мысль. – Эрих.

В голове раздался его голос:

«Пьер Морель – твой шанс. Играй на его интересе. Предложи щедрое вознаграждение. Но не спеши. И будь осторожна».

– Осторожна, – с горечью повторила она вслух.

Он появился в её жизни почти случайно. Почти – но не совсем.

Лёгкий, уверенный, без стука. Как будто вернулся туда, где его давно ждали. В нём удивительно сочетались свобода и контроль: богемность – с дисциплиной, художественность – с холодным расчётом.

Эрих не вёл – направлял. Не обсуждал – программировал. Он видел мир как шахматист: заранее знал, где будет конец партии.

Он называл её «живым парадоксом».

– Ты плаваешь в океане прошлого, – сказал он однажды, задумчиво разглядывая её тело после спонтанного секса, – но отказываешься признать, что тонешь. Как твой котёнок из детства.

Она тогда не ответила. Но слова застряли. И всплывали – как сейчас.

– Я для тебя просто игрушка? Натурщица? – бросила она однажды, нахмурившись.

Он лениво поднял взгляд.

– Это уже много.

Сказано было без тени эмоций.

В тот вечер он сидел в старинном кресле. Расстёгнутые джинсы, голый торс, на плечах – генеральский китель люфтваффе.

– Зов предков, – пояснил он, поймав её немой вопрос. – Надо помнить, кто мы, откуда, и зачем мы здесь. На этой планете, заполненной биомусором.

Она помнила, как в тот момент по спине пробежал холод.

Её передёрнуло. Тогда – и теперь, в воспоминании.

Анна знала, он связан с ультраправыми. Не в уличном смысле – в стратегическом.

– Мы спящая ячейка. Ждём, когда партия достигнет пика популярности, затем перехватим управление. Сейчас нас называют ультраправыми – смешно. Когда мы придём к власти, мир узнает, что значит быть ультраправым.

Он говорил это спокойно. Буднично. Словно обсуждал прогноз погоды.

– Где-то я уже это слышала, – саркастично заметила Анна.

Но осеклась, встретив его взгляд.

Холодный. Жёсткий. Пронзающий.

Она не разделяла его убеждений. Но рядом с ним чувствовала себя в безопасности. Ему не нужно было повышать голос, не нужно было угрожать – его спокойствие вселяло уверенность. Будто ничто и никто не могло его выбить из равновесия. Ни угроза, ни хаос, ни сама реальность. У Эриха не было сомнений. И она, рядом с ним, теряла свои.

И порой, в такие моменты, она ловила себя на страшной мысли: она доверяет ему больше, чем себе.

– Тебе нужно завоевать доверие Мореля, – сказал он однажды, не отрывая взгляда от книги. – Этот писатель должен проникнуться игрой вокруг Нилина, втянуться в неё. Дозируй информацию. Не спеши.

– Почему? – спросила она. – Почему всё так сложно? Нам это зачем?

– Узнаешь. Когда будет нужно.

Спокойно. Ровно. Без взгляда. Без обоснований.

– Ты решишь свои проблемы. Я – свои.

Эти слова звучали в голове, когда она сидела напротив Пьера. Когда делала паузы, подбирая слова. Когда смотрела, как он пьёт кофе, записывает, улыбается.

И сейчас, когда она вышла на улицу – всё ещё была внутри этой игры. Уже не наблюдатель. Игрок.

А может, и не игрок вовсе.

Может, просто фигура.

Жертвенная.

Глава 2. История, которую не закрыли

Он не умер. Он просто вышел из кадра.

Из размышлений Жюли

Для Жюли, помощницы адвоката Жан-Мишеля Пуатье, было правилом: если шеф сидит, откинувшись в кресле, с ногами на столе и лениво перебирает сигару – беспокоить его в такие моменты было себе дороже.

Он не сказал, зачем вызвал её. В этом офисе они бывали редко. Жан использовал его всего в двух случаях: либо чтобы изолироваться и погрузиться в очередной клиентский кейс, либо для встреч, требующих повышенной конфиденциальности.

Жюли молча зашла, махнула ему рукой и устроилась на диване, скинув ботинки и поджав под себя ноги. Она невольно посмотрела на подошвы его туфель – они были стёрты, как будто он прошёл по грубому асфальту.

– Когда он только успевает? – подумала она. – Он же почти не ходит пешком. Может, купить ему наклейки? Всё-таки зима, хоть и тёплая.

Взгляд её скользнул к журнальному столику.

На нём стоял декантер с тёмно-рубиновым вином и два безупречно чистых бокала.

– Приятель из Севильи передал, – заметил Жан, перехватив её внимание. – В холодильнике – отменный хамон, Ibérico de Bellota. Нарежь, будь добра. И дыньку туда же. Обед, похоже, опять отменяется. Одна история обозначилась. Нужно решить, вникать или нет. Хотя, похоже, выбора особого нет.

– Ты же хотел в Тоскану. Отдохнуть. А потом – Рим, Пигмалион, архивы. В Москве тебе вроде бы передали недостающие документы…

– Придётся отложить, – глухо сказал Жан и ещё глубже осел в кресле, устремив взгляд в потолок.

Мысли путались. В висках пульсировало, как от недосыпа или затянувшегося похмелья. Он всё ещё не мог переварить то, что только что услышал.

Телефонный звонок от Пьера Мореля выбил его из колеи. Писатель почти никогда не звонил без причины. А сейчас – позвонил.

– Послушай, Жан, – без предисловий начал Пьер. В голосе звучало что-то настороженное, непривычно сдержанное. – Ты недавно говорил, что твоего клиента отравили в Амстердаме. Если не ошибаюсь, фамилия была Нилин?

Жан напрягся.

– Было такое, – медленно ответил он, мысленно перебирая возможные причины этого вопроса.

– А фамилия Векерле? Анна Векерле. Что-нибудь говорит?

– Нет. Впервые слышу, – в голосе проскользнула тень раздражения. – Может, объяснишь, откуда вдруг интерес к покойному Нилину? И кто такая Анна?

На том конце провода повисла тишина. Жан почувствовал, как Пьер колеблется: готов выложить всё, но что-то его удерживает. Это было не в его духе. Жан не торопил. Просто ждал.

Пауза затянулась. Затем, шёпот Пьера:

– Похоже, Нилин не погиб. Он жив.

Время будто остановилось.

Жан не сразу осознал смысл этих слов. Первый порыв – рассмеяться, сказать, что это чушь. Люди не возвращаются с того света. Но он сдержался.

Пальцы сами собой сжались в кулак.

– На чём основаны твои предположения? – спросил он. Голос был спокойно-ровный. Слишком спокойно.

– Без обид, Жан. Пока сказать не могу. Может, через пару дней.

Жан глубоко вдохнул, выровняв дыхание. Внутри всё сжималось в тугой, холодный узел.

– Как знаешь, – произнёс он, скрывая напряжение. – В любом случае, спасибо, что позвонил. Я поищу информацию по своим каналам. У меня до сих пор висят документы по его наследству. Так что твой звонок для меня крайне важен. Не пропадай. Я готов подъехать в любой момент.

– Договорились, – коротко бросил Пьер и отключился.

Жан ещё несколько секунд держал телефон у уха, слушая пустоту. Нилин. Жив. Эти два слова вращались в голове, не находя опоры.

Ошибка? Иллюзия? Или чья-то виртуозная постановка?

Он не знал, кто режиссёр этой пьесы, но чувствовал: из этой истории просто так уже не выйти.

– Жан! Хамон ждёт! – голос Жюли, звонкий, озорной, вырвал его из размышлений.

Он вздрогнул, как человек, вернувшийся из глубины.

После разговора с Пьером реальность казалась ещё тревожнее.

Жан глубоко вздохнул, потёр ладони и перевёл взгляд на неё.

– Melón con jamón, señor, – объявила Жюли, стоя у стола с ножом в руке. В глазах – лукавое озорство, в улыбке – намёк на беспечность.

– Она точно не создана для кабинетной тишины. – подумал он. – И слава богу. Кто-то же должен напоминать, что жизнь – это ещё и вкус дыни.

Он поднялся, расправил плечи и подошёл к столу. Вино. Хамон. Дразнящий голос Жюли.

– ¡Salud y buen provecho! – произнёс Жан, наполняя бокалы. – За приятный день и хорошее настроение.

Жюли, пригубив вино, провела ладонью в воздухе, будто ловя след духов.

– Аромат всё ещё витает, – задумчиво сказала она. – Кто она? Загадочная незнакомка. И какую дурную весть она принесла в столь ранний час?

Жан усмехнулся, накручивая на вилку тонкий ломтик хамона.

– Ревнуешь? Она передала не дурную весть, а вино и хамон от моего приятеля. А вот дурную весть сообщил Пьер. Хотя… как сказать. Возможно, она вовсе не дурная.

– Писатель? Тот, с которым ты бьёшься на палках? Бодзюцу, да?

– Не упрощай, – усмехнулся Жан. – Пьер – отличный малый. И довольно известный писатель. Иногда я подкидываю ему сюжеты. Сегодня он отплатил тем же. Сообщил нечто… значительное.

– И что же поведал нам этот рыцарь пера и кинжала? – в голосе Жюли теперь звучало искреннее любопытство.

Жан откинулся на спинку, смакуя дыню и глоток вина. В глазах его мелькнула тень.

– Говорит, наш старый знакомый Нилин… воскрес.

Жюли резко поставила бокал, её глаза сузились.

– Воистину? – хохотнула она, но тут же замерла. – Ты шутишь? Жан, не шути так. Знаешь, кто главный подозреваемый в его убийстве?

Жан отложил вилку, иронично взглянув на нее.

– И кто же?

– Я, Жан, – голос её был ровным, почти безэмоциональным, но пальцы побелели. – Есть версия, что это я его отравила.

Он чуть склонил голову, изучая её лицо.

– А это не так? – спросил он с полунасмешкой. В голосе – коварная смесь шутки и интереса.

Глаза Жюли вспыхнули. Она резко вскочила, отодвинув стул.

– Не испытывай моё терпение, Жан! – в голосе прорезалась сталь. – Если не хочешь, чтобы я тут всё разнесла – заканчивай.

Она начала шагать по кабинету, растирая виски, как будто пыталась стереть мысли. Потом остановилась и уставилась ему прямо в глаза.

– Он жив, Жан. Нилин действительно жив.

Жан не шелохнулся.

– Где?

– Испания. Я его вижу. Рядом с Барселоной. Севернее. Маленький прибрежный городок.

– Карта, – коротко бросил Жан. – Открывай Google Maps.

Она подвинула ноутбук, вбила запрос. Наклонилась над экраном, уверенно ткнула пальцем:

– Вот. Льорет-де-Мар.

Повисла тишина. Только вентилятор ноутбука шелестел в настороженной комнате.

Жюли снова села, скрестив ноги. Вся в себе, но явно довольная.

– Ну что, молчим, месье? Потеряли дар речи? – она приподняла бровь. – В таких случаях, кажется, полагается говорить: «О, милая, ты само очарование! Что бы я делал без тебя!»

Жан вздохнул и, едва заметно улыбнувшись, повторил почти покорно:

– О, милая. Ты само очарование. Что бы я делал без тебя.

– Бла-бла-бла… – фыркнула Жюли. – С такими интонациями даже заупокойные не читают. Или ты думаешь, я всё это выдумала?

Она наклонилась ближе. В её взгляде появилась хищная решимость.

– Ладно. Расскажу, с кем имеешь дело.

Жюли взяла бокал, медленно покрутила вино, глядя, как оно стекает по стеклу.

– Помнишь, месяца три-четыре назад ты случайно – или «не случайно» – показал мне мой эпикриз?

Жан напрягся, но не ответил.

– Тот самый. Из клиники в Альпах. Я не спрашивала, как он попал к тебе и зачем ты мне его показал. Подумала: обычная проверка. Стандартная процедура перед тем, как доверить человеку доступ к делам.

Она сделала глоток и, почти не меняя интонации, добавила:

– Сейчас думаю – не случайно. Будь добр, налей ещё.

Жан молча наполнил её бокал. Он не сводил с неё глаз.

– Клиника в Альпах. Управляет ею милейший доктор Бернард. Как-то раз туда и нагрянула полиция – искали пропавшего туриста. Я увидела фото, ткнула пальцем в карту и сказала: «Он там».

– И нашли? – Жан впервые чуть расслабился, уголок губ дёрнулся.

Жюли гордо вскинула подбородок:

– Нашли. Доктор Бернард потом лично звонил. Благодарил. Вот так-то. Я такая. Цени это.

Она провела пальцем по краю бокала, задумчиво глядя на вино.

– Мой дар – моя тайна. Поэтому мне несложно почувствовать, где Нилин. Я вижу его, Жан. Как живого. Хотела рассказать тебе ещё в Москве. Не стала. Меня и так считают странной. А против газетной хроники – мои слова звучали бы как бред.

Она вдруг посерьёзнела. Глаза потемнели.

– В какую историю мы влипли, Жан? – тихо спросила она. – Ты сам понимаешь, что происходит?

Жан поставил бокал на стол. Версии всплывали одна за другой, но ни одна не собиралась в ясную картину.

– Допустим, он жив, – сказала Жюли, глядя прямо в него. – Тогда всё – инсценировка? Отравление, труп, кремация?

– Вполне возможно, – ответил он. – Я не видел тело, не читал отчёт. Всё, что у меня есть – слова Романова, копии документов, фотографии. Это можно подделать. Вопрос – кто за этим стоит?

Он провёл ладонью по лицу, словно стирая накопившуюся усталость.

– Нилин говорил, что за ним следят. Что он стал неудобен. Возможно, он сам инициировал исчезновение. Но без участия спецслужб – такое не провернуть.

Жан замолчал. Мысли путались. Рука привычно потянулась к бокалу, но пить не стал.

– По сути, жив он или мёртв – сейчас не имеет значения. Будем работать в рамках наследственного дела. Остальное – по ходу.

Жюли подняла глаза, в голосе – недоверие, будто она ждала удара:

– Пьер сказал, откуда у него эта информация?

– По телефону – нет, – Жан открыл смартфон, добавил яркость. – Похоже, проверял факты. Но потом прислал сообщение. Он бегло пробежал глазами по тексту.

– Пишет, что источник – некая Анна Векерле. Падчерица Нилина.

Жюли напряглась.

– Раньше слышал это имя? Нилин или Романов – упоминали её?

– Ни разу. – Жан, колеблясь, сделал паузу. – Послушай, что он пишет.

Жюли придвинулась ближе, пальцы вцепились в край стола.

– Вся во внимании.

Жан, глядя в экран, прочитал: "Если Анна Векерле – та, за кого себя выдаёт, то она может быть родственницей штандартенфюрера СС Хильмара Векерле. Однокурсник Гиммлера. По его рекомендации стал первым комендантом Дахау в 1933-м.»

– Пока, – добавил Жан, – доказательств связи с Нилиным нет.

Жюли медленно откинулась в кресле, скрестила руки.

– Здравствуй, приехали, – протянула она. – А у меня прадед воевал в Сопротивлении. Охотился за такими, как Векерле. Красивое совпадение, да?

Жан чуть усмехнулся.

– Вот ещё. Хильмар Векерле был сыном нотариуса. Перед войной – уже офицер танковой дивизии «Викинг». Погиб рано, в 41-м под Львовом.

Жюли нахмурилась.

– Жена? Дети?

– Жена была. Эльфрида Векерле. О детях – ничего не слышно. Пьер, конечно, приукрасил: описал судьбу вдовы как роман с элементами драмы.

– И?

– После смерти мужа Эльфрида перебралась к какому-то Иоганну Герцогу. Без траура. Гиммлер узнал. И – лично отправил Герцога в концлагерь.

Жюли покачала головой.

– Ай-ай-ай… Страсти. Как в опере.

Она постучала ногтем по бокалу. Потом, вдруг, тихо запела, с лёгкой иронией:

Жан слегка приподнял голову.

– Вагнер?

Жюли улыбнулась уголком губ.

– Любишь его музыку, Жан?

– Слушаю иногда. Не фанатею.

– Ох уж эти твои предрассудки, – усмехнулась она, прикрыв глаза. – Сдаётся мне, ты смотришь на Вагнера через призму его репутации, антисемитизма. Признайся, я права?

Жан вздохнул.

– Есть такое. Его творчество – не просто музыка.

Это контроль над эмоциями. Манипуляция.

– А ещё – мистический портал, – сказала Жюли, уже тише. – Его оперы открывают врата туда, где логики нет. Работают только символы и тени. Где звучит правда, которую невозможно сказать словами.

Он не ответил. Повисла напряжённая тишина.

Жан обошёл кресло, положил руки на плечи Жюли. Они были как натянутая струна.

– Береги себя, Жан, – прошептала она, почти беззвучно, прижимаясь щекой к его руке. В голосе – усталость и странное тепло. – Это дело… оно опасное. Я чувствую.

– Мы в игре? – тихо спросил он.

Она откинула голову, посмотрела ему в глаза – и чуть усмехнулась.

– Ты же уже все решил. А я… как всегда, за тобой. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Пока дышим – в игре.

– Тогда послушай, что у нас есть по этому делу, – начал Жан. – Месяц назад, когда мы были в Москве…

– Когда ты оставил меня одну в этом чужом городе, – перебила Жюли, иронично вскинув бровь.

– Не начинай. Если хочешь это обсудить – не сейчас, – голос Жана стал жёстче.

– Так вот. У меня тогда состоялась встреча с Павлом Романовым, зятем Нилина. У них совместный бизнес в Амстердаме – компания GeneFlow BV. Доли – поровну.

– Это ты про ту оранжерею с розарием? Где ещё лаборатория и биобанк редких растений? – уточнила Жюли, оживившись.

– Да, она. Но сейчас важнее другое. У нас с Романовым договор: до оглашения завещания я представляю его интересы. Более того, я должен инициировать собрание акционеров и назначить нового директора вместо Эммы Хассельрот. Сейчас она управляет компанией.

– Завещание видел? Есть копия? – Жюли моментально посерьёзнела.

– Нет. Даже не уверен, что оно существует в единственном варианте. С его стилем жизни и бизнесом в разных юрисдикциях – их может быть несколько. У меня только визитка нотариуса из Амстердама.

Жан протянул карточку. Жюли взяла её, мельком глянув.

– Эмма утверждает, что по завещанию Нилин передал ей свой пакет акций. Это мне сообщил Романов. Он дал ей мои контакты, но сама Эмма пока на связь не выходила.

– И как теперь быть? – Жюли задумалась, сжав губы.

– Не спешить, но и не упускать. Слишком уж много ряби на воде. Если Нилин действительно жив – надо быть на шаг впереди. Я попрошу Пьера устроить мне встречу с этой Анной Векерле. Посмотрим, что она скажет. И что у неё есть – видео, документы, свидетельства?

– Для меня это особенно важно, – сказала Жюли уже тише. – Неуютно жить в ожидании ордера Интерпола. Жаль, что его кремировали. Экспертизу не проведёшь.

– Угу. Хотя, – Жан задумался. – Романов обмолвился, что Эмма по просьбе Нилина сохранила его сердце. Хранится в жидком азоте.

Жюли удивленно:

– Заморозили… сердце? – она закусила губу. – Как у королевы Марго. Только не голова, а сердце.

– О да, – сухо подтвердил Жан. – Современные некромантии.

Жюли вздохнула и прошептала:

– Вокруг нас такие страсти, а мы, как дежурные по чужой драмме, проживаем не свою жизнь.

– Это старая история, – усмехнулся Жан. – Как каторжник и надзиратель, просто в разных костюмах.

Он поднялся с кресла, хлопнул в ладони.

– Ладно. Думаю, ты права. Не время сидеть в Париже и гадать: жив, мёртв… воскрес. Это не нуар, а просто одно из наследственных дел.

Он улыбнулся, будто предвкушая.

– Предлагаю: летим в Рим. Отдохнём, погуляем и… заодно навестим Театинцев. Проверим, работает ли ещё верительная грамота от папы Павла IV.

– Почти как отпуск, только с налётом инквизиции, – усмехнулась Жюли. – Кто-то очень изящно умеет совмещать дело с удовольствием.

– С тебя билеты и отель, – весело бросил Жан.

Жюли театрально всплеснула руками.

– Ах, Жан, ты великий мастер делегирования! Без меня ты пропал бы где-то между терминалами и пересадками.

– Вот потому и держу тебя рядом. А я пока напишу письмо Отцу-Генералу – девяносто третьему по счёту, между прочим. Преподобному Сальвадору Родеа Гонсалесу. Попрошу организовать встречу с его доверенным лицом в Риме.

Жан раскрыл MacBook и начал строчить.

Жюли, наблюдая за ним, сдерживала улыбку.

– Мне бы твою сосредоточенность…

– А мне бы твою способность планировать маршруты и искать прямые рейсы через три континента, – отозвался он, не отрываясь от экрана.

Через пару минут Жан откинулся на спинку кресла.

– Всё, отправил. Теперь – на волю Провидения. Или меня примут за сумасшедшего, или откликнутся. Надеюсь, выберут второй вариант.

Жюли посмотрела на него лукаво.

– Ты так легко выговорил это имя… Ты его лично знаешь?

Жан с невозмутимым видом:

– Конечно. Мы ужинаем каждую пятницу. Вино, свечи, немного тайн Ватикана.

– Жан…

– Ладно. Вся информация на сайте ордена. С адресом почты. Просто написал.

– И ты правда думаешь, что он прочитает?

– Любопытство – великая сила.

– Покажи, что ты там настрочил. Надеюсь, не "Avē, Отче, мы грядём?»

– Какие у меня могут быть секреты от тебя?

Он встал и уступил кресло.

– А я пока заварю кофе.

– Мило. Без нормального латте я не сдвинусь.

Жан усмехнулся, а Жюли уже припала к экрану.

– Ладно, читаю. Вслух. Чтобы ты прочувствовал глубину собственной дипломатии. Так…

Ваше Высокопреподобие, Отец-Генерал Сальвадор Родеа Гонсалес,

Позвольте обратиться к Вам с почтением и искренним уважением.

Меня зовут Жан-Мишель Пуатье, я адвокат и член братства Пигмалион. Недавно в моё распоряжение попал редчайший исторический документ, имеющий прямое отношение к ордену Театинцев – подлинная верительная грамота, подписанная Святейшим Папой Павлом IV в 1558 году, в которой, по воле случая, значится моё имя.

Я прилагаю к данному письму скан грамоты, подтверждающий её аутентичность, и предлагаю рассмотреть вопрос о безвозмездной передаче документа в архив ордена.

Взамен я прошу временный доступ к информации и архивным материалам, касающимся темы эликсира бессмертия. Для меня, как для члена братства Пигмалион, это имеет первостепенную важность. Я владею золотым перстнем времён Папы Климента VII, который, согласно традиции, даёт право на получение эликсира от любого, кто располагает знанием или доступом к нему – вне зависимости от обстоятельств.

Я осознаю чувствительность вопроса и рассчитываю на Вашу деликатность. В ближайшие две недели буду находиться в Риме и надеюсь на личную встречу с доверенным лицом Вашего Преподобия для обсуждения возможных шагов.

Буду признателен за ответ и, при необходимости, готов предоставить дополнительные подтверждения.

С почтением,

Жан-Мишель Пуатье,Адвокат, член братства Пигмалион.

Закончив чтение, Жюли молча провела пальцами по экрану, потом – по виску. Глаза у неё вспыхнули. Щёки залил гневный румянец.

– И когда вы, месье Пуатье, благородный хранитель тайных перстней, собирались мне об этом рассказать?! – выстрелила она. – Что ты, оказывается, не только адвокат, но и член братства Пигмалион? Что у тебя золотой перстень и ты можешь требовать, прости господи, эликсир бессмертия от кого угодно?!

Жан поднял брови, не меняя позы. Его голос прозвучал примиряюще, но с ледяным оттенком:

– Ты давно не поднимала тему братства. А если бы спросила – я бы, конечно, все рассказал. Перстень мне передал друг в Москве. У него чешская часть архива – документы, печати и всякая красота.

Жюли сузила глаза:

– То есть ты и не думал мне об этом говорить, если бы я не увидела это письмо?

– Да брось, – Жан усмехнулся. – Если бы это было критично – ты бы давно всё узнала. У тебя ведь нюх.

– У меня не нюх, а терпение, – процедила она. – И оно, похоже, заканчивается.

Жюли шумно выдохнула и сцепила руки на груди.

– Хорошо. Допустим, верю. Но, может, у тебя есть ещё какие-нибудь «мелочи» по Пигмалиону? Тайные рукописи? Посвящения? Ключи от тридцать третьей двери в Ватикане? Или пока хватит откровений?

Жан выдержал паузу, пристально глядя ей в глаза. Усмехнулся – коротко, без тени веселья:

– Может быть. Всему своё время.

Он наклонился вперёд, сменив тон на жёсткий:

– А теперь займись билетами. И успокойся. Иначе я вообще перестану делиться информацией.

Жюли сверлила его взглядом, губы сжались в тонкую линию. Потом – глубокий вдох, и вдруг: выдох облегчения.

– Ладно. Согласна. Занесло меня. Натура, видимо, художественная. Или нервы ни к чёрту.

Она махнула рукой, откинулась на спинку кресла и рассмеялась – устало, с иронией.

– В любом случае, поздравляю. Наличие перстня меняет дело. Интересно, у твоего московского друга случайно не завалялся перстень и для меня? Хотя бы серебряный?

Она внимательно посмотрела на него, в голосе – всё ещё раздражение, но уже приглушенное.

– Хотя стоп… зачем я спрашиваю? Ответ я, кажется, знаю заранее: «Ты – женщина, и в Пигмалион тебя не примут, не по традициям, извините, мадам. Сексизм в чистом виде».

Жан лениво усмехнулся. Отвечать не стал.

Мыслями он был уже в Риме.

Глава 3. Доверенное лицо

Он говорил от моего имени.

Но играл только свою партию.

Из дневника Анны Векерле

В назначенное время Анна не пришла. Её телефон молчал.

Пьер раздражённо бросил трубку и уже собрался в фитнес-клуб: марафонский заплыв был его проверенным способом справляться с разочарованием, – когда раздался звонок.

Незнакомый номер.

– Пьер Морель. Слушаю.

Голос был сухой, ровный, уверенный – как прямой удар по центру в Бодзюцу.

– Эрих Мильке. Приятель Анны Векерле. Она просила меня встретиться с вами по её делу.

Пьер нахмурился. Он уже обдумывал, как бы вежливо отменить встречу, но в этом голосе была такая стальная невозмутимость, что Пьеру вдруг стало интересно.

– Мы должны были встретиться час назад. Что с ней?

– Ей пришлось срочно вылететь в Лондон, – без лишних пояснений произнёс Эрих. – Кажется, ваш воскресший герой, месье Нилин, снова неожиданно исчез.

Пьер замер.

– Любопытно, – тихо сказал он. – Хорошо. Адрес знаете?

– Анна сообщила. Буду через час.

– Жду.

Эрих оказался точным, как метроном. Ровно через шестьдесят минут он вошёл в переговорную, коротко кивнул и молча сел. Никакой суеты. Плавное движение – телефон, громкая связь, быстрый набор номера.

– Анна, я у Пьера Мореля. Можешь говорить?

Он даже не посмотрел на Пьера.

– Месье Морель, прошу прощения, что не предупредила, – голос Анны звучал торопливо, – всё произошло внезапно. С Эрихом можете обсуждать любые вопросы. Если что – я на связи.

– Постарайтесь не наломать дров, – отрезал Пьер, – я уже начал писать книгу.

– Договорились.

Связь оборвалась.

Пьер обошёл стол, уселся напротив. Эрих – собранный до идеала: взгляд – прямой, осанка – выверенная, движения – экономные. Всё в нём было опасно без угрозы. Как оружие на подставке: не стреляющее, но заряженное.

– Могу предложить чай, кофе… коньяк? – с ленивой иронией спросил Пьер.

– Воды будет достаточно, – никакой улыбки. Только глоток из бутылки.

Он задумался, его лицо стало сосредоточенным, взгляд устремился куда-то вдаль. Казалось, он выстраивал в уме сложный монолог, стараясь не упустить главного и не сорваться в эмоции.

Пьер решил бросить ему соломинку, чтобы не дать утонуть в собственных мыслях.

– Мы с Анной остановились на истории гибели её матери и… котёнка, – подсказал он с чуть заметным нажимом.

– Ну да, как же без котёнка, – усмехнулся Эрих. – Без него история Анны – банальность. Так что начнём с него. Если в чем-то повторюсь – не обессудьте.

Пьер кивнул. Игру начинал не он – но играть придётся. Это он понял сразу.

– После истории с котёнком Анну отправили в Омск. Но Нилин не исчез. Он обустраивал её жизнь, как стратег – шахматную доску. Репетиторы, фитнес, музыка, живопись – всё в строгом режиме. Сам – не появлялся. Ни писем, ни звонков. В двенадцать – пансион в Швейцарии. Потом – бизнес-школа в Лондоне.

Пьер слушал, но всё чаще ловил себя на том, что следит не за словами, а за интонацией. Он всё больше задавался вопросом: какую роль в жизни Анны играет Эрих? И в чём его личный интерес? Ответа он не находил.

Эрих не просто рассказывал. Он словно выстраивал маршрут.

– Когда они встретились вновь?

Он сам позвонил. Пригласил на похороны жены. В Амстердам.

После смерти матери Анны он снова женился?

Почти сразу. Родилась дочь.

– И что было дальше?

Эрих сделал ещё один глоток воды, поставил стакан и смотрел прямо на Пьера, прежде чем продолжить:

– Своему окружению он представил Анну как сотрудника английской компании, которой владел.

– И?

– Видимо, рассчитывал, что она подыграет ему. И она подыграла.

Эрих чуть усмехнулся.

– Справилась идеально.

Пьер нахмурился.

– Что случилось с его новой супругой?

– Официально – сердечный приступ.

Пьер не отвёл взгляда.

– Неофициально?

Эрих медленно наклонился вперёд, упёршись локтями в стол.

– Нилин убеждён, что её смерть спровоцировали медикаментами.

– Чем он это обосновывал?

– На её теле был след от укола.

– И?

– В крови ничего не нашли.

Пьер наклонил голову набок.

– Это версия Нилина? Или ваша?

Эрих улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего тёплого.

– Какая разница? Версия – лишь элемент. Не важно, чья она.

Пьер не ответил.

Но теперь он точно знал – эта встреча не была просто информативной.

Эрих что-то проверял.

Вопрос только – что?

– Здесь мы подходим к сути, – усмехнулся Эрих.

Его взгляд задержался на Пьере, словно проверяя, не понял ли тот сам. Убедившись, что писатель его не «троллит», он продолжил:

– После похорон он сказал Анне, что всё, что ей известно о нем – ложь.

С его слов анна узнала, что после приватизации он стал основным собственником бизнеса. Правдами и неправдами собрал контрольный пакет акций, объединил предприятия в один холдинг. Когда вся грязная работа была сделана, ему поступило «предложение», от которого он не мог отказаться.

– Но попытался? – уточнил Пьер.

– Попытался, – Эрих слегка наклонил голову, – и расплатился жизнью матери Анны. Сам выжил чудом.

Он взял стакан, сделал глоток воды, давая Пьеру время переварить информацию.

– Видимо есть и другая версия?

– Есть, – ее Анне рассказали другие люди.

Эрих чуть склонился вперёд.

– Он изначально работал на теневых бенефициаров. Скупал акции под заказ. За хорошие деньги, кстати. Потом решил их обойти. За это – обстрел машины. Погибла мать Анны.

Пьер задумчиво постучал пальцами по столу.

– Но затем цена бизнеса взлетела. И он снова рискнул?

– Точно. Решил кинуть бенефициаров.

– Как предсказуемо. – Пьер усмехнулся.

– Не поспоришь. – Эрих ответил на его усмешку своим холодным взглядом.

– Дальше.

– Его новая жена, – теперь Эрих говорил быстрее, будто спешил добраться до сути, – по сговору с ним инсценировала развод, чтобы через суд захватить большую часть активов. Планировала заключить соглашение о разделе имущества через суд.

– Но не успела?

– Именно, умерла до суда. После этого ему напомнили, что третьего шанса выжить у него не будет.

– Намёк был понят?

– Угроза была прозрачной.

Пьер резко встал и начал ходить по комнате.

Разговор нравился ему всё меньше.

– И, все же, как я понимаю, неугомонного Нилина и это не остановило?

Эрих чуть склонил голову, наблюдая за ним.

– Конечно, нет. Он задумал очередную интригу, для которой ему понадобилась Анна.

– И она согласилась?

– Как ни странно, да. Мы тогда ещё не были знакомы.

Пьер остановился.

– Его называли Сашка Гвоздодёр? Это правда?

– В юности. За методы, – Эрих усмехнулся. – Он мог рукой вбить гвоздь в крышу автомобиля и сказать, что следующий будет в череп.

– Звучит как метафора. Или угроза.

– Возможно, – улыбка Эриха была тонкой, как лезвие, – вы же писатель. Вам ближе метафоры.

Пьер вернулся к креслу и сел, задумавшись.

– Кто все-таки настоящий владелец бизнеса?

– Нилин сам не знает. Или делает вид, что не знает. Это офшорная матрёшка: управление через номиналов, цепочки компаний, слепые трасты.

– Он явно не бедствует. Шикует. Для номинала – слишком жирно.

Эрих пожал плечами.

– Для номинала из списка Forbes – в пределах допустимого.

Пьер приподнял бровь.

– Тридцать, тридцать пять миллионов долларов в год на личные расходы? Неплохо для пешки.

– Он не пешка, – Эрих улыбнулся. Первый раз по-настоящему.

– Тогда кто?

– Номинальный владелец актива. С некоторыми правами на фактическое ведение бизнеса. Оценка – не менее трёх миллиардов.

Пьер тихо присвистнул. – А представитель?

– Есть. Финансовый директор. Один визит в год. Через него уходит прибыль. Всё чисто – международный аудит, адвокатское сопровождение, налоги. Нилину не подотчётен.

– Тогда зачем всё это? Очередные игры?

Эрих посмотрел прямо в глаза.

– Думаю, гордыня.

– Поясните.

– Он хочет выиграть у тех, чьи лица не видел. Или видел – но не желает признавать их власть. Считает – достоин большего.

Пьер замер.

Эрих выдержал паузу.

– Всю жизнь он играет в рулетку с бенефициаром. Не зная, кто он. Или, наоборот, отлично понимая, что бенефициар в конечном итоге – государство.

– Однажды он доиграется, – голос Пьера прозвучал совершенно спокойно.

– Это точно. И мне бы не хотелось, чтобы новой жертвой его игры стала Анна, – я не хочу, чтобы она оказалась collateral damage.

Фраза прозвучала спокойно.

Пьер понял: это не забота. Это – позиция.

Он внимательно изучал лицо Эриха. Он не верил ни единому слову этого человека. Но был уверен в одном – Эрих тоже в игре.

Пьер медленно вышел из-за стола, прошёлся по кабинету и остановился напротив Эриха. Его взгляд внимательно изучал собеседника.

– А Анна? Какая ее роль, раньше и сейчас?

– Сначала – исполнитель. Теперь – уже нечто большее.

– Почему согласилась?

– У неё свои амбиции. Я тогда ещё был вне игры.

– А сейчас?

Эрих смотрел на него без единой эмоции.

– Сейчас я расставляю фигуры.

Пьер вернулся к креслу и сел, задумавшись.

– Думаю, остальное пусть расскажет Анна. Лично. Это её история. И мотив у неё не бизнес. Месть.

– Разумно. Почему бы и нет? Он без лишних эмоций поднялся со стула. – Спасибо, что нашли время для встречи. Анна позвонит, когда уладит дела в Лондоне.

Он уже направился к двери, но внезапно остановился.

Из внутреннего кармана извлёк флешку и положил на край стола.

– Здесь видео. Как «покойный» Нилин проникает в свой дом в Лондоне. Через потайной вход. И сканы документов от Анны.

Пьер не дёрнулся.

– Она что-то упоминала, – кивнул он, принимая флешку. – Благодарю. Эрих ничего не сказал. Только чуть усмехнулся, едва заметно.

И ушёл.

Дверь закрылась мягко.

Тишина сгустилась – вязкая, глубокая.

Пьер остался один.

– Месть, деньги, призраки прошлого… – пробормотал он.

Вернулся к столу.

Посмотрел на флешку, как на осколок стекла.

Прозрачный.

И – режущий.

Анна не улетала в Лондон.

Она сидела в апартаментах, которые снимал Эрих, листала TikTok и ждала. Не столько его, сколько объяснений.

Эрих запретил ей встречаться с Морелем и сам пошёл на встречу. Почему – не сказал. И она, как всегда, подчинилась.

В последнее время он всё чаще принимал решения за неё. Не объяснял мотивы. Просто делал – и она соглашалась. Так было проще. Но внутри нарастало ощущение тревоги. Как будто её медленно отодвигали от собственной жизни.

Всё началось с траста. Тогда они с Эрихом были едва знакомы.

Как-то поздним вечером, когда Анна собиралась ложиться спать, в дверь позвонили. Она открыла – и он вошёл. Без предупреждения. Как к себе. Без объяснений, без извинений.

Прошёл на кухню, взял пиво, открыл, сделал глоток. Окинул взглядом стол, заваленный бумагами.

– Над чем работаешь? – спросил он буднично.

– Траст. По поручению Нилина. Последние правки.

– Покажешь?

– А смысл? Ты же не юрист.

– Именно поэтому. Свежий взгляд.

Её что-то кольнуло. Он говорил так, будто знал, что она сомневается. Как будто уже уловил тревогу, которую она сама себе не признала.

– Хорошо. Посмотри, – сдалась она.

Он сел за компьютер, начал листать файлы. Ни одного вопроса. Даже не посмотрел на неё. Когда она попыталась что-то объяснить – он лишь легко махнул рукой: не сейчас.

Она вышла в гостиную. Но уже знала: что-то меняется.

Минут сорок спустя он позвал её. Устроился в кресле напротив – расслабленный, сосредоточенный.

– Правильно я понял, – начал он без предисловий, – что ты, на основании доверенности, оформляешь безотзывный траст на все активы Нилина?

– Да.

– Выгодоприобретатели – он, его семья, ты?

– Да. Но у меня доля чисто символическая. Еще любовница.

Он усмехнулся. Без радости.

– Давай так. Я скажу, что нужно сделать. А ты не задаёшь вопросов. Ни «почему», ни «зачем». Согласна?

– Эрих, это не игра.

– Конечно. Это инструкция.

– Но я не понимаю…

– С виду не глупая. Училась. Работала. А не понимаешь? – он качнул головой, – не хорошо. Договорились?

– Да…

– Отлично.

Он сцепил пальцы в замок.

– Как думаешь, на кого укажет Нилин, когда эта схема всплывёт?

Анна замерла.

– На себя?

Он усмехнулся. Взгляд стал жёстче.

– Он скажет, что ты всё провернула сама. Что ты превысила полномочия. Захотела его подставить.

Анна побледнела.

– Что делать?

– Первое. Траст – отзывной. Сейшелы. Второе – выгодоприобретатели: по минимуму – дочь, внук, все остальное – ты.

– Я? – ее голос дрогнул.

Комната сделалась душной. Сердце стучало в горле.

– А Нилин?

– Формально – нет. Фактически – ты сможешь перечислять ему часть доходов. Если захочешь. Это уже от тебя зависит.

Анна прижала пальцы к вискам.

– Это… предательство.

– Это – защита. Впервые – твоя.

Он замолчал, давая ей переварить. Затем, уже тише:

– И да. Любовниц исключаем. Хассельрот нам не нужна.

Так и поступили. Анна всё оформила. Эрих помог с адвокатами. Нилин ничего не узнал.

Через пару недель газеты сообщили о его смерти.

– Видишь, – сказал тогда Эрих, потирая ладони. – Всё получилось аккуратно.

Анна молчала. Но внутри – пустота.

– И ещё, – его голос был будничным, – половина доходов с твоей доли – мне.

– А если объявятся настоящие владельцы?

– Поговорим с ними. Я – лично.

Он взглянул на неё, как на досье.

– Ты в теме. Образование есть. Связи с финансистами – есть. Почему бы не рассмотреть твою кандидатуру в качестве номинала вместо Нилина?

Анна не ответила. Только кивнула.

И сейчас, услышав щелчок замка, она вздрогнула.

Эрих приехал.

Сердце кольнуло.

И она, словно собака Павлова, рефлекторно порхнула ему навстречу.

Глава 4. Призрачная угроза

Тот, кто носит знак, может не знать его силы.

Но сила всегда знает, кого она выбрала.

Из дневника Анны Векерле

Пьер и Жан договорились встретиться в ресторане Le Dôme.

Морелю, как писателю, импонировало это место: среди мягкого света ониксовых ламп, шелеста виноградных листьев и запаха морепродуктов оживала богемная история Монпарнаса. В интерьере угадывались отголоски сюрреализма и кубизма, а в воздухе витали выдержанные вина и послевкусие разговоров, рождённых не спешить.

Он пришёл раньше. Заказал бутылку Шабли Гран Крю «Ле Кло». Вино переливалось в бокале светло-жёлтым оттенком с зеленоватым отливом, источая тонкий аромат белых цветов, нектарина и лёгких дымных нот. Минеральная свежесть, морская соль, орех, печёное яблоко – всё говорило, что вечер будет долгим.

Карпаччо из гребешков с трюфельным винегретом и салат из осьминога с травами стали лёгким, но выразительным началом.

Жан появился не спеша – высокий, сухощавый, в твидовом пиджаке. На лице – лёгкая усталость, в походке – утомлённая уверенность.

Заметив Пьера, он махнул рукой и направился к столику.

– Всё-таки уговорил меня на ужин. Надеюсь, не ради обсуждения коварства твоих агентов?

– Ты меня недооцениваешь. Тема интереснее, – улыбнулся Морель. – Аперитив? Или сразу вино?

– Дай определиться. Думаю, для начала закажу устриц. Поддержишь? Файн де Клер, Царская, и может, Особая Острая Королевская?

– На твой вкус. Шесть штук, не больше.

– Хорошо. Добавлю ещё салат из лобстера с авокадо.

– Отличный выбор. Вино?

– Начну с твоего Шабли. Не возражаешь?

– Наоборот, рад.

Жан снял пиджак, перекинул его на спинку кресла и кивнул официанту.

– Ну, выкладывай. Зачем звал? Не ради же гастрономических фантазий?

Морель откинулся назад, разглаживая на коленях салфетку. Он пытался выглядеть непринуждённо, но в глазах жила тревога.

Пьер знал: Жан знает цену времени, не тратит слова впустую. Поэтому не стал расшаркиваться. Сразу преступил к делу.

– Хотел поговорить о Нилине.

Жан слегка приподнял бровь. – Если это касается моей адвокатской работы – боюсь, информация конфиденциальна.

– Вопрос не юридический. Просто… ты часто с ним общался?

– Очень часто. Один раз, – отозвался с усмешкой Жан, после паузы. – А что нужно?

– Историю. Любую.

– Думаешь, я мастер рассказов? Разве это не твоя профессия? Для чего это тебе?

– Пишу книгу. Его падчерица, Анна Векерле – заказчица. Хочет, чтобы в финале он мученически умер.

Жан хмыкнул, но в глазах мелькнула тень улыбки.

– Оригинальный подход к семейным отношениям.

– Да, но не в этом проблема, – Морель понизил голос. – у меня есть информация, что Нилин – пустышка. Вся биография – как глянцевая обложка: Форбс, офшоры, фонды, улыбка… и пустота. Он номинал. Мне нужен крючок. Я пишу блиц-детектив. Времени в обрез. Мой флажок уже дрожит.

– Пьер, я не следователь, не папарацци. Компромата не держу.

– Да я и не прошу. Так, любая деталь, которая выбивается, за которую можно уцепиться.

Жан задумался.

– Было кое-что.

– Я знал, – оживился Пьер. – Рассказывай.

– У него был перстень. Во время нашей встречи. Старинный перстень – печатка: буквы B. K. и цифра XV. Потёртый, но явно не без значения. Я это зная точно.

– О чем ты?

– Пигмалион.

– Звучит как литературный кружок.

– В Средние века – тайная группа, хранившая секрет элексира бессмертия. Говорят, знания шли от Марии Магдалины, через Орден.

– Ты серьёзно?

– Абсолютно. И, кстати, у него были иезуитские бумаги. Видел мельком.

– Перстень, иезуиты… Что ещё?

– Цветы. Его хобби – селекция роз. Выводил редкие сорта.

– Это как-то связано?

– Понятия не имею. Но ты же писатель. Свяжи сам. Розы и Пигмалион – звучит заманчиво. Красиво.

Пьер задумался.

– Перстень. Архив. Розы.

Он усмехнулся:

– Кажется, у меня появляется не просто сюжет. У меня появляется целый мир.

– Рад помочь, – Жан отставил бокал. – А теперь, если позволишь, я просто выпью и постараюсь забыть, что рассказал тебе всё это.

– Согласен. – Пьер поднял бокал.

– За хорошую историю.

Тонкий звон стекла растворился в шуме ресторана.

Официант неспешно убрал тарелки, где ещё минуту назад царствовали устрицы, оставив только бокалы.

Париж за окнами погружался в ночную суету, но здесь, внутри, царила камерная тишина, полная мягкого света и вина.

Жан смотрел на Мореля с лёгкой улыбкой. Но в его взгляде мелькнуло нечто – сухое, скептическое, цепкое.

– Знаешь, что меня удивляет?

– Просвяти, – Пьер поправил манжет.

– Почему Анна выбрала тебя?

Морель усмехнулся.

– Потому что я чертовски талантлив. Завидуешь?

Жан хмыкнул.

– О, да. Но подумай логически. Если ей нужна была просто книга – она могла нанять кого угодно. А она пришла к тебе.

– Может, она фанатка моего творчества. Или ей нужно было имя, чтобы привлечь внимание.

– Фанатка? – Жан криво усмехнулся. – Щедрый гонорар для поклонницы, не находишь?

Морель отодвинул бокал.

– Сумма действительно вышла… солидная. Но я не против.

– А может, стоило бы быть против? Иногда такие суммы – не благодарность. А плата за молчание или за участие. В том, чего ты не понимаешь.

Пьер нахмурился. – Ты драматизируешь.

– А ты хоть раз задумался, зачем ей эта книга? Почему ей так важно прописать мучительную смерть отчима?

– Символическая расправа. Психологическая отработка обиды. Обычное дело.

Жан покачал головой.

– Не думаю. Ты правда не чувствуешь, что это не про литературу?

Пьер подался вперёд.

– А если чувствую? Что тогда?

– Тогда задай себе вопрос: ты автор? Или пешка?

Морель попытался улыбнуться, но уже без прежней уверенности.

– Жан, ты ведь тоже часто идёшь на риск, берясь за дела. Это тебя останавливает?

– Нет. Но я всегда думаю на два шага вперёд. А ты?

Пьер задумался.

– Знаешь… теперь, когда ты сказал…

– Что?

– У Анны есть один… приятель. Эрих Мильке.

– Кто он?

– Представился её доверенным лицом. Приходил ко мне в офис, рассказывал о Нилине.

Жан напрягся.

– Опиши его.

– Высокий, худощавый, спортивный. По-французски говорил с акцентом. Немец или австриец.

– Вёл себя как бизнесмен?

– Скорее как профи. Только непонятно – в чём. Холодный, точный. Цепкий. От его взгляда у меня мурашки пошли.

– Типичный хищник, – тихо сказал Жан.

– Похоже.

– И он пришёл от имени Анны?

– Да. Сказал, что она улетела в Лондон.

Жан на секунду задумался, барабаня пальцами по бокалу.

– Значит, он либо посредник. Либо… и есть настоящий заказчик.

Пьер замер.

– Ты думаешь, я уже в игре?

– Я думаю, ты уже глубоко внутри. Вопрос – кто кукловод.

– У меня есть его номер, – Пьер достал телефон. – Скину тебе контакт.

– Хорошо. Пока не отвечай ни Анне, ни ему. Хотя бы пару дней.

Морель кивнул, неуверенно.

– Ты правда думаешь, что всё это… не про книгу?

Жан закончил вино.

– Думаю, ты вписался туда, где финал пишут не авторы.

А владельцы перстней.

Ресторан постепенно наполнялся людьми, но для Мореля и Пуатье шум вокруг стал лишь фоном. Их беседа уже давно вышла за рамки просто дружеской – разговор приобретал оттенок настоящего расследования.

Жан внезапно пристально посмотрел на Пьера.

– Есть ещё вопрос, который не даёт мне покоя, – медленно произнёс он.

– Какой? – Морель сделал глоток вина, но на этот раз без привычной расслабленности.

Жан чуть наклонился вперёд и почти шёпотом спросил:

– Почему Нилин скрывал свою падчерицу?

– В каком смысле? – нахмурился Пьер.

– В самом прямом. До недавнего времени о существовании Анны Векерле почти никто не знал. Ни в деловых кругах, ни в прессе, ни даже среди его ближайшего окружения. Все и сейчас считают наследниками его дочь, внука… Поговаривали о любовнице. Но об Анне – ни слова.

– Ну… Может, он просто не хотел, чтобы её имя было на слуху?

– Логично, если бы он хотел её защитить. – Жан сделал паузу. – Но если всё наоборот? Если он намеренно держал её в тени для каких-то тёмных дел?

Морель молчал. Голова отказывалась мыслить логически. В отличие от Жана, он не умел так чётко выстраивать гипотезы. В его сознании сразу рождались десятки сюжетов, и, вместо того чтобы отсеивать лишнее, он просто позволял воображению нестись вперёд, запутывая себя ещё больше.

– Ты хочешь сказать, что он не просто не афишировал её, а сознательно скрывал?

– Именно.

Пьер нахмурился.

– Но зачем?

– Вот и я пытаюсь понять. – Жан покрутил в пальцах ножку бокала. – Может, он ей не доверял? Если учесть, что у неё были причины ненавидеть его. А может, наоборот – он прятал её не от мира, а от кого-то конкретного.

Морель покачал головой.

– Или для чего-то другого… – Он на секунду замолчал, сам не зная, что именно хотел сказать.

– Вот именно, – мягко произнёс Жан. – Ты не знаешь. А значит, тебе стоит быть осторожнее.

Пьер тяжело вздохнул.

Впервые за долгое время он почувствовал себя не автором, а персонажем собственной детективной истории.

Жан заметил, как изменилось лицо Мореля, и решил идти до конца.

– Ладно, допустим, что Анна играет в какую-то свою игру. Но у тебя вообще есть доказательства, что Нилин жив?

Морель машинально огляделся по сторонам – привычка, выработанная за годы написания детективов. Затем достал телефон, сделал пару движений по экрану и пододвинул его ближе к Жану.

– Смотри.

Жан наклонился. На экране – ночная съёмка с камеры наблюдения. Чёрно-белое изображение, слабый угол обзора. В кадре – старый лондонский особняк, явно заброшенный. Вдруг в стене открывается узкий потайной вход. Из темноты появляется фигура. Она двигается осторожно, почти бесшумно, затем исчезает в доме. Дверь за ней закрывается так, будто её там и не было.

– Что это? – нахмурился Жан.

– Особняк Нилина в Лондоне. Опечатанный. Запись с камеры скрытого наблюдения, которую, как утверждает Анна, она сама установила.

Пуатье перемотал видео назад, затем снова вперёд.

– Ты видишь тут Нилина?

– По словам Анны, это он.

Жан покачал головой.

– Лицо не разобрать. Просто силуэт.

– Да. Но он знал про потайной вход.

Жан ничего не ответил.

Морель смотрел на него и вдруг почувствовал холодок по спине.

– Ну? Что скажешь?

Жан поднял взгляд.

– Если это действительно Нилин, то у тебя, Пьер, большие проблемы.

Он снова посмотрел на экран, но чёртово видео не давало ничего нового. Всего лишь размытый силуэт, шагнувший из темноты.

Жан медленно отодвинул бокал, растер ладони.

Чувствовал, что не должен говорить. Не должен.

Но…

– Ладно.

– Что? – насторожился Морель.

Жан ещё пару секунд колебался, потом решился.

– Слушай, Пьер. Есть кое-что, о чём тебе стоит знать.

– Интригующе. И зловеще, – попытался отшутиться Морель, сжимая нож.

– Моя… – Жан запнулся, – …знакомая обладает необычными способностями.

– Экстрасенс?

– Скорее аналитик. Но с очень специфическим талантом. Она умеет находить людей по фотографиям.

Морель скептически откинулся на спинку стула.

– И ты ей доверяешь?

– Абсолютно.

– Ладно. И что?

Жан сделал паузу, словно сомневался, стоит ли продолжать.

– Я попросил её проверить последние известные фото Нилина.

– И?

– По её мнению, он в Испании.

Морель чуть не выронил бокал.

– Где именно?

– Вилла под Льорет-де-Мар.

Наступила долгая пауза.

Пьер смотрел в экран телефона, где всё ещё было открыто видео.

– Льорет-де-Мар. Каталония. Отличное место для беглеца, если есть деньги… – Ты понимаешь, что это значит? – тихо спросил он.

Жан тяжело выдохнул.

– Да, Пьер. Это значит, что Нилин жив. Может, под другой фамилией, может, с новой легендой. Но жив. И если он узнает о книге, она ему может сильно не понравиться.

– Но ещё больше – её автор, – мрачно добавил Пьер.

Жан задумался, потом произнёс:

– Я могу составить договор, который освободит тебя от ответственности.

– Думаешь, это поможет?

Жан взглянул на него и медленно покачал головой.

– Зная Нилина? Нет.

Морель криво усмехнулся.

– Тогда и не будем людей смешить.

Официант вежливо поинтересовался, не хотят ли господа ещё вина, но Жан лишь отмахнулся. Весь его вид говорил: у него появилась идея, от которой он не намерен отказываться.

Морель заметил этот блеск в глазах друга и напрягся.

– Пьер, – медленно начал Жан, – а что, если мы спровоцируем Анну и Эриха?

Морель побледнел.

– Что ты имеешь в виду?

Жан выдержал паузу, потом спокойно произнёс:

– У меня есть такой же серебряный перстень, как у Нилина.

Пьер удивленно на него уставился.

– Какой ещё перстень? Откуда?

– Долгая история. – Жан усмехнулся, но быстро посерьёзнел. – Не в этом суть. Я могу передать его на время тебе.

Морель медленно отодвинул бокал.

– И что я должен с ним делать?

– Надень его, когда будешь встречаться с Анной и Эрихом.