Читать онлайн Мой верный друг

Верный друг: История о моём друге – собаке по имени Дик.

Я не помню того дня, когда Дик появился в нашем доме. Был я тогда совсем маленьким мальчиком, и воспоминания о первой встрече стерлись из памяти, словно рисунок на запотевшем стекле. Но сам Дик, его характер, его душа – всё это навсегда отпечаталось в моём сердце с такой ясностью, будто он до сих пор сидит рядом, положив морду мне на колени.

Дик был карельской лайкой – статным, крепким псом тёмно-коричневого окраса с редкими чёрными пятнами, разбросанными по телу словно брызги чернил. Но самой заметной его чертой был хвост – закрученный в спираль, как диковинная морская раковина. Этот хвост всегда выдавал его настроение: когда Дик радовался, спираль закручивалась ещё туже, а когда тревожился – чуть распрямлялась, подрагивая на конце.

Глядя в его умные, почти человеческие глаза, я часто ловил себя на мысли, что передо мной не просто собака, а существо, понимающее этот мир гораздо глубже, чем можно было предположить. Казалось, что Дик – это человек, волею судьбы заключённый в собачье тело, не способный говорить, но умеющий понимать и чувствовать не хуже, а порой и лучше нас, людей.

В нашем доме никогда не звучали команды «сидеть», «лежать» или «апорт». Дик не был дрессированной цирковой собакой, выполняющей трюки за лакомство. Он был другом, равным, с которым мы просто разговаривали. «Дик, принеси, пожалуйста, мои ботинки» – и через минуту он уже тащил их из прихожей. «Отнеси это письмо соседке» – и Дик, бережно взяв конверт в зубы, трусил через двор к соседскому дому. Некоторые мои приятели не верили, что собака может понимать человеческую речь так хорошо. Они считали, что всё дело в интонации, в жестах, в скрытых командах. Но я-то знал правду.

Однажды утром я сидел за столом, готовя уроки, и вдруг вспомнил, что забыл книгу на крыльце.

– Дик, – сказал я, не отрываясь от тетради, – слушай, я вчера оставил книгу на крыльце. Сгоняй, принеси, а?

Дик, дремавший у печки, поднял голову, внимательно посмотрел на меня, словно переспрашивая: «Ту самую, в синей обложке?» – и, потянувшись, направился к двери. Через минуту он уже толкал носом мою ногу, держа в зубах нужную книгу.

Мама, наблюдавшая эту сцену, только покачала головой и улыбнулась:

« – Иногда мне кажется, что он понимает каждое наше слово», – сказала она, – даже то, что мы не произносим вслух.

И я был с ней полностью согласен. За четырнадцать лет жизни с нами Дик не раз доказывал свою необыкновенную сообразительность и преданность. Но был один случай, который я вспоминаю особенно часто, случай, поразивший даже видавших виды деревенских старожилов.

Стояло раннее лето. В тот день мы с Диком собрались на рыбалку на нашу местную речку. Путь пролегал через лес – километра три по узкой тропинке между вековых сосен и елей. Для деревенского мальчишки такая прогулка была привычным делом, особенно когда рядом верный пёс. В тех местах водились рыси – большие и опасные лесные кошки. Идти одному без собаки считалось рискованным, потому местные привязывали к спине палку, чтобы она торчала над головой. Рысь, сидящая в засаде среди ветвей, видя такую конструкцию, обычно не решалась напасть. Но с Диком я чувствовал себя в полной безопасности – он бежал впереди, обнюхивая каждый подозрительный куст, и я знал, что ни один хищник не подберётся к нам незамеченным.

Добравшись до реки, я начал готовить снасти. Дик, как всегда, проявлял нетерпение – ходил кругами, то садился рядом, то подбегал к воде, всматриваясь в её глубину, словно помогал мне выбрать лучшее место для рыбалки.

Наконец, удочка была готова, и я закинул её в воду. Дик тут же успокоился и сел рядом, устремив взгляд на поплавок. Это было наше с ним любимое занятие – ждать, когда поплавок дрогнет, возвещая о поклёвке.

Солнце лениво пробивалось сквозь листву, создавая на речной глади причудливую мозаику из света и тени. Я украдкой взглянул на Дика. Он сидел рядом, напряженно всматриваясь в поплавок, словно от этого зависела судьба всей рыбалки. В его карих глазах читалась сосредоточенность охотника, унаследованная от далеких предков.

Дик относился к рыбалке с каким-то особым трепетом. Он никогда не лаял у воды – словно понимал, что шум может спугнуть рыбу. Когда поплавок начинал играть на воде, Дик тихонько толкал меня носом или лапой, будто говоря: «Смотри, клюёт!» Это были самые волнующие моменты для нас обоих.

И вот, устроившись на берегу и любуясь речной гладью, я вдруг с досадой осознал, что в спешке забыл дома сумку с едой. А на рыбалке, как известно, перекус с домашней колбаской и бутербродом – дело святое. Особенно если собираешься провести у воды весь день.

– Вот незадача, – сказал я вслух, обращаясь скорее к себе, чем к Дику. – Забыл сумку с едой дома. Придётся сидеть голодными.

Дик поднял голову и посмотрел на меня с таким пониманием, что стало ясно – он готов решить эту проблему.

– Дик, – сказал я, почти не надеясь на успех, – беги за сумкой, а то мы с тобой голодными останемся!

Я думал, что он просто посмотрит на меня своими умными глазами и вернётся к наблюдению за поплавком. Но Дик тут же вскочил на ноги и, не колеблясь ни секунды, умчался в лес по направлению к дому. Три километра через лес, полный опасностей, за сумкой с едой – это казалось невероятным даже для такой умной собаки, как Дик. Но он побежал, не задумываясь, хотя я уже приготовился ловить рыбу – занятие, которое он обожал больше всего на свете.

Я забросил удочку и стал ждать, не особо веря, что затея с сумкой увенчается успехом. Но собаки бегают быстро, особенно такие сильные и выносливые, как карельские лайки. Я не успел поймать ни одной рыбёшки, как услышал знакомый шорох в кустах. Оглянувшись, я не поверил своим глазам – Дик уже возвращался, и на его спине была привязана та самая сумка от противогаза, которую многие рыбаки в нашей местности использовали для переноски снастей и провианта.

Когда Дик подбежал ближе, я увидел, что сумка аккуратно и надёжно примотана к его телу. Позже мама рассказала, что произошло дома: Дик прибежал один, стал лаять и бегать вокруг сумки, которая висела на сучке берёзы рядом с домом. Мама сразу поняла, в чём дело, и привязала сумку к телу собаки, чтобы ему было удобнее нести её обратно через лес.

Дик подбежал ко мне, виляя хвостом, и сразу же уставился на поплавок, как будто спрашивая: «Где рыбка? Что, ещё не поймал?» В его глазах читалось лёгкое разочарование, но тут же сменившееся оптимизмом: «Это хорошо, сейчас вместе поймаем!»

Я улыбнулся и потрепал его по загривку.

– Терпение, дружище. Это хорошо, что ты вернулся так быстро. Сейчас вместе поймаем.

Дик довольно фыркнул и улегся рядом, положив морду на лапы, но глаз с поплавка не сводил. Я развязал сумку, которую мама так заботливо примостила на собачьей спине, и достал бутерброд с колбасой и разделил его пополам. Половину отдал Дику – он заслужил не только угощение, но и моё бесконечное восхищение.

– Заслужил, герой.

Он аккуратно, почти по-человечески деликатно взял угощение и, не торопясь, со вкусом съел. В такие моменты я особенно остро чувствовал, что Дик – не просто животное. Между нами существовала связь, которую трудно объяснить словами.

В тот день мы поймали много рыбы, но не это было главным. Главным было понимание того, что рядом со мной – не просто собака, а настоящий друг, способный на поступки, которые удивили бы и взрослого человека.

Такие истории о Дике можно рассказывать бесконечно. Каждый день с ним был наполнен маленькими чудесами понимания и дружбы. И каждый раз я убеждался, что мой четвероногий друг обладает душой и разумом, ничуть не уступающими человеческим.

Помню, как однажды осенью мы возвращались с рыбалки затемно. Лес, казавшийся днем таким знакомым и приветливым, в сумерках превращался в таинственное и немного пугающее место. Я шел, стараясь не терять тропинку из виду, а Дик бежал чуть впереди. Вдруг он остановился как вкопанный и издал тихое, утробное рычание.

– Что там? – шепнул я, инстинктивно замедляя шаг.

Дик повернул голову, глянул на меня, а потом снова уставился в темноту леса. Я замер, вглядываясь в чащу, и тут заметил два зеленоватых огонька, мерцающих между деревьев.

Рысь. Сердце ухнуло куда-то вниз. Мы с Диком застыли, боясь пошевелиться. Хищник, казалось, тоже оценивал ситуацию, решая, стоит ли нападать.

Дик медленно подался вперед и встал между мной и опасностью. Его шерсть на загривке поднялась дыбом, но он не лаял – только низкое, угрожающее рычание нарушало тишину леса.

Несколько секунд, показавшихся вечностью, мы стояли в этом странном противостоянии. Затем огоньки моргнули и исчезли – рысь решила не испытывать судьбу и растворилась в лесном сумраке.

Когда опасность миновала, Дик повернулся ко мне, его хвост снова закрутился в привычную спираль, а в глазах читалось: "Всё в порядке, теперь можно идти".

Тот вечер я не забуду никогда. Дик был не просто домашним питомцем, он был моим хранителем, моим проводником в мире природы и моим самым верным другом.

А еще был случай, зимой, когда река покрылась льдом. Мы с Диком пошли на подледную рыбалку. Я просверлил лунку, установил снасти и стал ждать. Дик, как обычно, расположился рядом, но в этот раз его что-то беспокоило. Он то и дело поднимался, принюхивался, нервно переступал с лапы на лапу.

– Что с тобой сегодня? – спросил я, не понимая причины его волнения.

Внезапно он схватил меня за рукав и потянул от лунки. Я удивился, но не придал этому особого значения и вернулся к рыбалке. Дик заскулил и снова потянул меня, на этот раз сильнее и настойчивее.

– Да что такое? – я начал раздражаться, но внезапно услышал треск.

Лед под нами начал проседать. Дик почувствовал опасность раньше, чем я заметил первые признаки. Мы едва успели отбежать на безопасное расстояние, когда участок льда, где мы только что сидели, с хрустом обломился и ушел под воду.

В тот день Дик, возможно, спас мне жизнь. И это был не единственный раз.

Наши рыбалки, наши прогулки по лесу, наши тихие вечера у камина – все эти моменты сплетались в крепкую нить дружбы, которая выдерживала любые испытания. Дик чувствовал мое настроение, знал, когда мне нужно тепло и утешение, а когда – свобода и одиночество.

Четырнадцать лет – немалый срок для собаки, но для настоящей дружбы это лишь мгновение. Каждый день, проведенный с Диком, был особенным. И даже сейчас, спустя столько лет, я закрываю глаза и вижу, как он бежит по берегу реки, как замирает, заметив поклевку, как доверчиво смотрит в глаза, словно говоря: "Я здесь, я с тобой".

Говорят, что собаки не умеют говорить. Но тот, кто хоть раз испытал такую дружбу, знает – им это и не нужно. Они говорят сердцем, и это самый искренний язык на свете.

Музыкальные импровизации с Диком

Когда мне исполнилось девять лет, моя мама приняла важное решение – отправить меня учиться во второй класс в школу-интернат в городе Сортавала. Это была не просто школа, а настоящая сокровищница возможностей, где каждый ребенок мог найти себя: спортивные секции, творческие кружки и, что оказалось судьбоносным для меня – музыкальное направление. Именно там, я впервые взял в руки трубу валторну, инструмент, который впоследствии стал моим верным спутником и источником радости.

На выходные я всегда возвращался домой. И каждый раз, подъезжая к родной остановке, я знал, что меня ждет самая искренняя встреча в мире. Дик, мой любимый пес, каким-то шестым чувством всегда безошибочно угадывал время моего приезда. Он встречал меня, радостно виляя хвостом, словно пропеллером, и провожал до дома через парк, внимательно выслушивая все мои школьные истории.

– Дик, ты представляешь, какой ты у меня красавец! – говорил я ему. – Я так по тебе скучал, дружище!

Он смотрел на меня своими умными глазами, будто понимал каждое слово, и казалось, что его хвост вот-вот оторвется от счастья.

В один из таких дней я возвращался домой с трубой наперевес. Музыка всегда давалась мне легко – хороший слух и чувство ритма открывали широкие возможности для импровизации. Особенно мне нравилось играть популярную тогда песню «Хмуриться не надо, лада».

Мы с Диком шли по парку, и я, поддавшись вдохновению, вдруг достал трубу и заиграл. Звуки разносились по всему парку, привлекая внимание прохожих. Люди останавливались, улыбались, показывали большие пальцы: «Молодец, малыш! Давай еще!». А Дик, кажется, гордился мной больше всех – он крутился вокруг, поглядывая на зрителей, словно говоря: «Вы только посмотрите, какой у меня талантливый хозяин!»

Воодушевленный таким успехом, я прибежал домой и тут же собрал всех ребят со двора:

– Эй, ребята! Идите скорее сюда! Хочу вам кое-что показать – устрою настоящий концерт!

Друзья сбежались со всех сторон, образовав полукруг вокруг меня. Я встал в центре двора, поднял трубу и заиграл. Мелодия полилась так легко и свободно, что ребята замерли от удивления. Когда первая песня закончилась, двор взорвался аплодисментами.

– А «Катюшу» сможешь? – крикнул сосед Витька из дома напротив.

– А «В лесу родилась ёлочка»? – подхватил Серёжка.

– Давай ещё что-нибудь – это уже был Колька, самый продвинутый из нас по части разной музыки.

И я играл. Одну мелодию за другой. Некоторые я знал хорошо, другие подбирал на ходу, но каждая из них превращала наш обычный двор в танцплощадку. Ребята начали пританцовывать, кто-то подпевал, а Дик носился между нами, словно пытался всех построить в хоровод.

Тот вечер изменил мое положение в посёлке раз и навсегда. Из обычного мальчишки я превратился в местную знаменитость. Теперь даже старшие ребята здоровались со мной за руку и уважительно спрашивали: «Ну что, маэстро, когда следующий концерт?».

А Дик… Дик, кажется, считал себя моим личным менеджером. Каждый раз, когда я брал в руки трубу, он садился рядом с таким важным видом, словно именно он открыл миру этот талант.

Так музыка стала не просто моим увлечением – она превратилась в волшебный ключик, открывающий сердца людей, а мой верный пес Дик был рядом, разделяя со мной каждую минуту этого счастья.

Тайна Медвежьего озера

Тайна Медвежьего озера

В скалистых дебрях карельских лесов, где тишина звенит в ушах громче церковного колокола, затаилось оно – Медвежье озеро. Не ищите его на туристических картах – местные проводники скорее съедят эти карты, чем поведут вас туда. А если кто из заезжих рыбаков, распаленный байками о невиданных уловах, спрашивал дорогу к нему, старожилы лишь многозначительно крестились и отводили глаза.

"Рыба? В Медвежьем? – хрипло смеялся дед Прокоп, единственный, кто дожил до девяноста, несмотря на регулярные экспедиции к этому месту за клюквой. – Разве что двухголовая да с глазами человечьими!"

Но я, двенадцатилетний сорванец с неуёмным любопытством и полным игнорированием инстинкта самосохранения, дважды бывал у этого озера. И каждый раз уносил оттуда не только полные лукошки грибов, но и ощущение, будто кто-то невидимый провожал меня взглядом между лопаток.

Медвежье озеро напоминало крохотное блюдце, затерянное среди дремучего леса – каких-то двадцать на пятьдесят метров. Но подойти к воде было сродни самоубийству. От твёрдой почвы до самой кромки воды раскинулось метров десять смертоносной трясины – бурой, пузырящейся тины, готовой проглотить зазевавшегося путника без единого всплеска, будто голодное чудовище из детских кошмаров.

Помню, как впервые набрел на это место, собирая боровики. Лес вокруг озера был воистину грибным раем – белые вырастали размером с тарелку, рыжики выстраивались хороводами вокруг старых пней, а от количества маслят ладони становились скользкими, словно рыбья чешуя. Но чем ближе к озеру, тем сильнее ёкало сердце, а по спине пробегал неприятный холодок.

Когда я раздвинул последние еловые лапы и увидел это зеркало стоячей воды, время словно остановилось. Птицы замолчали. Ветер стих. Даже комары, которые секунду назад пытались нещадно терзать мою шею, вдруг исчезли, будто испугавшись чего-то намного страшнее себя.

"Здесь живёт сам лесной хозяин," – говорили в деревне. "Медведь-оборотень, что может принимать любой облик. Человеком становится только в полнолуние, чтобы заманивать одиноких путников в свою трясину."

Говорили также, что однажды, давным-давно, когда наши деды ещё на горшки ходили, забрел к озеру пьяный охотник. Увидел на середине озера золотую утку и решил подстрелить. Шагнул в трясину, и она словно живая расступилась перед ним, создав твердую тропу до самой воды. Дошел он до середины, выстрелил – а утка обернулась медвежьей головой и захохотала человеческим голосом. А потом тропа под охотником исчезла, и трясина сомкнулась над его головой.

Мне, конечно, взрослые строго-настрого запрещали даже близко подходить к этому месту. Но разве юношеское любопытство остановишь запретами? Оно только разгорается ярче.

Удивительно, но совсем рядом с этим зловещим местом ютился хутор загадочного немого старика. Никто не знал его имени – даже, казалось, он сам. В деревне его называли просто "Немтырь" и считали не то блаженным, не то колдуном.

Немтырь был известен своим чудесным садом, где вопреки всем законам северного климата росли и плодоносили яблони. Маленькие, золотисто-жёлтые плоды китайки, кисло-сладкие, с таким ароматом, что его помнишь всю жизнь. Как он умудрялся выращивать эти яблоки в двух шагах от проклятого озера, оставалось загадкой.

Сад свой Немтырь охранял лучше, чем дракон сокровища. Ходили легенды о его меткости с древним дробовиком – особенно когда дело касалось мальчишеских задниц, посягнувших на его яблоки. Моего друга Витьку однажды так "присолил", что бедняга неделю на животе спал и в школе стоя за партой писал. А когда учительница спрашивала, что случилось, Витька, краснея, бормотал что-то про ушиб при падении с дерева. Технически – не соврал.

"А знаешь, почему его яблоки такие сладкие?" – зловещим шепотом рассказывал местный выдумщик Петька Хвостов. "Немтырь с медведем-оборотнем сделку заключил! Тот ему яблони охраняет, нечисть отгоняет, а взамен… взамен Немтырь ему каждое полнолуние по путнику приводит!"

"Враки!" – отмахивался я, но на всякий случай обходил хутор Немтыря десятой дорогой, особенно когда луна становилась полной и круглой, как рыбий глаз.

Рядом с озером чуть подальше от хутора Немтыря, располагался ещё и пионерский лагерь "Красная звёздочка". И это, пожалуй, самая странная часть всей истории. Кто и зачем решил построить детский лагерь у места, овеянного такими жуткими легендами? А главное – почему ни один ребёнок за все годы не пропал и не утонул?

Лагерь был обычным, как все советские пионерские лагеря – деревянные корпуса, выкрашенные в бодрящий голубой цвет, столовая с вечно пригоревшей кашей, футбольное поле с кривыми воротами. Но была там одна диковинная штука, которую я не встречал больше нигде – гигантские шаги.

Представьте высоченный столб, на верхушке которого закреплён огромный подшипник. От него спускаются четыре длинных каната с петлями на концах. Четверо смельчаков хватаются за эти петли, они все вместе бегут в одну сторону, вокруг столба. И тут начинается настоящее волшебство! Пока двое бегут, двое других взмывают в воздух, как птицы, кружась вокруг столба. Потом меняются ролями. Визг, хохот, адреналин – ощущение полёта, которое не забудешь никогда.

Мы с ребятами перелезали через забор лагеря, когда он пустовал между сменами, и часами кружились на этих гигантских шагах, пока в глазах не темнело, а руки не стирались в кровь. Однажды я так раскрутился, что канат оборвался, и меня забросило прямиком… в яблочный сад Немтыря! Как я оттуда ноги унёс – отдельная история, достойная пера Стивена Кинга.

Что до рыбалки на Медвежьем озере… Были отчаянные смельчаки, которые всё же пытались туда добраться. Старик Федотыч, например, известный в округе браконьер и выпивоха, клялся, что однажды пробрался к самой воде и забросил удочку. По его словам, поплавок тут же ушел под воду, леска натянулась так, что удилище согнулось дугой, а когда он потянул – почувствовал такую тяжесть, будто на крючок попался чугунный утюг.

"Тащу, значит, изо всех сил," – рассказывал Федотыч, причмокивая, – "А оно как дёрнет обратно! Еле удержался, чтоб в трясину не утянуло. И тут из воды высунулась… РУКА! Человечья рука, клянусь всеми святыми! Схватилась за леску и потащила. Я бросил удочку и бежал так, что зайцы от зависти плакали!"

Никто, конечно, не верил старому пьянице. Но странным образом после этого случая Федотыч бросил пить, уехал в город Сортавала, устроился церковным сторожем и до конца дней своих не посещал не только Медвежье озеро, но и вообще обходил все водоёмы стороной.

А ещё говорят, что в особенно тихие ночи, когда полная луна отражается в тёмной воде Медвежьего озера, можно увидеть странную процессию – немого старика, ведущего за руку заблудившегося путника прямо к кромке воды. И если прислушаться, можно разобрать тихий шёпот:

"Не бойся, яблочек отведаешь. Самых сладких…"

И где-то в глубине озера, среди коряг и тины, что-то большое и тяжёлое ворочается в предвкушении.

Может, поэтому никто в здравом уме не ходит на рыбалку на Медвежье озеро. И даже грибники, набредая на эту поляну, торопливо крестятся и поворачивают назад, бросая полные корзины неподалёку от проклятого места.

Ведь самое страшное в Медвежьем озере даже не его бездонная трясина. Самое страшное – это чувство, что тебя ждали. Что ты не случайно сюда забрёл. Что тебя позвали.

Думаю, о грибах и ягодах Карелии мы поговорим в следующий раз. Это отдельная история, которая достойна своего часа. А пока, если не спится тёмной ночью, прислушайтесь… Может, это не ветер шумит за окном, а кто-то шепчет ваше имя, приглашая на прогулку к затерянному в лесах Медвежьему озеру?

Тайна Горного озера

Тайна Горного озера: рыбацкая быль

В глухих карельских лесах, вблизи поселка Харлу, раскинулось целое созвездие озер, таинственных и непокорных. Местные окрестили их кто во что горазд – одно "Штанами" прозвали, другое, совсем уж бесстыдно, "Трусами" величали. Были там Галуза с водой черной, как деготь, Медвежье, где, говорят, сам хозяин тайги каждое полнолуние купается, но самым загадочным слыло Горное озеро.

О нем в деревне шептались с опаской. Старики крестились, когда речь заходила про него, а мальчишки, хвастаясь друг перед другом храбростью, все равно обходили его стороной. Говорили, что в непроглядных глубинах Горного озера обитает чудище невиданное – то ли гигантская щука размером с бревно, способная целиком проглотить зазевавшегося рыбака, то ли водяной дракон, что в полночь выходит на берег и воет на луну голосом утопленника.

Многие рыбаки, куда храбрее меня, отправлялись туда за легендарным уловом, но возвращались либо с пустыми руками, либо… не возвращались вовсе. А те, кто возвращался, рассказывали о странных всплесках на середине озера, о том, как что-то огромное утягивало их снасти в пучину, о таинственных тенях под водой размером с лодку.

Но нас с дядькой Ванькой, потомственным карельским рыбаком, чьи руки, казалось, сами умели разговаривать с рыбой, такие байки только раззадоривали. В то лето мы решили разгадать тайну Горного озера.

Путь туда был подобен дороге в сказочное царство – семь километров через скалы столь острые, что казалось, они могли бы порезать даже солнечный луч. На каждом шагу лес словно испытывал нас, подбрасывая то поваленные вековые сосны, то коварные болотца, притаившиеся в самых неожиданных местах. Мы тащили снасти – моя спина к концу пути стала похожа на дугу старого охотничьего лука, а плечи горели огнем.

Когда мы наконец выбрались из лесной чащи и увидели Горное озеро, даже дядька Ванька, видавший всякое, присвистнул от изумления. Оно лежало между скал, как огромное зеркало, в котором отражалось небо столь ясно, что казалось – ещё шаг, и провалишься в бездонную синеву. Вода была прозрачной на берегу, но чем дальше от берега, тем темнее и таинственнее становилась её глубь.

"Глубина тут такая, что если камень бросишь – до дна долетит только на следующий день," – усмехнулся дядька, закуривая папиросу Беламор. "Петька Косой однажды пытался измерить – веревку длиной в сотню метров привязал к валуну размером с телёнка и спустил в воду. А веревка вся ушла, как в прорву, да ещё и дёрнуло так, что чуть Петьку самого не утянуло!"

Целый день мы бросали наши снасти в прозрачные воды, ходили вдоль берега, меняя места, но озеро словно смеялось над нами – ни единой поклёвки. Даже дядька Ванька, обычно спокойный как валун, начал нервно дергать усом.

"Не иначе как водяной наши крючки от рыбы прячет," – проворчал он, сплёвывая в воду.

Солнце уже скатывалось к вершинам дальних сосен, когда мы, обходя в очередной раз береговую линию, заметили маленький ручеек, что втекал в озеро, сбегая откуда-то сверху, со скалы.

"А что там наверху?" – спросил я дядьку, щуря глаза на яркие брызги, сверкающие в лучах заходящего солнца.

Ванька прищурился, глядя на скалу так, словно пытался просверлить в ней дыру взглядом.

"Пойдем глянем. Чую – там наше рыбацкое счастье."

Мы карабкались вверх, цепляясь за выступы скалы руками, царапая колени и локти. Наконец, выбравшись на небольшое плато, мы увидели крохотное озерцо, размером едва ли с деревенский пруд. Берега его кое где, поросли изумрудно-зеленой тиной, а поверхность была спокойна, словно здесь никогда не бывало ветра.

"Да тут и кошка не утонет," – усмехнулся я, но дядька Ванька уже торопливо разматывал леску.

"Запомни, племяш, в рыбацком деле главное – чуйка. А моя чуйка сейчас воет громче волка в полнолуние."

Едва наши крючки коснулись воды, как произошло нечто невероятное – поплавки исчезли под водой так стремительно, словно их дёргали сильной рукой. Мы с дядькой даже присели от неожиданности. На концах наших лесок билась рыба – окуни размером с мою руку от кисти до локтя, с такими яркими полосами на боках, что казалось, будто они покрыты не чешуей, а драгоценными каменьями!

А потом началось настоящее светопреставление. Рыба словно сошла с ума – бросалась на крючок быстрее, чем мы успевали насаживать наживку. Такого бешеного клёва я не видел ни до, ни после того дня. Окуни, плотва размером с полено – они буквально выпрыгивали из воды и сами нанизывались на крючки! Дядька Ванька, перевидавший за свою рыбацкую жизнь всякого, только бормотал что-то про рыбье сумасшествие и крестился свободной рукой.

Вскоре наши сумки были забиты до отказа, мы набили рыбой карманы, пазухи, даже шапки сняли и превратили в садки. Рыба билась везде – блестела серебром, переливалась всеми цветами радуги, так что мы сами стали похожи на диковинных чешуйчатых существ.

Обратный путь был труден вдвойне – тяжесть добычи давила плечи, но сердца наши пели от восторга. Возле деревни нас встречали, как героев:

"Где такую рыбу-то добыли? Да столько! Да такую крупную!"

А дядька Ванька только хитро щурился, пуская дым из трубки:

"Места знать надо. У настоящего рыбака всегда есть свои секреты."

Но рыбацкое счастье, как известно, переменчиво. Когда мы, гордые своей добычей, разложили её на столе и принялись разделывать, то обнаружили в брюхе каждой рыбы селитера – мерзкого белого червя, извивающегося подобно маленькой змее. Один, второй, третий – все до единой рыбины оказались заражены!

Древние карельские приметы не шутят: кто поест такой рыбы – сам червями изнутри порастет. Понурив головы, мы собрали весь улов в мешки и отнесли подальше от деревни, глубоко закопав в землю, чтобы ни одна живая душа, даже курица, не смогла добраться до нашей "удачи".

Позже дядька Ванька, задумчиво глядя на звезды с крыльца, сказал мне:

"Знаешь, Валерка, а ведь это оно… Чудище озерное. Не шуточки это были старческие. Чудище-то в рыбу превращается, в стаи, чтоб рыбаков обмануть. А потом через селитера этого проклятого в человека вселяется, изнутри его выедает и силу его забирает. Вот почему многие на Горное озеро ушли, да не вернулись…"

С тех пор прошло много лет, но я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, когда снится мне то маленькое озерцо на вершине скалы и безумная рыба, что сама бросается на крючок, словно одержимая жаждой заманить нас в ловушку древнего карельского проклятия.

А Горное озеро так и стоит там, тёмное и загадочное, храня свои тайны для тех смельчаков, что рискнут бросить ему вызов.

Блестящая цепь для лучшего друга

Блестящая цепь для лучшего друга

В нашем не большом посёлке в центре Харлу, стоял дом, разделённый на две половины. В одной жила наша семья, в другой – соседи, ставшие нам добрыми друзьями.

Рядом с домом пролегала дорога, а за ней раскинулся парк, где любили отдыхать местные жители. Утром и вечером по этой дороге люди шли на работу и возвращались домой, и всё, что происходило в нашем дворе, было у них как на ладони.

А во дворе, на протянутой через всю территорию проволоке, царствовал мой верный друг – карельская лайка Дик. О, как я любил этого пса! Его умные глаза, казалось, видели меня насквозь, а преданность была безгранична. Когда он радостно встречал меня, виляя хвостом и подпрыгивая на своих крепких лапах, сердце моё таяло от счастья.

Дик был не просто собакой – он был моим лучшим другом, защитником, хранителем наших детских тайн. Каждый день я спешил к нему, чтобы поделиться своими маленькими приключениями, а он, склонив голову набок, внимательно слушал мой детский лепет, словно понимал каждое слово.

Однажды во время прогулки по дальним уголкам нашего посёлка, когда солнце золотило верхушки сосен, а в воздухе витал запах карельских трав, я увидел возле одного из домов огромную собаку. Это был настоящий великан – не меньше московской сторожевой! Но привлекло моё внимание другое – на шее у этого мохнатого гиганта красовалась восхитительная цепь. Металлическая, сверкающая на солнце как драгоценность, она переливалась и манила взгляд.

И тут внутри моей детской души вспыхнуло нестерпимое желание: «Мой Дик достоин такой красоты! Разве может быть для него что-то недостаточно хорошее?»

С замиранием сердца, с дрожью в коленках, но с твёрдой решимостью сделать что-то особенное для своего четвероногого друга, я подкрался к этой громадине. Страх сковывал движения, но любовь к Дику оказалась сильнее – я отстегнул блестящую цепь и, прижимая её к груди, помчался домой, словно на крыльях.

О, как торжественно я прикреплял это сокровище к нашей проволоке! Как светились мои глаза, когда я усаживал на неё Дика! «Смотри, друг, – шептал я ему, почёсывая за ухом, – теперь ты самый красивый пёс во всей Карелии!» Дик благодарно лизнул мою руку, и мне казалось, что он разделяет мою радость.

Моему счастью не было предела – теперь каждый, кто проходил мимо нашего двора по дороге в парк, обязательно заметит, какой у меня замечательный пёс и какая у него великолепная цепь! Я представлял, как все будут восхищаться и завидовать – не мне, нет, а моему Дику!

Но сказка длилась недолго. Вскоре у нашей калитки появился хозяин той самой собаки, сразу узнавший свою цепь. Его лицо было серьёзным, но не злым, когда он спросил меня: «Откуда у твоего пса эта цепь?»

Краска стыда залила мои щёки, а в голове закружился вихрь оправданий. «Это… это… не я! Это соседские братья, наверное, они взяли!» – лепетал я, ненавидя себя за трусость, но не находя сил признаться.

Умудрённый жизнью взрослый решил преподать мне урок. Он пригласил тех самых братьев и спросил их при мне: «Что бы вы сделали, если бы взяли чужую вещь?»

«Мы не брали, зачем нам чужое? Это не мы», – честно ответили они, недоумевая.

А потом он повернулся ко мне: «А ты как думаешь?»

И я, опустив глаза, пробормотал: «Я бы… я бы извинился и сказал, что больше так не буду…»

«Вот и всё ясно», – тихо сказал он.

В этот момент плотина моих чувств прорвалась – горячие слёзы побежали по щекам, и сквозь рыдания я наконец признался: «Я взял… я только хотел, чтобы у Дика было самое лучшее… он такой хороший… я так его люблю…»

Дик, словно чувствуя мою боль, подошёл и положил голову мне на колени, преданно глядя в глаза, будто говоря: «Не плачь, хозяин, меня вполне устраивает наша старая цепь. Главное – что мы вместе».

В тот день я вернул блестящую цепь, но приобрёл нечто более ценное – понимание, что настоящая любовь не нуждается в украшениях, а честность важнее любых сокровищ мира. А Дик… Дик продолжал быть моим лучшим другом, и его преданный взгляд стоил дороже всех блестящих цепей на свете.

Один на один с хозяином леса

Один на один с хозяином леса

Среди всех моих встреч с лесными обитателями самым незабываемым стал тот августовский день, когда я встретился взглядом с настоящим хозяином леса. Стояло жаркое лето, и я, как обычно, пас сельских коров на дальнем лугу, что подступал к самой кромке дремучего леса.

День выдался знойным. Даже коровы, обычно жадные до сочной травы, попрятались в тени деревьев и лениво отмахивались хвостами от назойливых слепней. Я сидел на пригорке, обмахивался картузом и то и дело прикладывался к берестяной кружке с родниковой водой.

В тот день облюбовала стадо непоседливая бурёнка по кличке Зорька. Ей, казалось, было всё равно, что солнце печёт немилосердно – она всё норовила отбиться от стада и двинуться к темнеющей стене леса, где трава выглядела особенно сочной и нетронутой.

"Ну погоди у меня!", – думал я, в третий раз возвращая упрямицу к стаду.

И тут Зорька сделала то, чего я никак не ожидал – резко рванула в сторону леса, будто чёрт за ней гнался. Делать нечего, пришлось мне бежать за ней. Я подхватил свою верную плётку и помчался вдогонку, чертыхаясь на каждом шагу.

Удивительное дело, но бурёнка, обычно степенная и медлительная, неслась через подлесок так, словно за ней сам волк гнался. Я еле поспевал, перепрыгивая через поваленные стволы и продираясь сквозь колючий кустарник. Моя рубаха зацепилась за сучок и треснула, но я даже не обратил внимания – лишь бы догнать эту сумасшедшую Зорьку.

Наконец, загнанный и взмыленный, я выскочил на небольшую поляну. Зорька стояла как вкопанная на другом её конце, выпучив глаза и шумно дыша. А посреди поляны, возле старого трухлявого пня, копошился… медведь!

Я застыл, словно громом поражённый. Ноги словно приросли к земле, а сердце, казалось, остановилось, а потом забилось где-то в горле. Медведь – не какой-нибудь там молодой косолапый, а здоровенный бурый хозяин леса – увлечённо разрывал пень, добывая сладкий мёд диких пчёл. Его могучие лапы с острыми когтями легко крушили трухлявую древесину, а из пасти доносилось довольное урчание.

Всё, что мне рассказывали охотники о встречах с медведем, вмиг вылетело из головы. "Не убегай – догонит," – вспомнилось только это. И ещё – "не смотри ему в глаза, иначе примет за вызов".

Но было поздно. Медведь, почуяв постороннего, поднял морду, и наши взгляды встретились. В его маленьких глазках мелькнуло что-то, похожее на удивление, потом – раздражение. Я видел, как шерсть на его загривке начала подниматься дыбом.

Время словно остановилось. Я стоял, не смея шелохнуться, и смотрел, как зверь медленно поднимается на задние лапы. Он был огромен – гораздо выше самого высокого мужика в нашем посёлке. Его передние лапы, испачканные мёдом и древесной трухой, были шире моих плеч.

И тут случилось неожиданное. Моя верная плётка, которую я судорожно сжимал в руке, вдруг выскользнула из вспотевшей ладони и с громким стуком упала на лесную подстилку.

Этот звук словно нарушил хрупкое равновесие между нами. Медведь издал короткий утробный рык и сделал шаг в мою сторону. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, а ноги стали ватными. "Всё, конец," – промелькнуло в голове.

И вдруг откуда-то сбоку раздалось протяжное и жалобное: "Му-у-у-у!" Это Зорька, которая всё это время стояла как статуя, вдруг решила подать голос. Может, от страха, может, просто настало время вечернего доения, но её мычание прозвучало в тишине леса как гром.

Медведь замер. Повернул голову в сторону коровы, потом снова посмотрел на меня. В его взгляде я прочитал явное колебание: то ли прогнать наглецов, посмевших потревожить его трапезу, то ли просто уйти, избежав ненужной стычки.

Что решило дело, я не знаю. Может, наш бурый отшельник не был голоден, может, посчитал, что два противника – это уже многовато, или, может, просто был в хорошем настроении от найденного мёда. Но только он вдруг опустился на четыре лапы, фыркнул недовольно и, не спеша, с достоинством, присущим только настоящим хозяевам леса, направился в чащу.

Я стоял не шелохнувшись, пока медведь не скрылся между деревьями. Потом меня начала бить мелкая дрожь. Колени подогнулись, и я сел прямо там, где стоял. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

"Эй, Зорька," – позвал я слабым голосом. – "Иди сюда, спасительница ты моя".

Корова, будто поняв, что опасность миновала, неспешно подошла ко мне и ткнулась влажным носом в плечо. Я обнял её за шею и прижался лбом к тёплому боку. Никогда ещё я не был так рад этой упрямой бурёнке.

Обратно мы возвращались вместе – я впереди, Зорька следом, удивительно послушная и спокойная, будто не она только что устроила эту безумную погоню. Больше она никогда не убегала от стада.

А я с тех пор, заходя в лес, всегда беру с собой маленький колокольчик. Говорят, медведи не любят неожиданностей и сторонятся людского шума. А мне хватило одной встречи с хозяином леса. Одной – на всю жизнь.

Малина, медведь и…

Малина, медведь и…

Удивительно, как родные места могут таить в себе опасность. Казалось бы, что страшного может случиться у собственного дома? Наш хутор стоял на самой опушке леса – добротный, крепкий, построенный ещё финнами. За околицей начинались густые заросли малинника – сладкая ягода росла там в изобилии, стоило лишь протянуть руку.

В тот день – жаркий, душный, с тяжёлым грозовым небом – я решил набрать малины. Обычное дело для деревенского парнишки. Привесил на шею старый бидончик на верёвке, чтобы руки были свободны, и пошёл к знакомым с детства кустам, что росли на небольшой скале неподалёку от дома. Полкилометра – рукой подать.

Малинник встретил меня густым ароматом спелых ягод. Протягиваешь руку – и ладонь наполняется сочными красными шариками. Бидончик быстро наполнялся, а я что-то бубнил себе под нос – то ли песню какую-то, то ли просто так, от удовольствия. Я часто пел, когда оставался один – голос у меня был звонкий, далеко разносился по лесу. Но в этот раз, почему-то, пелось не очень. Какая-то неясная тревога не давала расслабиться. Может, гроза надвигалась, а может, просто устал.

Кусты были высокие, в человеческий рост, и я, пробираясь сквозь заросли, не видел, что происходит в нескольких шагах от меня. И вдруг слышу – треск! Громкий, неестественный. Явно не ветка под ногой хрустнула. Кто-то большой и тяжёлый продирался сквозь малинник с другой стороны.

«Наверное, Фёдор-лесник», – мелькнула мысль. Но что-то подсказывало – нет, не Фёдор это. И не деревенские ребята. Слишком уж тяжёлая поступь.

Я осторожно раздвинул густые ветви малины перед собой и… обмер! Прямо передо мной, в каких-то двух метрах, возвышалась огромная бурая морда с маленькими внимательными глазками. Медведь! Настоящий, живой медведь – не какой-нибудь там полуголодный шатун, а здоровенный хозяин тайги, в самом расцвете сил!

Никогда не думал, что страх может парализовать. Я стоял, не в силах пошевелиться, и только глазами хлопал. А медведь тоже замер – видно, не ожидал такой встречи. Мгновение, другое… и оцепенение вдруг спало, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем.

Не помню, как развернулся. Не помню, как бросил свой бидончик с ягодами. Только ветер в ушах свистел, да сердце колотилось где-то в горле. Я мчался к дому так, как никогда в жизни не бегал – даже на районных соревнованиях, когда занял первое место в забеге.

Страх придал мне какие-то нечеловеческие силы. Я летел как угорелый, не разбирая дороги. По пути оказалась овражина – глубокая, с отвесными стенками. В обычное время я бы долго искал, где её обойти, но сейчас… даже не задумываясь, оттолкнулся и – перемахнул через эту пропасть одним прыжком! А за спиной, казалось, уже слышалось тяжёлое дыхание преследователя.

Последним испытанием стал спуск со скалы – обрывистый, крутой, метров шесть высотой. В нормальной ситуации я бы искал обходной путь или спускался бы осторожно, цепляясь за выступы. Но не тут-то было! Словно в каком-то безумном сне я сиганул прямо вниз, не думая о последствиях. И – чудом! – приземлился на ноги, даже не поцарапавшись.

До дома оставалось всего ничего. Влетел во двор, захлопнул за собой калитку и только тогда обернулся, готовый увидеть медведя у самого забора. Но двор был пуст, да и в лесу стояла тишина. Похоже, косолапый был напуган нашей встречей не меньше моего и дал стрекача в противоположную сторону.

Когда схлынул первый испуг, я вернулся к месту своего невероятного прыжка через овраг. И застыл в изумлении. Яма была такой ширины, что через неё, наверное, только рекордсмены по прыжкам в длину могли бы перепрыгнуть! Как я сумел это сделать – до сих пор загадка. Видать, правду говорят, что страх творит чудеса.

А потом были рассказы в деревне, и никто не верил – как это, медведь в полукилометре от жилья? Но старики качали головами и говорили, что раньше такое случалось сплошь и рядом. Зверья в наших местах водилось видимо-невидимо: и волки, и лисы, и зайцы. Бывало, выйдешь во двор утром – а там следов столько, будто не двор, а лесная тропа какая.

Эта встреча с хозяином тайги осталась со мной на всю жизнь. И когда меня спрашивают, страшно ли было встретить медведя, я только улыбаюсь. Страшно не то слово. Но именно благодаря этому страху я узнал, на что способен человек в минуту опасности – преодолеть невозможное и совершить настоящее чудо.

Королева Янис Йоки

Королева Янис Йоки

Есть в Карелии небольшая речка с певучим названием Янис Йоки. Местные говорят, что в её тёмных водах живут настоящие монстры. Я бы не поверил, если бы не тот памятный вечер…

Мы с дядькой Ванькой – местной рыбацкой легендой – неспешно плыли в лодке по зеркальной глади. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая воду в золотистые тона. Лениво побрасывали блёсны, больше наслаждаясь тишиной, чем надеясь на серьёзный улов. Вдоль берега торчали наши закидушки – длинные ивовые колья, вбитые в илистое дно. На каждом – леска с тройником и живцом. Старый проверенный способ для ловли щуки.

Вдруг у самого борта лодки раздался всплеск, от которого мы оба вздрогнули. Что-то большое мелькнуло в глубине. "Давай проверим закидушку," – предложил дядька Ванька, и мы потянули снасть.

То, что произошло дальше, до сих пор иногда приходит ко мне в снах. Когда из воды показалась щучья голова, мы от неожиданности отпрянули, выпустив леску. Такой жуткой морды я не видел даже в фильмах ужасов! Но дядька Ванька быстро пришёл в себя: "Держи крепче, такую упустить – век себе не простим!"

Второй заход был успешным. Когда мы вытащили щуку целиком, лодка заметно накренилась. От восторга и адреналина руки тряслись так, что грести было трудно. Какая уж тут дальше рыбалка – помчались к берегу, где у моста обычно собиралась местная ребятня.

"Ну что, Вань, поймал чего?" – донеслось с берега. Ванька славился среди местных как удачливый рыбак, и его возвращения всегда ждали с интересом.

"Да так, манеха есть…" – скромно ответил он, любивший поддразнить публику.

А потом… Потом был момент, который навсегда вошёл в местные легенды. Дядька Ванька, под два метра ростом, взял щуку под жабры, приподнял – и все ахнули. Голова чудовища возвышалась над его макушкой, а хвост волочился по земле!

"Колька, беги за фотоаппаратом!" – крикнул кто-то из толпы. "Такое же раз в жизни увидишь!"

И правильно сделали, что сфотографировали. Через неделю снимок появился в местной газете, и теперь даже самые отъявленные скептики не могли сказать, что это всего лишь очередная рыбацкая байка. Фотография эта до сих пор где-то хранится в архивах редакции – документальное подтверждение того, что в карельских реках водятся настоящие чудища.

Говорят, что с тех пор в посёлке Харлу мальчишки, собираясь на рыбалку, первым делом проверяют, достаточно ли крепкая у них леска. На всякий случай. Ведь где-то в тёмных водах Янис-Йоки наверняка плавает ещё одна такая же…

А ведь мы тогда, радуясь небывалому улову, уже представляли, как накормим всю семью этой исполинской рыбиной. Ещё бы! Двухметровая щука – это же целое состояние для деревенской семьи, где каждый пойманный хвост идёт в котёл или на сковородку.

Но радость наша быстро сменилась разочарованием. Едва мы приступили к разделке, как поняли – что-то тут не так. От щуки шёл такой дух, что хоть нос зажимай: смесь затхлой тины, болотной сырости и чего-то совершенно непередаваемого. А уж разделать эту "красавицу" оказалось вообще настоящим испытанием! Ни нож её не брал, ни пила – пришлось браться за топор.

В итоге, вместо праздничного семейного обеда, наша добыча отправилась во двор – на радость собакам, курам и прочей живности. Вот так старая речная хищница преподала нам урок: не всё то золото, что блестит, и не всякая большая рыба годится на уху.

Зато фотография в районной газете осталась как память о том удивительном улове. И теперь, рассказывая эту историю, я всегда добавляю: "А снимок этот, где то, до сих пор хранится!"