1
С тех пор, как её не стало, я перестал спать по ночам. Просто смотрю в потолок и перебираю все моменты, которые были с ней. Днём я тоже сплю плохо, но организм всё равно берёт своё: где-то после двух я падаю в мертвецкий сон до шести, потом встаю, пью кофе – и снова ночь. Всё стало странным: вроде бы всё по-старому, всё привычно, но её нет, и мир перевернулся. Он стал другим, пустым, чужим. И было ли это когда-то реальностью? Вопрос.
Моя каюта была где-то на краю основного здания станции, я перебрался сюда нарочно, так что перестать спать окончательно было лишь вопросом времени, а не моим желанием. Ночь здесь проходит бурно, агрегаты станции работают беспрерывно, так что даже если бы я хотел заснуть получилось бы с трудом. В этом месте нужен особый навык, чтобы спать или хотя бы иметь под рукой нейронку. Но раз всё пошло наперекосяк, я выбрала путь «по-старинке» – смотреть в металлический потолок и перебирать в голове все воспоминания, что были у нас.
Гулкий звук за стеной то и дело прерывал время, словно проносился где-то рядом так, что я чуть не подпрыгивал. В такие моменты я приходил в себя, выходя из транса, пытался отвлечься, улавливая серую реальность этих металлических стен. Но стоило шуму стихнуть, я снова погружался в те видения, где мы с ней вместе… где у нас были какие-то грандиозные планы, там, где мы любили друг друга.
Всё закончилось. Осталась лишь жёсткая необходимость тащить свою жизнь дальше – промежуток между снами, которые обрываются, словно тупой щелчок. Зачем мне это всё? Мне бы уйти за ней, туда, где она ждёт меня… хоть на миг.
Мы часто обсуждали, есть ли грань за смертью, есть ли «что-то там». Смеялись и говорили, что обязательно умрём в один день, чтобы вместе заглянуть за ту грань. Но вышло иначе: она ушла первой, без меня, не спросив, не получив «разрешения». Туда, куда мы собирались пойти вдвоём. Может, и мне теперь последовать за ней? Зачем тянуть дальше эти сутки, эти дни, эти бессонные ночи, полный мрак? Я оттягиваю неизбежное, пытаясь проникнуть в наши с ней прежние грёзы, где мы были живы… а её больше нет. Мне нужно туда, за ней.
Но что-то не пускает меня, не даёт уйти окончательно. Закрыв глаза, я вижу её лицо, прекрасные глаза, улыбку. И всё вдруг обрывается, оставляя меня одного, словно на пустой станции, среди всей этой груды неоконченных дел, которые мы когда-то планировали делать вместе. Сколько всего ещё могло случиться, но уже без неё, без той мечты…
Я встал. Сон не шёл – да я и привык, в общем. Уставился в дверь, точнее, в её щель – кажется, она была приоткрыта. Не помню, запирал ли я её? Да и всё равно. На этой странной «станции» всё давно почти работает само по себе. Это она когда-то продумала, как всё упростить, чтобы мы проводили больше времени вместе. И мы действительно проводили… но теперь её нет.
Я вытащил из ящика кружку – ту, что когда-то выбрал по её совету, хотя мне вначале не нравился цвет. Теперь это мелочь, но я пью из неё кофе и не хочу отказываться: пусть хоть это будет напоминанием о ней.
И вот я решил: а почему бы не пройтись по отсекам, осмотреть всё? Что мной двигало? Не знаю, возможно, воспоминание о её улыбке, её настойчивости. Но я поднялся и пошёл…
– Стой! – выкрикнул лёгкий, звенящий голос с дальней части коридора. Там клубился пар, настолько густой, что пройти сквозь него, не получив хотя бы лёгкого ожога, было практически невозможно. Я давно собирался починить систему в той части коридора, чтобы пар не обжигал, но не успел. Не успел… моя любовь, моя суть, мой смысл жизни ушла, исчезла. И вернуть её я уже не мог. Только мысли о ней служили мне путеводной нитью.
– Стой! – повторил голос, на этот раз более настойчиво. Но я не собирался никуда идти. Я смотрел на пар, и вдруг мне почудился силуэт внутри, превращающийся в странное мигание воды, насыщенной чем-то белёсым, то ли маревом, то ли тёмной дымкой с белыми проблесками… Силуэт приближался ко мне. Я стоял в полутьме, возле красного кругляшка кнопки аварийной сигнализации, вглядываясь в пар и пытаясь понять, что или кто в этом пару.
– Стой… – в этот раз голос прозвучал тише, но я вздрогнул. Он был каким-то шёпотом и в то же время бил, словно тяжёлый молот. Что это за голос? Моё воображение? Или… её голос, тот, который я потерял? Она шла ко мне, приказывая остановиться. Но я и так никуда не шёл – стоял на месте, остолбенев, глядя расширенными глазами на тёмные круги, пляшущие в туманном свете. В руке я сжимал красную кружку, едва не выскальзывающую из пальцев, а разум лихорадочно твердил, что это не может быть правдой.
Но я всё равно стоял, надеясь, что это не галлюцинация, что это действительно она – моя любимая, моя потерянная Кэт.
***
– Вот скажи мне, Андрей, – голос звучал в наших наушниках с шумом и помехами, но этого хватило, чтобы я обернулся к говорящей. Она сидела рядом, её глаза выражали тихий, невысказанный вопрос, произнесённый в старую гарнитуру, которая, казалось, была вдвое старше меня. Её голос, искажённый статическими шумами, звучал на общем канале, доступном всем пассажирам вертолёта Ми-8.
– Зачем нам эти военные? – продолжила она, но я не стал отвечать, потому что понимал: нашу «беседу» слышат все, включая пилота. Поэтому я лишь виновато улыбнулся и жестом показал Ирине, что стоит «закрыть эфир».
Исследовательская станция, в официальных бумагах проходившая как «Бур-1», на самом деле была секретным объектом. Расположенная почти в самом сердце Антарктиды, она считалась одним из наиболее труднодоступных мест на планете. Никто не спрашивал моего согласия – мне буквально вручили повестку, раз уж я работал в институте сверхсекретных материалов.
После собеседования в Главке меня и мою коллегу Ирину, которая занималась сверхтекучими жидкостями в другом институте, отправили на эту засекреченную станцию. Мы уже делали четвёртую пересадку, и нас сопровождали четверо военных. Один – видимо, старший – с короткой стрижкой, всё время уткнувшийся в какую-то папку или блокнот, и ещё трое, которых Ирина тихонько называла «отмороженными». Они смотрели куда-то в одну точку и практически не разговаривали. Всё это выглядело странно и непонятно.
Наша задача, казалось, была простой: понять, что происходит на станции «Бур-1», зафиксировать все в отчётах и вернуться назад. Но что-то в этой истории явно не сходилось.
Из тех данных, что у меня были, лишь вскользь упоминалось, что на станции работали двое человек, занимавшихся какими-то исследованиями (какими именно – неизвестно). Информация о них почти не просачивалась наружу. И вот эта пара – Константин Стернен и его жена Катерина Стернен – по имеющимся данным, заключили двойной контракт на постоянное пребывание на станции в течение года. Но спустя год и два месяца – оперативное время выхода на связь – никакого ответа так и не последовало. Ещё через месяц было решено организовать экспедицию, чтобы выяснить, что произошло и почему станция молчала.
Зачем государству понадобились два таких разных специалиста, как я и Ира, – неясно. Но, как говорится, если платят хорошо, я не упущу шанс заработать, хотя дела с военными меня немного настораживают. Ирина тоже заметила это и постоянно напоминала мне о странности ситуации, где бы мы ни находились.
Вертолёт сделал резкий вираж, от которого у меня подкатило к горлу: полёты – явно не моё, как и спорт, и многое другое (но это уже другая история). После разворота он пошёл на посадку. Я глянул вниз через иллюминатор – кроме бескрайнего белого покрывала, практически неотличимого от горизонта и затянутого мутными облаками, не увидел ничего.
Мы приземлились.
2
Высадка наружу был довольно быстрой – нас подгоняли военные. Мельком я заметил тревожную мину на лице Иры, но мы не сопротивлялись. Согнувшись от резкого порыва холода, мы пригнулись и перебежками двинулись к станции.
Немного опустив голову, я сквозь мутные стёкла защитных очков наконец разглядел станцию.
На первый взгляд она выглядела, как нагромождение старых контейнеров. Но, присмотревшись, я заметил, что они выстроены строго по схеме и технологически куда продвинутее обычных грузовых блоков.
Вся станция мигала приглушёнными огнями, которые едва пробивались сквозь пелену надвигающейся бури. Сначала я подумал, что это турбуленция от винтов вертолёта, но, отойдя достаточно далеко от машины, понял: буря здесь реальна.
Мы зашли внутрь. Первый отсек – или, скорее, бункер – встретил нас скрежетом металлических дверей и автоматическим включением ярких ламп.
Я быстрым движением отряхнулся и немного пригнулся, словно стряхивая волнение, затем снял очки, чтобы осмотреться. Изо рта валил пар, но, к моему удивлению, на лице ощущалась слабая теплота – снаружи было почти минус шестьдесят, так что внутри, по ощущениям, было около минус пятнадцати.
– Ну и погодка… – фыркнула Ирина, тоже отряхиваясь, словно снежная фигура. На ней, почему-то, осело особенно много снега. Я усмехнулся, сравнивая её с привидением в шубе, но, взглянув в сторону, заметил лицо главного военного. Он только что снял защитные очки – и замер.
– Задача номер один: проникнуть в шахтный корпус. Вы – вперёд сразу за мной. Второй – замыкающий, – он кивнул на одного из военных. – А третий и четвёртый – рассредоточиться по периметру, осмотреть оставшиеся корпуса.
Он достал из-за пазухи свёрнутую карту и указал двум солдатам направления, куда им идти.
Меня удивили их обозначения – "Первый", "Второй". Не имена, не позывные. Они даже не обратились друг к другу по-человечески – просто кивнули и молча ушли. Я начал лучше понимать Ирину: она сразу заметила в них нечто странное. А до меня дошло только сейчас.
Хотя, с другой стороны, мы на секретном объекте – зачем мне знать их имена или звания? Меньше знаешь – дольше живёшь…
– Вперёд, – скомандовал командир. Я не успел додумать мысль – словно по чужой команде, механически сделал шаг в ту сторону, куда он указал. Ирина скривилась в привычной гримасе, повторяя его жест, и я невольно усмехнулся. Мы последовали за ним вглубь бункера, замыкающий, или кто он там, шёл последним.
Бункер оказался довольно просторным, но пустым. Насколько я понял – это был ангар для самоходной техники, но ни одной машины здесь не было. Зато сам бункер выглядел ухоженным: всё стояло по своим местам, было чисто и аккуратно.
В углу этого ангара была тяжёлая металлическая дверь и ещё две по бокам, поменьше. Мы направились к той, что слева. Я снова поёжился, натянул очки – мороз и буря снаружи всё ещё давали о себе знать. Но за дверью оказался металлический тоннель, похожий на кишку необычного лифтового отсека.
Видимо, соединительный коридор между основными частями станции.
«Умно», – подумал я. Не нужно каждый раз выходить наружу, чтобы перейти в соседнее здание.
Хоть это и был тоннель, внутри тоже было холодно – почти как снаружи, но зато спокойно. Без ветра, без снега, и это уже было легче. Освещение яркое, как и в ангаре. Всё выглядело ухоженно. Всё говорило о том, что станция работает в штатном режиме, и, если мы сейчас пройдём этот переход, нас встретят те, кто тут дежурит.
Но этого не произошло.
Мы вышли в небольшое помещение с открытой лестницей, ведущей наверх. Командир осмотрел ее, сделал пару шагов и велел остальным остаться на месте. Ирина снова скривила лицо в лёгком удивлении. Я, как обычно, усмехнулся – её реакция на всё это военное безумие немного разряжала обстановку, и я был ей за это благодарен.
Спустя некоторое время Командир махнул нам рукой сверху, где-то с третьего пролёта и мы начали подниматься. Металлическая лестница дрожала под нашими шагами, и каждый удар ботинка будто отдавался эхом в глубине – не вверх, а вниз.
В какой-то момент я услышал что-то… странное. Не совсем звук – скорее тень звука. Протяжный, почти болезненный отголосок. Стон? Или чей-то голос, тонущий в металле? Звон от лестницы стал каким-то другим, будто он больше не был просто шумом – он вибрировал внутри, странно, с отдачей. Я тряхнул головой. Нужно было отвлечься, но напряжение росло, и даже гримасы Ирины, которые обычно помогали мне держать себя в руках, теперь казались неуместными.
Мы вошли в расширенный отсек, и я замер на пороге. Всё внутри напоминало не научную станцию, а высокотехнологичную рубку космического корабля – настолько совершенной, что у меня перехватило дыхание. Панели, встроенные в стены, плавно светились мягким белым светом, пульты были встроены в гладкие консоли без единой видимой щели, а голографические дисплеи вспыхнули, как только мы переступили порог. Я не ожидал увидеть здесь такое – в забытом богом бункере на краю мира.
Я настолько был впечатлён, что, даже не дождавшись сигнала от командира, начал заходить внутрь этой импровизированной рубки, осматривая пульты, экраны и остальное оборудование. Это место будто было создано для меня. Всё казалось до боли знакомым, как будто я снова оказался в своей лаборатории. То же самое, похоже, почувствовала и Ирина – она сняла куртку, шарф, осматривала пульты, двигалась быстро, точно, внимательно.
Вокруг стояла почти абсолютная тишина. Лишь редкие щелчки панелей, будто техника просыпалась от долгого сна.
– Оставить, – рявкнул командир, и я отдёрнул руки от клавиатуры, с помощью которой уже собирался вызвать полный доступ к состоянию станции и начать осмотр всего, что тут есть.
– Командир… или как вас там, – зло произнесла Ирина.
– Первый, – сухо ответил он.
– Первый, – с издевкой повторила она за ним, – мы здесь, чтобы провести диагностику, собрать данные и вернуться обратно. Мы не ваши подчинённые и прекрасно понимаем, что ситуация нестабильна.
Черты её лица заострились – Ирина выглядела напряжённой, почти как хищник перед прыжком. Очевидно, эти военные давно её раздражали, и сейчас она решила высказать всё.
– Моя задача – ваша охрана. Но и безопасность станции входит в мои обязанности. Сначала мы проверим всё оборудование самостоятельно, а уже потом вы приступите к своей работе, – отрезал «Первый».
Ирина скривилась ещё сильнее, но не возразила. Лишь отбросила планшет с описаниями в сторону, скрестила руки на груди и всем видом выразила своё несогласие – но подчинилась.
Я тоже замер, с туповатой улыбкой, подняв руки в жесте, словно сдаваясь. Потом отступил к Ирине и коснулся её плеча, будто пытаясь её успокоить.
Она бросила на меня взгляд такой силы, что, будь в её глазах огонь, я бы сгорел на месте. Я отдёрнул руку и замер рядом, стоя смирно и наблюдая, как командир – или «Первый» – и его напарник проверяют пульты. Они достали какие-то странные приборы с вытянутыми антеннами и водили ими над пультами и экранами. Время от времени устройства издавали короткие сигналы, а на корпусах вспыхивали тусклые зелёные огоньки.
Всё заняло около двадцати минут. Мы с Ириной стояли в стороне, не вмешиваясь и не понимая, что здесь происходит.
Наконец, они отошли, убрали оборудование, и «Первый» громко сказал:
– Приступайте.
– Благодарим за щедрое разрешение, – с лёгкой усмешкой протянула Ирина, чуть приподняв бровь, – а то мы тут уж начали думать, не под трибунал ли попали.
Она вернулась к записям с подчеркнутой деловитостью, не скрывая иронии. Я тоже подошёл к терминалу и начал вводить команду запроса системного состояния.
Система встретила меня равнодушно – не выдав никакой ошибки. Все команды, полученные мной в Главке, были распознаны, коды приняты, и поток данных хлынул на экран. Я начал сортировать поступающую информацию: лог событий, показания с датчиков, отчёты по модулям, энергетика, жизнеобеспечение – всё, как в инструкции. После того как получил устойчивый ответ от станции, порывшись в карманах, я достал накопитель. Немного повозившись, нашёл порт подключения, вставил устройство и запустил копирование отчётных блоков.