Читать онлайн Графиня с изъяном. Тайна живой стали

Глава 1. Чужая среди своих

– Держись от моего сына подальше, ур-родина! – голос леди Морганы отскакивал от каменных стен, как дождь от черепицы, отдаваясь по углам гулким мрачным эхом.

Я замерла, прижавшись спиной к холодной стене. Боясь даже дышать.

– Думаешь, не вижу, как ты на него смотришь? Думаешь, я позволю такой, как ты, отравлять моего ребёнка своей ущербностью? – она со свистом втянула воздух через узкие ноздри. – Отвечай, когда я с тобой разговариваю!

Я молчала, опустив глаза, кончики пальцев едва заметно дрожали от ужаса. Моя искривлённая левая рука, как всегда, была спрятана в складках платья. В свои одиннадцать лет я уже мастерски научилась скрывать то, что вызывало такое отвращение у окружающих.

– Прошу прощения, леди Моргана. Я просто хотела рассказать Кевину сказку о…

Удар пришелся по щеке. Резкий, обжигающий. Такой же неприятный как и десятки до.

– Не смей подходить к моему сыну! Какая сказка? Где ты её вычитала? – она схватила меня за плечо, дернула, как тряпичную куклу. – Покажи эту книгу немедленно!

Здоровой рукой я вынула из глубокого кармана маленькую книжку в потертом кожаном переплёте. Когда-то она принадлежала моей матери.

Мачеха вырвала томик из моих пальцев, её губы скривились в презрительной усмешке, когда она прочитала название.

– «Хроники Гелии»? – мерзкий хохот заставил меня вздрогнуть. – Старые сказки для простолюдинов? Неудивительно! Ты же дочь своей матери!

Она произнесла слово «мать» с таким презрением, что у меня все сжалось внутри.

– Леди Исо была образованной женщиной. И леди до кончиков пальцев, – тихо возразила я, продолжая смотреть в пол.

Молчание. Звенящее, опасное. Потом тихий, шипящий голос:

– Ты мне возразила?! А ну-ка повтори.

Я знала, что совершаю ошибку, но не могла остановиться:

– Моя мать была образованной и воспитанной аристократкой. Так говорит Марта.

– Марта? – переспросила Моргана, и ее губы растянулись в улыбке, от которой меня вдруг прошиб озноб. – Ах, вот как… Старая служанка наполняет твою голову сказками о твоей драгоценной матушке? Той самой, что умерла, произведя на свет недоделанное дитя?

Она швырнула книгу на пол и наступила на нее каблуком, с явным удовольствием наблюдая за выражением моего лица.

– Твоя мать была никем. Слабой, бесполезной женщиной, которая не смогла произвести на свет нормального ребенка. Её нельзя назвать леди, леди не рожают уродцев! Посмотри на себя! – она схватила меня за искривленную руку, буквально выдёргивая её на свет. – Думаешь, Кевин хочет иметь такую сестру? Думаешь, твой отец гордится тобой?

Я молчала, закусив губу до крови, чтобы не расплакаться.

– Твой отец смотрит на тебя и видит только свою ошибку. Видит женщину, которую потерял из-за тебя. И знаешь, что он чувствует? – она наклонилась ко мне. – Отвращение. То же, что чувствую и я. Все жители благословенных земель рода Леваньер. То же, что почувствует любой гость, если взглянет на тебя.

Её слова жалили сильнее, чем ядовитые змеи. Я почувствовала, как по щеке скатилась скупая слеза, и тут же возненавидела себя за эту слабость!

– Подбери свой мусор и исчезни с глаз моих, – выплюнула мачеха, отталкивая меня и разворачиваясь, чтобы уйти. – И не смей приближаться к Кевину. Еще одна попытка заговорить с ним и ты пожалеешь, что родилась.

***

Я родилась в ночь великой грозы, когда молнии раскалывали небо, а гром сотрясал стены замка Леваньер. В ту ночь рядом не было мужчин: мой отец, граф Эдмунд Леваньер, был на границе, защищая земли своего сюзерена от набега кочевников.

Роды у моей матери, леди Исо, начались раньше срока. Старая знахарка Гата помогала ей, но все пошло не так. Неправильно. Пуповина обвилась вокруг моей шеи и левой руки. И, если верить рассказам доброй няни Марты, я лежала наоборот.

В конце концов повитуха буквально вырвала меня из чрева обессилевшей роженицы. Но цена моей жизни оказалась чудовищно высока: искривленная левая рука, и короткая левая нога, и мать, умершая к рассвету.

Когда отец вернулся, его встретило немыслимое горе. Вместо молодой, красивой, любимой жены его ждала новорожденная дочь-калека. С тех пор он не мог смотреть на меня без чувства отвращения.

– Снова мечтаешь? – прозвучал рядом насмешливый голос, вырывая меня из воспоминаний.

Дочка лучшей подруги мачехи – они обе частенько гостили в нашем замке.

– Нет, я просто… – начала я, но осеклась, поскольку мерзкая девчонка, резко ко мне наклонившись, буквально вырвала из моей руки книгу.

– Интересно, что случится, если я брошу это в камин? – задумчиво протянула девочка, поигрывая томиком.

– Пожалуйста, не надо, – тихо попросила я. – Это все, что у меня осталось от матушки.

– От матери? – пренебрежительно фыркнула Лилит. – Не драгоценности, не дорогие ткани, а старая книга?

– Отдай, Лилит, – я протянула руку. – Она тебе не нужна.

– А тебе, выходит, очень-очень нужна? – девочка отступил на шаг, продолжая дразнить меня. – Может, попробуешь отнять?

– Просто верни не свою вещь, – я с трудом встала и сделала неуклюжее движение вперёд. – Иначе я всё расскажу своему отцу.

– Такие, как ты, только и умеют, что ныть и жаловаться, – глумливо рассмеялась Лилит, нисколько не испугавшись моей угрозы.

Я уже почти дотянулась до книги, когда девчонка, злобно хохотнув, резко отшагнула и в итоге споткнулась о выступающий ковер.

Бух!

Лилит упала, при этом умудрившись удариться головой о край стола.

На мгновение повисла оглушительная тишина, а потом она заорал так, словно её резали заживо.

– Мама! Мамочка! Гвен толкнула меня! – вопила Лилит, держась за голову, из-под её пальцев показалась тонкая струйка крови.

Все произошло в одно мгновение: дверь распахнулась, и в комнату влетела Моргана, за ней спешила упитанная леди Доринэт.

– Что случилось?! – закричала мачеха, бросаясь к лежащей девочке.

– Лилит, милая! – вторила ей дородная женщина.

– Она толкнула меня! – рыдала девочка, тыча в меня пальцем. – Я просто хотела вернуть ей книгу, а она набросилась на меня!

Моргана и Доринэт одновременно перевели взгляды на меня, и в их взорах было столько неприязни, граничащей с ненавистью, что я невольно отступила.

– Я не толкала Лилит, – попыталась оправдаться едва слышно. – Она сама споткнулась…

– Лгунья! – прошипела Моргана. – Завистливая, мстительная лгунья! Полли, позови лекаря, немедленно! – приказала она служанке, которая тут же выбежала из комнаты. – А ты… – она повернулась ко мне, – ты ответишь за это.

Дорогие друзья, добро пожаловать в мою новинку!

Буду признательна комментариям и лайкам, ваша поддержка вдохновляет меня писать интересные истории) Эта книга поначалу будет грустной, полной мрачных моментов, но, как это обычно у меня бывает, Главная героиня непременно найдёт выход (или ей крупно повезёт))) и станет мега крутой.

Желаю всем вам замечательной, тёплой весны и приятного чтения!

Всегда ваша,

Айлин Лин.

Глава 2

Отец вызвал меня в свой кабинет только через три дня. Всё это время я не покидала своей комнаты, куда мне приносили еду: кашу на воде без мяса. Никого, кроме Марты, ко мне не пускали.

Когда я вошла в кабинет, папа стоял у окна, глядя на затянутое пеленой небо. Он услышал скрип двери, но и не подумал обернуться ко мне.

– Гвендолен, – его голос звучал бесстрастно, – мы с леди Морганой приняли решение.

Я молчала, ожидая продолжения.

– Аббатство Святого Милосердия – прекрасное место, где ты сможешь продолжить своё образование, среди таких же благородных девиц, – сказал он.

Аббатство? Он отсылает меня из дома?

– Но, отец, – начала я, и мой голос дрогнул, – я могу продолжать обучение здесь. Я не хотела причинить вред Лилит, это была случайность…

– Решение принято, – отрезал он, наконец-то повернувшись ко мне. В его глазах я увидела не гнев, а усталость. Бесконечную усталость. – Леди Моргана ожидает второго ребенка. Она боится, что ты, пусть ненароком, сможешь причинить ей вред. А ей нужен покой.

Так вот в чем дело! Мачеха снова беременна, для неё это идеальный предлог, чтобы избавиться от меня.

– Когда? – только и смогла прошептать я вмиг осипшим голосом.

– Через неделю. Настоятельнице я отпишу сегодня же, – он снова отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Я вышла из кабинета на деревянных ногах, сильнее обычного припадая на больную ногу. В коридоре меня ждала Моргана, ее губы изогнулись в торжествующей улыбке.

– Собирай вещи, падчерица, – произнесла она тихо, чтобы слышала только я. – И не беспокойся о книге – я уже сожгла этот мусор…

Её слова заставили меня споткнуться, на глаза снова набежали горькие слёзы. Может, оно и к лучшему? Тут я не найду ни понимания, ни тем более любви.

В ночь перед отъездом я не могла уснуть. Смотрела в маленькое окно своей комнаты на затянутое пеленой небо, где не было видно ни звезд, ни луны – только беспросветная мгла. Такая же окутывала мою жизнь с самого рождения.

Дверь тихо скрипнула и вошла старая Марта со свечой в руке.

– Не спишь, маленькая? – прошептала она, присаживаясь на край моей постели.

Я покачала головой.

– Вот, – она протянула мне свёрток. – Это твоя книга.

– Но леди Моргана сказала…

– Леди Моргана сожгла другую книгу, – хитро улыбнулась нянюшка. – Я не такая дура, чтобы отдать ей настоящие «Хроники».

Я осторожно взяла томик, провела по корешку пальцем, и полными благодарности глазами посмотрела на женщину, всегда по-доброму ко мне относившуюся.

– И еще кое-что, – Марта достала из кармана фартука маленький кулон на серебряной цепочке. В центре украшения был крошечный кристалл с золотистыми прожилками. – Это принадлежало твоей матери. Она сказала отдать тебе его, когда ты больше всего в том будешь нуждаться. А ещё леди Исо опасалась, что это украшение просто-напросто у тебя заберут. Носи его всегда под одеждой и никому не показывай. Однажды он может спасти тебе жизнь.

Я, едва сдерживая слёзы, приняла подарок матушки и надела на себя. Кулон был тёплым, словно живым.

– Почему они все ненавидят меня, няня? – спросила я, чувствуя, как к горлу подступают слезы. – Что я сделала не так?

Старушка вздохнула, беря меня за руку.

– Ты не сделала ничего плохого, дитя. Просто ты напоминаешь им о том, что они потеряли. Твоему отцу – о любимой женщине. А леди Моргане… – она помедлила, – о том, что она никогда не станет первой любовью графа, как бы ни старалась. Он смотрит на неё, как на вещь. А это неприятно.

– Но почему Моргана так жестока?

– Жестокость часто рождается из страха, – тихо ответила Марта. – Она боится, что когда-нибудь граф увидит в тебе свою Исо. И тогда ты станешь хозяйкой дома, а её отодвинут.

Я задумалась над ее словами. И всё равно не могла оправдать подобного её ко мне отношения.

– Я буду молиться Всевышнему, чтобы в аббатстве ты нашла друзей, – продолжила Марта. – Там ты будешь вдали от этой женщины и её яда. Учись, стань сильной и мудрой. И однажды ты вернешься сюда совсем другой, уже взрослой. И никто не сможет тебя обидеть.

Она погладила меня по волосам, как делала с тех пор, как я себя помнила.

– А что будет с тобой? – спросила я, внезапно осознав, что оставляю здесь единственного человека, который когда-либо любил меня.

– Не беспокойся обо мне, – улыбнулась Марта. – Со мной всё будет хорошо.

Глава 3

Утро моего отъезда выдалось серым и дождливым. Я стояла у ворот, где меня ждала старая, скрипучая карета, крепко сжимая в руках сумку с вещами. Книга была надёжно спрятана на самом дне.

Замок Леваньер высился на скалистом уступе, словно гигантский неповоротливый зверь. Угрюмое строение, возведенное из грубого серого камня, добытого в близлежащих горах, выглядело так, будто выросло из самой скалы, а не было построено человеческими руками. Четыре массивные башни, увенчанные зубцами, держали постоянный дозор над окрестными землями, а их узкие бойницы, похожие на прищуренные глаза, следили за каждым, кто осмелился бы приблизиться.

Толстые стены, почерневшие от времени и покрытые пятнами лишайника, во многих местах зияли глубокими трещинами. Эти стены помнили осады, штурмы, предательства и победы. И выдержали войну магов, завершившуюся всего сто пятьдесят лет назад.

Земля всё ещё не оправилась от той чудовищной бойни… Впрочем, как и люди, вынужденные жить практически без солнца.

Главная башня, самая высокая и неприступная, поднималась над остальными, словно старший брат, присматривающий за младшими. На ее вершине частенько кружили вороны, их хриплые крики эхом разносились по всей округе, предвещая беду или напоминая о прошлых горестях.

Вечная влажность превратила камни во дворе в скользкие, опасные площадки, покрытые тонким слоем мха. Колодец в центре двора, с потрескавшимся от старости ободом, служил главным источником воды для всего замка, и вода в нём всегда была ледяной, с металлическим привкусом.

Отец вышел проводить меня, скорее из-за правил приличия, нежели по какой-то иной причине. При этом он выглядел напряжённым, будто исполнял неприятную обязанность.

– Веди себя достойно, – сказал он, избегая смотреть мне в глаза. – Не позорь имя Леваньер.

Ни объятия, ни поцелуя на прощание. Только сухое напутствие, словно я была не его дочерью, а случайной гостьей, задержавшейся на его земле чересчур долго.

За спиной хозяина мрачного замка стояла Моргана, держа за руку трёхлетнего Кевина. На её лице играла улыбка, она даже не пыталась скрыть радости от моего изгнания.

Мачеха подошла ко мне и кончиками пальцев легко коснулась сначала моего правого плеча, затем левого – жест-благословение на добрую дорогу.

– Надеюсь, пребывание в аббатстве пойдёт тебе на пользу, – притворно-ласково произнесла она. – И там же тебя научат держаться подальше от нормальных людей. Таким, как ты, место в закрытых помещениях, где никто не увидит твоего уродства и не притянет на себя часть твоего проклятия, – тихо, так, чтобы слышала только я, зло прошипела Моргана.

Стараясь не расплакаться, я молча отвернулась и забралась в экипаж. Дверца захлопнулась, и кони тронулись.

Я не оглядывалась. Знала, что отец уже ушел, Моргана же стоит на месте с торжествующей усмешкой на тонких губах, а где-то у кухни украдкой утирает слёзы старая нянюшка Марта.

Карета проехала под воротной аркой, прогрохотала по доскам короткого перекидного моста и покатила дальше, в сторону города.

У подножия скалы, на которой гордо и мрачно возвышался замок Леваньер, раскинулся Грэйстоун. Красивое название, но не более того. Сам городок являлся ничем иным как большой деревней, состоящей из скопища покосившихся домов, соединённых между собой кривыми узкими улочками.

Верхнюю часть, ближе к замку, населяли ремесленники и торговцы, чьи дома, хоть и были сложены из камня, выглядели убого. Черепичные крыши, покрытые мхом, узкие окна, скорее похожие на щели, щербатые чуть выше метра штакетники.

Но истинная нищета царила в нижней части Грэйстоуна. Здесь халупки уже были не каменными, а деревянными, часто с соломенными крышами, прогнившими от постоянной сырости. Улицы тут не мостили, и в дождливые дни (а таких в наших краях было большинство) они превращались в настоящие болота, по которым можно было передвигаться только в высоких сапогах или вовсе босиком, задрав платье выше колен.

Сточные канавы, открытые всем ветрам и взглядам, наполняли город тошнотворным запахом гниения и нечистот. В Нижнем не было ни единого просвета между домами шириной больше, чем два человеческих роста, настолько тесно лепились друг к другу покосившиеся хибары.

Горожане были под стать своему месту жительства. Такие же угрюмые и невзрачные. Вечно согбенные под тяжестью труда и нужды, с серыми от грязи лицами и потухшими глазами, они напоминали тени, скользящие между домами.

Женщины в блёклых платьях, мужчины в залатанных куртках, дети с вечно сопливыми носами и босыми ногами – все они жили по соседству с грязью и болезнями, которые в нашем мире, практически лишенном солнечного света, распространялись с пугающей быстротой.

Лишь в дни торговли, когда сюда съезжались обитатели окрестных деревень и жители соседних баронств и графств, город словно пробуждался от спячки. Появлялись цветные навесы над прилавками, звучала музыка бродячих артистов, пестрели товары, привезённые купцами из дальних земель.

Насмотревшись на горожан, задёрнула шторку и откинулась на жёсткую спинку сиденья. Прикрыла опухшие от слёз веки, шмыгнула носом.

Впереди ждало аббатство. Мне оставалось верить, что хуже уже не будет.

Глава 4. Аббатство Святого Милосердия

Аббатство показалось на горизонте, когда солнце (размытый диск за пеленой туч), склонилось к закату. Серая громада из камня вырастала из земли, словно древний исполин, ощеривший свои клыки-башни. Храм стоял на холме, окружённый высокой стеной, от которой веяло холодом и неприступностью. От такого внушительного зрелища кожа покрылась мурашками… страха. Снаружи это место выглядело неприветливо.

Дорога заняла два дня, и большую часть времени я, укачиваемая равномерным скрипом колёс, бездумно смотрела в окно на проплывающие пустоши, поля и редкие деревеньки. За всё путешествие кучер обращался ко мне, лишь чтобы накормить водой и чёрствым хлебом с кусочком каменного сыра. Всё остальное время он молчал. Ночевали мы в основном в домах старост, моё положение не позволило бы крестьянам разместить меня где попало.

Вскоре замок Леваньер остался далеко позади, но чувство унижения с отчётливым шлейфом беспомощности сидело по правую руку от меня всю дорогу. И злобно скалилось. В мгновения слабости и малодушия я даже порывалась попросить возницу повернуть обратно. Но каждый раз строго себя одёргивала: что ждало меня там, кроме ненависти Морганы и холодности отца? Вдруг там, в аббатстве будет лучше? А вдруг… мне повезёт?

Путешествовать внутри королевства было относительно безопасно в летнее время года. Злобные кочевники лютовали лишь на границах, разоряя и без того бедные земли моей страны. И тем не менее отец мог бы выделить парочку рыцарей для единственной пусть и нелюбимой дочери, поскольку разбойники нет-нет да и появлялись на больших дорогах, грабя и убивая мирных путников.

– Прибыли, миледи, – прохрипел старый кучер, когда карета, скрипуче качнувшись, остановилась у массивных железных ворот.

Я, вцепившись здоровой рукой в край сиденья, резко вынырнула из задумчиво-созерцательного состояния.

Итак, теперь это место – мой новый дом на ближайшие несколько лет. Осознание сей простой истины заставило сердце гулко забиться. Сглотнув вдруг ставшей вязкой слюну, немигающим взором уставилась на серые угрюмые стены, нависшие над экипажем.

Мгновение спустя ворота со скрежетом отворились, и карета медленно въехала во внутренний двор аббатства. О-очень большой двор! Широкая дорога, выложенная серым камнем, вела к главному зданию: трёхэтажному строению с высокими, узкими окнами и остроконечными башенками по углам.

Первое, что сильно меня удивило – это цветущий сад. Ошеломительное зрелище! Так много растений с пышными листьями! И пусть на картинках в старых книгах под лучами солнца подобный пейзаж выглядел куда красивее и сказочнее, чем то, что я видела сейчас, тем не менее я задохнулась от восторга. Среди деревьев трудились монахини в тёмных одеяниях.

Выходит, всё правда – храм действительно был построен на священной территории. Наша планета, изрезанная протекающими глубоко под землёй магическими реками, имела места, где водные потоки подходили близко к поверхности, и вот там люди научились устраивать плантации, где выращивали лекарственные растения, зерновые, овощи, фрукты, грибы, являвшиеся основой нашей пищи. И даже пасли животных. Увы, таких участков по всему королевству можно было пересчитать по пальцам. И оттого они охранялись пуще золота в сокровищнице Его Величества.

Карета остановилась у широких ступеней, ведущих к главному входу. Дверца распахнулась, и кучер протянул мне руку, чтобы помочь выйти.

– Будьте осторожны, миледи, – пробормотал он, заметив, как я неловко ступила на землю, сильнее обычного припадая на левую ногу. В его скрипучем голосе послышались жалостливые нотки.

Молча ему кивнув, зашагала вперёд. Путешествие утомило меня, и хромота стала заметнее. Я медленно поднялась по ступеням, каждый шаг отдавался болью в суставах. Наверху меня уже ждали: пожилая монахиня с худым строгим лицом и девушка лет семнадцати в простом сером платье с белым воротничком.

– Леди Гвендолин Леваньер, полагаю? – произнесла монахиня, окидывая меня оценивающим взглядом. – Я мать-настоятельница Агата, возглавляющая это святое место. А это послушница Фиона, она будет вашей сопровождающей в первые дни.

Надо же! Глава храма встречает меня лично? Это сколько же отец заплатил, чтобы мне оказали подобную честь? Полагаю, прилично. Интересно, почему он так поступил? Совесть замучила?

Я вежливо присела в коротком неуклюжем книксене. На строгом лице аббатисы проступило едва заметное неудовольствие, она снова посмотрела своими блёклыми голубыми глазами на мою левую руку, спрятанную в складках плаща, затем на короткую ногу.

– Благодарю за гостеприимство, сестра Агата, – ответила я, удивляясь, как спокойно звучит мой голос.

– Гостеприимство? – старуха высокомерно вскинула брови. – Это не трактир, дитя. Это дом Божий и место учения. Вы здесь не гостья, а воспитанница. И ко мне следует обращаться «матушка Агата», а не «сестра».

Я почувствовала, как краска стыда заливает мои щёки.

– Прошу прощения… матушка Агата.

– Хорошо, – кивнула она. – Фиона, покажи леди Гвендолин её комнату и правила аббатства. А затем приведи её в мой кабинет. Нам нужно обсудить её… особое положение.

С этими словами настоятельница развернулась и скрылась за тяжёлыми дубовыми дверями. Я осталась наедине с молодой монахиней, которая всё это время стояла, опустив глаза.

– Пойдёмте, миледи, – тихо произнесла она. – Я покажу вам всё.

Фиона взяла мой небольшой сундук и повела меня в здание. Оказавшись внутри, я с любопытством огляделась: высокие потолки, каменные полы, покрытые кое-где выцветшими коврами, длинные коридоры, освещённые тусклыми светильниками.

– Это главный зал, – объяснила Фиона, пока мы пересекали холл. – Здесь проходят утренние молитвы и собрания. Там, – она указала на коридор справа, – учебные комнаты. А там, – кивок налево, – трапезная.

Мы поднялись по узкой лестнице на второй этаж, где вдоль длинного коридора тянулись деревянные двери.

– Это жилые комнаты, – сказала Фиона. – Воспитанницы живут по трое или четверо, но вам выделили отдельную комнату. По распоряжению вашего отца.

Она остановилась у последней двери в конце коридора и толкнула её. Помещение оказалось маленьким, но чистым: узкая кровать с серым одеялом, деревянный стол, стул, шкаф для одежды и небольшое окно, выходящее во внутренний двор.

– Распорядок дня строгий, – продолжила Фиона, ставя мой сундук у кровати. – Подъём на рассвете, утренняя молитва, завтрак, затем уроки. После обеда работа в саду или рукоделие, вечерняя молитва и ужин. После ужина час свободного времени, а затем отбой.

Я слушала, пытаясь всё запомнить. Фиона говорила быстро, словно повторяла заученную речь, не поднимая глаз.

– Спасибо, Фиона, – поблагодарила я, когда она закончила. – А вы давно здесь? – я не смогла удержаться от вопроса.

Девушка впервые подняла на меня глаза, в которых промелькнуло удивление.

– Три года, миледи. Я сирота. Аббатство приняло меня по милости Божьей.

– Пожалуйста, зови меня Гвендолин, – попросила я. – Или просто Гвен.

Фиона поколебалась.

– Подобное не принято здесь, миледи. Матушка настоятельница говорит, что уважение к титулам – первый шаг к уважению Бога.

– Понимаю, – я попыталась улыбнуться. – В таком случае буду звать вас «послушница Фиона».

Тень улыбки мелькнула на её лице, но тут же исчезла.

– Мне нужно отвести вас к аббатисе, – быстро сказала она. – Но сначала вам следует переодеться. Вот, – девушка открыла узкий шкаф, – ваша новая одежда.

Внутри висели три одинаковых серых платья с белыми воротничками и манжетами, почти такие же, как у самой Фионы.

– Все воспитанницы носят одинаковую одежду? – спросила я.

– Да, миледи. Матушка настоятельница учит, что простота облачения освобождает душу от мирской суеты и тщеславия. Когда все одеты одинаково, нет места гордыне и зависти.

Я молча кивнула, хотя могла бы поспорить: люди всегда найдут чему позавидовать.

Мы стояли и смотрели друг на друга, я подняла руку и неуверенно потеребила верхнюю пуговицу своего дорожного платья, испытывая неловкость под взглядом Фионы. Та, почувствовав моё состояние, тут же тактично отвернулась.

Привычно стянув одежду, взяла в руки местную форму. Серая ткань нового одеяния была грубой, но чистой.

– Послушница Фиона, – вскоре позвала её я, – не могли бы вы помочь мне с пуговицами?

– Да, конечно, – Фиона неуверенно шагнула ко мне.

Её пальцы легко скользнули по ткани, расправляя складки и застёгивая пуговицы на спине (и как я одна буду справляться с ними?). Она работала быстро и умело, не выказывая отвращения при прикосновении к моей руке. Для меня это было… весьма странно и непривычно.

– Готово, – сказала она, отступая. – Теперь идёмте к аббатисе Агате. Не стоит заставлять её ждать.

Мы вышли из комнаты, и Фиона повела меня обратно на первый этаж. Пока шагали по коридору, я заметила нескольких девушек, с любопытством глядящих на меня. Одна из них, высокая блондинка с холодными синими глазами, вдруг откровенно ткнула в меня указательным пальцем.

– Она и правда калека! – донёсся до меня её громкий шёпот.

Я заметила, как у Фионы напряглась спина и плечи, а потом я услышала ответ другой воспитанницы:

– Говорят, она прокляла свою мать при рождении. И теперь несёт проклятие всем, кто к ней приближается.

Я крепче прижала искривлённую руку к телу, чувствуя, как по спине пробегает противная дрожь. Даже сюда докатились слухи обо мне? Или кто-то поспособствовал их распространению? Неужели Моргана? С неё станется напакостить мне просто так.

Кабинет настоятельницы находился в восточном крыле аббатства. Фиона постучала в тяжёлую дубовую дверь и, получив разрешение, провела меня внутрь.

Комната оказалась просторной, с тремя высокими окнами. Ярко горел камин и две настольные масляные лампы. Вдоль одной стены стояли книжные шкафы, в центре красовался массивный стол, с сидящей за ним аббатисой Агатой. Рядом с ней я заметила ещё одну монахиню – молодую, с мягкими чертами лица и добрыми глазами.

– А, леди Гвендолин, – матушка Агата кивнула. – Входите. Фиона, можешь идти.

Юная послушница поклонилась и вышла, плотно затворив за собой дверь. Я осталась стоять перед столом, чувствуя себя маленькой и неуклюжей под пристальным взглядом настоятельницы.

– Это сестра Бертрада, – представила Агата молодую монахиню. – Она будет вашей наставницей в учёбе.

Сестра Бертрада мягко улыбнулась мне:

– Рада познакомиться, леди Гвендолин.

– Взаимно, сестра, – ответила я, не уверенная, правильно ли обращаюсь к ней.

– Я получила письмо от вашего отца, – начала настоятельница, постукивая пальцами по пергаменту, лежащему перед ней. – Граф Леваньер просит обеспечить вам наилучшее образование и особое внимание к вашему физическому состоянию.

Она произнесла последние слова с лёгким оттенком сомнения.

– В аббатстве Святого Милосердия все равны перед Богом, – продолжила она. – И тем не менее мы учитываем особенности каждой воспитанницы. Ваш отец внёс щедрое пожертвование. Очень щедрое. За что я ему весьма признательна.

Я кивнула, не зная, что сказать. То ли радоваться поступку отца, то ли горько плакать.

– Тем не менее, – голос аббатисы стал строже, – вы будете подчиняться правилам нашего монастыря, как и все остальные. Никаких исключений. Академические занятия, молитвы, работа – всё это для вас обязательно. В пределах ваших… физических возможностей, разумеется.

– Я понимаю, матушка настоятельница, – ответила я. – Я не ищу особого отношения.

– Похвально, – кивнула собеседница. – Вы умеете читать, писать?

– Да, матушка. И знаю основы арифметики, истории, географии.

– Впечатляюще. Что ж, завтра сестра Бертрада проверит глубину ваших знаний и определит, на какие предметы вам стоит уделить больше внимания. С этим разобрались, – подвела итог она и посмотрела на тёмное небо за окном. – Скоро ужин. Сестра Бертрада проводит вас в трапезную.

Я поклонилась и направилась на выход. Сестра Бертрада последовала за мной, мягко закрыв дверь.

– Матушка Агата кажется суровой, – сказала она, когда мы отошли от кабинета, – но она справедлива. И всегда заботится о благе воспитанниц.

– Да, сестра, – ответила я, стараясь не показать своих сомнений на сей счёт.

Глава 5

По пути в трапезную я внимательно осматривалась, изучая окружающую обстановку: длинные каменные коридоры с высокими сводчатыми потолками и стрельчатыми окнами, украшенными цветными витражами, выглядящими тусклыми из-за вечной пелены; в нишах стен стояли каменные статуи святых, их строгие лица, будто следили за каждым моим шагом.

– Здесь тридцать семь воспитанниц, – объясняла сестра Бертрада, пока мы шли. – В основном девочки из благородных семей. Возрастом от десяти до восемнадцати лет.

– Все они… – я помедлила, подбирая слова, – прибыли сюда добровольно?

Сестра Бертрада бросила на меня быстрый взгляд.

– В большинстве случаев решение принимают родители, – дипломатично ответила она. – Некоторые ученицы действительно чувствуют призвание к духовной жизни. Другие… – она сделала многозначительную паузу, – находят здесь убежище от тягот мирской жизни.

«Или от не желанности в собственной семье», – мысленно добавила я.

Коридор вывел нас к большим дубовым дверям, из-за которых доносился приглушённый гул голосов. Сестра Бертрада остановилась.

– На этот момент вы единственная дочь графа в нашем аббатстве, – тихо сказала она. – Большинство воспитанниц: вторые или третьи дочери баронов и виконтов.

– Почему вы мне это говорите? – спросила я, чувствуя, как напряглись мышцы.

– Не все девушки будут… дружелюбны с вами. Многие считают, что первым дочерям повезло больше. Особенно тем, кто наследует родовые земли.

Я едва не рассмеялась. Повезло? Мне?

– Понимаю, – кивнула я. – Не беспокойтесь, сестра. Я привыкла к человеческой, ничем не оправданной злобе.

Что-то похожее на сочувствие мелькнуло в глазах собеседницы, но она промолчала, и, кивнув мне в ответ, поспешила дальше. По пути нам встретилось несколько девушек, спешащих в том же направлении. Они бросали на меня любопытные взгляды, но в присутствии монахини никто так и не осмелился что-то сказать.

Трапезная представляла собой просторный зал, условно разделённый на две половины. В одной части, ближе к входу, расположились ряды столов для воспитанниц. В другой находились места для монахинь с главным столом для настоятельницы и старших сестёр, что стоял на небольшом возвышении. Когда мы вошли, гул голосов стих, и все взгляды, как воспитанниц в серых платьях, так и монахинь в чёрных одеяниях, обратились в нашу сторону.

– Это леди Гвендолин Леваньер, – объявила сестра Бертрада. – Новая воспитанница. Приветствуйте её, как подобает.

– Добро пожаловать, леди Гвендолин, – нестройным хором отозвались девушки, в их голосах я уловила множество разных эмоциональных оттенков от любопытства и недоумения до насмешки и чего-то ещё, чему я так и не смогла дать определение.

Сестра Бертрада указала на свободное место:

– Садитесь там, леди Гвендолин. Леди Элизабет, леди Мэри и леди Клара будут вашими соседками по столу.

Я медленно прошла между рядами, чувствуя на себе взгляды десятков глаз. Моя хромота, казалось, усилилась под этим пристальным вниманием. Когда я подошла к указанному месту, три девушки, видимо, те самые Элизабет, Мэри и Клара – демонстративно отодвинулись, освобождая мне пространство. Вернее, создавая между нами дистанцию.

Я села, стараясь не обращать внимания на их переглядывания и слишком демонстративные попытки не касаться моей одежды. Одна из них, худенькая брюнетка с острым носом, прошептала что-то своей соседке, и та хихикнула, прикрыв рот ладонью.

Матушка Агата появилась у главного стола через пять минут и подняла руки:

– Возблагодарим Господа за пищу нашу насущную…

Молитва длилась недолго, и вскоре на столах появились простые деревянные миски с густой грибной похлёбкой с луком, куски чёрного хлеба и глиняные кружки с водой. В сравнении с трапезами замка Леваньер, где к грибным блюдам непременно подавали мясо или рыбу, сливочное масло и сыр, здешняя еда казалась особенно скудной – лишь суп без каких-либо дополнений. Ирония заключалась в том, что буквально за стенами аббатства раскинулся роскошный сад, полный спелых ягод, сочных фруктов и свежих овощей. Горькое осознание пришло внезапно: все эти дары священной земли, цветущей вопреки вечной пелене над нами, предназначались явно не для наших желудков.

Позже я узнала от одной из девушек, что роскошный урожай с монастырских садов почти полностью отправлялся ко двору Его Величества, другая, куда меньшая часть – отсылалась Верховному Епископу в Аргентум.

"Плоды земные служат высшим целям," – любила повторять настоятельница Агата. Этой "высшей целью", видимо, было поддержание здоровья сильных мира сего.

Впрочем, мне ли привередничать? Частенько меня запирали в башне и несколько дней кормили пустой водой с коркой хлеба.

Отогнав назойливые мысли, я потянулась за ложкой, и тут одна из девушек, та самая брюнетка, словно случайно толкнула мою руку. Ложка выпала и с громким стуком упала на пол.

– Ой, прости, – сказала она с наигранным сожалением. – Я не заметила твою… руку.

– Ничего страшного, – ответила я, неуклюже наклоняясь, чтобы взять предмет.

– Позволь помочь, – девочка опередила меня и подняла ложку сама. Но вместо того, чтобы вернуть её мне, протянула соседке. – Протри, Мэри, а то наша новая подруга с этим, боюсь, сама не справится.

Мэри – полная девушка с рыжими волосами – взяла ложку и демонстративно вытерла её тряпицей.

– Возможно, тебе нужна ещё какая-нибудь помощь, например, чтобы есть? – спросила она с притворной заботой. – Я слышала, что некоторым… особенным людям трудно самостоятельно трапезничать.

– Я справлюсь, спасибо, – максимально вежливо ответила я, протягивая руку за ложкой.

Мэри подержала её ещё мгновение, словно раздумывая, отдать или нет, но потом всё же вернула мне.

– Я леди Мэри Блэквуд, – представилась она. – А это леди Элизабет Кларк и леди Клара Дженкинс. Мы дочери баронов. А ты, я слышала, дочь графа? Удивительно, что такой важный человек отправил свою наследницу в аббатство.

В её голосе явственно звучала издёвка.

– Я здесь, чтобы получить образование, – сказала я спокойно. – Как и вы все.

– Конечно, образование, – протянула Элизабет, та самая худенькая брюнетка. – А не потому, что твоя семья не знала, что делать с… таким ребёнком, – полушёпотом добавила она.

Я стиснула зубы, и вместо ответа принялась за похлёбку. Еда оказалась безвкусной, но горячей. Я ела молча, стараясь не обращать внимания на шепотки вокруг.

– Говорят, её мачеха не выносила её вида, – донеслось откуда-то слева.

– Я слышала, что её мать умерла при родах, не выдержав ужаса оттого, что произвела на свет, – вторили следом.

– А правда, что прикосновение к уродцам приносит несчастье? – спросил кто-то совсем рядом.

Я продолжала есть, глядя только в свою миску.

Увы, это было лишь началом. Я чувствовала это. Нужно набраться терпения и душевных сил, если я хочу выжить в этом месте.

Прожевав кусочек хлеба, подняла голову и, вобрав в грудь побольше воздуха, поинтересовалась:

– А вы все здесь вторые или третьи дочери? – Вопрос был рискованным, но пора прекратить молча сносить унижения.

Элизабет и Клара обменялись быстрыми взглядами.

– И что с того? – резко ответила Мэри.

– Ничего, – я пожала плечами. – Просто пытаюсь понять, как тут всё устроено. Сестра Бертрада упомянула, что в аббатстве воспитываются в основном младшие дочери знатных семей.

– И-и? Несмотря на это, все мы нужны своим родителям и после завершения обучения непременно отправимся домой, – тихо сказала Клара, впервые заговорив. У неё был мягкий голос, совсем не подходящий её внешности. – Мы здесь действительно ради образования. А вот… ненужных тут по пальцам пересчитать можно… и вот они навряд ли хоть когда-нибудь вернутся на свои родовые земли.

– Ясно, – как можно непринуждённее улыбнулась я, чувствуя, как от сказанных ею слов, больно закололо в районе сердца. – По пальцам так по пальцам. Уж лучше я останусь в аббатстве, чем выйду замуж за того, на кого укажут.

Клара слегка покраснела, открыла рот, чтобы что-то добавить, но решила всё же вернуться к своей еде. Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь стуком ложек о миски.

Ужин подошёл к концу, мать-настоятельница первой покинула столовую, за ней потянулась вереница монашек, и вскоре в помещении остались одни ученицы. Я тоже встала, но не успела и шага ступить в сторону выхода, как из-за соседнего стола раздался громкий голос:

– Эй, новенькая! Это правда, что если до тебя дотронуться, тоже станешь уродом?

Я вздрогнула и обернулась. Высокая блондинка с холодными голубыми глазами, та самая, что указывала на меня в коридоре, смотрела на меня с вызовом.

– Что, язык проглотила? – не унималась красотка. – Или ты ещё и немая вдобавок к прочим дефектам?

По залу побежали смешки.

– У меня всё в порядке с языком, – ответила я спокойно. – И нет, моё состояние не заразно. Можешь не бояться.

– Ой, она думает, что я боюсь! – девочка театрально всплеснула руками. – Нет, милочка, я просто брезгую. Есть разница.

Новая волна хихиканий. Я почувствовала, как краска заливает мои щёки и шею.

– Довольно! – вдруг прозвучал строгий голос. Сестра Бертрада вошла в зал и стремительно направилась ко мне. – Леди Беатрис, вы позабыли о милосердии, которому учат в этих святых стенах?

– Простите, сестра, – опуская глаза, ответила Беатрис, но в её голосе не было ни капли раскаяния. – Я просто хотела познакомиться с новой воспитанницей.

– Я услышала достаточно. Знакомство не требует грубости, – отрезала монахиня. – Перед сном ты помолишься о терпимости и доброте. Трижды прочитаешь положенную молитву.

– Да, сестра, – пробормотала Беатрис, бросив на меня взгляд, полный ненависти.

– Леди Гвендолин, следуйте за мной, – велела мне сестра Бертрада и зашагала прочь.

– Да, сестра, – кивнула я.

Когда мы вышли из трапезной, я почувствовала, как напряжение, которое я сдерживала всё это время, начинает чуть отпускать, а тело потряхивать.

– Не обращайте внимания на её грубость, – тихо сказала сопровождающая, когда мы поднимались по лестнице. – Первые дни всегда сложные. Но вы сильнее, чем сами полагаете.

– Надеюсь на это, сестра, – ответила я, думая о том, что это лишь первый вечер из многих, которые мне предстоит провести в аббатстве

Когда мы подошли к моей комнате, монахиня остановилась:

– Помните, леди Гвендолин, что внешность – лишь оболочка. Важно то, что внутри. И если вы покажете им, какая вы на самом деле добрая и умная, то девочки непременно захотят с вами подружиться.

С этими словами она оставила меня.

Я, войдя в свою комнату, заперла дверь на засов, села на кровать и только тогда позволила себе расплакаться.

Я думала, это место станет спасением от издевательств и насмешек, что преследовали меня с самого рождения в родовом замке. Но теперь понимала, то была лишь первая глава моих испытаний. А здесь начиналась новая, возможно, ещё более жестокая.

Вытерев слёзы, встала и подошла к окну. Приоткрыв створку, посмотрела на тёмное небо, затянутое вечной пеленой. Где-то там, за этой мглой, были звёзды и луна. Отчего-то я была уверена, что они светили куда красивее и ярче, нежели было описано в книгах.

Прикоснувшись к маленькому кулону, спрятанному под грубой тканью платья, подумала о своей непростой судьбе.

«Я выживу здесь, – пообещала я. – Я буду сильной. Ради тебя, мама. И ради себя».

Глава 6

Беатрис, вторая дочь зажиточного барона Оствика, прибыла в аббатство около девяти месяцев назад. Она была старше меня на четыре года. Её отец владел небольшим серебряным рудником и пользовался определённым влиянием при дворе, поэтому до моего появления Беатрис считалась самой привилегированной ученицей аббатства но, тем не менее, отдельной комнаты у неё не было.

Её отправили в обитель после того как она устроила неслыханный скандал, отказавшись выходить замуж за выбранного отцом жениха: престарелого графа с соседних земель.

Поговаривали, что она пребывает здесь временно, пока не смирится и не склонит голову перед отцовской волей.

Но моё появление вдруг стало сильно раздражать девчонку. А выделенная мне отдельная комната так и вовсе взбесила: как же так – какой‑то калеке, пусть и графской дочери, уделяют больше внимания, чем ей – первой красавице и вовсе не беднячке!

– Эта комната должна была стать моей, ты заняла мою комнату, – прошипела она на следующий день после моего приезда, зажав меня в углу пустынного коридора после вечерней молитвы. Её верные тени‑подружки‑подпевалы, Оливия и Джейн, стояли по бокам, перекрывая мне пути к отступлению.

– Я не просила отдельную комнату, – ответила я, прижимаясь спиной к холодной стене.

– Ха! Ты, тварина, поди на жалость надавила матушке‑настоятельнице? – прошипела она, наклонившись ко мне так близко, что я почувствовала запах ягод от её дыхания. – Или твой отец заплатил за особые условия большие деньги, чтобы избавиться от уродливой дочери и сохранить свой драгоценный род от позора?

Её слова резали меня больнее любого ножа.

– Пусти, – выдохнула я, чувствуя, как начинают дрожать колени.

– Даже не мечтай, – она схватила меня за искривлённую руку и сжала так сильно, что я едва не вскрикнула от боли. – Посмотри на себя. Ты жалкая. Родной отец не любит тебя. У него новая жена, молодая и красивая. И сын, настоящий наследник. А ты… ты никому не нужна.

Я попыталась вырваться, но Беатрис держала крепко.

– Отпусти! – потребовала я ещё раз, собрав все крохи храбрости в кулак. – Иначе я всё расскажу сестре Бертраде.

Беатрис рассмеялась мелодичным, звенящим смехом, который совершенно не вязался с жестокостью в её глазах.

– Наябедничаешь? Да пожалуйста, – она оттолкнула меня, и я едва не упала, неприятно приложившись спиной о каменную кладку. – Будь уверена, после этого кличка «крыса‑ябеда» прилипнет к тебе навсегда. Впрочем, и без этого твои дни будут горьки. Это я тебе обещаю.

С тех пор её нападки стали ещё безжалостнее.

Прошло ещё несколько дней. За это время я выучила множество неписаных правил: никогда не оставаться в коридорах одной после вечерней молитвы; приходить в столовую раньше всех; держаться подле монахинь во время работ в саду; тщательнее прятать вещи в комнате… Каждое из этих правил далось мне ценой горького опыта.

Как‑то я обнаружила свои книги разбросанными по полу, а чернила – разлитыми на постели.

– Леди Гвендолин, я ожидала большей аккуратности от дочери графа, – поцокала языком сестра Ангелина, заставшая меня за уборкой. – Неряшливость – признак беспорядка в душе.

Я кивнула и молча продолжила собирать разбросанные вещи, ощущая на себе неодобрительный взгляд монахини. Пятно от чернил так и не удалось вывести, и всю ночь пришлось спать на влажной простыне, поскольку запасной у меня не было.

На свою просьбу установить замок на дверь, запирающийся на ключ, я получила категорический отказ.

Через пару дней после этого случая я обнаружила в своей похлёбке извивающихся дождевых червей, явно принесённых из монастырского сада.

Я застыла с поднесённой ко рту ложкой, не в силах отвести взгляд от копошащихся в ней тёмных, склизких тел. Желудок болезненно сжался, а к горлу подкатила тошнота. Осторожно опустив ложку обратно в миску, я молча наблюдала, как червяки извиваются, пытаясь выбраться из горячей жижи. Их влажные тельца, то выныривающие, то скрывающиеся в бурой похлёбке, вызвали во мне такое отвращение, что я невольно зажала рот рукой, стремясь удержать рвотный позыв. Запах супа, ещё мгновение назад казавшийся просто пресным, теперь стал омерзительным. Сглотнув вязкую слюну, отодвинула от себя тарелку, чувствуя, как дрожат пальцы. Стыд и унижение жгли щёки и шею раскалённым железом. Я ощущала взгляды других воспитанниц, слышала их тихие смешки. Даже не поднимая глаз, знала, как Беатрис шепчет что‑то Оливии и Джейн, и те прыскают в кулак.

Неприятнее всего оказалась беспомощность: ведь я не могла ни ответить, ни пожаловаться. С каждым ударом сердца росла горечь – горечь от осознания, что я одна, что никто не заступится, что даже здесь, за сотни миль от замка Леваньер, меня преследует проклятие моего рождения.

Глотая непролитые слёзы, я подняла голову и встретилась взглядом с сестрой Мартой.

– Что‑то не так с вашей едой, леди Гвендолин? – спросила она с ноткой раздражения; с её места не было видно того, что плавало в моём супе.

– Всё в порядке, сестра, – солгала я, и собственный голос показался мне чужим, слишком спокойным, слишком ровным для того урагана чувств, что бушевал внутри. – Просто я не голодна.

Я сидела, выпрямив спину, сложив правую руку на коленях, а левую привычно спрятав в полах накидки, которую мне позволили носить. Но внутри всё переворачивалось от унижения и бессилия. Как много раз я испытывала эту боль, боль понимания, что ты и твои печали никому не интересны.

Увы, никто из монахинь не замечал этой тихой, жестокой травли, что вела против меня Беатрис со своими приспешницами. А если замечали, то делали вид, что это просто детские шалости и скоро всё пройдёт… после того как все воспитанницы ко мне привыкнут.

Работать в саду аббатства оказалось сложнее, чем я себе представляла. Земля здесь была особенной – живой, текучей, пронизанной силой магической реки, протекавшей глубоко внизу. Но то, что даровало почве невероятную плодородность, делало её своенравной под руками человека.

В то утро нас – десять воспитанниц, – отправили полоть грядки с молодыми ростками белянки: редкой съедобной травы с горьковатым вкусом, способной расти без прямых солнечных лучей. Сор‑трава с цепкими корнями и мясистыми листьями наступала на грядки с белянкой со всех сторон, угрожая задушить нежные ростки.

Я опустилась на колени, ощущая, как сквозь грубую ткань юбки проникает холод влажной земли. Каждой из нас выдали по маленькой садовой лопатке.

Стиснув зубы, я принялась за работу. Здоровой рукой крепко сжимала черенок, а искривлённой пыталась оттянуть листья сор‑травы, чтобы добраться до корня. Пальцы левой слушались плохо, быстро немели, и приходилось делать частые передышки, чтобы размять сведённые судорогой суставы.

Пот стекал по спине, пропитывая рабочую рубаху. Рядом со мной трудилась худенькая светловолосая девчушка по имени Мэри. Она поднимала и опускала руки с такой лёгкостью, будто родилась с садовой лопаткой в ладони. Мэри управлялась с сорняками втрое быстрее меня.

– Наклони под углом, вот так, и режь по кругу, – вдруг посоветовала девочка, очевидно сжалившись надо мной. – Тогда разом вытащишь растение целиком.

Я последовала её совету, но моя левая рука была слишком слаба: лезвие скользнуло по ладони, оставив неглубокий, но болезненный порез. Я досадливо поморщилась.

– Леди Гвендолин, – раздался над головой холодный голос сестры Доротеи, – вы слишком медлительны. Остальные уже закончили по два ряда, а вы всё ещё возитесь с первым.

– Простите, сестра, – прошептала я, опустив глаза. – Я стараюсь.

– Старания недостаточно, – отрезала монахиня. – В саду нужна сноровка и сила. Мы обязаны выполнять план. Если вы не можете справиться с сор‑травой, возможно, следует подыскать вам другое занятие, где нет нормы по выработке…

Это звучало как угроза. Другим занятием могла быть либо уборка отхожих мест, либо работа на кухне, где приходилось таскать тяжёлые котлы и вёдра – задача непосильная для моих искривлённых конечностей.

– Я справлюсь, сестра, – уверила я, возвращаясь к работе с удвоенным усердием.

К полудню спина нестерпимо ныла, пальцы кровоточили от множества мелких порезов, а нога затекла так, что я с трудом могла опираться на неё. Наконец, сестра Доротея объявила короткий отдых. Остальные девушки направились к каменной скамье в тени яблонь, а я, зная, что моё присутствие нежеланно, отковыляла подальше, туда, где садовая дорожка упиралась в каменную стену.

Здесь, в дальнем уголке сада, стояла старая башня, одинокая и заброшенная. Её серый камень был покрыт мхом и лишайником, редкие бойницы зияли чернотой пустых глазниц. Я присела на землю, прислонившись спиной к шершавой стене, и, вытянув ноющую ногу, тихо застонала от облегчения.

И в тот же миг странное тепло разлилось по груди. Оно было таким неожиданным, что я вздрогнула и прижала руку к горловине рубашки, где под грубой тканью скрывался мамин кулон. Жар исходил именно от него: кристалл, обычно прохладный, сейчас пульсировал, словно сердце.

Оглядевшись и убедившись, что я тут одна, вынула кулон и изумлённо на него уставилась: кристалл изменил цвет, засветившись ярко‑золотым изнутри. Я никогда не видела ничего подобного.

Словно в трансе, поднялась на ноги. А встав, ощутила, как тепло усилилось.

Хм‑м. Интересно.

Нахмурившись, отошла от башни. Свечение и жар уменьшились. Ведомая внезапным порывом, двинулась вокруг строения, держась за стену рукой, пока не дошла до узкой деревянной двери, почти скрытой под завесой дикого винограда.

К моему удивлению створка подалась сразу, натужно скрипнув давно несмазанными петлями. За ней открылась винтовая лестница, уходящая вверх в темноту. В любой другой день я не рискнула бы подниматься по таким крутым ступеням: моя хромота превращала все лестницы в испытание на прочность, но сейчас, с пульсирующим на груди кристаллом, я двигалась с непривычной лёгкостью, всё так же припадая на искалеченную конечность, но не испытывая мучений. И это шокировало больше всего!

Ступенька за ступенькой я поднималась всё выше, держась здоровой рукой за шершавую стену. Тепло кулона становилось интенсивнее, а таинственное свечение – ярче с каждым шагом наверх.

В итоге я оказалась в круглой комнате с высоким куполообразным потолком.

Часть стены справа обвалилась, зияя рваной дырой, через которую виднелся монастырский двор далеко внизу. Пол покрывал слой грязи, пыли и мусора: обломки камней, птичьи перья, ссохшиеся листья, занесённые ветром. Стены «украшала» плесень и паутина, превратившая углы в логова пауков с трупиками мелких насекомых.

Но всё это прошло будто мимо моего сознания. Всё моё внимание приковал предмет, находившийся в центре: странное сооружение из металла и стекла – нечто, напоминающее трубу, направленную к небу через отверстие в крыше.

Я находилась в давно заброшенной астрономической башне.

О них я читала в книгах, но никогда не думала, что увижу одну такую собственными глазами. До Великого Затмения монахи и учёные наблюдали отсюда за звёздами, изучали движение планет, составляли карты небесных тел. Теперь, когда небосвод вечно скрыт пеленой, такие сооружения стали бесполезны.

Металл телескопа завораживал: не серебристый, не золотой – он имел глубокий синевато‑серый оттенок с вкраплениями мерцающих точек, напоминающих крошечные звёзды. Несмотря на годы заброшенности, на поверхности прибора не было ни единого пятнышка ржавчины, лишь толстый слой пыли.

Никогда прежде мне не встречался подобный материал, но что‑то в нём казалось странно знакомым. Приблизившись, отёрла рукавом грязь и тихо ахнула: на металлических деталях виднелись вкрапления тех же золотистых прожилок, что и в кристалле маминого кулона.

Сам прибор прочно сцеплялся с полом посредством массивного основания, испещрённого затейливыми символами, похожими не то на письмена, не то на карту звёздного неба. Неужели из‑за этих знаков никто так и не смог разобрать телескоп и унести отсюда? Я чувствовала, что моё предположение недалеко от истины.

Но больше всего меня поразили ощущения в теле: боль – вечная моя спутница – полностью отступила. Нет, пальцы искривлённой руки сохранили свой отвратительный вид и положение, а вот напряжение спало, и мелкие царапины, в том числе и недавний порез, немного затянулись. Также нога вдруг перестала ныть.

Небывалое облегчение!

Это состояние длилось около четверти часа, после чего сияние в кристалле померкло. Впрочем, этого времени мне хватило, чтобы восстановить силы. Окрылённая, вернулась в сад и приступила к работе, и в этот раз получалось куда лучше, чем до перерыва.

Любая душа нуждается в месте для уединения. И для меня таким местом стала заброшенная астрономическая башня. Иногда кулон снова начинал светиться, ненадолго принося мне облегчение от физической боли, снимая напряжение со сведённых судорогой мышц. Иногда он оставался холодным и безжизненным, и всё равно башня дарила мне душевный покой: она стала моим маленьким секретом, моим островком надежды в море отчаяния. Впервые за долгое время я чувствовала, что моя жизнь не так уж и плоха, что я не проклята, как твердила Морана, что мамин кулон, возможно, действительно хранит какую‑то тайну.

С моего прибытия в монастырь прошло три долгих, мучительных недели. В любую свободную минуту я приходила в свою башню. Вот и сегодня, едва аббатство погрузилось в сон, я, как обычно, направилась в своё убежище.

Моя хромая нога снова разболелась: погода менялась к худшему. Кулон, увы, молчал. Но упрямство гнало меня наверх.

Достигнув комнаты с телескопом, я устало прислонилась к стене и долго не могла отдышаться. Ветер задувал сильнее обычного, но я не обращала внимания на холод. Подойдя к рваному отверстию, закрыла глаза, позволяя ветру унести мои горькие мысли прочь.

– Так вот где ты прячешься… – раздался за спиной знакомый, полный ликования голос.

Я резко обернулась. На верхней ступеньке стояла Беатрис. Её золотистые волосы живописно растрепались, а в голубых глазах плясало злобное торжество.

Глава 7. Розалинда

– Что тебе нужно? – спросила я, отступая на шаг, а в голове мелькнула заполошная мысль: как хорошо, что сегодня я не доставала кулон наружу. – Почему ты следишь за мной?

Улыбка Беатрис стала шире.

– Я давно заметила, что ты куда-то исчезаешь. Это разожгло во мне жуткое любопытно, – она поднялась на площадку и огляделась. – Хорошее местечко. Высоко… уединённо… опасно.

В последнем слове я уловила нотку угрозы. По спине пробежал холодок, когда она сделала шаг ко мне.

– Уходи, – сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Боишься меня? – Беатрис довольно усмехнулась. – Бойся. Это чувство отныне твоё второе имя.

Каждое её слово было пропитано ядом.

– Я хочу побыть одна, – сказала я, пытаясь не расплакаться и сохранить достоинство.

– О нет, – она покачала головой. – Ты разве ещё не поняла? Не будет тебе покоя, Гвендолин Леваньер. Ни здесь, ни где-либо ещё в аббатстве.

Моё сердце пропустило удар.

– З-зачем тебе это? Хочешь, я покину свою комнату, отдам её тебе, – выдавила я.

– О, какое щедрое предложение! – Беатрис подошла на шаг ближе. – Ты непременно мне её отдашь. Вообще всё, что тебе дорого отдашь.

Ветер усилился, завыл диким зверем в бойницах под потолком, ударил мне в спину, проникнув в дыру в стене. Краем глаза я уловила движение на лестнице. Вскоре Оливия и Джейн поднялись на площадку и встали по обе стороны от Беатрис, образуя полукруг, который медленно теснил меня к краю.

– Знаешь, – лениво-задумчиво протянула Беатрис, – твоему отцу было бы легче, если бы ты вообще не появилась на свет. Или если бы сейчас… исчезла.

В её словах прозвучала какая-то ненормальная радость. Моё сердце забилось быстрее от всё сильнее накатывающего страха.

– Я хочу, чтобы ты покинула аббатство, – продолжала она холодным голосом. – Напиши отцу, что тебе здесь невыносимо. Что ты жаждешь вернуться домой или уехать куда угодно ещё.

Я не сдержала недоумения:

– Почему для тебя так важно моё отсутствие?

– Просто мне так хочется, – Беатрис сделала ещё один шаг ко мне. – Считай это моим капризом.

Я чувствовала пустоту за спиной. Ещё шаг назад – и я могу сорваться в пропасть.

– Ну так как? – склонила голову к плечу блондинка.

– Беатрис, – начала я мягко, осознавая, что имею дело с чем-то более сложным, чем простая детская жестокость, – я не просилась сюда. Меня отправили против воли, как и тебя.

По её лицу пробежала тень:

– Не равняй нас! Ты и я – совершенно разные люди!

– Ты права, – прошептала я. – Мы разные. Но обе пребываем тут не по своей воле. И обе страдаем.

На мгновение что-то похожее на понимание проскользнуло в её взгляде. Но оно тут же угасло. Беатрис тряхнула головой, будто отгоняя непрошеные мысли:

– Довольно разговоров! Я пришла сюда не для бесед по душам. Обещай, что попросишь отца забрать тебя отсюда, или…

– Или что? – спросила я, чувствуя, как колкие мурашки ужаса пробегают по спине.

В этот миг блондинка, отвратительно осклабившись, резко толкнула меня в грудь, и я, не удержав равновесия на своей хромой ноге, покачнулась назад. Под моим весом старые камни посыпались мелкой крошкой вниз, и я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

В последний момент я успела схватиться здоровой рукой за торчащую из стены железный прут, и так и замерла, балансируя на носочках на самом краешке.

– Помогите! – закричала я, чувствуя, как начинают слабеть пальцы и скользить по влажному металлу.

На площадке поднялся переполох. Оливия и Джейн побледнели, прижавшись к стене, явно испугавшись результата поступка своей предводительницы. Но при этом никто из них не пытался мне помочь.

Беатрис же застыла на месте, и на её лице отразился сначала ужас, а после жуткое ликование.

Моей первой мыслью было:

Она сумасшедшая! С такой лучше действительно не иметь дел!

Но её тут же вытеснила другая:

Я так долго не продержусь, упаду и точно сверну себе шею.

Пальцы с каждой секундой теряли силу.

Я закрыла глаза, одновременно молясь о спасении и готовясь к смерти…

– Держись крепче! – вдруг услышала я чей-то уверенный голос, а за ним стремительные шаги. Не успела я разлепить мокрые от слёз веки, как чьи-то крепкие руки обхватили меня за запястье и потянули вперёд, на себя. С трудом приоткрыв глаза, я увидела незнакомое лицо: девушка, старше меня на пару лет, с короткими тёмными волосами и решительным взглядом карих глаз.

– Ты не упадёшь, не волнуйся, – констатировала она. – Всё будет хорошо.

И тут меня накрыло: всё моё тело начала бить крупная дрожь от пережитого ужаса.

– Что здесь происходит? – переключив своё внимание на Беатрис и её подруг, потребовала от них ответа странная незнакомка. – Вы лишились рассудка? Она же могла погибнуть!

Беатрис отступила на шаг, её лицо стало бледным, как пергамент, когда она осознала, что у её поступка есть свидетель, подруги были не в счёт:

– Всё произошло случайно. Она сама оступилась…

– Случайно? – фыркнула спасительница. – И поэтому вас трое против одной на заброшенной башне? Не лги, я слышала всё, поднимаясь сюда.

Она повернулась ко мне и участливо поинтересовалась:

– Ты ранена?

Я покачала головой, всё ещё не в силах вымолвить и слова.

– Ступай вниз, – мягко сказала она. – Я догоню тебя.

Рвано кивнув, я с трудом поковыляла на выход, чувствуя, как от перенапряжения ноют все мышцы. За спиной услышала тихий, но твёрдый голос новой знакомой:

– А теперь слушайте меня, все трое. Если я ещё раз увижу, что вы преследуете, запугиваете или иным образом вредите ей или кому-либо другому, я расскажу обо всём матушке-настоятельнице. Но прежде… Задам такую трёпку, вовек не забудете. Не думаю, что выбитые передние зубы добавят вам шарма.

– Как ты смеешь мне угрожать?! – прошипела Беатрис. – Ты даже не знаешь, кто я! Я лучшая ученица, а мой отец – барон Оствик, его влияние при дворе безгранично!

– Ой ли? Ты всего лишь невоспитанная мерзавка, запугивающая калеку, – холодно перебила её незнакомка. – И меня совсем не впечатляют ни твой отец, ни его титул, ни тем более ты сама.

Что-то в её голосе, в уверенной осанке заставило Беатрис смолкнуть. Она бросила на меня последний ненавидящий взгляд, затем кивнула своим подругам, и все трое быстро скрылись на лестнице, пролетев мимо меня, даже не задев.

Девушка с короткой стрижкой, подхватив масляную лампу, которую принесла с собой, подошла ко мне и без единого слова подставила плечо, позволяя мне на неё опереться.

Пока шагали, я украдкой её рассматривала. Худощавая и длинноногая. Тёмные волосы обрамляли лицо с высокими скулами и решительным подбородком. Но более всего поражали её глаза: карие, как осенние листья, с золотистыми крапинками вокруг зрачков. Эти глаза смотрели на мир с вызовом и какой-то внутренней силой.

– Спасибо, – прошептала я. – Если бы не вы…

– Не стоит благодарности, – отмахнулась она. – Меня зовут Розалинда. Роза. Я прибыла в аббатство буквально пару часов назад.

– Гвендолин… Гвен, – представилась я.

– Приятно познакомиться, Гвен, и давай на ты, – она улыбнулась, и её строгое лицо вдруг осветилось теплом. – Хотя обстоятельства могли быть и получше.

– Как ты оказалась тут? – спросила я, всё ещё не веря, что выжила.

Розалинда пожала плечами:

– Я увидела башню из окна своей комнаты и решила её исследовать. А поднявшись, услышала голоса.

Мы медленно шли к главному зданию, и я чувствовала, как дрожь постепенно отпускает меня.

– Они давно тебя травят? – вдруг спросила новая знакомая.

Я вздрогнула от нахлынувших неприятных воспоминаний:

– С первого дня моего приезда.

– Стервозы какие, – фыркнула девушка. – Глумиться над тем, кто слабее… Мерзость. А ещё аристократки. Пф-ф, одно название. Красивая оболочка, гниль внутри.

В этих словах чувствовалась такая уверенность, что я невольно подняла взгляд. Розалинда смотрела вперёд, и в её осанке было что-то особенное, какая-то сила, которой мне всегда не хватало.

– Где твоя комната? – спросила она, когда мы вошли в главное здание через заднюю дверь, ведшую на кухню. Эта часть аббатства никем не охранялась: стражники следили лишь за внешними стенами по периметру да хранилищами с собранным урожаем. Внутри обители порядок поддерживали сами монахини, полагаясь больше на страх Божий и строгие правила, чем на замки и засовы. Впрочем, некоторые двери всё же запирались на ночь, но эта, ведущая на задний двор, всегда оставалась открытой.

– В восточном крыле, последняя дверь в коридоре, – ответила я.

– Отлично! Меня поселили в комнате напротив с одной из воспитанниц, – улыбнулась Розалинда. – Теперь я твоя соседка, Гвен.

– Ещё раз спасибо! – я снова поблагодарила её, когда мы пришли на место.

– Не за что, – она мягко коснулась моего плеча. – Увидимся завтра. Доброй ночи!

– Спокойной ночи, – кивнула я и вошла к себе.

Заперев дверь, прислонилась к ней спиной. При одном воспоминании о пережитом сердце невольно начинало биться быстрее, но теперь к страху примешивалось нечто иное – надежда. Тихая, неуверенная, но всё же надежда на то, что мои дни в аббатстве не будут больше наполнены лишь ужасом и одиночеством.

Глава 8

Утро наступило слишком быстро. Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь убедить себя, что вчерашние события, лишь дурной сон. Но саднящие царапины на ладони и ноющая от напряжения рука, были доказательством того, что всё произошло наяву. И Беатрис, толкнувшая меня к краю башни, и мгновения ужаса, когда я балансировала над пропастью, и… Розалинда, которая спасла мне жизнь. Последнее благодатным бальзамом проливалось на моё израненное обидами сердце.

Стук в дверь заставил вздрогнуть. Обычно никто не стучался ко мне на рассвете: прочие воспитанницы избегали моего общества. Я медленно поднялась и, прихрамывая сильнее обычного, подошла к двери.

– Доброе утро, соня! – на пороге, широко улыбаясь, стояла Розалинда. Сегодня её короткие тёмные волосы были аккуратно уложены, а серое платье воспитанницы выглядело безупречно – ни единой складочки видно не было. – Я решила зайти за тобой. Вместе пойдём на завтрак.

Я замерла, не зная, что ответить. Никто прежде не звал меня составить ему компанию.

– Ты ещё не одета? – Роза окинула меня вопросительным взглядом. – Давай помогу.

Она бесцеремонно прошла в комнату и, подхватив со спинки стула моё платье, повернулась ко мне. Я на секунду опешила, даже смутилась, но всё же позволила ей мне помочь.

– Готово, – довольно объявила новая знакомая. – Тебе нужно в уборную? По пути в трапезную, заглянем. А теперь поспешим, я жутко проголодалась!

Она схватила меня за здоровую руку и потащила за собой, словно мы были давними подругами. В её присутствии я чувствовала странную смесь растерянности и робкой радости.

У дверей в столовую дорогу нам преградила хрупкая блондинка.

– Роза! Ты бросила меня! – в её голосе слышался упрёк, но глаза смеялись.

– Прости, Мари, – весело откликнулась Розалинда. – Девочки, вы ведь наверняка знакомы? – её вопрос повис в воздухе: мы обе смущённо молчали, я отрицательно качнула головой.

– Ты леди Гвендолин Леваньер, – первой заговорила девочка. Я её, конечно же, узнала – не так давно она помогла мне с сорняками. – А я Мари Тилби, – добавила она и робко улыбнулась. – Встречались в саду.

– Да, я помню, – я тоже улыбнулась в ответ. – Спасибо за подсказки.

– А, ерунда. Ты и сама неплохо справлялась для аристократки.

Как ни странно, в её словах не было насмешки.

– Пойдёмте завтракать? – сменила тему Мари. – Прекрасная леди Розалинда, прошу вас, проходите, – блондинка картинно присела в неуклюжем книксене.

– Ты меня с кем-то спутала, – возразила Роза. – Леди здесь Гвен, а я – всего лишь внебрачная дочь герцога.

– Так он же тебя оформил честь по чести, – Тилби театрально опустила плечи. – И по закону ты теперь целая герцогская дочка!

– Да-да, – закатила глаза Роза и потянула меня вперёд.

Трапезная гудела, как улей. Воспитанницы рассаживались за длинными столами, монахини занимали места на возвышении. Я привычно направилась к тому краю, где обычно сидела в одиночестве, но Розалинда удержала меня за рукав платья.

– Садись со мной, – сказала она, указывая на места ближе к центру зала.

– Но там занято… – начала я, с тревогой поглядев на группу старших учениц, среди них я заметила Беатрис и её подруг.

– Чай не статуи, подвинутся, – отрезала Роза. – Пойдём.

Я неохотно последовала за ней, чувствуя, как десятки пар глаз буквально прожигали меня взглядами. Беатрис, бледная и тихая, заметив нас, молча встала и прошла к столу в углу трапезной, её подружки-подпевалы ни на шаг не отставали от предводительницы. Когда наши взгляды встретились, красавица поспешно отвернулась.

Мы устроились втроём: я, Розалинда и Мари – и вскоре к нам присоединились ещё две девочки, друзья Мари, Лара и Петра. Завтрак прошёл удивительно легко: никто не смеялся надо мной, не шептался за спиной. Роза болтала обо всём на свете, став душой компании и умудряясь вовлечь в разговор всех девочек, устроившихся рядом, включая меня.

После завтрака начались уроки. Первой шла история с сестрой Бертрадой – умной и строгой монахиней, относившейся ко мне чуть теплее, чем все остальные.

– Сегодня мы продолжим изучение Войны Магов, – объявила она, когда все собрались в классной комнате. – Кто напомнит нам основные события и причины этого конфликта?

Рука Мари взлетела первой. Получив разрешение, она заговорила с такой уверенностью, словно была свидетельницей тех давних событий.

– Война началась двести лет назад, когда великие маги королевства разделились на два лагеря. Одни считали, что магические реки под землёй – дар Божий, и его потребно использовать умеренно, с благоговением. Другие стремились высосать всю силу до последней капли, в стремлении стать подобными богам.

Сестра Бертрада одобрительно кивнула.

– И каков был результат этой войны?

– Катастрофа, – вдруг вскочила Лара, подруга Мари. – Маги, желавшие власти, создали артефакты, позволявшие управлять течением подземных рек. Они буквально вывернули землю наизнанку, пытаясь добраться до источников магии. В решающей битве тёмные колдуны применили заклинание такой силы, что оно не только уничтожило их противников и их самих, но и отправило в небо пелену, скрывшее солнце и звёзды.

– Мисс Лара, прежде чем ответить, следует поднять руку, – строго выговорила сестра Бертрада, а после похвалила: – Спасибо, ты всё верно сказала. А теперь прошу вас всех, подойдите ближе, – монахиня поманила нас рукой к большому окну. – Великая Пелена – проклятие нашего мира.

Мы собрались вокруг неё, заинтригованные. Монахиня редко отвлекалась от строгого учебного плана ради таких бесед, но когда это случалось, мы жадно ловили каждое её слово.

– Многие из вас верят, что Пелена – просто божья кара за гордыню древних магов, – начала она, проводя пальцами по холодному стеклу. – Но истина, как всегда, сложнее. Я расскажу вам то, что знают лишь хранители древних библиотек и немногие магистры.

Она обвела нас взглядом, словно оценивая, готовы ли мы к этому знанию. Я замерла, затаив дыхание.

– Война Магов привела силы света и тьмы на поле последней брани. Колдуны, желавшие власти любой ценой, создали мощное заклинание, впоследствии извратившее саму природу магических рек. Они стремились собрать силу водоёмов и направить её себе в услужение. Но светлые маги Белого Круга придумали противозаклятие – щит, отразивший тёмную ворожбу обратно к её создателям.

Сестра Бертрада отошла от окна и взяла с полки старинный фолиант в потёртом кожаном переплёте.

– Оба заклинания, – продолжила она, листая книгу, – столкнулись в небе над Долиной Шёпотов. Ни одно не смогло одержать верх, и произошло то, чего никто не ожидал – они слились воедино, создав нечто новое, нечто, неподвластное контролю ни светлых, ни тёмных. Так родилась Пелена.

Она показала нам страницу с древней гравюрой, изображавшей встречу двух энергетических волн в небе.

– Пелена – живая, сотканная из противоборствующих заклинаний. В ней вот уже многие десятилетия сражаются силы тьмы и света, разрушения и созидания, и именно этим объясняется её удивительное свойство…

Петра подняла руку:

– Самовосстановления?

Монахиня одобрительно кивнула:

– Да, мисс Петра. Пелена поглощает энергию от солнца и магических рек, потому нам от неё никуда не деться. Учёные ищут варианты, но пока безрезультатно. – Кроме того, – продолжила учительница. – Пелена обладает своего рода зачатками разума. Не пугайтесь, это не тот разум, что присущ людям или даже животным. Скорее, инстинкт самосохранения. Когда какая-то её часть повреждается, например, при особенно сильных магических всплесках или ударах молний, то соседние участки направляют свою энергию на восстановление бреши. Именно поэтому все попытки пробить завесу каждый раз заканчиваются неудачей.

– Значит, мы никогда не увидим звёзды и солнце? – разочарованно протянула Роза.

Сестра Бертрада на мгновение задумалась, а после всё же поделилась с нами своими мыслями:

– Я не стану говорить «никогда», леди Розалинда. Всё в нашем мире меняется. Кто знает, что будет через день? Через минуту? Поэтому, вполне вероятно, пусть и не вы, а ваши дети или внуки солнце всё же увидят.

Она захлопнула книгу, вызвав облачко пыли, и вернула фолиант на полку.

– Но всё это пустое, – тон сестры Бертрады стал привычно строгим, – Наша задача сейчас – не тратить время на мечты о недостижимом, а учиться жить в мире таком, каков он есть. Откройте ваши книги на странице сорок пятой. Вернёмся к теме урока. Итак, леди Гвендолин, – к моему удивлению и ужасу, она обратилась ко мне, – что вы знаете об одарённых? И каково положение их дел сейчас?

Я медленно поднялась, чувствуя неприятный холодок страха. Обычно я старалась быть незаметной на уроках, чтобы избежать насмешек.

– После… после Войны Магов большинство учений о том, как развить в себе сверхспособности, были утрачены, – начала я тихо. – Волшебные реки истощились, многие пересохли совсем. Люди с даром к магии стали рождаться всё реже.

– Верно, – кивнула монахиня. – В наши дни волшебники управляют маной куда хуже, чем даже десять лет назад.

Остаток занятия прошёл в обсуждении легенд о древних артефактах времён Войны Магов. Большинство считались утраченными, хотя ходили слухи, что некоторые до сих пор хранятся в сокровищницах крупнейших аристократических родов.

Следующим был урок каллиграфии – настоящая пытка для меня. Своей искривлённой рукой я не могла придерживать вихляющий туда-сюда лист бумаги, потому буквы выходили неровными.

После обеда настал черёд работы в саду. Монахини распределили нас по грядкам: сегодня нужно было собирать урожай ночецветов, редких грибов, растущих только в особой магической почве. Я попала в группу ск Розалинде и Мари.

– Смотри как надо, – Мари показала, как правильно срезать гриб у самого основания, чтобы не повредить грибницу. – Ножом под углом, одним движением.

– У тебя хорошо получается, – заметила я, наблюдая за её действиями.

– Ещё бы, – хмыкнула она. – Я дочь мелкого купца. Он торгует грибами, и я обязана знать, как их собирать.

– А я-то думала, что Мари Тилби – дочь графа, – подмигнула Розалинда.

– Не смешно, – Мари шутливо бросила в неё щепотку земли. – Мой отец едва сводит концы с концами. И меня отправил сюда по королевской программе: половина оплачивается короной, и я, когда закончу обучение здесь, буду обязана отработать во благо государства пять лет.

– Как это? – поинтересовалась я.

– Королю необходимы не только солдаты, но и те, кто умеет писать и считать. После обучения я вернусь домой и стану работать в королевской канцелярии.

Этот разговор открыл мне глаза на нечто, о чём я никогда не задумывалась: мир за пределами аристократических кругов, где люди жили совсем иными заботами.

День пролетел незаметно, впервые за всё время в аббатстве я не чувствовала себя одинокой и никому не нужной.

Вечером, сразу после ужина, Розалинда, сказав нам:

– Я ненадолго кое-куда отлучусь, ждите меня в комнате Гвен, – куда-то испарилась.

Мы с Мари удивлённо переглянувшись, отправились в наше крыло.

– Как думаешь, куда она побежала? – спросила я, присаживаясь на край кровати.

– Не имею ни малейшего представления. Я её знаю не больше твоего, но отчего-то рядом с ней спокойнее. Меня ведь тоже задирали, – тихо добавила она. – Но таких, как я, тут много, мы стараемся держаться вместе, поэтому, наверное, аристократки не позволяют себе лишних вольностей к нам, простолюдинкам… Прости, что я никак тебе не помогала… Отчего-то я поверила в проклятье, на тебя наложенное…

– Не извиняйся, – криво усмехнулась я, – если бы я была на твоём месте, вероятно, тоже бы сторонилась.

Тут дверь резко распахнулась и в помещение вошла Роза. Её лицо было серьёзным, но довольным.

– Я всё рассказала матушке Агате, – объявила она с порога. – О том, как Беатрис и её подруги загнали тебя на башню и едва не столкнули вниз, – глядя мне в глаза, пояснила она.

– Что?! – в шоке ахнула Мари.

– И я о чём, – Роза села рядом со мной. – Подлые мерзавки! Матушка Агата назначила Беатрис и её компании жёсткое наказание: они останутся без ужина на три дня и получат дополнительный час работы в саду на неделю вперёд. А ещё настоятельница пообещала отписать их родителям.

– Ты не должна была… – начала я, но подруга перебила меня.

– Должна. Нельзя позволять таким, как Беатрис, издеваться над другими безнаказанно! Это неправильно.

В её голосе звучала железная убеждённость.

– Роза, а ты правда дочь герцога? – с моих губ вдруг сорвался давно зудевший в голове вопрос.

– Я бастард, – прямо заявила она, нисколько не смущаясь своего статуса. – Незаконнорождённая дочь герцога Рейнхарта Виндхольмского.

Я тихо ахнула. Герцог Виндхольмский являлся одним из самых могущественных людей в стране, командующим королевской гвардией, а также ближайшим советником Его Величества.

– Моя мать была служанкой в его замке – красивая, как грех. Он ею и воспользовался, а потом выгнал под дождь с пустыми руками, уже с животом, – продолжила Роза, не мигая, глядя в окно. – Когда она умерла в родах, меня взяла к себе хозяйка таверны. Герцог, конечно, знал обо мне, но и не думал признавать: у него и без меня хватает наследников – законных и мужского пола.

– Почему же тогда он вдруг передумал и вообще отправил тебя сюда? – удивилась я.

– Потому что королю срочно требуется дипломатический союз с северными варварами, хотя бы с одним из кланов, – Розалинда скривилась. – Вождь Свирепых койотов – Рангвальд Безумный поставил условие: он хочет жену из благородной семьи, близкой к королю…

И тут я всё поняла. Молча встала и обняла девочку, всего за день ставшей мне настоящей подругой.

– Никто из высоких лордов не отдаст свою дочь дикарю, – прошептала Роза, – но им не жаль меня… Я как раз то, что нужно. Достаточно благородна для союза, но не настолько ценна, чтобы плакать обо мне, если меня там убьют.

У меня сердце болезненно сжалось от её слов.

– Но замуж я пойду, только после того, как научусь хоть чему-нибудь. И вот я тут. Здесь я должна постичь все премудрости этикета, чтобы не опозорить корону на свадьбе с варваром. А если что-то сделаю не так, мою Элли и её семью, ставшей мне родной, повесят.

– Элли – это та женщина, что тебя воспитала?

– Да… Я не могу рисковать её благополучием. И жизнями её близких.

Я смотрела на Розалинду, поражённая её силой и в то же время уязвимостью. Несмотря на тяжёлую судьбу, она сохранила достоинство и готовность защищать других. Внезапно я почувствовала, что должна что-то сделать для неё.

– Я помогу тебе, – сказала я твёрдо. – Научу всему, что знаю о правилах этикета и поведения знатной дамы. Ты не совершишь ни одной ошибки!

– Правда? – лицо Розалинды просветлело. – Ты сделаешь это для меня?

– Конечно, – я почувствовала, что могу быть полезной кому-то впервые в своей жизни. И это чувство окрыляло.

– Я тоже помогу, – вызвалась Мари. – Чем-нибудь, – смущённо потупилась она.

Розалинда смотрела на нас с искренней благодарностью, а потом вдруг обняла сразу обеих.

– Спасибо, – прошептала она. – Что бы ни случилось, я рада, что у меня есть такие друзья.

Глава 9

Предрассветная тишина нарушалась лишь скрипом пера по бумаге. В моей комнате, освещённой единственной свечой, я заканчивала письмо для Розалинды.

"…и пусть прошло уже три года, я всё ещё жду хоть какой-то весточки от тебя, Роза. Мари обещала разузнать о твоей судьбе, когда устроится работать в королевскую канцелярию. Но до того момента ещё столько времени пройдёт… Потому я отправила это письмо твоему отцу, буду верить, на сей раз он снизойдёт и перешлёт послание тебе напрямую. Если честно, я уже со счёта сбилась, сколько этих писем было… И, увы, все они остались без ответа.

У меня всё те же вопросы: как ты? Как устроилась? Добр ли к тебе твой благоверный? Каждый вечер перед сном я молюсь о твоём благополучии…"

Я остановилась, глядя на ровные строчки. За пять лет в аббатстве я всё же научилась писать красиво.

Подумав секунду, спрятала незаконченное письмо в книгу, пусть пока полежит там. Я непременно его допишу, но позже.

Итак, я провела в аббатстве долгие пять лет. Вчера мне исполнилось шестнадцать. Столько времени минуло с того дня, как отец сослал меня прочь и заточил в этих серых стенах. Из всеми зашуганного, одинокого ребёнка я выросла в девушку, научившуюся любить и принимать себя такой, какая есть.

Я встала со стула и, пройдя к полке, взяла с неё небольшую шкатулку. В ней лежали все мои сокровища: маленькая кисть для рисования, вышитый шёлквый платочек – два подарка от Розы, железная заколка, плетёный из трёхцветных нитей браслет, брошь из тонкой меди – от Мари.

И… единственное письмо Розалинды. Его я получила через неделю после её отъёзда. Оно лежало на самом дне, бумага была затёрта от бесчисленных перечитываний.

Послание пришло из замка герцога Виндхольмского, перед тем как Розу отправили на земли её будущего мужа. В нём подруга описывала пиршество у отца, делилась переживаниями перед предстоящим путешествием.

«… герцог устроил приём в мою честь, – писала она своим размашистым почерком. – Представляешь, Гвен, меня, таверную девчонку, вдруг все называют 'леди Розалиндой' и кланяются. Но я вижу их взгляды: в их глубине я читается насмешка, все эти люди знают, кто я на самом деле. И что никогда не стану им ровней…

… Жена отца выглядит так, будто проглотила жабу, её лицо особенно кривится в жуткой гримасе, когда она вынуждена представлять меня своим высоким гостям. А сам герцог… Он словно делает одолжение короне, жертвуя 'ненужным довеском'. Все притворяются, лицемерят… будто этот брак – честь для меня. Есть у меня крепкое словцо для всех них… Но не стану. Ты верно тогда сказала, не стоит опускаться до их уровня.

Вот вроде и всё. Ах да, уже через три дня за мной приедет эскорт моего будущего мужа. Два десятка всадников, говорят, они даже днём не снимают своих костяных масок. Свадьбу проведут на территории варваров…

Гвен, мне страшно, но я не покажу им своего страха. Уроки, что ты давала мне, не пропадут даром, я буду держать спину прямо и говорить учтиво, как настоящая леди. Я напишу тебе ещё, как только представится такая возможность…, береги себя, ты необыкновенная, знай это и никогда не сомневайся в себе и своих силах».

Но письма из её нового дома так и не пришли. Ни единой строчки за три года. Мы с Мари часто говорили о Розе, строили предположения, почему она не пишет. Может, там нет гонцов? О самом страшном старались не думать.

Помню день нашего с Розой расставания, словно он был вчера.

За Розалиндой в аббатство прибыли лучшие рыцари её отца в сияющих доспехах. Они заявились ранним утром. Подругу нарядили в платье из дорогого шёлка, расшитое серебряной нитью. Её короткие волосы, отросшие за два года, убрали в элегантную причёску. Она стояла перед воротами монастыря бледная, такая хрупкая и прекрасная… Но с гордо поднятой головой.

– Не смотри так, словно провожаешь меня на казнь, – сказала она мне тогда, пытаясь улыбнуться дрожащими губами. – Варвары не кусаются, я думаю.

– Тебе должны были позволить хотя бы увидеть его портрет, – ответила я, сдерживая слёзы.

– Какой портрет? Эти варвары считают, что рисовать чьё-то лицо – значит, красть часть его души. По крайней мере, ходят такие слухи, – она попыталась рассмеяться, но смех вышел надломленным.

Нам дали всего несколько минут на прощание. Роза крепко обняла меня и прошептала:

– Не позволяй им загнать тебя в угол. Ты сильнее, чем думаешь, Гвен. Сильнее их всех.

С этими словами она уехала, оставив меня с пустотой в сердце. В тот день я словно потеряла часть себя.

Закрыв крышку шкатулки, отогнала грустные воспоминания. Встала и подошла к окну. Небо, как всегда, было затянуто пеленой, сквозь неё едва пробивался рассвет.

Сегодня ещё один грустный день – пришёл черёд Мари покинуть аббатство. Мы обе неделю назад закончили обучение. Ей пора отправляться в королевскую канцелярию, отрабатывать свой долг стране. Моя же судьба пока оставалась неизвестна.

После отъезда Розы наша дружба с Мари стала ещё крепче. Мы сплотились и преодолевали трудности вместе. Впрочем, к нам никто не лез, понимая, что мы не дадим себя в обиду и не станем молча терпеть издевательства.

Тут вспомнилась Беатрис. Блондинке пришлось задержаться в аббатстве ещё на год, поскольку её престарелый жених внезапно скончался.

– Видимо, Всевышний услышал её молитвы, – шепнула мне тогда Роза.

Но радость Беатрис была недолгой. Её отец, барон Оствик, быстро нашёл ей новую партию – ещё одного богатого старика, на сей раз лорда восточных границ. И этот старик по слухам являлся настоящим тираном и садистом. И это её сломило: из надменной, уверенной в своей власти стервочки, она превратилась в тихую, замкнутую девушку с вечной тенью страха в глазах.

Однажды я случайно увидела её в часовне, когда зашла туда перед сном. Беатрис стояла на коленях у алтаря и плакала, не сдерживая рыданий.

– Пожалуйста, не надо, – шептала она сквозь слёзы. – Не отправляй меня к нему. Пусть лучше я стану монахиней, чем его женой.

Я тихо отступила, не желая нарушать её уединение. В тот момент я ощутила странное сочувствие к своей бывшей мучительнице. Судьба играла с нами по-разному, но одинаково жестоко.

Вскоре за Беатрис приехала свита её нового жениха. Хмурые воины в тяжёлых доспехах, с гербом медведя на щитах. Она покинула аббатство, не попрощавшись даже с теми немногими подругами, что у неё остались. Просто села в карету и отбыла прямо в замок будущего супруга. Последнее, что я запомнила – её бледное лицо, напоминающее восковую маску.

В дверь постучали.

– Гвен? – Мари заглянула в мою комнату, прерывая поток воспоминаний. Её светлые волосы были аккуратно заплетены в косу, а в руках она держала небольшую сумку с вещами.

– Привет, – улыбнулась я ей, и, подхватив завёрнутый в тряпицу подарок, направилась на выход. Я приготовила для Мари картину – миниатюрный пейзаж Аббатства под лучами яркого тёплого солнца. За годы обучения мой талант к рисованию раскрылся полностью. Сестра Бертрада говорила, что такого дара она не видела ни у кого из учениц за все свои годы преподавания.

Мы медленно шли по коридорам, и каждый шаг отдавался эхом потери, где-то глубоко внутри меня. Вскоре ещё одна моя подруга уедет, и из тех, кто был мне дорог, не останется никого.

– Обещаешь писать? – спросила я, когда мы вышли во двор, где уже собирались остальные выпускницы.

– Клянусь, – Мари крепко сжала мою руку. – И я попытаюсь узнать что-нибудь о Розе. Уверена, у меня будет доступ к документам, возможно, там есть информация о землях её мужа.

– Спасибо, – благодарно прошептала я.

Мы остановились у пышного куста, в стороне от других девушек.

– Знаешь, я так боялась этого места, когда приехала сюда, – призналась Мари. – Полагала, благородные девицы съедят меня живьём. Кто бы мог представить, что именно здесь я найду настоящих друзей.

Помолчали, каждая думая о своём.

– А ты? – наконец спросила Мари. – Что будет с тобой после моего отъезда? Родные написали тебе ещё что-нибудь? – в её голосе слышалось нешуточное беспокойство о моей судьбе.

Я вздохнула, не пытаясь скрыть тоски:

– Последнее письмо из дома я получила полгода назад. Ты его читала.

– Ага. Сухие строчки вежливости от родного отца: «Надеюсь, ты здорова. Кевин вырос на два пальца. Абигейл талантлива во всём. Погода стоит хорошая». И ни слова о том как ты сама, и когда ты, его старший ребёнок, сможет вернуться домой. У меня до сих пор нет приличных слов, только плеваться хочется, – мигом нахмурилась подруга, её лицо забавно сморщилось, и я не, не выдержав, рассмеялась.

– А что говорит мать-настоятельница? – не отставала Мари.

– Намёки. Всё те же. Полагаю, сегодня-завтра они оформятся в конкретное предложение.

– Стать послушницей, а затем учительницей рисования? – проницательно хмыкнула девушка. – И ты согласишься?

– Не знаю. Нужно подумать, – я пожала плечами. – Но совершенно точно, я не готова провести всю жизнь в этих стенах.

– Всё будет хорошо, Гвен, – Мари не стала сдерживаться и порывисто меня обняла. – Ты талантливая, умная. И непременно найдёшь свой путь.

Раздался колокол, созывающий всех на утреннюю молитву перед отъездом выпускниц. Мы поспешили к часовне, где матушка Агата произнесла долгую речь о важности образования, смирения и служения высшим целям. Я слушала вполуха, продолжая думать о том, что опять останусь одна.

Официальная церемония завершилась и Мари, прежде чем забраться в скромную повозку, которая должна была доставить её и ещё трёх девушек в столицу, негромко меня попросила:

– Не забывай меня, Гвендолин, – в её больших светло-голубых глазах стояли непролитые слёзы.

– Ни за что, – ответила я, чувствуя, что тоже вот-вот и разревусь. В голос. – Это тебе! На память обо мне… – и протянула ей свою картину.

– С-спасибо, – шмыгнула носом подруга, а после, тряхнув кудрями, бодрее, чем нужно, воскликнула: – Не грусти, родная! Моя матушка как-то сказала: любой конец – начало чего-то нового. Мы обязательно встретимся снова! – и буквально влетела в транспорт, чтобы я не увидела, как она плачет.

Повозка тронулась с места, Мари, прижимая платок к глазам, высунулась из окошка и помахала мне рукой. Я стояла совершенно неподвижно, провожая тоскливым взглядом экипаж, пока тот не скрылся за поворотом дороги.

Глава 10. Греймур

Вернувшись в свою комнату, я долго сидела у окна, глядя на мрачное небо. Забавно, пять лет назад я думала, что умру здесь от одиночества. Потом судьба сжалилась надо мной, и я нашла друзей. Теперь я снова осталась одна. Круг замкнулся.

Я достала мамин кулон из-за ворота платья и задумчиво повертела его в руках. Все эти годы я продолжала ходить на астрономическую башню, в основном одна. Странное свечение кристалла иногда появлялось, но никогда больше не было таким ярким, как в первый раз. При этом нахождение подле телескопа всё так же приносило мне облегчение от физической боли. И непонятная магия прибора многажды лечила меня от простуды. При этом никак не помогала ни Розалинде, ни Мари, даже если я давала им свой кулон. Почему так оставалось тайной.

Посидев так ещё немного, пошла переодеваться: жизнь в аббатстве шла своим привычным чередом, и работу в саду никто не отменял…

Три дня после отъезда Мари прошли в странном оцепенении. Я по инерции что-то делала, ела, спала… Вечерами много рисовала, пытаясь сохранить на бумаге лица Розы и Мари, боясь забыть их черты.

На четвёртые сутки, когда я возвращалась из библиотеки с книгой о звёздной картографии, меня застал необычный шум во дворе. Из окна галереи я увидела отряд всадников в цветах моего отца, с гербом Леваньер на стягах.

Сердце замерло на мгновение, а затем забилось с удвоенной силой, ладони мигом вспотели, по спине пробежала волна мелкой дрожи.

В голове взметнулся ворох самых разных мыслей. Неужели отец наконец-то решил забрать меня отсюда? Неужели мне позволят вернуться домой?

Надежда, такая яркая, такая безграничная затопила всё моё существо. Как бы там ни было, я соскучилась по дому. Так хотелось узнать, как там моя няня Марта? Я писала домой, но ответа ни разу не получила.

Я, как могла, поспешила по коридору в сторону лестницы, но не успела я спуститься на первый этаж, как меня перехватила запыхавшаяся послушница Кэтрин.

– Леди Гвендолин! Матушка-настоятельница требует вас к себе немедленно!

Её голос звучал непривычно взволнованно.

– Что-то случилась? – мигом напряглась я, но девушка лишь покачала головой:

– Я не знаю деталей. Поспешите, пожалуйста.

Пока шагала в восточное крыло, понапридумывала ворох причин приезда сюда людей моего отца. И лишь одна нравилась мне больше всех: меня заберут домой!

Свернув за угол, увидела высокого воина в доспехах с гербом нашей семьи у дверей кабинета настоятельницы. Когда я подошла, он вдруг низко поклонился: с таким почтением, какое обычно оказывали только дамам высокого ранга. Вот это подобострастие отчего-то встревожило ещё больше.

Матушка-настоятельница Агата встретила меня с печатью скорби на морщинистом лице:

– Присядьте, дитя моё, – сказала она.

При моём появлении ещё один человек, находившийся в помещении, мигом встал и учтиво склонил голову. Высокий, широкоплечий, с тёмными волосами, с проседью на висках, и умными карими глазами. Я не знала его, видела впервые.

Я, стараясь скрыть дрожь страха, прошла вперёд и медленно опустилась в предложенное кресло.

– Ч-что случилось? – я не смогла скрыть нотку паники.

– Леди Гвендолин, – вместо Агаты заговорил незнакомец и поклонился вновь. – Позвольте представиться – капитан Генри Торбен, командир личной гвардии вашего отца. И, боюсь, я привёз печальные вести.

Время вокруг меня вдруг замедлилось. Я смотрела на его губы, произносящие слова, но мой разум отказывался воспринимать их смысл.

– Несколько дней назад враги прокрались ночью в замок Леваньер. Предатель в наших рядах открыл им врата. Ваш отец умер в собственной постели – ему пронзили сердце. Та же судьба постигла и вашего брата, лорда Кевина, – он запнулся, увидев выражение моего лица, но всё же, помедлив секунду, договорил: – Мы успели спасти вашу мачеху и сестру. Сейчас леди Морана и леди Абигейл в безопасности. Им не успели причинить вреда, но они безутешны в своём горе.

Я не знала, что сказать и как реагировать: в душе взметнулся ворох противоречивых чувств.

– А… а люди в городе? Не пострадали? – спросила я механически.

– Есть погибшие. Спалили половину нижнего квартала. Но мы сумели потушить пожар и отбросить напавших к границам.

А после короткой паузы заявил:

– Леди Гвендолин, вам необходимо собрать вещи. Наш путь лежит в столицу. Поскольку вы старший ребёнок графа Эдмунда и являетесь его наследницей, то вас призывает к себе Его Величество. Он озвучит свою волю и решит… – капитан смолк, явно не зная, какое слово подобрать.

– Вашу дальнейшую судьбу, – вместо него договорила матушка-настоятельница. – Дитя моё, теперь ваша жизнь в руках не только Всевышнего, но и короля нашего.

Я оторопело смотрела в окно, где с приближением вечера серая пелена постепенно превращалась в чёрное, бездонное море.

Отец мёртв. Кевин, мой младший брат, тоже.

Меня вызывают на аудиенцию к Его Величеству.

Я вдруг стала графиней?!

Что за шутка тёмных сил?

Вся эта информация напугала до икоты, до панического ужаса. Я не хочу, я не могу… Слишком большая ответственность. Но и отмахнуться от наследства, а значит, остаться здесь, в аббатстве навсегда я тоже не хотела.

– Когда леди Леваньер нужно быть готовой к отъезду? – повернулась к капитану настоятельница, видя моё состояние, она взяла решение насущных вопросов на себя. – Немедленно?

– Нет, преподобная матушка, в ночь выступать не станем. Но на рассвете, леди Гвендолин, вы должны быть готовы, – снова посмотрел он на меня своим нечитаемым взглядом.

Я заторможенно кивнула и с трудом поднялась. Казалось, мне на плечи кто-то положил булыжник с меня весом.

– И ещё раз, примите мои соболезнования, – чуть мягче добавил он.

Ничего ему не ответив, направилась на выход, стараясь не шаркать ногами. Ныла левая часть тела. Я ощущала, как внутри меня поселился холод. И пусть отец никогда не любил меня, я всё равно хорошо к нему относилась. А Кевина так и вовсе было жаль – бедный мальчик, он ведь только начал жить…

– Леди Гвендолин, я пошлю к вам сестру Жюльетту, она поможет собрать вещи, – донёсся в спину полный сочувствия голос монахини.

– Я справлюсь сама, благодарю, – отказалась я и вышла в тёмный коридор, слабоосвещённый единственной масляной лампой, висевшей на стене неподалёку.

Лишь оказавшись в своей комнате, я позволила себе тихо расплакаться.

Подойдя к окну, посмотрела на антрацитовое небо, а солёные капли текли по щекам, не желая останавливаться.

Судьба совершила неожиданный поворот, и отныне мой путь лежал прочь отсюда, к неизвестному будущему. Где-то там, в большом мире, была Роза, сражающаяся со своими демонами, и Мари, начинающая новую жизнь.

А меня ждала столица, решение короля, и путешествие назад, на родные земли.

"Девочки, держитесь. И я вместе с вами буду стараться, барахтаться," – подумала я, сжав мамин кулон в руке.

А небо, как всегда, хранило молчание, скрывая свои тайны под завесой пелены.

Я провела часть ночи, перебирая свои немногочисленные вещи. Что взять с собой в новую жизнь? Книги, подаренные сестрой Бертрадой? Акварельные краски и кисти? Маленькую шкатулку с сокровищами, оставшимися от подруг? В конце концов, я отложила лишь самое необходимое: две смены одежды, письмо Розы, серебряную заколку и кисть от Мари. Всё остальное казалось теперь таким незначительным. Сон не шёл. Когда колокол пробил полночь, я накинула плащ и бесшумно выскользнула из комнаты. Ноги сами понесли меня по знакомому пути – к астрономической башне. В последний раз. Освещая себе путь горящей масляной лампой, я осторожно поднялась по полуразрушенным ступеням и вскоре очутилась в помещении с телескопом.

Села на давно принесённый сюда плед и бессильно прислонилась спиной к стене. Прикрыла опухшие от пролитых слёз веки. Мысли текли вяло от одной темы к другой. Жива ли нянюшка? Как меня встретит Морана? Какая Абигейл, такая же злая, как мачеха? Помнят ли меня люди, живущие в замке? Будут ли смотреть с тем же презрением, что и много лет назад? Измученная переживаниями, сама не заметила, как уснула.

Разбудил меня гомон, шедший со двора. Интересно, что случилось? С трудом пошевелила одеревеневшими конечностями. Почему я тут, а не у себя в комнате? Этот вопрос заставил меня замереть на месте. Воспоминания вчерашнего вечера обрушились все разом, приводя в чувство: отец и Кевин погибли, и теперь я наследница Леваньер!

А значит, внизу суматоха из-за меня – воины ищут пропавшую юную графиню!

Кряхтя, как старушка, с трудом встала – затёкшее тело не желало слушаться. Медленно подошла к телескопу и прижала раскрытую ладонь к мерцающему тёплому металлу, постепенно волна облегчения охватило всю меня, унося с собой боль и согревая моё замёрзшее за ночь тело. Через пять минут я была готова к спуску и встрече с людьми отца.

Во дворе аббатства царила тревожная суета. Воины метались между строениями, громко перекликаясь друг с другом. Капитан Торбен, заметив моё появление, устремился навстречу, маска отстранённости треснула, и я увидела на его лице искреннее облегчение.

– Леди Гвендолин! Хвала небесам, вы нашлись! – он, опомнившись, вежливо поклонился. – Мы обыскали почти весь монастырь, боялись худшего.

– Простите за причинённое беспокойство, капитан Торбен. Мне нужно было побыть в одиночестве, – ответила я, стараясь держаться с достоинством.

Вскоре к нам подошли монахини, желавшие со мной проститься, в том числе и сестра Бертрада.

– Тебя ждёт большое путешествие, леди Гвен, – улыбнулась она, но её глаза были полны тихой грусти. – Берегите себя, не давайте себя обижать. И… рисуйте, Гвендолин, – добавила она тихо, взяв мои руки в свои. – Ваш дар к краскам особенный. То, как вы изображаете мир… В этом что-то есть. Некая магия.

Я стиснула её пальцы, не в силах вымолвить слова благодарности.

Матушка Агата подошла самой последней.

– Стены нашей обители всегда будут открыты для вас, – произнесла она несколько пафосно. – Тут вы найдёте пристанище даже в самую сильную бурю.

Она протянула мне маленький свёрток, завёрнутый в ткань:

– Небольшой дар от нас всех. Ваши вещи и еда в дорогу уже в карете.

Простая, без украшений карета, запряжённая двойкой крепких лошадей, ждала неподалёку. Я, с помощью капитана, забралась внутрь. Когда дверца захлопнулась, и я осталась одна в полутёмном пространстве экипажа, слёзы снова покатились по щекам. Извозчик щёлкнул кнутом, и экипаж, скрипнув колёсами, тронулся с места.

Я не оглянулась и не посмотрела в окно. Так почему-то было проще.

Впереди меня ждала долгая дорога и жизнь, полная неизвестности.

Глава 11

Наш отряд покинул аббатство ещё до того, как рассвет окончательно развеял ночную тьму. Капитан Торбен ехал впереди, за ним следовало двадцать всадников в цветах дома Леваньер. Моя карета, простая и неприметная, двигалась в центре процессии, окружённая защитниками. Замыкала кортеж повозка с припасами.

Я, отодвинув дощечку, которой было закрыто маленькое окно, смотрела, как постепенно отдаляются серые стены аббатства, бывшего моим домом пять долгих лет. С каждым оборотом колеса я становилась всё дальше от прошлой жизни. Грусть закралась в сердце. Но светлая, с отчётливым шлейфом радости – я не стану послушницей, а после монахиней, я не проживу жизнь, полную ограничений. Моя душа хотела совсем другого, я пока точно не могла сказать, чего именно, но свобода в том списке занимала первое место.

Путь до столицы должен был занять около двух недель, если погода не подведёт. Северная дорога шла через земли нескольких баронств, прежде чем выйти к широкому Королевскому тракту, ведущему прямо в столицу Греймур. В первый же день, въехав в ничем не примечательную деревушку, капитан Торбен поравнялся с моей каретой и заявил:

– Миледи, – начал он, – если позволите дать совет… Вам следовало бы взять служанку. Путь долгий, а вы… – он замялся, очевидно, не желая указывать на мои физические недостатки.

Я и сама уже думала об этом. Одеваться, причёсываться, справлять нужду без посторонней помощи было крайне сложно в полевых условиях. Но кого можно было взять в этой глуши?

– Я спрошу у старосты, он подскажет, кто лучше всего подойдёт для сей роли, – кивнул капитан, перехватив мой взгляд и догадавшись, о чём я думаю.

Деревня Алдрестед состояла из двух десятков покосившихся домишек, расположенных по обе стороны разбитой дороги. При виде нашего отряда все местные жители попрятались, лишь испуганные глаза поблёскивали из-за неплотно прикрытых ставен.

Дом старосты отличался от прочих, куда большими размерами. Пока его супруга суетилась, размещая меня в хозяйской комнате, капитан переговорил с жилистым старостой и подошёл ко мне, чтобы доложить:

– У местной травницы недавно поселилась сирота. Ей лет пятнадцать. Ирмер говорит, девчушка работящая и смышлёная, она будет счастлива принять ваше предложение пойти к вам на службу.

– Хорошо, – кивнула я, – как я смогу с ней поговорить?

– Я пошлю за ней кого-нибудь, не волнуйтесь, – тут же поклонился воин и отправился на выход.

Не успела я доесть наваристый грибной суп, как в дверь постучали и в помещение шагнула высокая седовласая женщина, следом за ней шмыгнула тощая тень, но разглядеть её у меня не получилась – она спряталась за старуху. Суровое морщинистое лицо незнакомки было совсем непривлекательным. Чёрные глаза остановились на мне и прищурились – она явно оценивала меня по каким-то своим критериям.

– Я Астрид, – каркнула незнакомка. – Ты графиня? – без пиетета в лоб спросила она.

– Да. Гвендолин Леваньер, – кивнула я, медленно поднимаясь.

– Хм-м, – её цепкий взгляд пробежался по моей фигуре, явно подмечая то, что я всегда пыталась скрыть. – Ясно. Элла смекалистая, расторопная, два раза повторять приказы не придётся. Коли не будешь её обижать, сослужит хорошую службу.

– Обещаю, я не буду её обижать, – негромко ответила я.

Ещё один странный, будто проникающий в самую душу взор антрацитовых глаз. Как у вороны. Неприятный, колдовской.

– Будь по-вашему, – непонятно кому фыркнула начавшая меня пугать старуха. – Я отдам тебе свою Эллу, графиня. Береги её. Выходи, – оглянулась травница. – И представься как положено.

Из-за широкой спины опекунши медленно шагнула невысокая худенькая, как тростинка, девчушка с копной русых волос, заплетённых в толстую косу. Курносое приятное личико осветилось робкой улыбкой, серые глаза смотрели прямо и без страха.

– Леди Леваньер, я Элла Бобби, – девушка изобразила подобие книксена, и до того забавно у неё вышло, что я не сдержала улыбки.

– Приятно познакомиться, Элла, – ответила я. – Мне нужна служанка для путешествия в столицу и после, когда я вернусь на свои земли, личная помощница. Пока могу предложить пятнадцать медников в месяц, столько же зарабатывает подмастерье в городе за целую неделю тяжёлого труда. А как только вступлю в права графини, повышу жалованье до полного лунника. И конечно, еда и одежда за мой счёт. Согласна?

Глаза Эллы расширились от удивления – такое жалованье было целым состоянием для деревенской девчонки.

– Да, миледи, – ответила она всё так же негромко, но чётко. – Я многое умею: плести косы, следить за чистотой в комнате, шить. И считаю до десяти.

Я кивнула. Этого должно быть достаточно для начала.

– Меня всё устраивает, а тому, чего не знаешь, научу, – на том и договорились.

Рано утром Элла, собрав свои скудные пожитки в узелок, стояла подле моей кареты, готовая к долгому путешествию. Как только она устроилась рядом со мной, скромно замерев в углу, мы снова тронулись в дорогу.

С появлением Эллы моё путешествие стало не таким унылым. Она оказалась не только работящей, но и на удивление тактичной для простолюдинки. Помогала мне с переодеванием и туалетом, не выказывая ни малейшего отвращения к моим физическим недостаткам, расчёсывала мои волосы, не причиняя боли, и рассказывала забавные деревенские истории, что скрашивали долгие часы пути.

С каждым днём погода становилась всё хуже. Приближалась осень, и хотя пока ещё не было холодно, частые дожди превратили тракт в грязное месиво, замедляя наше продвижение.

На пятый день стало ясно – ночевать придётся под открытым небом, поскольку до следующей деревни добраться до темноты не успеем. Ехать ночью никто не рисковал, лошади просто-напросто могли повредить ноги.

Солдаты разбили лагерь в роще неподалёку от тракта, развели костры, поставили для меня небольшой шатёр. Элла помогла мне умыться подогретой на костре водой из ручья. Ужин состоял из вяленого мяса, хлеба и разбавленного водой тёплого вина.

Ночью я долго не могла уснуть, лёжа в шатре на импровизированной постели из лапника, поверх которого накинули неважно пахнувшие шкуры, думала о разном. Элла тихо сопела рядом, свернувшись калачиком, а я смотрела на свод шатра, размышляя о том, что ждёт меня в столице.

Следующие дни слились в однообразную череду: подъём с рассветом, завтрак остывшей кашей, или чёрствыми сухарями, долгие часы тряски в карете, ночлег то в придорожных гостиницах, то в деревушках, то прямо на обочине дороги. Дважды нашим приютом становились монастыри, где монахи предоставляли нам кров и пищу в обмен на новости и скромное подношение в несколько медников в качестве благодарности.

На десятый день, наконец, выехали на Королевскую магистраль – широкую дорогу, вымощенную камнем. Здесь движение стало оживлённее: мимо проезжали купеческие караваны, одинокие всадники, повозки с товарами и сельскохозяйственной продукцией. Встречались и другие аристократы в сопровождении вооружённых отрядов.

За день до прибытия в Греймур капитан Торбен снова обратился ко мне:

– Миледи, завтра ближе к обеду мы будем в столице. Его Величество, скорее всего, примет вас на следующий же день. Хочу предупредить: королевский двор… сложное место. Я служил вашему отцу последние три года, и приходилось с ним бывать в столице… В общем, люди там с гнильцой, – его заявление сильно меня удивило, вообще мне начинал импонировать этот суровый, немногословный человек, заговаривавший со мной лишь по делу.

– Хотите сказать, что мне, как калеке, там будет тяжко? – вслух уточнила я.

Торбен досадливо поморщился:

– Для того, кто не привык к придворным интригам. Будьте осторожны. И… – он замялся, словно не решаясь что-то сказать.

– Говорите прямо, капитан, – подбодрила я, устало вздохнув.

– Ваша одежда, миледи. Она… не подходит для появления перед Его Величеством.

Я опустила глаза на своё простое, выданное в аббатстве, серое платье, такое же сменное лежало в сумке. За пять лет, что я провела в монастыре, у меня не было нужды в пышных нарядах или украшениях.

– Вы правы, для встречи с королём я одета неподобающе, – согласилась я с очевидным. – Что вы хотите предложить?

– Не побрезгуйте моей помощью. Во дворце у меня есть знакомые, они способны решить этот вопрос, – уверил меня капитан.

Глава 12

Столица королевства показалась на горизонте внезапно: большая, окутанная туманом, обнесённая высокими каменными стенами. Даже сквозь утреннюю дымку можно было разглядеть многочисленные башни, шпили церквей и, конечно, расположенный на холме королевский замок, возвышающийся над всеми постройками.

– Ух ты-ы! – восторженно прошептала Элла, глядя в окно с благоговейным трепетом. – Никогда не думала, что увижу Греймур.

Путь через город был долгим: узкие улочки, заполненные повозками, людьми, животными; дома, настолько тесно прижатые друг к другу, что можно было перепрыгнуть с одной крыши на другую, с одного балкона на другой; запахи – смесь навоза, гниющих отходов, свежеиспечённого хлеба, дыма и чего-то сложно определимого.

Вверх, вниз, снова вверх по мощёным улицам, мимо рыночных площадей, где торговцы громко расхваливали свой товар, мимо мастерских, где ремесленники стучали молотками и работали мехами, мимо таверн, откуда даже в утренние часы доносились пьяные голоса.

И, наконец, подъём к Королевскому холму. Крутая дорога, ведущая к массивным воротам замка. У ворот нас остановила стража в сине-серебряных цветах королевского дома.

– Кто такие? – грубо спросил начальник караула.

– Капитан Генри Торбен из дома Леваньер. Сопровождаю леди Гвендолин Леваньер по приказу Его Величества, – ответил Торбен, протягивая свиток с королевской печатью.

Стражник внимательно изучил документ, затем кивнул:

– Проезжайте. Мажордом проводит леди в гостевые покои.

Внутренний двор замка оказался весьма внушительных размеров, вымощенным серым камнем, с колодцем в центре. Площадь была полна народу. Карета остановилась у широкой лестницы, ведущей к главному входу.

– Миледи, – капитан помог мне выйти, поддерживая под локоть. – Позвольте представить вам мастера Годвина, королевского мажордома.

Высокий худой мужчина в тёмной одежде с серебряной цепью на шее поклонился, но его глаза, скользнувшие по моей фигуре, выдавали плохо скрываемый скепсис.

– Леди Леваньер, – произнёс он сухо. – Следуйте за мной. Ваша служанка может идти с вами.

Он повёл нас через анфиладу просторных залов, украшенных гобеленами, оружием и охотничьими трофеями. Коридоры были полны людей: снующих слуг, придворных в богатых одеждах, рыцарей, пажей. Все они бросали на меня любопытные взгляды, некоторые откровенно шептались, указывая на мою хромоту и искривлённую руку.

Наконец, мы достигли восточного крыла, где располагались гостевые комнаты. Мне выделили небольшое, но прилично обставленное помещение с узкой кроватью, столом, двумя стульями и сундуком для одежды. Окно выходило на внутренний двор, откуда доносились многочисленные голоса. Для Эллы была лежанка, которая выкатывалась из-под моей кровати.