Читать онлайн Дом Богачей

Глава 1. Первый из последних дней

Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем.

М. Петросян, «Дом, в котором…»

Падение мое началось тем роковым, необычайно теплым майским днем, когда я впервые увидел ее – Еву, столь разнузданную и притягательную девушку, что меня охватила паника.

Я гулял по бульварам Парижа – типичный юноша, полный противоречий, еще стесняющийся знакомиться, но уже созревший для самых развратных действий. Стоял тот опасный период весны, период устоявшегося, липкого тепла, когда манящие женщины сбрасывают с себя тяжесть оков зимних одежд и, словно фениксы, возрождаются в ярком естестве, сводя с ума мужчин.

Я был одержим этими неприступными колоннами ног, словно нищий перед зажиточным: каждая дама становилась богатством, недосягаемым для меня. Мне было семнадцать лет, в сентябре уже совершеннолетие, а в моей спальне девушки появлялись только на экране компьютера. Иногда я тайком фотографировал самых одаренных природой красоток и прятал снимки у себя на ноутбуке, коллекционируя прекрасное.

Возобновлялся всепоглощающий блуд и разгул доступных тел, раздетые под солнцем дамы в открытых нарядах сводили с ума, воздух был пропитан похотью, у меня кружилась голова от этих богинь. Мое голодное естество металось от одной девушки к другой: я воображал их блудницами, снизошедшими в мою постель для ублажения, и пришлось шлепнуться на лавочку от головокружения: вся кровь из головы сбежалась в пах.

Присел я у площади Бастилии, вечерний Париж по-субботнему оживал. На самой площади проходила акция протеста против ужесточения миграционной политики, о которой предупреждали еще с утра на радиостанции Franceinfo. Улица кишела переселенцами, а я разглядывал толпу, выбирая самых очаровательных иммигранток, жадно поедая взглядом загоревших к лету ослепляюще ярких скандинавских блондинок; роковых, по-восточному экзотических брюнеток-сердцеедок; огненно-рыжих бестий, горящих живым пламенем Шотландии; и темнокожих загадочных африканок, одетых в столь тесные джинсы, что ягодицы, к которым, видимо, мне никогда не прикоснуться, будто рвались наружу.

Я был чертовски одинок, казалось, целую вечность; период моего созревания давно прошел, а я с тех пор так ни с кем и не спал. Не считая высокого роста, внешностью я обладал самой заурядной. Возможно, во мне угадывались мужские черты, но все это блекло перед огромным нюансом: меня с двенадцати лет нещадно осыпало прыщами, в основном на теле, лицо чудом оставалось почти нетронутым. Они то проявлялись, то исчезали, с начала этого года их стало меньше, и я решил действовать. Единственный прыщ был на лбу, я не выдержал и почесал его, пошла кровь, и я весь вымазался. Это Бог меня наказывает за грехи – так бы сказала моя набожная мать.

Только вот грехами-то я и был обделен, стесняясь с такой россыпью знакомиться. Как избежать клише, вечных шаблонов, пустых фраз и показать себя с уникальной стороны, блеснуть умом, оригинальностью и, как следствие, обаянием? Кровь по-весеннему закипала в чреслах, и так много чудес обещала толпа иностранок… Я жаждал скорее попасть на этот пир мятежников. Слишком долго мои гениталии оставались не у дел. Утром я в очередной раз проснулся от поллюции, и во мне что-то окончательно сломалось. Хватит это терпеть, сегодня же познакомлюсь с девушкой и неважно, что буду выглядеть глупо.

Грезя о прекрасном знакомстве, я увидел на импровизированной сцене перед толпой протестующих ее – самую очаровательную молодую метиску, какую мне доводилось встречать в своей жизни. Она выкрикивала в мегафон лозунги, ей в такт вопила толпа, поднимая разные тематические плакаты: «Скажем „нет“ расслоению общества!», «Гражданство – выбор каждого!», «Долой коррупцию и полицейский произвол!», «Свободу политзаключенным!». Девушка так бойко надрывала связки, что вены на ее шее набухли.

Я сразу влюбился в это непостижимое слияние Азии и Африки, сделал несколько фото. Смуглая кожа, в меру узкие глазки – она была венцом творения природы, взяв все лучшее от обоих континентов. Миллионы лет эволюции прошли не зря: природа все это время создавала совершенство. На вид ей было не больше двадцати семи лет. Меня пленили ее черты; перестав дышать, я гадал, что больше всего очаровывало в ней: матовая кожа карамельного цвета с кофейным отливом, переливающаяся на солнце всеми оттенками вечерней Сахары; изумрудные глаза, не допускающие оправданий; экзотика внешности с восхитительной примесью сакуры и арабики, которую мне никогда не доводилось видеть в столь редком союзе миров, или пышные черные, как кипящая смола, волосы? Я восхищался ее спокойствием посреди всеобщей суматохи: говорить в мегафон и раздавать листовки у нее получалось одновременно.

На этом волшебство заканчивалось, и начинались подозрения: кто-то заставил эту красу надеть на себя едва ли не мешок – не одежда, а какая-то нелепость, нечто среднее между бесформенным сарафаном и рясой священника. На голове была не то повязка, не то очелье с какими-то узорами, похожими на языческие, такие же были и на платье. Она спускалась со сцены с фразой: «…Но мы знаем решение всех ваших бед, подходите к нам за информацией и подарком», – и возвращалась к своим, таким же ряженым. Это ее своеобразное окружение просто бросалось в глаза. Мужчины и женщины в белых одеяниях, похожие на язычников, держали в руках книги, брошюры, какие-то сувениры и приглашения на медитативные курсы по личностному и духовному росту с крупным слоганом на флаере: «Ты полюбишь себя обновленного – сильного и эффективного человека». Я немного разбирался в религиях благодаря своей матери, и эти люди не представляли ни одну из распространенных конфессий. Тексты флаеров не оставляли равнодушным ни одного наивного, коих здесь было полно: обещалось, что любая существующая проблема решается по их новой методике – медитации прямо во время обучения личностному росту и практического закрепления секретными приемами. Алчные люди хватали все подряд, лишь бы урвать бесплатно. И это в Центральной Европе в XXI веке!

Недолго я разглядывал это безумие, сидя на лавочке и оттирая лоб от крови. Ко мне подошел один из этих ряженых со своими флаерами и начал отточенными фразами шустро уговаривать прийти на первую бесплатную лекцию по саморазвитию. Я по привычке сразу же вежливо оборвал богослова:

– Не надо мне обрабатывать мозги!

Насколько же по-другому прозвучал мой ответ, когда с тем же предложением неожиданно подошла она, жестом попросила коллегу оставить нас вдвоем и произнесла медленно, с самой томной интонацией:

– А вы тоже к нам хотите? Возьмите, пожалуйста, мой флаер, тут адрес, где мы собираемся на групповые исцеления. Это бесплатно, уйти можно в любой момент.

Я сглотнул, пытаясь оторвать взгляд от ее пухлых губок, а когда волшебные азиатские глазки будто сверкнули при слове «групповые», я так и поплыл. Знал, что не приду, не такой я идиот. Моя экзотическая мечта, собравшая лучшее от каждой нации, стояла теперь так близко, что даже под рясой угадывалась фигура из сплошных округлостей. Сама Афродита разгневалась бы при виде ее красоты, пожалев, что не родилась метиской. К ней можно было приревновать даже священника, давшего обет безбрачия. Я был возбужден, испуган, опустошен; испытывал только одно желание – завязать знакомство; только одну тревогу – потерять. К флирту я оказался не готов – был потрясен, не мог подобрать слов. Мой разум наглухо заблокировало, вульгарные мысли метались в голове, словно паруса галеона в шторм.

Ее нежные ручки жестикулировали, губки продолжали шевелиться, сути речи я не улавливал, просто иногда повторял: «Приду, мне несложно». Не смея оторвать глаз от прекрасного, пытался понять – она убеждает меня через кокетство? Таким пошлым взглядом можно было вводить в транс, доминировать, разоружать целые армии. Эта девушка не просто умудрялась сочетать противоположности, она сама их создавала, находясь не на своем месте; она скорее вписалась бы в ночной клуб, чем в церковь. Все к одному – я дал согласие. Мелочь во имя высшего блага: узнать адрес, где можно встретиться с ней. Она сказала, что лично проводит все медитации, это меня и добило. Вы без труда поймете мое смятение, вообразив, как Ким Кардашьян в монашеском облачении бродит по улицам Парижа и завлекает к себе заниматься растяжками на ковриках.

Услышав мое «да», она с улыбкой протянула свою макулатуру и была такова. Я чувствовал, что если сейчас ничего не сделаю, то не прощу себе очередной упущенной возможности. Позади меня была клумба: ни секунды не колеблясь, я вырвал синюю фиалку и, догнав метиску, подарил эту кроху.

– Вы знаете, мне приятно, честно, – на этот раз дежурная улыбка исчезла с ее лица.

– Я вам признаюсь, и будь, что будет, – глубокий вдох, – я сражен вашей красотой, не поужинаете со мной? – спонтанно вырвалась из меня смесь современных формальностей с устаревшими фразами. Глупо и банально.

– К сожалению, мне нельзя, – произнесла она и поцеловала меня в щеку горячими губами.

Вот и все, что у меня от нее осталось, – горстка загадочных слов. Она даже не успела объясниться, ее окликнул какой-то громила в такой же белой мантии:

– Ева, нам пора, полиция уже здесь.

Он бесцеремонно схватил ее за руку и потащил, я даже не успел возразить. Ева и вовсе не сопротивлялась, я лишь услышал, как она назвала его Элиудом. Цветок она тут же спрятала под одеждой. У бульвара Бурдон громила усадил Еву в черный фургон, номер которого я зачем-то пытался разглядеть; там уже сидели остальные ряженые. Тонированный «Рено Трафик» скрылся за углом. Я был сражен ее словами: кто мог ей запрещать ужинать с парнями?

Площадь Бастилии тем временем превратилась в муравейник: примчались полиция, национальная жандармерия, протестующие бросались металлическими ограждениями, камнями, жандармы достали щиты, дубинки, дымовые шашки, ловили возмущенную публику и скручивали руки. Рядом с этими бунтарями стало опасно находиться, я кое-как унес оттуда ноги.

Добравшись к вечеру до дома, узнал из новостей, что такие акции проходили одновременно еще в Лионе, Дижоне, Марселе, Страсбурге, Тулузе, Реймсе и Бордо. Полиция объявила о четырехстах арестах в ту ночь, по всей Франции было мобилизовано около сорока тысяч жандармов.

Запершись в своей комнате, я поник. Париж не столь огромен, однако человек теряется в его возне, как еловая иголка в муравейнике. Я остался наедине с фанатичным порывом любыми силами найти Еву, пусть даже все летние каникулы уйдут на поиски. Если бы я только знал, к чему приведет меня это знакомство.

Глава 2.

Дружба поколений

Думайте о прошлом, только если воспоминания приятны вам.

Д. Остин, «Гордость и предубеждение»

Парень, который рассказывал мне историю своего знакомства на митинге, с первых слов не внушал доверия, должна сказать. Я находилась в его одноместной палате клиники «Трокадеро» на улице де ла Тур. Начальник, комиссар полиции Жан-Марк Фальконе, направляя меня сюда час назад, сказал:

– Мия, поезжай в «Трокадеро», палата сто седьмая, там какой-то побитый юноша все время повторяет имя «Ева». Узнай, кто с ним так расправился.

– Почему его не допросят? Я ведь психолог.

– Мия, он сбежал из какой-то секты, едва живой, лыка не вяжет, всех боится, твердит, что его разыскивают. Поэтому слушай задание. Следователя тебе дадим на подмогу – бери своего дружка Эмильена. Поезжайте, надо побеседовать с ним. Полицию он сейчас побоится информировать, поэтому представься штатным клиническим психологом, форму сними здесь, в участке, есть во что переодеться? Халат там возьмешь. В общем, я в тебя верю, Мия! Разговори пострадавшего мягко, но очень подробно, не торопи, врач сказал – у него шок. Пусть вспоминает каждый свой шаг хоть с самого рождения, нам нужна полная картина для расследования. Судя по описанию, эта секта не под нашим колпаком, мы их не знаем, а они избивают людей, скрываются, бог его знает, что еще творят!

– Будет сделано, комиссар, – не без иронии произнесла я.

– Все, не дуйся, дело может оказаться стоящим, поезжай, развейся. Диктофон возьми, пиши все показания, не забывай подзаряжать его после каждого сеанса. Ни слова о том, что вы из полиции, Эмильен пусть даже носа в палату не показывает, за дверью охраняет. Эй, Эмильен! Быстро за руль, едешь с Мией в «Трокадеро».

Переодетые в «гражданку», мы выехали на нашей малютке – служебном «Пежо» триста седьмой модели – в сторону клиники. В машине сразу воцарилась тишина, какой никогда между нами не было. А все потому, что вчера случился казус. Коллега Эмильен признался мне в любви.

И дело было не в моем шоке, который он воспринял как отказ – я ведь и сама не знала, согласна ли на отношения, – дело было в моем недавнем разрыве с Фредериком. Однажды он просто уехал и больше не вернулся. Отправился в Марсель по работе – он журналист, а не вернулся потому, что я сама попросила. Он был редкостным бабником, изменить которого не получилось даже мне, несмотря на все психологические уловки. Даже когда я на мгновение оставляла Фредерика одного, отходя в дамскую комнату перед посещением кинотеатра или боулинга, по возвращении видела, как он заигрывает с очередной кокеткой. «Да мы просто столкнулись, разговорились, никакой эротики!» И это у меня под носом, в одном помещении.

После такого я была как на пороховой бочке, когда он отбывал в командировки. Даже пыталась проверять его на факт измены – подкидывала в сумку диктофон в форме шариковой ручки, приобретенный на Amazon в разделе «Шпионские штучки»; в его автомобиль вешала ароматизатор со скрытой камерой, рылась в его походной сумке, искала в блокноте подозрительную заметку – любое женское имя резало меня без ножа. Три года работы в полиции давали о себе знать: задатки детектива делали из меня следователя с первых лет службы. Моя одержимость нарастала, теперь я жаждала найти дамский волос на штанине, пятнышко тональника на кардигане, царапинку на спине, засос на шее, уголок салфетки с номером телефона, от которого веяло бы женским парфюмом. Фредерик заметал следы, сжигал мосты, но я знала – в командировке он неизменно пользуется случаем. Есть такие мужчины и все тут. Они не плохие, просто не ведают, что творят.

Если знаешь, что искать, всегда рано или поздно находишь. Этот день настал. Когда я уже отчаялась получить доказательство неверности и решила, что Фредерик меня любит и не изменяет, случился сбой в его отлаженной системе. Однажды я просто не вовремя позвонила ему. Он был за рулем, ехал на съемки репортажа о беспорядках в Каннах – там общественность была возмущена присуждением «Золотой пальмовой ветви» фильму о женитьбе сына олигарха на проститутке, мол, даже «Субстанция» была достойнее. Телефон Фредерика был на беззвучном режиме в кармане, трубку он не брал, но она взялась сама – чудом или с божьей помощью, и я оказалась свидетелем неприятнейшего разговора. Во-первых, он ехал с девушкой в своем автомобиле, хотя мне сказал, что его напарник по съемкам мужчина, во-вторых, судя по пошлым репликам, ехали они совсем не на Каннский кинофестиваль.

Наслушавшись вдоволь, я бросила трубку и тут же в сердцах написала ему сообщение, чтобы больше не возвращался ко мне никогда. Естественно, он примчался уже на следующий день, моя мать ему открыла. Зная, что так будет, я заблаговременно ушла из дома. На улице как раз стояла дивная погода, суббота выгоняла на улицы все больше людей, местных и неместных. Я сливалась с этой толпой, позволив ей вести меня, подобно тому, как горная река толкает каноэ. Так я и оказалась в баре, когда позвонил мой напарник Эмильен. Ему было скучно, он хотел компании не меньше меня. Две одинокие души восстали против всех обидчиков, а местом революции была избрана барная стойка.

Напившись замечательного местного пива, мы обнимались, хохотали, вспоминая детские ляпы – мы были лучшими друзьями с пеленок, как и наши родители, которые даже пытались нас сватать. Эта дружба, передававшаяся из поколения в поколение, была мила сама по себе. Эмильен называл меня принцессой, потому что в садике на праздничном утреннике во время хоровода я умудрилась на глазах у всех шлепнуться, поскользнувшись на горошине. В школе он в шутку именовал меня богиней; я спросила, чем обязана такой честью, он с улыбкой ответил: «Потому что ты Мегера». Позже мы сошлись на «принцессе».

Эмильен с детства знал, что хочет быть полицейским, этаким вооруженным до зубов копом на хвосте мафии, и все школьные годы уговаривал меня пойти за ним. Я не шибко рвалась служить в правоохранительных органах и отучилась на кафедре психологии. Но в конце концов Эмильен убедил и через кадровый отдел поспособствовал тому, что меня взяли на должность штатного психолога. Вдвоем работать стало гораздо веселее. Он заезжал за мной по утрам с кружкой горячего кофе из автомата и пончиками: «Все как в кино, смотри», – и забавно улыбался. Началась новая эпоха нашей жизни – мы повзрослели. Эмильен возмужал, я расцвела. Никто не знал моих капризов лучше, чем он, как и я – его увлечений. Он собирал редкие модели автомобилей, обожал работать руками, мастерить, коллекционировал раритетные издания любимых писателей, фигурки из «Звездных войн». Еще ему нравилось заигрывать с девушками и делиться описанием подвигов со мной, но получалось у него через раз.

Мы любили секретничать, кажется, с самой юности. Однажды я не выдержала и спросила у Эмильена по пути из школы домой (нам тогда было по четырнадцать лет, я была совсем оторвой): «Вы, парни, что, правда кончаете во сне?». Сейчас нам по двадцать восемь, и с годами наши секретики стали еще пошлее.

В последние пять лет у нас сложилась традиция встречаться раз в месяц в баре «на кружечку». Эмильен делился постельными подвигами, удваивая любые достижения, затем наступал мой черед, но я, наоборот, изливала душу по поводу переживаний, а не действий. Если бы он знал, что мы вытворяли в постели с Фредериком, его бы хватил удар. Так всегда и происходит – женщина никогда не говорит о том, чего у нее в избытке, мужчина не говорит о том, чего ему смертельно не хватает.

И вот произошло то, чего я уже и не ждала: Эмильен, наслушавшись о моих слежках за Фредериком и его бессовестных похождениях, взял меня за руку и выдал:

– Бросай его, будь со мной.

К тому моменту мы были пьяны донельзя. Я как-то замедленно повернулась на стуле, посмотрела на него, не понимая, шутит он или нет, закрыла рот рукой и замерла. Он изучал мою реакцию недолго.

– Я люблю тебя.

Так и не произнеся ни слова, я сидела в ступоре. Все это было сказано резко, в лоб, я не знала, что ответить. Мою минутную заминку он воспринял как холодное безразличие, отказ. Я столько пережила из-за Фредерика, что месть ему только подлечила бы меня, хотя я и не считала себя мстительной Мегерой, как он выражался. Будь мы в какой-нибудь гостинице, возьми он меня, да поуверенней, я, наверное, не смогла бы отказать. Не знаю.

Все это произошло вчера в баре «Бристоль», и вот сейчас мы едем на вызов в клинику «Трокадеро» к избитому юноше в недоумении, как обсудить это признание. Первым тишину прервал Эмильен:

– Мия, я не давлю на тебя, но ты ничего не ответила, не было ни отказа, ни согласия, что мне думать?

– Эмильен, позволь мне немного разобраться в себе. Пожалуйста.

– Как скажешь, принцесса, я всегда рядом, ты ведь знаешь.

Моя мать поведала, что, пока я была в баре с Эмильеном, приходил Фредерик, она его угостила чаем. Но уйдя из квартиры, он просидел весь вечер под окнами в автомобиле, поджидал, когда я вернусь домой, как какой-то сыщик на слежке. Затем, видимо, решил, что я специально заночевала у подруги, и уехал. По словам мамы, мы разминулись на двадцать минут. И когда в воскресенье меня вызвали в участок, я сорвалась с самого утра. Сбежать и заинтриговать своего любовника, да еще наслушаться похвал от начальства за самоотверженность (все равно в понедельник мне дадут выходной, когда остальные будут пахать), – таков был мой коварный план.

Даже на вызове я не могла отвертеться от мыслей об изменах: тот женский голосок, что я слышала по телефону Фредерика в Каннах, не давал покоя. Такие сладкие речи действовали на него, как мулета матадора на быка: Фредерик терял рассудок, отвечал флиртом любой кокетке, лишь бы овладеть ею, затащить в постель. От этих размышлений сперло дыхание, сердце защемило и стало перебиваться.

– Эмильен, мне плохо, остановись, пожалуйста!

Он резко перестроился в первый ряд и надавил на тормоза, съезжая прямо на тротуар. Позади нас раздались крики, клаксоны, визг шин – мой напарник чуть не устроил аварию, не включил поворотник, проблесковые маячки. Испарина покрыла мой лоб и ладони, ногу свело, заболел живот. Фредерик изменял мне в каждой командировке! Он ведь ни разу не предлагал поехать с ним даже в соседний Версаль, не спрашивал, как у меня с рабочим графиком, просто срывался в последний момент, якобы его не предупреждало начальство. Иногда даже вечером уезжал, что меня просто убивало. «Детка, тут срочное дело, в элитном клубе „Ночная роскошь“ от передозировки наркотиками погиб сын нефтяного магната, толстосумы совсем с жиру бесятся!» Я подкидывала ему GPS-маячок в сумку и забирала на следующий день, подключала к компьютеру. Сигнал показывал, что до ночного клуба он так и не доезжал. «Батарейка села в пути», – утешала я себя. Вместе мы не жили, знакомы были девять месяцев, но те первые недели свиданий наполнили мою жизнь такой страстью и энтузиазмом, что я не могла просто отпустить того, кто дарил мне столько блаженства и энергии. До вчерашнего дня я пыталась его перевоспитать.

Когда я отдышалась, Эмильен спросил:

– Ну как ты, принцесса, все в порядке?

– Уже отпустило, просто перехватило дыхание, спасибо. Долго еще ехать до клиники?

– Мы, в принципе, добрались, «Трокадеро» прямо за углом, можем пройтись по свежему воздуху.

– Да, отлично, так и поступим, заодно машину спрячем.

Мы выбрались из нашего «Пежо», заперли двери и пошли.

– Ты же помнишь, что это не допрос, разговор поведу я, якобы работаю штатным психологом в клинике.

– Да, побудешь в моей шкуре, не только же с психами тебе общаться.

– Все мы психи. Просто в разные периоды жизни.

– Мудра не по годам, принцесса.

– А то.

– Комиссар Фальконе рассказал хоть что-нибудь по этому пострадавшему? Раз мы к нему приехали прямо в поликлинику, да еще в воскресенье, он, видимо, не просто очередной подравшийся бездельник.

– Он, судя по всему, и не дрался, комиссар рассказал о налете на его квартиру: юношу избили в собственном доме, ничего не украли и ушли. Сразу, как узнаю его имя, я тебе отправлю сообщение.

– И я пробью по базе его адрес, узнаю, пострадали ли его родители, где они, и вообще, был ли он именно в своей квартире, – сказал Эмильен, зная лучше меня, что делать.

– Читаешь мысли, ну как бы я без тебя жила?

Мы вошли в «Трокадеро». Насколько пейзажно было на улицах Парижа, настолько же угрюмо было в помещениях клиники. Допрос в полицейском участке, на своей территории – это еще куда ни шло. А здесь, в этой обители болезней, старости и разложения хотелось и самой удавиться. Парадный холл здания и яркий цветущий сад на заднем дворе обманчиво пускали пыль в глаза – стоило пройти вглубь, в крыло тяжелобольных, как облупленные стены начинали давить, из них сочились яд недугов, хворь отчаяния и тоска по минувшим дням. Все эти допотопные кушетки и рентген-сканеры, обоссанные инвалидами простыни коек, воняющие спиртом бутылки, заполненные невесть чем зараженной кровью пробирки нагоняли тоску похлеще кладбищенских склепов, ибо там смерть уже поработала и сгинула, а здесь ходила по пятам за теми, кто был близок к пропасти, но пытался бороться.

Нас встретил врач, за которым был закреплен наш пострадавший, звали его Леонард Жибер.

– Доктор Жибер, меня зовут Мия Дифенталь, это Эмильен Гастамбид, окружная полиция Парижа, – мы показали удостоверения.

– Мадам Дифенталь, – кивнул доктор, – мсье Гастамбид, здравствуйте, чем могу быть полезен?

– Мы по поводу пациента из сто седьмой палаты, проводите нас, будьте любезны.

Леонард жестом указал на коридор: следуйте за мной, господа. Доктор, на вид не более сорока лет, уже с проплешиной на голове, шел, сомкнув руки в замок за спиной; на нем был белый, слегка помятый халат, штаны вообще походили на кальсоны. Видимо, в воскресенье он не ожидал принимать у себя полицию. Мы сами были не лучше: я переоделась в участке в спортивный костюм – единственное, что было с собой, потому что я планировала в конце дня заскочить в тренажерный зал побегать, хотя больше любила растяжки и йогу. Эмильен был хотя бы в джинсах и поло.

– Доктор Жибер, мы с коллегой не по форме, потому что поступила информация, что пострадавший может находиться в опасности или под слежкой религиозной секты. Первое время я буду представляться психологом вашей клиники, мне нужен халат моего размера, – произнесла я. Эмильен добавил:

– В каком состоянии сейчас пострадавший? Что-нибудь известно о нападавших?

– О нападавших неизвестно ровным счетом ничего. Патрульные нашли парня в Пятом округе Парижа прямо на улице Шантье едва в сознании, его избивал какой-то громила, который сразу сбежал. Ах, да, имя парнишки Адам.

– Ладно, это мы все выясним. Нам нужны имена патрульных, они обязаны были записаться в вашем дежурном журнале, а также письменный доступ к палате этого Адама на трое суток. Больше никого не впускать, даже охранников. В наше время подкупить можно любого, а деньги в сектах водятся.

– Все сделаем, мсье Гастамбид, мадам Дифенталь, – врач поклонился, остановил на ходу медсестру, которая вышла из сто седьмой палаты. – Мадлен, принеси халат для этой девушки и подскажи, как там Адам?

– Вроде немного угомонился после двойной дозы успокоительного, швы наложили, – ответила она и достала халат из шкафчика напротив, – вот, держите, ваш размер.

Я надела халат, плотно завязала его, чтобы скрыть спортивный костюм.

– Спасибо, дальше мы сами, – произнес Эмильен.

Врач с медсестрой ушли.

– Эмильен, давай так: если пациент не будет буянить, то ты поезжай через часик…

– …купить чего-нибудь вкусненького на обед, желательно с курочкой и кремовым десертом? – договорил он.

– Ты знаешь, как меня порадовать, дорогой мой Эмильен, – обняла я его и поцеловала в щеку, – мы сегодня тут будем долго, я хочу узнать побольше, и пока не оставим Адама на ночь одного. Охрана клиники не внушает мне доверия. Фанатиков не остановят эти старички с рациями, если они вообще существуют. Я пока скептически отношусь к показаниям пострадавшего, взятым у него уличным патрулем в первые часы после нападения. Это мог быть типичный бред человека в шоковом состоянии.

Итак, я вошла в палату к пострадавшему, его на самом деле звали Адам, и он утверждал, что год назад попал в секту, которая собирается убить его за побег. На этого беднягу, честно говоря, тошно было смотреть: порезы на лице, окровавленные бинты на торсе, под которыми угадывались множественные побои, ключица сломана, выбиты зубы, на руку уже наложили гипс. Увидев на нем лохмотья, я поняла, насколько он вчера ночью промерз: было около нуля градусов. Мы с Эмильеном как раз, выйдя из бара, садились в такси – на улице поливал, как из ведра, холодный февральский дождь.

Я достала и включила тайком диктофон, положила его за ножкой своего стула на пол – сидела я напротив койки пострадавшего, лицом к окну, спиной к двери. За окном было угрюмо, даже темно, тучи заволокли Париж непроницаемым куполом; казалось, солнце перестало существовать. В палате было зябко, и я не пожалела, что на мне под халатом спортивный костюм. Адам не знал, куда деть свои исхудавшие руки, не мог успокоиться, его осунувшееся забинтованное лицо скорее могло принадлежать свежей мумии, чем измотанному человеку, а нервозность его взгляда передавалась тревогой мне. Проработав в полиции три года, я уже знала, насколько важно научиться отгораживать себя толстой броней от воздействия психов и чудаков. Он с тревогой поглядывал на входную дверь.

– Успокойтесь, никто сюда не войдет, внизу охрана, я их предупредила о вашем особом случае, они будут более бдительны. Рассказывайте, что случилось.

И он поведал историю своего знакомства с некоей Евой на площади Бастилии. Адам часто перескакивал с одного на другое, путался в показаниях. Я, как психолог, сразу распознала в его поведении панические атаки, возникающие при определенных воспоминаниях, пришлось на ходу менять тактику.

– Адам, вот как мы поступим: давайте вспоминать с самого начала. Вы сейчас глубоко вдохнете, расслабитесь. Я вам не сказала, но в коридоре прямо за дверью сидит вооруженный коп – это я попросила его приехать охранять нас. Он не знает, почему вы здесь. Ни один человек не может сюда пройти, вы в полной безопасности. Я просто штатный психолог. Вы местный? Что вы делали на митинге иммигрантов? Я хочу услышать всю вашу историю. Полностью. С чувством, с толком, с расстановкой. Не упуская ни одной детали.

– Я изложу вам все, мадам Дифенталь, только пообещайте, что не расскажете ничего полиции.

Глава 3.

Кризис веры

Глава 4.

Поиски, увенчавшиеся успехом

На мой взгляд, существует единственная форма человеческого падения – потеря цели.

А. Рэнд, «Атлант расправил плечи»

После маминой истории у меня отпало всякое желание приходить на сеансы, указанные на флаерах, которые выдаются на улицах, даже если предлагалось просто собрание с эзотерическим душком или встреча в стиле «клуба анонимных алкоголиков». Все выходные я проводил на площади Бастилии, скитаясь с раннего утра и дожидаясь того часа, когда впервые увидел Еву: мне казалось, она снова могла появиться там. Никогда еще я так сильно не ждал здешних беспорядков. Но акции протеста, как назло, будто исчерпали себя. Все, что было в моей жизни, утратило смысл, значимой осталась лишь эта девушка, которую я хотел. Шанс случайно встретить ее в Париже был настолько мал, что единственную надежду я возложил на забастовки. Временем я вполне располагал, успешно выдержав выпускные экзамены в лицее: май сдавал свои позиции, а вместе с ним и учебный год.

Я прошерстил в квартале все рестораны, лавки, бутики, супермаркеты, даже галереи и секс-шопы, открывал любые двери, за которыми можно было бы увидеть девушек. Все тщетно. У меня оставался только флаер с информацией о медитативных курсах по личностному и духовному росту с этим глупым слоганом: «Ты полюбишь себя обновленного – сильного и эффективного человека». Я даже съездил по адресу, указанному на флаере (вдруг встретил бы неподалеку Еву!), но не в день «сеанса», он уже прошел. Идти на собрание после истории с матерью я, естественно, не хотел. Места их встреч были разные – обычные арендованные помещения в Париже.

Лето уже официально вступило в свои права. За три недели я и на йоту не продвинулся в поисках. Хотя привычные забастовки, казавшиеся еженедельными, как назло, будто исчерпали себя с началом лета, я с азартным рвением детектива начал собирать информацию в недрах интернета обо всех митингах за последний год. Запираясь в своей комнате, осваивал новостные паблики в социальных сетях, разделив все источники на «провластные» и «левые». Аристократы меня не интересовали, я штудировал каналы социал-демократов, дабы узнать, когда новоиспеченные французы и нелегалы планируют снова выйти на улицы. Ева не шла у меня из головы, мысленно перед сном я совокуплялся с ней каждый вечер и сходил с ума от возбуждения. Взбудораженный самыми пошлыми фантазиями, я штурмовал форумы, разящие либерализмом, яростно высказываясь против власти, печатая длинные антикапиталистические комментарии, высмеивая бюрократов.

Меня стали добавлять в чаты WhatsApp, затем в шифрованные Telegram-боты, закрытые группы в Facebook5 и «X6». Для пущей убедительности я подписался на десяток оппозиционных каналов, заявил в статусе профиля «Да здравствует Че Гевара!», добавил на «стену» фотографии Майкла Кинга-младшего7, Нельсона Манделы8, Ленина, Ганди и написал на своей странице цитату Фиделя Кастро: «Приговорите меня! Это не имеет значения! История меня оправдает». Втираясь в доверие, расспрашивал в чатах, когда намечается новый митинг на площади Бастилии, а так как люди в массовках всегда нужны, меня долго не проверяли. В общем, спустя полтора месяца мне, наконец, улыбнулась удача: меня добавили в рассылку «Повестка дня» на канале «Фронтовая птичка», там я узнал о следующем сборе через пять дней в субботу, двадцать второго июня.

Начало акции протеста было запланировано на десять часов утра. Я пришел на час раньше, надеясь встретить Еву наедине: бунтующие со своими протестами только мешали. Дабы не сойти за шпиона, какого-нибудь «ультраправого» журналиста, рыскающего внутри группы бунтарей в поисках самых активных и смелых участников, которых точно нужно сдать властям, вырядился я соответствующе. Надел спортивный костюм, кроссовки на высокой надежной подошве, в карман положил перцовый баллончик, за пазухой держал складную дубинку, даже приобрел за три евро на всякий случай желтый жилет9 в автомобильном магазине (вдруг и он понадобится) и спрятал все это в рюкзаке в своей спальне.

Лозунгами на сегодня были «Француз или мигрант – мы все рабочий класс»10, а также «Отзовите закон Дарманена»11. Площадь оживлялась, люди подтягивались к импровизированной сцене, собранной первыми протестующими. Здесь были объединения и на другие тематики – многие хотели высказаться по разным проблемам перед журналистами и телевизионщиками, коих сегодня обещало быть немало. Осознавая, что оставаться пассивным наблюдателем, как в прошлый раз, не выйдет, я предложил помощь небольшой группе студентов, которые хотя бы были ближе к религии, к ним могла присоединиться и Ева со своими флаерами – на их разложенных у тротуара плакатах были надписи «Не запрещайте нам верить», «Бог все видит и воздаст каждому», «Зачем платить налоги, если лучше жить в общине за городом?».

Мы все были примерно одного возраста, познакомились, разговорились, двое из студентов окончили мой лицей. Среди членов группы были довольно симпатичные девушки. Я помогал им распаковывать вещи, доставать мегафоны, свистки, разворачивать транспаранты, клеить плакаты.

Шло время, я поглядывал по сторонам в тщетном поиске своей метисочки, испугавшись мысли, что она пришла на прошлую акцию единственный раз. Наблюдая, как толпа растет до немыслимых размеров, выходя за границы улицы, успокаивал себя, что человек, которому хоть на минуту дали слово на сцене перед такой огромной толпой, надо полагать, не последний и придет снова. Эти мысли подняли мне настроение, я улыбнулся: конечно, она придет, да она тут главная!

Я стал аплодировать в такт со всеми первому выступавшему на сцене мужчине. Пялясь на окружавших девушек, в давке трущихся о меня своими грудями, я не на шутку возбудился, в штанах стало тесно. Толпа нескончаемо кричала: «Долой расслоение общества!», «Повышайте налоги только богатым!», «Свободу политзаключенным!» – поднимая транспаранты с изображениями каких-то журналистов, естественно, «левых». На другой стороне площади уже стояли митингующие «желтые жилеты» с плакатами «Мы парализуем движение Парижа, если подорожает бензин!». «Стоп повышению пенсионного возраста!» было начертано на плакате с изображением пожилой бабки, пересчитывающей мелочь.

На что только не пойдет влюбленный человек. Мне было так смешно, когда я, не имея никакого отношения к религии, орал во всю глотку: «Мы сами выбираем своего бога», – даже не представляя, какого бога почитают девушки, идущие рядом. К слову сказать, они не были одеты в белые рясы, как единомышленники Евы в прошлый раз. Их одежда была гораздо симпатичнее – футболочки, джинсы и даже лосины. Подражая своему окружению, я неистово хлопал с мощной эрекцией в штанах.

И вдруг наконец-то увидел Еву. Меня к ней буквально привели. Сначала я узнал высоченного бугая, прервавшего нас с Евой в первый раз, она тогда окликнула его именем «Элиуд». Сквозь шум толпы он крикнул мне в ухо:

– Эй, парень, пойдешь с нами, ты высокий!

Мне сунули в руки край транспаранта «Приходите к нам в общину „Последняя надежда“, и вы обретете настоящее счастье!», другой край которого несла Ева. Все мои труды внезапно воплотились в результат. Я отыскал ее, не приходя ни на какие сеансы, вот так, на улице.

– Ева привет, это я, Адам! Помнишь?

Она обернулась, увидела меня и в этот раз улыбнулась, сказав:

– Привет, помню, конечно! Думаешь, я каждый день кого-то целую?

Меня прямо таки поразила ненавязчивость этого намека на то, что она не в отношениях. Кольца на безымянном пальце тоже не было. Вдруг показалось, что вечер не так уж плох.

– Я искал тебя повсюду, флаер твой я потерял, проводил все выходные на этой площади.

Это ее явно удивило.

– Ты серьезно?

– Да, я полтора месяца тебя по всему Парижу искал! – крикнул я и решил добить. – Даже в секс-шопы заглядывал! Вот насколько сильно я хотел тебя! Отыскать!

Она рассмеялась, я диву давался ее красоте и своему неожиданному красноречию. Правильно говорят – влюбленный человек делает то, на что раньше считал, что неспособен.

Началось движение от площади по бульвару Бомарше с поворотом на улицу Амло. Транспарант, который мы с Евой несли, предложили выставить первым, дабы впереди бегущие журналисты сделали кадры поудачнее. Только бы мать вечернюю газету не открыла, думал я, идя в первом ряду огромнейшей массовки с религиозным плакатом плечом к плечу с заводилами, кричащими в мегафоны свои призывы, словно мантру (даже барабанщик был).

Возбуждение подогревалось дрожью: все, что выкрикивали мы, эхом повторялось позади голосами тысяч парижан; я чувствовал себя полководцем, за которым шла армия единомышленников. Находясь в начале колонны, старался вовремя ускоряться, чувствовать толпу, чтобы не затоптали, как стадо бизонов, словно вел за собой легион. Непередаваемые ощущения! Пару раз я брал Еву за руку. Затем спас ее от недоброжелателя: поймал момент, когда прохожий со словами «Чтоб вы провалились, сектанты!» намеревался окатить Еву краской из банки – я рванул с места, закрывая собой девушку, столкнулся с ним, вывалив всю краску ему на джинсы. Он с невиданной злобой бросился прямо на меня. Я никогда не дрался, но увидел, как журналисты продолжают снимать наш первый ряд, и превратился в зверя – на меня смотрела не только Ева, на меня смотрела вся Франция. Один из взмахов моих длиннющих рук добрался до цели, в подбородок – в боксе это называется правый хук, и противник был сражен. Он был едва в сознании, когда его оттащили на тротуар, чтобы колонна не затоптала. Я был спасен, а у нас с Евой появилась своя история. Кадры, которые я потом увидел в газете – драка, банка краски, огромная толпа парижан на фоне, – были моим триумфом.

На улице Амло нам стали сигналить автомобили, короткие гудки означали одобрение и поддержку, солидарность нашему движению, длинные – «дайте проехать». Нам аплодировали прохожие: не нашей, конечно, религиозной колонне, скорее тем, кто протестовал против повышения цен, – горожане свистели, мы в ответ им махали, в азартной экзальтации я едва не позабыл о причине своего прихода на митинг.

Конечным местом шествия была площадь Республики; заняв всю улицу, толпа ликовала. Я был сражен наповал этим гигантским скоплением людей, их единодушием и совместными криками. Сколько таких митингов было нужно, чтобы чиновники перестали воровать наши налоги? Я опустил свою сторону транспаранта и еще раз взял Еву за руку:

– За мной должок, – поцеловал я ее в щеку, неизвестно откуда набравшись смелости. Просто я не видел с ее стороны возражений.

Ева улыбнулась мне и достала из малюсенького блокнота синюю фиалку, засушенную, как в гербарии. Ту самую, мою, сорванную с клумбы. Я понял, что надо действовать.

Глава 5.

Очарование первой близости

Любви все возрасты покорны.

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Мы сбежали с забастовки, как дети-воришки из кондитерской – тайком, под покровом вечернего полумрака. Та ночь обернулась самым поразительным праздником моей души, я сразу захотел завоевать Еву во что бы то ни стало, приударить за такой красоткой. В конце концов, нам ничего не мешало. Мог ли я грезить, что она питает ко мне чувства? Я был влюблен уже в ее интерес ко мне, был очарован предстоящими радостями. Наш роман зародился из суеты кишащих бунтовщиков и бед старших поколений – оказалось, у Евы ситуация с родителями еще хуже, чем у меня: паршивый отец-тиран, мать пропала, оставив ее. С первых дней Ева вознеслась надо мной волшебным ангелом, превращающим все в золото, серое – в цветное, тоску – в радость, ведя меня на край желаний, дабы расширить скудные границы моей неопытности. Союз безумия и миловидности, бурлящий в ней, манил меня.

В первую ночь мы ехали в такси куда-то далеко, я смешил ее, выдумывая на ходу что-то остроумное, рассказывая свои истории, не замечая существования таксиста и всего остального мира. Наша поездка состояла из нежностей, объятий, пошлых шуточек, волнующих до глубины прикосновений. Денег на дорогущие парижские гостиницы у меня не было, как и отдельной квартиры, но, к счастью, у Евы был маленький загородный домик, который сегодня пустовал. Она сияла молодостью, ее ягодицы едва не выпрыгивали из черных тоненьких джинсов. До меня у нее было несколько партнеров, как она говорила, «ничего серьезного».

Наконец, наша поездка – продолжительная, надо сказать, – закончилась, мы добрались, съехав на проселочную дорогу, которая сузилась до заезженной тропки, уходящей прямиком в лес, даже свет фар тонул в его зарослях. Выехав на опушку, наш шофер остановился и сказал: «Дальше не поеду». Мы рассчитались и пошли, а Ева крикнула таксисту вслед: «Трусишка!». Меня поразила эта беззаботная смелость. Я быстро написал сообщение в семейный чат родителям «Сегодня не ждите, ночую у девушки» и спрятал телефон. Вскоре последние источники света – фары – исчезли, мы вышли через лес на поле. Во тьме угадывались какие-то домики: похожие ставят у моря на бюджетных курортах для минимальных удобств; просматривались очертания столбов с отключенным освещением, свет неполной луны приоткрывал вид наподобие не то фермы, не то поселка. На мой вопрос: «У тебя здесь дача?» – Ева ответила как-то неопределенно.

Дальше все происходило быстро. Первые робкие лучи солнца, разрезающие ночную тьму, встретили нас в домике Евы, состоящем из двух помещений: гостиной-прихожей и спальни, где мы и расположились. Мы, свидетели рождения рассвета, целовались, стукнувшись носами, смеялись. Раздеваясь, люди порой утрачивают красоту, создаваемую одеждой: обнаженность им не к лицу, неважно сшита и сковывает действия. Евы этот порок не коснулся. Даже в одежде она смотрелась обнаженной благодаря столь выразительной выпирающей груди, блестящая загорелая кожа казалась натянутой на упругие формы, словно тетива; любая тряпка на ней преображалась в роскошную. Рядом с такими женщинами похотливые мужи на улицах жалеют, что уже женаты, презирают негласное правило общества – обязательно быть одетыми, пялятся, как в последний раз, не могут отвести взглядов, без стыда жадно поедая эти чудные прелести и мечтая сделать эксгибиционизм модным.

Даже меня Ева вгоняла в краску своим величием, настолько усиливая мою робость, что я поначалу стеснялся просто смотреть на нее. Я жадно целовал ее везде, запав на это обнаженное тело, волнующее своими изгибами, словно море, в котором я мечтал утонуть и очутиться на ее необитаемых холмах. Длинные ноги устремлялись вверх, к упругим ягодицам идеально круглой формы, словно верхушки иглу, существовавшим совершенно самостоятельно. Она пленяла своей манерой отдаваться, волнуя и нагревая кровь моих чресел. В ней было столько очарования, беззаботности и шарма, что я, подобно прочим первопроходцам любовных дорог, закидывал себя банальностями: как мог я влюбляться в других, когда где-то рядом была она? Все, на кого я раньше заглядывался, казались теперь лишь эскизами в тени дивной, законченной картины.

Я лежал в постели, Ева села на меня верхом. Я не смел перечить, сходя с ума от удовольствия, был полностью порабощен этой роскошной грудью с переплетением вен у розовых сосков. Особое лоно, такое же неповторимое, как ее лицо; желобок между ягодицами столь выраженный, что в нем удержится конверт, – от всего этого я буквально каменел, словно глядя в глаза Медузы Горгоны. Эта горячая метисочка вытворяла со мной такое, что я уже сомневался, жив я или попал в рай, где она – спустившаяся с небес богиня, исполняющая мои желания. Я тогда и задумываться не смел, что в этом должен быть подвох, меня опьяняли внимание и страсть. Ее имя ласкало слух, ее мелодичный голос, словно трепет арфы, изливался в пространстве.

Рано или поздно это происходит с каждым из нас: судьба стучится в твою дверь и вносит в унылую, размеренную жизнь свои коррективы. Не игнорируйте и не бойтесь ее, рискуйте – вы заслужили перемены. Наступает время, когда фортуна берется именно за вас, добавляя красок моментам, закидывая новыми знакомствами, меняя вас навсегда. Мое существование все семнадцать лет до этой ночи было невыносимо скучной рутиной, однако же карма пришла и по мою душу, обрушив поток накопившихся событий.

Уснув поздним утром, мы проспали в объятиях друг друга практически до вечера. Очарование первой близости стало расплываться, я поднялся с кровати, выглянул в окно и увидел целое поселение. И, не поворачиваясь, спросил:

– Ева, а мы где?

Глава 6.

Разведка на местности