Читать онлайн Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории

История первая. Случай на кладбище

Привет, что ли.

Люди зовут меня Дмитрий, или Димон, а духи – Джастер.

Я – ведун. Работаю, как бог на душу положит, то тут, то там, практически за «спасибо». Мне хватает – и ладно. Главное – свободный график и основной работе не мешает. Но, наверное, лучше начну по порядку.

Живу я с дедом. Он у меня хоть и в возрасте: войну прошёл, а крепкий, хрен согнёшь, да и рука до сих пор тяжёлая. Где мои родители – понятия не имею, живут где-то. Мать иногда письма присылает, а отец и вовсе про меня забыл давно.

Сколько себя помню, всегда рядом дед был и меня воспитывал. А я всё равно упрямым и своевольным рос, «перекати-поле» – весь в отца, как дед говорил.

В общем, рос как все. Нормальный мальчишка, от сверстников не отставал, от драк не бегал, девчонок дразнил, за своё стоял намертво. Школу закончил, институт, в армии отслужил, вернулся, работу нашёл. Ну и жил себе, как все молодые парни: когда мог – гулял, когда не мог – ремень затягивал. Деда о помощи не просил: приучил он меня на свои силы рассчитывать.

В общем, обычная жизнь была, пока не нашёлся вдруг у меня брат по материнской линии. Случайно на одном форуме столкнулись мы с ним, да и заспорили по вопросам метафизики. Слово за слово – на «мыло» перешли, а там и выяснили, кто есть кто. И позвал он меня к себе в гости. Я с дедом поговорил, «добро» получил, отпуск на работе взял, собрался, да и поехал. Жены-детей нет, руки никто не вяжет, а полтора суток в поезде – это не расстояние.

Вот там всё и началось.

Встретили меня радушно, как своего, не ожидал даже. Дом у брата свой, жена, дети в школьном возрасте, бизнес всякий – жизнь устроена, в общем. Город он мне показал, о многом мы с ним говорили, о многом спорили. И снова про всякую метафизику речь зашла.

Оказалось, что давно он уже этим делом занимается, на всяких сайтах-форумах тусит, да и деньги на этом зарабатывает, людям как экстрасенс помогая. И вот стал он мне доказывать, что я тоже такими-сякими способностями обладаю, потому как я ему то про одно рассказал, то про другое, что обычные люди и не видят. А мне оно с малолетства привычно, я над странностями и не задумывался вовсе. По-первости пытался другим сказать, да не понимали меня, потому и помалкивал себе. Посмотрел да дальше пошёл, своими делами заниматься.

Предложил брат мне тесты пройти специальные. А мне и забавно стало: на его тесты отвечаю вроде и наобум, а правильно. Впрочем, так бы оно для меня баловством и осталось, если бы брат меня с собой на кладбище не взял: кому-то из своих цветы положить.

Приехали, а там красота: холмы огромные, какие я только в кино и видел, а сами могилки все в деревьях да травах. Чисто лес небольшой, только понизу с оградками да венками. Июнь, жара, травы цветут – дух такой, что ах, хорошо! Брат пока к своим ходил, я тоже гулял. Не часто в такое место без повода попадаешь, чего бы и не поглядеть. Кладбище старое, почти заброшенное, деревья в полный рост вымахали, сосны да рябины, сирень да берёзы – это что я опознать смог. Тенёк под ними, хорошо как в лесу, если могилы не считать. И чувство такое странное: умиротворение на душе, спокойно, как дома…

– А вот здесь мать моей жены, – брат мне могилу показал. – Хотим ей в следующем году памятник обновить.

И вот тут меня торкнуло. Памятник как памятник – крест каменный, тётка на фото как тётка, типичная такая зав-чем-нибудь, а вот не понравилась она мне, и всё тут.

– Слышь, Сань, а что она за человек была?

Брата долго просить не надо, рассказал и добавил в конце:

– Снится она Ируське по ночам и как за собой тянет. Ты вот приехал – сниться перестала. Думаю, памятник она хочет хороший, этот мы зимой ставили, какой успели.

Поговорили и поговорили, домой поехали.

А только вот не шла у меня из головы эта тётка, и всё тут. Странное чувство, что надо мне туда вернуться и сделать что-то.

Всю ночь ворочался: казалось, тянется эта тётка ко мне как из туннеля-колодца серого и докричаться пытается. И не в памятнике дело, другое ей нужно. Под утро не выдержал да и спросил мысленно чего ей надо.

– Жить хочу, – ответила вдруг тётка. – Отдай дочь.

Я так и сел. Ни хрена себе, заявочка!..

Живую дочь в могилу забрать! И тут вдруг рассказ брата вспомнил, два плюс два сложил и понял: нагрешила тётка ой как много, и в Ад теперь идти не хочет, грехи свои искупать – страшно ей. Потому и за дочь живую цепляется, как за соломинку, чтобы заслуженного наказания избежать, значит. А что дочь умереть может, на это ей похер, в общем.

Не привык я людей осуждать: сам не ангел, да и мать у меня хоть и не образцовая, но меня в могилу не тянула.

А эта… И дочь родную, и внуков ей не жалко!

Возмутил меня такой подход. Санька в своей семье души не чает, с Ируськой своей ко мне как к родному, так неужто я – сволочь неблагодарная, брату не помогу?

Не позволю этой бабе жизнь брату испортить. Пусть и метафизика это всё, а не позволю – и точка.

Еле утра дождался, сразу к брату пошёл: он «жаворонок», рано встаёт.

– Слышь, Сань, свечки мне надо церковные и на кладбище обратно – надо там душу одну упокоить, – с порога ошарашил я брата.

Точнее, думал, что ошарашу, а он, зараза, на полном серьёзе спрашивать стал, какие свечки и в какой церкви, экстрасенс хренов. Я подумал, что мне это всё равно, о чём и сказал.

Съездили мы в церковь, какую брат выбрал, взяли свечи и поехали на кладбище. А я всю дорогу думал, что же с этими свечками делать буду, и во что я вообще лезу?

Только внутри чувствовал: правильно лезу, по делу. Плюнул я в итоге и решил: как будет, так и будет.

Приехали мы. Взял я свечи, брату велел у машины стоять, типа не мешал чтобы, а сам к могиле пошёл. И вдруг запинаться начал: то коряга какая подвернётся, то ветка за одежду или волосы цапанёт, то трава ноги путает – словно баба вредная чует, что по её душу иду, и не пускает. И могилу не вижу, хотя точно на неё шёл. Разозлился я тогда, рявкнул на эту бабу мысленно, и сразу пелена с глаз спала, могилу нужную увидел.

Зашёл за ограду и вижу каким-то внутренним зрением, что ли, что у подножия креста тот самый туннель серый вглубь уходит, а по нему душа тёткина отчаянно наверх рвётся, да далеко ей до края…

Прилепил я свечки на крест, зажёг и начал этой бабе лекцию читать, то вслух, то мысленно, объясняя, кто она есть на самом деле, и где должна сейчас находиться.

По чести сказать, не слишком я в выражениях стеснялся, своими именами вещи называл. И, пока говорил, руки на перекладинах креста держал, над туннелем склонившись, чтоб она наверняка не вырвалась.

Ой, как не понравилось этой бабе, что я говорил! Дважды свечи зажигать приходилось – от ветра гасли, хоть день безветренный был. Под конец убедил всё-таки тётку честно грехи отработать и дочь в покое оставить, чтобы наказание себе не утяжелять значительно. Отцепилась она от стен туннеля своего и вниз полетела.

Я дождался, пока проход закроется, свечи в потёках все с собой забрал, и домой мы поехали. Брату коротко сказал, что мать его жену больше мучить не будет. Он кивнул – поверил, а я усталым себя чувствовал и довольным: справедливость восстановил.

Свечи я вечером один дожёг, чтобы до конца дело довести, и отрубился: до утра без снов спал. А утром брат сказал, что мать ночью к Ируське его приходила, прощенья попросила, попрощалась и ушла.

– А ты, брат, в себя не верил, – улыбнулся он под конец.

Промолчал я. Потому как вспомнил вдруг, как шёл однажды по улице и увидел у дома одного похороны. Гроб у подъезда, народ вокруг прощается, а в стороне баба ревёт. Родня её утешает, а мне кажется, что над ней дух мужчины грустный завис и не улетает, как ему положено.

Мне бы и мимо пройти, а сбился я с шага, потому как вдруг понял, что духу лететь надо, и хорошо у него там всё будет, а жена его своим горем не пускает, себя и его мучает. Не смог я мимо пройти, притёрся к народу, у гроба постоял. Мужичок лет шестидесяти, советского розлива интеллигент оказался. Жалко мужика стало: жизнь свою, как мог, прожил честно, а заслуженный отдых получить не может. Улучил я минутку, к вдове подошёл и сказал ей тихо, чтоб не слышал никто.

– Любит он вас, и вы его тоже. Зачем сами мучаетесь и его мучаете? Нельзя ему тут оставаться, вышло его время. Хорошо у него там всё, не переживайте, порадуйтесь за него лучше.

Она даже реветь перестала, оглянулась изумлённо.

– Вы Петеньку знали? – спрашивает.

– Немного, – отвечаю. Не скажу же я ей, что впервые её мужика сейчас увидал. – Хороший он у вас человек был, вот и помогите ему. Ему любовь ваша и поддержка нужны, а не горе.

– Какая же поддержка? – снова в глазах слёзы набухли. – Нету Петеньки…

– Тела нет, – отвечаю, – а душа осталась. Душе нужно, чтобы вы её отпустили. А вы своим горем мужа вашего к земле привязали и уйти не даёте, чтобы на небе оказаться. А он мучается от этого.

Захлопала она глазами, слёзы смахнула платочком и вроде как понимать начала. Посмотрела на гроб, что-то тихонько пошептала себе и глаза закрыла.

А мне вдруг привиделось, что дух подлетел к ней, шепнул что-то на ухо, в душу поцеловал и исчез, напоследок благодарным взглядом меня одарив. И пока вдова неожиданную улыбку за платочком прятала, я ушёл незаметно. Легко, тепло тогда на душе было, как будто реально человеку помог, а не влез непонятно куда с околесицей …

Видать, прав брат оказался. Не мерещилось мне всё это.

Есть у меня какие-то способности.

История вторая. Квартирный

Погостил я у брата с недельку, да и домой поехал: отпуск заканчивался, да и честь пора знать. Да и за деда волновался: кроме армии, я надолго не уезжал, а возраст у деда приличный. Я ему звонил, конечно, он ведь тоже за меня, «бедового», беспокоился.

Дома всё нормально оказалось, дед с удовольствием мой рассказ про брата выслушал, а под конец и выдал:

– Бери с брата пример. Пора и тебе за ум браться. Когда ж ты меня правнуками порадуешь?

Хорошо, я сидел. И то чуть было с табурета не грохнулся от неожиданности: по бабам я гулял, а в дом не водил со студенческой скамьи. Привёл однажды, по молодости, а утром дед мне внушение тростью по хребту сделал, чтобы блядей в дом не таскал. Трость у него знатная: из клёна, самодельная, резная. Мне одного раза хватило, чтобы при нём о девках не заикаться.

А он, оказывается, ждал, когда я женюсь…

– Не от кого детей заводить, – буркнул я в ответ и закрыл на этом тему.

Про кладбище да увлечение братово я рассказывать не стал. Во-первых, сам хотел до конца убедиться, что и в самом деле что-то такое сделал, а не совпадение просто, а во-вторых, побоялся от деда за «очередную дурь» по загривку огрести – чай, не мальчик уже, тридцатчик на носу.

Начал я инфу собирать про все эти дела. Долго по сети шарился, на форумах всяких читал, даже орден некромантов нашёл. Там не выдержал, создал тему одну, вопрос задал. Да видно резко вразрез с политикой партии. Что там началось! Кто свои представления рассказывать кинулся, кто мне вопросы задавать, кто меня в шарлатанстве и мракобесии обвинил… В итоге админы мой аккаунт удалили и тему заодно, чтобы не смущали неофитов.

Я расстраиваться не стал, для себя выводы сделал, да и жил себе спокойно. На кладбище меня не тянуло, всякие прибамбасы некромантские я делать не собирался, потусторонние силы меня не беспокоили, и я решил, что случайность – она случайность и есть, и никакие духи и души мне больше не попадутся.

Ошибся я.

А выяснилось это неожиданно. Заночевал я у Наташки, подружки очередной, накувыркались мы с ней, она уснула, да и я задрёмывать стал, как вдруг чей-то взгляд на себе почуял. Смотрит мне кто-то в спину, и нехорошо так стало. Хата однокомнатная, девка одна живёт, не замужем, чтобы застукал кто, зверья домашнего нет – Натаха шерсть терпеть не может.

Повернулся я, вроде как во сне, ну и Натаху чтобы не разбудить, глаза так чутка приоткрыл и струхнул конкретно, признаться.

Стоит у дивана столбик лохматый, мне по колено, и на этом столбике глазищи круглые светятся. Жёлтые, с вертикальным зрачком, размером с рубль советский.

Как я не заорал матюгами – сам не понял. А чудище это глазищами залупало, и я себя в руки взял: не дело это – мужику, как бабе, орать.

– Ты кто? – мысленно спрашиваю.

– Антишка, – чудище также мысленно отвечает, а само лапками за край дивана взялось и заглядывает в глаза просительно. – Квартирный я. А ты Джастер, я тебя знаю.

– И давно ты тут, Антишка? – нахмурился я: не люблю посторонних, всегда баб одиноких выбирал, чтобы не мешался никто, да и сговорчивей они. А тут какой-то квартирный за мной подглядывал! Мне даже не до выяснения непонятных имён стало.

А он глазищи потупил и засмущался.

– Я на кухне ждал.

Тьфу ты, нечисть деликатная! Я и про страх забыл.

– Чего хотел? – спрашиваю.

– Помощи, – говорит. – Ты, Джастер, добрый, про тебя все духи так говорят.

– Какие ещё духи?

Я из-под одеяла вылез – какой тут сон? – и на кухню пошёл. Чайник поставить да покурить. Не часто я сигаретой баловался, а тут пробрало меня.

– Я ни с какими духами не якшаюсь.

– Ты спал просто, – Антишка за мной засеменил: нижние лапки у него короткими оказались. – И сейчас ещё не проснулся совсем. Про тебя многие знают. Ты нас понимаешь и с живыми поговорить можешь. У нас такие вещи сразу на слуху…

Тьфу ты, нашли благотворительный фонд…

Пригляделся я к квартирному, и жалко мне его стало. Шерсть плотная, серая, как у кота. И рост такой же, если кошака на лапы задние поставить. И на морде вроде как нос-пуговка проявился, да и рот тоже. Вспомнил я теперь, что читал про таких.

– Ты, – говорю, – квартирный типа домового, что ли?

– Да, – кивает. – Только квартирный. За квартирой смотрю. Чтобы тараканы да мыши не водились, и беды какой не случилось.

Сел я, дверь в кухню закрыл, чай налил, с вазы печенье взял, протянул этому домовому с апгрейдом.

– На, – говорю, – угощайся. А заодно объясни, с чего ради ты меня каким-то этим… Джаспером обозвал. Я пока не привидение, слава богу.

Он печенье лапками робко так взял, а я чуть не вздрогнул: реальное такое прикосновение получилось! Как кот лапой тронул.

– Джастер – это твоё имя, – отвечает. – У каждого человека есть имя, только люди его не помнят, когда рождаются. У нас тебя давно знают, очень. Ты ведун сильный, только рождаешься не часто.

Озадачился я от такого. Кто бы другой сказал – и не поверил бы.

– Ишь, ты, – говорю. – Джастер я, значит? Ведун?

Квартирный закивал, а я имя так на языке покатал, на вкус попробовал, к себе примерил.

Джастер… Хмм… Забавно получалось. Словно за давно знакомой дверью нечто неведомое и в то же время своё обнаружил.

Ведун… Про таких я тоже читал. И нравилось мне это.

Пусть будет ведун Джастер.

Антишка печенье вроде и не ел, а истаяло оно. И сам квартирный словно преобразился с лакомством этим: шерсть запушилась, глаза довольные блестят.

Не кормит Натаха его тут, что ли?

– Не кормит, – разом загрустил квартирный. – Она вообще в нас не верит. Хожу, объедками у соседей питаюсь…

– Ну, давай я ей скажу, чтобы кормила, – я поставил кружку на стол и закурил. – Вам же вроде много не надо?

– Не надо, – кивнул Антишка. – Мы эмоциями питаемся. Ты пожелал меня угостить, я и поел. А она не такая…

– Наверно, да. – Я открыл форточку. – Не любит она никого, кроме себя, и тебя точно не полюбит. Так чем я могу тебе помочь?

– Можешь тут жить остаться?

Я чуть сигаретой не поперхнулся. Наташка такие намёки делала, но меня она устраивала исключительно для постели раз-два в неделю. Жить я с ней не хотел и не собирался.

– Не, брат, не могу, – я посмотрел на сникшего квартирного. – Хозяйка у тебя не та, сам понимаешь. Это пока она меня захомутать надеется – она и накормит, и обслужит. А если останусь – разом на шею сядет и ноги свесит, чтобы вёз. А мне такого добра не надо. Так что извини, не помощник я тебе в этом деле.

Загрустил квартирный, сник, и до того жалостливый вид у него стал, что прямо душа не на месте.

– Слышь, Антишка, а уйти ты отсюда можешь? – спрашиваю. – Или ты, как домовой, к квартире намертво привязан?

Он голову поднял, лапкой затылок поскрёб.

– Не знаю, – говорит. – Я же молодой ещё, это моя первая квартира. На конференции я недавно был, сегодня только вернулся, а вот чтобы совсем… Это мне у старших узнавать надо.

– Вот и узнай, – я докурил, закрыл форточку. – А потом и поговорим.

Натахе, само собой, я ничего говорить не стал, а когда заходил, звал мысленно Антишку, но квартирный не откликался. Видно, советовался со старшими, а те явно не в соседнем подвале тусили.

Появился он спустя пару месяцев, усталый, но довольный. На этот раз я его присутствие ощутил почти сразу, но с Натахой закончил, как положено. Пока она довольно мурлыкала под одеялом, я, под предлогом попить воды, ушёл на кухню.

Антишка от нетерпения переминался с лапки на лапку.

– Можно! – он не стал дожидаться моего вопроса. – Если человек позовёт с собой в другую квартиру!

Я обещал подумать над такой постановкой вопроса, глотнул воды и отправился спать.

Думал я три дня, и в субботу вечером довольный Антишка переехал у меня за пазухой ко мне домой.

Не бросать же его помирать с голоду, учитывая, что с Наташкой я разругался, окончательно поставив точку в наших отношениях.

История третья. Утопленник Васька и другие подводные жители

Антишка существом полезным оказался: и за квартирой следил, и рассказал мне интересного много. Конечно, в силу возраста и особенностей «вида» он сильно нигде не бывал, да мне и его рассказов хватило, чтобы понять: не глючит меня, а наяву я вижу и делаю, и польза от этого есть.

И решил я серьёзно этим заниматься. А как только решил – словно ключик в двери невидимой повернул: вспоминать про себя начал, просыпаться, как квартирный мой сказал.

Антишка прав оказался: настоящее имя многое открыть может. И про силу свою я вспомнил, и про жизни свои прошлые, а самое главное – про Путь свой. Сначала даже не верилось, а потом всё один к одному сложилось. Пока себя осознавал да силу свою проверял, иной раз такое отмачивал, что впору с квартирным вместе ахать было.

Брат меня сразу уговаривал с ним вместе на сайте деньги зарабатывать. Я потом попробовал любопытства для на одном сайте бесплатном. Сначала даже понравилось: приятно людям помогать, и пошло легко, всё как на ладони видно. А как разговор за деньги зашёл, понял: неправильно это будет. За мою помощь люди прежде всего себе платят, а мне благодарности да результата хватает.

Для себя я многое уяснил, зачем да как силой своей пользоваться понял, а за деньгой я никогда не гнался: своей зарплаты хватало. Да и с людьми стало неприятно дела иметь. Разглядел я их лучше, чем хотелось бы.

Даже дед обмолвился, что я серьёзнее стал. Но когда я ему сказал, что в отпуск снова уехать хочу, только не к брату, а так, мир посмотреть, он плюнул, «перекати-полем» меня обозвал и послал ехать, куда глаза глядят. Неделю я его задабривал ходил, пока он сердиться не перестал:

– Гуляй пока. Авось набегаешься да остепенишься, наконец.

С таким посылом я и поехал.

Место для отдыха я выбирал долго: по многим местам поманило сразу, по всей земле духи звать начали. А только пока к брату не съездил, все выезды на шашлыки да на дачу были, пошалманить с друзьями и бабами.

Но как себя вспоминать начал – перестал мне такой «отдых» нравиться. Со многими приятелями и подружками из-за этого разругался да разбежался, но не жалел ничуть.

Ехать долго пришлось: на поезде трое суток с пересадкой, потом на катере плыть ещё. Но нравилось мне. Из города вырвался, всё в диковинку: и воздух другой, и природа не изгажена, а уж простор вокруг – хоть песни пой! Крылья были бы: взлетай – не хочу!

Место всё же хоть от больших городов и далёкое, но вполне обжитое. Туристов не так много, но есть. И гостиницы тоже есть. Я в одной такой заранее номер заказал и, как с катера выгрузился, пошёл пешком: сумка на плече, а пара километров – мелочи. Я специально подальше от посёлка выбирал.

Как нам на катере сказали – свезло с погодой: тепло, солнышко, красота… Ветер только с воды холодный, но я у себя дома и не к таким ветрам привык.

Гостиница моя оказалась не от пристани, а от посёлка в паре километров. Но мне понравилось – по лесной дороге хорошо идти, сосны и берёзы вокруг смешались, кустарник вдоль обочины, а в траве то тут, то там такие грибы-великаны, что я возле каждого стоял – любовался. Смешно над собой было: дикий человек, из цивилизации на природу попал…

И пока шёл, чувствовал, что наблюдают за мной из-за сосен. Но сами не показываются, а приглядываются осторожно так да хихикают по-девчачьи. Ну, я тоже вида подавать не стал, что заметил, так и дошёл до комплекса гостиничного. Только удивился, что навки так близко от людей живут и комфортно себя чувствуют.

Гостиница мне понравилась. Дом длинный, двухэтажный, мой номер на втором этаже оказался. Под окнами огород небольшой, кухня-столовая отдельно и хозяйский дом отдельно. А за гостиницей, между сосен, – дорожка к озеру небольшому и банька на берегу почти. И тихо так вокруг, уютно – красота, одним словом.

День я по окрестностям гулял, достопримечательности осматривал. Многое увидел и порадовался, что в таком месте дивном оказался. Даже навкины шутки это впечатление не испортили. А вечером кашей вкусной при гостинице поужинал, и спать пошёл.

Конечно, не один я тут гостил, да и взгляды на себе ловил женские, только не то место, чтобы романы ночные заводить. Духовное, чистое вокруг, можно и без случайных баб обойтись.

Прав я оказался. Спать лёг и выяснил: тонкие стены, хорошо всё слышно, вплоть как кровать под соседом скрипит. Хорош бы я был в ночных подвигах: ни вздохнуть, ни шевельнуться лишний раз. С тем и уснул, собой довольный.

Разбудили меня на рассвете. Со спины зашли и этим разозлили.

Но когда я обернулся – разозлился по-настоящему: посреди комнаты, в водорослях и слизи, стоял и обтекал на чистый деревянный пол, по которому я с таким удовольствием ходил босиком, самый настоящий утопленник, в крестьянской робе годов двадцатых-тридцатых прошлого века.

Что за нечисть обнаглевшая!

– Слышь, ты! – рыкнул на гостя. – Совсем охамел?! А ну, собирай свои сопли и вали отсюда, я спать хочу!

Утопленник неуверенно переступил с ноги на ногу, а я понял, что ещё немного – и начну орать в голос на это синюшно-опухшее чучело.

–А ну проваливай отсюда, кому сказал! А то прокляну так, что из своего пруда век не вылезешь! – я уже понял, откуда гость пришёл: наследил он знатно.

Угроза подействовала: местный утопленник исчез, забрав с собой свою лужу, но я уже понял – о простом отдыхе можно забыть.

После завтрака я отправился в посёлок: все дороги и маршруты разбегались оттуда. И, пока я проходил соседнюю базу отдыха, утренний гость шёл следом за мной по берегу озера, прячась в камышах и не рискуя подойти ближе.

– Как тебя звать-то?

Я хмуро покосился в его сторону. При жизни это был молодой деревенский парень, лет двадцати-двадцати пяти, простоватый, беззлобный, любящий выпить и приударить за девками. Судя по всему, с выпивкой ему везло куда чаще, чем с женским полом.

– Василий я, – шмыгнул носом утопленник. – Утоп я тута.

А то я не понял.

– По пьяни, что ли?

Я прищурился, вспоминая, как недвусмысленно косился на стол в моём номере Васька. На столе стояли бутылки с местными наливками и настойками на травах и ягодах – деду в подарок, да и я сам кое-что попробовал с удовольствием. У нас таких не бывало.

– Ну-у… – смутился утопленник, пока передо мной разворачивалась картинка почти столетней трагедии: пьяный Васька на новеньком тракторе заснул за рулём и въехал в воду, почти сразу уйдя на дно: озёра здесь обрывистые, глубокие и холодные. Так сразу и в нормальном виде не выплывешь.

– Это я… мне бы выпить и бабу какую… – Васька капал слизью на камыши. И пока я ошеломлённо стоял, переваривая это заявление, утопленник решил меня добить:

– Ты добрый, я слышал. Навки про тебя хорошо говорили. Они же не русалки, им же всё равно с кем, они только со мной не хотят. А если ты попросишь, они мне дадут…

Тьфу ты, нечисть!

Я покосился в сторону леса. Навки уже ждали меня, но работать сутенёром я не собирался. И даже не потому, что лесные красотки предпочитали людей, а я был на них до сих пор сердит. Я не собирался выполнять пожелания каждого встречного утопленника.

– Ты себя-то видел? Чай, русалки и близко не подпускают? – я усмехнулся, решив, что не помешает поставить обнаглевшего Ваську на место.

– Дык, я это… – Утопленник удивлённо оглядел себя. Синий, опухший, в слизи и водорослях. Одежда клочками да обрывками. – Мне так, вроде, положено…

– Положено, ну и лежи себе, где лежал, а меня дела ждут.

Я развернулся и пошёл дальше. И без того хорош был: стою посреди дороги и с камышами вслух беседую. Ладно, хоть нет никого вокруг.

– Утоп я, – беспомощно развёл руками Васька.

Тоже мне, оправдание.

– И что? – я остановился и стал искать по карманам сигареты: тянуло меня порой, когда с духами общался. – Вон, на русалок погляди. Тоже утопленницы, а не чета тебе, хоть и хвосты рыбьи.

Упоминание о русалках исказило Васькину физиономию так, что и слепой бы понял: после водки это было второе заветное желание утопленника.

– В общем, так, Василий, – я закурил. – У меня сейчас дела, некогда мне с тобой. Приведёшь себя в порядок, тогда поговорим. С таким сопливым я разговаривать не буду, рожа у тебя тошная.

Поставив в разговоре точку, я пошёл по дороге, оставляя утопленника в раздумьях. В навий лес ему хода всё равно не было.

К полудню я закончил с обещанным, перекусил пирогами, запивая квасом, и отправился отдыхать.

Для отдыха я выбрал лодочную прогулку. Перед этим я заглянул в один из магазинов, взял хорошей тушёнки, полторашку пива, не забыв пару наливок для деда, и круглую буханку хлеба. Каравай был свежий, тёплый и очень вкусно пах дымом.

– В печи пекли, – равнодушно пожала плечами продавщица на мой вопрос. Эка невидаль, мол, хлеб на живом огне…

Набив пакет, я отправился на лодочную станцию. Дорога вела не торопясь, где по лесу, где по опушкам, я довольно улыбался солнцу, а про Ваську и думать забыл.

Солнце высоко, до вечера далеко – зачем зря голову забивать?

На станции добродушная тётка забрала в качестве залога паспорт, посоветовала какую лодку брать, я взял стоявшие вдоль стены станции вёсла и пошёл на пристань.

– Не заблудитесь у нас, – наставляла тётка. – Тут везде указатели.

Я кивнул, отчаливая. Получалось не слишком ловко: в новинку мне это дело было, а потом ничего, понял, лодочку почувствовал, и хорошо дело пошло.

Пока по узкой части озера плыл – тихо было. Волны нет, ветра нет. Выплыл я на открытое место – волна поднялась. Я вперёд, а она меня назад! Лодочка-то пластиковая, лёгкая, для воды как пёрышко. Но ничего, гребу себе.

На берегу дальнем леса навьи, настоящие, не для игр и забав с людьми. Солнце припекает, от воды холодом тянет, да не простым – навным. Чуется: озеро глубокое, но без постоянной «живности». Оно и понятно: кому понравится, когда у тебя над головой весь день туристы плавают.

Хорошие места, живые. Как если через стакан смотреть на солнце, когда он пуст или с водой. Здесь стакан полный был. И навки, и русалки рядом: руку протяни – и пощекочут тут же, поманят. И вольготно им тут, и люди им не помеха, а принятые в этот мир удивительный…

Благодать, одним словом! И словно в прошлое своё ушёл, в первую жизнь, когда ведовству учился только, и жили люди с собой да миром в гармонии…

И помстилось, что на мне рубаха моя, узором охранным шитая, слева – верный меч на боку, а справа – только руку протяни – посох мой, колдовской, в лодочке лежит…

Первая протока красивой оказалась, хоть романтические сцены снимай: вода прозрачная, дно близко, камни, водоросли видно, над головой деревья кроны почти смыкают, солнце зайчиками играется…

Вышел я на чистую воду и удивился: на солнце вода не серебром – ртутью блестит, а за борт глянешь: густо-синяя, как небо в сумерках. И красивое озеро: лесом негустым окружено, омуты в нём глубокие, сом здоровый в одном живёт, – а «пустое» оно, не задерживаются здесь русалки, из протоки в протоку проплывут, и всё.

Ну да ладно, кто их знает, чем озеро не угодило, мне тут не жить.

Нашёл указатель, поплыл. До середины озера не добрался, как вижу: от берега на перехват пара серых уток пошла. Селезень и дама его. И быстро ведь так идут, целенаправленно, как на таран! Ну, думаю, не откупишься – заклюют! Да и местные могут обидеться: еда есть, а не поделился.

Осушил вёсла, накормил парочку, пока лениво не отплыли, на волнах покачиваясь: греби, мол, турист, разрешаем…

Я вёсла взял, глядь-поглядь: а нету указателя! Чётко помню – на него плыл, ни водой, ни ветром лодку не развернуло: откуда приплыл – вижу, а куда дальше – хрен знает! Сматерился негромко – закружило озеро! – и решил вдоль берега плыть: не напрямую, как хотелось, зато наверняка протоку не пропущу.

И верно: нашёл, красавицу!

Совсем на первую не похожа: берега людей не жалуют, на выходе над головой мост навный…

Выплыл я тихонечко, смотрю, а у следующего указателя такое место тихое – не проплывай мимо! И видно, бывают здесь люди: тропка есть, да и пятачок у воды вытоптан. Но далеко явно не ходят: старшая навка тут живёт, она гостей не жалует.

Да мне берег не нужен, я и в лодке посижу. Подплыл поближе, встал напротив, в сторону озера следующего посмотрел и понял: не поплыву дальше. Озеро там большое, водяной с русалками там обитает. Вон, и девчонки резвятся, только хвосты над волнами плещут: в салки играют. А тут место тихое, нейтральное, на воде солнышко, на тропинке тенёк.

И старшая навка тут как тут. Встала за сосной, руки на груди сложила, смотрит строго: и прогнала бы, да повода нет. Наслышана уже про меня.

– Я выходить на твою землю не буду, в лодке посижу. Позволишь?

Подумала немного и кивнула: сиди. Причалил я, лодку привязал, футболку снял, сижу на носу, на солнышке греюсь, пиво открыл, консервы. Хлеба отломил и понял: вкуснее не ел ещё. Словно солнцем и силой напитан!

Старшая за плечом не стоит, а покосилась так, экий, мол, гость…

Угостил её хлебом, и наливку открыл, не пожалел. Деду на обратной дороге ещё куплю. Угостилась старшая, улыбнулась скупо, отошла, вроде как по делам.

А за место неё утки толпой приплыли. Не серые, помельче да поярче. Страха перед человеком в них никакого. Избаловали их тут туристы, сразу видно.

Долго я уток кормил, а глядь – средь кубышек и русалки зубами засверкали. Приплыли посмотреть, кто тут такой смелый, у старшой навки пьёт.

И красивые же девки! И шатенка, и рыженькая, и с изумрудными волосами, а кто и как солнечные лучи вместо волос распустил. Навки против них – как простушки против моделей. Ещё бы такие Ваську с его соплями к себе подпустили!

А русалки переглядываются, смеются да прелестями своими заманивают: нет-нет, да и вынырнут, словно ненароком, человечье показать.

– Хороши вы, – говорю. – Да не полезу я в воду – холодная больно! Да и хвосты у вас.

– А мы и без хвостов можем, – отзываются. – На русалью неделю.

– Так то весной, а сейчас уже осень скоро, – смеюсь. – Никуда ваши хвосты не деть сейчас.

– Угостил бы хоть, молодец, – надули губы, а против правды не попрёшь. – Али жалко тебе?

– Для таких красоток не жалко! – отвечаю. – Здравы будьте!

Плеснул им щедро наливки. Они на лету капли похватали, зарумянились, краской налились – чисто живые девки! Эх, манят! Хотел сказать, да не успел: справа так за бортом кашлянули увесисто.

Ух ты! Сам водяной явился!

– Кто это тут моих девок спаивает? – сурово спрашивает, сразу видно: хозяин. На голове венец из коряги; волосы, усы и бородища длинные, тёмной зелени. То ли тина, то ли водоросли – и не поймёшь уже, где что. А по лицу видно: серьёзный мужик, состоявшийся.