Читать онлайн Крампус и другие новогодние жители

Тринадцатая ночь

Короток день зимний. Скатилось за деревья тусклое солнце, пролегли по сугробам синие тени. Красив зимний лес да страшен. И не волки с медведями его охраняют, а духи Иного мира да мёртвые с мира Нижнего.

Расскажу я вам историю, что в давние времена приключилась…

***

Торопится по лесной дороге человек, спешит. Кутается в плащ, мехом подбитый, на спине в шерстяном коконе тёплом любовь его – лютня – греется. Только ей и тепло – у хозяина на душе вьюга да лёд стынут от слов пророческих!

Ох, прогневал скальд Бадб, не распознал Неистовую в прачке, посмеялся над старухой, что бельё в проруби полоскала…

Жгут душу скальда вороньи слова: «Мне не сыграл – мёртвым Йоля играть будешь!»

Уж и каялся он тогда, на коленях прощенья просил, да только хрипло рассмеялась Бадб, обернулась вороной и скрылась в небесах. Пожалел песни на медный грош, а теперь жизнью своей поплатиться придётся.

Дюжину ночей перебивался скальд по харчевням и трактирам, последняя ночь оставалась, да прознали о его проклятии люди, выгнали взашей из города. Один только пьяница пожалел бедолагу, сказал, что есть за лесом деревушка, где на ночлег попроситься можно.

«Успеешь певец – твоё счастье!» – громом в ушах напутствие прозвучало.

Услышал несчастный глас богини, со всех ног поспешил спасение искать.

Да только не знал он, что до деревни той конному день ехать, а пешему только за два дня поспеть…

Чернеют тени, мрачнеет лес, крепчает мороз, поднимается ветер. Скоро, скоро выйдут на охоту духи и мёртвые. Не успеть скальду до жилья человеческого…

Но вдруг мелькнуло за деревьями что-то. Пригляделся певец – и отлегло от сердца: избушку увидал, в чьём окне свеча горит. Обрадовался он: не один теперь ночь встретит, глядишь, и минует его проклятие, смилостивиться Неистовая…

Свернул с дороги певец, добрался по сугробам к жилью. Неказистый домишко: дверь низкая, окошко – только кошке пролезть, да крыша мхом поросшая. Без свечи в окне и не приметил бы с дороги: сугроб – сугробом стоит.

Только темнеет вокруг стремительно, а такое жильё куда лучше ночного леса.

Наклонился скальд к входу низкому, постучал в дверь.

– Пустите на ночлег, добрые люди! Не дайте путнику погибнуть!

Зашуршало внутри, заскрипело. Открыл дверь старик сгорбленный. Бородой да волосами оброс – что сена копна, глаза белые недобро зыркают, за поясом нож мясницкий.

Испугался певец, да деваться уж некуда. Ветер вокруг буруны крутит, в ветвях воет, метель поднимает. Холод через одежду до костей пробирать начинает. Просыпаются духи, поднимаются мёртвые: их время наступает.

– Кто таков будешь? – буркнул старик.

– Певец я, – отозвался путник. – Заплутал в дороге. Не откажите в ночлеге, пропаду в ночь такую! В благодарность всю ночь вам песни петь буду!

Усмехнулся старик щербатым ртом, пропустил путника в избушку.

Зашёл скальд и ещё больше страха набрался. Холодно в избе, печь не топится, на окошке огарок еле светит, на столе хромоногом еда небогатая лежит: кувшин воды льдом покрыт да краюха хлеба в снегу вся.

Кивнул старик на скамью. Не сел певец – упал, как подкошенный. Ноги от страха не держат, в горле пересохло. И рад бы сбежать, да некуда. За порогом вьюга воет, деревья от мороза в темноте трещат, Дикая Охота по небу рыщет…

Да и здесь не ладно: не дед напротив за стол сел – сам Цернунн на трон ледяной опустился! И не деревянные стены вокруг – палаты подземные явились.

– Пой, как обещано, – приказал Рогатый. – До рассвета справишься – отпущу, так и быть. А нет – в мою свиту пойдёшь, вечно мне служить будешь.

Страшно скальду, а деваться некуда. Настигло его проклятие, теперь спасайся, как можешь…

А вокруг трона свита встала: духи да звери лесные, да мертвецы с глазами белыми. Снял певец со спины лютню верную, распустил ткань шерстяную. Жалобно зазвенели струны: холодно пальцам. Страх горло сковал, паром дышится.

А жить хочется…

Запел скальд. Слабый голос окреп, пальцы по струнам побежали, согрелись. Слушает Рогатый, слушает свита, головами трясёт, ногами-лапами топает, певца хвалит. Долго пел скальд, да последняя ночь длиннее.

Холодно певцу, пальцы на струнах мёрзнут снова, горло бы промочить, да нельзя: кто с мёртвыми еду разделит – навсегда с ними останется. И не видать за окном света белого, всё пурга метёт…

– Пой! – безжалостен Рогатый. – Далеко ещё до рассвета.

Дрогнули пальцы замёрзшие. «Дзинь!» – сказала струна. Вздрогнул певец, да останавливаться нельзя. На оставшихся играет, а они под руками льдом наполняются. Взрезали струны пальцы замёрзшие, вспрянул скальд, потекла кровь по звонким, жизненной силой согревая.

Дзиинннь!

Порвалась струна. Шесть осталось. Поёт скальд, страшно ему, больно да холодно, а жить больше хочется

Дзинннь! Дзииннь!

Две струны разом замолчали! Четыре осталось. А Рогатый довольно в бороду ухмыляется, ногой притоптывает, свита на разные голоса певца хвалит.

Дзинннь!

На трёх струнах играет скальд. Не поёт – хрипит. Кровь из пальцев сочится перестала, замёрзла, не поют струны – стонут.

А мёртвые ему яства роскошные протягивают, вина да пития предлагают, к себе зовут.

Дзвень…

Две струны осталось у скальда. Пальцы холодом сковывает, не поёт – шепчет. Дребезжит лютня, темно за окном…

Звяк…

Последняя струна осталась. До костей холод добрался, не слушаются пальцы, голос совсем пропал. Понял скальд, что не уйти ему от проклятия Неистовой.

«Так хоть последнюю песню как человек спою!» – решил он. Собрался с силами и на одной струне заиграл.

Со звоном лопнула струна, засвистела-захохотала свита Рогатого, завертелось всё вокруг, и упал певец без чувств.

***

– Неужто так и забрал его к себе Рогатый в свиту? – испуганная малышня льнула к деду, сидевшему у очага.

Усмехнулся старик, взгляд на стену бросил, где старая лютня без струн висела.

– Прогневать богов легко, а заслужить их милость тяжко. Утром в сугробе скальда люди нашли, помереть не дали. Только петь он больше не мог: без голоса остался.

Снегурушка

Холодно зимой в лесу. Ёжится охотник от мороза. Греет руки дыханием. След в сугробах тропит.

Ч! Мелькнуло за деревьями что-то! Пригляделся парень: огонь или… Хвост рыжий, пламенный! Ах, плутовка, хороша! Дорого за такую шубу дадут!

Кинулся парень за добычей. А рыжая манит, дразнит. Справа мелькнёт, вдруг – слева! Спешит охотник, густеет чаща.

Смыкаются ветки, темнеет внизу. Солнца нет, лиса пропала. Остановился парень, махнул рукой. Обманула, плутовка, заблудила. Эх, выбраться бы теперь…

Глядь-поглядь: следов не видать. Ни своих, ни лисьих. Лишь позёмка вьётся, смеётся. Побрёл охотник, как помнил. Чужая чаща, незнакомая. Пропадёт он тут…

Совсем мрачно вокруг стало. Сухостой да ельник густой. Темно, холодно, страшно охотнику. Дикая чаща, колдовская. Сугробы по пояс лежат. Мороз по деревьям потрескивает. Далеко от жилья людского. Совсем отчаялся парень. Не найти дорогу домой. Видно сгинет тут, пропадёт…

Чу! Что за голосок серебряный? Никак девица поёт?! Неужто жильё рядом?!