Читать онлайн Тени у костра

Глава 1: Деревня на краю леса

Деревня Сосновка притаилась на краю глухого северного леса, словно боялась слишком далеко отходить от своих покосившихся изб. Узкая грунтовая дорога, по которой Анна добиралась сюда на своём стареньком "Москвиче", обрывалась у покривившегося указателя с выцветшей надписью: "Сосновка – 2 км". Дальше тянулась тропа, утоптанная десятками ног, но сейчас пустынная, словно жители разом решили спрятаться по домам. Ветер гнал по ней клочья сухой травы, а над крышами низко висели серые облака, обещая дождь. Анна припарковала машину у единственного магазина – приземистого строения с облупившейся штукатуркой и мутными окнами, за которыми едва угадывался свет. Она вышла, поправляя ремень тяжёлой сумки с фотоаппаратом, и вдохнула холодный воздух, пропитанный запахом сырого дерева и далёкого дыма.

Ей было двадцать три, но в её карих глазах, чуть прищуренных от привычки вглядываться в детали, сквозила смесь упрямства и любопытства, выдававшая человека, который не привык отступать. Волосы – тёмно-русые, чуть вьющиеся – она собрала в небрежный хвост, из которого выбивались пряди, падавшие на лицо и заставлявшие её то и дело их отбрасывать резким движением. Анна была невысокой, но крепкой, с ловкими движениями, отточенными годами походов и экспедиций. Её одежда – потёртая кожаная куртка, джинсы и ботинки на толстой подошве – говорила о практичности, а не о моде. В университете её называли "девчонкой с характером": она могла часами спорить с преподавателями, доказывая свою точку зрения, или бросить всё ради материала, который другие сочли бы пустяком. Вот и сейчас, ради статьи о забытых местах СССР, она оказалась здесь, в этой богом забытой деревне, где время, казалось, остановилось лет двадцать назад.

Анна толкнула скрипучую дверь магазина и шагнула внутрь. В полумраке пахло сыростью, дешёвым табаком и чем-то кислым – то ли квашеной капустой, то ли пролитым пивом. За прилавком стояла старуха – сгорбленная, с лицом, изрезанным морщинами, словно старое дерево. Её глаза, выцветшие до бледно-голубого, настороженно следили за Анной, пока та доставала блокнот и карандаш. На полках за спиной старухи теснились банки с тушёнкой, пачки соли и спички – скудный ассортимент, будто деревня жила на остатках былого.

– Здравствуйте, – начала Анна, улыбнувшись своей привычной открытой улыбкой, которой она умела располагать людей. – Я журналистка, собираю материал про старые пионерские лагеря. Слышала, неподалёку есть "Звёздочка". Не подскажете, как туда добраться?

Старуха молчала, медленно перебирая узловатыми пальцами пачку мятых рублей. Наконец она кашлянула и пробормотала, не поднимая взгляда:

– "Звёздочка", говоришь? Гиблое место. Не суйся туда, девка. После заката там никто не ночует – не возвращаются.

Анна только хмыкнула, записывая слова в блокнот. Её не пугали деревенские байки – наоборот, они разжигали азарт. Она уже представляла заголовок: "Тайны заброшенного лагеря: проклятье или вымысел?". Но старуха, заметив её скептическую улыбку, нахмурилась ещё сильнее.

– Думаешь, шучу? Спроси у деда Фёдора, коли не веришь.

Дед Фёдор обнаружился у крыльца – сутулый старик в телогрейке, с седой бородой, пожелтевшей от курева. Он сидел на лавке, покуривая самокрутку, и смотрел на Анну так, будто она явилась из другого мира. Его руки, испещрённые тёмными пятнами, лежали на коленях, а рядом валялась пустая бутылка из-под "Жигулёвского".

– Лагерь ищешь? – уточнил он, когда она повторила вопрос. Голос у него был хриплый, с присвистом. – Докачуешь до конца тропы, там ворота увидишь. Только зря ты туда. Тени там шалят. И не просто тени – детские. Слышал я, как горн ночью играет, а ведь громкоговорители давно ржавые.

Анна кивнула, сдерживая желание закатить глаза. Её рациональный ум цеплялся за логику: ветер, эхо, фантазии местных. Но что-то в тоне старика – не страх, а какая-то усталая уверенность – заставило её внутренний голос шепнуть: "Проверь". Она поблагодарила, купила в магазине пару консервов и бутылку воды, а затем вернулась к машине. Пока старуха отсчитывала сдачу, Анна заметила на стене выцветший плакат: "Будь готов – всегда готов!" – с пионером, чьё лицо почти стёрлось от времени. Это напомнило ей о детстве.

Она выросла в небольшом городке под Ленинградом, где лето означало пионерские лагеря – не такие мрачные, как "Звёздочка", а шумные, полные смеха и песен у костра. Анна была не из тех, кто с радостью маршировал в строю или выкрикивал речёвки. Её тянуло к лесу за территорией лагеря, к заброшенным сараям и старым тропам, где можно было найти ржавую пряжку от ремня или осколок бутылки с непонятной надписью. Однажды, в десять лет, она уговорила подругу сбежать ночью из спального корпуса, чтобы проверить слух о "белой тени" – призраке, который якобы бродил у реки. Они ничего не нашли, кроме мокрых ног и нагоняя от вожатой, но с тех пор Анна поняла: тайны зовут её сильнее, чем дисциплина. Мать ругала её за упрямство, отец – водитель автобуса – только посмеивался: "Наша Анька вечно лезет туда, куда не просят". Это детское любопытство и привело её в журналистику, а теперь – в Сосновку.

Деревня осталась позади, растворяясь в зеркале заднего вида. Анна включила радио, но сквозь треск помех пробивались только обрывки мелодий – то ли "Катюша", то ли что-то из репертуара Пугачёвой. Она выключила его и сосредоточилась на дороге. Лес подступал всё ближе, сосны смыкались над тропой, отбрасывая длинные тени. Солнце клонилось к закату, и в его свете деревья казались выше, мрачнее. Анна сжала руль чуть сильнее, чувствуя, как в груди нарастает предвкушение. Она не знала, что ждёт её впереди, но была готова встретить это лицом к лицу – с блокнотом в одной руке и фотоаппаратом в другой. Впереди, за очередным поворотом, уже маячили ржавые ворота, но это была другая история, которой ещё предстояло начаться.

Глава 2: Ворота в прошлое

Анна вырулила на последний поворот тропы, и "Москвич" затрясся на ухабах, заставляя её крепче сжимать руль. Лес расступился, открывая вид на ржавые ворота – две шаткие стойки, скособоченные временем, между которыми болталась цепь, покрытая рыжей коростой. На одной из стоек висела табличка, едва читаемая под слоем грязи и облупившейся краски: «Пионерский лагерь “Звёздочка”. Добро пожаловать!». Буквы, когда-то красные, выцвели до бледно-розового, а восклицательный знак криво свисал вниз, словно устал держать себя прямо. Анна заглушила двигатель и вышла из машины, бросив взгляд на часы – половина пятого. Солнце уже цеплялось за верхушки сосен, окрашивая небо в багровые и золотые тона. Ей нужно было торопиться, если она хотела осмотреть лагерь до темноты.

Она перекинула сумку через плечо, поправила выбившуюся прядь волос и шагнула к воротам. Цепь звякнула, когда она отодвинула её в сторону, пропуская себя внутрь. За воротами начиналась заросшая аллея, усыпанная хвоей и шишками, которые хрустели под её ботинками. Анна достала фотоаппарат и сделала несколько снимков: покосившиеся стойки, цепь, табличка – всё это идеально ложилось в её замысел о заброшенных местах. "Ничего мистического," – подумала она, оглядываясь. Только тишина, нарушаемая редкими криками ворон, да запах прелой листвы.

Лагерь открылся перед ней постепенно. Сначала показалась площадь с облупившимся флагштоком, на котором болтался рваный кусок красной ткани – остатки знамени. Анна подошла ближе и заметила выцветший плакат, прибитый к деревянному столбу: "Миру – мир!". Бумага потрескалась, а пионер с горном на рисунке выглядел так, будто его лицо стёрли невидимой рукой. Она щёлкнула затвором камеры, записала пару строк в блокнот и двинулась дальше.

Столовая оказалась слева от площади – длинное здание с выбитыми окнами и покосившейся дверью. Внутри царил беспорядок: столы покрывала пыль, на них стояли жестяные кружки с засохшими пятнами компота, а в углу валялась перевёрнутая скамья. Анна провела пальцем по краю одной из кружек, оставив чистую полоску на сером налёте. "Как будто все просто встали и ушли," – пробормотала она, делая ещё несколько снимков. Никаких теней, никаких шёпотов – только заброшенность, такая привычная для мест, где когда-то кипела жизнь.

Дальше она наткнулась на корпус вожатых – деревянное строение с облупившейся зелёной краской и крышей, поросшей мхом. Дверь висела на одной петле, и Анна осторожно толкнула её, заглядывая внутрь. Комнаты были завалены хламом: старые журналы "Пионер" с пожелтевшими страницами, перевёрнутые стулья, мятая пионерская косынка на полу. Она подняла галстук, покрутила в руках – ткань крошилась, как сухой лист. "Обычная заброшка," – решила она, бросая находку обратно. Её рациональный ум искал объяснений: люди уехали, лагерь закрыли, природа взяла своё. Никаких проклятий, никаких детских теней.

Солнце уже почти село, и лес вокруг лагеря погрузился в сумрак. Анна взглянула на часы – начало шестого. Возвращаться в Сосновку по темноте не хотелось, да и усталость после долгой дороги давала о себе знать. Она решила остаться на ночь. "Переночую здесь, утром ещё поснимаю," – подумала она, выбирая одну из комнат в корпусе вожатых. Там стояла кровать с продавленным матрасом, покрытым пятнами сырости, но выбора не было. Анна бросила сумку на пол, расстелила поверх матраса свой спальный мешок и легла, не разуваясь. Холод пробирался сквозь тонкие стены, но она слишком устала, чтобы обращать на это внимание. Глаза закрылись сами собой, и вскоре она провалилась в сон.

Ей приснилось, что она стоит на той же площади, где был флагшток. Только теперь там горел костёр – яркий, с высоким пламенем, отбрасывающим тени на землю. Анна огляделась и замерла: вокруг костра стояли дети. Десяток или больше, все в пионерских галстуках, с одинаково пустыми взглядами. Они не двигались, не говорили, просто смотрели на неё. В руках у каждого был лист бумаги, на котором чёрным карандашом были нарисованы круги с крестами внутри. Вдалеке заиграл горн – резкий, протяжный звук, от которого по спине побежали мурашки. Анна хотела шагнуть к детям, спросить, кто они, но ноги не слушались. А потом один из них – мальчик с короткой чёлкой – поднял голову, и она увидела, что у него нет лица. Просто гладкая кожа, без глаз, носа и рта.

Анна резко проснулась, хватая ртом воздух. В комнате было темно, только слабый свет луны пробивался сквозь щели в стенах. Она села на кровати, прислушиваясь. Тишина. Ни горна, ни шагов. "Сон," – выдохнула она, потирая виски. Но сердце колотилось так, будто она пробежала километр, а в голове крутился образ того мальчика без лица. Она включила фонарик, лежавший в сумке, и направила луч на стены. Ничего. Только старые доски и паутина в углах. И всё же, когда она легла обратно, сон не шёл. Где-то за окном треснула ветка, и Анна невольно сжала кулаки. Лагерь "Звёздочка" казался теперь не таким уж обычным.

Глава 3: Дневник

Анна лежала на продавленном матрасе, глядя в потолок, где сквозь щели между досками проглядывали звёзды. Сон растворился, оставив после себя неприятный осадок, как запах сырости в этой комнате. Она включила фонарик снова, поводила лучом по стенам, словно проверяя, не прячется ли кто в углах. Тишина давила на уши, нарушаемая лишь редким шорохом ветра за окном да скрипом старого дерева, оседающего под собственной тяжестью. Анна села, потирая лицо руками. Спать больше не хотелось – не после того мальчика без лица, не после тех кругов с крестами. Её рациональный ум твердил, что это просто кошмар, порождённый усталостью и деревенскими байками, но что-то внутри – то самое любопытство, которое тянуло её в заброшенные сараи в детстве, – шептало: "Проверь".

Она вытащила из сумки блокнот и карандаш, решив записать сон, пока детали не стёрлись из памяти. "Площадь, костёр, дети в галстуках. Круги с крестами. Горн. Мальчик без лица," – вывела она аккуратным почерком. Перечитав, нахмурилась. Это было слишком похоже на рассказ деда Фёдора про тени и горн, чтобы списать на совпадение. Анна отложила блокнот и потянулась к спальному мешку, но взгляд её упал на мятый пионерский галстук, который она бросила на пол пару часов назад. Под ним что-то лежало – уголок тетради, едва заметный в тусклом свете фонарика. Она наклонилась, подняла галстук и вытащила находку.

Это был дневник – старый, с потрескавшимся кожаным переплётом и страницами, пожелтевшими от времени. На первой странице аккуратным, чуть выцветшим почерком было написано: "Лето 1972. Вожатая отряда №13, Елена Ковалёва". Анна замерла, чувствуя, как по спине пробежал холодок. 1972-й – больше десяти лет назад. Лагерь уже тогда мог быть закрыт, или это было последнее лето перед заброшенностью? Она открыла дневник, пролистала первые страницы. Записи начинались буднично: списки детей, расписание смены, заметки о погоде. "1 июня. Приехали 28 человек. Миша из третьего звена опять забыл горн дома, пришлось выдать запасной. Дождь весь день." Анна улыбнулась – обычная лагерная рутина, знакомая ей по собственному детству. Но чем дальше она читала, тем тревожнее становились строки.

"10 июня. Дети начали странно себя вести. Миша сказал, что видел в лесу человека без лица. Я велела ему не выдумывать, но он плакал и твердил, что это правда. Вечером Лена из второго звена нарисовала на полях тетради круг с крестом. Спросила, что это – не ответила." Анна перевернула страницу, и её взгляд зацепился за дату: "15 июня. Сегодня уже трое рисовали эти значки. Круги с крестами повсюду – на партах, на деревьях у реки. Решила поговорить с отрядом, но они молчат, только переглядываются. Ночью опять слышала шёпот из громкоговорителей. Проверила – выключены." Она отложила дневник на колени, пытаясь осмыслить прочитанное. Человек без лица, круги с крестами – это было в её сне. Совпадение? Или что-то большее?

Анна встала, чувствуя, как затекли ноги, и подошла к окну. Луч фонарика выхватил из темноты кусок площади – флагшток, плакат, тёмные силуэты сосен. Никакого костра, никаких детей. Она вернулась к кровати, снова взяла дневник и продолжила читать. "20 июня. Отряд №13 совсем замкнулся. Они собираются по ночам у костра, хотя я запретила. Вчера застала их там – стояли в кругу, держали листы с этими проклятыми символами. Говорят, что "он зовёт". Кто "он"? Решила рассказать старшей вожатой, но она только отмахнулась – детские фантазии, мол. А я не верю. Это не фантазии." Последняя запись, датированная 25 июня, была короткой: "Громкоговорители ночью опять шептались. Это не ветер. Мы решили провести ритуал у костра, чтобы прогнать тьму. Завтра поход."

Анна закрыла дневник, ощущая, как сердце бьётся быстрее. Ритуал? Прогнать тьму? Это звучало как начало плохой истории, но в контексте её сна и рассказов местных оно приобретало зловещий оттенок. Она посмотрела на часы – полночь давно миновала. Лагерь спал, но тишина теперь казалась живой, напряжённой, будто кто-то прислушивался к её дыханию. Анна решила, что сидеть в комнате дальше невыносимо. Ей нужно было двигаться, проверить, убедиться, что это всего лишь старые записи и её воображение.

Она надела куртку, сунула дневник в карман и вышла на улицу. Холодный воздух ударил в лицо, заставив её поёжиться. Луч фонарика скользил по аллее, выхватывая из темноты заросли бурьяна и обломки скамеек. Анна направилась к площади – туда, где в её сне горел костёр. Она хотела увидеть это место своими глазами, без призрачных детей и горнов. Флагшток стоял одиноко, как и днём, плакат "Миру – мир!" слегка покачивался на ветру. Никаких следов огня, только голая земля да несколько камней, разбросанных вокруг. Анна присела, провела рукой по почве – холодная, сухая. "Никакого костра," – сказала она себе, пытаясь успокоиться.

Но тут луч фонарика зацепил что-то в траве. Она наклонилась и подняла лист бумаги – старый, мятый, но не истлевший. На нём был нарисован круг с крестом внутри, чёрный и неровный, будто сделанный детской рукой. Анна замерла, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Это был тот самый символ из дневника, из её сна. Она огляделась, но площадь оставалась пустой. Ветер усилился, зашумел в кронах сосен, и где-то вдалеке треснула ветка. Анна резко повернулась, направив фонарик в лес. Ничего. Только тени, пляшущие между деревьями.

Она вернулась в корпус, чувствуя, как дрожат руки. Лист с символом лежал рядом с дневником на кровати, и Анна не могла отвести от него взгляд. Это больше не было просто заброшкой. Что-то здесь происходило – в 1972-м, а может, и сейчас. Она вспомнила слова деда Фёдора: "Тени шалят." И старуху из магазина: "Не возвращаются." Её журналистское чутьё кричало, что она наткнулась на историю, о которой мечтала, но другая часть – та, что помнила детские походы за тайнами – шептала: "Уходи."