Читать онлайн Рукопись несбывшихся ожиданий. Цена выбора

Глава 1.

Человек тем и отличается от животного, что в самый неподходящий момент в нём просыпается совесть

Метель за окном завывала так, что упрекнуть королевских сыщиков в ненадлежащем старании у Германа Грумберга не получалось. Как останки покойного имперского мага отыскать, когда календарь словно врёт и никак не середина марта за окном? За пределами столицы сугробы выросли размером с настоящие холмы. Приземистые деревенские дома местами замело под самые крыши. Под гнётом снега ломало крепкие сучья деревьев. Дороги похоронило под белой пуховой периной, только основные тракты силами магов да дозорной стражи ещё хоть как‑то да очищались. Но люди всё равно не стремились отправляться в путь по такому неблагоприятному времени. Вокруг царили тревога и уныние.

«Погибель. Влияние Погибели, – прозвучало в голове Германа Грумберга объяснение архимагов. – Истоки стихий ослабли, равновесие мира под угрозой. В скором будущем начнутся катаклизмы куда как страшнее».

– Лорд Грумберг, вам срочное донесение! – вдруг ворвался к нему в кабинет запыхавшийся молодчик в форменной шинели. Лицо его было красно от мороза, на сапогах комьями налип снег, продрогшие пальцы в ворсинках от снятых пуховых варежек протягивали вытащенный из-за пазухи конверт.

– Ах ты ж, бестия! – мигом раздалось гневное ругательство из приёмной, одновременно с тем, как молодчика ухватил за шиворот стражник. – Простите, лорд Грумберг. Сказано ему было, что вы сейчас никого не принимаете, а он, у-у-у!

С этим грозным «у-у-у» стражник поднёс огромный кулак к лицу молодого мужчины, но тот не испугался, а с возмущением заголосил, что мол де донесение у него срочное. Герман Грумберг на это взирал молча. Он был согласен с поступком стражника, так как что‑то действительно важное ему бы другой гонец доставил, посолиднее. Но по итогу граф вдруг подумал, что это молодых ярая злоба красит, а с его седыми волосами подобное недостойно смотрится сродни старческой истерии, вот и вздохнул он грустно да сменил гнев на милость.

– Давайте сюда своё донесение, – требовательно и с демонстративным недовольством протянул он руку.

Молодчик горделиво расправил плечи и, подойдя ближе, помятый и, казалось бы, ледяной конверт Герману Грумбергу вручил. После чего бойко откланялся и вышел из кабинета. Вслед ему доносилось негромкое брюзжание стражника, но граф Мейнецкий к этим словам не прислушивался. Он уже вскрыл конверт и всмотрелся в строки.

Как он и предполагал, известие было не особо срочное и важное. Так, дельное. Но и то под вопросом. Поэтому Герман Грумберг задумчиво поджал губы, решая, что ему делать с информацией. Он мог бы проигнорировать сообщение, вот только… вот только другой ниточки к Анне Вэст у него пока не имелось, и по этой причине граф пришёл к выводу озвученным моментом заняться.

Отдав распоряжения по текущим делам, он ещё раз с грустью посмотрел за окно. Там всё было белым-бело. Метель не успокоилась, к вечеру начала завывать ещё громче. Для путешествий время было совсем неподходящее, но Герману Грумбергу надоело ждать известий. Лично выяснить всё необходимое он смог бы в разы быстрее, а потому граф уверенно вышел из-за стола и направился к телепортационному ритуальному кругу.

Задерживать вопросами королевского советника телепортисты не стали, и вскоре Герман Грумберг оказался в одной крепости, а затем в другой. Путешествие через телепортацию тоже имело свои ограничения, поэтому переместиться сразу в нужное место ни у кого не получилось бы. И так можно назвать чудом, что в отдалённом городке Брайдкрест, расположенном на окраине западной Верлонии, граф Мейнецкий оказался всего три с половиной часа спустя, как покинул столицу.

– Уж совсем темно, куда вы на ночь глядя? – попробовали остановить его служивые люди. Но Герман Грумберг видел, что в этих краях погода оказалась не столь свирепа как там, откуда он прибыл. Снег падал на землю мерно, ветра не было. Восходящая луна серебрила санный путь.

– Найдите извозчика, – твёрдо приказал он.

Спустя полчаса запряжённые четвёркой лошадей сани уже лихо мчались по дороге. Магические светлячки хорошо освещали пространство, кони не спотыкались, не увязали в сдвинутом к обочине снеге. Местность извозчику тоже была хорошо знакома, а потому относительно скоро показалась конечная цель пути первого королевского советника – обветшалое каменное здание, ограждённое высокой чугунной оградой.

– Вряд ли откроют вам по ночному времени, – шмыгнув сопливым носом, дозволил себе прокомментировать извозчик.

– Мне точно откроют.

С этими словами Герман Грумберг призвал сильный порыв ветра. Такой, что под его воздействием створки ворот едва не снесло. Они мгновенно открылись нараспашку, звонко грохотнули о стены. А затем во внутрь двора просочились десятки магических светлячков. Волшебные огоньки ловко пронеслись над запорошенной снегом землёй, над покосившимся колодцем и поднялись выше. Двор вмиг оказался освещён едва ли не лучше, чем днём, и, само собой, подобное вызвало суматоху куда большую, нежели проехавшая через ворота карета. В окнах большого, но неухоженного особняка, то и дело мелькали зажжённые свечи и лампы. Были видны силуэты людей, а вскоре один из них – седой мужчина в накинутом поверх ночной рубахи шерстяном плаще, вышел на порог.

– Кто это тут балует? – как можно грознее выкрикнул незнакомец и тростью, на которую опирался, угрожающе в воздухе взмахнул. Но, понятное дело, Герман Грумберг не впечатлился. Он вышел из кареты и в привычном для себя ледяном тоне осведомился:

– Вы управляющий сиротским домом мистер Эккель?

– Да, я. А вы кем будете?

– Первый королевский советник, лорд Герман Грумберг.

Понятное дело, стоило ему назвать себя, как местные вокруг Германа Грумберга вовсю засуетились. В этом нищенском доме ему даже поднесли чай в фарфоровой чашке, ради него нашли залежалый мармелад. На вид угощение выглядело каменным, но вряд ли у хозяев имелось что-то лучше. Уж не сидел бы перед ним мистер Эккель в штопаном сюртуке, имей он со своего сиротского дома приличный доход. Скорее всего, субсидии от государства не покрывали необходимые расходы, и сердобольный мужчина регулярно тратил свои личные сбережения.

– Уж не поймите меня превратно, лорд Грумберг, но отчего вы этим мальчишечкой заинтересовались? – с настороженностью осведомился мистер Эккель, когда узнал о цели приезда гостя.

– У него нетривиальное имя. Полагаю, внешность Сэо тоже необычна?

– Ну-у, есть такое, – нехотя признал седовласый мужчина.

– Тогда не могу не спросить, как он у вас оказался?

– Да вестимо дело как. Подбросили, – раздражённо развёл руками управляющий сиротским домом. – Считай, вся ребятня к нам так попадает, но мы с женой не жалуемся. Богатство оно не в деньгах. Когда-то у нас всего было полно, да самого главного не было. А теперь вон у нас сколько деток. Из года в год больше становится.

Несомненно, затея променять финансовое благополучие на оказание помощи оставшимся без опеки детям являлась благородной, но, видя царящий в особняке упадок, Герман Грумберг от услышанного едва не скривился. Такого рода всепоглощающий альтруизм не был ему присущ, и он не ценил подобное качество в других.

– И сколько этот ребёнок живёт здесь?

– Эм-м, где-то четыре года.

– Точнее можете сказать?

– Сейчас, дайте-ка подумать, – задумался седовласый мистер Эккель и в раздумьи наморщил лоб так, что, казалось, на его коже образовались глубокие борозды. – Четыре года и семь месяцев, лорд Грумберг.

– Угу. Ровно столько, сколько на ваш счёт поступают переводы от некоего мистера Джорджа Клейтона. Сколько же он там платит? – демонстративно принялся «вспоминать» граф Мейнецкий, прежде чем вытащил из портфеля банковскую выписку и озвучил: – Ах да, ежемесячно четыре серебряных. Хм, за четыре года и семь месяцев выходит приличная сумма.

– При существующем положении дел для меня было бы странно отказываться от финансовой помощи, – аж покраснел от беспокойства мистер Эккель. Его морщинистые руки при этом затряслись, но речь звучала по-прежнему уверенно. – Лорд Грумберг, я не понимаю, в чём вы хотите обвинить меня. В доме всего четверо взрослых людей. Четверо взрослых и сто один ребёнок, из которых только семнадцать старше десяти лет. Тех, кому меньше трёх, сорок шесть. Мне приходится нанимать рабочих, приходится искать кормилиц для тех малышей, кто не усваивает обычное молоко, я регулярно оплачиваю услуги знахарки и докторов, я также вынужден то и дело подыскивать мастеровых, готовых взять на обучение подросших сирот… И всё это не бесплатно. Трат много, и я благодарен любому человеку, решившему протянуть руку помощи.

– Разумеется. И, разумеется, я понимаю отчего вы произнесли столь горячую речь. Ваши слова дают мне понять, что вам прекрасно известно – никакого мистера Джорджа Клейтона не существует. Этим псевдонимом для некоторых своих целей пользуется мистер Патрик Гэбби, куда как больше известный под кличкой Секач. И, смею заметить, до того, как я увидел эту банковскую выписку, – повернул перед собой документ Герман Грумберг, – его в принципе нельзя было заподозрить в безвозмездной помощи детям. Этот человек контролирует притоны по всей западной Верлонии, благодаря ему множится преступность и распущенность среди малолетних. Для него дети – источник дохода, а не трат.

– Я не понимаю, в чём вы хотите меня обвинить! – занял оборонительную позицию мистер Эккель. – Я не преступник, и у меня здесь не какой-то притон, мы собственными силами даже пытаемся дать детям начальное образование. Я не понимаю причём здесь я и, тем более, Сэо.

– Вот причём здесь этот мальчик я и хочу выяснить, – поглядел на своего собеседника ледяным взглядом Герман Грумберг, прежде чем прикрикнул. – А ну говорите!

Мистер Эккель оказался крепким орешком. Будь у него больше опыта в общении с власть имеющими людьми, быть может, он бы и выкрутился. Но Герман Грумберг знал на что может давить и давил беспощадно. Ему требовалась информация, а не уважение какого‑то провинциального благодетеля.

– Это было летом, – наконец, сдался пожилой мужчина. – Мой работник ехал на телеге через мост, вёз из деревни продукты. И тут воз качнуло, тюк с капустой упал. Пришлось останавливать лошадь и заходить в воду. Там-то он и нашёл её.

– Её? – нахмурился Герман Грумберг. – Кого её? Капусту?

– Нет, мать мальчика, – пояснил мистер Эккель, прежде чем, погружаясь в воспоминания, грустно покачал головой. – Как только она не потонула или ребёнка не скинула? У неё были жутко обожжены лицо и грудь, а обе ноги и левая рука сломаны. Я, как впервые увидел её, сразу размышлять начал, где могилу рыть. А тут ещё и Марта моя как всплеснёт руками. Она первая живот у этой женщины заприметила.

– То есть «заприметила»? – скептически отнёсся к услышанному Герман Грумберг, прежде чем предположил. – Срок был не очень большой?

– Да, Сэо только через четыре месяца родился. Но уж как эти четыре месяца для нас проходили, – ужаснулся прошлому мистер Эккель. – Местная знахарка лишь немного уняла боль, сказала, что не по её силам справиться с ожогом, столь сильной магией нанесённым. Это же жуть какая-то. Обычный ожог он хотя бы в размерах не увеличивается, а тут женщина словно заживо горит. Марта то и дело холодные мокрые тряпки прикладывает, а эта на крик. Вода её кожи касается и кипит как будто. Кричала она ужас как, вот я без раздумий за доктором и поехал. Тот (вот спасибо, всегда выручает) артачиться не стал, поехал со мной и помог куда как лучше знахарки. Какими-то мазями всё обработал, но объяснил, что ненадолго средство сработает. Что ожог какого-то там действия и так просто его не остановишь. Пожалуй, если бы не из воды мой работник эту женщину вытащил, она бы уже и сгорела заживо.

– Хм, а почему вы имени женщины всё не называете? – осведомился Герман Грумберг. Ему подобное показалось подозрительным.

– Так документов при ней не было, вот оно и не было нам известно, – развёл руками мистер Эккель. – А позже и… Хм, впрочем, слушайте по порядку. Доктор в приказном тоне сказал, что надо срочно звать целителя и заодно следователя. Он говорил, что раз такого рода ожог, то нужно обо всём доложить в службу правопорядка.

– И что вы сделали?

– Я решил совету последовать. Однако, не успел. Стоило мне собраться в дорогу, как во двор вломились четверо. На вид это были прилично одетые люди, но вели они себя по‑скотски. Проходящую мимо козу ни за что ножом пырнули. Я за детей перепугался, навстречу негодяям побежал, чтобы остановить их. И тут один из них на меня смотрит и говорит: «Слыхал я, у тебя моя сестра быть может».

– Полагаю, та женщина действительно оказалась сестрой пришедшего к вам бандита, – рассудил Герман Грумберг, и мистер Эккель утвердительно кивнул. – Как он вам представился, кстати? Или тоже промолчал?

– Нет, он мне ответил, что его зовут мистер Патрик Гэбби. И я тогда, вот уж право слово, не понял отчего он так на меня выжидательно посмотрел. Я же человек честный, такие имена ранее ведать не ведал. Какое мне дело до них?

– Ладно, будет вам. Что было дальше?

– Уж не знаю, что за мастера-целителя мистер Гэбби нашёл, но всего за две недели из живого трупа его сестра в более-менее здоровую женщину превратилась. Ни меня, ни Марту к ней, правда, в эти недели никто не подпускал. Но я и рад был. Был бы ещё счастливее, если бы все эти люди из дома моего уехали. Они, хоть кроме той козы никого не тронули, а страху на нас навели ужас сколько. Я на цыпочках по собственному дому ходил. Если бы не дети, убежал бы с женой без оглядки. Да как под сотню малышей хоть на день оставишь? И не пожалуешься никому на произвол, пригрозили мне знатно, что всех нас порешат. А там поругались, видно, брат с сестрой между собой, потому что женщина не по своей воле в экипаж садилась, угрожал ей мистер Гэбби. Я ж не вмешивался. Смотрел на это и небеса восхвалял, что наконец-то покой мне будет. Но где там? Дюжина дней не прошла, как женщина вернулась. В лохмотьях, босая. И всё причитала, как сумасшедшая, что не может она никуда уйти, что некий Сэо только так её найти сможет.

– К этому моменту вы по-прежнему, что ли, не знали как её зовут?

– Нет. Когда я спросил её имя, она только горько посмотрела на меня и простонала: «Анна», а затем как завизжит: «Это всё Анна виновата!». Ну, и Марта больше не дала мне расспросить её ни о чём. Она в плед эту женщину закутала и спать увела. Двое суток та в беспамятстве пролежала, да ладно бы только это. Кровить начала. Снова пришлось знахарку звать, ну, знахарка и сказала, что коли с постели эта дурная встанет, так сразу ребёнка скинет. В общем, несладко мне пришлось. Вновь четверо бандитов приехали, едва убедил их до родов уехать восвояси. Женщина же от успокаивающего зелья знахарки словно разум потеряла. Лежала на постели безвольно и, если не спала, так только за окно смотрела. Молчала всё. Лишь один единственный раз зеркало для себя испросила, да, посмотрев в него, швырнула об стену. Поэтому, к тому моменту как время родов подошло, мне жить в собственном доме аж расхотелось.

– Но потом всё стало лучше, так? – стараясь отрешиться от эмоциональности рассказа, рассудил граф Мейнецкий. – И не лгите мне, иначе бы вы не получали регулярно деньги.

– Не совсем так, лорд Грумберг. Ребёнок родился страшненьким, конечно, зато в остальном здоровым. А вот мать его окончательно помешалась. Могла часами на сына смотреть и, покачиваясь, произносить одно и тоже. Всё Сэо, Сэо, Сэо. Я спрашивал, ты так сына назвала? А она в ответ: «Сэо». Есть, пить хочешь? Снова только это Сэо. Страшно от этого было. А потом мистер Гэбби приехал, только один уже. И уж не знаю как у него получилось эту сумасшедшую разговорить, но они беседовать о чём-то начали. Я самого разговора не слышал, да и не хотел слышать. Однако, по итогу его сестра сама смогла одеться и даже из комнаты самостоятельно вышла. Её шатало изрядно, правда, а потому Марта бросилась, чтобы помочь ребёнка удержать. Она взяла новорождённого на руки, а эта дурная женщина возьми и скажи: «Пусть с вами останется. Не хочу его видеть, не хочу помнить». Мистеру Гэбби эти слова по душе пришлись. Он на меня эдак грозно посмотрел и поспешно сестру на улицу вывел. А там мне на прощание наказ дал за ребёнком до его совершеннолетия смотреть и хорошие деньги за это пообещал. Не обманул и то ладно. Прочих за так растим, поэтому стоили, пожалуй, мои нервы всего того кошмара.

Сказанное заставило Германа Грумберга задумчиво наклонить голову набок. С одной стороны, было хорошо, что ниточка оказалась от нужного клубка. Плохо, что она могла оказаться от него отрезанной.

– Скажите, кто-либо хоть раз интересовался жизнью Сэо? – спросил граф и очень расстроился, когда мистер Эккель отрицательно замотал головой.

– Нет, кроме вас никто им не интересовался. Да и он самый обычный мальчонка, разве что такой… на внешность своеобразный.

– Приведите его ко мне.

Была середина ночи, а потому неудивительно, что не сразу мистер Эккель мальчика в комнату привёл. Ребёнка сперва одели и даже расчесали, но малыш всё равно выглядел сонным и зевал во весь рот. При его узких глазёнках это казалось смешным. В остальном смешного было мало. Ножки мальчика едва держали, так ему спать хотелось. Он бы вот‑вот начал капризничать.

– Мистер Эккель, у вас есть на него документы?

– Есть. Мой сиротский дом имеет статус государственного, поэтому я имею право оформлять детей, попавших ко мне на воспитание.

– В таком случае, эти документы мне нужны. Мальчика я забираю.

– Но… но, – даже побледнел мистер Эккель, и Герман Грумберг с улыбкой подтвердил.

– Да, думаю, с вашей стороны будет правильнее сообщить мистеру Гэбби, что вы больше не присматриваете за Сэо.

– Но я никак не могу этого сделать! – в отчаянии воскликнул мужчина. – Лорд Грумберг, дело даже не в деньгах, что нам так нужны. У меня нет его контактов. А если такой человек узнает, что я использовал его деньги не на то, что он рассчитывал… Лорд Грумберг, прошу вас!

– Чего проще, сделайте возврат последней поступившей суммы и последующих тоже. Полагаю, это привлечёт его внимание. А там сообщите мистеру Гэбби, что нарушил его планы я. Скорее всего, он уже будет об этом знать, но вы всё равно сообщите.

Сказав так, Герман Грумберг взял мальчика за руку и подтянул к себе. Сэо незнакомого ему мужчину испугался, он жалобно захныкал, попытался вырваться.

– Тётя Мафта, тётя Мафта! – заголосил малыш испуганно, и от страха даже так широко свои узкие глазёнки открыл, что стало видно – они у него синие, а не чёрные, как можно было бы предположить.

– Документы, – между тем потребовал Герман Грумберг. Истерики мальчика он не боялся, магия и не такие проблемы могла решить. Но некой Марте всё же подойти к ребёнку он позволил. Женщина тут же принялась мальчика утешать и успокаивать.

– Вот, лорд Грумберг, – вскоре принёс ему документы мистер Эккель. При этом мужчина окинул королевского советника уничижительным взглядом, и Герману Грумбергу этот взгляд не понравился настолько, что он решил произнести:

– Мистер Эккель, вы зря принимаете меня за злодея. Я не намерен этому мальчику как-либо вредить, скорее наоборот. Мне видится полезным устроить встречу матери и сына. Я жажду воссоединения Сэо с семьёй.

– С семьёй, которая так легко от него отказалась? – гневно проговорил мистер Эккель. – Да и вы сами про мистера Гэбби всё знаете. Зачем это ребёнку? Дайте ему вырасти достойным человеком.

– Хм. В этих документах вы указали выдуманную вами фамилию? – вместо ответа осведомился Герман Грумберг. При этом он развернул корочку поданных ему документов так, чтобы собеседнику стало видно содержимое.

– Да. Сэо Бёрнс – это хорошее и честное имя.

– Согласен, звучит неплохо. Даже жаль, если мать этого мальчика не отзовётся, ведь тогда документы однозначно придётся переделывать.

– Зачем? – непонимающе нахмурился мистер Эккель.

– Потому что у Сэо есть родня по отцу и, думаю, этой родне стоит дать знать о том, что сей ребёнок существует на свете. Или вы считаете, что только вы один можете заботиться о детях?

На этих словах Герман Грумберг наконец-то посмотрел на прислушивающегося к разговору мальчика. Вряд ли тот в силу возраста понимал всё, о чём шла речь, но самое главное он услышал, а потому с надеждой и страхом посмотрел на продолжающего держать его за руку королевского советника. В четыре с небольшим года к людям уже приходит понимание, что не всем везёт иметь родителей. И в четыре с небольшим года отчего-то мечты о родном доме и семье затмевают собой все прочие. Наверное, поэтому столь грозный мужчина, каким являлся Герман Грумберг, вдруг ни с того ни с сего проявил человечность. Поняв надежды мальчика, он улыбнулся и, потрепав ребёнка по чёрным шелковистым волосам, ненадолго присел возле него.

– Твой отец был могущественным магом, – сказал он. – Искренне надеюсь, тебя не зря назвали в честь него. Быть может, новый Сэо Литань поможет мне завершить путь, начатый прежним хозяином этого имени.

Мальчик попытался улыбнуться. Настороженность не покинула его взгляд, но он расслабился. Сделался спокойным и мистер Эккель. Этот мужчина, опираясь на свою трость, проводил необычного посетителя, поцеловал на прощание Сэо в лоб. Герман Грумберг не препятствовал этому. И, хотя мальчика ему хотелось использовать, на душе у королевского советника всё равно сделалось как-то легко и тепло. Предчувствие говорило ему, что он поступает правильно и что для Сэо так будет действительно лучше.

***

Как уже было написано, в Верлонии наступила весна. Вот только весна эта оказалась на редкость отвратительной. Мало того, что на первые недели марта выдались такие вьюги и морозы, что одежда застывала колом, стоило только выйти на улицу, так ещё и подступающий апрель учудил. Небывалые по величине сугробы окончательно взяли и растаяли всего за дюжину дней. Ещё вчера дышать от холода на улице тяжело было, а наутро вдруг началась капель. К первому апреля нигде ни снежинки не лежало. Люди (от крестьян до самых высокородных особ) ахали от удивления. Так быстро весна в Верлонию ещё ни разу не приходила. Но, как показала жизнь, ликовать было рано. Время шло, а тёмные тучи так и не покинули небо. Дни были серыми, мрачными, угнетающими. Разве что удивительно тёплыми. Но толку-то? Не вытягивались из-под пожухлой травы первые крокусы и ярко‑жёлтые цветы мать-и-мачехи. Не запорхали в воздухе очнувшиеся от спячки бабочки, только злющие голодные комары вились тучами. Из-за всего этого молчаливое напряжение перерастало в настоящую тревогу, и градоправитель Вирграда всерьёз задумался как бы не возникло в народе волнений. Живя в тесном соседстве с Первой Королевской Академией магических наук, вирградцы терпеть каких-либо лишений от природы не желали. Горожане открыто зароптали, что мол такую ораву магов холят и лелеют, а был бы прок.

– Да поймите вы, – попытался при личной встрече объяснить градоправителю Олаф фон Дали. – Да, я маг воздуха. Да, я знаю как на погоду воздействовать. Но если каждый маг будет менять погоду по своему усмотрению, то в стране начнётся хаос. Законы не просто так писаны. Вы должны подать запрос губернатору нашего региона, а уж он, если посчитает нужным, отдаст сотрудникам магического департамента соответствующие указания.

– А то не делал я так, – буркнул мрачный на вид губернатор. – Делал, господин фон Дали, и ответ мне пришёл тот ещё. Отчитали меня по полной, знаете ли, что не придерживаюсь я принятой в Верлонии концепции приоритета всего естественного… Будете коньячок, кстати?

– Этот? Этот буду, конечно, – лаская взглядом этикетку на бутылке, согласился ректор и с наслаждением принялся глядеть, как его собеседник по рюмкам дорогой коньяк разливает. На его лице даже возникла блаженная улыбка, но тут он опомнился и с грустным вздохом развёл руками. – Право, кто ж виноват, что сейчас тенденции такие? Веяние моды, веяние моды, уважаемый. Я, помнится, будучи студентом всё хохотал, что скоро волшебствовать станем только при наличии письменного разрешения то или иное заклинание сотворить. Но, эх, чувствую, скоро всё действительно так будет. И нисколько мне оттого не смешно нынче.

– Поддерживаю вас, совсем от такого невесело, – согласно кивнул градоправитель Вирграда, но, подумав, вернулся к прежней теме разговора. – Вот только господин фон Дали, всё равно бы как-то… ну это… ну как-нибудь. Ну, слегонца хотя бы, чтобы никто ничего такого не заметил, а погода выправилась. Э?

Он умоляюще уставился на главу академии, и Олаф фон Дали почувствовал укол совести. Не мог он отказать хорошему (а, главное, полезному!) приятелю в помощи. Другое дело, что закон нарушать ему тоже было не с руки, а потому глава академии всерьёз задумался и, наконец, предложил:

– Хм. Быть может, чтобы вирградцев от их мрачных дум отвлечь, магический турнир организовать?

– Да какой мне турнир? – расстроенно махнул ладонью градоправитель. – Пока достойных магов созовёшь, так уже лето подступит. И на призы попроще такие не позарятся, а бюджет…

– Понимаю, – опуская пустую рюмку на стол, согласился Олаф фон Дали. – Вот только студенты у вас здесь, под рукой. И не такие уж они привередливые к призам.

– Зато и не такие мастеровитые, чтобы мне полгорода не снести.

– Великие стихии, так ведь есть безопасные магические искусства. Вот, скажем, иллюзии. Как специалист по магии воздуха, уверяю – зрелищно, а навредить могут только если у кого-либо из зрителей от неожиданности сердце прихватит.

– Хм, турнир по иллюзиям. И не в академии, а на главной площади Вирграда, – задумчиво произнёс градоправитель, прежде чем широко улыбнулся. – А что, очень даже! Ха-ха, да я вашим студентам даже всамделишный кубок организую. Завтра же кузнец его отливкой займётся!

Понятное дело, что с этих слов в академии начался редкостный ажиотаж. Сыграли свою роль и короткий срок подготовки, и то, что турнир по иллюзиям был призван не столько скромное мастерство студентов напоказ выставить, сколько повеселить народ, а потому глава академии, посовещавшись с деканами, определил творческое содержание решающим критерием для победы. В конце концов, что толку было бы от миража фонтанчика, даже искрись и журчи вода в нём как настоящая?

«Публику надо поразить совсем другим, а качество пускай мои преподаватели на экзаменах оценивают», – размыслил господин фон Дали и, чтобы у студентов в будущем не возникло подозрений в предвзятости, даже устроил так, чтобы в жюри ни один маг не попал.

Естественно, подобное вызвало ту ещё шумиху. Проявить себя захотели абсолютно все. И если второкурсники расстроено вздыхали (они толком ещё не приступили к практическим занятиям), то прочие оживились настолько, что едва ли не каждый студент воздушного факультета подал заявку на участие. Из-за этого, собственно, Олафу фон Дали пришлось предпринять меры. Участвуй каждый желающий, так турнир растянулся бы на месяц. Поэтому преподаватели должны были сами отобрать из каждой группы не более трёх самых талантливых студентов. Коснулось условие и групп дополнительного образования. Из-за этого все слушатели четвёртого курса нынче со страхом и надеждой взирали на профессора Винтера. Зная рассеянность этого старичка, выбор он мог сделать какой угодно! А тот, щуря подслеповатые глаза, провёл карандашом по списку группы вверх, затем вниз. Затем снова вверх и, наконец, сказал:

– Аир Грумберг, аир Томари…

Услышав имя Веры Томари, Мила Свон спала с лица. Оно стояло после неё по списку, а молодая женщина очень, ну очень хотела поучаствовать в турнире. И дело даже не в кубке или денежном поощрении. На занятиях по иллюзиям Мила давно уже доказала незаурядность своей фантазии, а потому шанс достичь высоких результатов у неё имелся. Ну не смогло бы жюри поставить ей баллы ниже всех, а потому утёрла бы она нос этим…

На этой мысли Мила едва не всхлипнула от горя. Не выбрана она для участия, вот и нечего теперь о славном будущем мечтать.

– Ах, ну да. Вы же у меня в этой группе. Третьим участником у нас будет аир Свон. Конечно же.

– Да! Да! – тут же во весь голос заорала осчастливленная Мила. От эмоций она даже вскочила с места, едва не пустилась в пляс! И Антуан Грумберг, выражая так своё мнение об её поведении, осуждающе прикрыл лицо ладонью. Но Миле до его осуждения не было никакого дела. Едва выдалась свободная от занятий минутка, она прикрыла глаза и начала представлять своё выступление. Оно становилось всё более и более определённым, так как тематика турнира уже была объявлена – Поступь весны.

Глава 2

Свобода выбора – это хорошо. Но было бы лучше, если бы порой от выбора отказаться тоже было возможно

Улочка, казалось, провоняла рыбой так, что хоть неделю в баньке парься, а вонь из тела не выветрится. Саймону даже поплохело, но местные жители смрада словно не чувствовали. Моряки и разгульные девицы весело хохотали, шагая по каменной мостовой, сплошь залитой помоями. Преспокойно вёз тачку некий одетый в лохмотья старик. Его жилистое загорелое тело и хитрый взгляд намекали, что в прошлом он был отчаянным морским волком. Быть может, даже пиратом. Вдруг не зря его шею скрывал шарф? Вдруг под тканью таилась татуировка русалки?

Но куда как больше Саймона, нежели его подозрения, тревожило совсем другое. «Сукин сын! – громом проносилось в его голове. – Куда же ты запропал, Вильгельм?».

В ожидании брата Саймон чувствовал себя отвратительно, но, хотя бы, ничьего внимания не привлекал. Он намеренно оделся попроще. Привычный для него наряд в этой части города мог бы навлечь на него неприятности. Однако, обошлось. Да и Вильгельм не сильно задержался. Другое дело, что брат пришёл в условленное место один, а не с девкой Секача. А договор о другом шёл.

– Какого беса ты без девахи? – требовательно осведомился Саймон.

– Доверяй, но проверяй, – буркнул брат, прежде чем вскинул голову и с обвинением произнёс. – Как-то насторожил меня разговор с тобой. Подумалось мне, что ты в компании стражи прийти можешь, раз я тебе сына, как гарант, а ты мне шиш один.

– Я от плана не отступал и не собирался. Родную кровь предавать меня отец с матерью не учили, – гневно ткнул пальцем Саймон в грудь брата и возмутился. – Пф-ф, у меня люди предупреждены. Отменять теперь всё? Так захрена я тогда в Форельморск пёрся? Учти, деньги за то, что ты меня побеспокоил, я с тебя, сволочь, всё равно стрясу!

– Успокойся, – примирительно поднял Вильгельм ладонь. – Я пришёл один, да. Но девку привёз, просто спрятаться ей покамест велел. Хотел тебя сперва проверить.

– Ба, так давай, веди её сюда. Время – деньги. До отплытия немногим больше часа осталось.

– Знаю, поэтому и отправил её к пристаням ближе. Она во втором секторе склада, пятый отсек.

– Второй сектор и пятый отсек какого именно склада? – с подозрением нахмурился Саймон. – У тебя ж в Форельморске ничего нет, ты в другом порту засел.

– Ага. Поэтому речь про помещения главного склада, что раньше отца были и твои теперь, – с улыбкой на лице пояснил Вильгельм, но при последних словах непомерная злость в его взгляде на долю секунды промелькнула. – Я ж тамошнее нутро знаю, как свои пять пальцев, а потому план помещений девке Секача нарисовал и объяснил, где ей схорониться. Эта баба в воровском деле не промах, так что там она тебя ждать будет. И чего так на меня смотришь?

– Да вот размышляю, скольким ещё ворам ты планы складов моих подарил.

– Эй, я тебе и себе жизнь облегчить хотел, – с напором произнёс Вильгельм и, ругнувшись под нос, сплюнул на мостовую. – Хватит искать подставу, где её нет. Я тебя проверил – это раз. С девкой этой и меня, и тебя на улице зато никто не заприметил – это два. Или ты не уразумеешь, что тебе самому так проще? Вон, в ящик эту бабу какой‑нибудь сунь и прикажи груз, что вроде как позабыли, на корабль скорее везти. Тогда ты вообще не при делах. Даже если ящик вскроют, так всегда на кого-либо свалить вину можно.

– Ладно, убедил, – проскрежетал зубами Саймон, благо в руке брата появился чек на пятнадцать золотых и все подписи мистера Гэбби на своём месте стояли.

Саймон сунул чек за пазуху и, рассуждая про себя о том, кому бы ему доверить в будущем чек обналичить, чтоб самому рядом с именем Секача не светиться, быстрым шагом направился к складу. Идти нужно было с минут двадцать, а время действительно поджимало. Не хотелось Саймону привлекать внимание к «Бывалому боцману» тем, что из-за чего-то отбытие корабля задержалось. Лучше бы всё шло по плану.

Собственно, дошёл до внутреннего двора склада Саймон без проблем и внешне всё выглядело там обыденно и, тем более, для дня отправки корабля в торговое плавание. Рабочие, без умолку болтая то о деле, то о какой-то ерунде, сновали туда-сюда. Бригадиры вперемешку с матерщиной выкрикивали приказы. Собаки злобно лаяли. Но охрана, несмотря на гвалт вокруг не расслаблялась, бдительно за всем следила. Вон, сначала на проходной Саймона вахтёры допросить порывались, а после патрульные попытались его задержать, так как из-за его простой одежды не признали в нём именитого купца. Но появившийся словно из ниоткуда Томас все подозрения разрешил. Телохранителя здесь уже хорошо знали, да и кафтан, что он с собой принёс, позволил Саймону привести вид в более достойный.

– Эка ты вовремя, – похвалил Саймон Томаса, когда патрульные отошли, но тот лишь флегматично ответил:

– Вы же сказали начеку быть.

Сменив кафтан, Саймон и ощущать стал себя иначе. Он словно превратился в могучего великана, которому всё ни по чём. И люди, ощущая это, начали сами уступать ему дорогу. Томас же тенью шёл следом. Однако, в нужную комнату второго сектора Саймон решил войти без своего телохранителя.

– Обожди здесь и вслед за мной без крайней надобности не входи.

Томас проницательным взглядом обвёл пространство безлюдного квадратного холла, из которого в разные складские хранилища вело аж семь дверей, и согласно кивнул. Затем он отступил к стене вблизи лестницы, по которой ранее они вместе поднялись, и опёрся на перила. Саймон тем временем подошёл к нужной двери и дёрнул за ручку.

«Заперто», – пронеслось в голове с двоякими эмоциями.

С одной стороны, хорошо, что на хранящиеся в пятом отсеке второго сектора склада редкие специи, вроде как, никто не позарился. Зато с другой… Ох, как не хотелось Саймону нарваться на то, что чек на золото у него есть, зато вот некой девицы так и не появилось! Однако, всё обошлось. Стоило Саймону сделать несколько шагов внутрь помещения пятого отсека да пройтись вдоль узкого коридора из стоящих друг на друге ящиков, а там и осмотреться по сторонам, как дверь за его спиной с лёгким шумом захлопнулась.

– Твою мать, – прошептал вмиг испугавшийся Саймон и резко обернулся.

Оказывается, дверь закрыла некая женщина. Она была одета в тёмно-синее платье (с такими длинными разрезами по бокам, что из-за них были частично видны стройные ноги в узких штанинах) да плащ, капюшон которого полностью скрывал лицо. В общем, выглядела эта особа так, как и могла бы выглядеть воровка-беглянка. Но Саймона встревожило не присутствие незнакомки, а другое. Он не мог понять, как эта женщина смогла оказаться позади него. Между ящиков, что стояли по обе стороны и едва ли не доставали до потолка, просветов не было. Не из воздуха же эта бестия материализовалась, его амулет на магию нисколько не шелохнулся.

– Хм, – кашлянул Саймон в кулак и, чтобы прояснить ситуацию, представился: – Я Саймон Сильвер…

– Ха-ха-ха, – вмиг раздался из-под капюшона звонкий заливистый смех. – Вот так встреча.

– Встреча? – поразился он сказанному. – Эм-м, мы знакомы?

– Можно и так сказать. Как любимая твоя? Родила уже или вот-вот?

С этими словами незнакомка резким движением откинула капюшон плаща, и Саймон даже округлил глаза от удивления. Пусть лицо женщины почти полностью скрывала плотная кожаная маска (открытыми оставались только лоб и синие глаза), он с лёгкостью узнал сею особу. Именно эту бесовку по просьбе Милы он некогда искал в Белкресте.

– Ты? – даже ошарашенно произнёс Саймон, прежде чем, желая прояснить мысли, активно замотал головой. Увы, это не помогло. Слова удивления сами собой сорвались с губ. – Я так старался найти тебя, но не смог. Искал повсюду и безрезультатно. А ты… ты сама взяла и вышла на меня?

– Пути судьбы неисповедимы, – развела женщина руками, но взгляд её сделался жестоким. – Только зачем тебе искать меня, э?

Вопрос, а вернее то, как напряглась женщина (не иначе, она бы вот-вот выхватила из ножен длинный кинжал), заставило Саймона начать говорить более осмысленно. В конце концов, на умении вести речи всё торговое ремесло строилось, а потому подобрать правильное слово для любой ситуации он умел. Вот и сказал:

– Я искал тебя по просьбе Анны. Она… Понимаешь, с ней ещё до встречи со мной произошла беда. Анна утратила свою память о прошлом так, что даже маги-целители бессильны. Но тебя она отчего-то вспомнила. Вот я и начал поиски. Ты могла бы сделать её жизнь проще, если бы рассказала мне о ней.

– Вот уж сомневаюсь, – злобно усмехнулась незнакомка, хотя очевидно расслабилась. Больше за то, что она его прирежет ножом, Саймон мог не переживать. Он чувствовал это, вот и проявил настойчивость.

– Почему сомневаешься? Что не так с прошлым Анны?

– Что не так с её прошлым? – вдруг истерично взвизгнула женщина. – Да то, что она под чистую разрушила моё настоящее! Сучка! Сучка, о которой я заботилась, как о родной сестре!

Тело женщины аж задрожало, такой гнев она испытала. Вот только так же резко, как она разозлилась, она и успокоилась.

– Говори, – требовательно произнесла женщина, в упор глядя на Саймона. – Родила твоя Анна уже?

– Нет, – тихо ответил он, так как опешил от происходящего.

При этом что-то (быть может, предчувствие беды) удержало Саймона от того, чтобы сообщить, что и не была Милка беременна вовсе. Просто очередной приступ из-за проломленного черепа с ней случился и всё.

– Тогда мне действительно надо смываться из Верлонии, – помрачнела женщина и, начав суетно (даже как-то нервно) ходить вперёд-назад, забормотала. – Её бы я сдала, она заслужила. Анна мучилась, Анна должна мучаться. Да-да, Анна заслужила страдания! Кровь за кровь. Но её ребёнок не виноват, – в надрывном голосе послышались слёзы. – И мой мальчик ни в чём не виноват, а я взяла его и бросила. Но не могу. Видеть его не могу! Проклятье, да как же он похож на Сэо!

Отчего эта женщина взбеленилась Саймону было не особо понятно, но её синие глаза сделались сумасшедшими. В них загорелись безумство и ненависть. Саймону вмиг сделалось страшно и дальше оставаться с этой женщиной наедине. Он осознал, что его первое впечатление, будто заступившая ему дорогу в Белкресте баба умом тронутая, оказалось верным. Однако, вот те на, от этой сумасшедшей очень многое для него нынче зависело. Поэтому Саймон собрал силу воли в кулак и постарался девку Секача успокоить.

– Тише-тише, – как можно мягче сказал он. – Вокруг шумно, конечно. На большом складе в день погрузки вечно кто-нибудь да орёт. Но если твои крики внимание привлекут, то всё тогда. А тебе же надо Верлонию покинуть.

– Да. Да, мне надо уехать, – словно одумалась женщина.

– Вот и хорошо. Я тебе во всём помогу. Я помогу тебе сбежать от закона и от памяти о прошлом. Вот только, думаю, будет честно, если ты всё же на пару-другую моих вопросов ответишь. Это ведь не так много? Тем более, я тебе помогаю. Помоги и ты мне чуть-чуть.

– Хорошо, – спустя долгие секунды молчания, прозвучал ответ.

Увы, едва Саймон мысленно вздохнул с облегчением, как произошло нечто непредвиденное. Пусть в этом помещении не было ни одного окна, но с улицы до слуха всё равно доносились громкие голоса рабочих, ржание впряжённых в повозки лошадей, скрип телег и прочий гвалт. Вот только всё это вдруг стихло, сменяясь испуганными возгласами, а там и отрывистыми командами. И по содержанию этих команд Саймону вмиг сделалось ясно, что на склад началась облава.

– Сука, – ругнулся он, глядя какая рябь в следующий миг прошлась по стенам. Некий маг поставил энергетическую блокаду, всё здание оказалось запечатано.

– Ах ты подонок! – одновременно с его руганью, взвизгнула женщина и быстрым движением вытащила из рукава стилет. Длинный кинжал так и остался вложенным в ножны, но Саймона и стилет напугал. Всё своё оружие, как и положено, он оставил на проходной. Защищаться ему было нечем, а потому он попятился с испуганными словами:

– Ты ошибаешься, я не сдавал тебя. Честно.

– Брешешь.

– Клянусь! – горячо воскликнул Саймон, одновременно поднимая руки. И, кажется, это было правильное решение. Женщина немного успокоилась. Она не убрала стилет обратно в рукав, но грозно потребовала:

– Тогда говори, как я могу выбраться отсюда. На таком большом складе явно продумана от магии лазейка, и я в жизни не поверю, что глава торгового дома Сильверов нихрена о ней не знает.

Сердце Саймона гулко застучало. Он влёт понял, чего эта женщина от него хочет, но, вот те на, эдакой тайной защиты для контрабандных товаров именно в этом здании склада не имелось. Схрон располагался в основном помещении и в третьем секторе, а отсюда туда вела лишь узенькая (и так хорошо просматриваемая!) перемычка-коридор второго этажа. Незаметно пройти на другую сторону мимо поста охраны, в которую входил маг, было невозможно даже для мастера-вора. Да и, раз облава шла именно на здание второго сектора склада, то понятно по чьи души стражи порядка явились. Саймон нисколько не сомневался, что это его же собственный брат всё подстроил. А уж Вильгельму обо всех местных схронах было известно. Поэтому не были эти места нынче безопасными.

«Что же делать?» – пронёсся панический вопрос в голове Саймона, так как стилет в женской руке то и дело притягивал к себе его взгляд. В том, что кое-кто запросто оружием воспользуется, сомневаться не приходилось. Поэтому как выкрутиться? Как?

«Пожалуй, только если изловчиться, толкнуть эту бабу да выбежать за дверь с криком, что я обнаружил де на складе какую-то воровку, и сработает. Ведь что чек за пазухой? Его можно успеть втихаря в рот сунуть и съесть. А тогда всё, попробуй ещё найди хоть какие-то доказательства моей причастности к этой истории», – за считаные мгновения рассудил Саймон, так как (о чём уже не раз писалось ранее) он с детства привык не к спонтанным эмоциональным, а логически обоснованным поступкам.

***

«Поступь весны, поступь весны», – словно заворожённая, повторяла про себя Мила, попутно совершенствуя перед внутренним взором свою задумку. И, собственно, за этим занятием четыре дня подготовки к турниру пролетели совершенно незаметно. Тринадцатое апреля, воскресенье… В этот день Саймон должен был встретиться с братом в Форельморске. К этому дню Мила даже постирала и прокатала скалкой форму, чтобы одежда не выглядела мятой. Она старательно заплела две косы, ставшие за время учёбы длиннее и толще. Русые волосы в отсутствие солнца, конечно, блестеть золотом не захотели. Они выглядели тусклыми, серыми, невзрачными. Но сушёные ягоды рябины, которые с помощью иголки и ниток удалось на косах закрепить, сделали причёску необычной. Даже Найтэ, взглянув на свою любовницу, довольно кивнул, а не принялся критиковать её внешний вид.

«Наконец-то, – с облегчением подумала Мила. – А то всё ему не так, всё не эдак. Даже то, как я хожу».

Однако, молодую женщину удивило, что Найтэ в принципе зашёл к ней в комнату на неё посмотреть. В свой выходной, да ещё после выражения откровенного недовольства по поводу участия Милы в мероприятии, подобное выглядело странным.

– Эм-м, ты решил всё же посмотреть турнир? – с осторожностью (так как она боялась своим вопросом тёмного эльфа раздражить) предположила Мила.

– Нет, меня к этому принудили. Господин фон Дали распорядился, чтобы все деканы присутствовали.

Мила втайне обрадовалась, а Найтэ сердито вздохнул. Ей было понятно почему. Тёмный эльф считал, что ему придётся тратить свободный день на тоскливое мероприятие. Искусство иллюзий он, как и многие другие серьёзные маги, не уважал. Но Милу это мало расстроило. Ощутив себя счастливой, она поцеловала Найтэ и попросила его:

– Пожелай мне удачи.

– Удачи? Несомненно, я желаю тебе удачи, моя хорошая, – ответил дроу, прежде чем сам поцеловал Милу в губы, но как-то без страсти. – Без неё, боюсь, ты так и будешь публично смешить народ, подобно цирковой собачке…

– Найтэ, – перебила она его. – Первых слов было достаточно. Я уже говорила, что хочу испытать свои силы и всего-то.

– Я не рад твоему решению, но запрещать в таком моменте не стану. Нелепость своего поступка тебе стоит осознать самой.

С не самой доброй улыбкой на лице тёмный эльф покинул комнату Милы. В Вирград ему и ей предстояло добираться по отдельности. Найтэ присоединился бы к компании ректора и деканов, Мила шествовала бы в колонне участников. И да, несмотря на этот короткий, но не очень-то приятный, разговор, она светилась от восторга, когда шагала в паре рядом с аир Верой Томари.

Горожане радостно кричали и свистели, приветствуя студентов. Многие люди, весело хохоча и ликуя, шагали вслед за колонной. Ещё больше народа столпилось на самой площади. Сцена для будущего показа иллюзий оказалась, правда, совсем крохотной. Она была даже меньше тренировочной академической, и это внесло суматоху. Некоторые из студентов с тревогой зашептались, но их обсуждения потонули во всеобщем шуме. Звучала громкая музыка, галдели люди, кто-то, пользуясь случаем, продавал втридорога всякие вкусности, где-то горько заплакал маленький ребёнок. Всё это сливалось воедино и лишь речь градоправителя немного уняла звуки. Правда, Мила всё равно, казалось, оглохла. От волнения она слышала только стук своего сердца. Слова приветствия участников и представления жюри словно прошли мимо неё. Тело сковал страх.

«Зачем я только согласилась участвовать? Я не справлюсь! Не справлюсь!» – забилась в ней истеричная мысль.

Но Мила подобно одной из участниц не сорвалась с места. В отличии от той ей хватило выдержки остаться, а не убежать из-за бушующих внутри ярких эмоций. Мила стояла, хотя едва дышала от ужаса. Её трясло от понимания, что ещё вот-вот и огромный полупрозрачный куб, из которого господин фон Дали примется вытаскивать шарики с именами, выплюнет её, Милы Свон, имя.

– Аир Андрэ Малколм.

Вздох облегчения. Мила поняла, что не ей предстоит открывать турнир, и это было замечательно. У неё имелось время ещё раз осмыслить своё выступление. Увы, сравнить его с выступлением аир Малколма не вышло бы. Чтобы не дать преимуществ прочим участникам, все те, кто ещё не выступил, элементарно никакой иллюзии бы не увидели и не услышали. На них ради этого были наложены чары. Но Мила нисколько не расстраивалась из-за этого. Она не смогла бы спокойно смотреть на чужую иллюзию и наслаждаться ею. У неё, пожалуй, нервы бы окончательно сдали.

По тому, как бурно толпа аплодировала, участникам турнира стало понятно, что выступление у Андрэ Малколма задалось и ещё как. Не зря он уже заканчивал академию. Вот последующие два шестикурсника такого успеха не добились. Явно. Зато потом восьмикурсник сотворил что-то такое, от чего горожане и жюри зашлись довольным хохотом. Некоторые даже стали требовать повторить выступление на бис, а затем эта просьба стала громогласной, и жюри повторное выступление дозволило. По нервам и уверенности Милы сей факт сильно ударил. Зато потом зрители отреагировали ровно. Затем вообще освистали несчастного студента. Время одного выступления должно было укладываться в пять-семь минут, а потому на сцену то и дело кто-нибудь да выходил.

– Аир Антуан Грумберг, – вскоре возвестил Олаф фон Дали.

Мила от звука этого имени вздрогнула и сделала маленький шажок в сторону, ей не хотелось мешать молодому лорду выходить на сцену. Антуан Грумберг величественным шагом поднялся по ступеням, чопорно поклонился жюри, но взялся за магию на простой народ даже не взглянув.

«Ох и отомстят они тебе, скотина, за это, – уверенно подумала Мила. – Уж простые люди тебе твою гордость припомнят с лихвой».

Однако, то были лишь её надежды. По факту ничего такого не произошло. Пускай выступление Антуана Грумберга сопровождали не самые бурные овации, зрителям оно понравилось, и это ужас как разозлило Милу. Но что она могла поделать? Ей оставалось только ждать своей очереди, и эта очередь всё отчего-то не подходила. Уже девять человек после гадкого лорда выступили, даже Вера Томари (крайне неудачное выступление, судя по реакции толпы) на сцене побыла, а Милу всё не вызывали. Вот в колонне участников только пять студентов осталось.

«Наверное, меня вообще не вызовут», – обмерла молодая женщина от предположения, как Олаф фон Дали провозгласил:

– Аир Мила Свон.

Она шла, как в тумане. Ноги не слушались, тело казалось каменным. Мила едва смогла согнуться в приветственном поклоне. Ох, как далеко ей было до смелости тех участников, что приветственно махали толпе и посылали во все стороны воздушные поцелуи.

– Ну что ж, – сказал один из членов жюри устало. – Покажите нам, аир Свон, что вы такого приготовили.

На дрожащих коленях Мила подошла к тому месту, с которого ей полагалось творить иллюзии. Ей вмиг сделалось не по себе за свою дерзкую задумку. Дело в том, что идея Милы была сложна для неё. Она решила создать звуковое сопровождение, а к этому умению студенты четвёртого курса на уроках профессора Винтера ещё не подошли. Но Миле недаром иллюзии были интересны и недаром именно её имя назвал для участия в конкурсе преподаватель. Молодая женщина самостоятельно наловчилась создавать простенькие гудки разной тональности. Не особенно музыкальная штука, на чарующие тягучие дуновения флейты или проникновенный плач скрипки эти бип-бип не походили. Но в голове Милы словно сама собой сложилась мелодия. Возможно, она даже слышала её где‑то, раз так легко мелодия зазвучала у неё в голове. С этой музыки, собственно, и предполагалось начать выступление, но Мила никак не могла решиться его начать. Она застыла, так как впритык к сцене в компании своих закадычных друзей подошёл Антуан Грумберг. Насмешливо скривившиеся губы, оценивающие, пристальные и такие неприятные взгляды этих троих мужчин ещё больше взволновали её. А Мила и так была едва жива от страха!

– Она не должна выступить лучше тебя, Антуан, – между тем холодно сказал Филипп Оуэн, и молодой лорд (повышая голос так, чтобы Мила его слова наверняка услышала) с беззаботной интонацией ответил:

– Профессор Винтер недаром славен на всю академию чудачеством и рассеянностью. Не иначе он перепутал аир Свон с кем-то ещё. Правда, Филипп, он же про её существование вспомнил только тогда, когда не сумел досчитать до трёх.

– Хм? А мне знакомые говорили, что по иллюзиям она, вроде как, способная, – без задней мысли прокомментировал Самюэль Лёгьер, и Филипп Оуэн, с неким волнением поглядев на этого недалёкого пухляка, вновь заявил Антуану:

– Она должна выступить хуже.

– У тебя в этом что, есть сомнения?

– Я говорю про то, что пусть ты отказался от противостояния, но стоит этой девке хоть в чём-то показать себя лучше, как это выльется в не самые приятные обстоятельства. Отчего ты вообще не предупредил меня, что она будет участвовать? Я бы помог тебе не допустить этого.

– Филипп, некто с фамилией Свон никогда не сможет сравниться со мной, – с улыбкой ответил другу Антуан и демонстративно повернулся в сторону сцены, где Мила всё же начала творить чары.

Как и предполагалось, первыми зазвучали гудки вперемешку с чем-то похожим на звук хлопков. При этом люди в толпе задумчиво переглянулись, музыка не была похожа на что-то знакомое им ни по звучанию инструмента, ни по мелодичности. Короткие громкие звуки создавали энергичный ритм, под который могли бы танцевать шаманы. Но вирградцы знать не знали о таких диких магах, а потому испуганно выпучили глаза… покуда некоторые из них не заулыбались и не стали двигаться в ритме странной музыки. Последнему поспособствовала иллюзия. На сцене Милы из-под досок появились, как цветы из-под снега прорастают по весне, искрящиеся серебром силуэты людей. Сперва они держали руки над головой, а затем резко опустили их и закружились в сумасшедшем танце. Пожалуй, даже опытный гимнаст не смог бы совершить всех тех движений, что выбрала для своей иллюзии Мила, но молодая женщина в чарах не сбилась. Благодаря тому, что основной цвет силуэтов был белый, получалось всё у неё достаточно просто. Но вот дальше… дальше следовало ход выступления менять.

На проникновенном звуке музыки силуэты замерли и начали таять. С них срывались на дощатый пол капля за каплей, и эти капли образовали что-то похожее на море. А затем из глубин моря показался золотистый круг солнца. Чем выше оно поднималось по небосклону, тем быстрее таяли силуэты. Прямо как обычный снег. Одновременно с этим по краям сцены выросли могучие деревья. Они заключили солнце под свою арку, и затем на голых ветвях образовались крупные почки. А там из этих почек вырвались на волю десятки крошечных зелёных фей, похожих на крошечных человечков с огромными стрекозиными крылышками. В руках они держали миниатюрные волшебные палочки, благодаря которым то тут, то там возникали ярко-голубые, розовые и белые цветы. На всём, чего бы ни коснулась палочка, вырастал цветок. Очень простенький внешне, такой бы только малыш на бумаге смог нарисовать, но люди взбудоражено заахали, так как чудо ещё только начиналось. Цветы вдруг принялись оживать. Под дёрганную музыку эти яркие иллюзии ни с того ни с сего сорвались со своих мест, и в энергичном ритме, беспрерывно подпрыгивая, подплыли по воздуху к деревьям, чтобы укорениться на его пустых ветвях.

К сожалению, будучи вынужденной контролировать процесс произрастания цветов, Мила отвела взгляд от сцены и начала смотреть по сторонам. Антуан Грумберг стоял при этом так близко, что, куда бы она ни посмотрела, а всё его видела! А его губы были недовольно поджаты. Не менее зло поглядел на одногруппницу Филипп Оуэн, прежде чем зашептал что-то другу на ухо. Всё это отвлекало Милу, нарушало её сосредоточенность. Всё же она была только четверокурсницей, взявшейся за слишком сложную для себя магию. Но окончательно сбилась молодая женщина только тогда, когда Антуан создал в своих руках иллюзорный шар, размером с маленькую тыкву. Внутри этого шара Мила увидела саму себя – обнажённую и подчиняющуюся всему, что с ней совершали по указке лорда нанятые им подлецы.

– Если хочешь знать, то я на всеобщее обозрение выставил именно это. Думаешь, твоя иллюзия после такого выйдет ярче? – достаточно громко усмехнулся Антуан Грумберг. И, быть может, толпе не были особо слышны его слова, но Мила их расслышала отчётливо. И именно из-за них она вздрогнула всем телом. Разум отвлёкся от сложной задачи, и иллюзия прервалась. Причём не резко и сразу, а по фрагментам. Вот музыка стала неуправляемыми гудками такой громкости, что все присутствующие зажали ладонями уши. Вот весёлые танцовщицы-феи обратились в какие-то зубастые кляксы. Мысли Милы напрямую влияли на её магию, а потому много кто испуганно закричал, прежде чем молодая женщина перестала стараться выправить ситуацию и просто завершила магию как есть.

– Будьте добры, покиньте сцену. Это было ужасно, – прямо сказал один из членов жюри. И его недовольство было обоснованно, так как это на его голову уместилась одна из фей, прежде чем превратилась в похожую на коровью лепёшку массу.

– Но я… я могла бы попробовать снова, – жалобно произнесла Мила. – Одному из студентов дозволили же выступить дважды.

– Поверь, Тварь об этом никто не попросит, ха-ха-ха! – злорадно захохотал возле неё Сэм Лёгьер, и Антуан в тон другу с высокомерием посоветовал:

– Уходи со сцены. На ней место только опытным заклинателям, с тебя позориться хватит.

Мила не сдержалась. У неё так защипало в глазах и так больно сделалось на душе, что она в голос прокричала:

– Сволочь! Это из-за тебя, из-за тебя! Это ты сделал так, чтобы моё выступление провалилось. Ну не могли же все вы ничего не заметить? Этот подонок колдовал!

Мила указывала дрожащей ладонью на Антуана Грумберга, но при этом под конец слов прекратила смотреть на него и уставилась на жюри. Однако, их лица не выразили ни капли сочувствия, а потому она начала выискивать взглядом Найтэ. Ей нужна была его поддержка, защита. И декан факультета Чёрной Магии, когда Мила поглядела в его глаза, действительно поднялся со своего места. Его монументальная фигура тотчас привлекла к себе всеобщее внимание. И всё же Найтэ Аллиэр сперва сделал пару шагов вперёд, чтобы выделить себя ещё больше, только после он громко сказал:

– Аир Свон права, аир Грумберг действительно колдовал в её присутствии.

Щёки Милы даже покраснели от переизбытка эмоций. Она ощутила такое облегчение, такое счастье! Нынешний момент взял и перечеркнул все её попытки найти для мэтра Ориона некие пять достойных причин быть вместе. Право, ей было достаточно одной – этой!

Увы, стоило Миле испытать эти чувства, а главе академии начать в удивлении приподнимать брови, как Найтэ Аллиэр криво улыбнулся и продолжил речь.

– Также, в присутствии аир Свон колдовал я – подогревал себе магией чай. Продолжали поддерживать заклинание для ещё не выступивших участников мои коллеги. Полагаю, много кто ещё на площади чарами занимался. Вот только, аир Свон, учтите, – резко переведя на неё полный недовольства взгляд, поднял он кверху указательный палец так высоко, что рукав мантии обнажил его руку по локоть, – при этом никто (абсолютно никто!) в ваши чары не вмешивался. Сосредоточенность потеряли вы сами, поэтому в загубленном выступлении вините только себя. Настоящий маг, какой бы сложной обстановка вокруг ни была, а контроль не теряет. Поэтому прекратите постыдный ор. Проявите благоразумие и покиньте сцену молча. Замечание за некорректное поведение во время турнира уже сегодня вечером окажется в вашем личном деле, не доводите ситуацию до строгого выговора.

Мила ошарашенно заморгала. Сказанное буквально опустило её с небес на землю и так, что она была готова разрыдаться. Глаза вновь мерзко защипало, но Мила, хотя её кулачки воинственно сжались, лишь опустила голову и под недовольный свист толпы послушно сошла со сцены. Она не была маленькой наивной девочкой, а потому прекрасно понимала – справедливости ей никак не добиться, а, значит, и на площади ей больше делать нечего. Абсолютно.

– Аир Стен Моррис, – чтобы не дать обсуждениям испортить турнир, громко вызвал Олаф фон Дали к участию следующего студента.

Мила не обернулась, когда толпа заахала от восторга. Она продолжала медленно брести прочь, чтобы в будущем свернуть на какой-нибудь переулок потише и вернуться в академию. Настроение её оказалось окончательно испорчено, вместо сердца образовалась дыра. Ноги, хотя и хотели бежать, на деле едва делали шаг за шагом. Они ей словно не подчинялись, а потому неудивительно, что Антуан Грумберг в какой-то момент Милу нагнал. Это произошло на полупустой улочке, расположенной не так далеко от оставшейся позади площади.

– Постой, – требовательно приказал он и, когда Мила проигнорировала первые два его призыва остановиться, силой повернул её лицом к себе.

– Чего тебе от меня надо? – сказала тогда она. И да, хотелось Миле произнести свои слова с вызовом, но она была слишком угнетена, вот они и прозвучали плаксиво. Из-за этого на лице Антуана ненадолго возникла улыбка. Ему очевидно понравилось эмоциональное состояние одногруппницы, но вместо ожидаемых насмешек сказал молодой лорд другое.

– Повторюсь, у тебя есть выбор. Подчинись мне и проблем у тебя во сто крат станет меньше, – напомнил о своём предложении Антуан. – Право, согласишься прямо сейчас, так я даже подойду к господину фон Дали и по поводу твоего нынешнего замечания скажу, что оно нисколько не объективно. И так скажу, что он написанное профессором Аллиэром на клочки порвёт, а не вложит в твоё личное дело.

Миле словно рот склеило. Она бы и хотела огрызнуться, но уже не могла. Не могла, потому что Найтэ (любимый мужчина, которому она подчинилась с радостью и любовью!) такого бы ей никогда не предложил. Он бы сказал много красивых речей, кипу умных слов, всецело призванных вменить Миле чувство вины и по итогу сделать её лучше. Но вот такой простой и естественной для мужчины защиты своей женщины…

– Вижу, ты наконец-то задумалась, – улыбка Антуана Грумберга сделалась шире, и это заставило Милу выплюнуть ответ.

– Ещё бы. Вот стою и думаю, да как бы послать тебя, сука, так, чтобы ты раз и навсегда от меня отвязался!

Не выдержав раздирающих её на части эмоций, молодая женщина схватила с лотка проходящего мимо горшечника глиняную детскую свистульку и с истеричным визгом запустила её под ноги Антуана. Игрушка со звоном разбилась вдребезги, но Миле было этого мало. Будь рядом ещё хоть что-то, что можно разбить, она бы это разбила. Но ничего больше вокруг не было, а потому молодая женщина, будучи в гневе, взяла и сотворила иллюзию огромных волкоподобных тварей. Несмотря на свои размывающиеся тела они даже смогли зарычать да так жутко, что немногочисленные люди вокруг вскрикнули от ужаса и бросились в рассыпную.

Увы, Антуан Грумберг не отреагировал аналогично обывателям. И, увы, хотя он прекрасно знал, что перед ним иллюзия, рассеять её он тоже не мог. Не умел ещё. Также, характер и происхождение потребовали от молодого лорда соответствующего ответа, вот он и создал спонтанно свою собственную иллюзию – с неба на Милу спикировал угловатый огнедышащий дракон.

– Да если надо, я весь Вирград сожгу, но ты, Тварь, научишься меня слушаться!

Запугивал Антуан, конечно, Милу, но испугались куда как больше обычные горожане. Люди с визгом разбежались в разные стороны, и, разумеется, при этом они громко звали на помощь. Ну, и как следствие достойному завершению турнира, коим являлось вручение огромного кубка победителю, образовавшаяся паника помешала…

Глава 3

Стоит осознать без чего можешь обойтись, а без чего нет, и выбор уже не покажется сложным

Иногда Ралгану казалось, что прекрасные долины Лиадолла никак не могут считаться его домом, ведь из дома не бежишь. Дом – это то место, куда хочется возвращаться, а он, будучи верховным магом эльфийского народа, лишь находил повод за поводом, чтобы покинуть благословенный край.

О да, как бы Ралгану ни была противна академия, нынче он всем сердцем тосковал по ней. Там ему не нужно было утопать, как в болотной трясине, в его нынешних заботах. Там, среди молодых и полных стремлений студентов, он сам то и дело остро чувствовал огонь жизни. В нём просыпалось порядком забытое ощущение, будто он юн и свободен, а близость последнего из дроу, противостояние ему, вовсю подогревали эту фантазию. Но теперь всё кончилось. В настоящем для Ралгана возвращение в академию стало бы недозволительной роскошью. Не все свои нынешние дела он мог переложить на помощников, а потому чувства нашли своё выражение в его мимике. Любой, кому было бы суждено увидеть Владыку Стихий впервые, мог бы тайком про себя подумать: «Отчего так грустен этот эльф?».

И всё же незнакомцев в Лиадолле не имелось нынче, да и у каждого живущего здесь внутри царила своя боль, своя причина вернуть былые времена. Поэтому эльфы порой сочувственно смотрели Ралгану вослед, однако не позволяли себе вторжение в его личное пространство беседой. Даже Адонаэль Инглорион, верный друг Ралгана, посчитал, что правильнее будет промолчать.

«Как я смертельно устал от всего этого!» – в очередной раз с ненавистью подумал Ралган, когда выглянул из окна своей башни.

Несмотря на серость весны, перед ним открывался удивительной красоты вид. Вечерняя заря окрасила небо. По извилистой ленте реки плыли остовы белых льдин. Птицы на фоне расцветающих звёзд совершали свой последний полёт перед сном и пели удивительно сладкие трели. Они ликовали. Словно смеялись над тем испытанием, что им устроила природа.

«Птицы готовы вить гнёзда. Ещё немного и заголосят их прожорливые птенцы», – тронула мягкая улыбка губы эльфа, а затем он отошёл от окна и подошёл к столу, на котором лежало распечатанное письмо.

Это было уже второе письмо от Лютье Морриэнтэ, что Ралган получил в этом году, а, значит, его близкому другу отчаянно требовалось его общество. Иначе бы Лютье не проявил подобную настойчивость. И всё же обида мешала Ралгану сесть на коня и отправиться в путь. Последний разговор между друзьями и родственниками прошёл очень тяжело. Никто из них не хотел принимать точку зрения другого. У каждого была своя правда и своё видение, а потому не был уверен Ралган, что новая встреча не закончится новой ссорой.

«И всё же я должен, – давила на верховного мага эльфов грустная мысль. – Раз Лютье написал второе письмо, я обязан выяснить отчего он так жаждет встречи со мной и отчего не пишет ничего о причине подобного. Не тот момент, чтобы ставить личное над святым долгом дружбы. Этот мир может вот-вот кануть в небытие, и если у меня есть возможность пройти через врата междумирья, то Лютье… Лютье будет вынужден остаться в своей башне до конца мира».

Неприятное рассуждение придало решимости. Ралган спустился по винтовой лестнице, вышел на морозный воздух и направился в сторону поляны, где вольготно гуляли кони. Их радостное ржание по мере его приближения усилилось. Лошади поднимали копытами последний рыхлый снег в этом году, и часть снежинок оседала на их мордах.

– Нам пора в путь, – с лаской погладив подбежавшего к нему жеребца, негромко сказал Ралган. – Мы отправимся в небольшое путешествие, друг мой.

«В такой поздний час?» – будто вопрошали обеспокоенные карие глаза жеребца.

– Да, я знаю, что вот-вот наступит ночь. Но на моём сердце лежит такая печаль, что мне никак не уснуть.

Вряд ли конь понял слова эльфа, но животное любило своего хозяина. А потому жеребец ободряюще фыркнул и сделал поклон, как если бы приглашал Ралгана сесть на него.

***

Вести разговор с двумя студентами одновременно было бы пустой тратой времени, а потому, едва Люций разрешил Антуану Грумбергу покинуть его кабинет, внутрь тут же вошла Мила Свон. При этом зашла она решительным шагом, глаза её нисколько не выражали вины из-за произошедшего.

– Что вы так на меня смотрите? Я вам не враг, – сообщил Люций, прежде чем не сдержался от обвинения. – Это вы себя упрекайте. Проявили характер так проявили. Едва на публике замечание из-за дурного поведения получили, как, хоп, и строгий выговор уже в личном деле лежит. Аир Свон, вам вообще-то последние два до отчисления остались.

– А то я не знаю, – огрызнулась девушка. – Знаю прекрасно, но этот десятый… Нет, мэтр Орион, нисколько я не жалею, что его получила!

– Ещё пожалеете, – невесело предрёк он. – За произошедшее вся ваша группа наказана. Теперь до конца мая именно вы и ваши одногруппники в обязательном порядке будете по средам общественно полезными делами заниматься.

– Эм-м, – нахмурилась Мила Свон, – а за что прочих-то наказали?

– Так конкурс никто не отменял, а из-за вашего с аир Грумбергом проступка баллы этикета так вниз ушли, что вряд ли какая-нибудь другая группа опустится ещё ниже.

– Пф-ф, что за бред? – возмутилась студентка. – Остальные нисколько не виноваты.

– Согласен, но у администрации академии другое видение. Так что, знаете ли, хотя я тоже нисколько не виноват, но это мне теперь все среды в не самой приятной компании свежим воздухом дышать. А летом ещё и делами академии как дежурному преподавателю заниматься, – с раздражением проворчал Люций, прежде чем потребовал: – Присаживайтесь, разговор нам предстоит серьёзный.

Мила Свон нехотя села на стул и, будучи на нервах, принялась теребить кончик чёрного форменного пояса. Она, сама того не замечая, царапала кончиком ногтя серебряный узор вышивки факультета, так как всё ещё была взбудоражена событиями. Но не столько о них Люций хотел повести разговор, сколько…

– Аир Свон, я присутствовал на площади во время вашего выступления. Не так близко, чтобы заметить, чем именно аир Грумберг вас отвлёк, но достаточно, чтобы обратить внимание – профессор Аллиэр в этот момент на аир Грумберга смотрел.

Сидящая перед ним девушка вмиг напряглась. Лицо её сделалось жёстким, воинственным. Ей явно не хотелось слышать ничего из того, что она могла бы услышать. Однако, Люций посчитал своим долгом произнести:

– Прямо вам скажу, я согласен с тем, что профессор Аллиэр вам на публике сказал. Ситуации бывают разными, но для мага непозволительно терять контроль над чарами. Магия в таких случаях может убивать невинных, – выразительно посмотрел он на Милу Свон, прежде чем смягчил интонацию. – И всё же я прекрасно понимаю также и то, как облачённая в жестокие слова истина могла вас ранить. Вы ведь другого ожидали? Заступничества, защиты?

– Да.

Ответ дался Миле Свон нелегко. Всё же, прежде чем девушка посетила его кабинет, она достаточно нравоучений выслушала. Разнимали её и Антуана Грумберга едва ли не всем миром, так как происшествие случилось не очень-то далеко от главной городской площади, а на тот момент там присутствовало не только всё руководство академии, но и много кого ещё. Естественно, из всех этих людей не съязвили или не высказали своё мнение единицы. И понимание вины их речи в студентке всё же пробудили. Во всяком случае, Люцию в настоящем было понятно – Мила Свон кристально ясно осознала, отчего её гневное возмущение во время турнира выглядело со стороны постыдной нелепицей. Однако, подобные моменты (когда совесть бьёт, как кувалда по наковальне) всегда способствовали тому, чтобы незаметно воспоминания о неприятном событии искажались. Чаще всего, люди выдумывали, что в тот момент их посетила та или иная благородная мысль. И Мила Свон уже принялась прятать истину глубоко в себе, как вот Люций взял и обнажил правду. Намеренно.

– Сердце и разум редко дружат, – утешающе произнёс он, но затем резко изменил интонацию на строгий тон. – Однако, мне видится, что вам, аир Свон, давно была пора уяснить – иного от профессора Аллиэра вам ждать не следует. Некоторые не только не способны любить, они в принципе не умеют делать так, чтобы давать другим спокойно любить их.

– Замысловато сказано, но я поняла вас, – тихим голосом произнесла Мила Свон, прежде чем через набежавшие слёзы призналась. – Мэтр Орион, мы на эту тему давно уже не разговаривали, но я думаю, вам надо знать – я ведь так и не насчитала пяти причин быть с профессором Аллиэром. Не смогла.

– Нисколько не сомневался, – криво и грустно улыбнулся он. – Любовь обычно заставляет женщин расцветать, но от вас словно тень самой себя осталась. Так что тему ваших отношений с профессором Аллиэром я вновь поднял только оттого, что меня замучила совесть. Да-да, аир Свон, по зиме я решил отрешиться от происходящего, но недавний комментарий профессора Гофмайна изменил моё мнение.

– Что он сказал? Когда? – спросила девушка, вмиг побледневшая от страха того, что она может услышать.

– Сегодня, ещё до турнира, был момент, когда мы с ним остались наедине и он мне посоветовал присмотреться к вам. Присмотреться, так как ваш вид стал как-то ему напоминать вид тех, кто ещё вчера сидел и послушно записывал лекцию, а наутро поднялся на самую высокую башню и спрыгнул с неё вниз. И, знаете, честно-то говоря, у меня такое же ощущение, – сказав так, Люций ненадолго сжал пальцы в кулак, но тут же понял, что не стоит ему так делать, и поэтому пальцы резко разжал. А затем он грустно вздохнул и, мягко посмотрев на свою студентку, продолжил говорить: – Аир Свон, мне совсем не хочется, чтобы до такого дело дошло и поэтому я требую от вас высказаться. Если держать боль в себе, она может поглотить без остатка. Поделитесь своими тревогами.

– Да было бы что рассказывать, мэтр Орион. Беда у меня одна и та же – то, что я профессором Аллиэром словно больна, – пролепетала Мила Свон, прежде чем стёрла со щёк набежавшие слёзы и призналась. – Правда, я не понимаю, что со мной. Мне подле него становится всё хуже и хуже, да и рядом с ним я живу не своей жизнью. Чтобы не разочаровывать его, я делаю всё, как ему нравится. Всё! За последний месяц единственное, в чём я воспротивилась, так это то, что решила принять участие в турнире. Но профессор Аллиэр и тут меня проучил. Он намеренно сделал мне больно. Ведь можно было сказать всё как-то иначе. Другим способом.

– Хм. Я бы мог предположить, что другие слова не пришли ему в голову, вот только…

– Вот только, – гневно перебила его Мила Свон, – вы тоже прекрасно знаете, как он умеет ораторствовать. Было бы желание, как говорится. Недаром его замечания к студентам разнятся в зависимости от того, кто именно стоит перед ним. Некоторым он всё так сладко выскажет, что будто и не ругает вовсе, – совсем разозлилась девушка, прежде чем, продолжая утирать слёзы, сказала: – Мэтр Орион, что же мне делать? Я ведь как дура. Всё, что ему захочется, беспрекословно делаю, так как боюсь его потерять. И мне страшно из-за этого страха, мэтр. Ужас как за своё будущее страшно.

– Мне за вас тоже страшно, – честно ответил Люций и внутренне сжался от неприятного укола совести. Он ведь мог облегчить состояние этой девушки намного раньше. Она, можно сказать, гибла у него на виду, а он старательно закрывал глаза и проходил мимо.

– Мэтр, – вывела его из состояния задумчивости Мила Свон. – Что же вы замолчали?

– Не знаю, как вам лучше сказать, но… – тут ему пришлось даже тайком опустить руку под стол и вновь сжать её для решимости, – но я не первый месяц ваше подозрение про приворот обдумываю, и ненароком пришёл к мысли, что не только из секретов дроу, но даже из собственной магии нами, людьми, многое забыто. Мы развиваем магию и науку, оставляя забвению то, что уже не кажется нужным. А ведь, бывает, что необходимость в древних знаниях возвращается. Бывает. Поэтому прошу вас хорошенько обдумать то, что я сейчас попытаюсь объяснить.

– Вы что-то нехорошее узнали? – вмиг уставилась на него Мила Свон полными слёз и ужаса глазами, и Люцию пришлось себе напомнить, что вообще-то эта девушка способна на ровном месте абсолютно любую дурость вытворить. А потому, если ему хотелось относительную безопасность для себя (сохранить работу, положение в обществе, как-то мести профессора Аллиэра избежать и многое другое прочее), то действовать ему следовало куда-как осторожнее.

– Нет, достоверно выяснить я ничего не смог. Но, читая старые фолианты, моё внимание зацепилось за фразу, что в способностях дроу использовать отличные от привычного принципы наложения чар. А там я сопоставил этот факт с тем, что ваш энергоцентр принятия решений ослаб и что ваше нынешнее эмоциональное состояние схоже с типичным эмоциональным состоянием жертв приворота. Из-за этого невозможно сказать, что ваше подозрение о применении к вам чёрной магии нисколько не обоснованно, аир Свон. Напротив, я бы сказал, что есть высокая вероятность подобного. Увы, проблема в том, что, пожалуй, только эльфы сохранили память как идентифицировать подобное воздействие.

– Демоны побери, как же несвоевременно аир Морриэнтэ академию покинул! – искренне расстроилась Мила Свон, и Люцию её эмоции понравились. Раз девушка критически относится к поступкам профессора Аллиэра, раз она пытается найти помощь, чтобы избавить себя от его влияния, то придуманный им способ облегчить её состояние имел все шансы сработать.

– Согласен, присутствие аира Морриэнтэ могло бы оказаться полезным. Всё же, даже встреть вы в Вирграде какого-либо другого эльфа, то с вашим вопросом к первому встречному не подойдёшь.

– Это уж да, – согласилась девушка, но как-то отрешённо. Она явно обдумывала что-то про себя.

– Аир Свон, – привлёк Люций вновь к себе внимание. – Не знаю над чем вы сейчас задумались, но искренне надеюсь, что не над тем, как бы устроить очередной скандал. Хватит действовать сгоряча.

– И? – насупилась студентка. – И как вы мне действовать тогда предлагаете?

– Так, как положено будущему магу, аир Свон, – ровно ответил Люций. – В ближайшее время в вашем окружении эльфы, а тем более сочувствующие вам эльфы, вряд ли появятся, а потому на идентификацию приворота со стороны не надейтесь. Лучше начните самостоятельно анализировать. Вспомните основы моего предмета – любой приворот только подталкивает человека к определённым поступкам… Хотя, иногда да, не просто подталкивает, а прямо-таки уносит в бездну со свирепостью смерча, – вынужденно признал Люций. – И всё же эта не та магия, что способна брать объект воздействия под полный контроль. Поэтому прошу вас, сосредоточитесь и подумайте. Размыслите на холодную голову, что конкретно удерживает вас вместе с профессором. Честно решите для себя: ваше это решение или влияние магии.

Мила Свон смотрела прямо на него, но при этом его самого словно не видела. Она погрузилась в размышления, и Люций ей не мешал. Он даже не шевелился, чтобы не сбить ход её мыслей. И это было правильно, так как раздумья Милы лёгкими отнюдь не были.

Да, покуда в кабинете царило молчание, в голове Милы проносилось то, что из всего хорошего в её отношениях с Найтэ она могла бы назвать только чувство эйфории, которое то и дело охватывало её. Во всём остальном (вот уж проклятье, как мозг на этом сосредоточился!) досчитать до пяти плюсов на пальцах не получалось. Пусть тёмный эльф действительно помогал её совершенствованию по поприще магии: способствовал советами, периодически участвовал в отработке практических домашних заданий, порой растолковывал непонятное на лекциях… Но это всё действительно больше соответствовало отношениям учитель-ученик, особенно если припомнить едкие комментарии или же нравоучения сродни тому, что нынче прозвучало на всю главную площадь Вирграда.

– Аир Свон, – так как молчание затянулось на значимое время, всё же произнёс Люций. – Мне видится, что вы с профессором Аллиэром достаточно давно для того, чтобы сделать вывод.

– Мэтр Орион, – жалобно пролепетала студентка и опустила лицо в ладони. – Мэтр Орион, я не могу… Просто не могу. Не заставляйте меня отвечать вам, пожалуйста!

Свои последние слова девушка истерично выкрикнула. Одновременно с этим Мила Свон, несмотря на заплаканные глаза, убрала ладони от лица и после глубоко удивилась. Люций не качал осуждающе головой, как ей виделось, а улыбался грустной улыбкой.

– Ваш ответ, аир Свон, говорит сам за себя. Раз вас снова подчиняет себе иррациональный страх потерять эти гиблые отношения… – сказал он, попутно протягивая девушке платок. – Держите, а не то у меня в кабинете образуется целое море.

– Не надо.

– Нет уж, вытирайте-ка слёзы. Негоже студентке, что вот-вот на пятый курс перейдёт, зарёванной передо мной сидеть, – потребовал он и, глядя как девушка берёт его платок и вытирает от слёз щёки, продолжил говорить. – Я не могу доказать наличие приворота на вас, и никто в академии на данный момент не сможет, а потому самое глупое, что вы можете сделать, так это выдвинуть обвинения. У профессора Аллиэра достаточно опыта и связей, чтобы ответить вам сродни тому, как он ответил нынче на площади. Но руки вам опускать никак не следует тоже. Вытащить вас из вашего состояния мне видится возможным даже без магии.

– Серьёзно? – поразилась девушка. – И как же это возможно?

– Аир Свон, первый шаг вы уже сделали – вы осознали глупость своей веры, что профессор Аллиэр будет с вами нежен и заботлив. Также, теперь вы почти наверняка знаете, что свёл вас приворот. А привороты… это то, в чём я разбираюсь, – коварно улыбнулся Люций. – Да, конкретно этот не вижу. Да, по этой причине снять на раз-два-три не могу. Но я более чем понимаю принципы действия таких заклинаний. Приворот – весьма прямолинейная магия, для неё важна одна единственная цель. А потому через видение как этой самой цели достичь вы можете во многом вернуть себя саму.

– Что-то я не вполне вас понимаю, мэтр Орион.

– Меня вам сейчас понимать необязательно. Главное, рассудите о другом – долго ли вы продержитесь в академии, если и дальше с завидной регулярностью вместо мыслей об учёбе будете по профессору Аллиэру страдать?

– Что? Этот-то вопрос как с тем, о чём вы говорите, связан? – так опешила студентка, что ненадолго даже плакать прекратила.

– Напрямую. Вылетите из академии, аир Свон, и наслаждаться обществом профессора вы больше не сможете.

Люцию было одновременно приятно и неприятно видеть, как побледнела девушка. Неприятно по причине, что уж очень сильно приворот подчинил её себе. И приятно, оттого что именно сила этого воздействия могла создать непреодолимые препятствия для чёрной магии. Приворот имел все шансы помешать самому себе.

«Снять чьи-либо чары можно не только магией» – некогда сказал Люцию Лютье Морриэнтэ. И пусть светлый эльф имел в виду, что преподавателю следовало загнать в угол своего декана, силой принудить его вернуть всё на круги своя, у этой проблемы имелось также другое решение – любой приворот объекту заклинания можно было перебороть. И чтобы помочь Миле Свон в этом, Люций не имел нынче права сдавать позиции. Пусть дроу подминал под себя эту девушку, он был обязан помочь ей сохранить границы влияния этого подлеца на неё, а уж с этого малого можно было бы шагать дальше. По этой причине Люций демонстративно усмехнулся.

– А как вы думали? – едко спросил он. – Всё очень даже взаимосвязано. Право, вряд ли бы вы сегодня с аир Грумбергом зашли дальше привычных оскорблений друг друга, если бы не были столь глубоко расстроены из-за слов профессора Аллиэра. Вот и получили строгий выговор. Десятый из двенадцати возможных… И что же выходит? Ради мечты стать магом вы терпели лишения, голодали, выдержали холод и издевательства на Стене Мрака. Даже предали доверие друга. Друга, каких не всякий человек на своём пути встретит. Саймон Сильвер за вас всегда горой стоял. Но теперь вы забыли про всё это, так как профессор Аллиэр хочет вашего отчисления.

– Что? – поразилась Мила Свон. – О нет, мэтр Орион, вы совершенно неправы. Я хочу стать магом, и профессор Аллиэр мне в этом всецело помогает.

– Аир Свон, профессор Аллиэр к вам приворот применил вовсе не для того, чтобы вдруг начать оправдывать ваши ожидания, – в строгом тоне произнёс Люций. – Всегда держите у себя в голове, что он с удовольствием на вас новый выговор напишет. А отчего? Да я скажу вам открыто – это в его интересах. Он же сам вас некогда заверял, что до конца обучения вы не продержитесь. А не хотите вспоминать об этом, так меня наконец-то услышьте – с женщиной, с которой хотят приличных для общества отношений, мужчины ведут себя совершенно иначе. Поэтому, стоит вам вылететь с учёбы, как профессор Аллиэр тут же избавит себя от уже порядком надоевшего развлечения. Ещё и порадуется, когда вы, как брошенная собака, начнёте, скуля, перед воротами академии туда-сюда бродить.

Люций произнёс столь неприятные слова намеренно. Ему было нужно увидеть в сидящей перед ним Миле Свон злость, и гнев девушку действительно охватил. Вот только не меньше в ней было отчаяния. Страх остаться без наложившего приворот мерзавца был так силён, что аж руки студентки затряслись.

– Куда?! Я ещё не разрешал вам вставать! – грозно рявкнул он, когда Мила Свон резко поднялась со стула. – Садитесь, я ещё не договорил.

– А что ещё вы хотите мне сказать? – жалобно всхлипнула девушка, всё же послушно возвращаясь на место.

– Получение диплома мага – вот, что должно быть вашим приоритетом, – погрозил он ей пальцем. – Только так у вас есть шанс изменить свою жизнь в лучшую сторону. И привести ваши отношения с профессором Аллиэром в порядок в том числе. Да-да, быть может, в некоем будущем вы и профессор Аллиэр однажды с улыбкой начнёте вспоминать тот приворот, что ваши судьбы соединил. Но, чтобы профессор в принципе начал рассматривать вас как спутницу жизни, для этого вам надо работать над собой. Понимаете? Работать. Найдите в себе силы местами говорить ему нет, потому что иначе вы не приведёте свою репутацию в порядок.

– Да о чём вы? Вы же хотели меня надоумить, как воздействие приворота унять, а сами… – попыталась было возмутиться Мила Свон, но Люций не дал ей инициативы.

– Снять приворот без магии не так просто, но всё начинается с желания не потакать бессовестным капризам заклинателя. И раз вы не можете сейчас себе жизнь без профессора Аллиэра представить, так используйте это себе во благо. Право, перестаньте быть для него временным развлечением и заодно вспомните, как сильно вы хотите доказать этому миру, что ваша красная метка в документах, не делает вас никем. И да, это раз, – Люций принялся демонстративно загибать пальцы на левой руке. – Вы не должны предавать себя из-за чужих игр, вы не должны сдаваться на полпути – это два. Став магом, вы станете уважаемым членом общества – это три. Четыре – только так ваша вражда с Антуаном Грумбергом закончится победой. И пять – только с получением диплома перед вами откроется обильный и достойный выбор того, какой интересной и приятной может стать ваша судьба.

Люций смотрел своей студентке глаза в глаза и испытывал облегчение. Мила Свон вновь воспылала желанием закончить академию, благо то, о чём он ей напомнил, полностью соответствовало её прежним горячим стремлениям. Ну, и приворот сработал на ура. Стоило девушке впустить в себя мысль, что без диплома она действительно раз и навсегда лишится общества своего драгоценного профессора, как решимости в ней прибавилось столько, сколько на десяток обычных студентов бы хватило. Но усмехнуться над этим Люций позволил себе только тогда, когда Мила Свон покинула его кабинет. Он был рад, что добился своего. Теперь ради своей более значимой цели (быть с любимым не только сейчас, но и в будущем) в настоящем студентка стала бы более критически относиться к требованиям и поступкам истязателя. Для неё стало бы легче идти вопреки его указаниям.

– Этот приворот ещё сработает против вас самого, профессор. Да-да, сработает, – мстительно предрёк Люций, а затем окинул грустным взглядом стопку листов с проверочными материалами на своём столе и продолжил нудную преподавательскую работу.

***

Немногим ранее, нежели, окинув Милу Свон уничижительным взглядом, Антуан Грумберг поддался спонтанному желанию и принялся творить на площади Вирграда чары подлой иллюзии, Саймон ощутил себя полным идиотом и даже нервно взлохматил тёмные волосы. Вроде бы он не должен был испытывать сомнений в том, как ему поступить, но, вот те на, испытывал! И женщина видно почувствовала это, раз не стилетом воспользовалась, а, пристально глядя на него, подошла на пару шагов ближе и с уверенностью, даже с угрозой, сказала:

– Ты мне дурить не вздумай. Если меня сейчас схватят, ты первый горя хлебнёшь. Всё потеряешь. Понял меня? Всё. И Анну, и её ребёнка.

Ужас как Саймону хотелось задать вопрос отчего эта женщина так уверена в этом. Сказанное заставило его по новой взглянуть на придурь Милки черноволосую сумасшедшую отыскать. Кажется, вот-вот могло вскрыться что-то очень и очень важное. Но, увы, времени на душевные разговоры нисколько не было. Недаром в складское помещение даже ворвался встревоженный Томас.

– Мистер Сильвер, срочно уходим! – с порога начал он, но Саймон резко поднял ладонь, приказывая так телохранителю умолкнуть. В настоящем он напряжённо думал, как бы помочь незнакомке уйти от облавы, а потому, казалось, нисколько не замечал, как изменила позицию ног женщина. Находясь между ним и Томасом, она готовилась к тому, чтобы отразить нападение и весьма профессионально, раз Томас ощутимо напрягся. По лицу телохранителя даже пробежала тень недовольства, что он не посчитал ранее доносящиеся из этого помещения фразы столь значимыми, чтобы появиться раньше. Вот только Саймону не до сожалений его наймита было.

«Эх, ладно бы без магии эту бабу ловили, но как в обход энергетической блокады пройти?» – изводила его более значимая проблема, так как служители порядка вот-вот бы в каждый уголок склада нос сунули.

– Проклятье, – наконец, громко ругнулся Саймон и, чтобы избавиться от улики, сунул в руки черноволосой женщины чек, что ранее ему Вильгельм выдал. После чего произнёс: – Мне тебя никак не спрятать, нет тут нынче безопасного места. Но кое-что сделать я смогу. Уж на съёмщика сих складских помещений этим гадам, – ненадолго уткнулся он грозным взглядом на покрытый мелкоячеистой стальной решёткой пол, так как это с первого этажа нынче доносились громкие указания и ругань рабочих, – придётся отвлечься. Я в праве объяснений требовать почто они сюда заявились.

– А дальше-то что? – уставилась на него ничуть не впечатлившаяся сказанным женщина. – Мне тут в прятки до конца жизни играть, что ли? Так не выйдет, прижучат. Я должна как-то через блокаду пробраться, и, так как я далеко не маг, то мне нужна защищённая от магии лазейка. Сечёшь теперь, сука?

– Слушай, раз ты до второго сектора как-то незамеченной добралась, то шанс выкрутиться у тебя есть, – затараторил он, так как время поджимало. – Ведь если блокады не станет хоть на минуту, самостоятельно выберешься?

– Хм, пожалуй. Уж пока я тебя ждала, успела тут осмотреться. Не самый благонадёжный складец.

– Тогда вот что, – стараясь унять собственное недовольство от оценки склада, который лично он считал на ура от происков воров защищённым, сказал Саймон. – На «Бывалом боцмане» тебя ждут, и команде своей я доверяю полностью. Капитан тоже готов к тому, что ты явишься без меня. С обратной стороны корабля в воду спущена верёвочная лестница.

– Ха, если бы я в этих ваших проклятых кораблях разбиралась, так сразу на нужный бы пробралась! – гневно заявила женщина, и Саймон вмиг раздражился, что из-за такого драгоценные секунды в никуда ускользают.

– Твою мать, да смотри на носовую фигуру! – прикрикнул он. – Обычно это голые бабы или морские чудища, но на «Бывалом боцмане» обычный матрос. В любом случае, другим я тебе помочь не могу. Только этим, – сказав так, Саймон требовательно посмотрел на Томаса и приказал. – Ударь меня ножом, дружище. Только так, чтоб исцелить несложно, а кровищи океан.

– Совсем рехнулись? – так опешил телохранитель, что за словами следить перестал. – Я ж вас оберегать обязан.

– Не дури, этим и сбережёшь. Это моё прикрытие будет, и это единственный шанс на время грёбаную магическую блокаду снять. Сообрази сам, чтобы вытащить меня отсюда к целителю, магам ведь придётся ненадолго убрать свои чары.

– А, теперь поняла твой план. Хорош, – вклинилась в разговор вмиг повеселевшая женщина и мнущемуся от нерешительности Томасу свой стилет протянула. – В бабское оружие законники больше поверят. Им коли и на меня вали вину.

– Да ни за что. Мистер Сильвер, наверняка есть другой выход из ситуации, – проигнорировал протянутый ему стилет Томас. И, быть может, другой выход действительно имелся, только времени искать его не было ни сколько. Но Саймон не успел всего этого сообщить. Женщина ни с того ни с сего сама ударила его стилетом и, не став вытаскивать оружие из тела, поспешно юркнула за дверь.

Острая боль поглотила левый бок Саймона так, что, хотя он думал о том, что сумеет сдержать крик, а протяжно и громко застонал. В голове у него резко помутилось, но Томас успел подхватить своего хозяина и после крепко обхватил, чтобы выволочь из комнаты. Ноги у Саймона отчего-то едва шевелились, как если бы отказали. Кровь, хотя из тела стилет он благоразумно не порывался вытащить, так и сочилась сквозь пальцы, которые он прижимал к ране.

– На помощь! – завидев поднимающихся по лестнице людей в форме, истошно закричал Томас. – Мистер Сильвер серьёзно ранен. Мы склад проверяли, и какая-то девка его стилетом пырнула! Его нужно немедленно к целителю доставить.

– Где она? Где девка? – проигнорировав просьбу о помощи требовательно осведомился мужчина с сержантскими нашивками на форме.

– Там! – раздражённо указал телохранитель на комнату и вновь запричитал: – Пусть кто‑нибудь поможет мне мистера Сильвера до экипажа донести. Эй! Хоть кто-нибудь!

Несмотря на то, что пара рядовых стражников с сочувствием на Томаса и Саймона покосились, служивые продолжили обыск. Часть вбежала в комнату, где Саймон держал под замком редкие специи, двое остались сторожить у двери. На первом этаже тоже было слышно, как стража суетится, то и дело покрикивая на рабочих, чтобы они в одном углу спокойно стояли и даже голоса подавать не смели.

– Мать вашу, да вы все под суд пойдёте, если мне сейчас никто не поможет! – начиная в одиночку волочить Саймона в сторону лестницы, гневно заорал Томас. – Кого бы вы там ни искали, а мистера Сильвера срочно нужно к целителю.

Пожалуй, будь у Саймона силы, он бы что-то похожее заголосил тоже. В конце концов, в этом и состоял его план – он должен был отвлечь внимание на себя, должен был поспособствовать снятию блокады хотя бы на несколько секунд. Но он не мог. Как-то совсем неудачно его девка Секача ножом пырнула, раз у него язык во рту едва шевелился. Саймон даже с трудом сосредоточился на внушительного вида мужчине, что навстречу им по лестнице поднимался.

Этот мужчина со значительной проседью в чёрных волосах, шагая вверх по ступеням, мимоходом отдал пару приказов, благодаря которым вмиг стало понятно, что командует облавой именно он. Если же говорить об его внешности, то он был аристократично красив, хотя уже совсем не молод, одет богато и отчего-то в штатское. Надетые поверх одежды кожаные доспехи с металлическими накладками некий оружейник мастерил явно по индивидуальному заказу, уж в этом Саймон, как купец, разбирался. Также, было удивительным для Саймона то, что лицо этого мужчины ему показалось знакомым. Вот только не до воспоминаний в настоящий момент было. Саймон тяжело и часто дышал, сердце его билось всё быстрее, выталкивая тем из тела кровь. А боль превратилась в таковую, что столь крепкий мужчина, как он, снова протяжно застонал и после вообще едва не упал. Если ранее ноги ещё хоть как-то Саймона слушались, то вот и перестали.

– Мне нужна помощь, чтобы увезти его отсюда! – громко потребовал Томас, но ответ командующего здесь мужчины был категоричным.

– Потéрпите. До конца операции отсюда никто не выйдет.

– Что? Да мистер Сильвер может истечь кровью! Ему нужен целитель.

– Я же сказал, что придётся обождать, – грозно повторил этот немолодой властный мужчина, прежде чем остановился недалеко от Томаса и Саймона и, глядя через открытую дверь помещения пятого отсека, осведомился. – Там она? Нашли?

– Нет, на первый взгляд всё чисто. Никого.

– Тогда остальные помещения проверяйте. Вот ключи.

Мужчина не передал, а бросил одному из служивых связку с ключами. Увы, этот человек оказался недостаточно расторопен, ключи со звоном упали на пол, и происшествие заставило молоденького служителя порядка с красными от стыда щеками поспешно наклониться за ними. Командующего облавой мужчину подобное ещё больше раздражило. Он недовольно нахмурится, и в этот момент Саймон понял, кого тот ему напоминает – Антуана Грумберга. Конечно же, уж на эту кислую высокомерную гримасу он вдоволь в академии насмотрелся.

– Никак вы лорд Грумберг? – даже невольно пролепетал Саймон.

– К вашим услугам, – буркнул королевский советник безо всякого почтения, а затем вдруг поднял голову к потолку и принялся всматриваться в широкие потолочные балки. Машинально Саймон с тревогой посмотрел туда же, но ничего не увидел. Пожалуй, ничего и никого не усмотрел там и Герман Грумберг, раз он вдруг громко выкрикнул: – Твой сын у меня! Выходи или это он вместо тебя проведёт всю свою жизнь в каком-либо подземелье. Ну же. Или тебе действительно безразлична судьба невинного ребёнка? Подумай о Сэо!

Не будь его боль столь сильной, Саймон бы мог втайне обрадоваться. Он вмиг сообразил, что происходящее не просто касается чего-то важного, это важное явно с Милкой связано. Он чувствовал это, да и умел складывать два плюс два. Слишком хорошо помнились Саймону слова брата, что не так Его величеству девка Секача нужна, сколько какая-то другая, о которой та знать может. И не так давно прозвучали слова, что облава запросто закончится тем, что ему предстоит Милки и «их ребёнка» лишиться. Всё это было между собой связано. Саймон чувствовал это сердцем, понимал разумом… вот только ему в настоящий момент так паршиво сделалось, что он и другое ясно понял – ещё немного и сознание его покинет.

– Томас, к целителю, – слабым голосом кое-как сумел пролепетать он. – Я умираю.

Телохранитель мрачным взглядом посмотрел на лестницу. Она была широкой и с полозьями по краям, чтобы было удобно ящики с помощью верёвок наверх тягать. Но уж очень крутой эта лестница являлась. В целях экономии пространства такой вот её соорудили, что тут бы самому в одиночку спуститься да не навернуться. Однако, Томас всё равно поплёлся вперёд. Саймона он при этом держал крепко.

– Прекратите геройствовать и положите его на пол, – тут же в недовольном тоне прокомментировал старания телохранителя лорд Грумберг. – Даже если вы благополучно на первый этаж спуститесь, возведённую магией блокаду вам не пройти. Склад полностью изолирован, не занимайтесь бессмыслицей.

– Когда это стало бессмыслицей пытаться жизнь человеку спасти? – огрызнулся Томас, хотя вряд ли не понимал какого ранга перед ним собеседник. А после и ворчливо добавил. – Это вам потом перед дознавателем объясняться отчего вы бездействовали.

– Мне? – сверкнули удивлением и гневом чёрные глаза. – Да будет вам известно, что даже если некое судебное разбирательство произойдёт, то это как бы мистеру Сильверу вследствие него головы не лишиться. У меня есть донесение доверенного лица, что в намерении этого человека поспособствовать бегству из Верлонии крайне опасной преступницы.

Сказав так, лорд Грумберг дал знак, чтобы двое его людей проход к лестнице перекрыли. Он не желал дать Томасу и Саймону покинуть второй этаж, но не был сосредоточен на злорадстве. Поступив так, лорд Грумберг начал поворачиваться вокруг себя. Он пристально вглядывался в каждую тень и при этом в какой-то момент выкрикнул:

– Со мной бесполезно играть в прятки! Даже если скроешься ты, твой сын и твой брат заплатят за твоё решение кровью!

– Бляха муха, вы что, из-за какой-то девки кровь невинных проливать намерены? Прикажите своим людям отойти от лестницы, дайте мне доставить мистера Сильвера к целителю! Или вы никак не поймёте, что он из-за вас умирает?!

Вокруг не было столь шумно, как до облавы, чтобы выкрик Томаса не прозвучал громогласно. Саймону даже показалось, что рядовые служители порядка подпрыгнули от испуга, но… но королевский советник остался совершенно спокоен. Лорд Грумберг всего‑то окинул недовольным взором откровенно осуждающе посмотревших на него людей, а после с раздражённым вздохом пристально и оценивающе поглядел на Саймона. При этом он явно воспользовался магией. Пусть дар Саймона к магии был ещё в том году запечатан, он всё равно ощутил знакомый холодок.

– Ну-с, соглашусь, комедию вы не разыгрываете, – задумчиво прикусил нижнюю губу Герман Грумберг, совсем иначе посмотрев на Томаса (не так, как на беспрерывно лающую дворовую собачонку размером с кочан капусты). А затем он даже подошёл к Саймону ближе и едва ощутимо приложил ладонь к месту чуть выше его раны.

– Ему нужен целитель, – тут же обратил на себя внимание Томас.

– Разрыв селезёнки более чем способен привести к смерти, вот только, – равнодушно пожимая плечами, в совершенно спокойном тоне посчитал нужным сообщить граф Мейнецкий, – получится очень даже неплохо, если мистер Сильвер умрёт в силу сложившихся обстоятельств. От мёртвых для меня значительно проще выяснять достоверную информацию нежели от живых.

Саймону вследствие прозвучавших слов сделалось так плохо, что он на покойника в разы больше похож стал. Уж вмиг ему вспомнилось о родовом выборе специализации семейства Грумбергов. Также, достаточно времени Саймон провёл в академии вблизи своего декана, чтобы неподдельно ужаснуться. Из уст опытного некроманта подобные фразы заклятому врагу услышать не пожелаешь. А потому неудивительно, что Саймон окровавленными пальцами ещё крепче ухватился за Томаса. Из-за этого телохранитель перевёл на него взор, и как-то так вышло, что их взгляды столкнулись.

«Спаси меня!» – мысленно взмолился Саймон, ибо сил произносить слова вслух у него уже не было. Но Томас, видимо, и так понял его отчаяние. Телохранитель злобно поджал губы да вновь взглянул на растекающуюся по полу лужу крови так, что даже слегка задрожал от ярости.

О да, Томас был на грани, когда тихим голосом обращался к Герману Грумбергу.

– Эй вы. Не знаю как вас там зовут точно, но я у мистера Сильвера телохранителем служу. Моя задача оберегать его жизнь даже ценой собственной жизни. Понимаете?

– Да что вы всё замолчать не можете? Силой вас утихомирить? – хмуря брови, повернулся к Томасу лицом лорд Грумберг.

До произнесения этих слов королевский советник смотрел на идущего в его сторону быстрым шагом сержанта. Герман Грумберг ожидал, что вот-вот выслушает некое важное донесение, а тут какой-то ненормальный со своими надоевшими требованиями. Из-за этого ему захотелось сперва поставить наглеца на место, но больше, чем пара фраз, произнести, а, тем более, сделать, Герман Грумберг не сумел. Пока он поворачивал голову, пока он гневался на словах, правая рука телохранителя проворно и незаметно вытащила нож, а там и вонзила его.

Да, стой граф Мейнецкий хотя бы на шаг дальше от Томаса, задумка бы не удалась. Однако, Герман Грумберг ради диагностики состояния здоровья Саймона приблизился настолько, что его магическая защита впустила в себя тела этих двоих. А ещё, на таком незначительном расстоянии были прекрасно видны щели между доспехами. Нож Томаса вошёл в бок королевского советника легко и без препятствий.

– Теперь тебе, сука, самому целитель нужен, – злорадно произнёс телохранитель.

– Твою мать, – в тоже самое время вытянулось от ужаса лицо замершего каменным истуканом сержанта. При этом его челюсть опускалась всё ниже, одновременно с тем, как опускалось на дощатый пол тело Германа Грумберга – человека, с которого ни волосинки упасть в ходе операции не должно было бы.

Кстати, стоит отметить, что из-за ранения королевский советник так же, как этот сержант, не растерялся. Пусть жизнь ускользала из него, граф Мейнецкий всё же смог сотворить не только новые защитные чары (он создал между собой и телохранителем Саймона сверкающую молниями стену), а даже смог произвести атаку. Под воздействием магии Германа Грумберга тело телохранителя поднялось в воздух так, как если бы Томаса принялись мутузить некие невидимые руки силачей-великанов. Его подкидывало, ломало, под конец мощно и с грохотом, едва ли не в лепёшку, ударило об пол! И Саймон ещё сумел осознать, что смотрит на это широко раскрыв глаза. А там он сам не понял как, но провалился в некую чёрную бездну без чувств и мыслей. Из-за этого он нисколько не видел и не знал дальнейшего. А, между тем, произошло вот что.

Прощаться с собственной жизнью Герман Грумберг не был намерен даже во имя спасения мира, а потому прошептал приказ доставить его к целителю и… и лишь тогда лишился сознания. Как результат, королевского советника уже в таком вот опасном состоянии (ну, и попутно Саймона тоже) в срочном порядке увезли со склада. Для этого магам пришлось временно снять блокаду. Непреодолимая волшебная стена исчезла всего‑то минуту, не больше. Однако, даже такого скромного времени хватило на то, чтобы едва заметная для взгляда тень прошмыгнула наружу и тайком скрылась на улицах Форельморска. А там, пусть «Бывалый боцман» был окружён стражами порядка такими же бдительными, какие только могут охранять сказочных принцесс, а таможенники вынужденно трижды прошлись по трюмам, сунув свой нос в каждый закуток, пусть даже капитан корабля от греха подальше приказал убрать спущенную в воду верёвочную лестницу…. Пусть. Без пассажирки корабль не отчалил.

Глава 4

Находящемуся в смертельной опасности свойственно давать обещания

Когда Саймон открыл глаза, ему сперва почудилось, будто он всё ещё крепко спит. Ну откуда, демоны побери, могла в его комнате взяться решётчатая дверь, да и вообще…

«О нет», – даже помертвел от осознания он.

Пусть помещение на обычные промозглые казематы, где томились преступники, не особо было похоже, зато едва ли не один в один выглядело как одиночная тюремная камера Форкреста, где некогда ему довелось от похмелья в себя приходить – перебрал однажды Саймон (ещё до поступления в академию) и вследствие бузить начал так, что его городская стража повязала. Но служивые тогда быстро смекнули, кого к себе притащили, вот и устроили младшего сына грозного купца Сильвера эдаким образом, чтобы и проучить его, и самим в беду не вляпаться.

Испытав неприятное дежавю, Саймон машинально попробовал сесть. Он захотел рассмотреть помещение во всех подробностях и заодно понять, как его сюда занесло, но тут же со стоном скорчился от боли. Правда, эта боль принесла существенную пользу. Вместе с ней к Саймону молниеносно вернулись воспоминания о складе, о воровке в маске, о том, как его телохранитель пошёл наперекор королевскому советнику. Собственно, стоило Саймону про лорда Грумберга вспомнить, как, словно по волшебству, этот мужчина возник перед его взором. Ещё секунду назад никого возле решётчатой двери не было, и вот уже мерзкая знакомая харя в сопровождении двух амбалов и мага вовсю на пленника таращится. Мгновением позже заскрежетал в замке ключ.

– Что с Томасом? – выдавил из себя Саймон, едва дверь открылась. – Что с ним? Ответьте мне.

Вроде не так долго Саймон Томаса знал, но этот молчаливый мужчина незаметно стал важной частью его жизни. Привык Саймон к нему крепко, вот и беспокоился всерьёз. Но ответ Германа Грумберга не унял переживаний, а только причинил глубокую душевную боль.

– Он не дожил до объявления официального приговора. Я был слишком зол.

После этих слов королевский советник, кривя лицо, оглядел камеру. В помещении кроме кровати, на которой лежал Саймон, ничего пригодного для сидения не было, а Герман Грумберг, судя по взгляду и бледности лица, с удовольствием бы на что-нибудь присел. Ранение подкосило его здоровье, а потому граф Мейнецкий за неимением лучшего прислонился спиной к стене и только тогда сделал взмах рукой. Двое амбалов, повинуясь этому жесту, подошли к постели и едва сдерживающего ругательства Саймона (благоразумие не позволило ему обложить королевского советника матами и заверениями, что тот де возмездия не избежит) рывком подняли с постели.

– Эй! Впредь не так резко, аккуратнее с ним, – сурово возмутился третий спутник Германа Грумберга, едва Саймон начал болтаться между двух громил. При этом сей мужчина щурился да оценивающе смотрел на окровавленную повязку, которой был перетянут живот заключённого.

– Ба, да чего нежиться? Нормально всё.

– Я здесь для того и нахожусь, чтобы решать, что нормально, а что нет, – грозно заявил этот человек. – Поэтому бережнее давайте. Покамест бережнее.

Громилам, судя по выражению их рож, сказанное не понравилось, но они промолчали. Не тот ранг у них был, чтобы магу-целителю перечить. А Саймон уже догадался, что на защиту его именно целитель встал, и из-за этой догадки горечь от смерти Томаса молниеносно отошла для него на второй план. В сцепке некромант плюс целитель пытки, которым его могли подвергнуть, имели все шансы стать как очень долгими, так и крайне болезненными.

Страх, который испытал Саймон, не поддавался словесному описанию. У него даже в голове помутилось, волосы на голове дыбом встали. И всё же ужас не долго управлял им. Стоило Герману Грумбергу сухо приказать: «Держите его так, чтобы он на меня смотрел», как Саймон сам в ненавистные чёрные глаза уставился и, покуда опасные вопросы ещё не прозвучали, потребовал:

– Объяснитесь, отчего я здесь. Почему меня задержали? Я никакого закона не нарушал, чтобы в камере находиться.

– На вас поступил донос, мистер Сильвер, – холодно ответил Герман Грумберг. – Ваш брат сообщил в королевскую службу безопасности, что вы шантажируете его собственным племянником ради помощи некой особе, которую разыскивают по всей Верлонии уже много недель.

– Вот подонок, – гневно прошептал Саймон. Пусть он давно догадался, кто его подставил, но такого масштаба подлости даже предположить не мог.

«Аж не куда-то, а напрямую в королевскую службу безопасности», – был поражён до глубины души Саймон, но… но возразить кое-чем дельным на сказанное для него было возможно.

– Мой брат сам ко мне сына привёл. Вон, не верите, так у моих слуг спросите. Чай не плакал, не страдал малец ни разу, что у дядьки живёт. А отчего оно так? Так отцовскому указу подчинялся.

– Неужели это не вы были инициатором «отцовского указа»? – приподнял брови Герман Грумберг.

– Нет!

– Предположим. Тогда зачем вам чужой ребёнок?

– Да какой он мне чужой? – демонстративно выпучил глаза Саймон, хотя попытки найти общий язык с Вильямом, привели его к мысли, что большего гадёныша среди малолеток ещё поискать надо. Пожалуй, на всей территории Верлонии другого такого шельмеца не встретишь. Однако ж, вслух Саймон произнёс другое: – Лорд Грумберг, я же потому и рассудил, что просьба брата за его сыном приглядеть с тем связана, что раз я собственными наследниками ещё не обзавёлся, так, быть может, к племяннику привяжусь и на него завещание составлю. Ну, а мне несложно было родную кровь под крыло взять. Захотелось узнать мальца получше, да и думалось мне, что так я и Вильгельм помиримся. Ведь я и он, лорд Грумберг, в ссоре не первый месяц. И, виделось мне, что пришло время старые обиды забыть. Но мой брат не… Он, оказывается, вот что, сволочь, удумал. Вот оно что.

Сердце Саймона, казалось, было в кровь растоптано. Ладно ещё когда Вильгельм только торговым делам мешал, но такое вот… Право, Саймон ещё более-менее ровно понял бы попытку убийцу подослать дабы от него избавиться. Но радеть за то, как бы собственного брата прилюдно под правосудие палача отправить? Нет, это в голове с трудом укладывалось. В глазах даже противно защипало. Но хотя в сложившейся ситуации даже для мужчины расплакаться было бы не зазорно, Саймон старался держать себя в руках.

Граф Мейнецкий, глядя на эти старания, позы и мимики лица не изменил. Голос его звучал так же ровно, как у бесстрастного судьи:

– Я бы с удовольствием поверил в вашу версию, мистер Сильвер. Право, она хороша и трогательна. Но ведь кто-то отдал указание Вильяма Сильвера в случае неурядиц на тот свет отправить, и для меня сомнительно, чтобы этим озаботился его собственный отец. Единственный сын – зачастую единственная отрада в жизни. Поэтому у меня больше веры в то, что вина лежит на шантажисте невинным ребёнком, а не на убитом горем отце.

Саймон, казалось, перестал дышать, но вовсе не от того с каким осуждением и каким цепким взглядом посмотрел на него королевский советник. Новое известие у него в голове не укладывалось. Пусть своего племянника Саймон невзлюбил, дурного он ему ничего не желал. Всё же Вильям был ребёнком, которого просто вот так вот дурно воспитали. Да и текла в нём родная кровь. По этой причине Саймон приказал своим людям с мальчика глаз не спускать и только. У него язык не повернулся дать указание хотя бы ухо отрезать, коли Вильгельм свою собственную игру поведёт.

– Мёртв? Вильям что, мёртв? – ошарашенно прошептал Саймон и, если бы мог, так со стоном бы за голову схватился и упал на колени. Право, не держи его двое стражников, так бы и произошло.

«Сволочь! Какая же сволочь! Даже сына не пощадил», – гневно прозвучало внутри Саймона, когда королевский советник ответил:

– Да, малыш Вильям Сильвер мёртв.

– Я бы просил дозволить мне допрашиваемого успокоить.

Последние слова были произнесены целителем, но Саймон их в своём горе словно не слышал. И не видел он, как Герман Грумберг едва заметно кивнул. Он лишь ощутил будто ещё недавно падал в некую пропасть, и вдруг кто-то протянул ему руку и потянул на поверхность.

Мир ещё не хотел быть прежним, но, когда целитель отошёл от него, Саймон смог посмотреть на Германа Грумберга более спокойным взглядом.

– Как… как именно Вильям был убит?

– Эмахтриаш.

– Эмхатриаш? – нахмурился Саймон. – Что это за оружие? Или это имя?

Ему не было знакомо слово, а потому десятки догадок хороводом закружились в его голове. Однако, отчего-то королевский советник всё молчал, ничего не отвечая, а затем вдруг снисходительно улыбнулся и приказал своим дуболомам:

– Посадите его на кровать. И мне какой-нибудь стул принесите. Живо.

Покуда похожие на великанов стражники смешно суетились с тем, чтобы угодить королевскому советнику, Саймон мёртвым грузом полусидел на жёсткой постели. Он никак не мог прийти в себя от услышанного, вот и не мог пошевелиться. Его сознание сосредоточилось только на одном – ладно бы его Вильгельм подставить хотел, но ради достоверности своего единственного сына в могилу свети? Как такое только возможно?

– Он умом не тронулся? – вдруг донёсся до Саймона полный беспокойства вопрос лорда Грумберга.

– По энергетике я таких изменений не вижу, – ответил маг, – но этот человек глубоко погрузился в свои эмоции.

– Сможет ещё вести беседу или дать перерыв?

– Да о чём нам беседовать? – тут же со злостью подал голос Саймон и впервые за несколько минут взгляд от собственных рук поднял.

К его удивлению, граф Мейнецкий уже сидел подле его кровати на стуле. И стул этот определённо не был достоин того, чтобы на него садилась задница не кого-то там, а самого королевского советника. Однако, сей предмет мебели был крепок и прослужил бы ещё с десяток лет, не меньше.

… И всё же Саймона не столько рассматривание стула захватило, сколько то, что он не заметил, как тот принесли. Вот насколько он оказался поглощён мыслями.

– А чего не побеседовать, если разговор наконец-то может принять дружеский тон? – ни с того ни с сего мягко улыбнувшись, ответил Герман Грумберг и даже хохотнул, когда Саймон на него непонимающе посмотрел. – Видите ли, мистер Сильвер, теперь я жалею, что ранее желал вашей смерти. Все кусочки мозаики сложились воедино, и для меня стало понятно, что мистер Вильгельм Сильвер, ваш собственный брат, подставил вас очень неприятным образом.

– Эм-м, – промычал Саймон и головой помотал. – Вы что, меня запутать хотите?

– Нет.

– Но вы же сначала были уверены, что…

– Я хотел увидеть вашу реакцию, – перебил королевский советник, прежде чем выпил из поданного ему целителем бурдюка какой-то терпкий на запах отвар. – Так вот, благодаря вашей реакции и тому, что ваш племянник всё-таки жив, истина вскрылась.

– Как жив? – пожалуй, в настоящий момент Саймон даже куда как больше удивился, чем тогда, когда ему сообщили про смерть Вильяма.

– Была создана лишь видимость его смерти. Но то, как её организовали, впечатляет. Профессионализм и актёрское мастерство на высоте. Будучи свидетелем происходящего, я до сих пор под впечатлением с какой тревогой Вильгельм Саймон вломился в ваш дом вместе со стражей и принялся выкрикивать имя сына.

Герман Грумберг сообщал о произошедшем так, будто рассказывал другу какую-то шутку. В его голосе слышался восторг, с лица не сходила улыбка… Но злость не покидала его взгляда, и оттого Саймон был уверен, что этот человек нисколько его не обманывает.

– Собственно, – продолжил говорить граф, – из-за показной отеческой тревоги свидетелем происходящего оказался не только я…

Придя в себя у целителя, Герман Грумберг перво-наперво принялся не благодарить присутствующих за оказанную ему помощь, а начал в голос да в замысловатых выражениях проклинать молодчика, что сумел застать его врасплох. Он был прямо‑таки взбешён из-за этого. «Как идиота какого-то подловили!» – крутилось в его голове, и вследствие мыслей активно двигался он сам. В результате сих телодвижений целителю пришлось своего грозного пациента утихомирить магией. На время Герман Грумберг утратил способность как-либо шевелиться.

– Ну вот, последний шов готов, – немногим позже мягко произнёс целитель и обрезал нить, которой ранее стягивал рану.

Спустя мгновение сдерживающая магия наконец-то покинула тело Германа Грумберга, и его лицо тут же брезгливо поморщилось. Несмотря на то, что маг, к которому его доставили, действовал довольно-таки профессионально, умения полноценно обойти заговор на оружии, нанёсшим рану, ему не хватило. Именно по этой причине в дело включились мерзкие игла и нить.

– Когда эти швы можно будет снять? – первым делом процедил сквозь зубы Герман Грумберг.

– Хм. Ну, не раньше, чем через сутки.

От услышанного королевского советника, привыкшего получать от жизни самое лучшее, понесло на грозную ругань. Его неистово раздражил факт, что он не только скверно пострадал из-за ерунды, но и будет вынужден в качестве напоминания об этом около суток терпеть на своём теле швы. Швы, без которых другой целитель прекрасно бы обошёлся!

– Простите, что наш городской маг не оправдал ваши ожидания, – в какой-то момент смог вклиниться в злобный монолог графа присутствующий в комнате глава службы порядка Форельморска, – но лучшего специалиста у нас нет.

– И вообще никакого другого специалиста моего уровня в городе нет, не зря же ко мне очередь на месяц вперёд, – обиженно заявил целитель, прежде чем в надежде покинуть буйного королевского советника поглядел на главу стражи и произнёс: – Поэтому прошу прощение, но я вынужден покинуть вас. Жизнь лорда Грумберга вне опасности, зато моя помощь более чем требуется мистеру Сильверу.

– А ну подождите, – тут же требовательно произнёс Герман Грумберг и, несмотря на встревоженные взгляды как целителя, так и главы стражи порядка Форельморска, поднялся на ноги.

– Эм-м, в ближайшее время вам не стоит так напрягать себя. Вам нужен покой. Отдохните хотя бы до следующего утра.

– Да-да, я тоже считаю, что вы не так уж хорошо меня подлатали, – с раздражением (попутно накидывая на голое тело испачканную в крови рубаху) прокомментировал Герман Грумберг и с присущей ему язвительностью добавил: – Так что во избежание возможных неприятных последствий вашего халтурного лечения, вы будете сопровождать меня на «Бывалый боцман». Я не отступлюсь от своих планов, я лично по всем трюмам этого корабля пройдусь!

– Лорд Грумберг, мои люди с такой ерундой сами справятся, – с напускным энтузиазмом, вмешался в разговор глава стражи. При этом он спал с лица, увидев, какое новое алое пятно образовалось на рубашке графа в районе шва. Герман Грумберг и сам это пятно заметил, а потому гневно чертыхнулся и, пожалуй, много чего ещё целителю бы высказал, если бы с улицы вдруг не послышались крики.

– Сюда, сюда! Вот этот дом он арендовал, мне точно известно!

– Точно сюда, мистер Сильвер?

– Да. И быстрее, молю вас!

Обращение привлекло внимание Германа Грумберга, а потому он, морщась от боли, поспешил к окну, но ничего особенного для себя не углядел. Всё же это он сам ранее отдал приказ стражникам в возвращении сына Вильгельму Сильверу поспособствовать. Так уж вышло просто, что не за вызволением ребёнка Герману Грумбергу наблюдать полагалось, а….

Увы, несколько стремительных шагов до окна отозвались такой болью и так голова у него закружилось, что Герман Грумберг влёт понял сколь плачевно его нынешнее состояние.

«Нет, до «Бывалого боцмана» мне не добраться. А уж если и доберусь до корабля, то на осмотр трюмов меня точно не хватит. Какое тут применение магии, мне бы не свалиться мешком на палубу, не закряхтеть позорно от боли», – пронеслось у Германа Грумберга в мыслях.

Однако, бездеятельно валяться в постели королевскому советнику тоже не хотелось. Он настолько боялся беспомощной старости (а у него за последние годы волосы взяли и едва ли не полностью поседели), что он не сдержался и выкрикнул за окно:

– Погодите! Стойте, я намерен к вам присоединиться.

– Да что вы? Вы не готовы к такому. У вас же швы… – попытался воззвать к его благоразумию целитель.

– Вот вы и будете контролировать, чтобы ваши швы не разошлись!

Герман Грумберг погрозил целителю кулаком и от такого простого движения едва не потерял равновесие. Но не зря глава службы порядка Форельморска вместо слов осуждения сперва королевского советника подхватил, а там и выразительно на мага уставился. Этот человек уже понял, что просто так графа Мейнецкого в постель не уложить, вот и решил немного поспособствовать тому в дурости.

«Так он быстрее сознание потеряет, а там уж не дам я целителю его в чувство привести раньше утра», – рассудил он про себя, а потому даже улыбнулся, когда сказал:

– Ваши намерения достойны восхищения, лорд Грумберг. Все бы так в нашем государстве о деле радели.

Эти слова прозвучали для Германа Грумберга как соловьиная трель. Он гордо выпрямился и, стараясь не шататься, вышел из комнаты в коридор. Но, конечно, главе стражи Форельморска пришлось королевского советника на себе едва ли не тащить, когда дело дошло до лестницы. Целитель же, мысленно матерясь, вынужденно пошёл следом. Он был раздражён как отношением графа к себе, так и тем, что ему не дали заняться вторым пациентом, коим был хорошо известный в городе купец Саймон Сильвер. Всё, что маг смог, так это шепнуть служанке, чтобы та до его жены донесла – обойтись ей в лечении сего важного человека без его помощи придётся. Служанка умчалась, а целитель грустно вздохнул. Его жена, как и он сам, была выпускницей факультета Белой Магии. Но, увы, в отличие от него специализировалась она на благословениях, а потому работа ей нынче досталась крайне сложная. Но Герману Грумбергу покамест в жизни бывшего однокурсника сына интереса не виделось, а потому он был беспощаден. Целитель, глава стражи и ещё двое молодцев, что ранее были призваны дежурить на первом этаже, вместе с ним вышли на улицу.

Долгие разговоры с остановившимся обождать их отрядом не могли возникнуть в принципе. Граф Мейнецкий для этого слишком дурно себя чувствовал. Настолько, что уже бы и отдал указание обратно его в постель вернуть, но природное упрямство взбунтовалось, вот он и решил довести дело до конца. Ну, и чтобы сберечь силы, Герман Грумберг только на пару вопросов купца ответил. Кратко сообщил о том, что было на складе, и всё.

– Не поймана? А этот змеёныш жив? – в страхе прижал руку к сердцу Вильгельм Сильвер и едва ли не заскулил, как щенок. Но Герману Грумбергу были безразличны чужие тревоги, вот он и приказал отправляться на выручку ребёнку.

Отряд снова двинулся в путь, и королевский советник эту дорогу кое-как выдержал. Помогло ему то, что конечная цель пути не так далеко находилась. Всего-то за углом улицы.

– Спасти. Мы должны спасти моего мальчика! – то и дело громко стенал горемычный отец. – Мне бы только прижать тебя к себе, Вильям, а там я увезу тебя. Увезу туда, где руки этого мерзавца не дотянутся до тебя.

– Вообще-то, у заключённых нет такой свободы, чтобы… – начал было с брюзжанием говорить глава службы порядка, но Вильгельм Сильвер его перебил:

– Вы просто не знаете моего брата. Уж Саймон с детства умел щебетать, как певчая птичка, он во всём горазд себя невинной овечкой выставить. Как бы из-за его змеиного языка и мне… – испуганно выпучил глаза этот мужчина, прежде чем, собирая на себе взгляды прохожих, воскликнул: – Мой мальчик в лапах сущего негодяя!

Понятное дело, что охочие до зрелищ горожане начали постепенно собираться вблизи дома, куда вошли Герман Грумберг и прочие. И хотя тамошние слуги не стали препятствовать требованию дать стражникам дом обыскать, нервы Вильгельма Сильвера всё равно были на пределе, вот он и закричал:

– Вильям! Я пришёл за тобой, сынок!

– Папа! – вмиг раздался откуда-то сверху приглушённый крик. – Папа, они хотят меня отравить. Помоги! Помоги!

На этих страшных словах детский крик резко прервался, и в холле стало тихо-тихо. Все присутствующие с трудом пытались осознать, что услышанное ими реальность. Однако, Герману Грумбергу отдавать приказы не потребовалось. Стражники самостоятельно бросились к лестнице так быстро, как не смог бы вампир.

– Поддержите меня, – только и смог требовательно произнести Герман Грумберг, обращаясь к двум великанам, что отправились вслед за ним из дома целителя – к этому моменту он чувствовал себя так дурно, что уже нисколько не постеснялся требовать для себя помощи. Однако, что и говорить, из-за ранения королевский советник передвигался столь медленно, что оказался одним из последних, кто вошёл в комнатку на втором этаже.

– Так, все лишние вышли! – потребовал глава стражи от подчинённых, как только завидел в дверном проёме бледного от потери крови, но всё также по-ослиному упрямого королевского советника. – Дайте лорду Грумбергу место преступления осмотреть.

Большая часть рядовых стражников поспешила помещение покинуть, а на сомневающихся прикрикнул капитан. Но, покуда эти люди выходили, до Германа Грумберга, конечно же, донеслись их эмоциональные обсуждения.

– Ух, я туда, а этот весь в пене уже, трясётся.

– Ага-ага, а эти-то двое гадов ещё и уверить нас пытаются, что они де не при делах.

– Ну, зато мы их отметелили знатно, ха-ха! Я вот этим кулаком к-а-а-к….

К разговорам выходящих из комнаты людей Герман Грумберг прислушивался, но куда как больше он был сосредоточен на личном оценивании обстановки. Он изучал всё собственным взглядом. Вот двое избитых до неузнаваемости мужчин (уже связанные) валяются в углу мешками, так как от побоев лишились сознания. А вот Вильгельм Сильвер стенает над сыном тела, вот целитель, что до сих пор пробует хоть как-то помочь мальчику. Но вскоре маг грустно замотал головой, и несчастный отец, трепетно обхватив мёртвого ребёнка, принялся раскачиваться вперёд‑назад.

– Увезу, – стонал он при этом. – Я всё равно тебя увезу домой, сыночек.

Видеть такую трогательную сцену и не испытывать эмоций было невозможно. А потому стражники расступились, когда Вильгельм Сильвер поднял на руки тело своего единственного отпрыска и, беспрерывно рыдая, начал медленным шагом идти к выходу.

– У меня тут экипаж неподалёку, – негромко начал говорить глава службы порядка Форельморска, когда убитый горем отец приблизился, – могу его вам предоставить.

Вильгельм Сильвер едва заметно согласно кивнул и продолжил делать шаг за шагом. Каждое его движение, вся мимика его лица говорила о глубоком горе. Герман Грумберг даже невольно ощутил тяжесть на собственном сердце, ибо на миг представил, какое горе принесла бы ему потеря Антуана. И всё же это стало поворотным моментом в дальнейшем. Будучи не просто некромантом, а человеком провёдшим большую часть жизни при дворе, у власти, и человеком мстительным по натуре, мысли Германа Грумберга переметнулись на то, что было бы справедливо тем же самым ядом угостить убийцу. По этой причине он уставился на пену у рта мальчика и, щуря глаза, задумался, какой же яд к несчастному ребёнку применили. А там, благодаря изучению внешней составляющей, а также проведению короткого магического анализа, направленного на определение структуры вещества, привычная рассудительность и холодность вернулись к графу.

«Странно. Право, странно. Что-то к этому яду примешано. Но зачем? И что это за вещество? Не похоже на что-то мне привычное», – пришёл к нему вывод и вследствие него Герман Грумберг потребовал:

– Погодите уходить, мистер Сильвер.

Мужчина хоть и посмотрел на графа Мейнецкого непонимающим взглядом, а всё же остановился, и это привело к тому, что все присутствующие уставились на королевского советника. Им сделалось любопытно. Но Герман Грумберг не собирался чужое любопытство удовлетворять. Привычно игнорируя направленные на него взгляды, он подошёл ближе к купцу и его сыну и без малейших на то стеснений расширил пальцами веки мальчика. Затем провёл руками вдоль его тела. Он изучал заинтересовавший его момент и, пожалуй, вот‑вот смирился бы с тем, что он не может сходу идентифицировать странную примесь к яду. Однако, мгновением спустя Герман Грумберг вздрогнул. Ему вдруг вспомнилось то, что он давно уж похоронил в глубинах своей памяти.

Как уже ранее писалось, отец Германа Грумберга был не просто энтузиастом‑исследователем, он вовсю старался приобщить к своему жизненному выбору сына. Будущее он видел только в науке, и по этой причине познания в некромантии и сопутствующим ей специальностях у нынешнего королевского советника оказались на высоте. Герману Грумбергу было ведомо многое из того, что никак не входило в учебную программу Первой Королевской Академии магических наук. В частности, однажды познакомил отец сына с редким ядом, известным среди узкого круга лиц под названием эмхатриаш. И на тот момент времени шестнадцатилетний Герман Грумберг веществом впечатлился. Увы, не по той причине, на которую рассчитывал его отец. Будущего графа Мейнецкого заинтересовал отнюдь не сложнейший процесс получения ингредиентов яда и прочая научная тягомотина. Будучи юным, он всего-то воспылал желанием проучить одну неприступную девицу‑простолюдинку, что невольно завладела его сердцем. Ему виделся тот ещё спектакль, в результате которого девушка бы отдалась ему со слезами радости на глазах, но… но, увы, юный Герман Грумберг конкретно напортачил с дозировкой. Девушка умерла у него на руках, и он, отнюдь не желая верить в печальный исход своих стараний, всё же прибежал к отцу за помощью. Герман Грумберг был влюблён. А ещё ему наивно чудилось, что его отец всемогущ, что уж такой мастер-маг сумеет пробудить красавицу от власти глубочайшего сна. Однако, вместо этого юному Герману Грумбергу пришлось под надзором рассвирепевшего родителя тайком избавляться от трупа, и то, чего убитый горем из-за трагической потери возлюбленной Герман Грумберг при этом наслушался, вынудило его слово «эмхатриаш» на долгие-долгие годы из своей памяти вычеркнуть.

Но в настоящем воспоминание о редком яде в нём пробудилось.

Поза королевского советника выглядела раскрепощённой. Если бы не бледный цвет лица вследствие обильной потери крови, то о недавнем ранении вообще нельзя было бы догадаться. И Саймон завидовал этому. Сам он едва удерживал себя от того, чтобы лечь на кровать нормально. Даже полусидя находиться в постели было откровенно больно.

– Ваш брат имел все шансы исчезнуть не пойми куда вместе с телом сына. Без моего присутствия в составе широко известного яда сильное, но малозаметное, снотворное вряд ли бы было обнаружено. А оно всерьёз изменило положение дел, ибо в разы замедлило действие отравы. Неощутимым для магии образом оно ввело мальчика в стазис, и поэтому при желании ребёнка ещё можно было бы, так сказать, воскресить из мёртвых. А там, небольшая магическая коррекция внешности и вот купец Вильгельм Сильвер усыновляет сироту, столь напоминающего ему облик родного сына. Я более чем уверен, что исход был бы таким, так как дальнейший обыск показал – противоядие мистер Вильгельм Сильвер хранил при себе… Право, моему взору предстала блестящая инсценировка. И размышляя о ней, я не мог не задуматься над тем, какую роль вы сыграли.

– И как, теперь вы удостоверились в моей невиновности? – осведомился Саймон.

– Не совсем. Сперва я хочу знать, как именно вы впутались в эту историю.

Тон был доброжелательным настолько, что слова, будто он по совету брата пошёл на склад и всего‑то, так и хотели сорваться с языка. Однако, предчувствие останавило Саймона от их произнесения. Губы словно склеило, но просто сидеть и молчать было нельзя. Поэтому, чтобы потянуть время, Саймон сперва тяжело вздохнул, а затем, эмоционально покачав головой, посетовал:

– Вильгельм… Что же ты натворил, Вильгельм?

Произнесённое позволило ему уткнуться взглядом на пальцы собственных ног. Он почему-то был без обуви, но не о том Саймон думал. Он лихорадочно размышлял, что же ему сказать. Вряд ли из его брата не вытянули хотя бы кусочек правды, а потому стоило ли строить из себя невинность?

– То, что натворил он, мне уже известно, – напомнил о своём присутствии королевский советник. – Я желаю знать, как ко всему этому причастны вы.

– Да соблазнил он меня, – решил по итогу повиниться Саймон. – Но не деньгами, лорд Грумберг, денег у меня много. Брат вот один единственный. С ним я примириться хотел, вот и пошёл ему навстречу. Вильгельм же мне даже имени женщины этой, что вы ищите, не назвал. А я рассуждал так – помогу без вопросов лишних, вот и будет повод помириться. Ведь чего не помириться, коли доверие друг другу покажем? А оно вон… вот оно к нему доверие каким боком мне вышло.

– Смело, – оценил граф Мейнецкий. – Нечасто сидя передо мной люди безо всяких уловок с моей стороны сознаются в том, что по собственной воле идут против королевской власти. Но это не объясняет кое-какого момента, – слегка наклонился в сторону Саймона Герман Грумберг, и у Саймона из-за этого движения мурашки по коже пробежали. – Скажите, вы находились в складских помещениях с целью некую особу до корабля сопроводить, так?

– Да.

– Тогда почему она в вас стилет воткнула?

«Ох, вот же вопросец», – вмиг похолодел Саймон. За время рассказа Германа Грумберга о том, что произошло в арендованном им доме, он достаточно пришёл в себя, чтобы сообразить – раз Томас мёртв, то некромант явно над телохранителем поработал и то, что ему нужно, выяснил.

– Потому что она должнабыла на мой «Бывалый боцман» попасть, – глядя в холодные чёрные глаза, всё же решительно сказал Саймон.

– Хм, поясните. А почему это «должна»? – склонил голову набок лорд Грумберг.

– Да потому, что не готов я против королевской власти идти, – настала пора для лжи. – Право, лорд Грумберг, Вильгельму я желал угодить, да. Но отнюдь не вопреки тому, чтобы в дальнейшем самому вполглаза спать. Всё же у меня свой торговый дом, а не подпольная лавчонка. Ни к чему мне с законом ссориться. Вот и рассудил я, что с корабля никуда этой женщине не сбежать будет, да и лишних глаз там нету. Вильгельм бы ни за что не прознал, что её именно по моей указке скрутили б после отплытия да страже передали. Даже если бы он винить меня в том стал, так я бы на капитана вину взвалил. О таком вот я думал, а тут шум и гомон. Облава началась, а у меня какая-то преступница под боком. Пришлось импровизировать. Но я так вам скажу. Коли эта девица до моего корабля добралась всё же, то недолго ей на нём плыть.

– Угу, – задумчиво почесал подбородок лорд Грумберг и помолчал с секунд десять, прежде чем поглядел на своих подчинённых и приказал. – Мистера Саймона Сильвера сопроводить домой, обвинения с него все снять. Полагаю, в огласке его поступков нет необходимости. Компенсацию за беспокойство службы правопорядка он выплатит и без официальных документов… Так ведь, мистер Сильвер?

– Разумеется, – поспешно согласился Саймон.

– Также, я рассчитываю на ваше содействие в будущем, – коварно улыбнулся лорд Грумберг. – Человек сродни вам может понадобиться мне однажды.

– Ни за что не откажу вам ни в одной услуге, – клятвенно заверил королевского советника Саймон, но уже не так довольно. Он понял, что попался на опасный и острый крючок.

Глава 5

Когда страх становится безграничным, боящийся зачастую открывает для себя бесстрашие

Вид закованного в лёд моста словно заставил сердце Ралгана остановиться и обратиться в камень, такой болезненный груз он ощутил у себя в груди. Сверкающие инеем перила, ледяные ажурные арки, конечно, были прекрасны и на фоне ясного бирюзового неба выглядели произведением искусства, но верховный маг эльфов не мог не ощущать для чего его близкому другу понадобилось творить подобную красоту.

«От меня таким образом следы чёрной магии не скроешь. Кто-то проклял мост и очень качественно проклял», – пронзило его, будто стрелой, осознание. И это осознание тут же принесло Ралгану отвратительное гнетущее чувство вины – он ведь взял и проигнорировал первое письмо Лютье Морриэнтэ. Будучи сосредоточенным на собственных чувствах, ему виделось правильным поступить так, но теперь…

На миг Ралган из-за эмоций ощутил себя словно в густом тумане. Он увяз в охвативших его отвратительных чувствах, как насекомое в вязкой смоле, он элементарно не мог никак пошевелиться. Его сдавили столь сильные страх и отчаяние, что даже конь ощутил их и боязливо прижал уши к голове.

– Ничего, ничего, мальчик. Всё хорошо, – мягко похлопал животное по шее Ралган. При этом от сказанного им «всё хорошо» эльфа даже скривило. Из-за этого его гнетущие вдруг чувства сделались сильнее, но затем Ралган пересилил себя и, прошептав ещё несколько слов утешения коню, направил встревожившееся животное к башенке. Думал при этом верховный эльфийский маг лишь о том, как сглупил.

Его последняя встреча с Лютье Морриэнтэ вышла не самой приятной, так как Ралган был в то время на взводе. Увидев, как дорогой его сердцу друг протягивает в сторону людей (словно милостыню просит) коробку для мзды, а эти самые чумазые люди глазеют и уродливо улыбаются так, будто развесёлое представление именитого шута созерцают, гнев застлал ему глаза. Ралган произнёс крайне жестокие слова и, несомненно, зря он использовал некоторые выражения при прочих эльфах.

«Мне следовало быть менее импульсивным», – мысленно укорил себя Ралган. Но, увы, прошлое не меняется из-за терзаний совести, какими бы они глубокими ни были. А на тот момент, быть может, и оказался бы Ралган более сдержан, соверши проступок какой-либо иной эльф. Однако, именно неблагочестивые деяния близких так больно ранят сердце.

Если же говорить о дальнейшем, то первую тревогу по поводу друга Ралган испытал уже через месяц – именно тогда он в хмурый дождливый день столкнулся в академическом парке с мэтром Орионом, и тот озвучил про ставшее ему известным желание Лютье Морриэнтэ покончить с тяготами жизни. И услышь Ралган про подобное впервые, он бы более серьёзно к сказанному отнёсся, но на тот момент его больше обескуражило, что факт про проклятие просочился в среду людей.

«Да что на Лютье нашло? Где его благоразумие и гордость?» – поражался тогда Ралган, попутно припоминая позорный сбор мзды на мосту. И это довело его до ярости. Кипучее недовольство заставило Ралгана написать гневное письмо своему близкому другу, и, так как ответа на это сообщение долгие месяцы не было, на пути из академии в Лиадолл (а затем и обратно) Ралган предпочёл башню и мост оставить в стороне. В его намерении было этим поступком демонстративно выказать своё недовольство, а потому, когда по истечении длительного времени, Лютье Морриэнтэ всё же прислал ему новое послание, Ралган не стал выкрывать конверт. Он принципиально положил письмо в ящик стола запечатанным.

«А, быть может, именно тогда Лютье испытывал сомнения, искал моего участия и поддержки, – вновь взыграла в эльфе приносящая глубокую боль совесть. – Я неистово злился, хотя должен был осознать другое – столь яркие перемены в поведении подобны крику о помощи. Мой друг голосил, а я был глух в своей гордыне».

Кроме магии, придавшей мосту невероятную красоту, в округе ничего не изменилось. Может, чуть выше стал клён, ещё больше накренилась растущая на берегу реки ива. Гниловатые мостки на другой стороне стали выглядеть более шаткими. В остальном отличий не было, а потому Ралган привязал жеребца к коновязи и, подойдя к двери в башню, положил на стену возле неё ладонь. Шершавый камень под пальцами эльфа тут же мягко засветился – это означало, что хозяин башни дозволяет своему гостю войти, а потому Ралган с нетерпением открыл дверь и вошёл внутрь гостиной. Лютье Морриэнтэ был там – сидел в кресле, смотрел на давно потухший очаг и, если бы не повернул голову в сторону гостя, пожалуй, напоминал бы мертвеца. Даже обстановка была соответствующей. Холод настолько стал чувствовать себя хозяином в этом доме, что стены покрыла ажурная изморозь. Темнота вокруг придавала помещению сходство с могилой, и Ралган, чтобы разрушить охватившее его наваждение, стремительно вытянул руку в сторону камина. Пламя сорвалось с кончиков его пальцев. Оно перекинулось на частично обугленные поленья, но даже волшебный огонь с трудом смог покорить заледеневшую древесину. Он с трудом (скорее, как будто с опаской) лизнул иней и хотел было отступить. Но под взглядом Владыки Стихий разве можно было допустить такую вольность? Пламя вынужденно разгорелось ярче, и Ралган, наконец, вновь перевёл взгляд на друга.

В озарившем гостиную свете Лютье Морриэнтэ перестал походить на мертвеца. Было видно, что эльф всё-таки жив, но довёл он себя до состояния жуткого. Даже его тонкие губы были столь бледны, что казались покрытыми синей помадой.

– Я ждал тебя не одну неделю, – мягко улыбаясь, первым произнёс Лютье, и его слова вмиг разрушили то состояние оцепенения, что охватило Ралгана от ужаса увиденного. Даже больше, вместо слов приветствия он произнёс с тихим укором:

– Что ты наделал?

Нет, этого было мало! Эмоции рвались наружу, как вольная птица стремится вылететь прочь из опостылевшей клетки, и оттого Ралган тут же громко и с гневом воскликнул:

– Да что ты наделал, Лютье?!

Боль раздирала Ралгана на части, вот он и не смог унять рвущийся наружу гнев. А затем из его горла вырвался стон отчаяния, и на ватных ногах эльф подошёл к своему другу. Он скорбно встал у его кресла на одно колено, и слёзы так и хотели упасть с глаз.

– Что за безумие охватило тебя? – дрожащим голосом попытался выяснить Ралган и ужаснулся от того, что во взгляде Лютье царило ледяное спокойствие.

– Друг мой, разве мечта обрести свободу может считаться безумием? И даже если твой ответ да, то не ты ли заразил меня этой болезнью?

Пожалуй, было верным поступком напомнить Ралгану о днях его юности. О тех временах, когда желание снять с себя рабский ошейник, заставило его встать на путь таких грандиозных и смелых деяний, что они стали легендарными. И всё же, вынужденно верховный маг эльфийского народа осуждающе покачал головой. Он был готов произнести горячую речь. Но Лютье Морриэнтэ остановил его.

– Не надо, Ралган. Не надо, – уверенно произнёс маг льда. – Не первый век мы никак не можем в некоторых моментах понять друг друга. Так что я позвал тебя не ради того, чтобы убеждать в своей правоте. Я хочу достойно проститься. Позволь мне украсть тебя от твоих бесконечных забот всего на один день и давай проведём это время так, как полагается давним друзьям.

С этими словами Лютье Морриэнтэ мягко коснулся руки Ралгана и, удерживая его ладонь в своей, поднялся с кресла. Ралган тоже встал на ноги, но при этом виновато отвёл взгляд. Ему было сложно сдерживать рвущиеся наружу слова укоризны.

– Ха, ну ты и упрямец, – весело хохотнул тогда Лютье Морриэнтэ, и даже пламя очага затрещало как-то радостнее. Казалось, в этой башне всё изменилось. Всё заиграло радужными красками, и только он был лишним. Он не мог никак успокоиться.

«Да, я никак не могу принять», – даже прозвучало в голове Ралгана, а потому он упрямо поджал губы и после грубо сказал:

– Отчего для тебя странно, что я не могу радоваться в час встречи, что, быть может, станет нашей последней встречей? Я не вижу в этом ни одного светлого момента. Вот и всё.

– Нужно всего лишь перестать думать, что наша встреча последняя, – равнодушно пожал плечами Лютье Морриэнтэ, прежде чем с хитринкой взглянул на собеседника. – Да и начинать разговор тебе следует не со слов прощания, а с вопросов о том, что происходило со мной в твоё отсутствие. Вот, что было бы достойно для друга.

– И что же нового ты можешь мне рассказать? – прозвучал недовольный голос Ралгана. Хотя он мысленно принял навязываемые ему правила, душа по-прежнему не желала смиряться так же просто, как разум.

– Например, то, что часть своих обязательств я перекладываю на тебя.

При этих словах брови Ралгана невольно приподнялись выше, и настроение Лютье Морриэнтэ вследствие этого, казалось, сделалось совсем превосходным. Он широко и беззаботно улыбнулся, прежде чем подтвердил:

– Да, ты не ослышался. Узы нашей дружбы отныне вынуждают тебя откликнуться на просьбу, что однажды может произнести преподаватель Первой Королевской Академии магических наук Верлонии мэтр Люций Орион.

– Так это он проклял мост! – мигом догадался Ралган и даже нехорошо сощурил глаза. Ему не была свойственна мстительность, но в данный момент только о мести думать он и мог. Как только посмел этот человек совершить подобное?!

– Тише, успокойся, – отвлекла его от грозных мыслей ладонь Лютье, что тот положил на его плечо. – Мэтр Орион не заслуживает кары, ведь к созданию сих чар я его сам принудил.

– Что? – поразился Ралган ещё больше.

– Ему пришлось несколько дней провести в плену моей башни, прежде чем он послушно взялся за чары. Однако, не это самая главная новость. Есть кое-что более важное.

– Что может быть важнее твоей близкой смерти? Ничего! Именно она важна, ибо никто не сумел ещё умереть дважды.

– Можно было бы и поспорить, – снова улыбнулся Лютье. – Но я не хочу. Я желаю провести время за дружескойбеседой. Ты способен принять моё желание?

– Способен, – недовольно буркнул Ралган.

– Тогда слушай. Мэтр Орион вынужденно гостил у меня и, благодаря моей библиотеке, ненароком выяснил, что является обладателем шляпы Леоса Виндшопа.

– Что?

– Да! – воскликнул Лютье Морриэнтэ, прежде чем звонко хохотнул. – Ха, судьба порою та ещё шалунья. Мне даже подумалось, уж не призрак ли Леоса Виндшопа решил осуществить новую проказу, раз из всего обилия книг, что хранятся в моей библиотеке, мэтр Орион достал именно нужную и даже открыл её на верной странице? Было забавно созерцать его удивлённое лицо, а ещё оно уверило меня в том, что в своём выводе сей человек не ошибся. Я не видел шляпу лично, но склонен верить в вывод, что она обрела хозяина.

– Не разделяю твоей весёлости. Если всё так, то я непременно постараюсь надоумить Ковен проверить мэтра Ориона на хранение запрещённых артефактов. Подобная вещь не должна служить алчности людей.

– Мне весело, так как мэтра Ориона я не способен назвать алчным человеком. Он достойный хранитель для сего артефакта. И раз уж ты лично знаком с ним, то для тебя было бы мудрее проявить тактичность по отношению к нему и… и практичность тоже, – вновь вернулся в кресло Лютье Морриэнтэ и попутно сделал жест, дающий Ралгану понять, что его просят присесть в кресло напротив. При этом смешливость исчезла с его лица, на место её пришла деловитость. И да, дальнейшие слова эльфа действительно несли в себе иную суть, нежели восторг из-за произошедшей случайности.

– Я не просто так написал мэтру благодарственное письмо, в котором открыто озвучил, что ради активации артефакта он может смело обращаться к тебе.

– Смело? – выпучил глаза Ралган. – Ко мне? Он?!

– Прекрати гневаться.

– В своём ли ты уме, Лютье? Как я могу прекратить гневаться после всего того, что услышал?

– Ты должен, ибо мой поступок более чем правилен. Даже если этот человек не возжелает воспользоваться шляпой, теперь у тебя имеется повод навестить его. Ведь, как я уже озвучил, обязательство проявить благодарность за то, что я принудил мэтра создать чары проклятия, я перекладываю именно на тебя. Понимаешь?

– Понимаю что? То, что ты предлагаешь мне явиться к нему и отобрать артефакт? – напрямую спросил Ралган и невольно вздрогнул от того, что из-за тематики разговора (и, уж тем более, эмоций, что тот принёс), казалось, напрочь запамятовал про то, что встреча с другом является последней.

– Нет. Я предлагаю тебе сделать так, чтобы артефакт всё же оказался задействован. Причём кем-то из людей, а не эльфов, – хитро улыбнулся Лютье Морриэнтэ, прежде чем пояснил: – Магия Леоса Виндшопа такова, что даже последний из дроу не сможет ей воспротивиться. Поэтому, что будет если тело Найтэ Аллиэра займёт чужой разум? Ты размышлял когда-либо над этим?

– Да, было время, когда меня посещала подобная идея. Но Найтэ Аллиэр сильный маг. Хорошо, если получилась бы подмена на пару часов.

– Порой даже минуты достаточно, чтобы тебе вынесли смертный приговор те, кто так благоволил и потакал всем твоим капризам. Главное, выявить подходящий момент. И замечу, это не столь сложно в век, когда нужный нам артефакт и его возможности человечество подзабыло. Тем более, при наличии удобного исполнителя, – взгляд Лютье Морриэнтэ сделался предельно серьёзным. – Мэтр Люций Орион прекрасный кандидат, Ралган. Артефакт изначально находится в его руках – это раз. Два – он человек, а не эльф, и, три, достаточно близок к дроу, чтобы выкрасть необходимый для наложения чар волос. Четыре – его просто как принудить к нужному поступку, так и, пять, вырвать из тисков возмездия. Думаю, ты понимаешь. Я бы не хотел, чтобы с ним произошло что‑либо по-настоящему дурное из-за меня.

– Ничего дурного с ним и не произойдёт. В принципе не может произойти, – подумав, ворчливо сообщил Ралган. – Я хорошо изучил мэтра Ориона за время своего пребывания в академии, и поэтому уверяю – в кое-каком моменте ты ошибаешься, Лютье. Принудить его не так просто, как кажется. Шантажировать его особо нечем, а по доброй воле он на подобного рода деяние не согласится. В нём будут говорить страх перемен и привычка быть тенью, которую никто не замечает. Этот человек не создан для великих деяний.

Владыке Стихий казалось, что он говорит с такой интонацией, что к его словам нельзя не прислушаться. Ему виделось, что Лютье Морриэнтэ испытает сомнения в своём выводе, но друг без раздумий несогласно покачал головой.

– Ты глубоко ошибаешься.

– Разве? – поразился Ралган.

– Да. Мэтр Орион, конечно, не деятель по своему характеру, он созерцатель. Но да будет тебе известно, этот человек умеет убеждать себя в том, что он несёт ответственность за деяния других. А ещё в нём много сострадания. Право, он удивительно мягкосердечен для мага, избравшего путь чёрной магии. Какой ещё чародей приехал бы ко мне только чтобы помочь одной из своих студенток? Но мэтр Орион решился на такой поступок. Он заподозрил совершённый по отношению к аир Свон приворот, вот и оказался у моего порога. Он всего лишь подозревал чары, а проделал нелёгкий и длительный путь. Этот факт, как и то, о чём мы беседовали все дни его присутствия, не даёт мне согласиться с твоим выводом. Если дать мэтру Ориону правильную и благородную цель, он не откажет тебе, Ралган. Ни за что не откажет в помощи против последнего из дроу.

***

Разумеется, Найтэ мог повести себя иначе, но он давно не выставлял напоказ своё недовольство Милой Свон, а это противоречило публичному облику, что он для себя создал. Поэтому говорил тёмный эльф на площади Вирграда с лёгким сердцем. Боль в глазах любовницы его нисколько не тронула. Куда важнее для Найтэ было то, что вследствие его поступка господин фон Дали повеселел, перестал на декана факультета Чёрной Магии косо поглядывать. Но Найтэ не только по этой причине остался доволен. Будучи словно совсем не при делах, он выиграл по всем направлениям. Над группой четверокурсников (и, соответственно, над раздражающим его Люцием Орионом) он теперь на всех основаниях издеваться мог, а Мила Свон самостоятельно получила очередной строгий выговор, что приближал её к избранному им будущему. Из-за этого тёмный эльф не мог злиться должным образом на молодого Грумберга. За что? Этот вспыльчивый юнец лишь подыграл ему.

– Ну что, всё ещё сердишься на меня? – не особо мягко спросил Найтэ, когда в ночь со вторника на среду без приглашения вошёл в комнату любовницы.

До этого момента со дня турнира они не общались даже на занятиях, так как Найтэ нарочно выжидал момента, когда недовольство его женщины сменится тревогой. Она очень остро реагировала на его длительные игнорирования, а потому он даже мысленно улыбнулся. В этот поздний, почти предрассветный час, глубокие страдания Милы Свон были налицо. Она не спала, находилась в постели, но так и не сняла с себя форму. Даже не накинула на тело покрывало. Девушка лежала, обнимая себя руками, и угрюмо смотрела в одну и ту же точку на стене.

Это ему понравилось. Но крайне не понравилось Найтэ то, что на него Мила Свон так и не посмотрела и на вопрос его не ответила.

«Не иначе, я поспешил с визитом, раз даже столь неподходящий час не сбил её с толку», – сделал он вывод и мигом перешёл к другой тактике.

– Видимо, сердишься, – с грустным вздохом сказал Найтэ, а затем присел на кровать у ног Милы и, положив руку на её бедро, продолжил говорить с едва слышимой в голосе укоризной. – Хорошая моя, глядя на твои переживания мне никак не отпустить свои собственные. Хотя, причина далеко не во мне. Это в тебе для хорошего мага слишком много эмоций.

– Да, я испытываю много эмоций, – всё же скосила она на него злобный взгляд, но Найтэ в ответ как можно доброжелательнее улыбнулся и даже придвинулся ближе.

– Прекрасно, что ты испытываешь их, – с лёгким восхищением сказал он и тут же перешёл к попытке разрядить тяжёлую обстановку. – Эти чувства делают тебя той, кто ты есть – яркой женщиной. Я бы очень расстроился, если бы ты вдруг превратилась в некоего мудрого старца.

– Сродни тебе?

Вопрос прозвучал с вызовом, и всё же Найтэ вместо желанного язвительного ответа с задором хохотнул.

– О, моя хорошая, думаю, ты сама не хочешь быть на меня во всём похожей.