Читать онлайн Я ухожу

История о разрушенных иллюзиях, опасной игре с идентичностью и о том, как иногда нужно услышать "я ухожу", чтобы наконец сказать "я остаюсь… собой".

Глава 1. Последнее утро

Я проснулась от нежного прикосновения губ к своему плечу. Марк целовал меня так, будто боялся разбудить, но в то же время не мог удержаться. Его дыхание было теплым и знакомым, пахнущим мятной зубной пастой и едва уловимым ароматом дорогого одеколона, который я подарила ему на прошлый день рождения.

– Спокойной ночи, – прошептал он, и я почувствовала, как его губы растягиваются в улыбке.

Это была наша традиция – говорить "спокойной ночи" по утрам. Когда-то, в первый год нашего брака, он объяснил, что для него каждое мое пробуждение – это маленькое чудо. "Ты заново появляешься в моем мире, и я хочу встречать тебя правильно", – говорил он тогда, прижимая мою ладонь к своей груди, чтобы я почувствовала, как учащенно бьется его сердце.

Я потянулась, наслаждаясь теплом нашего ложа, но глаза не открывала. Лениво провела рукой по простыне, нащупывая его место – еще теплое, но уже пустое.

– Кофе уже готов? – спросила я хриплым от сна голосом.

– Как всегда, – ответил он, и я услышала мягкий звон ложечки о фарфор. – С двумя ложками сахара и каплей сливок. Ты же не передумала?

Я улыбнулась, наконец открывая глаза. Он стоял у нашей старой кофемашины, купленной еще в первую годовщину свадьбы. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь полупрозрачные занавески, окутывали его золотистым сиянием, делая похожим на старую фотографию – такую же теплую и немного размытую по краям.

Но что-то было не так. Его движения были слишком точными, почти механическими. Взгляд, обычно такой теплый, когда он смотрел на меня, теперь казался расфокусированным, будто он смотрел не на меня, а сквозь меня.

– Ты сегодня какой-то… – начала я, но запнулась, не находя подходящего слова.

– Какой? – он повернулся, поднося ко мне мою любимую кружку – ту самую, с трещинкой на ручке, которую мы так и не выбросили, потому что она была "счастливой".

Я взяла кружку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Его рука была теплой, но почему-то чужой.

– Не знаю. Не такой, – наконец выдохнула я, делая глоток. Кофе был идеальным, как всегда. Но сегодня он казался мне горьким, хотя сахара было ровно две ложки, как я люблю.

Марк усмехнулся и одним движением допил свой кофе. На его губе осталась капелька, и мне вдруг дико захотелось стереть ее пальцем, как я делала это тысячу раз прежде. Но что-то остановило меня.

– Может, просто выспался, – сказал он, отворачиваясь, чтобы поставить кружку в раковину.

Я не знала тогда, что это наше последнее обычное утро. Что в кладовке уже стоит небольшой чемодан с аккуратно сложенными вещами. Что в его телефоне, лежащем сейчас в кармане джинсов, есть десятки сообщений от нее – той, чье имя я даже не знала.

Я не знала, что сегодня ночью, пока я спала, обняв его подушку, он лежал рядом и смотрел в потолок, обдумывая каждое слово, которое скажет мне сегодня. Что его рука, обычно так крепко обнимающая меня во сне, сегодня даже не потянулась в мою сторону.

Кофе в моей кружке остыл. Я допила его до дна, не понимая, почему сегодня он оставляет во рту такой горький привкус. Почему мое сердце сжимается от какой-то необъяснимой тревоги.

Как же я могла не почувствовать? Как могла не заметить, что в этот раз, целуя меня в плечо, он не улыбался? Что его "спокойной ночи" прозвучало не как начало нового дня, а как прощание?

Глава 2. Разбитые вазы

– Я ухожу.

Эти два слова врезались в сознание, как нож в мягкую ткань. Они повисли в воздухе между нами – острые, неожиданные, переворачивающие все с ног на голову.

Я замерла с чашкой в руках, ощущая, как лавандовый чай, который еще минуту назад казался таким уютным и теплым, теперь обжигает пальцы. Рука дрогнула, и янтарная капля упала на белоснежную скатерть, расплываясь некрасивым бурым пятном.

Как пятно на нашей с тобой истории.

– Ты… что? – голос сорвался, будто я пыталась говорить сквозь вату, набитую в горло.

Марк стоял у окна, спиной ко мне. Его силуэт, такой знакомый за все эти годы, вдруг показался чужим – острые лопатки, напряженные плечи, жесткая линия спины. Он медленно повернулся, и в его глазах я увидела не привычную теплоту, а… облегчение.

Как будто я была болезнью, от которой он наконец-то излечился.

– Я сказал всё, Лера. Ухожу.

– Почему? – прошептала я, хотя где-то в глубине души уже знала ответ. Знаю его взгляды, его жесты, его молчание – как не знать самого главного?

Он вздохнул, провел рукой по коротко стриженным волосам – этот жест всегда выдавал его нервозность.

– Потому что я задыхаюсь. Потому что эти стены… – он резко махнул рукой, очерчивая пространство нашей гостиной, – давят на меня. Потому что я больше не могу притворяться.

Я оглядела наш дом – уютный, пропитанный запахом кофе и старых книг, наполненный мелочами, которые мы собирали вместе, как свидетельства нашей любви. Ваза из Венеции, купленная под дождем, смешные фотографии в рамочках, его любимое кресло у камина, в котором он читал по вечерам…

– Притворяться? – голос мой дрогнул, в горле першило, будто я проглотила осколок. – Значит, все эти годы…

– Не надо драмы, – он резко перебил, и в его голосе впервые прозвучала раздражение. – Я не говорил, что был несчастлив. Но теперь всё иначе.

– Из-за нее?

Марк не ответил. Но его молчание было громче любого признания.

Я встала, и ноги вдруг стали ватными. Пришлось опереться о стол – тот самый, дубовый, с царапиной слева, где мы завтракали пятнадцать лет подряд.

– Кто она?

– Не важно.

– Для меня очень важно! – голос сорвался на крик, и я сама испугалась этой ярости, вырвавшейся наружу, как стихия.

Марк лишь покачал головой:

– Ты не узнаешь её. Да и зачем?

Он подошел к шкафу, достал небольшой чемодан – значит, собрался заранее – и бросил последнюю фразу через плечо:

– Я оставлю тебе всё. Дом, машину… Только не делай из этого трагедию.

Дверь захлопнулась.

Я осталась одна. С чашкой остывшего чая. С пятном на скатерти, которое теперь казалось кляксой на нашей общей биографии.

И с мыслью, что моя жизнь только что разбилась, как та хрупкая венецианская ваза на полке.

Та самая, которую мы купили в день нашей свадьбы, когда он клялся, что никогда не разобьет мое сердце.

Глава 3. Осколки

Тишина после его ухода была оглушительной. Густая, вязкая, как сироп, она обволакивала комнату, наполняя каждый уголок невысказанными словами и недоделанными жестами.

Я не плакала. Не кричала. Просто стояла, впиваясь пальцами в край стола до боли, до онемения, будто пытаясь ухватиться за реальность, которая уплывала сквозь пальцы, как песок. За окном звонко перекликались воробьи, где-то далеко сигналила машина – обычный день, самый обыкновенный апокалипсис.

А моя жизнь – только что раскололась. Не треснула, не надломилась, а именно раскололась на тысячи острых, несовместимых осколков, каждый из которых впивался в кожу напоминанием.

Взгляд сам потянулся к той самой вазе. Розовое венецианское стекло с позолоченными прожилками, такое хрупкое, что казалось, оно дышит. Мы нашли её в крохотной лавчонке у моста Риальто, в тот день, когда дождь лил как из ведра, а мы смеялись, промокшие до нитки, и Марк, прикрывая её своим пиджаком, бормотал: "Смотри, она же хрупкая, как твое сердце. Но если беречь…"

Теперь она казалась мне самым ненужным, самым фальшивым предметом в этом доме-фантоме.

Я подошла к полке. Пальцы сами сомкнулись вокруг гладкого горлышка, ещё хранящего отпечатки его рук.

– Не делай из этого трагедию.

Его фраза прозвучала в голове, и что-то внутри сжалось в тугой, болезненный комок.

– Вот как? – прошептала я, и в следующее мгновение ваза уже летела к стене, вращаясь в воздухе с какой-то странной, почти красивой неотвратимостью.