Читать онлайн Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна

Глава первая

Когда немецкий подданный Леонард Книппер в 1863 году оканчивал последний курс Гёттингенского университета и начал думать о том, куда бы после получения диплома выгоднее всего устроиться на работу, приятель просто ошеломил его своим мнением по этому поводу.

– Сейчас в Российской империи только начала развиваться промышленность, и инженеров катастрофически не хватает, – сказал он. – Лично я хочу уехать туда. Уверен, сделать карьеру и разбогатеть в России будет намного легче, чем в Германии.

– А как же русский язык? Как ты сможешь жить в России, не зная языка? – изумленно прервал его Леонард.

– За этот год выучу, – отмахнулся тот.

Леонард подумал-подумал и решил не отставать от своего однокурсника. Он тоже начал изучать русский язык и стал интересоваться работой в Российской империи. Приглашение на должность инженера не заставило себя ждать, и после получения диплома Леонард отправился на Рижский стекольный завод. С большим волнением от предстоящей встречи с огромной Российской империей, о которой он столько слышал интересного и противоречивого, Леонард сел в поезд Берлин – Рига, а прибыв на место своей работы, понял, что хоть этот город и входил в состав Российской империи, но практически совсем не отличался от немецких городов. Кроме того, здесь жило много немецких семей, да и по-русски мало кто говорил. А ведь он так усиленно изучал этот непростой язык! Но тем не менее оклад, который ему положили на заводе, вполне его устраивал. К тому же хозяин намекнул, что через год, возможно, еще и повысит зарплату, если все пойдет хорошо. А почему же должно пойти плохо? Леонард свое дело знал. И вот в то время, когда он в своих мечтах уже видел, как через несколько лет станет богатым человеком, вернется домой в Германию, купит себе дом, женится и обзаведется детишками, с ним произошло то, что часто происходит с молодыми людьми в его возрасте: он влюбился!

Девушку звали Анна Зальца. Она была хороша собой, немка, как и он, да еще и училась в Рижской консерватории по классу вокала, обладая необыкновенной красоты голосом. Леонард не устоял. Анна ответила на его чувства, и, хотя это совсем не входило в его планы на ближайшее будущее, Леонард Книппер решил-таки жениться. Не поколебало эту его решимость даже то, что за девушкой и приданого-то никакого не было.

– Я согласна, – счастливо заулыбалась она. – Но при условии: до свадьбы вы все-таки дадите мне возможность окончить консерваторию.

– Но и я, моя дорогая, тогда тоже ставлю вам условие: после венчания вы забудете о своем дипломе и будете заниматься только мной, детьми и домом!

– Пусть будет так, – прошептала она и подставила ему свои губы для поцелуя.

На том и порешили, тем более что учиться ей оставалось всего полгода.

После получения диплома молодые поженились, и спустя десять месяцев у них появился первенец Константин (тот самый, что впоследствии станет отцом героини нашей второй книги, Ольги Константиновны Книппер). Анна сама кормила сына грудью, и тоска по сцене, которая в первое время все-таки еще мучила ее, как-то внезапно отошла на второй план. Малыш рос здоровым, веселым и, слушая мамины колыбельные, старался ей подпевать, издавая какие-то неопределенные звуки, точно попадающие в ноты.

– У Костеньки абсолютный слух, – радовалась Анна.

Но отца это нисколько не волновало. У него были уже совсем другие заботы. Cодержание семьи требовало больших расходов, и Леонард начал искать более выгодное место. Наконец пришел ответ из города Глазова Вятской губернии, где ему предлагалось стать управляющим винокуренным заводом с довольно крупным окладом. Леонард Книппер с семьей незамедлительно выехал в этот исконно русский город. Глазов уже ничем не напоминал ему Германию. Немощеные дороги, которые по весне становились непроходимыми, небольшие домики со ставнями на окнах, палисадники с кустами сирени… И только в центре города – большая площадь, выложенная крупными булыжниками, красивые дома городской управы, банка, почты да рынок с рядом небольших магазинчиков по его периметру. От этой же площади отходило несколько улиц с богатыми домами самых уважаемых людей города. Несмотря на то что винокуренный завод находился на самой окраине, Леонард снял небольшой домик поближе к центру и с удовольствием каждый день ездил на работу на извозчике в плохую погоду, а в хорошую предпочитал ходить пешком, что занимало у него около часа. И даже не потому, что деньги экономил, а просто любил прогуляться по свежему воздуху, так как потом весь день проводил в темных цехах.

Работал Леонард с энтузиазмом и практически с самого начала сумел так организовать производство товара и его сбыт, что доходы в первый же год возросли в несколько раз. Хозяин не мог нарадоваться и восхвалял своего нового управляющего всем и вся, в то время как ему даже в голову не приходило, что тот его обманывал. Ведь третья часть прибыли завода, по хитрой схеме инженера, прочно оседала в его кармане! И это, как считал Леонард, было вполне справедливо, а то зачем бы ему так стараться и выкладываться на этой работе? Вскоре на банковском счету предприимчивого немца стали накапливаться внушительные суммы. А между тем в Глазове увеличивалось не только его состояние, но и его семейство. Так у любимого сына Константина 9 сентября 1868 года появилась сестричка Олечка. (Да-да, именно та самая Ольга Леонардовна, что и является героиней этой первой книги нашего повествования.)

Годы шли, дети подрастали, и Леонард вновь задумался о переезде. Какое образование он мог дать им в этом провинциальном городишке? Денег уже было накоплено немало, и он решил, что пора перебираться в Москву.

– Всё, дорогая! – радостно объявил он в один из летних дней, потрясая только что полученным письмом. – Переезжаем в Москву!

– В Москву? – аж подпрыгнула от счастья Анна.

– Да, моя птичка, в Москву. Теперь я буду управляющим на уксусном заводе господина Шлиппе!

Анна ощущала себя на седьмом небе от счастья. В Москве жили ее старшие братья Карл и Александр, но она не только хотела жить рядом с ними, но и мечтала о Большом оперном театре, мечтала о походах по магазинам и прогулках по просторным улицам с мощеными тротуарами…

В Москве Леонард решил сразу заявить о себе как о человеке состоятельном, а потому они обосновались в роскошной квартире, завели слуг, познакомились со многими интересными людьми и стали давать вечера, на которые, благодаря Анне, покоряющей гостей своим красивым и нежно звучащим сопрано, все приходили весьма охотно.

– Так и слушал бы вас бесконечно, – говорил, целуя ей руку, профессор консерватории Павел Соломонович, непременный участник всех этих вечеров.

Вскоре Анна вновь забеременела и родила еще одного мальчика. Леонард был горд. У него теперь было два сына! Нет, он, конечно, любил свою дочку Оленьку, но благодарил Бога, что тот послал им с женой еще одного парнишку, а не еще одну девочку.

Дома родители практически всегда говорили между собой по-немецки, и вполне естественно, что дети также свободно владели этим языком. Кроме того, все как один унаследовали от матери не только любовь к музыке, но и ее певческий талант.

– Это неплохо, что ты учишь детей игре на рояле, – говорил жене Леонард. – Пусть развиваются. Но не очень-то в этом усердствуй. Оленька пусть бренчит и поет сколько ее душе угодно, а вот мальчики должны налегать главным образом на изучение точных наук! Им надо настоящую профессию получать.

Но вопреки желаниям Леонарда блестяще преуспевал в точных науках лишь один старший сын Константин. После окончания гимназии по настоянию отца он поступил в Технологический институт для получения самой востребованной в то время профессии инженера по строительству железных дорог. В России в это время еще только начинали связывать между собой ее огромные просторы, а потому в особом дефиците были специалисты по прокладыванию туннелей в горах, коих на территории империи было предостаточно. Леонард выбрал для Константина именно эту стезю.

– Теперь мой мальчик не пропадет! – радовался отец, когда Константин пошел на первый курс. – Володю, как подрастет, тоже направим по этому руслу.

Но как назло у младшего сына совсем не шли точные науки, а вот успехи по вокалу и игре на рояле были вполне ощутимы.

– Что за дурень растет, – негодовал Леонард. – Одни тройки по математике, а по физике так и вообще полный профан. Совсем не занимается! Лентяй и дурень! За каждую двойку надо лишать его ужина, а за тройку – сладкого!

Но это совершенно не помогало. Ведь получал он эти двойки и тройки не потому, что ленился, а потому, что решительно ничего не понимал в этих науках, но зато совершенно чисто и приятным голосом исполнял арии из тех опер, которые слушал вместе с родителями и сестрой в Большом театре.

– И совсем ни к чему Вове эти точные науки. Зачем его мучить? – жалела Вову старшая сестра Ольга. – Он ведь может стать знаменитым певцом…

– Когда Володя вырастет, из него действительно может выйти неплохой тенор, – поддержала ее мать как профессионал. – Стоящих теноров, мой дорогой, в опере очень мало.

– Это еще что за бредовые мысли? – возмутился Леонард. – Петь на сцене – это вообще не профессия! Я заставлю его учиться!

И бедный мальчик пытался решать задачи по математике, физике и химии, методично принося домой только тройки и двойки. Отец кричал: «Идиот! В кого ты такой дурак уродился?» – и даже иногда хватался за ремень, бегая за сыном по квартире в попытках ударить его. Мать и сестра, в свою очередь, бегали следом. Все эмоционально кричали, нервничали, а Володя плакал. Слезы его текли не из-за боли, так как отцу никогда так и не удавалось ударить сына, а исключительно от унижения.

– Все! – заявил как-то Леонард. – К роялю чтобы больше не подходил! И если я узнаю, что ты, Анна, – обратился он к жене, – позволишь ему это в мое отсутствие, я выброшу этот инструмент к черту! Поняли? И никаких походов в театр! Никаких арий! Чтобы я больше ничего этого не слышал!

Арий Володя уже к этому времени и не пел, так как у него началась мутация голоса и мать строго-настрого запретила ему это делать, а вот без рояля он жить не мог. Для бедного мальчика начались черные дни. Ему наняли преподавателей по точным наукам, и теперь столь ненавистные и непонятные ему предметы приходилось изучать еще и дома. Правда, вскоре это дало свои плоды, и однажды Владимир принес за контрольную по математике четверку!

– Ну вот! – радовался отец. – Я же сказал, что сделаю из тебя человека!

Но он еще не знал, что и его дочь Ольга, так рьяно защищавшая младшего брата, сама мечтает стать актрисой. То, что она увлеченно занималась иностранными языками, музыкой, пением и литературой, отец поощрял. Зачем девочке точные науки? Он был уверен, что девочки получают воспитание только для того, чтобы удачно выйти замуж. А уж его-то дочь, получив такое благородное образование в лучшей частной женской гимназии Москвы, обязательно составит себе выгодную партию! Но случилось непредвиденное. Ольга, закончив гимназию, заявила отцу, что хочет стать актрисой. Разразился страшный скандал.

– Никогда! – громыхал Леонард Августович. – Ты что, хочешь пополнить ряды доступных женщин?

– Почему ты так говоришь? – заступилась за дочь Анна. – Я не хочу сказать, что я поддерживаю Олю в ее желаниях, но все-таки посмотри, в каком почете наши примы в Малом театре, уже не говоря про Александринку. Сам император с императрицей устраивают им бенефисы, дарят дорогие подарки…

– Так это же примы! Ты уверена, что твоя дочь не будет в театре на выходах?

– Уверена! Ольга очень талантлива. Ты же знаешь, как она прекрасно поет, играет на рояле…

– Ты тоже играешь на рояле и поешь не хуже, чем в Большом театре, но ведь ты же не пошла в артистки! Ты вышла замуж. И удачно вышла, – гордо заявил Леонард Августович. – Ты преданная жена и хорошая мать. Тебя уважают в обществе. А если бы ты после окончания консерватории пошла на сцену, то еще неизвестно, где бы ты сейчас была. Господи! Для чего же я старался, зарабатывал деньги, давал детям образование! То Владимиру, видите ли, певческий талант покою не давал, так теперь еще и Ольга в артистки захотела! Нет, только одного правильного сына дал нам Господь. Один Константин в нашем доме уродился нормальным человеком. Получает такую профессию, что ему всегда будут почет и уважение! А какие деньги при этом он будет зарабатывать!

Леонард Августович так разволновался, что под конец своего монолога стал даже немного заикаться, что с ним частенько бывало в последнее время в периоды сильных стрессов.

– Ты п-пойдешь в актрисы только через мой т-труп! П-поняла? Т-только через мой т-труп! – закончил он разговор.

Ольга решила не перечить отцу и, глотая слезы, замолчала, а Леонард Августович как будто накликал на себя недуг. Ему вдруг стало трудно дышать, и казалось, что еще немного – и он задохнется. С этого дня приступы удушья стали повторяться, но к врачам он не обращался, говоря жене, что все это наверняка происходит с ним на нервной почве. Как раз в этом году он уволился с работы, уступив место управляющего среднему сыну хозяина, которого тот решил приобщать к делу. Леонард Августович понимал, что, будь он сам владельцем завода, поступил бы по отношению к своему сыну точно так же, но тем не менее это увольнение морально далось ему нелегко и, вероятно, тоже отразилось на здоровье. Утешало Леонарда только то, что при увольнении Шлиппе выплатил ему зарплату за год вперед. Что ж. Теперь Леонард Августович засел дома и еще пристальнее стал заниматься своими детьми.

– А почему бы нашей Оле не заняться живописью? – однажды предложил он, видя, как дочь мается от безделья после окончания гимназии. – Она всегда неплохо рисовала.

Он решил, что было бы совсем неплохо дочке все-таки получить хоть какую-нибудь профессию. Так. На всякий случай! Кроме того, профессия художника, в отличие от актерства, в обществе уважаема, да и для замужества, если это когда-нибудь состоится, совсем не станет препятствием. Он предложил, а Ольга с удовольствием согласилась. Правда, она совсем не скучала, как ошибочно считал отец, а усиленно продолжала совершенствоваться в английском языке и игре на рояле, но рисовать она любила, а потому, полная энтузиазма постичь и это искусство, поступила в художественную школу. Отец безропотно оплачивал эти совсем не дешевые занятия, а ее акварельные эскизы приводили его в полный восторг.

– По-моему, у Оли большой талант, – говорил Леонард Августович жене, гордясь, что именно он направил ее на нужную дорогу. – Между прочим, ты знаешь, как дорого стоят портреты на заказ? Со временем она сможет, если понадобится, неплохо зарабатывать. Надо будет показать ее Маковскому. Интересно, что он скажет.

Константин Евгеньевич Маковский, художник, картины которого успешно выставлялись в Москве и Петербурге, был другом семьи и частым гостем в доме. Он пришел, посмотрел и высказался.

– Твоя дочь обладает кое-каким даром, но настоящий художник из нее вряд ли получится, – вынес он свой вердикт.

С этого дня энтузиазм отца в финансовой поддержке дочери на поприще рисования иссяк. Ольга не расстроилась. Она легко оставила курсы по занятию живописью и вскоре объявила, что вместо них будет посещать любительский драматический кружок при заводе Гончаровых. Так, исподволь, стала она готовить своих домашних к тому, что всегда и было ее мечтой.

– Моими партнерами по сцене будут люди самых разных кругов. В том числе и аристократы, – солгала она, зная, что это будет весомым аргументом для отца.

– Аристократы? – изумился Леонард.

– Ну конечно! – вновь соврала не моргнув глазом Ольга. – Это же любительский кружок.

Естественно, Леонард разрешил. А для Ольги это был первый шаг к осуществлению ее мечты! Она ликовала!

Глава вторая

Леонард Августович в общем-то был доволен тем, как сложилась его жизнь, вот только здоровье в последнее время стало барахлить да счет в банке с каждым годом непомерно уменьшался. Старший сын уже закончил институт, стал хорошо зарабатывать, женился и даже ожидал рождения первенца, но Леонарду еще надо было успеть дать образование младшему сыну, Владимиру, да и Ольгу давно было пора выдать замуж! Ей уже исполнилось двадцать четыре года, а в их доме пока не видно было ни одного достойного жениха. Конечно, его дочь не была красавицей, и Леонард Августович это очень хорошо понимал. Девушку чуть портили тонкие губы и слегка крупноватый подбородок, доставшийся ей в наследство от него, но зато глаза сразу привлекали к себе внимание невероятной живостью. Кроме того, фигура у дочери была статная, голос очаровывал своим тембром, да и в целом от нее исходила такая мягкая женственность, что все в обществе считали Ольгу очень даже привлекательной особой, не говоря уже о ее образованности. Здесь она могла дать фору любой аристократке! Не каждая из них владела сразу тремя иностранными языками. А Ольга абсолютно чисто говорила на немецком, французском и английском языках, кроме того, рисовала, чудесно пела, на рояле играла, любила и хорошо знала литературу, а уж сколько было благородства в ее манерах! Куда там до нее этим чванливым аристократкам! А между тем достойных женихов все не было и не было, а те, что появлялись на горизонте, совсем не устраивали отца. Он непременно хотел выдать свою девочку только за человека аристократического круга! Мучаясь этим вопросом, Леонард решил посоветоваться с женой, как вдруг услышал от нее невероятную новость. Оказывается, в Ольгу уже давно влюблен сын того самого богатого фабриканта, который спонсировал их драматический кружок, и Оля вроде бы тоже отвечает ему взаимностью.

– Что же ты молчала до сих пор? – разволновался Леонард. – И давно она встречается с сыном этого мецената?

– Точно не знаю, но кажется, около полугода.

– Юноша, конечно, не аристократ… Но…

– Отец этого юноши ворочает миллионами, дорогой.

– Миллионами?! – обрадовался Леонард Августович. – Пусть как можно скорее пригласит этого юношу в гости. Пора и нам с ним познакомиться.

Но, когда Анна сообщила дочери о желании отца, та категорически воспротивилась:

– Неудобно мне его в гости звать. Вы что думаете, он не поймет, зачем я это делаю?

– Ну и хорошо. Пусть понимает. Нельзя же так долго встречаться с девушкой и не делать никаких шагов! Подумай о себе. Тебе уже двадцать четыре года! Скоро ты будешь годиться только для вдовцов!

– А чем это тебе вдовцы не угодили? – рассмеялась дочка. – Возьми хоть профессора консерватории Павла Соломоновича. Чем не жених?

– Какой же он жених? – возмутилась Анна. – Ему уже за шестьдесят, и на голове огромная лысина. Что за шутки такие?!

Ольга категорически отказалась приглашать Дмитрия домой. Ведь она не переставала мечтать о сцене и хорошо понимала, что замужество могло бы только помешать ей добиться этой цели. Хорошим примером несостоявшейся карьеры была ее мать. А ведь какими способностями она обладала! И что? Ее талант пианистки и певицы теперь могли оценить только гости, приходящие в их дом! Нет… Ольга не хотела такой участи. Когда-нибудь ей все-таки удастся уговорить отца. Ну а уж если не примут на сцену, если у нее не хватит таланта, в чем она, впрочем, сомневалась, тогда можно и замуж. Но станет ли ее мужем Дмитрий? Ольга знала, что он с детства был обручен с дочерью богатого заводчика с Урала, и разорвать эти путы юноше будет очень сложно. Экономически он полностью зависел от отца, а тот вряд ли даст согласие на брак отпрыска с девушкой не своего круга. Сообщать же родителям об этом препятствии Ольга не хотела. Еще начнут кричать, чтобы она немедленно прекратила с ним всяческие отношения… А зачем? Ей сейчас было с ним хорошо, а что будет дальше – время покажет. Так же считал и сам Дмитрий.

– Ты подожди, – говорил он ей. – Мы обязательно поженимся. Я подготовлю к этому отца. Ты только наберись терпения и подожди.

– А я и не тороплюсь, – искренне отвечала Ольга, веря, что когда-нибудь так оно и будет.

Время шло. Но однажды утром она получила от него записку: «Жду тебя сегодня в семь часов вечера на нашем обычном месте». Они не виделись уже несколько дней, и Ольга соскучилась. Счастливая, она помчалась к точно назначенному времени на свидание, но то, что она услышала, повергло ее в шок. Дмитрию назначили день свадьбы!

– Я не могу ослушаться, – рыдал он на груди Ольги. – Я должен жениться. Без денег отца я нищий.

Они сидели на скамейке в Нескучном саду, спрятавшись ото всех в зарослях акации на дальней аллее.

– Я должен ехать к невесте в Екатеринбург, – продолжал он хлюпать носом. – Они все решили без меня. Меня никто ни о чем не спрашивал.

Сначала Ольга лишилась дара речи, потом постепенно собрала свои мысли. Ведь Дмитрий постоянно клялся, что он либо добьется согласия отца на женитьбу с ней, либо уйдет из дома. И что теперь? Теперь, когда пришло время принимать решение, он лишь плакал на ее плече. Слабак! Чего он ждет? Чтобы она жалела его?

– Я ведь тебя люблю. Как я поведу под венец другую? – продолжал рыдать юноша.

– Так не веди. Признайся отцу. Скажи ему обо мне.

– Не могу. Он не поймет. Ну почему жизнь так жестока ко мне? Почему посылает мне такие страдания?

«Все о себе и о себе, – подумала Ольга. – А о том, где мне-то взять силы, чтобы пережить этот удар, ему и в голову не приходит. Неужели все мужчины такие эгоисты?»

Ольга отстранила от себя рыдающего Дмитрия и решительно поднялась.

– Ну, если ты считаешь, что обо мне и говорить с отцом не надо, то нам лучше сразу расстаться. Прощай! – произнесла она и пошла прочь.

Все дальше и дальше удалялась она от него в смутной надежде, что сейчас он одумается, окрикнет, поклянется, что пойдет против воли отца… Но… нет. Он так и не окрикнул. Ольга медленно шла по аллее, закусив губу, чтобы не разрыдаться, но несколько предательских слезинок все же выкатилось из ее глаз. «Забыть! Забыть! Забыть! Вычеркнуть его из своей памяти», – стучало в ее голове, а сердце ныло, и было трудно дышать.

Она мучилась и рыдала всю ночь и лишь через несколько дней окончательно утвердилась в решении, что эта страница ее жизни перевернута навсегда. Дмитрий Гончаров больше для нее не существовал. Жалкий, никчемный…

Глава третья

Младший сын Леонарда, Владимир, у которого с точными науками, невзирая на усиленные занятия с преподавателями на дому, все равно было неважно, кое-как окончил гимназию, и на семейном совете было решено отправить его на юридический факультет.

– Юристам не нужна физика, а профессия очень даже уважаемая, – решил отец.

Владимир поступил. Леонард успокоился и, казалось бы, теперь должен был быть уже совершенно счастлив, так нет! С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже.

– Милый! – беспокоилась Анна. – Тебе надо показаться врачу!

– Они дерут такие деньги за прием! Обойдусь, – отвечал Леонард. – Чего беспокоиться? Видно, простудился. Прогреюсь, и мой кашель пройдет.

И лишь когда к кашлю прибавились еще и сильные боли в груди, он наконец-то обратился к врачам, и те срочно положили его в больницу на обследование.

– Анализы неутешительны, – услышала Анна через несколько дней. – Рак легких в тяжелой форме. Жить ему осталось недолго.

– Как недолго? – разволновалась она, видя скорбное лицо профессора.

– Боюсь, и неделю не продержится, – проговорил тот и развел руками, как бы говоря, что медицина здесь бессильна…

В тот же день Анна выслала срочную телеграмму старшему сыну на Кавказ, где тот в это время строил туннели для прокладки железнодорожных путей. Константин уже успел к этому времени не только жениться, но и подарить своей матери внучку Аду, а сейчас его жена Луиза вот-вот должна была родить и второго ребенка. Получив телеграмму, Константин срочно выехал в Москву, но не успел. Леонард Августович умер накануне приезда сына и уже лежал в гробу бледный, сильно исхудавший, накрытый кружевным покрывалом до самого подбородка.

На следующий день после похорон и поминок в доме появился нотариус для оглашения завещания. Все собрались в отцовском кабинете. Анна никогда толком не знала размеров состояния своего мужа, но была уверена, что большая часть наследства перейдет ей, а вот как будет распределена оставшаяся часть? «Уверена, он учел, что Ольга у нас невеста и ей нужно приданое», – думала она, поглядывая на дочь. В кабинете все устроились кто на диване, кто в креслах. Никто не волновался, что будет обойден вниманием отца. Все спокойно приготовились выслушать нотариуса, но то, что они услышали, повергло всех в шок! Леонард не оставил после себя ничего! На его счету в банке оставалось лишь жалких пятьдесят три рубля!

– Господи! Как же это? – вопрошала Анна, с удивлением глядя на портрет мужа в траурной рамке.

То, каким образом так долго и умело ему удавалось скрывать свое банкротство, осталось для вдовы полной загадкой. Страх поселился в ее душе. Она совершенно не представляла себе, как же ей жить дальше. Ведь на ее попечении были дочь на выданье и младший сын – студент. Нет, нет! Главное в такой ситуации – не паниковать! Это она хорошо понимала. Прежде всего надо было успокоиться. В конце концов, у нее есть профессия. Она же окончила Рижскую консерваторию, и ей всего лишь сорок три года. Можно еще и поработать.

– Я не смогу высылать вам много, – прервал воцарившееся в кабинете тяжелое молчание старший сын, Константин. – Вы знаете, что Лулу скоро родит второго ребенка и я сейчас подыскиваю более просторный дом, но тем не менее я все же буду вам помогать, пока Володя не окончит университет. После этого мама, если захочет, сможет переехать ко мне в Тифлис, ну а Ольгу я заберу с собой прямо сейчас.

– Никуда я не поеду! – запротестовала сестра. – Я хочу устроить свою жизнь в Москве!

– И на что же ты собираешься в Москве жить? – возмутился Константин. – Мать не сможет тебя содержать.

– Я сама буду себя содержать! Найду учеников. Мама дала мне такое музыкальное образование, что я смогу обучать других.

– Как знаешь, – смирился с доводами сестры Константин. – Но ты должна помнить, что моя семья всегда готова принять тебя.

– Спасибо, – смутилась Ольга.

О том, что она собирается не просто работать, а еще и поступать на театральные курсы, Ольга промолчала. Она не знала, как отнесется к этому старший брат. Вдруг закричит, как отец: «Только через мой труп!» Лучше до поры до времени никого не волновать.

– Я тоже обязательно буду подрабатывать, – подал голос Владимир. – Я могу стать репетитором по немецкому или французскому языку.

– Только чтобы это не мешало твоей учебе, – поддержал брата Константин. Он теперь оставался за старшего в семье и чувствовал, как все нуждаются в его советах и в его помощи. – И еще! Вам придется съехать с этой роскошной квартиры, мама. Кроме того, здесь много дорогих вещей и лишней мебели. Надо выставить все это на аукцион.

– Ты прав, – тяжело вздохнула Анна.

Пришло время попрощаться с богатой жизнью. Вдова с детьми переехала в меньшую квартиру на Пречистенском бульваре, продала большую часть ненужной теперь обстановки, кое-что из драгоценностей, а также многочисленные вазы и статуэтки. Получилась совсем даже неплохая сумма, да еще и братья Анны пришли на помощь сестре в оплате новой квартиры. И хотя Ольга и Владимир нашли себе учеников довольно быстро, а от Константина ежемесячно приходили небольшие переводы, Анна тоже пожелала устроиться на работу. Профессор консерватории Павел Соломонович, тот самый вдовец, которого когда-то в шутку прочила себе в мужья Ольга и который готов был без конца слушать пение Анны, сразу же протянул ей руку помощи.

– Моя дорогая, – сказал он буквально через несколько дней после разговора с Анной. – Я договорился. Вас возьмут преподавателем на кафедру вокала, но вы должны правильно понять наше руководство. Сначала вас берут только на испытательный срок.

– Я понимаю!

– Вот и ладненько. Единственное, что необходимо, так это документ об окончании Рижской консерватории. Он у вас есть?

– Конечно есть, – обрадовалась Анна.

Как это было правильно, что она тогда настояла на своем и получила-таки этот диплом!

Дела с учениками у нее сразу пошли хорошо, и ее довольно быстро оформили на постоянную работу, положив совсем неплохой оклад за каждого студента. А от них теперь просто отбоя не было. Занятия с Анной Зальца-Книппер пользовались успехом. Конечно, Анна все еще носила траур и тоска по мужу порой мучила ее, но теперь она ощутила себя свободным, независимым и нужным человеком. Кроме преподавания, при содействии все того же Павла Соломоновича, Анна стала еще и сама принимать участие в концертах, исполняя русские романсы. Эти выходы на сцену давали ей не только дополнительный заработок, но и огромное моральное удовлетворение. Публика ей горячо аплодировала, одаривала цветами, и Анна была счастлива. У нее как бы началась вторая жизнь! Та жизнь, о которой она мечтала с детства!

После похорон отца Ольга решила, что настало и ее время претворять свою мечту в жизнь. В уверенности, что мать не будет устраивать истерик по этому поводу, Ольга в тот же год отправилась в Императорское театральное училище при Малом театре. Учеба там не предусматривала никаких материальных затрат, так как оплачивалась из императорской казны, а потому была сейчас самой доступной для нее. Придя записываться на экзамен, Ольга неожиданно для себя увидела, что желающих стать актрисами и обучиться этой профессии за счет государя оказалось так много, что прослушивание разделили на несколько дней.

– Прием крайне ограничен. На курс возьмут только четырех девушек и шестерых юношей, – сообщал всем секретарь. – Если кто в себе не уверен, то не надо и пытаться. Только будете отнимать время у комиссии.

О нет! Ольга была в себе уверена. На экзаменах она пела, танцевала, читала прозу и… о чудо, вошла в эту счастливую четверку! Поступила! Ее талант оценен! Она станет актрисой! Счастью не было предела. Теперь оставалось только признаться маме и братьям.

– Поздравляю! – сказала Анна, обнимая дочь. – Я всегда знала, что ты можешь.

– Наконец-то ты займешься тем, что тебе предначертано, – радовался за сестру и младший брат Владимир.

Он ведь и сам больше всего на свете хотел бы петь на сцене, да только его мечта давно канула в Лету. Он считал, что изменить выбранное направление своей жизни он уже не имеет права. Надо окончить университет, а затем поступить на работу в какую-нибудь юридическую контору, чтобы содержать себя, мать и сестру до ее замужества.

⁂

Наступил сентябрь, а вместе с ним начались и занятия в училище. И хотя за учебу не надо было платить, но и стипендии никакой не давали, а потому Ольга оставила у себя несколько учеников, которым давала уроки игры на фортепьяно. Ведь деньги были нужны. Но уж когда выдавался свободный вечер, она бежала смотреть спектакли в Малом театре. Не все из них ей нравились, игра не всех актеров отвечала ее тонкому художественному вкусу, но в том, что она сама скоро выйдет на эту сцену и покорит своей игрой зрителей, она не сомневалась.

В начале октября на курсе объявили так называемый проверочный экзамен. Студенты должны были играть перед комиссией те отрывки из пьес, которые подготовили за прошедший месяц учебы со своими педагогами.

– Сказали, будут какие-то отчисления, – сообщил на курсе один из учеников.

– Откуда знаешь? – заволновались все.

– Услышал в учебной части.

– Странно. Нас и так мало.

У Ольги уже был опыт игры на сцене любительского театра, а потому она почти не волновалась. Каково же было ее изумление, когда на следующий день после этого проверочного экзамена она прочла на доске объявлений именно свою фамилию. Одну-единственную! Почему?! Неужели она так плохо вчера играла? Не понимая, что происходит, Ольга бросилась в учебную часть к секретарю.

– Вы можете мне что-нибудь объяснить? – растерянно спросила она.

– Понимаете, – пряча глаза, ответил тот, – это не я решаю. Ваш мастер курса Ленский. У него и спрашивайте.

В это время в кабинет вошла хорошенькая девушка. Ее юное лицо озаряла улыбка.

– Простите, мне сказали сдать документы и написать заявление на поступление. Это к вам?

– Да. Ко мне, – слегка приподнялся со своего места секретарь. – Только сейчас я занят, – покосился он на Ольгу. – Вы можете зайти попозже?

– Конечно, – не снимая со своего лица улыбку, прощебетала девушка. – Тогда я сначала зайду к директору, а потом к вам.

– Я буду ждать, – угодливо улыбнулся ей в ответ секретарь.

Девушка вышла. Ольга ошарашенно смотрела ей вслед.

– Ее берут на курс вместо меня? – напрямик спросила она секретаря.

– Да, – растерялся он. – В общем-то я ничего не знаю. Все вопросы к Ленскому.

– Но почему вместо меня? Я что, так бездарна?

– Нет-нет. Что вы? – расчувствовался секретарь. – Просто количество девушек на курсе ограниченно, а за нее просил сам великий князь Николай Николаевич. А школа-то наша императорская! Никак отказать нельзя. Вот и пришлось кого-то из вас четверых отчислить.

– Но почему меня? – продолжала недоумевать Ольга.

– Просто вы единственная поступали без всякой протекции и, кроме того, оказались самая старшая. Понимаете? Вам ведь уже двадцать семь лет. А другим-то девушкам только по восемнадцать-девятнадцать…

Как Ольга добралась домой, она не помнила. Мир для нее рухнул. Все кончилось! Прямо в одежде она легла на кровать и уставилась в потолок. Мечта оказалась для нее невозможной. Слезы потоком лились из глаз. Как жить дальше? И главное – зачем?

В этом страшно депрессивном состоянии и застала ее мать, вернувшись из консерватории. Как ни старалась Анна привести дочь в чувство, ей это не удавалось несколько дней. В свою комнату Ольга вообще, кроме матери, никого не пускала, никуда не выходила, ничего не ела и только плакала.

– Но так же нельзя, – говорила Анна. – Посмотри, во что ты превратилась! Ну не станешь ты актрисой, и что?

– Да я только и жила этой мечтой! – рыдала дочь. – Сцена для меня всё! И я чувствую в себе эти силы! То, как со мной поступили, это так несправедливо!

– А почему бы тебе в таком случае не сходить на драматические курсы Филармонического училища? – желая хоть как-то помочь дочери, предложила мать.

– Поздно. Везде поздно. Ведь уже месяц, как идут занятия.

– Ничего не поздно. Я знаю одного человека, который переговорит с ректором. Там никого из-за тебя выгонять не надо будет. Понравишься – примут! Филармоническое училище платное.

На театральном отделении Филармонического училища актерский курс вел известный драматург Владимир Иванович Немирович-Данченко. Ему было тридцать шесть лет, его пьесы уже с большим успехом ставились на императорских сценах Петербурга и Москвы, а одна из них, «Новое дело», даже получила престижную Грибоедовскую премию.

– Что вы нам прочтете? – спросил он мягким баритоном, глядя на стоящую перед комиссией Ольгу Книппер.

– Монолог Катерины из пьесы Островского «Гроза».

– Хорошо. Читайте.

Слегка смущаясь, она начала, но постепенно полностью отдалась тому, что вместе с текстом рождалось в это время в ее душе.

– Так-так, – с улыбкой сказал Немирович, поглаживая свою аккуратно подстриженную бородку, когда она закончила. – А что вы споете?

– Романс Михаила Ивановича Глинки «Не искушай меня без нужды».

– У меня нет нот этого романса, – подала голос сидящая у рояля женщина.

– Но я могу аккомпанировать себе сама. Можно?

– Можно, – произнес Немирович-Данченко и как бы в подтверждение своих слов еще и одобрительно кивнул.

Ольга села к роялю и взяла первые аккорды. «Не искушай меня без нужды…» – чувственно запела она. Низкий грудной голос звучал легко, пальцы быстро бегали по клавиатуре, и эта удивительная гармония звуков музыки и голоса была настолько великолепна, что, когда Ольга встала из-за инструмента и повернулась к комиссии, их довольные и улыбчивые лица сразу сказали ей, что этот экзамен она сдала на отлично.

– Подойдите к нам ближе, – ласково произнес Немирович-Данченко и, когда Ольга приблизилась к столу, неожиданно спросил: – Сколько вам лет?

– Двадцать семь, – испытывая жуткий страх, ответила Ольга. Зачем он спросил? Неужели ее и здесь не примут из-за возраста?

– Но вы не думайте, – быстро заговорила она. – Я всегда хотела стать актрисой. С детства. Мне отец не разрешал.

– А теперь что? Разрешил? – раздался голос одного из экзаменаторов.

– Нет. Мы его весной похоронили, – ответила Ольга и вдруг, поняв всю бестактность того, что она сейчас произнесла, разрыдалась. – Простите, – почти выкрикнула она и выбежала из аудитории.

– Мне понравилась эта девушка, – широко улыбнулся Немирович-Данченко. – Столько искренности, открытой эмоции. Петя, – обратился он к секретарю, – догоните, верните ее.

Так Ольга Книппер с октября 1895 года оказалась на первом курсе актерского факультета Филармонического училища. На занятиях Немировича царила удивительная творческая атмосфера. Он учил своих студентов отказываться от привычных актерских штампов и условностей, не разрешал сентиментальничать, требовал предельной правды существования. Как же все это в корне отличалось от занятий в школе Малого театра! Ольга была счастлива, что в итоге попала учиться именно сюда, и стала даже думать, что та история с отчислением была для нее просто провидением, ее счастливой судьбой. Теперь она училась у лучшего педагога на свете! Ее мечта начинала сбываться!

Занятия первого курса закончились раньше времени из-за коронации императора Николая Второго и императрицы Александры Федоровны, проходившей в Московском Кремле 14 мая 1896 года, и последующих гуляний вплоть до начала июня.

– Наверно, лучше всего будет на это время уехать из города, – решила Анна, у которой занятия в консерватории тоже были отменены. – Съедется тысяча гостей, улицы для проезда перекроют. Что мы тут будем делать? Дома сидеть?

Сначала она думала взять с собой Ольгу и поехать в Тифлис к сыну. У Константина два месяца назад родилась уже вторая дочка, а она еще и свою первую внучку не видела. Но, подсчитав расходы на дорогу, Анна передумала. Надо подождать. Вот когда Владимир защитится, пойдет работать, тогда и поедут. А сейчас еще надо было вносить за него плату в университет, да и за учебу Ольги на втором курсе в Филармоническом училище тоже надо было платить. И тут Анна вспомнила, что профессор Павел Соломонович постоянно приглашает ее с детьми к себе на дачу. Почему бы им и вправду не отправиться на это время к нему? Владимир отказался наотрез, заявив, что он с друзьями договорился поглядеть на императора и императрицу во время их проезда в Кремль, а Ольга согласилась и даже обрадовалась. Она любила природу, да и сама идея провести пару недель в компании профессора ее вполне устраивала. Это означало, что будет много музыки, песен и интересных разговоров! Но, к сожалению, отдыхать на профессорской даче им пришлось совсем недолго. Безмятежное пребывание нарушилось уже на четвертый день. Тем утром они, как обычно, завтракали на террасе. Ласковое весеннее солнце золотило кроны деревьев, пахло распустившейся сиренью, и настроение у всех было прекрасное.

– А не поехать ли нам сегодня на прогулку к озерам? – предложил профессор. – Места там замечательные!

– С удовольствием, – обрадовалась Ольга. – Я прихвачу карандаши и альбом для рисования.

– Очень хорошая идея, – согласилась Анна. – Это далеко?

– Не больше четырех километров. Устроим там грандиозный пикник, – воскликнул Павел Соломонович. – Возьмем вина, балычок, Яков запечет на костре картошечку…

Именно в этот момент на террасе вдруг и возник Яков.

– Ну надо же! – изумился профессор. – Только я произнес твое имя, а ты тут как тут!

Ни слова не говоря, слуга подал Павлу Соломоновичу газету.

– Что за спешность? Ты видишь, что я еще трапезничаю! – недовольно поморщился профессор, но, обратив внимание на перевернутое лицо слуги, с опаской спросил: – Что-то случилось?

– Да. В Москве ужас что вчера произошло! У барина Моссолова, что у леса дачу держит, двое работников там погибли.

– Неужто покушение на государя? – ахнула Анна.

– Нет-нет, – успокоил ее слуга. – Это другое.

В волнении профессор развернул газету и, найдя нужную статью, прочитал вслух о том, что на Ходынском поле собралось огромное количество людей в желании заполучить раздаваемый властями «царский подарок», и что тысячи из них были раздавлены напирающей толпой насмерть. Заметка была маленькой, но ее суть была просто чудовищной.

– Мы немедленно должны ехать в город, – отставив дрожащей рукой чашку с чаем, взволнованно сказала Анна. – Господи, только бы Владимир не сунулся в эту давку! Только бы он был жив!

– Зачем ему-то идти на Ходынское поле? – пыталась успокоить ее Ольга. – Эти подарки лишь для бедных людей. В газете писали о какой-то кружке с царским гербом, колбасе, монетке и еще о чем-то в этом роде. Зачем это все Вове?

– Ну, не скажите, – задумчиво возразил Павел Соломонович. – Студенты – народ любопытный.

Запрягли лошадей. Дома Владимира не оказалось. Пусто. Тихо! Анна уже готова была упасть в обморок, как вдруг услышала звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Мать и дочь, а следом за ними и профессор моментально бросились в прихожую, но на пороге увидели только входящую кухарку с небольшой корзинкой, наполненной продуктами.

– Даша! – воскликнула Анна со слезами на глазах. – Где Владимир? Что с ним?

– А что с ним? – удивилась, в свою очередь, кухарка. – С утра был жив-здоров. Сказал, к ужину вернется.

– Слава богу, жив, – перекрестилась счастливая Анна.

То, что где-то там погибли тысячи людей, теперь отошло для нее на дальний план. Она успокоилась.

Глава четвертая

На драматическом отделении Московского филармонического училища обучение длилось три года. Занятия проходили в удовольствие, и Ольга даже не заметила, как подошел последний курс. Еще со второго курса Немирович-Данченко стал готовить со студентами выпускные спектакли. Ольга Книппер была у него занята в четырех постановках, и всё в главных ролях. Владимир Иванович обожал свою ученицу. Ему нравилось ее сценическое озорство, искренность в выражении чувств, ее мягкая женственность и благородная внешность. Не хватало только женской чувственности. Неужели она еще ни в кого не влюблялась? Исподволь Немирович начал выспрашивать о ней окружающих и вскоре выяснил, что Книппер ни с кем не встречается. Как же так? Надо бы немного поухаживать за ней, расшевелить. Сам Владимир Иванович очень любил женщин. Нет-нет, конечно, он любил свою красавицу жену Катиш и редко изменял ей, но… все-таки изменял. А Ольга ему нравилась. Очень нравилась. И не только как актриса.

Как-то после занятий он предложил подвезти ее домой.

– Я хотел бы по дороге обсудить с вами поподробнее роль Мирандолины. Не очень она еще у вас получается. Кое-чего мне не хватает.

И когда уже садились в экипаж, хитрец неожиданно воскликнул:

– Ах, какой же я рассеянный. Совсем забыл. Ведь я обещал заехать к другу в гостиницу на Петровских линиях. А может, и вам поехать со мной? Мой товарищ – актер. Прибыл сегодня из Санкт-Петербурга. Мне кажется, вам будет интересно с ним познакомиться.

«Почему бы и нет?» – подумала девушка и радостно согласилась. Она еще никогда не бывала в гостиницах. Коляска остановилась около большого серого здания, на фасаде которого красовалась надпись «Ампир». Швейцар с красными галунами услужливо отворил двери. Ольгу сразу поразило богатство интерьера. «Как здесь красиво», – подумала она.

Поднялись на третий этаж. Номер, где остановился друг Немировича, был однокомнатным, но довольно просторным и неплохо обставленным.

– Семен Григорьевич, – представился он девушке. – Актер Александринского императорского театра.

Слегка полноватый, среднего роста, с аристократическими чертами лица, он скорее походил на вельможу, чем на служителя Мельпомены.

– Прошу садиться, – указал он на диван, приставленный к подножию широкой кровати. – Французского вина?

– С удовольствием, – вольготно расположившись на кушетке, ответил Немирович и вопросительно взглянул на Ольгу.

– Почему бы и нет, – улыбнулась она.

Семен Григорьевич разлил вино по бокалам, рассказал пару анекдотов из петербургской жизни, а потом как-то вдруг заторопился, сообщил, что ему срочно надо отъехать по делам, покрутился по номеру, что-то собирая в небольшой баул, пошумел, пошуршал, извинился и внезапно исчез.

Ольга и Владимир Иванович остались в номере одни. В воздухе повисла тишина. Девушка ощутила некоторое беспокойство. «Сейчас должно что-то произойти», – мелькнуло в ее голове. В легком смятении она поднялась и подошла к окну. По узкой улочке перед отелем проезжали немногочисленные экипажи, шли куда-то люди, дом напротив был весь освещен заходящим солнцем. Ольга почувствовала шаги за спиной. Да-да! Сейчас! Шаги все ближе. Ближе. Сейчас это произойдет, подсказывала ее интуиция. Она напряглась и замерла в ожидании. Сначала Ольга почувствовала дыхание на своей шее, потом губы. Легкая дрожь пробежала от головы до самых пяток. Ноги стали ватными, она повернулась и, прижавшись к нему всем телом, страстно ответила на поцелуй. Ольга уже давно чувствовала к Немировичу нечто большее, чем просто уважение. Он ей нравился. Очень нравился, и, если уж так случилось, что и он к ней неравнодушен, то пусть будет, что будет. Вскоре совершенно непонятным образом она оказалась на кровати и поняла, что он ее раздевает.

– Я ненавижу этот корсет, – рассмеялась Ольга, когда он совершенно запутался с тесемками.

– Да уж, ты как хорошо экипированная кобылка, – улыбнулся он, целуя ее в плечико. – Чтобы тебя разнуздать, надо иметь терпение и навык…

Она подыграла и, негромко заржав, брыкнула ножкой.

– О, да у меня кобылка с норовом! – восторженно воскликнул Немирович.

– Но ведь вы сумеете меня укротить? – прошептала она.

– Даже не сомневайся! Я опытный наездник!

Наконец-то потеряв свою девственность, Ольга была счастлива. Теперь она была другая! Теперь она знала то таинство, которое волновало ее все эти последние годы, и это наполняло ее радостью. Удручало только одно: Владимир Иванович был женат.

– А ведь ты специально привез меня в эту гостиницу? Да? – спросила она, когда он уже вез ее домой. – Ты все продумал заранее?

– Догадливая у меня кобылка, – улыбнулся он в ответ.

Это прозвище теперь осталось за ней навсегда, и оно Ольге нравилось. Она знала, как сильно Немирович любил лошадей и что он частенько играл на скачках, делая крупные ставки. Так может, он и на нее сделал ставку? Если так, то она его не подведет. Она непременно придет первой!

С этого дня они стали часто видеться, и Ольга мечтала, что когда-нибудь он разведется со своей женой и женится на ней. Наконец-то она встретила того мужчину, за которого страстно хотела замуж! Правда, у Немировича было два маленьких сына. Старшему, Георгию, исполнилось восемь лет, а младшему, Михаилу, только три годика, но об этом Ольга старалась не думать. Ничего страшного. Их с Немировичем дом всегда будет открыт для них, а она станет им доброй и любящей второй мамой. Да! Она была влюблена и хотела только одного: всегда быть рядом с ним. Всегда и навсегда!!!

Глава пятая

В 1898 году Ольга оканчивала училище, и, естественно, ее мучил вопрос: на сцене какого театра она найдет свою судьбу? Обычно все выпускники на сезон или на два уезжали в провинцию, но ей ужасно не хотелось покидать Москву.

– Может, ты поговоришь с Коршем? – попросила она Немировича. – Ты сам говорил, что сейчас это лучший театр в Москве.

– Подожди! Скоро у меня кое-что решится, и тогда… – загадочно отвечал он.

И вот однажды он сообщил ей ошеломляющую новость: он вместе с фабрикантом Константином Сергеевичем Алексеевым организовывает свой частный театр.

– Ты мне говорила, что осенью видела «Бесприданницу» в «Обществе искусства и литературы». Так? – спросил Немирович.

– Так.

– А ты знаешь, кто поставил там эту пьесу?

– Знаю. Станиславский. Кстати, он сам играл Паратова. Хорошо играл. Да и все другие актеры в этом «Обществе» очень даже достойные.

– Он к тому же и один из основателей этого «Общества»… – загадочно взглянул на нее Немирович.

– Ты что, хочешь со мной посоветоваться, не пригласить ли этого Станиславского в ваш с Алексеевым театр? Так я только «за»!

– Да этот Станиславский и есть тот самый фабрикант Алексеев, – громко рассмеялся Немирович. – Мы уже почти год вынашиваем с ним идею о своем театре, и вот теперь, когда все вопросы наконец-то разрешились, я могу тебе смело обещать: наш театр начнет репетиции в июне. Так что, дорогая, готовься. Никакого Корша. Будешь играть у меня!

– А если я этому Алексееву не понравлюсь? – разволновалась Ольга.

– Непременно понравишься.

Немирович так был увлечен идеей нового театра, что не мог думать уже ни о чем другом. Он рассказывал своим ученикам, что это будет за театр, на каких основах он будет создаваться, как там должны будут играть актеры…

– А с нашего курса вы возьмете кого-нибудь с собой? – интересовались студенты.

– Конечно, но я не могу решать этого один, – отвечал Немирович. – Выпускные спектакли будет смотреть Константин Сергеевич, тогда все окончательно и определится.

Ольга уже знала, что в этом театре точно будет работать она сама и еще Сева Мейерхольд. Он пришел к ним из университета прямо на второй курс. У Мейерхольда была совсем не сценичная внешность, но он поражал своей энергией, умением передать и комизм и трагизм в ролях при своем совершенно, казалось бы, однотонном голосе, блистал умом и познаниями как в литературе, так и в искусстве, проявлял склонность к режиссуре, да и вообще, казалось, воплощал в себе все то, что называлось словами «интеллигент» и «интеллектуал». Даже если бы Мейерхольд и не понравился Станиславскому, то Немирович все равно настоял бы на том, чтобы он был в труппе! Но… Он понравился! Станиславский обратил внимание еще и на Маргариту Савицкую.

– Восхитительная! – сказал он, пораженный ее красивым контральтовым голосом, ярким темпераментом и огромными выразительными глазами. – Она, конечно, не красавица, но в ней столько внутренней силищи, что впору Ивана Грозного или Бориса Годунова играть!

– Согласен. В ней мало женственности, но она принадлежит к какому-то древнему дворянскому роду, и это в ней, бесспорно, чувствуется. А как вам наша Оля Книппер? – с волнением спросил Владимир Иванович, готовясь отстаивать свою протеже, если Станиславский что-либо скажет против. Но при ее имени Константин Сергеевич неожиданно сразу расплылся в улыбке.

– Очень, очень хороша. Необыкновенная женственность, благородство манер, голос…

– Вот-вот, – с облегчением вздохнул Немирович. – Актриса прекрасная! Почему бы не дать ей роль царицы Ирины в «Федоре»?

– Посмотрим, – ушел от прямого ответа Станиславский. – А почему бы не дать эту роль Савицкой? Она тоже вполне подходит.

– Ну, если вы хотите видеть в царице не женщину, а царственное воплощение мудрости, печали и святости, тогда, конечно, подходит, – недовольно пробурчал Немирович.

Оба они уже решили, что открывать свой первый сезон будут спектаклем «Царь Федор Иоаннович». Эта пьеса Алексея Константиновича Толстого была запрещена и еще нигде не ставилась, но так как Немирович-Данченко считал ее лучшей исторической драмой, то он упорно добивался разрешения на ее постановку. Приложив массу усилий, он был лично принят московским губернатором, великим князем Сергеем Александровичем, и, о чудо, тот его поддержал! Кроме этой пьесы, Немирович-Данченко, отвечающий в новом театре за репертуар, выбрал также пьесу Антона Павловича Чехова «Чайка», которая без особого успеха прошла в 1896 году в Петербурге. Между тем Немирович-Данченко был просто влюблен в нее! Он даже пытался отказаться от премии Грибоедова в тот год за свою пьесу «Цена жизни», заявив, что «Чайка» более достойна, но комиссия так не считала и премия все-таки досталась Немировичу. Это была у него уже вторая премия Грибоедова.

– Нет-нет, – говорил он, принимая этот дар. – Все-таки по отношению к Чехову это несправедливо.

Вначале и Станиславский не очень разделял его восторгов по поводу «Чайки». Он тяготел к классикам и вообще был равнодушен к современным авторам. В его театральные планы они не входили. Мало того, как драматурга он Чехова не выделял и относился к его пьесам с таким же недоумением, как и вообще театральная публика в то время. Но Владимир Иванович настаивал, и Станиславский стал сомневаться. Он уже даже начал думать о мизансценах и декорациях, в то время как сам Чехов все еще никак не давал разрешения на постановку. Уж больно сильна была у него травма после постановки в Александринке, которую он считал полным провалом. Но упрямый Владимир Иванович не сдавался.

«Из современных русских авторов я решил культивировать только талантливых, – писал Немирович-Данченко Антону Павловичу. – „Чайка“ захватывает меня, и я готов отвечать чем угодно, что эти скрытые драмы в каждой фигуре пьесы захватят и театральную залу… Ты единственный современный писатель, который представляет сегодня интерес для нашего театра…»

Наконец Чехов ответил согласием. Это была вторая победа Немировича по формированию репертуара.

Кроме того, в первый сезон было решено взять в репертуар и «Трактирщицу» Гольдони.

– Константину Сергеевичу так понравился наш спектакль на выпуске, что он хочет сам поставить эту пьесу и сыграть кавалера Рипафратта, – сообщил Владимир Иванович Ольге.

– А почему ставить будешь не ты?

– Видишь ли, пока мы распределили с ним обязанности так: он, как актер и режиссер, отвечает за художественную часть, а я, как драматург, отвечаю за репертуарную политику и организационные вопросы.

– Но, мне кажется, ты вполне можешь быть и режиссером. На курсе у тебя это очень даже неплохо получалось.

– На курсе – да, но в профессиональных театрах я ведь действительно еще никогда не ставил. А между тем я ох как чувствую в себе эту режиссерскую жилку. – Немирович сжал кулаки и хитро прищурился. – Но, моя кобылка, не все сразу. Постепенно я докажу Алексееву, что я не только драматург. Чеховскую «Чайку» я ему не уступлю. Мы будем ставить ее вместе. Вот увидишь.

– И правильно!

– А «Трактирщицу», если уж ему так хочется, пусть… – махнул рукой Немирович.

– Подожди, а что, Алексеев сам будет делать и новое распределение на «Трактирщицу»? – испугалась Ольга.

– Успокойся. Мирандолину будешь играть только ты! Уж это-то я тебе обещаю точно! – успокоил ее любовник.

Небольшой труппе надо было срочно создавать репертуар для своего первого сезона. Ведь играть им предстояло ежедневно, да еще и желательно с полными сборами, чтобы содержать театр. Было решено, кроме «Царя Федора Иоанновича», «Чайки» и «Трактирщицы», выпустить «Потонувший колокол» Гауптмана, «Венецианского купца» Шекспира, «Счастье Греты» Марриота, «Антигону» Софокла, «Гедду Габлер» Ибсена… В общей сложности десять пьес. Работа предстояла большая. Спасало только то, что часть постановок с небольшими изменениями в составах переносилась из репертуара «Общества искусства и литературы». А как бы иначе за такой короткий срок можно было выпустить необходимое количество качественно поставленных спектаклей?

– Очень надеюсь, что ко второму сезону мы уже сможем составить достойный нас репертуар, – говорил Немирович-Данченко. – Надо только активнее привлекать к работе современных авторов.

– Но ведь талантливых среди них так мало! – отвечал Станиславский. – Уверен, можно найти интересные решения и в постановке классики.

– Бесспорно, но если мы зациклимся на классике – мы быстро скатимся к рутине, – противостоял Немирович. – Наш театр должен отражать современную жизнь, иначе очень скоро он рискует стать академически мертвым!

Почему, задумав новый по своей сути театр, Немирович-Данченко обратился именно к Станиславскому? Во-первых, Владимиру Ивановичу нравилось то, что делал этот актер и режиссер в «Обществе искусства и литературы», а во-вторых, он еще оказался и богатым промышленником Алексеевым, что было очень важно при создании театра с финансовой точки зрения. Ну а уж после того, как они встретились и поговорили о том, каким они оба видят новый театр, Немировичу стало ясно: он не ошибся в выборе своего партнера! Их программы только сливались и дополняли друг друга. Проговорили в первый раз энтузиасты восемнадцать часов кряду. Обсуждали главные вопросы: труппа, репертуар, бюджет, организационные основы коллектива… Но между тем для открытия театра требовались немалые средства, и один Алексеев не мог потянуть их целиком. Необходимы были еще денежные вливания. И хотя лиц, готовых рискнуть своим капиталом, было не так много, но все же к апрелю было создано «Товарищество на вере для учреждения Московского общедоступного театра», в которое были внесены необходимые денежные паи, и мечта Немировича-Данченко и Станиславского о НОВОМ театре превратилась в реальность. Название же для театра искали долго, пока не остановились на том, в котором, как они решили, звучала главная идея их детища: «Московский общедоступный художественный театр». С годами слово «общедоступный» отпало, и осталось только «Московский художественный театр», который чаще всего стали просто называть по его аббревиатуре – МХТ, а его работников – «художественниками».

Но даже его основатели не могли тогда предположить, какое значение их «Художественный театр» будет иметь в будущем, как он повлияет на развитие всего театрального искусства в мире и что имя Константина Сергеевича Станиславского, благодаря его системе, станет главным ориентиром в актерской профессии для всех континентов. Да. Об этом тогда еще никто не догадывался. Они просто создавали СВОЙ ТЕАТР.

Глава шестая

Перед началом работы Ольга решила съездить к брату Константину в Тифлис. Очень уж ей хотелось повидать своих маленьких племянниц, которых она еще ни разу не видела, да и по брату соскучилась.

– Ах, Грузия, Грузия! – говорил Немирович-Данченко, провожая девушку. – Я ведь там родился, в Озургети. Ты небось и не слышала о таком месте. Очень красивое место.

– Разве ты грузин? – изумилась Ольга.

– Нет-нет, дорогая. Я только родился в Грузии. А так мой отец из древнего украинского рода, а мать – армянка.

– О! Теперь я понимаю, откуда в тебе столько талантов. От армян ты взял мудрость и темперамент, от украинцев – хитрость и музыкальность, а от грузинских гор – простор фантазии, – рассмеялась Ольга. – А вот у меня вся родня немцы. Только немцы. До сих пор еще никто не женился и не выходил замуж за человека другой национальности. Одни немцы! Даже в Грузии мой брат Константин умудрился найти себе жену-немку! Может, я буду первой, нарушившей эту традицию? – хитро прищурилась она, с намеком глядя на Немировича.