Сволочи, подумал он, закрывая за собой дверь. Тишина на мгновение оглушила, зазвенела в ушах и вдруг схлынула, оставив его одного в просторном холле. Мягкий блёкло-лунный свет струился из невидимых пор в стенах и потолке и помещение, погружённое в полумрак, казалось нереальным, словно мираж.
Он постоял немного, привыкая к освещению, но в глазах всё ещё рябили неоновые молнии, мелькали хохочущие лица, и чей-то дикий смех продолжал бить по нервам.
Сволочи, подумал он снова, медленно пересекая холл. Только для этого они и приходили сюда, на его виллу. На всё остальное им плевать, и весь вечер они только и ждут, когда кто-нибудь наберётся храбрости и, хлопнув его по плечу, деланно-безразличным тоном скажет:
– Ну что, Боб? Как там насчёт фейерверка, может развлечёшь нас напоследок?
И каждый раз ему приходится, пересиливая себя, говорить, что, ладно, только пусть уж извинят его, потому что сегодня он немного устал. И так каждый год каждый день рождения, и его собственный, и Ольгин, а в последнее время к ним присоединился ещё и Ник.
И каждый раз прибавлялся лишний залп, и все мы стареем на год и от этого никуда не уйдёшь.
Коридор, ведущий к лифту, тоже был пуст, и на какую-то секунду ему показалось, что и он сам исчез куда-то – настолько тихо было вокруг. Даже шаги его тяжёлых ботинок поглощал пружинящий ковёр на полу.
Лифт спустил его на первый этаж, и там он снова углубился в бесконечные вереницы комнат и коридоров. Нужная дверь выросла перед ним неожиданно. Он остановился и нащупал потайной замок. Что-то за стеной щёлкнуло, зажужжало, и дверь плавно поехала в сторону. А потом уже неслышно, за его спиной, встала на своё место. Каменные ступени узкой лестницы вели в подвал. Пахло сыростью и одиночеством. Медленно, озираясь по сторонам, он стал спускаться. Руки его чуть дрожали, когда он прикасался к холодному камню разукрашенных грибком стен. Под потолком и в углах висела паутина, вздрагивавшая, когда он проходил мимо.
Через восемьдесят четыре ступеньки лестница кончилась, и он очутился в небольшой комнате с высоким потолком, с которого, словно груша, свешивалась тускло горящая электрическая лампочка. Он остановился посреди комнаты и осмотрелся. Всё вокруг было знакомо и близко ему – не один час своей жизни он провёл в этих стенах, думая, работая или просто отдыхая.
В действительности помещение было чуть ли не в два раза больше, чем казалось, потому что половину его объёма занимала громоздкая аппаратура, немного устаревшая, но действовавшая по-прежнему великолепно.
Он подошёл к пульту и сдул с него пыль. На поверхности одного из приборов он попробовал пальцем вывести надпись, но бросил, как и в прошлый раз написав лишь половину слова. Всё равно новая пыль скоро уничтожит её, подумал он.
Но время шло и надо было приниматься за дело. Не то чтобы он не любил фейерверки, совсем наоборот. Но делать их для кого-то другого было мучительной пыткой. Словно он по кусочкам рвал свою душу.
Тяжело вздохнув и попытавшись успокоиться, он сел в жёсткое кресло пред пультом и включил блок питания. Комната наполнилась лёгким гудением, и разноцветные лампочки вспыхивали то там, то тут, сообщая, что энергия постепенно насыщает автономные функционирующие центры. Щёлкнув жёлтым тумблером, он включил главное поле и выждал, пока оно наберёт полную мощность. После этого можно было начинать запуск ракет.
Сколько же это мне сегодня лет, подумал он, и, вспомнив, поморщился, но тем не менее установил счётчик на соответствующее число запусков, чтобы не сбиться со счёта, если задумается.
Вот, подумал он, как быстро летит время, – и дал первый залп.
Он закрыл глаза и попытался представить, как взвившиеся ввысь десятки гравиракет вспарывают небо над его виллой, комкая, перекраивая пространство в причудливые бутоны неведомых цветов. Гамма красок с преобладающим сиреневым цветом, который он так любил, расплёскивается по небосводу в спокойном, журчащем ритме органной музыки. Небо, – он знал это – как бы надвигается на зрителей, приобретая объёмность и рельефность; и тем, кто на крыше кажется, что они уже не имеют ничего общего с землёй и парят, уносясь всё выше в необозримые дали раскрывшегося перед ними чудесного мира красок и музыки.
Он снова нажал на красную кнопку пуска, но мысль его была уже далеко. Он вспомнил своё детство, радостное как сон, он унёсся туда всем своим существом, и палец его привычным движением нажимал на кнопку через нужные промежутки времени. Ему уже не было никакого дела до фейерверка, потому что он вспомнил простое, но пугающее своей непознанностью небо своего детства.