Читать онлайн Славный путь к поражению

Учеба в Англии как причина будущего роста

В производственной карьере в химической отрасли, выбор которой я считаю, как большое счастье для специалиста, значительную роль сыграла учебная поездка в Англию. Сам факт того, что она состоялась, явился совпадением большого числа случайных в большинстве своем положительных обстоятельств.

В 1963 году я окончил Ивановский химико-технологический институт. Учеба давалась легко, сильно не усердствовал, много занимался спортом. Большая часть оценок составляла пять баллов, меньшая – четыре. По среднему баллу я претендовал на очередность выбора места работы седьмым из пятидесяти выпускников своей специальности. Имел льготу как чемпион области и института, призер студенческой спартакиады по нескольким видам спорта. Она передвигала меня на несколько мест вперед. Выбрал, на мой взгляд, лучшее для того периода предприятие «Курский комбинат синтетического волокна». Перед приездом в Курск прошел трехмесячные военные сборы в районе небольшого городка на Волге Решмя. Получил военную специальность «Защита от оружия массового поражения». Имелось в виду ядерное, химическое, бактериологическое оружие.

В начале октября приехал в Курск. Начал работать мастером-стажером в химико-прядильном цехе опытно-промышленного производства. За два года последовательно прошел ступеньки: начальника смены, технолога цеха. В 1965 году был назначен заместителем начальника цеха. В том же году женился на Людмиле, дочери сельских учителей из Ивановской области. Она работала мастером в химическом цехе производства «Капрон». Через год у нас родился сын Константин.

Это было время, когда страна осуществляла крупномасштабные закупки оборудования у западных фирм и на их основе с использованием разработок отечественных конструкторов и ученых создавались промышленные технологии. Основным видом продукции первой очереди комбината были волокна и нити лавсан. Данная аббревиатура расшифровывалась следующим образом: лаборатория высокомолекулярных соединений Академии наук. Имелась в виду Академия наук СССР. Волокно и нити лавсан выпускались на оборудовании фирмы «Крупп» (Германия) и фирмы «Когорн» (США).

Технические характеристики установки Круппа были довольно низкие. Установки Когорн основывались на более прогрессивных технологических решениях, но из-за низкого уровня проектных работ их пуск сопровождался громадными трудностями. Американцы, в большинстве своем летчики, демобилизованные по окончании войны с Вьетнамом, бросили эти установки, не доведя до гарантийных испытаний. На заводе занимались их модернизацией несколько лет. До пуска основных цехов на опытном производстве была запущена линия по отработке технологии всех основных видов продукции. Это был завод в миниатюре. Он выпускал полимеры, регенерировал растворители, формовал волокно, нити и подвергал их текстильной обработке. По планам Министерства химической промышленности (далее – МХП) после запуска большого завода на площадях опытного производства мы должны были обеспечить быстрое развитие отечественных технологий в области полиэфиров и создание новых видов оборудования. Эта идеология имела серьезный изъян, так как импортное оборудование имело низкие характеристики по производительности. При недостатке опыта наших ученых полученные на лабораторных стендах результаты имели еще более низкие параметры.

Работа по созданию новых процессов была сложная и, кроме того, сопряжена с высоким уровнем риска. В условиях действующего производства, использующего в качестве основного сырья, такие пожаровзрывоопасные продукты, как метанол, этиленгликоль, динил, шел монтаж новых крупногабаритных химических установок с применением в больших масштабах сварочных работ. Много усилий было вложено в создание оборудования для формования волокна – три типа экструдерных установок по производству полиэфирных волокон, два типа по производству полипропиленовых волокон.

Производством отечественного оборудования занимались как специализированные фирмы, так и новые предприятия, как правило, из оборонного комплекса. Это было время значительного сокращения Советской Армии и соответственно военных заказов. К гражданским заказам оборонные заводы относились как к временной повинности со всеми вытекающими последствиями. Так, автоклавное оборудование по производству полимеров производил судостроительный завод из Киева «Ленинская кузница». Он взял за аналог американскую установку Когорн со всеми ее проблемами и добавил еще массу своих. Выявление недостатков было осуществлено быстро, но их устранение затянулось. Шли споры, чьи это ошибки – научно-исследовательских институтов, проектных организаций, конструкторов или изготовителей оборудования. Ни у кого не было резервов финансовых средств для доводки, и это было причиной споров. Несмотря на это, по значительной части проблем были найдены технические решения, определены источники финансирования. К 1967 году сформировалась довольно хорошая перспектива доводки оборудования до проектных показателей. К сожалению, к тому времени стало известно, что еще в 1965 году с фирмой “ICI” (Англия) был заключен контракт на поставку нового завода в Белоруссию по производству полиэфирных волокон и нитей, превышающего мощности Курского завода почти в десять раз. При этом одновременно была закуплена технология во всех ее подробностях.

Таким образом, явно просматривались две тенденции. С одной стороны, делались большие заказы отечественным институтам и заводам по созданию новой техники, с другой – по той же тематике шли крупномасштабные закупки за рубежом. При этом контракты на поставки импортного оборудования заключались еще на стадии разработки и монтажа отечественных головных образцов. Аналогичная участь, то есть ускоренный монтаж, доводка, пуск и скорое забвение, постигла затем и установки по регенерации отходов, экструдерные установки по производству волокна из полипропилена. Были прерваны испытания отечественного экструдерного оборудования – машин нового поколения по формованию полиэфирных волокон. Вместо них были проведены испытания новых малоперспективных машин, сделанных в Германии, Несмотря на неудовлетворительные результаты, они были закуплены. В тот период я еще не мог делать обобщений. Все это казалось мне неудачным совпадением обстоятельств.

Закупленное в 1965 году у фирмы “ICI” (Англия) для Могилевского ПО «Химволокно оборудование» – было аналогом того, что англичане запустили у себя в стране в 1953 году. Это был не единичный случай. Как правило, установки, прототипы которых имели подобный срок эксплуатации, продавались по высоким ценам СССР. Иностранные создатели технологии и оборудования за пятнадцатилетний период эксплуатации у себя на родине добивались их устойчивой безаварийной работы. Аналоги этих установок в короткие сроки монтировались в СССР и выводились на проектные показатели. Подобные проекты формировали славу производственникам, работникам Минвнешторга и Минхимпрома. В связи с внедрением в экономику новых синтетических материалов они существенно продвигали вперед промышленность СССР, ускоряли прогресс в смежных с химией отраслях. Тот факт, что при этом наши западные конкуренты уже имели новое поколение технологических процессов и оборудование, превышающее на порядок по мощностям установки, проданные в СССР, оставался в тени. Запад и особенно США принимали все меры, для того чтобы мы были лишены возможности их приобретения.

В связи с этим поставка новых для нас, но морально устаревших для Запада процессов, не сокращало наше технологическое отставание, не формировало у наших институтов и машиностроительных заводов комплексного потенциала для создания нового. В целом оно закрепляло нашу технологическую зависимость.

Во многих министерствах сформировалось группы лоббирования импорта. Всегда, когда ставилась очередная народно-хозяйственная задача, ее решение реализовывалось по двум направлениям: закупка по импорту, отечественная разработка. В полиэфирах побеждали в большинстве случаев лоббисты импорта. Как правило, их очередная победа сопровождалась заявлениями типа: «Это последняя закупка, она нужна для закрытия плановой потребности в сырье для производства товаров народного потребления, далее будем ориентироваться на свое». «Далее» длилось бесконечно.

Для разработки образцов отечественной техники старались использовать опыт соцстран. Многие из них имели налаженные каналы получения технической информации от своих соотечественников из-за рубежа, их специалисты активно посещали технические выставки западных фирм. В начале 1968 года меня включили в состав группы специалистов, направляемых в Чехословакию со специальной миссией. Группа должна была ознакомиться с работой новой машины по производству полипропиленовых нитей. Наши машины формовали нити на скорости до шестисот метров в минуту. После формования требовалась дополнительная операция вытяжки на крутильно-вытяжной машине. Машина, которую нам следовало изучить в Чехословакии, формовала нити из расплава на скоростях две тысячи четыреста метров в минуту, они приобретали сразу же высокие физико-технические характеристики, что позволяло уйти от второй операции.

В состав группы вошли два специалиста отраслевого института ВНИИСВа – начальник конструкторского бюро и технолог. Я попал в ее состав как производственник, осваивающий отечественное оборудование для полипропилена. Оформление заняло несколько месяцев, в марте мы выехали. Для меня это был первый выезд за границу. Мои коллеги имели более богатый опыт загранкомандировок. Первый блин комом, таким был и мой первый выезд.

Ехали поездом, вечером сели в Москве, к концу следующего дня подъехали к границе с Чехословакией. При подготовке к сну, забираясь на верхнюю полку, обратил внимание на красный рычаг, расположенный рядом с хромированной ручкой, предназначенной для подъема на вторую полку. Спросил своих коллег, для чего рычаг. Получил ответ – очевидно, стоп-кран. Заметил, что вряд ли это так, ведь неразумно располагать его рядом со вспомогательной ручкой для подъема на вторую полку, ночью можно ошибиться. Отметил, что нет пломбы, как на наших стоп-кранах. На все замечания получил один совет: «А ты попробуй». Попробовал, поезд резко затормозил ход и остановился, оказывается, на самой границе СССР–Чехословакия. По вагону суетливо забегали проводники. Пришлось выходить из купе и признаваться, что это была ошибка при подъеме на верхнюю полку. Проводники успокоили – не ты первый. К сожалению, это было только начало данного злополучного путешествия. Рано утром приехали в Попрад – маленький словацкий город у подножия Высоких Татр. В этом городе был расположен институт, который разработал высокоскоростную машину. Остановились в местной гостинице, позавтракали, дождались микроавтобуса, приехали на завод. Директор института Павел Гривняк, несмотря на ранее имеющуюся договоренность, на месте не оказался. Его заместитель извинился, объяснив, что его срочно вызвали на совещание в министерство в Прагу. При этом он сообщил, что ему поручено обеспечить работой нашу делегацию. Старший группы, начальник КБ объяснил цель нашей командировки и причины ее возникновения. Руководители министерств СССР и Чехословакии встречались недавно в Москве и договорились об организации совместной работы по доводке машины и подготовке документации для серийного производства. Мы приехали для ознакомления с машиной и обсуждения условий сотрудничества.

Заместитель директора сделал удивленное лицо и пояснил, что указанной машины в институте нет, ее недавно демонтировали и отправили на доработку в отраслевое КБ в город Брно. В подтверждение своих слов он провел нас по цехам института, заявив: «Смотрите все, нам скрывать нечего». Расстроенные, мы ушли из института и, чтобы как-то поддержать наше настроение, замдиректора предложил совершить нам на следующий день поездку в горы, в зону горнолыжных трасс. День провели в горах, Татры понравились. Через границу посмотрели издалека на польский курорт Закопане, где в начале века проживал в добровольной ссылке В. И. Ленин.

На следующий день утром купили билеты на поезд и поехали в Брно. По дороге со мной случился еще один курьез. Мои коллеги оказались заядлыми преферансистами, я также имел высокую квалификацию в этой игре. И хотя у меня по служебному рангу был билет в вагон второго класса, они предложили оставить мой чемодан и пальто в их купе первого класса и сесть с ними играть в карты. Так и сделали. Но через некоторое время пришел контролер, обнаружил нарушение и предложил мне перейти на свое место. Но мои коллеги сообразили: «Чего ты будешь таскать чемодан, оставь его здесь, а чтобы контролер не придирался, иди, повесь на свое место пальто». Я пошел в соседний вагон и воспользовался их советом. Вернулся, игра продолжилась. По пути было несколько остановок, и в какой-то момент я решил проверить сохранность пальто. Пошел в свой вагон, но передо мной оказалась дверь тамбура, в окно которой я увидел убегающие шпалы, то есть вагон моих коллег оказался последним. Подумал, что перепутал направление, пошел в обратную сторону, попал в соседний вагон и нашел место соответствующее моему билету. Но пальто отсутствовало. Попытался словами и жестами объяснить сидящим пассажирам, что еду из Попрада, оставил в данном купе пальто, спросил, не видели ли они его. Мне теми же приемами объяснили, что тоже едут из Попрада, но ни меня, ни моего пальто за все время пути не видели. Ясность внес дежурный поезда. Он посмотрел мой билет и сказал, что я ищу пальто не в своем вагоне. Мое пальто висело в вагоне, половина которого была отведена под ресторан. Это был словацкий вагон, и его отцепили на последней перед границей с Чехией станцией. Впереди нас ждала остановка на крупной станции, и мы попросили его от дежурного позвонить на последнюю словацкую станцию. Он отказался, объяснив, что не может покинуть поезд. При этом чувствовалось, что он имеет и другие причины. Поезд остановился, нашли дежурного, высказали ему просьбу о возвращении пальто, указали адрес гостиницы в Брно. Дежурный понял не сразу, но когда вник в суть проблемы, категорично заявил, что звонок ничего не даст: «Ведь там эти идиоты словаки – они просто пошлют меня подальше». Тем не менее позвонил, продиктовал адрес, долго ругался и, в конце концов, резко положил трубку. Видно, что на другом конце провода реализовали его прогноз. Приехали в Брно, гостиница оказалась рядом с вокзалом, дошли до нее пешком. Следующие два дня – субботу и воскресенье любовались красотой Брно, я из окон гостиницы, мои коллеги – прогуливаясь по городу. В понедельник необходимо было ехать на работу. Мартовская погода с температурой минус десять градусов не позволяла ходить в пиджаке.

Пальто в гостиницу не поступало, и я уже смирился с тем, что придется потратить мои скромные командировочные на приобретение одежды. Утром в понедельник договорились, что с работой спешить не будем, дождемся открытия магазинов одежды. Но неожиданно одному из моих коллег пришла мысль о возможности поступления моего пальто в камеру забытых вещей на вокзале: «Есть у них в Европе такие камеры и, потом, кому нужно твое пальто курского пошива». Сбегал на вокзал, благо, что он был рядом, нашел камеру, одел свое злополучное пальто, и счастливый вернулся в гостиницу, заявив коллегам: «Давайте быстрее, сколько можно вас ждать». Но в конструкторском бюро нас ждало разочарование. Заместитель директора пояснил нам, что эти парни из Словакии слышали звон, да не знают, где он. Машину, которая вас интересует, две недели назад перевезли на модернизацию в Прагу в отраслевой институт, вам следует поехать туда вечерним поездом. Далее он любезно предложил машину и сопровождающего для осмотра знаменитых моравских карстовых пещер Мацоха, которые создала подземная река. Сели в лодку, проехали по ее руслу, выяснили отличия сталактитов от сталагмитов. Вечером отбыли из Брно в Прагу. В Праге остановились в самом центре – на Вацлавской площади. Утром на завтраке посмотрели местные газеты. Страной уже правил Дубчек, каждый день приносил сенсации. Крупные заголовки сообщали, что из страны сбежал на запад генерал комитета госбезопасности. Все ждали его откровений: одни с тревогой, другие со злорадством. Даже утром за завтраком ресторан гудел.

Пришли к началу рабочего дня в институт и получили информацию от его руководства о том, что словаки над нами подшутили. Машина продолжает непрерывно работать в Попраде. Круг замкнулся. Напрашивался вариант возвращения в СССР через Попрад с выведением на чистую воду шутников. Пришли к выводу о его бесполезности. Предложение об обращении в МХП с просьбой о воздействии на словацких коллег получило ту же оценку. Я высказал мнение о необходимости обмена билетов на более раннюю дату и досрочном возвращении в Москву. Старший группы отверг его сразу: придется писать объяснение о причинах выезда в загранкомандировку без достаточно качественного согласования с принимающей стороной программы поездки. Придется заплатить в десятикратном размере компенсацию за валюту, потраченную на билеты, гостиницу, суточные и получить при этом выговоры по административной и партийной линиям. Далее он пояснил, что его вытолкнул в командировку директор института после разговора с замминистра и он не может их «подставить». Решили остаться в Праге до окончания срока командировки. На мой вопрос о написании технического отчета по командировке он ответил коротко: «Сам напишу, у меня все данные по машине есть, я хотел здесь уточнить детали». Смотрели Прагу, обедали в маленьких пивных с многовековой историей. Везде гудел народ, страна стремительно двигалась навстречу августовским событиям. Узнавая в нас русских, многие из присутствующих обступали нас и втягивали в разговор. Мы старались доходчиво убеждать их в преимуществах братской дружбы двух стран, имея при этом наглядные примеры их практической реализации в области техники. Ехал назад в Москву, Курск и думал о том, как нам не повезло: стоп – кран, пальто, прядильная машина – «летучий голландец». Но главное, что все это, может быть, еще не конец злоключений, дома с нас спросят «по полной». Но все обошлось, моя поездка имела секретное задание, и поэтому на своем предприятии мне можно было не отчитываться о результатах. Но надо же так было случиться, что командировка в Чехословакию получила неожиданное счастливое продолжение.

В апреле 1968 года на Курский комбинат пришло указание срочно оформить для четырехмесячной поездки в Англию специалиста, владеющего знаниями по технологии всех стадий производства полиэфирных волокон и нитей. Перед поездкой первой группы специалистов Могилевского комбината в Англию обнаружилось, что в ней нет ни одного специалиста, комплексно знающего технологию полиэфирного волокна, т. е. владеющего знаниями по производству мономера, полимера, волокна, нитей. В главке удивились, как же вы будете изучать новый процесс, если у вас нет специалиста по полиэфирам. Вы же не сможете ни одного вопроса грамотно задать. Над вами англичане смеяться будут. Единственным предприятием по производству полиэфирных продуктов в СССР было «Курскхимволокно». Затребовали срочно дирекцию Курска, и она представила мою кандидатуру. При этом я был далеко не самым квалифицированным специалистом. Нет, просто кандидатуру нужно было представить срочно, а период проверки на политическую благонадежность занимал два месяца. При этом мой допуск, оформленный для поездки в Чехословакию, которая состоялась в марте того же года, оставался действующим. Порядок оформления выезда в Чехословакию был приравнен к выезду в капстраны.

Следует отметить, что мои анкетные данные отвечали самым строгим требованиям.

Мой отец Петров Александр Николаевич был специалистом по производству боеприпасов. Умер в сорокалетнем возрасте в 1952 году от саркомы головного мозга. Врачи связывали его раннюю смерть с отравлением, которое он получил перед войной в период работы в институте, создающем технологии производства химического оружия. Моя мама – ровесница Октябрьской Революции – имела специальность химика-технолога. Вся ее трудовая деятельность с восемнадцати лет была связана с производством боеприпасов. Она – героическая женщина – после смерти отца в тридцать пять лет осталась одна с четырьмя детьми в возрасте четырнадцати, двенадцати, десяти и пяти лет, сумела всем дать высшее образование. Родители очень любили друг друга, и память о папе, с которым я расстался в десять лет, о его взаимоотношениях с мамой для меня всегда были эталоном. Большую поддержку маме оказали родственники по обеим линиям, воинское подразделение в г. Рыбинске, на котором они с папой служили. Несмотря на громадные трудности, выпавшие на ее долю, она прожила до девяноста трех лет, сохранив в памяти мельчайшие детали своей жизни. В девяносто лет она написала на семидесяти пяти страницах отчет о своей жизни перед детьми, внуками и правнуками, которых у нее было двадцать пять человек.

Профессия родителей создавала необходимость быть исключительно осторожным, взвешивать все свои действия, выполнять работу тщательно. При этом она формировала способность быть психологически устойчивыми, находясь в условиях постоянного риска. Все это передавалось и нам – детям. Послевоенное детство для всех было тяжелым, нас в значительной степени поддерживала память об отце.

В мае 1968 года прошло собеседование с руководителями главка, мне нетрудно было его выдержать, так как производство полиэфиров было в стране одно, и в главке профильных специалистов не было. В итоге меня включили в состав группы, уезжающей в Англию. Направил комбинат одного из шести тысяч работающих, одного из тысячи ИТР. Это была серьезная реклама для двадцатишестилетнего начальника цеха.

В целом группа специалистов насчитывала более тридцати человек. Ее большая часть уезжала из Белоруссии. Из Москвы уезжали трое. Ученый из Тверского института – начальник лаборатории полиэфирных волокон Э. М. Айзенштейн, главный специалист «Союзхимволокно» В. Г. Комаров. Они выезжали первый раз в капстрану, но жили в Москве, и, по отзывам других специалистов, хорошо были осведомлены, как нужно готовиться к подобной поездке. Я во всем с ними соглашался. Коллеги сказали, что едем надолго, надо хорошо запастись по предельно допустимым нормам, а именно по три бутылки водки, по три килограмма сырокопченой колбасы, по пятнадцать банок кильки, обязательно в пряном соусе – за границей тянет на соленое. Это для себя, для наших друзей в Лондоне – несколько буханок хлеба, непременно черного, и селедку. Так наставляли их по телефону заводские приемщики оборудования из Лондона. День искал в Москве сырокопченую колбасу, наконец, измученный попал на нее в гастрономе на площади Маяковского. Давали по полкило. Отстоял несколько раз, но установленную мне норму за полдня получил. Килька была закуплена без проблем, но здесь произошли некоторые отступления от указаний. Меня всегда напрягала работа с этими рыбешками: отрываешь им хвост, живот, пачкаешь пальцы и потом ешь. Подумал, что здесь какая-то ошибка в инструкции, и купил десять банок кильки в томатном соусе, десять – пряного посола. С водкой, селедкой и черным хлебом проблем не было.

Отъезжали на следующий день вечером с Белорусского вокзала поездом Москва–Берлин. К нему были прицеплены вагоны до Амстердама, Парижа и наш вагон до Хук Ван Голланда. Э. Айзенштейна провожали жена, дети, седой элегантный мужчина преклонного возраста – его отец. В. Комарова провожала жена. Свадьба состоялась незадолго до отъезда. Я был без провожающих. Заграничный характер командировки придавал особую окраску проводам. Хотя отправлялись на четыре месяца, признаков грусти не было: уезжающие и провожающие одинаково были счастливы. Трудно передать словами ту радостную праздничную атмосферу, которая царила в момент проводов у дверей вагонов. И отъезжающие, и провожающие, до этого момента, знающие о возможной поездке в течение нескольких месяцев, не надеялись на нее, не верили в свою избранность. Позади многочисленные анкеты, проверки, комиссии – и вот у тебя в руках билет в конкретное купе, конкретного вагона с неизвестной тебе доселе табличкой Хук Ван Голланд. Эти детали говорили о многом. Это уже был не только билет на спальное место в международном вагоне – билет в иную жизнь. Во-первых, было признано, что мы соответствовали жестким требованиям – тебе доверяют. Людям текущего десятилетия, разъезжающим по многим странам на основе полученных в течение недели турпутевок, этот трепет и радость понять невозможно. Принималось во внимание и многое другое. Ты получишь преимущество в технических знаниях и развитии, ты станешь лидером в своем деле. Учитывались и материальные вопросы, иначе зачем бы и килька покупалась. Четырехмесячная командировка в капстрану по доходам могла приравниваться к трем годовым зарплатам в СССР, для ее участника реальностью становилась машина, кооперативная квартира на Родине. Для меня, рано потерявшего отца, выросшего в семье, где мама одна растила – четырех детей, да и для всех ребят моего возраста – двадцать шесть лет, это была недостижимая мечта.

Сели, поезд тронулся. Ставлю на столик купе водку, сырокопченую колбасу, кильку в томатном соусе. Немой вопрос моих коллег – почему в томате? Мы же предупреждали, что за границей тянет на соленое, к тому же, что очень важно, килька в пряном посоле хранится очень долго. Прошу прощения, не все понял на прошлом инструктаже, купил десять банок в томатном соусе, десять – пряного посола. Водку выпили, колбасу съели, но и килька в томатном соусе пришлась всем по вкусу.

В Белоруссии, в Орше, в наш вагон сели ребята из Могилевского ПО «Химволокно» вместе с руководителем П. Н. Зерновым – главным инженером предприятия. Белоруссию проехали, не заметив за разговорами окрестностей. Двухчасовая остановка в Бресте для смены пар колес с колеи СССР на колею Восточной и Западной Европы. Рекомендация: сходите в привокзальный ресторан и съешьте на память наш борщ с белорусским салом, была воспринята, как рекомендация по исполнению гимна – всеми. Далее – Польша, Восточная Германия, ночью – Западная Германия с кричащей на десятки километров рекламой на зданиях Западного Берлина. Все это проходит как в калейдоскопе с всевозрастающим уровнем благоустройства и освещения городов, вокзалов, перронов. Поражали люди на перронах: спокойные, неторопливые, очень хорошо одеты, причесаны, с прекрасными чемоданами. Это был другой мир для меня, имеющего тесную связь по жизни с Москвой, но еще большее удивление было написано на лицах ребят из Могилева. Это просматривалось прежде всего в пристальных взглядах, сопровождающихся поворотом голов до момента, пока не исчезнет объект удивления. Но при этом никаких восторгов, удивлений вслух. Согласно проведенному инструктажу в ЦК, мы не должны были ничем восторгаться. Русский, восторгающийся Западом, – находка для вербовщика. Логика простая – наша страна и жизнь в ней краше всех. В обеих Германиях еще оставались участки разрушенных домов, костелов, усадеб. Шел двадцать третий год после войны, но далеко не все раны еще были залечены.

Утром третьего дня вышли на территорию Голландии. Дома стояли так близко от железнодорожных путей, что казалось – ты едешь на трамвае. И это не отдельные участки в каком-то городе, это значительная часть пути. Но что это были за дома! Двух-, трехэтажные, отделанные кирпичом, плиткой, окрашенные во все цвета радуги, без заборов, но с участком газона, засаженного тюльпанами и другими цветами. И сами железнодорожные пути, прилегающая к ним территория, были настолько аккуратны, что составляли часть этой прекрасной картины. Это было начало июня, время когда цвели тюльпаны. В сравнении с хаосом на полосе отчуждения нашей железной дороги контраст был поразителен. Цветы не только в городах. В сельской местности ими были засажены громадные земельные участки, очень много было теплиц. Нам казалось, что это были не города, не страна, а сплошные театральные декорации суперфешенебельного театра. Громадное количество людей на велосипедах усиливало впечатление нереальности. Поезд прошел всю Голландию и прибыл на конечный пункт Хук Ван Голланд. Рельсы привели нас прямо в порт к берегу Северного моря. Оставшиеся несколько часов до отхода нашего парохода, идущего в Англию, шла погрузка овощей. Голландия первой поняла преимущества дешевой нефти и создала много отапливаемых теплиц, в которых круглый год вызревали помидоры. Наш пароход заполнялся именно этим грузом. Ящики с розовыми недозрелыми плодами грузили в трюм на верхнюю и нижнюю палубы, в проходы. У нас было полтора часа для ознакомления с окрестностями порта. Удивительно то, что береговая линия была обнесена девятиметровой дамбой, а за ней начинался массив земли, расположенный значительно ниже уровня моря. За несколько лет до 1968 года в этом городе произошла трагедия: за одну ночь при прорыве дамбы погибло несколько десятков тысяч человек. Но последствий этого заметно не было.

Путешествие на «помидоровозе» длилось несколько часов. Северное море было относительно спокойным, но волны все-таки раскачивали корабль. У некоторых ребят от качки появились признаки морской болезни. На корабле работал бар, нам уже выдали часть командировочных, и многие коротали время с бутылкой пива на палубе. Наконец, вдали показался английский берег, он оправдывал название «туманный Альбион». Мы прибывали в бухту порта Гарвич. Это достаточно скромный по размерам порт на северо-востоке Англии. Навстречу нам шла яхта с большими белыми парусами и черным крестом на главном парусе. Это своеобразное крещение на входе в страну казалось нам символическим предзнаменованием успеха нашей командировки. Причал, выход на берег, морской вокзал, поезд – все это произошло в считанные минуты. Нас сопровождал представитель фирмы “ICI”. В поезде мы впервые познакомились с одним из символов капитализма того времени, атрибутом общества потребления – алюминиевой банкой для напитков. Сопровождающий раздал пиво и заметно удивился, когда понял, что подобной упаковки мы никогда не держали в руках и, несмотря на кажущуюся простоту, не решались «дернуть» за кольцо клапана. После краткого инструктажа все стало на свои места. Такая мелочь кажется сегодня смешной, но фактически эта банка оказалась диковинкой для России до начала 1990-х годов. Значительно позже – в 1989 году, то есть двадцать лет спустя, проходя по рядам Измайловского «блошиного» рынка, я с удивлением смотрел на выставленные для продажи пустые алюминиевые банки из-под пива разных зарубежных марок. Характерно, что их выпуск за рубежом был налажен сразу же после внедрения технологии производства особо прочного дюралевого проката для авиационной промышленности. Логика простая. Новый материал разработан, но себестоимость его производства слишком высока. Направляйте «на гражданку», совершенствуйте технологию, оборудование и за счет значительного увеличения объемов производства сокращайте себестоимость материала с целью ускоренного проведения модернизации военной техники. У нас на «гражданку» в то время отправлялись лишь материалы, морально устаревшие в оборонке.

Пейзаж северо-восточной части Англии незатейлив. Холмы, небольшие участки лугов, ограниченные стенками из песчаника и дренажными канавами, поросшими кустарником, скот, пасущийся самостоятельно в своих квадратах. Все кажется просто, но сочетание бесконечно чередующихся ярко-зеленых лугов с облачным небом, периодически возникающими на горизонте участками моря, создавал гармонию вечности, спокойствия, благополучия, и это определяло красоту данного региона. Приехали к месту назначения – город Солтберн, что в переводе означает «соленый берег».

Всех распределили по нескольким небольшим отелям. Меня поселили с Э. Айзенштейном и В. Комаровым в отеле «Марина», что в переводе означает «Морской». Встречал хозяин – пожилой англичанин с крупной головой, крупными чертами лица, отставной военный. Рядом громадная овчарка по кличке Кинг, спокойная, близкая по поведению к своему хозяину.

Отель имел бар с большим залом, несколько номеров, общую ванную комнату и зал для просмотра телевизора. Очевидно, главный доход давал бар. Хозяин не был готов к приему жильцов, но четырехмесячная гарантия проживания первой группы и приезд в последующем еще трех групп делали целесообразным прием нашей группы. При нас была переоборудована ванна в душевую, сменилась обстановка в комнатах.

Прекрасным было расположение отеля. Он стоял на расстоянии пятидесяти метров от края сорокаметрового скалистого обрыва. От основания обрыва до моря шла песчаная полоса. Во время отлива ее ширина составляла сто метров, в период прилива она почти вся покрывалась водой. Между отелем и краем обрыва проходила узкая асфальтированная улица и лужайка с английским газоном. Скалистый обрывистый берег уходил влево и вправо до горизонта. Обрамляя естественную бухту, он создавал типично курортную панораму. И такое сравнение было неслучайно. При знакомстве с городом нам рассказывали, что в Викторианскую эпоху англичане предпочитали отдыхать у себя в стране и по этим причинам сформировали курортные городки аналогичные Солтберну. С развитием автотранспорта и паромных рейсов очень популярным стало проведение отпусков на автомобиле в Испании, однако популярность Солтберна для уикендов сохранилась. Температура моря составляла четырнадцать градусов, температура воздуха в большинстве дней держалась на уровне семнадцати градусов. Специфика приема солнечных ванн в северо-западной Англии в июне, июле была такова. На скалистый обрыв приезжали женщины всех возрастов на личных авто, вытаскивали из багажников шезлонги, набрасывали на них норковые шубы, дубленки и укрывая ими спину от морского ветра, подставляя лицо, грудь и ноги летнему солнцу. Морской йодированный воздух и нежаркое солнце полезнее, по мнению многих, суеты на пляжах с сорока градусами. Мужчины, молодые девушки отдыхали по-своему. Футбол на уплотненном песке, скачки на лошадях по прибрежной полосе вдоль кромки моря, серфинг в гидрокостюмах, запускание с детьми «змеей», поиск морской живности после отлива. Это то, что привлекает большое число жителей из отдаленных городов к морю. Нас, приезжих, подобное место учебы вполне устроило.

Перед заселением в гостиницы мы получили указание собраться через час для проведения совещания на краю обрыва, спускающегося к морю. В назначенное время все пришли, но совещание было сорвано. Уже в первые минуты с высоты в несколько десятков метров мы заметили, что по широкому пляжу, уплотненному прибоем, разъезжает велосипедист. Присмотревшись, один из наших коллег, знавший английский, обнаружил, что велосипедист колесами прочертил на песке пятиметровыми буквами лозунг «Долой Вильсона». Об этом тут же было доложено П. Н. Зернову, нашему руководителю командировки, который сразу же в этом увидел провокацию. Вильсон был премьер-министром страны, нам предлагалось поддержать свержение Правительства. Представитель советского торгпредства, сопровождающий нас, пытался успокоить Зернова, объясняя, что в Англии это происходит каждый день и велосипедист может совершенно ничего не знать о нашем приезде, это простое совпадение. Но тот был непреклонен – это провокация, мы прекращаем совещание.

На следующий день в понедельник началась учеба. Два микроавтобуса забрали нас утром и доставили на располагавшийся на расстоянии шести миль (девять с половиной километров) завод фирмы “ICI” в Вилтоне. Фактически это был даже не завод, а громадная промплощадка, на которой располагалось несколько очень крупных предприятий. Очевидно, что терилен, аналогом которого считался наш лавсан, был не самым главным продуктом. Говорили, что завод быстро вырос в годы войны на заказах государства по производству взрывчатых веществ. Комплекс был в прекрасном состоянии: установки, коммуникации, асфальт, идеальный газон, щебень на площадках вблизи установок и коммуникаций. Нас разместили на заводе по производству терилена. Здания были спроектированы таким образом, что никаких излишков помещений не было. Первый ярус химических установок находился, как правило, в закрытых зданиях, далее они стояли на открытых этажерках. Мягкая зима позволяла их успешно эксплуатировать. Несколько лет назад при посещении завода королевой Англии Елизаветой для ее приема рядом со зданием по вытяжке нитей терилена был построен небольшой стеклянный павильон. Его и предоставили нам для занятий.

Группа была разделена на подгруппы согласно специализации. Но после индивидуальных занятий все периодически собирались в королевском павильоне. Наше деление по подгруппам стало неожиданностью для некоторых обучающихся. По условиям контракта ICI должна была обучить весь набор рабочих и инженеров, которые должны были пустить первую очередь Могилева. Дублеров не было, но при комплектовании группы в нее были включены представители других организаций.