Читать онлайн Мороз К.О. Мэр Ёлкино
Глава 1. Ника Солнцева в Елкино
Тридцатое декабря
Полдень, Елкино
– Лев Мефодьевич был просто замечательным человеком! Он умер… на пике!
– Блин…
Усопший скончался в семьдесят лет, занимаясь сексом. Реально ведь на пике… Лучше и не скажешь.
Зажав рот платком, еще пытаюсь сдержаться, а седовласый мужчина, до этого так театрально размахивавший руками, делает скорбную паузу и с чувством произносит:
– Спи спокойно, Лев Мефодьевич! Отстрелялся!..
Зал небольшого сельского Дома Культуры поражает затравленный, неясный смех. И всего бы ничего, только он мой и единственный!.. А раздается на прощании с троюродным дядей, которого я ни разу в жизни не видела.
– Простите, – не сразу прихожу в себя. – Скорблю вместе с вами.
– Стыдно должно быть, милочка. – Пожилая соседка раздраженно пихает меня локтем в бок.
– Мне стыдно. Правда…
Она недовольно осматривает мой фривольный вид: голубое пальто Снегурочки, такую же шапку и темные блестящие кудри, из-за которых пришлось приехать на траурное прощание в таком виде. Слишком долго завивала.
– У меня вечером крайне важное мероприятие, – оправдываюсь, проверяя, застегнуты ли на пальто пуговицы. Не дай бог так опозориться! – Мне некогда было переодеваться, попросили срочно сюда приехать.
– А вы, вообще, кем ему приходитесь? – кивает соседка на сцену с «отстрелявшимся» навсегда Львом Мефодьевичем.
– Я? Племянница. Солнцева Ника…
– Солнцева? Дочь Галинки, что ли? – округляет глаза.
– Ага, – сразу меняю тему. – Меня тетя Феша сегодня утром попросила, так сказать, попрощаться от нашей семьи.
За разговорами толпа выносит нас на улицу, и все терпеливо ждут, пока сотрудники ритуальной службы закончат церемонию, а близкие родственники справятся с утратой.
Так как свирепствует снегопад, на убитом пазике вместе со всеми зачем-то еду на сельское кладбище, где, переминаясь с ноги на ногу, выслушиваю очередные, славящие покойного речи. Спустя час нас привозят обратно к ДК и кормят горячим обедом в местной пельменной.
Наконец-то я свободна!.. Семейный долг выполнен!
Попрощавшись с новой знакомой, бегу к своей припаркованной у тротуара праворульной красной «Мазде». Снега сантиметров двадцать навалило, но по дороге ветер вполне с ним справится.
Запрыгнув в салон, отряхиваюсь и сразу же врубаю печку.
– Неужели можно ехать? – выдыхаю с нетерпением.
Завожу двигатель и, вспомнив, что прогрев автоматической коробки передач занудливые мужчины сильно переоценивают, сразу срываюсь с места. Старенькие шипованные шины натужно скрипят, им вторят дворники, расчищающие лобовое стекло от снега.
– Ой, – вздрагиваю от громкого сигнала клаксона мимо проезжающей машины и дергаю рычаг поворотника. – Забыла!.. Нервные все такие. Вроде тридцатое декабря.
У меня так вообще лучший день в году.
Сегодня будет такое! Такое!!! Даже описать не могу, потому что ни разу еще похожего не чувствовала. Ерзаю от предвкушения. Тут же жалею, что не купила специальную подогреваемую сидушку, провод от которой вставляется в прикуриватель.
Холодно!
Нет.
Пипец как холодно!
Ближе к выезду из Елкино образуется небольшая пробка, а на трассе затор. Сначала мы двигаемся медленно, потом и вовсе стоим на одном месте.
Спустя полчаса, выскакиваю на дорогу и наблюдаю, как все машины разворачиваются.
– А что случилось? – стучу в окно водителю впереди стоящего «Ларгуса».
– Фура там дорогу перегородила. Не чищено! До Нового года теперь на наших легковушках отсюда никак не вырваться.
– Что значит не вырваться? – пугаюсь.
Поправив шапку Снегурки, шмыгаю носом. Этого еще не хватало.
– Дорожники уже наработались! – орет мужик и тоже разворачивается, а я остаюсь посреди леса. Одна.
– Ну нет, – запрыгиваю в машину. – Они мне все почистят. Значит, на нас, медсестер, можно жаловаться, а на дорожников нет?
Четыре джи здесь не ловит, поэтому приходится вернуться в Елкино.
Поселок этот небольшой, но уютный, что ли. Узкие улочки с одноэтажными домами привлекают, только вот не настолько, чтобы остаться здесь на Новый год.
– Сейчас я вам устрою, – шепчу, разыскивая адрес администрации и вбивая его в навигатор. – Ленина, один. Поехали, Ничка!..
Быстро добравшись, даже взвизгиваю от удачи – прямо передо входом огромный желтый снегоуборщик. Глазам своим не верю!
Бегу к кабине, придерживая пуговицы на груди. Под пальто забираются противные мурашки.
– Вы-то мне и нужны, – часто дышу ледяным воздухом.
– Ого! – Парень лет двадцати выбирается из кабины и оказывается рядом со мной. – И на моей улице, значит, праздник. Я нужен такой Снегурочке!
– Там на трассе, – говорю запыхавшись, – фура застряла. Надо дорогу почистить. Срочно.
– Если срочно, то почистим, конечно. Аккурат третьего числа…
– Третьего? – в ужасе смотрю на него. Прикалывается? – А если кто-то рожать будет?
Парень хмурится и недоверчиво пялится на мой живот.
– Ты, что ли, собралась? Че-то незаметно.
– Нет, не я.
– А у нас тут больница есть, все там свои неотложные дела делают.
– А продукты? Как сюда доставляют?
– Так уж привезли все. Людей у нас немного. Заранее закупаются.
– Ну, по-жа-луй-ста, – складываю руки в умоляющем жесте. – Мне в город надо. Срочно. Это ведь ваша работа – чистить дорогу!
– Дорога не волк, в лес не убежит, – хохочет он громко. – А рабочие дни в этом году уже закончились! Взяли моду без выходных пахать. Дорожник тоже человек.
– Вы издеваетесь? – злюсь. – Я на вас… главному пожалуюсь.
– А-а-а, – обижается. – Ну, иди… жалуйся. Вот и он, кстати.
– Кто? – Обернувшись, замечаю зеленый трактор. Хотя нет. Это, наверное, джип. Просто колеса у него огромные.
– Морозко.
– Морозко?..
– Ага. Мэр наш типа. Глава администрации. Мороз Константин Олегович.
Тщательно сканирую водителя джипа снизу вверх: бойцовские черные ботинки, защитного цвета штаны и светлый пуховик с воротником из какой-то животинки. Выглядит впечатляюще. В смысле не животинка. Мэр!..
На улице достаточно светло, чтобы рассмотреть мужское лицо. Скорее симпатичное. Даже очень. И фигура классная. Высокий, подтянутый, большой.
Весь сексуальный флер здоровенного, красивого мужика улетучивается, когда «типа мэр» достает из машины обычную кожаную барсетку и зажимает ее локтем.
Ясно. Старпер, значит.
Откинув разметавшиеся кудри за спину, проверяю пуговицы. Держитесь, мои хорошие!
– Ну сейчас я вашему Морозко устрою…
Стиснув кулаки, отправляюсь за ним.
В сельскую администрацию!
*
Доброго времени суток, уважаемый читатель! Приглашаю вас в свою новинку – волшебную, легкую историю в стиле ромкома.
Все визуалы есть на моем канале в Телеграм. Лина Коваль. Автор.
Глава 2. И правда, недурно!..
Открываю тяжелую деревянную дверь и иду по неровному светлому линолеуму. Окрашенные наполовину зеленой краской стены, уставшая штукатурка на потолке и запах непроветриваемого чулана.
М-да.
Антисанитария полная.
Вокруг ни души. Свет неприятно мигает. Никакого Нового года не чувствуется!
Учитывая довольно… м-м… летний наряд под пальто, мне пришлось предусмотрительно надеть длинные сапоги из белой кожи, именуемые подругой Катькой не иначе как «шлюшьи». Устойчивые каблуки глухо отстукивают мои шаги.
Сначала они частые и уверенные, а затем редкие и несмелые.
В кабинете с металлической табличкой «Приемная Главы Администрации» тихо. Замираю у приоткрытой двери и… подглядываю.
Ш-ш-ш…
Морозко ставит на край дубового стола коричневую барсетку. Видимо, она у него вместо посоха? Настоящее сокровище!..
Прыскаю со смеху, зажимая холодной ладонью обветренные губы. Тело мгновенно бросает в жар. Как бы не заболеть, бегая в самый мороз налегке. Чего только не сделаешь ради первого оргазма!..
– Да, мам, – слышу низкий мужской голос. – Привет… Как вы?
– Кость, во сколько тебя ждать? – Включает звонок на громкую связь.
Он скидывает куртку с мохнатым воротником и активно разминает крепкую шею. Когда шапка отправляется в шкаф, вижу светлые взъерошенные волосы. На удивление ровно подстриженные.
Значит, он хоть и Морозко, но такой… С приставкой «new». На современный лад. Цивилизация ему не чужда. Парикмахерскую какую-никакую посещает.
– Я не приеду, – шмыгает носом Мороз. – Заболел. Отмечайте без меня…
Тут же злюсь. Какой деловой, однако! У него вон какие колеса на тракторе, отовсюду выберется. Захотел – поехал, захотел – нет.
А мне что делать?
– Паулина к тебе приедет? – слышен чуть высокомерный женский голос.
– Нет. Мам… Я же говорил. Перестань все время про нее спрашивать!
– Я еще надеюсь, что тебя переведут в Нижний Новгород, как и обещали. И вы будете вместе. Где же это видано? Ты столько лет работал, Костик! А тебя в ссылку! В какое-то Палкино!
– В Елкино, – бурчит.
– Да хоть в Елки-Палкино! Такой руководитель пропадает в самой настоящей дыре.
– Здесь не дыра. Здесь… – он подходит к большому окну, – недурно.
Я медленно осматриваю широкие, будто у первоклассного пловца, плечи, широкую спину. Вот же ж! Все у него широкое. А… нет. Бедра узкие.
И правда, недурно!
– Ты бы съездил к главному-то… на поклон, Кость.
– «Каждому кланяться – голова отвалится».
– Надо съездить!.. – настаивает мамаша.
– Закрыли тему, – злится. – Счастливого Нового года!.. Анька с пацанами у тебя будет? Или нашла кого поинтереснее?
– Да кого она найдет! «У нашей дуры – ни лица, ни фигуры… Вся в папеньку». Ты же знаешь.
– Зря ты так. Не обижай сестру!.. – недовольно ворчит Морозко. – Ладно, давай…
Спрятав руки в карманах брюк, он направляется к столу, заставленному блестящими алюминиевыми ведрами и, пододвинув на пару миллиметров свое сокровище – барсетку, садится.
Я решаюсь.
Стучусь кулачком о шершавый дверной косяк и заглядываю в кабинет.
– Константин Олегович, к вам можно?
– Вы от кого?..
Дойдя до середины кабинета, замираю на месте.
Первое, что вижу, – не такой уж он и старый. Лет тридцать с хвостиком.
Мы оба друг друга рассматриваем.
Взгляд холодных голубых глаз слишком надолго задерживается на моей груди, и я ужасно пугаюсь. Тут же пуговицы родненькие проверяю.
Выдыхаю.
Ложная тревога!..
Морозко, как по географической карте, едет дальше. Без пробуксовок осматривает мою шею, кудри, шапку Снегурки и лицо. Хмурится. Будто бы понимает, что свернул где-то не туда, и отправляется в обратный путь: лицо, шапка Снегурки, кудри, шея, грудь. Буксует.
Я краснею.
…Далее – талия, бедра.
Наконец-то сапоги.
Снова подвисает и почесывает двумя пальцами подбородок.
– Просил же Виолетту: только без ее путан, – ворчит и сразу тянется к телефону.
Меня будто в колодец с холодной водой бросают.
Это я путана?!
– Что? – пищу, вытягиваясь струной и расставляя руки на поясе. – Никакая я не путана. Вы о чем? Это вы, вообще, про меня?
– Можешь быть свободна, – поднимается он со стула и отворачивается. – Я свяжусь с Виолеттой и отменю заказ.
– Заказ? – как попугай повторяю.
Я от такой наглости в шоке. Про дорогу, пуговицы, оргазм – про все забываю.
Осматриваю мощную спину и затылок, а потом не выдерживаю такого оскорбления. Хватаю со стола пустое алюминиевое ведро и одеваю мэру на голову!
Глава 3. Снегурочки нет! На зачатии!
– Я не путана!
Вообще, я очень воспитанная. Даже слишком.
Поэтому сама дурею от своей выходки.
Пугаюсь страшно!..
С ужасом наблюдаю, как Константин Олегович обхватывает широкими ладонями ведро и снимает. Поворачивается ко мне. Густые брови съезжают к переносице, а полные губы кривятся.
– Вы всегда так на отказы клиентов реагируете? – спрашивает он, приглаживая густые светлые волосы. – Зачем вы это сделали?
Сжимаюсь в комок и облизываю пересохшие губы. Единственный мужчина, с которым я общалась близко и долго, – мой отец. Он обычно орет так, что у меня уши от страха закладывает.
– Это… прием такой. Сурдологический… – тут же придумываю.
– Что?
– Ну… Я же вам русским языком сказала: никакая я не путана! А вы будто не слышите. Вот я и решила перекрыть вам зрительный канал, чтобы острота слуха усилилась. И вы наконец-то услышали – не путана я!
Мэр осторожно возвращает ведро на стол, с силой потирает покрасневшую щеку. Садится на скрипучий стул и смотрит на меня как на душевнобольную. Чуть с опаской. Если бы у него красная кнопка под столом была – лупанул бы по ней от души, уверена.
Потом морщится и задевает пальцами висок.
– Боже. Вам больно? – тут же вспоминаю о своем профессиональном призвании.
Я шла в медицину осознанно. Закончила училище, а вот в Медакадемию по определенным причинам в этом году не поступила, но обязательно буду пробовать в следующем.
Сейчас работаю процедурной медсестрой в больнице и уверена, что это даже больше, чем просто призвание. Ведь первое, что человек слышит, когда рождается, – это наш голос. Голос медицинской сестры.
– Я думал, ты от Виолетты, – поправляет он снова барсетку.
Подзарядка у него там, что ли?.. Трогает постоянно.
Я одергиваю пальто. Встряхиваю кудри ладонью, чтобы придать им объем, и набираю в легкие воздух, решив высказать о сотрудниках мэра все, что вот уже десять минут грузом лежит на сердце.
– Я так понимаю, с ней вы не знакомы? – опережает он. – Это совпадение?..
Я сникаю и кисло отвечаю:
– Ну смотрите. Последняя Виолетта, которую я знала, была из моей начальной школы. Как-то она крупно меня подставила перед учительницей с поделкой из шишек, поэтому, если вы говорите именно про ту Виолетту, я даже рада, что она в итоге пошла не по той дорожке.
– Да вы сама опасность.
Константин Олегович усмехается и, опустив голову набок, смотрит на меня с промелькнувшим в глазах интересом. Что примечательно – вообще не злится. Будто все равно, что ему ведро на голову одели.
– Почему вы сказали про совпадение? – откашливаюсь.
Он смотрит на экран телефон и сухо отвечает:
– Я попросил отправить ко мне актрису. Можно студентку, для роли Снегурочки сегодня вечером. А тут вы заявляетесь, да еще в сапогах…
– Можно подумать, в сапогах только путаны ходят!
– У Виолетты разный контингент девочек. Поэтому я и ошибся. Простите.
– И вы простите, – улыбаюсь. – Ну… За ведро.
– Ерунда. Я административный работник, со мной чего только не делали…
Я тихо посмеиваюсь и еще раз рассматриваю его по-мужски симпатичное лицо.
– Ладно, – в его глазах пропадает всякий интерес. Они становятся пустыми. – Кто вы и зачем вы здесь?
Наконец-то!..
– Я приехала сюда из города и сейчас не могу уехать. А ваш… – киваю на окно, – дорожник… отказывается чистить трассу.
– Что? Опять замело? – равнодушно спрашивает, поглядывая на улицу.
– А вы как думаете? Такой снегопад. Прикажите своему работнику, чтобы срочно поехал туда… Немедленно!
– С чего вдруг? Рабочий день окончен. У нас тут не город. Бывает заметает.
Смотрит на часы, чем безумно меня раздражает. Я, словно в кресле у зубного, издаю какие-то нечленораздельные звуки. Слова вымолвить от такой халатности не могу.
– Завтра с утра все почистят. Раз уж экстренная ситуация…
– Экстренная? Вы все издеваетесь?
Все-таки у медицины и административных работников абсолютно разное понятие экстренности. Так и вижу, как наш врач, Олег Палыч, философски произносит: «У пациента кровотечение? Хорошо… завтра утром экстренно прооперируем».
– Вы же к кому-то приехали? – спрашивает мэр.
– Вообще-то, к дяде на…
– Вот у него и переночуйте, – перебивает.
– Я не могу у него, – растерянно произношу, вспоминая кладбище.
А потом в памяти всплывают вечерние планы. Щеки стыдливо потираю и руки на груди складываю.
– Мне сегодня надо в город, – настаиваю. – Пожалуйста!
Константин Олегович еще раз на меня смотрит. Глаза снова едут не по маршруту – грудь, плечи, лицо. Задерживаются на шапке.
– Я могу вам помочь, если вы поможете мне, – сухо предлагает, деловито потирая запястье.
– Помочь? Вам? И чем же?
Желваки у него на скулах играют. Видимо, просить Его Величество Елкино не привык.
– Мне надо съездить в дом престарелых. Поздравить стариков с Новым годом и вручить подарки от администрации, – показывает на алюминиевые ведра. – Снегурочкой должна была быть моя помощница, но она именно сегодня отпросилась на зачатие…
– Что? – прикрываю рот ладонью. – Куда?
Он недовольно кивает.
– Отпросилась на зачатие. Ребенка они, видите ли, планируют, и не получается, а сегодня нужный день.
– Капец. Вы бы дороги-то почаще чистили, Константин Олегович…
– В смысле?
– За полтора часа, что нахожусь в Елкино, я, можно сказать, лично встретила человека, который умер от секса. Теперь вот еще одна с зачатием. Люди у вас от скуки с ума сходят!..
– У нас с досугом все в порядке. Но спасибо за сигнал. Так по рукам или нет? – уточняет.
– По рукам, – вздыхаю удрученно. – Только отправьте своего сотрудника трассу чистить. Поздравим – и сразу рвану в город.
Не на зачатие, конечно, но тоже важно.
– Хорошо, сейчас я оденусь, и едем.
Он поднимается и идет к шкафу, а я кошусь на барсетку. Прошлый век какой-то. Умру, но на улицу не выйду с человеком, который ТАКОЕ носит.
Мэр надевает костюм Деда Мороза голубого цвета, по оттенку практически совпадающий с моим пальто. Крепит бороду.
Пока натягивает шапку, я решаюсь.
Оп – и вуаля!
Отхожу от стола и изображаю скучающий вид, разглядывая маникюр и перекатываясь с пяток на носки.
– Поехали, – ворчит Морозко, оборачиваясь ко мне.
С подозрением на меня смотрит.
– А где моя сумка?
– Я откуда знаю? С ума сошли? – с возмущением закатываю глаза. – У меня ее нет, – развожу руки в стороны и делаю оборот.
– Странно…
Лезет в ящик стола – пусто.
Смотрит на шкафы.
На кулер.
На ведра…
Дышит тяжело в своем обмундировании и психует, кажется.
– У меня там документы и ключи…
– Ничего страшного, Константин Олегович. Можем поехать на моей, – мило улыбаюсь и, прихватив два ведра со стола, круто разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к выходу.
Глава 4. Гарант удовольствия, если цензурно!..
– Привет, – машу рукой парню-дорожнику. Открыв дверь, аккуратно ставлю одно ведро в другое и убираю на заднее сиденье. – Вот щас тебе твой Морозко все и скажет.
Победоносно смотрю, но тут же оборачиваюсь и краснею от строгого взгляда.
– Простите, Константин Олегович. Он сам вас так назвал, я тут ни при чем.
Мэр в костюме Деда Мороза и в окружении пролетающих снежинок смотрится довольно экзотично. Особенно его плечи. Будто была пандемия и дедушка перезанимался в качалке. Он из-под белых искусственных бровей, прикрепленных к шапке, без энтузиазма осматривает мою ярко-красную малышку, купленную на свои кровно заработанные деньги.
– Праворульная?.. – вздыхает недовольно.
– Ага.
– И… красная…
– Ага.
– И маленькая вдобавок.
– И легковая, если вам нужны еще какие-то прилагательные, – закатываю глаза. – У вас, кажется, выбора нет, – припоминаю.
Сама себя одергиваю. Ну и тучка же ты, Солнцева.
– И откуда ты на мою голову свалилась? – ворчит мэр, открывая заднюю дверь с другой стороны и закидывая ведра.
– Из города, Константин Олегович. Из города. Говорила же, – мягко напоминаю и киваю на парня. – Скажите ему, чтобы дорогу почистил!
Видя, как в голубых глазах вырастает протест, проверяю, застегнуто ли пальто, и продолжаю уже не так уверенно:
– Будьте так добры. Мне в город надо!..
– Сейчас договорюсь, – деловито произносит «дедуля».
Я сажусь в машину и завожу двигатель. Тут же врубаю печку на полную мощность. Ну и что, что так нельзя? Машина дана, чтобы ею пользоваться! Живем один раз!
Молча наблюдаю, как Морозко разговаривает с парнем, который затем прячется в кабине снегоуборочной машины и тут же уезжает.
– Он почистит? – спрашиваю, когда отворяется дверь, а салон снова заполняется морозным воздухом.
– Почистит… – ворчит. – И как я должен сюда втиснуться?
Не понимая проблемы, осматриваю узкое сиденье.
– А, точно…
Наклонившись, отодвигаю кресло на максимум.
– Лучше не стало, – ворчит мэр, придерживает подол костюма и падает рядом.
Ощущение, будто заполняет собой всю «Мазду».
Смешно обхватив колени, глядит на меня зло. И, вообще-то, это несправедливо! В такой позе он должен смотреться ничтожно, но я отчего-то стыдливо опускаю глаза. Как-то быстро произошло наше знакомство для такой близости.
– М-да… Попрошу, чтобы из дома престарелых вывезли инвалидную коляску по приезду.
– Чувствуйте себя как дома, Константин Олегович, – смеюсь и срываюсь с места.
– Эй, – он пытается держаться за переднюю панель, – ты куда так несешься, ненормальная?
– Я тороплюсь! У меня сегодня важное мероприятие, – отвечаю, натягивая солнечные очки для пущей важности.
– Похороны?
– Нет. Похороны уже были, – киваю.
Он снимает шапку и бурчит:
– Направо поверни…
– Сейчас.
Забыв включить поворотник, резко сворачиваю с основной дороги. Машина, двигающаяся за нами, взрывается звуком орущего клаксона.
– Поворотники тебе на что?
– Забыла, – пожимаю плечами.
– До конца улицы езжай. Никуда не сворачивай. А дворники? Когда в последний раз меняла? – тихо спрашивает, замечая разводы на лобовом стекле.
– Вообще не меняла. А что, их надо менять? – удивляюсь.
Он, удерживая ноги, поворачивается ко мне.
– Если хочешь жить, то желательно.
– Уточню этот вопрос…
В отличие от своей подруги Катьки, я не склонна доверять всем мужчинам подряд.
Они у меня проходят жесткий трехуровневый кастинг.
Сначала знакомство. Здесь вроде как все понятно. Он должен быть приятным в общении молодым человеком.
Далее этап, который я прозвала «проверкой на вшивость». Я не пишу первая и часто игнорирую его звонки. Таким образом отсеиваются нерешительные экземпляры и те, кому отношения со мной не особо нужны.
Ну и третий этап – «полюбовный». Конфетно-букетный период, по классике. Несколько встреч в кафе, поход в кино или на выставку и так далее… Не знаю, что еще, до этого этапа дожил только Слава.
Не в смысле, что все умирали.
Нет.
Статистика по выживаемости у меня хорошая. А вот по выносливости не очень. Все на втором этапе почему-то сливаются.
– Как хоть зовут тебя, Снегурка? – спрашивает Константин Олегович.
– Ника… Солнцева.
– Ну и откуда ты, Ника Солнцева?
– Из города, сказала же, – улыбаюсь лучезарно.
– Ты больше на москвичку похожа, – прищуривается.
– Скажете тоже, – смотрю на него, продолжая улыбаться.
Заезжаю на охраняемую территорию и паркуюсь в ближайшем сугробе. Услышав характерный треск переднего бампера, делаю вид, что ничего не произошло, а мэр произносит под нос что-то ругательное.
– Ведра заберу, – обращается ко мне, выходя из машины на своих двоих.
Больше жаловался.
– Я со своей стороны сама заберу, не переживайте.
Глянув на себя в зеркало, проезжаюсь пальцами под глазами, чтобы убрать осыпавшуюся тушь, и выхожу из машины.
– Бампер под замену, – доносится, когда открываю заднюю дверь.
Убрав верхнее ведро, прячу кое-что важное под водительским сиденьем.
Так вернее будет.
Мэр мне обещал, что дорогу почистят, и я уеду!..
Его любимая барсетка – гарант моего сегодняшнего оргазма.
Глава 5. Том и Джерри
Следующее утро
Пугаюсь от резкого света, бьющего по глазам. Пытаюсь от него скрыться и вжимаюсь в твердый, холодный стул.
Комната, в которой я нахожусь, темная, в воздухе отчетливый запах сырости.
– Подсудимая Солнцева Ника Венцеславовна, встаньте!
Чувствуя слабость в ногах, медленно поднимаюсь и только сейчас замечаю за длинным столом напротив своего отца и ухмыляющегося Марка Гордеева.
– Никчемная! – начинает орать отец, находясь под ярким прожектором. – Почему ты такая никчемная, Ника? Вся в свою мать!.. Даже от бездомной собаки толку больше, чем от тебя. Бестолочь!..
Свет перемещается на Гордеева.
Я замираю, разглядывая смазливое лицо и модную стрижку.
– Почему ты не кончила? – усмехается он. – Ты не кончила, потому что фригидная. Со мной все так. А ты как бревно. У меня, вообще, встал только потому, что ты дочь своего отца. Твоя фамилия – единственное, что может возбуждать в тебе, Ника.
Прожектор резко возвращается ко мне. Теребя рукава толстовки, всхлипываю и шепчу:
– Я… я… я…
Мир закручивается воронкой и…
Я просыпаюсь.
Морщусь от неприятного привкуса на языке. Это, конечно, что-то вроде стыда и… ужасное похмелье.
– Боже…
Шепчу пересохшим ртом.
На тумбочке возле кровати замечаю стакан с водой. Спасибо тебе, добрый человек, который его оставил.
Жадно пью, стирая капли с подбородка.
Зажав одеяло под мышками, сонно озираюсь по сторонам. Комната выглядит так, словно только что сошла со страниц каталога. Стильные серые обои с белыми крупными цветами, резное железное основание кровати, белоснежный шкаф на изогнутых ножках, уютное бирюзовое кресло. И только грубоватые красные шторы выглядят здесь инородными. Какой дурак их сюда повесил?
Упав на подушку, вдыхаю аромат мужской туалетной воды. Тут же подскакиваю. Это его кровать, да?
Затем нюхаю свои волосы, руки, касаюсь носом острого плеча.
Я пахну так, будто терлась всем телом об Константина Олеговича Мороза. При мысли об этом внизу живота тянет. Как-то по-новому. Сладко.
– С добрым утром, – слышу я вежливый голос из-за двери, перемежающийся с громким кашлем. – Можно войти?
Воспитанный какой! Закатываю глаза.
– Да, – отвечаю, приглаживая всклокоченные волосы.
– Привет…
Смотрим друг на друга. Тоже как-то по-новому.
В спортивных серых штанах и белой футболке он выглядит домашним и неприлично большим. Я, кажется, краснею…
– Ничего не помню, – улыбаюсь скромно, прикладывая ладони к щекам. – Как вчера все закончилось? Как я здесь оказалась?
– Ничего не помнишь? – спрашивает он, подзависнув взглядом на одеяле, которое грозится съехать с обнаженной груди.
Подтягиваю его и придерживаю пальцами.
– Нет…
– Это твое, – раскрывает ладонь.
– О боже… Вы это видели, да? – захлопываю глаза стыдливо.
Мэр хрипло смеется и снова закашливается.
– Вот это да!
– Что? – смотрю на него. – Блин. Вы хотите, чтобы я под землю провалилась от стыда?
Без интереса смотрю на белые прозрачные трусы, плавно переходящие в две тонкие полоски ткани. Красные медицинские кресты на них имеют свою функцию: прикрывать соски.
– Я, конечно, требовал от Министерства здравоохранения высококвалифицированный персонал в нашу Елковскую больницу, но чтобы они так быстро закрыли мою заявку да еще лучшими кадрами! – еле сдерживая смех произносит. – И сразу с униформой!..
– Вам смешно? – шиплю яростно.
– Мне – да.
Он хохочет, а я злюсь. Когда закашливается, пытаюсь найти в себе силы не злорадствовать.
– Вы не должны были это увидеть, я вообще не понимаю, что вчера случилось!.. – расстроенно произношу.
Мороз качает головой.
– Я забыл тебя предупредить, чтобы ты ничего не пила в гостях у Владимира Владимировича.
Я вспоминаю милейшего седовласого старичка, капитана дальнего плавания в белой фуражке, который гостеприимно нас встретил и пригласил к себе в гости после праздника, за накрытый угощениями стол. Мне нужно было ехать, и я сильно торопилась, а мэра, как назло, отвлекла директор дома престарелых.
– Он давал мне компот, – вспоминаю. – Вкусный такой, сладкий.
– Я уже понял. Местные называют этот самый компот «Том и Джерри». И давно обходят его стороной, Ника.
– Но почему?
– Потому что это брага. Настаивается на дрожжах и сахаре, – улыбается. – И Владимир Владимирович постоянно ее всем предлагает. После одного стакана человек меняется до неузнаваемости. Наутро, как правило, ничего не помнит и болеет. Ты как?
– Голова раскалывается. Это, вообще, законно так людей опаивать?
– Он не со зла. Ищет собутыльников. Вчера ему, конечно, с тобой особенно повезло. В его-то возрасте…
Он снова начинает хохотать, а я решаю не узнавать, почему старику «особенно повезло» со мной в качестве собутыльницы. Пока не готова к таким откровениям.
– И ты в этом кружевном безобразии поехала в дом престарелых? – расслабленно смеется Константин Олегович, сжимая в руке кусок полупрозрачной ткани.
– Отстаньте! У меня голова болит! – Дуюсь, стискивая покрывало.
– Да оттуда сегодня пятерых стариков выписали, Ника! Это первый случай, когда они уехали не вперед ногами! После такого!..
– Вообще-то, я должна была вчера идти на свидание…
Мужской смех как по команде меркнет, а спокойный лед в голубых глазах трескается от злости.
– В смысле на свидание?.. Вот в этом?
– Ага, – ангельским голоском отвечаю.
– И с кем же?..
– Ну точно не со стариком вроде вас… Мужчины с барсетками меня не интересуют.
Тут же прикусываю губу от досады. Ну зачем я так?
Он симпатичный… У него безумно красивые волосы: густые, пшеничного цвета. Откуда-то знаю, что на макушке они мягкие, а на затылке жесткие, потому что покороче.
И вообще, он такой… вкусный на вид!
Молча наблюдаю, как мэр оставляет костюм развратной медсестрички на кровати и сиплым, болезненным голосом холодно произносит:
– Ты, наверное, забыла… Мы с тобой вчера перешли на «ты». Спускайся, я накормлю тебя завтраком перед отъездом, Ника.
Глава 6. Знакомство с Альбертом
Константин
Поставив макбук на зарядку, выключаю яичницу на плите и набираю Семенова.
– Да! – рявкает он так, будто забивает гол в ворота бразильцам.
– Доброе утро, Степан Михайлович, – сухо здороваюсь.
Контингент в деревне чаще мультяшный. Приходится построже.
– Ох. Константин Олегович, дорогой вы наш человек. Я что-то не признал с утра. Похмелье-с.
– Что?..
– Ох… Что это я? Подземелье, говорю! Жена в подпол отправила. Новый год ведь. Огурцы соленые, грибочки, все такое прочее.
– Какие сводки за вчера? – сразу к делу.
– Да все хорошо было… вроде, – хохочет.
Я покашливаю намеренно долго, чтобы пришел в себя там в подземелье и включил атрофированный алкоголем мозг.
Есть у меня еще одна такая… С «подземелья».
– Ох, простите. Значит, вчерашние сутки прошли спокойно. Убийств, бог миловал, нуль. Драк, не дай бог, увечий – нуль. Кража вот одна, ешкин-матрешкин.
– Что за кража? Почему не доложили?
– Да там ничего особенного. Состав железнодорожный, значит-с, украли… Восемь вагонов и тягач.
– Груженые?
– Пустые.
– И это ничего особенного? – нервно барабаню по столу, чувствуя, как внутри одна за одной лампочки зажигаются и сирены подвывать начинают.
Это ведь мой шанс!..
Пиздец. Вот тебе и Новый год. Внутри все горит от нетерпения.
– Разбираемся, – виновато выдает.
– Прокуратура выезжала? Ущерб оценили? Я сейчас кофе выпью и тоже на станции буду, – закидываю его вопросами и через воротник футболки достаю градусник.
Тридцать девять и два.
Черт тебя дери, Костя. У тебя тут такое случилось!..
Надо бы оперативно расследовать. Может, даже от губера благодарность прилетит, тогда и Нижний Новгород ближе.
– Прокуратура… нет, не выезжала… И ущерб… А станция… – начальник отделения полиции начинает дико ржать. – Константин Олегович, вы не так поняли. Состав у пацаненка Ритки Яцко украли. В детском саду. Она ему на Новый год железную дорогу подарила, малец ее в садик тайком утащил. Там-то преступление и произошло.
– Преступление? – сквозь зубы переспрашиваю.
– Она заявление написала. Мы выехали, но даже допрос не проведешь. Воспитатель ничего не видела, а у них там группа логопедическая. Дети рассказать внятно ничего не смогли. Мы с Горбатым их показания весь вечер расшифровывали.
– Завтра в десять утра со сводкой, не опаздывайте! – предупреждаю и уже убираю телефон, но слышу:
– Гондон московский!
– Что? – усмехаюсь чуть агрессивно.
В трубке жуткий треск и нервное дыхание.
– Э… Э… Батон, говорю, «Московский». Жена попросила купить на бутерброды со шпротами, а я забыл, дурья башка. Константин Олегович, с наступающим!
Убрав телефон, достаю из шкафа тарелки и раскладываю завтрак. Следом наливаю черный чай. Осматриваю темную гостиную чуть поплывшим от жара взглядом.
С лестницы доносятся шаги. Легкие и короткие, больше похожие на топоток.
Ника появляется в дверном проеме. Худая, маленькая.
Мы с ней примерно как конь и белка. Вернее, старый конь и молодая, активная белка. Сколько ей? Лет двадцать, наверное?..
Чувство вины дребезжит где-то на подкорке, но я запихиваю в себя кусок яичницы и проталкиваю его, не жуя, подальше.
– Я… вот, – опускает она глаза, показывая на футболку, которая ей до середины бедра. – Позаимствовала у вас. В шкафу.
– Переживу, – киваю, указывая на место напротив. – Садись, ешь и уезжай.
– А вы гостеприимный!.. – смущенно смеется она и озирается по сторонам.
Замирает как вкопанная и пятится назад.
– Боже. А-а-а… Мамочки…
– Что? – наблюдаю за ней внимательно.
Когда девчонка передвигает ноги, футболка задирается.
– Это кто? – чуть истерично спрашивает.
– Альберт.
– Альберт? – Ника возмущенно машет руками и тут же их прячет за спину. – Сова Альберт. В доме? Вы серьезно, блин?
Мохнатая серая птица на шесте в углу комнаты непонимающе поворачивает голову на девяносто градусов. Я качаю головой, чтоб не барагозила мне тут при чужих.
– Это совенок. Маленький, – спокойно объясняю медсестре Нике Солнцевой.
– Вы… псих? Скажите мне.
Дышу, раздувая ноздри, и молчу. На госслужбе это одно из главных качеств. Даже основополагающих.
Псих.
Гондон московский.
Ну и предновогоднее утречко.
– Ешь уже, – коротко приказываю.
Она, с опаской поглядывая на мертвецки спокойного, воспитанного, в отличие от некоторых, Альберта, садится и тянется к вилке.
– Яичница, – капризно произносит и начинает соскребать с застывшего белка приправу «Итальянские травы», с которой я обычно готовлю яйца по утрам. – Обязательно вот с этим было делать? – тут же дуется.
Я в ахере от ее наглости, но вроде как не мое это дело.
– Компота сегодня нет, – сообщаю с каким-то садистским удовольствием, не переставая орудовать ножом и вилкой в своей тарелке.
Молчит.
Тоже ноздри раздувает. Бюджетница ведь!
Еле сдерживаю смех, который одновременно еще и грех, потому что как вспомню, так вздрогну. Директриса дома престарелых атаковала своими вопросами. Меня минут пятнадцать всего не было…
– Что ты делаешь? – спрашиваю, глядя в ее тарелку.
– Я желтки не ем.
Она аккуратно отделяет все лишнее и маленькими кусочками ест вычищенный от приправы белок.
Что-то в ее образе меня привлекает. Или это последствия повышенной температуры?
Украдкой разглядываю широкий лоб, шелковистые волосы и угловатые, острые на ощупь плечи. Под белой тканью своей футболки на округлой груди замечаю… блядь… нет!
Красные медицинские кресты. По одному на каждый сосок.
Она свой наряд под футболку надела?
Беру стакан и жадно отпиваю воду. Мои глаза наверняка становятся величиной с выпученные шары Альберта, но отвести их от «мишеней» я не в силах.
Помимо всего прочего, вспоминаю, как Ника вчера в гостях у старого моряка почувствовала жар и начала расстегивать пальто.
Такого там еще не видели.
Я почти вовремя ее остановил и прикрыл собой полуобнаженное тело, но никогда не забуду, как Владимир Владимирович поднялся, медленно стянул с седины фуражку, прижал ее к груди и молвил:
– Святые небеса, святые небеса, морские угодники!.. Женщина!..
Глава 7. Паулина плетет паутину
Глазами нахожу свой телефон на комоде.
Рядом с ним – уродливая коричневая барсетка.
Отвожу скромный взгляд и отпиваю вкусный чай, хлопая ресницами. Дышу часто.
Черт…
Значит, он все знает? И даже не сказал ничего?.. Папа после такой выходки запер бы меня дома на недельку-другую и перестал разговаривать. Странным образом сдержанность Константина Олеговича вызывает во мне дикий интерес.
Чуть подумав, решаю не заострять на его любимом аксессуаре никакого внимания. Главное, пропажа нашлась и мне не нужно перед отъездом возвращать ее, ставя себя в неловкое положение. Хотя сделать его еще больше неловким, чем вчера, мне кажется, будет сложно.
Кинув на серьезного мэра короткий взгляд, утыкаюсь в кружку.
Не может быть мужчина таким спокойным. Как удав. Встретить удава перед годом Змеи – это, вообще, как? Хорошая примета?
Надеюсь, к счастью?
Ну… точно не к оргазмам. Тут же расстраиваюсь.
Надо бы включить телефон и извиниться перед Славой. И тетю предупредить, что буду поздно. Хоть с дорогами сейчас проблем нет?
– Сколько тебе лет? – спрашивает он сипло.
Я резко поднимаю голову.
Кстати, его щеки горят, как два факела, а ледяные глаза застит белесая поволока. У Морозко повышенная температура, но он ведет себя так, словно только слабаки обращают на это внимание.
А Константин Олегович Мороз уж точно не слабак.
– Двадцать один… – отвечаю скромно. – А вам?
– Тридцать один…
Теперь мои щеки тоже вспыхивают.
Мамочки!..
У нас десять лет разницы.
Когда я по нескольку раз в день портила подгузники, Константин Олегович вовсю дергал девчонок за косички. Украдкой осматриваю аристократические черты лица и совершенно варварские, мужественные габариты спортивного тела.
Нет!..
Вряд ли он кому-то дергал косички без предварительного согласования.
Отодвинув тарелку, в который раз ловлю затуманенный взгляд на позаимствованной в шкафу футболке.
Обижаюсь, конечно.
Жалко ему, что ли, хлопка с вискозой? Подумаешь…
– И с кем у тебя сорвалось свидание? – спрашивает он покашливая.
– Со Славой…
– Это… твой молодой человек? – озадаченно хмурится.
– Нет… Мы с ним не так давно познакомились.
– Очень интересно… И как вы познакомились?.. Он что, был твоим пациентом?
– Нет, – с ужасом округляю глаза.
И смеюсь.
– Твой Слава не болеет?
– Да нет, – машу рукой. – Просто я работаю в гинекологии. Было бы странно…
– Вот как?
– Да, – пожимаю плечами. – Мне нравится. У нас чаще всего мамочки лежат на сохранении. Они классные почти все. Правда… сейчас отделение на чистку закрыли. В связи с этим на работу мне только в конце января.
– Значит, у тебя каникулы, Ника? – начинает разговаривать со мной как со школьницей.
Чуть свысока и по-отцовски.
Это неожиданно раздражает. Понимаю, что сама там, наверху, назвала его старым. Обиделся, значит.
– Каникулы? Типа того, – вздыхаю, потирая щеку.
– Ну так и что там со Славой? Будете встречаться?
– Не знаю…
– Сколько ему? – перебивает.
– Двадцать два.
Константину Олеговичу на телефон поступает сообщение, и он, извинившись, полностью увлекается перепиской. Я смотрю с легкой обидой, потому что улыбка на его лице становится все шире.
Кто там? Девушка его бывшая?
Паулина, кажется.
– У вас красивый дом, – хвалю, пытаясь вырвать мэра из виртуального общения.
Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь, запрокинув руки за голову.
Морозко снова смотрит на футболку в районе груди. У меня начинают закрадываться сомнения, что, возможно, вторая интересует его больше. Не похож он на того, кто за кусок ткани окрысится.
– Что ты сказала? – переспрашивает хрипло и жадно пьет воду.
То ли со слухом, то ли с концентрацией внимания проблемы.
– Дом, говорю, у вас красивый… Только темно слишком.
Киваю на неяркие светильники вдоль стен и наглухо задернутые шторы.
– Альберт не любит дневной свет.
О боже. Совсем забыла про птицу.
Он опускает голову и что-то печатает. Лыбится так довольно-довольно.
Паулина опять плетет свою виртуальную паутину.
Бесит.
– А это чье? – киваю на детские рисунки на стене, снова отвлекаю. – У вас что, ребенок есть? – почему-то с ужасом спрашиваю.
– Это племянники в гости приезжают, – говорит он без энтузиазма. – Ты поела?
– Да, спасибо. Было… вкусно.
Мэр кивает и смотрит на меня выжидающе.
Мол, давай, Ника. Погостила – и хватит.
А мне вдруг жалко его становится. Торчит тут, в глуши. В тайге. Явно простывший, одинокий и очень грустный.
– У вас температура, – сообщаю ему, поднимаясь со стула.
Одергиваю футболку и иду за своим телефоном. Попутно прихватываю пальто и тонкие колготки. Странно, что они здесь, на первом этаже.
– Я могу поставить вам укол, – говорю разворачиваясь. – Если у вас, конечно, есть анальгин в ампулах.
– Чего?
– Анальгин в ампулах. Есть?
– Вряд ли. Не надо. Само пройдет.
– Ну, дело ваше.
В комнате быстро переодеваюсь и убираю футболку на место. Застегиваю пальто, под которым скрывается наряд медсестрички из секс-шопа.
Дурацкая была затея. И почему я решила, что Слава сразу набросится на меня в этом наряде?
Наверное, я и правда фригидная…
Сбежав по лестнице, надеваю и застегиваю сапоги, которые были аккуратно выставлены у порога. Выпрямившись, натягиваю шапку.
– Ну…
Улыбаюсь неловко, глядя на Морозко. Он стоит в метре от меня, засунув руки в карманы спортивных брюк, и внимательно смотрит.
– Спасибо вам, – пожимаю плечами. – За все.
– И… хм, – откашливается. Острые скулы еще больше краснеют. – Тебе спасибо.
Смущенно опустив взгляд, забираю ключи от машины. Кожу вдруг покалывает.
Ахаю от неожиданности.
– Что это? – трогаю блестящую мишуру, которую он смешно затягивает у меня на шее. Будто шарф.
Делает шаг назад. И убирает руки за спину.
– С Новым годом, Мандаринка! – чуть интимно проговаривает.
Я вспыхиваю.
– И вас с новым счастьем.
Выйдя на крыльцо, не даю себе ни секунды на раздумья. Бегу к своей машине и запрыгиваю внутрь.
– Давай, моя хорошая, – шепчу.
«Мазда» заводится со второго раза.
Я сижу.
Минуту, две, три, пять, десять.
Двигатель надо хорошенько прогреть. Стекла тоже отмерзают.
Пора ехать…
Задев колючую мишуру, облизываю губы.
«С Новым годом, Мандаринка!»
– Боже…
Перед глазами фейерверками одна за одной вспыхивают живые картинки прошедшей ночи. Я трясу головой, чтобы это прекратилось, но, кажется, эффект табакерки только усиливается.
Вспомнив все, залипаю на занавешенных окнах двухэтажного синего дома.
А потом давлю на газ и уезжаю.
Глава 8. Укол для главы администрации
Константин
Кисло посмотрев на два одиноких, уже заветрившихся желтка на тарелке, разворачиваюсь к холодильнику и достаю из морозилки кусок свинины.
В комнате раздается что-то похожее на гавканье.
– Только попробуй, – строго говорю, обращаясь к Альберту.
Он виновато вжимает голову в пернатое туловище и, оскорбившись, отворачивается к стене.
То-то же.
Кинув мясо в железный таз, накрываю его разделочной доской. Предновогодний ужин будет чисто мужским. Не салаты же стругать.
А оливье бы, конечно, хотелось.
Забираю Макбук с зарядки. Надо немного поработать. Тело всячески этому сопротивляется: голова кажется чугунной, в суставах непроходящая ломота, еще и знобит по-страшному.
Да и ладно.
Подумаешь, температура. Чай не девочка ведь. Взрослый мужик. Как-нибудь и сдюжим. Если что, вечером баню истоплю.
Хорошая баня – она всю хворь выгоняет. По крайней мере, я такое слышал. Как городскому жителю, мне было довольно сложно привыкнуть к новой сельской реальности, но я всегда любил лес и природу. Это выручает.
Открыв эксель, настраиваю формулы. Периодически ячейки сливаются в одно крупное «ИДИ СПАТЬ, КОСТЯ», но я с детства усидчивый и старательный, поэтому продолжаю вникать в разбегающиеся перед глазами цифры, которые предоставили сотрудники моей администрации.
Так-с. Численность населения поселка Елкино в две тысячи двадцать четвертом году.
Рождаемость…
Смертность…
Кружу взглядом с одной таблицы до другой. Цифры не бьются.
Либо я кого-то лишнего «родил», либо… «порешил».
Все. Хватит.
Резко захлопнув крышку, оглядываюсь по сторонам. Правильно Скальпель сказала: темновато здесь. Надо бы Альберта в кладовку переселить хотя бы на время праздников, а то я с ним тут в вампира превращусь.
На телефон снова приходит сообщение от Левки.
Вообще, у меня два племянника – Лев и младший Тигран. Любит моя сестра хищников, а вот мужиков выбирать не умеет, поэтому оба пацана от разных отцов. Они усвистали раньше, чем акушерка прокричала вес и рост младенцев, поэтому я тот мужчина, который дважды стоял возле дверей роддома и изображал из себя счастливого новоиспеченного папашу.
«Дядь Кость, ты матч смотрел? Холланд все-таки самый крутой футболист в мире».
«Нет. Расскажешь позже, я пока работаю».
«Кстати…»
Левка шлет с десяток краснеющих смайлов. Он подросток, поэтому вопросы ниже пояса задает мне часто. У мамки с бабушкой такое не спросишь.
«Что? Случилось чего?»
«Бабушка говорит, ты у нас… алкоголик. Это правда?»
«Чего?»
Ржу в голос и закашливаюсь до потери дыхания. Твою ж мать! Помру тут в одиночестве на радость Альберту. Интересно, совы едят падаль?..
«Так вот. Дядь Костенька! По телику сказали: все алкоголики плохо заканчивают. Я так расстроился… из-за тебя».
Была бы у меня в запасе скупая мужская слеза – пустил бы. Кому-то на меня не похуй. Будь я хоть Си Цзиньпин, хоть глава Елкино или хоть хер с горы.
«Левка, бабушка, наверное, имела в виду трудоголик, – поправляю малого. — Это означает, что я много работаю и мало отдыхаю. От этого не умирают. По крайней мере, сразу».
Разве что… погибают в страшных муках от взрыва в яйцах из-за долгого воздержания, но это не то, чем хочется делиться с наивным двенадцатилетним пацаном.
«Да, точно! Трудоголик! Дядь Кость», – ржет смайликами.
«Ладно, позже спишемся. Маме привет».
Откинувшись на спинку стула, ныряю в тяжелые мысли. Пожалуй, мало кто не подводит итоги года хотя бы в голове. Автоматически подсчитываешь свои достижения и неудачи. За что-то хвалишь себя, за что-то ругаешь. И, конечно, веришь, что в следующем году не будешь феерическим долбоебом и не станешь перечить губернатору и зарвавшемуся олигарху, когда они захотят сходить на кабана в несезон.
За такую оплошность я и был сослан в места не столь отдаленные – в суровое Елкино.
Посматривая на часы на стене, стрелки которых показывают полдень, невольно вспоминаю прошлый Новый год.
Я отмечал его с Паулиной. Дорогой ресторан, съемочная группа модного сериала для главного телеканала страны, куча людей в дорогих костюмах и блестящих платьях. Роскошная Москва за окном.
Был ли я счастлив?
Вздыхаю.
Наверное, да.
Альберт смотрит на меня с укором и пучит желтые глаза-пятаки.
– Что зыришь? Я хотя бы трахался! – отвечаю ему мрачно.
Затем, покачиваясь, бреду наверх.
– Сожрешь мясо – сделаю из тебя чучело для класса биологии в местной школе, – предупреждаю птицу. – Будут дети в тебя карандашами тыкать и сигареты прятать…
В дверь настойчиво стучат. Комната плывет перед глазами. Кто там еще? Вариант только один – это Нина, моя навязчивая соседка.
Открыв замок, дергаю ручку и застываю. Морозный воздух обдает лицо и расходится мурашками по шее.
Вернулась?..
Вообще, я еще не определился с тем, как ее называть. Ника напоминает мандаринку – взрывная, яркая, сочная… Даже слишком.
Вкусная.
Или режет взглядом, словно острым скальпелем. Вчера сказала: в медицинский поступать будет. На хирурга. Ей подходит.
– Забыла чего? – спрашиваю, подпирая дверной косяк.
Она небрежно отпихивает меня в сторону. Принимается стягивать шлюшьи сапоги и тараторить без умолку:
– Дорогу опять замело. А я думаю, это важный знак. Заехала в аптеку. Еле нашла ее, блин. Купила анальгин, димедрол и папаверин в ампулах. Сделаю литическую жаропонижающую смесь. Сразу полегче тебе будет…
Тебе? Вспомнила все, значит? Не злится?.. А я переживал.
– Мне ничего не надо. Езжай домой, к тетке.
– Так как езжать-то? Я бы и рада, но ты, Константин Олегович, аэропорт здесь еще не построил.
Сжимаю зубы и чувствую, как голова трещит по швам. Горло саднит.
– Пойдем, – зовет она и хватается за пуговицы на своем пальто.
Потом вспоминает, что под ним только наряд медсестрички. Смущается. Посматривает из-под полуопущенных ресниц.
Поправив волосы, убирает шапку и идет в ванную комнату мыть руки. Я, не знаю почему, ругаюсь на себя: мне ведь даже нравится, что она вернулась.
Не сходя с места, наблюдаю, как склоняется над раковиной.
Когда Ника выходит, то мягко улыбается. Правда, вижу это сквозь мутную пленку. Глаза накрывает горячим теплом, а тело будто в холодильник помещают.
Мороза морозит. Вот такая тавтология.
– Жду тебя наверху… Через пять минут. Ты ведь не выкинул мою футболку?
– Сжечь еще не успел, – ворчу, разглядывая тонкую талию, уплывающую за угол на втором этаже.
Альберт снова пучится. Подгавкивает…
– Лучше молчи, – приказываю ему и медленно, шаг за шагом поднимаюсь. За пять минут как раз управлюсь.
То, что она медсестра, не дают забыть красные медицинские кресты, проступающие на сосках. Член при этом напоминает, что я все еще мужчина. Со своими потребностями. Не совсем удовлетворенными после вчерашней ночи.
– Ложись на живот, – Ника сосредоточенно вскрывает упаковки на журнальном столике.
– А диплом покажешь?..
– Тебе придется поверить мне на слово, – смотрит свысока и надевает перчатки. Протирает их спиртовой салфеткой.
Сразу взрослой такой кажется. Точно, Скальпель.
Воздух наполняется запахом медицинского кабинета. Это навевает не совсем приятные воспоминания из детства.
– Я передумал, – пячусь назад.
– Вот еще. Не выдумывай. Ложись.
– Не… У меня там дела.
– Какие у тебя могут быть дела? – заливисто смеется. – Сегодня тридцать первое декабря…
– Важные, – закатываю глаза.
– Какие еще важные? Ты даже не мэр. Так… – закусывает нижнюю губу. – Глава администрации… а уколов боишься.
– Чего? – хмурюсь и выпрямляюсь. – Это кто боится?
Ложусь на холодное покрывало. Привстав на локтях, стягиваю штаны с задницы вместе с трусами.
Вчера она передо мной раздевалась, сегодня я. Один-один.
Ягодиц касаются холодные руки. Намеренно долго елозят спиртовой салфеткой по правому верхнему квадранту.
– Расслабь мышцу, – тихо просит Ника.
Я недовольно вздыхаю.
– Расслабь… – легонько бьет.
Я утыкаюсь горячим лбом в локоть и думаю, как сказать этой девчонке, что, когда я расслабляю одну мышцу, другая – которая спереди – сразу же напрягается еще больше.
С горем пополам представляя, прости господи, голых бабушек из дома престарелых, получаю свою дозу в задницу.
– Молодец, – хвалит Ника ласково. Уже как Мандаринка. – Теперь поспи. Я пока тут побуду…
Натянув штаны, кладу голову на подушку и мгновенно отрубаюсь.
Глава 9. Ника без пола, а Константин без потолка!..
Константин
– Блядь, – отпускаю, продирая глаза.
Ни хрена понять не могу.
Где я?.. Кто я?..
В комнате приятный, совершенно нераздражающий сетчатку глаз полумрак, в прохладном воздухе сладко-сладко пахнет мандаринами. Этот аромат и кисловатый вкус теперь навсегда будут мощнейшим афродизиаком.
Я Костя. Мне тридцать один. И я кончаю от цитрусовых.
Докатился!..
Сбросив ноги на холодный пол, активно вращаю головой и потираю голую грудь.
Блядь.
Стопэ!
Голую грудь?..
Откинув легкое одеяло, обнаруживаю на себе только боксеры. Слава богу, те же, в которых и был с утра.
– Ты уже проснулся? – слышу воркующий, мягкий голосок.
В комнату проникает одинокая полоска света, расширяющаяся по мере того, как дверь открывается.
– Почему я в трусах? – предъявляю претензию. – Точно помню, что заснул в одежде, после того как ты мне что-то вколола…
Пытаюсь как-то прийти в себя. Единственное, что ощущаю, – стало лучше.
– Ты пропотел, – Ника сообщает спокойным голосом. – И… никак не просыпался, поэтому я тебя раздела, чтобы не замерз, и температура снова не поднялась. Уже шесть часов вечера. Скоро Новый год.
– Прости!.. Ты меня… что? – усмехаюсь, дальше этого слова не расслышав абсолютно ничего, хотя голова на удивление ясная.
– Я. Тебя. Раздела.
Звучит пиздец как сексуально.
– Хм, – рассматриваю Нику, все еще стоящую в дверном проеме.
Лампа из коридора озаряет тонкую, высокую фигурку. Ткань стыренной у меня футболки выглядит почти прозрачной.
– Я ведь медицинская сестра. Ты разве забыл? – скромно спрашивает она. – У меня нет пола…
Мажу взглядом по стройным узким бедрам и длиннющим гладким ногам.
– Ага. А у меня нет потолка, – хрипло ворчу.
Прикрыв пах подушкой, направляюсь мимо Мандаринки в ванную комнату.
В душе под потоком теплой воды всего на пару минут тоже становлюсь небинарной личностью, потому что с силой обхватываю возбужденный член и дрочу (простите за подробности), вспоминая медицинские кресты на сосках Ники, мать ее, Солнцевой.
Ну той, которая «без пола».
Самоудовлетворившись, быстро моюсь, возвращаюсь в комнату и надеваю чистые трусы. Нахожу в стопках одежды выцветшие джинсы и черную футболку-поло такой длины, чтобы прикрывала пах.
Да и так официальнее.
Все-таки у меня гостья из Минздрава.
Когда спускаюсь на первый этаж, изумленно обвожу взглядом помещение.
– Это что за на хер? – не сдерживаюсь.
– А… я тут всего немного украсила. Раз уж на время стала твоей сиделкой и Новый год нам придется отмечать вместе… Я привыкла к домашней, новогодней атмосфере.
Мое лицо вытягивается, пока я медленно изучаю сияющую на шторах гирлянду и мишуру, закрепленную над дверью. А еще дурацкие снежинки, свисающие с потолка.
Но кульминацией этого безобразия становится моя сова!..
Сука!..
Не знаю: ржать или рыдать.
– Ты что, трогала мою птицу? – мрачно спрашиваю, внимательно разглядывая разноцветный галстук-бабочку на толстой шее и новогодний, свисающий на морду лица колпак с помпоном.
– А? Да, мы с Аликом успели подружиться. Он клевый!
Альберт пучит желтые шары и изображает из себя святого великомученика.
«Может, я пока в чулане поживу?» – уязвленно гавкает.
«Да щас. Я тут один вывозить должен?»
«Су-ка…»
Отворачивается к стене, обиженно взмахнув помпоном, а я, с опаской посмотрев на Нику, иду на кухню. Не девка, а петарда. Сову незнакомую переодела. Надо же!..
Я в шоке.
Врубив подсветку, проверяю размороженное мясо в тазике и недовольно смотрю на объемный пакет на столе.
– Это что еще такое? – приоткрываю белый целлофан.
– А… Это я за продуктами съездила, – поднимает взгляд от мобильного телефона и улыбается. – Какой Новый год без оливье?
Мрачно наблюдаю за тем, как она неохотно поднимается и подходит ко мне. Выкладывает на стол ветчину, банку с зеленым горошком, яйца, картофель, морковь и свежие огурцы.
– А это зачем?
– В оливье.
– Кто ж его со свежими огурцами делает?
– А с какими надо?
– С солеными… – достаю из холодильника стеклянную банку и тоже ставлю на стол.
– Вот еще! Отстой полный, – фыркает и облизывает губы.
Я за поддержкой обращаюсь к Альберту, но он так и продолжает громко сопеть и смотреть в стену.
Обиделся.
– Что значит отстой? – начинаю спорить. – Классический советский рецепт оливье как раз с солеными огурцами. Свежих в Советском Союзе зимой просто не было.
– Советский Союз? Вам виднее, – закатывает глаза, коза. – Меня тогда еще не было!
– При чем тут…
Осаживаюсь, понимая, что начинаю злиться.
Девчонка-то хорошая. И лекарства привезла, и ухаживала за мной, пока в отключке был. Пусть делает как хочет. Молча наблюдаю, как она встает на цыпочки и тянется за кастрюлей. Моет картошку с морковью, а потом просит включить плиту.
Ника берет разделочную доску и нож. Садится напротив и сосредоточенно вскрывает палку колбасы. Аккуратистка она. Сразу видно – медик.
Я, попивая воду, отмечаю, что у нее красивые ровные пальцы без уже привычного пластмассового маникюра. Как так? Просто ухоженные розовые ноготочки. Даже без лака. Я таких сто лет не видел.
Вспоминаю вчерашний вечер.
Какой идиот сказал ей, что она фригидная? В моих руках она загоралась и вспыхивала как спичка!.. Правда, я потом полночи думал о том, сколько же ей лет?.. Приехала сюда за рулем – значит, должно быть больше восемнадцати. Хоть это радует.
Вышел до машины, чтобы найти документы Ники. Вместо этого под сидением отыскал свою барсетку.
Зачем она ее забрала?..
Надо бы выяснить.
Но сначала решим другой вопрос. Животрепещущий в моих штанах. Иначе я в душ бегать замахаюсь.
Возвращаюсь в спальню и нахожу свои короткие спортивные шорты и черную плотную футболку с яркой надписью: «Елкино – наше будущее и будущее наших детей».
– Переоденься, – вежливо прошу, складывая вещи рядом.
Ника бросает внимательный взгляд на меня, благодарит и вытирает салфеткой руки.
Уходит наверх.
Мы с Альбертом, как два дебила, смотрим ей вслед.
– Что таращишься? – замечаю тоскливый птичий взгляд. – Так целее будет…
Глава 10. Альберт в шоке…
– Ты с этим деревенским мэром на Новый год решила остаться? – в голосе моей подруги слышится неподдельный ужас.
– Ага, – бурчу в трубку, не сводя взгляда с сильных мужских рук, уверенно нарезающих мясо. Это завораживает.
– Но зачем, Ника? Ты ведь знаешь, что тебе будет, если…
– Я не могу иначе, – перебиваю слабо. – Просто… ему нужна медсестра.
– Ой, сердобольная ты моя. А тебе кто нужен?
Костя вдруг смотрит на меня сердито, одним взглядом вызывая тахикардию.
– А мне, Катька, кажется, срочно нужен врач…
– Ну и дура…
– Пф. Сама такая!..
Опустив телефон на стол, мило улыбаюсь и быстро заправляю выбившуюся прядь за ухо.
– А как вы здесь оказались? – закинув ногу на ногу и подперев подбородок ладонью, спрашиваю.
– Конкретно на этом стуле?
– Ну в Елкино, конечно!..
Костя неспешно втягивает в легкие воздух. По ощущениям, где-то литров сто. Будто они у него безразмерные или резиновые. А затем медленно выдыхает уже переработанный газ.
Обычно мужчины делают так, когда их что-то раздражает.
С отцом бы я остановилась.
А вот всегда спокойного Константина Олеговича хочется периодически тыкать палкой. Просто он тогда выбирается из своей благоустроенной, одноместной ракушки и превращается в самого настоящего альфача. Р-р-р…
– Вы же в Нижний Новгород собирались? – скромно ему напоминаю. – Мэром!
Смотрю на него во все глаза.
Нет, это ненормально, что он мне так нравится.
– А ты откуда знаешь? – громыхает, продолжая работать ножом.
Затем поднимает разделочную доску и скидывает с нее нарезанное мясо в миску.
– Я все понял… Телефонный разговор в администрации вчера подслушала. Ай-ай-ай…
– Невежливо было заходить, пока вы разговаривали.
– А подслушивать, значит, вежливо, Ника?
Закатив глаза, оставляю его вопрос без ответа.
Пусть мучается.
– А сумку ты мою зачем вчера из кабинета вынесла?
Эм. Хм.
– Ой, мамочки… – смотрю в сторону Алика и обнимаю щеки ладонями.
– Что?.. – строгий голос не меняется.
Вот же ж.
В известном турецком сериале был робот Болат, а у меня будет свой персональный робот Мороз. Тем более, они с Керемом Бюрсином даже чем-то похожи. Оба светленькие, высокие и широкоплечие.
– Да… что-то мне показалось, – возвращаю взгляд Косте и, пожав плечами, забрасываю в рот парочку консервированных горошин из уже готового, но не заправленного майонезом оливье.
Мэр откладывает нож и внимательно на меня смотрит.
– Ты что, таким образом тему переводишь?..
Блин. Догадался, значит. Парни, с которыми я в обычной жизни общаюсь, такие уловки сразу не выкупают.
– Вот еще!..
Сделав вид, что мне душно, начинаю дергать воротник футболки, и Константин Олегович отвлекается сам. На мою грудь.
Так-то!
Оказывается, взрослых мальчиков и отвлекать надо по-взрослому!
– А у вас интернет на телевизоре работает? – спрашиваю, перебираясь на диван.
– Работает, – спокойно отвечает, снова приступая к нарезке мяса.
Подтягиваю ноги к груди и щелкаю пультом.
Быстро нахожу «Рутуб» и ввожу в строку поиска: «Криминальная Россия». Выбрав один из выпусков, откидываюсь на мягкую спинку.
Кайф.
Комната наполняется таинственными звуками из легендарной заставки.
Ту-ту, ту-ту, ту-ту… тынц-тынц-тынц-ты-ы-ынц…
Альберт-Алик с подозрением вытягивает шею и совершает поворот на девяносто градусов. В желтых глазах шок, неверие и страх.
– Это колония для приговоренных к пожизненному заключению. Одно из самых мрачных и неприятных мест на земле, — начинает программу диктор. На экране показывают страшных заключенных за решеткой. – Здесь строжайшая дисциплина. Никто не улыбается и не шутит. Обитатели колонии знают – отсюда им уже не выбраться…
Не сразу слышу, что Костя меня зовет.
– Ну чего? – спрашиваю, ни в коем случае не отвлекаясь.
– Что за ерунду ты врубила? Немедленно переключи на что-нибудь нормальное, – слышу, как он поднимается и закидывает нож с доской в раковину.
– Это не ерунда… это нормальное…
– Ни-ка, – сквозь зубы рычит.
Включает воду, видимо, чтобы помыть руки.
– Ну что тебе не нравится? – повернувшись, смотрю на него через всю комнату. – Это мой любимый выпуск «Криминальной России». Про душегуба… Не мешай, пожалуйста! Займись своими делами!
– Ты нормальная? – интересуется он.
– Я. Смотрю. Не мешай.
– Но недавно здесь появился арестант, имя которого даже у старых уголовников вызывает отвращение… – нагнетает выпуск.
Прищурившись, жду продолжения. У меня в душе все тоже сворачивается от отвращения и…
– Костя!.. Константин Олегович!
Поднимаю глаза и склоняюсь набок, чтобы видеть экран, но кое-кто слишком много ест и очень широкий.
– Дай посмотреть!
– Выключи, – робот Мороз нависает надо мной, пытаясь отобрать пульт.
– Нет, – прячу его за спину.
Между нами завязывается борьба, все больше напоминающая прелюдию. В какой-то момент мне даже начинает это нравиться, поэтому я сопротивляюсь еще активнее.
Альберт что-то тявкает, рычит.
Сто процентов: смотримся мы под «Криминальную Россию» эпично.
Ту-ту, ту-ту, ту-ту… тынц-тынц-тынц-ты-ынц…
Снова музыка.
Яростно сдуваю волосы, упавшие на лицо, и, придавив пульт пятой точкой, упираю ладони в каменную грудь. Пытаюсь сдвинуть большого Костю с места.
В нос проникает мужской запах… Достаточно недешевая, кстати, туалетная вода и что-то смутное… Из вчера. Наверное, вкус его поцелуя.
– Я все равно выключу, Скальпель, – хрипит он, заводя руки под мои ягодицы, сжимая их и резко приподнимая.
– Ох! – вырывается из меня непроизвольно.
Пальцы тоже инстинктивно сдавливают твердые плечи и ныряют в жесткие волосы на затылке. Костя тут же забывает о пульте и еще раз тискает мою задницу. Уже не по делу, будем честны.
– Как ты меня назвал? – шумно дышу.
– Скальпель… – тихо повторяет.
Есть ощущение, что сдается.
Он резко падает на диван, забирая меня с собой и устраивая на своих бедрах. Тесно обняв их ногами, понимаю, что вчера сидела точно так же и на мне было гораздо меньше одежды.
– Ира выжила лишь чудом, насильник посчитал ее мертвой… – доносится из телевизора.
Альберт возмущенно орет.
– Пиздец, – вздыхает Костя и смотрит на птицу. – Сам в шоке…
– Ты что, с ним разговариваешь?
– Бывает.
– И кто из нас ненормальный?.. – улыбаюсь.
Он выглядывает из-за меня, чтобы посмотреть на экран, и снова округляет глаза.
– А мне нравится, – оправдываюсь. – Нервишки щекочет…
Я близко-близко разглядываю суровые черты лица и пропускаю момент, когда Костя тянется, чтобы меня поцеловать. Сразу делает это по-взрослому.
Я испуганно отдаляюсь. Облизываю нижнюю губу.
– Ты не подумай, – шепчу виновато. – Я не с каждым так… Как вчера…
– Я об этом не думал, Ника.
– Ты мне понравился, – грустно произношу.
Он улыбается. Совсем чуть-чуть. Тоже по-взрослому.
– Не беспокойся, – успокаивает. – Ты мне тоже.
– Ну это я как раз могу понять…
– А то, что я тебе нравлюсь, не можешь? – бурчит он, все еще разминая мои ягодицы.
– С этим сложнее… – честно отвечаю.
Мне хочется поцеловать его самой, поэтому привстаю. Приближаюсь… В первый раз со мной такое.
В дверь неожиданно стучат. Алик недовольно икает.
«Криминальная Россия» делает свое дело, и я сразу представляю душегуба на крыльце Костиного дома. Вжимаюсь от испуга в сильное тело, но длится это недолго, потому что мы слышим женский воркующий голос:
– Константин Олегович, это Нина, ваша соседка. Я вам пирога своего принесла… Откройте.
– «Пирога своего принесла»? – возмущенно переспрашиваю.
Мэр с сожалением вздыхает.
– Выключи эту хрень. Пожалуйста, Ника, – просит и, аккуратно пересадив меня на диван, поднимается.
Глава 11. Нам в баню с соседками нельзя. У нас акрофобия.
Я послушно вырубаю телик и, пока Константин «Горячие губы» Олегович Мороз следует к двери, вопросительно киваю Алику:
«Что еще за соседка Нина, пернатый? Колись давай!»
Альберт выказывает свое недовольство по поводу нахлобученного на его голову колпака, но, сжалившись, философски смотрит на меня ярко-желтыми пятаками.
«Я бы на твоем месте по ее поводу не переживал!»
«Я и не переживаю. Больно надо!»
Фыркнув, легко и красиво взбиваю копну своих роскошных волос и сажусь на диван по-турецки, так как ступни обдает морозным воздухом, залетевшим с улицы.
– Ой, Константин Олегович. Какой вы жестокий человек!.. – слышу заливистый смех. С таким придыханием, будто мэрской жестокостью соседка бы сейчас с удовольствием отравилась. – Вы меня там заморозить решили? Или я вам помешала? Признавайтесь.
– Простите меня, Нина, – довольно сухо отвечает Костя, зарабатывая пару баллов в свою копилку от Ники Солнцевой. – Проходите, только если не боитесь заразиться. Я что-то приболел…
А нет… Показалось! Мысленно отбираю у него копилку.
Альберт вместо немой поддержки отворачивается к стене.
– О, а у вас гости?.. – отчетливо слышится разочарование.
Я с облегчением рассматриваю блондинку.
Она не худая и не толстая. Нормальная. А вот грудь большая, мясистая и будто отдельной жизнью живет: волнуется, покачивается, как подтаявший холодец, который я терпеть не могу. На лицо, признаться честно, симпатичная. Правда, над губой у Нины мушка, будто бы специально выделенная черным карандашом. Это выглядит забавно.
Вырез на платье тоже интересный – все больше и больше съезжает вниз, оголяя чуть подуставшие бидоны.
– Я… Ника. Медсестра, – мило улыбаюсь. – Ставлю вот… нашему Константину Олеговичу уколы.
Взгляд соседки задерживается на моем лице чуть дольше, чем позволяют правила приличия. Я даже вижу в нем легкую женскую зависть.
Да-да, моя курочка, я видела задницу вашего мэра. Даже пощупала! И мне не нужно для этого оголяться до пупка. Хотя… Вспомнив вчерашнюю ночь, краснею.
– А зачем вам медсестра, Константин Олегович? – по-хозяйски проходит на кухню Нина. – Сказали бы мне. Я уколы тоже хорошо ставить умею, никто еще не жаловался.
– Вы ведь ветеринар, Нина, – откашливается Мороз, пряча руки в карманах джинсов.
– Никто не жаловался… – шепчу, едва сдерживая смех.
Костя предупреждающе смотрит на меня. Шутка напрашивается сама собой, но в серьезном мэрском взгляде столько закаленной стали, что я, прикусив губу, отворачиваюсь.
Больно надо.
– Или в баньку бы сходили, попарились. У меня и веничек есть… Можжевеловый. Всю хворь сразу как рукой снимает.
– А ему нельзя в баню… – сообщаю, положив ладони на колени и разведя их в стороны так, чтобы они коснулись дивана.
Растяжка у меня что надо, йогу три раза в неделю с шестнадцати лет посещаю. Разминаю шею и выгибаюсь, принимая асану.
– Это еще почему? – спрашивает Нина недовольно. – Баня – для всех хорошо. Глупость какая-то…
– А у Константина Олеговича акрофобия, – замечаю с закрытыми глазами. – Очень неприятная вещь, скажу я вам.
– Фобия? – не унимается соседка. – Жары, что ли, боится?
– Хуже, – оборачиваюсь.
Костя награждает меня фирменным, ироничным взглядом. Акрофобия – боязнь холмистой местности. А у Нины такие… мм… холмы…
Все он понял…
– Ой, а дом-то как украсили, Константин Олегович! – хлопает в ладоши Нина, крутясь по сторонам. – Даже чучело свое принарядили…
Альберт медленно поворачивает голову и выпучивает глаза.
«Сама ты чучело!» – рычит.
– Ой, мамочки! Он живой, что ли?
Тут же, не дожидаясь ответа, Нина хватает пакет и начинает один за другим выкладывать на стол свои кулинарные шедевры.
– Вы уж сильно-то не оценивайте, Константин Олегович. Я быстро тесто сообразила. Девка я хозяйственная, руки откуда надо растут. Вот пирог с капусткой и яйцом, вот с рыбой. Минтай с горбушей пятьдесят на пятьдесят, – добавляет скромно. – С мясом и ливером. И с сухофруктами…
Скатерть-самобранка какая-то. Куда столько?
Она думает, он алабай?..
– Спасибо, конечно, Нина, – вежливо благодарит Мороз. – Но не стоило так утруждаться. Это очень много, мне столько за все праздники не съесть.
– Ну-ну, вы мужчина видный. Вас, такого большого и сильного, кормить надо, – она застенчиво опускает взгляд, а мы с Альбертом в голос от банальности вздыхаем, но Нина на этом не останавливается. – А то Новый год ведь… Кто вас накормит?
Как бы невзначай осматривает кухню. Замечает мясо и порезанный салат.
– Ой, оливье! – удивляется.
Она что, думала, я пальцем деланная? Я и сельдь под шубой умею, и мимозу. Что там еще в Советском Союзе было? Холодец вот только больше не хочется…
– Ну кто же со свежими огурцами делает? – забивает Нина последний гвоздь в мое хорошее к ней отношение. – Надо ведь с маринованными, хрустящими!..
– А вы тоже в СССР родились? – спрашиваю, мило улыбаясь.
Костя вздыхает и мысленно отправляет мне: «Я же говорил – ты Скальпель!».
– В каком смысле? – нервничает. – Девяностого года рождения. Возраста своего не стесняюсь… Женщина с годами только лучше становится, как вино.
– Ясненько, – пожимаю плечами.
Тоже старая, значит.
Вдруг обиду чувствую. Может, уехать отсюда? Что мне тут с ними делать? Пусть свои пироги уплетают и вениками можжевеловыми лечатся…
Украдкой подслушиваю:
– Константин Олегович, а вы же меня помочь просили. Какую-то анкету заполнить по улицам Елкино?
– Да, – голос становится деловым. – Это для отчета надо. В область. Но сейчас, наверное, вам некогда, Нина? Скоро ведь Новый год?..
– Почему это… Я абсолютно свободна!..
Мороз останавливается чуть позади меня, и я чувствую, как плеча касается теплая ладонь. Я сразу вспоминаю, чем мы только что занимались… Сумасшествие какое-то! Еще вчера я этого мужчину не знала, а сегодня мне хочется остаться с ним наедине.
– Ника?
– Чего? – бормочу.
– Ты не против, если я немного поработаю?
Обернувшись, я закатываю глаза, а затем, задев победным взглядом Нинку, выпрямляюсь и задираю подбородок.
– Ой, да делайте что хотите!..
Глава 12. Арбуз или дыня
Константин
Йога – это пиздец как сексуально, да простит меня Патанджали1.
Ширинка вот-вот лопнет, а если подключить мою даже не самую живую фантазию и вспомнить, что там у Ники под футболкой, становится вовсе туго.
Потираю глаза ладонью.
Кажется, жар возвращается.
Бесстыдно прикрывая мощный стояк скатертью, из-за экрана ноутбука наблюдаю, как гибкое, стройное тело принимает новое положение.
Охуи… просто прекрасно!
Вырисовывающиеся, по-женски рельефные мышцы на руках и ногах смотрятся о-очень аппетитными. Как и округлые ягодицы, которые то и дело выглядывают из-под свободных шорт.
В голос сглатываем слюну с Альбертом.
«Костик, ты балбес!» – закатывает он выпученные шары.
«Сам такой. Чучело из тебя сделаю… На опыты отдам…» — мысленно мрачно отвечаю.
«Просто гони Айболитиху домой. И начни с того, на чем вы тут закончили… Я чуть попкорном не подавился».
«Надо сначала отчет доделать…»
«Говорю же – кре-тин!»
В завершение Альберт по-совиному гавкает то же самое.
«Кре-тин!..»
Три раза.
Да сам знаю…
Выдохнув, пытаюсь сфокусироваться на таблице, а повернувшись, сразу упираюсь взглядом в два подсдувшихся футбольных мяча.
Ого-о!..
Знаю, что многие мужики мечтают о таких на постоянной основе, но я на чисто философский вопрос: «Арбуз или дыня?» всегда выбирал второе.
Только дыня!..
Упругие, небольшие дыньки дают фору самым спелым круглым арбузам. По версии Константина Мороза, конечно. Я на истину не претендую.
– Так, дальше улица Фролова, – произносит Нина. – Это где пятиэтажка.
– Понял.
– Освещение там есть, вчера с работы шла и заметила. А вот дороги не почищены. И летом вечно грязно. Ливневка, видимо, забилась.
– Хорошо, – фиксирую для себя.
Жизнь научила меня не верить никому на слово. Когда приступил к работе в Елкино, по отчетам прошлого главы администрации все было прекрасно. Только вот реальность с этими сказками никак не билась, хоть сотрудники и выгораживали своего бывшего начальника.
Тогда начал выяснять, как обстоят дела у простых жителей. Таких, как моя соседка.
Взгляд снова привлекает Ника.
Интересная она. Привык к тому, что обычно нравилось девушек пощупать, а на такую и смотреть в радость. Губы мягкие кусает, дышит часто, «дыньки» плавно вздымаются. Чего-то хмурится Мандаринка, ушко правое потирает.
Всхлипывает жалобно.
Не могу, блин.
– Что такое? – рукой останавливаю поток льющейся информации от Нины.
– Сережку потеряла, – хнычет.
Показывает мне вторую, слева. Стекляшка вроде обычная. Вряд ли у простой медсестры бриллианты в половину уха?..
– И что так переживать?.. Подумаешь! – хмыкаю.
Ника с помощью одного только взгляда четвертует мое лицо.
Скальпель, блин.
– Переживаю – значит, есть из-за чего… Вы… Ты не помнишь… Вчера… – теперь смотрит на Нину выжидающе, словно пытается сделать так, чтобы она исчезла. – Сережка вчера была?..
Вспоминаю прошлую ночь. Ощущения ее тела, касания, мягкую, податливую влажность. Смотрю вниз, поправляя скатерть, которая уже не справляется с масштабом трагедии.
– Насколько я помню, вчера была… – хрипло отвечаю.
– Блин… Значит, здесь где-то потеряла…
Ника оглядывается по сторонам. Недоверчиво, даже с подозрением смотрит на Альберта. Тот, обидевшись, отворачивается к стене.
– Продолжим, Константин Олегович? – чуть нервно спрашивает моя соседка.
– Да, – с неохотой отвечаю, быстро вытряхивая из головы образы вчерашней ночи.
Это все гребаный трудоголизм.
Был бы алкоголиком, как Левка подумал, давно бы расслабился и потрахался.