Читать онлайн Укротить дьявола

© Баунт С., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Покайся…

Или как я стала девушкой маньяка…

– Все считают меня девушкой серийного убийцы, а ты хочешь, чтобы я просто мило улыбалась в ответ?

Захлопываю учебник по уголовному праву.

– Ты знаешь правду! – восклицает Венера. – Пусть болтают что хотят.

– Я не знаю!

Кажется, я кричу слишком громко. Вся аудитория вместе с профессором поворачивает головы.

Я скатываюсь под стол. Один лоб торчит. Хорошо, что мы с подругой сели на последний ряд. Устала я от чужих взглядов: кто-то смотрит с любопытством, кто-то с презрением, а кто-то совсем и не смотрит, а нагло пристает с вопросами о Лео.

Еще бы!

О нем всю неделю рассказывали в интернете, по телевизору… везде! Известный адвокат, который защищал самых опасных преступников, обвиняется в жестоких убийствах. Ирония судьбы. Новостные каналы взорвались от таких новостей, народ обсуждает Лео, а в моем университете обсуждают заодно и меня, ведь многие знают, что мы с маньяком были в близких отношениях.

Я шагу спокойно сделать не могу!

И все из-за него…

Если бы они знали, насколько я ненавижу этого мерзавца! Он разрушил мою жизнь! Понятия не имею, виновен он или нет, и знать не желаю, потому что наши пути разошлись.

Поджав губы, я пытаюсь сделать вид, что мое сердце не бьется со скоростью реактивного самолета, а артерии не визжат. Затем до хруста сдавливаю в кулаке пачку шоколадного печенья. Ее купила Венера. Думаю, подруга отчаялась в поисках того, чем меня успокоить, и решила подкармливать. Или ее пугает то, как сильно я похудела летом. Раньше мы с Венерой не так контрастировали, а теперь я выгляжу скелетом рядом с ней. Неудивительно, что люди вокруг жаждут меня накормить. Скоро и анорексики начнут сочувствовать, будут бежать следом и кричать: «Откуси кусок моей руки, зая, тебе нужнее». Особенно когда я иду под руку с Венерой и ее грудью четвертого размера. Подруга у меня фигуристая. Вылитая Мэрилин Монро.

– Эми, я понимаю, как тебе тяжело, – ласково шепчет Венера, склоняясь ближе и одурманивая меня своими цитрусовыми духами. – Но я уверена, что он явится и объяснит, он…

– Плевать мне на эту самодовольную сволочь, – бурчу я. – Все считают, что у нас любовь, а я мечтаю задушить его. Что за несправедливость? Клянусь, если столкнусь с ним вновь, сама убью. Вцеплюсь в его горло и задушу! Ненавижу!

– Да, прекрасные будут заголовки, – с горькой улыбкой кивает подруга. – Известного серийного убийцу задушила любимая девушка.

Я фыркаю. И мы сидим молча остаток семинара. Мне хочется повторить, какими еще способами я буду убивать Лео, когда встречу, но Венера слышит мое нытье так часто, что я и сама уже чувствую себя по-идиотски.

Пока преподаватель спрашивает Дремотного, который сидит третьим за партой и отдувается за наши крики, я рассматриваю двор за окном.

Пустой, унылый двор…

Дремотный, на радость аудитории, толкает речь о смертной казни не хуже древнегреческого философа. Мы и не замечаем, как семинар заканчивается. Парень заплетает коричневый хвост на затылке и накидывает свою любимую кожаную куртку, под которой ранее спал, накрывшись с головой. Впрочем, снял он ее ради хвастовства. Летом Дремотный красиво загорел, подкачался и набил новые татуировки на предплечья. Выглядит, как член мексиканской мафии.

Он торопится в столовую: занять очередь за кофе для нашей компании. Вернее, для себя и Венеры. После знакомства с Лео я не переношу запах кофе.

Мы с подругой ждем, когда студенты покинут аудиторию, чтобы не идти в толпе. Венера – мой личный телохранитель. Никто не достанет меня, пока рядом подруга, у нее талант: красиво посылать людей к черту.

К слову, ждем мы не только ухода студентов, но и профессора.

Арье Аронович Цимерман – кошмар студентов, ведь сдать ему экзамен сложнее, чем стать президентом страны, но я избегаю профессора не из-за учебы. Этот хмурый человек – друг Лео. И он тоже не осведомлен, где пропадает мой дражайший адвокат-маньяк. Все надеется, что тот со мной свяжется.

– Эмилия Лисовская, – окликает профессор у двери.

Я останавливаюсь, имея дикое желание удариться головой о стену и отключиться.

– Да, Арье Аронович?

Глубокие зелено-карие глаза Цимермана пронзают меня насквозь, из-за очков они выглядят еще больше и пугают до инфаркта.

– Последнее время вы совсем не отвечаете на семинарах, – аккуратно произносит профессор. – Я переживаю за вас. Мне не нравится, что вы забросили учебу.

– Вы говорите очевидные вещи, Арье Аронович, – усмехаюсь я, – было бы странно, если бы вам, как профессору, нравилось, что я забросила учебу.

Он кладет руку мне на плечо.

– Вы злитесь. Я понимаю. Отношения – прекрасная, но часто болезненная вещь. И нельзя допускать, чтобы любовь владела нами, а не мы ей. В первую очередь нужно заботиться о своем здоровье, а оно сильно зависит от психологического состояния. Не думаю, что Леонид хотел бы…

– Все в порядке! – перебиваю, делая шаг назад. – Спасибо за беспокойство, профессор, но я очень тороплюсь. Извините.

Цимерман смотрит с таким выражением лица, будто я плюнула в него во время похорон. Да, не очень дружелюбно прозвучало. И не особо умно, ведь мне еще экзамены профессору сдавать, но к черту все приличия. Может, хоть так он отстанет.

Арье собирается продолжить, но лишь открывает рот и молчит. Мы глядим друг на друга. Двое часов на запястье профессора мерзко тикают. Терпеть не могу их двойной звук. Каждый раз, когда нахожусь около Цимермана, возникает ощущение, что он вводит меня в гипноз своими часами. Мечтаю сорвать их и разбить о стену. Только бы это тиканье затихло.

Я прощаюсь и вылетаю из аудитории, больно врезаюсь в дверь по пути.

В бездну! Пробью стену головой, если потребуется, – до того я не хочу вспоминать о Лео! Когда же все оставят меня в покое?

– Давай сходим куда-нибудь отдохнуть? – спрашивает подруга. – Цимерман прав. Ты себя в могилу загонишь.

– Подслушивала, значит? – хмыкаю я.

– Эми, ты ужасно нервная, тебе надо развеяться. Срочно. Да хоть напиться! Все лучше, чем впадать в депрессию.

– Оу, я? Нервная? Да ладно тебе!

Я размахиваю руками, демонстрируя, какой счастливой могу быть, и так стараюсь, что случайно шлепаю проходящего мимо студента по лбу. Около минуты приходится извиняться.

– Чего мне нервничать? – продолжаю истерить. – Жизнь прекрасна. Подумаешь, люди считают меня любовницей серийного убийцы; а то, что я пропустила целый месяц занятий, это проблема, что ли? А бабушка всего-то…

Я замолкаю. Венера смотрит на меня в недоумении.

– Вот об этом и говорю, – мягко замечает она, касаясь моего запястья.

Голубые радужки, похожие на два зимних озера, блестят в лучах полуденного солнца за высокими окнами. Я осознаю, что уже обед, а я еще не общалась с бабушкой.

– Мне нужно позвонить, – бормочу и бегу к выходу: на задний двор университета.

Там я сажусь на ступеньки и подношу телефон к уху. Гудок. Один. Второй. Десятый. Прохладный ветер скользит по коже, вызывает дрожь. Я не додумалась одеться теплее, сижу в лосинах и серой толстовке. Ну почему бабушка не отвечает? Спустя несколько минут я добиваюсь ответа и радуюсь, услышав свое имя.

Слава богу! Она меня узнала.

Нет, я не чокнутая… почти.

Дело в том, что бабушка стала многое забывать. У нее прогрессирует болезнь Альцгеймера. Я звоню ей миллион раз за день, боюсь, что если не буду напоминать о себе, то однажды услышу в трубку: «Я не знаю, кто вы».

Бабушка – вся моя семья. Родители погибли, когда я была маленькой, а теперь… я и ее вот-вот потеряю. Бабушка покинет мир или просто забудет меня, а что может быть страшнее, чем стать для родного человека пустотой?

Я заканчиваю разговор и сглатываю, отключая звонок. Сердце переворачивается в груди, когда бабушка произносит: «Целую, Мили», и мне хочется сохраниться, как в видеоигре, чтобы вернуться в этот момент, когда она забудет меня.

Хватит с меня ухода Лео. Он исчез так, словно его никогда и не существовало.

Сжав золотой кулон с черным фениксом на шее, я закрываю глаза и чувствую себя идиоткой, раз так и не сняла этот проклятый подарок. Но кулон – яркое напоминание, что Лео настоящий. Не моя больная фантазия, нет. Он был. И мне не хватит жизни, чтобы забыть его. Даже если я избавлюсь от украшения, миллион других вещей будет вызывать его образ. В том числе и этот университет. Лео выступал в его стенах с рассказами о своей работе.

Дьявол!

Снова поток мыслей. Как его выключить? Нельзя думать об адвокате, но я просто ничего не могу с собой поделать.

Я позволила себе поверить, что отныне не буду одна. Я допустила ошибку. Должна была понять, что тот, у кого столько секретов, не способен строить отношения и… любить.

Он сбежал, чтобы защитить меня, но я знаю истинную причину: он не способен жить иначе.

Лео погряз в криминале с раннего возраста. Это его воздух. И заставить его дышать настоящим кислородом мне не под силу. Хоть я и пыталась.

Иногда я специально хожу мимо его дома, где он давно не появлялся, и останавливаюсь, надеясь его увидеть. Однажды я простояла там под дождем, заболела, но на следующий день пришла вновь, пришла с температурой и едва волоча ноги. Видимо, чтобы окончательно себя уничтожить.

В тот день я поклялась себе, что больше о Лео не вспомню. Я решила забыть его. Навсегда. Так же, как он забыл меня. А потом дело о жестоких убийствах прогремело на весь край, и одногруппники вспомнили, с кем я проводила вечера.

– Эми! – кричит кто-то за спиной, и я едва не роняю телефон.

Оглядываюсь и понимаю, что Венеры нет поблизости, а меня окружила целая толпа сплетников.

Зараза!

– Появились подробности с места убийства, – заявляет Червонец: рыжий парень из богатой семьи, которого я не перевариваю, как и многих избалованных студентов в этом университете. С другой стороны меня прижимает его сестра-близняшка. – В новостях фотки твоего мужика во всей красе.

– И что мне сделать? Удавиться? – ядовито уточняю.

Они хихикают.

Я тру виски, стараясь не разглядывать Лео, но его фотографией мне едва не выбивают глаз.

Хочется орать и не затыкаться, пока стены университета не рухнут на мою голову. Когда же я смогу спокойно реагировать на фотографии с Лео?

Издевательство.

Это снимок во время судебного заседания по одному громкому делу, где Лео защищал убийцу. На нем черный костюм от известного дизайнера. Девушки следят за адвокатом с раскрытыми ртами, и я уверена, что в заседании – полная тишина, ведь, когда Лео говорит, все замирают. Он – дьявол во плоти. Всегда в черном. Всегда доминирует над другими людьми. Всегда серьезен. Каждая деталь его образа кричит: «Будет так, как хочу я». И люди преклоняются перед ним, соглашаясь быть в тени, ведь он сияет до того ярко, что сожжет любого, кто решит посоперничать.

Аристократические черты лица. Каштановые волосы, зачесанные назад. Строгий взгляд малахитовых глаз, в котором можно потеряться, как в мистической роще. Лео идеален во всем. На его фоне – с моими разноцветными глазами, лохматыми волосами и в толстовке – я выгляжу бродяжкой или ошибкой природы.

Да, он шикарен. В нем есть все, о чем мечтают девушки. Все, кроме совести.

И каково было удивление народа, когда объявили, что этот человек – это совершенство, черт возьми! – кровожадный маньяк. Да никто не поверил. Лео похож на статую из золота, которая просто не может опуститься до того, чтобы марать руки в чьей-то крови.

– Убийца оставляет надписи на зеркалах, – произносит Курилка, выпуская дым мне в лицо. – Говорят, что он преследует своих жертв и везде оставляет лишь одно слово.

– И какое? – вскидываю бровь, делая вид, что мне интересно.

– Покайся… – шепчет Курилка.

– Он оставляет угрозы на зеркалах? – удивляется Червонец. – И правда маньяк.

Рыжие двойняшки жмутся ко мне, будто хотят расплющить. От них пахнет дорогим парфюмом с жасмином. Этот запах смешивается с дымом, и я откашливаюсь.

– Ага, – кивает Курилка. – А после убийства он пишет что-то другое, но следствие не разглашает, что именно.

– Твой парень… чудовище, – заявляет девочка из параллельной группы. – Как ты можешь быть с мужчиной, зная, что на досуге он кому-то нож в сердце вонзает?

– А я не виню, – со смешком добавляет ее подруга. – Незаконно быть таким красавцем! Его будто скульптор слепил, посмотрите!

Она тычет мне в нос телефоном.

– Неплохо развлекается твой хахаль, – хмыкает Червонец, хлопая меня по спине.

– Мы не встречаемся! – кричу я.

После чего спрыгиваю со ступенек, едва не ломая ноги, и тороплюсь убраться подальше от университета.

Вижу, что Венера застряла с Дремотным и слезно размахивает тетрадью по английскому. Видимо, просит помощи с контрольной. Я не хочу ждать, вздыхаю и шагаю за ворота, покидаю территорию. По дороге прохожу мимо компании первокурсников и слышу, как кто-то заявляет, что Лео просто чокнулся, защищая убийц. Проникся их идеалами.

Господи, конечно, во всем виноваты клиенты! Если бы…

Лео рос среди мафии. Его дядя был криминальным авторитетом и держал в страхе весь край. Кем бы еще Лео мог стать в подобном окружении?

Я пинаю лужу и ругаю себя за гадкие мысли. Кроссовка промокает. Хочется кричать и крушить все вокруг, ведь я уверена – Лео никого не убивает… теперь. Пусть прошлое остается в прошлом. Он изменился.

Хлюпая мокрой обувью, я бреду вдоль дороги, рассматриваю осенние деревья и безуспешно стараюсь уничтожить воспоминания о проклятом адвокате.

Улицы пахнут дождем.

Солнце выглянуло из-за туч час назад, а до этого была гроза.

– Наверное, если при встрече я увижу улыбку на твоем лице, то решу, что кто-то подсыпал мне галлюциногенных грибов.

Я останавливаюсь. Не сразу осознаю, что ко мне обращается человек из черного «Мерседеса» у обочины.

– Виктор? – удивляюсь я.

– Вы только посмотрите, – заботливо шуршит он и вылезает из машины, торопится обнять меня. – Солнце мое, как же ты исхудала-то, ужас!

– Еще одно слово о моем весе… и я кого-нибудь сожру!

Виктор смеется и крепко прижимает меня к себе, жалеет, словно бездомного котенка.

– Я питаюсь одним фастфудом, так что я не очень полезная еда, – паясничает он.

– Ох, я забыла тебе позвонить, когда вернулась в город, – признаюсь я. – Прости.

Улыбнувшись, мужчина отмахивается.

Его янтарные глаза сияют, точно начищенные монеты, а подол коричневого пальто развевается на ветру. Он выглядит счастливым. Я вижу, как он рад встрече, отчего мне стыдно перед ним…

Виктор Шестирко – мой хороший друг из правоохранительных органов. В прошлом году он расследовал дело маньяка, который прикончил десятки влиятельных людей. Так и познакомились. Он подозревал Лео, а я как раз была рядом с этим демоном.

Летом мне на голову рухнул миллиард проблем: сначала Лео исчез, потом бабушка сильно болела, и я проводила бессонные ночи с ней, пропустила месяц учебы осенью и пытаюсь наверстать материал, а как это сделать, когда все бегают за мной и напоминают о Лео?

У меня мозги скоро взорвутся!

В общем, мне было не до Виктора. Он звонил, а я не отвечала. Когда ты сидишь над родственником и боишься, что в любую секунду он умрет, последнее, чем будешь заниматься, – отвечать на звонки.

– Я лишь хотел убедиться, что ты жива и здорова. – Виктор треплет меня за щеку. – Рад, что ты вернулась. Мне бы не помешала помощь.

А я-то как рада Виктору!

Есть в душе такой рычаг откровенности, который опускается только рядом с достойными людьми. Перед Виктором опускаются все рычаги. Слишком хороший. Родной. Настоящий.

– Умоляю, ну хоть ты не доставай, – взмаливаюсь я. – Не желаю больше иметь ничего общего с уголовниками.

– А я думал, что ты хочешь стать адвокатом.

– Хочу, но по гражданским делам. Хватит с меня криминала.

– Сказала девушка, у которой отец – известный вор в законе, а жених – киллер, – иронично улыбается Виктор, опираясь о свой автомобиль.

– Нет у меня жениха! И не говори мне о нем. Лео исчез, и я сделаю этому мерзавцу одолжение: забуду его к чертовой матери.

– Радость моя, плевать мне на Леонида Чацкого. Последнее время я занят поисками небесного создания по имени Ева Чацкая.

– Лео увез сестру на край страны. Если не собираешься ехать за ней в Сибирь, то можешь вычеркнуть задачу «Поймать сумасшедшую киллершу» из списка дел, завалиться на диван и пить свой авторский чай с ромашкой.

– Красивую птичку долго взаперти не удержишь, кто-нибудь да откроет клетку. Ева вернулась. Ее засекли в городе.

– Она здесь? – ужасаюсь я. – Подожди… Ева опять убивает? Эти убийства на ее совести?

– Да кто ж ее поймет, – Виктор гладит свою темно-русую щетину. – Но я надеялся, что ты поможешь подковырнуть крышку тайника и выпустить пару секретов этой семейки… они ведь тебя так лю-ю-юбят.

– Не то слово. Его тетя чуть не прострелила мне голову, а брат пристегнул наручниками к лестнице и обещал прикончить. У нас полная гармония, – фыркаю я. – Так ты теперь занимаешься делом маньяка, рисующего на зеркалах? Занятно.

– Я занимаюсь делом тайного общества вигилантов. Убийства подведомственны Следственному комитету, солнышко, а мы охотимся за теми, кто вредит по-крупному. Наша Ева убивала не только бизнесменов, но и… много кого еще. Мы знали, что за ее спиной стоит кто-то покрупнее. Так и оказалось. А сейчас я должен понять, имеют ли новые убийства отношение к старым, вот и все. Меня интересует лишь сообщество «Затмение», которое вершит какую-то непонятную справедливость над теми, кто достаточно влиятелен, чтобы уходить от ответственности. И для начала мне нужно найти нашу милейшую девочку-киллера.

– Я уже давно ничего не слышала ни о Еве, ни о Лео, – вздыхаю. – Мне нечем помочь.

– Сегодня я здесь по другой причине, – подмигивает Виктор и со значением смотрит на меня. – У меня для тебя подарок.

– Вряд ли я заслужила подарки, – виновато опускаю взгляд. – Я игнорировала тебя полгода.

– Это от чистого сердца, – усмехается Виктор, прикладывая руку к своей груди и слегка кланяясь. – Он тебе понравится. До того понравится, что ты либо побьешь меня, либо будешь прыгать от счастья.

Я смущенно улыбаюсь и объясняю, что нахожусь не в том душевном состоянии, чтобы выражать благодарность, но следующие слова Виктора разрывают меня на части и заставляют отшатнуться.

– А если подарок будет красив, как дьявол, и звать его будут Леонидом?

– Т-ты… – заикаюсь. – Если это шутка, то очень жестокая.

– Поехали, – кивает Виктор и открывает дверь автомобиля. – Нас ждут.

– Где?

– В психиатрической клинике, – таинственно шелестит он.

Глава 2

Привет, психушка…

– Зачем мы сюда приехали? – восклицаю, рассматривая серые стены психиатрической клиники. – Я думала, что ты пошутил!

– Какие шутки! – Виктор глушит двигатель «Мерседеса». – Я решил, что раз ты скоро доведешь себя до дурдома бесконечными переживаниями, то надо привести тебя на экскурсию по будущему дому.

– Видишь руку? – Я замахиваюсь. – Она вот-вот жарко поцелует твое самодовольное лицо.

Шестирко смеется и выходит из машины, галантно открывает передо мной дверь. В лицо бьет ветер, окуная в свежий аромат кленовых листьев.

– Пошли, моя горемычная принцесса. Выберем тебе комнату, пока их не разобрали. Год был тяжелый. Соседей будет много. Надо успеть занять лучшее место, чтобы с интернетом хорошим и без клопов, да? О, у них вообще есть одно ноу-хау для пациентов, подлежащих особому контролю, – комната со стеклянными стенами. Даже в туалете одиноко не будет. Берем?

– Поехали отсюда! На нас охрана смотрит!

– Да ты не переживай, я уже подобрал тебе отличный номер. Закачаешься! С видом на церковь: ну, вдруг поможет от одержимости всякими адвокатами.

– Плевать мне на Лео, повторяю!

Я захлопываю дверь автомобиля, едва не отбив Виктору пальцы.

– Стараюсь, стараюсь… а ты как всегда. – Он стучит в окно. – Ладно, раз тебе плевать, то пусть Лео дальше там сидит, а ты вой по вечерам над его фотографией. Поехали.

– В каком смысле? – спрашиваю и выбираюсь из «Мерседеса». – Лео здесь? Зачем ему быть здесь?

– Тебе же плевать, – фыркает Шестирко, сверкая мистическими золотыми радужками.

Я обиженно щурюсь. Виктор ставит машину на сигнализацию и кивает, чтобы я шла следом. По дороге он нахлобучивает на мою голову свою коричневую шляпу, приговаривая:

– Дополнительный груз. Чтобы тебя ветром не унесло. На вид весишь меньше, чем эта шляпа.

– Иди к черту, – рычу я, возвращая вещь на макушку хозяина.

Хотя приятно, что обо мне заботятся. Виктор будто старший брат. Мы даже похожи. У обоих русые волосы, нос с небольшой горбинкой и страсть попадать в переделки.

– Далеко не убегай. Местный контингент очень разнообразен: от Гитлера до зубной феи, и в это время они гуляют в общем зале, так что присосаться может кто угодно.

– Зубной феи?

– Угу, интересный типок, зубы людям вырывает и жрет их потом.

– Мило, – растерянно протягиваю я, почесывая бровь. – А Лео-то как связан с психушкой?

Я дергаю Виктора за рукав коричневого пальто, но он лишь улыбается и таинственно подмигивает, за что хочется его треснуть.

Мы поднимаемся на крыльцо клиники. К окну прилипает мужчина, похожий на Чебурашку. Он подает нам какие-то знаки, трется носом и ртом о стекло, оставляя влажные пятна.

Жители города не любят это место. В стенах клиники держат не только обычных шизофреников, но и опасных преступников, которые признаны судом невменяемыми и отправлены на лечение. Кто будет рад соседству с убийцами?

На карнизах щебечут птицы.

Фасад здания трудно разглядеть из-за разросшегося плюща. На окнах решетки. Это самое величественное и древнее здание в округе, оно пугает и восхищает своей уникальностью, чарует двумя красивыми башнями, колоннами и барельефами. Подобное едва ли увидишь в наше время. Город с каждым днем все больше превращается в муравейник из однотипных многоэтажек, а местная клиника – произведение искусства из прошлого.

Мы заходим в холл.

Я оттягиваю воротник толстовки. После прохладной улицы в помещении душновато.

Виктор рассказывает, что лечебница делится на два корпуса: платный и бесплатный. Они соединяются общей лестницей, имеют одинаковую планировку, но выглядят как инь и ян. С одной стороны – хламовник, а с другой – белоснежный отель со всеми удобствами.

Шагая по коридору, я разглядываю рисунки пациентов на стенах и слушаю звуки скрипки. Не похоже на запись. Это точно живая музыка.

– Подожди за дверью, – просит Виктор, когда мы доходим до кабинета главного врача.

Я киваю, а сама оглядываюсь в поисках того, кто играет на скрипке. Очень красивая мелодия. В припадке любопытства добираюсь до столовой, где обедают десятки пациентов, но меня они мало интересуют. Я не могу оторвать взгляда от парня на стеклянном балконе.

Это он играет!

Музыкант одет в белый костюм. На шее массивный золотой крест. Я прилипаю к стеклу, как тот псих на входе. Игра парня завораживает! И не одну меня. Пациенты тоже увлеченно наблюдают за скрипачом, некоторые вальсируют. Парень заканчивает мелодию, люди хлопают, и тогда он замечает, что я за ним слежу.

Хочется посмотреть на себя в зеркало, потому что моя внешность парня словно пугает: его серые глаза широко распахиваются, а губы приоткрываются. Кажется, он ошеломлен. Не знаю, чем мое присутствие его удивило, но ради приличия говорю:

– Вы очень красиво играете!

– Спасибо, – нежно улыбается он, поправляя упавшую на лоб челку. – Вы кого-то навещаете? Мы раньше не встречались.

Я еще никогда не видела у парней такого цвета волос. Пепельный блондин. Хорошенький. С аккуратными чертами лица. Из-под его опущенных ресниц разливается особенный свет, сияющий в серебристых глазах, точно луна. Сверхъестественный свет. Не человек, а упавший с неба ангел. И не одна я, кажется, испытываю на себе его чары, все пациенты и врачи следят за парнем, как за чистейшим произведением искусства.

– Наверное, – бормочу я. – А вы… пациент?

Он лучезарно смеется.

– Я священник. Посещаю клинику несколько раз в неделю, чтобы пообщаться с пациентами, чем-то помочь или выслушать исповеди.

Большой золотой крест переливался на солнце сверкающими бликами, как Млечный Путь.

– Церковь теперь еще и на скрипке проповедует?

– Музыка – это то, что способно коснуться души, – вновь улыбается парень и убирает инструмент в футляр. – Я играю на скрипке, гитаре и саксофоне, а еще пою для пациентов. Так между нами образуется связь. И я могу стать ближе с ними, дотронуться до их настоящей личности и понять, как помочь, что за демоны их преследуют.

Я, опешив, заставляю себя улыбнуться в ответ.

Сквозняк гоняет подол длинного пиджака парня и уносит ароматы абрикосового пирога: его неподалеку уплетают пациенты.

– Их душа в тюрьме их же разума, – задумываюсь я.

– А я стараюсь сделать все, чтобы помочь им открыть клетку.

Молодой человек застегивает футляр, с интересом наблюдая за мной и почему-то смущаясь, словно секунду назад я прочла его личный дневник.

– Ты посмотри, – слышу голос Шестирко за спиной. – Она уже и друзей завела.

– Добрый день, Виктор, – приветствует священник. – Вы пришли. Значит ли это, что мою прекрасную собеседницу зовут Эмилией?

– Вы знакомы? – удивляюсь я.

– Адриан Крецу. Сын главного врача, – поясняет Виктор.

Я еще раз окидываю взглядом священника. Кажется, что ему лет двадцать пять или около того, но изъясняется Адриан так возвышенно, словно он намного старше. Видимо, издержки профессии.

Вспомнив, зачем позволила затащить себя в психиатрическую клинику, я толкаю Виктора локтем и бурчу:

– Ты объяснишь, что мы здесь забыли?

Мне до того неуютно среди пациентов, которые разговаривают сами с собой, забираются по трубам к потолку и гладят цветы в горшках, что я сильнее закутываюсь в свой голубой плащ. В груди мерзкая нервозность.

Виктор тот еще манипулятор, и я не сомневаюсь, что о Лео он солгал, чтобы заманить меня в это место и выпросить очередной помощи в расследовании. Он любит делать из меня актрису. Я притворяюсь кем-то или играю роль, и Виктор узнает нужную информацию. Так делают многие оперативники. У них целая сеть крыс. А я и вовсе универсальный солдат для Шестирко.

Боже, к черту этот день!

Хочу в горячую ванну, заказать пиццу с ананасами и свернуться калачиком на диване. Денег на пиццу, правда, нет. Я отстала по учебе, стипендии мне не видать, и я полгода не работала в суде. Не удивлюсь, если судья, которому помогаю и неофициально получаю от него деньги, нашел себе другого помощника.

Короче, я на мели.

Виктор прав: я вернусь, вспомню, сколько проблем на меня свалилось, какая я, черт возьми, бедная и разбитая, и буду рыдать на подоконнике. Так же, как вчера. И завтра будет то же самое.

Сказочная жизнь.

Я больше не могу…

Шестирко замечает, что мои глаза слезятся, берет под локоть и ведет за собой, ничего не объясняя. Священник вслед желает нам прекрасного дня. Чувство, будто каждое его слово тает на языке воздушными сливками, да и сам он – зефирное облако. Удивительный парень. Интересно посмотреть на его отца. Главный врач и священник. Сильная комбинация.

Когда мы оказываемся у широкого окна в коридоре, откуда открывается обзор на одну из палат, я теряю дар речи.

Ноги подкашиваются. Сердце рухнуло в пятки. И все раны, которые я зашивала целых полгода, раскрылись и сочатся кровью. Я инстинктивно прислоняюсь к стене, хочу врасти в нее, точно сорняк, лишь бы парень – этот демон прошлого – не увидел меня! Я боюсь смотреть на него, господи, боюсь!

Это он.

Он.

Видение, однажды промелькнувшее передо мной и оставившее после себя лишь мрак. Тот, благодаря кому солнце вышло из-за горизонта, а потом утонуло вместе со звездами. Образ того, кого я мечтала увидеть вновь, убедиться, что он настоящий, вспомнить, действительно ли этот образ был до того совершенен, что, исчезнув, разрушил весь мой мир…

Кровь бросается мне в голову. В ушах поднимается звон. Я перестаю видеть и слышать.

Передо мной лишь он.

Он.

Лео…

– Эми, – Виктор берет меня за руку, – совсем плохо? Я не хотел, чтобы…

– Я…

– Уйдем? – с искренней заботой переживает он. – Давай уйдем.

– Что за женщина с ним? – шепчу, теряя голос от шока. – Она пациентка?

– Его мать, – отвечает Шестирко, выдыхая. Радуется, что я очнулась. Он снимает шляпу и нервно поправляет свои взлохмаченные русые волосы. – Элла Чацкая. Она проживает в клинике уже давно. Лео навещает ее каждую неделю.

Я кидаю в Виктора чей-то огрызок груши, а потом кричу:

– Сволочь! Представляешь, что я сначала подумала? Что он пациент!

– Ты же знала, что его мать свихнулась после самоубийства дочери.

– Да, но я никогда не размышляла о том, где она и навещает ли ее Лео, я…

– Конечно, навещает. Он же ее сын.

– Замолчи! – умоляю, закрывая лицо и сползая по стене, будто сломанная кукла. – Пожалуйста, помолчи.

– Эми, я устрою тебе встречу с ним, – тихо говорит Виктор. – Вам обоим это нужно.

– Нет…

Мое сердце бьется как сумасшедшее. Ладони дрожат. Я вся дрожу! Боже, что со мной происходит, почему я ужасно нервничаю?!

«Помни, что я люблю тебя. Умоляю, помни, что бы ни случилось, – эхом звучит в голове. – Обещай мне, Эми».

Лео произнес эти слова, когда я последний раз видела его. Слова, сказанные им до исчезновения. Гад бросил меня! Он только и делает, что пропадает, оставляя меня одну, а я сижу на полу больницы и схожу с ума, боясь даже подойти к нему.

Хватит!

– Я договорился с главным врачом, – настаивает Виктор и садится передо мной на корточки, я чувствую аромат его духов. Грейпфрут и мох. – Лео позовут в соседнюю палату. Там и поговорите, хорошо?

Желтые глаза Шестирко блестят в тусклом свете, он берет меня за руку и помогает подняться. Ноги трясутся, как при землетрясении, – это пол проваливается до преисподней, и я уже предвкушаю новые круги ада, начиная падение в бездну по имени Лео.

Это он…

Я аккуратно выглядываю в окно из-за угла.

Лео сидит на колене перед кроватью, гладит ладонь матери. Элла смотрит на сына пустым взглядом и совсем не шевелится. Восковая фигура. Я слежу за ней минут десять. Все это время она неподвижна, настолько неподвижна, что ее можно принять за предмет интерьера. Длинные каштановые волосы спутаны и закрывают часть лица. Кожа цвета слоновой кости. У глаз темные круги. Лео что-то рассказывает матери, не отпуская ее руку, и в моей памяти всплывает картина из прошлого, запахи лекарств и смерти, когда я сама сидела над бабушкой, не зная, доживет ли она до завтра.

– Что именно с его матерью?

– Шизофрения, – пожимает плечами Виктор. – Я читал выписку из медицинских документов. Там говорится, что большую часть времени Элла находится в оцепенении, отказываясь от еды и общения, а на ее лице сохраняется застывшая мимика скорби.

– Ты ведь тоже шизофреник, – напоминаю я.

– У меня не запущенный случай. Элла потеряла связь с внешним миром, бродит где-то внутри своего сознания.

– Он смотрит на нее с такой надеждой…

Лео поднимается на ноги, целует мать в лоб и собирается уходить. Я рассматриваю его – безбожно красивого демона, в радужках которого шепчет таинственный лес. Я хорошо помню этот взгляд. И запах. Древесно-шоколадный… с нотами кофе, ведь Лео пьет его миллион раз за день.

Проклятие!

Отворачиваюсь от окна и шепчу:

– Не хочу его видеть.

– Врешь.

– Он бросил меня! – кричу я. – Просто взял и исчез, оставив дурацкое письмо. Он гребаный мерзавец!

– Так и скажешь ему, – ухмыляется Виктор. – Я не говорю тебе кидаться Лео в объятия, а хочу, чтобы вы пообщались. Да хоть поругались! Можешь плюнуть в него, если разговаривать не хочешь. Тебе станет легче. Идем.

Шестирко тянет меня следом за запястье.

– Единственное, что я мечтаю сделать – застрелить его, – рычу и хватаюсь за кобуру на поясе Виктора.

Он смеется, пряча оружие под пальто.

Насколько я знаю, пистолет Виктор держит наготове: можно вынуть, нажать на курок и украсить кого-нибудь дыркой во лбу. А вот мой карманный пистолет лежит дома разряженным. Его мне тоже подарил Виктор. Для самообороны. Меня уже пытались убить родственники Лео. Я вынуждена защищаться.

Что может быть прекраснее, чем встречаться с парнем из мафиозной семьи? В любой момент тебя могут пристрелить. Потрясающе!

Мы останавливаемся перед палатой в другом корпусе. Над дверью тикают часы. Я нарочно вслушиваюсь, чтобы остановить бешеный водоворот мыслей в голове, которые верещат, что Лео не заслуживает видеть меня. Возможно, он заботился обо мне, когда ушел, – боялся навредить, испортить мою жизнь, но Лео не имел права решать подобные вещи сам.

Тик… так… тик… так…

Мечтаю разбить часы и остановить время. Оно чересчур жестоко ко мне. Или это я такая эгоистка? Не умею им пользоваться и жду поблажек. Но мне нужно еще подумать… я не готова… видеть Лео: слишком больно!

Дрожащими пальцами обхватываю ручку двери.

– Постучишь, когда закончите, что бы вы там ни делали, – усмехается Виктор.

– В смысле? Ты запрешь дверь?

– Еще как запру, – обещает он, подмигивая бровями. – И повешу цепь. Все будет проделано на высшем уровне, солнышко.

– С тебя станется такое устроить, – вздыхаю я и захожу в палату.

Лео стоит у окна, упираясь в подоконник и постукивая пальцами.

Когда я закрываю дверь, он медленно поворачивается и раздраженно врезается в меня взглядом малахитовых глаз, ведь адвокат ожидал увидеть совсем другого человека – медсестру, которая пригласила его сюда по важному вопросу и испарилась.

Однако видит он меня.

Хотела бы я сказать, что он обрадовался или хотя бы разозлился, но нет. Лео смотрит безразлично. Его взгляд пронзает насквозь, словно ледяной кинжал, и я сама ошарашенно молчу, чувствую, как меня затягивает в пропасть, откуда нет пути назад.

Лео не изменился.

Все так же прекрасен и понижает людям самооценку одним своим лицом. Красота его кажется устрашающей… он выглядит, как нечто опасное и таинственное. Возможно, из-за того, что всегда равнодушен и молчалив.

Жесткие губы. Острые скулы. Густые брови. Каштановые волосы зачесаны к затылку. Черное пальто распахнуто, и я вижу под ним ониксовый костюм – подобная внешность могла бы принадлежать самой ночи. Лео не носит другие цвета.

У него взгляд пантеры на охоте и легкая щетина, которая никогда его не портит, а подчеркивает точеную линию подбородка.

Пораженная нашей новой встречей, я замираю. Неподвижная. Испуганная. Немая. Маленькая птичка, упавшая в гнездо ястреба и устремившая свои разноцветные глаза в его зеленые, ожидая приговора.

Я помню день, когда мы столкнулись в суде. Случайно. Я подняла голову и была проклята следовать за ним, пока небеса не упадут человечеству на голову. С той секунды мое сердце больше не признавало пустоты. С той секунды я себе не принадлежала. Кричала, что терпеть не могу этого человека, но готова была бежать за ним на край галактики, с каждым днем все больше охваченная его чарами, неспособная бороться с чувствами…

– Лео, – шепчу я.

Он подходит ближе.

Малахитовые глаза наблюдают за мной. Внимательно. Кажется, я вот-вот потеряю сознание. Он ничего не произносит, но впервые за полгода я чувствую, что снова дышу полной грудью и захлебываюсь с непривычки.

– Скажи что-нибудь, – прошу я, и мужчина вздергивает брови. – Не молчи.

– Что сказать?

Он делает шаг навстречу, и я ощущаю его дыхание на лице. Слишком близко. Слишком.

– Я… не знаю, – начинаю лить слезы, горло сжимается. Ненавижу себя за это! – Ты… как ты мог, я не… я…

Язык отсыхает. Лео касается горячими пальцами моей скулы, вытирает слезы, обжигая щеку сильнее, чем раскаленное железо.

– Простите, но я тоже не понимаю, – шепчет он. – Если скажете, что случилось, я вам помогу. Только не плачьте.

– Что? – хриплю я, широко раскрывая глаза. – Почему ты так говоришь?

– Вы, наверное, пациентка, – качает он головой и берет меня за руку, которая кажется слабой и маленькой по сравнению с его ладонью. – Какая у вас палата? Я проведу.

Пациентка?

О чем он?

Я вырываю ладонь и отшатываюсь.

По венам окончательно пускается расплавленное олово.

– Ты издеваешься?!

– Успокойтесь, – низким бархатным голосом просит Лео и слегка встряхивает меня за плечи. – Если не хотите в палату, хорошо. Тогда объясните, что происходит? Я не экстрасенс.

– Подожди… ты… не знаешь меня?

– Никогда не видел, – пожимает он плечами.

– Не смешно! – восклицаю я, вцепляясь в пальто этой ледяной скалы. – Прекрати сейчас же!

– Возможно, мы были знакомы, – настороженно кивает он. – Однако… недавно со мной кое-что случилось, и я забыл часть своей жизни. Наверное, и вас тоже. Напомните, где мы познакомились. Здесь?

Я отступаю, путаясь в собственных ногах. В итоге – спотыкаюсь, падаю.

Лео ловит меня: хватает за талию и притягивает к себе. Я упираюсь в широкую грудь, ощущаю движение крепких мускулов и жар сильного тела. От прикосновений Лео мои щеки вновь вспыхивают. Дыхание мужчины тоже прерывается. Исчезают все звуки, кроме ударов его сердца. Внутри меня трещат электрические волны: они проносятся от макушки до пяток со скоростью света.

Голова кружится.

Я стараюсь не поднимать взгляда на этого человека, он чересчур красив, чтобы спокойно на него смотреть. Вдохнув запах его кожи, я не сдерживаюсь. Наши глаза на секунду встречаются. Осознаю, что во взгляде Лео есть интерес, но он взаправду исследует меня, как человека, которого первый раз в жизни видит. Оценивает. Всматривается в черты лица, детали внешности. Возможно, пытается вспомнить?

Бред!

Какая чушь!

Он не мог потерять память, что за сказки?

– Аккуратнее, – говорит Лео и отстраняется. – Если разобьете голову при падении, ваше убийство повесят на меня.

Он сопровождает слова легким смешком.

– Ты меня не знаешь? – переспрашиваю. – Как ты можешь меня не знать? Такого быть не может!

Лео закатывает глаза, будто ему приходится разговаривать со слабоумной, затем разворачивается и на прощание произносит:

– Повторяю. Я не знаю, кто вы. Во имя вашего же блага: держитесь от меня подальше. Когда на горизонте шторм, корабль нужно разворачивать, иначе есть вероятность затонуть. Будьте благоразумны. Наше общение неуместно.

Зеленые глаза вспыхивают, и до меня доходит смысл выражения «сожрать взглядом».

Я в ужасе осознаю, что это не шутка.

Лео меня не помнит…

Глава 3

Дыры в памяти…

– Какого черта? – без эмоций выговаривает Лео, дергая дверную ручку.

Я молчу. Мысленно ненавижу и благодарю Виктора, что он взаправду нас запер. Слишком уж много нужно выяснить. И поскорее! Мозги трескаются, как почва при землетрясении, и породило этот катаклизм осознание, что Лео умудрился лишиться памяти.

Подумать только!

Меня словно ударом гигантского метеорита раскололо натрое. Одна часть кричит: «Лео меня не предавал, он не виноват!», вторая: «Я все еще его ненавижу!», а третья: «Что, мать вашу, происходит?!».

– Как ты потерял память? – восклицаю, когда Лео начинает бесцельно бродить по комнате. – Когда это случилось?

Адвокат останавливается и окидывает меня изучающим взглядом. Он искусно контролирует эмоции. Специфика деятельности. Да и рос он в семье, где самое горячее проявление чувств – кивок головой и призрачная улыбка. Однако я знаю, что под этой маской Лео кипит от гнева и хочет выяснить, какой идиот додумался закрыть дверь.

Услышав вопрос, Лео щурится и делает шаг навстречу.

Он на голову выше. Я поднимаю глаза, чтобы заглянуть в лицо этого мрачного человека, и он замирает надо мной, точно мраморная статуя. Никто на свете не умеет так замирать. Иногда кажется, что Лео и впрямь не человек. Ему бы желтые глаза Виктора в придачу к черному костюму – и вылитый Люцифер.

Дьявол, которому я когда-то отдала душу…

– Кто ты? – равнодушно интересуется Лео. – Как зовут?

Отвечаю не сразу. Стою, рассматривая сдвинутые к переносице коричневые брови, сжатые губы, смуглую кожу… главное, не смотреть в глаза… Лео возвышается прямо надо мной. И ладони предательски потеют. Раздумываю, не сбежать ли самой? Пока не ляпнула какую-нибудь чушь или не начала рыдать. Рядом с Лео я превращаюсь в умственно отсталую.

А куда я бежать-то собралась? Дверь заперта. В окно выпрыгну?

Ладно, придется импровизировать, ибо я не готова рассказывать Лео, кем являюсь, до разговора с Виктором. Если он знал, что адвокат потерял память, и не сказал мне… ох, да я сама так врежу Шестирко по затылку, что алфавит забудет!

– Эмилия, – бормочу, опуская голову. – Лисовская…

Лео сжимает пальцами мой подбородок и заставляет взглянуть в его малахитовые глаза.

– И кто мы друг другу?

У меня пересыхает в горле.

– Я…

– Мы спали?

Чувствую, как краснеют щеки, и отстраняюсь. Яростным взглядом передаю, что прикасаться ко мне он не смеет. Если я ему никто – это наглость!

– У нас была случайная ночь? – допытывается Лео с выражением лица человека, вспоминающего математическую теорему.

– Случайная?! – Мой голос надрывается.

Ладони чешутся от жажды придушить эту сволочь! До встречи со мной Лео не спал с одной девушкой дважды. Это я помню. Человек, у которого миллион тайн, не мог себе позволить отношения, и конечно, он решил, что я из тех, с кем у него была ночь на один раз? Да я его прибью!

– Прости, – устало выдыхает Лео. – Но я ни с кем не встречаюсь. Если мы…

– Нет! – пищу я громче, чем хотела. Скрещиваю руки на груди и цежу: – Мы с тобой не спали. Я не та, о ком ты подумал. Такие, как ты, не в моем вкусе, ясно?

– Такие, как я? – усмехается Лео. – Это какие?

– Самовлюбленные сволочи, – фыркаю я.

Адвокат сдерживает улыбку.

– Тогда что между нами было? Ты смотришь так… будто мы спали. Уж извини мою извращенную интуицию и недостаток знаний физиогномики.

– Нормально я смотрю! – полыхаю я от злости и отвечаю черной пуговице на его пальто: – Мы… дружили.

– Дружили? – вскидывает бровь Лео. – Я дружил с маленькой девочкой? И что я с тобой делал? Пеленал?

Я открываю рот.

Боже, я хочу ему врезать! Начинаю вспоминать, как он меня раздражал и почему я называла его Шакалом. Видя его саркастичное, ехидное лицо, когда он шутливо издевается надо мной, – других кличек на ум не приходит.

Гребаный Шакал!

Лео доведет до пены у рта кого угодно, если пожелает.

Он действительно старше на девять лет. Но это не настолько много, чтобы разглядывать меня с таким удивлением, словно он родился в эпоху сотворения мира, а я хожу в детский сад.

– Нет, сначала я едва не отправила тебя за решетку, потом передумала, но ты и без меня прекрасно справился, – бурчу я, а затем громко возмущаюсь: – Почему ты свободно разгуливаешь? Тебя обвинили в серийных убийствах!

Лео настораживается, еще пристальнее разглядывает меня с ног до головы, что очень заметно, ведь стоит он вплотную. Сколько бы шагов назад я ни сделала, адвокат сокращает дистанцию. Не знаю зачем. Какой-то прием манипуляции?

– Арест заменили на подписку о невыезде. Против меня нет нормальных улик, чтобы держать в тюрьме. И о чем ты? Как бы ты отправила меня за решетку?

– Скажу, если объяснишь, что случилось, – едко парирую я. – Как ты потерял память?

– Долгая история, – сухо отвечает Лео.

– Я не тороплюсь!

– Слушай, у меня нет времени разбираться с тобой, – густым низким голосом отвечает адвокат.

– А куда спешишь?

Лео впадает в секундное замешательство.

– Дорогая, а это не ты дверь заперла? – не отводя загадочно блестящих глаз, шелестит он над моим ухом. – Девушки способны на удивительные вещи, когда дело касается мужчин.

Я игнорирую его выпады. По коже растекается его теплое дыхание, разжигая внутри пожар, который я с трудом тушила долгие месяцы.

Проклятый Лео!

– Возможно, мафиозная семейка и обеспечила тебе пребывание не в тюрьме, но ведь работать ты не можешь… да и разгуливать по городу тоже, верно? И куда же ты торопишься?

Лео закатывает глаза, разворачивается и уходит стучать кулаком в дверь. Никто не открывает. Он опять закатывает глаза. Начинает копаться во внутренних карманах пальто. Я замечаю пистолет. Что ж, у Виктора оружие не отобрала… может, отобрать у Лео? И пристрелить!

Не знаю, почему злюсь больше: потому что не смогу предъявить Лео, какая он сволочь, что исчез на полгода или что кто-то отшиб ему память? Теперь мне некому все это высказать. А я полгода готовила речь, между прочим!

Если Лео потерял память, то понятно, почему он пропал. Но как это случилось?

Пока выворачиваю наизнанку свой мозг, Лео достает отмычку и спешит вскрыть замок. Я расстегиваю плащ. Открываю окно. В палате душно. Мне срочно нужно больше кислорода.

– Не знала, что ты умеешь вскрывать замки, – бормочу я, глядя в окно и хватая губами осенний воздух.

Последнее время, когда нервничаю, начинаю задыхаться.

– Не умею, – чарующе улыбается Лео, но, заметив мое состояние, продолжает хмуро: – Воровство и взломы… не по моей части, но я тороплюсь, так что учусь на ходу. Тебе плохо?

– Да, по твоей части раскидываться пулями, защищать в суде убийц и работать на пришизнутое тайное общество.

На секунду Лео цепенеет: перестает насиловать замочную скважину. Смотрит на ручку. Будто она вдруг превратилась в скорпиона. А потом резко оказывается рядом, прижимает меня к подоконнику и перекрывает руками пути к отступлению.

– Что ты делаешь? – пугаюсь я.

Его лицо совсем близко. Каштановые пряди дрожат от сквозняка. Мы дышим одним воздухом, и у меня отказывают ноги. Я потихоньку сползаю на пол, но Лео обхватывает мою талию. Сажает меня на подоконник. Затем сильнее распахивает окно.

Я до того поражена его нахальством, что перестаю соображать.

– Что делаю? – не моргая произносит он. – Не знаю… смотрю на тебя.

Его взгляд пробегает по моей шее.

– И… – стараюсь взять себя в руки. – Что видишь?

– Девочку, которая чересчур много болтает. – Он рассматривает мой кулон с фениксом. – Откуда ты знаешь о тайном обществе?

– У тебя плохо с памятью? Я только что… – осекаюсь и издаю истеричный смешок. – Ах да, точно… старческое слабоумие.

– Шутить вздумала?

Лео обхватывает мои руки, когда я стараюсь уползти в сторону.

– Не твое дело, откуда я знаю!

– Говори, – холодно требует он, сжимая мои запястья.

– Заставь, – шиплю в его лицо.

– Ты всегда такая наглая? – смеется он. – Удивительное создание.

– Я? Ты меня – незнакомого человека – к окну придавил, а наглая здесь я?

Лео ухмыляется и напирает сильнее. Мой затылок прилипает к прохладному стеклу, так что дальше отодвигаться некуда, и я вдыхаю дурманящий аромат кожи Лео, чувствую тепло его дыхания на губах. Этот проклятый запах леса. И шоколада. Кофе.

Мужчина внимательно изучает меня, продолжая удерживать.

– Ты же сказала, что мы друзья, – таинственно улыбается он.

– Но ты этого не помнишь! Для тебя я незнакомка, а значит, не смей ко мне прикасаться! Ведешь себя как маньяк.

– А я и есть маньяк, – подмигивает он. – Разве новости по телевизору когда-нибудь лгут?

Лео произносит каждое слово низким голосом и предельно медленно. Хочет смутить? Чтобы я волновалась и не следила за языком? Подавится! Со мной эти фокусы не пройдут. Конечно, он привык, что с его внешностью достаточно подмигнуть, и любая девушка растекается у ног, готовая тотчас прыгнуть в постель. И… О! Боже! Мой! У меня самой внизу живота все узлом стягивается, а кровь бешено несется по венам.

Довольно!

Я толкаю Лео в грудь.

Он даже с места не сдвигается, но хмыкает и делает два шага назад, снова превращается в ледяное изваяние, от него прямо веет зимней стужей.

– Прости, – вдруг говорит он. – Больше к тебе не прикоснусь.

– Прекрасно! Спасибо! – насупливаюсь я, чувствуя, как все внутри трещит, поэтому стараюсь быстрее перевести тему: – Ты помнишь, что Ева жива?

Лео наклоняет голову влево, поправляет рукав пальто.

– А ты какое отношение к ней имеешь?

– Ты узнал, что она жива, благодаря мне!

– Я помню иначе, – пожимает он плечами.

– И как же?

– Это семейные дела. – Он обводит взглядом комнату.

– То есть ты помнишь абсолютно все, кроме меня? – ужасаюсь я.

– Нет, я не помню лишь… – Он делает вид, что задумался, а потом усмехается: – Мелкие моменты.

Мелкие, вроде меня?

Вот сволочь!

– Пожар в резиденции ты помнишь?

– Пожар? – удивляется он.

Я моргаю. Да как такое возможно? Он не помнит все, что связано со мной, но при этом помнит сестру, которую всю жизнь считал мертвой?

– Как. Ты. Потерял. Память? – рычу я. – Говори!

– Хорошего дня, – небрежно кивает Лео и открывает дверь.

Все-таки умудрился взломать замок? Гребаный вундеркинд криминального мира, честное слово!

– Ты прикрываешь сестру? – кричу вслед. – Это она совершает убийства?

Лео останавливается в дверном проеме. Сердце спотыкается, когда мужчина переводит на меня взгляд. В его зеленых глазах что-то загорается. Я осознаю, что он смотрит на кулон с фениксом.

– Я не знаю, где Ева, – тихо отвечает Лео. – Она исчезла.

Слова звучат с горечью.

– Но если это она, то…

– Хорошего вам дня, – говорит адвокат, – странная девочка по имени Эмилия.

И уходит.

Серьезно?!

– О, после разговора с тобой этот день будет просто великолепен, спасибо! – гаркаю вслед.

Около минуты я в ярости таращусь на пустой дверной проем, а затем хватаю миску с фруктами и запускаю в стену. Яблоки, груши, персики, стекло – все разлетается по комнате.

Невероятно! Он просто взял и ушел! Если бы я потеряла память, то хотя бы выслушивала людей, которые говорят, что меня знают.

Или нет?

Пульс скачет галопом. Я вздыхаю. Ладно. Наверное, он прав, что не верит каждому встречному. У него много врагов. Кто угодно может явиться и убеждать, что был близким другом. Лео и так никому не доверяет, а теперь и вовсе закрылся от мира.

Я подбираю яблоки, ищу осколки и одновременно пытаюсь осознать, как мне реагировать на амнезию Лео. Меня не бросили. Меня забыли… Не знаю, что хуже.

И как быть?

Найти его опять и рассказать, кто я на самом деле? Или вселенная дает мне шанс забыть Лео? Я мечтала избавиться от мыслей о нем с тех пор, как вернулась в город, но…

Что с ним произошло?

Я выглядываю в окно. Лео выходит на парковку, садится в «Лексус» и… А это еще кто? Девушка? Выглядит так, словно выползла из каталога Victoria’s Secret. Я ее не знаю. И мне это не нравится. Почему она сидит у Лео в машине? Я никогда не видела, чтобы Лео возил с собой клиентов. Значит, она кем-то ему приходится.

Да что происходит?

Клянусь, мне хочется выбить окно и отпинать этого мерзавца!

Я понимаю, что он не сам себе память отшиб (надеюсь), но злости меньше не становится. Я полгода переживала, гадала, куда он пропал. Ночами не спала. Рыдала. А он все время был в городе? Еще и в компании подозрительных девушек… черт, кто она?

Поджимая губы, я забираюсь на подоконник и вижу, что девушка в машине нежно улыбается Лео (удивительно, какие вещи человек способен разглядеть в бешенстве), склоняясь неприлично близко, она заботливо убирает нитку с плеча мужчины. Сердце падает куда-то в желудок, и я не сразу осознаю, что со всей силы ударяю кулаком по стеклу.

Оно трескается.

Я отшатываюсь и падаю на пол.

Из внутреннего кармана плаща вылетает раскладной нож – очередной подарок Виктора, и я тороплюсь спрятать его, но когда два дюжих санитара влетают в комнату на шум, то видят разбитое окно, осколки миски, разбросанные фрукты, мою ладонь в крови и то, как я ползу по полу за ножом…

Парни хватают меня под руки.

– Нет! – вскрикиваю. – Все не так, как вы…

Договорить не успеваю – мне что-то вкалывают, и я отключаюсь.

Глава 4

Как я стала пациентом дурки…

– Уже утро? – сонно бормочу я.

– Ночь, малышка, – отзывается хриплый незнакомый голос. – Десять вечера.

– Ну так свалите, – шиплю в подушку.

Только спустя минуту я осознаю, что подушка не моя. Глаза открыты, однако я не сразу понимаю, где нахожусь. И с кем говорю? Кого послала?

Так…

Моргаю, смахивая остатки сна, постепенно прихожу в себя, но сохраняется впечатление, что я вплываю в комнату из другого мира.

Черт, я на больничной койке в клинике!

– Гляньте, проснулась! – бодро восклицает Виктор, мешая карты. Он играет в покер с мужчиной на соседней койке. – Мы уж думали, до утра спать будешь. Что-нибудь снилось? Ты так ворочалась… Я переживал. Хотел силой будить.

– Мне снилось, что я ведьма, которую сжигают на костре, – бурчу, – но предпочту всю жизнь смотреть этот сон, лишь бы не просыпаться.

– Да брось. Что у вас там случилось с Лео? Он меня едва взглядом не испепелил, когда увидел.

– Он тебя помнит?

– В каком смысле? – задумывается Виктор.

Ага. Значит, Шестирко не в курсе, что Лео память потерял? Любопытно. И бить его не придется. Жаль. Даже врезать некому, а руки чешутся.

Я кручу головой, рассматривая палату, вдыхаю запах сырости, въевшейся в штукатурку, и запах лекарств. Четыре кровати с пожелтевшим постельным бельем. Трещины на потолке. Каракули на стенах: в основном рисунки, но есть и надписи. Я разобрала несколько: «В мире грез», «Память – наша жизнь», «Боги будут молить» и «На связи с болью». Из динамиков магнитофона тихо льется шум моря. Две кровати закрыты ширмами. Не видно, кто за ними. На окнах дырявые серые занавески, сквозь которые сияет луна.

Это определенно не новый корпус клиники.

– Видимо, здорово башкой долбанулась, когда падала, – хохочет лысый мужчина. Его смех напоминает хруст сухого полена. – Твою мать, не карты, а дерьмище! Посмотри! – Он сминает карты, кидает на кровать перед Виктором и поворачивается ко мне, опираясь о широко расставленные колени. – К демонам эту хрень! Жульничаешь, черт желтоглазый. Не ври, я знаю! – Он протягивает мне мозолистую ладонь. – Я Кальвадос, малышок.

– Кальвадос?

– Как напиток! – подмигивает он черными бровями. – Я раньше такой грушевый бренди мог забубенить, о-о-о… Как-нибудь угощу, крошка.

– Вы очень добры, – кривлюсь, пожимая кончики огромных пальцев мужчины.

– Между прочим, тебя едва не определили в пациенты, – усмехается Виктор, тасуя карты. – Я с трудом объяснил, что ты не сумасшедшая, а просто… ранимая. Когда переживаешь, крушишь все вокруг. Короче, в наказание тебя засунули в палату, полную мышей.

– Красава. Я тоже дикий, когда зол, – хвалит Кальвадос. – Давай с нами в картишки.

– Вижу, ты себя как дома здесь чувствуешь, – подшучиваю я над Виктором и тру глаза.

Перья ужасно искололи шею, но я не в силах оторвать голову от подушки, пропахшей грызунами.

– В этой шарашке сидит куча преступников, Эми, – пожимает плечами Шестирко. – И многие притворяются невменяемыми, сама понимаешь. Заплатили бабки и живут в элитном корпусе. Короли дурдома. И ладно бы просто сидели, так они продолжают заниматься своими делами, умудряются и дальше контролировать своих людей вне этих стен. Кальвадос – мой друг и информатор. Можешь ему доверять.

– Я никому не доверяю, – фыркаю.

– Ишь, цаца, – цокает Кальвадос. – Деловая… Короче, в сортир эту дрянь. Не тебя, зайка. Карты. Витек, лучше в шашки партию, а? Щас достану.

Он ныряет под кровать и шуршит коробками. Виктор берет со стола пакет, садится рядом со мной и раскладывает запакованные бутерброды.

– Сделай лучше кофе, – говорит Шестирко, разрывая зубами упаковку. – Нашей буйной, злобной девочке нужно проснуться. Ей еще перед главным врачом извиняться. Смотри, солнце, есть с сыром и колбасой, есть с индейкой.

– У меня тут чифирь имеется, брат!

Кальвадос наливает в электрический чайник воды из бутылки и включает. Я молча выбираю бутерброд с индейкой и сажусь поудобнее. В лицо бьет свет лампочки. Виктор пристально следит за мной, одновременно отметая настольные игры, которые предлагает Кальвадос. Чайник закипает, бурлит. Мужчины смеются над старым анекдотом. Несмотря на убогость палаты, атмосфера уютная, но мои мысли снова и снова возвращаются к одним и тем же воспоминаниям. Как в игре «Убей крота». Бьешь по выскакивающим головам, а они опять выпрыгивают, ехидно улыбаясь.

Мыслей у меня три. Сильно ли досталось Виктору за учиненный мной погром? Сколько пропущенных звонков от Венеры? И Лео… конечно.

– Да чтоб ты провалился, давай в шахматы, пофиг, – ругается Кальвадос и расставляет фигуры.

Он в голубой футболке «Люблю Сочи» и спортивных штанах. На колене дырка. Весь в татуировках. Накачанный, как штангист. С манерами уголовника. Не удивлюсь, если он сидел. Виктор вечно собирает вокруг себя подобных личностей. Работа вынуждает его водить дружбу со всеми маргиналами города: убийцами, ворами, мошенниками, бомжами… быть для них другом, братом, сватом, личным психологом. И все с одной целью – информация. Виктор умеет быть кем угодно, играть любую роль, он вообще удивительный человек, и больше всего я люблю в нем полную атрофию лицемерия. Для Шестирко каждый человек – ценный. Ко всем Виктор умеет найти подход.

Я опускаю ноги с кровати, и ступня, вместо твердой поверхности, касается чего-то мягкого, теплого… слух режет пронзительное верещание. От неожиданности я вскрикиваю и почти залезаю Виктору на плечи.

– Сказали же, мышиная палата, – прыскает смешком Кальвадос.

Виктор косится на друга, и тот перестает хохотать, примирительно вскидывает руки. Из-за ширмы выскакивает еще один парень. Он ловит мышь. Поймав, выпрямляется и гладит животное по голове.

– Это Клык, – представляет пациента Виктор.

– Премного рад знакомству, юная леди! – восклицает парень, улыбаясь во все зубы. Я замечаю, что волосы у него кудрявые, торчат во все стороны и рыжие. Лицо вытянуто, а передние клыки сточены до остроты. – Вы уж простите Жужу. Он устал от братьев, захотел погулять.

– Братьев?

– О, и сестер, конечно же!

Парень отодвигает ширму и сбрасывает покрывало с кровати. Под ней – целый город с мышами. Клык расставил им лежанки, поилки, игрушки, миски.

– Господи… – Кусок хлеба застревает в горле.

– Человек строит мышиную ферму, – поясняет Виктор. – Он живет здесь один. Кто выдержит соседство с мышиным королем?

Я учтиво молчу, продолжая жевать бутерброд. Мыши хрустят крекерами. Грызунов я не боюсь. Я выросла в частном доме. В сарае за гаражом было много таких вредителей. И кот постоянно приносил то мышей, то крыс… в тапки клал.

Но все равно противно.

Виктор подает мне чай. Напиток до того горький, что я едва не выплевываю его на покрывало. Можно и сплюнуть. Хуже не станет. Боюсь представить, каково происхождение уже существующей коллекции клякс.

– Ну, рассказывай. Что случилось у вас с Лео? – допытывается Виктор.

Я кидаю мимолетный взгляд на мужчин в палате, давая понять, что не хочу делиться подобными вещами в присутствии посторонних. Шестирко пододвигается ко мне, и я шепчу ему на ухо.

Издалека доносится неразборчивый гомон. За окнами ночь, но больница не спит – шум громче, чем днем. Над головой скрипит потолок. В соседней палате завывают песни. Гудят трубы. Никто не спит. Так что в комнате далеко не идеальная тишина. Открываю рот, чтобы рассказать Виктору о случившемся, но язык скручивается в трубочку, я не в силах произнести имя Лео.

Сердце пропускает удар, когда я вспоминаю равнодушный взгляд адвоката.

Черт возьми, я жаждала вцепиться в Лео, когда увидела, хотела броситься к нему и трясти, высказать все, что я о нем думаю. А не могла. И не смогу. Того человека, которого я люблю, больше нет. Это кто-то чужой. И я с трудом сдерживаю горячие слезы.

– Э-эй, – опечаленно протягивает Виктор и обнимает меня. – Он тебя обидел? Рассказывай. Но не сильно эмоционально, а то я впечатлительный… побегу драться с ним.

Виктор прижимает меня к своей теплой груди и гладит по голове. Когда-то меня смущали подобные порывы с его стороны. И не только тактильные. Его откровенность. Пошлые шутки. То, что он может выйти из ванной в одном полотенце, когда я у него в квартире, а потом еще и подмигнуть со словами: «Зачетный пресс, а?» В общем, из-за полной атрофии у него чувства стыда и я теперь его не смущаюсь.

Не знаю, жизнь оперативника сделала его таким или он просто идеален для этой работы: легко находит со всеми общий язык, обладает недюжинным обаянием и способен отыскать иголку не то что в стоге сена, а в озере. Прирожденная ищейка с потрясающей дедукцией и талантом актера. Великолепный манипулятор. В своем деле незаменим. Всегда окружен людьми. А в обычной жизни одинок. Тридцать стукнуло, но никогда не был женат.

Дальше коротких романов его отношения не заходят, потому что любовь у него одна – расследования. Не разыскивая очередного преступника, Виктор чувствует себя паршиво.

Меня же с Шестирко связывают некие братские отношения. Сложно сказать, почему так сложилось. Но я ценю нашу дружбу.

– Эмилия, успокойся, – настаивает Виктор, встряхивая меня за плечи. – Вон уже морщина между бровей появилась. Много переживаешь.

– Нет там морщины!

– Скоро будет, – сужает он янтарные глаза. – Что Лео тебе сказал?

– Он… меня не помнит.

– В каком смысле?

– В прямом! – Я вскакиваю с кровати, задевая пакет с бутербродами. – Лео не знает, кто я! Смотрит так, будто в жизни не видел!

У Виктора от изумления глаза едва на лоб не лезут.

Бутерброды разлетаются по полу. Клык бежит собирать их на корм мышам.

– Странно, – задумчиво выговаривает Шестирко. – Меня он помнит. Даже то, что я расследовал дело киллера, а ведь это ты ему рассказала. Может, лжет?

– Отличный способ избавиться от девушки, – потешается Кальвадос. – Надо запомнить. Теперь понятно, почему ты выглядишь так, словно тебя кошка срыгнула.

– Клянусь, если бы я не боялась сломать руку о твою физиономию, то врезала бы!

Кальвадос крепко сжимает губы, как будто сдерживает смех, а потом закидывает руки за лысую голову и падает на подушку, флиртуя со мной бровями. Смуглый, массивный бесстыдник. Внешне напоминает Вина Дизеля.

Виктор начинает расхаживать по палате, засунув одну руку в карман темно-синих джинсов.

– Не злись, клопик, – подмигивает Кальвадос. – Я же шучу. Хочешь пиццу тебе с холодильника достану? Тогда простишь?

– Нет, спасибо. – Я вытираю слезы.

– И тортик, – подначивает он.

– Нет…

– И пряники…

– Да отстань! – Я кидаю ему в лицо подушку.

– Детка, имей совесть, котлеты я сам хотел слопать.

– Если мы сейчас не уйдем отсюда, я его убью! – кричу я Виктору.

Шестирко просыпается от забвения и вмиг оказывается передо мной, сажает меня на кровать, а сам опускается рядом на колено, заглядывает в глаза.

– Он помнит все, кроме тебя?

– Ну… пожар в резиденции он не помнит.

– Зато он помнит, что я туда пробрался. Похоже на диссоциативное расстройство. Интересно.

– Как такое могло случиться? – страдальчески восклицаю я.

Руки трясутся, и Виктор успокаивающе хлопает меня по предплечью:

– Не знаю, но раз мы идем к главврачу, то спросим у него, как вернуть человеку память. Ион Крецу – гений своего дела.

– Сестра Лео… – бормочу я. – Она тоже все о себе забыла, да?

Виктор кивает.

– Полагаю, здесь замешано «Затмение». Не знаю, как они это делают, но в случае Евы… они взяли ее воспоминания, превратили в газ и выпустили в стратосферу. Стерли ее саму, подстроив самоубийство, чтобы от нее и вовсе ничего не осталось. Они лишили ее памяти, имени, внешности… будто она никогда не жила на свете. А вот Лео… любопытно, как они сумели вырезать воспоминания о тебе, а главное… почему о тебе?

Я закрываю лицо ладонями. Виктор обнимает меня, утешая, и я не сопротивляюсь до момента, пока кто-то второй не устраивается рядом, рыдая у меня на плече.

Им оказывается Клык. Я шарахаюсь от них обоих, перебираюсь на кровать к Кальвадосу.

Соплями меня всю залил!

– Прости, что так грустно получилось, – вздыхает Виктор, пытаясь отлепить от себя Клыка. – Я надеялся тебя порадовать, а не расстроить. Но мы выясним, что произошло с Лео. Обещаю.

– Тебе сильно досталось из-за меня от главного врача? – тихо спрашиваю я. – Ох, скажи ему, пожалуйста, что я заплачу за разбитое стекло.

– Нет, ты сама извинишься перед ним. Он хочет убедиться, что ты точно не чокнутая, прежде чем выпускать. А про стекло забудь. Я уже все решил.

– Ты не можешь платить за меня.

– Пф, клопик, знаешь, сколько зарабатывают фэйсы?[1] – вмешивается Кальвадос. – Особенно этот желтоглазый жук. Да можешь во всех палатах пойти окна разбить, он не обеднеет.

Не успеваю я открыть рот – раздается удар в дверь. Все подпрыгивают. В палату влетает человек с маленькой черной Библией и крестом в руке. Он кричит нелепицу про Судный день, и я во всех красках ощущаю, что нахожусь в психиатрической клинике.

– Сияние сильнее тьмы, – завывает пациент, размахивая Библией, – Бог наш судья, покайтесь во грехе, нужно каяться!

Он кидается ко мне, и я вскрикиваю от ужаса.

Два санитара – за секунду до того, как сумасшедший бы вцепился в меня, – хватают его под руки. Пациент отбивается, держится за железную спинку кровати – она со скрежетом движется следом. Парень воет, как дикое животное. Санитары отрывают его около минуты.

Виктор закрывает меня собой. Клык в панике спасает мышей. Кальвадос помогает санитарам, и втроем они утаскивают парня за дверь.

– В палату шестьдесят шесть! – кричит кто-то в коридоре.

Я подбираю с пола Библию. На первой странице обнаруживаю надпись карандашом:

«Если твой глаз соблазняет вершить справедливость, то избавься от него, ибо не ты создал божье творение, не тебе его и судить».

– Ты цела? – раздается знакомый голос у двери: высокий, интеллигентный и взволнованный.

Адриан останавливается передо мной, с улыбкой осматривает Библию. В его руке смычок.

– Все в порядке, – киваю я.

– Я тоже живой. Спасибо, что спросил, – ерничает Виктор.

– Извини, я тебя не заметил. Думал, что Эмилия спала здесь одна, а Артур нырнул в палату и напугал ее. Он – тяжелый случай. По словам отца, безнадежен. Однако я не теряю надежды.

– Надежды? Он Судного дня тут ждет, – ругается Виктор. – Твоих рук дело?

– Разве я похож на человека, который ждет Судного дня? – вопросительно моргает Адриан.

– Не знаю, кто и чего ждет, но половина клиники шепчется об искуплении грехов и носится с религиозной символикой.

Я дергаю Виктора за рукав. Его грубый тон по отношению к Адриану меня удивляет.

– В клинике проповедую не только я, – мягко замечает священник и прочищает горло, а потом обращается ко мне: – Эмилия, я слышал о случившемся днем и… – Он засматривается, по-видимому, на мою потекшую тушь. – Возможно, тебе нужна помощь?

– Встретила старого знакомого, – вздыхаю я и, дотронувшись до плеча парня, говорю: – Спасибо за беспокойство.

Рука Адриана каменеет от моего прикосновения. Я замечаю волнение в глазах парня. Будто я его обожгла.

– Сколько часов назад я просил тебя зайти? – восклицает еще один мужчина, врываясь в палату.

Он с сигаретой, в белом халате, накинутом поверх дорогого черного костюма. Высокий. Плечистый. Но какой-то изможденный человек. Адриан оборачивается и с легкой улыбкой смотрит на него. Они оба молча глядят друг на друга. Возникает чувство, будто они ведут сейчас бурный диалог, немой язык которого доступен избранным. И они общаются, давая нам с Виктором время понервничать. Видно, что так общаться они могут до бесконечности.

Только пепел, наросший на кончике сигареты мужчины в возрасте, возвращает всех к жизни, когда врачу приходится искать, куда его стряхнуть. И он вновь возмущается:

– Шесть часов, Адриан. Шесть! Собственный сын заявляется в клинику и не заходит поздороваться. Я пишу ему сообщения, посылаю записочки через медсестер. «Иди сюда, твою мать!» – пишу я, а он шарахается по мышиным палатам вместе с… – Мужчина замечает меня и замолкает. – Проснулась? Великолепно. Ион Крецу. Это я. – Он трясет мою руку так сильно, что у меня извилины в мозгах перемешиваются. – Не рад знакомству! Я. Не. Рад. Я, значит, по великой доброте пускаю их в клинику, а они разносят мне палаты.

– Ион, угомонись, мы ведь все обсудили, – перебивает Виктор.

– А ты молчи! – Врач тычет в него пальцем. – Мало того, что разгуливаешь по моим владениям, не лечишься от шизофрении, так еще и таких же чокнутых, как сам, приводишь. – Палец совершает вращательное движение. – А мне хватает психов, Виктор. Хватает! Куда еще? Я и с сыном разобраться-то не могу. Даже он плевать на меня хотел, а тут еще и эта… девица разноглазая.

– Галлюцинации мне как родные уже, – театрально ахает Виктор. – Какое лечение? Я никому их не отдам! С кем я буду по субботам пиво пить?

– Отец, я не успел зайти, вот и все, – успокаивает врача Адриан. – Не плевать мне на тебя.

– А он всегда это говорит, – вскидывает руки Ион. Его серебристые волнистые волосы тоже подпрыгивают и пушатся, как у пуделя. – Всегда! Не плевать мне, но можешь гнить дальше у себя в кабинете, не плевать мне, но медицинский я брошу, не плевать мне, но…

– Ион, у нас к тебе разговор, – встревает Виктор. – Нужны глубокие профессиональные знания. Ты один можешь помочь.

Бирюзовые глаза главного врача перестают метать молнии, хотя выглядит он по-прежнему как бедняга, упавший с электрического стула.

– Ах ты, льстец… подлиза. Какие знания?

– О диссоциативной амнезии. Девочка почему окно разбила? От горя! Парень ее забыл. Вот прям забыл. Не помнит. Все помнит, а ее нет. Нужно, чтобы ты подсказал, как человеку память вернуть.

Ион прокашливается и менторским тоном вещает:

– Обычно диссоциация защищает от избыточных, непереносимых эмоций, у него была какая-то травма?

– Травм там, хоть утопись в них, – отвечаю я, скрещивая руки.

– А не помнит он лишь тебя?

Я поражаюсь, насколько Ион преобразился, когда ему задали профессиональный вопрос. Строгий, умный человек, гордо вздернувший подбородок.

– И некоторые события, – продолжаю я, – но… думаю, и они связаны со мной.

– Похоже на систематизированную амнезию. Это когда больной забывает определенную информацию. Например, о своей семье или конкретном человеке. В данном случае… о тебе.

Ион хмурится, рассматривая мое лицо предельно внимательно и с некой грустью, но затем, окинув взглядом с ног до головы, почему-то смягчается. Словно передумал меня ненавидеть. Да и за что? За окно?

– Причины амнезии бывают разные: катастрофы, аварии, насилие, смерть близких или любое другое событие, эмоционально значимое для пациента. Диссоциация – это раздвоение. Случается что-то из ряда вон выходящее, человек не выдерживает – и бах! Срабатывает механизм психологической защиты, происходит вытеснение и отрицание, реальность как бы игнорируется сознанием, что позволяет человеку справиться с тяжелой ситуацией. Только, как сказал Зигмунд Фрейд, подавленные эмоции никуда не исчезают. Их хоронят заживо, но со временем они обязательно прорвутся наружу в куда более отвратительном виде.

– Гипотетически… – говорит Виктор. – Предположим, да? Если кто-то искусственно вызвал у человека амнезию, скажем, закодировал… как вернуть память обратно?

– Можно попробовать гипноз. – После короткой паузы Ион уточняет: – Стоп, а мы о Чацком, да? Это у него с памятью проблемы? И как ты говоришь? Закодировали? Очень интересно. Ну-ка, ну-ка…

– Сказал же: гипотетически! – отрезает Виктор. – Богатая у вас фантазия, Ион.

Главный врач фыркает и пересекает палату, вытягивает из-под кровати Клыка.

– Вылезай! Кому сказал! Живо ко мне в кабинет, – ругается Ион, пока пациент прячется обратно. – Я сколько мышей разрешил оставить, а? Трех! Не тридцать трех! Это будет долгий разговор. И если я тебя не выпру из клиники, то лишь потому, что я чуткий, понимающий человек с огромным сердцем и ангельским терпением. Вылезай, сказал!

Клык с воплями выползает с другой стороны кровати и убегает в коридор. Ион несется следом. Виктор тоже выходит из палаты: в его кармане истошно лает смартфон, а я знаю, что этот звук – гавканье овчарки – стоит у него на начальника, так что Шестирко торопится ответить на звонок.

Я без сил опускаюсь на кровать.

Не понимаю, кому понадобилось лишать Лео воспоминаний обо мне?

Бессмыслица.

А если это не «Затмение» сделало? Если проблема в самом Лео? Он забыл меня, потому что разрывался на куски, не в силах оставить наши отношения, когда обязан был это сделать… Еще и возрождение Евы усугубило ситуацию. Лео не выдержал. Возможно, что-то случилось: авария или ранение, не знаю, однако это перезапустило его мозг – и я была навсегда стерта.

Как бы там ни было, психиатр считает, что память возможно разблокировать. Вопрос… хочу ли я этого? Я столько боли пережила из-за Лео, и вот появился шанс навсегда забыть о нем, жить без угрозы быть убитой кем-то из членов его сумасшедшей семейки… Но… боже, вспоминаю о девушке в машине, и кровь закипает.

Вдруг он сейчас с ней? Или еще с кем-то? Он меня не помнит. Что мешает ему спать с девушками? Гребаный случай, как вырезать эти мысли из головы?

Я схожу с ума!

Слезы капают на подушку, я сжимаю ее в руках. Отворачиваюсь от Адриана, чтобы он не видел, как я рыдаю, но парень садится рядом.

– Я ничего не знаю о ваших отношениях с этим человеком, но уверен, что он вспомнит тебя, – ободряет молодой священник.

– Не понимаю, как он мог забыть меня, – я закрываю лицо, – как такое возможно? Бред! Так не бывает! Нет!

Адриан, едва касаясь, поглаживает мое плечо.

– Эмилия, всему есть причина, – говорит он. – Представь, что бредешь по дремучему лесу, мечтая выбраться. И вдруг гаснут звезды, луна… ты проклинаешь Бога за это издевательство. Думаешь, что он добивает тебя. А потом где-то вдалеке видишь сияние между деревьями, которое мешали заметить небесные светила. Когда кажется, что спасения нет, выход можно найти лишь во тьме.

– Боюсь, ни один из выходов не принесет мне счастье. – Я сжимаю кулон с фениксом, висящий на шее. – Умру в лесу или выберусь… я буду несчастной. При любом раскладе мне будет тошно.

– Или жизнь заиграет новыми красками.

– Мою жизнь сгубил самовлюбленный адвокат.

– Тогда, возможно, стоит переродиться, как феникс?

Адриан мягко улыбается, берет со стола ручку и листок, пишет номер телефона и отдает мне.

– Иногда нам тяжело рассказывать о своей боли близким людям. Мы не хотим их расстраивать или показаться слабыми. Позвони, когда настроишься на разговор о прошлом. Если ты поделишься с человеком, перед которым не нужно притворяться сильной, станет легче.

– Спасибо, – киваю я, пряча листок в карман.

– Отличные новости, – радуется вернувшийся Виктор. Его янтарные глаза азартно блестят. – Новое убийство! Всего десять минут назад. Эй, не грусти, солнце. – Виктор плюхается рядом. – Завтра утром я возьму тебя на место преступления. Будет весело.

– Желаю вам раскрыть дело, – говорит Адриан на прощание. – Еще увидимся.

Священник уходит, и Виктор склоняется ко мне.

– Лапочка, да? – шепчет он. – До того приторный, что зубы сводит…

Я толкаю Шестирко локтем.

– А почему мы не можем поехать сейчас?

– Оу, ты и правда хочешь посмотреть на труп? – радуется Виктор.

– Я не хочу, чтобы Лео посадили. Если могу чем-то помочь, то я в деле.

– Не хочешь, да… – смакует Виктор. – Кстати, об этом… Должен тебе кое-что сказать насчет Лео. Полагаю… он снова убивает. Не факт, что эти убийства на его совести, но недавно убили одного известного бизнесмена и…

– Ева на свободе. Это она убивает, – твердо заявляю я. – Лео больше не выполняет заказы «Затмения».

– На твоем месте я бы не был так уверен, солнце. А учитывая, что ему промыли мозги, я бы не был уверен и в том, что последние жестокие убийства – не его рук дело… И, называя их жестокими, Эми, я еще преуменьшаю, уж поверь.

Глава 5

Покайся…

Слышишь эти голоса? В моих мозгах шалит гроза…

– Ей сюда нельзя, – твердо заявляет парень в круглых черных очках.

Пока я смущенно шаркаю ногой по асфальту, Виктор и Илларион Фурса – сотрудник Следственного комитета – едва не касаются носами. Они яростно спорят о том, могу ли я войти в дом, где произошло убийство.

– Я тебе сказал, что она моя помощница, – рычит Виктор.

– Она не стажер, – фыркает Илларион, поправляя руль своего красного «Харлей-Дэвидсона». – Даже не практикантка. И убийства в нашей компетенции. Вам дело не передавали. Что ты вообще здесь забыл?

– Я должен удостовериться, что произошедшее не связано с делом, которым я занимаюсь. Остальное тебя не касается, Фурса.

– Все в порядке, – бормочу я, понимая, что они вот-вот подерутся. – Я подожду у ворот, Виктор.

– Умная девочка, – хвалит парень, огибает мотоцикл и подступает ко мне, вьется вокруг, как дождевой червяк у воды. – Поверь, тебе это лучше не видеть.

– А что так? – усмехаюсь в лицо брюнета. – Вам страшно, уважаемый следователь?

Илларион вскидывает брови. Снимает черные очки. И я вижу лисьи темно-карие глаза с длинными ресницами. Возникает ощущение, что меня не только раздели взглядом, но еще и облизали, – до того нахально Фурса пялится. Потом он улыбается так широко, что я удивляюсь, как у него не отвалилась челюсть. Бледный. Лицо похоже на маску мима и создает контраст с его кудрями цвета нефти. Он странно одет для сотрудника следственных органов. Весь в коже. Тяжелая куртка такая же алая, как его мотоцикл.

Мимолетно отмечаю, что, несмотря на бестактность, взгляд у парня не менее притягательный, чем у Лео, но гоню эти мысли, не желая думать об адвокате.

Меня удивляет, что Фурса занимается резонансным делом, будучи довольно молодым. Обычно подобные дела дают следователям с огромным опытом, а этот парень университет окончил от силы лет пять назад. Из огромного у него лишь самомнение.

В любом случае они с Виктором явно терпеть друг друга не могут.

– Да. Я до смерти боюсь слез маленьких девочек, – наконец говорит Фурса, ловя мой взгляд, и проводит ладонью по своей волнистой шевелюре. – Оставь трупы без глаз взрослым дядям, крошка.

– Может, вы оба уже пойдете? – огрызаюсь я.

Виктор предлагает мне подождать в машине, но я отказываюсь, остаюсь у двухэтажного дома, гадая, кто здесь жил. Кирпичный забор. Балкон, набитый хламом. Во дворе резная беседка: она похожа на нашу с бабушкой. Летними вечерами, вдыхая аромат роз, высаженных у стен беседки, и слушая крик воробьев, мы старались проводить время во дворе, разговаривали о прошлом, о моих родителях. Мне было три, когда они погибли. Честно говоря, я их совсем не помню. Родители редко бывали дома. Отец с каждым днем приближался к тому, чтобы получить пулю в лоб, воруя у влиятельных людей, а мама занималась семейными магазинами.

Только бабушка всегда была рядом.

Она так старалась для меня, что я росла счастливым ребенком, хоть и грустила, видя других детей в объятиях родителей. Для человека, который готов трудиться до изнеможения ради своей мечты, настоящая пытка – видеть то, чего у него никогда не будет, как бы он ни старался. Родителей мне не воскресить.

Жирная холодная капля разбивается о нос.

Я поднимаю голову и вижу, что приближаются увесистые чернильные тучи, которые разорвутся и смоют меня в канализацию, если не уйду.

Что ж, в гости к крысам я сегодня не планировала.

Пораздумав, решаю отправиться на работу. До здания суда на автобусе около получаса. Главное – успеть на остановку до того, как пойдет ливень. Это вот-вот случится, судя по капле на моем носу и свежему разреженному воздуху.

Обожаю запах перед грозой.

А вот лежать с температурой, когда промокну, не очень.

Я энергично разворачиваюсь – и врезаюсь в стену… вернее: в чью-то твердую грудь. Хозяин груди восклицает: «Дьявол!» – и отпрыгивает.

– Лео? – изумляюсь я.

Адвокат отдает мне два стаканчика и достает платок из кармана черного пальто, трет пятно. Когда я врезалась в Лео, то кофе пролился ему на одежду. Прямо на рубашку!

Мои первые жалобные звуки изо рта:

– Прости, ради бога! Я тебя не заметила.

Вторые (яростные):

– Что ты здесь делаешь?

– Хотел пообщаться, – глухо произносит Лео, рассматривая пятно. – И купил тебе кофе… о чем теперь жалею.

Я топчусь на месте. Не знаю, как себя вести. Что делать и говорить? Меня так и подмывает незаметно отправить сообщение Венере или Виктору с просьбой дать совет.

– А нечего подкрадываться! – сварливо заявляю я. – И не три ты пятно, – отбираю у Лео черный платок. – Еще больше размажешь.

– Кофе горячий, и ткань теперь тоже.

– Зато не замерзнешь. Отдашь потом в химчистку. Для тебя это не проблема.

– Для меня? – Застегивая пальто, адвокат исподлобья сверкает малахитовыми глазами.

– Да, для вас, Леонид Чацкий, – я окидываю мужчину мятежным взглядом, – не проблема оплатить химчистку или пойти и прямо сейчас купить себе целый магазин одежды, так что не драматизируйте.

– Вы, – акцентирует Лео, – Эмилия, всегда переходите на второе лицо множественного числа, когда выказываете раздражение по отношению к собеседнику?

– Вы сообщили, что меня не знаете и видеть не хотите, – шлифую я выразительно, – тогда зачем явились?

– А вы сказали, что мы дружили, и оказалось, я подарил подруге свою любимую квартиру в центре города. – Он ухмыляется, внимательно оценивая мою реакцию. – Разве это не странно?

– Ничего вы мне не дарили, понятно? – лгу я. – Это недоразумение.

– Договор, хоть и не зарегистрированный, указывает на обратное, – хмыкает Лео, преграждая мне путь. – Так что я заинтригован.

У меня не получается его обойти, но в попытках я вновь натыкаюсь на Лео. Пальцы касаются приятной прохладной ткани черного пальто. Под ним не менее приятные… мышцы, гхм. Аромат леса, шоколада и кофе – смешивается с запахом близкой грозы, и я впадаю в какую-то нирвану, точно душа покинула тело и нашла рай где-то в районе сексуальной шеи Лео.

– Зачем ты вообще искал обо мне информацию?

– Для общего развития. – Он делает глоток кофе с видом, будто я ему наскучила.

– Решение держаться друг от друга подальше было правильным. Не становитесь таким ветреным, господин Чацкий. Будьте хоть в чем-то постоянны и уверены, а то доведете кого-нибудь до нервного срыва своей неопределенностью.

– Только глупые люди бывают уверены в чем-то на сто процентов, – констатирует Лео, покачивая кофе в стакане, будто загипнотизированный. – Умные ничего не возводят в абсолют.

– И чего ты хочешь?

Лео задумывается.

– Прогуляемся? – предлагает он, рассматривая дом за моей спиной. – Только не здесь. Поедем куда-нибудь. Мне нельзя светиться на людях, сама понимаешь.

– Сесть в машину к маньяку… – нарочито глубокомысленно протягиваю я, – это, конечно, заманчиво.

– Знал, что тебе понравится, – отвечает Лео с легкой усмешкой на губах. – Едем?

Сарказм на его лице превращается во что-то нежное и честное – в улыбку, которая бывает у парня, сделавшего предложение руки и сердца. У меня даже горло пересыхает. Я не понимаю, почему Лео вдруг так заинтересовался мной. Подозрительно.

Я делаю шаг вперед и цежу в его самодовольное лицо:

– Н.Е.Т.

Возвращаю стаканчик с кофе Лео и бреду по тротуару к остановке. Ветер бьет по щекам моими же волосами. Ледяной! Закончилась моя нирвана.

Я достаю капюшон кофты из-под голубого плаща, натягиваю его и, засунув руки в карманы, спешу исчезнуть.

Хватит с меня. Не хочу иметь дело с этим человеком. Он вновь уничтожит мою жизнь. Иного не дано. Особенно если он опять решил взяться за старое! Лео обещал, что никогда не вернется к криминалу. Пусть он и убивал только мерзавцев, сколотивших состояние на горе других, но… убийца есть убийца.

Вселенная дала мне шанс забыть Лео. И я обязана им воспользоваться, иначе закончу жизнь в лесу, копая себе могилу под дулом пистолета чокнутой семейки психопатов. Его тетя и сестра уже пытались застрелить меня. Это повторится. Без сомнений!

Надо держаться от Лео подальше.

Пусть это и сложно.

Он красив, умен, богат, чертовски сексуален и кажется идеальным мужчиной до того момента, пока не понимаешь, насколько опасно находиться с ним рядом. Словно прекрасный осенний шафран, он манит прикоснуться, но сделай это… и все может закончиться ужасно, ведь это проклятое растение – одно из самых ядовитых в мире. И противоядия от него нет.

– С.Т.О.Й! – Требует голос за спиной.

Передо мной вновь возникает стена, но на этот раз из внутренней стороны черного зонтика. Я делаю шаг назад и впечатываюсь в мужчину. Он притягивает меня к себе этим дурацким зонтом.

– Промокнешь, – усмехается Лео, его хрипловатый голос посылает по спине волну мурашек. – Давай я тебя подвезу.

Это еще зачем?

– Сама справлюсь, – бурчу я. От тела адвоката исходит приятное тепло, и мне хочется прижаться к нему, но я с корнем вырываю это желание, не позволяя себе совершать глупости. – И куда пропал кофе?

– Свой я выпил, а твой остался на моей рубашке.

Его взгляд скользит по моим взлохмаченным волосам, лицу, дрожащим пальцам, коленям… Медленно. Внимательно. Затем Лео протягивает руку – я захлебываюсь воздухом – и заботливо вынимает из моих волос желтый листик клена. Это застает врасплох. Около минуты я молчу, а потом волшебным образом умудряюсь ответить, глотая слова:

– В стакане еще половина была.

Лео серьезным тоном уточняет:

– Предлагаешь вытащить стакан из мусорного бака?

Я хмыкаю.

– Да, я бы на это с удовольствием посмотрела.

Он стирает дождевую каплю с моей щеки.

– Моя машина припаркована неподалеку, – говорит Лео и берет меня под локоть, тянет следом.

– Ты что себе позволяешь!

В малахитовых глазах появляется озорной блеск.

– Позволяю себе переживать о здоровье… моей подруги. – Лео интонацией выделяет последнее слово.

– Не стоит, – щурюсь я.

– Слушай, в чем твоя проблема? – не унимается он, по-прежнему держа мой локоть. – Вчера кричала о том, что мы друзья, а сегодня всем видом посылаешь к черту, когда хочу поговорить.

– У тебя биполярное расстройство? Ты сказал держаться подальше. А теперь ловишь меня зонтиками и тащишь к себе в машину! Скажи в психушке, что вам с мамой пора поменяться местами.

Легкая улыбка исчезает с лица адвоката. Я закрываю рот, имея жгучее желание ударить саму себя по губам.

– Прости, – бормочу я, – сказала, не подумав. Извини, пожалуйста. Извини. Мне очень стыдно.

– Все нормально, – вздыхает Лео.

– Не представляю, каково тебе видеть ее такой больше десяти лет, – тихо говорю я, опустив голову. – Моя бабушка была овощем несколько месяцев. Я чуть с ума не сошла.

Лео пожимает плечами.

– Со временем человек привыкает даже к невыносимой боли, если перестает ей сопротивляться. Когда ты принимаешь ее, плывешь с ней в одном потоке… становится легко. Хотя все по-прежнему. Меняется лишь твое отношение.

Я смотрю на Лео, не моргая, после чего отвожу взгляд. Боюсь, что расплачусь. Я скучала по нашим разговорам и сейчас повисла на грани от того, чтобы заорать, кем на самом деле мы приходимся друг другу.

Прикусив язык, я выныриваю из-под зонтика, тороплюсь уйти.

Лео нагоняет.

Спустя минуту я примиряюсь с тем, что он молча шагает рядом, держа над моей головой зонтик.

Мы добираемся до сквера, не защищенного от ветра. Холод лютый. Ветер свистит между деревьев, треплет нашу одежду и волосы, но дождь утихает.

Я вдыхаю запах мокрого асфальта и травы.

– Если не хочешь идти со мной, то держи. – Лео протягивает зонт. – Ты вся промокла.

Дождь приглаживает его каштановые волосы.

Я хочу возразить, но закрываю рот, замечая людей с микрофонами и камерой. Они чересчур резко оказываются поблизости. Я натягиваю капюшон до носа. Журналисты ловят нас в кольцо. И у меня начинается демофобия, честное слово. Мне не хватает воздуха. Я жмусь к спине Лео, ищу пробел между людьми, чтобы сбежать.

Зато адвокат ничуть не переживает. Улыбается своей фирменной загадочной ухмылкой. Как будто он певец, на которого накинулась толпа фанатов, а не звезда криминальной полосы. Чувство, что сейчас достанет ручку и будет автографы раздавать.

– Несколько вопросов, Леонид! – голосят журналисты.

Разноцветная масса людей сдавливает нас.

– Вас вызвали на место преступления?

– Что толкнуло вас на убийства?

– Будете защищать себя в суде самостоятельно?

Пышногрудая блондинка едва на голову Лео не забирается, используя меня как ступеньку, и моментально растекается под его взглядом. Хотя он, на минуточку, маньяк! Но так уж Лео действует на девушек. Феноменально красивый мужчина. Каждая черта лица словно высечена искусным скульптором, который потратил на создание своего творения всю жизнь. И речь у Лео поставленная, голос низкий, с хрипотцой. Стоит ему кинуть взгляд или открыть рот, как все женщины в радиусе километра падают в обморок от счастья. Этот человек прекрасно умеет играть на своих достоинствах.

А журналисты-то какие молодцы!

У них и самих такие лица, точно они звезду Голливуда встретили. Наблюдая за ними, я понимаю одно: плевать им, совершает Лео преступления или нет. Им безумно интересно, сможет ли известный адвокат, который выигрывал самые сложные уголовные дела, защищая опаснейших преступников страны, спасти собственный зад.

– В машину, – безапелляционным тоном велит Лео мне на ухо, обнимает за талию и ведет за собой. – Иначе они тебя сожрут.

Я и пискнуть не успеваю. А надо бы! Теперь в новостях будут и мои снимки с подписью: «Любовь серийного маньяка». Вот бабушка обрадуется!

Мы быстро добираемся до черного «Лексуса». Лео открывает передо мной дверь и кивает на сиденье из молочной кожи.

Стоп.

Что я творю?

– Садись, – мягко просит он, – армия стервятников дышит нам в спину. Лучше поедем ко мне.

– Зачем? – ошарашенно восклицаю я.

Лео склоняется и томно шепчет:

– Вдруг в порыве страсти я вспомню, кто ты такая…

У меня ускоряется пульс и горят уши. Взгляд задерживается на жестких приоткрытых губах мужчины, его щетине, острых скулах…

– Иди ты к черту! – краснею я.

– Да шучу я, Эми. За кого ты меня принимаешь? – Лео закатывает глаза. – Залезай в машину, а то простудишься под дождем. Я подвезу тебя, куда скажешь.

– Без тебя справлюсь, – рычу я и ухожу, захлопывая дверь «Лексуса» как можно громче: так, чтобы у Лео инфаркт случился.

За то, что он бросил меня, нужно бы гвоздем ему машину расцарапать. И лицо заодно. Его идеальное, мать его, лицо!

Я злюсь и бреду к скверу, но в следующую секунду вижу журналистов, а потом небо разражается громом – до того взрывным, что от страха я кидаюсь обратно и запрыгиваю в «Лексус», едва не сбивая удивленного Лео с ног.

Глава 6

Очнись ты, чертов Шакал…

– Так и будешь молчать? – спрашивает Лео, останавливаясь перед светофором.

Я неосознанно поглаживаю мягкую белую кожу сиденья, любуюсь изумрудной подсветкой в салоне, а когда Лео это замечает, то скрещиваю руки и перевожу взгляд на окно. Дождь барабанит по крыше. Мне хочется опустить стекло и жадно хватать губами влажный воздух, смыть с себя напряжение, оставить его в каплях воды. Запах древесных духов Лео отныне меня раздражает. Хорошо еще, что он ароматизатор сменил. Раньше пахло кофе. А теперь… маком?

«Пахнешь, как маковое поле, Эми… говорят, если переходить маковое поле, то можно уснуть и не проснуться…»

Ночь в доме у моря. Наши поцелуи… слова Лео.

Зажмурившись, я трясу головой.

Черт! Черт! Черт! Проклятый Шакал! Как избавиться от воспоминаний?

– Все хорошо? – уточняет Лео, нахмурившись. – Ты не замерзла? Включить подогрев сидений?

– Просто отвези меня в центральный районный суд, – бормочу я, ковыряя ноготь.

Палец щиплет. Я случайно оторвала заусеницу. Гадство.

– Подрабатываешь там?

– Помогаю судье Фролову.

– Правда? Это мой хороший знакомый.

Я едва сдерживаю ироничное «Ха!». Именно Лео год назад посоветовал Фролову взять меня помощницей, но он этого не помнит.

– Почему ты избегаешь моего взгляда? – Лео подталкивает меня локтем.

Вздрогнув, я плотнее закутываюсь в плащ и глухо произношу:

– Тебе кажется. Я любуюсь видом за окном.

– Видом кладбища? – усмехается адвокат.

– Все лучше, чем тобой, – парирую я.

– Не знаю… девушки любят на меня смотреть, – лукаво замечает Лео.

Злость заставляет меня тотчас повернуться всем корпусом и прошипеть прямо адвокату в лицо:

– Ах да, прости, как я могла забыть! Конечно! Зачем наслаждаться видом за окном, когда ты каждое утро восхищаешься своей неописуемой красотой в зеркале.

– Почему утром? – недоумевает Лео и глубокомысленно добавляет: – И вечером. Перед сном. Ставлю зеркало на стол, зажигаю свечи и ужинаю с самым сексуальным мужчиной в мире. А потом благодарю бога за то, что он создал меня таким люксовым и неотразимым.

Он медленно склоняет голову в мою сторону и проводит рукой по своим темно-каштановым волосам. Издевается. Хотя с его трехдневной щетиной, властным взглядом и черным костюмом – образ очень даже брутальный… хочется прикоснуться к лицу мужчины, пройтись носом по скуле, щетине… Лео подмечает то, с каким огнем в глазах я изучаю его внешность, и нахально ухмыляется, а затем вновь возвращает себе отстраненный строгий вид, обгоняя по встречной полосе синий джип.

По моему телу прокатывается волна жара. Зараза! Идиотский Лео и его идиотская сексуальность. Руки чешутся стукнуть этого дьявола лбом о руль. Подпортить красоту. Однако проблема его самовлюбленности уходит на второй план, когда я осознаю, что мы едем куда-то не туда.

– Мне кажется… или мы свернули в другую сторону? Дорога в суд – налево, а не направо.

– Сначала я заеду по делам.

– Ты офигел? – кричу я.

– Господи, я скоро оглохну, – закатывает он глаза.

– Высади меня! – требую я, отстегивая ремень. – Что тебе надо? Почему ты прицепился? Сказал держаться подальше, а сам преследуешь меня! Чокнутый!

– Расскажешь, как мы познакомились? – спокойно интересуется Лео.

Тиканье поворотника заполняет паузу. Я не сразу отвечаю.

– Зачем?

– Хочу знать, – вздыхает адвокат, – на самом деле это ужасное чувство, когда из тебя вырвали кусок. Вдруг я что-то вспомню.

Тон его голоса заставляет мое сердце сжаться.

– Не плачь, – добавляет Лео. – Я не умираю.

– Не дождешься моих слез, – отмахиваюсь я.

– Так как мы познакомились?

Сенсорная панель аудиосистемы загорается. Лео переключает каналы радио.

– Эм… – Я прикусываю губы. – Ты меня спас.

– Спас? – удивляется он. – От кого?

– От одного… друга.

Он смеется.

– Ты настолько выводишь людей из себя, что даже друзья хотят тебя убить?

– Один парень попытался изнасиловать меня на парковке.

Я заглядываю в малахитовые глаза, с надеждой жду, что Лео вспомнит тот день, но этого не происходит.

– Отличный друг, – хмыкает адвокат. – И где он сейчас?

– Не знаю, не слежу за своими насильниками, – огрызаюсь я. – Моя очередь задавать вопросы. Почему ты заинтересовался мной?

Лео кивает на мою шею.

– Кулон с фениксом. Его мог подарить лишь я… и только кому-то важному. Поэтому я решил поискать информацию о тебе. И нашел договор о дарении моей квартиры маленькой девочке.

– Я знаю, что это символ твоей чокнутой мафиозной семейки. Его мог подарить и Глеб, скажем, – пожимаю я плечами. – И мне двадцать лет, хватит называть меня маленькой.

– Этот кулон я делал на заказ для матери. Это не просто знак моей семьи. Это символ, который предупреждает о том, кому ты принадлежишь, сообщает, что если кто-то к тебе прикоснется, то он покойник. Очевидно, что я хотел защитить тебя. Значит, ты была кем-то важным для меня.

– Ты куда разговорчивее, когда меня не помнишь, – отмечаю я. – Подожди, а ты помнишь, что Стелла скрывала от тебя Еву? Ты всю жизнь сестру мертвой считал!

– Ева настояла, чтобы я не злился на тетю. В семейном кругу мы все обсудили и пришли к компромиссу.

– Ух ты… С этой девушкой можно что-то обсуждать? Я думала, что Ева совершенно безумна. Ну… – кручу пальцем у виска. – Она же людей на куски кромсала, судя по фотографиям с мест убийств. Словно какой-то зверь. Еще и игры на выживание им устраивала. Мне казалось, что она совсем отбитая.

– Все сложно, – осекает меня Лео. – Откуда ты вообще о ней знаешь? Моей сестры официально не существует.

– Да, и виновата в этом Стелла! Она сделала из нее машину для убийств!

– Это сделало «Затмение».

– Не без помощи твоей тети! Она собственную племянницу превратила в безжалостное чудовище! Никого хуже Стеллы я не встречала. – Мне хочется вцепиться в пальто Лео и трясти, пока его мозг не перевернется. – Как ты мог ее простить?

– Я не простил. Но мы одна семья. И я понимаю, почему она так поступила. Ради семьи приходится идти на многое, Эми. Стелла вырастила меня, как родного сына. Я всем ей обязан.

– Понимаешь? – ужасаюсь я. – Как это можно понять?

Лео не отвечает, и я заставляю себя успокоиться, а потом уточняю:

– И где сейчас Ева?

– Не знаю.

– Лео… – Я касаюсь его плеча, жду, пока он повернет голову, и заглядываю в глаза. – Что с тобой случилось?

– Тоже не знаю, – повторяет он устало.

– Как это?

– Говорят, что я упал с крыши.

– Упал с крыши? – хохочу я, не в силах сдержать смех.

– Представь себе. Упал и ударился головой.

Лео тоже смеется.

– Не верю ни единому слову.

– И правильно делаешь, – поддерживает он с нотками раздражения. – Но так мне сказали, когда очнулся.

Я поджимаю губы, осознавая, что Лео тяжело говорить об этом. И мне хочется подбодрить его, сказать, что семья бы не лгала, но слова будут звучать неубедительно, ведь сама я в это не верю.

Стелла – родная тетя Лео по отцу – вполне могла сотворить подобное с племянником.

Отец Лео сел в тюрьму за покушение на убийство насильника дочери, а мать свихнулась, когда Лео было двенадцать лет. Стелла забрала племянника к себе. Она дала ему образование, воспитание и обеспечила всем необходимым. После смерти мужа, который был известным криминальным авторитетом, у Стеллы осталось огромное наследство, так что она могла позаботиться о племяннике. Однако у этой женщины проблемы с головой. Она состоит в тайном обществе и поддерживает его деятельность – истребление тех, кто является, как Стелла любит говорить: опухолью, которую нужно вырезать; тех, кто благодаря деньгам и связям уходит от ответственности. Звучит благородно… на первый взгляд. «Затмение» творит безбожные зверства, прикрываясь мнимой справедливостью.

От одной мысли о мрачной семейке Лео и о «Затмении» меня трясет.

– Зря ты приехал на место преступления, – перевожу я тему. – Дал пищу для размышлений журналистам.

– Со мной все понятно, а вот что ты здесь делала?

Лео мрачнеет. Его пальцы барабанят по рулю.

– Помогала другу, – моргаю я, не понимая, что его нервирует. – Он из органов.

– Виктор не просто из органов, – заявляет Лео. – Он из органов, которые следят за моей семьей.

Я сглатываю.

– На что ты намекаешь?

– Ты прекрасно поняла.

– Подожди… ты поэтому затащил меня в машину?

Шакал хмуро молчит, и я покрываюсь холодным потом, громко вскрикиваю:

– Останови машину!

– Я не отпущу тебя, Эми, – говорит он. – Пока не выясню то, что меня интересует.

– Выпусти сейчас же!

Мы останавливаемся на перекрестке, и я тянусь к дверной ручке, чтобы выскочить на улицу, но Лео вмиг дергает меня к себе, прижимает за шею к груди и держит, пока мы снова не набираем скорость. Я до того поражена, что беспомощно лежу на его груди, слушая быстрые удары сердца. Лицо горит огнем. Пальто расстегнуто, и щекой я чувствую твердые мускулы под рубашкой. Одна ладонь упирается в бедро Лео, а другая в рельефный пресс – и невольно опускается чуть ниже, будь она проклята.

Лео вздрагивает.

– Хватит кричать, ты меня от дороги отвлекаешь, – говорит он мне на ухо, и я улавливаю этот проклятый запах кофе, резко отпрыгиваю обратно на пассажирское сиденье, жмусь к двери. Адвокат равнодушно продолжает: – Сначала я хочу услышать, кто ты. Может, тоже следишь за мной? Откуда мне знать? Ты и в клинику приехала с Виктором.

– Полгода назад ты исчез, и я места себе не находила, не знала, что думать, а потом Виктор нашел тебя и решил организовать нам встречу.

– Неубедительно.

– Я не шпион!

– А кто?

– Сказала уже! – рявкаю я. – Мы дружили. Ты меня спас. Так и познакомились. Затем… ладно, хорошо, затем я встретила Виктора, и он хотел, чтобы я… шпионила. Доволен? Но он искал не тебя. Ему нужна была Ева. И я не согласилась! Просто так совпало, что мы подружились и с тобой, и с Виктором.

– Ты прямо друг года, – загадочно улыбается Лео.

– В любом случае все в прошлом. Я не шпионю за тобой. Я вообще не хочу тебя видеть! После того как ты исчез, бросил меня, я не желаю иметь с тобой ничего общего.

– Бросил?

Я прикусываю язык.

– Да, друзья так не делают. Я переживала за тебя, ясно?

– Возвращаюсь к вопросу в клинике… – Лео понижает голос, и у меня мурашки бегут по спине: – Эми, у нас с тобой что-то было?

Его взгляд задерживается на моих губах. Лишь на секунду.

– Да что ты заладил? – заикаюсь я. – Нет.

– Хорошо.

– Хорошо? – давлюсь я воздухом.

– Угу, – усмехается он. – Ты не в моем вкусе.

Господи, я даже не знаю: смеяться или плакать.

– Чудесно. Я уже испугалась, что после удара по голове окажусь в твоем вкусе.

Он хмыкает.

– Но глаза у тебя красивые, – подмигивает Лео. – Давно я не встречал человека с гетерохромией.

– А я никогда не встречала человека с таким раздутым самомнением. Высади меня!

– Можно я буду называть тебя Хромик?

Мое сердце останавливается.

– Тогда я буду звать тебя Шакалом.

– Романтично…

– Очень! Высади меня у больницы, пожалуйста. Пойду сделаю рентген мозга. Посмотрю, что у меня в голове, раз я согласилась сесть в твою гребаную машину.

– Я заеду в магазин брата, а потом отвезу тебя в суд, как ты и просила.

– Брата? В смысле к Глебу?

– Именно. Если мы с тобой так замечательно общались, он должен знать, кто ты, верно?

– Почему бы тебе просто не позвонить? Зачем тащить меня к нему?

– У меня свои методы.

– Вот и оставь их при себе! Я попросила выпустить меня. Я не твоя пленница!

– Очень даже моя, – растягивая слова, подмигивает он. – Я же маньяк, забыла? Я тебя похитил.

От его низкого глубокого голоса у меня дыхание перехватывает.

– Почему ты до того спокойно к этому относишься? Я не понимала, как ты живешь, защищая убийц, а теперь все считают убийцей тебя самого. Но ты не только приезжаешь на место преступления, но еще и милуешься с журналистами, которые завтра напишут, какое ты чудовище.

– Мне безразлично, что думаю люди, Эми. Знаешь, что такое свобода слова? Это когда народу дают иллюзию, что он умеет думать и формировать свое мнение, когда на самом деле он повторяет то, что ему внушают. Мозгов у народа нет. Куда укажут, туда и смотрит. Всем нравится считать меня злодеем. Пусть считают. Завтра найдут другого козла отпущения и будут доставать его, а я выдохну. Или не найдут. И будешь носить мне буханки с заточками в тюрьму, ведь ты такая хорошая подруга.

Я молча хлопаю ресницами.

Спокойствие Лео меня поражает. В прошлом году, когда люди осуждали его за защиту известного киллера, все было иначе, ведь большинство поддерживало убийцу. Киллер или серийный маньяк – общество так и не узнало, кто он, – убивал влиятельных людей, но не обычных, а тех, кто совершал преступления и покупал себе свободу. Он вроде героя, который карал безнаказанных господ.

Только вот оказалось, что это был не один человек, а международное тайное общество. Оно создало машины для убийств. Я знаю немногих. Лео. Стелла. И главный экспонат – Ева. Самая жестокая и чокнутая среди них, ведь «Затмение» основательно промыло ей мозги еще в детстве, воспользовавшись ее психологической травмой после изнасилования.

Киллер убил кучу народа. Его прозвали Призрачным дьяволом. Но едва ли люди, кроме тех, кому было чего бояться, считали его злом.

Когда в мире, где чудовища прячутся в стенах дворцов, появляется кто-то, способный истребить чудовищ, этот кто-то становится героем, которым все восхищаются.

Я никогда не восхищалась идеями «Затмения». Как бы Стелла ни разглагольствовала о том, что «Затмение» убивает во имя справедливости, что оно заколачивает нечисть в свинцовом гробу, я никогда это не поддержу.

Они не боги.

Они не имеют права решать, кому жить, а кому умирать.

Они – зло.

Лео не поддерживал «Затмение», но он любит свою семью и бесконечно предан ей. Поэтому он был частью механизма: киллером… или серийным маньяком… не знаю. Человека, который убивает по поручению, пусть и не за деньги, не могу назвать маньяком. Лео расправился с насильником сестры, несколькими педофилами, купившими себе свободу, и работорговцем. Это все, что я знаю. С тех пор как Ева исчезла, а Лео заявил, что больше никого не тронет, убийства бизнесменов и чиновников прекратились.

Люди, которых убивают сейчас, не богаты и не влиятельны. Мотивы убийцы не ясны. Похоже на работу маньяка. Но кто сказал, что им не может быть Ева?

В любом случае Лео многие ненавидят. Он уже не защитник всеобщего героя. Он психопат. И его посадят, если не найдут настоящего виновника.

На меня вдруг снисходит, что я понятия не имею, как Лео обвинили.

– Почему тебя поймали? – спрашиваю я. – Ты говорил, что против тебя недостаточно улик, но откуда они вообще появились? Что за улики?

– Меня кто-то подставил, – объясняет Лео. – И я бы хотел узнать… кто.

Я уменьшаюсь в кресле. Есть ощущение, что Лео подозревает даже меня. И осознавать это невыносимо больно.

– А какие улики?

– Моя ДНК.

«Лексус» останавливается у магазина «Eva», и я сглатываю, не до конца понимая, хочу ли видеть Глеба. Лео называет этого парня братом, потому что муж Стеллы – Лев Гительсон – усыновил Глеба совсем маленьким. Он тоже был кем-то из племянников главы семейства. Лео и Глеб росли вместе. Они очень близки. И Глеб знает, что мы с Лео никакие не друзья… но не рассказал ему обо мне.

Дьявол, может, Глеб тоже посчитал это бессмысленным? Зачем Лео знать, что мы встречались? Что изменится? Он меня не помнит! И ничего ко мне не чувствует.

– Слушай, я тороплюсь, так что вызову такси. Меня уволят, если сейчас не приеду. А ты занимайся своими делами.

– Кто тебя уволит, если судья – мой знакомый? – удивляется Лео. – Я отвезу тебя. И зайду поздороваться. Пошли.

– Зачем тебе это?

– Не знаю. Ты подозрительный персонаж. Хочу понять, кто ты.

Лео вылезает из машины, открывает дверь и подает мне руку. Я делаю вид, что руки не существует. Выбравшись из «Лексуса», прикидываю, в какую сторону бежать, но адвокат берет меня за запястье и тянет следом.

– Если ты меня не помнишь, дай уйти, – прошу я. – И тебе не о чем будет переживать.

– Нет уж. Ты мне всю ночь снилась, – говорит он едва слышно.

– В кошмарах?

– Душераздирающих.

– И что ты…

Я вскрикиваю. Кроссовки скользят, и я шлепаюсь с крыльца – вернее, шлепнулась бы, но Лео подхватывает меня на руки.

– Хоть иногда смотри под ноги, – говорит он, разворачиваясь, и заносит меня внутрь магазина. – Ступеньки скользкие после дождя.

Я чувствую, как сильные руки сжимают мою талию. И замираю. Тело отказывается слушаться. Я превращаюсь в каменное изваяние, поверженное не Медузой-горгоной, а адвокатом, выползшим из подземного царства, чтобы искушать таких наивных овечек, как я. Лео и не думает меня отпускать. Словно его веселит, как я краснею.

Дальше – хуже.

В магазине я встречаюсь взглядом с серо-голубыми глазами Его Высочества Глеба. Он весь в белом. Пальто. Ботинки. Джинсы. Снежные растрепанные волосы. Он общается с продавцом у стойки и смотрит на всех высокомерным взглядом северного принца. Что у Глеба, что у Лео – самомнение зашкаливает. Сразу видно, что из одного гнезда выпали. Выглядят как шахматные фигуры, и между ними я точно клякса, которая своим присутствием портит не только доску, но и саму игру.

Мы с Глебом смотрим друг на друга. Оба оцепенели. Лео продолжает держать меня на руках и, скорей всего, чувствует мою дрожь, но без эмоций следит за нами, оценивает реакцию. Глеб какое-то время молчит, а потом кладет на стойку книгу и подходит.

Лео опускает меня на ноги. Через несколько секунд ему вновь приходится меня подхватить – одновременно с Глебом, – ведь снежный принц выдает фразу, из-за которой я едва не теряю сознание:

– Кто это с тобой?

Глава 7

Вселенская амнезия

Под звуки колокольчиков над дверью я слышу голос Лео. Адвокат зовет меня, просит подождать, но я хочу лишь сбежать куда-нибудь подальше. Желательно на другую планету. Чтобы выдержать происходящее, надо иметь гранит вместо сердца, а у меня в груди бьется хрустальный шарик. И то треснутый. Вот-вот разлетится на осколки. И прощай, Эмилия. Ты была из тех, кто просто хотел жить… а оказалась камнем преткновения для мафиозной семьи, маньяков и бог знает кого еще.

– Эми, стой! – кричит Лео где-то позади.

На ходу я вижу, что Шакал выбегает из магазина и собирается меня догонять, но его отвлекает телефонный звонок. Меня же отвлекает лужа. Я наступила в нее и промочила ботинки. Проклятие. Я хлюпаю по тротуару, оглядываюсь на Лео. Надеюсь, что он разговаривает не с той златовласой мадам, которая была с ним на парковке. Хотя… какая разница?

Я ему чужая.

Запыхавшийся Глеб возникает прямо перед моим носом, преграждает путь. Он выпрыгивает из-за угла. От неожиданности я торможу, резкий шаг назад – и спотыкаюсь пяткой о разбитый камень тротуара, падаю задом в лужу.

Плюхс!

Трындец…

Я издаю протяжный стон негодования, ибо промокла до белья. А мой голубой плащ? На что он теперь похож? Гадство! Еще и запах от меня будет, как от болота. Сходила в суд, черт возьми. Лучше бы осталась ждать Виктора в машине.

– Ты ходячая катастрофа, – причитает Глеб, поднимая меня на ноги.

– Вы оба можете оставить меня в покое? – кричу я, отталкивая парня.

Глеб снимает свое молочное пальто и накидывает мне на плечи.

– Снимай плащ, простудишься. В кого ты такая неуклюжая тетеря, а? – возмущается он, поправляя рукава своего серого свитера.

Снежные отросшие волосы парня дрожат на ветру. Светлые брови сдвинуты к переносице. Глеб нервничает, глядя на меня, кусает тусклые губы. Честное слово, солярий бы этой Снегурочке не помешал.

Я поворачиваю голову назад, ищу взглядом Лео. Он все еще хмуро спорит с кем-то по телефону. Мимо него проходят две девушки. Они едва не сворачивают шею, засматриваясь на адвоката. По широким улыбкам видно, что стоит Лео с ними заговорить, как обе брюнетки будут готовы прыгнуть к нему в постель в ту же минуту.

Презрительно фыркнув, я обхожу Глеба и сворачиваю за угол. Пальто оставляю себе. Потом верну. Сейчас мне надо поскорее очутиться дома. К черту приличия. К черту суд. К черту адвоката. К черту эту жизнь.

– Малая, я не говорю ему ради твоего же блага, – поясняет Глеб, преследуя меня, хотя он явно замерз.

Его бело-серый шарф развевается за спиной в порыве ледяного ветра.

– Какой ты благородный человек, – язвлю я. – Спасаешь меня от брата.

Глеб хватает меня за локоть, останавливает.

Честно говоря, я и на секунду не поверила, что Глеб меня забыл. В его взгляде было что угодно, но не амнезия. Однако его поведение меня до того разозлило, что я едва не закричала на весь магазин, как ненавижу всю их дрянную семейку.

Подумать только! Притворился, что меня не знает!

– Эмилия, послушай. – Глеб разворачивает меня за плечи. Я бросаю взгляд на его пальцы. Они в ожогах и темных пятнах. Как и всегда. Явился прямиком из своей лаборатории. – До потери памяти Лео было очень тяжело. Он не из тех людей, которые проявляют эмоции, он все держит в себе, оттого страдает еще больше. Ваши отношения разрывали его на части. Лео не мог бросить ни тебя, ни семью, он не знал, что делать, боялся испортить тебе жизнь, постоянно корил себя за то, что с тобой происходит по его вине, за то, сколько боли он принес тебе. Лео хотел исчезнуть, но не мог забыть тебя… постоянно возвращался. И я уверен, что он попросил бы меня не рассказывать о ваших отношениях. Эми… вам не быть вместе. Его могут посадить, или ему придется уехать, чтобы этого не произошло. В его жизни нет места для тебя, понимаешь? Он…

Взмахом ладони я прошу Глеба замолчать. На глазах слезы.

– Я уйду, – обещаю ему и сглатываю. – Больше вы меня не увидите. Но сначала расскажи, как Лео лишился памяти.

– Этого даже я не знаю, – вздыхает Глеб.

Он скрещивает руки на груди, подталкивает носком ботинка маленький камень. Мне холодно на него смотреть, но пальто возвращать не хочу. У него рядом автомобиль и магазин, а я окоченею до смерти, пока домой доберусь. Я замечаю, что Глеб, как и я, сильно похудел. Из-за высокого роста он кажется совсем тощим.

– А убийства… ты не думал, что их совершает Ева?

– Думал, но я в этом не уверен.

– Она ведь исчезла.

Беловолосый сокрушенно кивает, облизывает искусанные до крови узкие губы.

– И такой вариант отбрасывать нельзя, верно? – настаиваю. Глеб отводит взгляд, и я добавляю: – Лео не убийца. Мы оба это знаем. Может, он и совершал ошибки в прошлом, работая на «Затмение», но потом раскаялся и ушел из тайного общества. Он бросил криминал.

– Бросил? – невесело смеется Глеб. – Ты уверена? Напомни, кому он дал обещание покончить с криминалом? Не тебе ли? А теперь скажи… как Лео будет помнить об обещании тебе, если как раз тебя он и не помнит?

Самым мерзким и непростительным кажется не то, что Лео потерял память, а то, что он не помнит зверств своей семьи, не помнит, как хотел покончить с их делами, не помнит, во что тайное общество превратило его сестру. В глубине души я надеюсь, что Лео по-прежнему ненавидит «Затмение». И что он не выполняет поручения, не убивает, но… вероятность обратного слишком велика.

Память – наша совесть. Мы учимся быть людьми, ошибаясь и получая шрамы. Без памяти мы уничтожим друг друга и самих себя. С потерей памяти Лео лишился шрамов на сердце, которые делали его хорошим человеком…

Пока я размышляю об адвокате, гудки наконец-то прекращаются, и голос бабушки окутывает меня теплом, подобно огню камина зимним вечером:

– Мили, солнышко!

Помнит меня. Слава богу.

– Привет. – Я лежу на кровати, завернувшись в одеяло, смотрю в потолок. – Как твое здоровье?

По краткому молчанию я понимаю, что плохо, но заставляю себя не задавать лишних вопросов, когда бабушка отвечает:

– Все хорошо, дорогая.

– Я приеду к тебе на следующие выходные.

– Нет, нет, не стоит, – мягко протестует она. – Не трать деньги. И тебе надо учиться, ты ведь пропустила целый месяц.

– Я быстро схватываю, бабуль. Ничего страшного. Тебе привезти что-то? Скажи, я куплю.

– У меня все есть, милая.

Я тру подбородок, зная, что бабушка лжет. Ее пенсии ни на что не хватает. Особенно на лекарства. Пока я учусь в университете, мне платят пособие, как сироте, и я сама спрашиваю у врача, что нужно бабушке, и покупаю. А нужно так много, что на лекарства уходят все деньги. От меня бабушка помощь не примет, поэтому я попросила врача, чтобы он сказал, что таблетки выдаются бесплатно. К счастью, бабушка поверила.

Когда на всем белом свете есть лишь один родной человек, последний член семьи, то ты сделаешь все возможное для него, чего бы это ни стоило. Если бабушки не станет, я останусь совсем одна.

Мы заканчиваем разговор, и я разрываюсь между нежными чувствами и глубокой печалью. От мысли, что бабушке становится хуже, хочется плакать. А я и без того океан слез пролила после встречи с Лео. Но, как говорит Виктор: есть боль, которую нужно прочувствовать, и погасить слезами бушующий в душе огонь, чтобы на месте пожара взрастить новый мир, лучше прежнего.

Я открываю учебник по зарубежной истории права. Адвокат то и дело забирается в мысли, и я не могу сосредоточиться, не могу выбросить из головы его изучающий взгляд. Боже! Что за карма? Бабушка вот-вот меня забудет. Лео уже забыл!

Отвлекаясь от чтения параграфа о праве собственности в Древнем Китае, я набираю сообщение Виктору.

Удалось что-нибудь выяснить?

Пока жду ответ, вытягиваю желтую розу из букета Венеры. Подарок Дремотного. Пахнет потрясающе. Венера поставила вазу с розами у наших кроватей, чтобы наслаждаться ароматом.

Щелкающий звук сообщения заставляет меня оторвать нос от цветка.

Скажи спасибо придурку Фурсе, что не пропустил тебя. Серьезно. Зрелище не для слабонервных. Кстати, ты под дождем не промокла? Надо было подождать меня в машине.

Трупами меня не напугать. У последнего места преступления с расчлененкой мы с тобой бургеры жевали.

Ты не видела того, что видел я.

Все равно хочу участвовать. Пожалуйста! Если убийцу не найдут, Лео посадят. Или ему придется бежать из страны. Я хочу помочь. Может, я приеду к тебе? Расскажешь, что видел.

С радостью. Но позже. У меня сейчас гости.

Неужели есть люди, которые способны с тобой ужиться?

Я держу их на цепи. Им приходится терпеть мое общество. Ладно, солнце, до встречи. У меня важные дела. Постарайся никуда не влипнуть, ибо я ненадолго уезжаю из города.

Фыркнув, я заставляю себя подняться и пойти в ванную. В экране телефона отражается нечто жуткое. И это нечто срочно нужно умыть. Еще надо прибраться, потому что прошлым вечером, после возвращения из клиники, я разгромила всю комнату. Венеры не было дома, так что моему гневу никто не мог помешать. Знать бы только, как соскрести с потолка томаты… В порыве злости я разбила банку с маринованными помидорами, которую передали родители Венеры. Стены я оттерла, а до потолка не достаю.

Я умываюсь, минут десять смотрю на свое разноглазое отражение, рассуждаю, насколько грязные у меня волосы и не помыть ли голову. Отмахнувшись, делаю пучок. Потом я пробую скрыть круги под глазами тональным кремом. Злюсь, что я по-прежнему уродец. Бросаю это дело. Да и перед кем мне красоваться? После всего, что Лео заставил меня пережить, я на парней и смотреть не могу. Они ассоциируются со страданиями.

Выхожу из ванной комнаты и замечаю реферат, который я забыла сдать. Великолепно. Здравствуй, незачет. Похлопав себя по лбу, решаю заесть гнев лапшой быстрого приготовления.

– Эй, ну хоть бы окно открыла! Всю комнату лапшой провоняла, – возмущается вернувшаяся Венера. – Господи, что здесь случилось?!

Подруга так хлопает дверью, что я подпрыгиваю.

– И я рада тебя видеть, – достаю ложку изо рта. – Не волнуйся, я поем и найду способ убрать помидоры с потолка.

– А что случилось с твоей картиной? И ваза… где наша ваза?

Я киваю на мусорное ведро, куда успела сложить осколки с утра.

– Давай поговорим об этом позже, хорошо?

Венера моргает, надувает пепельно-розовые губы: они сочетаются с оттенком ее облегающего платья. У моей подруги каждый наряд подчеркивает достоинства фигуры, и сегодня она определенно решила сделать акцент на груди четвертого размера. Неудивительно, что в университете Дремотный и на минуту от своей девушки не отходит. Ее формы – маяк для озабоченных студентов.

– Когда? – Венера упирает руки в бока.

Я вздыхаю и бурчу:

– Когда дожую…

– Эми, твоя лапша сейчас тоже на потолке окажется, ясно? Ты угробишь желудок, – ругается подруга. – В холодильнике есть салат.

– Я не коза. И заедать горе салатом не так эффективно, как вредной едой.

– Да что случилось? Рассказывай!

Венера кидает сумку в кресло и садится за стол рядом со мной.

– Эми, на тебе лица нет. Рассказывай, кто тебя обидел. Я их языки засуну им же в…

– Нет, нет, – я беру Венеру за руку, – дело в Лео. Я… встретила его.

– Что?! – кричит она, едва не кувыркаясь со стула.

Дальше подруга трясет меня, требует выдать местонахождение Шакала, чтобы вместе отправиться к нему и захоронить его тело на пляже, оставив торчать одну голову – на корм крабам.

Сначала я хвалю Венеру за изобретательность, а затем торопливо рассказываю, как встретила Лео в клинике, объясняю, что у него амнезия и поэтому он пропал.

Венера в ужасе восклицает:

– И как он отреагировал, когда ты рассказала о ваших отношениях?

Мое молчание служит для подруги красноречивым ответом.

– Ты должна! – настаивает Венера. – Вдруг он тебя вспомнит.

– Я боюсь, что это его оттолкнет, а я не хочу, чтобы он снова исчез. Помнит меня Лео или нет, а я должна помочь ему. Не хочу, чтобы его посадили. К тому же… ну, расскажу я ему, и что дальше? Ви, он меня не помнит, а значит, не любит. Он ничего ко мне не чувствует. И мне будет вдвойне больно, если он решит воспользоваться этим, понимаешь?

– Лео так не поступит, – поджимает пухлые губы Венера.

– Я этого не знаю. Да и не важно. Главное сейчас – найти настоящего убийцу. Судя по тому, как ведет себя Лео, он уже договорился с каким-нибудь капитаном корабля дальнего плаванья, чтобы уплыть на другой континент и сменить имя. Он даже не пытается защищаться.

– Боже, ты просто ангел, – вздыхает подруга. – Такая милая, когда переживаешь за него. Я бы уже напала на этого Незнайку, связала, взяла рупор и орала прямо в лицо, пока не вспомнит все, что между нами было.

– Видимо, мне вкололи хорошие успокоительные в клинике.

Я накручиваю лапшу на вилку, прикидывая, реально ли на ней повеситься.

– Помидоры на потолке с тобой не согласятся… и как ты сказала? – кривится подруга. – В клинике?

– Долгая история. – Я подпираю голову кулаками. – Черт, Ви, я держусь только потому, что должна найти доказательства невиновности Лео. Если его посадят, если он сбежит за границу… я этого не переживу. Сначала я выясню правду. Мы с Виктором найдем убийцу. Я уверена. Думаю, что это Ева. Но… проклятие… нет, я не могу, Ви! Он смотрел на меня, как на пустое место!

– Так, – Венера сжимает мою ладонь, – выдохни, хорошо? Ты правильно мыслишь. Не опускай руки. Лео тебя вспомнит, вот увидишь. Не теряй надежды.

– Надежда – товарищ слабых, ленивых и беспомощных. Как раз про меня.

Я отодвигаю пустую упаковку от лапши. Вспомнит? А если нет? Ева так и не вспомнила прошлого. Не знаю, что это… дела гребаной организации, или у Чацких наследственная проблема с памятью, не понимаю.

Из кармана Венеры звонит телефон, и следующие пять минут я слушаю пререкания подруги с Дремотным. Оказывается, они тоже что-то не поделили. Пока Дремотный тарахтит в трубку, Венера зажимает динамик и говорит: