Читать онлайн Пасхальное пламя. Беседы на пути к Воскресению Христову

Что такое Великий пост?

[1]

Слишком часто Великий пост, время подготовки к Пасхе, воспринимается как унылый период, когда люди бесконечно думают о том, что в последний год делали неправильно, как будто христианская жизнь – это исключительно составление описи наших недостатков. И очень часто в итоге мы приходим к Пасхальному торжеству в печали, сознавая лишь свою недостойность.

Я хотел бы рассказать вам короткую историю из жизни отцов-пустынников. Два человека вышли из монастыря в соседний город – братья поручили им продать корзины, которые плели в монастыре, а на вырученные деньги купить хлеба. У городских ворот два монаха разошлись, а когда вернулись, оба были печальны, поскольку каждый за прошедшие дни совершил тяжкий грех. Один обратился к другому с такими словами: «Я пришел на место встречи не для того, чтобы идти с тобой в монастырь, а просто чтобы сказать, что не вернусь. Я согрешил, нарушил священные обеты и больше не вправе жить с братией, я буду на ней пятном, я останусь здесь». Другой ответил: «Я тоже согрешил, оставшись один, но вернемся вместе, потому что лишь любовь и поддержка братии явит нам любовь Божью и даст уверенность, что ничто не отлучит нас от любви Божьей, если только мы вернемся к Нему. Идем же, сознаемся во всем, принесем покаяние и начнем жить заново. Наша жизнь в пустыне должна была стать покаянием и обновлением. Когда мы сюда пришли, мы не нуждались в нем по-настоящему, теперь нуждаемся несравнимо больше. Мы ушли в пустыню в юности, чтобы достичь святости, давай вернемся туда в зрелые годы, уже уязвленные грехом, чтобы обновиться и снова ожить».

И он убедил брата вернуться. Они публично исповедались в том, что совершили, и братия назначила им период покаяния: они должны были запереться в кельях, куда им будут носить еду, и сорок дней стоять перед Богом в покаянии, в надежде, в страхе и в ожидании Божьего решения.

И случилось вот что. Оба ушли в кельи и начали молиться, а другие монахи, движимые отчасти состраданием, отчасти, быть может, недолжным любопытством, стали подслушивать, как их братья каются. Из одной кельи доносились плач и стенания – кающийся, стоя перед Богом, пребывая в ужасе от содеянного, вновь и вновь провозглашал свой грех. Из другой же кельи слышались благодарственные и пасхальные песнопения, песнопения радости. Монахи печально качали головами и думали: «Первый выйдет очищенным и обновленным, с сокрушенным сердцем, но как этот второй, только что оставивший грех, смеет петь Богу хвалы и радоваться?»

Прошло сорок дней, и оба вышли из келий. Второй вышел с сияющим лицом, говоря: «Господь – мой Спаситель. Я знаю, что Он отдал за меня жизнь, умер ради меня, и в благодарность я буду весь остаток дней служить Ему, и восхвалять Его, и служить вам за то, что вы приняли меня обратно». Первый же вышел мрачный и сказал: «Я молился, каялся, но Господь не дал мне радости. Я могу лишь вернуться в мир». И несмотря на все уговоры, он ушел, потерянный для братии и потерянный для Бога, потому что утратил надежду.

Это ясный образ того, каким должно быть покаяние.

Староанглийское слово пост (lent) означало весну, а весна – начало жизни, время после долгого периода сна или чего-то, похожего на смерть. Весне предшествует постепенное отмирание всего живого, весна – время, когда из смерти бурно изливается, расцветает, торжествует жизнь. И в этом смысл Великого поста. Пост – период обновления, когда все жизнеспособное должно ожить.

Однако этого нельзя добиться, сосредоточившись лишь на том, что в нас мертво, на зле в нас, на грехе, на том, что недостойно Бога, недостойно нашего человеческого звания. Если мы хотим ожить, мы должны обратиться к тому, что есть в нас жизнеспособного, дать ему силу, поддержку, позволить ему расцвести в нас всей мощью настоящей весны. В оставшееся время поста не ворошите сухие ветки, не копайтесь в том дурном и неправильном, что легко или с трудом, глубоко или поверхностно знаете о себе. Отвернитесь от этого – нет уже времени глядеть на себя в таком ракурсе. Этим надо было заниматься до поста – когда церковь неделю за неделей предлагала нам образы покаяния. Например, в слепом, напоминающем о нашей слепоте, или в Закхее, напоминающем о тщеславии и необходимости, если мы хотим встать перед судом Божьим, а не человеческим, его преодолеть. В образах мытаря и фарисея, которые учат осознавать святость святого и понимать, что нет нам места в Царствии Божием кроме как по милости Божьей, по Его состраданию и потому, что Он наш Спаситель, а не Судья. В образе блудного сына, который ушел от отца и унес из царства, из дома, как и мы, все дары Божии, чтобы их расточить, рассеять, а вернувшись, был принят отцом с любовью, поскольку, хотя сам он стал недостойным сыном, его отец остался верным и любящим отцом, каким и был с самого начала. Мы видели суд и прощение.

А теперь проведем остаток лежащего перед нами времени в поисках (и эти поиски могут потребовать усилий и немалого смиренного внимания) образа Божьего в себе, в поисках того в нас, что Божие, что достойно человеческого образа, человеческого величия, человеческого призвания.

Неправда, будто каждый из нас по отдельности и все люди в целом дурны. Когда мы приходим исповедоваться, то сосредотачиваемся на дурном, однако мы видим дурное лишь потому, что в нас довольно света, чтобы различить тьму, довольно истины, чтобы распознать ложь, довольно настоящего, чтобы обнаружить фальшь.

Спросите себя, что в вас есть истинного и подлинного? Чего в себе вы не стыдитесь и не должны стыдиться, что в вас достойно и христианского, и человеческого призвания? Подумайте об этом честно. Внутренний голос будет нашептывать вам разные варианты. Исследуйте каждый.

Некоторые, вы увидите, означают лишь, что из-за тщеславия и гордости мы довольствуемся вещами чересчур мелкими для нашего призвания быть сыновьями и дочерями Живого Бога. Однако вы обнаружите также, что есть вещи истинные и правильные, те, которыми можно порадовать Бога, принести Ему в благодарность за Его к нам благодеяния.

Совершив это – подумав о себе, посмотрев на себя с помощью лишь собственного разумения, собственной совести, духа истины в вас, – обратитесь к Евангелию и опять-таки ищите там не то, что вас обличает, а то, на что вы уже и прежде откликались либо душевным порывом, либо надеждой, либо радостным изумлением, что вот она истина – и вы к ней причастны!

Возьмите любое из четырех Евангелий и прочтите его с таким намерением: отмечая места, где сердце у вас занимается от радости, горит, как описывали свои чувства от встречи с Христом идущие в Еммаус Лука и Клеопа (Лк. 24: 32). Отмечайте то, с чем можете страстно, всем сердцем согласиться умом, отмечайте то, что пробуждает вас к действию, отмечайте то, что наполняет вас счастьем от сознания: Бог так прост и так близок, Он вам родной, вас объединяет с Ним сходство, не вами достигнутое, но такое прекрасное и радостное. И когда вы найдете один или несколько таких отрывков, поразмышляйте о них глубоко, попытайтесь понять, что именно в этих словах согрело вам сердце, прояснило мысли, оживило волю, пробудило новизну, которой вы не знали раньше. Спросите себя, в чем особое свойство этих слов, что тронуло ваше сердце в хвалебной песне, в образе, в притче, в действии Христа, в проявлении Его Божественности?

В каждой такой истории, в каждой хвалебной песни мы способны увидеть множество причин ликовать и благодарить Бога за Его близость. Каждый может найти такую историю, которая принадлежит лично, исключительно ему. И затем осознайте, что вот здесь у вас и у Живого Бога есть что-то общее, что вы похожи на своего Бога, что здесь образ Божий реален, здесь он проступает в вас, пусть в других местах он и стерт, и запачкан.

Думайте о себе как о старинном портрете или древней иконе, которые были созданы идеальными, гармоничными, соответствующими своему назначению, первоначальному замыслу, и которые за века пришли в негодность, были обезображены. Мы можем смотреть на такие иконы или картины с глубоким чувством, с уважением, с состраданием. Нам не придет в голову взять древнюю икону, сколь угодно изуродованную, и выбросить ее на свалку. Из-за того, что она изранена и обезображена, из-за того, что она стала неприглядной, мы будем обходиться с ней бережно и почтительно, мы постараемся отреставрировать всю красоту, которую еще можно спасти.

Так Бог глядит на каждого из нас, так все мы должны глядеть друг на друга. Все мы, каждый из нас – это образ Живого Бога, образ запущенный, изуродованный, поврежденный, но все равно он есть, он подлинный, и наша задача в оставшееся время Великого поста – пристально вглядываться в собственный образ, выискивать подлинный Божий образ в нас, восстанавливать его, хранить и оберегать. И тогда, возможно, этот образ будет очищаться, и окажется когда-нибудь полностью восстановлен, и превратится в то, что отец Софроний (Сахаров) называл неискаженным образом, ликом святого.

Смотрите на эти евангельские отрывки с верой и надеждой. Когда вы поймете, что можете честно, искренне сказать: «Да, эти черты у меня общие с Богом», не гордитесь, а ликуйте, и будьте благодарны, и стойте в изумлении и благоговении перед тем, что в вас есть божественная красота, что божественный образ все еще сияет в сумерках, что свет светит и тьма не смогла его погасить и уничтожить. Посвятите оставшееся время Великого поста тому, чтобы найти эти черты, потому что они вам понадобятся, нам всем они понадобятся, чтобы вступить в Страстную неделю.

В неделю Страстей Христовых мы столкнемся с событиями последних дней Христа на земле. Это будут уже не воспоминания. На службах мы встретимся с тем, что происходило в ту Последнюю Неделю, и будем смотреть на каждую ситуацию не только снаружи – мы будем вовлечены в них, нам придется найти свое место. Кто я среди кишащей в Храме толпы, толпы, которая приветствует Христа, когда Он входит в Иерусалим, а затем отворачивается от Него из страха перед властями и старейшинами, толпы, которая кричала Ему: «Осанна!», а теперь собралась, чтобы предать Его на смерть. Кто я в этой толпе?

Чтобы пояснить, я дам вам два примера. Вспомните историю женщины, взятой в прелюбодеянии. Христос с учениками, собирается толпа молодежи и стариков, людей всех возрастов и социальных слоев. И благочестивые люди, обличающие эту женщину, тащат ее к Христу. Спросите себя: где тут мое место? Я как эта женщина? Понял ли я внезапно, что грех и смерть – одно и то же, что грех убивает, что прелюбодеяние значит побивание камнями? Вы когда-нибудь осознавали, что грех может вот так нас убить, что он всегда смертельно ранит, если только Бог не вмешается в ответ на наше покаяние или хотя бы на наш плач и крик о помощи? Или я – как эти гордые, надменные и жестокие люди, которые привели женщину на суд, предвкушая ее убийство и забыв, что они тоже грешники? Или мы в кучке апостолов, которые уже многому научились от Христа, поэтому ужасаются греху и сочувствуют грешнице, и надеются, что Христос словом разрешит все затруднения? Или мы в толпе среди тех, кто ждет жестокой расправы, или тех, кто надеется на спасение несчастной? Или у нас есть опыт жизни с Христом, и мы видим, что близость смерти уже поставила эту женщину вне греха, что ее можно отпустить не потому, что она грешница, которую можно простить, а потому, что она уже не та грешница, какой была, когда совершала прелюбодеяние? Где мы? Я оставляю вопрос открытым. Это вызов мне и каждому из нас.

И подумайте еще об одной сцене, такой же трагической, даже более трагической, более великой, – Голгофе. Три креста. На среднем распят Христос. Перед тем как взойти на крест, когда Его прибивали гвоздями и крест поднимали, Он молился: «Отче, прости им, они не ведают, что творят». А затем Он вступил в долгий период умирания, умирания во плоти воплощенного Сына Божьего. Он вошел в умирание, отверженный людьми, потому что полностью, без остатка соединился с Богом, и люди, отвергшие Его Бога, Его Отца, приговорили Его к смерти за городскими стенами, вне человеческого города. Однако Он избрал быть единым с людьми, которые в отвержении Бога распинали Его, и Ему пришлось умирать их смертью в богооставленности, одному, с криком: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» И здесь, у подножия креста – Его Мать, которая когда-то привела Его в Храм как живую жертву, ныне принятую. Она отдала Его как жертву по закону Исхода и теперь молча исполняла тогдашнее Свое приношение, безропотно отдавая Своего Сына на смерть. И апостол, умевший любить, Иоанн, соединенный с Христом любовью, который, не зная, вероятно, того, что узнает позже, не понимая многого из того, что со временем поймет и возвестит в своем Евангелии и в Откровении, тоже стоял молча, принимая Христову волю умереть.

И еще два креста. Один человек глядел, как Невинного убивают по людскому неправосудию, и сделал вывод, что, раз невинный умирает по человеческой злобе, то сам он тем более заслуживает смерти, ибо совершил грех, насилие, разбой и убийство. Он принимает свою участь и этим обретает мир с теми, кто признал правосудие и получил Божью милость. Другой разбойник видел, что Невинного распяли, и потому отверг право людей судить его и приговорить. Он взбунтовался и не обрел мира в смерти.

А первосвященник, и фарисеи, и книжники издевательски призывали Христа сойти с креста, «зная», что Он этого не сделает, – ведь в своей слепоте они не видели в нем Сына Божия, пришедшего спасти грешников.

Однако в толпе, в шумном разношерстом сборище тех, кто пришел посмотреть на казнь, некоторые, вероятно, надеялись, что Христос и впрямь сойдет с креста. Тогда они поверили бы без риска ошибиться, поверили бы легко, с гарантией, что эта вера надежна, что верить не безумие, поскольку победа уже одержана.

А другие, быть может, всем сердцем надеялись, что Христос не сойдет с креста и весь этот кошмар Евангелия можно будет забыть, смерть проповедника станет свидетельством ложности и глупости Его учения. Это будет конец призыву к сверхчеловеческой или даже нечеловеческой любви, любви с готовностью отдавать жизнь за других, любви как единственному смыслу жизни. Вероятно, они надеялись, что Он не сойдет с креста и они будут свободны, они смогут вернуться к жизни по закону джунглей.

Наверняка многие думали еще как-то иначе, но я говорю об этих, чтобы вы, читая Евангелие, спросили себя: где стою я? Кто я? К какой группе я принадлежу? С кем я себя отождествляю? Потому что, когда мы себя с кем-то отождествляем, легко смотреть не на себя, а на него и знать, что мы думаем о нем, о ней, а затем перевести взгляд на себя и понять, кто я: Петр, или Иуда, или Матерь Божья, или апостолы, бежавшие или оставшиеся, или женщины, которые стояли в отдалении, потому что любовь сильнее страха.

И если вы это сделаете, вы сможете по-новому взглянуть на Страсти Христовы. Но для этого вам нужно уметь находиться в созвучии с Христом. Нужно найти в себе то, что роднит вас с Ним, чтобы почувствовать, как далеко и как близко вы от Него в событиях Страстной недели. Поэтому я снова и снова повторяю: оторвитесь от созерцания всего дурного в себе, загляните в себя глубже, чтобы найти, что в вас Божие, что в вас родственно Христу – пусть оно отзовется, и тогда вы поймете, как близок в вам Христос и как вы близки к Нему. И тогда в день Его Воскресения будет не только радость, что Он воскрес, но и радость, что мы вместе с Ним воскресаем в славу жизни.

Пусть Великий пост будет тем, чем должен быть, – весной жизни, началом обновления.

Если мы хотим ожить, нам нужно отыскать в себе источники жизни. И одно из важнейших упражнений для этого – шаг за шагом возвращаться из настоящего в те моменты прошлого, что были насыщены жизнью, чистотой, невинностью и светом.

Много лет назад отец Лев Жилле, комментируя конец Евангелия от Матфея, сказал, что Христос, велев ученикам возвращаться в Галилею, на первый взгляд делает что-то странное – разве Он не перед ними? Зачем им идти для встречи с Ним в какое-то другое место, когда Он с ними прямо здесь? И Лев Жилле толкует этот отрывок так: Христос хочет, чтобы они вернулись не столько в то место, сколько в то время, когда все было новым – их знакомство, их близость, когда им раскрывалась Его человеческая личность и когда они поняли, что Он – Бог, пришедший в мир их спасти.

Дальше последовали трудные годы, и Иудея в том числе – образ этих испытаний: палящий зной, пустыня, дикая и голая бесплодная земля, людская злоба, одиночество и отверженность, страх и в конце – предательство одного, отречение другого, бегство всех, стыд… И затем – внезапная встреча лицом к лицу с воскресшим Христом, Который говорит им, что все возможно, потому что смерть не победила. Отречение, предательство, бегство, страх и стыд – все не бесповоротно, потому что не проведена черта, отмечающая точку невозврата. Он был живой, и они могли вернуться за эту воображаемую черту в точку, где впервые встретились, до того, как произошло что-либо, способное их разделить, до того, как вообще что-либо произошло. Они могли вернуться туда, где все – весна, обновление и начало.

У каждого из нас в жизни есть переломный момент, когда мы или встретили Бога лицом к лицу, или коснулись края Его одеяния, или услышали Его голос издалека, и нас раз и навсегда пронзило желание искать, все время, всю жизнь искать и звать: «Где Ты, Господи? Для чего скрываешь лицо Твое от меня? Я не могу без Тебя жить, Господи! Приди, приди скорее!»[2]

Помимо этого великого переломного момента у каждого из нас есть и другие проблески, другие короткие мгновения, когда мы осознавали, что вот сейчас мы – живые, потому что сама Жизнь нас коснулась. Мы должны эти моменты вспомнить. Если бы только мы были внимательны – и это святоотеческий совет – если бы мы только были внимательны ко всему, что с нами происходит, и никогда не забывали мгновения, когда были по-настоящему живы и связаны с нашей собственной глубиной – то есть по сути с тем местом, где в нас обитает Бог, – мы бы все больше и больше оживали. Мы двигались бы от света к свету, от славы к славе, к полноте жизни. Именно забывчивость мешает нам вырасти в полную меру своего призвания. Забывчивость вынуждает нас начинать заново на бесплодной почве, хотя под ней скрывается все наше прошлое, полное жизни, знания и опыта.

Тогда, если вы размышляете о себе, ищете в себе жизнь, жизнь Божью, то образ Божий не просто растет в вас непонятно зачем. Вернитесь и постарайтесь вспомнить моменты, когда любовь сияла, изливалась потоком, когда сострадание разрывало вам душу, когда величие Божие, человеческая любовь, чудо жизни наполняли вас смирением и преклонением. Вспомните все, что знаете, – и вы обнаружите, как много в вас опыта единения с Богом.