Читать онлайн Рабыня Пузатова

Переводчик в прозе – раб.

В. А. Жуковский

Раб, сознающий свое рабское положение

и борющийся против него, есть революционер.

В. И. Ленин

Не пей на ночь – в Астрахань поплывешь.

моя бабушка

1. Миф о Пузатом

Кажется, это Лев Толстой вспоминал, как его, грудного младенца, пеленают взрослые? Мой первый отпечаток в памяти относится к возрасту четырех лет. 1984 год. Я в деревянном доме, сижу за столом напротив деда. Нас разделяет шахматная доска с фигурами. Дед объясняет мне, что такое ферзь. Ферзь, как и все остальные черно-белые обитатели поля, ходит без ног и ест безо рта. Бабушка суетится, ставит на стол кастрюлю, укутанную в несколько полотенец, велит деду убирать свою ерундистику (шахматы) и доставать тарелки – обедать пора. Дед вздыхает, собирает шахматы и кладет их на полку, где в окружении книг тянет обглоданную до железной кости ножку бледная гипсовая балерина.

Бабушка лезет в погреб, возвращается с банкой квашеной капусты, не может открыть плотно вцепившуюся в горло банки крышку, отдает деду. Дед как силач на арене демонстрирует мощь. Вздутая крышка пищит, но покоряется. Деревянной ложкой дед извлекает хрустящую капусту, раскладывает по тарелкам, куда перед этим из раздетой кастрюли уже доставлено дымящееся картофельное пюре. Бабушка режет буханку свежего хлеба и, обнаружив, что кто-то выгрыз мякиш изнутри, со знанием дела сообщает: «Христос ночевал!» Я уже в курсе, что Христос это Бог в молодости. Но впервые слышу, что он был маленький как пластиковая дюймовочка в железном цветке – игрушке, которую вчера купила мне мама.

Мы принимаемся за еду. Пюре нежное, уютно пахнет молоком, но мне хочется диких ощущений, поэтому я налегаю на капусту вырви-глаз. Бабушка говорит, что надо поесть и картошки, иначе в животе заведутся лягушки – как в пруду у их дома. Так мы сидим и просто едим. И ничего не происходит до тех пор, пока за окном откуда-то издалека не доносится загадочная подневольная музыка. Сначала звуки едва слышны, но постепенно становятся громче. Изможденная мелодия, едва переставляя ноги, которых у неё (как и у шахматных фигур) нет, прихрамывая, приближается, становится громче и зловещее. Мы втроем замираем с вилками (как с вилами), потом синхронно вздрагиваем от удара барабана: «Бом!» Кто-то, подгоняя, стукнул музыку, и она вновь звучит – жалобно, безнадежно.

«Пузатого понесли!» – со знанием дела говорит мудрая бабушка, встает, и, держась за свой радикулит, идет к окну. Сквозь кружевную занавеску мне почти ничего не видно. Вижу только медленно проплывающую мимо нашего дома толпу людей. Две женщины несут какой-то щит из цветов, четверо мужчин водрузили на плечи что-то вроде носилок, на них, наверное, и сидит/лежит (не вижу) тот самый Пузатый. «А куда понесли Пузатого?» – спрашиваю я. Бабушка делает вид, что не слышит мой вопрос, задергивает плотную штору, садится и говорит, что капуста хорошо «просолилас» (она вечно где-то теряет мягкий знак), и что теперь всегда надо класть дубовый лист. Спросить у бабушки, кто такой этот Пузатый, я «боюс». Да и перед дедом – самым умным из всех людей – позориться неохота. Вдруг мне, как образованному человеку (умею читать рассказ «Бобик») стыдно этого не знать? В процессе недолгих размышлений, в которых сплетаются впечатления дня, я решаю, что Пузатый – это, пожалуй, какой-нибудь странный мужчина, живущий, скажем, у Казанской церкви. Наподобие Андрюшеньки-дурачка, что ходит по улице с вечно высунутым языком. Может быть, мужчина этот заколдован. У него нет рта, зато есть огромное пузо, нашпигованное лягушками. Добрые люди понесли Пузатого к волшебнику, чтобы тот расколдовал несчастного. Такое объяснение кажется мне вполне разумным.

После того случая Пузатого носили ещё несколько раз – в разных концах города Лысково Горьковской области с населением около двадцати четырех тысяч человек. Дважды я слышала угасающую музыку издалека, пару раз видела людей с носилками и щитами из цветов, мужчин с туманными трубами и женщин в черных платках, пыталась подойти ближе, но обстоятельства складывались против. Пока все дети верили в Деда Мороза, я верила в Пузатого, которого всё носят и носят, но никак не могут расколдовать, и мечтала о том, что когда-нибудь я сама сниму заклятье с этого страдальца, тем более что написание заклинаний на квазивосточном языке было моим любимым занятием. Вот одно, уцелевшее с тех времен: «Флехайчесмарома, флехайчесмарома, флехайчесмарома, михайчес» (очень сильное, применять осторожно).

Моим любимым фильмом в те времена была сказка «Королевство кривых зеркал», потому что в ней не мальчик спасает девочку (как обычно), а девочка – мальчика (как мама – папу). Я была влюблена в Гурда, прикованного цепями к скале, и тоже хотела бы вызволить его из заточения. Каждый раз, гостя у бабушки с дедушкой и поднимаясь на второй этаж, где почти у самого чердака был расположен нужник, я представляла, что восхожу на Башню Смерти. Сейчас я открою дверь, а там, над выгребной ямой, откуда воют неприкаянные ветры и веет дух зла, на месте привычной дырки стоит на коленях закованный Гурд. Вот я его освобождаю, и о моем подвиге пишут в газетах, клочки которых торчат из дореволюционной дамской сумочки, прибитой гвоздём к стене.

Вместо этого в детском саду за мной бегал Денис К. Просто душил в объятьях на каждом шагу. Как-то раз я не выдержала, написала записку: «Денис К. догоняет Юлю Л. и не отпускает» и сунула её в карман преследователю. Это явно не был донос – иначе я бы вручила бумажку воспитательнице или родителям. Мне нравились домогательства, и я отважилась открыться. А, может, тогда, в четыре года, я сочинила свой первый готический роман, ведь формула готического романа, как известно, в упрощенном виде такова: мужчина преследует женщину и ее заточает. На беду Денис К. не умел читать. Зато умел читать весь педаготический состав сада. «Посиди – подумай!» – сдавленным голосом приказала одна из нянечек, заталкивая меня в кладовку, где пахло мышами, и куда, помимо матрасов и подушек, отправляли на перевоспитание малолетних нарушителей общественного спокойствия. Дверь захлопнулась, и мой мир погрузился во тьму, где уже отбывал наказание бешеный мальчик-альбинос по имени Рома Сайфутдинов.

Рома издевался над старой девочкой Марьяной. Она выжила из ума после того как ее мама нечаянно сварила ее в кипятке. Подробностей этой истории мы – дети – не знали, зато каждый день наблюдали последствия: кожа на правой половине Марьяны (включая лицо, руку, живот и ногу до колена), была сморщенной и похожей на карту пустыни Сахары. Передвигалась Марьяна медленно, как верблюд, и так же туго соображала, чем пользовались мальчишки во главе с Ромой Сайфутдиновым, который на этот раз заставил Марьяну снять трусы и показать, что под ними. Марьяна не особо сопротивлялась в силу потери рассудка.

Забившись в угол кладовки, я думала о том, как мне повезло. В младенчестве я тоже чуть здорово не обожглась. Зимой в нашей квартире плохо топили, было очень холодно, и родители включали газовые горелки. Я залезла на стул, стоящий у плиты, и держалась за его спинку, как вдруг мои руки соскользнули, и я плашмя полетела на все четыре конфорки. Отец, мывший посуду в другом конце кухни, бросился и поймал меня как футбольный вратарь ловит мяч в воротах. Так он спас меня и от огня, и от безумия, и от расправы Ромы Сайфутдинова, ибо, уважая мой интеллект, выраженный в умении писать записки, этот мальчик меня не тронул. Я выстояла. В отличие от мифа о Пузатом.

Миф о Пузатом рушится в то воскресенье, когда мы с бабушкой идем на базар за печенкой. Где-то в районе городской бани я слышу знакомую мелодию и замечаю толпу печальных торжественных людей. Дёрнув бабушку за рукав и кивнув в сторону шествующих, я, рассчитывая произвести впечатление, сообщаю: «Пузатого понесли!» «Как? Кого?» – выпаливает бабушка. Потом с минуту молчит, переводя взгляд с меня на процессию и обратно. А затем, словно что-то внезапно поняв, улыбается: «Пузатов давно на… там, где надо. Это другого понесли!» Я потрясена новым знанием о том, что Пузатов – это фамилия, все мои прежние догадки терпят крах, и я осторожно спрашиваю: «А куда понесли другого?» Бабушка делает вид, что не слышит мой вопрос и говорит, что надо поспешить, иначе всю печенку разберут.

Печенку действительно разберут, спустя десятилетия бабушку и деда тоже отнесут, а я, разгребая бумаги в их доме, выставленном на продажу, наткнусь на тоненькую брошюру «Рабыня Изаура» в переводе загадочного астраханского полиглота и однофамильца моего Пузатова – В.Л. Пузатова. В тот же вечер я прочту экстравагантный бразильский роман, напишу статью «Переводчик, который любил Рабыню Изауру», и ее опубликуют на литературном сайте «Многобукв».

2. Статья

Владимир Набоков в эссе «Искусство перевода» пишет о том, что «в мире словесных превращений» существует три вида грехов: 1) ошибки, совершенные по незнанию; 2) намеренный пропуск слов и абзацев; 3) отсебятина.

За третье, самое большое преступление, по словам Набокова, переводчика надо подвергать жесточайшим средневековым пыткам. Вроде бы, справедливо. Но хочу рассказать вам одну историю.

Однажды мне в руки попала брошюра «Рабыня Изаура» 1992 года издания. Я, разумеется, первым делом подумала, что «роман» этот был написан на основе знаменитой мыльной оперы, а значит, заслуживает презрения. Как же я удивилась, прочтя в аннотации, что, оказывается, «Рабыня Изаура» – это произведение классика бразильской литературы Бернардо Гимараенса. Опубликованное в 1875 году, еще до отмены рабства, оно стало настоящей сенсацией в Бразилии – никто до Гимараенса не дерзнул написать правду об ужасном положении рабов. Вроде как роман этот стоит в одном ряду с «Хижиной Дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу. А знаменитое «унга зунга унгэ», транслируемое с телеэкранов в начале девяностых, имеет такое же отношение к литературному первоисточнику, как сегодняшняя Анастасия Волочкова – к классическому балету. Ну, коль так – надо прочесть. Я открыла брошюру и… обомлела.

«Могучие быки, лоснящиеся упитанные тельцы возлежали на траве, которой они только что накушались и нащипались, осуществляя сейчас торжественный животный процесс пережевывания злаков под сенью высокоствольных дерев»

– так начинался текст. «Какой кудрявый слог!» – подумала я. И, закрыв глаза на то, что травой, в общем-то, нельзя «нащипаться», решила, что, видимо, это особенности традиционной для Бразилии 19-го века манеры «слёзы сердца».

«Это платье, как голубое облако вокруг ее ног, талия струится из этого облака, как Венера Милосская или какая другая Венера, рождаемая из морской пены»,

– говорилось в продолжении. Струящаяся талия, наконец, меня насторожила. Самиздат что ли какой? Нет. Издатель – информационное агентство «ЭКС-пресс», Нижний Новгород. Тираж сто тысяч экземпляров. Согласно выходным данным, перевел роман астраханский литератор и полиглот В.Л. Пузатов.

«А сензала ведь остается сензалой!»

– кричали страницы. Что еще за сензала? Полезла в словарь. Нет такого слова в русском языке. Португало-русский словарь сообщил, что senzala – это жилище негров-рабов. Ладно, буду знать. Но дальше – больше.

«Мизерабельность бесправия не прикроешь фиговым листом внешнего декора!»

Что за черт? На мгновенье усомнившись в рассудке Бернардо Гимараенса, я ринулась искать другой перевод «Рабыни Изауры» и – спасибо переводчику К. Комкову – выдохнула: бразильский классик про животный процесс пережевывания и струящихся Венер – не писал. А пассаж про сензалу и мизерабельность бесправия означает следующее: «Из-за этого лачуга не перестанет быть тем, что она есть на самом деле».

Дальше привожу параллельные переводы (сохраняя авторскую пунктуацию).

В. Пузатов: «Неустанно топтал, попрыгунчик дамский и вертопрах, своими наваксенными штиблетами не только собственную супружескую верность, но и беззащитное сердце жены».

К. Комков: «… ежедневно терзал сердце своей несчастной супруги распутством и безнравственностью».

В. Пузатов: «Медовый месяц, как и резинка на штанах, не тянется до бесконечности».

К. Комков: «…неужели ты думаешь, что медовый месяц длится вечно?»

В. Пузатов: «… мысли Леонсио роились вокруг Изауры как мухи, садясь ей то на лицо, то на шею, то на плечо, то еще куда-нибудь, не стесняясь».

К. Комков: «… воображение его было занято исключительно Изаурой».

В. Пузатов: «Но вскоре, как бы по заклятию невидимой ведьмы, варившей на берегу реки забвения колдовскую траву судьбы, все они устремились, каждый случайно, в залу».

К. Комков: «После завтрака они разошлись, однако, по привычке, все направились в гостиную».

В. Пузатов: «… и симпатичный помидор ее лица покрылся спелой краснотою. Из прекрасных очей посыпались молнии под аккомпанемент нежного грома ее голоса».

К. Комков: «…щеки ее стали пунцовыми, глаза метали гневные молнии».

В. Пузатов: «Посетитель с кряхтением полез в обширный карман своего еще более обширного сюртука и извлек оттуда грязными сальными пальцами еще более засаленный лоснящийся кошелек, пухленький, как хорошо откормленный поросёночек… Леонсио при такой увертюре слегка поник и, с потаенной брезгливостью приняв кошель, как жабу, еще не отсохшую от грязи, и не пытаясь заглянуть в его утробу, возложил на стол сей двусмысленный дар. Мечтательными платоническими глазами уставился он в потолок, вымысливая какой-нибудь поуклончивее ответ».

К. Комков: «Леонсио, сразу изменившись в лице и машинально взяв бумажник, несколько мгновений тупо смотрел в потолок».

Среди прочих инициатив В. Пузатова:

«Как баобаб, поваленный тифуном – более не осмеливался уж он поднимать свои коряжистые руки на предмет своей африканской страсти».

Астраханский переводчик и полиглот делает сноску, сообщая читателю, что тифун – это форма слова «тайфун», характерная для русской прозы 19-го века. При чем тут русская проза 19-го века – загадка, но ход изысканный.

Далее В. Пузатов снабжает прозаический текст ремарками, преобразуя его в пьесу:

«Изаура! Ох! Постой, послушай же, ну не будь такой капризулей, лапочка! (Изаура убегает, он преграждает ей путь)».

Следом в «пьесе» появляются элементы поэзии:

«Пронзен, пронзен стрелой Амур! Такой… (сбиваясь на рифму), такой… такой богине не должно быть рабыней!»

Тем не менее, при всей энергичности В. Пузатова, с середины романа он начинает выдыхаться. Переводчик пропускает сначала абзацы, затем – целые страницы оригинального текста, но, возможно, чтобы не потерять объем произведения, добавляет свои философские рассуждения. Например, о том, что

«судьба проистекает не по “разумным” законам взрослых, а по детским и капризным законам».

В сцене, когда сеньору Леонсио приносят выкуп за Изауру, которая принадлежит его умирающему отцу, Леонсио отказывает просителю, объясняя это тем, что вправе распоряжаться имуществом предка только после его смерти. В. Пузатов разражается речью от автора, которой нет в оригинале:

«… Только после его смерти… Смерти… Смерти… Эти последние слова Леонсио передразнило эхо насмешливого и неумолимого рока. Рок, сиречь судьба, любит смеяться над чванливой самовлюбленностью некоторых уж очень самонадеянных и уж очень уверенных в своих правах и правоте смертных. Может, для того лишь и позволяя им немного покичиться этой своей самой лучшей верой и достоинствами этой своей самой драгоценной персоны, чтобы потом с тем большим удовольствием звонко щелкнуть их по носу и оглушающе треснуть по голове толстой и пыльной книгой судеб, в коей им никогда не увидеть и прочесть ни слова и ни полслова. И слава Богу».

И смех и грех. К слову, о грехе. Взяв за руководство эссе Набокова, можно легко приговорить В. Пузатова к средневековым пыткам. Однако любой подсудимый имеет право на речь-сиречь в свое оправдание. Поэтому я решила отыскать В. Пузатова и спросить его напрямую, что это было.

К сожалению, в Интернете не нашлось никакой информации об астраханском литераторе и полиглоте, кроме упоминания о том, что он имеет отношение к изданию Библии на разных языках мира (страшно представить, что не тянулось до бесконечности как резинка на штанах в Священном Писании). Если верить статье общественно-политической газеты «Волга», хранятся труды В.Л. Пузатова в Астраханской областной научной библиотеке, куда я немедленно написала электронное письмо с просьбой поделиться любыми сведениями об Иерониме Стридонском наших дней. Кроме прочего, окончательно помешавшись, я отправила запросы во все крупные СМИ Астрахани, в астраханское Управление культуры и местное отделение Союза писателей. И пока ждала ответов, решила отыскать и «конкурента» В. Пузатова – Константина Комкова. Он быстро обнаружился в соцсетях и оказался отзывчивым собеседником.

В 1988-89 годах, когда по Центральному телевидению СССР демонстрировалась «Рабыня Изаура», жизнь на улицах замирала, а Комкову приходилось отключать домашний телефон. Ему названивали друзья и коллеги, поскорее желавшие узнать, что же будет дальше, ведь именно он делал перевод с португальского на русский для озвучки бразильского сериала. Комкову же мы обязаны появлением в разговорной речи слова «фазенда».

«Сгоряча напечатав “фазенда”, я задумался. Не хотелось засорять родную речь новым заимствованием, тем более что в переводах произведений Майн Рида уже встречалось слово “гасиенда”. На перепечатку времени не было, и, зачеркнув “фазенда”, я написал “поместье”. Однако редактору первоначальный вариант понравился, и, немного попрепиравшись, мы решили оставить “фазенду”, даже не предполагая, что она войдет в словари», – вспоминает Комков.

Про В. Пузатова Комков никогда не слышал, но согласился прочесть и прокомментировать его творчество: «Честно говоря, не совсем понимаю с какого языка он переводил “Рабыню Изауру”. Возьмем, хотя бы следующий пример.

Б.Гимараенс: Alguns bons e generosos instintos, de que o dotara a natureza, haviam-se apagado em seu coração ao roçar de péssimas doutrinas confirmadas por exemplos ainda piores.

Подстрочник от Google: “Некоторые добрые и щедрые инстинкты, которыми его наделила природа, исчезли в его сердце, когда он впитал в себя плохие учения, подтвержденные еще худшими примерами”.

К. Комков: “Те немногие хорошие качества, которыми наделила его природа, погибли, срезанные под корень отвратительными теориями, подкрепленными еще худшей практикой”.

В. Пузатов: “Благородные порывы и устремления (…) медленно и беспощадно душились волосатыми руками грубой и вульгарной окружающей реальности, в грязных когтях черного змия вселенского цинизма и непролазной пошлости уже погибала, испуская последний писк, его теперь уже не бессмертная, грешная душа”».

На вопрос, чем, по его мнению, является перевод В. Пузатова – недобросовестной работой или, может быть, хулиганским арт-перформансом, Комков ответил так: «Конечно, по отдельным фразам судить обо всем арт-перформансе, как вы здорово определили этот жанр, было бы неправильно, но у меня складывается впечатление, что это было продиктовано непреодолимым желанием заработать в те лихие годы, причем, не важно как».

Тем временем, никто из адресатов не отвечал на мои запросы. В Сети я обнаружила сайт с базой телефонных номеров и адресов жителей Астрахани. Среди них был только один В.Л. Пузатов. Я вбила его адрес в гугл карты, и космический спутник показал мне предполагаемый дом астраханского переводчика и полиглота и его окрестности. Особенно впечатлил серый железный гараж с нарисованной пентаграммой и надписью «Лорд». Но ровно в тот момент, когда я подняла трубку, чтобы позвонить автору трэш-версии «Рабыни Изауры», на мою электронную почту пришел ответ из астраханского отделения Союза писателей. Мне сообщили, что В. Пузатов никогда в этом объединении не состоял, уже в 90-е был глубоким инвалидом и еле передвигался. Так что они не в курсе, жив ли этот человек вообще. Это всё, до свиданья.

Я была в центре Махачкалы, когда там взорвали автомобиль министра Гусаева, и после увиденного спокойно отправилась в горы – брать интервью у другого дагестанского чиновника, на которого к тому моменту было совершено пять покушений. Но узнав об инвалидности В. Пузатова, заточенного в конце девяностых в панельной пятиэтажке с видом на газовые трубы, с единственной возможностью исполнить страстный словесный гопак на костях мученика Бернардо Гимараенса, – я так и не смогла набрать телефонный номер.

Человек – слаб.

3. Отзывы

«Поздравляю, твоя статья стала вирусной!» – сообщает мне в мессенджере приятель (он маркетолог). «В смысле?» «Десять тысяч просмотров, сотни репостов в соцсетях, куча комментов. Накидать ссылок?» «Давай».

Сайт Livelib.ru

SonRazuma (врач, кандидат медицинских наук, молекулярный биолог, Мастер Наук и Лицензиат Философии, живописец-акварелист, пианист и кларнетист, литературовед, эссеист, пушкинист, гоголевед): Ну и напрасно Юлия Лысова не позвонила. Можно было бы очень уважительно построить беседу, задать наводящие вопросы. Очень не понравилось в статье, что качество одного перевода сравнивается с другим переводом, а не с оригиналом. За такое Юлию Лысову следовало бы подвергнуть тем самым пыткам, которые она напророчила переводчику Пузову.

mikvera: А я не почувствовала в статье глубокой антипатии к астраханскому переводчику. Скорее даже, наоборот. Вот только, и вправду жаль, что Юлия не позвонила. Было бы ужасно интересно узнать, что сейчас думает автор перевода о своём том, далёком творении.

YuliyaSilich: Поначалу веселилась от души, а после навалилась безысходная тоска. Поистине, от смешного до грустного – один шаг.

SonRazuma: Да, там наверняка целая драма в одном флаконе – смешное и грустное вместе. Тяжело больной человек в лихие 90-е искал чем бы занять свои мозги на закате дней, как отвлечься от печальных мыслей. Предложил свои услуги разным издательствам. Ответила одна захудалая и нищая редакция, что хотят печатать Изауру, но денег за перевод не заплатят. Хочет переводить – пусть переводит, перевод желательно сделать покрасивше, чтобы дамам за сорок понравилось. Ну вот он и устроил прощальный фейерверк, поиздевался над коммерсантами и дамами, падкими на вычурный стиль. Оторвался от души. Сначала дописывал от автора чего там нет, потом подустал, начал пропускать куски текста. Чтобы было понятно тем, кто понимает в литературе, первый абзац вставил от себя как подсказку умному читателю. Я его совсем не осуждаю, может, поступил бы так же. А тут его глупые люди пытками стращают.

Сайт Bookmix.ru

Nataлка: А я не согласна с Пузатовым! Я считаю, что тифун – это человек, больной тифом! Надо бы тоже почитать книгу-то… что-то мне сразу детство вспомнилось и как наши все поголовно обзавелись фазендами, вместо скучных огородов )))

Sibirjachka: Пузатов шикарный хоходатель!

Kamila2: В 90-е юмор был просто необходим, жаль, что Пузатов тогда мне не попался.

Эйне: А еще новеллизации и «вбоквелы» клепали на коленках, причем используя периодически куски из других книг, например, ваяя многочисленные продолжения «Унесенных ветром», использовали даже Ремарка )))

Запрещенная соцсеть.

Сообщество «Книжный клуб им. Юрия Лозы»

Elena Freidz: Вот это и есть настоящий литературный перевод! (хотя и несколько вольный)

Victoria Lubashenko: Читала, что был какой-то дореволюционный переводчик «Пиквикского клуба», у которого был совершенно искрометный перевод, но при этом он не стеснялся кроить и перекраивать исходный текст.

Личные аккаунты

Савицкий Андрей: Просто переводчик был художник – он так видел.

Яна Ультра: По-моему, я только что пополнила словарный запас…

Юлия Старцева: Заработал бедный старичок, ещё и постебался вволю.

Svetlana Sitnikova: Ну начинал же Эко свой роман «Тщеславлюсь униженностью…»;) Тут тоже похоже на попытку закосить под витиеватый слог. А получилось самостоятельное произведение искусства:)

Ольга Лысенко: ну так Эко специально наворотил барочных финтифлюшек, сам же над ним поржал, еще и мануал для переводчиков накатал, как эти финтифлюшки сохранить.

Svetlana Sitnikova: мне кажется, тут тоже не случайно

Olga Darfy: Растащить на мемасики

Валентин Руденко: Думаю это он потом сделал Гоблину перевод Властелина колец.

Ольга Лысенко: а вообще как перфоманс – это да, это же чертовски прекрасно.

Наталия Мошина: «Неустанно топтал, попрыгунчик дамский и вертопрах, своими наваксенными штиблетами не только собственную супружескую верность, но и беззащитное сердце жены». Прелесть!!

Svetlana Rubejov: Если честно, я в таком же ах*е была от "Синдрома Петрушки" Рубиной. Может это и красиво, но когда вместо "они поднялись на лифте" пишут "наконец вошли в стеклянный цилиндр бесшумного лифта и поплыли вверх, стремительно, будто во сне, нанизывая прозрачные этажи один на другой.", я как то теряюсь.

Дарья Сальникова: Алло, здравствуйте! Тут неподалёку, вперемешку с птичьим клёкотом и ненавязчивым шёпотом ветра, будто озаряя багрянцем зеленеющие волны берёзовой рощи, обдавая жаром словно летнее солнце в разгар знойного душного июльского лета, испуская лёгкую дымку подобно поднимающемуся туману от раскинувшейся глади озера на рассвете, распугивая лесных обитателей – работящих бобров, мудрых ежей и беззаботных свиристелей, догорает дом-музей Пришвина. Нет, высылать машину уже не нужно. (с)

Roman Kutuzov: Кстати за Прачетта я в свое время взялся именно от возмущения отсебятиной.

Егор Степанов: Сам Набоков в плане переводов тоже такой молодец, что во время чтения только пот утирать.

Roman Kutuzov: ему можно он гений!

Александр: Капец какой-то, а не Пузатов, На кол его!

Ирина Гноевых: Не многие смогут лишь понять.

Елена Шанаева: Этот Пузатов просто чертов гений! Минимум на пять лет опередил гугл переводчик. Это явно был такой триумф, что его взяли потом в международную компанию алиэкспресс переводить.

Анна Волкова-Куценко: Перевод Пузатова куда интереснее и живописнее. Воображение сразу так играет после помидора ее лица или резинки на штанах!) Комков просто сухарь!)

Елена Шанаева: человек с душой работал.

Анна Волкова-Куценко: во-во! я за Астраханскую рабыню!

Мария Скворцова: Зато как живенько!)) не то, что правильно выстроенные сухие описания))

Елена Шанаева: у нас уже фан клуб «помидора ее лица».

Мария Скворцова: а ещё: «мысли садились ей на лицо»))

Яна Твардовская: Мизерабельность бесправия не прикроешь фиговым листом внешнего декора!(с) я не смогу так, даже если неделю буду шлифовать фразу. но это так трэшево, что почти гениально.

Оксана Тарасенко: Стильно, даа))

Минна Ямпольская: Это надо читать. Непременно!)) Оттянулся дедушка, молодца!)))

Lubov Caplan: У меня двойственное впечатление. Первая реакция – как и у всех. А потом дочитала до конца… человек (немолодой инвалид) видел газовые трубы из своего окна, а воображение уносило его туда, где фазенды и бычки сочную траву щипают. Правду говорят, что жизнь – героичнее литературы по части сюжетов)

Минна Ямпольская: Это с одной стороны. А с другой никто не должен входить в положение, даже не очень приятное, переводчика – от него ждут совсем другого)

Екатерина Федорчук: Как я рыдала, когда Тобиаса убили! До сих пор больно вспоминать!

галина илларионова: А мне весело было читать Пузатова, казалось, что слова рождены не в нашей равнинной умеренной полосе, а где-то за морями, где солнце, ярко, резко, эклектика и что-то невозможное, неправильное. Конечно нелепо оно все звучит, но будоражит и вызывает эмоции, фантазии… А тот второй адаптированный перевод, где все правильно усреднено, и не запоминаешь ничего, как плохие учебники (всегда страдала, читая наши учебники истории, почему так уныло и нудно описаны мощные, взрывающие мозг, события, детям можно все интереснее преподносить.. Эх.....)

Мария Бахарева: да в те времена что только не печатали! также наивно предполагать, что В. Пузатов непременно должен существовать ггг

Eghzarw Eghzarw: Бггггг. Автор, наверное, молодая, и романов вроде "Последняя любовь Скарлетт" и газету "Скандалы" не читала в восьмом классе под партой!

Мария Бахарева: они бы еще популярного автора детективов марину серову поискали!

Nathalie Raybman: Эх, счастливый запах 90-х. Время, когда казалось, что можно все.

Мария Бахарева: кроме того, интересно, что все такие тонкие знатоки, однако ни один из фигурантов текста не знает португальского

Eghzarw Eghzarw: Вот я как раз хотела сказать, вся экспертиза – со слов второго переводчика, ну конечно, он старого только рад охаять.

Мария Бахарева: угу. и гугл-транслейт, как рефери

Eghzarw Eghzarw: То есть когда я вижу цитаты из первого перевода, я охотно верю, что оно так и было, а второй весь какой-то лаконично-сглаженный скорее в современном духе.

Anastasia Zavozova: Я в целом удивлена тем, как серьезно разбирают перевод из 90-х. Да тогда была целая традиция, клепали книги по латиноамериканским сериалам и дописывали их, как хотели. У меня бабушка их все читала и все ее знакомые бабки:) Художественный перевод к этому не имел никакого отношения. Опять же, никто не учитывает, что несчастный Пузатов мог быть автором подстрочника, который потом расписали и улучшили в издательстве, что тогда случалось сплошь и рядом. Или тем самым редактором, который за три копейки просто пересказывает примерный, наскоро сделанный подстрочник. И что книга 1992 года могла быть напечатана где угодно и кем угодно, и Пузатов об этом мог даже не знать.

Eghzarw Eghzarw: И что звали его, возможно, вовсе не Пузатов!

Elena Lemeneva: Прекрасный же перевод, такой же экзотический, как вся история плантаторов и их рабов!

Анастасия Воскресенская: Эх, девяностые! Пузатову по количеству знаков небось платили, вот и.

Андрей Калиниченко: Женщины! Кто помнит этот первый яркий и сладкий сериал, в голодный и серый период нашей истории? Мужчины! Кто ненавидел эти противные бакенбарды главного героя и фальшивую улыбку героини? Прочитайте до конца. Тут все про нашу жизнь, смешную и грустную.

Гульнара Чиклина: Я помню эпизод из жизни … грустный… был ноябрьский вечер, страну колбасит не по-детски (я ещё не знала, что так будет очень долго, до сих пор…), мы с мамой идём от остановки в сторону дома, она : «давай быстрей пойдём, там сейчас кино начнётся “Изаура”, я – да ладно – фиг с ним, мама с горечью : «не фиг с ним! Я хоть так отдохну от всего, что вокруг творится»… вот запомнила это и все.. уже и мамочки нет со мной, и страну колбасит , и убегаем мы все от реалий вокруг, и фильм этот дурацкий напомнил это..... уф.....((

Андрей Калиниченко: Музыка заставки к сериалу сидит в подкорке)))

Ioseb Khachidze: Гугла не было, человек помучился, учитывая его состояние, думаю можно всё простить. Готовый сценарий для завлекательного фильма. Сначала детектив, а потом драма со слезами…

Galina Palaguta: Точно, история для кино. Только мне кажется, он с переводом не мучился. Он творил! И, наверное, отдыхал душою, забывая про свои напасти. Так что, конечно, простительно. Тем более, что есть и профессиональный перевод этой книги.

Денис Штукатуров: Шик! Я конечно за В Пузатова, а не за этого зануду Комкова))

Стелла Прюдон: Это так ужасно, что гениально. А вообще, такой бешеный интерес позднесоветских людей к проблемам рабовладельческой Бразилии сам по себе настраивает на абсурд как норму. Пузатов этот запрос реализовал.

VK

Ящар: По-моему, это был крутой перфоманс, мужик рулит. Как бы «мизерабельность бесправия не прикроешь фиговым листом внешнего декора!» Это про Россию, друзья.

«Короче, народ хочет продолжения. Может, все-таки позвонишь Пузатову? Может, он жив?» – продолжает приятель. «Блин», – отвечаю я. «Ну, как знаешь».

И всё-таки движение «ямыпузатов» в комментариях к статье заставляет меня призадуматься. Я по-прежнему не считаю дело рук Пузатова пародией. Мне не кажется, что переводчик этот ставил целью высмеять дамский роман или чрезмерно художественный слог. Но согласна: есть в его переводе какое-то необъяснимое очарование. Человек старался и, возможно, перестарался, но он действительно так видит. Я отвлекаюсь на другие дела, но тут снова пищит телефон.

Сообщение в соцсети от пользователя не из списка друзей: «Здравствуйте, Юлия! А вам еще никто про настоящее фио астраханского самородка не написал? Так-то с ним немало людей были и у нас здесь в Москве знакомы. И историю этого своего перевода он иногда пресмешно рассказывал за стаканчиком». «Здравствуйте! Нет, никто ничего не писал. И как его зовут на самом деле?» Незнакомый собеседник присылает мне ссылку на страницу одного из самых известных журналистов Москвы и добавляет: «Если б не умер, посмеялся бы. Он был такой – весельчак и бонвиан».

4. Конец восьмидесятых

Я хорошо помню 1988 год. Мне было восемь лет. Меня только что приняли в октябрята и тайком покрестили в Казанской церкви. Прицепили октябрятскую звездочку и надели нательный крестик.

Папа вернулся из Амдермы. Он надеялся, что армейская дисциплина в условиях сурового арктического климата поможет ему навсегда разорвать порочную связь с бутылкой. «Набивались мне тут с предложением отведать браги два земляка, – писал он маме с края Земли, – мы с ними в Карском море искупнулись. Командир, когда увидел, махнул рукой и сказал, что это горьковские разъебаи. Мол, оттуда все такие – лихие. Так вот после этого земляки предложили мне выпить, но, естественно, получили от ворот поворот. Одному из них тридцать, другому – прапорщику – двадцать четыре года. Которому двадцать четыре года, сказал, что надо быть мужиком, так вот я этому “мужику” рассказал, как готовить и употреблять из клея БФ “эликсир жизни”. Он вытаращил глаза и спросил: “А ничего от этой смеси не склеится?” Я ответил, что несколько дней у него внутри будет то же самое, что и у крокодила Тотоши, который наелся калош. Ну он заткнулся и больше меня на слабо не брал. Ушли те времена, когда между нами с тобой сеяла семена раздора проклятая водка. Теперь ты, Наташа, – жена военнослужащего Заполярья, а не какого-нибудь “каскадера”, пьяни, ханыги. Верь в меня, милая Натка, я не свихнусь и не сойду с трезвого пути, будь спокойна насчет своего белобрысика (это меня то ли в садике, то ли в первом классе так звали – Лысик-белобрысик)».

Увы. Бортинженером и полярником отец пробыл всего год. Он снова запил. Целыми днями либо сидел дома, обнимая сумку, в которой хранились каштановые волосы его покойной матери, и слушая запись голоса покойного отца на бобинах, либо мотался в поисках очередной дозы. Работы не было, денег в доме – тоже. Мама ругалась на папу и обижалась на своих родителей. Когда мы приходили к ним в гости, вместо того, чтобы спросить, как у нас дела, бабушка начинала рассказывать, как дела у рабыни Изауры (она переживала, что донья Эстер никак не подпишет Изауре вольную), а дед сообщал о его успехах в шахматах по перепиcке.

Наконец, отцу повезло. Его взяли электромехаником на радиостанцию при областном радиотелевизионном передающем центре. Радиостанция располагалась на выезде из города, между трассой Москва-Казань и валавскими лесами. И хотя это был довольно секретный объект, мне разрешали иногда приходить туда в гости. Это было моё место силы. Меня завораживали все эти непонятные передатчики с множеством загадочных кнопок и рычагов. Однажды, пока папа не видел, я взяла телеграфный ключ и пропикала на нём мелодию из «Рабыни Изауры». Надеюсь, это ни на что не повлияло, самолеты не упали, паровозы не сошли с рельс.

В здании радиостанции стоял замечательный запах – смесь курева, крепкого чёрного чая и канифоли. На втором этаже располагалась комната со столом для настольного тенниса, где можно было погонять легкий мячик. На территории антенного поля мы собирали грибы и землянику (самый вкусный чай на земле – это чай с земляничными листьями). Однажды у какой-то заброшенной землянки я нашла медную монету Екатерининских времен. Папа сказал, что давным-давно там жила какая-то старушка, возможно отшельница. А вот в будке у радиостанции жил пёс по кличке Вентилятор – его так назвали, потому что он забавно крутил хвостом. Папа всегда приносил ему из дома косточки. Правда, пару раз перепутал пакеты, отдал псу свою жареную рыбу, а сам сидел потом как дурак, обгладывая мослы. Вентилятор всегда лаял на Чёртика (так звали местного темно-серого кота) и гонял его по территории радиостанции. Однажды мужики с папиной работы поймали кота и дали ему водки. Чёртик опъянел, осмелел, набросился на Вентилятора и изодрал ему когтями всю морду. Вентилятор сильно удивился и потом пару дней, пока Чёртик страдал с похмелья, выглядывал из-за угла с опаской.

Вторым моим местом силы была музыкалка. Я обожала сольфеджио и музыкальную литературу, а вот хор прогуливала. Я хотела солировать: дома записывала на магнитофон «Легенда» музыкальные постановки, где все партии исполняла сама. Специальность мне тоже нравилась, только всё время тянуло сыграть что-нибудь не по нотам, внести что-то своё в какую-нибудь «Сонатину» Клементи. Ну и, разумеется, наивысшее удовольствие – «подобрать» что-то из современной эстрады или кино. Например, мелодию из заставки «Рабыни Изауры». Когда к маме приходили в гости подруги, я всегда играла им «Изауру» на фортепьяно, и они роняли слезу.

К слову, и я очень переживала, когда сеньор Леонсио сжег Тобиаса, похожего на Муслима Магомаева в молодости. Кроме того, горящий бразильский сарай напомнил мне трагическую сцену из многосерийного фильма «Михайло Ломоносов» с самосожжением старообрядцев (я смотрела его в шесть лет и почему-то запомнила, что крестьян уничтожили фашисты). Еще один фильм, произведший на меня огромное впечатление в детстве, – это «Джейн Эйр» с красавцем Тимати Далтоном в роли Мистера Рочестера. Я очень боялась сумасшедшей жены Мистера Рочестера, которая подожгла дом и выбросилась из окна со словами: «Я пошутила!» Мне почему-то казалось, что призрак этой сумасшедшей может прийти к нам в квартиру на улице Чернышевского.