Читать онлайн Двенадцать разбитых сердец, или Донжуан поневоле
Бруно Бабушкин
Двенадцать разбитых сердец, или Донжуан поневоле
Пролог
Егор Викторович сидел в углу и тихо плакал. В последнее время это стало для него естественным состоянием. В этом случае неплохо помогал крепкий алкоголь, но после первого же раза оказалось, что бывший учитель информатики школы 1775 достаточно быстро пьянеет, а когда пьянеет, начинает буянить, и это ему очень не нравилось. Поэтому Егор Викторович грустил тихо, чинно и благородно. Ну, и конечно, иногда истерил. А кто не истерит?
Глава 1. Во тьме
«Это удивительно, да? – бормотал Егор Викторович, уткнувшись носом в колени и обхватив их руками, – Удивительно, что в мире так мало монахов. Это же так хорошо! Такая благодать в душе у них и спокойствие. Как же хорошо быть монахом! Никаких современных технологий, никаких людей! Монахи живут тихо, переживая каждый момент вместе с братией. Они очень дружные и милые, очень добрые. Они поразительные люди, удивительно, что их так мало!»
«Вообще широта человеческой души нисколько не сопоставима с масштабами человеческих деяний», – думал он.
«Человек – удивительное создание. Но монах ещё удивительнее».
«Посвящая свою душу служению Истине, он очищает её от грязи мирской».
«Путь человеческой души подобен пути верблюда по пустыне – услада верблюду – оазис с водой, человеку – Истина чистая. А Истина чистая лишь монахами держима…»
Эти мысли беспорядочно метались у мужчины в голове, они неизбежно приводили его к необходимости принять постриг. Он пытался с ними бороться, но не получалось – они буквально овладевали его головой.
В последнее время он всё время был во власти страха: страх уходил, и он снова боялся, теперь – его возвращения. Страх доводил Егора Викторовича до маразма: бывало, посреди ночи он вскакивал с кровати и бежал проверить, закрыта ли входная дверь. Потом уже не мог заснуть и, напившись валерьяной (что, впрочем, не приводило к желаемому результату), вытаскивал колоду карт и начинал гадать на них, что продолжалось до самого утра. Это сильно удивляло Розу, и в конце концов она повезла его в санаторий. Выставили мужчину оттуда после драки с официантом, последний удивительно напомнил ему Губайло Уткина!
Егор Викторович зарос щетиной: его обычно гладко выбритое лицо теперь было словно покрыто мхом. Да и вообще вся его внешность поразительно изменилась, стала какой-то звероподобной… Порой, сидя за обедом, он неожиданно вскидывал руку вверх, требуя тишины: ему казалось, что за ним погоня.
В конце концов, Роза не выдержала и заявила, что идёт в балет. В первый же ее рабочий день Егор Викторович подрался с её балетмейстером.
Он вообще стал очень драчливым. Особенно любил он драться со случайными прохожими. Бывало, идёт мужчина лет тридцати – тридцати пяти вечером по парку, а Егор Викторович тут как тут! Он почти всегда проигрывает, дерётся неловко, но азартно: кусает, щипает, царапает. Это очень на него не похоже, и почти всегда после драки ему становится стыдно…
Так было и в тот раз, когда он укусил своего соседа за руку, но тут уж не выдержала Роза. И тогда она сказала: «Ну, Егор, ты мне не медаль на шее, а иди-ка ты к Микуле!»
И пошёл Егор Викторович к Микуле…
Глава 2. Микула
Микула – это поразительный человек, и потому он заслуживает отдельного рассказа. Ему можно было бы посвятить даже и целый роман, но я лишь затрону его основные черты. Роста он около двух метров, худощав, но не скелетообразен. Волосы у него русые, но не соломенные. Нос орлиный, удивительно и необычайно аристократичный. Микула вообще очень интеллигентно выглядит в своём постоянно носимом им невзрачном, но ухоженном пиджаке. Видит он достаточно плохо, но очков не носит (и линз, кстати, тоже) – уж очень он кажется себе непредставительным в очках. Впрочем, для повседневной жизни имеющегося зрения ему хватает, и всё ограничивается лёгким прищуром при разглядывании автомобильных номеров, например. А про его интеллигентность было сказано не зря, ведь Микула – кандидат наук!
Микула с самого детства решил посвятить себя служению науке. Стать доктором физико-математических наук – такая была его мечта, необычная среди мечт его сверстников, грезящих о дальних просторах, нисколько не задумываясь о сущности бытия. Все пророчили Микуле крах, видя его чересчур экзальтированную натуру. Да и робок он был, да и есть – и эта его робость очень Микулу стесняет.
Но Микула проявил твёрдость, возможно, в первый и в последний раз в своей жизни, поступил на физфак МГУ и блестяще его закончил. Примерно в то же время он зарегистрировался на сайте знакомств. Вскоре он защитил диссертацию, и в его аккаунте на вышеозначенном сайте в графе «о себе» появилась надпись: «Кандидат наук». После этого к нему ещё чаще стали приходить письма от администрации с предложением удалить аккаунт ввиду того, что "к сожалению, Вы не внушаете интереса ни одному из пользователей". Но Микула верит, что хоть когда-нибудь ему напишут, и остаётся на сайте.
Однако Микула не остановился на достигнутом, и через несколько лет была готова его докторская диссертация. Он был счастлив несказанно, но, к сожалению, защищать ее направили в город Тмутаракань. Прибыв туда после многодневной тряски в поезде, в котором для него не удосужились найти даже сидячего места, Микула надеялся на отдых, но его сразу позвали в институт на защиту. Здание института выглядело подавляющим, и Микула весь съёжился. Словно в предчувствии чего-то ужасного, он не хотел заходить, но, вспомнив, что работа у него блестящая, всё-таки зашёл вовнутрь. К сожалению, посмотрев на Микулу, охранник просто не смог поверить, что такой нереспектабельный человек может написать докторскую, и Микула был немедленно изгнан. Это очень опечалило беднягу, и он, униженный и оскорбленный, решил больше никогда не возвращаться в этот ужасный и страшный город.
С тех пор Микула панически боится охранников и всегда открывает дверь ногой в надежде сбить случайно проходящего мимо служителя порядка. Микула решил несколько лет подождать, собраться с силами, но "несколько лет" затянулись, и он, видимо, так и не осмелится вновь прийти на защиту. Тем не менее, Микула устроился преподавателем физики в МГУ, однако тихий и депрессивный кандидат наук так и не смог стать полноценным членом коллектива.
Были у Микулы и свои взлёты. Только получив учёную степень кандидата наук, он поехал в Англию для обмена опытом с зарубежными коллегами. Вот как о нём отзывался Стивен Хокинг: «Mikula is a great physicist, but he is too shy (Микула – великий физик, но он слишком застенчив)». Работая вместе с Хокингом, Микула внёс огромный вклад в его исследования, то есть, написал за него почти все его работы.
Однако этот период закончился довольно быстро: у Микулы резко упал иммунитет, и ему срочно потребовалось лечение в термальных источниках. А как известно, самые лучшие термальные источники находятся в Кисловодске, и вскоре Микула, сидя в курортном пансионате в компании семидесятилетних старцев, только тихо вздыхал, вспоминая о своей работе с Хокингом. Последний, кстати, поступил крайне непорядочно и даже не упомянул о вкладе Микулы (почти стопроцентном) в свои исследования. Это очень огорчило Микулу, и с тех пор он безмерно обижен на Стивена Хокинга.
Между тем именно на термальных водах Кисловодска Микула познакомился с Авраамом Фёдоровичем Лёффе, проживающем в Иркутске и являющимся ректором ИНИИ (Иркутского Научно-Исследовательского Института) имени Александра II Освободителя. ИНИИ по праву считается одним из самых лучших институтов страны. Именно под влиянием этого великого ума Микула написал статью «Взгляд на оптику с целью выявления основных ошибок в видении современными учёными данного раздела физики и разъяснения причин их возникновения». Позже за эту статью ему хотели вручить Нобелевскую премию, но Микула отказался! Это вызвало воистину широкий международный резонанс. Интересна была и реакция Перельмана1. Выдающийся математик заявил, что Микула просто хотел выделиться и сделал это с целью привлечь к себе внимание общественности. Но Перельман вообще скептически относится к Микуле… В итоге после долгих уговоров и следовавших за ними отказов Нобелевский комитет был вынужден присудить премию Макдональду и Кадзите.
Тихо живёт Микула. Никто не вспоминает о скандальном происшествии с Нобелевской премией. О его работе с Хокингом. Да и вообще о нём. А он и не напоминает…
Глава 3. И распахнулась его дверь настежь…
Микула познакомился с Егором Викторовичем в те беспечные дни его молодости, когда он мог просто и без стеснения заговорить с первым встречным и поведать ему все тайны своей жизни. Микула ехал поездом в Уфу, где проживал его дальний родственник, праздновавший в тот год свой очередной юбилей, Егор Викторович возвращался со стажировки в столице домой, и каким-то немыслимым образом эти два совершенно разных человека оказались в одном купе. Микула от нечего делать завёл разговор с тихим и скромным жителем российской глубинки, и выходили из поезда они, уже зная друг о друге всё. Так началась их многолетняя дружба.
Однако последние несколько лет они связи не поддерживали, и Егор Викторович предвкушал, как удивится его старый друг, увидев его на пороге своего дома. Собственно, он там уже и стоял. Мужчина долго искал дверной звонок где-то на уровне своих глаз, но, вспомнив про высокий рост Микулы и посмотрев наверх, он понял, что до дверного звонка ему не дотянуться, и по старинке просто постучал в дверь. Егор Викторович выдержал паузу. Криков «иду-иду», однако, не последовало, и Ковалёв постучал в дверь снова. Подождав некоторое время, он опять постучал в дверь, на этот раз несколько энергичнее. «Микула!» – позвал он. Ответа не последовало и на этот раз, и Егор Викторович решил воспользоваться телефонным аппаратом для установления связи с интересующим его абонентом. Однако и этот способ достучаться до Микулы оказался безуспешным, и Егор Викторович подумал: «Странно, в это время он обычно находится дома». «Микула, я же знаю, что ты здесь, открывай!» – уже без особой надежды крикнул Ковалёв. Но Микула не открыл. Тогда Егор Викторович вздохнул, развернулся и ушёл.
Глава 4. У лекаря
Не добившись моральной помощи от Микулы, Егор Викторович решил найти её в районной больнице. Раньше это была психиатрическая клиника, но ее главврача ввиду его замечательных организаторских способностей назначили на почётную должность губернатора города Альпийск, которая, впрочем, всегда вызывала множество проблем. Пациентов распределили по другим психиатрическим клиникам России, здание решили перепрофилировать, и вскоре о его прошлом остались напоминать лишь приветливые решётки на окнах и жизнерадостная раскраска стен в кроваво-красные цвета.
Первым, что увидел в больнице Егор Викторович, был больной, бившийся в конвульсиях. Его везли в операционную двое молодых врачей, оба раздражённые. В конце концов один из них не выдержал, ударил больного по голове и сказал: «Не дёргайся!» Тогда они скрылись из виду.
Не зная, где можно найти психолога, он спросил об этом у мимо проходящей старушки в медицинском халате, на ходу вытирающей бумажным полотенцем свои руки от крови. «Прямо и направо, кабинет 104!» – сказала, как отрезала, она. Пройдя в указанном направлении, Ковалёв действительно обнаружил там такой кабинет. Более того, на его сероватой двери даже красовалась покосившаяся табличка: «Психолог, Левчук Валентин Анатольевич».
Но не успел Егор Викторович даже постучать, как дверь распахнулась, и из неё вышли двое рослых мужчин, оба небритые, ведущие человека в смирительной рубашке. Сердце Егора Викторовича болезненно сжалось от сочувствия к этому бедняге, и Ковалёв пролепетал: «За что Вы его так?» Неожиданно мужчины пнули больного, и тот упал. Он не отреагировал на их приказ подняться, и тогда сопровождающие принялись бить его ногами в живот. Больной застонал, и Егор Викторович хотел было ему помочь, но в этот момент послышался голос психолога: «Чего же Вы ждёте, проходите!»
Егор Викторович поспешил войти, а психолог, очаровательно улыбнувшись ему, сказал: «Немного ошибся дверью гражданин, ему бы в другое отделение нашей больницы…» Замялся. Через пару секунд собрался и уже совершенно другим тоном начал:
– Итак, что Вас беспокоит?
– Мне кажется, я становлюсь душевнобольным.
– Какой ужас! – воскликнул психолог.
– Это так необычно для меня, я всегда был таким спокойным человеком…
«Все так говорят» – подумал про себя психолог.
– Продолжайте-продолжайте, чего же Вы молчите?
Тогда Егор Викторович вздохнул и рассказал всё как на духу…
– Как это ужасно, – произнёс давно заученную фразу психолог.
– Доктор, мне нужна Ваша помощь. Я стараюсь себя контролировать, но это так меня пугает… Что со мной?
Валентин Анатольевич помолчал минуту, а потом сказал:
– Егор Викторович, Вы не волнуйтесь, пожалуйста. У Вас раздвоение личности. Мне придётся отрезать Вам палец. Без обезболивания. Простите.
– Как… – Егор Викторович чуть ли не плакал, – Неужели у меня нет выбора!
– Выбор у Вас есть. Вы можете выбрать палец, который Вам нужен менее всего.
– А как связаны раздвоение личности и отрезанный палец? – вяло протянул Ковалёв.
– Очень даже тесно. Впрочем, Вам этого не понять. Скальпель!
Из шкафа выскочили двое мужчин, насильно усадили Егора Викторовича в кресло, а третий, появившийся неизвестно откуда, подал доктору Левчуку наточенный скальпель.
– Так какой палец? – спросил доктор с пренеприятной улыбкой.
Однако Егор Викторович улучил момент, вырвался из железных объятий своих мучителей и пулей выскочил из кабинета. Вслед ему неслись крики, но что именно старались донести до него врачи, Ковалёв не разобрал.
Неожиданно Егор Викторович почувствовал резкий удар в лоб и упал. Одного взгляда наверх оказалось достаточно, чтобы понять, что перед ним стоит Элеонора Фёдоровна.
Глава 5. Тихий стон глубоко несчастного человека
Послышался тихий стон. Они оба были в шоке. Егор Викторович резко вскочил и сделал несколько шагов назад…
– Егор Викторович, дорогой, где же Вас носило! Как долго я Вас не видела! – опомнилась Элеонора Фёдоровна.
– Нет, ни о каком общении с Вами речи и быть не может!
– Я же не говорю ни о чём таком страшном, я же только предлагаю Вам работу. Разве так важно, что я также иногда посещаю это место?
– Какая работа?! Нет, нет! Я ухожу. Вы меня не найдёте. Я улечу на Доминикану!
В этот момент Элеонора Фёдоровна вытащила из кармана тёмно-бурую книжицу и сказала:
– Никуда Вы не уедете, ведь это Ваш паспорт!
Егор Викторович начал щупать карманы и вскоре пришёл к мучительному осознанию того факта, что паспорт действительно исчез.
– Как он мог у Вас оказаться! Его могли взять только врачи…
– Я – главврач этой больницы! – торжественно произнесла Элеонора Фёдоровна.
Послышался тихий стон.
– Приходите завтра по адресу: Альпийск, улица Строителей нашего светлого будущего, 43.
– Позвольте, Альпийск – это же Сибирь…
– Именно для этого я даю Вам времени до завтра! – отрезала Элеонора Фёдоровна.
Егор Викторович тихо и обречённо вздохнул. В этом вздохе было ощутимо такое отчаяние, что ему стало жалко самого себя. Слёзы наворачивались на глаза, но Ковалёв смахнул их, развернулся и пошёл домой…
Роза была весьма удивлена его столь скорому возвращению и готова была наброситься на него с обвинениями и укором, но увидев его несчастное лицо, только тихо крякнула.
– Что случилось? – только спросила она.
– Роза, похоже, мы едем в Сибирь, – протянул он.
Послышался тихий стон.
Глава 6. Крик душераздирающий
Поезд Москва-Альпийск бесшумно нёсся по бескрайним просторам России (паспорт Егора Викторовича показал кондуктору при посадке неизвестный мужчина в солнцезащитных очках, видимо, подосланный Элеонорой Фёдоровной). Рядом тихо лежала Роза, но Егору Викторовичу не спалось. Думалось ему, что весь тот ужас, который ещё недавно закончился, теперь опять повторится: от этого бросало в дрожь. Отсутствие всякого звука, кроме чуть слышного постукивания колёс о рельсы, наводило уныние.
Неожиданно послышался душераздирающий крик. Роза проснулась. Она собиралась перевернуться на другой бок и заснуть снова, но громкая ругань и крики «Остановите поезд!» сделать ей этого не дали. Поезд действительно остановился, а из радио, стоявшего на небольшой тумбочке, послышался голос машиниста: «Уважаемые пассажиры, просим всех вас срочно пройти в вагон-ресторан».
Удивлённые супруги немедленно исполнили требование машиниста и сразу прошли в указанный вагон. Там уже можно было наблюдать несколько человек, чинно сидевших за столиками, но действительно приковывал к себе внимание мужчина лет сорока пяти, активно ругающийся с кондуктором.
– Вы точно уверены, что он не мог просто сойти с поезда?
– Да-да, конечно! Или я сумасшедший и не могу запомнить, сходил человек или нет! Нет, Ричард не сходил с поезда!
– Не волнуйтесь, мы всё обязательно решим!
– Не волнуйтесь? Ричарда убили. На нём уже неделю лица нет, он ждал этого. Он говорил мне, что едет в Альпийск, а теперь его нет! Ричарда убили.
– Давайте без таких резких суждений. Мы уверены в добропорядочности абсолютно каждого пассажира.
Игнорируя кондуктора, сорокапятилетний мужчина сказал собравшимся:
– Небольшое объяснение. Кажется, здесь все? Меня зовут Михаил Плетнёв. Когда я зашел в этот поезд, заметил моего бизнес-партнёра и лучшего друга, как ни странно, Ричарда. Он сообщил мне, что собирается в Альпийск. До Альпийска поезд ещё не доехал, а Ричарда уже нет. Совершенно очевидно, что его убили. И убийца среди нас.
Я предлагаю ему раскрыть карты сейчас (смотрит на часы), в два часа тридцать семь минут ночи. Если он не захочет раскрыться, я буду рад содействию со стороны заинтересованных пассажиров. В противном случае в семь часов утра абсолютно случайным образом, с помощью жребия, будет избран один человек и сброшен со скалы (показывает на скалу). Если кто-то захочет признаться, приходите ко мне в купе №5. У меня всё.
И мужчина покинул вагон-ресторан. Повисло гробовое молчание. Егор Викторович оглянулся. Зря, впрочем, увидел он только враждебно-напуганные лица окружающих его людей.
Неожиданно с места поднялся мужчина лет сорока с козлиной бородкой и в очках в тонкой оправе.
– Меня зовут Яков Логинов. У меня жена и трое детей. И я им нужен. Я этого не делал. Друзья, пожалуйста, признайтесь, кто это сделал… сделал это!
– Да врёт он всё, – послышался голос молодого человека, сидевшего в углу вагона, – Нет у него жены и троих детей, он влюблён в жену Ричарда ещё со школьной скамьи.
– Позвольте, откуда у Вас основания обвинять меня в таком? На школьной скамье Вы меня видеть явно не могли, судя по Вашему возрасту! – возмутился Логинов.
– Мой сын знает об этом из моих рассказов о школе, – встал во весь рост широкоплечий мужчина с гладко выбритым черепом, – А ты узнаёшь меня, Яков?
Яков удивлённо дёрнул бровями.
Начался довольно напряжённый разговор. А тем временем к Егору Викторовичу подошёл другой молодой человек с сильно перекошенным лицом и с заячьей губой.
– Вы знаете, Вы единственный человек, лицо которого мне незнакомо. Все эти люди, и в том числе я, так или иначе связаны с Ричардом. Я их всех знаю. Всем им выгодно было бы убить его… И мне тоже! Но я его не убивал, поверьте. Эта, например, – указал молодой человек на женщину, держащуюся поодаль от всех, – Эта женщина была его первой женой. Ричард бросил её, а судиться она отказалась. Ей только смерть его нужна была. А этот…
Но «этот», оказавшийся довольно хорошо слышащим человеком, а ещё рослым и спортивного вида, развернулся и с размаха ударил молодого человека в нос. Из носа ручьём потекла кровь. Молодой человек бросил взгляд на свою белую рубашку, стремительно краснеющую, и упал в обморок. Но на это внимания не обратил никто, ведь началась довольно активная драка. Испуганный Егор Викторович с супругой быстро ретировался в другой вагон, а затем – и в своё купе.
Но не успели они даже и сесть, как из радио снова послышался голос машиниста:
«Дамы и господа, к сожалению, никто не признался в убийстве господина Ричарда. Просим вас всех пройти к скале для определения виновного случайным образом».
И вот, снова в крайне недружелюбной толпе, каждый написал своё имя на листочке и опустил этот листочек в широкополую соломенную шляпу, принадлежащую Плетнёву (бизнес-партнёру Ричарда). Плетнёв, видимо, несколько смирился со смертью своего лучшего друга и поэтому дружелюбно сказал Егору Викторовичу:
– Вы знаете, Вы внушаете мне доверие. Тяните Вы.
Дрожащими руками Егор Викторович вытащил из шляпы маленькую бумажку, прочитал про себя и вздрогнул.
– Ну что же Вы? Читайте вслух.
– Егор Ковалёв, – обречённо произнёс Егор Викторович.
– Отлично! – радостно воскликнул Плетнёв, – Если никто не захочет признаться в последний момент, то Егору придётся прыгнуть. Ну?
Роза попробовала вступиться за супруга, но её увели.
Егор Викторович подошёл к краю скалы.
– Давайте на счёт «10», – сказал Плетнёв, – Один, два, три…
Егор Викторович вспомнил всю свою жизнь. Как мало же он прожил…
– Прыгайте Вы уже! Я до двенадцати дошёл, чёрт возьми!
– Я не могу!
– Чёрт возьми, Вы не можете! Хотите, я за Вас прыгну?! Молчите?! А я и прыгну!
– Ну так прыгайте… – протянул Егор Викторович.
– Чёрта с два! Я Вас сейчас просто толкну, что с Вами церемониться?
Ковалёв вдруг почувствовал себя очень маленьким, ничтожным.
– Вы трус, Ковалёв, – продолжал Плетнёв, – Вы слишком трясётесь за Вашу жалкую душонку! А тут и трястись нечего. Я раньше считал Вас достойным человеком, теперь вижу, как ошибался. Тысяча чертей, прыгайте Вы уже! Мало я Вас уговаривал!
– Я не очень понимаю, как Ваши крики и оскорбления должны воодушевить меня на прыжок со скалы, – робко заметил Егор Викторович.
– Что ты сказал? Что ты сказал, повтори! Как ты смеешь! Прыгай уже, ничтожество, ты всех уже давно раздражаешь!
– Позвольте, я прошу прощения, но я же его не убивал! Почему я тогда должен прыгать?
– А Вы знаете, да, Вы не должны прыгать. Я вспомнил, Ричард вышел на «Январской». Извините за беспокойство… – Плетнёв был несколько смущён.
Пассажиры вернулись в поезд.
Глава 7. Двери закрываются
«Станция «Улица двенадцатого августа», пять минут. Следующая остановка – город Альпийск», – объявил кондуктор. Егор Викторович и Роза сидели в вагоне-ресторане, в котором, как нарочно, не было урны. А, между тем, супруги заканчивали трапезу и скопившийся мусор собирались выкинуть, выйдя на ближайшей станции. Поэтому вполне естественно было, что при этом объявлении, а, если быть точным, несколько спустя (что было роковой ошибкой), Роза вышла на перрон в поисках урны. Но, как назло, урны всё не было и не было. Увлечённая поиском, она даже не услышала, что кондуктор объявил о закрытии дверей, в то время как её супруг убирал со стола, тоже чрезвычайно увлечённый этим процессом. Когда они оба заметили, что Роза осталась на станции «Улица двенадцатого августа», было уже слишком поздно…
Подъезжая к Альпийску, Егор Викторович решил первым же поездом вернуться к Розе. Но, среди толпы встречающих, он неожиданно разглядел лицо Элеоноры Фёдоровны. Однако даже это не показалось ему преградой, и он смело вышел из поезда.
– Садитесь! – показала рукой на чёрную машину с тонированными стёклами Элеонора Фёдоровна.
– Извините, я не смогу поехать прямо сейчас. Моя жена осталась на станции «Улица двенадцатого августа», я должен за ней вернуться…
Лицо Элеоноры Фёдоровны покраснело, а глаза налились кровью:
– Жена? Жена! Хорошо, возвращайтесь!
С этими словами она вытащила из кармана паспорт Егора Викторовича и со злостью разорвала его в клочья:
– И как теперь Вы поедете, а?!
– Поймите, смиритесь, я Вас не люблю! – в отчаянье протянул Ковалёв.
– Садитесь в машину, иначе я прыгну под поезд! – подошла к краю перрона Элеонора Фёдоровна.
– Это неправильно, – посетовал, но всё-таки сел на заднее сидение Егор Викторович.
Элеонора Фёдоровна заняла место рядом с шофёром, и автомобиль тронулся. Они ехали около трёх часов, хотя могли бы доехать и за полчаса: шофёр петлял и заметал следы как заяц.
Местом назначения оказалось здание, названное Элеонорой Фёдоровной школой, впрочем, не сильно похожее на подобное заведение.
– Это новое место Вашей работы, – произнесла Элеонора Фёдоровна.
– Вы понимаете, что в этом всём нет никакого смысла? – протянул Егор Викторович.
Элеонора Фёдоровна промолчала. В этот момент машина остановилась, Ковалёв почти мгновенно выскочил из неё, через открытое окно вытащил оторопевшего шофёра и начал нещадно избивать его.
Казалось, он озверел: последние остатки человеческого испарились из него, уступив место первобытному чувству, несколько напоминающему людской гнев, но превышающему его в сотни раз и гораздо более ярко выраженному. Глаза его налились кровью, дикий в них блеск до такой степени напугал Элеонору Фёдоровну, что она принялась кричать, ужас чувствовался в этом крике. Впрочем, припадок, если можно так сказать, Егора Викторовича, длился недолго, и вскоре Ковалёв пришёл в себя. Ему стало очень стыдно, он извинился перед шофёром и понуро опустил голову. Шофёр улыбнулся Ковалёву своей беззубой улыбкой и упал без сил. Повисло гробовое молчание.
Егор Викторович неожиданно обратил внимание на номер машины: 237. Это довольно забавно, дюжина в сумме. И тройка в итоге получается, что не менее забавно.
Егор Викторович не любил тройку с детства. Все внушали, что три – это хорошо, он соглашался, но в глубине души ужасно тройку боялся. Помнится, приснилось ему однажды, что подползла она, тройка, к нему змеёй и… съела. До сих пор вспоминал он этот сон с невольным содроганием. А потом как-то сам этот страх и ушёл, но глубокая неприязнь к ненавистной ему тройке осталась. Да и дюжина – тоже весьма неприятное число. Всем известно, что двенадцатое августа – прескверный день, а, может, и самый скверный из дней, почти наверно.
– А как Вас зовут? – неожиданно спросил у лежащего шофёра Егор Викторович.
Шофёр был ошарашен вопросом, но всё же ответил:
– Евгений.
– Евгений… – повторил Егор Викторович, – знавал я одного старца, Евгения. Он мне однажды сказку одну рассказал, гениальную просто…
И Ковалёв начал было пересказывать эту сказку, но где-то на середине он прервался и зачем-то начал разглядывать проходящего мимо молодого человека франтоватого вида в жёлтом берете.
– Егор Викторович, в конце концов, почему Вы так разволновались? – опомнилась Элеонора Фёдоровна, – Вас же никто не осуждает. А шофёра я поменяю, чтобы не мозолил никому глаза своими синяками.
Егор Викторович словно и не слышал.
– Егор Викторович! – повторила Элеонора Фёдоровна.
– Егор Викторович! – вспыхнул неожиданно мужчина, но затем проговорил несколько спокойнее, – Егор Викторович. Я боюсь, что Вы сами довели меня до такого состояния, я боюсь, что Вы сами и должны объяснять мне, зачем Вам нужно меня мучить, понимая, что лучше к Вам относиться я от этого не стану, я боюсь, что поэтому никаких бесед между нами быть не может, прощайте!
Егор Викторович устремил свой взгляд наверх, развернулся и ушёл. Элеонора Фёдоровна была поражена словно громом.
Глава 8. Шествие с гордо опущенной головой
Егор Викторович уверенно и твёрдо шёл к вокзалу. Именно там он надеялся найти Розу, а если не найдёт, то тогда растревожит хоть весь мир, чтобы найти. Он узнал направление у тихого старичка, которого он встретил минут через пятнадцать после происшествия с Элеонорой Фёдоровной. Именно поэтому теперь он шёл так уверенно и, повторимся, твёрдо. Но прошло некоторое время, Егор Викторович несколько успокоился и понял, что исключительно пешком ему до вокзала не дойти. А когда он это понял, то решил остановить первую же проезжающую машину и попросить подвезти его до вокзала.
Приняв это решение, он остановился и принялся высматривать на дороге автомобили. Через некоторое время вдали показалась огромная фура. Егор Викторович начал отчаянно махать руками, и поэтому, подъехав к мужчине, фура остановилась, её окно, обращённое к Ковалёву, открылось, и оттуда послышался низкий бас:
– Тебе что надо?
Егор Викторович замялся, но потом сказал:
– Подвезите меня до альпийского вокзала, пожалуйста!
– Садись – нам по дороге! – снова раздался громоподобный бас.
Егор Викторович уселся на переднее сиденье, и фура тронулась. Проехали метров пятьсот, как вдруг с заднего сиденья послышался резкий голос. Егор Викторович вздрогнул.
– Так вот, Артур, продолжим.
– Конечно, отец Варлаам, всенепременно, – с уважением и пиететом произнёс Артур, именно которому принадлежал низкий бас, пригласивший Ковалёва вовнутрь.
– Артур, давай ещё раз проговорим, что мы с тобой будем делать.
– Хорошо. Мы довезём этого до вокзала, – с этими словами он кивнул на Егора Викторовича, – и поедем в монастырь, где я смогу очистить свою душу чистой и откровенной исповедью, и тогда моя душа будет спокойна, да?
– Конечно, конечно. Она будет на пике своего спокойствия, граничащего с одухотворением…
Но в этот момент Ковалёв оглушительно чихнул, чем, конечно, привлёк к себе внимание монаха, мы думаем, небезызвестного читателю, сопровождающему Егора Викторовича в его странствиях с самого, так сказать, начала.
– Егор, – начал монах, – Егор, чем промышляешь ты нынче, чем душа твоя занята, и чем сердце твоё наполнено?
– Промышляю я, как промышлял, Архип ("Архипа больше нет, остался лишь Варлаам"), а душа и сердце мои стремятся найти супругу мою, Розу, потерянную мною весьма необычайным образом, если только так можно сказать.
– Раз потерял, так значит, не сильно была и нужна, – фыркнул Варлаам.
– Поверь мне, я в масштабе своих потрясений за последние два дня значительно превышаю себя в масштабе своих потрясений за всю свою сознательную и, не побоюсь этого слова, бессознательную жизнь!
– Друг мой, то, что ты пытаешься до меня донести, нисколько тебя в моих глазах не оправдывает, а даже приводит меня к необходимости привести тебя, душу заблудшую, на правильный путь, дорогу, тропу, тропинку, если так будет угодно – это приводит меня к необходимости обратить тебя в монахи. Ты же помнишь, "лишь монахами Истина чистая держима", что "человек – хорошо, а монах ещё лучше", что "монахи переживают каждый момент своей жизни с братией", "без современных технологий"…
– Довольно, довольно! – воскликнул Егор Викторович, – Перестань склонять меня к постригу! Альберт («Артур», – поправил водитель), Артур, останови машину, я выхожу!
Артур вопросительно посмотрел на Егора Викторовича.
– Да, останови машину! – с надрывом произнёс Егор Викторович, потрясений за этот день ему уже хватало.
Тогда Артур ещё раз посмотрел на Ковалёва и остановил фуру.
– Ну всё, бывайте здоровы! – произнёс Егор Викторович, открывая дверь.
– Помни, монахом стать никогда не поздно! – напутствовал Варлаам.
Егор Викторович проигнорировал эти слова и вышел. Артур подождал, пока Ковалёв закроет дверь и отойдёт на несколько шагов, и фура тронулась. Егор Викторович был обогнан через пару мгновений и был бы вскоре забыт водителем, если бы не послышался душераздирающий, нечеловеческий крик. Фура резко затормозила, и монах с водителем пулей выскочили из неё.
Удивительное зрелище предстало перед их глазами: Егор Викторович, едва стоявший на ногах, схватившись за сердце, кричал, так, словно это и не он кричит, а бес какой-то, притом ещё и переполненный таким отчаянием, что это отчаяние превышает все наши хоть бы и самые смелые представления об этом состоянии. Варлаам подбежал к нему первым – и вовремя – Егор Викторович уже терял сознание от боли.
«Егор, что с тобой?!» – воскликнул монах.
Но Егор не ответил.
«Егор!» – повторил Варлаам, уже несколько испуганно.
Артур смотрел себе под ноги и не проявлял видимого сочувствия тому, что у Егора разрывается сердце.
«Что ты стоишь как столб! Скорее, едем в больницу! Где тут ближайшая больница, чёрт возьми! Он у нас на руках умирает!» – прокричал Варлаам, стараясь собрать мысли.
Они запрыгнули в фуру, усадив Егора Викторовича на заднее сидение, и поехали в ближайшую больницу.
Глава 9. Глина, из которой лепятся диктаторы
Лавр Витальевич Брусилов, поразительный, удивительный и даже неординарный человек, ещё даже и не догадывается о существовании Егора Викторовича, хотя их встреча вскоре произойдёт, да ещё и при довольно необычных обстоятельствах. И потому мы считаем, что было бы достаточно разумно рассказать об основных вехах его жизни, чтобы показать, так сказать, формирование его личности в свете его судьбы. В ответ же на укоры относительно отстранённости нашего повествования от основной темы разговора мы лишь отметим, что Лавр Витальевич, и без того интересный человек, важен для нас уже тем, что его влияние если не на строй души Егора Викторовича, то хотя бы на развитие его судьбы, скажем так, весьма и весьма велико.
Итак, Лавр Витальевич, как и, наверное, все выдающиеся люди, всегда отличался особым видением мира, которое иные остроумцы ещё в детстве его окрестили «лёгким слабоумием». Безусловно, такая характеристика по отношению к Лавру Витальевичу, а тогда ещё к Лавруше, как называли его сверстники вслед за его родителями, ни в том, ни в ином случае не считалось им нормой: данная характеристика и вслед за ней – отношение к нему – были абсолютно несправедливы! Он всегда тянулся к точным наукам, был точен, чёток и пунктуален. Также превосходно играл в шахматы, чем поражал многих даже взрослых людей, не говоря уже о сверстниках. Сверстников он поражал многим, но следствием этого поражения были отнюдь не глубочайшее уважение и желание во всём ему подражать, а даже наоборот, неприязнь, граничащая с отчуждением, непринятие его в свои ряды и постоянные над ним насмешки. Впрочем, отметим для справедливости, что такое к нему отношение не сильно даже и волновало Лавра Витальевича, а наоборот, было ему глубоко безразлично. Он был безмерно одарён и думал, что этого ему достаточно для счастливой и спокойной жизни.
Но судьба постоянно над ним посмеивалась, и первая неудача обнаружила его, восемнадцатилетнего юношу на последнем классе школы, по уши влюблённого в некую Варвару Л. Для справедливости укажем, что природа вовсе не обидела Лавра Витальевича внешностью, но Варвара Л всё же решила, что мотоциклист Геннадий Васильевич Обухов, тридцати лет от роду, с горьким опытом заточения в неволе и не обладающий особым умом, безусловно, значительно лучшая для неё партия, и потому избрала его в качестве своего жениха, бросила обучение и уехала в Северную Ирландию, где вскоре её новоиспечённый жених скончался от болезни почек, непонятно откуда взявшейся. Но это всё было после, а пока Лавр Витальевич горько страдал.
Затем он решил поступить на физфак МГУ, поступил, но был вытеснен по известным причинам сыном губернатора города Горийск, который также весьма тянулся к физико-математическим наукам и непременно желал обучаться в одном из самых лучших вузов России, а, может, и в самом лучшем. С тех пор у Лавра Витальевича есть особая неприязнь к городу Горийск, хотя этот простой сибирский городок, можно так сказать, нисколько не виноват в злоключениях несчастного Брусилова.
Тогда он решил, что во всех своих злоключениях виноват он сам, и чтобы разобраться в своей душе поступил в психиатрический институт имени Ивана IV. Это старейшее заведение для изучения нравов и привычек душевнобольных, говорят, однажды посетил сам Зигмунд Фрейд. Отзыв его многих и до сих пор поражает своей лаконичностью и содержательностью: «Плохо. Хуже этого мог бы сделать только я». Итак, Лавр Витальевич поступил в этот институт, и на этот раз дорогу ему не переходили никакие сыновья губернаторов. Отучился в нём, получил кандидата наук, потом доктора, а затем неожиданно для всех переехал в Москву и поступил простым санитаром в психиатрическую лечебницу (хотя ему и предлагали звание несколько выше, чем это).
Вскоре он стремительно поднялся по карьерной лестнице, и не более как через год им уже была занята должность главврача этой психиатрической больницы. Среди его пациентов всегда царила железная дисциплина, но и медицинский персонал не позволял себе лишнего, ведь в ходу были телесные наказания. «Вынужденная, но мера», – вздыхал порой Лавр Витальевич, наблюдая за поркой очередного провинившегося интерна.