Читать онлайн Аквариум интроверта

Глава 1

Никто не знает что есть люди, прикладывающие колоссальные усилия, чтобы быть нормальными.

Альбер Камю

0.

Психолог недавно сказала мне, что самые вульгарные и озабоченные люди – это врачи. Дескать, это самая бесстыжая профессия. Должно быть, в этом есть доля правды, ведь маленькие дети, играющие во врача, делают то, что обычно им делать не разрешают. А ещё мне кажется, что уход за животными и любовь к ним тоже о многом говорит. Животные, эти не знающие стыда выходцы из природы, обладают естественной вульгарностью, которая на самом деле является не более, чем абсолютной искренностью… Мы, разумные звери, навсегда покинули природный эдемский сад, но разве не хочется иногда снова окунуться в него, отдаваясь желанию и позволяя себе снова стать естественным и искренним, как животное?

Помню время до грехопадения, когда я был способен на абсолютную и бесстыжую искренность. Я не помню лица той девочки и тем более не помню её имени, но помню бледно-розовые полушария её ягодиц, которые она с удовольствием показала мне по моей просьбе. Потом она показала свой фронт и я понял, что девочки отличаются от мальчиков не только одеждой и причёской. Я, разумеется, тоже не остался в долгу, показав ей всё спереди и сзади… Мы потом несколько раз встречались в том же укромном уголке, куда, как я думал, не ходили воспитательницы и другие дети. Там мы доставляли друг другу массу удовольствия, предаваясь естественному бесстыдству. Наша искренность друг с другом была такова, что нам не нужны были условности в виде игры в доктора – тем более, что я вообще не очень любил игры. Увы, изгнание из Эдема свершилось очень быстро, когда нас застукали на месте преступления. Всесильная рука взрослой женщины несколько раз шлёпнула меня по заду, глас свыше прогремел, что я бессовестный и зачем я показываю срам, учу девочку плохому?

Судя по всему, воспитательница посчитала, что я не усвоил урока как следует и потому вскорости я был поставлен на стульчик в полукруге детей. Множество пар детских глаз смотрели на меня, мальчики и девочки, включая ту, кто разделяла со мной преступные забавы…

– Что ж только одному человеку показывать, пускай уж все смотрят!

В тот же момент мои штанишки были сдёрнуты, дети как по команде вскинули руки, тыча в меня пальцем и, распахнув рты, оглушительно засмеялись. Весь зал детского сада взорвался хохотом и улюлюканьем…

В тот день было не только изгнание из рая бесстыдной искренности, свершилось моё падение в бездны стыда и страха. С того дня стыд и страх стали частью меня. Взрослые, эти носители правил внешнего мира, обрели способность пробуждать мой стыд, а сверстники, такие невиноватые, бойкие и всегда готовые к расправе, стали вызывать во мне страх. Краски внешнего мира поблекли и утратили былую яркость.

1.

Всё было грязным и серым – подтаивающий снег под ногами, тусклое небо над головой и девятиэтажные панельки вокруг. Я шёл с одноклассником, неся за спиной ранец с тетрадями, пеналом и дневником, напечатанным в Советском Союзе, стране, которая совсем недавно исчезла. Мы болтали о том и о сём, стараясь говорить авторитетно и по взрослому. Одноклассник без тени смущения сквернословил так, что мне становилось завидно. Я понимал, что мне никогда не достичь такого мастерства, хотя я тоже пытался от него не отставать. Наверно, дело было в том, что я, матерясь, ужасался своей преступной натуре и думал, что будет великая катастрофа, если родители узнают о том, какой я испорченный на самом деле… А мой товарищ был внутренне свободен и раскован. Я всегда удивлялся таким – уже тогда, во втором классе. Я учился жить двойной жизнью – дома я один, в школе другой. Миры семьи и школы не пересекались почти никак и существовали по разным законам. Законы мира школы и вообще всего внешнего мира грязного рыхлого снега и уродливых панельных домов давались туго, через страх и стыд, а большинство моих одноклассников вписывались в него без особых трудностей. Но тогда, во втором классе, я ещё пытался быть не хуже их.

Не помню, кто предложил зайти в зоомагазин "Нептун" – я или одноклассник. Нам ничего не было надо – у меня и денег-то не было – просто зашли просто посмотреть… Несмотря на хронический насморк, мне кажется, что именно тогда я впервые ощутил запах аквариума. Он похож на запах чистого, немного заросшего ряской и камышом пруда, только острее. В магазине был приглушённый свет, который шёл больше не из потолочных светильников, а из голубых окошек аквариумов в стенах по обе стороны от нас. Напротив входной двери был прилавок, за которым на фоне всяких аквариумных принадлежностей вроде сачков, шлангов и коробок с фильтрами стояла высокая худая продавщица. Ещё был проход в другой, затемнённый зал, но он был перекрыт цепочкой и и табличка оповещала о том, что этот зал платный.

Я прильнул к ближайшему аквариуму, в котором плавали рыбы, названия которых я узнал позже – гурами. Они ритмично шевелили веерами своих больших боковых плавников и трогали друг друга двумя длинными нитями, торчащих из их животов – потом я прочитал, что видоизменённые брюшные плавники, которыми они ощупывают неровности дна. Их серебристые чешуйки блестели и переливались, а крупные глаза вспыхивали золотистыми стразами. У рыбок постоянно что-то двигалось – нежно пульсировали жаберные крышки, осторожно щупали брюшные нити, плавно шли волны по спинному и анальному плавнику – разумеется, тогда я и понятия не имел, что у рыб столько разных плавников и каждый из них имеет своё название… Я в восхищении перешёл к другому аквариуму и какое то время не спускал глаз с бархатисто-чёрных телескопов, которые показались мне инопланетными существами. В них не было той завораживающей грации гурами, но они брали своей причудливостью. В третьем были бойцовские петушки, которые меня окончательно покорили кошачьими выгибаниями длинного тела и невероятной глубиной своей фантастической окраски…

Аквариумов было много, в каждом были свои обитатели, среди которых мне ни один не показался скучным или не интересным, не стоящим внимания. Это были окошки в другой мир, в другую стихию. Однокласснику скоро всё это наскучило и он ушёл домой, а я, наверно, даже не сразу заметил его исчезновение. Я смотрел и смотрел, неторопливо переходя от одного аквариума к другому, подолго останавливаясь то у меченосцев, то у скалярий… Пройдя первый круг, я начал второй, потом третий.

– Мальчик, хочешь посмотреть тот зал? – спросила продавщица, о существовании которой я уже успел забыть.

– У меня денег нет.

– Ничего, проходи так.

Я воспользовался добротой тётеньки и нырнул под цепочку, едва не задев её ранцем. В платном зале запах аквариумов был ещё острее и освещался он только светом аквариумов. Они тут были большие, красивые, уже похожие на уголки настоящей дикой природы: с грунтом, с водяными растениями и декоративными корягами. И рыбы тут были гораздо крупнее. Странно, но я не могу сказать, что этот зал мне понравился больше предыдущего – тут не было такого разнообразия рыб, а дизайн аквариумов в то время для меня ещё не существовал как ценность. Поэтому я, уже наевшийся новых впечатлений от просмотра рыбок в торговом зале, был тут не очень долго и вскорости пошёл домой.

2.

После этого происшествия вопрос о том, что я заведу собственный аквариум стал вопросом только времени. Родители вняли моим мольбам и выделили немного денег, на которые я организовал свой живой уголок. Средств и места хватило на небольшой аквариум, в который помещалось 20 или 22 литра воды. Друг семьи выдал компрессор, у которого исправно работало одно сопло, а фильтр для воды я купил в "Нептуне". Грунт – мелкая колотая галька – был похищен мной на заброшенной стройке неподалёку. Я прокрался туда после школы и, убедившись, что никаких строителей нет, набрал килограмма полтора из кучи строительного материала, чтобы потом, дома, кипятить его в суповой кастрюле на плите. Что-то мне подсказывало, что стоит делать это в то время, пока мамы с папой нет дома, а кастрюлю потом тщательно вымыть… Родители не принимали никакого участия в моей аквариумистике, но были не против спонсирования моего нового увлечения. Деньги были нужны не только на приобретение аквариума, рыб и инвентаря, рыб надо было кормить сухим или живым кормом. От сухого корма я скоро отказался из-за петушка.

Я покупал рыб без всякой системы. Мне не приходило в голову мысль о том, что обитателям моего аквариума должно быть комфортно жить у меня, поэтому заводить две рыбы одного вида мне казалось непозволительной роскошью – всё равно, что филателисту иметь на одной странице альбома две одинаковых марки. Библейское "каждой твари по паре" было не про меня – я владел своим водным мирком для собственного удовольствия, а не для счастья или размножения его обитателей.

Определённые принципы выбора рыбок всё же были. Они должны быть: а) маленькие, чтобы помещались б) неприхотливые, чтобы выживали и в) недорогие, чтобы было не очень жалко, если сдохнут. Ну и они должны быть интересны мне, быть достаточно красивыми или странными. Так я приобрёл маленькую золотую рыбку самой обычной породы (я понимал, что телескоп или вуалехвост вряд ли долго протянут у меня, тем более, что они были дорогими), синего петушка, меченосца и мешкожаберного сомика. Меченосец скоро по неизвестным причинам погиб, остальные выжили и прожили несколько лет, несмотря на то, что всем им нужны разные условия и температурные режимы. Тогда меня эти вещи совершенно не волновали, как не имели особого смысла вопросы дизайна аквариумного дна. Я просто воткнул два пучка водяных растений в грунт, чтобы прикрыть белёсый корпус фильтра, который присоской крепился к задней стенке аквариума и выпускал пузыри воздуха от компрессора. Ещё одно водяное растение, которое я называл "елочка", свободно плавало в воде.

О мешкожаберном сомике можно сказать и много, и мало. Сначала он тотально покорил меня своей причудливой и грациозной уродливостью. Тварь размером с мой палец имела голое, без чешуи длинное тело, плоскую голову с почти незаметными глазками, вокруг рта торчали восемь длинных тонких усов. Рыбка плавала по змеиному, постоянно извиваясь, потому что если она прекращала движение, то, не в пример другим рыбам, начинала тонуть. Время от времени сом стремительно бросался к поверхности и заглатывал пузырь воздуха, после чего удовлетворённо погружался на глубину… Иногда этот бросок за воздухом был таким сильным, что сом выпрыгивал, как через забор, за стенку аквариума и я находил его, засохшего и внешне совершенно мёртвого, на полу рядом с тумбочкой. В первый раз обнаружив его в таком виде я был очень расстроен, но что-то подтолкнуло меня бросить его обратно в воду, в которой он быстро отмок и ожил. Такое случалось неоднократно и это никак не отражалась на его здоровье. Но в целом он был самым неинтересным жителем аквариума, так как практически всё время он проводил… в фильтре, куда проникал через верхнее отверстие, из которого обычно идут пузырьки. Внутри фильтра была мочалка, удерживающая ил – оказалось, что сидеть в этом иле для этой твари было наивысшим наслаждением. Хотя нет – ещё она любила есть. Когда я кидал червей (они назывались "трубочник"), то едва учуяв добычу, сом выползал из фильтра и кидался на еду с невероятной быстротой, истерично и жадно заглатывая трубочник сразу помногу – живот его при этом сильно раздувался. Основательно подкрепившись, сом залезал обратно в своё логово и мог не показываться потом несколько дней.

Золотая рыбка тоже была здорово прожорлива, но, в отличие от сома, она была в постоянном поиске еды: неустанно оглядывала дно, время от времени ковыряясь в гальке, как курица в навозной куче или как поросёнок, который копает землю своим рылом в поиске корней и личинок. Большеголовая, глазастая, с неуклюжими движениями, она была похожа на золотистое яичко, к которому прикрепили длинные шёлковые плавнички. Быстро плавать она не умела, но ей это было и не нужно – всё в ней говорило о её декоративной домашности. Она совершенно не боялась моих рук и как только я опускал в воду палец, так она тотчас начинала сладострастно обсасывать его своими мягкими губами… Она довольно быстро выросла, округлилось и однажды выметала россыпь икринок, которую сама тут же и пожрала, радуясь внезапно появившейся вкусняшке.

Петушок был насыщенно синего цвета, но оттенки и особенности его окраса менялись в зависимости от освещения и его настроения. От испуга он бледнел и на его теле проступали полосы, а от ярости насыщенность его цвета становилась просто пламенеющей. К тому же он тогда полностью расправлял свои роскошные плавники и растопыривал красную бахрому жабер, которые обрамляли его голову, как грива. В эти моменты он становился прекрасным, сказочным восточным драконом… Свой устрашающий танец он адресовывал обычно золотой рыбке, стремясь отогнать беспокойную соседку от себя, но за этим редко следовало настоящее нападение. Плавал он плавно, медленно и грациозно, почти не шевеля плавниками и хвостом, только бесцветные боковые плавники стремительно и незаметно мелькали в толще воды. Держаться он любил посреди зарослей водяных растений, выглядывая из них, словно зверёк из лесной чащи… Ещё он часто поводил головой из стороны в сторону, с любопытством оглядывая и словно обнюхивая всё, что привлекало его внимание – всё это действительно больше походило на поведение зверя, а не рыбы. Именно он заставил меня перейти на исключительно живой корм – сухие хлопья и высушенные бокоплавы (именуемый обычно странным словом "мармыш") его не интересовали и он предпочитал гордо голодать, чем есть эту плебейскую пищу.