Читать онлайн Матильда. Любовь и танец

Глава 1

Июнь тысяча восемьсот семьдесят восьмого года выдался не только жарким, но и засушливым. И вот когда уже всем казалось, что этому пеклу не будет конца, на небо, наконец-то, набежали тучи, перекрыв солнечные лучи. Дождя не было давно, и ему сейчас были рады все вокруг: и природа, и скотина, и люди.

Маленькая девочка, спрыгнув с крыльца, быстро бежала по полю к реке.

– Пролейся, дождик, поскорей! Порадуй землю и людей! – кричала она.

Её легкое батистовое платье развевалось на ветру, и были хорошо видны её белые панталончики, заканчивающиеся у щиколоток кружевными воланами.

– Маля! Немедленно вернись домой! – волновалась мать. – Сейчас может начаться ливень!

Но следом за младшей сестрой уже бежали её сестра Юляша и брат Юзеф.

Все вместе они закружились по полю, глядя в небо:

– Пролейся, дождик, поскорей! Порадуй землю и людей!

Поняв, что звать детей в дом бесполезно, мать тоже спустилась с крыльца и стала смотреть на низкие, тяжелые тучи.

– Ну же! – нетерпеливо сказала она с надеждой, подставив будущим первым каплям свою ладонь. – Ну же, тучка! Давай!

И в то же мгновение, как бы в ответ на её призыв, над лесом ярко сверкнула молния.

– О, Господи! – испуганно вскрикнула Юлия Яновна, невольно прикрыв голову руками, но её голос потонул в страшном грохоте, раздавшемся с небес, а на землю обрушился такой поток воды, что женщина моментально промокла насквозь.

– Дети! Дети! – закричала она, пытаясь разглядеть их сквозь сплошную пелену дождя, а они, подгоняемые ветром, уже сами неслись ей навстречу с вытаращенными от страха глазами.

Запрятались по своим избам крестьяне в деревне, упав на колени перед иконами и неистово крестясь. Слышался визг поросят и кудахтанье кур. Громко лаяли собаки.

Забежав в дом, мать вместе с детьми сразу поднялась наверх.

– Какие же вы мокрые! – причитала горничная Мария, растирая шестилетнюю Матильду полотенцем и осеняя себя крестом при каждом раскате грома. – А всё потому, что маменьку не слушаетесь и бежите сломя голову непонятно куда. Вот попала бы в вас молния, что тогда?

Переодев себя и детей с помощью Марии в сухую одежду, Юлия Яновна поспешила встать на колени перед иконой.

«Спаси и сохрани нас, Господи! – молилась она. – Пощади нас от огня. Мы любим и чтим тебя всем сердцем своим, всею душою и всею мыслию своею! Возлюби и ты нас, Господи!..»

В конце молитвы Юлия поклялась, что пожертвует завтра же на нужды местной сельской церкви десять рублей. И, как только она это произнесла, гром стал отдаляться, а вскоре и совсем смолк. Ветер затих. Небо прояснилось. Солнечные лучи вновь стали пригревать землю. Цветы, трава, кусты и деревья, напоенные влагой, обрели сочные краски. Громко запели птицы.

– Чудо! Неужели Господь услышал меня? – удивилась женщина.

Вместе с детьми она вышла на открытую террасу и глубоко вдохнула насыщенный озоном воздух.

– Обедать будем здесь. Было бы грешно сидеть сейчас в столовой, – произнесла она, радуясь приятной послегрозовой прохладе.

Пока принесли сухие стулья из дома и накрыли на стол, обедать сели вместо часа дня только в два.

– А как ты думаешь, мамочка, папа попал под дождь? – спросила Маля.

– Папа сейчас на репетиции в театре. Если там не снесло крышу, то он точно остался сухим, – рассмеялась Юлия Яновна.

После обеда дети побежали на скотный двор смотреть, как перенесли грозу их любимые корова Дашка и свинья Сонька, а мать, высоко подобрав подол платья, чтобы не намочить его в грязных лужах, прошла на конюшню.

– Федор, ты не забыл, что коляску на станцию для барина надо послать к четырем часам?

– Что вы! Как забыть? – обиделся конюх.

– Выезжай пораньше. Дорогу наверняка размыло, так ты уж побереги лошадь. Не гони.

– Как можно, – снова обиделся конюх.

Вернувшись в дом, Юлия Яновна заглянула на кухню дать последние указания Степаниде по поводу ужина, затем, в ожидании мужа, удобно устроилась в плетеном кресле на крыльце и открыла книгу. Она обожала романы о любви, покупала все новинки, присылающиеся из Парижа, читала их в подлиннике и в настоящее время была увлечена только что появившимся во французской литературе молодым писателем Ги де Мопассаном, смело описывающем чувственное влечение и адюльтер.

«Не забыть бы завтра с утра сходить в сельскую церковь», – подумала она, прежде чем погрузиться в любовные переживания героев.

Юлия Яновна Кшесинская, как и вся семья, была католичкой, и потому в здешнюю церковь не ходила, но теперь просто обязана была отнести туда десять рублей.

Сын и дочки играли с крестьянскими детьми на лугу в мяч. Их звонкий смех и крики не мешали ей читать. Она любила, когда дети веселились, в какой бы степени громкости это ни выражалось. Но время шло, а коляски со станции всё не было. Через открытые двери в дом Юлия слышала, как часы пробили пять. От станции до имения езды было не больше получаса. «Не случилось ли что?» – начала беспокоиться она. В седьмом часу она уже отложила книгу и, стоя на крыльце, в волнении стала смотреть на дорогу. Обычно муж после репетиций всегда приезжал из города трехчасовым поездом. Что же могло его задержать? «Лишь бы он был жив и здоров», – подумала она и перекрестилась. Но вот наконец из-за поворота показалась коляска.

– Папа, папа приехал! – тут же звонко закричала Матильда и побежала что есть мочи через луг навстречу.

Следом за ней поспешили и сестра с братом. Федор остановил коня, и дети ловко запрыгнули в повозку. Юляша с Юзефом заняли сиденье напротив отца, а Маля сразу забралась к нему на колени.

– Принцесса! – радостно воскликнул Феликс Кшесинский, обнимая её одной рукой, а вторую протянув своим старшим. – Как прошел день, мои дорогие?

– Мы тут такое пережили! – наперебой стали рассказывать они ему о прошедшей грозе. – Это был такой ужас! У нас от грома даже дом трясся! И молнии так страшно сверкали совсем близко! А в Петербурге была гроза?

– Была. Только, я её не видел. Мы репетировали на сцене, а там окон нет.

– Но хотя бы слышали?

– О, да! Грохот стоял жуткий.

Юлия Яновна терпеливо ждала на ступеньках крыльца, пока коляска не остановилась около дома. Феликс был старше её на двадцать лет. Если отдельно рассматривать черты его лица, то можно было бы даже признать его некрасивым. Тонкий, но слегка удлиненный нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза, над которыми нависали темные брови, усы, опущенные вниз и прикрывающие верхнюю слишком узкую губу, большой покатый лоб с залысинами. Но удивительным образом, собранные вместе, эти неправильные черты делали его лицо мужественным, благородным и привлекательным. Юлия обожала своего мужа и очень ревновала, когда он задерживался.

– Я послала коляску на станцию к четырем часам, как договаривались, а сейчас уже половина седьмого! – начала она прежде, чем тот коснулся ногой земли, а следом за ним с гомоном выскочили на дорожку и дети.

– Ну, ты же знаешь Петипа! Пока не добьется того, чего хочет, не отпустит. А тут ещё колонна из декорации завалилась прямо на голову Новиковой.

– Какой ужас! – испугалась Юлия. – Она жива?

– Конечно, жива, – весело отвечал Феликс, целуя жену. – Ведь вес этой колонны совершенно ничтожен. Она из папье-маше, а внутри полая. Но Новикова кричала так, как будто на неё свалилась целая глыба мрамора! Вопила, что это проделала Серова, чтобы станцевать в Красном Селе её партию.

– Но разве Марфа способна на такое? – удивилась Юлия.

– Конечно, нет. Вероятнее всего, колонну просто кто-то неудачно задел, но шума было много, – смеясь, продолжал Феликс. – Петипа кричал на своём полурусском языке на рабочих, плохо её закрепивших, Серова рыдала, уверяя всех, что она здесь совершенно ни при чём, а Новикова, держась за голову, орала громче всех, изображая из себя жертву вероломного нападения. Никто и не заметил, как вдруг она вцепилась Марфе в волосы, а той ничего не оставалось, как ответить тем же, – и Феликс изобразил двух дерущихся женщин.

Юлия и дети весело хохотали над пантомимой отца.

– Пришлось вмешаться самому Петипа, а то обе остались бы совсем лысыми! – смеялся вместе со всеми Феликс.

– Какая неприятная ситуация, – сетовала Юлия. – Так что? Время репетиции продлили?

– Ну, конечно! Из-за этого инцидента я и опоздал на дневной поезд.

Феликс вынул из коляски пакеты.

– А что ты нам купил? – запрыгали вокруг него дети.

– Вам пирожные, а нам с мамочкой лучшего в мире французского вина на ужин, – проговорил танцовщик, ласково обнимая жену.

Каждое лето вся семья с мая месяца до осени выезжала из своей квартиры в центре Петербурга в имение Красницы, которое Феликс Кшесинский приобрел сразу после рождения младшей дочери Матильды. Имение располагалось около станции Сиверcкая, всего в шестидесяти верстах от города. Просторный двухэтажный дом стоял на высоком берегу реки Орлинки, и из его окон хорошо были видны окрестные луга, лес и речка, на которой Феликс оборудовал пляж с купальней. За домом разбили большой огород, там же находился фруктовый сад, скотный двор и птичник. Горничную и кухарку привозили с собой из города, а всю остальную прислугу нанимали из деревни. Были в хозяйстве и кони с кобылой, приносящей потомство, были две просторные коляски и телега, на которой крестьяне два раза в месяц привозили с осени по весну в петербургскую квартиру Кшесинских свежее масло, яйца, тушки курей и кроликов, а также заготовленные с лета банки с соленьями и вареньем. К Рождеству и на Пасху на скотном дворе забивали свиней и тоже везли хозяевам в город.

Феликс оказался в России случайно. Поляк по национальности, он окончил балетное училище в Варшаве, и так бы там и танцевал в театре, если бы русский государь Николай I не увидел в его исполнении мазурку. Император был настолько покорен, что решил не просто показать этот танец в России, а ещё и сделать его обязательным на всех дворцовых балах. После своих выступлений в Петербурге молодой танцовщик Кшесинский решил здесь задержаться. От учеников, которые платили немало, не было отбоя! Кроме того, его с партнершей приглашали ещё и лично выступать на этих балах за хорошее вознаграждение, так что деньги потекли рекой. Феликс не стремился возвращаться на родину. Зачем? Ведь в Польше, где мазурка была народным танцем и её худо-бедно танцевали все, он никогда не добился бы таких доходов. Ко всему прочему, с высочайшего позволения государя, он был принят на приличный оклад в балетную труппу Петербургского императорского театра характерным танцовщиком и исполнителем миманса. Довольно быстро Феликс сколотил неплохое состояние, женился, обзавёлся детьми, купил имение, и был абсолютно счастлив в России, которая стала его второй родиной.

Шумный, хлебосольный, с большим чувством юмора, прекрасный скрипач и обладатель приятного баритона, мастер на всякие выдумки, неуёмный в своих фантазиях и любитель весёлых застолий по поводу и без, Феликс Иванович Кшесинский очаровывал всех. Вокруг него всегда крутились женщины. Иногда и он увлекался кем-нибудь, но свою жену любил, и позволял себе вольности только от переизбытка темперамента.

Летом в городе было пыльно и жарко, и Феликс всегда стремился после репетиций и выступлений уехать в имение. Здесь его ждала прохладная река, лес, дети, жена и всякие хозяйственные дела, которыми он очень любил заниматься, ощущая себя барином, хозяином на своей собственной земле, к чему так стремился ещё с юности. Вот и сейчас, как только закончилась эта мучительная репетиция, он, заехав за пирожными и вином, устремился на Варшавский вокзал.

– Папа, возьми меня завтра с собой на репетицию в театр, – неожиданно попросила маленькая Маля, когда семья собралась за ужином.

– Папа возьмет тебя осенью, когда мы переедем в город, – строго сказала Юлия.

– А я хочу сейчас! Я хочу видеть, как дерутся танцовщицы.

– Милая моя, они дерутся не каждую репетицию, – расхохотался Феликс. – И, кроме того, завтра утром я уеду на два дня в Красное Село.

– Зачем? – удивилась жена.

– Рисунок танцев связан с декорациями, потому решено последние репетиции перед премьерой провести на сцене красносельского театра.

Каждый год, с конца июня до середины августа, на полигоне в Красном Селе, расположенном в двадцати четырех верстах от Петербурга, проводились летние учебные маневры и стрельбы Императорского Преображенского полка с участием императора и всех членов царской фамилии. Для развлечения офицеров и государя два раза в неделю актёры играли там спектакли в специально выстроенном для этих целей театре. Сначала давали водевиль, а через антракт – балетный дивертисмент. Этот период в Императорском театре назывался летним сезоном.

– Репетировать там целых два дня! Значит, ты будешь ночевать в гримуборной не одну ночь? – поджала губки Юлия. – Я хорошо помню со времен моего служения в театре, какие там неудобные диваны!

– Ты так говоришь, как будто я уезжаю туда в первый раз.

– Как я могу привыкнуть к твоему отсутствию? – с досадой проговорила жена.

Она ревновала мужа. Ведь там будет так много молодых и красивых актрис!

– Меня не будет ВСЕГО два дня, но уж после этого я приеду к вам, мои дорогие, до самой осени!

– Ты уверен, что тебя не займут в других дивертисментах?

– Мне обещали, что я буду только на открытии.

– Это хорошо, – заулыбалась жена. Настроение у неё сразу поднялось.

– Папочка, но осенью ты возьмешь меня в театр? – упорствовала младшая дочь.

– Обязательно! – пообещал Феликс. – На первый же утренник.

Как только переехали в город, отец сдержал слово.

– А какой завтра спектакль? – обрадовалась Маля.

– «Конек-Горбунок».

– Ура! – закричала девочка и с разбега бросилась к отцу на руки.

Он легко поймал её на лету и словно пушинку поднял на вытянутых руках вверх.

– У тебя великолепный прыжок, принцесса, – смеялся Феликс, кружа её по гостиной. – Быть тебе великой балериной!

Отец брал дочку на представление не в первый раз. Над сценой были расположены актёрские ложи, и Матильда любила там сидеть и смотреть спектакль сверху, находясь прямо над актёрами. А ещё прелесть этих закулисных лож была в том, что в перерыве между актами можно было наблюдать, как рабочие переставляют декорации.

Утром следующего дня Маля проснулась рано. За окном было совсем светло и уже вовсю светило солнышко. Боясь, что проспит и отец уедет на спектакль без неё, малышка тихонько спустила ноги с кровати. Она слышала, как старшая сестра Юляша тихо посапывала. Этой осенью уже пошел третий год, как она училась в Императорском театральном училище, и Маля относилась к ней с благоговением, мечтая поскорей вырасти и тоже поступить туда. Сегодня было воскресенье, на занятия Юляше ехать было не нужно, и Маля боялась потревожить её сон. Босиком, стараясь не шуметь, девочка подошла к двери и тихонько открыла её. Дверные петли предательски скрипнули, но сестра не проснулась от этого звука, а только перевернулась на другой бок. В коридоре было тихо и пусто. На цыпочках подкралась Матильда к спальне родителей и прислушалась. Там тоже было тихо! Вдруг отец уже уехал, испугалась она. Девочка тихо приоткрыла дверь и облегченно вздохнула. Спят!

Успокоившись, Маля вернулась в свою кроватку, но сон уже улетучился окончательно и не возвращался. Она не знала, сколько лежала так с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам в коридоре, но вот, наконец, раздались шаги. Всё ближе, ближе. Дверь в детскую открылась, и на пороге стояла мама. На ней было надето просторное домашнее платье, а темные густые волосы, расчесанные на прямой пробор, были прихвачены на затылке заколками. Юлия Яновна, конечно, сильно пополнела с тех пор, как оставила сцену, но это её нисколько не портило. В фигуре бывшей танцовщицы было столько стати, а лицо с прямым носиком, пухлыми губками и красивыми карими глазами, напоминающими спелые вишни, было так привлекательно, что многие мужчины заглядывались на неё даже тогда, когда она гуляла в окружении своих детей. В мае Юлии исполнилось уже тридцать пять, но никто не давал ей и тридцати.

– Пора подниматься, – отдала Юлия Яновна команду дочерям.

Маля сразу вскочила, а Юляша сонным голосом проворчала:

– Пусть сначала Юзеф встанет.

Юзеф этой осенью поступил в начальный класс балетного училища, был этим очень горд и задавался теперь перед шестилетней Матильдой, называя её «малышкой», как будто сам вдруг стал взрослым.

– Ваш брат уже чистит зубы в отличие от вас, ленивицы!

– Я не ленивица, я тоже готова чистить зубы, – воскликнула Маля.

Посещение театра всегда было для неё самым радостным событием. Ей нравилось всё, что происходило на сцене, и она мечтала стать балериной и выйти на эту волшебную площадку, чтобы зрители замирали в восхищении, глядя на неё. Матильда верила с раннего детства, что так оно и будет!

Глава 2

В «Коньке-Горбунке» Феликс Иванович исполнял мимическую роль Хана. В первый раз он появлялся на сцене только в третьей картине, а потому имел право приехать в театр за двадцать минут до начала балета. Войдя со служебного входа, он прежде всего расписался в листе явки актёров на спектакль, и уже после этого спокойно поднялся вместе с дочкой по крутой лестнице в небольшую закулисную актёрскую ложу, расположенную под колосниками. Из-за занавеса было слышно, как оркестранты настраивали инструменты, слышались и неразборчивые голоса рассаживающихся в зале зрителей. Матильда очень любила эту суету перед началом представления. В это утро, кроме неё, в актёрской ложе никого больше не было. И это тоже порадовало. Она была здесь полновластной хозяйкой!

– Сиди тихо, принцесса! Я приду за тобой после окончания, как только переоденусь.

– Хорошо, папочка.

– В перерывах никуда не выходить! Только если в туалет, – продолжал строго свои наставления отец. – Ты знаешь, где это.

– Знаю, папочка.

Туалетная комната располагалась ниже этажом.

– Сходишь и сразу обратно. Поняла?

– Поняла!

– Здесь тебе два яблока. Есть можно только в антракте, – продолжал он, положив пакет с фруктами на сиденье рядом с Малей.

– Хорошо, папочка.

– Ну, принцесса, я побежал, – весело проговорил Феликс уже в дверях.

Оставшись одна, Матильда сразу забралась с ногами на кресло, встала на коленки и оперлась локтями на бархатный парапет ложи. Для своих шести лет она была очень маленького роста, а потому, сидя как полагается, ничего не видела. А сейчас перед ней открывалось всё сценическое пространство. Затаив дыхание, девочка сосредоточилась на том, что творилось внизу.

А там ещё что-то таскали, прибивали к полу, опускали сверху, а управляющий сценой кричал на рабочих:

– Что вы так долго возитесь?! Императрица Мария Александровна с внуками уже подъехала к театру! Её величество не потерпит задержки спектакля!

«Когда поднимут занавес, надо будет посмотреть в царскую ложу», – подумала Матильда.

Ей очень хотелось увидеть, как выглядят внуки царицы. Ведь они были настоящими, а не сказочными принцами.

Оставив дочь в ложе, Феликс спустился по крутой лестнице на уровень сцены и, перейдя по небольшому коридору в другой конец закулисного пространства, сразу увидел Аню Фроловцеву. Она, уже переодетая для первой картины, стояла около крутых ступенек, ведущих к мужским гримуборным, явно поджидая, когда он здесь появится.

– Дорогой, ты вчера так быстро исчез после репетиции, а ведь обещал, что мы поедем ко мне, – с укором прошептала она, ухватив его за руку.

– Во-первых, никогда прилюдно не называй меня «дорогой», сколько раз повторять, – тихо ответил он. – А во-вторых, я тебе этого не обещал. Я промолчал на твое предложение, если ты помнишь.

– Русская пословица говорит: «Молчание – знак согласия».

– Ты забываешь, что я поляк, и ваших русских пословиц не знаю, – выкрутился хитрец, специально произнеся это с долей польского акцента.

Он не только прекрасно знал русские поговорки, но даже выписывал их в отдельную тетрадочку, понимая, что в этих кратких изречениях заключен большой философский смысл.

В это время, важно вышагивая куда-то по первой позиции, показалась Марфа Серова в образе восточной красавицы. Поравнявшись с ними, она резко остановилась и расплылась в ослепительной улыбке.

– Здравствуй Феликс, – проворковала она.

– А меня уже не существует? Я что, не в счёт? Почему со мной не здороваешься? – внезапно набросилась на неё Фроловцева.

– Что с тобой, Аня? – изумилась Серова. – Ведь мы только что виделись в гримерке, когда переодевались.

– Ах, да. У меня, действительно, все дни в голове перемешались. Совершенно была уверена, что видела тебя только вчера, а сегодня как-то и не заметила, – с наглой ухмылкой произнесла танцовщица.

Анна была уверена, что ту колонну, которая упала как-то на Новикову в конце прошлого сезона, толкнула именно Марфа. Такая по трупам пройдет, чтобы заполучить роль! Фроловцева её ненавидела и ревновала к Кшесинскому. Уже не в первый раз она видела, как Серова стреляет глазками в его сторону.

– Ну, всё, девочки. Я пошел! – прервал их обмен любезностями Феликс и, легко преодолевая крутые ступеньки, взбежал наверх. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, он до сих пор был строен и хорош собой.

Танцовщицы восхищенно посмотрели ему вслед, затем с неприязнью взглянули друг на друга и разбежались в разные стороны, громко стуча пуантами по деревянному полу.

Сидя по другую сторону занавеса и не видев зала, Маля сразу почувствовала, что императрица с принцами вошла в ложу. Просто в этот момент зрители внезапно смолкли и послышалось какое-то передвижение с хлопаньем кресел. «Это весь зал встает с мест, приветствуя царственных особ», – подумала Маля. Весной прошлого сезона она вместе с мамой, сестрой и братом была на утреннем спектакле балета «Копелия», где отец исполнял мимическую роль Бургомистра. Только в тот раз Феликс посадил их в ложу зрительного зала, и Маля могла наблюдать за тем, что происходило, когда в театр приехали император Александр II с императрицей Марией Александровной. Она видела, что, как только они вошли в царскую ложу, вся публика в зале встала и поклонилась их величествам. Приняв это приветствие от своих подданных, государь с государыней разместились в креслах, и все в зале тоже заняли свои места. Наступила полная тишина. Император слегка приподнял руку и, как только мягко опустил её, дирижер, не сводящий с него глаз, сразу повернулся к залу фалдами своего фрака, взмахнул «волшебной» палочкой, и началась увертюра. Так было тогда, так было и сейчас, но только знак дирижеру на начало спектакля в отсутствие государя дала императрица Мария Александровна, а Маля, конечно, сегодня ничего этого не могла видеть, сидя в ложе за занавесом под колосниками. «Ничего, – успокаивала себя девочка. – Как только закончится увертюра, занавес откроют, и я увижу императрицу и царских внуков!»

Но когда занавес подняли, обнажив сцену перед началом действия, Маля никого не увидела. Просто из её ложи зала совсем не было видно. Девочка вначале расстроилась, но вскоре уже забыла про это, полностью отдавшись тому, что происходило внизу. Сказочно прекрасное и таинственное действие, выраженное в танце, целиком увлекло её внимание. Особенно ей нравилась сцена грозы, когда сверкала молния и конь вместе с Иванушкой носился в воздухе. И хотя спектакль она смотрела уже в третий раз, но сегодня у неё сердце сжалось от страха, так правдоподобно всё это выглядело. Со своего места девочка, конечно, видела трос, держащий актёров в воздухе, но это совершенно не мешало ей верить в происходящее на сцене.

В антрактах Маля посетила туалет, съела оба яблока, с интересом наблюдая за сменой декораций, и всё пыталась придумать, как бы ей увидеть принцев. А что, если попытаться отодвинуть край занавеса со стороны колосников?

Когда представление закончилось и все актёры вышли на поклоны, Матильда, подойдя к левому краю своей ложи, с большим трудом отстранила тяжелый занавес от края сцены и в образовавшуюся небольшую щелочку, как и предполагала, увидела зал. Задумка удалась! В царской ложе восседала императрица, а рядом с ней около парапета стояли два мальчика. Хорошо разглядеть принцев она не смогла, но обрадовалась, что добилась своего.

– У меня получилось! – удовлетворенно сказала она сама себе, отпуская тяжелую кулису, держать которую ей было уже не под силу.

Принцы не произвели на неё никакого впечатления. Мальчики как мальчики.

После того как занавес закрыли, Матильда стала с интересом наблюдать за тем, как рабочие приступили к разрушению на сцене того, что так недавно сами же выстроили. Девочка знала, что отцу необходимо переодеться после спектакля, и потому его надо было немного подождать.

А между тем Феликс поднялся в свою гримуборную, которую делил ещё с двумя танцовщиками. Все актёры театра, как и он, сейчас ощущали восторженное состояние благоговейного трепета. Ведь царская ложа не была пуста. Спектакли в такие дни всегда шли на особом подъеме.

– Ты разглядел, какое красивое платье было на императрице? – спросил Феликса танцовщик Сергеев.

– Я больше обратил внимание на сверкание ожерелья на её шее, – ответил Кшесинский, освобождаясь от тяжелого царского костюма, расшитого искусственными драгоценными камнями. – А что тебя поразило в её платье?

– Ткань! Она отливала золотом!

– По-моему, это обыкновенная ткань желтого цвета, – удивленно поглядел на него Феликс, подмигнув третьему актёру в гримуборной.

– Да ты что! Это была парча с настоящими золотыми нитями! – возмутился Сергеев. – Я же не слепой!

– Ты ошибся, – вмешался третий актёр. – Феликс прав.

– Ну, вас! За дурака меня держите, что ли? Платье блестело.

– Не всё то золото, что блестит! – усмехнулся Кшесинский.

– Нет! Это были золотые нити! – выведенный из себя, нервничал танцовщик. – Давайте хоть у кого спросим. Готов спорить на бутылку шампанского! Самого лучшего!

– Что ты так завёлся из-за этого платья? – удивился третий актёр.

– Я из принципа! – взволнованно сказал Сергеев и подошел к дверям. – Вот сейчас выйду и спрошу у наших соседей за стеной…

Товарищи по гримерке громко расхохотались.

– Ладно, золотые были нити, золотые. Не надо никуда ходить. Мы пошутили.

– Ну и шутки у вас дурацкие, – пробормотал Сергеев, гневно посмотрев на товарищей, но, видя их веселые лица, сам расплылся в улыбке.

– Извинения принимаются, если вы меня немедленно ведете в ресторан и угощаете рюмкой водки вкупе с отменным обедом! – заявил он.

– Идет! – тут же радостно согласились остальные.

В приподнятом настроении от удачно прошедшего спектакля и от предвкушения застолья, танцовщики покинули театр, и, перейдя площадь, вошли в ресторан «Дары Нептуна». Они частенько заглядывали сюда. Во-первых, он был расположен прямо напротив театра, а во-вторых, здесь вкусно кормили и всегда можно было пропустить рюмку-другую, перед тем как ехать домой после репетиции или представления.

Вот и теперь, хорошо выпив «Царской» водочки и закусив ухой из стерляди и расстегаем с осетриной, приятели нехотя покинули уютное помещение. Погода в этот осенний день была великолепна, и они ещё немного постояли на улице, наслаждаясь свежим теплым ветерком, обдувающим их слегка раскрасневшиеся лица.

– Други мои, как бы мне ни не хотелось покидать вас, но… пора! – заявил Сергеев. – Жена будет сердиться.

Тут все вспомнили о своих женах и тоже заторопились. Феликс, довольно быстро поймав возницу, в отличном настроении ехал домой, любуясь осенними красками деревьев, высаженных вдоль Екатерининского канала. Красные, желтые и кое-где ещё зеленые листья своим разноцветьем создавали приятную праздничную атмосферу.

«Как жаль, что скоро они все опадут, – думал он. – Деревья сразу станут такими уродливыми, выставив напоказ свои голые кривые ветки. И почему красота так непостоянна?!»

Феликс давно уже жил в России, но к длинной, затяжной в этих краях зиме так и не привык. Приближение холодов и снежных заносов не радовало, но сейчас ничто не могло испортить его прекрасного настроения.

Когда коляска остановилась около подъезда, Кшесинский, достав из кармана часы, взглянул на циферблат. Пятнадцать минут седьмого.

«Да! Поздновато!» – подумал он.

Расплатившись с извозчиком, Феликс поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил в колокольчик, лихорадочно придумывая себе оправдание за столь долгую задержку после дневного спектакля.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла жена.

– Почему ты так дол… – начала было она, но, увидев мужа одного, в страхе приложила руки к груди и в полуобморочном состоянии оперлась на горничную Машу, которая стояла рядом.

– Что случилось? Где Маля? – тихо произнесла Юлия, еле ворочающимся языком.

– О боже! Я забыл её в театре! – в испуге воскликнул Феликс Иванович и, вмиг протрезвев, бросился на улицу.

Сердце его бешено колотилось. Он уже не мог думать ни о чем, кроме своей малышки. Как он мог забыть о ней?! А вдруг с ней что-то случилось? Он сидел в ресторане, пил водку, ел осетрину, а в это время дочка в страхе ждала его в ложе! А может, она уже вышла из театра?! Где она сейчас бродит?! Вдруг потерялась в городе? Вдруг попала в руки плохих людей?! От этих мыслей у Феликса подкашивались ноги и тряслись руки. Ну почему с ним такое бывает? Порой увлечется чем-то – и совсем забудет, что должен быть в это время совсем в другом месте. Но забыть о своей собственной дочери! Это было уже слишком. Как назло, он долго не мог поймать извозчика, и бежал прямо по дороге, не в силах просто стоять и ждать свободной коляски. Наконец, ему повезло.

– На Театральную площадь! – закричал он. – Срочно! Плачу вдвойне!

Подъехав к театру, он соскочил прямо на ходу и что есть силы побежал к служебному входу. Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, ведущих к закулисной ложе, Феликс Иванович дрожащими руками распахнул дверь и, только увидев дочь живой и невредимой, перевел дух. Схватив девочку на руки и крепко прижав к себе, он пробормотал со слезами на глазах:

– Как же я мог забыть про тебя, принцесса! Прости меня! Тебе было очень страшно?

– Что ты, папочка! Мне было очень интересно. Посмотри, какой красивый город построили на сцене!

Кшесинский послушно взглянул вниз.

– Правда, красиво? – восторженно спросила девочка. – Мне так хочется узнать, что в нем будет происходить!

– Я расскажу тебе по дороге домой, – целуя её, проговорил растроганный отец. – Ты проголодалась?

– Немного.

«Моя принцесса – потрясающая девочка! – думал он, спускаясь с Матильдой по лестнице на выход. – Не только не испугалась, а ещё и нашла, чем себя тут развлечь».

В оркестровой яме уже давно настраивали свои инструменты музыканты, готовясь к началу вечернего спектакля, а в квартире Кшесинских в это время горничная Маша отпаивала валерьянкой перепуганную насмерть Юлию.

Глава 3

Юлия Яновна Доминская после того, как окончила Петербургское Императорское театральное училище, почти сразу же по большой любви выскочила замуж за француза, танцовщика Леде. В то время в Петербургском Императорском театре было много иностранцев, занимающих первые позиции в балете. Выйдя замуж, у Юлии сразу возникло желание оставить сцену, но она не могла себе этого позволить. После окончания училища надо было обязательно отработать в театре пять лет. Если кто-то хотел выйти из состава труппы раньше этого срока не по состоянию здоровья, то должен был внести в казну ту сумму, которая на него была потрачена государем за восемь лет обучения в училище. А это было почти двадцать три тысячи рублей. Таких жертв молодожены не могли себе позволить, поэтому Юлии пришлось отработать положенные годы. Но, как только она уволилась и занялась исключительно домашним хозяйством, к чему так упорно стремилась, муж внезапно заболел и умер. Но горевала молодая вдова недолго. Совсем скоро она снова вышла замуж. Опять по большой любви и опять за танцовщика. Кшесинский был старше на двадцать лет, но она не замечала этой разницы в возрасте. Энергия в нем била ключом, а присущий ему оптимизм давал и ей силы принимать любые неприятности легко и не предаваться унынию. Она прощала ему чудачества, которых у него было предостаточно, и только радовалась жизни. О своей карьере Юлия никогда не думала. Муж и дети были главным смыслом её жизни. Старшей дочке дали имя Юля, а чтобы не путаться, дома её ласково называли Юляшей. По достижении девяти лет девочку отдали учиться балету в то же самое Петербургское Императорское театральное училище, которое в своё время заканчивала и мать. Родители радовались, что Юляша оказалась очень способным ребенком, особенно к характерным танцам. Дать своим детям профессию, которая с восемнадцати лет могла бы их уже обеспечивать, было очень важно в актёрской семье. Ведь стабильного капитала у них не было.

В театральном училище ученики жили на полном обеспечении императора. Их не только кормили и учили, но даже одевали во всё казенное от нижнего белья и обуви до зимних салопов. Кроме профессии, все воспитанники получали неплохое образование и по другим предметам. Выпускники говорили на французском языке, играли на фортепьяно, рисовали, немного знали древнюю и современную историю, литературу и культуру других стран, могли ориентироваться в географии, имели кое-какие познания в математике и даже азы физики с химией.

В своё время Юлия Яновна сама прожила там все восемь лет в отрыве от семьи. Она хорошо знала, как тяжело для ребенка бывать дома только на летних каникулах, ходить исключительно во всём казенном, гулять всего полчаса в день по маленькому садику училища и постоянно находиться под строгим надзором воспитателей, следящих за тем, чтобы жизнь пансионерок велась по раз и навсегда строго заведенному порядку.

В семье Кшесинских было решено, что их дети во время учебы будут жить с ними, на что они получили высочайшее дозволение от министерства Императорского Двора. Каждый день по утрам Юляшу отвозили на занятия в училище, а днём забирали. Все уроки по общим предметам она делала дома с мамой, а в свободное время играла с братом и младшей сестрой. Мама возила их на прогулки по городу и в Летний сад, а также на цирковые представления и детские спектакли. Зимой по воскресеньям они с утра катались с горок на санках и играли в снежки, а дома их всегда ждал воскресный обед, к которому кухарка Степанида пекла вкусные пироги с разными начинками. Конечно, пансионерки училища были лишены всех этих прелестей детства и росли в атмосфере строгой дисциплины, питаясь казенной пищей в общей столовой, а здание они покидали только для репетиций и спектаклей в Мариинском театре, где с самого начала учебы их всех занимали в ролях маленьких пажей и фей.

По достижении десяти лет в то же училище поступил и Юзеф. Он также получил высочайшее позволение жить дома, и отец отвозил уже двоих детей на занятия. Подходила очередь и младшей дочери Матильды. А её способности к танцу были совершенно необыкновенными. Ещё в колыбели, только заслышав звуки музыки, она сразу начинала что-то немыслимое выделывать руками и моргала глазками, кокетничая со всеми, кто находился рядом. Встав на ножки, она уже так самозабвенно притоптывала и крутилась в такт музыке, что всем было понятно: девочке на роду написано быть балериной.

Летом, отдыхая в Красницах, Юляша с Юзефом под руководством мамы каждое утро занимались у балетного станка в специально оборудованной для этого комнате, чтобы за летние месяцы не терять навыков и не расслаблять мышцы. Маленькая Маля тоже пристраивалась к ним, но так как ещё не могла достать рукой до перекладины, на которую опирались старшие брат с сестрой, то Феликс приделал специально для неё ещё одну палку пониже. В семь лет девочка уже повторяла все упражнения, которые делали её старшие сестра с братом. Постоянные летние тренировки укрепляли её ноги, развивали гибкость и легкость прыжка.

– Я тоже хочу пуанты, – однажды заявила Маля, глядя на сестру.

– Тебе ещё нельзя, – возразила мама.

– А я хочу! – настаивала упрямая дочь и внезапно попыталась встать в своих туфельках на пальцы.

– Дурочка, ты ноги поломаешь, – закричала Юлия Яновна, бросившись к Мале. – Обещай, что больше никогда не будешь так делать. Для балерины самое главное – это её ноги. Ведь ты же хочешь стать балериной?

– Конечно, мамочка, – невозмутимо отвечала дочь. – Вот и купите мне пуанты.

– На такую маленькую ножку, как у тебя, пуанты не шьются, – вмешалась старшая сестра. – А потом, чтобы на них встать, надо ещё самой уметь их подготовить для этого.

– Как это? – удивилась Маля.

– Вначале надо разбить молоточком носок и стельку, потом подпилить самый кончик носка и прошить эту дырку суровыми нитками, чтобы пуанты не скользили по полу…

– И ты всё это умеешь делать? – прервала сестру Маля, подняв брови в изумлении.

– Конечно. Нас этому учат с первого класса.

– Я тоже хочу!

Маля хорошо знала, на кого надо надавить, чтобы получить желаемое. Феликс не мог отказать своей принцессе, и заказал пуанты французу Дедле. В Петербурге Дедле считался лучшим мастером, так как был учеником самого Крэ, к которому в Париж за балетными тапочками приезжали даже итальянские балерины, не говоря уже о русских.

– Это для куколки, что ли? – улыбнулся Жорж Дедле, рассматривая мерку, снятую Феликсом с ножки дочери.

Этим же летом Матильда встала на пуанты, держась за свою перекладину у стены, и довольно скоро смогла уже самостоятельно двигаться на кончиках пальцев, проделывая лёгкие упражнения на середине комнаты.

– У неё неплохо получается, – радовалась Юлия успехам младшей дочери в разговоре с мужем.

– Да. В общем-то, она совершенно готова для поступления, вот только возраст ещё не подошел.

В Императорское училище мальчиков принимали только после десяти лет, а девочек не раньше девяти. Кроме того, надо было уже уметь читать, писать и знать азы арифметики. Матильда стала читать с шести. Она постоянно была рядом, когда мама занималась со старшими, и тоже требовала внимания к себе, старательно, аккуратным почерком выводя буквы алфавита в тетрадке. К восьми годам малышка легко решала элементарные примеры по арифметике, складывала и вычитала до ста, умела писать и свободно читала. Французскому языку и игре на рояле Юлия Яновна сама учила своих детей с раннего детства, и это давалось им легко.

– Малечке в августе исполнится только восемь, но она уже совершенно готова к поступлению в училище, – говорила Юлия своей подруге Полине Невзоровой, которая тоже, как и она сама, оставила театр ради семьи и детей.

– Не знаю, что тебе посоветовать, – пожала плечами Невзорова. – По-моему, ничего страшного не случится, если она ещё год посидит дома.

– Мы с Феликсом боимся, что за этот год она продвинется ещё дальше в занятиях, глядя на Юляшу с Юзефом. Что ей тогда делать в первых классах? Повторять то, что давно умеет?

День рождения Матильды приходился на конец лета, когда вся семья ещё была в Красницах на отдыхе. Девятнадцатого августа в имение Кшесинских съезжались друзья из города. После бурно проведенного дня на природе, за обильным столом, развлечениями и обязательными в этот вечер красочными фейерверками, никто из гостей не уезжал. Размещали на ночлег во всех комнатах, а когда не хватало места, то и в сарае на сеновале, расположенном над коровником. Очень любил ночевать там лучший друг отца бас Мариинского театра Пирогов. Он просыпался ранним утром, когда начинали доить коров, спускался с сеновала и наслаждался парным молоком.

– Оттянуло. Будто заново родился, – довольный после второй выпитой кружки, говорил он доярке и забирался на сеновал снова. Досыпать.

Только крёстный Матильды, Леонид Генрихович Строкач, владелец известного в Петербурге магазина дорогого белья «Артур», всегда приезжал в своей карете и ночевать оставался редко.

Матильда очень любила свой день рождения, так как каждый раз Феликс придумывал какие-нибудь необычные подарки для своей принцессы. В день восьмилетия дочери неуёмный выдумщик решил устроить для неё настоящий цирковой трюк. Под потолок веранды, прямо над местом, где должна была за столом сидеть Маля, он подвесил венок, сплетенный из крупных белых астр. Веревочка от венка шла вниз и крепилась около окна. Феликс договорился с сыном, что, как только он начнет играть на скрипке, тот должен отвязать веревочку и, придерживая её, потихоньку опускать венок на голову Матильды. Юзеф с отцом отрепетировал этот эффектный трюк несколько раз, и оба заранее радовались, предвкушая сенсационный успех как у именинницы, так и у публики.

И вот, в самом начале обеда, как только все заняли свои места за столом согласно расставленным табличкам, Феликс Иванович взял в руки скрипку.

– Попрошу общего внимания, – торжественно произнес он, и все смолкли, ожидая от него, как всегда, чего-то необычного. – Сегодня день рождения моей принцессы. Ей исполняется восемь лет. Посмотрите на неё!

Все головы разом повернулись к девочке, а Юзеф начал быстро развязывать веревочку, готовясь к выполнению трюка.

– Разве она не прекрасна? Но, я уверен, ей чего-то не хватает? Чего же? – обратился Феликс Иванович к присутствующим.

Все недоуменно пожимали плечами, глядя на именинницу.

– Я думаю, вы согласитесь со мной, что у принцессы должна быть корона! – продолжал интриговать Феликс Иванович. – Значит, чего ей не хватает?

– Короны! – дружно закричали гости.

– Правильно! Ей не хватает короны, и она её сейчас получит.

Феликс заиграл на скрипке «Оду радости» Бетховена и воскликнул:

– Корона! Займи то место, которое для тебя предназначено!

Все подняли свои взоры вверх и увидели медленно опускающийся белоснежный венок.

– Ах, как красиво! – восторженно воскликнула бывшая танцовщица, подруга мамы, Полина Невзорова.

– Необыкновенно, – вторили ей остальные.

Маля сидела, не шелохнувшись, ожидая это чудо у себя на голове, как вдруг венок, слегка покачавшись, опустился на лысую голову сидящего рядом с ней крестного.

Все засмеялись, а Леонид Генрихович Строкач виновато смотрел на всех из-под цветов, как бы говоря: «Я здесь ни при чём». Он выглядел настолько нелепо и смешно, что у многих от смеха уже катились слезы по щекам.

– Не понимаю! Мы всё точно с Юзефом рассчитали! – обескураженно удивлялся Феликс.

Без вины виноватый крёстный поднялся с места, взял в руку бокал и громко произнес:

– Господа! Господа! Дайте же мне сказать!

Все слегка успокоились и, наконец, стихли.

– Конечно, моя крестница достойна короны! – начал он. – Но даже если корона достается не ей, она-то знает, кто здесь принцесса! Я поднимаю этот бокал за самую красивую девочку на свете и торжественно водружаю этот венок на её очаровательную голову.

Если бы Леонид Генрихович знал, что, говоря о короне, которая «достается не ей», предрекает будущее своей крестницы! Но тогда об этом, конечно, никто даже и подумать не мог.

Позже выяснилось, что крестьянки, прислуживающие за столом во время обеда, добавили ещё один столовый прибор и сдвинули стулья на одно место. Но «фокусник» не ругал девушек. Ведь они были не в курсе его затеи. Вместо романтической сцены, которую он задумал, получилась клоунада. Да, не всегда у него всё получалось так, как бы он того хотел, но Феликс недолго расстраивался из-за неудавшегося трюка. Как настоящий оптимист, он решил, что так получилось даже забавнее, и, главное, Матильда была с ним совершенно в этом согласна!

Глава 4

На следующий день Маля проснулась рано. Первые лучи солнца ещё только коснулись земли, а девочка уже откинула одеяло и соскочила с кровати. Ей не терпелось посмотреть подарки, которыми была завалена их с Юляшей спальня. Вытащив из кучи самую большую коробку, обернутую в яркую красную бумагу, Матильда стала тихонько её разворачивать. От шороха обёртки тут же проснулась сестра и, движимая любопытством, с удовольствием присоединилась к этому приятному занятию. Из коробки они вытащили огромную куклу в нарядном платье и с длинными светлыми волосами, заплетенными в косы. У куклы закрывались и открывались глаза, она говорила «мама», а ростом была почти с Малю.

– Какая красавица! – восхищенно воскликнула девочка.

Тут же сестрички начали разворачивать другие подарки. Чего тут только не было! Ракетки и воланы для игры в бадминтон, шерстяные чулки на зиму, отрез на платье, кружева и большое количество разнообразных кукол, разодетых в пух и прах.

– Зачем тебе надарили столько кукол? – пожала плечами четырнадцатилетняя Юляша, сама, между тем, с восторгом любуясь каждой из них. – Ведь этой осенью тебя хотят отдать на учебу в училище. Тебе некогда будет играть с куклами.

И действительно! Феликс Иванович ещё в мае был на приеме у инспектрисы женского балетного отделения Императорского театрального училища мадам Лихошерстовой.

– Подождите год, пока вашей Матильде исполнится девять, как положено, – сказала Варвара Ивановна. – Что за спешка?

– Но она уже стоит на пуантах! Весь станок делает не хуже своей сестры и брата, – настаивал Феликс Кшесинский. – Ей пора серьёзно заняться танцем.

– Ну, а как с общеобразовательными предметами?

– Об этом и говорить нечего. Читает, пишет, по-французски неплохо говорит с раннего детства, на рояле немного играет…

– Ну, вы мне, Феликс Иванович, такого наговорили, что её хоть в третий класс отправляй, – прервав похвальбу отца, расхохоталась мадам Лихошерстова. – Я должна переговорить в министерстве, и только после этого смогу дать вам ответ. Это исключение из правил я делаю только из большого к вам уважения. Кстати, свою младшую дочь вы, как и своих старших, тоже не отдадите на пансион?

– Конечно, нет! Мы с женой нижайше будем просить о разрешении проживать ей дома.

– Хорошо. Я доложу об этом.

Через несколько дней курьер принес Феликсу Ивановичу Кшесинскому конверт с гербовыми печатями министерства Императорского Двора.

«Высочайшим позволением Императора разрешено пройти испытание по поступлению на балетное отделение в Императорское театральное училище Матильде Кшесинской, девочке восьми лет. Преподавателям поручено: строжайше проверить её способности и готовность к занятиям. Сие исключение по возрасту дается мадемуазель Кшесинской, благодаря ходатайству наставницы женского отделения балетного класса Императорского театрального училища Лихошерстовой Варвары Ивановны».

Маля была счастлива. Она верила, что поступит. Кто, если не она?! И с этим ощущением она вместе с семьей переехала на всё лето в Красницы.

Но вот теперь лето заканчивалось, и Матильда начинала беспокоиться. «А вдруг меня не примут?» – с ужасом думала она, но тут же гнала эти мысли.

– Главное, не стесняйся! Будь в себе уверена, – напутствовал отец.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы Маля кого-то стеснялась? Наша Маля сумеет показать себя! – уверенно говорила мать.

Через три дня после феерического празднования дня рождения Кшесинские покинули имение и переехали в город. Двадцать пятого августа у Матильды должен был быть экзамен, у Юляши и Юзефа с первого сентября начинались занятия в училище, у Феликса Ивановича с октября открывался сезон в театре, а его ученики возобновляли свои уроки танцев, готовясь к зимним балам.

Беззаботное лето тысяча восемьсот восьмидесятого закончилось.

В день экзамена, проснувшись рано утром, Матильда ощутила сильное волнение.

Стоял теплый день уходящего лета. На девочку надели новое голубое платье, голубые туфельки с перепонками, застегивающимися на золотые пуговицы, а её темно-каштановые волосы, проведшие всю ночь в папильотках, причесали на прямой пробор и подвязали голубым бантом, распределив по спине локонами.

– Ну, ты у меня просто как голубая незабудка! – восхищенно глядя на дочку, произнес Феликс Иванович.

Императорское театральное училище располагалось в двухэтажном доме на маленькой и тихой Театральной улице. Кроме училища и дирекции Императорских театров на ней ничего не было. Находилась она с тыла Александринского драматического театра, фасад которого со своими знаменитыми конями на крыше был обращен в сторону Невского проспекта.

Большое впечатление на Малю произвел швейцар в ливрее с императорскими орлами, стоящий при входе и открывший им тяжелую, массивную дверь в просторный вестибюль. Волнение усилилось. Поднялись в большой зал на втором этаже. Там уже томилось много девочек, пришедших, как и полагалось, со своими мамами. Это делалось для того, чтобы, видя фигуру матери, можно было представить, какова со временем может стать её дочь. Маля была и тут исключением. Она была единственная, кого привел отец. Девочки разглядывали друг друга с нескрываемым чувством ревности. Ведь принять должны были только десять из них. Кроме того, первый год занятий был посвящён тому, чтобы выявить способности учеников, и в конце года некоторых опять-таки ждало отчисление. И только уже после этого пробного года оставшиеся поступали на полное обеспечение государя императора в продолжение последующих восьми лет вплоть до выпуска. Маля была самой маленькой не только по возрасту, но и по росту. На вид ей можно было дать не больше шести. Некоторые матери недоуменно глядели на эту хорошенькую девочку, думая: «Что здесь делает эта крошка?»

Но вот в зал вошла сурового вида дама в юбке из плотного черного муслина и черной кофте с воланами из кружев, спускающимися от горловины до линии талии. Украшали этот наряд только золотые часы на цепочке. Сопровождали даму шесть женщин, одетых в абсолютно одинаковые голубые кашемировые платья. В черном одеянии – была инспектриса Лихошерстова, а в голубом – воспитательницы. Разглядывая девочек и их мам, Варвара Ивановна не торопясь шла по залу, иногда делая в своем блокнотике какие-то пометки. Поравнявшись с Феликсом, инспектриса внимательно посмотрела на Матильду.

– Ну-ну, – как-то неопределенно произнесла она и двинулась дальше.

Потом воспитательницы, построив девочек парами, провели их в репетиционное помещение, где вдоль одной из стен были установлены стулья для экзаменаторов. Двери за детьми захлопнулись. Мамы в волнительном ожидании остались по другую сторону. Экзамен начался.

Сначала по пять девочек вызывали на середину, а преподаватели, расхаживая вокруг них, внимательно осматривали их фигурки, строение ног, подъем в ступне. Потом девочек просили ходить друг за другом, потом бежать. Это делалось, чтобы оценить их грациозность или же, наоборот, разглядеть неуклюжесть. Проверяли их и на гибкость, предлагая нагнуться вперёд, не сгибая колени, и коснуться ладошками пола, а также, придерживая за спину, просили прогнуться назад и опять же коснуться ладошками пола.

– Не надо меня держать, – обратилась к преподавателю Маля. – Я сама могу.

И она свободно сделала мостик, поставив локти на пол, а ладошками ухватившись за свои щиколотки.

– Это называется «колёсико», – бойко прокричала Маля снизу.

– Очень хорошо, – улыбнулся преподаватель. – Гибкость у вас, мадемуазель, идеальная.

– А я ещё так могу, – расхрабрилась Маля, вскочив на ноги и встав в арабеск. – А ещё так, – продолжала она, сев на шпагат и нагнувшись к правой ноге, коснулась лбом коленки, а руками ухватилась за носок.

– Очень хорошо, – повторил преподаватель, ласково глядя на девочку. – У мадемуазель высокий подъем, – обратился он к другим преподавателям, указывая на ступню Мали, и те утвердительно закивали ему в ответ.

Эта бойкая малышка понравилась всем экзаменаторам своей гибкостью, грацией и внешностью.

– Обаятельная, способная девочка, – внимательно наблюдая за Матильдой, как и было предписано министром Императорского Двора, единодушно решили они между собой. – Она вполне может быть зачислена в училище, не взирая на свой возраст.

Это первое испытание заняло довольно много времени. Многих кандидаток сочли не подходящими для занятия балетом и, громко рыдающих, возвратили расстроенным мамам. Оставшихся снова построили парами, повели через анфилады комнат в лазарет на медицинский осмотр, велели раздеться и, выдав полотняные халатики, приказали ждать, пока их позовут в кабинет. И здесь осмотр был очень тщательный.

Матильда терпеливо ждала своей очереди, сидя на стуле рядом с девочкой, с которой шла в паре.

– Тебя зовут Оля? – спросила она.

– Да, – откликнулась девочка. – А ты откуда знаешь?

– А я запомнила, когда тебя вызывали на середину зала.

– Почему запомнила?

– Наверно потому, что тебя вызвали сразу после меня.

– А тебя как зовут?

– Матильда. Дома меня зовут Маля.

– Я тоже запомню, – сказала Оля. – Ты мне понравилась, когда делала своё «колёсико». Если поступим, будем с тобой дружить?

– Обязательно, – ответила счастливая Матильда. Вот она уже и подружку себе нашла. Осталось самое главное: поступить!

Врачи осматривали позвоночник, слушали сердце, проверяли зрение и тщательно изучали строение фигуры у тех девочек, против фамилии которых Лихошерстова проставила галочки, когда разглядывала их мам.

Опять произошел отсев, но Маля и Оля прошли на следующий круг и, встав в пару, вместе с другими счастливицами переместились в столовую, где им выдали чай и бутерброды. Когда девочки подкрепились, их повели дальше.

Преподавательница музыки проверяла у них слух и чувство ритма, давая задание отстучать ладошками несложную мелодию, которую перед этим проигрывала на рояле. Это было обязательным условием для приема. Ведь каждое движение танцовщицы должно точно попадать в такт музыки! По этому поводу Матильда вообще не волновалась. И слух, и чувство ритма у неё были абсолютными.

Для небольшой уже части оставшихся претенденток последовали экзамены по чтению, письму и арифметике. Маля и здесь осталась на высоте, удивив учителей своими познаниями. Восьмилетняя Кшесинская понравилась всем преподавателям и вошла в десятку принятых на испытательный год в училище воспитанниц вместе со своей новой подругой Ольгой. Девочки обнялись и с сожалением расстались до первого сентября.

Глава 5

В начальном классе Мале всё давалось легко. Бывший танцовщик, а теперь балетмейстер и преподаватель Иванов Лев Иванович вёл занятие уныло, монотонным голосом повторяя: «Плие», «Попрошу вывернуть колени». Он вёл курс балетной азбуки, которая никак не могла заинтересовать Матильду. Девочка давно уже выучила её дома. При этом Лев Иванович сам аккомпанировал на скрипке и больше уделял внимание своей игре, а не ученицам. Казалось, он машинально исполнял свою обязанность, и ему было так же скучно обучать азам балета, как Матильде их исполнять.

– Он похож на заводную куклу с усами, – прошептала Оля, стоящая около станка сразу за Малей.

– Нет, на кота с усами, – тут же откликнулась Матильда. – Я думаю, он влюбился, потому такой задумчивый.

– Интересно, это какая же кошечка удостоилась его внимания? – фыркнула от смеха Оля.

– Это его скрипка! Как ты до сих пор не поняла? Он влюблён в свою скрипку!

– И правда. Прямо глаз с неё не сводит!

– Только любовь у него какая-то сонная, – прошептала Маля, тоже давясь от смеха. – Смотри, он сейчас уже и глазки закроет, уткнувшись носом в деку.

– А я слышала, что он воодушевляется, только когда видит еду.

– Тогда получается, что больше всего он любит свой желудок!

– Ты хочешь сказать: он влюблён в свой желудок? – уже не сдерживаясь, захохотала Оля, а вслед за ней раздался заливистый смех Матильды.

– Мадемуазель Кшесинская, – направился к ним преподаватель. – Я вижу, что вы хорошо подготовлены, но вам придётся вместе с нами повторять все эти упражнения, какими бы смешными они вам ни казались. И прошу вас не отвлекать других учениц, которые познают…

Тут дверь в балетный класс открылась, и на пороге возникла старшая воспитательница Ирина Леонидовна.

– Прошу прощения, Лев Иванович, мадемуазель Кшесинскую вызывают на репетицию в театр.

Это было так неожиданно, что даже Иванов растерялся.

– И что же, ученица подготовительного класса может репетировать в театре? – изумился он.

– Куклу марионетку в «Дон Кихоте», – поведала мадам.

– Но ведь эта партия танцуется на пуантах! – ещё больше изумился преподаватель.

– Её отец уверил господина Петипа, что она стоит на пуантах, – ответила Ирина Леонидовна и, уже обращаясь к Мале, спросила: – Мадемуазель, это так?

– Да, – радостно сообщила Маля, вся в предвкушении встречи с самим Петипа.

Она была безмерно счастлива. В восемь лет с ней случилось то, о чем ещё недавно лишь мечталось! Она вышла на сцену театра!

Подготовительный год учебы проходил для Матильды весело и легко. Незаметно пролетела осень и наступила зима с радостными праздниками Рождества, Крещения и Масленицы. С нетерпением все вокруг ждали прихода весны, но в первый же свой календарный день она началась со страшной новости. Около двух часов дня, во время занятий по французскому языку, в класс, еле сдерживая слезы, вошла одна из воспитательниц.

– Только что на его величество Александра II было совершено покушение. В тяжелом состоянии государь доставлен во дворец. Все занятия отменяются до особого распоряжения.

А уже в три часа тридцать пять минут стало известно, что император скончался. В траурные дни были отменены все спектакли в театрах, уроки в университетах, гимназиях и училищах на всей территории Российской империи.

На девятый день после покушения с утра над городом сплошной стеной кружил снег, подгоняемый сильным ветром. Снег настолько завалил дороги, что они абсолютно сравнялись с тротуаром, и дворники не успевали расчищать его. Многие извозчики застревали в заносах. Кшесинские накрыли стол, чтобы помянуть государя, ожидая в гости крестного Леонида Генриховича и друга отца Пирогова. Певец хоть и жил в двух кварталах от них, всё равно опоздал к назначенному часу.

– Извините, – пробасил он, входя в квартиру весь покрытый снегом. – Пришлось идти пешком. Ни одного извозчика!

– Ничего страшного, – успокоила его Юлия. – Крёстный тоже запаздывает.

– У него своя карета, так что как-нибудь доедет. Хотя, правду сказать, видимости никакой. Кругом белым-бело, – снимая свою шубу, сказал Пирогов. – И я как Дед Мороз. Тоже весь белый.

– Давайте шубу сюда, Иван Семенович – протянула руку горничная. – Снег надо стряхнуть хорошенько, а то растает в тепле и станет ваша шуба мокрой.

– Спасибо, милая.

Маша понесла шубу на черную лестницу отряхивать, а Феликс повел заледеневшего друга в гостиную – выпить аперитивчик, как он выразился, для «сугрева».

Вскоре появился и еле доехавший по снежным заносам до дома Кшесинских крёстный.

– Кучера с лошадьми я домой отправил, – сообщил Леонид Генрихович. – Пусть в конюшне отдохнут, а то на улице ужас, что творится. Мартовские метели такие злые! Просил подъехать за мной только к девяти вечера.

– И правильно сделал! – одобрил его Феликс. – Мы с Иваном в гостиной пьем аперитив. Присоединишься?

– Всё. Больше никаких аперитивов. Прошу к столу, – сказала Юля, распахнув двери в столовую.

Гости, да и сами хозяева, успели к этому времени изрядно проголодаться, а потому, подняв первую рюмку за упокой души государя, сразу приступили к еде. Степанида постаралась и наготовила много разных вкусных блюд, среди которых были и положенные в этом случае блины, кутья и кисель. Уже начался Великий пост, но в такой день он был послаблен, и кроме постных блюд, на стол подали рыбу и вино. В окна били хлопья снега, завывал ветер в печных трубах, а в столовой было светло, тепло, и только тот повод, по которому собрались друзья, был грустным.

– Какое страшное злодейство, – негодовал Феликс. – До сих пор не могу прийти в себя!

– Да, – отозвался Леонид Генрихович. – Скорбь великая.

– Наш новый государь, говорят, никак не может оправиться после смерти отца, – подала голос Юля.

– Не смерти, Юленька, а УБИЙСТВА! – поправил Феликс.

– Да, дорогой. Совсем недавно умерла императрица, и все жалели наследника, что он потерял мать. И вот, с тех пор прошло всего-то семь месяцев, а он уже потерял и отца, в одночасье став полным сиротой! Это ужасно!

– Всё-таки её величество долго болела и умерла, так сказать, своей смертью, – заметил Иван Пирогов. – А вот его величество!.. Эти террористы совсем обнаглели. Просто страшно ходить по улицам!

– Да. Не знаешь, что тебя может ожидать, – грустно согласился Строкач.

Он полил лимонным соком осетрину, завернул её в тонкий блин, затем отрезал небольшой кусочек от полученного рулета и отправил в рот. Наслаждаясь, Леонид Генрихович прожевал его, проглотил и запил глотком красного вина. Крёстный очень любил вкусно поесть и получал от этого истинное удовольствие.

– А может, наш новый император не так уж и убивается, оттого что потерял отца, – загадочно произнес он, и все за столом посмотрели на него вопросительно и с недоумением.

– Как это? – произнес Феликс.

– А так. Покойный государь успел доставить своему сыну Александру большие страдания после того, как похоронил его мать, – ответил Строкач и обвел всех интригующим взглядом.

– Какие страдания? – удивилась Юлия. – О чем ты говоришь?

– О том, милая Юленька, что наш покойный император выдержал всего сорок дней после смерти жены и тайно обвенчался со своей любовницей в домовой церкви Царскосельского дворца, – неожиданно поведал Леонид Генрихович сенсационную новость.

Его слова повергли всех в шок.

– Какой любовницей? – недоуменно спросила Юлия.

– Княжной Екатериной Долгорукой.

– Но по закону он не имел права это делать. Жениться монарх имеет право только на принцессе, – удивился Феликс не столь скороспелой женитьбе, сколь несоответствием статуса невесты.

– Совершенно верно! В любом другом случае брак считается морганатическим, и женившийся таким образом государь должен отречься от престола в пользу наследника, – поддержала мужа Юлия.

– Но дело-то как раз в том, что государь не собирался отрекаться, а потому и женился тайно, – продолжал удивлять присутствующих Леонид Генрихович. – При этом он предоставил Екатерине Долгорукой титул и изменил её фамилию. Теперь она зовется – Её светлость княгиня Юрьевская. Те же титулы и фамилию получили и их дети.

– И сколько же у них детей? – изумился Пирогов.

– За четырнадцать лет этой связи у них родилось трое: сын и две дочери.

– Четырнадцать лет терпеть измену мужа! – воскликнула Юлия, всплеснув руками. – Бедная императрица! Может, от этих страданий она и ушла из жизни раньше времени? – и слезы сочувствия выступили на её глазах.

– Всё возможно, – согласился с ней Строкач. – Ведь эта Долгорукая вместе со своими незаконнорожденными детьми все годы жила в Зимнем дворце прямо над покоями государыни Марии Александровны, и та ежедневно слышала топот их ног. Вы представляете, какие муки она выносила?

– Это ужасно! Теперь я абсолютно уверена, что именно это ускорило её кончину! – троекратно перекрестилась Юлия.

– Да уж, не без этого! – опять согласился Леонид Генрихович. – А после смерти императрицы любовнице сразу захотелось поскорее упрочить своё положение во дворце, и она не только настояла на скорой женитьбе, но ещё и потребовала, чтобы государь сажал её с детьми обедать за один стол с собой, как членов императорской семьи. А ведь за этим обеденным столом сидел и его законный сын-наследник со своей женой и сыновьями! – крёстный взволнованно перевел дух. – Представляете их чувства?! Каково было наследнику Александру терпеть такое неуважение к покойной матери! Каково было ему с женой терпеть это унижение и не знать, как объяснить своим сыновьям, кто сидит вместе с ними и их дедушкой-государем каждый день за столом!

– Но это же, действительно, безнравственно! – ужаснулась Юля.

– Совершенно верно, – поддержал её Феликс. – Безнравственно и жестоко!

– Как же наследник мирился с этим? – возбужденно спросил Пирогов.

– Ему оставалось только терпеть! Но однажды Александр вызвал страшный гнев отца, которому показалось, что сын относится к Юрьевской без должного уважения. Император заявил, что если Александр не изменит своего отношения к её светлости, он отправит его в ссылку вместе со всей семьей. А?! Каково?!

– Наследника вместе с цесаревной и своими законными внуками в ссылку? – возмутился Феликс. – По-моему, это уже слишком!

– Как прискорбно всё это слышать! – воскликнула Юлия. От сострадания у неё даже дух захватило. – Как же всё это несправедливо!

– Мало того! Новая жена постоянно внушала мужу идеи о легализации своего царского положения, – продолжал Строкач, и напряжение за столом всё возрастало. – И он уже собирался всенародно объявить о своей новой женитьбе и короновать Екатерину Юрьевскую, используя как прецедент историю коронации второй жены Петра Великого Екатерины I, которая, как известно, тоже не была принцессой. Оставалось всего три месяца до снятия годового траура по покойной императрице, чтобы мечта Долгорукой осуществилась.

– О господи! Неужели такое было бы возможно?! – ужаснулась Юлия.

– То есть ты, Леонид, хочешь сказать, что если бы не это чудовищное покушение, то через три месяца мы бы имели новую императрицу Екатерину III? – удивленно смотрел на крестного своей дочери Феликс.

– Слава богу, что покойный не успел этого сделать! Был бы большой мировой скандал! – перекрестился Пирогов. – Надо отдать должное террористам. Они вовремя вмешались.

– Как нелепо то, что ты говоришь, Иван Семёнович! – возмутилась Юля.

– В словах Ивана есть смысл, – оборвал её Феликс. – Действительно, неизвестно, сколько бы неприятностей этот поступок Александра II мог принести Российской империи. Надеюсь, что теперь присутствие её светлости во дворце без надобности.

– Так и при Дворе считают, а потому все очень довольны решением нового императора отправить её вместе с детьми во Францию, – просветил Строкач.

– И правильно, – обрадовался Пирогов. – Вы представляете, что будет, если она, оставшись в России, начнет интриговать и объявит себя законной вдовой Екатериной III? Тогда на Руси может начаться смута, как в старые жуткие времена.

– Что ты?! Упаси Бог, – осенил себя крестом Феликс.

– А я всё думала, почему это наш новый государь перебирается в Аничков дворец, – произнесла Юля. – А теперь понимаю. В Зимнем обосновалась эта Юрьевская со своими детьми.

– Нет, это здесь ни при чём, – тут же отозвался Строкач. – Просто наш новый император считает Аничков дворец более удобным для жилья, а Зимний дворец – для приёмов и балов. А от навязанной ему мачехи и её детей Александр III избавляется, купив ей виллу в Ницце и назначив приличную пожизненную пенсию.

– Он поступает очень благородно, хотя мог бы обойтись с ней более сурово за свои унижения, а главное, за унижение своей матери, – высказалась Юля.

– Да. Наш новый государь не кровожаден, слава богу, – поддержал её Пирогов.

– Это так. Александр III не кровожаден, но суров. Юрьевская это отлично знает. А потому молчит и послушно собирает свои вещи, – завершил своё сенсационное повествование крёстный.

– Слушай, Леня! А откуда у тебя такая осведомленность в семейных дворцовых тайнах? – удивился Феликс, до которого только сейчас дошло, что знание этих подробностей из жизни царской семьи несколько странны для такого далекого от Двора человека, как Строкач.

И все за столом тоже с интересом уставились на Леонида Генриховича, ожидая ответа и, вероятно, подумав так же, как и Кшесинский.

– Так, может, это всё только сплетни? – с надеждой в голосе спросила Юля. – Люди любят распространять всяческие небылицы о своих правителях.

– Нет. Это достоверные сведения, – гордо заявил крёстный.

– Откуда? – нетерпеливо и почти одновременно выкрикнули присутствующие.

– От одной фрейлины при Дворе, покупающей у меня бельё, – загадочно улыбнулся Строкач.

– Леонид! – вскинул брови Пирогов. – Ты, я вижу, не теряешься! И какова эта фрейлина? Хороша собой?

– Прекратите, – возмутилась Юлия. – Ведь мы собрались помянуть усопшего монарха, а не перебирать косточки его фрейлинам.

– Ты права, дорогая, – тут же согласился с ней Феликс и поднял свою рюмку. – Помянем! Хоть он и поступил вопреки всем нормам морали, оскорбив покойную императрицу и своего сына наследника, но теперь судить его может только Бог! Пусть земля его телу будет пухом, а душа найдет успокоение!

Все выпили и закусили. За столом воцарилась небольшая пауза.

– Господа! – прервал тишину Иван Пирогов, вновь наливая в свою рюмку водку. – А теперь я предлагаю выпить за здоровье нашего нового императора Александра III и его старшего сына Николая – нашего нового наследника цесаревича! Виват!

– Виват! Виват! Виват! – с энтузиазмом троекратно отозвались присутствующие.

Матильда слушала разговоры взрослых, доносившиеся из столовой, забравшись с ногами в кресло, стоящее в гостиной около двери. Она мало что понимала, но, услышав тост во здравие нового наследника цесаревича, сразу вспомнила тех двух мальчиков, которых видела два года назад на спектакле «Конек-Горбунок» в царской ложе. Разница в годах у братьев была небольшой, поэтому она тогда не могла определить, кто из них старше, но теперь один из них действительно стал настоящим принцем, наследником престола. Интересно, какой из тех двоих был Николаем?

Глава 6

После подготовительного года в Императорское театральное училище на балетное отделение было зачислено только шесть учениц из десяти. Матильда и её подруга Ольга были среди этих счастливиц. Впереди их ждали восемь лет учебы, но годы летели быстро. Всех воспитанниц и воспитанников часто занимали в театре на ролях пажей, маленьких эльфов и гномиков, приучая к сцене, и они с радостью танцевали рядом с балеринами, а то и просто носили за ними длинные шлейфы по сцене. Когда Маля училась в пятом классе, в театре появилась итальянская прима Вирджиния Дзукки. Она была уже не молода, но её выдающийся талант находился в самом расцвете. Весь Петербург немедленно сошел с ума. Она была сенсацией, её техника отличалась новшеством и совершенством. Матильда наконец-то нашла ту, которой хотела подражать. Девочка старалась не пропускать ни одного спектакля с её участием.

– Одной техники мало, – горячо говорила тринадцатилетняя Матильда подруге. – Только благодаря Дзукки я поняла, чтобы быть настоящей балериной, надо стать ещё и очень хорошей актрисой!

– Но ведь нас учат актёрскому мастерству, – попыталась возразить Ольга. – Учат выражать свои чувства через мимику.

– Нас всех учат просто одинаковым жестам, которые выработаны годами. А ведь надо наполнять их чувствами! Посмотри, что делает Дзукки. У неё руки, плечи, даже каждый пируэт и взмах ноги – всё осмысленно. Кажется, что она разговаривает телом.

– Да, у итальянок хорошая школа!

– Всё дело в их учительнице танцев Каролине Беретта. Мне отец сказал, что Дзукки оканчивала именно её школу, – поведала Матильда. – Беретта преподает в Милане. После окончания училища я хочу съездить к ней и взять несколько уроков. Дзукки – мой идеал!

– Говорят, что твоя Дзукки везде ходит с фляжкой и прихлебывает из неё коньяк, – внезапно доложила Оля услышанную сплетню.

– Как ты можешь так о ней говорить? – возмутилась Маля. – Её таланту завидуют, вот и распускают слухи!

– А ты слышала, что она обнаружила на талии в балетной пачке несколько иголок? Хорошо, что они впились в неё ещё до выхода на сцену! Мне рассказывали, она так кричала и ругалась на своём итальянском языке, требуя уволить портниху, ну просто как торговка на базаре в Неаполе. Но мы-то понимаем, что портниха здесь ни при чём.

– Чего только не придумают люди от зависти, – ужаснулась Матильда. – Вполне возможно, это проделала Соколова. А может, Горшенкова? В общем-то, все они понимают, что их век кончился, и хотят бедную Дзукки извести.

– Уж кто-то точно хочет, чтобы она уехала обратно в свою Италию, – согласилась с подругой Ольга.

– Ничего у них с этим не получится, скорее их самих отправят на пенсию, – ответила Матильда, и продолжала усиленно заниматься танцем и актёрским мастерством на уроках пантомимы в надежде когда-нибудь стать такой же великой танцовщицей, как Дзукки, которую боготворила.

Возили девочек из училища на репетиции, на спектакли и со спектаклей в большой закрытой карете с маленькими окошками. Мальчиков возили в другой карете. Жили и занимались ребята на втором этаже, а девочки на первом, и они почти никогда не виделись, разве только во время совместных занятий танцем. В эти часы в классе усиливалось число воспитательниц, которые зорко следили, чтобы ученицы и ученики даже не разговаривали друг с другом. Порядки были очень строгие, но всё равно некоторые успевали обмениваться записочками. Не быть в кого-нибудь влюблённой было даже неприлично. Особенным уважением пользовалась у женской половины влюблённость в преподавателя.

Занималась Маля по всем предметам хорошо. Первые годы она особенно любила уроки географии, так как была влюблена в учителя Павловского, впоследствии обожала историю, влюбившись в учителя Сергеева. Главное, что эти влюблённости не мешали ей в занятиях, а даже наоборот, стимулировали к более глубокому познанию того или иного предмета. А влюблялась она часто и была просто прирожденной кокеткой. Однажды это привело к весьма трагическим событиям.

Началось, правда, всё совсем невинно в один из жарких августовских дней в Красницах. Рано утром Феликс уехал в имение княгини Хвостовой выступать на дневном балу, который та давала в честь дня рождения своего сына, а Юлия, переделав все хозяйственные дела и отдав необходимые распоряжения прислуге, удобно устроилась в плетеном кресле под раскидистым кленом с книгой в руках. Это был новый французский роман её любимого Ги де Мопассана «Милый друг», и она, с интересом углубившись в откровенные описания любовных отношений, не сразу услышала приближающийся звук гравия под колесами.

– Крёстный приехал, – обрадовалась Юлия Яновна, увидев карету Леонида Генриховича, и, отложив книжку, поспешила к крыльцу дома, куда направлял лошадей возница.

Из экипажа неожиданно для неё выпорхнул муж, следом за ним из кареты степенно вышел Строкач, а потом появился незнакомый молодой человек приятной наружности.

– Бал у княгини отменили по причине болезни сына. Представляешь, при такой жаркой погоде мальчик всё-таки умудрился простыть, – сообщил Феликс и, целуя жену в щечку, шепнул: – Но деньги мне заплатили!

Юлия улыбнулась, а Феликс весело продолжил:

– Вернувшись от княгини в город, я решил навестить крёстного в магазине. И что ты думаешь? Он, несчастный, сидит в своём кабинете вместе с этим молодым человеком, и они оба просто изнывают от духоты! Вот я и уговорил их поехать со мной отдохнуть на природу и искупаться.

– Ну, предположим, Феликс преследовал свои собственные меркантильные цели, – поцеловал руку Юлии крёстный. – Ему было лень тащиться по такой жаре на поезде, и он просто использовал меня вместе с моим экипажем.

– Оговор! – засмеялся хитрец. – Я беспокоился о тебе и твоем приятеле!

Юлия с интересом поглядела на молодого человека.

– Ну, познакомьте же нас кто-нибудь, – улыбаясь, потребовала она.

– Ах да, – извиняющимся тоном произнес крёстный. – Это Джон Макферсон. Сын моего друга из Англии. Он уже почти год как в России. Приехал изучать русский язык, культуру и искусство.

Юлия Яновна протянула юноше руку, и тот почтительно её поцеловал.

– Сейчас горничная даст вам что-нибудь прохладительное, а я схожу в купальню. Надо предупредить детей, – с улыбкой произнесла хозяйка и быстрым шагом пошла через поле к реке.

– Мы скоро к вам присоединимся, – крикнул ей вдогонку муж.

Обе сестры и брат резвились в воде, когда мать появилась на пляже.

– Детки, быстро вылезайте! Приехал отец с гостями.

– Какими гостями? – тут же откликнулась Маля, подплывая к берегу.

– Твоим крестным и очень приятным молодым человеком из Англии.

– Какая прелесть! Англичанин! – воскликнула Маля. – У меня ещё не было знакомых англичан.

Она быстро вылезла из воды и побежала переодеваться за небольшую деревянную ширму, установленную на пляже под тентом.

– Это папа для Юляшки жениха привез, – крикнул ей вслед Юзеф. – Ты-то куда помчалась?

– Дурак, – бросилась топить брата Юляша. Ей было уже двадцать лет, и брат часто доставал её вопросами о кавалерах и женихах.

Юзеф легко вынырнул из воды и, отплыв от сестры на небольшое расстояние, крикнул:

– Лучше идите прихорашиваться, мисс, а то наша малолетняя принцесса быстро его перехватит.

Юляша настигла брата и снова стала окунать его головой в воду.

– Дурак, дурак! – приговаривала она каждый раз, когда его голова оказывалась на поверхности.

Юзеф с хохотом отбивался от неё.

– Мисс Юляша, не хотите ли на завтрак овсянки?

– Дурак!

– Немедленно прекратите, – разволновалась Юлия Яновна. – Хватит кричать всякие глупости. А ты, Юляша, давай-ка быстро вылезай! Сейчас отец с гостями придёт купаться.

В это время Маля, завернувшись в большое полотенце, выскочила из-за ширмы, подбежала к воде и крикнула брату:

– Ты и вправду полный дурак, Юзеф! Нужен мне ваш англичанин! Забирайте его себе!

– Маля, и ты туда же! Куда ты-то голая?! – занервничала мать. – Прекратите сейчас же! Посмотрите, отец уже идет, – испугалась она. – Ведите себя прилично! Прямо как малые дети!

Все взглянули в сторону дома и увидели, как в длинных купальных халатах отец, крёстный и молодой человек спускаются по полю к реке. Маля моментально бросилась обратно за ширму. Юляша последовала примеру сестры.

Юзеф вышел на берег не торопясь и, пока отец с гостями подходили к купальне, успел слегка обтереться полотенцем.

– Мой сын, – гордо представил его Феликс Иванович молодому человеку, любуясь телом Юзефа, на котором явно вырисовывались крепкие развитые мышцы, проступающие через купальное трико.

В училище физическому развитию будущих танцоров придавали очень большое значение, так как главное их предназначение было с легкостью ловить балерину, когда она с разбегу прыгала к партнеру на руки, поднимать её вверх, а потом ещё и носить на вытянутых руках. Ученики, кроме танца, с первого класса много занимались атлетикой, отжимая по утрам тяжелые штанги и гири, а потому к выпуску все юноши были хорошо накачаны и выглядели как супер-спортсмены.

– Юзеф только что окончил балетное Императорское училище и взят нашей дирекцией в штат Мариинского театра, – продолжал Феликс. – Он прекрасный танцовщик характерных танцев. Весь в меня.

– Очень рад. Джон, – протянул руку англичанин.

– Юзеф, – ответил юноша, пожимая протянутую ладонь.

– Если вы не против, я пойду распоряжусь насчет обеда, – извинилась Юлия и, не дожидаясь ответа, поспешила к дому.

Ведь она не рассчитывала сегодня на обед даже для мужа, а тут ещё и гости. Надо было срочно оговорить со Степанидой меню. Юля любила накормить всех вкусно и сытно!

Феликс огляделся и, не видя своих ненаглядных дочек, крикнул:

– Крошки мои! Вы где? За ширмой чистите перышки?

– Мы скоро, па, – тут же откликнулась Маля.

Феликс Иванович снял халат и, оставшись в облегающем его крепкое мускулистое тело купальном костюме, картинно воздел руки к небу.

– Хорошо тут у нас! – воскликнул он. – Простор-то какой!

– Хорошо. Простор. Да! – восторженно согласился Джон, ставя после каждого слова точку. Его акцент и манера говорить были столь забавными, что Феликс невольно рассмеялся.

– По этому поводу предлагаю окунуться, – сквозь смех изрек он, и нырнул. – Отлично! – тут же закричал Кшесинский, освежившись прохладой реки, и поплыл вглубь купальни, мощными руками разгребая воду.

Англичанин немедленно сбросил халат и нырнул следом, смешно задрав кверху ноги.

– Отлично! – повторил он за Феликсом и, мелко стуча ногами по водной глади и создавая вокруг себя завесу из массы брызг, поплыл вслед за ним.

Леонид Генрихович в модном в этом сезоне полосатом трико, которое только подчеркивало его полноту, сначала немного постоял у края берега, потом осторожно стал спускаться в воду по лесенке, установленной в купальне.

– У-у-у! Холодная, – тихо проворчал он, остановившись на третьей ступеньке, где вода доходила ему уже до икр ног, и, намочив лицо и лысину, нерешительно спустился на четвертую. Потом ещё на одну… и, наконец, окунулся целиком. Урча от удовольствия, медленно поплыл вдоль берега. Крёстный знал, что здесь не глубоко. Плавал он неважно, и ему всегда надо было знать, что если встанет, то достанет дно ногами.

Пока отец и гости охлаждались в воде, Юзеф устроился в шезлонге под тентом. Мысли его были далеки от того, что происходило сейчас вокруг. Он, теперь полноправный танцовщик труппы театра, скоро начинал свой первый сезон. Вместе с ним начинала свой первый сезон в театре и выпускница Сима Астафьева. Она ему очень нравилась. Они вместе вступали во взрослую актёрскую жизнь, и он наконец-то сможет ухаживать за этой девушкой, что во время учебы было невозможно. Их даже ни разу не ставили вместе в пару на уроках танца в училище. Как она отнесется к нему? Обратит ли на него внимание?

Звонкие голоса сестер вывели его из приятного воспоминания о Симе. Они, громко над чем-то смеясь, появились из-за ширмы в легких сарафанах разного покроя и цвета, и сразу на пляже стало шумно и весело. На голове у Юляши была соломенная шляпка, подвязанная бантом под подбородком. Маля держала свою шляпку в руках, распустив мокрые волнистые волосы по плечам, что придавало ей трогательный домашний вид.

– Крёстный! Я так тебе рада! – закричала она плавающему около берега Леониду Генриховичу.

Строкач уже одиннадцать лет как овдовел. Его жена умерла при родах на третий год после свадьбы. Не удалось спасти и ребенка. Леонид Генрихович очень страдал, но по прошествии нескольких лет после этой трагедии захотел снова жениться. Жить одному в просторном петербургском доме с большим садом, конюшней и другими хозяйственными постройками было одиноко. Знакомые сводили его с потенциальными невестами, но ни одна не западала ему в душу, не выдерживая конкуренцию с той, которую он так когда-то любил. В конце концов, все вокруг, да и он сам, потеряли всякую надежду, что когда-нибудь это может произойти.

Крёстный встал. Вода скрывала его по грудь.

– Девочки мои, хорошие! Я привез вам подарки!

– Ты самый лучший крёстный на свете, – прыгала от радости Матильда.

– А вот и мои красавицы появились, – воскликнул Феликс, неожиданно вынырнув рядом с Леонидом Генриховичем. – Джон, плывите скорей сюда, я вас познакомлю.

Джон, стуча ногами по воде так, что брызги доставали до берега, подплыл к хозяину имения, окатив его водяным каскадом, и встал рядом.

– Девочки, это Джон Макферсон. Сын друга крёстного, из Англии.

Джон слегка наклонил голову и приложил руки к груди.

– А это мои дочери, – продолжил знакомство отец. – Вот эта в шляпке – Юля. Она уже два года танцует в Мариинском театре. А вот та, что стоит с мокрыми неубранными волосами, моя младшая. Матильда. Пока ещё учится, – и, вдруг вспомнив, что говорит всё это человеку, который только изучает русский язык, Феликс озабоченно спросил: – Джон, а вы всё понимаете, что я вам говорю?

– О, да! Я понимай! Юля и Маля танцуй!

Матильда, заливисто расхохотавшись и прокричав сквозь смех: – Мы танцуй! Мы обе танцуй! – неожиданно сделала красивый пируэт, выйдя на арабеск. Юбка поднялась, и восхищенный Джон онемел, увидев её голые ножки. Ему было видно больше положенного.

– Очень красиво танцуй! – восторженно проговорил он, зачарованно глядя на Матильду.

Феликс хмыкнул на реплику Джона, хорошо понимая, что юношу вдохновили не только пируэты дочери. Он постучал его по плечу:

– Ну, что? Наперегонки? – предложил он, а девочкам приказал: – А вы – марш в дом! Помогайте матери с обедом.

Увлекая Джона за собой, Феликс Иванович поплыл в глубину купальни, и юноша, отчаянно стуча ногами по воде и образуя фонтан брызг, послушно последовал за ним.

– Ладно, крёстный, мы пойдем, – с улыбкой проговорила Маля, послав ему воздушный поцелуй. – Маме действительно надо помочь.

Девушки пошли в сторону особняка, о чем-то разговаривая. Хорошо был слышен заливистый смех Матильды. Строкач вышел на берег и присоединился к Юзефу, устроившись под тентом на соседнем шезлонге.

– Всё-таки у тебя сестра неисправимая кокетка. С пеленок строит всем глазки. Когда она хоть немного повзрослеет? – глядя вслед сестрам, произнес он.

– Никогда! – ответил юноша. – Такая уж она от рождения. Мужчины обречены.

За обедом Матильда веселилась, поддевая Джона по всякому поводу, и, прощаясь, пригласила его на свой день рождения.

– Обязательно приезжайте, – поддержала дочку Юлия Яновна. – Это будет девятнадцатого августа. Малечке исполнится четырнадцать лет.

– Приезжайте. У нас тут всегда весело, будут фейерверки, – пригласил юношу и Феликс Иванович.

Глава 7

Как всегда, в этот праздничный день на кухне с раннего утра рубили, варили, жарили, коптили. Маля, нарядившись в новое нежно-розовое платье из крепдешина и розовые атласные туфельки, сидела перед зеркалом, а Юляша делала ей прическу.

– Вижу коляски, – сообщила она Матильде, глядя в распахнутое настежь окно. С того места, где она стояла, хорошо была видна дорога к дому. – Гости уже едут с вокзала.

– Ты не отвлекайся, – посетовала Маля, – а то приколешь всё вкривь и вкось!

Когда Юляша закончила своё парикмахерское творение на голове у сестры, та, придирчиво оглядев себя в зеркале, заявила:

– По-моему, здесь чего-то не хватает, – и буквально через пару секунд воскликнула: – Ну, конечно! Мне в волосы нужен розовый цветок в тон платья. Тогда мой внешний вид будет абсолютно завершен!

– Что тебе принести? Астру или розу? – тут же согласилась Юляша.

– С розой я буду похожа на испанку или цыганку, – любуясь своим отражением, заключила Матильда. – Лучше принеси три маленькие астрочки.

Сестра вернулась довольно быстро и, прикалывая крохотный букетик к её волосам, вдруг сообщила сногсшибательную новость:

– Там приехал твой крёстный и привез с собой англичанина. Только Джон Макферсон не один.

– А с кем же?

– С невестой! – выпалила Юляша. – Нам-то казалось, что он в тебя влюбился, а у него, оказывается, невеста! – хохотала она.

– Да, это он мне сделал большой подарок, – медленно произнесла Маля.

– Чего ты удивляешься? Мама ведь, когда приглашала его на день рождения, сказала, что тебе исполняется только четырнадцать лет! Вот он и опомнился, – весело сказала Юляша. – Как бы ты с ним ни кокетничала, ты теперь всё равно останешься для него ребенком.

– Я ему покажу, какой я «ребенок»!

– Маля, что ты задумала? – встревожилась старшая сестра.

– Ничего страшного! Так, посмеюсь над ним, и всё! А потом пусть женится на своей невесте.

Матильда спустилась к гостям, расположившимся в саду с прохладительными напитками в руках в ожидании приглашения к обеду. Все бросились её поздравлять.

– Как же ты хороша! – воскликнул Строкач, направляясь к ней. – В этом изумительном розовом платье ты выглядишь как «розовый бутончик»! Ароматный цветок!

Следом за крестным появился и Макферсон. Сегодня он был очень элегантен и даже красив. Ей стало вдвойне обидно, тем более что невеста, как показалось Мале, нарочито держала его всё время под руку, ни на минуту не отпуская от себя.

– Какая она неприятная, – шепнула Маля сестре.

– Не выдумывай! Очень даже симпатичная, – быстро ответила ей Юляша, предчувствуя, что Матильда может проделать с бедняжкой какую-нибудь каверзу.

И была права. Матильда решила отомстить англичанину. За столом она села напротив Джона, чтобы он мог видеть её постоянно перед собой. Один из гостей произнес тост, сравнив Малю с розой. Кто-то ему возразил, сказав, что она больше похожа на ароматный жасмин, и в итоге разговор зашел о цветах. «Пора идти в наступление», – решила Маля.

– А я люблю ромашки, которые растут на поляне в нашем лесу, – громко произнесла она, привлекая общее внимание. – Вы знаете, я очень люблю встать рано-рано, часов в пять, и идти в лес за грибами. А там чудо что такое! – переходя на поэтичный тон повествования, продолжала она. – Воздух звенит от тишины… Но вот тишина вдруг прерывается! Это проснувшийся соловей залился своей сладкоголосой песней! Восходящее солнце золотит верхушки деревьев, и лучи, проникающие сквозь листву, превращаются в золотой дождь. Кажется, что ты в сказке. Вокруг такая красота!

Все за столом притихли, внимательно и с восторгом слушая поэтическое выступление именинницы, а она вдруг, глядя на Макферсона в упор, совершенно неожиданно спросила:

– Вот вы, Джон, уже год в России, а ведь наверняка такой красоты ещё не видели?

– Нет, – оторопев, признался молодой человек. – Но вы говорил… очень красиво. Надо видеть!

– Хотите, я завтра утром возьму вас с собой?

– Хочу, – ответил он с восторгом.

– А ваша невеста не будет возражать?

Так как это было сказано при всех гостях, бедная девушка была застигнута врасплох, и ей ничего не оставалось, как только дать согласие, в глубине души недоумевая, почему и её не пригласили на эту прогулку. Ей стало тревожно, но она тут же успокоила себя: «Чего я волнуюсь, ведь эта Матильда ещё подросток. Она просто не подумала, что меня следовало тоже позвать, тем более что гулять вдвоем с чужим женихом просто неприлично». Все за столом тоже не придали этому значения. Ну, покажет девочка англичанину красоту русской лесной природы, и что тут плохого?

В шесть утра следующего дня Маля встретилась с юношей. Она тщательно продумала, что на себя надеть, чтобы сразу сразить Макферсона наповал. На ней была зеленого цвета юбка до щиколоток и обтягивающая фигуру желтая кофточка с большим вырезом на груди и спине. Небольшая шляпка из желтой соломки с зелеными лентами, широкий пояс золотого цвета, подчеркивающий талию, и изящная корзиночка дополняли этот необыкновенно красочный наряд. Выглядела она очень ярко. Словно пейзанка из какого-то романтического спектакля.

– Какая вы! – восторженно воскликнул Джон, увидя её, выходящую из дома.

– В России принято сначала здороваться, а потом восхищаться, – кокетливо произнесла Маля. – Но я принимаю ваш комплимент. Ведь вы хотели сказать, что я красивая?

– Вы очень красивый! Удивительный! Добрый утро! Здравствуйте! – путанно произнес англичанин.

– Доброе утро! – звонко засмеялась Матильда. – Пойдемте уж!

Лес оказался совершенно таким, как его накануне описала Маля. И воздух звенел от тишины, и восходящее солнце золотило верхушки, и трели соловья услаждали слух. На пути к поляне Маля увидела два белых гриба, растущих рядышком.

– Вы только посмотрите, что это за прелесть, – позвала она Джона.

– Вы тоже прелесть, – любуясь, как она маленьким ножичком срезает грибы, проговорил англичанин.

Когда они вышли на большую поляну, всю усеянную ромашками, Макферсон даже вскрикнул от восхищения.

– Нравится? – спросила она.

– Очень нравится, – ответил Джон, глядя ей в глаза, и было совершенно непонятно, что он имел в виду: поляну или девушку.

Маля сорвалась с места и побежала среди ромашек так грациозно, что на мгновение Джону показалось, что она не касается земли.

– Когда мне хорошо, я хочу танцевать, – кричала она, пересекая поле.

– Я тоже хочу танцуй, – закричал ей в ответ Макферсон и бросился следом.

Маля громко запела мелодию вальса Штрауса «Сказки Венского леса»:

– Тарам, тарам, тарам, пам, пам! Тарам, тарам, тарам, пам, пам! – подбежала к юноше, положила свою руку ему на плечо, и они закружились в вальсе.

Джону казалось, что весь лес кружится вместе с ними в золоте солнца, а соловьи подпевают этому чудному голосу. Такого ощущения счастья, которое он испытывал сейчас, соединившись с природой и держа руку на талии совершенно неземной девушки, он ещё не испытывал никогда. Ему казалось, что ещё немного, и он поднимется в воздух и полетит вместе с ней!

Матильде нравилось восторженное состояние англичанина, до которого она его довела, и девушка решила закончить свидание поцелуем. У неё был небольшой опыт в этом с партнером по танцу Рахмановым в прошедшем учебном году. Ей тогда было тринадцать, а юноше уже шестнадцать лет. Мальчиков принимали в училище только после десяти, а потому они всегда были старше своих сокурсниц. При поддержках юноши не просто касались тела своей партнерши по танцу, а ещё и держали их за верхнюю часть ноги у самого паха, поднимая высоко вверх. Всё это возбуждало. Однажды после того, как преподаватель танца госпожа Вазем, ставящая им номер для показа в конце учебного года, вышла вместе с воспитательницей за дверь, Матильда с Рахмановым задержались и быстро бросились за ширму. Поцелуи были такими сладкими, а объятия юноши так взволновали, что, когда воспитательница, не обнаружив Матильду, вернулась обратно, девушка очень жалела, что это состояние абсолютного блаженства закончилось так быстро.

– Мадемуазель Матильда! Вы где? – удивлённо спросила воспитательница, стоя в дверях и оглядывая пустую комнату.

– У меня резиночка на трико лопнула, но я её уже почти завязала. Сейчас выйду, – крикнула притворщица из-за ширмы, быстро обмахивая руками своё разгоряченное лицо и приводя дыхание в порядок.

– А где Рахманов?

– Не знаю, мадам. Он вышел за вами.

– Что-то я его не видела, – проговорила воспитательница, и они явно услышали её шаги, направляющиеся к ширме.

Шестнадцатилетний юноша вжался между стеной и аккуратно сложенными элементами декораций выпускного курса, репетирующего здесь свои экзаменационные танцы.

– Ты готова? – показалась любопытствующая голова дамы.

– Да, – вышла прямо на неё Матильда, перекрывая проход. – Пойдёмте.

Воспитательница через плечо девушки быстрым взглядом всё-таки осмотрела пространство за ширмой, но, ничего не заметив, направилась к двери. Матильда чинно последовала за ней. «Пронесло», – радостно подумала она и незаметно перекрестилась.

Поцелуй и объятия пробудили в ней тогда такие эмоции, что Маля поняла: целоваться и обниматься очень приятно! Сейчас у неё был шанс повторить этот опыт с другим партнером, и она не хотела себе в этом отказывать. Тем более ей было интересно, а как это сделает англичанин?

– Поцелуйте меня, – внезапно остановившись в танце, сказала она.

Онемев от счастья, Джон нагнулся и со всей силы припал своими сжатыми губами к её пухленьким, слегка приоткрытым устам. Матильде показалось, что сейчас он просто выдавит ей все зубы, и она, упершись в его грудь руками и изогнувшись назад, быстро отстранилась, спасая свою челюсть. Юноша, приняв её действия за смущение, выпрямился и восхищенно воскликнул:

– Ты лучший в мире!

«Зато ты худший, – разочарованно подумала Матильда. – Нет! Целоваться и обниматься всё-таки не со всеми приятно!»

Потеряв интерес к англичанину, девушка подхватила свою корзинку и поспешила домой. По пути ей встретилось несколько боровиков и немного маслят, но их было так катастрофически мало, что когда она отдала Степаниде свою корзинку, та с удивлением взглянула на неё.

– Что это сегодня с вами? Неужто в лесу грибы перевелись?

Крёстный быстро понял, что происходит с Макферсоном, и ещё до обеда увёз его вместе с несчастной невестой в город. Свадьба совершенно расстроилась, и Мале было стыдно. Но то, что победа осталась за ней, подогревало её самолюбие. Матильда не переносила никакой конкуренции с раннего детства и не любила проигрывать!

Как только Кшесинские к первому сентября переехали из имения в Петербург, влюблённый англичанин тут же начал атаку. Ежедневно он посылал любовные письма и такие огромные букеты роз, что каждый из них мог разместиться только в трех, а то и в четырех вазах. В доме уже некуда было ступить. Кругом стояли цветы. Ваз не хватало, и горничная Мария приспособила банки и ведра, расставляя их в коридоре, ванной комнате и даже в кухне. Вся квартира походила на оранжерею. Кухарка Степанида даже предложила отнести часть букетов на рынок.

– Ведь наверняка дорогущие. А хозяева и не заметят.

– Ты с ума сошла, – возмутилась Мария.

– Да мне на кухне ступить некуда! Вон и хозяин ругается, что по квартире пройти не может. Надо от них как-то избавляться!

– Госпожа и так избавляется. Чуть у какого цветка головка поникнет, она сразу говорит: «Убрать!» Я во двор их целыми охапками через день выношу, а они, между прочим, сразу с помойки исчезают.

– Вот я и говорю. Хоть кто-то умный! Подбирает, да на базар несёт.

– Не нашего ума это дело, – прервала ненужный спор Мария.

А в гостиной в это время хозяева вели свой разговор.

– Ты должна поговорить с Малей, – возмущался Феликс, лавируя между вазами. – Этот Джон просто взбесился!

– Мне кажется, что это тебе надо поговорить с Джоном, – мягко предложила мужу Юлия. – Ты должен ему объяснить, что девочке всего четырнадцать лет. О чем он вообще думает?

– Я уже говорил, – обреченно отозвался Феликс. – Но он готов ждать столько лет, сколько понадобится, лишь бы она стала его женой. Остановить это сумасшествие сможет только сама Маля.

– Может, поговорить с крёстным? – с надеждой спросила Юля.

– И с крёстным говорил. Родители Джона в ужасе, так как он разорвал отношения с невестой, за которой приданого давали несколько миллионов! Он никого не слушает. Он обезумел от любви.

– Вот и надо написать его родителям, чтобы они забрали своего обезумевшего сына из России, – нашла выход мать.

– Это хорошая идея, но оставим её на крайний случай. Попробуй всё же поговорить с принцессой. Нельзя же так кружить голову этому несчастному юноше! Или она влюблена в него?

– Нет! Нисколько!

– Ну и слава Богу! – перекрестился Феликс.

– Маля говорит, что пококетничала с ним так, забавы ради! Она не предполагала, что вызовет в нем такую страсть.

– Моя принцесса всегда добивается, чего хочет! – гордо сказал он и, хмыкнув, добавил: – Но в этом случае явно переборщила.

В тот же день, когда Матильда приехала после занятий домой, мать посадила её рядом с собой на диван в гостиной и начала этот нелегкий для них обеих разговор.

– Я чувствую себя очень виноватой, что расстроила свадьбу Джона, – скромно опустив глаза, сказала дочь, но потом её глаза загорелись, и она восторженно произнесла: – Но ты знаешь, мама, в глубине души мне приятно, что я могу внушать такую любовь. Мне нравится получать цветы. Мне хочется всю жизнь получать много цветов от своих поклонников, хочется слышать – «Браво!», хочется, чтобы публика закидывала сцену розами и носила меня на руках!

– Какой же ты ещё ребенок, – Юлия притянула к себе Малю и, обняв, поцеловала в щечку. – Это не сцена, глупенькая. Это жизнь, и всё может плохо кончиться. Тебе надо объясниться с Джоном и прекратить все отношения. Не надо давать ему надежду. Объясни, что ты хочешь делать карьеру и о замужестве вообще не думаешь.

– Да, мамочка. Я только о сцене и думаю, а влюблённости эти… Обещаю, что завтра же поговорю с ним, – прижавшись к маме, сказала Матильда, но потом, вдруг вспомнив что-то важное, отстранилась и осторожно спросила: – А подарки надо будет вернуть?

– Ты что имеешь в виду?

– Сумочку из белой кости, украшенную незабудками из сапфиров.

– Конечно, нет. Ведь он подарил тебе её на день рождения в тот злосчастный день, когда ты свела его с ума.

– Брошь с бриллиантами?

– И это можешь оставить себе. Это подарок к началу учебного года. А вот цветов больше не принимай! Отсылай обратно вместе с посыльным, который их приносит. Я и Маше скажу, чтобы так делала, – закончила разговор мама.

После объяснения с Малей уязвленный в своих чувствах Джон Макферсон покинул Россию, а Маля постаралась стереть из памяти этот свой некрасивый эгоистичный поступок. Постепенно она даже забыла, как этот англичанин выглядел, да и было ли это всё наяву? Но сумочка из белой кости и брошка напоминали ей: «Нет. Это всё было в действительности!» И тогда Маля убрала их в коробку, и задвинула её в глубину своего платяного шкафа, чтобы не видеть. Вскоре она благополучно забыла об их существовании, а вместе с ними и об англичанине.

Через некоторое время крёстный сообщил Феликсу, что бедный Макферсон покончил с собой в Лондоне.

– Только Матильде говорить об этом не надо, – испугался Кшесинский.

– Конечно, – тут же поддержал его Строкач. – Об этом вообще лучше никому не говорить.

– Ты прав, – сказал Феликс и перекрестился. – Слава Богу, мы оградили от него принцессу, а то всё кончилось бы тем, что он убил бы её, а не себя!

– Это потому, что девочка очень кокетлива, – посетовал крёстный.

– Бороться с этим бесполезно, – тяжело вздохнул отец. – Это у неё в крови.

Пришла зима, и морозный ветер совсем выветрил в семье Кшесинских воспоминание об англичанине. Жизнь вошла в свое спокойное русло.

В один из таких холодных зимних вечеров, когда термометр за окном показывал минус двадцать четыре, Маля сидела вместе с мамой и с братом в гостиной. В камине потрескивали дрова, яркие языки пламени создавали ощущение тепла и уюта, каждый к комнате был занят своим делом. Юзеф разучивал на рояле один из этюдов Шопена, мама, сидя в кресле, вышивала, а Матильда удобно устроилась рядом с ней на диване с повестью Карамзина. Это была трогательная история бедной Лизы, и девушка частенько шмыгала носом от набегавших на её глаза слез. Юляши не было. Она в этот вечер танцевала в частном спектакле на балу у княгини Юсуповой. Зима была хороша тем, что давали много балов, и артистам как балета, так и водевилей можно было неплохо подработать во время театральных представлений, которые устраивала знать в своих домах, ублажая гостей. Отец тоже отсутствовал. Ещё утром он уехал на урок танцев к детям князя Щербатова, но наступил уже глубокий вечер, а его всё не было. Ужин задерживали в ожидании его прихода.

Маля дочитала книгу и в сентиментально грустном настроении, которое на неё навеяла повесть, подошла к окну. На улице шел снег. Было темно, но газовый фонарь, стоящий у подъезда, освещал кружащиеся от ветра белые снежинки, и они мерцали на свету, переливаясь серебром. Мале показалось, что она в каком-то сказочном белоснежном мире.

– Тебя там не продует? – спросила Юлия.

– Нет, мама.

– А что там, за окном?

– Зима. Снег, – не вдаваясь в подробности, ответила дочка.

В каждом времени года была своя прелесть, но Маля больше всего любила лето. Она любила белые ночи, любила купаться в прохладной реке в жаркие знойные летние дни, собирать грибы в лесу, выскакивать из дома босиком и играть с деревенскими ребятами в мяч или бегать под дождем по лужам, а потом, переодевшись, выпить вкусного парного молока. Зимой же всё было не так радостно. Когда она утром выезжала в училище, было ещё темно. Когда возвращалась домой, было уже темно. В общем, получалось так, что зимой Матильда практически не видела дневного света, а жила только при газовых фонарях. А уж сколько надо было на себя надевать, чтобы выйти на улицу! Нет! Маля не любила зиму. Но глядеть на эти кружащиеся снежинки ей нравилось. Было в этом что-то романтическое.

– Ну, всё! – решительно сказала мама, отложив вышивку. – Больше ждать невозможно.

Уже давно пора было ужинать, а Феликс всё не возвращался.

Юлия Яновна позвонила в колокольчик, и на пороге гостиной возникла горничная Маша.

– Накрывай на стол.

– А Феликс Иванович? – удивилась девушка.

– Вероятно, его задерживают какие-то дела, – сдерживая досаду, ответила Юля. – Итак уже больше часа ждем.

Юля ревновала мужа, и, когда он приходил поздно, воображение рисовало ей страшные картины его измен.

– А у меня уже всё накрыто, – доложила горничная. – Степаниде надо только котлеты в печи разогреть. Наверняка остыли.

В это время раздался дверной колокольчик, и Маша с радостным криком:

– А вот и барин прибыли! – побежала открывать засовы.

Феликс, как всегда шумный, в очень хорошем расположении духа, появился в гостиной и прежде всего направился к Юле. Та стояла, поджав губки, неприступная как крепость.

– На улице такой снегопад, и ужасно холодно! Давайте ужинать! Я голодный, как волк! – обняв жену, Феликс притянул её к себе, поцеловал в щёку, а потом, сделав страшное лицо, прорычал: – Нет, я голоден, как сто волков! – и прикусил ей ухо.

Он был настолько обаятелен и от него исходило столько ласки и любви к ней, что Юля рассмеялась и тут же сменила гнев на милость.

– Закуски давно поданы.

– Отлично! – воспрял Феликс. – Распорядись, дорогая, чтобы поставили на стол графинчик с водочкой.

– Это по какому же случаю? – удивилась жена.

– Во-первых, мне не только голодно, но и холодно, а во-вторых, я встретил сегодня в театре нашего балетмейстера Иванова.

– Так ты был сегодня ещё и в театре?

– Да. Заехал туда после занятий. Надо было кое с кем встретиться по делам.

– Так вот почему ты так задержался, – облегчённо вздохнула Юлия.

– Ну, конечно! – воскликнул муж. – Ну, так вот, встретил я там Иванова, и он мне по секрету сообщил, что Юзеф получит хорошую роль в новой постановке, которую Лев будет ставить вместе с Петипа.

– А я уже знаю об этом, папа, – вступил в разговор Юзеф. – Мне сказали вчера в репертуарной конторе.

– Никогда ни в чем не будь уверен, пока не увидишь распределение на доске дирекции, мой мальчик, – строго осадил сына Феликс Иванович. – Театр – вещь непредсказуемая. Сегодня тебе говорят одно, а завтра делают совершенно другое!

– Но ты сам только что сказал, что мне дадут роль, – недоуменно возразил Юзеф.

– Раз это сказал я, значит, так и будет! – произнес отец. – А на будущее запомни: в театре выжить непросто. Надо толкаться локтями и никому не верить. Каждый будет стараться тебя подсидеть.

– А мне рассказывали, что Дзукки как-то подсунули иголки в балетную пачку, – возбужденно вставила своё слово Маля в подтверждение слов отца.

– И иголки, и булавки, и не только в платье, – повернулся к дочери Феликс. – Готовься ко всему! Могут подсунуть тебе что-нибудь в пуанты. Могут разлить масло перед твоей гримерной, чтобы ты поскользнулась и грохнулась им на радость, ушибив себе что-нибудь, а ещё лучше сломав. Много что могут сделать, моя принцесса, твои собратья по цеху, лишь бы навредить из зависти.

– Ну, ты прямо запугал детей театральными ужасами, – остановила мужа Юлия. – Пойдемте лучше ужинать, – и, ласково глядя на него, добавила: – О графинчике не беспокойся. Я распоряжусь.

– Ты самая лучшая и самая добрая на свете! – обнимая жену, ласково произнёс Феликс Иванович.

Мале оставалось учиться всего полтора года. И пролетели они очень быстро.

Глава 8

В день выпускного экзамена по танцу Матильда проснулась рано. Она волновалась. Но не из-за того, что боялась за своё выступление, а потому, что на экзамен должны были прибыть все члены императорской семьи, включая царя с царицей и, конечно, наследника. Матильда входила в число лучших учениц вместе с воспитанницами-пансионерками Рыхлаковой и Скорсюк, и, по традиции, им троим было предложено самим выбрать танец для экзамена. Маля остановилась на па-де-де из балета «Тщетная предосторожность». Этот танец был полон утонченного кокетства, и Дзукки, исполнявшая эту роль в спектакле, совершенно покорила в своё время Матильду.

«Я смогу станцевать не хуже! – сразу решила она. – У меня получится!». Партнером был определен лучший выпускник этого года Рахманов, с которым она однажды так сладко целовалась, и Матильда радовалась, что ей в пару дали именно его. Он был влюблён в неё до сих пор, но она уже совершенно остыла к юноше. Связывать свою судьбу с танцовщиком она не желала, но то, что танец у них получится великолепно, Маля не сомневалась.

В театральной костюмерной ей подобрали голубое платье, украсили его букетиком ландышей, на волосы прикрепили короткую мантилью из нежных тонких кружев, и, оглядев себя с ног до головы перед большим зеркалом, Маля осталась очень довольна тем, что там увидела. Из некогда хорошенькой маленькой девочки она со временем превратилась в очаровательную девушку. Матильда не относилась к разряду красавиц, но была стройной, изящной, женственной, и её маленький рост, метр пятьдесят два сантиметра, не был ей помехой в завоевании сердец. Он был идеален для партнера по сцене и трогателен в жизни.

Подготовка к выпускным экзаменам по танцу началась почти с самого начала последнего года обучения. И вот, наконец, всё было готово, и этот торжественный день, которого все учащиеся так ждали и так боялись, наступил.

Сначала выпускники драматического курса должны были играть свой спектакль, а уже после них выходили на сцену выпускники балетного отделения.

Закулисных гримерных в этом маленьком учебном театре не было. Ученики готовились к выходу в примыкающих к сцене классах. Вдруг разнеслось, что император с семьей уже в зале. Всем захотелось немедленно его увидеть, и около маленькой дырочки в занавесе началось настоящее столпотворение.

– Ну, что там? Дай посмотреть! – пытаясь пробиться к единственному глазку в зал, шептал один выпускник другому.

– Император и императрица садятся в самом центре на первом ряду, – отвечал счастливец, занявший выгодную позицию.

– Дайте же и мне посмотреть, – толкалась выпускница драмы Маруся Пуаре. – А наследник приехал?

– Быстро покиньте сцену, – раздался строгий приглушенный голос старшей воспитательницы Ирины Леонидовны, и все сразу бросились врассыпную.

Зрительный зал учебного театра вмещал в себя только три ряда кресел. Но зато сцена была самая настоящая: с рампой газового освещения, декорациями и занавесом.

Пока выпускники волновались за кулисами, в зале уже расположился император Александр III с императрицей Марией Федоровной. Рядом с отцом устроился в креслах первого ряда наследник Николай. Были здесь и родные братья государя Владимир, Сергей, Алексей и Павел Александровичи. Все они были со своими женами, среди которых особо выделялись супруга великого князя Сергея Александровича своей красотой и жена великого князя Павла Александровича своим большим животом, так как была на восьмом месяце беременности. Кроме них приехал посмотреть на выпускников училища и великий князь Михаил Николаевич Романов со своими сыновьями. Их у него было четверо. Все они по родству приходились дядями наследнику, но по возрасту почти не отличались от него. Мало того, великий князь Сергей был даже младше Николая, поэтому отношения между наследником и братьями Михайловичами были скорее дружеские, чем напоминали бы отношения между дядями и племянником.

Места в зале заняли также Директор Императорских театров Всеволожский, главный балетмейстер Мариус Иванович Петипа и несколько ведущих актёров Императорских театров Петербурга, получивших на это специальное разрешение от дирекции. Среди них был и Кшесинский. Он посещал выпускные экзамены каждого из своих детей и, конечно, не мог пропустить выпуск из училища своей принцессы. Удобно устроившись в положенном для артистов последнем ряду, Феликс Иванович с удовольствием любовался мощным затылком императора, пока не подняли занавес и выпускники драмы не начали водевиль.

За сценой было слышно, как весело зрители принимали спектакль и как громко хлопали в конце. Выпускники балетного класса терпеливо ждали своего часа.

Антракт оказался не долгим.

Чем ближе был выход на сцену, тем становилось всё волнительнее. У Мали даже слегка пересохло в горле, и она попросила обслуживающую их горничную принести воды. Сделав несколько глотков, девушка отставила стакан и, встав на пуанты, проделала несколько батманов сначала правой, а затем и левой ногой. Перова, глядя на Матильду, тоже стала разогреваться, приседая в плие.

– Я так волнуюсь! – дрожащим голосом проговорила она. – Даже ноги дрожат.

– Я тоже волнуюсь, – призналась Маля. – Только у меня ноги не дрожат. Я, наоборот, полна сил! Это волнение – как вдохновение!

– Чудная ты, Маля, – проговорила Перова.

Соня Перова была девушкой очень спокойной и уравновешенной, прекрасно пела красивым контральто, и многие считали, что ей надо было заканчивать не балетное, а актёрское отделение, где она быстрее бы сделала карьеру, выступая в водевилях. В своё время так поступили с Марией Савиной. После второго года занятий балетом, обнаружив у неё на уроках вокала необыкновенный по тембру голос, девочку перевели на актёрское отделение, и теперь она уже много лет была одной из самых знаменитых актрис Александринского театра. Но родители Перовой не слушали этих доводов. Они считали, что танцевать в балете благороднее, чем исполнять всякие там водевили, а потому и воспротивились переводу дочери. Матильда слегка завидовала голосу Сони, а та, в свою очередь, завидовала успехам Матильды в танце. Вот и сейчас Перова восхищённо смотрела, как, крепко стоя на пуантах, Матильда легко кидала батманы на девяносто градусов.

В класс заглянула старшая воспитательница.

– Кшесинская! Вы готовы?

– Да, Ирина Леонидовна! – ответила Матильда и вышла в коридор, ведущий к сцене.

Вот оно! Сейчас будет её звездный час.

Занавес подняли, и при первых же музыкальных аккордах, ощутив необыкновенный прилив сил, с очаровательной улыбкой, осветившей всё её лицо, с блестящими от восторга глазами, она сделала своё первое «па». Танец был выстроен на кокетстве с влюблённым в неё юношей. Сыграть это состояние для Матильды было легко, тем более с таким партнёром, как Рахманов! А о технике она вообще не думала. Все движения давались ей без труда.

Когда всё было позади и девушка, кланяясь, присела в реверансе, она посмотрела на первый ряд, прямо в лицо императрице, потом императору и затем уже перевела взгляд на наследника. Она впервые увидела его близко. «Какое приятное лицо», – подумала она. Матильда ощущала расположение к себе всей царской семьи и хорошо видела, что они ей хлопали не так, как она это наблюдала раньше, то есть слегка прикасаясь пальцами одной руки до пальцев другой, а по-настоящему! В третьем ряду она заметила сияющие глаза слегка привставшего с места отца. Феликс восторженно отбивал свои ладони и, если бы было можно, наверняка закричал бы ей: «Браво, принцесса!» Маля и сама чувствовала, что танцевала на таком эмоциональном подъёме, что это не могло не передаться залу.

– Какая прелестная девушка, – сказал император, когда занавес закрыли. – У неё такая радостная детская улыбка и столько грации!

– Да, у этой девушки большой актёрский талант, – согласилась императрица.

– Напомните нам её фамилию, – обратился император к дирекции.

– Кшесинская, ваше величество, – тут же отозвалась наставница женского отделения балетных классов мадам Лихошерстова. – Матильда Кшесинская.

Феликс Иванович гордо выпрямил спину и огляделся. Мол, все слышали, что о моей принцессе сказали Их Величества! Вот так-то!

После экзамена всех собрали в зале большого репетиционного помещения для представления каждого из выпускников лично царским особам. Они стояли в костюмах, в которых выступали на сцене. Вероятно, так императору было легче вспомнить, в какой роли он их только что видел. Согласно традиции, сначала должны были представить воспитанниц-пансионерок драматического и балетного отделений, которые проучились все восемь лет на средства императора, потом приходящих учениц, коей была Матильда, а потом в той же последовательности выводили на поклоны мальчиков. Зная, что она будет представлена самой последней среди девушек как приходящая ученица, Маля не удивилась, что мадам Лихошерстова поставила её во второй ряд, где она со своим маленьким ростом совсем скрылась за спинами выпускниц. Все стояли, замерев в ожидании царской семьи. Стояли на изготовке и преподаватели во главе с директором.

Войдя в зал, император огляделся и вдруг звучным голосом, нарушая все традиции, недоуменно спросил:

– А где же Кшесинская?

Это было полной неожиданностью. Девушки, недовольно оглядываясь на Матильду, расступились. Мадам Лихошерстова, быстро соображая, каким образом теперь поменять всё построение представления, взяла её за руку и подвела к императору:

– Матильда Кшесинская, ваше величество.

Государь протянул руку для поцелуя. Маля с дрожащими от страха коленками, присев в глубоком реверансе, коснулась губами его крепких и толстых пальцев, на одном из которых красовался массивный перстень с крупным топазом, окруженным сверкающими бриллиантами.

– Мадемуазель, вы будете красой и гордостью нашего балета, – произнес император, приветливо улыбаясь.

Маля была настолько счастлива и ошеломлена этими словами, что с трудом понимала, что происходит вокруг. Как представляли других учеников, что говорили им император с императрицей – всё для неё прошло как в тумане.

Затем всех повели в столовую. Там для торжественного ужина вместе с царской семьей уже были накрыты три длинных стола. За столами тоже все места для выпускников были расписаны. С одной стороны государя должна была сесть лучшая выпускница драматического класса, чтобы красивым и громким голосом прочитать молитву перед ужином, а с другой стороны руководство училища решило посадить отличницу пансионерку балетного отделения Скорсюк, и та уже несколько дней хвасталась перед всеми этой привилегией. Но император, войдя в столовую, опять нарушил распорядок.

– Где мадемуазель Кшесинская? – громогласно спросил он, усаживаясь во главе центрального стола. – Я хочу, чтобы она сидела рядом со мной.

Скорсюк передвинули. Но рядом с Матильдой император велел посадить цесаревича Николая, и Скорсюк ещё раз передвинули.

«Как в сказке!» – подумала Маля, сидя между государем и наследником престола.

– Только не очень-то флиртуйте, – обращаясь к сыну и выпускнице, сказал император.

Маля боялась поднять на наследника глаза. Она впервые чувствовала себя скованной рядом с молодым человеком. Перед всеми сидящими за столами стояли приборы для ужина и белые кружки из дешевого белого фарфора для чая.

– Наверно, дома вы не пьете из таких кружек? – вдруг спросил её цесаревич.

– Нет. Не пьем, – ответила Маля и посмотрела ему в глаза. Глаза у него были голубые-голубые, а взгляд проникал прямо в душу. Наследник улыбался, и эта улыбка была настолько обворожительна, что Маля просто утонула в её лучах. Она сразу же забыла о субординации. Скованность как рукой сняло. – Я сегодня тоже буду впервые пить из этих кружек, как и вы, ваше высочество, – кокетливо поведя глазами, добавила она.

– Как?! – воскликнул наследник. – Так эта «шикарная» посуда предназначена только для ужина с императорской семьей?

– Что вы! – залилась своим заразительным смехом Матильда. – Просто я не живу в училище. Я приходящая ученица. Я живу дома, а потому этой столовой не пользуюсь.

– Теперь я знаю, почему вы лучше всех танцуете.

– Почему? – заинтригованно спросила Маля.

– Потому что вы не пьете из этих чудовищных кружек, – выпалил наследник уже не в силах сдерживать смех.

Они оба расхохотались до слез над этой шуткой. Им теперь было всё смешно и стало так хорошо вдвоём, что они никого не замечали.

Члены царской семьи переходили от стола к столу, меняясь местами, чтобы никого ни за одним столом не обделить своей благосклонностью, и только цесаревич просидел весь вечер рядом с Матильдой.

– В первый раз я увидела вас, когда вы были ещё совсем мальчиком, вы с братом смотрели в театре балет «Конек-Горбунок», – сообщила она ему. – Я сидела тогда под колосниками в актёрской ложе. Оттуда зала не видно, так я чуть не вывалилась из неё, чтобы вас разглядеть!

– Сколько же лет вам тогда было? – улыбнулся наследник.

– Шесть. А вот уже потом, во время учёбы в училище, я видела вас на всех премьерах. Ведь нас часто занимали в ролях маленьких фей и пажей. К этому времени вы уже повзрослели, стали наследником престола и превратились в настоящего принца, о котором может мечтать любая «спящая красавица».

– Кстати, я был на премьере «Спящей красавицы», – воскликнул наследник, польщённый словами девушки. – Если не ошибаюсь, это произошло в январе этого года?

– Совершенно точно, ваше высочество.

– А кого вы изображали на сцене в тот раз?

– Красную Шапочку.

– Так это были вы?! – удивился и обрадовался наследник. – Мне этот танец очень понравился! Вы танцевали с Серым Волком и были просто очаровательны. Я хорошо помню ваши испуганные глазки и вашу изящную маленькую фигурку, – Николай снова с интересом взглянул на Матильду. – Да, теперь я вижу, что это были действительно вы!

Когда подали чай, цесаревич отпил из своей чашки и внезапно протянул её Матильде.

– А чай в этих кружках очень даже вкусный. Я попробовал. Теперь вы.

И хотя Матильде налили точно такой же, она, как завороженная, взяла из рук наследника престола чашку и сделала несколько глотков с той стороны, где только что отпил он.

– Очень вкусный, – тихо произнесла она. Сердце её билось так сильно, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Было полное ощущение, что губы их соприкоснулись.

– Ну, вот видите, я не обманул вас, – наклонившись к ней, проговорил наследник.

– А разве вы можете?

– Что?

– Обмануть? – пытливо спросила Матильда, глядя ему прямо в глаза.

В этот момент к ним подошел император и, положив свои мощные руки, которыми, по слухам, мог гнуть подковы, на плечи сына, произнёс:

– Нам пора. До свиданья, мадемуазель. Будем ждать ваших выступлений на сцене. Уверен, что вы нас ещё порадуете.

Когда царская семья покинула училище, всех выпускников отправили в дортуары, как назывались спальни пансионеров, а Малю в большой карете, на которой развозили учениц на спектакли и репетиции в театр, отвезли домой.

Похвала императора и возможность сидеть рядом с ним привели Матильду в такое радостное возбуждение, что в ту ночь она долго не могла заснуть. Кроме того, перед ней всё время был образ Николая и в ушах звучал его голос.

– Он просидел рядом с тобой весь ужин? – с интересом расспрашивала Юляша младшую сестру. Ей тоже не спалось и, удобно устроившись в постели, она слушала восторженный рассказ Матильды.

– Да. Император переходил от стола к столу, к нам подходили другие члены царской семьи, а наследник ни разу от меня не отошёл. Никуда! Мы с ним всё время говорили, говорили…

– О чём?

– Не помню. Ерунду всякую. Но почему-то было очень весело, и мы всё время смеялись!

– А потом?

– А потом, когда мы прощались, мне показалось, что я его знаю давно-давно. У него такие необыкновенные глаза! Голубые-голубые! А улыбка… Если бы ты видела, как он улыбается! И вообще, он такой красивый!

– Маля, ты что? Ты говоришь так, как будто влюбилась…

– А что, нельзя?

– Конечно, нельзя! – испугалась Юляша. – Забыла, кто он? Наследник престола! А кто ты? Это для папы ты принцесса, а для них – никто! Актриса – и всё!

– Это я-то никто? – выпрыгнула из своей постели Матильда и, навалившись на Юляшу, стала шутливо бить её своей подушкой. – Это я-то никто? Да ты знаешь, что мне сказал сам император? Он сказал, что я буду красой и гордостью русского балета! Вот кто я! «Краса и гордость»!

– Сдаюсь, «краса и гордость»! – отбиваясь, смеялась Юляша. – Сдаюсь!

Юляша и сама была влюблена. Вот уже почти полгода, как она встречалась с бароном Зедделером, офицером Преображенского полка. Девушка знала, что родители барона никогда не дадут разрешения на их брак. Кроме того, вступать в брак офицерам разрешалось только после двадцати девяти лет, а барону исполнилось всего двадцать один. И ко всем этим препятствиям барон был ещё и на три года её младше. Правда, это её мало волновало. Замуж она и сама пока не собиралась. Но вот Матильда со своей влюблённостью в наследника испугала Юляшу не на шутку. Наследник – это не просто какой-то там богатый дворянин или офицер, а старшая сестра очень хорошо знала свою младшую. Она знала, что та будет во что бы то ни стало добиваться своей цели. А ведь на этот раз всё может кончиться плачевно. Как уберечь упрямую сестру от этой катастрофы, Юляша ещё не знала.

Глава 9

Выпускницам-пансионеркам балетного отделения в эту ночь тоже не спалось. Как только девушки улеглись по кроватям, они тут же стали возбужденно обсуждать прошедший экзамен и встречу с императором. Больше всего они были потрясены вниманием государя к Матильде и теперь от зависти обмывали ей косточки. Особенно старалась обиженная своим передвижением за столом отличница Скорсюк.

– Её посадили рядом с наследником, и ему ничего не оставалось, как только общаться с ней, – сплетничала она. – Кшесинская так старалась! Строила ему глазки, заливалась своим кошмарным смехом, никуда его от себя не отпускала. И наш будущий император просто растерялся от такой наглости танцовщицы, возомнившей себя бог знает кем! Он даже ни разу не поднялся, чтобы пообщаться ещё с кем-нибудь. Наверно, решил, что мы все такие же безмозглые кокетки, как она.

– Но, ты же сидела рядом с ним с другой стороны? Почему же ты не поговорила с наследником? Не показала свой ум? – спросила, как всегда, спокойным голосом Соня Перова.

– Так разве она даст! – возмутилась Скорсюк. – Всё время что-то трещала.

– А о чем они говорили? – поинтересовалась Рыхлакова.

– Я ничего не поняла, то про какие-то чашки, то наследник рассказывал ей про бал-маскарад во дворце. Я не могла толком уловить, но они всё время громко смеялись. Эта Кшесинская знает, чем подкупить молодых людей!

– Чем же? – тут же заинтересовались девочки.

– Своими игривыми глазками и дурацким смехом! – зло ответила Скорсюк.

– А император-то почему её выделил из всех? Тоже за игривые глазки? – возмутилась Ольга.

– Конечно! Она с ним заигрывала во время поклонов. Я всё видела. Я стояла в кулисе и наблюдала, как она с государя глаз не сводила, – подлила своего яду Миркович.

Матильда на следующий же день ощутила это общее отторжение и завистливые взгляды, но она уже была заранее подготовлена отцом к подобному отношению.

– Ты будешь всегда вызывать чувство зависти, – учил он её. – Старайся не обращать на это внимание. Ты талантлива, трудолюбива, хороша собой. И если тебе будет сопутствовать успех, то за твоей спиной будут постоянно следовать сплетни одна нелепее другой.

– Но почему?

– Люди в театре, принцесса, только с виду добродушные. На самом деле они не прощают успех других. Они ревнивы и злы. Воспитывай в себе внутреннюю защиту от сплетен. Улыбайся в ответ на колкости! Создавай эту броню, а то будешь много страдать от несправедливости.

Несмотря на то что экзамен по танцу уже прошел, занятия балетом не прекращались ни на один день, вплоть до выпускного вечера. А до этого знаменательного дня был ещё целый месяц. Ведь предстояли экзамены и по всем другим предметам, кроме танца.

На следующий день после своего триумфа Матильда с утра приехала в училище.

– Посмотрите на Кшесинскую, боже, как она растолстела после вчерашнего торжественного ужина, – вдруг воскликнула Скорсюк, когда все находились в гардеробной комнате и переодевались к занятиям по танцу.

– Это ей, наверно, кто-то сказал, что наследник любит полненьких, вот она и расстаралась. Хочет понравиться не только своими глазками, но и формами, – поддержала её Миркович.

Девушки громко рассмеялись.

– Вы на себя посмотрели бы! У вас от зависти уже рты набок скособочились и глаза из орбит повылезали, – набросилась на них Оля, защищая подругу.

– А у тебя ноги кривые, и ты на всю жизнь обречена только в кордебалете влачить своё жалкое существование, – закричала ей отличница Скорсюк.

– А ты, курица, сейчас без волос останешься, – вцепилась ей в голову Оля, у которой ноги действительно были слегка кривоваты.

– Девчонки! Вы что? – стала растаскивать их Рыхлакова и при этом с удовольствием исподтишка сильно ущипнула Ольгу за ляжку.

– Ах, ты так?! – взвилась девушка и со всей силы пнула Рыхлакову ногой. Та полетела на скамейку, на которой аккуратно сложенная лежала снятая выпускницами одежда.

– Оля! Так ведь и покалечить можно! – вмешалась Соня Перова, бросившись на помощь Рыхлаковой и пытаясь поднять её с пола. Но та запуталась в чьем-то платье и лежала с задранными вверх ногами, пока, наконец, не встала, опираясь на Соню и держась за ушибленное бедро.

– Что тут у вас происходит?! – прибежала на крики воспитательница. – Вы уже взрослые девушки, а за вами надо, оказывается, смотреть как за маленькими? Что вы не поделили? Скорсюк, почему вы стоите такая растрепанная? Причешитесь немедленно. А с вами что, Рыхлакова? Почему вы держитесь за бедро? Почему скамейка с одеждой перевернута? Если немедленно не объясните, что тут произошло, всех отправлю к Варваре Ивановне! И тогда посмотрим, кто из вас и с какими успехами окончит училище!

– Ничего страшного не случилось, – спокойно улыбаясь, ответила молчащая до сих пор Матильда. – Девочки вспоминали вчерашнюю встречу с императором. Рыхлакова хотела сделать Скорсюк прическу как у императрицы. Встала на скамейку, чтобы удобнее было, а она вдруг перевернулась. Вот Рыхлакова и упала, а так как в это время в её руках были волосы Скорсюк, она больно за них потянула. Скорсюк закричала, Рыхлакова, падая, тоже закричала, ну и мы тоже испугались и закричали.

– Хорошо, – осталась удовлетворена ответом воспитательница. – В следующий раз постарайтесь не устраивать таких катавасий. А вам, – обратилась она к Рыхлаковой, – не следует заниматься парикмахерским искусством. У вас это плохо получается, – строго добавила она, взглянув на лохматую Скорсюк, и вышла.

Все стояли молча, от стыда боясь смотреть друг другу в глаза. Вдруг Матильда громко рассмеялась.

– Ты чего? – удивились девушки.

– Когда я ещё была маленькая, отец рассказывал, как на сцене подрались две солистки, – сквозь смех ответила Маля. – Они таскали друг друга за волосы, а Петипа их разнимал. Мне так сильно захотелось увидеть, как это происходит, что я попросила отца непременно взять меня на следующий день на репетицию, а он рассмеялся: «Танцовщицы дерутся не каждый день». Я ужасно расстроилась, а вот сейчас всё-таки увидела подобную сцену! Забавно.

– Кто же это тогда таскал друг друга за волосы? – заинтересованно спросила Скорсюк, поправляя свои растрепанные кудри. – Какие две солистки?

– Я не помню.

– Ой, девочки, а представляете, как их разнимал Петипа? – вдруг рассмеялась Рыхлакова, нафантазировав себе эту картинку. И все девушки рассмеялись следом за ней, воображая важного усатого Мариуса Ивановича, оттаскивающего танцовщиц друг от друга.

На сегодня инцидент между ними был исчерпан, и все снова «дружили».

Глава 10

Вскоре после выпускного экзамена Кшесинскую вызвали в дирекцию театра.

– Прошу вас, – приветливо улыбнулся ей Всеволожский. – Проходите, мадемуазель.

Робея, Матильда впервые зашла в кабинет Директора Императорских театров и села в предложенное кресло у стола. Зачем её сюда позвали? «Он так радушно меня встретил, что вряд ли сообщит что-нибудь для меня неприятное», – подумала девушка, но сердце всё равно продолжало сильно колотиться от неизвестности.

– Через неделю в театре состоится бенефис Папкова, – начал директор, продолжая всё так же приветливо улыбаться. – Решено, что вы примете в нем участие.

– Я счастлива, но что я буду танцевать? – изумилась девушка.

– Вы исполните па-де-де из «Тщетной предосторожности», которое мы видели на экзамене. Только танцевать его вы будете уже не с выпускником, а с актёром, исполняющим эту партию в балете.

– С Николаем Легатом?

– Да.

– Вместо Дзукки? – с замиранием сердца спросила Матильда.

– Да, мадемуазель.

О большем Матильда и мечтать не могла. Она была счастлива! Но кому она была обязана такому повороту в своей жизни? Неужели самому императору?

– Это просто замечательно! – воскликнул Феликс Иванович, когда дочь рассказала ему о своем разговоре с директором. – Там обязательно будет пресса, и ты сразу сможешь громко заявить о себе!

И действительно, на бенефисе присутствовали самые известные критики из всех ведущих изданий, которые тут же отметили яркий талант выпускницы. «Меня поразила удивительная точность движений молоденькой дебютантки и её прекрасный стиль. Ещё недавно в этом танце блистала Дзукки, но мадемуазель Кшесинская показала, что она ничуть не уступает этой до сих пор непревзойдённой приме», – писал один из них в своей статье на следующий день. «У мадемуазель Кшесинской крепкие пуанты, на которых она отважно исполняет модные двойные пируэты ничуть не хуже Дзукки», – писал другой. «До сих пор у Дзукки, как у актрисы, оправдывающей каждое своё «па» на сцене, не было равных, и вот теперь у неё появилась конкурентка!», соглашаясь с ними, написал и известный критик Скальковский.

Матильда ещё в пятом классе поставила себе цель быть не хуже Дзукки, и вот спустя три года она уже её добилась, хотя только ещё заканчивает училище! Теперь она просто обязана пойти дальше и превзойти ту, которую считала своим кумиром! Маля была уверена, что со временем добьётся и этого! А вот добьется ли она любви цесаревича? Эта задача была почти невыполнима по своей дерзости.

Как-то она шла по Большой Морской улице навестить крёстного. Вдруг неожиданно её обогнал экипаж наследника престола. Увидев Матильду, Николай обернулся и долго на неё смотрел, пока его лошади не повернули к Дворцовой площади. Мале так хотелось помахать ему рукой, но она хорошо знала, что этого делать нельзя. Да. Юляша была права. Между нею и наследником лежала пропасть! Но ведь он всё-таки смотрел на неё! Значит, он запомнил тот ужин и их разговор!

В другой раз Матильда, проходя по Невскому проспекту мимо Аничкова дворца, увидела Николая, стоящего на балконе вместе с сестрой Ксенией. Они были хорошо видны из-за высокой стены, окружавшей дворец. И опять она не могла помахать ему рукой, чтобы обратить на себя внимание. Но зарождающуюся в себе любовь она не гнала. Упрямица не привыкла сдаваться. «Надо только набраться терпения, – думала она. – Всё как-нибудь разрешится!»

Шестого мая, в день рождения наследника, Матильда украсила спальню маленькими флажками. Ей так хотелось, хотя бы таким образом, быть ближе к имениннику.

– Что ты делаешь? – удивилась мать, зайдя в комнату дочерей.

– Весь город украшен флагами, почему я не могу украсить ими и свою комнату. Ведь наследнику сегодня исполнилось двадцать два года, – резонно ответила Маля.

– Какое ребячество! Пора и повзрослеть!

Где уж матери было понять, что её семнадцатилетняя дочь влюблена и её самолюбие страшно страдает оттого, что впервые не может заполучить того, кого хочет.

Несмотря на все переживания, Матильде всё же надо было готовиться к выпускным экзаменам. Танец она репетировала весь день в училище, а ночью, когда все спали, занималась общеобразовательными предметами. Была весна с уже начинающимися белыми ночами, и ей хватало чашки крепкого кофе, чтобы подготовка к экзаменам шла легко и быстро.

Но, наконец, и эти испытания закончились. Годы учёбы остались позади. Всех выпускников впереди ждала новая, взрослая жизнь.

Двадцать пятого мая на торжественном вечере по случаю окончания училища Матильда, как круглая отличница по всем предметам, получила в подарок полное собрание сочинений Лермонтова в красивом тиснёном переплёте.

– Вот и Малечка стала взрослой, – с грустью в голосе сказала Юля мужу.

Дети выросли, и Юля хорошо понимала, что скоро все они один за другим улетят из дома. Первым это сделал Юзеф. Этой зимой он заявил родителям, что хочет начать жить самостоятельно, а потому снимет себе квартиру.

– Мальчику уже двадцать один год. В общем-то, я его хорошо понимаю, – говорил Феликс Иванович жене.

– Да, мой дорогой. У него должна быть своя жизнь. Только я думаю, что первое время мы всё-таки должны ему материально помогать. Ведь ему обязательно надо нанять кухарку и прислугу, – переживала она. – Его зарплата в театре для этого ещё слишком мала.

– Ничего. Он ещё неплохо прирабатывает на зимних балах. Он мужчина, и должен уметь рассчитывать только на себя. Ведь ему в будущем придётся самому содержать свою семью!

– Правильно, дорогой! Поэтому ему надо умудряться ещё и откладывать деньги на это будущее!

– Ну, хорошо, – согласился Феликс. – Я согласен оплачивать некоторое время его жилье. Но нам с тобой тоже надо иметь сбережения. Ведь я не молод.

Феликсу Ивановичу было уже шестьдесят семь лет. Его исполнение мимических ролей ценилось высоко, а играть их можно было аж до глубокой старости как в балете, так и в опере. «Лишь бы ноги ходили да спина прямо держалась», – шутили в театре. Сам уходить на пенсию Кшесинский ещё не собирался. Его ноги и спина были в полном порядке, но, кто его знает, что по этому поводу однажды решат в дирекции?

Сын снял маленькую квартирку в доходном доме на Гороховой и переехал туда в феврале. А спустя два месяца Феликс неожиданно узнал, что Юзеф собирается жениться на танцовщице Симе Астафьевой.

– Если ты это сделаешь, на мою помощь можешь больше не рассчитывать! Живи тогда сам, как хочешь, – громыхал отец в сердцах.

Может быть, эта угроза возымела действие, но, во всяком случае, свадьбу молодые отложили до лучших времен.

Сима была приятной девушкой, веселой, любила Юзефа, и Феликс Иванович против неё не возражал, но жениться было совсем ни к чему! Феликс хотел, чтобы карьера сына поднималась в гору, а жена и дети сейчас могли только помешать его мальчику.

В квартире Кшесинских после переезда сына решили сделать небольшой ремонт, оборудовав его комнату под малую гостиную для девочек.

– Они теперь тоже взрослые, а им некуда привести своих гостей, – говорила Юлия мужу. – Девочки со своими подружками сидят в гостиной вместе со мной. Я чувствую, что они хотят посекретничать, а я им мешаю. А куда мне уйти с вышивкой или книгой? В спальню? На кухню к Степаниде?

– Согласен, – тут же решил Феликс. – Ты абсолютно права. У девчонок всегда много секретов!

Ремонт закончили уже в середине мая. Сестры обставили свою гостиную изящной, но не дорогой мебелью. Даже небольшой рояль уместили в углу около окна.

Глава 11

В первый день лета всех выпускниц зачислили в труппу Мариинского императорского театра на должность артисток кордебалета. Счастливая оттого, что стала теперь полноправным членом труппы, возвращалась Матильда домой. Она шла по улице, подставляя лицо теплому ветерку, и предавалась мечтам. Им сообщили в дирекции, что все вновь принятые будут заняты в балетных дивертисментах в Красном Селе во время маневров, а это означало, что совсем скоро она увидится там с наследником! Что принесет ей эта встреча? Удастся ли вновь пообщаться с ним?

До открытия сезона в Красном Селе, который должен был начаться только в конце июня, Маля собиралась вместе с сестрой и родителями уехать в имение. Как всегда, сборы были суетливыми и долгими. Вещи укладывались в сундуки, увязывались в тюки, запихивались в коробки. Ранним утром второго июня из Красниц прибыл конюх Федор с двумя крестьянами из деревни. Телегу загрузили, всё перевязали веревками, чтобы ничто не соскочило при тряске на дорогу, мужики устроились рядом с Федором на облучке и, благословясь, двинулись в путь. Сами хозяева должны были ехать трехчасовым поездом до станции Сиверская, а там уже их встречала коляска из имения.

– Наверняка что-нибудь забыли, и мне придётся потом довозить, – сетовал Феликс.

– Ничего страшного, дорогой, – успокаивала его Юля. – Забываем мы обычно только мелочи.

– Этих мелочей всегда на целый баул набирается, – проворчал муж.

В поезде семья заняла купе первого класса. Сестры сели напротив родителей и почти сразу стали перешептываться, хотя грохот колес через открытое окно был таким громким, что их секреты вряд ли можно было услышать, даже если бы они говорили чуть громче.

– Ты представляешь, – шептала Маля. – Мне сказали, что наследник проходит службу в Преображенском полку, а значит, будет весь летний сезон в Красном Селе.

– Естественно! Он каждое лето на полигоне. Ну и что?

– Как что? Николай будет присутствовать на всех спектаклях в театре, а я – на сцене.

– Во-первых, спектакли даются только два раза в неделю, а во-вторых, ты будешь танцевать исключительно в кордебалете, сестричка. Он и не разглядит тебя в толпе.

– Фу, какая ты злая, Юляша! – толкнула её в плечо Маля и расхохоталась. – Неужели ты думаешь, что я смогу потеряться в толпе?

Спектакли во время маневров давали только по средам и воскресеньям. В первом отделении – водевиль, а после антракта – балетный дивертисмент. Каждый раз это должно было быть что-то новое, и репетиции проходили в Петербурге, а уже непосредственно перед премьерой – на сцене в Красносельском театре. После спектакля, так как он заканчивался за полночь, актёры балета оставались ночевать в гримуборных, где стояли не очень удобные диваны. Кастелянша выдавала им чистое накрахмаленное постельное бельё и лёгкие одеяла, а рано утром всех отвозили на вокзал к первому поезду на Петербург. Актёров же водевиля, желающих уехать, успевали отправлять последним поездом после их выступления.

Как было предписано дирекцией, двадцать первого июня Матильда вместе с Юляшей вернулась из Красниц в Петербург для репетиций, и ранним воскресным утром двадцать пятого июня уже выехала вместе со всеми актёрами первым поездом в Красное Село на открытие летнего сезона.

Матильда впервые увидела Красносельский театр. Он был деревянный, с богатым интерьером зала и лож. За кулисами же всё было очень просто. Внизу находилось несколько гримуборных комнат для солисток балета и ведущих актрис драмы, на втором этаже – комнаты для женской половины кордебалета и актрис водевиля, а на третьем располагались мужчины.

По крутой лестнице Маля и другие девушки поднялись переодеться в гримуборную второго этажа. От того, что ей предстояло танцевать сегодня на сцене, Матильда не была в восторге. Девушке было легче выполнять сложнейшие поддержки и пируэты, чем строго держать линию в кордебалете.

– Главное, смотри внимательней на корифейку. Твоя нога всё-время норовит подняться выше, чем у остальных. Тебе же объясняли в училище, что в кордебалете нельзя выделяться, – говорила Матильде Татьяна Николаева, уже не первый год работающая в труппе и сразу взявшая опеку над вновь пришедшей девушкой.

Корифейками назывались те, кто стояли по краям кордебалетного ряда и задавали синхронность движений. Их положение в кордебалете было главенствующим.

«Вот это-то и ужасно, что нельзя выделяться», – подумала про себя Матильда, проверяя, крепко ли она завязала на ноге пуанты.

Из-за двери раздался звон колокольчика и крик управляющего сценой:

– Девушки, репетиция начинается. Спускайтесь все на сцену. Быстро!

– Пошли, – сказала Татьяна. – Иванов не любит, когда опаздывают.

Девушки, одетые в одинаковые серые репетиционные платья, слегка прикрывающие коленки, осторожно, держась за перила, стали спускаться друг за другом по крутой металлической лестнице.

– Ну, кто там задерживает всех? – весело крикнула одна из девушек, глядя вниз. – Давайте поживее. Если опоздаем, я не виновата! Господин управляющий! Илья Фомич! Вы меня слышите? Я не виновата!

– И я не виновата… И я… И я… – со смехом вторили ей другие девушки.

– А что бывает за опоздания? – с интересом спросила Матильда Татьяну.

– Объявляют выговор, и тогда директор накладывает штраф.

– Какой штраф? – удивилась Маля.

– За разные провинности разный, но в любом случае из зарплаты вычтут!

Лев Иванович Иванов, который вел у Матильды первые уроки танца в училище и над которым она когда-то потешалась, как над ленивым влюблённым котом, ранее относился к ней более чем хорошо. Во-первых, потому что находился в дружеских отношениях с её отцом и бывал у них в доме, а во-вторых, потому, что считал её очень талантливой девочкой. Но теперь, когда Матильда стала полноправным членом труппы театра, он стал как будто совершенно чужим человеком.

– Кшесинская! Опять вы делаете батман выше, чем остальные? В Петербурге с вами возился, теперь всё повторяется снова, словно мы вчера и не репетировали?! – прикрикнул на неё Лев Иванович. – А ты, Сазонова, что творишь? Отстала от всех на полтакта! – рассердился он на другую девушку, после чего крикнул дирижеру: – Стоп! Стоп!

– Вот теперь из-за этих двух недотёп все должны начать с первой цифры, – устало произнёс он.

Матильда видела лица своих бывших соучениц и слышала их короткие смешки в свой адрес. Переполненные завистью ещё с выпускного экзамена, они ликовали. Было очень обидно, но Маля сумела взять себя в руки, а ей так хотелось крикнуть Льву Ивановичу: «Пусть все равняются на мой высокий батман, а этот, в сорок пять градусов, я делала ещё маленьким ребёнком, и мне стыдно выполнять подобное на сцене перед императором».

Но она промолчала, подавляя свои эмоции и закусив губу.

– Приготовились, – крикнул балетмейстер и, дав отмашку оркестру, скомандовал: – Начали!

Когда изнурительная репетиция для кордебалета была закончена, а на сцену вышли четыре солистки со своими партнерами, исполняющие испанский танец, Матильда решила осмотреть первый этаж артистических гримуборных. Ненадолго она задержалась в кулисе, глядя на сцену, так как одну из испанок представляла её сестра Юляша, но потом, ухватив Татьяну за руку, попросила:

– Сделай мне небольшую экскурсию.

Девушка с удовольствием провела её по коридору первого этажа.

– Здесь гримуборные на двоих, на троих и на четверых, – показывала она.

– О! Это гримерная, где сидит моя сестра, – воскликнула Матильда, увидев одежду Юляши, висящую рядом с тремя чужими платьями.

– А здесь кто? – показала она на комнату рядом, дверь которой была плотно закрыта.

– Здесь индивидуальные гримуборные для балерин. Эта, кстати, небольшая. Сегодня её занимает Никитина. А вот рядом… – Татьяна изобразила на лице подобострастие. – Тут сидят только суперпримы. Окна выходят прямо на царское крыльцо, по которому проходит император с семьей в свою ложу. Но сегодня в программе таких балерин у нас нет.

– И кто же удостаивается сидеть в этой гримуборной?

– Дзукки, например. Но это бывает редко, так как в дивертисментах в Красном Селе она занята не часто. А там, – Татьяна махнула рукой по другую сторону коридора, – там такие же две индивидуальные гримуборные, только для драматических актрис.

Осмотрев то, что было доступно, Матильда с Татьяной направились к лестнице, чтобы подняться к себе на второй этаж, где размещались сразу двенадцать танцовщиц.

– А ты давно в театре? – спросила Маля.

– Пять лет. Я училась в одном классе с твоей сестрой Юлей.

– И ты всё ещё в кордебалете?

– Да. Я не изнуряю себя станком по утрам. Меня устраивает мое положение в театре.

– Теперь я понимаю, почему мы делаем такие низкие батманы, – съязвила Матильда. – И ты ведь наверняка не одинока?

– Конечно, нет! В жизни существует много более интересных вещей, чем сцена!

– Каких? – удивилась Маля.

– Любовь, например.

– И у тебя есть кавалер? – заинтересовавшись разговором, остановилась на первой ступеньке лестницы Матильда.

– Да. Гусар Евгений Волков. А ты влюблена?

– В общем, да. Но пока безответно. Я и разговаривала-то с ним всего только раз.

– Ты не расстраивайся. На тебя нельзя не обратить внимание.

Татьяна помолчала, что-то обдумывая, а потом, весело взглянув на Матильду, неожиданно предложила:

– Сегодня после спектакля мой гусар устраивает вечеринку в честь начала маневров и открытия театрального сезона в Красном Селе. Поехали со мной! Там будет весело!

– А кто там будет?

– Офицеры и некоторые наши актрисы.

– Я смогу пойти только с сестрой.

– С Юлей? Я уверена, что она там обязательно будет, так как мой Волков дружит с её бароном Зедделером.

Глава 12

Царскосельский театр имел три входа. Один из них – служебный. Он располагался с тыла здания, и входящие сразу попадали в закулисную часть. Второй – в левой части фасада, предназначался для офицеров, пришедших на представление, а в правой части было крыльцо только для членов царской фамилии.

По установленному этикету перед спектаклем все актёры драматической труппы, представлявшие водевиль, а также актёры балетной труппы, принимавшие участие в дивертисменте, выстраивались в окнах своих гримерных, когда император с императрицей подъезжали к царскому крыльцу. Актёры приветствовали государя с государыней, маша им рукой, а император отвечал на приветствие, поднося руку к козырьку фуражки. Императрица же просто одаривала всех чарующей улыбкой.

– А наследник? – волнуясь, спросила Матильда Татьяну, когда та посвящала её в эти тонкости порядка проведения спектаклей в Царском Селе.

– Что – наследник? – удивилась Татьяна.

– Ну, он тоже приезжает вместе с императором?

– Конечно! – воскликнула девушка. – А в антракте, после водевиля, все исполнители, не переодеваясь, вызываются на сцену, как только рабочие заканчивают менять декорации. И вот тогда к актёрам выходит императорская семья для общения, – продолжала она дальше знакомить Матильду с заведенным порядком. – Мы, балетные, тоже должны там появиться в полном составе. Так что есть шанс поговорить с самим государем, – подмигнула она подруге. – Как только царская семья покидает сцену, даётся сигнал на начало дивертисмента, открывается занавес, мы – танцуем, а после едем к моему гусару! – весело закончила девушка свои наставления.

– Боюсь, что я не смогу поехать. Мне сестра не разрешает, – грустно покачала головой Маля.

– Почему?

– Мне только семнадцать лет, и она говорит, что в таком возрасте ещё рано ходить по офицерским вечеринкам.

– Выпускницам училища всегда уже восемнадцать и даже чаще девятнадцать лет, – удивилась Татьяна.

– А я поступила в восемь.

– О! Да ты у нас избранная!

– Ладно тебе, – рассмеялась Матильда.

– А ты знаешь, я ведь видела тебя на бенефисе у Папкова. Без шуток, ты произвела на меня впечатление. Честно. Ты была не хуже Дзукки в этой роли. Я чувствую, что ты в кордебалете не задержишься. Может, ты действительно избранная?

– То, что я не создана для кордебалета, это точно, а вот про другое ничего не знаю, – радостно согласилась с новой подругой Маля.

– Ну, может, всё-таки поедем к Волкову?

– Посмотрим, – пожала плечами девушка.

Матильда ещё за обедом переговорила с Юляшей.

Кормили актёров в небольшом ресторане напротив театра. В помещении было душно, и сестры удобно расположились за столиком на открытой террасе. Здесь их обдувал легкий ветерок, а от солнца защищал тент. Заговорив о вечеринке у Волкова, Матильда с удивлением узнала, что Юляша действительно вместе с бароном Зедделером собиралась после представления развлекаться у его друга.

– А почему ты мне не предложила составить вам компанию? – возмутилась Маля.

– Потому что ты ещё мала для этого, и я уложу тебя спать у себя в гримуборной.

– А ты? Где тогда будешь спать ты?

– А я вернусь только утром. Вот смотри: спектакль закончится в двенадцать. Пока я приведу себя в порядок, переоденусь, и мы с бароном доедем до дома, который снимает здесь Волков, будет уже час ночи. Когда же мне спать? Утром я вернусь за тобой, и мы прекрасно успеем к первому поезду на Петербург.

Матильда промолчала. Она не стала упрямиться. Конечно, ей очень хотелось поехать с сестрой веселиться, но пока её мысли были полностью посвящены наследнику. Наконец-то сегодня вечером она увидит его! А вдруг повезёт, и она сможет с ним перекинуться парой слов?! Сердце её томилось от предвкушения.

Актёры, переодевшись к спектаклю, в ожидании приезда государя занимались кто чем. Женская половина в основном увлеченно болтала на разные темы, и многие при этом вязали. Это было новым увлечением среди танцовщиц, и некоторые из них ещё неумело орудовали спицами. Мужская часть играла в шахматы или карты. Наконец, раздался долгожданный крик управляющего сценой и звон его колокольчика.

– Всем приготовиться встречать императора! Приготовиться встречать императора! – кричал Илья Фомич, бегая по коридорам и лестницам.

Актёры, побросав свои занятия, встали на изготовку около окон на всех этажах.

Император с императрицей подъехали в карете, запряженной тройкой лошадей и с казаком на козлах. Следом верхом на белогривом красавце орловской породы показался наследник в окружении офицеров.

К подоконнику Малю не подпустили другие танцовщицы, быстро заняв лучшие позиции, но, встав сзади них на стул и одной рукой опираясь на створку открытого окна, она хорошо видела Николая, прямо сидящего в седле. Её сердце радостно забилось, а на лице появилась счастливая улыбка. Вот он! Как он хорош в седле! Как ему идет форма!

Девушка видела, что к нему подскочил красавец гусар и, подхватив коня под уздцы, помог спешиться.

– Ты видела, – обернувшись к Матильде, крикнула Татьяна. – Вон он, мой Женечка Волков!

– Который? – растерялась Маля.

– Тот, что стоит около царского крыльца с конём наследника. Мой Волков – адъютант его высочества, – громко заявила она, зная, что другие танцовщицы ей сейчас завидуют.

Адъютант?! Тогда она непременно поедет сегодня на вечеринку к этому гусару, несмотря на все протесты Юляши! Если он адъютант наследника, она должна и даже обязана с ним познакомиться!

После водевиля начался антракт. Рабочие быстро разобрали декорацию и преобразили сцену для представления балетного дивертисмента. Когда всё было закончено, Илья Фомич обежал все гримуборные, собирая актёров, которые не должны были переодеваться и разгримировываться, терпеливо ожидая встречи с государем. Они действительно все с трепетом ждали этой встречи. Только здесь, в Красном Селе, они могли видеть императора и императрицу так близко, а если повезет, то и разговаривать с ними. Актёры волновались и гордились тем, что им была дана такая невероятная возможность. Как только они все были собраны, двери из царской ложи, которые выходили прямо на сцену, открылись, и на сценическую площадку вышли сначала Александр III с императрицей, а за ними показались и другие члены семьи, занимающие самые высокие посты в Российской армии. Актрисы разом присели в глубоком реверансе, а актёры застыли в низком поклоне.