Где-то за кустами выла собака.
«Придёт или не придёт? – думал Иван Петрович, спускаясь к ручью.
Перейти ручей можно по двум скользким брёвнам. И Иван Петрович непременно должен подать ей руку. Он не мог допустить, чтобы светлая туфелька Лизы вступила в эту перемешанную многими ногами чёрную жижу. За последние шесть лет грязи возле ручья заметно прибавилось. Теперь, чтобы помочь Лизе перейти, надо будет встать на грязный серый валун, а иначе… Иван Петрович ухватился за ветку ракиты, прицелился, но глянув на новые ботинки, остановился и решил подождать, когда Лиза подойдёт к ручью. Вот тогда и наступит время для подвига. А пока стремительным водоворотом завертелись воспоминания шестилетней давности.
Шесть лет назад он, отучившись на юридическом факультете, приехал погостить в имение тётушки Клавдии Семёновны. И встретил Лизу. Имение её родителей было в соседнем селе Савино. Совсем недалеко, если напрямик. Только ручей перейдёшь и ты уже во владениях отца Лизоньки. Но, это совсем неважно, Иван и десять вёрст прошёл бы, чтобы увидеть Лизу, поговорить с ней. Или посмотреть в её глаза, сияющие блеском изысканного бриллианта. Во всяком случае, так казалось влюблённому молодому человеку. Великолепные глаза. Лиза тоже воспылала к нему взаимностью, и они стали встречаться около причудливо изогнутой сосны на берегу светлого ручейка. Это было их место. Именно здесь летним вечером они поклялись, что будут вместе на веки вечные до гробовой доски, но человек предполагает, а бог, как известно, располагает. Обычное дело. В конце августа Иван получил письмо от старинного друга покойного отца – знатного генерала, служившего при дворе государя. Генерал писал, что Ивану скорее надобно явиться в присутствие министерства государственного имущества, где ему приготовлено место. Пришлось ехать в столицу. Иван поклялся Лизе, что вернётся через год просить её руки, но… Но осенью умерла мать Ивана и ему пришлось много хлопотать о продаже их родового имения. Цену удалось получить хорошую, а потому Иван Петрович как-то разом разбогател, вступил в модный клуб и скоро попал в сверкающий омут жизни весьма высокого общества. Летом, вместо поездки в имение тётушки, укатил Иван Петрович с новыми друзьями на воды. Тётушка обиделась. Три года жил Иван Петрович на широкую ногу, окружённый верными друзьями и развесёлыми дамами умопомрачительной красоты. Потом деньги закончились. Наикрепчайшая верность друзей подобно гнилой верёвке разом оборвалась. Дамы поскучнели, начали коситься да фыркать, а потом и вовсе отвернулись. А тут ещё, как на грех, благодетель Ивана Петровича попал в опалу и был сослан из столицы в деревню. Сие происшествие сказалось и на службе молодого чиновника. Всегда благоволивший Ивану Петровичу начальник стал холоден и придирчив. Как известно, придраться можно даже к замшелому пню, а уж к человеку и подавно. Каждый день теперь получал Иван Петрович начальственные укоризны. Ему бы смириться, но из души его, то и дело летели ошмётки былой гордости, словно грязь из-под копыт скачущего коня, и Иван Петрович «взбрыкивал». А какому начальству такое понравится? В общем, черная полоса очень быстро перечеркнула все радости жизни. Нужда любого в дугу согнёт. Дошло до того, что Иван Петрович стал присматривать в невесты какую-нибудь купеческую дочь…
На том берегу ручья еле слышно зачавкала грязь.
« Идёт! – обрадовался Иван Петрович, подбежал к переправе и прислушался».
Тихо.
«Неужто показалось? – несчастный влюблённый потёр пальцами лоб».
Не слышно шагов, только еле журчит ручеёк да стрекочет стрекоза крыльями. Иван Петрович шумно вздохнул, отошёл от грязного места, и опять в душу его полезли надоедливые воспоминания.
Дочь богатого фабриканта Марфа всем хороша и приданое доброе отец её обещал. Всё сходилось как нельзя лучше, только попрёков от бывших друзей опасался Иван Петрович. Боялся он: засмеют, в общество своё не впустят, а потому и никак не решался объявить о женитьбе. И хочется и колется… А решаться надо было, фабрикант уж стал щёки дуть, дескать, давай, господин хороший: или девку под венец или нечего ей мозги пудрить, нам другого такого при наших капиталах найти – это на раз плюнуть. И вот тут пришло письмо от Клавдии Семёновны. Письмо длинное, полное упрёков и слезоточивых воспоминаний, а в самом конце приписка: как найдёшь время, так приезжай, посоветоваться надо. Прочитав письмо, Иван Петрович мигом загорелся идеей отдохнуть летом в деревне да разобраться там со своей судьбой, как говорится, на свежую голову. Это, во-первых, а во-вторых, помириться с тётушкой надо. Годков Клавдии Семёновне уж много, поместье у неё богатое и из близких родственников – только племянники. Иван Петрович тотчас же с изрядной долей трагизма объявил всем, что вынужден срочно поехать в имение тетушки – вопрос жизни и смерти. И будто накаркал. Клавдию Семёновну он застал при смерти. Все ждали со дня на день неминуемого.
– Всё хорошо было, – со слезами на глазах рассказывала Ивану Петровичу кузина Мари. – Весёлая была, на богомолье пешком собиралась, очень обрадовалась, когда Николя погостить приехал, в первый раз всё-таки… Потом письмо от тебя получила, от счастья прямо-таки светилась, а через два дня удар её и хватил….
У Клавдии Семёновны кроме племянницы и двух племянников никого из родни не было. Больше всех она любила Машеньку – дочь брата Бориса. Борис в молодости пошёл наперекор родителям и женился на безродной француженке – танцовщице из какого-то второсортного театра. С этой женитьбы и понеслась жизнь Бориса наперекосяк: отец его проклял да от дома отказал, а француженка сбежала, оставив обманутому мужу трёхгодовалую дочь. Как тут не пуститься во все тяжкие, вот Борис и пустился, отдав дочь на руки сестре Клавдии. Царство ему небесное. Ещё один племянник Клавдии Семёновны – Николай служил в гвардейском полку и считался там лихим рубакой. Не раз отличался он во время военной кампании где-то в Коканде, потом вернулся в Петербург героем, но через год был сослан за очередное безобразие в дальний степной гарнизон. Вот там и случилась с Николаем пренеприятнейшая история: влюбился он в замужнюю даму, стрелялся на дуэли с её мужем, был контужен пулей в голову и повредился в рассудке. Теперь его не узнать: из развесёлого гусара с модными усами, он превратился в угрюмого затворника с хилой бородкой деревенского дьячка. Ивану Петровичу при встрече даже слова доброго братец не сказал, буркнул что-то себе под нос и отвернулся. Николай по утрам куда-то пропадал, а потом целыми днями сидел неподвижно у главных ворот и смотрел на дорогу. Лишь Маша имела к нему подход и только с ней он разговаривал.
Солнце уже припекало не на шутку, а Лизы всё не было. Иван Петрович стал терять терпение. Он уже не стоял, вглядываясь в заросшую густой травой тропинку на другом берегу ручья, а ходил на своём берегу то вверх, то вниз.
«Не придёт, – думал Иван Петрович, – обманула. Эх, Лиза… Подарила надежду на счастье и безжалостно придушила её».
Тут Иван Петрович остановился и хлопнул себя по лбу.
« Как же я сразу не додумался? Она же не здесь пойдет, а от большой дороги. Здесь очень грязно».
Он побежал вверх по тропинке, и чуть было не сшиб мастерового, спускавшегося к переправе через ручей. До дороги встревоженный кавалер домчал быстро, но и здесь не встретил своей возлюбленной. Иван Петрович немного постоял на обочине дороги, махнул рукой и побрёл восвояси, как говорится, не солоно хлебавши.