Издание осуществлено при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
© В. Д. Севриновский, текст, фото, 2021
© ООО «Бослен», 2021
Предисловие
Съемочная группа из Западной Европы работала в селении Цовкра. Белокурая немка, режиссер документального фильма, бродила по кривым улочкам, вежливо пропуская деловитых коров и заглядываясь на изысканные орнаменты из кизяков. Все было удивительным и необычным: козлиный череп под коньком крыши, годекан с важными стариками, загадочные гра`не по замыслу архитектора, а по велению природы и суровой жизни, отсекающей все лишнее. Наконец режиссер выбрала самый живописный вид – каменный дом на крутом склоне, словно сошедший с картины художника XIX века. Не успела она поставить камеру, как подошел сердитый сельчанин:
– Зачем ты нас позоришь? Показываешь на весь мир убогие развалюхи. Давай лучше я дам тебе адрес. Зять в Избербаше отличную квартиру купил. Евроремонт сделал. Отправляйся туда, снимешь настоящую красоту!
Необычайное пренебрежение дагестанцев всем, что восхищает путешественников в их республике, поразительно. Многие уверены, что горные селения и Дербент без евроремонта никому не нужны. Вот если снести старинные дома и поставить на их месте отель, тогда другое дело, можно смело возить туристов. При этом мало кто сильнее горцев гордится своим наследием. Но только под ним они разумеют красивые легенды о героях и славных предках – ведь их легко представить идеальными, без бросающихся в глаза пятен грязи и щербатых камней.
Чтобы понять истинную ценность культуры, нужен взгляд извне – в пространстве или во времени. Англичанин бережет старинные лондонские здания потому, что для него они – память о минувшем. Так коронка сохраняет зуб, из которого удален нерв. Его предок охотно променял бы каморку в холодном кирпичном доме с закопченными стенами на евроремонтную красоту в Избербаше.
Готические соборы строились сотни лет. Сейчас сама мысль о расширении и переделке на современный лад храма XVI века воспринимается как кощунство. Но архитекторы, определившие его нынешний облик, рассуждали иначе – и создали шедевр, к которому потомки боятся добавить лишний шпиль.
То же относится и к дагестанцам. Прошлое для них до сих пор – живая, неотъемлемая часть настоящего. Камень с петроглифами сельский умелец отвозит на стройку со спокойствием итальянцев, разбиравших под новые дворцы мрамор Колизея. Исторические книги вызывают больше споров, чем решения правительства. Горцы нарушают все правила – и изобретают новые, смело меняют облик земли и собственное мировоззрение, за десятилетие проходят путь, на который раньше требовались века, создают много ужасного и прекрасного. Таков порядок вещей. Да, порой ужасное сильнее бросается в глаза, зато прекрасное долговечнее.
Больше всего в Дагестане поражает ощущение невероятной свободы, причем и в лучших, и в худших ее проявлениях. Она порождает прекрасную журналистику, смелые художественные эксперименты, умение несмотря ни на что настоять на своем, но в то же время коррупцию, незаконные балконы размером с квартиру и горы мусора. Дагестан кажется противоположностью соседней Чечни с ее культом дисциплины. Его девиз – фразеологизм «на движениях», которым дагестанцы нередко описывают источник своего дохода. Он означает разнообразное предпринимательство, порой незаконное, с использованием любых подвернувшихся возможностей, и прекрасно отражает взбалмошную динамику местной жизни. Если ранжировать регионы России по шкале «порядок – свобода», Москва окажется посередине между этими двумя республиками.
Другая важная особенность Дагестана – культура стыда, страх перед общественным мнением. Казаться здесь даже более важно, чем быть. С одной стороны, это хорошо – люди часто стараются показать себя соседям и гостям наилучшим образом. С другой – тот же стыд побуждает замалчивать, а порой и агрессивно отрицать любые проблемы, так что разоблачитель преступления, предавший его гласности, порой осуждается гораздо сильнее, чем сам преступник. Ведь он «позорит республику».
Описывать Дагестан – все равно что рисовать карту морских волн. Республика меняется с каждым годом, незыблемое исчезает, невозможное появляется. Вдобавок в хорошем путешествии, как и во всякой истории любви, к самому прекрасному нельзя подвести за руку. Все мы начинаем с известных маршрутов, продолжаем исследованием дальних уголков, но труднее и важнее всего – разглядеть интересное в, казалось бы, давно знакомых улицах, скрывающих больше тайн, чем джунгли Амазонки. Поэтому главное – понять не что и где искать, а как это делать.
Взглянем на карту Дагестана. По предгорьям и равнине вдоль Каспийского моря шли кочевники, завоеватели и торговцы. Немудрено, что там преобладают тюркские народы – ногайцы в северных степях, кумыки в центре, азербайджанцы на юге. Здесь оставили следы великие империи – от Персидской до Российской. Пока внизу сильные мира сего насаждали новые порядки, жители гор сохраняли независимость и самобытную культуру. Именно там уцелели самые интересные традиции – обряды, праздники, аулы мастеров. Там же сохранилось невероятное разнообразие языков. Точное их число на территории республики подсчитать невозможно. Если учитывать все диалекты, оно легко перевалит за сотню. У такого количества культур и религии различные. Абсолютное большинство жителей республики – мусульмане, но ислам здесь так разнообразен, что разбираться в его течениях можно десятки лет. Помимо него в Дагестане есть иудаизм и христианство, сохранились реликты зороастризма и древних языческих обрядов.
Нации на территории республики начали активно формироваться в XIX веке. До того дагестанские горцы идентифицировали себя по принадлежности к сельскому обществу, союзу общин или району. «Причина межэтнического мира в прошлом и настоящем заключается в том, что в Дагестане не были известны, подчеркну, абсолютно неизвестны “этнические территории”, первопричина межэтнических конфликтов», – утверждал этнограф Мамайхан Агларов. До сих пор серьезные противостояния в горах вспыхивают в основном из-за земельных споров между селениями. Нередко обитатели одного села считают себя отдельным народом: так, если жителя знаменитого аула Кубачи назвать даргинцем, тот обязательно скажет, что он – не даргинец, а кубачинец.
Крупнейший горный народ Дагестана – аварцы, изначально обитавшие на западе. Они составляют около 30 % населения республики – не в последнюю очередь потому, что к ним с советских времен приписывали множество небольших наций, живущих вдоль западных границ республики, – андийцев, ахвахцев, каратинцев, цезов… Выпускать учебники для десятков наречий было сложно, поэтому все они учили в школах аварский, а их родные языки зачастую оставались бесписьменными. К юго-востоку от аварцев жили лакцы и даргинцы. А горный юг безраздельно принадлежал лезгинам и родственным народам – табасаранцам, агулам, рутульцам, цахурам… Изобилие народов требовало общего языка общения. Раньше это были тюркские наречия, теперь – русский. На нем говорят все, кроме немногих женщин в отдаленных селениях. Если в городах соседних моноэтнических республик на улицах преобладает родная речь, в Махачкале ее слышишь куда реже.
Со временем горцы спускались на равнину. В советские времена это происходило постепенно. Памятниками такому исходу остались покинутые аулы необычайной красоты – такие как Гамсутль. В последнюю четверть XX века мигранты хлынули сплошной волной, порой напоминающей цунами. Этот процесс не окончен до сих пор. Жизнь сегодняшнего Дагестана – непрекращающееся столкновение разных культур. Влияние исламского мира сочетается с влиянием Запада, советские традиции – с молодежными трендами, настоящие старинные обычаи – с «традициями великих предков», выдуманными несколько лет назад. Порой противостояние зримое, порой – скрытое, но какой бы ни была эта борьба, она неуклонно меняет республику, а с ней и всю страну. Ведь Дагестан – это нервный узел, сигналы из которого отзываются и в Москве, и в отдаленных уголках Сибири.
Разделы книги можно читать подряд или выбирать то, что вам особенно близко. Возможно, после знакомства с дагестанской кухней вас заинтересует культура людей, готовящих такие вкусные блюда, а после описания тяжелого труда здешних мастеров захочется узнать и о том, как они веселятся на праздниках.
В центре почти каждого дагестанского аула есть площадка со стульями или скамейками. Это годекан, джентльменский клуб по-кавказски. Мужчины здесь обмениваются новостями или травят байки, а старики передают опыт молодым. Женщины собирались обычно у родника. Эта традиция уходит в прошлое – горянки обзавелись мобильными телефонами, а крупные села – водопроводами. Но поговорить дамы все равно любят, а историй они знают не меньше, чем иной старейшина. Поэтому мои рассказы будут ненадолго сменяться живой речью жителей Дагестана или ученых, которые любят и знают эту республику. Они объединены общим названием – «Годекан и родник».
Это – грустная книга. Культурные пласты, выживавшие столетиями, на наших глазах превращаются в музейные экспонаты. Уходят старые праздники, знаменитые промыслы и ремесла. Но если мои истории сберегут крупицы памяти о них, работа была не напрасной.
Это – счастливая книга. Хотя отдельные части отмирают, Дагестан – одно из самых живых мест на Земле. В нем бурлит молодая энергия, он смешлив, любопытен и рад гостям. Здесь Бог смешал языки и обычаи, но Вавилонская башня уцелела. Десятки народов уживаются на крохотном клочке земли, шииты ходят в одну мечеть с суннитами, а девушки в обтягивающих платьях гуляют по тем же улицам, что и бородатые салафиты. Здесь не горюют об утратах, потому что на опустевшее место тут же приходит нечто новое, столь же удивительное. Канатоходцы старой Цовкры разъехались по городам, зато рядом процветает аул стоматологов. А значит – любые ошибки будут исправлены, как зарастают раны на молодом красивом теле. Мир потомков, берегущих каждый старинный кирпичик, конечно, комфортнее. Но нынешний – живой и растущий – Дагестан куда обаятельнее.
Блеющих животных сгоняют в огороженный камнями кораль. В единственном узком выходе стоят покрытые мешковиной стулья, напоминающие постапокалиптические троны.