I
Сегодняшняя казнь станет для меня эпилогом. Не спрашивайте почему, просто я так чувствую. А интуиция, если хотите знать, ещё ни разу меня не подводила.
Помню, какие хищные взгляды то и дело бросал на меня дядя, взявший нас с сестрой на воспитание после смерти родителей. Последние несколько дней, решая моё будущее, он держался со мной чрезвычайно любезно. Насколько это вообще для него, возможно, разумеется. Представьте себе, человек, который ни разу не наградил тебя снисходительной улыбкой в знак похвалы за послушание, вдруг проявляет нескромную вежливость, называет «голубчиком» и даже разрешает садиться за стол вместе с остальными членами семьи. Любой бы заподозрил неладное, и подумайте только: всё это сопровождается таким презрительным, таким самодовольным взглядом! Глаза, как говорится, зеркало души, и ничего тут не попишешь. Сколько ни пытайся скрыть гниющий дух за приклеенной к губам миролюбивой гримасой – у тебя всё равно ничего не выйдет.
Дядя возненавидел меня за то, что я был карликом. Разве можно осуждать его из-за отвращения к такому неоспоримому уродству? Правда, я далеко не сразу узнал об этом, ведь родители никогда не разрешали мне смотреться в зеркало, а мама то и дело гладила по голове и называла самым красивым мальчиком на планете. Я всегда доверял этой мудрой женщине, которая знала цену каждому высказанному вслух слову. Мне не приходилось в ней сомневаться, к тому же она любила меня, и я её – тоже. Возможно, даже во много раз сильнее. А, впрочем, что вообще может сравниться по своей силе с беззаветной материнской любовью?
Отца я, напротив, немного побаивался. Он редко появлялся дома, предпочитая нашей скромной обители светские салоны, откуда возвращался неизменно пьяным и с совершенно пустыми карманами. Но случилось несчастье: его убили недоброжелатели за то, что он не смог с ними вовремя расплатиться. Не знаю, сколько денег задолжал этим людям отец, но, если верить слухам, сумма вышла весьма солидной.
Несмотря на то, что этот человек не сделал ничего хорошего для нашей семьи, моя добрая мать так и не смогла смириться с его смертью. Сначала она долго лежала в кровати не в силах встать и приготовить ужин, и мы с сестрой дежурили у её постели по очереди, а потом вдруг… Никогда не забуду, как тряс её за плечи, а на мои нечленораздельные крики сбежались соседи. Всё ещё светлое и молодое лицо было совсем мокрым, как после затяжного дождя.
Несколько недель, проведённых у дяди, я почти не отходил от младшей сестры. Она доверчиво прижималась ко мне по ночам, словно боясь чего-то ещё не случившегося, но уже стоявшего в воздухе. А то вдруг просыпалась и долго вглядывалась вдаль, как чем-то обеспокоенная кошка, услышавшая чужие шаги в гулкой тишине.
Когда дядя, грубо скрутив мои руки за спиной, подвёл меня к зеркалу, я долго не мог понять, кто этот щуплый мальчишка с глазами навыкате и короткими ножками, похожими на обрубки. Хотел было отвернуться и забыть увиденное, как жуткий сон или страшилку из детства, но мой истязатель приказал смотреть на кривляющееся отражение.
– Только попробуй закрыть глаза – и я тебе их тотчас же выколю! – просипел он – грузный человек с рыжими бакенбардами и непропорционально огромным красным ртом. Этот рот потом ещё долго являлся мне в кошмарах, отделяясь от тела и грозясь разорвать на части.
Совсем иначе он относился к моей драгоценной Лилиан. И это я тоже мог понять, ведь она родилась такой красавицей, во всём похожей на свою очаровательную маму. Каштановые волосы, правда, казались чуть светлее и в лучах полуденного солнца сияли совсем как золото. Но особенно очаровывали её прелестные глаза – зелёные, как молодая трава, слегка припорошенная свежей росой. Она никогда от меня не отворачивалась и не отводила взгляд. А ведь, должно быть, ей этого хотелось! Разве можно долго выносить общество такого чудовища, как я? Но между тем она этого не делала, хотя и совсем не умела врать.
Знаете, что меня тогда пугало больше всего? Мой дядя смотрел на неё совсем не так, как привык я – с братской преданностью и самой нежной любовью. Нет, в его пепельно-чёрных глазах вспыхивали недобрые, желчные огоньки, а толстые пальцы пощипывали жиденькую бородку. Временами он с жадностью причмокивал, покусывая губы, как после сытного ужина. Бедная Лилиан! Она отстранялась всякий раз, когда тиран, порождённый из чрева Дьявола, гладил её по щеке или держал руку на затылке. Сестра в такие минуты наверняка мечтала поскорее сбежать из огромного, но совсем не гостеприимного дома. Моя добрая девочка… Всегда так съёживалась и бледнела! Бросала на меня беспомощный взгляд, словно умоляя защитить. Но я ничего не мог для неё сделать, даже на правах старшего брата: с каждым днём моё будущее всё сильнее раскачивалось на тоненьком волоске, грозясь однажды рухнуть на дно чёрного океана и никогда больше не вынырнуть.
Это случилось в то самое туманное утро, от гулкого безмолвия которого сразу перехватило дыхание; в то самое жуткое утро, когда мой дядя так расщедрился, что даже угостил меня мармеладом… В то безнадёжное утро моя заражённая тоской душа выскользнула из-под уродливой оболочки и больше не напоминала о своём бродячем существовании.