Читать онлайн Вторая жизнь Нолика

Пролог.

Сеня Нолик уже битый час сидел на залитой жарким июльским солнцем веранде, и слушал рассказ своей бабушки Октябрины Семёновны о том, как в далёком одна тысяча девятьсот каком–то году на работе её наградили путёвкой в Геленджик, и как она впервые увидела море, и как испугалась проплывающей рядом с ней медузы. Он нервно барабанил пальцами по столу и украдкой посматривал на часы. Когда же она, наконец, закончит свою бесконечную историю! Но бабушка после воспоминаний о поездке на море сразу же перешла к следующей истории, которую он тоже слышал десяток раз, о том, как она узнала, что его мать бросила учёбу в техникуме и устроилась работать на завод, так как влюбилась в этого необразованного слесаря, это она про его отца. Конечно, бабушка его вкусно накормила, но он же не ради этого к ней приехал на самой первой электричке в свой выходной день. Справедливости ради надо заметить, с бабушкиным борщом не сравнится ни одно блюдо в скромной столовой проектного института, где он трудился. Но время шло, он пил уж третью чашку чая, ожидая, когда можно вклиниться в её монолог.

Бабушка на минуту замолчала, прислушиваясь к звукам на улице, и он, воспользовавшись долгожданной паузой, перешёл к делу:

– Ба, помнишь, у тебя в ящике с инструментами валялась железная трубка с пружинкой? У неё ещё на боку была гравировка на иностранном языке?

– Помню, – кивнула Октябрина Семёновна. – Это твой дед, когда они с …

– Где она? – бесцеремонно перебил её Сеня. – Я посмотрел, в ящике её нет. Ты ничего из него не выбрасывала?

– Я в него даже не заглядывала, – ответила бабушка и подозрительно посмотрела на него. – А зачем тебе она понадобилась?

– Надо, – коротко ответил он и, встав из-за стола, пошёл с веранды, на ходу бросив: – Пойду ещё раз посмотрю, может, не заметил.

– Зачем тебе, скажи на милость, вдруг понадобился старинный инструмент для извлечения пуль? Что за надобность такая в нём возникла? – ворчливо неслось ему вслед.

– Говорю, надо.

– Там она должна быть, кому она нужна! Смотри, осторожнее с ней, твой дед тогда всю ладонь в кровь сбил, когда на какую-то кнопку нажал неосторожно!

Сеня распахнул дверь в сарай, приставил к ней валявшееся рядом полено, и вновь склонился над ящиком, заполненным старым отработанным инструментом. Порывшись немного, он опрокинул его на деревянный пол и стал перекидывать высыпанный хлам из одной кучи в другую. Усердие его было вознаграждено. Серая грязная трубка выпала из клубка прилипшей к ней пакли, вся замотанная в обрывки разноцветных верёвок и проволоки.

Он аккуратно освободил её от посторонних предметов, нашёл более-менее чистую тряпку и протёр ею основную трубку, к которой по бокам крепились две тонкие трубки, загнутые под прямым углом и прикрепленные с обоих концов к тонким кольцам, которые охватывали с двух сторон мелкую тугую пружину на основной трубке. Прибор отдаленно напоминал русскую букву «Ф», или какой-то игрушечный арбалет. На боку ручки, среди глубоких коротких рисок, была тонкая гравировка, которую невозможно было прочитать невооружённым глазом, так как буквы были настолько мелкими, что сливались между собой. Дед говорил, что это очень старый инструмент и называл просто немыслимую дату его изготовления – начало шестнадцатого века. Таким приспособлением доставали пули и дробь из мягких частей тела человека. Сеню эта конструкция тогда не заинтересовала, но вчера вечером он в интернете увидел схематический рисунок такого же прибора, и приписку: « Старинный извлекатель пуль. Куплю за десять тысяч долларов. Расчет сразу». Сеня обрадовался такой неожиданной удаче. Вопрос с покупкой автомобиля, можно сказать, был решён. Он перевёл свою удачу в рубли, присвистнул от удовольствия и уже через час знал, какой марки машину себе купит. Он еле дождался утра и поехал в деревню к бабушке, надеясь, что столь ценную, как оказалось, вещь, она не выбросила на помойку.

Очистив прибор от грязи, Сеня сразу же набрал номер телефона под объявлением и после второго гудка ему ответил приятный женский голос:

– Да, говорите.

– Здрасьте. Я по объявлению.

– Да, хорошо. Вы где находитесь?

Сеня удивился тому, что его не спросили ничего о том, на самом ли деле у него есть предмет продажи, не попросили фотографию его, и растерянно ответил:

– Я в Екатеринбурге.

– Сейчас?

– Что сейчас?

– Вы прямо сейчас находитесь в Екатеринбурге?

– Нет, я там живу…

– Где Вы находитесь именно сейчас? В данный момент. – Настойчиво спросила его барышня.

– В деревне Малышево. У бабушки.

– Мы выезжаем к Вам. – Торопливо проговорила она и отключилась.

Сеня оторопел. Как сейчас? Куда приедут? Она даже адреса его не спросила. Или что, она думает, что в деревне всего один дом? Странная какая-то. Да ладно, лишь бы деньги заплатили. Он поднялся, ногой подопнул к перевернутому ящику разбросанный хлам, скидал всё обратно в ящик и вышел из сарая. Бабушка выглянула с веранды и спросила его:

– Нашёл?

– Да.

– И что будешь с ним делать?

– Отдам в музей, – соврал он.

– И хорошо, – кивнула бабушка, – вещь старая, такие сейчас не делают. Она то ли немецкая, то ли английская, забыла, дед ведь говорил. Ох, совсем памяти не стало. Ну, ничего, учёные разберутся.

Сеня вымыл руки, закрыл на ключ дверь сарая, взял прибор, и только собрался снова подняться на веранду, как за воротами послышался шум подъезжающей машины и раздался резкий сигнал. Он вздрогнул, прошло всего минут десять после телефонного разговора. Они что, соседи? Он заскочил на лавочку и заглянул через забор. Машина незнакомая, чёрный большой внедорожник с затонированными стеклами. Нехорошее предчувствие шевельнулось у него в груди.

– Это что, к нам? – забеспокоилась бабушка.

– Да, наверное, из музея, – ответил Сеня и пошёл к воротам, потом вернулся, и оставил прибор на лавке.

Он открыл калитку, в машине сразу же распахнулась водительская дверь, и из неё выпрыгнул невысокий коренастый парень, в ярко красном спортивном костюме и, улыбаясь, подошёл к Сене, протягивая руку:

– Лев Торошин. А Вы, как я понимаю, Семён Нолик?

Сеня пожал ему руку, непроизвольно насторожившись – он точно помнил, что не называл барышне своё имя и фамилию, поэтому подозрительно произнёс:

– Мы знакомы?

Лев ничуть не смутился а, наоборот, весело рассмеялся и похлопал Сеню по плечу:

– Так по номеру телефона определили, такая уж у нас профессия! – и тут же принял серьёзное выражение и спросил: – Прибор у Вас с собой? Где он?

– Здесь. А деньги Вы привезли? – задал встречный вопрос Сеня.

– Да, – Лев кивнул в сторону машины. – Десять тысяч, как и заявлено, строго по курсу, не сомневайтесь, сразу рассчитаюсь. Несите прибор.

– Как-то Вы быстро, – не удержался от комментария Сеня.

– Я тут рядом был.

Он повернулся и пошёл к машине, а Сеня взял прибор, успокаивающе кивнул бабушке, которая стояла возле крыльца, и тоже пошёл вслед за ним. Внутренний голос у него буквально надрывался внутри, предупреждая, чтобы он не садился в машину, но десять тысяч долларов на дороге не валяются.

Он сел рядом с водителем, протягивая ему прибор. Лев взял его, внимательно разглядывая гравировку, потом отвел железки, на что-то нажал, и прибор схлопнулся в одну круглую трубку. Открыв бардачок в машине, он достал из него бархатный малиновый мешочек и осторожно положил прибор в него. Потом вытащил из-за своего сиденья потрёпанный портфель и положил мешочек в него. Сеня ждал.

Лев завёл машину, и, повернувшись к Сене, сказал:

– Я думаю, тебе будет интересно узнать, что же это такое! – и, не дожидаясь ответа Сени, добавил: – Мы тебя приглашаем.

Глава 1. Недолгое счастье Яры

Семья у Яры была большая – двенадцать душ, как и положено по Домострою, с его патриархальным укладом жизни – мать, отец, бабки и дедки, и множество детей. Она была самой старшей из детей, кроме неё было ещё три сестры и пять братьев. Отец уже два раза к дому пристройки делал, но места всё равно было мало, и Яра со своей младшей сестрой спали на полу, под большим обеденным столом. С самого утра вся семья собиралась за этим столом, быстро ели то, что приготовит им мать, а потом расходились по своим делам. А дел хватало на всех и на целый день, от темна до темна. Зимой было полегче, не надо было в поле работать, скотину на выпас гнать, но зато была другая работа – на всю семью ткать и шить, штопать и латать. А когда в эту зиму мать родила ещё одного братика, Яра, слушая, как за стенкой надрывается младенец, лежала с открытыми глазами, а по её щекам катились крупные слёзы. Когда-нибудь она будет отдыхать? Только-только начал самостоятельно ходить четвёртый из её братьев, к которому она была приставлена нянькаться, и она вздохнула с облегчением, наконец-то руки отдохнут! А сейчас ещё одного бог послал, пятого! И это ещё полбеды, она уже привыкла нянькаться, но и остальные обязанности по хозяйству никто с неё не снимал – она должна была напоить корову с теленком, три козы, два десятка кур, накормить их и клети вычистить. А кроме этого должна была помогать бабке ставить квашню, стряпать, топить печь, перебирать пшено, и ещё целая куча дел, как раз столько, чтобы заползать под стол поздно вечером без задних ног.

Яре исполнилось уже шестнадцать лет, и она всем своим девичьим сердцем желала поскорее выпорхнуть из отчего дома, от этих бесконечных будней, от старой ворчливой бабки, сопливых и неугомонных младших братьев-сестёр, но никто её не сватал. Её подружка Фима была уже сосватана и считала денечки, чтобы поскорее уйти из дома. Ей бедняжке тоже жилось не сладко, её отец был скор на расправу, и частенько Фима ходила поколоченной, старательно прикрывая платочком следы побоев на лице. Но у неё хоть появилась надежда, что она скоро простится со своей безрадостной жизнью, а у Яры и этого не было. Дни шли уныло и однообразно, один день сменял другой, похожий на все остальные, и Яра уже отчаялась услышать в сенях весёлый голос свахи: «У вас товар, а у нас – купец».

А летом жизнь Яры вдруг круто изменилась. Через их деревню проходило отступление русской армии, которую преследовал Наполеон, и в их избе оставили раненного молодого пехотинца Волынского полка Петра Лопатина. Яра ухаживала за ним со всем пылом молодого девичьего сердца, и он благодарно смотрел на неё, иногда брал её руку в свою и шептал, что она мила ему, и что он уже никогда не сможет жить без неё. И уже через четыре дня Яра втихаря собрала с собой узелочек, помолилась на дорогу, и рано утром они с Петром отправились вслед за отступающей армией. Идти они могли только ночью, по лесам, не выходя на дорогу, так как следом за ними продвигалась огромная армия французов, и они уже видели их многочисленные костры за своей спиной.

Пётр был ещё очень слаб, и уже через пару часов ходьбы Яра забирала у него сначала вещмешок, а потом и он сам, опираясь на её плечо, повисал на ней. Но Яра была крепкой девушкой, а то, что милый её сердцу жених с ней рядом, удваивало её силы. Продвигались они очень медленно, поэтому, когда на третью ночь они вышли в путь, костры вражеского лагеря они увидели не позади себя, а впереди. И тут ещё Петра всего залихорадило, а перевязанный бок его снова закровоточил и тряпка моментально намокла от крови.

Он сидел бледный, закрыв глаза, и Яра решила, что этой ночью они не пойдут, а подождут, когда французы уйдут дальше. Всю ночь Яра прижимала Петра к себе, стараясь своим теплом унять дрожь в его теле. Под утро он заметался, весь покрытый потом, застонал, и Яра по-настоящему испугалась за него. Утром он уснул, она наломала еловых веток, соорудила над ним шалаш, а сама отправилась на поиски трав, которые, как она знала, могли укрепить Петра, придать ему силу и остановить кровь. Бабушка всегда показывала ей в лесу на травы, которые помогают при различных болезнях, при слабости, при гнойных высыпаниях. Вернувшись с охапкой лекарственных трав, она разожгла костёр, набрала из ручья воды и поставила её греться, чтобы приготовить отвар. Она думала, что французы уже далеко от них, поэтому не боялась, что дым заметят.

Но оказалось, что они попали в самый центр продвижения неприятеля. Те костры, которые они видели ночью, были от передового отряда, а следом за ним шло остальное войско. И когда невдалеке она услышала ржание лошадей и топот копыт, было уже поздно прятаться. Да и куда они могла спрятаться! Пётр не вставал, а быстро утащить его на себе она бы не смогла.

Из-за деревьев появились четыре всадника и, спешившись, они разметали шалаш и грубо вытащили раненного Петра, бросив его чуть ли не в костёр. Яра закрыла собой Петра, прижимая его к себе, но их обоих перекинули через седло и повезли к обозам. Пётр был в военной форме, поэтому его кинули на телегу, где лежали ещё несколько раненных военнопленных, а за этой телегой шли ещё десятка два скованных русских солдат. Яру толкнули на дорогу перед небольшой повозкой, из которой вышел седовласый французский офицер и помог ей подняться. Он с ней заговорил по-русски:

– Не бойся, мадемуазель, мы воюем только с солдатами. Как твоё имя?

– Яра.

– Это твой муж? – Он кивнул на телегу с военнопленными, где лежал Пётр.

– Нет, жених.

– О, смелая мадемуазель, я помогу твоему жениху. Я есть доктор. Я помогу ему, а ты поможешь мне? Хорошо?

Ещё не до конца веря в такой счастливый случай, Яра закивала головой и торопливо заговорила:

– Я всё сделаю, всё что надо, я и стирать могу, и дрова колоть, и с лошадьми управляться, только помогите ему!

– О, такой молодой мадемуазель не придётся колоть дрова, нет, нет! С этим вполне справятся и мои солдаты, но мне нужно, чтобы ты помогала мне в госпитале, когда я промываю и зашиваю раны. Мои солдаты исполнительны, но в них совершенно нет сноровки, которые есть у русских мадам.

Так Яру взял к себе в полевой госпиталь медик четырнадцатой пехотной дивизии мсье Кавелье. Ей выдали чистую одежду, белоснежный капор и фартук со множеством карманов. Мсье Кавелье сразу начал учить Яру названиям инструментов, которые он носил с собой в походном саквояже, и правильности накладывания жгутов и повязок на раны. Он был с ней галантен, следил, чтобы она была всегда накормлена, чтобы никто её не обижал. При каждой свободной минуте Яра бежала к Петру, чтобы посмотреть, как идёт его выздоровление. Кавелье, как и обещал, первым делом помог Петру, промыл его раны, обработал их свинцовой водой и наложил тампон, пропитанный воском со слоем хины, чтобы затянулись края раны. Петр к вечеру следующего дня очнулся и, увидев себя связанным среди военнопленных, застонал, а узнав от Яры, что она помогает французскому доктору в госпитале за то, что тот помог ему, Петр стиснул зубы и прошептал: «Лучше бы ты дала мне умереть!»

Яра не обратила внимания на слова Петра, она была рада, что у него спал жар, что рана стала сухой. Она промыла раны и всем остальным русским военнопленным, собственноручно приготовила отвар для восстановления сил и принесла им. Кавелье тоже очень заинтересовался этим отваром, и она перечислила ему все травы, которые она использовала для его приготовления, а доктор всё тщательно записал в свою большую книгу.

На одной из стоянок, когда было уже темно, в кибитку к доктору пришёл очень худой офицер в разорванной и окровавленной форме, и они долго не выходили оттуда, и Яра слышала, что разговор их иногда срывался на крик, но потом сразу утихал, и слышно было, что Кавелье убеждает в чём-то незнакомца на их родном языке. Яра резала ткань на повязки, смачивала их в горячем воске и развешивала на деревянные брусья, которые установили солдаты. Через некоторое время её позвал Кавелье, и она заспешила к его кибитке.

– Яра, – зашептал он, плотно закрывая за ней двери кибитки, – ты мне должна помочь! Только что был мой коллега Моррель, он служит медиком в четвёртой пехотной дивизии генерала барона Дессе, и он обратился ко мне с просьбой помочь барону, тяжело раненному в бою. Барон принадлежит к одной из самых могущественных фамилий Франции, и если он умрёт, Моррель никогда не сможет получить практику ни в Париже, ни в любом другом городе у нас на родине. А ранение барона очень серьёзно, – он вздохнул. – И всё наше положение на фронте очень серьёзно, так как мсье Кутузов основательно потрепал наши войска в Бородинском сражении. Это счастье, что наш полк был в резерве, иначе мы бы сейчас уже захлёбывались от крови своих солдат! – доктор вытащил платок из камзола и вытер пот на лбу. – Яра, мы с тобой должны поехать к Моррелю и помочь раненному барону. Ты приготовь свой чудесный отвар и захвати его с собой. Поняла? Я сейчас быстро соберу свой саквояж. И давай поторопись, время дорого.

Яра была расторопной девушкой, и ей не надо было повторять дважды, тем более она всегда держала котелок с кипятком наготове. Заварив отвар, она решила заглянуть сначала к Петру, чтобы удостовериться, что с ним всё хорошо и он накормлен. Последнее время он почти не разговаривал с Ярой, молча смотрел себе под ноги, даже не поворачивал своей головы, когда она подходила к нему. Яра подошла к обозу, к которому были прикованы русские солдаты и остановилась, как вкопанная. Петра не было, не было вообще ни одного военнопленного, валялись только срезанные верёвки. Яра развернулась и побежала к своим вещам, она решила, что ей лучше тоже убежать, пока побег пленных не обнаружили, но возле её телеги уже стоял Кавелье с саквояжем и нетерпеливо махал ей рукой. Она трясущимися руками перелила отвар в глиняный кувшин и заспешила за Кавелье к открытой двуколке. Всю дорогу она думала о Петре. Как он мог оставить её здесь! Он ведь знал, что именно она упросила доктора смягчить их содержание. И Пётр не мог не знать, что наказание для неё будет более чем суровым.

– Они сбежали. Все! – наконец решилась сказать она и сжалась в комок, ожидая, что теперь разразится гроза.

Но доктор с минуту смотрел на неё, потом махнул рукой, и сказал:

– Молодец. Молодец, что сама сказала. Я знаю. Пусть бегут, если бог смилостивится к ним, они смогут найти своих, – потом тихо добавил: – Это даже к лучшему.

Он отвернулся и снова погрузился в свои мысли. Они проехали по выжженному лесу, потом пересекли небольшую речушку по мелководью и завернули за березовый лесок. Она увидела палатки и перевернутые телеги. Кругом лежали раненые, десятки раненых, сотни раненых, возле них суетились те, кто ещё мог ходить, на кострах дымились огромные котлы, а у самого леса копали могилы для тех, кто не пережил последний бой. Часовые пропустили их, узнав доктора, и они подъехали к большой карете с закинутой кровавой тряпкой дверью.

Яра зашли в карету вслед за доктором, где на импровизированной лежанке лежал пожилой бледный мужчина, в разорванной окровавленной на груди рубахе. Кругом была кровь, на полу, на стенах, на руках у Морреля. Тот, взглянув на Кавелье, грустно покачал головой и, обхватив свою голову руками, горестно вздохнул. Кавелье сказал несколько слов Моррелю, тот запрокинул голову раненному, и Яра влила несколько капель отвара ему в полуоткрытый рот. Барон сделал глоток, не открывая глаз. Кавелье тем временем достал из саквояжа верёвку и ловко перетянул ею руки барона. Потом он аккуратно достал из саквояжа длинный металлический инструмент, покрутил колёсики на нём и сказал Яре:

– Твоя задача – держать его голову, чтобы он не смог биться ею. Всё, следи за этим.

Он сказал ещё несколько слов Моррелю, и тот встал у ног барона. Кавелье потянул вниз одно из колесиков, после чего пружина начала растягиваться, и от большой центральной трубки рывком отделились две тонкие боковые трубки, словно парус на корабле, и доктор поднёс её к своим глазам, внимательно глядя на приплюснутый кончик трубки. Он зашевелили губами, беззвучно что-то говоря, и Яра подумала, что он молится. Потом Кавелье резко сказал:

– Коммонсет!

Моррель прижал ноги барона, навалившись на них своим телом, а Яра приподняла его голову, прижав к своей груди и крепко обхватив её руками. Барон очнулся, на минуту открыв глаза, и, увидев стоявшего над собой доктора с металлическим инструментом в руке, хотел или подняться, или перевернуться, но Яра и Моррель держали его крепко, а сил у него хватило только на один рывок, после чего он снова размяк и закрыл глаза.

Кавелье провёл рукой по его ране на груди, и у барона вырвался стон. Кавелье резким взмахом всадил тонкую длинную трубку в грудь барона, и тонкие трубки дёрнулись, растянув пружину, зажатую между двумя серебряными кольцами. Барон начал выгибаться, но Кавелье крепко держал его одной рукой за плечо, а другой придерживал прибор. Яра видела, как на груди барона в районе укола стали вздуваться небольшие шишки и ей показалось, что он перестал дышать. Она и сама перестала дышать, подумав, что барон умер. Она почувствовала, как под её пальцами кожа у барона стала холодной, настолько холодной, что она подняла глаза на доктора, чтобы ему это сказать. Он, словно чувствуя её испуг, помотал головой и сказал:

– Спокойно. Держи.

Моррель тяжело дышал, не отводя глаз с прибора, и в его глазах промелькнул испуг. Яра увидела, как мелко затрясся его подбородок, будто он сейчас заплачет. Один только Кавелье ничем не высказывал своего беспокойства. Через некоторое время он стал медленно вытаскивать трубку из груди барона. На удивление, на трубке не осталось ни одной капли крови. Но сам барон лежал белый, словно обескровленный покойник, и Яра уже не сомневалась, что он отошёл в иной мир. Почему тогда Кавелье такой спокойный?

Он вытащил из кармашка свёрнутую в несколько раз холщовую тряпочку, тщательно протер прибор, потом достал баночку с каким-то раствором и, брызнув из неё розоватую жидкость себе на руки, протёр их. Сделал знаками движение Яре и Моррелю, чтобы они отпустились от барона, и развязал ему руки. Моррель испуганно схватился за запястье барона, чтобы прощупать пульс, но Кавелье отвёл его руку и ободряюще похлопал по ней, после чего тот обессилено опустился прямо на пол кареты, и по щекам его покатились слёзы. Он, всхлипывая, что-то сказал Кавелье, но тот невозмутимо начал собирать свой саквояж, ответив ему парой фраз.

Они с Ярой вышли из душной кареты, оставив бездыханного барона и плачущего Морреля, и пошли к своей двуколке.

Когда они выехали из лагеря, Яра спросила Кавелье:

– Вы не смогли ему помочь?

Кавелье удивлённо повернулся к ней:

– С чего ты это решила?

– Он …. не дышит.

– Ему надо отдохнуть. Он должен привыкнуть к своей новой жизни.

– К новой жизни?

– Да, теперь он … никогда не будет дышать. Но будет жить.

– Вы смеётесь надо мной? – обиделась Яра. – Так не бывает.

– Бывает, – вздохнул Кавелье, – ещё как бывает! – потом добавил: – Бывают на свете вещи пострашнее смерти, но с ними тоже можно жить.

Проехав речушку, Кавелье велел кучеру одному ехать в лагерь, а они с Ярой пошли пешком через поле. Над ними висела полная луна, серебря высокие травы и листву, замершую в ожидании ветра. Кавелье нёс саквояж, и Яра удивилась, почему он не оставил его в двуколке.

– Яра, этот прибор, который ты сегодня видела в деле, принадлежал когда-то моему деду, – вдруг заговорил с ней Кавелье, замедляя шаг. – Он много лет учился медицине у самых выдающихся врачей на Востоке, и когда вернулся в своё поместье в пригороде Парижа, сам начал принимать больных, готовить лекарства по своим рецептам и даже открыл аптеку. Слава о нём быстро начала распространяться не только в городе, но и далеко от него. Дед не только лечил людей, причём брался даже за самых безнадёжных, от которых отказались прочие эскулапы, но и занимался исследованием новых методов лечения старых болезней. Меня привезли к нему, когда мне было двенадцать лет. Мои родители умерли рано, нас с моей сестрой воспитывала моя бабка по отцовской линии. Но она отличалась сварливым нравом, очень неуживчивым характером, и умудрилась рассориться со всеми своими детьми и родственниками, лишить всех наследства, и поэтому, ничего удивительного, что однажды утром её нашли задушенной в собственных покоях. Сестру мою, которая к тому времени была уже взрослой, увезли к нашей тётке в Булонь, а меня отправили к деду. Он был суровым, но добрым, и сразу же с первого дня взял меня к себе в помощники, за что я ему несказанно благодарен. Я не знаю, когда он спал и спал ли вообще. С самого раннего утра к нему шли люди, и целый день во дворе нашего дома была очередь из больных разных сословий. Если у человека не было денег, дед всё равно помогал ему, и делал это так же добросовестно, как и за деньги. После того, как был отпущен последний больной, дед шёл в аптеку и готовил лекарства, и это иногда продолжалось до глубокой ночи. Но и после этого он не торопился в спальню, а шел к себе в лабораторию, куда не пускал никого, даже меня, и там до утра проводил свои тайные опыты. Я помогал ему в аптеке, выполнял простейшие операции – выпаривал, давил, растирал в порошок, выжимал. Через год дед мне уже доверял более ответственные операции – под его присмотром я готовил настои и порошки. Но самое главное, он начал меня брать на приемы больных, и я понемногу стал постигать науку медицину, самую интересную на этом свете, как считал мой дед. Через три года я уже ездил с ним по деревням, посещал больных и раненых, прямо на месте мы готовили с ним снадобья, иногда он оставлял меня одного при больном до истечения опасной фазы болезни. Мне доверяли, конечно, благодаря тому, что доверяли моему деду. Когда мне исполнилось семнадцать лет, дед отправил меня учиться в Болонский университет, где в то время на кафедре медицины и нравственной философии преподавала профессор Лаура Баси. Я, помимо медицины, изучал юриспруденцию и философию, а также постиг искусство пития и волочения за дамами, полюбил театр. Разумеется, после окончания университета я решил не возвращаться в поместье к деду, а уехал в Париж, так как в городе было гораздо веселее. Прожив, таким образом, одиннадцать счастливейших лет там, я получил письмо от деда, который срочно вызывал меня к себе. У меня к тому времени была уже достаточно обширная клиентура, правда не из самого богатого сословия, но на хлеб и театр мне хватало, семьёй я не обзавелся, так что считал свою жизнь вполне состоявшейся. Я поручил своих больных моему приятелю, с которым мы напополам арендовали кабинет приема больных, и поехал к деду. Поместье меня встретило каким-то неживым видом. Я даже не могу сказать, что меня больше всего повергло в тоску, когда я проехал ворота – серое унылое небо, или то, что пока мы доехали до дома, мне навстречу не попал ни один человек. Это было удивительно, так как я помнил эти бесконечные вереницы больных, едущих и идущих к дому деда в течение всего дня. Я отпустил извозчика, и постучал в дверь. Мне никто не открыл и, когда я толкнул её, она оказалась незапертой. Внутри дома было мрачно и холодно. Мебель была закинута покрывалами, окна плотно задёрнуты тяжёлыми шторами, и никто не вышел меня встретить. Я бросил вещи прямо у порога и поднялся на второй этаж, где были покои моего деда. Там тоже никого не было, ни единой живой души. Деда я нашел в лаборатории. Я вздрогнул, увидев его. Некогда аккуратный во всём, даже немного франтоватый, он неподвижно сидел в своём любимом кожаном кресле, напоминающем королевский трон, и седые длинные пакли торчали из-под его грязной шапочки, а засаленные полы камзола, без единой пуговицы, висели на костлявом теле, словно мешок на огородном пугале. Он смотрел в одну точку и его тяжелый невидящий взгляд еле сфокусировался на мне, когда я, после безуспешных попыток докричаться до него, подошел к нему и тронул за плечо. Но, узнав меня, правда не сразу, он очень обрадовался, долго обнимал меня, неразборчиво бормоча и про то, что его все покинули, и что он иногда голодает, и что его обокрали. Голос его был болезненным и глухим. Хорошо, что я привёз с собой кое-какие продукты, мы пошли с ним на кухню, и я наскоро приготовил нам поесть. Вся кухня была в чёрной копоти, половина обеденного стола была со следами пожара, и не было шкафов с дорогими тарелками, гордостью деда. Когда-то эту посуду он привёз из Венеции и заплатил за неё целое состояние. Дед ел с жадностью, так как сказал, что последний раз ел месяц назад. Я, признаюсь, подумал, что он что-то перепутал, и сначала не заострил на этом внимания. Потом мы с ним вышли во двор, прогулялись вокруг дома. Кругом было запустение, пустые конюшни, разломанные овчарни, всё заросло колючими кустами, лавочки в пыли, прекрасный пруд затянут водорослями и в нём плавали сломанные обгоревшие доски. По мере того, как я слушал обрывки его бессвязных разговоров, общая картина его жизни за последний год у меня всё-таки сложилась. Два месяца назад он закончил перевод большого справочника по медицине неизвестного автора, который купил по случаю на базаре в Багдаде, когда возвращался оттуда домой. Справочник его сразу заинтересовал нестандартными подходами к природе лечения некоторых болезней, а некоторые способы врачевания его вообще шокировали. Он много лет пытался его перевести и переиздать, так как некоторые сведения в нём были бесценны, но занятость его никак не позволяла ему сесть и, не отвлекаясь, закончить перевод, систематизировав его. А год назад вся его жизнь посыпалась, как листья с дерева осенью, забирая раз за разом всё дорогое ему, и сломав хорошо устроенный его быт. Сначала умерла его преданная домоправительница Колетт, которая пятьдесят лет служила ему верой и правдой, и он в полной мере ощутил, насколько её смерть выбила его из привычного русла. Потом стали умирать его больные, один за другим, и самое странное – от лёгких болезней, не смертельных. Поток больных к нему сразу уменьшился, а после того, как местный кюре умер прямо у него на приёме, ни один больной больше не переступил порог его кабинета. Потом сбежал его конюх со служанкой, прихватив содержимое его сейфа. Последним умер его старый привратник, Гюссер, упал, подкошенный неизвестной болезнью на своём посту. Дед продал кое-какие картины, вещи из гардероба своей покойницы жены, и решил, что ему незачем роптать на судьбу, просто она ему дала шанс заняться тем, чем и должен он заняться – продолжением его научных опытов и переводом ценного справочника. Он с энтузиазмом взялся за перевод рецептов, делал зарисовки лекарственных растений, имеющих на востоке совершенно другие названия, чем во Франции, и три долгих месяца жизнь его текла спокойно. Он так увлекся, что перестал вспоминать свой неудачно начавшийся год. Пока он ни дошёл до рисунка инструмента, который назывался «Извлекатель пуль, который даёт девять жизней». Именно такой инструмент он привёз с Востока, только не мог вспомнить, каким образом ловкий продавец подсунул ему его среди прочих медицинских приспособлений. Описание работы инструмента было совершенно фантастическим, и дед, раз за разом проверял перевод, думая, что он ошибся со значением слов. Но ошибки не было. Всё именно так и было написано. А так как множество рецептов дед уже проверил самолично, и они все соответствовали описаниям, то поводов сомневаться в написанном у него не должно было возникнуть. Но с другой стороны, это звучало как ересь. Какие девять жизней? Может тому, кто написал книгу, стало скучно, и он решил отпустить шутку при написании очередного рецепта? Дед решил пропустить этот рецепт и перейти к следующим, но оказалось, что последующие листы оказались настолько склеенными между собой, что разъединить их без ущерба для книги не представлялось возможным. Дед почувствовал, что это неспроста. Ему казалось, что будто кто-то подталкивал его, нашептывал, чтобы он испытал прибор на себе. Но дед был осторожен, и ещё он был глубоко верующим, и где-то внутри него был протест против использования необычного инструмента на практике. Поэтому он решил повременить с экспериментом над собой и спустился в кухню, где уже хлопотала его приходящая прислуга над завтраком. Он сел за стол, и в это время повариха стала доставать жаркое из печи. Когда она подхватила горшок железным ухватом, ручка ухвата обломилась, жаркое перевернулось и от вспыхнувшего ярким огнём жира, хлынувшего на край очага, загорелась повариха, полотенца на лавке и сама лавка. Огонь моментально перекинулся на шторы, деревянную утварь и на шкафы с посудой. Повариха упала и закричала, дед кинулся ей на помощь, и в это время на него рухнул шкаф. Он на мгновение потерял сознание, а когда очнулся, вокруг полыхало пламя, всё было в дыму, и он пополз на единственное светлое пятно, которое видел – к распахнутой двери в сад. Боль отзывалась в нём при каждом движении, а глаза уже плохо различали свет впереди. Как он выполз на улицу, он не помнил. Очнулся он от криков и мелькания людей возле дома. Пожар потушили, но повариха задохнулась от дыма, и дед видел, как её накрыли тряпкой и погрузили на телегу. На деда тоже сначала думали, что он мёртвый, и когда он открыл глаза, какой-то крестьянин перекрестился. Дед посмотрел на свои обгоревшие руки, прислушался к своему дыханию, и понял, что с такими травмами он не жилец. Боль пронзала его не только при каждом движении, но даже при дыхании. Дед велел отнести его к себе в лабораторию и посадить его в рабочее кресло, где на столе лежал инструмент, который вдруг стал для него последней надеждой. Он, дождавшись, когда посторонние выйдут из его лаборатории, привёл его в рабочее состояние и, почти уже теряя сознание от боли, воткнул его себе между рёбер. Ему казалось, что он нырнул в чёрную ледяную воду и сам стал ею. Он открыл глаза и первое, что он увидел, это был инструмент, лежащий на краю стола. Кто и когда его вытащил из раны, для деда так и осталось загадкой. Он потянулся к нему и, к своему удивлению, не почувствовал боли. На руках была обгоревшая кожа, но он её стряхнул одним движением, и она облетела, не причинив ему никаких неудобств. Он пригляделся к своим рукам. Вместо новой розовой кожи, он увидел серую и безжизненную, словно он надел перчатки. Он взглянул на свою грудь. На месте, куда он воткнул острую трубку инструмента, был небольшой шрам коричневатого цвета. Он пошевелил ногами, руками, головой, не было никаких болезненных ощущений. Он покашлял, это тоже не отдалось болью в его лёгких. Получается, прибор работает? Он встал, прошёлся по лаборатории, и заметил, что мир изменился. Но тут же другая мысль пришла к нему – изменился не мир, а его восприятие мира. Всё стало немного тусклее, он не чувствовал тепла, его новый мир был холодным и мёртвым. Радость от выздоровления быстро сменилась нарастающим чувством тревоги. Дед спустился в сад. Солнце клонилось к закату, и лёгкий ветерок перебирал листочки на жасмине, посаженном когда-то давно его женой. Он равнодушно прошёл мимо него, когда раньше бы, он обязательно коснулся бы его рукой, чтобы снова на короткий миг вспомнить то время, когда они ходили по саду вдвоём, держась за руки и наслаждаясь каждым мигом, проведённым вместе. А дальше стояли деревянные качели, которые он собственноручно сделал для своего первенца Андре. Андре готов был целыми днями качаться на них, и чем выше взлетал он, тем звонче звенел его смех. Но дед даже не остановился рядом, не подтолкнул их, чтобы они подлетели вверх, чтобы в этот миг у него зазвучал в ушах смех Андре. Он прошёл к пруду, сел на берег и сидел так весь вечер, потом всю ночь, очнувшись только тогда, когда жаркое полуденное солнце излило на него весь свой свет сквозь небольшой просвет между ветвями огромного вяза. Но он не встал, а продолжал сидеть, и первое открытие, которое он сделал, было то, что он сидел совершенно бездумно. Он был пустой. Это его озадачило. А потом пришло второе открытие, и это открытие было для него смерти подобно. Он не дышал. Это было настолько неправильно, дико, и не поддавалось никакому объяснению, что он заставил себя пройти в лабораторию и снова открыл оригинал книги. На этот раз все её листы открылись легко. Но лучше бы они не открывались! Когда он перелистнул страницу с рисунком инструмента, он застонал. Все следующие страницы книги были в каббалистических знаках, там были богомерзкие рисунки с отвратительными сюжетами, где действующими лицами были черти, неизвестные звери и люди. Он захлопнул книгу. Нет, они не получат его! Они получили его тело, но душу свою он им никогда не отдаст. После этого он пытался два раза повеситься, два раза утопиться, и один раз заколоть себя шпагой. Но каждый раз приходил в себя сидящим на своём кресле-троне, а рядом с ним лежал прибор. А после последней своей попытки он услышал голос: «У тебя осталось всего только три жизни, не будь дураком, наслаждайся, радуйся! Или ты так торопишься попасть ко мне?» После этого он и написал письмо мне. Я, признаюсь, тоже не обратил вначале внимания, что дед не дышит. А когда увидел это, то испугался. Я готов был тот час бежать от него, чтобы не видеть его неподвижной груди, его серой кожи, потухших глаз. Видя, как я испугался, дед мне сказал, что всё обдумал и знает, что нужно сделать. Мы прошли с ним в его лабораторию, где я впервые и увидел этот инструмент. Признаюсь, он на меня не произвёл никакого впечатления. Дед достал из сундука глиняный сосуд, наглухо запечатанный сургучной печатью. Он сказал, что это смола с дерева дьявола. Это дерево не просто так называлось деревом дьявола. Одна капля его сока сжигает дотла любое существо, на которое попадает, и оно сгорает, как спичка, не успев даже осознать это. Вместе с душой. Вместе с его бессмертной душой. Дед сказал, что пусть лучше впереди его ждёт вечное забвение, чем оказаться в когтях богомерзкого дьявола. Он не считает себя больше человеком, он не знает, кто он теперь, и боится, что жуткая трансформация, произошедшая с ним, может продолжаться и дальше, поэтому надо спешить. Он сказал, что сделал все необходимые распоряжения, написал письма своему стряпчему и готов теперь к последнему своему шагу. А этот шаг он не сможет сделать без меня.      Пока дед открывал сосуд и готовил инструмент, я спустился в сад, не в силах принять всё то, что узнал. Мне сначала казалось, что дед не в себе, и несёт ахинею, не понимая, что вообще говорит. Но факт того, что он при мне не сделал ни одного вздоха, оставался фактом. И этот факт перечёркивал все доводы науки, заставив сомневаться в них и поверить в тёмное мракобесие. И тут я подумал, а зачем он вызвал меня? Ведь если на самом деле одна капля этого дьявольского дерева может его уничтожить, то он мог это сделать и без меня. Это насторожило меня. И я решил, не откладывая в долгий ящик, прямо спросить его об этом. Он вздохнул и грустно сказал мне: «Если это сделаешь ты, мой мальчик, у меня появится маленький, совсем крохотный шанс, что я не исчезну совсем. Что глас божий в конце времен призовет меня, и я услышу его. Помоги мне». Я его спросил, а что же тогда ждёт меня, если я воспользуюсь этим инструментом и дьявольской смолой, чтобы лишить его жизни. Он ответил мне, что я после этого должен буду просто-напросто воспользоваться инструментом девять раз, а так как я медик, для меня не станет проблемой поиск тех, кто находится при смерти, чтобы подарить им ещё по одной жизни. Он начал меня убеждать в том, что это благо, и они мне будут только благодарны за выпавший им шанс. Я вздрогнул, представив, что девять бедолаг пойдут в горнило дьявольского искушения взамен одной спасённой души моего деда. Я спросил его, не очень ли высока цена его надежды. Он мне ничего не ответил, опустившись на лавку и повесив голову. Так мы сидели друг напротив друга за столом, и между нами лежала дьявольская игрушка и дьявольское снадобье. Он долго думал, и я рад был, что он больше не предпринимает попыток уговорить меня сделать это. Потому что я понимал, что очень сложно мне будет отказать ему в помощи, так как дед был всегда добр ко мне. Потом он решительно встал, взял инструмент, обмакнул острый конец его в кувшин с дьявольской смолой и сказал мне, что он сам это всё сделает, что не хочет, чтобы его грех потянул за собой ещё больший грех. Я был согласен с ним. Как бы я ни любил его, но понимал, что никогда не смогу обречь невинных людей на такие адские муки, даже если эти люди будут смотреть в глаза смерти. Он глядел на янтарную каплю на инструменте, улыбаясь. «Прости меня, что я заставил тебя быть свидетелем всего этого» – сказал он, и подозвал меня к себе, чтобы попрощаться. Я, ничего не подозревая, подошёл к нему, он обнял меня, и я почувствовал, как он крепко схватил меня за руку, и положил её на ручку инструмента. Я попытался отдёрнуть руку, но хватка у него оказалась просто нечеловеческая. Он вывернул мою руку, в которой оказался инструмент, и со всей силы загнал тонкую трубку себе между рёбер. Тело деда вспыхнуло сразу, но напоследок я увидел жёлтый хищный блеск в его глазах. Через пару секунд я уже стоял один над кучей пепла и с инструментом в руке. И возле моего уха я услышал голос: « Ты всё понял? Не надо тебе объяснять?» Конечно, я всё понял.

– Вы им уже не первый раз воспользовались? – спросила поражённая Яра.

– Барон – восьмой человек.

– Почему вы мне это рассказали?

– Прости Яра, меня торопят! – Кавелье схватил Яру за руку и повалил её на землю. – Это не больно.

Но Кавелье не учёл силу русской женщины и, когда он наклонился над саквояжем, чтобы достать инструмент, Яра со всей силы толкнула его ногами в грудь, и он упал на землю. Он схватил её за юбку, когда она соскочила с земли, и раздался треск разорванной ткани. Яра развернулась и кулаком стукнула его по лицу, попав в глаз. Он взвыл, упав на бок, а Яра стремглав бросилась к ближайшему лесу. Вслед ей неслись проклятья Кавелье, но Яра уже скрылась в густых зарослях, и от всей души благодарила бога, что Кавелье не попытался проткнуть её в лагере, где она не смогла бы скрыться от него. Через шесть дней она вышла к расположению нашего Астраханского гренадерского полка, где и рассказала о своих злоключениях. Записано мною, писарем Афанасием Конюховым, со слов крестьянки Евтюгиной Яры, жительницы Покровской слободы, Белевского уезда Тульской области.

Прочитав последние строчки, Сакатов снял очки и отложил рукопись. Мы с Дениской сидели у него в кабинете летним субботним утром, и пили чай из тончайших фарфоровых чашек китайского сервиза. Дениска – мой племянник, студент третьего курса Уральского университета. Хозяин кабинета Сакатов Алексей Александрович – руководитель и мозговой центр нашей небольшой компании. Заниматься делами, связанными с магией, мы начали четыре года назад, и теперь дела сами находили нас, каждый раз принося в нашу привычную жизнь невероятные события и удивительные встречи.

– Оля, ты что молчишь, не говоришь, что я вас опять пугаю? – спросил он меня.

– История интересная, спору нет, но ведь она произошла триста лет тому назад, – сказала я. – Этот француз давно уже собрал свои девять жизней в уплату долга.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Может, его самого прихлопнули при отступлении, и он так и не смог отработать долг своего деда. Я попытался отследить историю его семьи по фамилии, но безрезультатно. Фамилия его достаточно распространенная во Франции, а точного адреса поместья в этом документе нет. Списка студентов, учившихся в Болонском университете в девятнадцатом веке, в открытом доступе тоже нет. Сама понимаешь, интернета тогда не было, никто не запостил. – он улыбнулся и развёл руками.

– Так у него же дед был знаменитым доктором, – напомнил Дениска, – неужели никаких следов его деятельности не осталось?

– Вопрос, собственно говоря, не в Кавелье и его деде, – ответил Сакатов, – а в этом необычном инструменте, извлекателе пуль, дающем девять жизней.

– Какая связь между извлечением пуль и оживлением мертвецов? – спросила я. – Деда Кавелье никто не застрелил, он топился и вешался, а пять жизней всё равно получил.

– Изначально инструмент был изобретен для раненных воинов, чтобы они могли после извлечения пуль снова занимать место в строю. Вот откуда такое название.

– Неужели извлекатель появился у нас здесь? Далековато от Франции! – удивилась я.

– Да, и не просто появился, а уже собирает первую жатву, – Сакатов открыл свой блокнот и прочитал: – Нолик Семён. Именно у его семьи этот извлекатель тихо и мирно лежал в ящике с инструментами долгие годы. Как он к ним попал, откуда, это ему неизвестно.

– А это именно тот самый извлекатель? – уточнила я. – Может, просто похож?

– К сожалению, это именно он. Сомневаюсь, что таких удивительных инструментов было несколько. Очень уж экзотические у него свойства. Семён должен подъехать к нам с минуты на минуту, – Сакатов посмотрел на часы. – Я его пригласил к одиннадцати.

– С извлекателем? – спросил Дениска.

– Нет, – Сакатов отрицательно покачал головой. – Если коротко, то с ним такая необычная история вышла. Семен нашёл объявление в интернете с описанием инструмента, и под ним подпись, что некто готов заплатить за него внушительную сумму. Семен вспомнил, что видел такой у бабушки. Поехал к ней в деревню, нашёл его там. Позвонил по телефону в объявлении, и к нему сразу приехал молодой человек, представившийся Львом. Семён ему отдал инструмент, но вместо обещанных денег этот Лев забрал Семёна с собой, применив к нему гипнотическое воздействие, – в это время раздался звонок в дверь и Сакатов встал. – Вот и наш главный герой приехал, сейчас сам всё и расскажет. Ему дал мой телефон Тимур Сухарев, которому я в этом году перевёл две статьи. Тимуру, судя по его звонку, Семён рассказал только часть своих приключений, не вдаваясь в подробности насчет не совсем обычных свойств прибора.

Он освободил стул, на котором лежала стопка журналов, и поставил его к столу. В кабинет заглянула мама Сакатова, Лидия Афанасьевна, и сказала:

– Алёша, там к тебе молодой человек.

– Пригласи, пожалуйста, мы его ждём. И принеси ещё чашечку чая, будь добра. Спасибо.

– Над ним, случайно, такой же эксперимент не провели, как и над бароном? – шепотом спросил Дениска. – Зачем его с собой взяли?

– Угадал, – кивнул Сакатов, – только пусть он сам об этом нам расскажет.

Сакатов шагнул к худому молодому человеку, появившемуся в дверях, и протянул ему руку:

– Ну вот, теперь и лично познакомились. Сакатов Алексей Александрович.

– Сеня Нолик, – парень пожал ему руку и взглянул на нас.

Сакатов нас представил:

– Это мои коллеги и друзья – Ольга Ивановна, я тебе о ней говорил, и её племянник Денис. Прошу любить и жаловать. У нас есть ещё один ценный член команды Илья, двоюродный брат Оли и отец Дениски, с ним позже познакомишься, сегодня он не смог прийти. Можешь совершенно откровенно говорить при них, они уже в курсе настолько, насколько в курсе и я. Проходи, присаживайся.

Он показал на стул и парень сел. Мы с Дениской, попирая все законы приличия, уставились на него. Он не дышал! Парень, заметив наше пристальное внимание к своей особе, усмехнулся и сказал:

– Это вы знаете, а так, на это народ вообще не обращает внимания.

Я подумала, что ему лет двадцать, не больше. Худое лицо с тонкими чертами, скорее всего, подошло бы утончённой барышне, чем мужчине. Серые глаза смотрели устало, под ними были тёмные круги, словно у столетнего старика, и они совершенно не вязались с его молодым обликом.

– Да, мы настолько привыкли к своему дыханию, – согласно кивнул Сакатов, – настолько оно неотъемлемо от человеческого существования, что мы его перестаём замечать и в себе, и в окружающих нас людях. Ну ладно, знакомство состоялось, перейдём к делу. Для начала расскажи нам о тех людях, у которых ты оказался. Кто они, что от тебя хотели, какие отношения у них друг с другом, ну и всё, на что ты обратил внимание.

– Да они не люди вовсе, я же Вам говорил, – вздохнул Сеня.

Глава 2. Рассказ Сени Нолика

Лёва ввёл меня в оцепенение, сразу же, как только я отдал ему извлекатель. Мы ехали с ним часов шесть, и я сидел всё это время, как истукан. Я всё воспринимал, слышал, видел, но на этом все мои работающие функции заканчивались. Сначала мы из Малышево выехали на трассу и по ней часа три, или около того, ехали. Потом он съехал на щебеночную дорогу, мы проехали мимо временного городка возле небольшой железнодорожной станции, потом свернули на грунтовую дорогу. По ней мы ехали долго, наверное, часа два. Мы подъехали к высокому забору из профлиста, откатились ворота, и мы заехали в небольшой посёлок. Совсем небольшой, там всего четыре дома. От ворот домов не видно, они все среди деревьев стоят, далеко друг от друга. Три дома деревянные, один кирпичный. Там ещё посреди посёлка колодец огромный, каменный, шестиугольный, высотой с метр, такое впечатление, что ему не меньше ста лет. Его я уже после увидел, когда мне разрешили по посёлку гулять. Я ещё тогда удивился, чего он прокопченный весь. Лёва оставил машину прямо у ворот, так как дорог там нет, одни тропы, и вышел, захватив с собой этот злосчастный прибор, а я остался в машине. Его долго не было.

Потом чувствую, как отпустило меня, я пошевелиться смог. Вылез из машины, всё затекло, боль дикая в суставах, будто кто меня ломал. Лёва вернулся к машине с высокой женщиной, лет пятидесяти, как мне тогда показалось, седая вся, в чёрном балахоне. Взглянула на меня, и по мне пробежала дрожь, как от холода. Женщина меня спрашивает:

– Ты какие таблетки недавно принимал?

– А Вы кто, врач? – спросил я и тут же оказался прижатым к земле.

Никто ко мне не притрагивался, не приближался, а я лежу так, словно меня камнем придавили. Лёва сказал:

– Ответь, и впредь сразу отвечай, чтобы без таких вот эксцессов.

– От аллергии, не помню название, – ответил я.

– Отведи его к Трезору, пусть смотрит за ним! – женщина повернулась и ушла.

Лёва помог мне подняться и торопливо сказал:

– Это Сивила, тебе её лучше слушаться. Её все слушаются. Она у нас главная. Днём. – Он усмехнулся и добавил: – А кто тут ночью командует, тебе лучше не знать.

Мы с ним пошли по тропе вслед за Сивилой. Она зашла в дом, а мы его обошли, и он подвёл меня к лесенке, ведущей вниз, где была дверь в подвал. Там жил Трезор, и Лёва меня ему сдал. Лёву я видел после этого только пару раз, он привозил в посёлок мешки с продуктами, и каждый раз ко мне подходил, разговаривал, вроде как-то даже мне показалось, что он вину свою передо мной чувствует, что привёз меня туда. Не знаю кто такой Трезор, но на человека мало похож, здоровый такой, ручищи, как у медведя, голова какая-то квадратная. Говорит невнятно, я его про себя прозвал Му-Му. Он показал мне на угол, где из досок было сколочено что-то наподобие узких нар и тряпка на них брошена. Воняло там, как в псарне. Я сел в угол этих нар, а Трезор в своём углу начал строгать что-то ножом по дереву.       Целую неделю меня из этого подвала не выпускали, только Трезора я и видел. Он мне приносил два раза в день горячую еду. Пил я простую воду, её тоже Трезор приносил. Он днём обычно спал, просыпаясь только, когда требовалось ему что-то сделать. Зато иногда на всю ночь куда-то уходил. Я думал, что с ума сойду. Сто раз проклял тот день, когда решил продать этот прибор. Ведь чувствовал, что до добра не доведёт, так нет же, денег захотел!

Через неделю Трезор мне мычит, что, мол, иди к Сивиле. Я обошёл дом, поднялся по крыльцу к дверям, только хотел за ручку взяться, как двери сами распахнулись. У меня мурашки по коже побежали, я опять страх почувствовал, как и тогда рядом с Сивилой.

– Сюда иди, чего там мнёшься! – услышал я её властный голос.

Я прошёл через небольшой тамбур и очутился в огромной тёмной комнате, посреди которой стоял длинный деревянный стол, а в противоположной от входа стене ярко пылал камин, каменный, по верхнему пояску высечены какие-то знаки, некоторые закрашенные чёрной краской. Потолок мне тоже показался чёрным, на стенах полки кругом, там книги, банки. Посреди пола чёрный круг со стрелами нарисован. Гнездо ведьминское, иначе не скажешь. Сивила сидела за столом перед раскрытой книгой, а вокруг неё стояли корзины с травами, шнурки всякие вокруг них. На столе горели несколько свечей. Я обратил внимание на её пальцы – тонкие, скрюченные, но все в кольцах, видимо из простого железа, чёрные, а на указательном пальце кольцо со здоровенным жёлтым камнем. Она меня именно этим пальцем и подманила к себе. Я встал напротив неё, а она начала меня разглядывать, словно я вещь какая, и она собралась меня покупать. Я тоже её разглядел, подумал, что ей далеко не пятьдесят лет. Она вздохнула и говорит:

– Что дохлый такой? Пил, наверное, да курил? Или ещё каким порокам предавался?

– Не пил, и никогда не курил, – ответил я, – это я у вас тут отощал, света белого не видел, зачем вы привезли меня сюда? Что вам надо?

– Ты нас позвал, мы по твоему зову пришли, – она хищно улыбнулась своими тонкими губами.

– Вы хотели купить инструмент, вот я вам и позвонил, я не собирался к вам сюда ехать.

– У нас тут свои законы, – оборвала она меня, – если ты нас позвал, значит, мы пришли к тебе. Всё, хватит об этом. Потом спасибо скажешь, что мы тебя выбрали. Сегодня ночью ты у нас главный гость, ты приглашен на почетное место в первом ряду! – она захохотала, и погладила книгу перед собой.

– Меня будут искать, – сказал я ей. – Машину вашу по камерам вычислят.

– Никто тебя не будет искать, не придумывай. Будешь хорошим мальчиком, домой вернёшься, если захочешь.

– А если не буду?

Она так взглянула на меня, что у меня внутри опять всё похолодело, ну и взгляд у неё! И у меня так забилось сердце, что я схватился за него, а она мне говорит:

– Можешь погулять, воздухом подышать, обедать иди к Агате, она в соседнем доме. Если попросит тебя что по хозяйству помочь, не отказывай. Понял?

Я кивнул и вышел из дома. Перво-наперво я прошёлся по посёлку. Домов мало, а территория большая. Я вдоль забора по всему периметру прошёл, так больше километра каждая его сторона. Кругом лес глухой, тайга, что в посёлке, что за забором. Дорожек нет, пробирался сквозь дебри. Забор там высокий, но при желании я смог бы через него перелезть, только знал, что не получится. У меня внутри прямо красными буквами это горело, как приказ. Наверное, Сивила мне его навязала. Я ведь сразу понял, что ведьма она. Только не она там самая главная, правду Лёва сказал, это она только за порядком смотреть поставлена. А она такая же бесправная, как и все в посёлке. Только хорохорится, что будто делает, что хочет. Но о чём бы я ни думал, я снова и снова вспоминал слова Сивилы о том, что сегодня ночью что-то произойдёт, и не мог унять в себе дурные предчувствия. Я сел на землю и привалился к дереву. Вспомнил родителей. Наверное, думают, что у меня полно работы, и некогда даже заглянуть к ним или позвонить. Когда они поймут, что меня нигде нет? В лучшем случае через пару месяцев, так как я и раньше на два-три месяца, бывало, пропадал. Бабушке тоже редко звонил, значит, и она сразу не спохватится. Когда меня отсюда отпустят? И отпустят ли вообще? Силой мне отсюда не выбраться, даже нечего об этом мечтать. Только хитростью. Сделать вид, что мне здесь понравилось, помогать им буду, не задавать лишних вопросов, может и получится притупить их бдительность. Только когда я смогу притупить их бдительность? Через три месяца можно будет уже поставить крест на побеге – будет холодно и, даже если получится сбежать, недолго продержусь при минусовой температуре в футболке и летних кроссовках. И снова невесёлая мысль пришла мне в голову – а с чего я решил, что у меня будут эти месяцы? Неизвестно ещё, как я переживу эту ближайшую ночь, что они со мной собрались делать?

После того, как я до самого вечера по лесу ползал, я пошёл в соседний дом, к Агате. Агате примерно лет тридцать, полненькая такая, мне улыбнулась, только в глазах тоска, видать, тоже там не по собственному желанию живёт. Она не похожа на ведьму, но один раз я видел, как она на дрова в печке рукой махнула – и они зажглись. Она меня накормила. Попросила меня отнести мешок с какими-то тряпками в соседний дом, в котором я ещё не был. Я донёс мешок до того дома, там тоже все окна зашторены, как и в других домах, ко мне никто не вышел, поэтому я поставил его к самым дверям. Только я повернулся, чтобы уйти, как дверь открылась, и из дома выскочил мужик, тоже в возрасте такой, в таком же балахоне, как и Сивила, только лицо такое красное, рыхлое, будто его осы накусали, и как рявкнет на меня:

– Ты что, не видел, что я тебе из окна махнул, чтобы ты на крыльцо не заходил?

Он меня столкнул с крыльца, в это время у него в доме кто-то завыл, да жутко так, и он вместе с мешком быстро заскочил обратно в дом и двери за собой захлопнул. В это же время из продуха под домом кошка выскочила, и шмыгнула за угол. Я вздрогнул, когда увидел на её морде кровь. Чёртово место. Чёртовы обитатели.

Я был прав, назвав это место чёртовым. Просто в точку попал. Когда стемнело, я вернулся в подвал к Трезору. На удивление, он не мучил свою деревянную поделку, а сосредоточенно резал шкуру на тонкие ремни. Шкура была свежая, похоже, недавно с кого-то её содрал, вроде как с косули. После того, как я целый день дышал свежим воздухом, меня чуть не вытошнило, когда я спустился в подвал. Я опять сел в свой угол и стал ждать, когда меня позовут. Я к тому времени уже смирился, принял грядущие события, так как ничем не мог на них повлиять.

Незаметно для себя я даже задремал, и очнулся от окрика Трезора, он опять произнёс имя Сивилы и кивнул мне на дверь. Я попил водички и пошёл навстречу своей судьбе. В посёлке была полная темнота – не было света в окнах, и луны нигде не было, и ни одной звёздочки на небе. Только зловещие силуэты огромных деревьев на фоне жуткой мрачной темноты неба.

Когда я зашёл в дом, кроме Сивилы там было ещё двое – бешеный хозяин третьего дома, покусанный осами, и сухой сгорбленный старик с крючковатым носом в костюме, мрачный, кожа вся в пятнах. Старик сидел за столом, а Сивила с бешеным стояли возле камина. И ещё на столе я увидел тот прибор, из-за которого я и очутился здесь. Вот тогда-то у меня в груди по-настоящему ёкнуло сердце. Я понял, что то, что произойдёт дальше, разделит мою жизнь на две половины – до этой ночи и после. Я ещё не знал, как это будет. Но это будет очень плохо, безумно плохо, бесконечно плохо для меня. Но винить некого, я сам своими ножками сел в ту машину.

– Всё, Гибидий, сказала тебе, что это сделаешь ты, значит, это сделаешь ты! – прикрикнула Сивила на бешеного, и он втянул голову в плечи.

– Это для нас меньший риск, – тихо прошамкал старик – ты же понимаешь, что пользы от тебя никакой нет, вот и докажи, что не зря мы тут тебя держим.

– Если всё обойдётся, и ты сохранишь себя, следующий раз я сама буду это проводить. – Сивила отошла от него к столу и добавила: – Начинай. И без фокусов.

– Как прикажешь, Сивила, – Гибидий повернулся ко мне и критически посмотрел на меня. – Если будет у него следующий раз.

– Ничего, он крепкий, да и особого здоровья для этого не требуется, – успокоила его Сивила и взяла со стола прибор. – Только смотри, у извлекателя нет обратного хода, здесь отсутствует нижнее второе кольцо. На его действие это не влияет, просто тебе надо будет, как только почувствуешь, как начнёт через трубку выходить воздух, сразу же вручную прижать пружину и достать его.

Она показала Гибидию как надо пользоваться прибором и приказала мне подойти к Гибидию. На негнущихся ногах я подошёл к нему, и в тот же миг почувствовал резкую боль где-то в районе сердца, и всё поплыло вокруг меня, постепенно погружая в темноту и мокрый холод. Прямо передо мной замерцало размытое пятно, превратившееся в выплывающую маску, которая висела среди темноты, как луна на небе. Потом она стала чётче, и я увидел абсолютно круглую голову непонятно какого существа, похожую на тусклую луну. Вид её был странен, носа нет, вместо рта полоска, и только глаза, треугольные, с яркими жёлтыми зрачками внутри, с интересом, не мигая, смотрели на меня. Это от неё шёл холод, но я просто констатировал этот факт, потому что это меня совершенно не трогало и не пугало, я не чувствовал больше боли в сердце, не чувствовал обиды за то, что был похищен, только полнейшее равнодушие и отстранённость. Я был вне времени и вне человечества, став сторонним наблюдателем и действующим лицом одновременно. А ещё я понял, что тот, кто сейчас на меня смотрит, сделает меня сильнее, и это позволит мне вырваться из плена. Неожиданно раздался голос Луноликого, это я так про себя назвал висевшее передо мной существо, прервавший мои размышления:

– Приветствую тебя! Как я долго ждал этого!

– Кто ты? – вырвалось у меня.

– Я – это твоё отражение в этом мире.

– В каком мире?

– Ты всё поймёшь в своё время, не торопись. Я – это ты, а ты – это я. Ты – не первый, кто заглянул сюда, но ты первый, кто вызвал меня к себе.

Я спросил его:

– Что они со мной сделали?

– А разве они тебе не сказали?

– Нет, они решили провести надо мной какой-то эксперимент. Это сделал Гибидий, так как он самый тупой среди них, и Сивила сказала, что в следующий раз, если с ним ничего не произойдёт неожиданного, это сделает она.

– Ха, забавно. Значит, они и сами не поняли, куда тебя выпустили!

– Выпустили?

– Не бойся ничего, ты изменишься, только не показывай им свои новые возможности. Через некоторое время они захотят повторить это, не сопротивляйся, ты снова окажешься здесь, а когда вернёшься в свой мир, ты будешь ещё сильнее. Ничего не бойся, теперь я рядом. Возвращайся.

Я открыл глаза. Я лежал на полу возле камина, а за столом сидели Сивила, Гибидий и Раж и смотрели на меня.

– Живой? – Сивила привстала и нагнулась ко мне.

– Живой, – ответил я ей. – А вы ждали, что я умру?

– Что ты чувствуешь? – спросила она.

– Ничего, – ответил я.

– Не получилось? – обеспокоенно спросил Гибидий.

– Рано, – подал голос Раж, – пусть придёт в себя.

– А что должно произойти? – спросил я.

– Это ты нам скажешь, – ответила Сивила.

И я вдруг услышал, как она подумала: «Долго был там, долго. Надо будет наложить заклятие правды, чтобы ничего не утаил». Я опустил глаза, так как боялся, что она поймёт, что я слышу её мысли. Но она не поняла, так как следом подумала: « И на Гибидия тоже, эта сволочь постоянно что-то пытается скрыть». Я обрадовался, что среди моих новых товарищей нет крепкой дружбы. А ещё я услышал, как за домом сидит кошка Гибидия и прислушивается к разговорам в доме. Она ненавидела Сивилу и Ража, и презирала своего хозяина, но была привязана к нему страшной клятвой. Кошка поняла, что Сивила хочет наложить заклятие правды на Гибидия, и уже плела заговор, чтобы не допустить этого. «Всё интереснее и интереснее!» – подумалось мне.

– Иди, отдыхай! – сказала мне Сивила. – Завтра придёшь ко мне. Сможешь встать-то?

Я встал и пошёл к дверям. Сивила окрикнула меня:

– Что ты видел?

Я отрицательно покачал головой, и тут же почувствовал волну неверия, которая шла от Ража. Я постарался не показать, что почувствовал это и вышел из дома. Была какая-то усталость во всем теле, но не такая, как после работы, а совсем другая, непонятная, от которой просто хотелось сесть и закрыть глаза, не думая вообще ни о чём. На улице было всё серо, неподвижно, словно я очутился в рисунке, выполненном простым карандашом.

В подвале я не учуял никаких отвратительных запахов, и это меня уже не удивило. Трезор сидел на своём месте и продолжал резать шкуры на ремни. На меня он даже не посмотрел. Я попытался проникнуть в его голову, чтобы прочитать его мысли. Но там был полнейший вакуум. Ни одной мысли.

Я свалился на свою постель, и тут же забылся глубоким сном, совершенно без сновидений. То, что подо мной были твёрдые доски, меня больше не беспокоило. Последней моей мыслью было, чтобы быстрее мне поставили ещё один укол, и я уйду отсюда. Домой! Я хочу домой!

Я понял, что не дышу, только утром, когда умывался. Это был настоящий шок. Пытался начать дышать, но оказывается, то, что человек совершенно бессознательно делает со своего рождения, не поддаётся повторному запуску, как бы ты ни старался. Я пробежал по лесу, думая, что при нагрузке мой организм сам захочет глотнуть свежего воздуха. Нет, дыхания не появилось. Я понял одно – почему-то я продолжаю жить, даже лишившись основной своей функции. Сердце моё иногда стучало, я его слышал, а иногда молчало, и это тоже не поддавалось никакому объяснению. Вспомнил Луноликого, что он сказал, что теперь я где-то там, в другом мире. Это неприятное открытие. И ещё, мне не нравился Луноликий, даже если это часть меня. И он мне сказал, чтобы я не боялся следующих уколов Сивилы, они меня сделают ещё сильнее. За счет чего? Где я черпаю силы и откуда у меня способность читать мысли? Ничего просто так не даётся человеку. Нет у меня таких заслуг, чтобы меня наградили, поставив выше других людей. Вывод я сделал один – что бы со мной ни произошло, это пришло от силы, которая ненавидит людей, и я даже про себя побоялся назвать это имя.

Я снова сел под деревом, чтобы понять, как мне не оказаться со всеми своими потрохами в его лапах. Первый шаг я уже сделал, но осознание того, что я не хочу идти дальше по этому пути, позволяло надеяться, что я пока не стал его слугой. Я вспомнил, как Сивила говорила Гибидию, что прибор этот сломан, что какое-то кольцо там отсутствует, и что надо вручную что-то подкручивать. Прекрасно, значит прибор, теоретически, дал сбой при выполнении операции по моей трансформации. По крайней мере, я искренне хотел этого. А откуда я вызвал Луноликого? Где он был до этого? А что, если Луноликий тоже приобрёл не все свои таланты, не обрёл полной силы? Поэтому и осторожничает, втирается в доверие. Острая мысль вспышкой пронеслась в моей голове – он должен был подчинить меня, поработить, да только с первого раза у него не получилось.

Я не был голоден, и сначала подумал, что теперь, кроме отсутствия дыхания, у меня ещё и отпадёт надобность в пище, но решил, что всё равно пойду к Агате, поем. Агата усадила меня за стол, смотрела настороженно, из чего я сделал вывод, что её предупредили насчет меня. Пока я механически жевал кашу, которую она поставила передо мной, я настроился прочитать её мысли, но кроме каких-то вздохов внутри, я ничего не услышал, ну и ещё пара фраз типа: «какой худой», « бедненький». После завтрака мы с ней спустились в подвал, и я перетащил наверх мешок с мукой. Кстати, я сам удивился, как я легко его подхватил и донёс. Про себя отметил, что силы у меня есть, и даже гораздо больше, чем раньше.

Я пошёл к Сивиле и, поднявшись на крыльцо, сразу же настроился на неё и услышал её голос, она говорила Ражу: « Смотри внимательно, сработает ли заклинание». А Раж ей ответил: «За собой смотри! Сама говоришь, тянет тебя к извлекателю, говорю тебе, давай его подальше в лесу держать, чего боишься-то?» Она ему отвечает: «Того и боюсь, что вас с Гибидием подомнет он, сами не заметите, как начнёте колоть себя. А у меня защита крепка, не сомневайся. Сейчас этого спытаю». Я не знал, что мне нужно сделать, чтобы устоять перед её колдовством, но внутренне весь сгруппировался, мысленно представив, как я отгораживаюсь от неё образом Луноликого. Откуда я это взял, не знаю. Само пришло, хоть я и понимал, что довериться ему было актом полнейшего отчаяния.

Сивила с Ражом сидели за столом, на котором в беспорядке были свалены разные книги, некоторые были открыты, на некоторых клочками весела паутина, как в каком-то ужастике. Она кивнула мне и я сел напротив неё.

– Ты уже понял, что ты изменился? – спросила она меня.

– Я перестал дышать, – ответил я.

– И всё? – она буквально буравила меня взглядом, и я почувствовал поток энергии, идущий от неё.

– А что ещё должно быть? – я прямо смотрел на неё, чувствуя, как чёрная энергия, словно морские волны, разбивается о защиту Луноликого.

– Не дерзи! – зло сказала она. – Ты что себе возомнил? Думаешь, бессмертным стал? Так я тебя быстро в этом разубежу.

– Наверное, должно пройти время, чтобы это осознать, – раздался голос Ража. – Подождём. Да не пыли ты так! Дай ему прийти в себя.

– Хорошо, – Сивила отвернулась от меня и сказала Ражу: – Ничего не почувствовала, – потом снова посмотрела на меня и сказала: – Иди. Вечером снова придёшь.

– Не будем торопиться с выводами, ты прав, пусть пройдёт время, – услышал я её голос, закрывая за собой дверь.

Выйдя из дома, я опять заметил кошку Гибидия. Она настороженно смотрела на меня, готовая сорваться прочь при малейшей опасности, и я почувствовал в ней страх. Страх передо мной. И это страх полз к Гибидию. Я медленно пошёл в лес мимо дома Гибидия, настраиваясь на него. Встав за его домом, я почувствовал боль колдуна, и понял, что для него не прошла бесследно работа с прибором. Он лежал весь мокрый, обессиленный, и пытался читать какой-то заговор, но мысли постоянно ускользали от него, и он снова и снова начинал читать снова, заикаясь, но дальше первых слов дело не шло. Получалось одно из двух: или в приборе, действительно, сбились настройки, или так и задумывалось изначально, просто Сивила не всё знает об его устройстве.

Следующие две недели я каждый вечер приходил в Сивиле, и оставался у неё почти до самой ночи. Она занималась своими делами, а я просто сидел, глядя в пол. Она несколько раз пыталась ввести меня в транс, и я подыгрывал ей. После чего она долго смотрела мне в глаза, подбираясь к моим мыслям. Но я уже научился делать себя совершенно пустым. Иногда с нею был Раж, и он тоже ходил вокруг меня, пытаясь произвести какие-то манипуляции. Они пришли к выводу, что кроме отсутствия дыхания, во мне больше не произошло никаких изменений. Хотя один раз Раж произнёс фразу, от которой я напрягся. Он сказал Сивиле:

– Одно из двух – или всё идёт по нашему плану, как мы и предполагали, или мы сами копаем себе могилу, и нам лучше сейчас остановить его, пока не поздно.

Сивила зацыкала на него, приведя свой контраргумент, что она уже меня просветила насквозь, и ничего угрожающего в моём поведении и в моей голове не нашла. Я тоже за это время наблюдал за нею и понял, каких усилий ей стоит не поддаться соблазну и не поставить себе такой же укол. Она этот прибор убрала под двойную защиту – сама наложила на него знак, и Ража заставила, но очень мучается из-за этого.

Всё это время я размышлял только об одном – допустить ли второй укол. Я ведь не знал даже, что за прибор попал в руки Сивилы благодаря мне, не знал, для чего он предназначен. Если после первого его воздействия я так кардинально поменялся, что же ждет меня после следующего укола? Все эти ответы я мог получить только у Луноликого. Но если я попаду к нему второй раз, вместе с ответами я получу ещё порцию изменений в себе, а это меня настораживало. И самое страшное – Луноликий станет тоже сильнее, и, наверняка, захочет попробовать управлять мною. Луноликий – не Сивила, и мне его не обмануть, и защиту от него не поставить. Я прекрасно осознавал, что теперь я смогу уйти из логова Сивилы, и они не смогут меня остановить. Но я не хотел уходить без прибора, а его у Сивилы мне не удастся отнять, открытого противостояния с двумя колдунами мне не выдержать.       И я решил остаться. Я получу ответы, и я буду сопротивляться Луноликому. Как это будет, я не представлял пока, но то, что я никогда не буду служить злу, в этом я был уверен.

Но тут произошло ещё кое-что. Однажды ночью я проснулся от неясного беспокойства, что-то ворвалось в наш мир, совершенно чуждое и враждебное. И тут у меня открылась ещё одна способность. Я, неожиданно для себя, воспарил над своим телом, вылетел из подвала, пролетел над домом Сивилы, потом над домами Агаты и Гибидия, и полетел дальше к источнику возмущения эфира. Ощущение полёта были великолепно, полная свобода и лёгкость во всём, даже несмотря на присутствие такого сильного раздражителя, каким являлся невидимый гость.

Я увидел огонь, вырывающийся из чёрного колодца. Огонь был беспощадный и неукротимый, и казалось, что если тот, кто держит этот неистовый огонь на своём поводке, вдруг отпустит его, то огонь моментально уничтожит всё живое. В то же время свет от огня был до странности привлекательным, и меня потянуло к нему. Я стал изо всех сил сопротивляться этому зову, и у меня это получилось, я остановился, не долетая до него. Над огнём висела чёрная ладонь, сотканная из дыма, которая хищно шевелила огромными пальцами, будто перебирая что-то в них. Я разглядел тёмные фигуры, которые стояли вокруг колодца. Вокруг них змейками закручивалась пыль. Одна из фигур, что-то монотонно бубнила, и я понял, что это Раж, который держал в руках длинный свиток и зачитывал слова из него. Напротив него, лицом ко мне, стояла Сивила, и лицо её, освещенное хищным пламенем, походило на морду крысы с оскаленными клыками. Она держала свою руку в самом центре огня, и синие огни прыгали у неё под ладонью. Потом я заметил почти неуловимые серые потоки, которые истекали от чёрных пальцев на руку Сивилы, а от её руки ползли в грудь стоящих перед ней колдунов. Значит, вот ваш хозяин, сам пришёл, собственной персоной. Как только я подумал это, ладонь застыла, и я понял, что хозяин обнаружил моё присутствие. Моментально весь огонь сконцентрировался в моём направлении, будто сильный ветер повернул его ко мне. В груди у меня зажгло, словно туда вылили расплавленный металл. Я попытался отлететь, но невидимые огненные путы начали сжиматься вокруг меня, выжигая в моём сознании любые попытки сделать самостоятельные движения. Из последних сил я представил Луноликого, поставив его перед собой как щит, и увидел, как затрещали и обуглились края его круглой головы. Но и огонь ослабил свою хватку и начал чернеть, выпуская во все стороны клубы ядовитого чёрного дыма. Фигуры вокруг колодца начали корчиться, задыхаясь в дыму, они распластались у колодца, как черви, придавленные сапогом.

Я очнулся у себя в подвале. Да, этот огонь мне не по зубам. Но ничего, я ведь не знаю, на что ещё теперь способен. Этот колодец надо засыпать, и помочь в этом мне сможет только Луноликий. У меня перед глазами стоял дьявольский огонь, и я так и не смог уснуть до утра. Неужели дьявол на самом деле существует? И что теперь предпримут его верные слуги, после ночного катаклизма? Поняли ли они, кто явился причиной их скомканного ритуала? Мой инстинкт выживание кричал мне, что если Сивила со своей компанией догадались, значит, мне придётся бежать отсюда, так и не получив ответы на свои вопросы.

Утром я не пошёл к Агате, а сразу пошёл к Сивиле. Но двери мне никто не открыл. Я настроился на Сивилу, но наткнулся на какое-то подозрительное безмолвие. Тогда я пошёл к дому Агаты, и там тоже самое, полная тишина. К колодцу идти я не рискнул. Я повернул по знакомой уже тропе в лес, дошёл до любимого моего места, и просидел там до вечера. Сначала я думал, что Сивила со своей бандой погибли в дыму, что огонь разозлился на них, и, не сумев дотянуться до меня, расправился со своими слугами. Но потом я отмел это, нет, скорее всего, Сивила поставила какую-то дополнительную защиту от меня, чтобы я не мог заглядывать в её мысли. Это плохо. Но с другой стороны, они могли со мной расправиться ещё ночью, не дожидаясь утра. А раз этого не произошло, я решил, что буду дальше вести себя, как ни в чём не бывало. Так себе план, больше похожий на защиту страуса, засунувшего голову в песок.

Как стемнело, я снова пошёл к Сивиле. Дверь была открыта. Сивила сидела в кресле возле самого камина и даже не повернула в мою сторону голову, когда я зашёл. Я прошёл к камину и стал рядом с ней. Взглянув на её лицо, я вздрогнул. Оно всё было испещрено красными шрамами. На голове её был накинут чёрный платок, на коленях лежала открытая книга. Она не отрывала взгляда от горящего камина.

– Неудачный день? – спросил я.

Горло моё сдавила невидимая рука и повалила на пол. Я уже распрощался с жизнью, когда та же рука поставила меня обратно на ноги. Я закашлялся, и опёрся на камин. Сивила так и не повернула ко мне головы. Хлопнула входная дверь и по комнате прошёл ветер, заплясали язычки пламени на свечах, листы в книге Сивилы поднялись и плавно опустились обратно. Не поверите, но я слышал, как ветер что-то прошелестел ей! Камин вспыхнул ярче, осветив лицо Сивилы, и я увидел, как с него исчезают следы ожогов.

– Есть что рассказать? – глухо спросила она.

– Нет, – коротко ответил я.

– Боишься?

– Чего?

– Какой отчаянный! Готовься, – зловеще проговорила она. – Скоро мы сделаем тебе второй укол. Всё, иди.

– Как готовиться? – не смог удержаться я от сарказма.

Она подняла на меня глаза и долго внимательно смотрела на меня, потом махнула мне рукой, показывая на дверь. Я вышел из дома и остановился. Так, значит, хозяин жестоко наказал своих вассалов. Неужели он на самом деле подумал, что это они нарушили ритуал? Или это ловушка? Скорее всего, второе. И ещё, зачем она меня предупредила о втором уколе? Просто потому, чтобы я мучился и боялся?

Я не пошёл в подвал, а прошёл вокруг домов остальных колдунов. Гибидий жив, он говорил с кошкой, жалуясь ей на слабость и на несправедливость жизни. К кирпичному дому я ни разу ещё не подходил, пока жил в поселении. Наверное, это дом Ража. Раж мне кажется самым хитрым из них. Стоит ли мне рисковать, стараясь подслушать его мысли? Поколебавшись, я всё-таки пошёл к его дому. Раж сидел на крыльце, и сразу меня заметил. Я моментально поставил перед собой Луноликого, когда Раж окликнул меня. Лицо его тоже было со следами ожогов, но намного меньше, чем у Сивилы.

– Не спится? – спросил он меня вполне дружелюбным тоном.

– Зачем вы это делаете со мной?

– Ты должен нас благодарить, что мы выбрали именно тебя. Ты станешь не таким, как эти слабые людишки. Ты сможешь управлять ими.

– А вам это зачем?

– Ты теперь с нами, ты – часть нас. Ты станешь сильнее, и мы станем сильнее. Разве не о силе и могуществе мечтает каждый из вас?

– Я об этом не мечтал.

– Мечтал, мечтал! – Раж засмеялся. – Ты что думаешь, мы бы сами не могли взять извлекатель из твоего ящика с инструментами? Это была проверка. Ты её прошёл. Поэтому ты сейчас здесь.

– Так вы это специально подстроили? – я был поражён.

– Ну, как специально! Ты увидел извлекатель, после этого и мы его увидели.

– Почему он называется извлекатель?

– Знаешь, история извлекателя достаточно туманна, не всё сходится в разных источниках, не всё мы знаем о нём. Изначально он был совершенно другой конструкции, и назывался «Славное возвращение на поле боя», и он возвращал к жизни воинов, заколотых саблями, затягивая их раны и делая в дальнейшем невосприимчивыми их к любому оружию. Это «Славное возвращение» было подарено одному восточному шаху, но даритель неизвестен. Шах, благодаря такому подарку, получил неуязвимых преданных воинов, и с такой непобедимой армией значительно расширил свои владения. Но потом «Славное возвращение» пропало. С новыми изобретениями человечества в части убивать друг друга, с появлением огнестрельного оружия, опять всплыл новый чудесный инструмент для воскрешения бойцов, и он стал называться « Извлекатель пуль, дающий ещё девять жизней».

– Во мне не было пуль, и я не умирал, – напомнил я ему.

– Видишь ли, получивший ещё одну жизнь, становился более сильным и удачливым в бою, пули его словно облетали. Разве ты не хочешь быть таким удачливым и сильным?

– Этот вопрос должен был быть задан до того, как вы всадили мне трубку в сердце.

– О, нет! – воскликнул Раж. – Не в сердце! Хотя извлекатель может достать пулю из сердца, это правда, но после этого не надо снова запускать сердце, то, что поддерживает жизнь воскрешенного, не нуждается в сокращениях его. Но есть некоторые тонкости использования извлекателя. Понимаешь, никто и никогда не получал все девять жизней. И причина банальна. Извлекатель один. Всего один. Кто бы его ни дал людям, он сделал это в единственном числе. И инструкцию этот даритель дал к нему устную. И дал он её единственному человеку, первому, у кого в руках оказался этот прибор. А за долгие века людская фантазия исказила истинный смысл и настоящие возможности извлекателя. А последние двести лет связь между держателями извлекателя нарушилась, так как тот, кто держал извлекатель двести лет тому назад, просто спрятал его, не передав своему преемнику. Остались кое-какие обрывки описания, что и кто делал, и они достаточно противоречивые.

– Ну и пусть бы он дальше валялся у меня в ящике, зачем он вам понадобился? – удивился я.

– Не всё так просто, – Раж вздохнул. – Кому-то он понадобился. Вернее понадобился тот, кто принёс извлекатель на землю. И к нему можно выйти только через извлекатель.

– Зачем вы мне собрались делать второй укол? Я не буду вам служить, я не один из вас, и никогда им не буду.

Раж отвернулся от меня, и просидел какое-то время молча. Я решил, что он не собирается больше со мной говорить, повернулся и только собрался уйти, как Раж тихо заговорил:

– Я видел одно письмо, которое написал человек, который трижды испытал на себе действие извлекателя. Он стал одним из них.

– Из каких из них? – не понял я.

Раж смотрел на меня. В его глазах я прочитал ответ, который мне совсем не понравился.

– Из них, – повторил он. – Никому из смертных нет туда дороги, а он мог находиться и там и здесь.

– Но я не хочу быть одним из них! – вскричал я. – Испытывайте сами на себе этот чёртов извлекатель! Гибидий уже мечется от того, что с ним сделал извлекатель, он его изменил, и неизвестно, не тронется ли он своим рассудком навечно. Извлекатель не игрушка, и Сивила тоже понимает это!

– Так значит, ты изменился? – Раж встал и грозно шагнул ко мне. – Я так и знал! Ну что ж, придётся тебе потерпеть некоторые неудобства, – он крикнул в темноту: – Сивила! Неси имату!

Я попытался скрыться в лесу, но толстая верёвка опутала мне шею, и голову мою покрыл чёрный мешок, облепив плотно глаза и нос, на руках я почувствовал деревянные колодки, а потом меня потащили и бросили в колодец. Я не мог представить Луноликого, чёрный мешок на голове совершенно парализовал меня, а скинуть его я не мог.

У меня были переломаны кости, но я был жив. Через некоторое время я успокоился и начал ждать. Они всё равно поднимут меня, снимут этот чёртов мешок, вот тогда я и убегу от них. Я не буду ждать второго укола.

Я пролежал в колодце полтора года. Несколько раз я чувствовал сильный жар от огня, полыхающего надо мной. Но ни одного звука я не слышал. Как я за это время не сошёл с ума, для меня до сих пор это осталось загадкой.

Но вот, наконец, я почувствовал, как меня поднимают. Меня поставили на землю, но мешок не сняли. Я простоял так долго, и держали меня совсем не путы, держали меня слова, и были они крепче железа. Несколько раз я пытался представить Луноликого, но опять ничего не получилось. Потом меня кто-то закинул себе на плечо, я подозреваю, что это был Трезор, и понёс. Я понял, что меня несут в дом Сивилы, чтобы поставить второй укол.

Потом Трезор меня поставил на ноги, не снимая мешок с головы. Я снова так долго простоял. И, наконец, мешок с моей головы сорвали. Я вначале ослеп от света свечей, которые меня окружали, и ничего не видел, только тёмные и светлые пятна плыли перед глазами. Зрение потихоньку вернулось ко мне, и я увидел Сивилу, Ража и Агату. Гибидия не было. Я стоял в круге, граница которого была выложена чёрными камнями с нарисованными на них знаками, и посыпана каким-то сухим мхом, и даже один брошенный мною взгляд на этот круг заставил меня задрожать, так сильно было колдовство, пропитавшее его. Они очень постарались, чтобы обезопасить себя от меня.

– Теперь ты не будешь создавать нам затруднений, – прошипела Сивила.

Она читала по книге, держа перед собой руку, повернутую ладонью ко мне. Я снова попытался вспомнить Луноликого, но опять безрезультатно. И в это же время чувствовал, как от слов Сивилы, внутри меня завязывается какой-то узел, и от него поднимается волна страха, перемешанная с яростью. Она пытается сделать из меня своего покорного раба, понял я. Представив вокруг себя стену из светлого воздуха, я тут же сосредоточился на этом узле, и начал его понемногу вытягивать из себя. Сивила не заметила этого, Раж тоже. А Агата вообще мало чего знает, я даже не принимал её в расчёт. Узел мне казался клубком скользких змей, которые при любом моём действии снова пытались сцепиться между собой. Но я не отступал, и узел обмяк. Я не спешил выкинуть его из себя, чтобы не насторожить Сивилу. А ещё у меня в голове промелькнул образ Луноликого, из чего я сделал вывод, что опять могу призывать его. Но я не стал этого делать. У меня было долгих полтора года, чтобы подумать об этом. И я уже не хотел больше встречаться с ним, если только в случае крайней необходимости, если не будет другого выхода. Свои ответы я получу, только не от него. А пока я и сам смогу справиться.

Сивила закрыла книгу и торжествующе посмотрела на меня. Раж её поторопил:

– Начинай. Пока он не совсем восстановился.

Она направила руку на камни, и мох на них вспыхнул, оставив небольшой проход в круг, потом взяла со стола извлекатель, и шагнула ко мне. Раж поднял вверх руки и закрыл глаза, начал что-то бормотать себе под нос. Ну что ж, пора.

Я следил за Сивилой взглядом, и, как только она направила на меня извлекатель, схватил рукой трубку и рывком затянул её к себе. Она моментально зажгла в другой руке пылающий шар, и он припечатался к моей руке, держащей извлекатель. Она, наверное, забыла, что теперь я стал невосприимчивым к боли, но сразу же об этом вспомнила, когда я другой рукой схватил огненный шар и прижал его к извлекателю. Она отдёрнула руку с извлекателем от меня, завизжав от ярости, и попыталась запустить свои когти мне в глаза, но я оттолкнул её со всей силой, и она повалилась на камни. Меня вдруг согнуло пополам, и я увидел верёвки, закручивающиеся у меня перед глазами. Это очнулся Раж. Пришлось вспомнить Луноликого. Это сработало. Раж сразу полетел к окну, сшибая на своём пути горящие свечи. Я не стал искушать судьбу и рванул к дверям. В голове раздался голос Луноликого: « Извлекатель! Возьми его!» Я обернулся, но увидел, как Сивила собрала в своей руке зловещие извивающиеся нити, и понял, что теперь мне и Луноликий не поможет. В два прыжка я перелетел через ступеньки крыльца, помчался в лес, и, не сбавляя скорости, перемахнул через забор. Но даже вырвавшись от них, я бежал и бежал, не чувствуя усталости, подальше от этого проклятого места. Под утро я очутился у трассы, увидел машины и понял, что я свободен.

Глава 3. Немного о мухах

Сеня откинулся на спинку стула, и в комнате повисло долгое молчание. Даже Сакатов, не отрываясь, смотрел в одну точку, упёршись на сцепленные руки под подбородком, весь в своих мыслях. Сеня оглянулся на нас с Дениской и улыбнулся:

– Не слышали такого раньше?

Мы с Дениской синхронно отрицательно помотали головой, и Дениска спросил:

– А сейчас ты с Луноликим общаешься?

– Нет, я его не вызываю. Правда, у меня с некоторых пор закралось подозрение, что во сне я с ним разговариваю, но утром помню только какие-то бессвязные обрывки.

– Так ты спишь?

– Да, но не каждую ночь. В этом есть много плюсов, скажу я вам. Больше времени остаётся на то, чтобы подумать. Вот, всё обдумал и решил обратиться к вам за помощью. Мне Ваш телефон, Алексей Александрович, дал Тимур. Я ему сказал, что меня держали в плену, не всё, конечно, рассказал, но он парень не болтливый, я ему доверяю. Он сказал, что Вы во всем таком очень хорошо разбираетесь.

– Да, но в людях я разбираюсь гораздо хуже, – улыбнулся Сакатов.

– Я Вам всё как есть рассказал, всё, что было со мной, и всё, что я чувствовал. Я очень хочу, чтобы Вы мне доверяли.

– Я тоже хочу тебе доверять. Без доверия нет команды. Как я понял, ты хочешь уничтожить извлекатель, да?

– Не только. Но и колодец тот засыпать, и Сивилу с Ражем вместе с ним, – Сеня достал из кармана курточки свернутый листок. – Я не знаю, может это какая западня, может это и правда помощь, но у меня несколько дней назад возле кровати утром появилась эта записка. Почерк мой, или похож на мой, вполне вероятно, что я сам ночью это записал, не знаю, но очень любопытная записка, – он развернул её и прочитал: – «Сивила вызывает Ламию через Лунницу, сожжёшь её – и утащит она ведьму к себе, и закроется коридор выхода её на землю». Кто такая Лунница, не знаю, может, там ещё кто жил в посёлке, я не видел.

– Нет, нет! – Сакатов вскочил с кресла, подбежал к ближайшему книжному шкафу, начал там перебирать корешки книг, причём некоторые книги, лежащие на верхних полках, скатились на пол, но он не обращал на них внимания. Наконец он выдернул небольшую брошюрку и торжественно вскричал, показывая её нам: – Лунница не кто, а что! Это талисман славянский, но пришёл он к нашему народу откуда-то извне, и первое упоминание о нем появилось в десятом веке. – Он начал листать книгу и показал нам фотографии старинных кокошников. – Они имеют явный вид месяца, с рогами, опущенными вниз. Этих лунниц вообще очень много найдено на местах проживания славянских племён, из чего учёные сделали вывод, что большинство их них служили обыкновенными украшениями. Но не все. Ведущий специалист в этой области, Гольмстен Вера Владимировна, провела тщательную их классификацию по внешним признакам и по материалу, из которого они были сделаны, а также по технике плетения. И сделала поразительный вывод. Самые первые лунницы пришли к нам с Востока или с Византии. И имели очень обширное смысловое наполнение. Во-первых, прослеживается чёткая связь лунницы с луной, но больше всего это напоминает аграрную магию, то есть, плодородие, дожди, засуха. Из всего этого классификатора выбивалась лишь одна Лунница, и в этой книге ей даже посвящен целый абзац, но, к сожалению, нет её фотографии, но в её описании чётко прослеживается мысль, что в плетение данной Лунницы добавлены заклинательные нити. Так и написано – заклинательные нити. То есть, это уже не просто украшение и не просто талисман для работающих в поле крестьянок – это использование лунарных циклов в более широком спектре обрядов. Откуда-то пришли ведь к нашему народу опасения насчет определенных фаз луны и, причем, они все появились примерно в то же время, как и Лунница, примерно в десятом веке.

– Какие опасения? – спросила я.

– Ну, вот, например, что нельзя выносить под луну ребенка, пока луна полностью не пройдёт все свои фазы, или нельзя на полную луну оставлять сохнуть белье на улице, нечистый поваляется в нём, и будут в семье распри. Ещё волосы нельзя стричь при убывающей луне, забывать будешь про дела свои. А на Афанасьеву ночь, наоборот, выкладывали всю утварь под лунный свет, считалось, что это к богатству. А что скажешь про заговор на зубную боль? Он же работает! Да, Оля, работает! А ведь слова-то какие смешные, будто дети играют в какую-то игру:

Ты был на том свете? Был.

Видел мёртвых? Видел.

У них болят зубы? Нет, не болят.

Так пусть и у меня, дай Бог, зубы никогда не болели!

И что, Оля, странное, что эти слова нужно произносить только на молодой месяц, а если на другую фазу произнесешь, ни за что не помогут! – он хитро улыбнулся. – Проверено мной. Ну ладно, это я отвлёкся. Значит, Сивила имеет такую Лунницу, и посредством её выходит на связь с демоницей Ламией.

– С демоницей? – переспросил Сеня.

– Конечно! А что, по-твоему, ты видел над тем колодцем? Все атрибуты демонские налицо. И огонь адский, и спецэффект в виде огромной чёрной руки. Они любят такое, пощекотать нервишки своим вассалам. Ламия, о котором упоминается в твоей записке – одна из низших демониц ада. Я сейчас так сразу и не могу вспомнить, за что она там отвечает. Но раз тут подвизалась, значит что-то ей нужно. И поверь, Семён, не просто так Сивила ринулась на поиски извлекателя, вряд ли это было её инициативой. Наверняка, именно Ламия что-то задумала, поэтому и навёла Сивилу на извлекатель. И, конечно, Сивила с Ражем не остановятся, пока не исполнят приказ своей хозяйки.

– Так мне Раж сказал, что через извлекатель их хозяин, вернее, хозяйка, пытается выйти на того, кто дал извлекатель людям. Получается, эта Ламия ищет Луноликого? Зачем?

– Не могу себе даже представить, – пожал плечами Сакатов. – дело у неё какое-то к нему. Мы можем этого даже не узнать.

– Может, обещал на ней жениться? – это Дениска высказал свою версию.

– А ты сможешь найти их логово? – спросила я Сеню.

– Не уверен. Я ведь, когда от них сбежал, целую ночь по лесу бежал, не останавливаясь, и только утром выскочил к трассе. Да ещё вначале не в ту сторону уехал, тормознул автобус, и только через сотню километров увидел указатель, что Екатеринбург – в другой стороне. Но, думаю, что всё-таки найти их можно. Я и один бы пошёл к ним, но только мне нужно, чтобы кто-то и меня контролировал.

– Зачем? – насторожилась я.

– Я же вам рассказал, что не доверяю Луноликому. Вроде, и помог он мне сбежать, и не требует у меня ничего, но мне кажется, что он пытается мне что-то внушить, пока я сплю. Я прочитал историю о французе Кавелье, которую Вы мне, Алексей Александрович, переслали. И это меня ещё больше насторожило. Помните, как дед Кавелье, вроде с благими намерениями начинал, а потом его совсем подчинила та сила, которую пробудил извлекатель.

– Да, Семён, – Сакатов горестно вздохнул, – хорошо, что ты сам начал этот разговор. И что ты понимаешь, что не всегда мы можем победить в себе дурное. Тем более, это не какая-то дурная привычка, а полноценное колдовство. И колдовство всегда преследует одну цель – добиться положительного результата для того, кто запустил этот колдовской механизм. На данном этапе, белое пятно в наших знаниях – это Луноликий. Скорее всего, что это именно та сущность, которая внедрила в наш мир извлекатель, и которая имеет целью наладить с человечеством контакт с неопределённой пока для нас целью. Или всё гораздо банальнее – это уловка какого-нибудь очередного демона, и автоматически его целью является поработить людей. Поэтому хорошо, что ты понимаешь, что извлекатель – это не добрая золотая рыбка, выполняющая желания человека. С другой стороны, я хочу тебе сказать, что вторая твоя жизнь уже идёт второй год, и ты достаточно стабилен в своих мыслях. Да?

– Да, – согласно кивнул Сеня. – Но полтора года я был в чёрном мешке, и Луноликий через него ко мне не мог пробиться. Так что это время можно вычеркнуть из моего стажа.