Читать онлайн Побег. Или любовь в эпоху исторического реализма

Номенклатура- правящая элита,

формируемая путём назначения

кандидатур, утверждённых

партийными органами,

на ключевые посты тех или иных

уровней государственной системы.

Википедия

Предисловие

Это было давно. Ну не так давно, чтобы можно было считать, что этого и не было вовсе. Осталось еще не мало свидетелей этого номенклатурного романа. Я о нем узнал от своего очень пожилого тестя, который был тогда примерно в том возрасте, в котором сейчас пребываю я. Он его даже слегка коснулся в своей книге, которую писал столько, сколько я его помню, не успев ее закончить и опубликованной после его смерти. Книга была написана в строгом соответствии с идеологией тех лет методом социалистического реализма. Тесть был одним из немногих «Настоящих коммунистов». Я прочитал и забыл об этой истории. А сейчас вспомнил и подумал: «Да это же обалдеть какой сюжет! Ну нельзя пройти мимо». Это ведь не простые смертные, которые жили как жили. Искали что одеть, чем наполнить холодильник, потихоньку совокуплялись в семьях и не только. Вечерами включали телевизор, по которому, помимо победных реляций, крутили фильмы. Иногда жизненные иногда нет. Зачитывали до дыр журналы в которых печатались художественные произведения. Как никак самая читающая страна в мире.

Нет, это были не такие. Это было не серое стадо, это были вожаки серого стада. Вожаки, на которых должны были равняться остальные. Кто-то их считал образцами, кто-то завидовал и мечтал сам приблизиться к вожакам, а большинству было на них класть с прицепом. Иногда к ним обращались с просьбами, и небожители не отказывали. Конечно если ничего не стоило выполнить эту просьбу. Хотя чаще всего делали так, чтоб прорваться к ним было почти невозможно. Прием по личным вопросам каждый второй понедельник месяца с 16 до 17. Иди попади.

Были ли они такими образцово показательными строителями коммунизма? Конечно нет! Обычные человеческие страсти были им присущи, как и любому смертному. И конечно то, что Иван Василич периодически имеет свою секретаршу Машу, а у Петра Петровича в любовницах ходит бухгалтер Аня все прекрасно знали. Вернее, знали те, кому надо знать. И конечно закрывали глаза на все это. Пусть тот, кто не грешил первым бросит в них камень. Но если жена Ивана Василича пожалуется на его аморальное поведение, вот здесь уже мало не покажется. Здесь будут убивать медленно и сладострастно. Их песочат сперва на одном бюро, потом на другом, потом и на общее собрание набираться стыда выйти заставят. Как правило заканчивается это тем, что небожителей сбрасывали на землю. Моральный кодекс строителя коммунизма это вам не хухры-мухры. Хорошо, если с выговором с занесением в учетную карточку, но оставив красную книжечку. Тогда может через какое-то время вернуться получится. А если нет, то привыкай к жизни серой лошадки. Как все. Ох и больно и трудно к этому привыкать.

Ну а если это к тому же роман между двумя небожителями, причем не дружеский перетрах, а сразу два развода, то здесь шансы, что сотрут в порошок приближаются к ста процентам. И как слабый лучик надежды полудружеские советы, покайтесь и возможно отделаетесь просто выговорами. Оденься и вернись в семью, когда-то писал Жванецкий.

Помните бессмертную перестроечную песню Наутилуса «Скованные одной цепью, связанные одой целю.» Это о них.

А если это любовь, которая выпадает одному на миллион. Если они, так получилось независимо от них, стали теми, кто ради любви пойдет на плаху, что не менее страшно чем на бюро обкома. Что если «Любовь выскочила перед ними, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила их сразу обоих? Так поражает молния, так поражает финский нож!». Не совсем же съехавшим с катушек был Булгаков, когда написал это. Значит были и такие люди. Просто не всем это дано. И благодарить бога надо, что не всем. Иначе бы земля уже скатилась в тартары. Просто истории такой любви очень редко имеют счастливый конец. Ну, а кому выпало, перед теми хочется снять шляпу.

Я вспомнил, что видел однажды, в середине девяностых, эту очень пожилую женщину с лица которой, времени не удалось стереть красоту, как и не удалось стереть голубизну с ее пронзительных глаз. Как же я жалею сейчас, что не поцеловал тогда ее руку. Теперь уже поздно….

Очень хочется оживить эту историю.

Но с другой стороны живы дети-внуки героев и как-то не хочется искать их и просить разрешения на эту книгу. Поэтому я беру только тот факт, что такое было. Все остальное вымысел автора детство, да и юность которого прошла в этой среде, в кругу людей, близких по духу героям. Итак, поехали.

Часть первая.

Сергей.

1

Когда закончилась война, Сереге было 15. Его отец пришел с фронтов войны покалеченным, но все-таки с руками и ногами. Это было счастливое время для тех, кто остался в живых. Трудное, голодное, но счастливое. Серега был старшим. Еще два младших брата стучали ложками за семейным столом. А когда Серега доучился в 8 классе, он пошел учеником слесаря в цех, где работал его отец. Собственно, ничего другого ему и в голову не приходило. Они жили вблизи этого завода, и судьба мальчишек и девчонок была определена. Ну и хорошо! «Заводская труба не предаст» думали они.

Сереге очень нравилось идти от автобуса к проходной в толпе сосредоточенных людей с которыми его связывало какое-то неуловимое заводское братство, и он как бы чувствовал локоть идущего рядом. Как-то очень он воспринял это молчаливое братство людей, которых заводская труба превратила в команду. Он почти шкурой чувствовал свою принадлежность к этой команде. А когда он принес маме первые сорок рублей зарплаты, мама заплакала, а он стоял гордый и счастливый и твердил ну че ты, мам, ну че?

На заводе руководство беспокоилось о детворе, пришедшей заполнить места убитых на войне. С ними проводили занятия по специальности, их наперебой приглашали в кучу спортивных секций. Серега начал заниматься борьбой и играл в футбол и в волейбол за цеховую команду, плюс учился в вечерней школе, прямо при заводе, а через три года уже был бригадиром. В его бригаду входили парни не старше его. Их называли комсомольско-молодежной бригадой. Серега, получив среднее образование в вечерней школе считался грамотным. Он как-то очень быстро научился читать чертежи, разобрался с техпроцессом. В общем, заводской воспитанник оправдывал надежды. К чести крепко пивших стариков, прошедших войну, они за свой стол молодняк не тащили.

Появилась у него девчонка. Куда же без девчонок? Такая себе, белоручка, а проще табельщица Ирина, давно строила ему глазки и он, набравшись смелости пригласил ее в кино. Это было начало зимы, а зимы тогда были ой какие лютые, поэтому кино было единственным местом где можно было согреться. Расстегнуть пальто. Они ходили в кино почти каждый вечер, он брал последний ряд. Там они исступлённо целовались. Серега лапал через три кофты ее грудь, а она, как бы нечаянно, клала локоть туда, где изо всех сил старалась вырваться наружу Серегина плоть. Потом, весной, когда ему уже не надо было натягивать на себя толстые кальсоны, а ей теплые, не самые привлекательные рейтузы, которые девчонки вынужденно носили, но ужасно стеснялись и запрещали парням трогать их выше коленок, их ласки стали смелее. Намного смелее. И она уже позволяла трогать ее везде и сама, нежными пальчиками иногда ласкала его агрессивную плоть. Ласкала пока он не говорил стой! Стоп! Ну что ты! И стрелял куда не попадя, чаще всего в платок, но бывало, что и мимо.

Ну а потом, как водится, повестка, проводы, плачущая, такая родная Ирка. Плачущая и гордая! Она теперь становилась не просто Иркой, а Иркой ждущей парня из армии. У этих «ждущих парней из армии» был особый кодекс поведения. Еще слишком жива была память о войне. Обещала дождаться и писать каждый день. Братаны сказали, проследим чтоб не баловалась.

Зима-лето-зима, а весной он приехал на побывку. Возмужавший, в воздушно- десантной форме, с погонами сержанта, он был просто обалденно красивым. Ирке завидовали все. Видя его ее подруги начинали громче говорить и хихикать, томно закатывать глазки, но это составляло только общий фон. Они с Иркой были полностью увлечены друг другом.

Просто Ирка решила ему дать. По тем временам это был поступок, граничащий с безумием. Тогда потерявшей девственность девице, выйти замуж было ой как не просто. Тогда целка была необходимым атрибутом невесты. Так, что дать до свадьбы это было величайшим актом доверия.

Дать то можно, но брать он не умел. Ни он брать ни она давать. Лежали, изнуряли друг друга ласками, он, как слепой котенок, тыкался сам не зная куда, а она с перепугу была такой сухой, что шансов проникнуть в нее у него просто не было. Как часто бывает в таких случаях, помог алкоголь. Крепко выпили оба на свадьбе одного из друзей Сереги и их оставили спать в доме невесты у родителей которых был большой частный дом. И там, после часа объятий и очередного его тыканья непонятно куда он сказал: «Ирк, ну помоги, ну видишь не справляюсь. Ну не знаю я как вы устроены» И тогда она взяла дело в свои руки. И не только дело. Все она умела, наверное от природы и поводив этим самым делом по делу своему она направила его дело в нужном направлении. И все получилось. Ой, вскрикнули они оба и в один момент она стала женщиной, а Серега мужчиной. Потом он дал ей нерушимую клятву, что другой у него не будет. И сдержал ее. Ну почти сдержал, двадцать с лишним лет держал, а потом бес попутал.

2

Вернувшись из армии, он женился на Ирке, на ком же еще, и пошел работать на завод. А осенью, после уговоров цехового начальства, пошел учиться на вечерний факультет института тесно, очень тесно связанного с заводом.

Через год, как полагается, Ирка ему родила сына. Как-то само собой считалось, что именно ему. Как же он любил их обоих! Ты, я и он, это одно целое сказал как-то он ей. И сам удивился, откуда у него взялась такая напыщенная фраза. И Ирка знала, что да. Они действительно одно целое. Даже если она устраивала ему порой «вырванные годы» она знала, что ее Серега никуда от нее не денется. Он на самом деле ее мужчина.

А между тем он рос по службе. У него складывалась не самая плохая карьера. Мужиков, особенно толковых, по-прежнему очень не хватало на заводе и поэтому, как только у него стало неоконченное высшее его назначили замначальника цеха. Одновременно с этим решили вопрос с его партийностью. Надо так надо, сказал он Ирке. Без этого так и буду работягой. А быть работягой Сергею Николаевичу уже не хотелось. Он чувствовал, что перерос это состояние.

Глядя на него и желая соответствовать Ирка, сбросив заботы о Костике на плечи своей мамы, тоже поступила на вечернее отделение того же института.

Это было удивительное время. Разворачивалось массовое строительство жилья и не только. Завод одновременно строил 3 детсада и два детских лагеря. Один на море и один в лесу. Завод имел в каждом новом доме свою долю и очень скоро Сергею, тогда уже начальнику цеха выделили трехкомнатную квартиру в новом доме. Молодому руководителю благоволило начальство и его любили подчиненные. Старые друзья по-прежнему называли его Серегой, хотя если честно, решая многие вопросы он уже очень сверху вниз поглядывал на простых работяг. Поглядывать то поглядывал, но все равно со всеми здоровался за руку и как мог старался вникать в их проблемы. Я-это завод, думал он иногда засыпая вымотанный за день. Меня нет без завода. А заводу нужен я. Как же в кайф ему было чувствовать свою причастность ко всему, что происходило. Он был уже в резерве на главного инженера и понимал, что по этой лестнице надо карабкаться вверх. Недавно ему исполнилось 35, и он видел себя уже минимум в директорском кресле.

Карьерист, говорили у него за спиной. А он думал: «Да, карьерист! Не вижу в этом ничего плохого». Ирка, его Ирка слегка офонаревшая от открывшихся перед ними возможностей обожала своего Сергуню и ездила с ним в командировки в Москву. Чтоб не томилась бездельем, Сергей пристроил ее на работу во всесоюзный профильный НИИ по их тематике. Девочка она была не глупая и поэтому там она делала кандидатскую диссертацию по тематике очень близкой к заводу. И все знали, что через год-полтора можно будет поздравлять нового кандидата наук. Знали ведь чья жена. В общем их возможности стали удивлять их потребности. Жизнь удалась!

3

А еще через два года директора завода, который считал его, тогда зама по производству, правой рукой пригласили в Москву командовать главком. Ну что Серега, он знал его с сопливых времен, курировал его карьеру, и иногда называл его Серегой, готовься в мое кресло. И чтоб, он крепко выругался, держал завод вот так! Он показал свой крепкий кулак. Ну да верю в тебя, не дашь пропасть заводу. Как никак у заводской трубы с малолетства.

Потом было куча согласований, собеседований, вплоть до промышленного отдела ЦК и бюро обкома и наконец, в сорок три года Сергей Николаевич стал директором. Хотя прошлый давно был в Москве, и Сергей уже почти полгода был ВРИО. Почти одновременно они с Иркой и Костей, больше детей у них не получилось, въехали в шикарную Директорскую квартиру в помпезном доме с высоченными потолками. Положено по рангу.

Завод он, как и обещал держал крепко, работал по 18 часов в сутки. Лоб его пересекали ранние морщины. Виски начали серебриться. Плотно сжаты губы. Всегда озабоченный взгляд. Он редко улыбался. Был крут, но справедлив, как говорили о нем. Он затеял реконструкцию основного цеха без остановки производства и нещадно карал за малейший срыв плана, отклонение от графика. За эту реконструкцию его и еще двух рабочих, куда же без рабочего класса, наградили орденом трудового красного знамени. Таким же орденом наградили и завод, который освоил новую продукцию, так необходимую оборонке. Я это завод, очередной раз подумал он, вынимая орден зубами из стакана с водкой.

И здесь мы его оставим на три года совершать трудовые подвиги. Вставать в 5 утра, чтоб в половине седьмого быть на заводе для утреннего обхода, ставить на селекторе провинившимся клизмы с патефонными иголками, проводить, когда нужные, когда не очень совещания, самому просиживать штаны на таких же совещаниях в горкоме, обкоме и исполкоме. Вылетать на совещания в министерства в Москву и в Киев, отбиваться от бредовых заданий, которые ему норовили повесить на шею кабинетные чиновники. Мы умеем делать продукцию, говорил он. Остальное пусть делают те, кто не умеет делать того, что делаем мы. В общем директорствовать. Пожелаем ему удачи в этом, реально нелегком труде. И перейдем ко второму герою, верней героине этой повести.

Часть вторая

Анюта

1

Мама говорила, что она сразу родилась красивой. Какая красивая девочка, говорили акушерки и медсестрички любуясь симпатичной новорожденной с неожиданно выразительными глазками.

Какая красивая девочка, говорила заведующая детским садом в жарком Ташкенте, куда мама с ней эвакуировалась от наступавших немцев. Такая беленькая. Большинство деток в том саду были темноволосыми аборигенами, и похожая на куклу светловолосая и голубоглазая Анюта покорила сердца простых, но очень дружелюбных нянечек и воспитательниц, которые норовили погладить ее по белобрысой головке. И она понимала своим детским умом что она да, красивая и что быть красивой это хорошо. Это просто здорово быть красивой.

А в школу она пошла уже в городе, куда они вернулись из эвакуации. Это был один из самых крупных и промышленных городов Украины раскинувшийся по оба берега Днепра. Ее папа демобилизовался из армии в чине инженера полковника железнодорожных войск и был сразу направлен на достаточно высокий пост в региональное управление железной дороги. Он так и ходил в полувоенной форме с железнодорожными знаками отличия. Высокий, светловолосый, немного похожий на немца, папа просто обожал свою дочурку, а она очень, очень любила своего папочку и была очень на него похожа. Ну а мама? Мама пошла преподавать в ту же школу в которой она преподавала до войны. Она считалась одним из лучших литераторов города.

Семилетняя Анюта пришла в школу, где работала ее мама. Красивой и смышленой первокласснице доверили дать первый звонок первого сентября и даже доверили роль со словами. Она прочитала, смешно грассируя, стишок, что-то о школе, о мире, о великом Сталине, который очень любит детей и которого дети ни за что не подведут.

Школа давалась ей легко. Очень легко. Ну не могли учителя ставить такому очаровательному ребенку, да еще дочери Лидии Васильевны ставить плохие оценки. И ей хотелось, очень хотелось быть отличницей. Однажды она пол ночи прорыдала из-за четверки по контрольной по математике. У нее даже поднялась температура и она два дня болела. А пока болела, перепуганная математичка дала ей переписать контрольную и поставила красивую пятерку. Больше за все 10 классов школы у нее четверок не было.

Ей шел тринадцатый год, когда умер Сталин. Как она рыдала, как спрашивала у мамы как теперь жить будем? Кто страну защитит? Враги со всех сторон. Мама говорила, что в это трудное время народ сплотится вокруг Ленинско-Сталинского ЦК.

Отца четверо суток не отпускали с работы. Нужно было быть готовым к любым провокациям. Он был не глуп, достаточно циничен и понимал, что в Москве сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть за место почившего в бозе вождя. Что его задача не выпустить ни одного эшелона с войсками в сторону Москвы без распоряжения. Только не понятно кого слушать? Железнодорожного министра? Министра обороны или МГБ? Знал бы ушел бы на неделю на больничный теперь уже поздно. Военный комендант станции сидел в соседнем кабинете, и они по очереди ходили друг к другу на чай. У военного на поясе висела кобура.

А Анюта в новой форме с черным фартуком с наглаженным алым пионерским галстуком стояла в траурном карауле у портрета вождя. Днем в траурном карауле стояли дети, ночью учителя и сотрудники. Из красивых глаз красивой пионерки текли не бутафорские, а самые настоящие красивые слезы. Она очень переживала за страну за мир, за как же теперь? Анюта была не просто правильная, а очень правильная. Настоящий ребенок страны советов. Хоть сразу на плакат.

2

Но оказалось, что жизнь на этом не остановилась. Новое время выдвинуло новых вождей. И Аня, теперь уже старшеклассница, комсомолка, член комитета комсомола школы, с тем же энтузиазмом славила новых. Набирающая женскую красоту Анюта, по-прежнему училась на одни пятерки и активно, очень активно участвовала в общественной жизни. И как результат-поездка в составе областной делегации приветствовать фестиваль молодежи и студентов Москве. Ей было всего 16, и он была самой юной в составе делегации. Не спускать с нее глаз, было приказано и руководителю делегации, и тайным агентам КГБ, которых в делегации было не один и не два. Она была самой юной, точно самой эффектной и самой звонкоголосой. Поэтому выступить с приветствием поручили именно ей. И она выступила. Запомнилась многим эта девчонка с пронзительными глазами выступающая на украинском языке. Руководителю страны нравился украинский.

Тогда же пришел «первый опыт борьбы против потных рук». Один из сотрудников госбезопасности слишком буквально понял указание приглядывать за этой юной особой, чтоб вела себя прилично. Чтоб не опозорила не дай боже высокое звание советской молодежи. Этот боец невидимого фронта вызвал ее на беседу и дал волю рукам. И не успел глазом моргнуть как получил звонкую оплеуху. Потом пару дней в ухе звенело. А он ходил за ней и говорил: «Аня, Вы меня не так поняли». И Вы меня не так поняли, отвечала она. Давайте забудем этот эпизод. И забыли. Он в рапорте отметил ее безупречное поведение во время поездки в составе делегации. Ох не глупа была Анюта, ох не глупа. Прекрасно знала цену своей внешности и умела умело этой внешностью пользоваться. Когда надо, скромно потупить глазки, когда надо широко распахнуть длинные и густые ресницы, когда надо закинуть руки, поправляя прическу.

Половина парней в классе были тайно влюблены в нее и ждали уроков физкультуры, на которых можно было более подробно разглядеть ее тело, вторая половина понимала, что влюбляться в нее самое безнадежное мероприятие и поэтому тихо ненавидели эту выскочку. Но ей мало дела было и до первой, и до второй половины. Гормоны не били в голову девочке, вовсю поглощенной общественной работой. Бывало конечно, когда ей снились сны не о комсомоле, а о каких-то горячих ласках неведомо с кем от которых было тяжело внизу живота, но эти сны, которые не должны сниться советской девушке она старалась забыть раньше, чем откроет веки. Не шлюха же она какая-то!

3

Школу она закончила с медалью и поступила на филологический факультет университета. Папа и мама отговорили ее от исторического. Уж больно часто в стране менялась история, хотя конечно истфак считался кузницей советской номенклатуры. И так прорвусь, решила Анюта.

В универе, как всегда она не допускала оценок ниже «отлично». На втором курсе, после звонкого выступления ее на университетской комсомольской конференции и прочитав ее школьную характеристику ее пригласили в университетский комитет комсомола, а через год в бюро комсомольского комитета. Самое смешное, что эта умница и красавица всегда отличалась поддержкой самых жестких решений бюро по провинившимся комсомольцам и часто первая предлагала исключить из комсомола и ходатайствовать об исключении из университета проштрафившихся комсомольцев. При этом ее красивые губы складывались в жесткую гримасу, и она уже не была такой красивой.

Там же она познакомилась с комсомольским лидером аспирантской группы физического факультета. Физики и лирики начали встречаться. С ним она прошла опыт первых поцелуев опыт первых сперва робких, а потом не очень робких ласк. Когда она была на четвертом курсе сыграли комсомольско-молодежную свадьбу, а на пятом она к его защите кандидатской диссертации преподнесла ему подарок. Голубоглазую, в маму, красивую дочь. Жили они с ее родителями в большой железнодорожной квартире у вокзала и ей, чередуясь с мамой в уходе за дочкой удалось не потерять год обучения и закончить универ с отличием.

В постели образцовой советской семьи было откровенно скучно. Их спальня примыкала к большой гостиной и была через стенку с родительской. Кровати в ту пору были с панцирными, отчаянно скрипевшими, сетками и они боялись сделать лишнее движение, издать лишний звук. Хотя и он, и она читали доступную советскую литературу и знали, что делать это надо 2-3 раза в неделю. И делали, 1-2 раза в неделю за исключением дней ее периодического нездоровья. Непонятно, как ее муж, кандидат технических наук, так и не догадался просто расстелить одеяло на полу, где можно было вести себя значительно свободней. А может просто не хотел. В то время секс был не его конек и точно не ее.

В это время Анюта была молодым учителем, членом райкома комсомола. С детьми у нее получалось легко. Мальчики откровенно любовались «Анечкой» и ждали момента, когда она станет писать на верху доски, в надежде увидеть повыше ее стройные ноги и млели от ее колоритного голоса от взгляда ее красивых глаз. Дисциплина на ее уроках была идеальной, планы и все прочее были идеальны. Как-то побаивались завучи и директор, что подсидит их эта идеальная комсомолка, поэтому, как только представилась возможность, методом возгонки, рекомендовали ее во вновь открывшуюся, свежепостроенную школу в новом микрорайоне завучем. А райком соответственно решил вопрос с партийностью.

4

Молодой коммунист, сохранившая и комсомольский билет поехала в Москву, на 15 съезд комсомола. И там неожиданно для самой себя влюбилась, по уши влюбилась в горячего грузинского парня. Это был короткий, звонкий роман, длившийся всего три дня. И так получилось, что она, наплевав на моральный кодекс строителя коммунизма, оказалась с ним в постели его гостиничного номера, где перед этим собрались в узком кругу и пили за комсомол украинцы и грузины. Ох уж эта грузинская чача.

Сумасшествие какое-то. Утром, забежав в свой номер переодеться и привести себя в порядок она помчалась на заседание в Кремль и сидя там пыталась сообразить, что же в конце концов произошло и как теперь ей жить дальше. Во-первых, она была уверенна, что руководство делегации уже в курсе ее грехопадения и даже подумать боялась во что это может вылиться. А во-вторых она неожиданно для себя понимала, что не может и не хочет жить без Славы, так звали ее любимого. Она впервые почувствовала, что значит принадлежать мужчине по-настоящему и кажется только сейчас поняла, какой это кайф. Она за одну ночь с этим горячим грузином улетала к звездам больше, чем за всю прошлую жизнь с мужем. Как же возвращаться теперь к Антону, с которым столько связывало ее, крушить ли все и мчаться в Тбилиси, чтобы начинать все сначала? Ужас, ужас, ужас! Я грязная мразь, думала она. Я недостойна звания молодого коммуниста. Меня надо взашей гнать из партии и на пушечный выстрел не подпускать к детям, думала она, аплодируя стоя речи Хрущева, в которой он рисовал новые задачи советской молодежи. Вот плюну на все и уеду на целину.