Читать онлайн Я играю в копирайтинг

Глава 1

Я играю в копирайтинг

Зачем эта книга?

Книга – это возможность не просто делиться случайными заметками или воспоминаниями. Вам не нужно сразу на них реагировать, а мои знакомые наконец-то смогут отдохнуть от моих бесконечных размышлений. Но главное – эта книга не только обо мне. Читая мою историю, вы неизбежно будете сравнивать её со своей, находить схожие моменты или, наоборот, видеть разницу.

Я в копирайтинге уже шесть лет. В журналистике – с университетских времён, хотя не всегда оставалась в этой сфере. За эти годы я многое узнала, и теперь хочу поделиться не только опытом, но и собственным взглядом на профессию. Ведь читать сухой учебник скучно, а вот история реального человека – совсем другое дело.

Соцсети мне не по душе. Мне неинтересно гнаться за лайками и алгоритмами. Но книга – это совсем другое. Это возможность не просто говорить, а быть услышанной. Возможность оставить что-то значимое, что останется с вами дольше, чем лента новостей.

Все родом из детства

Продумывая, о чём писать, я снова и снова возвращаюсь к эпизодам из прошлого. К тем самым моментам, которые, как кирпичики, создают мой фундамент. Советую прогуляться по этим страницам, заглянуть в воспоминания маленькой Ани, взять ее за руку и послушать ее рассказ.

Я не сочиняла рекламу с рождения, не знала слова «копирайтинг», не знала, кто придумывает рекламу, и вообще ничего не знала об этом мире. Но кое-что о выступлениях перед публикой и привлечении её внимания я знала.

Больше всего я любила устраивать танцевальные номера и показы мод для родителей. У нас были специальные коробки, куда мама складывала странные, но интересные вещи – такие не наденешь в повседневной жизни. А ещё было ателье, где нам отдавали обрезки тканей. Я до сих пор помню, как однажды после парикмахерской, куда меня отвели из-за спутанных волос, мы зашли туда. Пока мне больно и неприятно распутывали волосы, я едва сдерживала слёзы. Но настроение мгновенно взлетело, когда мне разрешили самостоятельно порыться в запасах и выбрать всё, что захочу, – даже самые необычные ленточки и пуговицы.

Я продумывала 3–4 образа, выбирала музыку и устраивала дефиле перед уставшими после работы родителями. Они неизменно досматривали 2–3 моих танца, слушали, как я пою, и даже хлопали. Их терпение было поистине железным.

У мамы была тетрадка со словами песен – сначала она вела её для себя, но со временем тетрадь перекочевала ко мне. Днём я разучивала тексты, а вечером с воодушевлением пела перед родителями. Я искренне верила, что моё пение – это лучший подарок для них.

Даже в средних классах, когда мама увлеклась песнями Агутина, я решила сделать ей приятное. У нас был диск, и, перематывая его на магнитофоне десятки раз, я выписывала все тексты в её тетрадь. Как сейчас помню: я пела для неё «На сиреневой луне».

Позже к моему хобби присоединились двоюродная сестра Женя и младшая сестра Катя. У Кати вкус и интерес к одежде сохранились до сих пор, а мой, кажется, остался в детстве. Теперь для меня главное – чтобы одежда была практичной и её можно было носить несколько дней подряд.

Иногда мы разыгрывали сценки из Ералаша для родителей, а на праздники мама придумывала нам целые сценарии для выступлений перед родными. Я любила шутить и веселить близких – это был мой способ сделать жизнь родителей легче и радостнее. Дети чувствуют, когда могут подарить родителям улыбку, и в ответ получают любовь и внимание.

И даже в этой книге я задаюсь вопросом: как мне сделать так, чтобы вам было уютно, тепло и интересно проводить время рядом со мной? Возможно, для писателя это даже важнее его фантазий о наградах и премиях. Моя награда – если после прочтения книги вы скажете: «Какая интересная все-таки это штука – жизнь».

Белая ворона

В школе я старалась учиться на пятёрки, ведь для моих родителей это было важно. Бабушка всю жизнь проработала учителем математики, и спрос с меня был высоким. Я понравилась классной руководительнице, и мне удавалось получать пятёрки с плюсом. Как человек с синдромом отличницы, я очень переживала из-за четвёрок. Боялась, что не оправдаю ожиданий. Поэтому старалась учиться хорошо, тянуть руку, почаще отвечать у доски.

Кажется, мои одноклассники не очень-то это оценили. Одна девочка, которая жила с нами в одном доме, часто спорила с учительницей, утверждая, что эти плюсики мне не заслуженны. Что хорошее отношение других учителей ко мне необоснованно.

И вот во втором классе это вылилось в травлю. Она запретила всем ученикам в классе со мной общаться. Я узнала об этом как раз в свой день рождения – 25 октября. Мне позвонили три одноклассницы и сказали, что не могут прийти на мой праздник, иначе с ними тоже перестанут общаться, как со мной.

Это не был открытый конфликт. Не было толчков, насмешек или обидных слов. Было молчание. Меня просто не замечали. Не звали играть, не обсуждали со мной уроки, не смеялись на переменах. Я существовала, но как бы отдельно. И так как мы жили в одном дворе, то та же ситуация повторялась и там: как только я выходила на улицу, все разбегались по подъездам и ждали, когда я уйду.

На переменах я придумала для себя игру, которая стала чем-то вроде защиты. Если вы смотрели «Аватара: Легенду об Аанге», то, по сути, я выполняла технику «будь листом». Я быстро шла или даже бежала в потоке учеников, но при этом ловко маневрировала – крутилась, подныривала, управляла руками и ногами так, чтобы никого не задеть. Раз уж меня вынудили быть незаметной, почему бы не превратить это в игру?

Книжный рай

Родители не знали, как изменить отношение окружающих ко мне, не могли избавить меня от одиночества или страхов. Но они подарили мне нечто большее – бесконечные порталы в другие миры, куда я могла отправиться и найти себя.

Мне повезло: мои родители никогда не скупились на книги. На каждый праздник меня возили в книжный магазин «Эврика» на Старой площади или «Гулянда» на Толе би, а на день рождения я выбирала себе новую энциклопедию. За каждый выпавший зуб получала журнал. О, эти журналы до сих пор в моём сердце, и я всё ещё мечтаю выпустить такие же для детей, как те, что были тогда. Я даже когда-то начинала рисовать их от руки. Ну, всё ещё впереди.

Вместо прогулок во дворе я стала читать. Много, особенно энциклопедии, снова и снова. Однажды ко мне случайно попала книга – «Хорёк-писатель в поисках музы» Ричарда Баха. Родители купили её для себя, но в итоге она стала моей. Оказалось, писатель – это не обязательно серьёзный мужчина за массивным столом, который придумывает сложные истории. Писателем можно быть просто потому, что тебе этого хочется. Потому что ты так чувствуешь. Жена хорька тоже стала писательницей – и даже популярнее его самого.

Я завела дневник. Маленький блокнот и мини-ручка стали моими друзьями. Я записывала туда всё, что приходило в голову, но чаще всего – просто факты о моей жизни: как проснулась, что покушала, какая погода. Я считала это тренировкой – умением быть в моменте, сосредотачиваться и замечать, из чего складывается мой день.

И, конечно же, в моём детстве была Джоан Роулинг. Она появилась неожиданно – просто как случайная книга с базара. Без особых ожиданий, без громких рекомендаций. В то время школьная литература предлагала мне два варианта: либо скучное, либо душераздирающее. В школе я могла прореветь целый урок над рассказом «Белый Бим Чёрное ухо», а дома – согреваться и успокаиваться в волшебном мире Гарри Поттера. Это был мир, в котором я могла чувствовать себя значимой, где были верные друзья и волшебство, где победа всегда была возможна, несмотря на все трудности.

Я так хотела попасть в этот мир, что клала под подушку вторую часть «Гарри Поттер и Тайная комната». Казалось, если заснуть рядом с ней, то, возможно, однажды я проснусь в Хогвартсе. Это было где-то в 2–3 классе, и примерно в это же время я начала плохо видеть с доски. Я сидела на задних партах, потому что была высокой. Мы сходили к окулисту, и мне поставили миопию – минус один. Мне выписали очки, и я решила: пусть они будут как у Гарри Поттера. Заказала круглую оправу, а по центру – молнию. Так что из всего, что я могла взять из этой книги, материализовались только очки.

Среди важных и любимых книг, которые храню как личную библиотеку:

Дивергент (Вероника Рот) – в фильме изменили финал, но в остальном получилось неплохо.

Голодные игры (Сьюзен Коллинз) – книги отлично дополняют фильмы, но экранизация и так вышла достойной.

Поступь Хаоса (Патрик Нес) – экранизация с Томом Холландом ужасна. Не судите по ней книги, там всё урезали.

Тёмные начала (Филип Пулман) – сериал великолепен, передаёт дух книги. Только не смотрите фильм с Николь Кидман – сериал лучше.

Отрава (Крис Вудинг) – там буквально мир начал рушиться и погибать от того, что главная героиня не хотела взять на себя роль писательницы.

Могла бы быть полиглотом

В 4-м классе учительница казахского языка сказала моим родным, что у меня может выйти «тройка» за год. Для семьи, привыкшей к моим пятёркам, это было неожиданно. Спасибо учительнице: она предложила дополнительные занятия, и я стала заниматься с ней после уроков. Это была замечательная женщина – я до сих пор помню, чему она меня научила. Например, благодаря ей я могу понять цену в магазине, если мне ее озвучат на казахском.

Летом родители приняли решение: больше не оставлять меня там, где я не прижилась. В 5-ый класс они решили перевели меня в лингвистическую гимназию с углублённым изучением английского и французского. Возможно, на их выбор повлияло моё знакомство с Мариной в летнем лагере. Она училась в этой гимназии, и мы сразу подружились.

Но выяснилось, что я совсем не дотягиваю до уровня гимназии со своими знаниями. Поэтому появился репетитор по английскому. Чтобы поступить, пришлось провести всё лето за учебниками. Каждый день – английский, французский… Вместо веселых обливаний из бутылки в летнем лагере в обед я шагала по жаре к репетитору. Больше всего ненавидела этот момент. Пухлый зеленый учебник Голицына словно насмехался, будто говорил: «Никакого веселья, только я».

Несмотря на усердные занятия, почерк у меня оставался угловатым, неразборчивым. И я решила: раз уж учусь, то исправлю и это. Выводила буквы медленно, старалась делать их круглыми, аккуратными. Рука болела, но я не останавливалась. Постепенно боль ушла. И появился новый почерк – милый, красивый, на мой взгляд, и которым я могла быстро писать. Когда слышу, что почерк отражает характер человека, мне становится интересно. Если кто-то взглянет на мои буквы – увидит ли он настоящую меня? Или это всего лишь маска, созданная тем летом? Или я действительно изменила себя? Мне нравится думать, что второй вариант.

Я поступила в новую школу. Но на каждом уроке английского учитель повторяла: «Произношение ужасное. Знания слабые». Двойки сыпались, как осенние листья. Вы не поверите, но каждую ночь я стояла у окна и загадывала одно желание: «Я хочу знать английский. Я хочу остаться в этой школе. Здесь меня замечают. Здесь у меня есть подруга». Французский давался не легче.

Но настоящая проверка ждала впереди. Наша семья переехала в Испанию на год. Сначала я старалась – учила слова, делала задания, пыталась говорить. Но вскоре поняла: мой мозг перегружен. Настолько, что я начинала забывать родной язык. Когда мы вернулись в Казахстан, я две недели молчала в школе – пока подберу слова, отвечать уже не нужно. Первый диктант на русском языке я написала половину букв латинские, половина кириллица, потому что просто не могла вспомнить как писать. Конечно, я получила за него 2 и разговор с учительницей, что со мной и почему так.

Полина Лазаревна была интересным учителем. На уроках она часто говорила Bién – это «хорошо» по-французски, но ещё и по-испански. И мой мозг постоянно переключался на испанский. Я невольно обращалась к ней profe или profesor, а вместо обычного приветствия могла сказать: ¡Buenos días! Если мне нужна была помощь, то вырывалось: ¡Ayúdame, por favor! Ещё в испанском языке, как вы уже могли заметить, интересная пунктуация. Восклицательный и вопросительный знаки ставятся не только в конце, но и в начале предложения – перевёрнутыми. И я писала по приезду также.

Полина Лазаревна стала со мной дополнительно заниматься: я приходила к ней домой, и мы изучали всё с самого начала. Благодаря ей я смогла подготовиться к ЕНТ, и она даже сказала, что у меня есть задатки для поступления на филфак. Иногда думаю, что стоило бы её послушать и пойти туда. Раз уж всё равно выбрала русский главным, могла бы отточить его, как лезвие.

В университете мне пытались привить турецкий. Я сразу сказала преподавателю: «Бесполезно, смиритесь, в моей голове напихано уже много языков, и всем им там очень неуютно». Но что-то всё же осело в памяти: arkadaş (друг), benim adım (моё имя…), hoş geldiniz (добро пожаловать). Преподаватель был из Турции, и он правда очень старался.

Но дело не в преподавании.

Дело в том, что внутри меня русский язык уже занял свой трон.

Он стал королём. Вернее, моим способом заработка и местом в жизни.

Он сказал: «Мы будем сечь словом, жечь глаголом – только дай мне пульт управления речью».

Канские львы

Вы можете представить, насколько сильно мне доверяли родители, если в 6 классе они подарили мне ноутбук? Мы поехали в официальный магазин HP и выбрали тот, который мне понравился. Было даже немного страшно его включать.

Не помню, как именно это произошло, но на ноутбуке оказались записи Каннских львов. Искать видео в интернете мы с сестрой тогда ещё не умели, поэтому с огромным удовольствием смотрели то, что было на диске. Многие рекламы мы помним до сих пор. Тогда я впервые узнала, что бывает социальная реклама. А ещё поняла, как реклама может впитывать колорит страны. Иногда, чтобы прочувствовать её эффект, нужно было представить себя жителем этой страны – только тогда реклама раскрывалась по-настоящему.

Когда мы переезжали в Испанию, в аэропорту не было связи, а у нас была пересадка. Сестра нервничала, и чтобы её успокоить, я включила Каннских львов. Мы снова смеялись, восхищались рекламой. Оказалось, что реклама может не только удивлять, но и успокаивать.

Помимо зарубежной рекламы, у нас, конечно, была и своя – по телевизору. Помню, как я была шокирована, когда мы приехали в гости к двоюродной сестре на Украину и я узнала, что у них программы идут без рекламы. Но зато потом – полчаса сплошной рекламный блок! По мне, так лучше пусть каждые 10–15 минут делают короткие паузы по 3 минуты, чтобы можно было спокойно взять перекус или сходить в туалет, чем терпеть длинный рекламный марафон, который в итоге никто не смотрит.

Художественная школа

Помимо танцев, песен и нарядов, я любила и просто посидеть в тишине, рисуя. Часто придумывала сюжеты, вдохновляясь книгами и мультфильмами. Однажды нарисовала красивого попугая, и родители отправили мой рисунок в детскую телепрограмму, где в каждом выпуске на заднем фоне висели рисунки зрителей. В конце передачи ведущие зачитывали имена юных художников, благодарили их. Когда я увидела на экране своего попугая и услышала своё имя, счастью не было предела – я буквально визжала от восторга!

Увидев такой мой интерес, мама нашла для меня Художественную школу им. Крупеня и повела на пробное занятие. Если вы думаете, что я ворвалась туда как маленький гений, сразу почувствовала вдохновение и нашла понимающее окружение, то всё было с точностью до наоборот. Я вообще не понимала, что я тут делаю. Где радость? Где веселье? Где цветные карандаши и красивые краски?

Первым заданием было выбрать слово и нарисовать карандашами и черной ручкой его буквами. Я посмотрела на преподавателя и подумала: «Что за бред?» В голове – пустота. Я просто не могла придумать слово. Совсем. Это задание казалось мне странным и непонятным. И когда я увидела, как другие ученики спокойно с этим справляются, меня охватило ощущение, что я тут лишняя. Я чувствовала себя глупой.

Сбежать с урока не было возможности – мама ждала меня в коридоре. Оставалось только разглядывать кабинет. Внимание привлекли картины на стенах, но больше всего – маски. Позже мне объяснили, что всё это – работы учеников.

Тогда меня не зачислили – сказали ждать нового набора. И мы дождались. Мамина знакомая отдала свою дочь в эту художественную школу, и однажды я пришла к ним в гости. В шкафу в стеклянных дверках была вставлена её картина – камыши в вазе, нарисованные простым карандашом. Я смотрела на рисунок с восхищением.

– Это ты нарисовала? – спросила я.

– Да, – ответила она.

– Сама? Вот ты, такая же девочка, как я, села и нарисовала?..

Я не могла поверить, что это возможно. Её рисунок казался мне чем-то невероятным. В тот момент я решила: я тоже так хочу. Упросила маму снова отвести меня в школу. Когда я вернулась туда и мне начали объяснять, как рисовать, я почувствовала себя иначе. Теперь меня не пугало, что мы не изображаем волшебные сказочные миры цветными карандашами.

Мы начали просто с тренировок – тренировали руку делать штрихи на бумаге, коротки, длинные, ровные, округлые, рисовать фигуры, делать построение, проверять пропорции карандашом, натягивать планшет. Оказалось, что настоящее волшебство – это суметь нарисовать то, что ты видишь. Первые удачные рисунки вызывали у меня восторг. Я пищала от радости:

– Это сделала я! Я сама!

Но и на этом подарки не закончились.

Он сделал несколько мольбертов, четыре или пять, но учеников в классе могло быть больше. Поэтому я приходила на занятия раньше всех, чтобы успеть забрать именно свой. Он был подписан, и я гордилась этим. Регулярно чистила от грязи, следила, чтобы не было сколов и пятен от краски.

Папа продумал каждую деталь. Там, где планшет опирался на мольберт, была не просто планка, а полноценная полочка. На неё удобно ложились карандаши, кисточки, ластик… Если вы подумали, что и точилка тоже – то нет.

В художке карандаши точили канцелярским ножом. Нужно было аккуратно снять примерно сантиметр древесины вокруг стержня. Мы не рисовали кончиком грифеля, как в школе, – мы использовали почти всю его поверхность, кладя карандаш под углом. Это давало мягкие, живые линии, которые невозможно добиться обычной заточкой.

Первые уроки смелости и творчества

В какой-то момент стало заметно, что есть ученики, которые справляются с занятиями лучше меня. Это были Наиль и Настя – мальчик и девочка из моей группы. Возможно, у них был аутизм или какие-то особенности развития, им было сложно говорить, возможно, даже какая-то степень ДЦП… Но рисовали они как боги.

Только представьте: я смотрела на их работы и завидовала. Я приходила домой в слезах, говорила, что брошу художку, что я ужасна по сравнению с ними.

Мама тогда сказала мне простую, но отрезвляющую вещь:

– Если ты сейчас уйдёшь, если сдашься, мы не отведём тебя в другую школу. Ты просто закроешь для себя возможность рисовать. Навсегда. Этого я не хотела.

Я сжала зубы, стиснула кулаки и начала тренироваться. Делала штрихи, оттачивала линию, училась смешивать акварель. Но главное – училась уважать чужой талант, не принижая своих достижений.

Да, их работы выглядели так, словно место им в музее. Но в этот раз у меня отлично получилась светотень. В этот раз я не размазала карандаш рукой. А вот тут, рисуя акварелью, не забыла про блик на кувшине. И, наконец, смогла передать объём в два слоя вместо пяти, после которых бумага уже превращалась в грязное месиво.

Я училась видеть свои победы. А ещё – дружить. Училась замечать, как, несмотря на физические сложности и замкнутость, эти дети любят жизнь, хотят шутить, играть, быть просто детьми.

Наши преподаватели не могли вложить нам в голову свои знания. Всё, что они могли, – ходить между мольбертами, наблюдать, давать комментарии. А если мы не понимали, то садились рядом и прямо на нашей работе показывали, как лучше. Но никто не рисовал за нас. Оставалось только одно: пробовать, пробовать и ещё раз пробовать. Действовать. Так я вывела для себя главное правило: глаза боятся – руки делают. Пока мозг пытается просчитать, как провести линию, как расположить предметы, какими цветами передать глубину, нужно просто начать. Действовать. И тогда руки сами найдут нужное движение.

Рисование – оно не от ума. Оно от сердца. Это интуиция. Вот чему не всегда научит цифровая графика. Если есть возможность, хотя бы год попробуйте рисовать от руки. Почувствуйте, как карандаш скользит по бумаге, как ложится краска, как кисть делает лёгкий мазок.

Угадайте, какие задания в художественной школе я ждала больше всего? Конечно же, создание тех самых масок на стенах и загадочных буквенных композиций. И вот, дождалась!

Первым делом мы делали маски из папье-маше. Это был целый процесс, почти волшебство. Сначала на фанерной основе лепили объёмный слепок из пластилина, стараясь придать ему выразительность – скулы, изгибы, характерные черты. Потом слой за слоем покрывали его кусочками бумаги, пропитанными клеем. Каждый новый слой делал маску прочнее, превращая мягкую форму в нечто монументальное. Когда бумажный слепок окончательно высыхал, его аккуратно отделяли от основы, обрабатывали, а затем раскрашивали гуашью, стараясь передать настроение образа.

Я помню этот момент, когда моя маска заняла своё место на стене школы. В ней не было ничего революционного, но она была моей, сделанной от начала и до конца моими руками. Галочка поставлена. Я не тупица, но мне нужна была вторая галочка.

Задание про буквы было уже на третьем курсе, и к тому моменту наше мастерство настолько выросло, что оно стало не сложной задачей, а скорее увлекательной, расслабляющей игрой. Мне удалось создать несколько таких слов, и я поняла, насколько это отличная тренировка для дизайнера.

Мальчик, плыви!

Постоянное сидение или стояние у мольберта ухудшало и без того мою осанку, поэтому меня отдали на плавание. Под шапочкой волосы приходилось затягивать в тугой пучок, и это было больно. А зимой я не успевала их просушить перед автобусом. В итоге мне разрешили коротко подстричься – «под мальчика». Тогда я наслушалась всего. Бабушки кричали вслед, чтобы «мальчик» не бегал. В автобусе требовали, чтобы я уступила место или помогла зайти.

Но самое интересное – я вдруг поняла, насколько легко сменить пол в глазах окружающих. И как сильно меняется отношение. Мальчикам можно быть шумными, дерзкими, быстрыми – и при этом к ним больше уважения. Иногда, так и хочется надеть маску мальчика, чтобы в некоторых ситуациях от тебя отстали, как от женщины. Временами в жизни я ещё буду возвращаться к этой защите, этому образу, когда ломаешь шаблон окружающих.

И пусть эта глава будет краткой, по-мужски, так сказать, закончим эту тему.

Почему я против магического мышления

Примерно в 2003 году я получила первую степень Рейки, мне было 11-12 лет. Если вы не в курсе, это духовная практика, суть которой – пропускать через себя энергию из космоса, передавая её через руки. Потом были динамические медитации Ошо, глубинные касания, астрология, Таро, руны, тетахилинг…

Свою натальную карту я узнала в 12 лет. В таком возрасте это точно не нужно. Да и вообще, нехорошо так жить – с ощущением, что судьба предопределена звёздами.

Только-только меня начали воспринимать нормально в новой школе, как мне запудрили мозги всей этой «энергией». Я всерьёз предлагала лечить одноклассников руками. Хорошо, что никто не стал меня за это травить – спасибо новой школе. А то бы всё повторилось.

Эзотерика ещё вернётся в мою жизнь, когда я начну искать работу. А пока я фанатично изучаю чакры, медитирую, пытаюсь понять устройство космоса и, что самое страшное, свято верю в конец света в 2012 году. От этого у меня напрочь исчезает смысл думать о будущем – о семье, детях, работе. Ведь всё это якобы зря. У меня есть девять лет, чтобы просто пожить – и всё.

А ещё, по нашему убеждению, от того, насколько усердно мы занимаемся всей этой эзотерикой, зависело спасение человечества. Неправильная ноша для ребёнка, не так ли? Когда я смотрю Аватара Аанга и сцену, где он узнаёт, что он Аватар, и сбегает, я его понимаю. Только он действительно спас мир. А я нет. От меня не изменилось ровным счётом ничего.

У них есть правила: «Не злись», «Не сердись», «Почитай взрослых», «Честно зарабатывай себе на жизнь». Звучит красиво, но именно в подростковом возрасте, когда ты должен учиться злиться, отстаивать свои границы, отделять себя от взрослых и пробовать разное, эти правила не нужны. Они обрубили и заморозили многие части моей личности. Не отдавайте детей рано в эзотерику – вот моя просьба. Хотите сами в 35–40 лет туда уйти, пожалуйста. Но детей не трогайте. И меня тоже. Я не работаю с теми, кто зарабатывает на магическом мышлении.

Будьте внимательны к своим детям

В практике Рейки часто предполагается длительное удержание рук на различных частях тела, иногда по 30-40 минут. Однако, для ребёнка такое длительное воздействие может быть некомфортным, утомительным или даже неприятным. Ребёнок может чувствовать дискомфорт от прикосновений или близости другого человека, но подавлять эти чувства, считая, что "так надо". Это крайне опасно, так как может приучить ребёнка игнорировать собственные границы и дискомфорт, что делает его более уязвимым к потенциальному насилию.

Мой личный опыт подтверждает эту опасность. В детстве я столкнулась с попыткой сексуального домогательства по телефону. Звонивший, представившись врачом из новой школы, знал моё имя, имя моей мамы, мой класс и описал её внешность. Он задавал мне вопросы сексуального характера, которые я тогда не понимала. Только спустя время я осознала, насколько опасной была эта ситуация и как важно было сразу рассказать об этом маме. Этот человек мог быть кем угодно: учителем, родственником одноклассника, незнакомцем. Его знание личной информации указывало на то, что он мог быть близок к нашей семье.

Дети должны знать, что их тело принадлежит только им, и они имеют право говорить "нет" любым прикосновениям, которые им не нравятся. Важно создавать безопасную среду, где дети чувствуют себя комфортно, выражая свои чувства и опасения."

Мои первые читатели

Современным детям и подросткам трудно представить, что когда-то у нас не было бесконечных чатов, лент и сторис. Телефоны, если и были, то только для звонков. Позвонил – сказал главное – положил трубку. Всё.

В Испании я застала Mail.ru. Но так как испанцы о нём не знали, подписчиков среди одноклассников у меня не было. Я общалась с теми, кто случайно меня находил или кого находила я сама. Вела страницу как личный дневник – с хаотичными записями, эмоциями, смешными ошибками и радужными буквами. Тогда это было модно. Всё дышало духом эмо.

Позже, уже в Алматы, появился ВКонтакте. И да, не кидайте тапками – тогда он был для нас лучшей соцсетью. До сих пор считаю, что на тот момент он был самым удобным. Мы переписывались с одноклассниками, ребятами из параллельных классов, с друзьями по кружкам и хобби. Это был новый уровень общения. Мир стал ближе. И впервые у меня появились настоящие читатели.

И тогда случились две важные вещи.

Первая – я получила свой первый хейтовый комментарий. Он оказался настолько сильным, что на долгие годы остановил меня от публикаций и даже мысли о книге. Кто-то написал: «Судя по тому, как ты пишешь, у тебя проблемы с головой. Тебе срочно к психиатру». Я не разбиралась в этом, да и уверенности в себе тогда не было. Поэтому поверила: раз человек так говорит, значит, он лучше знает. Значит, я действительно ужасно пишу. Значит, никто не должен видеть, что у меня внутри.

Вторая – спустя годы мой хороший друг, которого я всегда считала полной своей противоположностью, вдруг признался: "Мне нравится, как ты пишешь. Я никогда не лайкаю и не комментирую, но твои тексты говорят обо мне. Это немного страшно, что ты так чувствуешь, но и в тоже время, мне становится легче, что я не один такой."

Этот момент тоже многое перевернул. Он подтвердил мой страх – я слишком откровенна. Я не понимаю, как мои тексты воздействуют на людей. Но вместе с этим появилась другая мысль, которая спряталась где-то внутри, ожидая своего часа: «А что, если мои слова могут быть полезны?»

Волшебный пендель

В 10 классе мы вернулись в Казахстан, и поначалу мне было очень сложно. Хотя я вернулась в свой класс, перед отъездом я постаралась максимально отдалиться от всех, в том числе от Марины. Я думала, так им будет легче пережить мой переезд в другую страну. Даже нормально попрощаться не могла – родители запретили рассказывать кому-либо о нашем отъезде.

И вот, спустя год, я неожиданно появляюсь, как снег на голову. Точнее, как песок с пальмы – ведь в Испании снега нет. А тут ещё и классы объединили, и половина ребят меня вообще не знает.

Но всё изменилось после одного лета, когда я работала официанткой в кофейне. Я вдруг поняла, какие же мы счастливые в школе. Свободные! Свободные от боли в ногах, от тяжести подносов, от грязных пепельниц и мокрых стульев, которые нужно таскать под проливным дождём. Мы всё ещё дети и можем позволить себе просто жить и наслаждаться моментами. Тогда у меня открылось второе дыхание.

Я завела блокнот со смешными историями – не просто забавными моментами, а настоящими зарисовками из школьной жизни: смешные диалоги с учителями, нелепые ситуации, курьёзные ответы на уроках. И в 11 классе он стал настоящей реликвией. Каждую неделю переходил из рук в руки, одноклассники зачитывались, смеялись до слёз, вспоминали лучшие моменты и с нетерпением ждали новых записей.

Я стала министром информации в школе. Вела школьную газету, оформляла плакаты к праздникам, придумывала конкурсы. Запустила анонимную коробочку, наподобие «вопросов mail.ru» – ученики писали туда свои вопросы, а мы отвечали на них в школьной газете. Порой приходили такие перлы, что даже учителя хохотали.

Помогала организовывать мероприятия, даже придумала тест на профориентацию, который провели на одном из школьных мероприятий.

Тогда же вышли мои первые статьи в детской газете «Дружные ребята»… и даже интервью со мной там же.

Из девочки-невидимки я превратилась в ту, кого знала вся школа. Каждое утро стояла рядом с директором, на меня смотрела вся смена, я проводила зарядку, а потом громко и уверенно пела гимн.

А всё почему?

Потому что я себе это позволила.

Сказала: «А кто мне запретит?»

И поняла – а никто.

Художники – молчат,

журналисты – борются со страхами

Вернемся ненадолго к моей работе официанткой в кофейне. В очередной раз, когда я оттирала со стола липкие следы от напитков, мне пришла мысль, которая прозвучала как клятва: "Ты должна зарабатывать своим умом, а не руками. В тебе должны видеть личность, а не безликую рабочую силу. Тебя должны ценить за твои идеи, а не за то, что способна не есть, не пить и не сидеть в угоду не пойми кому."

Когда пришло время выбирать, куда поступать, я металась между тремя направлениями: туризм, журналистика и иностранные языки – английский и испанский.

Я пришла в ИнЯз, но мне сказали, что испанского там нет, только немецкий. Немецкий мне был неинтересен. Испанский я что-то нигде не нашла.

Пошла на факультет журналистики в КазГУ. Там было здорово: меня радушно встретили, провели экскурсию, познакомили с преподавателями. Но вот этот огромный размах университета, в который каждое утро ломятся толпы студентов, а автобусы чуть ли не лопаются, чтобы их в себя вместить – мне не понравился.

А потом в голову пришла ещё одна идея.

Моя тётя преподавала рисование, и я начала ходить к ней в художественную школу, готовясь к поступлению на художественный факультет КазНПУ.

Почему не Жургенова? Мне казалось, что я не дотягиваю.

Почему не КазГАСА? Там требовалась архитектурная точность, черчение, а я никогда не видела себя архитектором.

А вот на худграфе я могла продолжать делать то, что уже умела – рисовать. Четыре года художественной школы в Алматы, год в Испании – казалось, путь предопределён.

Я поступила на подготовительные курсы. Мама волновалась: "Кем ты будешь? Как будешь зарабатывать?" Как раз таки там в кофейне я показала свои работы одному художнику, кто часто туда приходил, а потом была на его выставке. Я подумала, что как зарабатывать, ещё придумаю, а пока можно понаслаждаться искусством.

Почему-то на подготовительных курсах я назвалась другим именем. "Алена," – сказала я. Зачем? Не знаю. И так я провела 2 месяца, не признаваясь, как меня зовут. И я задумалась: если здесь я не могу быть собой, то где могу? Вспомнила: в школьной журналистике я не пряталась. Там я была Аней. И очень даже гордилась, когда видела своё им в конце статьи.

Я сказал себе – «Если ты станешь художником, ты так и продолжишь молчать. Так не преодолеешь эту замкнутость. Внутри тебя прячется другая Аня, которой нужно внимание, которая умеет говорить, которая любит писать. Ты хочешь спрятать её за безопасными красками? Ты дала себя слово зарабатывать своим умом, не сворачивай с этого пути.»

Наступил день подачи документов. И я, как говорится, свернула не туда. На творческие специальности документы подавались отдельно – ведь там были ещё вступительные экзамены. В тот день можно было подать на худграф…и на журфак.

И я встала в очередь на журналистику.

Как поступить на журфак

При приёме на эту специальность важно показать не только знания, но и стремление, творческий потенциал, амбиции. Нужно доказать, что журналистика – это действительно ваше призвание.

Правда, позже я выяснила, что на журфак поступают все, кому не лень, просто чтобы через полгода перевестись на другую специальность. Ведь для поступления учитывались только два предмета и творческий экзамен, а результаты полного ЕНТ не имели значения.

Но тогда я этого не знала и подошла к делу со всей серьёзностью. Принесла в приёмную комиссию папку с грамотами, которые потом забрала только на четвёртом курсе. Всё это время она лежала в сейфе, и, к счастью, я успела её найти, прежде чем её выбросили. Принесла свои статьи, готовилась к сочинению – для меня это было действительно важно.

На проверке способностей к письму я исписала три листа, в то время как остальные сдали по одному. Я подошла к теме сочинения аналитически: разбила её на части и проанализировала каждое слово. Тема звучала примерно так: «Почему я хочу стать журналистом?»

Почему? Действительно, почему? Ведь это не профессия, жизненно необходимая миру. Гораздо важнее те, кто печёт хлеб, выращивает овощи, строит дома. А журналистика – это, по сути, сплошное бла-бла. Я размышляла, почему именно мне она нужна.

Хочу. Чего я действительно хочу? Как поиск и освещение новостей могут быть полезны?

Стать журналистом. Что для этого нужно? Какими качествами должен обладать журналист?

Так я выстроила целую систему размышлений и, видимо, попала в точку: получила 25 баллов из 25 возможных. С оценками за ЕНТ у меня в сумме было 94 балла, и я была уверена, что пройду на грант.

Но меня ждало разочарование. В КазНПУ гранты начинались с 97 баллов, все бюджетные места ушли в КазГУ. Я прямо увидела эту картинку: я стою на остановке под дождём, а мимо меня на «Феррари» проезжает КазГУ и смеётся – «Вот лошара».

Не знаю, что со мной случилось, но в первые месяцы после поступления я вдруг превратилась в какого-то замкнутого гота. Коротко подстриглась под мальчика, носила только чёрное и много молчала. Наверное, я так испугалась нового. Из этой башни мрака меня вывели Саша и Саша. На первом курсе эта девушка и парень стали моими друзьями, с которыми мы вместе постигали журналистику.

Обучение на журналиста

Закончилась та часть, что давалась мне легко, и началась сложная. Именно здесь начинается та самая терапевтическая книга, которую я хотела написать третьим пунктом. Вдохновлена она моим любимым сериалом «Быть Эрикой». В нем главная героиня вместе с психотерапевтом возвращается в прошлое и заново проживает важные моменты. Но уже с взрослым сознанием, новым взглядом. Она либо переосмысляет события, чтобы они перестали быть источником сожалений, либо – благодаря волшебному сюжету – меняет их. Но, конечно, даже в сказочном сериале не все можно исправить.

Моменты из детства я уже проработала – с психологами, в трансформационных играх, с психосоматологом и коучем.

Я приняла, что:

– Быть изгоем в классе было больно. Я позволила себе прожить эту боль, пожалеть себя, отпустить тот ужас. Именно поэтому теперь могу спокойно об этом говорить.

– Синдром отличницы – часть меня. Долгие годы я гналась за оценками, и даже тройки в университете не спасают от страха перед ответственностью в работе.

– Мой первый день в художке был сложным. Я разбирала его с психосоматологом, и многое отпустилось.

– Иногда я прячусь за маской мальчика. Но, приняв себя, я все реже в ней нуждаюсь.

Я многое проработала, в том числе и то, что связано с родными. Они не были идеальными. Как и никто из нас. Мама с папой показали мне, что работа – это тяжёлый, изнуряющий труд. Это надолго отложилось у меня в памяти. Что работа – это рабство. Это конец жизни. Когда ты ребёнок и видишь, как взрослые устают, изматываются, жалуются на начальников, ты невольно начинаешь бояться будущего.

Мама могла кричать и наказывать меня физически. И временами я сама себя наказываю за ошибки во взрослой жизни. Но всего этого вы не прочитали в первой части книги. Потому что благодарность важнее. Их поддержка значила для меня больше, чем ошибки, которые они когда-то совершили. А обиды и грусть за прошлое может исцелить мой внутренний взрослый. Я не требую этого от своих родных.

Им – спасибо. За всё.

Но университет – это не только про личные качества и семью. Это еще и про то, как меня принимает мир.

А здесь у меня все еще много страхов:

– Что я никому не нужна.

– Что искусственный интеллект легко заменит меня.

– Что я беру деньги ни за что, и меня никто никогда не закажет.

Многое из этого тянется со студенческих лет. Но особенно – из того, что последовало после.

Так что я возвращаюсь туда с мыслью найти причины, по которым тогда не могла поступить иначе. А вы сможете увидеть, как делать не стоит – и избежать моих ошибок. Получить урок через меня.

Я продолжу работать с помогающими специалистами и обязательно буду говорить с ними про книгу, и в процессе написания меняться.

Подождите, включу диктофон

Наверное, вы уже поняли, что с самого детства родители всегда спрашивали, что я хочу получить на день рождения или на праздники, и эти подарки были связаны с моим ростом и развитием.

Мои 18 лет, которые я отмечала на первом курсе, не стали исключением. Мне подарили зеркальную камеру Canon. Позже я сама купила свой первый диктофон с плеером в «Меломане». У меня даже появилась мечта – когда-нибудь увидеть эту книгу на полках того самого «Меломана» на Гоголя.

Диктофон записывал в отличном качестве, и я иногда тренировалась, записывая лекции или практики.

С камерой тоже разобралась довольно быстро – научилась подбирать оптимальные настройки для разных условий, переносить кадры на компьютер и обрабатывать их.

В каком-то фильме я увидела, что на диктофон можно записывать не только голоса людей, но и собственные мысли. Это казалось чем-то глубоким, почти кинематографичным.

Однажды я опоздала на экзамен в университете. Это была моя первая серьезная оплошность, моя первая пересдача, и, что особенно неприятно, её нужно было оплачивать. Я была в шоке, в ужасе. Чтобы хоть как-то успокоиться, я достала диктофон и начала записывать свои мысли.

Так что вот вам урок: если ведёте личные дневники – храните их надёжно или вовремя очищайте.

Хотя можно поступить и по-другому – продолжать говорить о личном, открывать своё внутреннее, но делать это бережно. Без надрыва, без выпячивания, без желания во что бы то ни стало привлечь внимание грязью или эпатажем. Наверное, поэтому я не могу читать многие блоги – и уж тем более вести их. Во мне срабатывает стоп-кран: «Нет, это уже слишком».

Мой дядя – корреспондент

На первом курсе среди наших первых преподавателей была женщина, которая знала и работала с моим дядей, Николаем Коломыцевым. Он умер, когда мне было примерно восемь лет, поэтому я его почти не помню. Но знала, что он работал в газетах и долгое время был в журналистике.

Мама говорила, что, поступив на журфак, я почтила его память и продолжила его дело. А моим другим дядям – Сергею и Дмитрию – это было важно.

Хочу покаяться: я постеснялась расспрашивать преподавателя о нем. Постеснялась даже проявлять активность на её занятиях – вдруг подумают, что я хочу выделиться? Но однажды, на маленьком листочке из блокнота, я написала ей:

"Мне очень нравятся ваши лекции, но я стесняюсь показывать это, чтобы не выглядеть задроткой." И незаметно подкинула записку на её стол.

Из того, что я помню из её рассказов, дядя был очень опытным корреспондентом и писал на важные темы. Но в последние годы жизни увлёкся эзотерикой и начал писать об этом. Газета называлась "Начнем с понедельника", но Марченко с Коломыцевым открывали сначала "Доживём до понедельника", потом "Начнем…". Преподавательница упоминала какую-то его коллегу. Говорила о ней с явным раздражением, обвиняя её в том, что именно она вовлекла его в это увлечение и, в конечном итоге, оно свело его в могилу.

Если кто что помнит про – Коломыцева Николая Ивановича, тоже напишите мне. На момент написания этих строчек я уже ищу людей, кто мог бы его знать, но, к сожалению, Светлана Филипповна Юнусова, уже покинула этот мир.

Корпус университета

Одна из причин, почему я была готова каждый день ехать через весь город в университет, – это его здание. Красивое, с видом на гору Кок-Тобе и парк 28 панфиловцев. Весной и летом мы постоянно слышали гудки свадебных кортежей, свист, смех – жизнь кипела вокруг.

Мне казалось, что учиться журналистике нужно именно здесь, в центре города, среди живого, бурлящего квартала. Не в КазГАСА, где вокруг только студенческий городок со своей экосистемой, а здесь, где выходишь из корпуса – и сразу детская библиотека, рядом турецкое посольство, концертный зал, издательства газет, больница, музей инструментов, мемориал памяти ВОВ. Настоящий муравейник вдохновения.

Физкультура у нас проходила в парке Горького. Тогда вход был платным, но наши студенческие открывали нам двери в любое время. Мы могли гулять там хоть каждый день. А тренировки на огромном стадионе – это было волшебно. Мы знали парк изнутри: раздевалки, велотрек, трибуны, футбольное поле, беговые дорожки. Когда я гуляю там сейчас, мне хочется сказать: я видела его весь, полностью.

А ещё был парк 28 Панфиловцев. После занятий мы часто задерживались там. У мемориала нередко стояли корреспонденты и записывали опросы. Иногда мы в них участвовали. Иногда убегали. А в одном квартале от нас был Арбат – улица художников и мастеров. Можно было часами разглядывать картины, поделки, ожившие истории. Это было место, где учёба смешивалась с жизнью. Где вдохновение жило за каждым углом.

Ради этого стоило терпеть полтора часа в душном автобусе. Даже если в час пик влезал какой-нибудь пьяный мужик и лез лапать. С появлением безлимитных проездных мне стало легче – только кто-то пристаёт, молча выхожу и пересаживаюсь на другой автобус. Хоть на пять подряд, лишь бы доехать спокойно.

А потом я решила: да я же молодая и сильная, почему бы не попробовать добираться на велосипеде? Шлем, наколенники, два замка, чтобы пристегивать байк. Правда, сиденье приходилось таскать с собой – иначе его быстро скрутили бы. Ну и шлем тоже.

Но своим сёстрам и своей дочке я не пожелаю выбирать университет, который находится слишком далеко от дома. Я провела годы, ежедневно теряя по два, а то и три часа в дороге, застревая в пробках, толкаясь в переполненном транспорте. В эти часы я могла бы читать, писать, спать, заниматься спортом, смотреть фильмы или просто отдыхать. Сейчас есть онлайн-обучение, и это огромный плюс для тех, кто не хочет жертвовать временем и силами ради дороги. Если у вас есть возможность учиться дистанционно или выбрать вуз ближе, воспользуйтесь этим. Пока вы учитесь – наслаждайтесь именно знаниями, а не пробками, очередями и долгими пересадками.

Подглядываю за худгафом

А ещё я не смогла отпустить из сердца худграф. Наш этаж был четвёртым, и там был только мужской туалет, а над нами, на пятом этаже, – факультет живописи и женский туалет. Каждый день это был повод подняться в мой маленький рай. Полюбоваться раковинами, заляпанными красками, вдохнуть запах масла, краем глаза поймать чьи-то картины в коридоре, увидеть перемазанных, чумазых студентов, послушать их разговоры.

Чувствовала себя иногда шпионом, художник, который притворяется, что он журналист. Иногда было грустно. Но я напоминала себе: это мой выбор. Пять лет моей жизни я уже отдала рисованию. Но это не прокормит меня в будущем.

В подвале нашего корпуса учились ремесленники – те, кто работал с тканью, кожей, металлом и деревом. Их окна были закрыты чёрной тканью, но, если заглянуть в щёлочку, можно было увидеть, чем они занимаются. Я обожала так подглядывать, наблюдать за их работой.

Центральным корпусом худграфа было отдельное здание позади нашего корпуса – одноэтажная старая постройка с резными деревянными узорами и крышей со шпилем. Из-за этого студенты называли его просто «Деревяшка».

А ещё в главном корпусе, где мы учились, был музей. Там выставляли лучшие работы студентов, а иногда – ценные картины и музейные экспонаты. Смотрительница не слишком любила, когда мы туда спускались, но мне нравилось, и я часто приходила туда одна.

Курсы по журналистскому расследованию

Одним из самых запоминающихся событий стали трёхдневные курсы в КИМЭПе по журналистскому расследованию.

На тот момент я была увлечена сериалом «Обмани меня» и всерьёз пыталась доказать опытным журналистам, что уличить вора, обманщика или преступника можно исключительно по его мимике. Мне казалось, что если внимательно следить за микровыражениями лица, можно безошибочно определить, кто лжёт, а кто говорит правду.

Журналисты терпеливо объясняли мне, что расследовательская журналистика – это прежде всего работа с фактами, документами, источниками. Что без доказательств любое наблюдение за поведением остаётся лишь догадкой. Тогда мне казалось, что они просто недооценивают силу невербальных признаков.

Спустя время я узнала, что направление, которым я так увлекалась, действительно существует. Оно называется профайлинг, и специалисты в этой области помогают выявлять ложь, анализируя мимику, жесты и поведение человека. Сегодня этим инструментом активно пользуются не только в криминалистике, но и в бизнесе. Например, HR-менеджеры обучаются профайлингу, чтобы эффективнее считывать кандидатов на собеседованиях.

Выходит, и я тогда была не так уж неправа – просто не знала, как применить эти знания в правильном русле.

Но что я точно для себя вынесла: у меня не хватило бы духа и сил, чтобы выбрать путь журналистского расследования. Я не борец. Я слишком остро переживала каждую историю, слишком глубоко пропускала через себя каждую трагедию. Я плакала, когда нам приводили примеры сложных дел, когда рассказывали о жестокости, несправедливости, боли людей.

Жизнь – сложная штука. И я поняла, что хочу пробиваться в ней с помощью позитива. Не разрушая себя, а создавая что-то, что даёт людям поддержку, веру и вдохновение.

Как я переводилась в Туран

Один из самых жёстких позоров в моей жизни случился после первого курса. Половина группы ушла. Учёба в нашем университете становилась всё более сомнительной. И вот Саша перевелась в Туран. Я подумала: «А вдруг и мне стоит? Там, наверное, лучше».

Я поехала туда, посмотрела. Маленький корпус. Добраться туда ещё сложнее, чем в мой текущий вуз. Разница в предметах огромная, значит, нужно сдавать кучу дополнительных экзаменов. А за каждый экзамен ещё и доплачивать. Всё это осознав, я испугалась и захотела вернуться обратно. Вот только заявление на перевод уже было подано.

Я сижу в кабинете ректора, мама выбила для меня встречу, а я, как полная идиотка, умоляю взять меня обратно. Это был уровень унижения, которого я до сих пор не могу забыть. Если в мире и существует абсолютно бесполезная суета, то это была она.

Но самое интересное случилось позже. После второго курса нас просто закрыли. Всё. Университет не прошёл аккредитацию, и нас распустили. И вот теперь я действительно могла пойти куда угодно. А я уже тогда хотела уйти в психологию.

Но тут появляется астролог. И говорит: «Раз начала тут – надо и заканчивать». И я послушалась. Сейчас я жалею об этом так, как редко о чём жалею. Звёзды не должны решать за нас, что выбирать. Это наш выбор, наша ответственность. Но в тот момент я верила, что есть некая предначертанность.

А ещё… был один момент, который сильно на меня повлиял. Я поступила в университет в 2009 году. Конец света был назначен на 2012-й. На дворе уже 2011-й. Я сижу и думаю: «Ну ладно. Остался год. Скоро комета разнесёт Землю на куски. Какая разница, где учиться». Я правда в это верила. Поэтому не искала, не пробовала, не выбирала.

Пожалуйста, если вы сами так думаете или видите, что кто-то в это верит – приложите усилия, чтобы вытащить человека из этой ловушки. Будь то кометы, рептилоиды, аннунаки или переход в «новые вибрации» – в первую очередь надо крепко стоять на ногах, понимать себя и уметь зарабатывать.

Искать повод для статей вокруг себя всегда

Конечно же, как и в писательстве, в журналистике главный совет – чтобы стать журналистом, надо писать, писать, писать.

Точно так же, как в художественном искусстве – рисовать, рисовать, рисовать всё, что видишь вокруг. В художке – пленэр, в журналистике – сбор информации повсюду: в автобусе, в парке, в магазине. Каждое слово, жест, случайный разговор могут стать частью будущей статьи.

В то время я это и понимала, и не понимала. В последующем мне стало куда понятней именно занимать рекламными текстами и для бизнеса. Все четко – что написать, для кого написать, с какой целью.

Для меня очень важный показатель – насколько я способна читать книги и петь. Если я не могу делать ни того, ни другого, значит, я настолько подавлена, что вряд ли смогу написать что-то стоящее. Это своего рода индикатор моего состояния.

Чтобы написать эту книгу, мне понадобились встречи с разными интересными, надёжными взрослыми. Людьми, которые выслушали мои мысли и чувства, поддержали меня. Сказали, что я нормальная. Что то, что я хочу сделать, – это хорошо. Только взрастив эту внутреннюю уверенность, я смогла сесть за книгу.

Думаю, со статьями работает также, с журналистикой, ты внутреннее должен быть уверен в себе, что то, как ты напишешь и что ты напишешь будет интересно кому-то прочитать. Когда ты студент, нигде не работал и не получал за статьи деньги тебе кажется, что никому ты не нужен, а деньги платят только за статьи, которые отвечают интересам спонсоров и владельцев газет.

К сожалению, тут я не могу сказать вам точно, как все устроено на самом деле, если вы хотите попасть в журналистику, то она очень разная. Вот вам пример моего дяди, которые последние годы жизни писал на тему эзотерике ещё в далеком 1997 году.

Я себя больше нашла в копирайтинге, где я четко увидела кому я нужна, сколько я стою, и мы плавно подходим к следующей теме.

Рекламой заниматься стыдно

Долгое время я стеснялась и не хотела, чтобы мои преподаватели из университета или одногруппники знали, что я занимаюсь SMM.

Какого-то строгого запрета у нас не было, но в воздухе витало ощущение "неблагородности" коммерческой журналистики. Преподаватели говорили, что журналистика – это правда, расследования, защита людей. Что настоящий журналист должен разоблачать и бороться, а не продавать.

Я даже слышала мнение, что журналисты и пиарщики "враждуют". Журналист ищет ошибки компании и освещает их, а пиарщик, наоборот, защищает её имидж и старается преподнести всё в выгодном свете. Это ощущение, что я занимаюсь чем-то "недостойным", оставалось у меня вплоть до первого года фриланса.

Тогда я два месяца как начала писать для заказчиков и меня пригасили на собеседование в журнал о полиграфии. Отправила примеры своих свежих копирайтинговых работ. В ответ услышала: "Ну, это же не журналистика. У вас нет опыта написания статей." И меня снова откинуло назад. Получается, сколько бы я ни училась на журфаке – журналистом я так и не стала?

Иногда я задумываюсь: а не проще ли было сразу пойти на филологический? Так хотя бы меньше вопросов было бы ко мне – кто я и чем мне должно быть стыдно заниматься, а чем нет. Но скорее всего, это моё личное мнение, и это именно то, как я сама хотела слышать слова и воспринимала мир. Потому как мои истории о практике покажут вам, что журналистика и реклама шли рука об руку, и одно без другого не может существовать.